«А ну, куда указывает стрелка?»

Пока дежурные готовили завтрак, ребята купались. Вода в Мзымте была такая холодная, что скоро у всех губы были синие, как баклажаны, и такая быстрая, что стоило забраться в реку по колено — и уже трудно было устоять на ногах.

Девочки же натянули сетку между деревьями и стали играть в волейбол. И, как только раздался первый удар, Пал Палыч скинул с себя спецовочку и присоединился к играющим, и все диву дались — учёный, а так здорово режет мяч!

Скоро вернулись купальщики. Теперь играли все. Не играли лишь Зоя Николаевна, Адгур да Друг.

Зоя Николаевна стояла в стороне. Но по тому, как она следила за каждым мячом, как радовалась при особенно удачном ударе, было ясно, что она играла бы, если б забыла, что она учительница.

Но вот Пал Палыч запустил мячом прямо в Зою Николаевну. Та не растерялась и отбила мяч. Пал Палыч снова бросил в неё мячом. Она снова отбила. И тогда все ребята, не обращая внимания на то, что она учительница и к тому же любит ставить двойки направо и налево, стали атаковать её, а она — посылать мячи обратно.

Теперь не играли лишь Друг и Адгур. Друг спал, и, судя по тому, что лапы его дёргались, он видел тревожные сны, а Адгур обходил грузовичок, стучал ногами по скатам, проверяя, хорошо ли они накачаны, словом, делал всё, что положено делать на остановке опытному и заботливому автомобилисту.

Но вот Пал Палыч натянул спецовочку на плечи, вытащил из кабины грузовика планшетку и палку и пошёл к ущелью. Адгур последовал за ним.

Палка была удивительная. Внизу она заканчивалась остриём как посох, которым Иван Грозный проткнул ногу посланцу князя Курбского, а на верхней части вместо ручки был надет молоточек с клювиком на одной стороне и тяпочкой на другой. Замечательная палка, не иначе — археологическая! Кабы знать, то такую палку можно бы сделать заранее — взять, скажем, кусок бамбука, засунуть в один конец его шестидюймовый гвоздь, залить его свинцом, ну, а на другой конец приспособить сапожный молоток. Не будет, правда, клювика и тяпочки, но на первое время можно обойтись и без них.

Пал Палыч стал подниматься по тропинке. Время от времени он выковыривал остриём палки какой-нибудь камешек, откалывая от него кусок, смотрел на излом. Вот он остановился у скалы и стал долбить клювиком молотка блестящую прожилку, а Адгур присел на корточки в сторонке и сделал вид, что его интересует какая-то травинка. Но краем глаза он всё же следил за Пал Палычем.

И тут, надо прямо сказать, Адгур испытал некоторое разочарование. Прежде всего, ну какой же Пал Палыч учёный, если он играет в волейбол? Потом, настоящий учёный должен быть рассеянным, как Паганель. Происходит это оттого, что у него голова забита наукой и ничего другого не вмещает. Был, например, такой физик Ампер. Так он раз пришёл домой, видит на двери записку: «Меня нет дома. Приходите завтра». Прочёл записку, повернулся и ушёл. А записку эту он сам написал. Или взять дедушку русской авиации, Жуковского. Так он как-то ушёл из собственной гостиной со словами: «Ну, мне, кажется, пора идти домой!» — и стал прощаться с гостями. Вот и выходит, что если какой-нибудь учёный не рассеянный, а всё помнит, то, значит, он думает не только о своей науке, науке же надо отдавать всю свою жизнь, все свои мысли.

Не понравилось Адгуру и то, как одевается Пал Палыч. Разве настоящий учёный станет ходить в синей спецовочке и в кепочке со сломанным козырьком? Настоящий учёный надел бы чёрную шёлковую шапочку. И бородой Пал Палыч не вышел — не борода, а кустик какой-то. Словом, как ни крути, а получается, что если Пал Палыч и учёный, то не совсем настоящий.

Пал Палыч вытащил из планшетки лупу и стал рассматривать кусочек, который он отколол от прожилки. Настоящий учёный, он небось стал бы хлопать руками по карманам, шепча себе под нос: «Вот чудеса! И куда она делась?» — и лишь потом, йотом обнаружил бы лупу в левой руке. А Пал Палыч лупу достал сразу же, без поисков. Левая рука его полезла в планшетку, нащупала специальный карманчик, вытащила лупу, передала её правой руке, а правая поднесла к глазам. Всё время Пал Палыч не отрывал глаз от прожилки, как будто прожилка — это какой-то зверь, который может в любую минуту скрыться в неизвестном направлении, и бормотал: «Ага! Угу! Ага! Угу!» Если бы в этот момент рядом обвалился кусок скалы, то и тогда он не отвлёкся бы от прожилки. Или он из тех учёных, которых не очень много?

