Окно в вышине

1. Вмешательство полиции нежелательно

Было это в конце августа. Уже с самого раннего утра парило. Я сидел в своем офисе, положив ноги на стол, и обливался потом, то и дело прикладывая к шее и лицу полотенце. Зазвонил телефон.

— Как дела, парень? — услышал я голос Мак-Джи, сыщика при шерифе, который иногда подбрасывал мне небольшие расследования, за что я ему был весьма благодарен — иначе я помер бы наверное с голода. — Опять сидишь как у праздника? Тут есть один тип, его зовут Говард Мелтон. У него исчезла жена, но в полицию он обращаться не хочет. Шериф его знает. Его офис находится в Авенант-Билдинг, компания «Дореми», поставляющая косметику. Говорят у него шикарный кабинет, так что не забудь снять ботинки, когда он тебя в него пригласит.

Авенант-Билдинг находилось на Шестой улице. Компания «Дореми» помещалась на седьмом этаже. Я вошел в лифт, и молоденькая красивая лифтерша в серой русской блузе и берете, как у Рембрандта на знаменитом автопортрете, мне улыбнулась. Первое, что мне бросилось в глаза, когда я вошел в приемную — огромный персидский ковер на полу и масса стеклянных флакончиков разной формы на стеллажах. В углу за коммутатором сидела ничего собой не представляющая молоденькая особа. Прямо передо мной стоял огромный стол с цветами в вазе и табличкой, на которой было написано: Мисс Ван-де-Грааф.

Высокомерно оглядев меня, она поправила на переносице указательным пальцем очки, как у Гарольда Ллойда и сообщила, что у мистера Мелтона сейчас совещание и что она могла бы передать ему мою визитную карточку, когда он освободится. Я сказал, что карточки у меня, к сожалению, нет, но что она может сказать мистеру Мелтону, что его хочет видеть Джон Далмас от мистера Веста.

— Мистер Мелтон знает мистера Веста? — спросила она чуть-чуть надменно.

— Откуда мне знать, миледи. Если бы я был знаком, с мистером Мелтоном, то возможно знал бы и его друзей.

— По какому делу вы хотите его видеть?

— По личному.

— Понятно, — сказал она и стала перекладывать бумаги. На ее лице появилось выражение: «Если бы не мое хорошее воспитание, то я бы бросила в тебя ручку из письменного прибора».

Я пошел и сел в голубое кожаное кресло, от которого сильно пахло одеколоном, так что мне показалось, будто я попал в парикмахерскую.

Примерно через полчаса открылась массивная дверь кабинета, и из него вышли два все еще продолжающих над чем-то смеяться джентльмена. Третий человек стоял на пороге кабинета, придерживая дверь. Он не перестал подобострастно хихикать до тех пор, пока за теми двумя не закрылась дверь приемной. Тотчас же улыбка исчезла с его лица и, поглядев на секретаршу, он спросил тоном строгого начальника:

— Звонил кто-нибудь?

— Нет, сэр, — ответила она. — Вас хочет видеть некий мистер Далмас от некоего мистера Веста по личному делу.

— Знать никого не знаю, — буркнул он. — Вечно ко мне лезут всякие. — Он остановил на мне тяжелый взгляд обремененного делами босса и с силой захлопнул дверь.

Мисс Ван-де-Грааф посмотрела на меня и понимающе усмехнулась. Я достал сигарету, закурил и опять закинул ногу на ногу. Минут через пять дверь кабинета открылась, и он, сказав секретарше, что вернется через полчаса, пошел к выходу.

Не дойдя до двери шагов восемь, он вдруг резко повернулся и направился ко мне. Высокий, — видимо метр восемьдесят пять ростом, — хорошо сложенный мужчина с одутловатым лицом с уже заметными следами старения. Черные глаза, взгляд твердый, но с хитринкой.

— Это вы хотели меня видеть?

Я встал из кресла, достал из кармана бумажник и подал ему визитную карточку. Он положил карточку на ладонь и стал ее рассматривать.

— Кто такой мистер Вест?

— Это долгий разговор.

— Можно и поговорить, — сказал он, посмотрев мне прямо в глаза, — пройдемте в мой кабинет.

Когда я проходил мимо стола секретарши к двери кабинета я заметил, что она что-то нервно чиркала на листке бумаги.

Кабинетом служила большая, продолговатая комната, у дальней стены которой стояли восьмисотдолларовый стол и позади него кресло с высокой спинкой. Над креслом висел портрет крепкого на вид старичка с длинным носом, который он, видимо, умел держать по ветру. Мелтон сел в кресло и, достав из стола ящичек с сигарами, подвинул его мне. Чувствуя на себе его пристальный, изучающий взгляд, я стал раскуривать сигару.

— Имейте в виду, дело строго конфиденциальное.

— Ясно.

Он еще раз прочитал все, что было написано на моей визитной карточке и затем спрятал ее в кожаном бумажнике с золотой монограммой.

— Кто вам посоветовал ко мне зайти?

— Один мой приятель. Он работает в офисе шерифа.

— Расскажите мне о нем.

Я назвал Мак-Джи и еще несколько лиц, знающих меня с хорошей стороны. Он позвонил по указанным мной телефонам и, достав платок, стал вытирать им лицо и шею.

— Все верно, — сказал он. — А теперь я хотел бы видеть ваши бумаги.

Я достал из бумажника фотокопию разрешения на право вести частный сыск и он, прочитав его, кажется остался доволен.

— Сколько? — спросил он.

— Двадцать пять зелененьких в день плюс оплата издержек.

— Это очень много. Что имеется в виду под издержками?

— Бензин, деньги на тот случай, когда надо подмазать, деньги на еду и питье.

— Вы что поститесь, когда не ведете расследование?

— Конечно нет, но тогда я питаюсь гораздо скромнее.

— Я думаю, мы с вами договоримся, — сказал он усмехнувшись.

Он достал из нижнего ящика стола бутылку виски и стопки и налил себе и мне. Мы выпили. Он поставил бутылку на пол, промокнул платком губы и закурил сигарету с золотым ободком.

— В наше время и пятнадцать неплохо, — сказал он, выдохнув струю дыма. — И не надо налегать на питье.

— Я пошутил. Мне кажется тому, кто умеет шутить, легче доверяют.

— Пожалуй, — сказал он и опять усмехнулся. — Я хочу, чтобы вы сразу же приняли на себя следующее обязательство: ни при каких условиях не обращаться за помощью к кому-нибудь из своих друзей-копов.

— Разумеется. Но только в том случае, если вы никого не укокошили.

Он рассмеялся.

— Да вроде бы нет. Вам надо будет найти мою жену, установить за ней слежку и сообщить мне, где она находится и чем занимается. Имейте в виду, она не должна знать, что за ней следят. У меня есть загородный дом в горах в десяти милях от поселка Пума. Дом стоит на берегу озера. Это озеро и его окрестности принадлежат мне и двум моим приятелям. Вы, конечно, знаете, где это?

— Видимо, это горы вблизи Сан-Бернардино.

— Да, — он стряхнул пепел прямо на стол и, наклонившись вперед, затянулся сигарой. — Вообще-то это пруд. Мы построили плотину на горном ручье и образовалось небольшое озеро длиной каких-нибудь шестьсот метров. На одном его берегу стоят три летних домика — мой и моих друзей (они в это лето не приезжали), на другом — дом, в котором живет Уильям Хэйнс с женой. Он ветеран войны, на пенсии, присматривает за нашими домами. Моя жена отдыхала этим летом на озере. 12-го августа она поехала в город по делу, и вот уже одиннадцать дней, как я не имею о ней никаких известий.

Ничего не сказав, я кивнул. Он своим ключом открыл один из ящиков стола и достал оттуда конверт, в котором были фотография и телеграмма. Он передал мне их через стол. Телеграмма была послана 15-го августа в 9 часов 18 минут утра из Эль-Пасо, штат Техас на имя Говарда Мелтона, 715 Авенант-Билдинг, Лос-Анджелес. Вот ее текст:

Я положил телеграмму на стол.

— Джулия — это моя жена, — сказал Мелтон.

— Кто такой Ланс?

— Собственно Ланселот Гудвин. Он работал у меня секретарем. Год назад он получил наследство и уволился. Между ним и Джулией давно возникла симпатия.

На фотографии была изображена изящная, невысокого роста блондинка, красоту которой еще больше подчеркивал купальный костюм. Ей можно было дать и сорок лет, и восемнадцать. Среди худых блондинок такие часто попадаются. Рядом с ней под большим полосатым зонтом сидел на песке длинный, худой малый в плавках. Это был довольно приметного вида — я бы даже сказал красивый — молодой человек лет тридцати-тридцати пяти. Я положил телеграмму и фотографию на стол.

— К этому придется добавить еще кое-что, — сказал Мелтон и спросил: — Может быть еще по одной?

Он опять налил в стопки, и мы опять выпили. Едва он поставил бутылку на пол, как зазвонил телефон. Он послушал, разъединился и затем попросил девушку на коммутаторе пока его ни с кем не соединять.

— В прошлую пятницу я случайно встретил Гудвина на улице, и он мне сказал, что не видел Джулию уже больше месяца. Я не думаю, что он мне соврал, потому что у него слова слетают с языка без задержки и ему на все наплевать.

— Но может быть она уехала не с Гудвином, а с кем-нибудь еще?

— Возможно, только я ничего не знаю. Мне кажется, Джулию сцапали, и она сидит теперь в тюрьме, причем ей удалось, быть может, с помощью взятки выдать себя за другое лицо.

— За что ее могли посадить?

— Видите ли, Джулия клептоманка, — помолчав, и явно волнуясь, сказал он. — Это еще не вошло у нее в привычку, и она обычно совершает кражи, когда выпьет. В больших магазинах, здесь, в Лос-Анджелесе, в которых у нас открыт счет. Было несколько таких случаев, но дело удалось замять. Однако, если это произойдет в чужом городе… — Он сделал паузу и, нахмурившись, продолжал. — Вы понимаете, что моя репутация должна быть безупречной.

— Как насчет отпечатков?

— Что?

— У нее брали отпечатки пальцев?

— Чего не знаю, того не знаю, — сказал он и помрачнел.

— Гудвин знал о клептомании?

— Не могу сказать. Надеюсь, что нет.

— Я бы хотел получить его адрес.

— Он есть в телефонной книге. Он живет в бунгало в районе Глендэйл. Дом стоит на отшибе. Мне всегда казалось, что Ланс ни на что другое не способен, как только волочиться за чужими женами.

Я подумал, что мне досталось совсем плевое дело и я заработаю пусть и небольшие, но так необходимые мне деньги. Разумеется, я постарался, чтобы Мелтон не прочитал этого у меня на лице.

— Вы конечно были в своем доме на озере после того, как она исчезла?

— Нет, не был. — Видимо, мой вопрос очень удивил его. — В этом не было необходимости. Я бы не заинтересовался, где она, если бы не встретил случайно Ланса Гудвина. Я думал, что она уехала с ним в Мексику. Получить там развод можно сразу после подачи заявления. Я был уверен, что они расписались и мне до нее нет больше дела.

— Есть у нее деньги?

— Не знаю. Думаю, что она никогда не испытывала в них недостатка, получив наследство после смерти отца.

— Понятно. Как она была одета? Вы могли бы об этом что-нибудь сказать?

Он отрицательно качнул головой.

