Охотник

Глава 8 ШТРАФБАТ

Да, конечно, разумнее было бы срезать жердь и ею прощупывать путь, но времени на это не было — ведь немцы напирали сзади. Потому выбирались они мучительно долго, и только к утру вышли к своим позициям.

В сером предрассветном сумраке выглядели разведчики устрашающе. Все в грязи, цвет обмундирования различить было совершенно невозможно. Двое, кроме Алексея, остались без сапог. Но оружие держали над головой, сохранив его в чистоте. Так и шли они по траншее, пугая своим видом встречных пехотинцев.

У разведотдела был колодец. Алексей сполоснулся первым — необходимо было срочно доложить о неудачном рейде и стычке с немцами.

— В облаву попали. Они лес цепью прочёсывали. Это просто удача, что все живыми вернулись, и никто не ранен, — закончил он свой доклад.

— Удача была бы, если бы вы немецкого «языка» живьём приволокли. Днём отдыхайте, а ночью — на ту сторону. Штаб «языка» требует.

— Есть.

Пока Алексей докладывал помощнику начальника штаба по разведке, люди слегка отмылись у колодца. Конечно, они всё ещё выглядели грязными, но не настолько. Старшина, обычно шумливый и хлопотливо радеющий за казённое имущество, молча выдал новые сапоги. Он сам недавно шёл через это болото, и представлял трудности, с которыми столкнулась разведгруппа. Да и вообще после рейда он стал смотреть на службу разведчиков иначе, сочувствующе. А ведь тогда рейд прошёл удачно, без перестрелок и потерь.

Они постирали и развесили форму, обмылись сами холодной водой, поели и легли спать. Проснувшись под вечер, поужинали, натянули на себя ещё влажную форму, почистили и смазали оружие. Как его ни оберегай от болотной воды и грязи, а всё равно влага попадает в механизм — немецкий МР 38/40 был чувствителен к загрязнениям.

В тот же вечер и в том же составе группа вышла на передовую. Через болото теперь решили не ходить — наверняка немцы на берегу пост выставили или пулемётный расчёт поставили.

Алексей решил вести группу по левому флангу — там кустарники и деревья. Одно было плохо — этот участок немцы густо нашпиговали минами. Каждую мину нужно было разминировать или обойти, и по расчётам, времени на переход должно было уйти больше. Зато разведчикам в болоте не купаться и не мёрзнуть, тем более что у парней после болота стали побаливать колени.

Они предупредили командира роты, узнали пароль и вышли на «нейтралку». Всё было как всегда.

Разведчики преодолели уже две трети пути. Впереди полз Дмитрий. Когда начнётся минное поле, его сменит Алексей.

И вдруг из темноты ударила одна автоматная очередь, другая… Стреляли почти в упор, метров с семи. Дима вскрикнул.

Разведчики ответили огнём. Били из положения лёжа.

Группа наткнулась на немецких разведчиков, и, к сожалению, немцы обнаружили их первыми.

Дима погиб сразу, приняв в себя первую очередь. Потом обе группы стали отходить, каждая — к своим позициям. С обеих сторон были потери, и вступать в рукопашную, которая могла привести к полному истреблению разведчиков, старшие групп не хотели. На счету каждый разведчик, зачем их губить в мясорубке, в которой дерутся сапёрными лопатками, ножами, прикладами? Ни из немецкой, ни из нашей траншеи не прозвучало ни одного выстрела — каждая сторона боялась задеть своих.

На плащ-накидку перевалили тело Дмитрия, и двое разведчиков потащили его к своим траншеям.

Алексей чувствовал странную слабость — даже удивился. Вроде бы он нигде не ощущал боли, но почему-то вдруг закружилась голова, отяжелели и стали чугунными руки и ноги, клонило в сон.

Они спрыгнули в траншею, и Алексея качнуло. Стоявший рядом пехотинец поддержал его и вдруг отдёрнул руку.

— Разведка, да ты ранен!

И тут же заорал:

— Санитара сюда!

Когда тело Дмитрия опустили с бруствера на дно траншеи, силы и вовсе покинули Алексея. Он уселся рядом с убитым, впал в забытьё и уже не видел, как прибежал санинструктор, чтобы перевязать его.

— Парни, его в госпиталь надо — пулевое ранение в грудь. Я здесь ничем помочь не могу.

Разведчики положили Алексея на плащ-палатку, взялись вчетвером за углы и понесли его в тыл.

Очнулся Алексей уже в санитарном поезде. Сначала он не мог понять, почему его так раскачивает. Затем услышал стук колёс на стыках, и только потом ощутил боль в боку. Застонал.

К нему подошла медсестричка:

— Очнулся, миленький? Вот и хорошо. Ты в санитарном поезде, мы едем в тыл, в госпиталь. Там тебя вылечат, подкормят.

— Что со мной? — прошептал он пересохшими губами.

— Пулевое ранение в бок. В карточке записано — в лёгкое. Операцию делали в полевом госпитале.

— Пить дай.

Медсестра поднесла к его губам чайник с носиком — вроде заварного.

— Пей, миленький.

Алексей выпил весь этот чайник — он назывался поильником — и снова впал в беспамятство.

Очнулся уже на какой-то станции. Поезд стоял, из открытой двери тянуло свежим воздухом. Выгружали тела умерших.

Алексей то приходил в себя, то снова отключался. Приходя в себя, он то и дело просил пить.

— Да ты хоть бульона хлебни, ведь который день не ешь ничего.

Но организм есть не хотел. Умом Алексей понимал, что есть надо, иначе как ему восстановиться? А в памяти всплывали эпизоды последнего боя. И как ни крути, а виноват был он. Надо было дозорного подальше вперед выслать. Хотя, в принципе, на исход боя это не повлияло, Дмитрий бы при любом раскладе погиб. Немецкая разведка сильной была, обычно туда отбирали егерей из добровольцев, готовили их долго и тщательно. Учили рукопашному бою, наблюдению за местностью, искусству маскировки, натаскивали на практических занятиях по стрельбе, снятию часовых, захвату «языка». Все действия отрабатывались до автоматизма.

И оснащение было лучше — взять те же ножи. Наши разведчики первое время сами укорачивали штыки от СВТ, но баланс у них был всё равно плохой — они неважно сидели в руке. Трофейный нож считался удачной добычей. И сетка маскировочная у немцев была, и высокие непромокаемые ботинки на шнуровке — да много чего. А у нас отобрали добровольцев во взвод, поднатаскали несколько дней — и в рейд. Мол, глядя на опытных разведчиков, сами научатся. И хорошо, если новоиспечённый разведчик имел фронтовой опыт. Потому потери были велики.

