Охотники за туманом

Глава 15

Николай шел на восток по самой кромке туманной завесы. Коня он вел в поводу, так было легче и ему, и Сердару, и промокшей насквозь Льдинке. Дождь лил как из ведра, земля раскисла и глубоко проседала под ногами. Из-за дождя и туч темнота была, что называется, хоть глаз выколи. Пришлось спешиться, чтобы не упасть вместе с лошадью, оступившись в темное. А так багровые всполохи стражей в стене тумана хоть как-то, но освещали путь.

Тоненькая цепочка смазанных огоньков багровой пульсацией подсвечивала ленты дождя. Хаотичные вспышки молний на мгновенья выхватывали мокрую степь из объятий ночи, а потом с раскатом грома все снова погружалось во тьму. На какое-то время он даже забыл, что находится в глубоком рейде по вражеской территории. Просто подставил лицо дождю, шагал и наслаждался. В разгуле стихии было что-то такое, родом из далекого забытого детства. Что-то величественное, завораживающее и неуловимо красивое.

Южане, которые открывали эту территорию явно действовали вразнобой. Пелена тумана постоянно виляла то вправо, то влево. Редко когда выдавались прямые отрезки, поэтому тут главное не прошляпить момент и не вляпаться случайно в стену. Бой со стражем тумана сейчас не входил в планы Николая. А в остальном – цепочка багровых огоньков не даст потерять направление в темноте. В конце концов где-то там и есть прорыв, у которого случился шторм слияния.

До того места, над которым собирались грозовые тучи оказалось гораздо дальше, чем предполагали они с Пахомом, когда стоя у форта оценивали расстояние на глазок. Путь занял весь день. В том числе и потому, что Николай ехал не напрямик к точке предполагаемого пролома, а по большой дуге, прижимаясь к серой туманной пелене, скрадываясь на ее фоне от стороннего наблюдателя. Поняв, что не обернется засветло, Николай не стал возвращаться. Так даже лучше. Можно будет провести разведку ночью или рано утром – в "волчий час". Это гораздо безопаснее, чем в середине дня, меньше риск попасть в засаду. А погони Николай не боялся. Вряд ли у кого из южан есть такой же добрый ахалтекинский скакун, как Сердар.

Что интересно, за весь день пути он не встретил ни одного живого существа. Ни лягушки, ни зверушки. А жучки-паучки перестали попадаться уже километров через пять. Видимо, эти самые жучки-паучки пришли сюда с владений Андрея Тимофеевича и дальше еще просто не успели колонизировать свободную территорию. Только однообразная трава, без особого изобилия видов.

Так они и шли, утопая ногами в грязи.

Тем временем темная мокрая ночь потихоньку превратилась в серое промозглое утро. В какой-то момент Льдинка вдруг встряхнулась, пряднула ушами и заинтересованно посмотрела в сторону.

— Нашла что-то интересное?

Собака тихо взбрехнула, словно выбирая, зайтись заливистым лаем или заскулить. Так и не определившись, Льдинка сделала пару шагов прочь от туманной завесы.

Встала. Повернула лохматую голову и вопросительно посмотрела на Николая.

— Что там, мохнатая?

Николай крепче сжал в руке повод и повел коня вслед за собакой.

В полусотне метров от стены тумана, покрытый коркой еще не засохшей грязи, лежал человек.

Весь заляпан кровью, кое-как перемотан грязными тряпками, но смотри-ка ты, еще шевелится. И даже стонет. Заслышав шаги, человек дернулся, пытаясь перевернуться на спину и что-то пробормотал на неизвестном языке. Ишь ты, даже воевать собрался. Вон, револьвер из сумки тянет.

И лицо… Все в грязи, со спутанными короткими волосами, но что-то в нем было такое… Где-то Николай его уже видел. Ну, не прям именно его, но что-то очень знакомое.

Их глаза встретились. Слабый шепот человека вдруг стал понятным и оформился во вполне знакомые слова.

Николай подошел поближе и наклонился, чтобы рассмотреть получше…

Светало. Ночь уходила, наступало хмурое пасмурное утро. Ливень стих, уступив место мелкому, холодному моросящему дождику.

Человек лежал в грязи и слабо дышал, прижимая к разодранному левому боку пульсирующий ярко-красный кристалл. Говорят, в этих кристаллах заключена жизненная сила. Говорят, они могут исцелять раны. Может быть. Только человек не знал – как. Да и сил на эксперименты уже не осталось. Он просто прижал кристалл к ране, думая о том, что кристалл теплый и может хоть как-то согреть его коченеющие пальцы.