— Не знаю, в чем она была, когда уехала. Вообще-то она предпочитала темное. Возможно, Хэйнс об этом что-нибудь знает, спросите его. Я думаю, он не станет болтать, что она исчезла. — Криво усмехнувшись, он продолжал: — У нее были платиновые часы в восьмигранном корпусе, на платиновой же цепочке. Мой свадебный подарок. На корпусе выгравировано ее имя. Знаю, что у нее еще были браслет с алмазами и обручальное платиновое кольцо, на котором изнутри была выгравирована надпись: «Говард и Джулия Мелтон. 27 июля 1926 года».

— Как вы считаете, не могло здесь быть какой-нибудь темной уголовной истории?

— Нет-нет: — Он почему-то покраснел. — Я вам уже говорил, что могло произойти.

— Если она в тюрьме, то что я должен делать? Сообщить где она находится?

— Конечно. Если же она не в тюрьме, то найдя ее, вы все равно должны сообщить мне. Я думаю, мы как-нибудь все уладим.

— Так. Вы сказали, что она уехала из дома 12-го августа. Это предположение основано на том, что через два дня вы получили от нее телеграмму?

— Ах да, совсем забыл. Она действительно уехала двенадцатого. Я знаю это потому, что она ездит на машине только днем, и приехав, остановилась в отеле «Олимпия». Мне потом позвонили оттуда и сказали, чтобы я забрал из гаража ее машину.

— Все ясно, мистер Мелтон. Я пожалуй начну с Гудвина. Весьма возможно, что он сказал вам неправду.

Он вручил мне телефонную книгу, и я переписал в свою записную книжку адрес Ланселота Гудвина: 3416 Честер-Лэйн, Глендэйл. Я не знал, где это, но в машине у меня была карта города.

— Вам остается только снабдить меня небольшой суммой денег. Думаю, сотни вполне достаточно.

— Начнем с пятидесяти, — сказал он и достал бухгалтерскую книгу, в которой написал расписку, которую я подписал. Он вручил мне три бумажки: две по двадцать долларов и одну в десять долларов. Я сунул их в бумажник, затем положил в карман фотографию и телеграмму и встал. Мы пожали друг другу руки.

Я чувствовал, он остался очень доволен собой, потому что такие, как он особенно следят за тем, чтобы не швырять денег на ветер. Секретарша проводила меня злобным взглядом, на который я не обратил внимания.

2. Тишина в доме

Я сел в машину, которую оставил на другой стороне улицы, и поехал по бульвару в Глендэйл. Пора было подзаправиться, и я зашел в кафе и съел сэндвич.

Честер-Лэйн одна из тех улиц, которые расположены по обеим сторонам поросшей лесом долины, разделяющей Глендэйл и Пасадену. Бунгало в английском колониальном стиле, в котором жил Гудвин, стояло в конце улицы далеко от других домов. Почти у самого крыльца рос могучий дуб. Рядом с домом был гараж, на двери его висел замок.

Я прошел к дому по извивающейся как змея выложенной плиткой дорожке и нажал кнопку дверного звонка. Где-то внутри дома прозвенел звонок, но на него казалось не обратили внимания. Я позвонил еще раз, потом еще. Я спустился с крыльца и увидел, как на лужайку перед домом сел пересмешник, ткнул клювом в землю, схватил червяка и улетел довольный. Слышно было, как где-то на другом конце улицы стартовала машина, и вновь все стихло.

Я вернулся на крыльцо и опять стал звонить. Никто не подходил. Я прошел к гаражу и посмотрел в щелку: там стояла машина. Обогнув дом, я оказался на заднем дворе. Здесь росли два дуба, под одним из них стоял выкрашенный зеленой краской стол и три садовых кресла. Еще я заметил печку для сжигания мусора. Такая здесь стояла тишина и прохлада, что я бы с радостью посидел в одном из кресел. Но дело есть дело, и я пошел посмотреть, нельзя ли войти через заднюю дверь. В дверь был врезан замок, и я, не надеясь, что дверь не заперта, просто из чистого любопытства повернул ручку — дверь открылась. Такого я, разумеется, не ожидал, и подумав, как должно быть удивится Ланселот Гудвин — меня почему-то раздражало, что этот хлыщ носит такое имя — незваному гостю, я поднялся по ступенькам ко второй двери, в которой также был врезан замок. Странно, но и она была не заперта.

Дверь вела на выложенную дорогим кафелем кухню с газовой плитой и раковиной, в которой было полно пустых бутылок. Из кухни было две двери. Одна — налево, другая направо. За левой была столовая с большим буфетом, на полках которого тоже стояли бутылки, по-видимому, не пустые. За правой дверью была гостиная с встроенным в стену книжным шкафом. На одной из полок стояло несколько, вероятно случайно, купленных книг. В углу на специальном столике дорогой радиоприемник, на крышке которого стоял полупустой стакан с какой-то жидкостью золотистого цвета. В стакане плавал нерастаявший кусочек льда. Шкала радиоприемника была освещена, но музыки почти не слышно.

Я повернулся, и в противоположном углу увидел кресло, обитое дорогой тканью с серебряной и золотой ниткой. В кресле сидел человек в белых отутюженных брюках с белым же поясом и белой рубашке-безрукавке с открытым воротом. На ногах, стоявших на скамеечке, были шлепанцы, левая рука лежала на подлокотнике кресла, правая бессильно повисла, словно плеть, касаясь пола, точнее темно-красного ковра. Прислонясь щекой к спинке кресла, он словно задремал после выпивки, слушая музыку. Он был молод, красив, темноволос. Этот длинноногий молодой человек наверное умел быстро бегать и обладал немалой физической силой, хотя по внешнему виду этого и не скажешь.

Недалеко от повисшей правой руки на ковре лежал пистолет. Прямо посреди белого лба молодого человека зияла круглая с ожогом по краям дырка, из которой текла кровь. Стекая по лицу и шее, она уже образовала на белой безрукавке большое алое пятно.

Наверно, целую минуту я не видел ничего кроме этого пятна, потом, едва переставляя ноги, к которым словно прицепили свинцовые гири, побрел к креслу. Я зачем-то посмотрел ему в глаза. Они, как и у любого покойника, были устремлены неизвестно куда: то ли вверх, то ли вниз, то ли в какие-то неведомые нам дали. Я дотронулся до его щеки. Она была еще теплая и чуть-чуть влажная. Вероятно смерть произошла каких-нибудь двадцать минут назад.

Я вздрогнул и обернулся: мне показалось в тихой, сумрачной гостиной кто-то притаился и, подойдя сзади, сейчас ударит меня по голове дубинкой. Тишина была густой, как масло, и когда где-то за окном чирикнула птичка, я б наверное затрясся от страха, не будь я крепким парнем.

Я прошелся по комнате. Возле камина на ковре лежала — вероятно упавшая с каминной полки — небольшая картина в посеребренной металлической рамке. Я достал носовой платок и поднял ее. Стекло конечно треснуло. Под стеклом была фотография светловолосой женщины, которая недобро мне усмехалась. Я достал из кармана фотографию, которую мне дал Говард Мелтон и сравнил ее с той, что упала на пол. Я был уверен, что на обеих фотографиях одно и то же лицо, но поскольку выражение лица было другим, какое-то сомнение оставалось.

В спальной я достал фотографию из рамки, и тщательно протерев ее платком, засунул рамку под стопку белья в одном из ящиков стоявшего в углу комода. Не бог весть какой трюк, но лучше я пока ничего не мог придумать. В ванной обрезал фотографию своим перочинным ножом вровень с фотографией, данной мне Мелтоном, и спустил стекла и обрезки фотобумаги в унитаз. Затем положил обе фотографии к себе в карман.

Вернувшись в гостиную (спешить было некуда, потому что копы давно бы сюда нагрянули, если бы кто-нибудь слышал выстрел и позвонил им), я заметил на низком столике возле его кресла пустой стакан. Вероятно из него пила женщина и оставила на нем отпечатки своих пальчиков. Я был уверен, что это женщина убила его: ведь не мог же он позволить мужчине выстрелить ему прямо в лоб, а сидящей на подлокотнике, воркующей с ним женщине достаточно было вытащить из-за спины пистолет, — и дело сделано. Но неужели это та же самая женщина, фотографию которой я нашел здесь на ковре? В таком случае она оставила на месте преступления свою визитную карточку, а вот в это я никак не мог поверить.

Я вытер стакан платком и приложил к нему пальцы его правой руки. Затем проделал то же самое с пистолетом. Ощущение, что я делаю нечто очень гадкое, еще усилилось, когда я увидел, как его рука начала качаться взад-вперед, точно маятник. Я не обошел своим вниманием и стакан на крышке приемника — пусть теперь копы думают, что им угодно. Я собрал также окурки сигарет, испачканные губной помадой «Кармен», которую любят блондинки, и также подарил их городской канализации. Протерев полотенцем все дверные ручки вплоть до входной двери, я решил остановиться, потому что иначе мне пришлось бы протирать весь дом.

В последний раз я смотрел на Ланселота Гудвина: кровь уже перестала сочиться из раны, скоро она застынет и превратится на лице мертвеца в темно-красную, почти черную корку.

На кухне и на обеих дверях я также вытер своим платком ручки, и не забыл, конечно, про дверной звонок, который прозвенел в пустом доме в последний раз, когда я его вытирал. Никто не видел, как я этим занимался, и я прошел к своей машине. За эти полчаса я устал так, словно прослужил в армии южан всю Гражданскую войну.

Уже находясь в черте города, я остановился у аптеки, чтобы позвонить Говарду Мелтону. Тоненький девичий голосок чирикнул у меня в ухе:

— Добрый день. Это компания «Дореми».

— Мне нужен мистер Мелтон.

— Сейчас я соединю вас с его секретарем.

— Мисс Ван-де-Грааф слушает. — Это уже прозвучал голос секретарши, в котором елея было ровно столько же, сколько и горчицы. — Назовите себя, пожалуйста.

— Джон Далмас.

— Вы знакомы с мистером Мелтоном, мистер э…э. Далмас?

— Опять все сначала, — сказал я. — Соедините меня с ним поскорее, душечка, а то я тут отсвечиваю как дурак в будке.

Я слышал, как она выразила восхищение моим остроумием, глубоко вдохнув в себя воздух. Через две-три секунды я услышал грубоватый голос делового человека:

— Да, Мелтон слушает.

— Я должен вас увидеть немедленно.

— В чем дело? — рявкнул он.

— Да в том, что, как говорят журналисты, мы имеем новую стадию развития. Вы что, меня не узнали?

— Ах, да. Постойте, я сейчас погляжу в своем календаре.

— К черту календарь. Поймите, если бы все не было так серьезно, разве я стал бы звонить вам сегодня же?

— Через десять минут в Атлетик-клубе, — сказал он резко. — Я буду в читальном зале.

— Я немного опоздаю, — бросил я и повесил трубку.

Сидевший в вестибюле лифтер, увидев меня, проскользнул в лифт, и узнав куда мне надо, нажал кнопку четвертого этажа. Когда лифт остановился, открыл двери и сказал, что читальный зал направо коридору.

Видимо члены клуба использовали читальный зал как место, где хорошо, сидя в высоком кресле, вздремнуть после сытного обеда. Сразу как войдешь, стоял большой массивный стол красного дерева, на котором лежали газеты и журналы, а за ним шли ряды книжных шкафов, в проходах между которыми похрапывали седовласые джентльмены.

Я нашел Мелтона сидящим в кресле. Он был так высок, что голова его торчала над спинкой. Я сел в кресло, стоявшее рядом, и пристально посмотрел него.

— Старайтесь говорить шепотом, — сказал он. Ну так что все-таки произошло? После разговора с вами утром я думал, что вы на какое-то время избавите меня от неприятностей, но видимо я ошибался — вы конечно добавите к ним новые.

— Ага, — сказал я и приблизил свое лицо к его лицу. От него попахивало спиртным, но не сильно. — Она застрелила его.