Взрастить опытного разведчика — время нужно и учителя толковые. А отцы-командиры иногда без зазрения совести посылали группы на заведомо почти невыполнимые задания, хорошо хоть самого Гитлера в плен взять не приказывали.

Много Алексей думал о разведке, пока в поезде в госпиталь ехал.

Поезд прибыл в Подольск. Алексея ввиду тяжести состояния положили в небольшую, на две койки, палату. Там уже лежал обгоревший танкист.

Понемногу хороший уход, лечение, отдых и сибирское здоровье сделали своё дело — молодой организм пошёл на поправку. Настал день, когда он смог сесть в постели и сам поесть — надоело, что его кормили с ложечки. И сейчас его мучили только перевязки.

Рана заживала плохо, и хирург, делавший перевязки, сказал, что в его организме не хватает витаминов. А откуда им, витаминам, взяться на фронте? Еда почти без овощей и совсем без фруктов. Кашей или макаронами наесться можно, но витаминов там точно нет.

Понемногу, ещё держась за стену, Алексей стал подниматься. А главное — появилось общение. В полдень передавали сводки Совинформбюро, и все ходячие ранбольные, как их называл персонал госпиталя, собирались у репродуктора. Они внимательно слушали, делали выводы и отмечали на карте сданные города — успехами Красная армия пока похвастаться не могла, одна Ржевская операция продолжалась уже полгода. То отобьют у немцев пригороды, то сдадут их.

В госпитальном коридоре Алексей познакомился с разведчиком Андреем. Он был ранен в обе руки осколками, но был весел.

— Отдохну на казённых харчах, отосплюсь — и снова на фронт, — заявил он. — Прикури папиросу.

Алексей залез к нему в карман, выудил папиросу и сунул ему в рот. В кармане нашлась и трофейная бензиновая зажигалка с монограммой.

Андрей пыхнул дымком.

— Мне ещё повезло, передо мной пехотинца насмерть посекло.

Лето двигалось к концу. Раненые, кто мог ходить, выходили во двор и сидели на скамейках, грелись под солнышком.

Дни летели незаметно и быстро.

Рана у Алексея не болела, слабость прошла, но его беспокоил кашель. Приступообразный, сухой, сильный — до слёз.

После очередного осмотра хирург заявил:

— Ты же разведчик?

— Точно!

— Нельзя тебе туда. Кашель может долго ещё беспокоить. Не было бы войны — в Крыму отдохнуть славно можно было бы. Для лёгких — самое хорошее место.

— Крым под немцем.

— Знаю. Так что после выписки можешь служить везде, где кашель не помеха.

— Понял, спасибо.

Видимо, в самом деле с разведкой придётся попрощаться. При переходе через немецкие траншеи кашель любого разведчика мог привести к гибели всей группы. Так он сапёром мог быть, снайпером — но только со своих позиций. Доктор ведь не сказал, что кашель не навечно.

Когда Алексей уже твёрдо стоял на ногах, Андрей подбил его на самоволку:

— Давай в пивную сходим.

— Тебе, наверное, осколок ещё и в голову попал. Где ты пивные в войну видел?

— Тогда давай водки выпьем или самогонки.

— Деньги нужны.

— У меня есть. А ты что, совсем пустой?

— Меня с «нейтралки» вытащили, с поиска. Сам знаешь. Туда даже без документов идут.

— А у меня с собой всегда заначка, я в кальсонах карманчик потайной пришил.

— Предусмотрительный! — не то похвалил, не то осудил его Алексей.

— Так я не понял, ты хочешь выпить или нет?

— Хочу, но в меру.

На фронте Алексей выпивал, но как все — положенные ему «наркомовские» сто граммов. А иногда, после тяжёлых поисков, ранений или гибели товарищей — и больше, благо выпивка во взводе всегда была. Но служба в разведке накладывала особый отпечаток, и выпивкой не увлекался никто. Попробуй с похмелья в поиск пойти! Да тебя же твои товарищи в группу не возьмут — с похмельного какой боец?

Однако Подольск — не фронт, можно немного расслабиться. Несмотря на то что у раненых никакой одежды не было, кроме госпитального халата, кальсон и тапочек типа «ни шагу назад», не имеющих задников, ранбольные в город выходили, только не удалялись далеко. Жители окружающих домов к их виду привыкли и не обращали внимания.

Раненые покупали у старушек семечки, водку из-под полы, немудрящую закуску. Стоило всё, конечно, дорого. У людей разворотливых, типа Андрея, деньги водились, поэтому торговля процветала.

— Тогда идём, — Андрей направился к дыре в заборе.

Через главный вход выйти было нельзя, пропуск нужен. Госпиталь — воинская часть, и на КПП часовой стоит.

Они пробрались через дыру и оказались на улице.

— В какую сторону пойдём? — в растерянности остановился Андрей.

— Я думал, ты знаешь, ты же меня потащил за собой, — ответил ему Алексей.

— Маленькая промашка вышла, — смутился Андрей. — Ну ничего, считай, что это разведка боем.

У первого же четырёхэтажного дома их встретила женщина, улыбнулась.

— Вам чего, мальчики?

— Водки, — сразу ответил Андрей.

— Сколько брать будете? — перешла на деловой тон женщина.

— Пару бутылок. А почём?

— Пятьсот за бутылку.

— Дорого!

Начали торговаться. Алексей удивился — торговая хватка у Андрея была, как у опытного торгаша.

С каждой бутылки они сбили цену на полтинник. Ещё и немудрящей закуски взяли — два солёных огурца и полбуханки ржаного хлеба. Водку и закуску сунули в карманы халатов.

А женщина вдруг предложила:

— С девочками не хотите время весело провести?

— Сколько?

— За час — тысячу.

— Ого! Мы уж лучше водочки выпьем!

Они направились к госпиталю.

— Ну их, этих профурсеток, только «гусарский насморк» поймаем, — объяснил свой отказ Андрей. — Где пить будем?

— В госпитале, на задворках. Там в углу место есть тихое, скамейка, вокруг лопухи да репейник. Считай — как дома.

Они прошли в дальний угол, за вещевой склад, где хранилось обмундирование для маршевых рот — для тех, кто выписывался по выздоровлению. Сели, не спеша, прямо из горлышка бутылки выпили и захрустели огурцом.

— Огурчики хороши: плотные, да и посолены славно — давно не ел таких, — сказал Алексей.

