Окаянь

Глава 10

10.

С утра ещё оставалась надежда, что день всё-таки будет солнечным, хоть и ветренным, а скопившиеся на западе дождевые тучи унесёт за горизонт. Увы, синоптики в прогнозе не ошиблись. Пока Зотагин добирался до железнодорожной станции в посёлке с весёлым названием Красный Гуляй, пока его машину загружали там какими-то ящиками для лампового завода в Сенгилее, погода успела сто раз поменяться. Солнце то слепило глаза, то скрывалось за тучными облаками. Ветер то почти совсем стихал, то поднимал на пустыре возле места, где шла погрузка, маленькие пыльные смерчи. Изредка накрапывал мелкий дождь. В нудный и затяжной он перешёл позже, во второй половине дня, когда Зотагин уже возвращался обратно. Небо полностью затянуло серой пеленой, по ветровому стеклу густо сыпануло дождевыми каплями, и Зотагин включил дворники.

После Тушны – села в низине меж холмов – дорога пошла в гору. Зотагин переключился на первую передачу, и семьдесят пять скрытых под капотом лошадок неспешно потянули «газон» по асфальту в затяжной подъём. Отремонтированный двигатель ровно пел на низких оборотах, дворники ритмично елозили по ветровому стеклу, смахивая влагу. Вторая неделя пошла, как Зотагин впервые выехал в рейс на восстановленной машине. Механики своё дело знали туго. Всего за какой-то месяц, по винтику перебрав практически списанный грузовик, подарили ему вторую жизнь. Конечно, до «Петрухи» этому полста второму далеко. Разве что в обслуживании неприхотлив, а во всём остальном на взгляд Зотагина проигрывал. Зотагин понимал, что сравнивать машины из разных миров и времён не совсем правильно, вернее, совсем неправильно, но ничего не мог с собой поделать. Особенно в конце рабочего дня, когда спина начинала ныть из-за неудобной посадки. Тут поневоле вспомнишь анатомические объятия водительского кресла магистрального тягача. Опять, уже в который раз подумалось: что там сейчас с его «Петрухой»? Скорее всего, нашли, подлатали и продали на торгах. Бегает, наверно, по тем же дорогам, только под другим седоком. Интересно было бы узнать, во сколько он ему обошёлся?

Но больше всего Зотагину не хватало общения. Раньше настроился на волну, нажал тангенту рации – и в курсе всего, что творится на дорогах. Тебе всегда всё подскажут или предупредят патруле на дороге. Да и просто позубоскалить можно, узнать, кто чем дышит, послушать дорожные сплетни… Здесь у водителей раций не было. В лучшем случае возили с собой транзисторный приёмник. У Зотагина такой тоже был. Купил в магазине за тридцатку портативный «Кварц», чтобы не скучать в пути. Особым разнообразием эфир не баловал, но жить можно. Сейчас по «Маяку» передавали концерт по заявкам передовиков производства. Лежащий на сиденье рядом приёмник для кого-то из них голосом Эдиты Пьехи пел о страданиях невезучего чёрного кота. Зотагину вспомнился Брыся. Независимый и самодостаточный.

Овражистые холмы с меловыми проплешинами на ковыльных склонах вдоль дороги сменил лес. Берёзы и осины росли в нём вперемежку с соснами. В открытую форточку водительской двери чувствовался запах мокрой травы, хвои, смытой с асфальта пыли и самого дождя, влетавшего в кабину мелкими каплями.

Подъём закончился. Зотагин разогнал машину и уже положил руку на рычаг, чтобы переключиться на повышенную передачу, когда увидел голосующего человека в дождевике до пят. Капюшон плаща был откинут на спину. Лица не разобрать. Человек стоял под крышей придорожной остановки и, подняв руку, смотрел на приближавшийся грузовик. Подобных остановок на сенгилеевской трассе было несколько. Все, как одна, были сложены из сероватого силикатного кирпича местного производства. Эту поставили у дороги на Шиловку. Само село находилось на берегу Волги километрах в семи отсюда. К нему от трассы вела насыпная грунтовка.

Зотагин съехал к обочине и остановился. Конечно, по инструкции брать пассажиров запрещено, но кто их читает эти инструкции, а уж тем более исполняет. Особенно, когда начальства рядом нет. При случае пассажиров брали все. Помогали доехать кто за копеечку, кто просто за спасибо. Зотагин тоже иногда подвозил попутчиков, каждый раз вспоминая, как вот так же в своём мире однажды помог Веронике-Настёне и чем ему это потом аукнулось. Успокаивало, что здесь не стреляют.