Жизнь уходила из него через подранный когтями гуля левый бок и разбитое тяжелой пулей плечо. На горячих мышцах и адреналине боя человек успел ускользнуть в ночи и убежать, прячась в невысокой траве. Но потом шок прошел и пришла боль. Человек не смог одной рукой как следует перевязать, у него получилось сделать лишь какое-то подобие тампонов из мокрых тряпок. Но это ненадолго отодвинуло неизбежное. Силы быстро уходили вместе с кровью.

Какое-то время он шел. Потом полз на коленях, опираясь на землю одной рукой, словно пес с перебитой лапой. В каком-то полузабытии он зашел в пелену тумана и был немедленно атакован стражем.

Ход боя совсем не отложился в его памяти. Помнил только, что было очень больно. И что он убил монстра одним ударом ножа. Каким-то шестым чувством понимая, что сил на второй удар уже не останется. А раны, полученные от монстра он не считал. Какая разница, достал ли его монстр и сколько раз, если уже все тело состоит из острой пульсирующей боли?

Он рухнул навзничь рядом с поверженным монстром, из последних сил зацепив пальцами оставшийся от него кристалл и притянув его к себе.

Колотил сильный озноб, в глазах все плыло. Он потихоньку проваливался в забытие, из которого его изредка выводили вспышки боли.

Кажется, это все. Нет сил даже ползти. Да и куда?

Человек судорожно выдохнул через крепко сжатые зубы и посмотрел на небо. Пасмурное, с низкими рваными тучами. И нигде ни просвета. Жаль. Почему-то очень сильно захотелось в свой последний час увидеть голубое небо и яркое, теплое солнце. Бескрайнее и высокое, как там, на Памире. Но нет. Лишь тяжелые свинцовые висят так низко, что кажется за них можно ухватить рукой.

Человек в сердцах скрипнул зубами. Ведь он знал вчера, как надо было сделать. Знал! Был бы сейчас в мантии Визиря, живой и здоровый. Кому они нужны, эти подвиги за други своя? Ради чего? Эх! И сколько раз он уже обжигался на таких вещах – не перечесть. Сегодня вот – опять. Поступил не как того требовал разум, а как велела совесть.

И получил пулю в плечо от того, кто умеет просчитывать все расклады и принимать решения головой. Причем умеет это делать быстро. Нет, человек не испытывал злости или ненависти. Только какую-то странную тоску от осознания совершенной ошибки.

Старший десятник поступил разумно. Да, из него получится хороший Визирь. Эффективный. Может быть, когда-нибудь он даже станет Первым Визирем.

Неподалеку послышалось глухое чавканье лошадиных копыт по грязи. В утренних сумерках проступил силуэт мужчины в черном плаще, ведущим в поводу коня.

Вот и все.

Матушка когда-то читала ему старую греческую сказку. О том что мертвых на тот берег перевозит лодочник Харон на лодке. Но это там, у греков. Они все-таки морской народ. А мы люди степные, к нам Харон приходит с лошадью. И, наверное, это хорошо. Что может быть лучше, чем встретить свой последний час верхом на лошади?

Лучше может быть только бескрайнее синее небо. Но увидеть его уже не суждено.

А вон и цербер стоит, скалится зубастой пастью. Странно. По преданиям у него должно быть три головы…

Человек попытался перекатиться на спину. Почему-то ему не хотелось, чтобы Харон увидел его вот таким – ничтожным и сжавшимся в калачик.

— Я готов. Ты слышишь? — странно. Вроде всю ночь лил дождь, человек промок до нитки, а губы пересохшие. И голос почему-то получился хриплый.

Мужчина подошел поближе. В утреннем тумане человек смог разглядеть его лицо.

Ну да. Конечно. Кто же это еще мог быть? Только тот, с кого все и началось.

Человек сунул руку в поясную сумку и с усилием потянул оттуда тяжелый двухкилограммовый револьвер.

Пересохшие губы тяжело выговаривали слова языка, который человек не использовал уже много лет.

— Здравствуйте, дядя Николай. Все-таки я смог вас догнать!

Мужчина в плаще подошел поближе.

— Вы уж извините, что так долго. И это… простите меня. Я из вашего сундука револьвер взял. На время. А потом потерял. Так уж вышло. Вот, возьмите взамен. Он, конечно, не тот самый, но тоже неплох. Вы не будете сердиться?

