Октавия

Глава пятая

К вечеру пятницы я была бронзовой от загара и готовой к действиям. Поразмыслив, я поняла, что Ксандр был прав: мне следовало взять курс на примирение с Гарэтом. Необходимо расположить его к себе. В пять тридцать я уже ждала его с тремя набитыми чемоданами. Я надела дико дорогой блейзер в розовую и белую Полоску, под которым ничего не было, белые брюки и вишневые ботинки. Конечно и блейзер, и ботинки были не для такой жары, но я полагала, что в машине не успею запариться. Я была очень довольна своим видом.

Время шло. Часы показывали шесть, полседьмого, без четверти семь. Я испытывала противоречивые чувства. С одной стороны — злость, подозревая, что Гарэт мог вести себя так преднамеренно, с другой — беспокойство, что он мог потерять мой адрес.

В половине восьмого прорезался телефон.

— Это Аннабел Смит, — раздался хрипловатый голос. — Я звоню по поручению мистера Ллевелина.

— Куда он, черт возьми, пропал? — раздраженно спросила я.

— Боюсь, заседание с его участием задерживается дольше, чем предполагалось. Не могли бы вы поймать такси и добраться сюда? Наш адрес: Ллевелин-хаус, улица Грейт Ситон. Я встречу вас внизу и возмещу расходы на такси.

О, ненавистный мне, ужасный, проклятый тип! Черт, ну почему надо было так случиться, что я разбила свою машину? Вызвать такси по телефону мне не удалось: не оказалось ни одной свободной машины. Заказы на такси-малолитражки на ближайший час тоже не принимали.

От жары начал плавиться мой макияж. Нешуточное дело — перетащить три чемодана на улицу и полчаса ловить такси. Я умирала от жары в своем блейзере и новых ботинках. К тому времени, как я добралась до Ллевелин-хауса, меня трясло от злости. Миссис Смит уже поджидала меня. От нее, одетой во что-то зеленое, исходила прохлада, как от джина со льдом и лимоном.

— Поднимайтесь. Вы, наверное, замучились. Ваш багаж переложат в машину мистера Ллевелина. Какая прекрасная погода для речной прогулки! — говорила она, пока мы поднимались в лифте на пятнадцатый этаж. У меня было такое чувство, что возникшая ситуация ее очень забавляет.

Меня ввели в ультрасовременный офис. Вдоль стен, украшенных неплохими полотнами современных художников, размещались кожаные кресла с хромированными ножками. Одна стена была уставлена книжными полками, противоположную занимало огромное, во всю стену окно, из которого открывалась широкоэкранная, как в кино, панорама города с видом на Сейнт Пол. Неужели кто-нибудь в состоянии работать в такой комнате? Гарэт, очевидно, был из их числа. Он сидел, развалившись, за огромным, покрытым черной кожей, столом с неизменной телефонной трубкой в руке и что-то говорил на чудовищном французском языке.

Усмехнувшись, он ткнул какой-то бумажкой в сторону одного из кресел. Не обращая никакого внимания на его жест, я подошла к окну. По Флит-стрит ползли совершенно игрушечные автобусы.

С подносом в руках появилась миссис Смит.

— Хотите что-нибудь выпить?

Мне противно было прикасаться к чему-либо, имеющему отношение к Гарэту, но пить хотелось нестерпимо.

— Пожалуйста, джин с тоником.

Она сделала мне коктейль со льдом и лимоном и напила большой бокал виски для Гарэта.

Он положил трубку и улыбнулся мне.

— Привет, прелесть! Очень сожалею, что все тебе испортил. — В голосе его не было и намека на раскаяние. — Выглядишь потрясающе. Тебя увидеть — все равно, что провести день на свежем воздухе.

— Я ждала почти три часа, — прорвано меня. — Мы едем или нет, в конце концов?

Не выпуская бокала с виски из рук, он направился к двери.

— Сначала я приму душ. Чувствуй себя, как дома.

Миссис Смит принесла мне кипу журналов. Я начала со злостью их листать, не понимая ни слова.

Было уже девять часов, когда он, наконец, изволил появиться, в джинсах и красной рубашке, еще больше, чем всегда, похожий на шофера грузовика. Когда мы выходили, он нежно поцеловал миссис Смит.

— Я смотрю, ты прекрасно совмещаешь приятное с полезным, — резко сказала я, когда мы спускались в лифте.