У него поползли вверх брови, взгляд стал пустым как у статуи. Он сцепил зубы и положил сжатую в кулак руку на колено.

— Дальше, — сказал он.

Я повернул голову и осмотрелся. В пяти-шести шагах от нас в кресле спал старичок, мелодично посвистывая носом.

— Я только что от Гудвина. Звоню, никто не открывает. Смотрю — задняя дверь не заперта. Вхожу. Радиоприемник работает, но его почти не слышно. Два стакана. На полу фотография в рамке. Стекло разбито. Гудвин сидит в кресле с простреленным лбом. Рана контактная. Пистолет валяется рядом. Маленький, дамский пистолет. Я стер следы отпечатков с пистолета, со стаканов, с дверных ручек и поставил его отпечатки на стакане и пистолете.

Мелтон открыл рот, но так ничего и не сказав, скрипнул стиснутыми зубами и сжал кулаки. Его черные, горящие глаза требовательно посмотрели на меня.

— Покажите фото.

Я достал фотографию из кармана, и держа ее в руке, показал ему.

— Джулия, — прошептал он. — Что теперь будет?

— Всякое может случиться. Но дом стоит на отшибе, среди деревьев. Я уверен, что никто не видел, как я входил в дом и выходил из него. Машину, конечно, могли заметить. У нее был такой пистолет? — Я протянул ему дамский пистолет калибра 0,25.

Он подержал его несколько секунд, потом отдал мне и закрыл лицо руками.

— Да, — проговорил он, не отнимая рук от лица. — Наверное, этот ублюдок сказал ей, что он хочет бросить ее. А вы деловой парень, — продолжал он, кладя руки на колени, — выходит, он покончил жизнь самоубийством.

— Кто знает, как все обернется. Если не найдут убийцу, то конечно придут к такому выводу. Возьмут пробы с правой руки Гудвина, правда химический анализ не всегда дает хорошие результаты. Не совсем понятно, как там оказалась фотография.

— Я тоже этого не понимаю, — ответил он. — Может быть, она в ужасе выбежала из дома и про нее забыла.

— Возможно. Вы конечно понимаете, если узнают, что я там был, то с меня снимут голову. С сыскной деятельностью мне придется расстаться. Теперь без вашей подачи мне придется туго, Мелтон.

Он тихо засмеялся и опять приложил руки к щекам.

— Зачем вы в это влезли? — спросил он.

— Черт его знает. Я его сразу возненавидел, как увидел на той фотографии.

— Ну что ж. Думаю, премия в пятьсот зелененьких вам не помешает?

Я откинулся в кресле и зло посмотрел на него.

— Боитесь, что я начну давить на вас? Я, конечно, человек грубый и невоспитанный, но на подлость не способен. Думаю, вы рассказали мне не все, что вам известно?

Он молчал наверное целую минуту. Потом встал, сделал три шага вперед и обратно. Сунув руки в карманы, позвенел медью и затем опять сел в кресло.

— С шантажом у вас вряд бы что получилось — времена сейчас тяжелые, лишних денег у меня нет. Вы очень сильно рисковали, — причем ради меня — и я хочу вознаградить вас за это. Допустим, Джулия не имеет к этому убийству никакого отношения, но найденная в доме фотография Джулии бросила бы на меня тень, и компания выставила бы меня за ворота.

— Я не это имел в виду. Повторяю, вам известно что-то еще и вы мне об этом не сообщили.

Он уставился глазами в пол, потом заговорил:

— Да, я не рассказал вам об одной вещи, считая ее не очень важной. Но теперь все изменилось. Спустя несколько дней после моего разговора с Гудвином на улице мне позвонили из банка и спросили, могут ли они оплатить чек, предъявленный мистером Гудвином и подписанный моей женой. Я сказал, что жена сейчас в отъезде, но что хорошо зная мистера Гудвина, я уверен в подлинности этого чека. Что я еще мог сказать? Наверно, они выдали ему деньги.

— Судя по тому, как он жил, денежки у него водились.

Ничего мне не ответив, Мелтон пожал плечами.

— Чтобы там ни произошло, мы теперь в одной команде, Мелтон. Я сам до мозга костей ненавижу газетчиков. Но имейте в виду, если они что-нибудь все-таки разнюхают, я — вне игры.

— Возьмите деньги, — сказал он и улыбнулся.

— Я пока что их не заработал. Вот найду вашу жену, тогда и рассчитаемся.

— Поищите заодно человека, которому бы можно было довериться, — сказал он печально.

— Напишите-ка записку этому Хэйнсу. Вы говорили он присматривает за вашим домом на озере. Я хочу там побывать.

Он встал и куда-то ушел. Вернулся минут через пять и отдал мне записку на бланке с названием клуба.

Я сложил записку и присовокупил ее к остальным своим трофеям. Мелтон положил мне на плечо руку и сказал:

— Я никогда не забуду того, что вы для меня сделали. Вы поедете туда сейчас?

— Да.

— Зачем? Что вы там можете найти?

— Не знаю. Но я бы был полным кретином, если бы не осмотрел место, откуда начинается след.

— Конечно. Хэйнс добрый малый, хотя и кажется угрюмым и неприветливым. Между прочим, он под каблуком у очень симпатичной блондинки. Я имел в виду его жену. Ну, всего вам хорошего.

Он подал мне руку, и я пожал ее. Рука была липкой, как обсосанный леденец.

3. Человек с протезом

Я приехал в Сан-Бернардино спустя два часа. Жара и духота здесь были такие же, как и в Лос-Анджелесе. Я выпил чашку кофе, купил бутылку виски и выехал из города. Дорога все шла и шла вверх. Было пасмурно. И вдруг, когда я проезжал местечко с названием «Ключи», серый полог будто сдернули, засияло солнце, подул прохладный ветерок. Вскоре я был на плотине, благодаря которой образовалось озеро Пума. По его голубой поверхности скользили лодки и моторки, по берегам стояли у своих удочек не пожалевшие двух долларов рыболовы — столько стоит разрешение, — которым страстно хотелось поймать две-три рыбешки. За этот улов никто бы не дал и пяти центов.

После плотины дорога разветвлялась. Я поехал по южной ветке. Над дорогой нависли серые скалы. На них росли высоченные сосны, вершины которых купались в голубом небе. Потом дорога спустилась вниз, и замелькали палатки, возле которых загорали или катались на велосипедах молодые люди и девушки в шортах. На одной из лужаек паслось стадо коров — где-то рядом была ферма.

Мелтон говорил, что надо проехать примерно милю после Пумы и будет старая дорога. Все так и было. Скоро разбитый асфальт кончился, и пыльная грунтовая дорога снова стала подниматься вверх. Через полчаса я подъезжал к изгороди. На столбе была доска с надписью: «Частное владение. Въезд только с разрешения владельца». Я вылез из машины, открыл ворота, и въехав за изгородь, закрыл их за собой. Опять пошли скалы, потом дорога нырнула в сосновый лес. Я остановился подышать воздухом и послушать тишину. На ветке сидела белка и лущила сосновую шишку. Видимо она немного испугалась. Выронив шишку, он взобралась повыше и сердито стукнула лапкой по стволу.

Дорога сделала крутой поворот и я, обогнув огромную в три обхвата сосну, оказался перед вторыми воротами. Надпись над ними гласила: «Въезд только по приглашению». Я опять вылез из машины, опять открыл ворота и опять закрыл их за собой.

Дорога опять пошла через лес, и вдруг за деревьями блеснуло озеро. Оно словно капля росы лежало посреди сосен, травы и скал. Его перекрывала бетонная плотина, выкрашенная в желтый цвет. Вода, пройдя через спуск, крутила мельничное колесо. Недалеко от плотины стояла крытая древесной корой бревенчатая хижина. Над крышей торчали две круглых жестяных трубы. Над одной из них вился дымок. Из леса слышался стук топора.

На дальнем от меня берегу озера недалеко от плотины стоял довольно большой дом и поодаль от него еще два других, поменьше. В конце озера, прямо напротив плотины были построены деревянные сходни и рядом с ними небольшой павильон. Закончив осмотр, я спустился по дорожке к бревенчатой хижине, и поднявшись на крыльцо, постучал в дверь.

Стук топора сразу прекратился, и откуда-то раздалось усиленное эхом «Эй!». Я присел на большой камень возле дома и достал сигарету. Вскоре из-за деревьев появился плотный, небольшого роста человек в джинсах и голубой рубашке с открытым воротом. В руке у него был топор, он сильно прихрамывал на правую ногу. Подойдя ко мне, он бросил топор на землю и спросил:

— Ну, чего надо?

— Вы мистер Хэйнс? — спросил я и посмотрел ему прямо в глаза. Глаза были черные, взгляд пристальный и настороженный. Мистер Хэйнс, видимо, давно не брился, и почти почернел от горного солнца. У него были черные курчавые волосы, уже тронутые сединой.

— Так точно, он самый.

— У меня для вас записка.

Он взял записку, мельком взглянул на нее и пошел в дом. Он очень скоро вернулся. На носу его были очки.

— Да, это от босса, — сказал он, еще раз прочитав записку. — Выходит, вы и есть Джон Далмас. Рад с вами познакомиться.

Мы пожали друг другу руки. Мне показалось, что моя рука попала в тиски.

— Значит хотите осмотреть дом? А что случилось? Уж не хочет ли мистер Мелтон его продать?

Я чиркнул спичкой и закурил сигарету. Потом, выдохнув дым, сказал:

— Если продавать дом, то надо продавать и все остальное.

— Участок, — понимающе кивнул он головой.

— Мистер Мелтон сказал, что дом у него очень хороший.

Хэйнс ткнул пальцем в сторону озера.

— Дом что надо. На каменном фундаменте, крыша из черепицы, комнаты отделаны красным деревом. Душ, ванная, водопровод. Хотите осмотреть прямо сейчас? Пойду, возьму ключи.

— Я немного подустал, Хэйнс. Может быть, сначала выпьем? Кстати, зачем на спуске стоит мельничное колесо?

— Осталось от киношников. Они тут собирались снимать картину «Любовь и сосны», но чего-то у них там не заладилось.

Я пошел к машине и достал из багажника бутылку.

— Ну, начнем что ли?

— Подождите, пойду принесу стаканы.

— Жены нет дома, да?

Он как-то подозрительно посмотрел на меня и сказал:

— Нет. А почему вы спросили?

— Боялся, что она начнет пилить вас.

Он повернулся и пошел в дом. Вернулся с двумя стаканчиками из-под плавленого сыра. Мы сели, и я налил ему и себе грамм по сто пятьдесят. Выпили.

— Вот заработал во Франции, — сказал он, показывая глазами на негнущуюся в колене правую ногу. — Конечно, получаю пенсию, да, но если лечь с бабой, то это не мешает. Так что прыгает теперь старина Хэйнс на деревянной ноге.

Прилетела птичка с голубым оперением и стала перепрыгивать с ветки на ветку, поглядывая на нас.

— Хорошо тут, — сказал Хэйнс, — но уж очень тоскливо без людей.

Он, скосив глаза, посмотрел на меня, видимо о чем-то раздумывая.

— Некоторым это как раз нравится, — сказал я и опять налил в стаканчик.

— Мне — нет. Такая тоска, особенно ночью. Может, из-за этого и пью.

Я ничего не сказал. Он залпом выпил виски и поставил стаканчик рядом. Я нагнулся, взял бутылку и протянул ему. Он сделал несколько глотков прямо из горлышка, покрутил головой и потом облизнул языком губы.

— Как вы догадались, что жены нет дома?

— Да просто так спросил. Не хотелось распивать у нее на глазах.