Мужчина в плаще наклонился к распластавшемуся в грязи человеку. Свет от пульсирующего в утренних сумерках кристалла отразился в его расширившихся от удивления глазах.

— Ромка?

Ромка. Старший сын Нины. Смышленный черноглазый парнишка, с которым можно было летом скакать наперегонки по полям, а долгими зимними вечерами молча мастерить из кожи различную конскую сбрую. С науками в школе у него было не очень – не было такой ученической жилки, как у среднего – зато все, что связано с лошадьми схватывал на лету. И эти его восточные замашки – откуда только взялось? В гарнизоне-то иноземцев, считай, вообще не водилось. А поди ж ты – и к отчиму, и к матери Ромка всегда обращался исключительно на "вы". Вежливый, немногословный, спокойный в быту и с какой-то восторженной страстью к лошадям. Мать была с ним холодна, с отчимом он сам соблюдал некую дистанцию, зато души не чаял в брате и сестре. Если вдруг кто из мелких начинал капризничать – он умудрялся успокоить их даже быстрее, чем родная мать.

Тело Ромки сотрясла судорога, зубы заскрипели от боли. Николай похолодел и каким-то шестым чувством понял – отходит.

Быстро наклонился, аккуратно убрал ромкину руку с зажатым в ней кристаллом от раны в боку… Все очень плохо. Драная, с торчащими сквозь содранное мясо поцарапанными ребрами, кровь, толчками выливающаяся из раны…. Удивительно, как он до сих пор жив.

Не спасти.

Разве что… Николай судорожно зашарил по карманам. Нет. Волшебного порошка от Андрея Тимофеевича совсем не осталось. Все потратил вчера, после боя у Змеиного Форта.

Ромка опять слабеющими пальцами потянул кристалл к ране. Хм… А ведь боярин что-то говорил о том, что порошок-то этот делается из кристалла. Так, как это делает Ромка – просто прижимая камень к поврежденному месту – ничего не выйдет. Нужен порошок. А точно ли порошок надо делать с помощью алтаря? Может, алтарь не обязателен?

А ну-ка…

Николай вытащил кристалл из пальцев Ромки и со всей силы сжал в руках. Ничего. Долбанул рукоятью пистолета. Ничего. Нашел взглядом небольшой валун, торчащий из-под земли и со всей дури долбанул по нему кристаллом. Ничего. Положил кристалл на камень и сильно ударил рукоятью сабли. Психанул, размахнулся и со всей силы вдарил по пульсирующей надежде клинком.

Ни царапинки. Ни крошки порошка.

Бесполезно.

— Эти кристаллы невозможно сломать, дядя Николай, — слабым голосом пробормотал Ромка. — Да вы не переживайте так! Все будет хорошо! На ту сторону вы меня и таким доставите!

Невозможно сломать…

Николай присел на корточки и заглянул в глаза Льдинке. Как же ты это сделала, родная? Ведь там, у башни Ледяного Владетеля ты выкормила своих щенков именно размолотым в порошок кристаллом. Ты хоть намекни, а? Как?

Мокрая насквозь собака посмотрела на него, потом на слабо дышащего Ромку. Аккуратно взяла зубами с ладони Николая багрово-красный пульсирующий кристалл.

Запрокинула морду к пасмурному небу и заскулила.

Ромка дернулся и закатил глаза. Похоже, потерял сознание.

Отходит…

Николай в отчаянии сжал кулаки и запрокинул лицо к небу. Хотелось выть от бессилия, от невозможности что-то изменить.

Льдинка завыла. Тоскливым, раздирающим сердце воем, как умеют только собаки.

Хрустнуло.

Льдинка опустила морду и аккуратно разжала челюсти. На подставленную затянутую в перчатку ладонь из собачьей пасти просыпался багрово-красный порошок.

Собака с какой-то жалостью посмотрела в глаза Николаю, отошла на пару шагов, отвернулась и села, поджав хвост.

Снял повязку на боку. Аккуратно промокнул бинтовым тампоном рану и посыпал мелким слоем порошка. Ромка судорожно вздохнул в забытьи. Порошок замерцал багровым в такт слабому пульсу. Аккуратно наложил чистую повязку. Теперь плечо. Снять повязку, засыпать порошок в рану… с легким толчком крови из раны вытолкнуло черноватый сгусток. Пуля? И правда. Волшебство, не иначе.

