Олигарх 2

Глава 21

Нам надо было спешить, пока всё нам благоприятствует, сухо, достаточно тепло, спокойное море, ни одной не нужной встречи, но на дворе сейчас январь и дни достаточно короткие. А ночи здесь бывают не предсказуемые и может внезапно начаться какая-нибудь буря и даже пойти снег и прийти минусовые температуры.

До крепости было рукой подать, но шли мы целый час и когда подошли к крепости сразу поняли, что нас тут ждут.

Но турки ждали нападения с юга. Там они выставили свои посты и мы увидели даже две небольшие пушки. Дорога была прикрыта так грамотно, что прорваться по ней с нашими силами было не реально. Я сразу же подумал, что турки так насторожились после побега грека, но Андреас успокоил меня.

— Нет, этого не может быть. Я убежал через секретную бухту, а другим путем оттуда незаметно было не уйти. А такие посты они всегда выставляют всегда привозят важных пленников.

Фортуна сегодня явно была нашей подругой. Андреас только закончил говорить как из крепости выехала кавалькада всадников и быстро направилась на юг. Следом почти бегом отправились и большинство солдат с постов южнее крепости, пушки вообще остались без присмотра. Иван Васильевич успел пересчитать всех, кто покинул крепость, около тридцати конных, а всего почти сотня.

С севера был только один пост, если это можно было так назвать, возле небольшого костра, сидя с обнимку с ружьем, дремал всего один турок, да на полуразрушенных стенах иногда кто-то показывался.

Подождав полчаса, мы начали действовать. Корсиканец Паскуале взялся обезвредить дремлющего часового, ума для этого большого не надо. Но есть маленькая загвоздочка, к нему надо незаметно подойти.

За полчаса ожидания на стенах часовой показался только один раз и это давало нам шанс подойти к ним вплотную, если конечно Паскуале справится со своей задачей.

Паскуале справился, он подобрался к соне почти вплотную и затаился а какой-то каменной ложбинке. Корсиканец рассказывал, что в детстве получил прозвище змея, за свою способность бесшумно и незаметно двигаться среди камней или в траве. В свои тридцать пять он сохранил юношескую ловкость и подвижность и без труда подобрался к турку.

Когда на стенах в очередной раз мелькнула тень, мы начали действовать.

Паскуале уложил часового и устремился к стене. Всем остальным бежать надо было метров двести и мы быстро их преодолели. Сказать, что это мы сделали бесшумно можно было только с большой натяжкой, но на мой взгляд вполне приемлемо.

С нашей стороны ворот не было, одни единственные они были с южной стороны и Иван Васильевич с пятью моряками осторожно пошли к ним вдоль стены.

Паскуале быстро поднялся на стену и скинул две веревочные лестницы. Глядя как он ловко это делает, я подумал о меткости его детского прозвища. Подняться на стену по веревочной лестнице для моряка раз плюнуть, а вот Ланжерону, моим мужикам и естественно мне, пришлось труднее.

Мы с Петром поднимались последними, правда внизу осталось еще двое, им предстояла важнейшая миссия, подать на стены нужный инструмент.

Со слов Андреаса турки не очень опасались своих пленников, особенно греков. Бежать по большому счету было не куда, вокруг были только турецкие селения, а скрыться без помощи местных здесь невозможно. Уйти морем тоже нельзя, про секретную бухту знал только он, да и то его побег был чудом.

Но русских пленных турки все-таки опасались и у каждого на ногах были кандалы с гирей на тонкой, но крепкой цепи. Это украшение еще предстояло снять и среди нас были корабельные кузнецы с «Геркулеса» и корвета со своим инструментом. Вот его-то и надо будет поднять.

Когда я поднялся на стену все уже было кончено, четыре десятка турок взяли как говорится тепленькими, большинство из них спали на каких-то циновках возле нескольких очагов с раскаленными углями, накрывшись каким-то тряпьем. Псевдочасовой на воротах тоже дремал и снять его труда тоже не составило.

Сопротивление попытался оказать только один турок, единственный чисто и добротно одетый, остальные были как оборванцы. Он пытался брыкаться и визжал, как поросенок, поэтому его связали и заткнули ему кляп. Без сомнений это был турецкий начальник.

— Ваша светлость, офицеров нет, моряки наши есть, но только нижние чины, — ко мне сразу же подбежал один из моряков корвета.

— Давайте снимайте цепи, а этого, — я показал на связанного турка, — тащите сюда.

— Ваша светлость, разрешите мы с Джузеппе с ним поговорим? — Ланжерон успел подружиться с итальянцем и они вдвоем держали связанного пленного. — Он нам через пару минут всё расскажет.

Я, соглашаясь, махнул рукой и огляделся.

Пленных турки как скот держали в загонах. У русских было какое-то тряпье, а вот греки довольствовались старой полусгнившей соломой.

Русских пленных было девятнадцать, худые, грязные и изнеможденные. Двое уже не могли стоять, все кашляли. У многих были старые незаживающие раны. Греков было человек пятьдесят.