— Это точно. А что Мелтон ваш друг, да?

— Да нет, всего лишь знакомый.

Хэйнс повернул голову и посмотрел туда, где стоял большой дом.

— Черт бы побрал эту потаскушку — прорычал он и сморщился, словно от чего-то горького. — Из-за нее от меня ушла Берил. Дрянь. Не побрезговала даже человеком с деревяшкой вместо ноги. Из-за нее я начал пить и забыл про свою милую женушку.

Я с нетерпением ждал, что он скажет дальше.

— Да провались он к дьяволу. Думает, я на седьмом небе от счастья, что живу в этой хижине. А может, я хочу жить, где мне нравится. Плевал я на него. Я ветеран войны и получаю от правительства пенсию.

— Все-таки место здесь очень красивое — сказал я. — Пейте, не стесняйтесь.

Он опять приложился к бутылке.

— Не красивое, а вшивое, — буркнул он. — Не до красот, когда у парня ушла жена черт знает куда, может, подхватила какого-нибудь другого парня.

Он стиснул на коленях кулаки, потом расслабился и опять глотнул из бутылки.

— Вот вы свалились как снег на голову, — проворчал он. — Я знаю, что я болван. Но все-таки я человек, черт возьми! Она до того похожа на Берил, ну просто как родная сестра. Рост, волосы, даже походка — одинаковые.

Я сделал вид, что все понимаю и сочувствую ему.

— Жгу я как-то мусор. Вдруг приходит она. Пижама на ней такая прозрачная, что все видно. Пришла с бутылкой. Говорит: «Не хотите выпить, Билл?» Отчего же, не выпить? Конечно, выпил. Чай, сами знаете, что в таких случаях бывает?

— Не вы первый, не вы последний.

— Оставил эту… тут одну, а сам кантуется в Лос-Анджелесе. В пятницу будет две недели, как Берил ушла.

Вот оно что. Меня будто кипятком ошпарили: две недели тому назад исчезла Джулия Мелтон — уехала в Эль-Пасо, по словам мужа.

Хэйнс поставил бутылку и полез в нагрудный карман рубашки. Он достал из него сложенную вдоль и поперек бумажку, уже сильно потертую. Осторожно развернул ее и передал мне. Вот что я прочитал:

— Она, чай, думала, это в первый раз, — захохотал он. Потом, сунув бумажку опять в карман, зло посмотрел на меня. — За каким чертом я вам это все рассказываю?

Птичка с голубым оперением испуганно чирикнула и, словно передразнивая, в ответ ей каркнул дятел.

— Да ни за каким, конечно. Просто вам надо поплакать кому-нибудь в жилетку. Вы пейте, я больше не буду. Вас, наверное, не было дома, когда она ушла?

— Мы с ней поругались перед этим. Я так дерьмово себя чувствовал после разговора с ней, что решил поехать к одному своему приятелю, у него ферма неподалеку. Надо было встряхнуться. Когда вернулся, ее уже не было. На столе лежала записка.

— И с тех пор вы ничего про нее не слышали?

Кажется я перестарался. Но он только посмотрел на меня и потом опять присосался к бутылке. Оторвавшись наконец от нее, он посмотрел ее на просвет и сказал:

— Стреляная гильза. — Он ткнул большим пальцем в сторону озера. — Она тоже смылась.

— Может быть, они смылись вместе.

— Мистер, — захохотал он, — вы не знаете Малышку Берил. Она бы ей всю рожу исцарапала.

— Может быть, та — ей. У миссис Мелтон была своя машина? Вы сказали, что поехали к приятелю, ну и я подумал…

— В моей машине специальное приспособление из-за моей деревяшки. Она уехала на своей машине.

Я встал и пошел размять ноги. У моих ног лежало голубое озеро, которое очевидно питали ручьи и горные ключи. Оно было чистым как слеза, и очень глубоким.

Я вернулся к большому камню, на котором мы сидели с Хэйнсом. Он как сидел, так там и остался.

— Надо бы еще выпить, — сказал он, увидев меня. — Теперь угощаю я.

— Спасибо, я уже наугощался. Я чувствую, вас маленько развезло. Вы посидите тут, а я пойду осмотрю дом.

— Я провожу вас. Я вам не надоел со своими разговорами?

— Надо же кому-нибудь поведать о своих несчастьях, — сказал я. — Пойдем конечно через плотину — другой путь гораздо длиннее. Вам, наверно, трудно ходить.

— Ни черта. Пройтись вокруг озера одно удовольствие.

Он встал и пошел в дом за ключами.

Тропинка то подходила к самой воде, то уходила в сосновый лес. Мы шли молча: Хэйнс видимо сказал все, что у него накопилось за эти две недели. Вот наконец и сходни. Мне захотелось постоять на них. Хэйнс заковылял за мною следом. Здесь стояла небольшая кабинка для того, чтобы переодеться. По краям сходней шли перила, выкрашенные зеленой краской. Я облокотился на них и уставился на воду.

— Рыбы тут наверное пропасть, верно?

— Это точно. Полно окуней, есть и форель. Только я не ем рыбу.

Хэйнс встал со мной рядом. Мне показалось, что где-то там, внизу, под сваями, мелькнуло что-то зеленое, Хэйнс схватил меня за руку и сжал ее. Я чуть не закричал от боли — не пальцы, а просто клещи какие-то. Я посмотрел на него: на лбу у него выступил пот, он сильно побледнел и вообще, мне показалось, что он сходит с ума.

Я опять стал вглядываться в глубину. Мне показалось, что под сваями кто-то, словно бы в такт музыке, покачивает рукой. Хэйнс выпрямился и пошел на берег. Там он выбрал в груде камней какой побольше и заковылял обратно. Он тяжело дышал, когда подошел ко мне. В камне было не меньше сорока килограммов. Он поднял камень над перилами и что было силы швырнул его в воду.

Во все стороны полетели брызги. По воде пошли волны: слышно было, как вода плескалась о сваи. Постепенно волнение затихало, вода опять стала прозрачной. И вдруг из глубины на поверхность вынырнуло что-то большое и темное. Господи, да это же свитер, брюки! Волосы! Да-да, в воде плавали распущенные волосы! И в этот момент тело повернулось к нам лицом. Нет, это уже не было лицом. Это была какая-то серовато-белая масса без глаз и без рта. Хэйнс, как завороженный, смотрел на тело, судорожно ухватившись за перила.

— Берил! — прошептал он.

4. Труп

За окном белый картон с крупными черными буквами: Тинчфелд, констэбль.

На двери табличка: Начальник полиции. Начальник пожарной охраны. Городской констэбль. Начальник коммерческого отдела. Вход.

За дверью деревянная перегородка. Прямо передо мной письменный стол, перед ним два жестких кресла. Небольшая комнатка, обшитая тесом. В углу железная печурка. На стене слева от стола большая карта района, календарь и комнатный термометр. Возле карты, прямо на стене чернилами написаны номера телефонов.

За столом сидит, в старомодном вращающемся кресле, сцепив на животе большие белые руки, пожилой человек. Он без пиджака, но почему-то в фетровой широкополой шляпе с высокой тульей. Поверх много раз стиранной коричневой рубашки подтяжки. На груди — звезда начальника полиции, на правом бедре — кобура. Из-под сдвинутой на затылок шляпы выбились пряди седых волос.

Я облокотился на перегородку и посмотрел ему прямо в лицо. Большие серые глаза остановились на мне — он ждал, что я скажу.

— Вы мистер Тинчфелд?

— Ну я. Дел по горло, а тут еще выборы, — вздохнув, сказал он.

— Озеро в горах, в десяти милях отсюда, в вашей юрисдикции?

— В чем дело, сынок?

— Так в вашей или нет?

— Ну, в моей. Я тут на все руки мастер. Участок принадлежит Мелтону, верно? Чего там стряслось-то?

— Женский труп нашли в озере.

— Ну, ты даешь, — сказал он, расцепил руки и, потрепав себя за ухо, встал.

Это был рослый, сильный мужчина, начинающий полнеть, но живота пока не было видно.

— Труп говоришь? Чей?

— Жены Билла Хэйнса, ее зовут Берил. Похоже на самоубийство. Труп долго пробыл в воде, так что зрелище не из приятных. По его словам, она ушла из дома десять дней назад.

Тинчфелд подошел к плевательнице и сплюнул. Потом вытер губы тыльной стороной руки.

— Сам-то ты кто будешь, сынок?

— Я Джон Далмас из Лос-Анджелеса. Приехал туда по поручению мистера Мелтона. Мы с Биллом пошли прогуляться. Зашли на сходни — их построили киношники. Смотрим, вроде бы в воде что-то есть. Ну, Билл бросил в воду камень, тело и всплыло. Я как увидел, меня чуть не вырвало, шериф.

— Хэйнс остался там?

— Ага. Билл чуть с ума не сошел.

— Ничего удивительного, сынок. — Тинчфелд нагнулся, открыл нижний ящик стола, достал оттуда бутылку виски и сунул ее в карман брюк. — Надо жать. Возьмем с собой еще доктора Мензиса и Пола Лумиса.

Он открыл дверцу в перегородке, потом закрыл ее за собой. Спокойный, уверенный в себе человек. К входной двери он прикрепил бумажку: «Буду в 6 часов вечера», закрыл дверь на замок и пошел к стоявшей недалеко полицейской машине.

— Подожди меня здесь, сынок, — сказал он мне. — Сейчас вернусь.

Он развернулся и поехал по улице, идущей к озеру. Проехав метров триста, он остановился у деревянного дома, напротив которого через улицу стояло какое-то здание, напоминающее склад. Вскоре он вышел из дома на улицу, за ним следовал высокий, худой человек. Машина развернулась и подлетела к зданию полиции. Открылась дверца, и я сел на заднее сидение. Мы ехали по какой-то улице и навстречу нам то и дело попадались девушки и молодые люди в шортах, полуголые и черные, как негры. Мы выехали из поселка и по пыльной дороге взобрались на холм. Тинчфелд остановил машину и нажал на сигнал. Из дома вышел человек в комбинезоне, и Тинчфелд, высунувшись из машины, крикнул: «Я жду тебя, Пол».

Тот, кивнув головой, скрылся в доме, потом вновь появился на пороге теперь уже в старой, видавшей виды шляпе.

Мы вернулись на шоссе и проделали тот же самый путь, что и я. У изгороди остановились, и Пол вышел из машины и открыл калитку.

Когда мы подъехали к хижине, в которой жил Хэйнс, дымка из трубы уже не было. Мы вышли из машины.

У доктора Мензиса было узкое желтое лицо и большие глаза навыкате, так что он сильно смахивал на какое-то насекомое. Как и у всякого заядлого курильщика, пальцы у него пожелтели от табака. Тот, кого звали Пол, был подвижный, но уже начинавший полнеть, молодой человек, смуглый и темноволосый.

Мы подошли к краю озера и посмотрели в сторону, где были сходни. Билли Хэйнс, голый, сидел на полу, рядом с ним что-то лежало.

— Давайте-ка туда подъедем, не тащиться же пешком, — сказал Тинчфелд, и мы опять сели в машину.

То, что лежало с Биллом рядом, оказалось вытащенным из воды трупом. Тут же валялся протез, поблескивая на солнце. Тинчфелд полез в карман и, достав оттуда фляжку, откупорил ее и протянул Биллу:

— Хлебни-ка из нее как следует, Билл, — сказал он таким тоном, как будто они были на пикнике.

Тяжелый, сладковатый запах вызывал тошноту, но ни Хэйнс, ни Мензис, ни Тинчфелд, казалось, не замечали его. Лумис достал из машины брезент и накрыл им тело. Потом опять ушел к машине.