— Тю! А чего ж ты раньше не сказал? Купили бы побольше. Не водка ведь, цена бросовая!

— А ты меня спрашивал? Деньги твои, ты и банкуешь.

Когда они выпили грамм по двести, размякли и заговорили о рейдах и фронте. Водка — она языки развязывает.

К лавочке подошли ещё двое раненых. Водка — она незнаемо как мужиков притягивает, как рыбу на приваженное место.

Познакомились, выпили за знакомство, за Победу… Глядь, а и вторая бутылка опустела.

— Эх, жалко, только разговор пошёл, — посокрушался один из подошедших. Был он миномётчиком, и в госпитале лежал с пулевым ранением в руку.

— Хотите выпить ещё — ваша очередь проставляться, — заявил Андрей.

— Мы бы не против, да денег нема…

— А, раз пошла такая пьянка… Мы сейчас! Лёха, пошли сходим, тут недалеко.

Не хотелось Алексею идти, в голове и так шумело. Но разговор и впрямь интересный завязался. Посидеть бы, поговорить, Андрея же как будто оса ужалила. Но и уходить из компании как-то не по-мужски.

Они пролезли через дыру в заборе ещё раз и направились к знакомому дому. Женщина была там — как часовой на посту.

— Что, болезные, ещё водочки?

— И водки, и огурцов. И цена та же! — пьяненько поводил пальцем перед носом женщины Андрей.

Они купили ещё водки и огурцов, спрятали всё это в карманы и направились к госпиталю.

Однако им не удалось пройти и ста метров. Стоило завернуть за угол, как на перекрёстке, словно из-под земли вырос военный патруль — офицер в сопровождении двух солдат. Рядовые были при винтовках, у офицера на рукаве — красная повязка. Улица пустынна, и сбежать было решительно некуда: слева пустырь, справа — забор госпиталя. К тому же патруль их увидел. Сближались.

— Так, — злорадно сказал офицер, — в самоволку?

— Так точно! — легко согласился Андрей. — Воздухом свежим подышать, на девок посмотреть…

— Где ты девок увидел? Они все на работе. Постой, от тебя вроде пахнет?

— Уколы делали только что, задницу спиртом протирали.

— Пойдём к вашему начальству, — уперся офицер.

— Товарищ лейтенант, — начал Алексей, — мы в госпиталь идём, вон дыра. Отпустили бы вы нас! Мы сами в госпиталь сейчас вернемся, не надо к начальству.

— За самоволку наказание положено — по Уставу, — офицер был непреклонен.

В разговор неожиданно влез Андрей. Возможно, если бы не он, всё бы и обошлось.

— На фронт бы тебя, лейтенант, да к немцам в тыл. Мы оба из разведки, в рейд не раз ходили, ранены. А ты в это время в училище за партой сидел, морду наедал!

Лицо офицера посерьёзнело, видно, Андрей наступил на больную мозоль. Ох, не стоило ему дерзить!

— Обыскать обоих, и в комендатуру! — взъярился лейтенант.

Но водка уже ударила Андрею в голову. Он шагнул вперёд, сделал подсечку и свалил лейтенанта на асфальт. Оба солдата из патруля сначала замерли с открытыми ртами, но потом скинули с плеча винтовки и угрожающе нацелили штыки.

Андрей схватился руками за штыки, резко наклонил их вниз, а потом ударил одного из солдат ногою в живот.

— Лёха, помогай!

Алексей ударил сцепленными руками по шее второго солдата, и тот свалился как подкошенный. Винтовка упала на асфальт.

— Бежим! — Андрей хоть и был пьян, но сообразил, что нападение на патруль чревато очень плохими последствиями.

Но не успели они сделать и пары шагов, как сзади грохнул выстрел. Лейтенант, лёжа на земле, достал из кобуры пистолет и выстрелил в воздух, а потом наставил ствол пистолета на них.

— Стоять! Нападение на патруль! Сейчас применю оружие на поражение!

Угроза была нешуточной. Лейтенант имел на выстрел полное право, на его стороне был Устав, а также законы военного времени.

И ведь пальнёт сдуру! Госпиталь рядом, а спасти не смогут.

Оба замерли, переглянулись. Хмель куда-то выветрился.

— Лёха, беги! Я заварил эту кашу, мне и отвечать.

Алексей раздумывал секунду. С трёх шагов лейтенант не может промахнуться, тем более что он знает, что они из этого госпиталя, и найти их — пара пустяков. И он остался стоять.

К ним подбежали солдаты патруля. Оба были злые из-за того, что раненые их свалили и обезоружили. Один сразу двинул Алексею прикладом в грудь.

— Ты что, сука, по ране бьёшь! — скрючился Алексей.

— Думаешь, если на фронте был ранен, так тебе всё можно? — второй солдат несколько раз пнул Андрея ногой, мстя за его удар в живот.

— Отставить! — отряхиваясь от пыли, к ним подошёл офицер. Он на ходу прятал в кобуру пистолет. — Вперёд, разгильдяи!

Словечко это в армии применяли часто.

Офицер пошёл впереди, за ним — задержанные Алексей и Андрей. Шествие замыкали оба солдата патруля, грозно держа винтовки наперевес. Со стороны — как задержание опасных преступников. Из дыры забора на них удивлённо смотрели их новые знакомые. Они полагали, что патруль задержал их как сбежавших в самоволку.

А разведчики осознавали, что дело поворачивается для них плохой стороной.

Их провели по улицам, завели в комендатуру.

— Товарищ капитан! Задержали двоих. Пьяные, из госпиталя в самоволку ушли. При задержке оказали сопротивление, — доложил лейтенант.

— Документы есть? — спросил капитан.

— Нет, мы же из госпиталя.

— Фамилии!

Разведчики доложили, капитан записал. Потом постоял, раздумывая, и неожиданно сказал:

— Отпустил бы ты их, лейтенант. Ну, выпили парни — с кем не бывает? Рады до смерти, что выжили на фронте, в госпиталь попали…

Капитан явно им сочувствовал, наверное, сам на фронте побывал.

— Я напишу рапорт, — нахмурился лейтенант.

— Пиши, — вздохнул капитан. — Обоих задержанных — в камеру.

Алексея и Андрея заперли в комнате с маленьким зарешеченным окном. Громыхнул замок.

Камера была пуста, сидеть не на чем, и они уселись на пол.

— Андрюха, ты чего на патруль напал? Какая муха тебя укусила?

— Водка в голову ударила. Я ведь в сорок первом контужен был. Как выпью — себя не помню.