— Куда? — спросил Зотагин из-за опущенного наполовину дверного стекла.

Человек в дождевике махнул рукой в сторону Сенгилея.

— Садись!

Тот кивнул и направился к машине. Обошёл грузовик сзади, открыл дверь и залез в кабину уже без плаща. В зеркало заднего вида Зотагин увидел, как он походя закинул его в кузов.

— Не боишься, что твой плащ по дороге потеряем? — спросил Зотагин. — Сдует ведь.

— Нет, не боюсь, Александр Сергеевич!

— Когда это мы успели познакомиться? — с подозрением развернулся к пассажиру Зотагин.

— Роман Семёнович, — представился тот, протянув руку.

— Меня откуда знаешь? — проигнорировал её Зотагин.

— Неужели не догадались, Александр Сергеевич? — улыбнулся назвавшийся Романом Семёновичем.

Какое-то время они молча смотрели друг на друга. Зотагин уже понял откуда прибыл его пассажир. Наконец-то там о нём вспомнили и прислали связного.

На вид Роману Семёновичу было лет тридцать. Может, чуть больше. Широкое лицо с выступающими скулами, курносым носом и маленьким подбородком подкупало открытостью. Взгляд тёмных, чуть раскосых глаз, прежде чем остановиться на Зотагине, с интересом скользнул по кабине грузовика. Одет связной был в джинсы и светлую льняную рубашку с коротким рукавом и погончиками. Чисто выбрит и аккуратно подстрижен.

Ведущая в радиоприёмнике объявила, что по заявке капитана Невельской базы тралового флота Григория Андреевича Ласкова сейчас прозвучит песня «Синяя вечность» в исполнении Муслима Магомаева. На музыкальном вступлении Зотагин выключил приёмник.

— Долго ещё молчать собираемся? — спросил он.

— Николай Потапович вам привет передаёт, — сказал Роман Семёнович. — Он на «лаптёжнике» вас подвозил. Припоминаете?

— Ну если только от Потапыча, — буркнул Зотагин и словно бы по необходимости пожал протянутую руку. — Почему сразу не сказал, что связной? А то ходит вокруг да около. Запаздываете. Я вас раньше ждал, даже беспокоиться начал, вдруг обо мне забыли, — он тронул машину с места.

— Красиво тут, — заметил связной, глядя в окно. — Вы уже обустроились, Александр Сергеевич?

— Обустроился, — не стал вдаваться в подробности Зотагин.

В самом деле, какой прок рассказывать ему о своих мытарствах с квартирой. Встать в Сенгилее на постой оказалось непросто. А всё из-за педагогического училища. Где поодиночке, а где по двое-трое, иногородние студентки квартировались по всему городу. В недавно отстроенном общежитии всем мест всё равно не хватало, зато местные жители охотно шли навстречу будущим педагогам. Особенно пенсионеры. И самим веселее, и по хозяйству, глядишь, помогут. Плюс плата за квартиру. Учились студенты четыре года. И столько же времени снимали здесь жильё. Многих знали, считали своими, берегли им место. А на одинокого мужчину смотрели с подозрением. Мало ли. Вдруг пьющий или в дом начнёт водить кого ни попадя.

Жильё Зотагину удалось снять только на окраине города. Окна хозяйского дома выходили на эстакаду. Так здесь называли место, площадью примерно с гектар, куда свозили с лесных вырубок деревья для местного мебельного комбината. Тут лесины распиливали на брёвна. Потом их затягивал тросом себе на горб трелёвочный трактор и, взрёвывая дизелем, тащил внутрь двора лесокомбината к месту дальнейшей переработки. Шумно, конечно, но терпимо.

Вряд ли всё это интересовало связного. Потому Зотагин и отделался однозначным ответом.

— А у вас там как дела? — спросил он в свою очередь.

— Не очень, — помедлив, ответил Роман Семёнович. — Всё сложнее, чем предполагалось. Значительно сложнее.

— Меня ваши сложности каким-то образом коснутся? — бросил на него взгляд Зотагин.

— Коснутся.

— А конкретнее?

— Проект приостановлен. На неопределённое время. Поэтому наблюдателей решено отозвать, — повернулся к нему Роман Семёнович.

— Ничего себе новости! — Зотагин разъехался на встречке с белой «копейкой». — Я тут, можно сказать, только-только корни пустил, машину, вон, из хлама поднял, — стукнул он ладонью по рулю, — а теперь бросай, значит, всё! Так получается?