— Естественно. Я что, по-твоему, должен целый день уныло любоваться какой-нибудь толстухой? Какой милый на тебе блейзер! Готовилась к поездке в Хенли?

— Этот? Да он старый, как мир.

Будь я проклята, если сознаюсь, что купила его только сегодня утром.

Он протянул руку мне за спину и что-то оторвал от воротника.

— Не прикасайся ко мне, — зашипела я.

Он протянул мне ценник с обозначенной на нем суммой в сто фунтов.

— Если это квитанция химчистки, дорогая, боюсь, что тебя ограбили.

Я разозлилась на себя, почувствовав, что краснею.

На улице нас ждала самая пошлая машина, которую только можно было вообразить: огромный открытый «кадиллак» переливчато-синего цвета. Странно еще, что с зеркала переднего вида не свисали какие-нибудь песики.

Должна признать, что водителем он был классным. Он виртуозно провел такую огромную махину по забитым улицам в считанные минуты. Вскоре мы уже выехали из города и катили по шоссе в сторону Оксфорда.

Солнце село, окрасив клочья облаков на западе в розовый цвет. Широкие лучи света угасали. Все это напоминало какую-то библейскую картину. Если сегодня Бог вершит там, наверху, правосудие, надеюсь, он воздаст Гарэту по заслугам. Ну а мне, в то же самое время, он мог бы и даровать Джереми.

Стрелка спидометра приблизилась к ста милям.

— Когда тебе станет страшно, скажи, — проговорил Гарэт, — я поеду еще быстрее.

Я с каменным лицом смотрела вперед.

— Хватит тебе, прелесть. Кончай дуться! Поскольку нам предстоит провести вместе уик-энд, мы могли бы заключить перемирие.

— Почему ты помешал мне уехать раньше?

— Потому, что не мог устоять перед соблазном позлить тебя. Ладно. Я угощу тебя сейчас отличным ужином.

— Не хочу никакого ужина.

— Как хочешь. Тогда можешь посмотреть, как ем я.

Он свернул к отелю в сторону от дороги на Хенли.

Совершенно очевидно, это был очень дорогой отель. Повсюду сновали угодливые официанты, в меню не были проставлены цены. Я вдруг осознала, что целый день ничего не ела, и почувствована, как у меня потекли слюнки.

Глядя на меня, Гарэт усмехнулся.

— Давай, присоединяйся.

— Пожалуй! — ответила я.

Вынуждена признать, что кухня была отличной.

— Люблю вкусно поесть, — сказал он.

— Заметно, — ответила я, взглянув на его живот.

Он захохотал.

— Подозреваю, что тебе нравятся субтильные узкобедрые юнцы. Но, как однажды сказал Фредди Труман: «Чтобы вбить большой гвоздь, требуется и большой молоток».

— Не будь таким противным, — остановила я его.

Он совершенно не умел вести себя за столом. Ел он очень быстро, умудряясь при этом не переставая говорить. Сейчас он втягивал соус, поглощая устрицы и производя такой шум, который может сравниться разве что с шумом воды, вытекающей из ванны. Боже, как же жарко было в ресторане, я совершенно взмокла. Но не могла же я снять блейзер!

— Вчера я обедал с Джереми, — сказал Гарэт, вытирая жирный подбородок.

— Как это ты нашел для этого время?

— Я всегда нахожу время для важных дел. Кажется, я нашел для них квартиру.

— Очень мило с твоей стороны. И где?

— На Кенсингтон, прямо за углом от меня.

— Разве они могут себе это позволить? У Джереми нет таких денег.

— У Гасси есть. Она собирается купить этот дом.

— Джереми не согласится на это.

— Согласится. Я убедил его в том, что это очень разумно. Они могут сдать нижний этаж, что позволит им выплатить ссуду, а это значит, что они смогут пожениться в следующем месяце, вместо того, чтобы ждать до ноября.

Его лицо приняло отстраненное выражение. Так затихает вулкан после того, как стер с лица земли целые поселки. Я готова была убить его, но мне приходилось сдерживаться, чтобы не выдать себя.

— Они, наверное, вне себя от радости, — сказала я.

— Конечно. Думаю, что Гасси попросит тебя быть подружкой невесты.

От злости я не могла произнести ни слова. К счастью, тут к нам подошла хорошенькая официантка.