— Нечего тогда пить было!

— Чего теперь жалеть?

— Что с нами будет?

— Откуда мне знать? А, дальше фронта не пошлют, а мы там уже были.

Но дело обернулось хуже, чем они думали. Их с рапортом лейтенанта передали особистам. За пару дней на них состряпали тощее дело и направили его в трибунал. Алексей поверить не мог, что всё это происходит с ним и не во сне. И приговор:

— Месяц штрафного батальона! — подвёл итог судья трибунала.

Приговор вынесли быстро, за час осудили человек тридцать.

Потом их погрузили в вагон с надписью «Сорок человек или восемь лошадей», но людей натолкали в него раза в полтора больше.

Привезли в часть, переодели. Обмундирование было старое, кое-где с пятнами засохшей крови. Казармы — старые бараки за колючей проволокой, кормёжка скудная. И каждый день — строевые упражнения, чтобы жизнь мёдом не казалась.

— Хоть бы на фронт скорее отправили, — сказал Андрей. Он держался рядом с Алексеем: какой-никакой, а знакомый.

Кормить осуждённых долго в тылу не стали, и уже на четвёртый день отправили на грузовиках к передовой. Выгрузившись, они услышали, как недалеко погромыхивает.

— Передовая недалеко, километров пять, — определил Алексей.

Строем, пешим ходом их привели в ближние тылы. Раздали винтовки без патронов. Алексей уселся чистить винтовку. По его примеру несколько человек тоже принялись приводить в порядок оружие. Его явно собирали на поле боя рядом с убитыми — со следами пыли и грязи, с пороховой копотью в стволе.

Алексей знал, что от исправного оружия зависит его жизнь. Многие же сидели безучастно.

Конечно, осознание, что ты штрафник, удручало. Одеты они были в телогрейки без знаков различия, без ремней. Они и назывались безлико — переменным составом, осуждёнными. Был и постоянный состав — командиры взводов и рот. Они были при оружии, портупеях и погонах, получали повышенный паёк.

За годы войны значительная часть военнослужащих прошла через штрафные батальоны — для рядовых и сержантов, и штрафные роты — для офицеров. Срок нахождения в них для контингента — как называли их офицеры — был от одного месяца до трёх. Если штрафник получил в бою ранение, его из штрафбата переводили в обычную часть — считалось, что боец искупил свою вину, смыв её кровью. Могли также освободить по отбытии срока наказания. Только штрафбаты кидали на самые опасные участки — часто без артподготовки или на минные поля. Редко кто выживал после трёх атак.

И попадали в штрафбат по-разному. По вечерам штрафники, лёжа на нарах, беседовали между собой, рассказывая каждый свою историю. Один снял с убитого немца часы, а политрук увидел, приказал бросить. Боец отказался и угодил под трибунал за мародёрство. Некоторые попадали в штрафбат за пьянку и драки, и только немногие — за ошибки.

Был среди штрафников танкист. В бою в танк угодил снаряд. Двигатель заглох. Опасаясь пожара, когда танк вспыхивал, словно свечка, и не все танкисты могли спастись, экипаж покинул подбитую боевую машину.

А танк не загорелся.

За боем наблюдал комбат. От расстрела за трусость и невыполнение приказа экипаж спасло то, что в танке обнаружили пробоину, а двигатель был повреждён снарядом. Но под трибунал танкистов отдали.

За трусость, самовольное оставление поля боя и дезертирство в штрафбат не попадали. Трибунал в таких случаях был суров, обвиняемым выносили смертный приговор и часто расстреливали перед строем своих частей.

Вот только моральное состояние штрафников было подавленным. Значительную их часть составляли бывшие уголовники. Им было не привыкать к конвою, они и здесь играли в карты на деньги, золотые коронки и держались несколько обособленно.

После полудня бойцам выдали по пригоршне патронов и по паре гранат. Поскольку ремней и, соответственно, патронных подсумков не было, Алексей рассовал патроны по карманам телогрейки.

Им приказали строиться, подвели ближе к передовой и на ходу провели в траншею. Последовал приказ:

— Приготовиться к атаке, зарядить оружие!

Алексей заполнил магазин.

— В атаку — вперёд!

Штрафники молча поднялись в атаку. Никто из них не кричал «Ура! За Родину! За Сталина!», поскольку его именем их упекли сюда.

Первые минуты немцы не открывали огня. Всегда перед атакой следовал пусть и короткий, но артналёт, или шли в атаку под прикрытием танков. А тут русские внаглую прут на пулемёты!

Но потом пулемётчики очнулись. Сразу из нескольких дотов и дзотов они открыли огонь. Начали стрелять ротные миномёты. Штрафники тут же понесли первые потери.

Часть цепи залегла. Между залёгшими штрафниками с пистолетом в руке бегал командир взвода, пока его не убило.

Алексей поднялся на одно колено, вскинул винтовку. Плохо, что он не знает боя винтовки — пристреляна она или нет? А ещё не хватало оптики: пулемётчик далеко, метров триста.

Он прицелился и выстрелил. Пулемёт тут же умолк. Алексей повернул винтовку на другое пулемётное гнездо.

Сзади подбежал лейтенант.

— Какого хрена попусту патроны жжёшь? Вперёд, в атаку!

Не оборачиваясь, Алексей процедил сквозь зубы:

— Сейчас пулемётчика завалю, ведь головы поднять не даёт!

— Вперёд, а то застрелю!

Негромко хлопнул выстрел, и лейтенант упал — это лежащий рядом Андрей выстрелил лейтенанту в спину. Он поднял большой палец.

— Давай, Лёха, убей пулемётчика!

Алексей прицелился, затаил дыхание и нажал на спуск. Промах! Пулемётчик продолжал поливать лежащих штрафников огнём.

Алексей стрелял трижды, пока наконец пулемёт не замолк. Цепь без команды поднялась. На пулемёт идти — верная гибель. И в свою траншею вернуться невозможно: сзади, за траншеей, заградотряд стоит, и тоже с пулемётом. Побежишь назад — пулю уже от своих получишь.

Пока огонь ненадолго стих, штрафники бежали вперёд. Бежали молча и без выстрелов.

До немецкой траншеи оставалось не больше сотни метров, когда немцы начали бросать гранаты. Но до атакующих было ещё далеко, и гранаты не причиняли штрафникам вреда. Да и слабоваты немецкие гранаты были, радиус поражения невелик.