Чтобы проверить своё предположение, Адгур осторожно, стараясь не шуметь, подкатил большой камень к краю пропасти и столкнул его вниз. Послышался адский грохот. Но Пал Палыч даже не оглянулся. Он вытащил из планшетки блокнот и карандаш и стал записывать, бормоча своё: «Ага! Угу! Ага! Угу!», а потом вдруг обернулся к Адгуру:

— А… Джих-разбойник! Ну как, геологией решил заниматься?

Конечно, следовало бы тут же, не сходя с места, сказать: «Да, решил! И археологией я тоже интересуюсь. И я такое открытие сделал! Оно навеки прославит нас».

Но ничего этого Адгур не сказал. Вдруг им овладела застенчивость — или это оттого, что он только что плохо думал про Пал Палыча?

— Э, да ты разучился говорить… Кстати, у нас, геологов, есть правило: когда находишься в горах, не сбрасывай камни. Внизу могут быть люди. Запомнил?

— Запомнил, — выдавил из себя Адгур.

Теперь, после того как первое слово было произнесено, уже можно было задать несколько вопросов, и Адгур спросил Пал Палыча, уж не археологическая ли палка это у него, а потом поинтересовался, где проходит тропинка в пещеру. На это Пал Палыч ответил, что специальные археологические палки науке ещё не известны, что в руках у него ледоруб и что ледоруб очень удобен для работы в пещерах, потому что там часто приходится лазить по скользким уступам, откалывать образцы пород, расширять лазы. Что же касается дороги в пещеру, то прежде всего надо учесть, что известны две казачебродские пещеры — верхняя и нижняя. Верхняя пещера большая и давно разграблена туристами и курортниками, поэтому особой ценности для науки уже не представляет. Нижняя пещера меньше по размерам и мало известна курортникам. А значит, там ещё можно найти кое-что интересное. Чтобы попасть в неё надо пройти по тропинке, а потом повернуть вправо. Впрочем, забираться в пещеру в одиночку не рекомендуется.

На это Адгур заявил, что он собирается идти к бабушке, а вовсе не в пещеру, и Пал Палыч успокоился.

Когда они присоединились к ребятам, завтрак был в разгаре.

Пока все закусывали, Адгур двинулся по дороге, по которой они только что приехали, — пусть думают, что он и в самом деле идёт в гости, а он за первым же поворотом ускользнёт в лес и сумеет выбраться на пещерную тропинку. Но тут, на беду, о нём вспомнила Леночка.

— Адгур, Адгур! Иди сюда! — закричала она. — Пойдёшь с нами в пещеры. Арсен-то ушёл!

Адгур готов был крикнуть: «Иду! Сейчас!» — ибо как там ни говори, а всегда до слёз обидно, если ребята держатся вместе, а ты один, и никто не замечает, что ты хочешь быть со всеми, и никто тебя не зовёт. Но Адгур вовремя опомнился. В пещере его ждёт важное дело, о котором никто ничего не должен знать. Вот почему он ответил:

— Нет… Меня ждут.

— Опять ты со своей бабушкой! — воскликнул Миша. — Она и без тебя не пропадёт.

— Нет, я всё-таки дойду, — упрямо сказал Адгур и взвалил на плечи рюкзак.

— Я давно заметил, что пещеры обладают одной особенностью, — сказал Пал Палыч, как бы продолжая прерванный разговор; все замолкли, а Адгур далее остановился, удивлённый таким началом. — Чем дальше забираешься в пещеру, тем больше находишь там неожиданного и ценного.

И Пал Палыч рассказал про одного спелеолога, графа Бегуона. Однажды этот граф забрался в пещеру. Пещера была хорошо известна, и тысячи туристов посещали её каждый год. Исследователь не рассчитывал найти там ничего интересного. Он хотел показать своим сыновьям подземное озеро. Он осветил озеро факелом и вдруг увидел на большой глубине лаз в стене. Тогда исследователь пырнул в этот лаз и вынырнул уже в соседнем гроте, где ещё не ступала нога цивилизованного человека. Удивительные археологические находки обнаружил он там — на стенах были нарисованы рукой пещерного человека фигуры и знаки. Посредине грота стоял жертвенник, а к нему вели следы босых человеческих ног. Этим следам было десятки тысяч лет. Учёный попал в храм пещерного человека.

Казачебродские пещеры, правда, известны уже давно. Но вдруг там тоже удастся найти что-нибудь интересное…

Идти в пещеру, когда про неё рассказывают такие интересные вещи, было бы просто нелепо, и Адгур присел у тропинки. Рюкзака он не снял, готовый каждую минуту вскочить и улепетнуть. А Пал Палыч продолжал объяснять, время от времени поглядывая на этого дезорганизатора и двоечника, обманом попавшего в экспедицию.

Пещеры что живые существа. Они меняются, развиваются, растут, стареют. Образуются они в породах, растворимых в воде, чаще всего в известняках. Известняк — это серый или белый камень, и состоит он из углекислой извести, а углекислая известь очень хорошо растворяется в воде.