— Все в порядке, сэр? — улыбнулась она, глядя на него с обожанием.

— Просто чудесно.

Он окинул ее таким взглядом, что я разозлилась еще больше.

— Сколько нам еще осталось ехать? — спросила я, когда мы сели в машину.

— Миль двадцать-тридцать. Не больше.

Звезды теперь сияли со средиземноморским великолепием. Сладко пахло свежескошенным сеном. Легкокрылые мотыльки крутились в ярком свете фар, не в силах вырваться из плена. Воздух, казавшийся прохладным, когда мы неслись на большой скорости, снова становился горячим, как только Гарэт придерживал машину на поворотах. Мы въехали на эстакаду Ридминстера.

— Посмотри, — сказал Гарэт, показывая вверх.

На огромном ярко освещенном плакате было выведено слово «Ллевелинс».

— Ты? — удивленно спросила я.

— Я. В один прекрасный день я стану более знаменитым, чем Тейлор Вудроу.

— Ты меня удивляешь. Зачем же тебе работать? У тебя уже и так куча денег. Неужели тебе этого недостаточно?

— Прелесть моя, у тебя, наверное, что-то не в порядке с головой. Разве ты не стремишься выиграть в любой игре?

— Для тебя так важен выигрыш?

— Безусловно. Почему бы не иметь Роллс-Ройс и приличный дом в Лондоне, и виллу во Франции? А если добавить к этому еще и парочку хороших картин, скаковых лошадей да яхту в Средиземном море — вы просто молодец!

— Значит, для тебя так важны все эти атрибуты шикарной жизни?

— И для тебя тоже, — сказал Гарэт. — Тебе больше, чем кому бы то ни было, важно чувствовать себя сибариткой, иметь воздыхателей, которые бы водили тебя по роскошным ресторанам, дарили меха и отправляли самолетом на модные курорты. Ты никогда не решишься связать свою жизнь с человеком несостоятельным.

Я открыла рот, чтобы возразить, но он не дал мне и слова вставить.

— Джереми такой же, как ты. Ему повезло, что он женится на Гас, у которой есть деньги.

— Джереми может сам заработать на жизнь писательским трудом, — поспешно сказала я.

— Чепуха! Какой из него писатель! Держу пари, что ты не поняла ни слова в этих его поэмах, от которых ты, по твоим словам, без ума. И знаешь почему? Потому что в них нечего понимать.

— Я думаю, ты говоришь это из зависти к его таланту, — со злостью сказала я.

— Не надо быть такой неискренней, милая. В его синих глазах значительно больше поэзии, чем в его стихах.

— А мне казалось, что ты его друг.

— Да, конечно. Но предпочитаю сделать для него что-нибудь конкретное, например, найти жилье, вместо того, чтобы проливать слезы умиления над его «поэзией».

От возмущения я не могла произнести ни слова.

— Мы будем на месте через десять минут, — сказал Гарэт.

Я начала подкрашиваться.

Он включил свет в машине, чтобы мне было лучше видно, а потом сказал: «Поосторожней с боевой раскраской!»

— Почему? — спросила я, подрисовывая соблазнительный изгиб на нижней губе.

— Потому что Джереми принадлежит Гасси.

— И?

— А ты едешь с единственной целью — оторвать его от нее.

— Не понимаю, о чем ты говоришь.

— О, нет. Прекрасно понимаешь. Чего стоит этот спектакль, который вы оба недавно разыгрывали, не общаясь друг с другом, если кто-нибудь находился поблизости и бросаясь друг к другу, как только оставались одни. Я же слышат: «О, дорогой, нам придется контролировать себя».

Он мастерски скопировал мой голос.

— Гасси — моя давнишняя подруга, — сказала я спокойно.

— В этом-то и проблема. Ты ей завидуешь.

— Завидую? Я? Гасси? Ты, наверное, шутишь.

— Завидуешь, потому что, несмотря на твою внешность, ее все любят больше, чем тебя.

— Не правда, — сказала я, стиснув зубы. — Гасси моя подруга, и меня совершенно не интересует Джереми.

— Ну и прекрасно, — примирительно заметил Гарэт. — И продолжай в том же духе. Вот мы и приехали!

Он свернул с дороги в длинную тенистую аллею. Сжав кулаки, я пыталась сдержать подступившую злость. «Спокойно, — говорила я сама себе, — Джереми без ума от тебя, а Гарэт просто проверяет твою реакцию». Гарэт потянулся.