Штрафники ворвались в первую линию траншей, стали колоть немцев штыками и бить прикладами. Они забрасывали гранатами блиндажи, землянки и доты, и после взрыва врывались в них, добивая уцелевших. Кто побоевитее, хватали немецкие автоматы и ручные пулемёты, стреляя вслед убегающим во вторую линию траншей немцам.

Потери в батальоне были большие, треть состава полегла на «нейтралке». Но позицию они взяли, выполнив приказ. Поскольку офицеров постоянного состава выбило, в атаку на вторую линию штрафники не пошли. Зато занялись мародёрством. Кто-то, в основном из бывших уголовников, снимал с убитых немцев часы и обручальные кольца. Другие, в том числе и Алексей, стали обыскивать землянки в поисках продуктов — немцы пока ещё неплохо снабжались. Они нашли консервы, хлеб, выпивку. Тут же выпили и перекусили — уж больно хотелось есть.

Внезапно услышали крики:

— Немцы атакуют!

Все бросились в траншею. Только бруствер оказался позади, и укрыться за ним было невозможно.

Рядом незнакомый штрафник сноровисто, видно не впервой, заряжал ленту в трофейный пулемёт. Заметив взгляд Алексея, он подмигнул:

— Не дрейфь, братишка, отобьёмся!

Алексей дозарядил магазин и приготовился к стрельбе.

Немцев было много, но бежали они без обычной подготовки артогнём, без поддержки танков. Они решили выбить русских, пока те не укрепились, и к ним не подошла помощь.

Алексей ловил в прицел далёкие пока фигуры и стрелял. Когда магазин опустел, он стал заряжать его снова. Сосед с пулемётом одобрил:

— Здорово стреляешь, я наблюдал. Где так научился?

— Охотник я, из Сибири. Снайпером был, разведчиком.

— О! Свой парень! Я тоже из разведки. Ну, возьмёмся дружно!

Разведчик тоже стал стрелять экономно. Очередь три-четыре патрона, смена цели — и снова короткая очередь. Алексей тоже приложился к винтовке.

Рядом стреляли другие штрафники. Все были фронтовиками, с оружием обращаться умели, тем более что захватили трофейное оружие, и особенно помогли пулемёты. Их у штрафников оказалось три и один ротный миномёт.

Немцы не выдержали огня и сначала залегли, а потом и вовсе стали откатываться назад. По ним уже никто не стрелял.

После атаки штрафники стали собирать по блиндажам и дотам патроны: свои-то, к трёхлинейкам, кончились — уж больно мало выдали. В пригоршне у Алексея тогда оказалось всего шестнадцать штук, да и то все разные — то с лёгкой, то с тяжёлой пулей. А у них баллистика разная, и целиться надо каждый раз по-другому.

Алексей подобрал в блиндаже немецкий «маузер». Патронов было много, распечатанные ящики стояли едва ли не в каждой землянке.

Пока они занимались собственным боеснабжением, от наших траншей прибежал посыльный:

— Где командиры?

— На «нейтралке» лежат, убитые.

— Комбат требует идти в атаку.

— Мы первую линию взяли, немцы нас сами атакуют. Нам бы эти позиции удержать. И патронов нет, трофейные используем. Пусть подмогу посылает!

— Кто у вас старший?

— Никого.

Посыльный побежал назад, Алексей подошёл к Андрею:

— Ты зачем во взводного выстрелил?

— А иначе он бы тебе башку прострелил.

Андрей воровато оглянулся.

— Ещё кто-нибудь видел это кроме тебя?

— Откуда мне знать? Я по сторонам не смотрел.

— Ну, если кто-нибудь ещё видел и сдаст, мне конец.

— Ладно, Бог не выдаст, свинья не съест.

Они пошли в вырытый немцами небольшой капонир, к миномёту.

— Знаешь, как из него стрелять? — спросил Алексей.

— Видел. Что тут сложного? Бери мину и кидай в ствол.

— А покажешь?

Немецкий миномёт имел особенность. На наших миномётах дальность выстрела определялась или навеской дополнительных пороховых мешочков с вышибным зарядом, или опусканием-поднятием ствола за счёт винта на двуноге. Немецкий же миномёт имел специальный кран на затыльнике ствола у опорной плиты. Вращая его, миномётчики стравливали часть пороховых газов. Алексей понял это, разглядывая регулировочный винт. На нём были насечки — 200, 300, 400 метров. Недолго думая, они развернули миномёт стволом в сторону второй линии траншей.

— Пальнём? — предложил Андрей.

— Как думаешь, какая дальность до траншей?

— Метров триста.

— И я так думаю. Неси мину.

Ящики с минами были в ровике, только располагались они неудобно: ровик был отрыт в сторону второй линии траншей, и при пулемётной стрельбе запросто можно было попасть под пулю.

Алексей установил дальность, Андрей поднёс мину.

— Бросать?

— Погоди, давай мину посмотрим.

На взрывателе мины оказался алюминиевый колпачок — для безопасности транспортировки. Они скрутили его и опустили мину в ствол миномёта. Хлопок! Миномёт подпрыгнул на опорной плите, и оба штрафника стали смотреть, куда упадёт мина.

Разрыв произошёл за траншеей.

— Далековато.

— Ага, надо убавить дальность, — Алексей крутанул ручку клапана.

— Ещё? — предложил Андрей.

— Погоди. Давай ящики подтащим к миномёту. Начнётся атака, можно будет немцев минами закидать, а в ровик не набегаешься.

— Ты всегда такой?

— Какой?

— Предусмотрительный.

Алексей пожал плечами.

— Тогда чего со мной за водкой попёрся?

— За компанию.

— А теперь расхлёбываешь. Ладно я, как выпью — море по колено, дурак-дураком, а ты убежать мог.

— И тебя бросить?

— Для штрафбата что один, что двое… Обернись на «нейтралку», вон сколько наших лежит. У них что, вина серьёзная? Сам знаешь, трусов и перебежчиков если ловили, то их стреляли на месте.

— Ты хочешь сказать, что нас неправильно осудили?

— С точки зрения закона и трибунала — всё правильно. А ты себя виноватым чувствуешь?

— Вроде нет.

— И я нет. Так на хрена жилы рвать?

— Ты про какие жилы?

— Сидел бы ты в немецком блиндаже, консервы ел, шнапс ихний пил, как другие. А ты с миномётом трофейным возишься. Тебе оно надо?

— Немцы в атаку пойдут — чем отбиваться будем?

— Пусть подмогу присылают.

— Обернись назад. Ты подмогу видишь? Я — нет.

— Сами отобьёмся.

