Окончательный расчет

ГЛАВА 9

Красильникову увели на допрос, а Клавдия дождаться не могла, когда та вернется.

С Верой Федоровной было интересно и как-то спокойно. Клавдия то и дело уединялась с актрисой в пустом углу и говорила, говорила, говорила. Говорила обо всем. Даже сама не ожидала, что может быть так откровенна с незнакомой женщиной, да еще и с преступницей.

Она рассказала ей о семье, о муже и детях, о работе.

Только об Ирине не смогла. Нет, не потому, что это еще болело. Ей было стыдно. Она не могла признаться, что так ошиблась в человеке. Поэтому, когда в ее разговоре проскальзывало обобщающее «мы», она тут же поправлялась: с нашим сотрудником.

Красильниковой не было часа два. Клавдия просто извелась. Она пробовала говорить с другими сокамерницами, но это было то же самое, что после ключевой холодной воды пить из лужи.

И тогда Клавдия решила заняться благоустройством камеры. Во-первых, она начисто вымела пол, предварительно обрызгав его водой. Сокамерницам эта гигиена пришлась явно не по вкусу.

Потом она намочила собственный носовой платок и вытерла пыль. Платка было не жаль. Потом перестелила собственную постель, пытаясь придать набитым поролоном мешкам хоть отдаленный вид матраца и подушки.

— Харэ гоношиться, — сказала наконец молодая. — Не одна тут.

— А я вам мешаю? Извините.

— Мешаешь.

Клавдия смирилась, тем более что она уже переделала всю работу, какую можно было придумать в этом скорбном месте.

Почитала обрывок газеты недельной давности, но это было скучно, руки снова просили работы, потому что мозг уже устал от перемалывания одного и того же.

Из кранов капало.

Клавдия попробовала закрутить, но от этого вода потекла еще сильнее. Просто была сорвана резьба.

Марлечка, которая соединяла два крана, была уже совсем ржавая. Даже противно было руки мыть. И Клавдия, вспомнив собственное изобретение, решила пожертвовать носком.

Марлечка на кранах держалась чудом. Но как только Клавдия ее сняла, молодая вскинулась на своей койке и сказала угрожающе:

— Тебя кто просил? Ты чего лезешь?

— Да она же ржавая вся, — показала Клавдия. — Противно.

— Противно — не пользуйся.

— Ну я тогда хотя бы ее выстираю, — снова смирилась Клавдия.

Она расправила марлечку, выбросила какую-то мерзкую черную нитку, которая была замотана в марлевый жгут, и выстирала сантехническое приспособление.

Не успела приладить его на место, как дверь открылась и вошла Красильникова.

Клавдия дала актрисе время усесться на койку, посидеть молча, очевидно, вспоминая допрос, и только потом спросила:

— А какая прокуратура ведет?

— Генеральная, — сразу же ответила Красильникова, словно этого вопроса и ждала.

— Ого! А что так?

— Да вот уж так. Он у меня — муж, стало быть, — был народным, всяким там почетным членом, в Фонде культуры, в президентской команде экспертов…

— Так они вам политику шьют? — сама не заметила, как перешла на блатной жаргон, Клавдия.

— Ее, родимую.

— Идиотизм, — сказала Клавдия.

— Точно. — Красильникова помолчала, а потом пересела за стол, подальше от спящих сокамерниц. Вот здесь они и вели самые задушевные беседы.

Клавдия не замедлила присоединиться.

— А вы-то за что? — спросила актриса.

— Долгая история. И почти фантастическая.

— Заинтриговали. Ну, времени у нас море. Знаете, как сказал Бродский? Тюрьма — это ограничение пространства, компенсируемое безграничностью времени.

— Красиво, — согласилась Клавдия.

— Итак?..

Клавдия понизила голос до шепота и стала рассказывать. История выстраивалась четко и ясно. Клавдия вообще любила иногда рассказывать об обстоятельствах дела. Когда повторяешь вслух известное, вдруг находишь в нем что-то новое, на что раньше внимания не обращал. Поэтому рассказ ее имел множество ответвлений, казалось бы, незначительных остановок и лирических отступлений.