— Какая превосходная перспектива: целых три дня для сна, секса и солнца!

— Что касается секса, на меня можешь не рассчитывать.

— Вот уж и не собирался.

Как раз в то самое время, как я готова была к сокрушительному ответу, мы выскочили из аллеи и оказались почти у самой кромки воды. Небо было похоже теперь на усыпанное звездами знамя. На воде чернели корпуса яхт. Вдали смутно вырисовывались очертания мрачных остроконечных башен Оксфорда.

С ближайшей яхты к нам навстречу спешил Джереми. Никогда и никому в жизни я так не радовалась. Мне хотелось броситься со слезами к нему на грудь.

— Привет! — сказал он. — Нормально доехали? Я помогу с чемоданами.

— Мне ужасно неудобно, что мы так задержались, — сказала я.

— Ничего страшного. Гарэт звонил днем и предупредил, чтобы мы не ждали вас раньше полуночи.

Свет фар выхватил из темноты яхту. Ярко-красная, она, как цыганская кибитка, была разрисована голубым, желтым и зеленым. Латунные детали сверкали. За окнами салона пламенели алые занавески. Золотыми буквами, окаймленными голубым, было выведено ее название: «ЛЕДИ ГРИЗЕЛЬДА».

— Хороша! — воскликнула я.

Помогая мне подниматься по трапу, Джереми не только не сжал мою руку, но и не прореагировал на мой шепот о том, как я рада снова его видеть.

Гасси была на кухне. В старых джинсах и в замазанной машинным маслом блузе. Я вдруг подумала, что, должно быть, выгляжу очень глупо со своими тремя чемоданами.

— Тави! — воскликнула она, обняв меня, — как здорово! Хорошо добрались?

— Да, чудесно, — солгала я, высвобождаясь из ее объятий. Не хватало еще, чтобы мой новый блейзер украсился масляными пятнами.

— Ты, наверное, устала. Иди, взгляни на свою каюту, а потом я тебе налью чего-нибудь.

Мы прошли через каюту, в которой было две койки.

— Здесь располагаемся мы с Джереми, — сказала она и распахнула дверь в соседнюю. — А здесь вы с Гарэтом.

«О, Господи, — подумала я, — придется провести весь уик-энд, отражая его атаки».

Наши чемоданы уже стояли на одной койке. В стеклянную банку из-под джема Гасси успела поставить букет таволги, лютиков и увядшего шиповника.

— Туалет и умывальник рядом за дверью. Боюсь, что они несколько примитивны. А дальше — салон, — сказала она. — Приходи, когда будешь готова.

Я ополоснулась и подправила макияж. Я нашла всех в салоне, у портативного телевизора.

— Взгляни на любимую игрушку Гарэта, — сказала Гасси.

— Человек двадцатого века, — произнесла я и посмотрела на Джереми. Он тут же отвел глаза.

— Напить тебе? — спросила Гасси.

— Я налью, — отозвался Гарэт, доставая из углового шкафчика стакан и наполняя его вином.

— Здесь просто роскошно, — заметила я, разглядывая керосиновые лампы, деревянные панели и сверкающую латунь.

— И очень возбуждающе, — одобрительно добавил Гарэт. — Мы с Октавией будем просыпаться на заре, чтобы заняться Ф.П.

— Физической подготовкой? — изумленно спросила Гасси. — По-моему, это не совсем то, чем предполагала заниматься на природе Октавия.

— Некоторые называют это «заниматься любовью», — сказал Гарэт.

Он поднял свой стакан, нахально разглядывая меня. У Гасси все это вызвало приступ смеха.

— Перестань задираться, Гарэт. Бедная Тави теперь не знает, ехать ей или оставаться.

— Конечно, ехать, — сказал Гарэт.

— Я слышала, вы нашли дом, — обратилась я к Джереми. — Я так рада за вас.

Он поднял на мгновенье глаза, и наши взгляды встретились. Он тут же отвел взгляд. Желваки заходили на его щеках. Он явно волновался.

— Да. Хорошо, правда?

— Хорошо? — воскликнула Гасси. — Да это просто великолепно. Большинство людей годами решает эту проблему, Гарэт уладил все с залогом и всего за несколько дней нашел нам идеальное место. Ты должна прийти посмотреть и помочь мне подобрать занавески и ковры, Тави. Я такая неумеха!