Николай перебинтовал плечо и плотно зафиксировал руку, примотав к туловищу. Показалось, или его щеки слегка порозовели? Конечно же показалось! Как могут порозоветь щеки смуглогокожего парня наполовину туркменских кровей? Но дышит уже вроде как ровнее.

Будет жить.

Николай подошел к Льдинке и сел рядом, прямо на раскисшую сырую землю. Посмотрел. Льдинка отвернулась. Потянулся к ней и обнял двумя руками, прижавшись к собачьей шее лицом. В нос ударило запахом мокрой псины.

— Спасибо тебе.

Та потянулась, высвободилась из объятий Николая, подошла к Ромке с материнской заботой принялась вылизывать ему лицо.

— Там самое важное – статус, дядя Николай, — рассказывал Ромка, покачиваясь в седле. — А ничего другого все равно нет. Ни дома, ни вещей каких. Походные шатры – все один к одному, без всяких отличий, будто не вручную шили, а на мануфактуре по одним лекалам. Снаряжение у всех одинаковое. Сам шах – и тот не во дворце живет, а как все, в шатре. Да, алтарь есть, конечно, но он находится в Башне Молчания. Это такое, знаете, зороастрийское культовое…

— Я знаю что такое Башня Молчания.

С утра распогодилось. Тучи ушли и теперь стояла удушающая жара. Влажность воздуха была такой, что было непонятно, это по лицу пот катится или просто не испарившаяся влага пытается спрятаться от палящего солнца, забравшись под шляпу, камзол и даже в сапоги.

Николай размашисто шагал по степи на запад, ведя за собой Сердара под уздцы. Разведку можно считать удавшейся. До места стычки дошел, расстояния, проходимость местности и ее особенности оценил. А также добыл ценные разведданные. Причем вполне даже агентурные. Теперь надо торопиться домой. Проводить операцию по эвакуации агента, пусть даже такого неожиданного.

Ромка ехал верхом скрючившись и вцепившись двумя руками в луку седла. Парню и правда тяжело. Раньше-то молодняк в его компании вообще без седел катался. Седла – у них это было что-то для немощных.

Ромка… Да какой, к черту, Ромка? Вырос парень. Уже не десятилетний шкет, а взрослый мужик лет двадцати пяти, высокий, с Николая ростом, с развитой мускулатурой и пронзительным взглядом властных карих глаз. Умные, жесткие глаза многое повидавшего человека совсем не вязались с моложавым смуглым лицом. Это уже не Ромка. Таких уже принято звать по имени-отчеству, да на «вы».

Порошок помог, но до полного выздоровления было еще далеко. Пешком бы он вряд ли осилил дорогу, поэтому, невзирая на вялые возражения был посажен в седло. Обратно шли по прямой, так что есть шанс уже к обеду дойти до Змеиного форта, а к вечеру быть в остроге. Ромке нужна нормальная медицина, а не экстренная военно-полевая магия.

А еще ему очень хотелось выговориться. Он все говорил и говорил, и никак не мог остановиться. Словно у него когда-то отняли возможность разговаривать, а потом вдруг вернули. И вот он пытается рассказать как можно больше, словно опасаясь, что скоро у него снова отнимут язык и он опять замолчит на долгие годы.

— Ну вот. Башня, алтарь. Несколько хищных птиц, которые никогда не улетают далеко. Не стервятники, а что-то покрупнее. Там никто не живет, даже шах. Запрещено. Хотя ковер-самолет, например, вылетает с площадки наверху башни. И возвращается туда же. Чтобы вдруг сел около башни, у какого-нибудь шатра – я такого не помню.

— А кто на ковре летает? — спросил Николай.

Ему тоже хотелось поговорить обо всем на свете, расспросить Ромку о каждой минутке той жизни, когда его не было рядом. Но… долг прежде всего. И долг требовал разведданных.

Ромка понял все правильно. Да он и не собирался что-либо утаивать. Зачем? Ведь все свои. Его долгий путь подошел к концу и он наконец-то дома. Ну и что, что в походе? Дом – это вам не набор бревнышек да камушков. Дом – это нечто другое.