Мешки с инструментами были уже подняты и кузнецы готовились приступить к работе. Пленные похоже еще не осознали происшедшее и только услышав русскую речь, один из пленных моряков прохрипел:

— Братцы, наши пришли, пришли соколики.

Ланжерон выхватил шпагу и приставил её к груди пленного турка, а Джузеппе начал что-то ему говорить.

Наш контрабандист похоже был очень убедителен. Турок сменился с лица и начал что-то быстро говорить, треся головой. Анри тут же побежал ко мне.

— Ваша светлость, вон в той развалюхе, — француз показал на какие-то полуразвалины в дальнем углу крепости, — есть подвал, офицеры там.

Пленные русские офицеры действительно оказались в подвале этого полуразрушенного здания. Это был собственно не подвал, а выложенная камнем достаточно глубокая и просторная яма, закрытая сверху решеткой. Офицеров оказалось шесть человек. Двое из них были моряками и к моей огромной радости одним из них оказался Николай.

В каменном мешке узники оказались три дня назад, до этого четверых офицеров держали вместе со всеми русскими пленными. Несколько часов назад турки привезли пополнение: двух армейских офицеров, драгунского поручика и пехотного капитана. Оба были сильно избиты, особенно капитан, бедолага с трудом стоял на ногах. Железа на ногах офицеров не было.

Состояние Николая было самое плачевное, мало того, что он был как другие узники худой и изможденный, у него еще и нагноилась рана правого бедра и он не мог уже даже стоять.

Но меня Николай узнал сразу еще по голосу и позвал когда мы начали обыскивать развалины здания в поисках этого подвала. Благодаря этому мы их нашли почти сразу.

Сигнальную ракету Иван Васильевич выпустил как только мы начали атаку на турецкую охрану и когда наших офицеров выводили из развалюхи с моря раздался оглушительный залп карронад, а следом буквально через пар минут одиночные выстрелы трехфунтовых пушек. У меня сразу отлегло, наш бриг зашел в бухту и расчищает для нас пути отхода.

Иван Васильевич оказался хорошим командиром. Наших людей он разбил на несколько групп, все, как говорится знали свой маневр и были заняты делом.

Пленные турки бегали как угорелые выполняя наши указания. Десяток моряков с корвета под руководством самого Ивана Васильевича готовились к обороне. Десяток турок тащили на себе две скорее всего старые пушки. Я в этой допотопной артиллерии не силен, но то, что пушки времен Очакова и покорения Крыма понял сразу же.

Тем не менее наш командир принял решение поставить их у ворот крепости, максимально замаскировав. Грохот карронад слышен на всю округу и вопрос времени когда сюда пожалуют другие турки.

Другая команда под командой Паскуале занималась освобождением русских пленных и подготовкой к отходу. Реально кое-как могут передвигаться только освобожденные полсотни греков, а вот из двадцати пяти освобожденных русских самостоятельно до моря дойдет в лучшем случае половина, да и то со скоростью черепахи.

Но возле ворот стояло десятка полтора турецких телег разной степени разбитости, не знаю как их правильно называть, по мне телега она и есть телега, даже с каким-то и национальными вариациями. В крепости был десяток лошадей и Паскуале со своими людьми запрягали их в телеги и помогали бывшим пленникам рассаживаться на них.

Самая многочисленная команда под руководством нашего боцмана Порфирия разбирала стену выходящую к морю. На ней был большой пролом, просто зашитый двумя слоями дерева и его можно было быстро разобрать. Для этого и было привлечено большинство пленных турок.

Артиллерийская пальба и далекий треск ружей прекратился и со стороны моря взлетела сигнальная ракета. Это был сигнал нам, что путь отхода свободен. Мы тут же запустили ответную ракету.

Пролом был свободен и первая телега или арба смогла в него протиснуться. На неё погрузили тех, кто железно не сможет идти сам, в их числе был и Николай.

В этот момент я услышал встревоженный крик одного из моряков с корвета из команды Ивана Васильевича.

— Ваша светлость!

Я повернулся на крик. От ворот мне махали Иван Васильевич и Анри. Я сразу же подумал, что на дороге показались турки.

К сожалению так и оказалось. По дороге к крепости мчался конный отряд, покинувший крепость на наших глазах и мне показалось, что он более многочисленный.

Эту ситуацию мы с Иваном Васильевичем обсуждали и в тот момент когда позвали меня, прозвучал сигнал боцманской дудки. И опять все наши люди оказались на высоте и каждый выполнил свой маневр.

К сожалению Иван Васильевич не успел изготовить к стрельбе трофейные пушки и рассчитывать сейчас можно было только на ружейный огонь и наше искусство сабельного боя. Я очень рассчитывал, что занятия с Анри не прошли даром и все мои люди окажутся на высоте, да и постоянные спаринги во время похода на мой взгляд должны были подтянуть подготовку и всех остальных.

Турок было несколько поболее того, как они покинули крепость, Иван Васильевич оценил их численность в шестьдесят всадников.