Попадёт дождевая или снеговая вода в какую-нибудь щёлочку, впитает в себя немного извести и утечёт, унося известь, щёлочка же увеличится. Приходят новые порции воды, и они уходят, расширяя щёлочку. Так постепенно, из года в год, трещинка расширяется и углубляется. Но всё это происходит при одном условии — вода должна иметь сток. Стоячая вода, обогатившись известью, перестаёт растворять известняк. Нет стока — нет и размывания.

Такова несложная «химия» образования пещер. Ну, а «физика» ещё проще и понятнее. Горная вода всегда несёт с собой песок, каменную крошку и гальку. Всё это, как наждак, стирает стенки трещины. Во время ливней и таяния снегов ручейки превращаются в стремительные реки. Порой они влекут за собой стволы деревьев и, действуя ими как таранами или рычагами, выламывают целые куски подземных стен. Но опять-таки должен быть сток воды.

Некоторые полагают, что такого механического воздействия достаточно, чтобы образовать пещеры. Однако, они ошибаются.

Трещины бывают во многих породах, но превращаются они в карстовые полости только в породах, растворимых в воде, — гипсах, известняках, доломитах. Почему? А потому что вода может выносить только то, что впитала в себя. Если нет впитывания, то крупные механические примеси, осев внизу, закупорили бы сток. «Механика» оказалась бы бессильной.

Постепенно трещина превращается в подземный коридор, а ручеёк — в подземную реку.

Такие реки часто тянутся на десятки километров, и проследить их ход не такое простое дело.

В этом месте рассказа Адгур не вытерпел.

— Взять бутылку, положить в неё записочку и бросить в реку — вот и вся недолга! — выпалил он одним духом.

Но, оказывается, наука знает другой, более простой и надёжный способ. Где-нибудь в верховьях пещерной, или, как их ещё называют, «карстовой» реки, учёные бросают в воду какую-нибудь безвредную краску, скажем красный фуксин или красновато-жёлтый метилоранж, а потом заглядывают во все колодцы в округе. И тут могут быть всякие неожиданности. Где-нибудь за горами, за долами, за оврагами и реками вода в колодцах или ручьях становится красной. Это значит — карстовая река добралась и сюда… Спелеология — удивительная и интересная наука. Известно, например, что днём и ночью, зимой и летом в глубоких пещерах температура всегда одинакова. Но ещё удивительнее то, что она обязательно совпадает со среднегодовой температурой данного района.

Скажем, в Воронцовских пещерах температура плюс тринадцать градусов, а тринадцать градусов — это среднегодовая температура района Воронцовки. А вот в знаменитых Кунгурских пещерах, что на Урале, так холодно, что на стенах образовался лёд…

Дальше Адгур уже не слушал. Конечно, было бы очень заманчиво спросить у Пал Палыча, почему же это так получается, что температура; равняется среднегодовой. Неплохо было бы самому подкрасить карстовую воду, а ещё лучше — бросить бутылку с запиской. И об обитателях пещер не мешало бы послушать — всё это очень интересно. Но откладывать задуманное дело никак нельзя. Что решено — то решено, и надо приступать… И они ещё пожалеют, что поставили ему двойку за притоки Днепра и не хотели принимать в общество!

Конечно, Адгур выбрал нижнюю пещеру, во-первых, потому что его больше интересовали следы пребывания пещерного человека, а не современного туриста, а во-вторых, ребята в неё попадут попозже — значит, он успеет сделать то, что задумал. А главное, она не так разграблена туристами.

Когда-то, много-много лет назад, по этой тропинке брёл пещерный джих, таща на спине сокровища, завёрнутые в медвежью шкуру. Ну, а сейчас по ней шагает молодой исследователь, вооружённый новым, изобретённым им способом открывания кладов. Он и откопает эти сокровища, как бы далеко ни запрятал их джих.

Скоро показался вход — чёрная яма. Края её были в каменных зазубринах. Адгур осмотрелся; никто не подсматривает. Он развязал рюкзак, вытащил сапёрную лопатку, топорик, стеариновую свечу и главное своё походное сокровище — компас.

Он сунул топорик за пояс, лопатку взял под мышку, рюкзак спрятал в кусты. Теперь можно было приступить к поискам клада, а в том, что здесь есть клад, не было никакого сомнения. Жили здесь джихи? Жили. Были они разбойниками? Были. Где они прятали награбленное добро? Конечно, в пещерах. Где ещё могут прятать награбленное добро разбойники, как не в пещерах?

Потом он надел на руку компас. Этот компас должен привести его к кладу. Эти взрослые порой не замечают самых простых вещей, которые видны даже школьнику. Ни один взрослый до сих пор не додумался искать клады с помощью компаса. А напрасно. Все знают, что магнитная стрелка отклоняется от своего направления, если есть поблизости металл. Как, например, была открыта Курская магнитная аномалия? Люди заметили, что в Курской области стрелка компаса вместо северного полюса показывает, куда ей не полошено. Учёные думали, думали и, наконец, надумали: здесь где-то есть металл. Копнули — и пожалуйста! Огромные залежи железной руды. Эти залежи и назвали аномалией, потому что стрелка ведёт себя из-за них как аномальная. Или взять девиацию. Всякий, кто читал морские приключения, знает, что стрелка корабельного компаса отклоняется от своего направления под влиянием окружающего металла и что штурманам приходится идти на всякие хитрости, чтобы избавиться от этой самой девиации. Да Адгур и сам пробовал. Поднесёшь к компасу ключ — и стрелка сейчас же потянется к нему. А если раскачать стрелку ключом посильнее, то она закрутится как сумасшедшая. Отсюда вывод один — хочет этого стрелка или не хочет, а придётся ей указывать туда, где зарыт клад.