Хэйнс опустил бутылку между своей здоровой ногой и обрубком и, посмотрев на нее снизу вверх, заговорил тоном человека, вернувшегося с того света. Для меня в его рассказе не было ничего нового. Он рассказал, как раздевшись, полез в воду, и обвязав тело веревкой, вытащил его из воды. Потом он опустил голову на грудь и замолчал.

Тинчфелд достал из кармана рубашки плитку табака, откусил от нее и начал жевать. Потом, стиснув зубы, наклонился над трупом, отдёрнул брезент и осторожно, точно боялся, что труп рассыплется, перевернул его вверх лицом. На шее у нее блеснули зеленые, дешевые камушки — я их заметил еще в воде — и золотая цепочка. Тинчфелд выпрямился, достал носовой платок и высморкался.

— Что скажете, док?

— Чего вы от меня, черт побери, хотите? — ответил ему Мензис раздраженно. Голос у него был высокий, как у женщины.

— Причина смерти и время, когда она произошла. Больше ничего, — сказал Тинчфелд самым вежливым тоном.

— Перестань валять дурака, Джим, — взвизгнул доктор.

— Значит, ничего нельзя сказать?

— О, господи! Неужели ты не видишь, что стало с ее лицом?

Тинчфелд помолчал, и вздохнув повернулся ко мне.

— Как вы ее увидели?

Я рассказал. Глаза его были где-то очень далеко, и мне показалось, что он меня не слушает. Он отвернулся от меня, снова начал жевать табак, потом сказал:

— Правильное место выбрали. Вода здесь стоит без движения, не то течение давно бы ее вынесло к плотине.

Билл поднялся на одной ноге и запрыгал к своей одежде. Привязал сначала протез, потом стал натягивать на себя одежду. Вдруг заговорил, ни к кому не обращаясь:

— Она это сама сделала. Нырнула под доски и там уже захлебнулась. Может быть, ударилась головой. Все так и было. Ничего другого не могло и быть.

— Могло быть и другое, Билл, — спокойно сказал Тинчфелд, и задрав голову вверх, посмотрел куда-то в небо.

Хэйнс, порывшись в кармане рубашки, достал оттуда стершуюся на сгибах записку. Мы все трое, не сговариваясь, держались как можно дальше от трупа. Взяв у него записку, Тинчфелд поднял с пола фляжку, и сунув ее в карман, присоединился к нам.

— Без даты, — сказал он, прочитав ее — Говоришь, было это две недели назад?

— В пятницу будет две недели.

— Раньше она от тебя не уходила?

— Было дело, — сказал он, отводя взгляд, — два года назад. Я тогда связался с одной б… — Он захохотал, как сумасшедший.

Тинчфелд еще раз внимательно перечитал записку.

— Значит, эту записку она написала еще тогда?

— Хотите мне пришить дело, — зарычал Хэйнс.

— Да уж больно бумажка-то затертая, — сказал тихо Тинчфелд.

— Я таскаю ее в кармане десять дней, — выкрикнул Хэйнс и вдруг опять разразился диким хохотом.

— Чего тебе так весело, Билл?

— Вы бы взяли да попробовали затащить человека под сваи. Там глубина футом семь.

— У меня бы не получилось, Билл.

— Я хоть и плаваю с одной ногой, но и у меня не получилось бы тоже.

— Можно ведь и по-другому, Билл. Привязать ей на шею и к ногам камни и опустить в воду. Потом затащить ее под сваи и обрезать веревку. Вот так-то, сынок.

— Ну конечно это я. — Он опять залился смехом. — Это я убил Берил. Ну так берите меня, суки!

— Придется, — сказал Тинчфелд спокойно. — Посидишь пока у нас, а мы проведем расследование. Я ведь не сказал, что это сделал ты. Я только говорю, что ты мог это сделать. Только и всего.

Хэйнс трезвел прямо на глазах.

— Была у нее страховка? — спросил Тинчфелд и опять посмотрел куда-то в небо.

Хэйнс вздрогнул.

— Пять тысяч. Теперь мне не отвертеться. Ну ладно, пошли.

Тинчфелд повернулся и крикнул стоявшему у машины Лумису:

— Принеси еще каких-нибудь тряпок из хижины, Пол. Придется, когда поедем, держать под носом бутылку с виски.

Лумис двинулся по тропинке к дому Хэйнса. Мы втроем остались на сходнях. Хэйнс, стиснув кулаки, смотрел куда-то себе под ноги. Вдруг он размахнулся и с силой ударил себя кулаком по лицу.

— У, сволочь! — выдохнул он. Он зашатался и чуть не упал. На верхней губе, а потом, и на подбородке появилась кровь и закапала на доски и ему на грудь.

5. Золотой браслет

Я позвонил Мелтону, когда уже совсем стемнело. Здание почты находилось довольно далеко от главной улицы, так что сюда едва долетали звуки джаза из отеля «Голова индейца».

Когда телефонистка наконец дозвонилась до него, она предложила мне пройти в кабинет начальника почты. Я сел за его небольшой письменный стол и взял трубку.

— Ну, нашли что-нибудь? — спросил он, и я даже здесь почувствовал запах виски.

— Ничего особенного. Боюсь то, что я сейчас сообщу, вам не понравится. Как вы хотите, чтобы я выложил все начистоту или вам больше подойдет щадящая а диета?

— Лучше начистоту, — прочистив горло, ответил Мелтон.

— Билл Хэйнс утверждает, что ваша жена переспала с ним. Из-за этого он поцапался со своей женой и поехал к приятелю, чтобы утопить свою злость в вине. Вернулся домой уже ночью часа в два, наверное. Все это с его слов, разумеется.

Я ждал ответа секунд пятнадцать.

— Я вас понял, Далмас. Что у вас еще? — спросил он как человек, которого это совершенно не касается.

— Когда он приехал домой, он нашел записку жены. Она сообщала, что уходит от него, потому что после всего, что случилось, она не может больше жить с ним — для нее это хуже смерти.

Мелтон вдруг закашлялся. Он все еще кашлял, когда в разговор влезла телефонистка и сказала, чтобы я заканчивал. Мне пришлось сказать ей пару ласковых слов. Наконец, откашлявшись, Мелтон спросил:

— Все эти интимные подробности вы узнали от Хэйнса? Ведь вы, кажется, с ним незнакомы.

— Стоит людям вместе выпить, как они становятся друзьями. Я уже сказал, что она ушла от него, и он с тех пор ее больше не видел. Так вот, сегодня они, наконец, увиделись. Ее труп всплыл на поверхность озера. Вы представляете, как она выглядела?

— О, боже! — воскликнул Мелтон.

— Труп все это время находился под сваями. Там, где киношники построили сходни. Джим Тинчфелд, здешний констэбль, подозревает, что это убийство. Билл Хэйнс задержан в качестве подозреваемого, труп отправлен на вскрытие в Сан-Бернардино.

— Значит Тинчфелд думает, что это он ее убил?

— Откуда мне знать, о чем он думает? Ясно, как божий день, что он неглупый человек и что никакими трюками ему нельзя заморочить голову. Хэйнс, например, притворившись, будто сошел с ума, разбил себе кулаком нос. Но Тинчфелд ему не поверил и арестовал его.

— Он сделал обыск в домике Хэйнса?

— Пока я был там, нет. Может быть, потом.

— Понятно, — сказал он устало.

— Дело в том, что в округе скоро выборы, и если шериф раскроет это дело, то его шансы на переизбрание сильно поднимутся. Во всяком случае, у меня будут обязательно брать показания. Так что, хоть я не хочу этого, мне придется рассказать, зачем я там оказался. Следовательно, я должен буду упомянуть вас.

— Ну что ж, — сказал Мелтон голосом постороннего, — никуда от этого не денешься. Если моя жена… — Он не кончил фразу, выругался и надолго замолчал.

В трубке стоял шум и треск, видимо, где-то на линии была гроза.

— У Берил Хэйнс, — начал я, — так и не дождавшись ответа, — была машина. Ее пока не нашли. Между прочим, ее записка не предполагает, что она покончила жизнь самоубийством.

— Какие у вас теперь планы?

— Мне кажется, что я в этом деле хожу пока вокруг да около. Скорей всего вернусь в Лос-Анджелес. Можно я позвоню вам домой?

— В любое время, — ответил Мелтон. — Я сегодня ночую дома. Мне кажется, все, что вы мне рассказали о Хэйнсе, далеко от истины.

— Но вы ведь не будете отрицать, что ваша жена пила и что вы с ней давно не живете?

— О, господи, — сказал он, словно обращаясь к самому себе, — этот инвалид с протезом…

— Да бросьте вы распускать сопли, — не выдержал я. — Что вы, грязи не видели? До свиданья.

Я повесил трубку, вышел из кабинета начальника почты и расплатился за телефонный разговор. Войдя на главную улицу, я прошел по ней до аптеки, возле которой стояла моя машина. Улица сияла огнями рекламы. В чистом вечернем воздухе далеко разносились голоса гуляющих и женский смех. Я купил в аптеке бутылку виски и сел в машину.

Доехав до развилки, я остановился и задумался. Потом решил, что нужно еще раз побывать у озера.

На калитке висел замок, и я, оставив машину в кустах, перелез через изгородь и пошел к озеру по обочине дороги. Деревья наконец поредели, и я увидел освещенное светом звезд озеро. Странно было слышать в этой мертвой тишине плеск воды за мельничным колесом.

Я крадучись обошел домик Хэйнса, толкнулся в дверь — заперто. Окна были без ставен, и я попытался влезть в окно. Окно было конечно заперто. Я попытался, просунув в щель лезвие ножа, приподнять шпингалет, но из этого ничего не вышло. Прислонившись к бревенчатой стене дома, я смотрел на темное озеро и подкреплял себя из бутылки. Чувствуя, что в меня влились новые силы, я отыскал большой камень и ударил им в то место, где сходились створки окна — оно открывалось внутрь. Окно распахнулось и я влез в дом.

Мне тотчас же пришлось зажмуриться и закрыть глаза рукой — луч электрического фонарика бил мне прямо в лицо.

— Думал, что тут никого нет, сынок, — сказал кто-то уверенно и спокойно из темноты. — Присядь, чай, устал после стольких трудов.

Я не знал, что сказать. Яркий свет вышиб все мысли у меня из головы. Вдруг щелкнул выключатель и загорелась настольная лампа. Фонарик погас. Возле накрытого скатертью с кистями стола, на котором стояла лампа, восседал в кожаном кресле Тинчфелд. Он был все тот же, правда теперь надел поверх рубашки и подтяжек коричневую шерстяную куртку. Он как и тогда жевал табак.

— Ну, выкладывай, зачем сюда пожаловал, сынок?

Я пододвинул себе стул и огляделся. Небольшая, почти квадратная комната. В углу двуспальная кровать. В задней перегородке дверь на кухню.

— Да вот пришла в голову мыслишка, — ответил я. — Но какие могут быть мыслишки во вшивой голове?

Тинчфелд согласно кивнул. Он внимательно и заинтересованно рассматривал меня, как какой-нибудь экспонат.

— Я слышал, как вы подъехали к изгороди. Но вот как вы подошли к дому — убей меня бог — не слышал. Я, можно сказать, влюбился в тебя, сынок.

— Это почему?

— Мне кажется, у тебя под мышкой есть что-то тяжелое, сынок, верно?

— Так уж и быть, сейчас все расскажу, — улыбнулся я.

— Ты не подумай, что я на тебя сержусь за то, что ты влез в дом. Я на такие вещи смотрю сквозь пальцы. Ты вот лучше мне скажи, на пушку у тебя есть разрешение?