Они пустились в разговоры о доме и свадебных приготовлениях. В конце концов я не выдержала.

— Никто не возражает, если я пойду спать? — спросила я.

— Конечно, нет, — ответила Гасси. — Я пойду проверю, все ли в порядке.

— Скоро увидимся, — отозвался Гарэт.

— Без сомнения, — ответила я и повернулась к Джереми. — Спокойной ночи! Я рада, что оказалась здесь.

На секунду я почувствовала удовлетворение, заметив, что в его взгляде промелькнуло страдание, но тут же лицо его стало непроницаемым.

— Спокойной ночи, хорошего сна, — сказал он.

В моей каюте Гасси взбивала подушки.

— Хорошо, что Гарэт позвонил Джереми и предупредил, что вы опоздаете, а то вы бы застали ужасный кавардак. Мы с Джереми провели все послеобеденное время в постели, — посмеиваясь, доверительно сообщила Гасси. — Надеюсь, ты ничего не имеешь против того, что вы с Гарэтом будете в одной каюте? Я уверена, что он не станет домогаться тебя до тех пор, пока ты сама этого не захочешь.

— Что ты имеешь в виду? — рассердилась я.

— Ну, — извиняющимся тоном, запинаясь, произнесла она, — я имею в виду… я думала… может быть ты не будешь против, если находишь его привлекательным.

— Не нахожу, — отрезала я.

— О, Господи!

Она изменилась в лице. Поняв, что это неудачный ход, я поправилась:

— Он мне очень нравится, но не в этом смысле.

Оставшись одна, я не могла оправиться от шока. Что же эта змея, Гарэт, сказал такого Джереми, что тот так изменился? Сделал он это злонамеренно или потому, что сам имеет на меня виды? Уже надев ночную рубашку (облегающая, из шелка абрикосового цвета, по иронии судьбы предназначенная для того, чтобы воспламенить Джереми), я с ужасом обнаружила, что забыла свое снотворное. В том состоянии, в котором я находилась, мне вряд ли удастся заснуть без таблеток. Я поставила свои чемоданы на пол, залезла на верхнюю полку и улеглась там, напряженная и дрожащая, готовая к неизбежному отражению штурма, когда Гарэт придет спать. Однако я ничего не услышала, кроме доносящихся из соседней каюты взрывов смеха.

Прошел час. Послышались шумные возгласы: «Спокойной ночи!». Они явно собирались спать. Потом наступила тишина, нарушаемая лишь плеском воды о борт яхты.

Дверь открылась, и в каюту тихо проскользнул Гарэт. Надеясь, что он не услышит, как бьется от ужаса мое сердце, я старалась дышать медленно и ровно.

— Люди, спящие по-настоящему, дышат, как правило, гораздо быстрее, — раздался вкрадчивый валлийский голос.

Тут, к своему изумлению, я услышала, как он укладывается на нижней койке. Наверное, хочет усыпить мою бдительность. После того, как я, замерев, пролежала минут десять, мой страх перешел в ярость. Я не могла ошибиться: с нижней полки доносилось легкое похрапывание.

Так я и лежала, снедаемая яростью, пока не поняла, что бессмысленно ввергать себя в это состояние. Видимо, пока что целью Гарэта было помешать развитию романтических отношений. Но, если он только попытается делать какие-нибудь гадости, то получит такой отпор, какого никогда не встречал. Он меня еще не знает! Что бы он там не наговорил про меня Джереми — что я — пропащая, тунеядка, оппортунистка и прочее — ничего не изменит. Джереми слишком влюблен в меня, чтобы поверить в это.

Обстоятельства работали на меня. Эта жара, да три дня вынужденного близкого общения должны сделать свое дело. Выдержка должна изменить Джереми. От меня требовалось только великолепно выглядеть и ждать. Festina lente[1]. Но как же мне удастся выглядеть хорошо, если я не могу спать? Я решила подняться на палубу и слегка остыть при луне. Но, хотя Гарэт и храпел сейчас, как сторожевой пес, меня охватил страх, что, как только я сползу со своей койки, он протянет руку и схватит меня за коленку. Почему, ну почему я забыла свое снотворное? Потянулись долгие часы, и лишь, когда туманный рассвет забрезжил за стеклом иллюминатора, мне, наконец, удалось уснуть.