Надев компас на руку, Адгур зажёг свечу, постоял перед входом, прощаясь глазами с солнцем, с зеленью, с небом, глубоко вздохнул и полез в пещеру.

Язычок пламени, почти невидимый на солнечном свету, здесь, в темноте, разгорелся и осветил серые, залитые глиняными подтёками стены. Заплясали странные уродливые тени. Над головой пронеслось что-то бесшумное, призрачное, страшное. Адгур вскрикнул, рванулся назад, но остановился. Да это же всего-навсего летучая мышь! Мало ли их летает по вечерам по посёлку! Как-то одна, глупая, залетела даже к ним в комнату. Конечно, все перетрусили, а мама даже взвизгнула, думала, что летучая мышь вопьётся ей в шею и начнёт кровь пить. Говоря по правде, и Адгуру тогда стало не по себе, но отец засмеялся: «Эх, ты! А ну давай сюда кепку!» Летучую мышь накрыли кепкой. Мышь как мышь, ничего особенного. Вот разве что крылышки у неё есть — мягкие, бархатные, да носик смешной, похожий на рыльце чёртика. Нет уж! Летучих мышей пугаться — в пещеры не ходить!

Ещё одна летучая мышь пролетела над головой — или то вернулась старая? Но Адгур только отмахнулся от неё рукой — летают тут всякие, того гляди, свечу погасят.

И тут он вспомнил — ведь он же решил искать клад в темноте! Если у тебя есть компас, и стрелка и буквы у этого компаса светятся, и, для того чтобы остаться в совершенной темноте, тебе достаточно дунуть на свечу, то просто нелепо было бы не воспользоваться этой возможностью. Не всякому пионеру удаётся проделать такое.

Адгур задул свечу и для верности запихнул её подальше в карман. Сейчас же сырая тьма охватила его. В каждом углу притаились ужасы, готовые выпрыгнуть и растерзать пришельца на части. Прошла минута, а может быть, час, а может, и пять, и Адгур зажёг свечу. Нет, конечно, не из-за страха. Да и чего ему пугаться? Всем известно, что джихи-разбойники давно вымерли. Мамонтов и пещерных медведей теперь тоже не найдёшь ни за какие деньги. Зажёг он свечу просто потому, что так получилось. Левая рука сама, без приказания, полезла в карман, вытащила спички, вначале просто чтобы потарахтеть ими, а правая рука, тоже по своему почину, вынула из коробка спичку — чирк! — и зажгла её. И вот уже снова заплясали тени на стенах. Но Адгур их уже не замечал. Теперь, после темноты, ничто не могло испугать его.

Осторожно ощупывая пол, он пошёл, пристально смотря на стрелку. Вот-вот она должна дрогнуть и отклониться от своего направления. Но стрелка упорно уставилась одним концом в какую-то невидимую, только ей известную точку — пойди догадайся, что там: Северный полюс или джиховский клад. Вот если бы у него было два компаса, да таких, чтобы один показывал на север, а другой на клад! Тогда всё было бы ясно. Но, увы, таких компасов наука пока ещё не придумала.

Адгур попытался было перехитрить стрелку. Он уложил в месте, куда указывала стрелка, пирамидку из камней, а потом зашёл за пирамидку и снова посмотрел на стрелку. Если стрелка обернётся назад и отсюда тоже укажет на пирамидку — значит, она указывает на клад. Если не повернётся, то, значит, она не замечает кладов и знает один только север. Но увы! Стрелка не замечала пирамидки, так что из этой хитрости ничего не вышло.

Пришлось отказаться от компасного способа поисков клада и искать клад попросту, как ищут все кладокопатели, — постараться найти череп с перекрещивающимися костями. Теперь такие черепа изображают на всех трансформаторных будках, ну, а во времена джихов их рисовали там, где хоронили сокровища.

Адгур пошёл и обход пещеры, изучая надписи на стенах. В первых двух гротах их было неисчислимое количество — попадались надписи, сделанные копотью, намазанные краской, вырубленные зубилом, нацарапанные гвоздём или карандашом. Здесь были и «Саша + Глаша», и «О. П. Олег», что означало «оставил память Олег», и многое другое. Он спустился глубже. На стенах здесь никаких «Саш + Глаш» уже не было. Но, увы, не было также ни черепов, ни перекрещивающихся костей, ни стрел, указывающих на клад. Один раз, правда, попалась стрела, но она не имела никакого отношения к джиховскому кладу, ибо пронзала сердце какого-то «Аркадия Г.», который никак не мог быть джихом хотя бы потому, что в девятом классе школы цитрусового совхоза учился Аркашка Головин и совсем недавно был первым дезорганизатором.