— Ох и дурак ты, Лёха! Тебя рылом в грязь окунули, а ты обтёрся — и за своё. Меня одно радует — срок небольшой. Месяц всего, а уже пять дней прошло — я считал.

— Оставшийся срок ещё прожить надо.

Алексей молча начал толкать к миномёту ящики. Обиженно посопев, Андрей стал помогать ему.

Через час немцы снова начали атаку. В руках уже знакомого штрафника заговорил трофейный немецкий пулемет. Алексей стал стрелять из миномёта. На нём стоял оптический прицел, но как им пользоваться, Алексей не знал. Бросит мину в ствол и смотрит, где она взорвётся. По горизонтали наводил, переставляя ствол на двуноге, а дальность регулировал краном.

Начало получаться, и мины рвались в середине цепи. Немецкая пехота едва смогла преодолеть сотню метров и залегла — штрафники неожиданно оказали ожесточённое сопротивление. Немцы откатились назад.

— Амба нам! — развалился рядом с миномётом Андрей.

— Почему?

— Немцы сейчас авиацию вызовут или танки для поддержки. А у нас — ни противотанковых пушек, ни даже противотанковых гранат. Вот я и думаю — пойти напиться напоследок?

— Выбрось из головы. Кабы не твоя пьянка, не были бы мы в штрафном батальоне. А вот от миномёта отойти надо, не дай бог сюда бомба угодит.

— Вот это правда.

Однако авианалёта не случилось. Немцы подтянули в ближние тылы артиллерию и накрыли взятую штрафниками траншею артогнём.

Алексей и Андрей находились в траншее, когда упали первые снаряды. Многие штрафники укрылись в блиндажах и землянках, совершив, таким образом, трагическую ошибку, поскольку немцы свои бывшие, отбитые у них русскими позиции знали хорошо. И весь огонь 105-миллиметровых гаубиц сосредоточили именно на них. После артобстрела уцелели те, кто был в траншее, в стрелковых ячейках, и от полнокровного батальона осталось человек тридцать.

После налёта они собрались в одном месте траншеи — в пыли, оглушённые.

— Братва, что делать будем? — спросил уголовного вида штрафник.

— К своим идти надо. На хрена нам эта траншея? — крикнул штрафник с забинтованной рукой.

— Ага, на пулемёты заградотряда, — съязвил Андрей.

— А что, подыхать здесь? — сорвался на крик другой штрафник.

— Будем продолжать обороняться, — спокойно сказал Алексей. — Лучше здесь с честью умереть, чем от пулемётов НКВД. Каждый пусть хоть одного фашиста убьёт.

— Я уже не один десяток уложил из пулемёта.

— Ага, давай считаться ещё начнём. Ты и за себя воюй, и за того парня, что на «нейтралке» лежит.

Принять окончательное решение помешала немецкая атака. Да что им так траншея эта далась?

Разбежавшись по ячейкам и окопам, штрафники открыли редкий огонь. Поскольку миномёт уцелел, Алексей с Андреем бросились к нему. Миномёт и единственный оставшийся пулемёт давали хоть какую-то надежду, что и эта атака будет отбита. Мины бросали в ствол одну за другой, едва успевая поворачивать ствол.

Когда на кольце клапана дальность стала меньше ста метров, запас мин кончился, и Алексей с Андреем взялись за трофейные винтовки. Поле перед ними было усеяно трупами в серых шинелях, и, пожалуй, их было не меньше, чем на «нейтралке».

Алексей посылал пулю за пулей, а немцы всё бежали. Кто-то из штрафников уже метнул гранату.

И тут подоспела помощь — из тыла ударили наши пушки. Снаряды выли на излёте, перед траншеей сплошной стеной встали разрывы.

Штрафники попрятались в траншее, а сзади уже накатывались крики «Ура!» — это нашу пехоту всё-таки подняли в атаку, и теперь они бежали к занятой штрафниками траншее. «Эх, отцы-командиры, что же вы столько медлили?» — вздохнул Алексей.

Наши батареи перенесли огонь дальше и стали обрабатывать вторую линию немецких траншей. Двинуться бы за огневым валом, пока немцы не очухались, да кто побежит?

Пехота добралась до штрафников, перемахнула через траншею и пошла дальше.

За пехотой явился командир штрафбата.

— Почему с пехотой в атаку не пошли?

— Нас всего двенадцать человек осталось, гражданин командир, и патронов нет.

— Вперёд, поддержать атаку!

Штрафники выбрались из траншеи и побежали за пехотинцами. Андрей бежал рядом:

— Давай отсюда ноги делать?

— У нас документов нет. Если к какой-нибудь части прибьёмся, запрос в дивизию отправят. Вот тогда и откроется, что мы штрафники беглые. К стенке поставят. Не, я не ходок.

Пока штрафники добежали до второй линии немецких траншей, пехотинцы её уже захватили. Одно удивило Алексея: между траншеями и во второй линии полно убитых пехотинцев, а немцев — считаные единицы. Неужели немцы убитых с собой унесли?

Пехотинцы, как и штрафники, кинулись по блиндажам. Нашли галеты, консервированную норвежскую сельдь и датское масло в жестяной упаковке. Поскольку все были голодны, успели наесться.

Но только на это времени у них и хватило, потому что немцы устроили артиллерийский налёт. Стреляли точно! Один из снарядов взорвался позади Алексея, и его ударило по спине. Он сначала не понял, думал — осколок в винтовку угодил. Снял её с плеча и не поверил собственным глазам: кусок ствола вместе с мушкой был срезан осколком, как бритвой, а приклад залит кровью. Потом он уже почувствовал, как по спине потекло что-то горячее.

Очень кстати подвернулся Андрей. Он кинулся в блиндаж, нашёл трофейные бинты и перевязал Алексея — осколок угодил ему в плечо.

— Ну, парень, повезло тебе! — завидовал он Алексею. — Ранение лёгкое получил, жив остался, а из штрафников уйдёшь. Теперь тебе дорога в медсанбат. Только смотри, иди с оружием, а то скажут — бросил.

— Да у неё части ствола нет.

— Выкинь, в траншеях и наших, и немецких винтовок полно. Бери любую!

И верно. Алексей подобрал в траншее трёхлинейку, лежащую рядом с убитым пехотинцем. Он дождался, когда немцы перестанут стрелять, и пополз в тыл. На прощание Андрей обнял его:

— Ты прости, парень, что так получилось с выпивкой в госпитале. Удачи тебе!

— И тебе выжить! — пожелал ему в ответ Алексей.