Красильникова слушала замечательно. Не перебивала, не переспрашивала, ловила суть с полуслова, а если вставляла реплики, то они были исключительно по делу.

— И вот теперь я тут, а он там.

— И, боюсь, такая мизансцена сохранится надолго, если не случится чуда, — грустно заметила Красильникова. — Ведь, по сути дела, у вас на него ничего нет.

— Ничего, — кивнула Клавдия. — А чудес не бывает.

— Чудеса бывают, — сказала Красильникова задумчиво, — но не у нас. Вернее, у нас они тоже случаются, но злые, очень злые чудеса.

Так и не заметили, что наступил вечер, а это автоматически означало, что пришло время ужина.

На этот раз Клавдия все съела подчистую.

— Прогресс, — улыбнулась Красильникова. — У других на адаптацию уходят недели. Но вы, вероятно, оптимистка.

— Жизнь продолжается, — сказала Клавдия. — Извините за банальность.

— А вы заметили, что самые главные мысли уже давно стали банальными?

В десять легли спать.

Клавдия думала, что мысли ее замучают. Что она будет ворочаться и вздыхать, что сон придет тонкий и нервный. Ничего подобного. Только легла на жесткую койку, как все куда-то поплыло, растаяло и обволокло теплотой.

Приснился Федор.

Почему-то они собирались в гости.

Федор за всю свою жизнь так и не научился повязывать галстук. Это было святой обязанностью Клавдии. Но обязанность эта была мучительной. Единственное украшение Федор выбирал придирчиво и даже капризно. Но и не в этом дело. Узел, который вязала Клавдия, не нравился Федору по определению. То он был слишком узок, то слишком широк, то кособокий, то невозможно симметричный. Удачно завязанные галстуки Клавдия умоляла Федора не развязывать. Но тот был в этом вопросе какой-то сноб. Он требовал, чтобы галстук был свежезавязанным.

Во сне он выбрал черный галстук, и начались Клавдины мучения. Он все бегал к зеркалу и кричал:

— Ты из меня урода хочешь сделать?!

Наконец ему это надоело, он приладил галстук Клавдии и подвел ее к зеркалу:

— Ну вот, посмотри, посмотри, нравится?

Галстук был холодный и скользкий. Клавдия почему-то хихикала. А Федор злился.

— Прекрати! Ты надо мной издеваешься?

И все теребил галстук у нее на шее.

А Клавдия хохотала все громче и громче, пока Федор не стал говорить:

— Тихо, тихо, тихо… — и стягивал галстук все туже и туже.

Только когда дышать уже было невозможно, Клавдия вскрикнула и открыла глаза.

— Тихо, тихо, тихо, — просила ее Красильникова шепотом.

Клавдия попыталась дернуться, но та коленями наступила на ее руки. И все стягивала и стягивала что-то холодное и скользкое на ее шее.

— Не дергайся, девочка, — просила она, — тихо.

Клавдия не могла закричать, она только била ногами по койке, чувствуя, что легкие сейчас взорвутся.

Уже черные и красные круги попеременно поплыли перед глазами, уже она захрипела, когда что-то громко щелкнуло, и захват на ее шее ослаб.

Клавдия хотела просто выдохнуть, а получилось, что выхаркнула из себя весь ужин прямо в лицо актрисе.

Та непроизвольно отшатнулась, и этого Клавдии было достаточно. Она головой ударила Красильникову в подбородок, та охнула и свалилась на пол.

Клавдия с трудом поднялась на ноги, колени противно дрожали, она не устояла, опустилась на четвереньки.

Так и доползла до двери, перевалившись через мычащую на полу актрису.

Она стучала недолго.

Когда выводной распахнул дверь, Клавдия выпала в коридор.

И дальше — темнота…