— Не совсем, — сказал связной. — Есть варианты. Вы можете остаться и ждать возобновления проекта. Но должен предупредить вас, Александр Сергеевич, что ожидание может растянуться надолго. Очень надолго. Кстати, Сергей Илларионович выбрал именно такой вариант, — добавил он.

— Это Мартынов что ли? — вспомнил писателя Зотагин. — Помнится, он с музой не в ладах был. Сам нам жаловался. Решил остаться, значит… Сочинил уже что-нибудь?

— Пока нет, но над чем-то работает. Оказывается здесь уже есть свой Мартынов. — сообщил связник. — Фантастику пишет. Поэтому, чтобы избежать путаницы, наш Мартынов взял псевдоним. И подался в почвенники.

— Куда подался? — не понял Зотагин.

— В почвенники. О деревенской жизни теперь писать будет. Проходная, говорит, тема. Охотнее печатают и тиражи больше, — пояснил Роман Семёнович.

— Ему виднее. А остальные наши как? Самсонов с Овирским?

Выбоину в асфальте заполнило водой, Зотагин её не заметил и вовремя не притормозил. Машину тряхнуло. В кузове громыхнул груз.

— Чуть язык не прикусил с вашими дорогами! — скривился Роман Семёнович.

— Нормальные дороги! Асфальт по всему району, — пожал плечами Зотагин и переспросил: — Так что там с остальными-то?

Связник, похоже, ждал этот вопрос. Ответил сразу.

— Самсонов вернулся. Стать журналистом-международником, как он хотел, не получилось. По конкурсу куда-то не прошёл.

— Молодой ещё. Всё впереди. Наверстает. Овирский тоже вернулся?

— Там другая история, — усмехнулся связной. — Льва Аристарховича нам, образно говоря, пришлось из подвалов Лубянки вытаскивать.

— Серьёзно?! — опешил Зотагин. — Лёвку посадили? За что?

— В Москве на площадь Дзержинского с плакатом «Вся власть Советам!» вышел. Его там сразу и скрутили.

— Зачем? В смысле с плакатом зачем вышел? Совсем головой тронулся?

— Мы попросили, — объяснил его поступок Роман Семёнович.

— Вы попросили? — ещё больше удивился Зотагин. — И Овирский согласился? Он же, насколько я знаю, только ради своей диссертации туда отправился. Революция в его планы не входила. Ладно, допустим Лёвку вы как-то уговорили, но вам-то самим зачем с КГБ надо было ссориться?

— С МГБ, — поправил его связной. — В те годы их ведомство Министерством государственной безопасности называлось.

— Я не о буквах спросил.

Дождь усилился. Дворники едва успевали сгребать воду с ветрового стекла. Встречные машины ехали с зажжёнными фарами. Зотагин тоже включил ближний свет.

— Никто с безопасностью ссориться не собирался, — сказал связной. — Расчёт был на то, что Лев Аристархович на допросах расскажет о будущем Союза. О виновных в его развале. Овирского, конечно, посчитали бы сумасшедшим, но его показания в любом случае были бы зафиксированы в протоколах. Полагалось, что полученные от него данные уйдут наверх, там с ними ознакомятся кому следует, и всё сработает, как надо. Не сработало. Или сработало с точностью наоборот. Могло прямо или косвенно стать причиной смерти Сталина.

— Даже так? — недоверчиво усмехнулся Зотагин.

— Даже так, — сказал Роман Семёнович. — Возможно Хрущёв или кто-то из его союзников каким-то образом получили доступ к протоколам допросов Овирского раньше Иосифа Виссарионовича и приняли меры. Ведь там полностью раскрывалась роль Хрущёва в развале СССР. А это по тем временам гарантированно стенка. Впрочем, после девятнадцатого съезда партии в верхах такая драка за власть шла, шерсть во все стороны летела. Поэтому ничего точно утверждать нельзя. Одно могу сказать: протоколы допросов Овирского пропали.

— Не преувеличиваете насчёт Кукурузника? По-моему его здесь просто дураком считают, хоть и опасным. Такого наворотил. Не зря его из генсеков турнули.