Когда он миновал первую линию, то поднялся во весь рост — в этом месте в сторону наших позиций был уклон, и немцам его видно не было. Но ему самому видно было, как на «нейтралке» наши санитары на повозке собирают раненых. Многие из них не дожили до прибытия санитаров, истекли кровью. Уцелели только легкораненые.

— Эй, боец, садись на телегу, — предложил Алексею усатый санитар, довольно пожилого, на взгляд Алексея, вида. Алексей уселся на задок, свесив ноги.

Прибыли в медпункт.

Часа через два дошла очередь до Алексея. Его завели в палатку, где находилась операционная. Хирург в забрызганном кровью халате и клеёнчатом переднике предложил ему лечь на стол, ножницами разрезал бинт и гимнастёрку.

— Осколочное ранение! Парень, ты потерпишь? Обезболивающих нет, могу пятьдесят граммов спирта дать.

— Без него обойдусь, — буркнул Алексей.

Хирург вскрыл рану, и Алексей от боли заскрипел зубами.

Вскоре в тазик, звякнув, упал осколок.

— Всё! Ещё немного потерпи — зашью и перевяжем.

Дальше уже было легче. Наконец Алексея перевязали.

— Вставай. Санитары, увести.

Алексея отвели в другую палатку — в ней находились раненые, которым была оказана помощь. Санитары дали ему воды.

— Терпите, братки, к вечеру грузовики должны быть. Вывезут вас в госпиталь.

Раньше грузовиков, однако, заявился заместитель командира батальона по спецконтингенту. Он проверил медицинские карты, заполнявшиеся на каждого раненого.

— Чего это он тут делает? — удивился Алексей.

— Не знаешь, что ли? Ищет самострельщиков. Ну, тех, кто сам себе в руку или в ногу выстрелил.

— А что, бывают такие?

— Бывают, особенно после боя. Только при выстреле в упор следы пороховых газов на обмундировании остаются, на коже — порошинки, ожог.

— Кто поумнее, те через буханку хлеба стреляют, — вступил в разговор другой штрафник, — и оружие немецкое подбирают. А хирург на операционном столе сразу поймёт наша пуля в теле или немецкая.

— У меня осколочное ранение, — сказал Алексей.

— Повезло, из штрафбата спишут.

Вскоре приехали грузовики, на которые и погрузили раненых.

Госпиталь оказался в полусотне километров, в большой школе. На стенах школьных классов, превращённых в палаты, даже географические карты висели и школьные доски.

Провалялся Алексей в госпитале три недели. Вольница была полная. Село не город, патрулей нет. Сердобольные селяне приносили в госпиталь продукты с огорода — ту же морковку и огурцы. Некоторые — даже домашние яички или пирожки с картошкой. Сами жили небогато, не очень сытно, но для раненых бойцов последнего не жалели.

А потом — выписка и запасной полк, маршевая рота. Когда стали вызывать добровольцев в разведку, Алексей благополучно промолчал, памятуя о кашле. Но что интересно, кашель стал значительно меньше — не обманул доктор.

Потом из маршевиков отбирали к себе в подразделения артиллеристы, миномётчики, связисты. Необученные, годные к строевой службе, попадали в пехоту.

Когда разобрали по командам технических специалистов, Алексей попросил разрешения обратиться.

— Разрешаю.

— Я снайпер, в красноармейской книжке запись соответствующая есть.

— Нет у нас в полку снайперской команды. Ваша фамилия?

— Ефрейтор Ветров.

— Я учту. Встаньте в строй.

— Есть.

Оставшихся пехотинцев отправили на передовую.

Алексей ругал себя — надо было назваться миномётчиком или артиллеристом. Там и необученные нужны: снаряды подносить, к примеру — наука невелика. А в пехоте толку от его способностей никакого. А уж если воевать, так с толком, с максимальной отдачей.

Тем не менее через неделю его вызвали в штаб батальона.

— Ты правда снайпер?

— Так точно.

— На нашем участке немецкий снайпер завёлся. Что ни день, трёх-четырёх человек убивает. Надо его уничтожить.

— Винтовка снайперская нужна, с оптикой.

— Нашей нет, есть трофейный «маузер». Сгодится?

— Наша лучше, привычнее. Но и из немецкой стрелять можно.

Ему вручили винтовку, патроны.

— Делай, что хочешь. Даю тебе три дня, но чтобы снайпера убил.

Легко сказать — «даю три дня»! Надо выбраться на передовую, с очевидцами поговорить. Когда немецкий снайпер стреляет, по открытой ли цели, куда попадает, на каком участке чаще появляется? А до того винтовку пристрелять надо. У снайпера, как и у сапёра, права на ошибку нет. Немца надо снять одним выстрелом, при промахе он сам может Алексея убить. У немцев на фронте снайперов было меньше, чем у нас, но готовили их тщательнее. К тому же снайперы всегда охотились парами. И не факт, что убьёшь одного, а второй не продолжит стрельбу. Напарника бы ему, да где же его возьмёшь?

Алексей ушёл в тыл и в овраге пристрелял винтовку.

Бой у «маузера» оказался неплохой, на триста метров он три пули уложил в консервную банку.

Вечером он пришёл в расположение второй роты — на их участке снайпер появлялся наиболее часто. К тому же местность на немецкой стороне для маскировки была наиболее удобной, есть лес с высокими деревьями, а на наших позициях — кустарники и овраги. Укрываться в них удобно, но для ведения снайперского огня они не подходят. Лучше иметь возвышенное место, обзор дальше. Почему-то ему сразу подумалось о деревьях.

Алексей доложил ротному о задании и о том, что затемно выйдет на «нейтралку». Ротный вначале стал возражать, но, узнав, что приказ исходит от батальонного начальства, замолк.

— Делай, что хочешь! — махнул он рукой.

Перед рассветом Алексей вышел на «нейтралку». Отошёл от наших траншей метров на сто. Плохо, что днём местность изучить не успел, особенно немецкие позиции. Немецкий снайпер где-то прятаться должен, огневую точку оборудовать.

Как только начало светать, через прицел Алексей стал рассматривать всё, что могло служить снайперу укрытием. У груды ржавого железа, бывшего когда-то грузовиком, он отрыл себе небольшой окоп — с тем, чтобы только лёжа поместиться. Когда солнце перевалит за полдень, тень от бывшего грузовика его скроет и не даст блеснуть оптике.

Часа за три он изучил почти каждую точку. Но выстрел на той стороне прозвучал неожиданно. Не по Алексею — иначе он был бы убит, если бы его уже обнаружили; или фонтан земли при промахе рядом взметнулся бы.