Я полез в карман и положил ему на толстую коленку свое удостоверение частного сыщика. Он взял его, и поднеся к лампе, все внимательно прочитал, потом отдал мне.

— Значит, частный детектив интересуется Биллом Хэйнсом. Любопытно, не правда ли? Между прочим, я тоже из-за него очень расстроился. Наверно, хотите осмотреть хижину?

— Была такая мыслишка.

— Я лично не возражаю, хотя в этом нет необходимости — я уже провел тщательный обыск. На кого работаете?

— На Говарда Мелтона.

— Зачем это ему нужно? — помолчав, спросил он.

— Он хочет найти сбежавшую от него жену. Она исчезла две недели назад.

Тинчфелд снял шляпу, положил ее на стол, взъерошил рукой не слишком густые седые волосы, потом пошел и, отперев ключом дверь, отворил ее настежь. Сел опять в кресло и посмотрел на меня.

— Мелтон не хочет, чтобы в прессу проникли некоторые факты, касающиеся его жены. Он боится, что из-за этого потеряет работу. Между прочим то, что она пила и путалась с Биллом, не самое главное.

— Из всего что вы сейчас сказали, никак не вытекает необходимость немедленного осмотра дома Хейнса, — сказал он спокойно и рассудительно.

— Просто я люблю совать свой нос куда меня не просят.

Он жевал табак и видимо раздумывал как поступить с наглецом вроде меня. Может быть не обращать внимания?

— Я думаю, тебя это может заинтересовать, сынок. — Он достал из бокового кармана куртки что-то, завернутое в клочок газеты. Развернул его и положил на стол возле лампы. На клочке газеты лежала золотая цепочка, одно из звеньев которой было перекушено плоскогубцами. Крошечный замок был цел. На клочке и на цепочке был какой-то белый порошок, вроде пудры.

— Как думаешь, где я его нашел?

Я послюнявил палец и попробовал порошок на язык.

— В мешке с мукой, вон там на кухне. Некоторые женщины носят такие браслеты на ногах. Откуда он взялся, не имею понятия.

Тинчфелд смотрел на меня как добрый дедушка на напроказившего внука. Похлопав себя большой белой ладонью по коленке, он как-то странно улыбнулся и посмотрел в потолок. Я достал сигарету и стал разминать ее пальцами. Тинчфелд завернул цепочку в газету и сунул в карман.

— Ну вот и все. Надеюсь вы не станете делать обыск в моем присутствии?

— Нет, конечно, — ответил я.

— А теперь, я думаю, нам надо расстаться и каждому из нас обдумать это дело в своем углу.

— Билл сказал, что у его жены была машина.

— Голубой форд. Я нашел ее недалеко от дороги.

— Тогда это похоже на заранее обдуманное убийство.

— Ну это вряд ли, сынок. Наверное, он задушил ее в приступе ярости. Видел, какие у него ручищи.

— А, может быть, это заранее обдуманное самоубийство. Люди иногда кончают с собой, чтобы это выглядело как преднамеренное убийство. Хотят отомстить обидчику. Она, наверное, специально оставила машину.

— Сам Билл туда машину загнать не мог из-за своей ноги, — подумав, сказал Тинчфелд.

— Он мне показал ее записку еще до того, как мы нашли труп. Между прочим, я его первый заметил.

— Что тут толковать, сынок — поживем увидим. У Билла простое сердце. Его немножко испортила вся эта возня с ветеранами. Каждый из них носится со своими ранениями, будто в него стреляли из пушки. А браслет этот он, может быть, хотел сохранить как память.

Тинчфелд встал, и выйдя в открытую дверь на крыльцо, выплюнул жвачку на землю.

— Я вот уже шестьдесят два годы живу на свете, — сказал он, стоя на крыльце, — и насмотрелся на людские чудеса. Но не видел, чтобы кто-нибудь бросился прямо в одежде в ледяную воду и нырнув застрял под сваями. С другой стороны, раз уж вы хотите знать все мои секреты, могу сообщить, что Билл не раз лупил свою жену, когда напивался пьяным. Присяжным это конечно не понравится. А если окажется, что браслет носила Берил, то газовая камера ему обеспечена. Ну, пора по домам, сынок.

Я встал.

— Предупреждаю, что закон не разрешает курить в здешних сосновых лесах, — сообщил он.

Я засунул сигарету в нагрудный карман и вышел на крыльцо. Тинчфелд вернулся в дом и погасил лампу. Потом запер дверь на ключ и положил его в карман куртки.

— Где ночевать собираешься, сынок?

— Скорей всего в отеле «Олимпия» в Сан-Бернардино.

— Место хорошее. Только климат у них гораздо хуже, чем у нас. Слишком уж жарко.

— Я люблю погреться.

Мы вышли на дорогу и Тинчфелд повернул направо.

— Я оставил свою машину вон там, — махнул он рукой. — Ну, спокойной ночи, сынок.

— Спокойной ночи, шериф. Мне кажется, он не убивал ее.

Он уже отошел от меня шагов на пять.

— Поживем — увидим, — сказал он, словно рассуждая сам с собой.

Я перелез через изгородь, завел машину и поехал по узкой горной дороге. Выехав на шоссе, я повернул машину к озеру Пума, проехал через плотину и потом начал спускаться в долину.

Сидя за рулем, я подумал о предстоящих выборах и решил, что жители округа Пума много потеряют, если не выберут шерифом Джима Тинчфелда.

6. Мелтон повышает ставку

Была половина одиннадцатого, когда я подъехал к отелю «Олимпия». Достав из багажника свой дорожный чемодан, я не сделал еще и четырех шагов, как ко мне подскочил мальчишка в штанах с лампасами, белой куртке с галстуком-бабочкой и вырвал у меня из рук чемодан.

Ночной портье был лысый, яйцеголовый человек, которому все было до лампочки. Я заполнил регистрационный листок и отдал ему.

Мальчишка и я вошли в тесный как гроб лифт и поднялись на второй этаж. Прошли один коридор, повернули в другой, потом в третий — я начал обливаться потом. Наконец мальчишка остановился, достал ключи и открыл дверь. Комнатка окнами во двор похожа на детский уголок, где малыш учится ходить.

Мальчишка был высок, худ, желт лицом и спокоен как треска под маринадом. Ощерив десны, он поставил на кресло мой чемодан, потом открыл окно. Радужная оболочка зрачков была бесцветной как дистиллированная вода.

— Принесите-ка нам имбирного эля, лед и стаканы, — приказал я.

— Нам?

— Я полагаю, вы уже употребляете спиртные напитки?

— Я могу прийти к вам только после одиннадцати. У меня будет небольшой перерыв.

— Сейчас уже десять тридцать девять. Вот вам десять центов и можете не говорить: «Большое спасибо, сэр».

Он опять ощерил десны и ушел, оставив дверь открытой.

Я снял пиджак, потом снял кобуру. Нужная штука, хотя и здорово трет бока. Я снял галстук, рубашку, майку и ходил полуголый, надеясь на сквознячок. Пошел в ванную и ополоснулся до пояса холодной водой. Когда я вышел из ванной, вернулся мальчишка с подносом и захлопнул за собой дверь номера.

Я достал из чемодана бутылку виски и стал делать коктейль. Выпили. Я чувствовал, что капли пота скользят у меня по спине, но после коктейля я стал чувствовать себя бодрее. Я налил себе еще, сел на кровать и посмотрел на мальчишку.

— Сколько ты у меня можешь оставаться?

— Смотря для чего.

— Вечер воспоминаний.

— Стану я черт знает чем заниматься.

— Понимаешь, некуда деньги девать.

Я потянулся к висевшему на спинке стула пиджаку, достал бумажник и разложил на кровати несколько зелененьких бумажек.

— Прошу прощения, вы не коп будете?

— Частный сыщик.

— Ин-те-рес-но. Как выпью, у меня мозги лучше работают.

— Вот возьми, — протянул я ему доллар, — это тоже улучшает их работу. — По-моему, ты из Техаса?

— Вот что значит сыщик, — сказал он, растягивая слова, и засунул бумажку в карманчик для часов.

— А теперь скажи мне, где ты был в пятницу двенадцатого августа часов после шести вечера?

Он отхлебнул из стакана, задумался, покачивая в руке стакан — льдинки мелодично тенькали — ощерил десны и сказал:

— Где мне еще быть, здесь, конечно. Смена с четырех до двенадцати.

— Миссис Аткинс, — небольшой рост, изящная фигурка, такая, знаешь, симпатичная блондинка, — останавливалась здесь на несколько часов, потом уехала на станцию к ночному поезду. Она еще оставила в вашем гараже свою машину. Думаю, она до сих пор там. Я хочу видеть того, кто ее обслуживал, когда она сюда приехала. Если ты мне его приведешь, то получишь еще один доллар.

Я взял бумажку и положил ее отдельно от остальных.

— Буду премного вам благодарен, — сказал, усмехнувшись, мальчишка. Допил коктейль и вышел из номера, тихо закрыв за собой дверь. Я налил себе еще и стал ждать. Наконец зазвонил телефон. Я втиснулся между кроватью и дверью в ванную и взял трубку.

— Это был Сонни. Он сменился в восемь. Его можно, наверное, найти.

— Сколько времени на это потребуется?

— Вам надо срочно.

— Ага.

— Полчаса, если он дома. Тут сейчас парень, который обслуживал ее, когда она уезжала. Его зовут Лэс.

— О'кей. Позови его.

Я допил вторую порцию коктейля и стал думать, налить ли еще, а то скоро лед растает. Я помешивал коктейль, когда в дверь позвонили. Я открыл — на пороге стоял жилистый зеленоглазый коротышка с волосами морковного цвета. У него был маленький, плотно сжатый рот. Он был вылитая крыса.

— Пить будете?

— А как же, — сказал он.

Он налил себе почти полный стакан виски и чуть-чуть добавил эля. Он двумя-тремя глотками опорожнил стакан, точно фокусник, достал из кармана спичку, чиркнул ею о подошву ботинка и закурил сигарету. Затянулся, выдохнул дым и разогнал его рукой. Над карманом его белой куртки вместо номера было вышито красными нитками: «Старший».

— Благодарю, не ожидал, — сказал я.

— Что-что? — У него, точно от ожога, скривился рот.

— Подите вон.

— Мне показалось, вы хотели меня видеть? — рявкнул он.

— Вы старший ночной смены, так?

— Он самый.

— Мне захотелось с вами выпить. Возьмите доллар. — Я показал на одеяло. — Извините, что потревожил.

Он взял бумажку, сощурил на меня свои глаза-бусинки, выдохнул дым через нос и пулей вылетел из номера.

Прошло десять минут. В дверь тихонько постучали. Я открыл, на пороге стоял тот мальчишка и улыбался. Затворив за собой дверь, он бесшумно проскользнул в комнату и сел на стул возле кровати, по-прежнему ухмыляясь.

— Я вижу, вы с ним не поладили?

— Нет. Чем он собственно недоволен?

— Да нет, он всем доволен. На вы, наверное, знаете, что за люди старшие смены. Всегда отрежут кусок от пирога. Мне будет очень приятно, если вы будете называть меня просто Лэс, мистер Далмас.

— Так это ты провожал ее?

— Если вы имеете в виду миссис Аткинс, то я не провожал ее.

Я достал из кармана фото Джулии Мелтон и протянул ему. Он долго рассматривал его.

— Да, это она, — сказал он. — Она дала мне на чай четыре доллара — в нашем городке такие чаевые редкость. Ее звали миссис Мелтон. После нее осталась машина, и было много разговоров.

— Понятно. Куда она поехала отсюда?