— Если надо разведать окрестности – то сам шах. А когда к отряду кого-нибудь из визирей – то кто-нибудь из четверки евнухов. Это его ближники, вроде административного аппарата. Тучные такие лысые олухи. Мне всегда интересно было, сколько же надо жрать, чтобы такие животы наесть? Ведут учет, принимают доклады, передают приказания и продовольствие. Каждый из них может взять сразу несколько кристаллов. Не знаю как у них это получается, не выяснял. И так выходит гораздо быстрее, чем гонять отряд с трофеями от стены к башне и обратно.

— А сам ковер – он большой? Много ли груза принимает? Или вот ты говоришь, что с башни взлетает и на башню садится. А как он взлетает там, где в поле находит отряд?

Роман пожал плечами.

— Несет на себе вроде бы много. Бывало, что евнухи все вчетвером на ковер забираются и летят куда-то. Я еще думал – а ну как ковер не выдержит такие туши и попросту порвется. Как взлетает – не видел. Я, признаться, старался держаться от него подальше. С прошлой жизни не люблю аэропланы.

— Аэропланы? Что это?

— Это… Знаете, дядя Николай, в той моей жизни люди много всякого изобрели. Прям какой-то прорыв случился. Персия, Индия и эмират Афганистан – там время будто замерло. Ничего не менялось год от года, все одно и то же. Восток и восток, ничего особенного. Вот на Западе… Каждый раз когда я с караваном добирался до европейцев – будто в новый мир попадал. Каждый год, каждый месяц все менялось. Даже вот наш Красноводск вспомнить. Там же не просто чугунку проложили. Вокзалы, паровые машины, автомобили, гальванические приборы… Все поменялось, дядя Николай. Корабли потеряли паруса и стали ходить под парами, а потом и вовсе оделись в железо, как паравозы. Оружие другое стало. Не такое как у нас. Начали массово делать многозарядные капсюльные штуцеры… да много чего еще. Ну вот и аэропланы. Мощный бензиновый мотор поставили на воздушного змея и полетели. Представляете? Прямо по небу.

Николай улыбнулся.

— Чудо.

Роман скривился и скрипнул зубами. То ли от боли в боку, то ли от воспоминаний.

— Да, чудо. Вековечная мечта человека летать как птицы. А на рукотворную птицу можно поставить пулеметы и подвесить бомбы. Научились…

Николай пожал плечами.

— Обычное дело. Если вещь стоящая – сначала она идет на нужды армии. А если в армии не пригодилась – значит, ерунда, а не изобретение.

— Все верно, дядя Николай, — с горечью ответил Роман. — Все верно. И пока мы там личной удалью друг перед дружкой похвалялись – они делали пулеметы.

Николай кивнул.

— Так и должно быть, Роман. Мой эскадрон, к примеру, с текинцами в джигитовке не состязался. Мне не надо выяснять, кто из моих людей трус и неумеха, а кто отважный батыр. Мне нужно выполнить поставленную задачу. А на ловких и удачливых джигитов у нас завсегда найдется пушка с картечью. А пулемет – это что?

— Пулемет? Помните, вы мне картечницу показывали французскую? Ну вот оно и есть. Только их научились делать маленькими и удобными. Такими, что уже и расчеты большие не нужны, и таскать можно руками. Ну или вот на аэроплан поставить.

— Понятно, — протянул Николай. — А как вы боролись с аэропланами?

Роман пожал плечами.

— Переделывали лафеты на пушках, чтобы можно было ствол к зениту задрать. И шрапнелью.

— Получалось?

— Чаще просто пугали. Летчик увидит разрывы в небе – и отвернет в сторону. Только один раз получилось. Но там на орудии пушкарь грамотный был. Француз. Правда, его потом убили.

— Англичане?

— Нет. Один джигит взялся его задирать. Знаете, вот этими заходиками – мол, покажи какой ты мужчина, выходи бороться.

— Ясно. Джигитовка против науки. И что потом с этим джигитом стало?

— Я не выяснял. Когда понял, что отряд без грамотных пушкарей остался – поднял своих людей и ушел к Надир-хану.

Роман скрипнул зубами и закрыл глаза, пережидая очередной приступ боли. В молчании прошли где-то четверть часа. Затем он открыл глаза и взглядом показал, что готов продолжить.

— Ладно, о былом у нас еще будет время поговорить. Займемся этим долгими зимними вечерами, если до зимы доживем. Давай-ка сейчас дальше про шаха, Роман. Много ли у него людей?