Адгур почти оставил надежду найти череп с костями, как вдруг увидел на стене огромную стрелу. Стрела была широкой, нескладной, и, судя по всему, её выбили каким-то тупым инструментом, не иначе, кремнёвым топором.

Эта стрела указывала вниз, и поблизости от неё не было видно никакого сердца, и это говорило за то, что её нарисовал не какой-нибудь глупый влюблённый, а джих для обозначения своего клада.

Адгур воткнул лопатку в землю, в место, на которое указывала стрела. Лопатка легко вошла по самую рукоятку. А если так, то, значит, здесь копали!



Адгур набрал горсть земли и пропустил её между пальцами. В руке оказалось две свинцовых пульки. Адгур стал копать дальше. Что это? Маленькая продолговатая штучка, сантиметров двух или трёх длиною. Адгур очистил штучку от земли и поднёс к глазам. Штучка зеленоватая, изъедена раковинами. Ясно — наконечник для стрелы. Наверное, здесь когда-то разгорелось сражение между вооружёнными стрелами джихами и каким-то племенем, которого было огнестрельное оружие.

Скоро удалось найти ещё несколько наконечников для стрел. Адгур сунул их в карман. И вдруг он увидел на стене, у самой земли, углубление. Если джихи и прятали награбленные сокровища в этой пещере, то они прятали их именно здесь — лучшего места не придумаешь.

Адгур просунул руку в норку, но не нащупал дна. Тогда он расширил и углубил порку и забрался в неё сам. Он прополз несколько шагов по-пластунски, держа свечу перед собой. И тут пламя свечи отклонилось. Почему? Или это оттого, что из глубины норки идёт ветер? Вот здорово! Значит, она сквозная! А вдруг это лаз в другую пещеру? И никто, совершенно никто не знает о ней! Когда-то здесь существовал широкий проход, но джихи его засыпали, чтобы никто не мог воспользоваться им. А почему засыпали? Только потому, что боялись, как бы не захватили их сокровища. Ну, спелеологи, держитесь теперь! Лопнете вы все от зависти.

Торопливыми пальцами Адгур прикрепил к стене свечу и налёг на лопатку. Увлечённый работой, он стал напевать себе под нос, и вдруг что-то холодное, змеиное коснулось его голой ноги. Адгур рванулся, брыкнул ногой. Нога попала в нечто мягкое, лохматое, живое. Холодный ужас овладел Адгуром. Страшный вопль чуть было не вырвался из его глотки. И тут где-то совсем рядом послышался такой родной, такой спокойный голос Миши:

— Дружок! Дружок! Где ты там? Иди сюда!

О! Так это был всего-навсего Друг! Его холодный нос и мохнатая шкура, а вовсе не доисторические змеи, ящеры и джихи.

Пятясь задом, на четвереньках выбрался Адгур из норки. Где-то вверху то появлялись, то исчезали красные точки — свечи. Рядом с Адгуром визжал и прыгал Друг, стараясь лизнуть его в губы.

— Эй, вы там! Все сюда! Смотрите, что я нашёл! — закричал Адгур.

Огоньки спустились, приблизились. Возникли красные лица. Освещённые снизу свечами, они выглядели зверскими, как у самых настоящих джихов-разбойников.

— Адгур, это ты? — закричал Миша, и голос его звучал странно, как будто он вдруг отсырел в пещере.

— А, это Джикирба! — воскликнул Пал Палыч, подойдя к Адгуру. — Я так и знал, что ты здесь. Ты там что-нибудь нашёл? — Голос его тоже был сырой, пещерный.

И, удивительное дело, услыхав этот простой вопрос, Адгур ясно почувствовал — никаких кладов здесь не было, нет и не может быть. И сглупил ты, брат Адгур, ой как сглупил, увлёкшись кладокопательством! Люди долом занимаются, стоянки ищут, а ты тут в игрушки играешь, как маленький, только людям головы морочишь. А ещё пионер!

— Адгурка клад нашёл, да? — спросила Леночка.

— И вовсе не клад, — проворчал Адгур. — А джиховские стрелы.

— Джиховские? — с интересом спросил Пал Палыч. — А что заставляет тебя предполагать, что они джиховские? Ведь джихи селились на берегу моря.

— А может, и не джиховские… Кто их знает! На них не написано, джиховские они или не джиховские, — отвечал Адгур. Смущаясь, он обычно сердился.

— Так где же твоя стоянка?

— А вот вход.

Опустившись на колени, Пал Палыч заглянул в лаз.

— Здесь и тяга воздуха есть. Видите, пламя свечи отклоняется. Вот я и решил, что там соседняя пещера, — добавил Адгур.

— Гм… Сам догадался насчёт пламени?

— Сам. А что?

— Правильно сообразил. Ну, председатель, как полагаешь, не следует ли нам расширить вход? — спросил Пал Палыч.

— Я полагаю, следует, — председательским тоном ответил Миша.