— Наворотить успел, — согласился Роман Семёнович. — Одним своим докладом о культе личности народ на два лагеря разделил. Сталина ведь и после смерти люди в большинстве своём уважали. А сколько лесных братьев и прочих фашистских прихвостней, что после войны в лагерях сидели, Хрущёв на волю по амнистии выпустил! И в экономику полез, хотя ни черта в ней не разбирался! С него развал и начался. Остальные только довершили. Андропов своим либерализмом и Горбачёв перестройкой. А точку алкаш поставил. Старцев я не считаю.

— Кто-то другой на месте Хрущёва был бы лучше? — покосился на связного Зотагин.

— Откуда мне знать, — ответил тот.

— А «Демиург» ваш что на этот счёт говорит? Ведь не сами же вы Лёвку на ту площадь послали. Наверняка он что-то там спрогнозировал. Подожди! — вдруг осенило Зотагина. — Это что же, выходит, именно вы со своей железкой Лысую задницу во главе страны поставили! — хохотнул он.

— Не вижу ничего смешного, — хмуро заметил связник. — У вас здесь его его так называют?

— У нас его по-всякому называют. Так ваша работа или нет?

— На петлю времени похоже, — нехотя признал Роман Семёнович. — Но однозначных выводов делать не стоит.

— И как исправлять собираетесь?

— Уже никак. Событие произошло. И вообще, вопрос не по адресу.

— Ладно, без обиды, — сказал Зотагин. — Из-за чего всё-таки проект прикрывают?

Дорога пошла под уклон. Зотагин притормозил и переключился на первую передачу. В дождь на мокром асфальте, да ещё с грузом лучше не рисковать.

— «Демиург» с некоторых пор бабочку Брэдбери отследить не может, — ответил связной. — База данных достигла критического уровня. Мощностей не хватает всё обработать. Последствия того или иного вмешательства либо вовсе не выявляются, либо предполагают широкую результативность. Из-за этого проект временно закрывают. Так что вы решили, Александр Сергеевич? — напомнил Роман Семёнович причину своего появления.

— А если у вас ничего с вашим «Демиургом» не получится, проект совсем закроют? Такое ведь тоже может случиться? — спросил Зотагин.

— Не исключено.

— И что тогда?

— Говорю же, всё от вас зависит.

— Тогда, если останусь, то насовсем, — вслух подумал Зотагин. — Так получается? — повернулся он к пассажиру.

— Именно так, — кивнул Роман Семёнович. — Постарайтесь определиться побыстрее, Александр Сергеевич, — поторопил он. — Вы не один у меня на сегодня.

Гора осталась позади, и Зотагин снова прибавил скорость. Сквозь пелену дождя впереди смутно угадывалась Волга и теряющиеся в зелени садов городские крыши. Ламповый завод располагался на въезде в Сенгилей. Самое большее через полчаса Зотагин встанет там под разгрузку. Связной прав, пора определяться. И так вон сколько времени, как сказал бы Иваныч, разговоры разговаривали.

Зотагин задумался. Сказать по правде, здесь его ничего не держит. В том мире у него тоже ничего нет. Так что и выбирать-то ему особо не из чего. Другое дело, здесь спокойнее. Американцы, хоть и шарахаются иногда по миру со своей демократией, больше у себя в штатах сидят. Османской Империи тоже на горизонте пока не наблюдается. И долго ещё наблюдаться не будет. Конечно, жизнь и здесь не сахар, но всё познаётся в сравнении. Один лака-кулокка лесовиков Шелабкуба из того мира чего стоит. Зотагин его рожу со шрамом на всю оставшуюся жизнь запомнил. Как и своих товарищей в воде с удавками на шее. Интересно, а в Сибирской республике он так и числится в розыске или там давно рукой на него махнули? Но в Сибирь он тоже возвращаться не хотел. Слишком много воспоминаний. И хороших, и плохих. Пусть так и останутся воспоминаниями.

— Александр Сергеевич? — напомнил о себе связной.

— Знаете, Роман Семёнович, я, пожалуй, останусь, — решил Зотагин. — Надоела мне эта бесконечная прыготня по жизни. Устал. Покоя хочется. И хоть какой-то уверенности в завтрашнем дне.

— Что ж, это ваш выбор, Александр Сергеевич. Удачи. Остановите мне здесь, пожалуйста, — показал он на автобусную остановку у лесопосадочной полосы.

Зотагин остановил машину. Дождь громко барабанил по крыше кабины. Роман Семёнович кивнул ему на прощанье и, хлопнув дверцей, направился к остановке. Льняная рубашка на связном сразу промокла и потемнела.

— Плащ свой забыли! — крикнул ему в спину Зотагин.

Но возле остановки уже никого не было.