— Много, дядя Николай. Отряд, с которым я ходил на владетеля Сонга насчитывал человек сорок. Мы быстро управились, прошли как нож сквозь масло, сбили все заслоны корейцев, и на каждом у нас было преимущество в людях и стволах. А уже на бой с владетелем шах лично прилетел. Устроили поединок между владетелями, все честь по чести. Шах победил. Ну и я там отличился немножко. Зря, конечно…

— Почему зря?

— Меня за это наградили. Возвысили. Отметили милостью, так сказать. Мой статус сразу же вырос. Обогнал многих других, кто жаждал повышения. Сделали старшим над пятеркой воинов. А меня его евнухи в пример приводили. Вот, мол, смекалка, выучка, тренируется сам и тренирует своих воинов… В общем, заявили меня как угрозу всем старожилам.

— Странно. Он что, не знал что делает?

— Почему не знал? Знал, конечно! Но там так устроено. Выслуживайся. Только шах может прикрыть тебя от завистников. Все завидуют всем, в погоне за статусом там такие интриги плетут! Правила строгие, наказания жестокие, но шах постоянно делает намеки, как эти самые правила обойти. Кто обошел – тот молодец, сообразительный, сразу на ступеньку-другую вверх прыгает.

— М-да… Прям столичный салон, а не боевой отряд. И как ты в этом всем жил?

— Привычка. Я ж, считайте, лет сорок практиковался в любом обществе за своего сойти. Караванная торговля – та еще работенка. Я бы и у них смог. В первый же день как от вашего форта ушел – познакомился с тройкой охотников. Ну и пока шли к Башне, успел с ними сдружиться. Ну, знаете? Тут шутка к слову придется, здесь помочь немного, там еще чего. А сам их манеры подмечаю да всякие мелочи в поведении. Фарси знаю хорошо, а уж повадки перенять – дело недолгое. Только шах сразу раскусил, что я пришлый. И дал понять другим. Прилюдно мне имя дал – Одам Аз-Шимол. Человек с Севера.

— Разделяй и властвуй, значит, — на ходу кивнул Николай

— Все верно, дядя Николай, — Ромка помолчал немного, собираясь с мыслями и продолжил: – Так вот, о людях. Когда мы вернулись с похода на корейцев – у башни собралось уже человек двести, не меньше. Шатров побольше стало, даже какие-то землянки рыть начали. На землях владетеля Сонга мы ж не только шесть телег трофеев захватили, а еще и целую кучу рабов. Ну такие, знаете… Все одинаковые как близнецы, и выражение лица у них как у тех истуканов, которые в вашем недостроенном редуте обитали.

— Ага, ясно. Мы таких называем – картонки. Так уж повелось.

— Вот-вот. В общем, их, корейских картонок, там тоже около сотни. Шах им велел заниматься земледелием. Выращивать просо и пшеницу. Одного евнуха поставил за старшего, жить во дворце бывшего владетеля. Разметил поля и так далее. Ну я уже не видел чем все кончилось, отбыл.

— Все-таки начал себе сырьевую базу обустраивать. На одну охоту уже не полагается? Плохо. Так, а вон там, — Николай кивнул назад, в направлении пролома, откуда они шли. — С кем война?

— Я не очень понял, — Ромка оттер со лба испарину тыльной стороной ладони. — Какие-то сказочные волшебники. Молнии из рук пускают, умеют вызывать гулей и ифритов… Хотя, наверное, у них это как-то иначе называется. Если по одежде судить – они не персидской или арабской традиции. Что-то более европейское.

— Понятно. А с женщинами как? Только картонки или одушевленные тоже есть? И как у них со статусом?

Роман потемнел лицом.

— Их нет.

— То есть как это – нет? Ты ж говорил – евнухи есть. А раз евнухи – значит, есть на то причина, ведь так?

Роман с высоты коня упер взгляд в землю и глухо, монотонно заговорил, будто цитировал кого-то.

— Когда в группе или в одной локации рядом с группой есть женщины – личный статус и иерархия в группе перестает быть линейным параметром. Мотиваторы членов группы непредсказуемо меняются. Эффективность группы падает, понижаются шансы на победу в игре.

Роман посмотрел вперед. Там, вывалив язык и скрутив хвост кольцом, легкой трусцой бежала Льдинка. Иногда псина оборачивалась и заинтересованно поднимала уши торчком, с любопытством прислушиваясь к беседе людей.

Вздохнул и перевел взгляд на Николая, тяжело выталкивая из себя слова:

— На территории владетеля Сонга… в общем, там больше нет женщин. Совсем.