Ребята притащили из машины носилки, корзины для переноски земли и пару ломиков. Они расширили и углубили лаз настолько, что через него можно было пролезть без риска ободрать себе бока и локти, а когда всё было готово, Адгур заявил:

— Только, чур, первым лезу я!

— Нет, я! — воскликнул Миша.

— А кто лаз открыл? Я или ты?

— Ты даже не член общества. А я председатель.

— А я открыватель!

— Ты же в гости отправился, а не в пещеру! — воскликнул Миша с негодованием. И его негодование было вполне понятно. Этот тип говорит, что пещеры его не интересуют, а сам делает открытие! И ещё другом называется!

— А ну, ребята, кому окажем предпочтение — председателю или первооткрывателю? — спросил Пал Палыч.

— Первооткрывателю.

— Адгуру!

— Хорошо. Пусть будет Адгур, — согласился Миша. — Но я полезу вторым. Ладно? Адгур же в археологии ни бум-бум. Ещё что-нибудь напутает.

Как только пятки Адгура скрылись в лазе, Миша стал на четвереньки и полез за ним, а за Мишей — Друг, а за Другом — Зоя Николаевна и все остальные члены общества. Ну, а Пал Палыч оказался слишком большим для лаза. Он остался снаружи.

Лаз скоро кончился, и Адгур очутился в очень большом гроте с низким, нависшим потолком. Здесь было достаточно высоко, чтобы стать на ноги, но Адгур продолжал ползти на четвереньках. Лохматая тень от головы его бесшумно и быстро скользила по своду и пряталась в темноте.

— Эй, кто там?! — крикнул Адгур, и звук, не отразившись от стен, заглох, словно прихлопнутый невидимой крышкой.

Адгур полз, ощупывая рукой каждый выступ в полу, каждый камешек, процеживая сквозь пальцы землю, — а вдруг джихи уронили где-нибудь золотую монету.

Но вот рука его легла на какой-то продолговатый, не похожий на обычный камень предмет. Адгур выковырял его из земли, поднёс к глазам, осветил свечой — кость, старая, коричневая от старости кость! И какая тяжёлая! С одного бока видна мелкая сетка, забитая глиной. Торчит несколько зубов. Челюсть! Такую челюсть, только поновее, показывали ребятам на уроке естествознания. То была челюсть человека. Ну, а если это челюсть человека, то всё ясно. Джихи захоронили здесь клад, убили раба, который помогал прятать сокровища, оставили его труп в гроте, чтобы оберегал клад, и замуровали выход из грота. Или, может, они не стали убивать раба, а замуровали его в пещере живьём и ушли — пусть, дескать, умирает с голоду. От этих джихов всего можно ожидать.

— Ты что нашёл? — послышался рядом голос Миши.

— Слушай, Капелюха! — зашептал Адгур. — Смотри, челюсть! Понимаешь, здесь же клад зарыт! Честное слово, клад! Ты только никому не говори. Мы сюда придём и выкопаем его. Ребята сдохнут от зависти.

— Клад? А зачем тебе клад? Ты что — Том Сойер, что ли? Не в Америке живёшь!

— Чудак человек! Да разве я для себя? Мы отдадим клад и скажем: «Вот наш дар родине. Приобретайте на него «ТУ-104» и всё, что хотите. А нам купите палатку для походов». Скажешь, не купят?

Вместо ответа Миша закричал:

— Пал Палыч! Ребята! Смотрите, что Адгур нашёл. Челюсть человека!

— Пусть всё лежит на месте, — крикнул Пал Палыч.

Лаз ещё больше расширили, и скоро Пал Палыч стоял около Адгура и Миши.

Пал Палыч впился глазами в кость, а ребята впились глазами в Пал Палыча, пытаясь определить, понравилась ли ему находка. Кость он осматривал внимательно — значит, кость интересная.

— А ведь перед этой находкой не устояли бы и прохиндеи, — сказал Пал Палыч задумчиво. — Человек может сопротивляться археологии, пока не найдёт что-нибудь интересное. Ну, а как только найдёт, так археология забирает его в свои лапы.

— Что же она с ним делает? — со страхом спросила Леночка.

— Не знаю, что она с ним делает, но только он становится её рабом на всю жизнь.

— И вы раб?!

— И я раб… — И Пал Палыч тяжело вздохнул. — Раб и пожизненный слуга. Вы тоню станете рабами её. Вот пошепчитесь-ка с этой челюстью. Что она вам скажет?

— Челюсть? Скажет?

— Но ведь она же мёртвая!

— Разве кости разговаривают? Да ещё мёртвые?

— Ещё как! Археологи всегда разговаривают со своими находками — и с костями, и с камнями, и с черепками, и с железками. Найдёт археолог какую-нибудь косточку, спросит её шёпотом всё, что ему нужно, и она ответит ему. Надо только уметь слушать её голос. А голос этот порой бывает очень и очень слабым.

— Как же их спрашивать, кости-то?

— А что бы вы хотели узнать от этой челюсти?