— Взяла такси и поехала на вокзал. Пойло у вас знаменитое, мистер Далмас.

— Пей на здоровье, раз нравится. — Он конечно исполнил приказание. — Может быть еще что-нибудь вспомнишь? Никто к ней не приходил?

— Нет, никто. Я вот что сейчас вспомнил. К ней в вестибюле подходил один джентльмен. Такой длинный тип, одет с иголочки. Она, вроде бы, расстроилась, когда его увидела.

— Так. — Я достал второе фото. Он опять долго изучал его.

— На этом фото она на ту даму вроде бы не похожа. Но джентльмен тот самый.

Я вырвал у него фотографию и поставил оба фото рядом. Мальчишка от удивления разинул рот.

— Точно, сэр, это он.

— Вот уж услужил, так услужил, — сказал я.

— Простите, не усек, сэр.

— Наливай еще, не стесняйся. Вот тебе еще четыре доллара. Итого будет пять. Может, ты заслуживаешь и большего. А может ты заливаешь, как все мальчики на побегушках.

У него вдруг сморщилось лицо, и он весь как-то сник.

— Вот и делай после этого людям хорошее. — Он допил коктейль, поставил стакан на стол, повернулся и пошел к двери. — Не надо мне ваших грязных денег. — Он вытащил бумажку из кармана, и скомкав, бросил ее на пол. — Пошли вы к черту, вы…, — прошептал он и выбежал из номера.

Я опять поставил перед собой фотографии. Я, как дурак, все смотрел и смотрел на них, как вдруг, будто кто провел мне куском льда по позвоночнику.

Я откинул доску, которая служила письменным столом, вложил в конверт пятидолларовую бумажку и написал на конверте: «Для Лэса». Я оделся, и взяв чемодан, вышел из номера.

В вестибюле я столкнулся с морковной крысой. Вдали за колонной стоял, скрестив на груди руки, Лэс. Я подошел к портье и сказал, что уезжаю. Портье стал расспрашивать, не обидел ли меня кто, но я потребовал счет и расплатился. Потом отдал портье конверт.

— Передайте это мальчишке из Техаса. Его зов Лэс. Он сейчас готов разорвать меня, но это скоро пройдет. Пусть, он на меня не сердится.

Я вышел из отеля, сел в машину и поехал в Лос-Анджелес.

Было два часа ночи, когда я приехал в Глендэйл. В работающем круглые сутки гараже был телефон-автомат, и я позвонил из него Мелтону. Он сразу взял трубку. Очевидно, он еще не ложился.

— Простите, что звоню так поздно, но вы сказа, что я могу связаться с вами в любое время. Я проверил, ваша жена действительно останавливалась в Сан-Бернардино и оттуда уехала на поезде.

— Я ведь говорил вам об этом, — сказал он недовольно.

— Удостовериться никогда не мешает. В домике Хэйнса был произведен обыск. Ничего не нашли. Если вы считали, что он знал, куда поехала миссис Мелтон…

— Ничего я не считал, — грубо оборвал он меня. — Это все, что вы хотели мне сказать?

— Нет, — мне очень хотелось, чтобы он почувствовал, что я волнуюсь. — Мне приснился дурной сон: будто я снова в доме Гудвина, и под креслом валяется дамская сумочка. В комнате было темно. Этот факт всплыл, видимо, только сейчас из моего подсознания.

— Какого она цвета? — спросил он голосом строгого начальника.

— Темно-синяя, может быть, черная.

— Надо туда съездить и взять ее, — сказал он, как отрезал.

— Зачем?

— Затем, что я плачу вам пятьсот долларов не за туристическую поездку.

— Да, но всему есть предел, и, кроме того, я этих денег пока не получал.

Он выругался.

— Послушай, парень. Сделай это, прошу тебя, по гроб обяжешь.

— А вдруг там копы устроили засаду. Конечно, может быть и так, что там тихо, как на кладбище. Только у меня какое-то предчувствие, что мне не надо туда ехать.

Он надолго замолчал. Я, чтобы усилить впечатление, тяжело вздохнул.

— Кроме того, вы простите меня, Мелтон, но я убежден, что вы знаете, куда уехала ваша жена. Мне стало известно, что Гудвин встречался с ней в Сан-Бернардино. А спустя несколько дней он предъявил чек с ее подписью. Потом вы встретили Гудвина где-то на улице и помогли ему получить деньги по этому чеку. Вот почему я думаю, что вы наняли меня, чтобы убедиться, что она уехала, не оставив следов.

Опять долгое молчание. Потом он заговорил голосом раскаявшегося грешника:

— Все верно, Далмас. Вы раскололи меня. Этот чек был, конечно, шантаж. Но я, правда, не знаю, где она. Поэтому сумочку надо взять обязательно. Я думаю, семьсот пятьдесят долларов за всю работу вас устроит?

— Это другой разговор. Когда я смогу их получить?

— Да хоть сейчас. Правда, я расплачусь с вами чеком. Наличными могу дать только восемьсот долларов.

— О'кэй, — сказал я, снова стараясь передать голосом волнение. — Так и быть, привезу вам сумочку, если, конечно, там нет копов.

— Откуда вы мне звоните? — Я почувствовал, что он наконец-то расслабился.

— Из Асузы. Отсюда час езды до его дома.

— Ну, за работу, — сказал он. — Думаю, вы не пожалеете, что играете со мной в одной команде. Иначе у вас могут быть большие неприятности.

— Ну, мне к ним не привыкать, — ответил я и повесил трубку.

7. Два козла отпущения

Я остановился возле предпоследнего дома на Честер-Лэйн и погасил фары. На доме была табличка: «продается». Я подъехал к гаражу, который оказался незапертым. Поставив машину в гараж, я вышел на улицу и, как вступивший на тропу войны индеец, подкрался к бунгало в английском колониальном стиле. Прислонившись спиной к большому дубу, росшему возле дома, я достал фляжку и сделал два глотка для храбрости.

Потекли долгие минуты. Я ждал посетителей. Но когда они пожалуют, — вот в чем вопрос.

Минут через пятнадцать послышался звук мотора, и я увидел, что к дому приближается машина с выключенными фарами. Я вынужден был признать, что это неплохая мысль. Машина остановилась. Беззвучно закрылась дверца, и из машины выскользнула тень. Нет, это не Мелтон. Гораздо меньше ростом. Да и Мелтон не смог бы добраться из Беверли-хиллс, где он жил, так скоро.

Тень обогнула дом и скрылась на заднем дворе. Я немного подождал и пошел к задней двери. Трава была мокрой от росы. Проходя на кухню, я остановился, прислушался. Тишина. Я достал из кобуры пистолет, снял его с предохранителя и сжал рукоятку. Под той дверью, что вела в столовую, вдруг появилась полоска света. Вот это наглость! Я открыл дверь в столовую, сделал несколько осторожных шагов и остановился у арки, которая вела в гостиную. Кто-то сказал у меня за спиной:

— Брось пистолет и иди вперед.

Небольшого роста женщина ткнула мне в бок пистолет. Пройдя вместе в ней в гостиную, я выронил свой пистолет.

— Не больно ты умен, — сказала она.

— Где уж нам, — ответил я.

Она обошла меня и встала ко мне лицом, держа меня под прицелом. Я отвел от, нее глаза и посмотрел в угол. Там по-прежнему сидел, поставив ноги на скамеечку, мистер Ланселот Гудвин. Кровь на лице и подбородке уже почернела, лицо стало желтым, как у восковой куклы.

Я посмотрел на нее. Отутюженные голубые брюки, двубортная куртка, на голове набекрень надета шляпка. Рыжие, длинные волосы, по-видимому, крашеные, завитые на концах, распущены по плечам. На щеках густо наложены румяна. Она держала в руке пистолет и улыбалась. Мне стало как-то не по себе от ее улыбки. Подумав, я сказал:

— Добрый вечер, миссис Мелтон. Мне кажется, вы научились обращаться с пистолетом лучше, чем с щеткой для волос.

— Сядь в кресло, сцепи руки в затылке и запомни, если сделаешь хоть одно лишнее движение, сразу станешь покойником. — Она широко улыбнулась, показав десны.

Я конечно сделал, что она сказала. Улыбка исчезла с ее лица, и оно стало лицом женщины без особых примет, пожалуй, несколько более миловидным.

— Сиди и жди, — сказала она. — Сейчас для тебя нет ничего важнее этого.

— Вон в углу сидит и ждет еще один. Не знаю, что для него было самым важным.

— Я ведь кажется сказала, — сиди и жди, умник.

— В нашем штате смертная казнь к женщинам не применяется, — сообщил я, но если будет еще один труп, то, скорей всего, судья к пятнадцати годам добавит еще пятнадцать. Мне кажется, вам следует над этим подумать.

Она не удостоила меня ответом.

Пистолет, который она держала, не был дамским, но он ни разу не дрогнул в ее руке. Видно было, что она настороженно слушала тишину. У меня стали затекать руки.

Наконец послышались тяжелые мужские шаги.

Он вышел из-под арки на свет, остановился и обвел вас всех глазами: ее, меня и труп в кресле. Нагнувшись, он поднял с пола мой пистолет и сунул к себе в карман. Потом подошел ко мне и, похлопав меня по бокам, достал из кармана пиджака фотографии и телеграмму. Отошел от меня и встал рядом с ней. Я опустил руки и стал сжимать и разжимать пальцы.

— А вы оказывается шутник, — сказал он тихо. — Черт знает почему мне пришло в голову проверить, откуда вы мне звонили. Глэндейл, не Асуза, так что я решил проверить и сумочку. Естественно, ее тут не было. Ну так как?

— Чего вы от меня хотите?

— Хочу знать, в чем тут дело, зачем понадобились эти трюки? — Он говорил в полный голос, но спокойно и рассудительно. Женщина по-прежнему держала меня на прицеле.

— Шанс конечно совсем крохотный, — начал я, — но я решил, что упускать его не следует. Я был уверен что вы позвоните ей и спросите про сумочку. Разумеется, она ответила, что никакой сумочки не было. Вы конечно сразу подумали, что я придумал какую-то хитрость. Не знаю только, почему вам захотелось ее разгадать. Наверное потому, что вы знали, — я пока никак не связан с полицией и потому вы ничем не рискуете Главное, на что я рассчитывал, — чтобы здесь появилась та, которая убила Гудвина. Ведь я не знал, где она скрывается. Если бы мой трюк не сработал, пришлось бы заняться поисками.

Женщина, презрительно хмыкнув, сказала:

— Хотелось бы знать, зачем ты нанял это дерьмо, дорогой.

Он не снизошел до ответа. С каменным лицом он ел меня глазами. Я едва заметно подмигнул ему. Видимо, женщина не заметила этого, потому что стояла позади него.

— Вам нужен козел отпущения, Мелтон. Позарез нужен.

Он поднял брови и чуть-чуть кивнул головой. Мой знак он понял, как желание увеличить плату за услуги. Улыбнувшись, он повернулся к ней и сказал:

— Как ты смотришь на то, чтобы уйти отсюда и поговорить в каком-нибудь спокойном месте?

Она выслушала его, потом начала обдумывать вопрос, и в эту секунду он ударил ее по руке, в которой был пистолет. Она вскрикнула и выронила пистолет. Прижав стиснутые кулаки к груди, она отшатнулась и плюнула ему в лицо.

— Присядь и будь умницей, — сказал он спокойным деловым тоном.

Он нагнулся, поднял с пола пистолет и сунул его в другой карман. Он улыбался и был доволен собой, как надувшийся индюк. Я чуть не расхохотался, глядя на него.

Сидя в кресле, женщина наклонилась вперед и закрыла лицо руками.