Стрелял явно снайпер, и, насколько по звуку мог определить Алексей, стреляли со стороны деревьев.

Он направил туда винтовку и через оптику принялся разглядывать деревья. Буквально каждую веточку разглядел, но снайпера не обнаружил. Замаскировался уж очень умело, или Алексей ошибается, и выстрел прозвучал совсем с другого места?

Деревья — небольшая группка — отстояли от немецких позиций метров на пятьдесят и находились на «нейтралке». В голове сразу появилась мысль: после захода солнца осмотреть эти деревья. Если снайпер стрелял оттуда, то на дереве должна быть площадка. Целый день на ветке не усидишь — ноги затекут, да и поза неустойчивая. Вот только впустую ползать не стоит, всё же немцы рядом.

Алексей так и пролежал до темноты, и лишь после того, как сгустились сумерки, направился к своим. Первого же встречного пехотинца спросил, не убили ли кого?

— Ага, со второго взвода. Вчера к нам прибыл, новобранец. Захотел посмотреть на немцев, голову приподнял, а ему пулю в лоб.

— Так!

Алексей понял, что он не ошибся, и выстрел был не случайным. Попасть точно, да в небольшую цель на большой — метров триста — дистанции мог только снайпер.

— Где у вас сапёры?

— Где всегда — в тылу; в ту сторону, с полкилометра будет.

Алексей направился туда.

Сапёры занимали две землянки. Он представился, попросил несколько противопехотных мин.

— Ты же снайпер, зачем тебе мины? — удивился старший сержант. — Обращаться-то хоть умеешь? А то сам подорвёшься.

— Умею.

— Ну смотри. Тебе какие?

— Любые.

— Есть ПМК-40, ПМД-6, ПМД-7.

— Тогда лучше «семёрку».

Старший сержант ушёл на склад и принёс Алексею три мины; отдельно — три взрывателя.

— Сначала мины заложи, потом взрыватели ставь.

— Спасибо.

Вернувшись в траншею, Алексей попросил у командира пехотного взвода пистолет на время и штык от СВТ.

— Тебе зачем? Всё-таки личное оружие.

— Не с винтовкой же мне мины ставить? Я её здесь оставлю.

Лейтенант с видимой неохотой протянул ему штатный «ТТ». У одного из солдат взяли штык в ножнах.

— Смотри, пистолет верни! — напутствовал его лейтенант.

— Лучше бы удачи пожелал!

Алексей выбрался из траншеи и сначала пошёл в полный рост. Мин с нашей стороны не было.

Когда уже половина «нейтралки» была пройдена, он лёг на землю и пополз. С немецкой стороны до него донеслись смех, разговоры.

Деревья должны быть где-то рядом. Алексей пополз вправо, ощупывая перед собой землю.

Так, вот и деревья.

Штук пять-шесть старых тополей стояли куцей рощицей. Алексей прислушался — немцы вполне могли оставить часового. Но нет, никакого движения, ни звука, только разговор из траншеи. Однако ему приходилось быть очень осторожным. Случайный звук — и немцы обстреляют.

Алексей время от времени ощупывал перед собой землю на случай установки мин, хотя это казалось ему маловероятным. Главное — он искал следы присутствия снайпера.

И вот: сначала он обнаружил немецкую винтовочную гильзу. Понюхал. Пахло свежим сгоревшим порохом. Потом обнаружил примятую траву. Ещё не тропинку, но ходили сюда явно не раз и не два. Для него, как для охотника, сломанная веточка и примятая трава могли сказать многое.

Он поднялся во весь рост и стал ощупывать деревья. Есть!

На одном из тополей, на стороне, обращённой к немцам, он нащупал железную скобу, вбитую в ствол. Конечно, метра четыре от земли ствол дерева гладкий, только затем начинаются ветки. Но как-то забираться надо, вот и вбили скобу, и, скорее всего, не одну, выше ещё должны быть. Нашёл всё-таки он дерево!

На участке с подмятой, утоптанной травой Алексей штыком выкопал небольшую ямку, установил туда мину и поставил взрыватель. Немного подальше — ещё одну. А третью, на случай, если снайпер пойдёт другим путём — прямо под деревом. Как мог, пригладил руками. Веткой бы провести по земле, да ломать нельзя.

Выполнив все эти нехитрые операции, Алексей пополз к себе. Ему повезло: ночь оказалась безлунной, и немцы пускали ракеты редко.

Он добрался до своей траншеи и улёгся в землянке на топчан. Успел вздремнуть всего лишь пару часов, а уже пора было вставать. Опоздаешь на четверть часа, рассветёт, и позиции не займёшь — немцы на любое движение на «нейтралке» реагируют.

Он дополз до окопчика и подосадовал, что второпях ничего не успел поесть. Вчера позавтракал — и всё, с тех пор крошки хлеба во рту не было.

Напившись воды из фляжки, Алексей стал ждать.

Однако день прошёл впустую: ни взрыва, ни выстрела со стороны деревьев не было. С другой стороны рассудить — немец ведь не дурак, чтобы одну и ту же позицию несколько дней подряд занимать. Он может на участок другой роты уйти, а может просто отдыхать.

Так и уполз вечером Алексей на свои позиции. Он поел, выспался и утром ползком направился к своему окопчику. Не добрался до него совсем немного — под деревьями грохнул взрыв. Пока он преодолевал оставшееся расстояние, за первым взрывом грохнул второй. И тут же из немецкой траншеи в нашу сторону раздалась пулемётная очередь.

Как потом понял Алексей, снайпер подорвался на мине. К нему бросились на помощь и наступили на другую мину.

Так на самом деле и оказалось. Захваченный через день «язык» показал на допросе, что снайпер подорвался на мине — ему оторвало ногу. Он закричал, ему на помощь бросился второй снайпер из пары, так его взрывом наповал уложило.

Немцы сразу поняли, в чём тут дело, и послали сапёров. Те обнаружили третью мину и обезвредили.

После допроса Алексея вызвал к себе помощник начальника штаба.

— Взрывы на немецкой стороне — твоя работа?

— Так точно!

— А как же ты узнал, что у снайпера позиция там?

— Ночью лазил. Для снайпера деревья — очень удобный схрон. Нашёл на дереве железные скобы, стало быть — не ошибся. Ну и решил поставить три мины. Две сработали.

— Молодец! Объявляю тебе благодарность!

— Служу трудовому народу!

— Винтовку можешь не сдавать, воюй.