— Сколько было лет этому человеку, когда он умер?

— На этот вопрос обычно отвечают отверстия для нервов и степень стёртости зубок. Видите, зубы стёрты довольно сильно, а отверстия порядком заросли. Значит, человек прожил немало.

— Пусть челюсть скажет, сколько лет она пролежала здесь?

— Об этом спросим конфигурацию зубов.

— Слушай, а что такое конфигурация зубов? — спросил шёпотом у Миши Адгур.

— Это когда… Словом, если челюсть… Если зубы… Да не мешай мне слушать! В кружок не ходит, а сам спрашивает!

— Видите, какие зубы крупные, — продолжал Пал Палыч, проводя пальцем по двум зубам, торчавшим из челюсти. — Такие зубы были у первобытного человека, ибо ему приходилось перемалывать зубами грубую пищу. Впрочем, есть ещё один способ определения возраста костей. — И Пал Палыч раскрыл рот как можно шире, поднёс к нему кость, сделал зверские глаза, словно собирался обглодать кость, высунул язык и прижал его к кости. От удивления ребята приоткрыли рты, а Леночка ойкнула и на всякий случай взяла Зою Николаевну за руку.

— Пал Палыч! Что вы делаете! — воскликнула Зоя Николаевна. — Ведь здесь же ребята!

— Хотите сказать, что это негигиенично? Или непедагогично? Да, лизать современные кости никому не рекомендую. Но ведь эта челюсть пролежала в земле тысячи лет, и теперь это камень, а не кость, не угодно ли попробовать? — И Пал Палыч протянул Зое Николаевне челюсть с таким видом, как если бы это был кусок арбуза или дыни. — В китайской медицине окаменелые кости — одно из лекарств!

Зоя Николаевна отшатнулась, нерешительно взяла челюсть, осмотрела её со всех сторон, выбрала кусочек почище и поглаже, поднесла его ко рту, высунула язык, но тут получилась странная вещь — чем сильнее она высовывала язык, чтобы коснуться им кости, тем дальше руки относили кость ото рта. Когда стало невозможно уже дальше вытягивать язык, она стала подносить кость ко рту, а язык начал с такой же скоростью убираться в рот. И тогда Зоя Николаевна сказала:

— Нет! Это выше моих сил! — и протянула челюсть Адгуру, который на подобные вещи смотрел гораздо проще.

Он лизнул кость, причмокнул и сказал:

— Ох, как вкусно!

— Ну как? Прилипает? — спросил Пал Палыч.

— Вроде прилипает. А если прилипает, так что?

— Если кость прилипает к языку, то она очень древняя. Вот кости современной эпохи не прилипают, а отстают.

— Но, Пал Палыч! — взмолилась Зоя Николаевна. — Неужели до сих пор не додумались до другого способа? Лизать кости… Бр! — И Зоя Николаевна передёрнула плечами, как если бы ей было холодно.

— Есть и другие способы. Обычно, если кость попадает в благоприятные условия, то в ней происходит вытеснение минеральными солями органического вещества кологена. Учёные называют этот процесс минерализацией. Так вот, чем больше возраст кости, тем минерализация значительнее. Кость «окаменевает», степень минерализации можно определять не только языком, но и методом прокаливания, который, конечно, во много раз точнее. Но этот метод требует лабораторных условий. Язык же всегда сопутствует археологу. Бес кости тоже может кое-что сказать. Если бы эта кость была ещё тяжелее, то это значило бы, что минерализация закончилась и кости много тысяч лет. Наша же находка не настолько тяжёлая. Но она и не такая уж лёгкая, как современная кость. Скорее всего, она принадлежит к эпохе бронзы. Но давайте копать. Может, найдём весь костяк.

Пал Палыч достал из своей чудесной планшетки шнур, привязал к одному концу его камешек — получился отвес. Отвес он опустил так, что камешек коснулся ямки, в которой Адгур нашёл кость. Затем он поднял повыше руку с отвесом, пока она не коснулась кровли пещеры. Это была точка, которая отвечала месту, где была найдена челюсть. Эту точку он отметил на кровле зазубриной и буквой «Ч» — «челюсть». После этого он разметил на полу квадрат — место будущего раскопа и при помощи отвеса перенёс на кровлю все углы его, чтобы впоследствии, когда закончатся работы и ямка будет засыпана, легко можно было найти раскоп по отметкам.

Костяк не удалось найти — должно быть, его унесло потоком. Но череп выкопали — маленький и вовсе не страшный, а только очень противный.

Пал Палыч осмотрел череп и сказал, что, судя по тому, что лоб не такой высокий и прямой, как у женских черепов, и надбровные дуги и углы лицевых костей выступают грубовато и сильно, череп этот принадлежал мужчине. Швы черепа срослись — свидетельство, что человек был немолодой. Около ушного отверстия в черепе виднелось несмываемое зелёное пятнышко. Скорее всего, на черепе лежала серьга, и она была медной или бронзовой, поэтому-то она и отпечаталась зелёным пятнышком. Значит, этот человек был знаком с медью или даже с бронзой.