— Я жду вашего выступления, — сказал Мелтон весело. — Так зачем мне нужен, как вы изволили выразиться, козел отпущения?

— Я не сообщил вам об одной маленькой детали. Один деревенский коп нашел в мешке с мукой перекушенный плоскогубцами золотой женский браслет.

Женщина вдруг взвыла, и отдернув от лица руки, посмотрела на меня большими глазами.

— Неизвестно, догадается он или нет, — продолжал я. — Ведь ему неизвестно, что миссис Мелтон останавливалась в отеле «Олимпия» и Сан-Бернардино и встречалась с Гудвином. Ему также неизвестно, что мальчишка, таскающий чемоданы гостей, не признал в показанных ему фотографиях миссис Мелтон. Сказал, что она не похожа на эту даму. А ведь он видел миссис Мелтон. Если бы деревенский коп знал все это…

У Мелтона отвалилась челюсть и по лицу пробежала какая-то странная судорога. Он закрыл наконец рот и скрипнул зубами. Женщина встала из кресла и, пятясь, начала медленно подвигаться к креслу покойника. Мелтон, казалось, не замечал этого.

— Предположим, — сказал я, — Гудвин выследил ее в городе, куда она приехала на автобусе или в наемной автомашине, это не так уж важно. Гудвин был способный малый. Он дал ей возможность устроиться в городе и затем нагрянул к ней. Она наверное наплела ему каких-нибудь небылиц. Но Гудвин сразу взял быка за рога и потребовал денег. Пришлось дать ему чек. Мистер Гудвин, естественно, рассматривал это как задаток в счет более крупных платежей. Пришлось прекратить выдачу пособия, пришив клиента к креслу. Разумеется, вы не знали об этом, Мелтон. Иначе бы не послали меня к нему.

— Нет, не знал, — мрачно усмехнулся Мелтон. — Вот, значит, где появляется козел отпущения.

— Постарайтесь все-таки меня понять. Вы ведь мне сами говорили, что он знал вашу жену лично. Но в таком случае с какой стати он стал бы шантажировать ее. Абсолютная чепуха. Да и как можно шантажировать человека, которого вот уже одиннадцать дней как нет в живых. Дело в том, что миссис Мелтон всплыла вчера утром на поверхность озера с обезображенным лицом в одежде Берил Хэйс. Вот вам первый козел отпущения, Мелтон. Но вам этого оказывается мало — вам еще нужен и второй.

Тяжело дыша, женщина бросилась к Мелтону с пистолетом, который она подобрала возле кресла Гудвина. Мелтон сунул было руку в карман, но поняв, что это уже бесполезно, он вытащил ее из кармана и замахал ею не то предостерегая, не то успокаивая женщину.

— Какое же ты все-таки дерьмо! — выкрикнула она.

— Хорошо, хорошо, моя радость, я все сделаю так, как ты хочешь, — сказал он нежно.

— Так это значит ты из меня хотел сделать козла отпущения? — прохрипела она и сделала шаг назад.

Прозвучали три выстрела, но несмотря на это, он все-таки прыгнул на нее, и она повалились на пол. Она завизжала, размахивая пистолетом. Я подскочил к ней и вырвал пистолет. Потом я полез в карман пиджака Мелтона, и достав оттуда свой пистолет, сел опять в кресло. У меня было такое ощущение, будто молоточки бьют что есть мочи по затылку. Тем не менее, я не спускал с них глаз, держа руку с пистолетом на коленке.

Мелтон вытянул руку и вцепился в ножку дивана. Костяшки его пальцев побелели от напряжения. Он перевернулся на спину, захрипел, дернулся, и вдруг рука, сжимающая ножку, разжалась.

Женщина, тяжело дыша, встала на ноги. Оскалив зубы, точно волчица, она повернулась и выбежала и гостиной. Мне было все равно — пусть бежит, куда хочет.

Я подошел к распростертому на полу телу и, нагнувшись, дотронулся до сонной артерии. Пульса уже конечно не было.

Я выпрямился и прислушался. Все было тихо — ни сирен, ни машин. Я сунул свой пистолет в кобуру, выключил свет и вышел из дома через парадную дверь. Недалеко от дома, возле пожарной колонки, стоял большой автомобиль. Я прошел метров сто по улице до дома, который продавался, и вывел из гаража машину. Закрыв двери гаража, я сел за руль и поехал опять в поселок, стоявший на берегу озера Пума.

8. Джим Тинчфелд, констэбль

Дом, стоял в лощине, поросшей могучими соснами. Двери гаража, больше похожего на амбар, чем на гараж, были распахнуты. Лучи утреннего солнца освещали стоявшую там машину. К дому вела дорожка, выложенная досками, из трубы вился дымок.

Дверь мне открыл сам Тинчфелд. На нем был серый свитер и брюки цвета хаки. Он был гладко выбрит и сиял, как новорожденный младенец.

— Ну, заходи, сынок, — сказал он радушно. — Я вижу, ты раненько начинаешь свой рабочий день. Никуда больше не ездил после того, как мы с тобой расстались?

Он пропустил меня вперед и показал на покрытое вязаным покрывалом кресло-качалку. Я сел.

— Сейчас кофе будет готов, — сказал Тинчфелд. — Эмма, у нас гость. А ты не очень хорошо выглядишь, сынок.

— Пришлось всю ночь крутить баранку. Только сейчас вернулся. Труп, который вытащил вчера из озера Билл, не был трупом его жены.

— Ну, ты даешь, сынок, — только и сказал Тинчфелд.

— Мне кажется, для вас это не такая уж потрясающая новость, — буркнул я.

— Ты прав, сынок. На тощий желудок меня вообще ничем не удивишь.

— Это был труп Джулии, жены Мелтона. Он вместе с Берил Хэйнс убил ее. Переодели ее в одежду Берил и затащили под сваи. Расчет был на то, что женщины выглядели как родные сестры.

— Да, они были похожи, — подтвердил Тинчфелд. — Эмма! — повысил он голос.

Из-за двери появилась полная женщина в ситцевом платье и огромном белом переднике. В комнате, где мы с Тинчфелдом сидели, приятно запахло кофе и поджаренным беконом.

— Эмма, это частный детектив Джон Далмас из Лос-Анджелеса. Поставь еще один прибор, а я отодвину стол от стены. Он устал и проголодался.

Завтрак состоял из яичницы с беконом, пирожков и кофе. Тинчфелд ел за четверых, его жена поклевала немножко и ушла на кухню.

Тинчфелд отломил большой кусок от плитки табака и сунул его в рот. Я опять переместился в кресло-качалку.

— Ну, а теперь, сынок, я готов выслушать рассказ о твоих похождениях. Как ты установил, что Мелтон убил свою жену?

— Ну, хотя бы потому, что видел живую Берил Хэйнс.

Я рассказал ему все. Он ни разу не перебил меня.

— Работу ты, сынок, проделал большую, и все неплохо получилось. Конечно, тебе все время везло, но без этого ни одно расследование не проведешь. Но, по правде сказать, я не совсем понимаю, зачем ты влез в это дело?

— Ну как, зачем? Затем, что я не люблю, когда меня считают болваном и лошадкой, на которой можно везти что угодно. Я, между прочим, малый с норовом.

— Какую цель преследовал Мелтон, нанимая тебя?

— Очевидно, он нанял меня, чтобы я обнаружил труп. Тогда все деньги жены становились его деньгами. Если бы труп там и не был обнаружен, он все равно бы получил наследство, так как его жена бесследно исчезла. Я ему был нужен как профессионал, чтобы сказать, когда в суде будет слушаться дело о наследстве, что он ее искал, но не нашел. Ссылка на клептоманию была удобным предлогом, чтобы полиция не совала сюда свой нос. Но обстоятельства усложнились. Появился Гудвин. Возможно, Мелтон собирался его убить и пришить это дело мне. Безусловно, для него было полной неожиданностью, что Гудвин убит. Все складывалось как нельзя лучше.

Конечно, с моей стороны было большой глупостью не сообщить об этом в полицию, да еще стереть отпечатки пальцев. Мелтон, вероятно, подумал, что мне нужны деньги. Берил была, скорей всего, его любовницей.

К сожалению, труп был обнаружен очень быстро. Он спрятал браслет в мешке с мукой и был уверен, что теперь подозрение в убийстве падет на Билла. То, что Гудвин встретил в Сан-Бернардино Берил Хэйнс, выдававшую себя за Джулию Мелтон, дало новый толчок событиям. Не будь этого, труп, найденный в озере, прекрасно сходил за труп Берил Хэйнс, и браслет становился вещественным доказательством того, что Билл Хэйнс убил свою жену из ревности. Он вероятно догадывался, что Берил и Мелтон спят вместе.

Все выглядело бы совсем иначе, если бы обнаружилось, что это труп Джулии Мелтон. Любому следователю становилось ясно, что ее убийство на руку мужу, который получал таким образом наследство. Спрятать браслет в хижине Хэйнса было главной ошибкой со стороны Мелтона. Между прочим, я сразу заподозрил его, когда он с деланной небрежностью спросил, не проводился ли обыск в хижине Хэйнса. Но видимо так всегда бывает: при преднамеренном убийстве нельзя предусмотреть все мелочи.

Тинчфелд встал и пошел на крыльцо, чтобы выплюнуть жвачку. Вернувшись, он сказал:

— Невозможно доказать, что Берил Хэйнс была его сообщницей. Разумеется, если бы она сама в этом не призналась, Вы думали над этим?

— Конечно. Если бы полиция начала разыскивать Джулию Мелтон, и об этом было объявлено в газетах, то Мелтон избавился бы от сообщницы, представив это как самоубийство.

— То, что ты дал ей уйти, пожалуй твоя самая главная ошибка, сынок. Я уж не говорю о других, но эта самая тяжкая.

— Интересное дело, — рассердился я, — можно подумать, что расследование уже начато. Кто его ведет? Вы? Полиция Глэндэйла? Берил никуда не денется — такие птицы далеко не летают. Для возбуждения против нее уголовного дела улик более чем достаточно. Меня это уже не касается, пусть этим занимается полиция. Я слышал, предстоят выборы, и на место шерифа претендуют еще два каких-то молодых человека. Так что я приехал сюда не для того, чтобы подышать горным воздухом.

Он как-то хитро на меня посмотрел.

— И вследствие этого вы решили, что я помогу вам отвертеться от тюрьмы? — Он шлепнул себя по ляжкам и захохотал. — «Выберем Джима Тинчфелда шерифом!» — громко произнес он. — Вы угадали, черт побери — почему бы нет. Ну ладно, пойдем ко мне в офис. Надо будет позвонить в Сан-Бернардино, пусть пришлют кого-нибудь. Ну до чего же был глуп этот умник, — вздохнул он. — Я это про Мелтона. До чего ж приятно иметь дело с простыми людьми!

— Мне тоже, — сказал я и встал. — Затем и приехал.

Берил Хэйнс была арестована в штате Орегон. Она ехала по шоссе в наемной машине и была остановлена дорожной полицией для рутинной проверки. У нее очевидно не выдержали нервы, и она выхватила пистолет. В багажнике нашли чемодан, в котором были вещи Джулии Мелтон. Нашли также и чековую книжку с чистыми бланками и подписью, сделанной ее рукой по известному образцу подписи Джулии. Очевидно, именно такой чек предъявил к оплате Гудвин.

Тинчфелд и окружной прокурор выдержали за меня битву с полицией Глендэйла, но конечно нахлобучку я получил и от тех, и от других. Единственным моим утешением был верный Мак-Джи, да покойный Говард Мелтон, который одарил меня пятьюдесятью долларами. Между прочим, Джим Тинчфелд был избран шерифом.