— Но ведь серьги — это принадлежность женского туалета. А вы говорите, что это был мужчина, — сказала Зоя Николаевна.

— Серьги носили и первобытные мужчины. Даже в прошлом веке моряки щеголяли серьгой в одном ухе. Чего же ожидать от джиха?

— Прохиндей Джо и теперь ходит с серьгой в ухе. Разве вы не заметили?

Раскопки больше ничего интересного не дали. А жаль. Если бы удалось найти орудия труда, то «биография» пещерного человека стала бы яснее, потому что орудия труда, как слуги, необычайно охотно болтают о своём хозяине.

Но орудий труда в новом гроте не было. Попался, правда, нуклеус — это кремень, от которого человек каменного века откалывал пластинки для своих стрел, топоров и скребков, — но нуклеус был найден не в гроте, а у входа в пещеру и, скорее всего, никакого отношения к черепу не имел.

Зато в гроте оказался череп медведя, и не какого-то там простого медведя, которых так много рядом, в Краснополянском заповеднике, а настоящего пещерного! Много тысяч лет назад человек заглянул в пещеру и попал медведю на закуску. Медведь им полакомился, а соплеменники человека замуровали выход из грота, чтобы медведь не мог выбраться. Так и погиб медведь голодной смертью. А может, дело обстояло ещё проще. Пещерные жители нашли медвежий череп и притащили его к себе домой, чтобы пользоваться им как табуреткой. Впрочем, всё это были предположения Миши и Адгура, высказанные ими друг другу с глаза на глаз, а в последнее время к своим собственным предположениям они и сами стали относиться не очень серьёзно. И вообще, надо рассуждать трезвее. А то ведь часто бывает так — Адгур скажет какую-нибудь ерунду, Миша добавит ещё большую глупость, Адгур подтвердит: «Во-во! Я так и думал!» — присочинит невесть что, а за нам — Миша, а потом — снова Адгур. И они такое накрутят и так одурачат себя, что потом самим совестно. И, конечно, наступает горькое разочарование — выясняется, что человек, которого они принимали за шпиона или расхитителя сокровищ, вовсе не шпион и не расхититель, а самый обыкновенный честный человек, каких тысячи.

Когда ребята, щуря и протирая глаза, выбрались на волю, солнце уже пряталось за гору. Оно посылало ребятам улыбки одну лукавее другой, и эти улыбки яснее всяких слов говорили: «Что ж это вы, хлопцы, спрятались от меня под землю? Я-то старалось, старалось, светило вовсю, а вы сидели где-то в темноте! Ну, ничего! Теперь до утра! Завтра наверстаем упущенное».

Едва спряталось солнце, пришли прохиндеи — усталые, грязные и сердитые. Ни слова не говоря ни друг с другом, ни с остальными, они забрались в кузов машины и расселись по разным углам.

Пока укладывались, наступила темнота, словно кто-то накрыл горы чёрным фотографическим мешком. Темно было так, что, казалось, ткни палкой в эту темноту — дырка останется.

Грузовичок дал сигнал, и два длинных пальца луча воткнулись в темноту. Мохнатые звёзды свисали с неба, готовые сорваться и упасть от собственной тяжести. Светлячки рисовали узор серебряными змейками-ниточками по чёрной ночи. Свет фар выхватывал деревья и белые подорожные столбы, нависал над пропастью. Плакали и смеялись шакалы, гукал сыч. Из лесной чащи выскакивали зайцы и, шевельнув ушами, бросались наутёк по световой дорожке. Свернуть в сторону зайцы не могли, потому что темнота казалась им стеной, через которую не перепрыгнуть никакому, даже самому прыткому зайцу.

Адгур сидел в кузове среди кружковцев, как равный среди равных, и никто у него не спрашивал, почему он, вместо того чтобы отправиться к бабушке есть алычовое варенье, оказался в пещере.

Вместе со всеми в кузове был и Друг. Хотя на этот раз он ничем замечательным себя не проявил и никаких открытий, достойных упоминания, не сделал, вид у него был довольный и гордый, чего никак нельзя было сказать о прохиндеях.

Когда подъезжали к Адлеру, из-за гор высунулась луна. Она сказала: «Я, конечно, понимаю: солнца я заменить вам не в состоянии. К тому же я сегодня худая, ущербная. Но я постараюсь и посвечу как могу, чтобы вам не было скучно». И она запрыгала с горы на гору, с дерева на дерево, стараясь не отстать от Челиты. Так было до поворота на Сухумское шоссе. Здесь же она забежала вперёд и стала звать: «Давайте сюда! Вот куда надо ехать».

Все последующие дни в школе только и было разговоров, что об этой экспедиции. Особенно прославился Адгур. Его стали звать «джихом-разбойником», что ему не очень нравилось. Гроту же, который он открыл, было присвоено название «Грот Адгура». И этим Адгур совсем не тяготился, ибо далеко не каждый может сказать, что в самой настоящей пещере есть самый настоящий грот, носящий его имя.

Загрузка...