То, что это тот же отряд, мы не сомневались. Два ярко одетых турка, один впереди, а другой сзади были очень заметны. У меня они почему-то вызвали ассоциации с китайскими селезнями, этих уток еще зовут утки — мандаринки. Правда у мандаринок нет никакого хохолка на голове, а у некоторые турков на головах были башлыки, огромные разноцветные шапки упраздненных недавно янычаров.

Вооружены турки были слабовато, ружья были только у некоторых и не было пистолетов. А вот холодное оружие было на любой вкус: сабли, ятаганы, палаши, кинжалы и даже европейские шпаги. Холодное оружие у турок было обнажено, а вот ружья были в седельных ружейных чехлах и это на мой взгляд давало нам преимущество, мы успеем дать хороший залп, не рискуя попасть под турецкие пули, а турки в своей массе были искусными стрелками.

За пару минут мы перегруппировались и изготовились к бою. Эвакуацией освобожденных остался руководить Порфирий. У него в распоряжении был десяток наших и все пленные турки. Нам на подмогу уже бежало еще два десятка из только что высадившихся с брига и успевших разгромить турецкий пост на берегу. Этим десантом командовал лейтенант Леонов.

Подход подкрепления явно не был лишним, неизвестно как сложиться бой и какие еще силы могут подойти к туркам.

Мы, не в пример туркам, хорошо вооружены именно огнестрельным оружием, причем не просто огнестрельным, а на мой взгляд лучшим в настоящее время.

Федор в очередной раз проявил себя во всем блеске, обеспечив нас двумя образцами великолепного оружия.

Адмирал как-то предложил Федору испытать две винтовки, американскую системы системы Джона Холла и уже раритетную винтовку Патрика Фергюсона.

Я как-то в разговоре обмолвился, что неплохо бы обзавестись новейшими образцами стрелкового оружия и адмирал воспринял это как руководство к действию.

Кто его консультировал и какими путями он приобрел эти винтовки, осталось тайной. И если с винтовкой Холла все было более-менее понятно, она вообще-то уже в достаточных количествах пару лет выпускалась в США, то вот как в его руку попала винтовка Фергюсона была загадка.

Оказывается эта казнозарядная винтовка 65-го калибра появилась пятьдесят лет назад. Её создал майор британской армии Патрик Фергюсон на основе более ранней французской системы Сакса. Винтовка успешно применялась майором во время американской войны за независимость и была без сомнения лучшим образецом стрелкового оружия своего времени.

Но гениальный оружейник погиб и его винтовку забыли, причем только по одной причине: косности и тупорылости английской армейской верхушки. А ведь эта винтовка могла бы вполне изменить ход войны. Ведь за пару дней до своей гибели, майор вполне мог бы подстрелить самого Вашингтона. Но это было бы не по-джентльменски выстрелить офицеру в спину.

Адмирал раскопал целых восемь винтовок Фергюсона, его дневник и техническую документацию на неё.

Федор сумел оценить обе винтовки и на свой страх и риск решил купил партию из двух сотен винтовок Холла и винтовки Фергюсона с его бумагами. Получить мою санкцию на такое дело у него не было ни времени, ни возможности.

Но его опасения были напрасными. Мы с Иваном Васильевичем были в восторге от такого приобретения и в Криткий поход отправились вооруженные винтовками Холла. С Фергюсоном я решил разобраться после возвращения.

Пока мы шли по Средиземному морю, Иван Васильевич неустанно обучал всех стрелковому делу, а я, начав тренировки в Англии, продолжил свои занятия в плавании и без ложной скромности мог сказать, что добился просто феноменальных результатов. На расстоянии ста метров, а больше в плавании никак не получалось, я попадал в мишень размером в сантиметр. Возможно я мог бы попасть и в меньшую мишень, но для этого надо было её просто видеть.

В Англии мы успели провести испытание и на эффективную дальность стрельбы, у всех неплохо получилось на полверсты, а у меня элементарно получалось и на версту.

Скорострельность тоже была неплохая, абсолютно все укладывались в пять выстрелов в минуту, а я иногда умудрялся делать и по десять. Так что я рассчитывал в первую очередь на наше огневое преимущество и не ошибся.

Подпустив турок на триста метров, мы дали прицельный залп из сорока винтовок. Пленный главный турок, посмотрев в подзорную трубу сказал, «китайский селезень» сзади это местный паша, который тут всем заправляет, а впереди мчится его племянник, сейчас он правая рука паши.

Подстрелить пашу было заманчиво, но попробовав прицелиться, я почувствовал какой-то дискомфорт и выбрал синицу в руках — племянника.

Наш залп произвел опустошение в турецких рядах, не меньше десятка были убиты или получили тяжелые ранения, а полтора десятка оказались на земле, свалившись на скаку с подстрелянных лошадей.

Я оказался красавчиком и племянника паши подстрелил, он на всем скаку вылетил из седла и грохнул на камни.

Вывести из строя первым залпом почти половину всадников противника это очень круто и почти все турки стали разворачиваться, только пятеро очень упертых продолжали лететь на нас.

Я успел перезарядиться быстрее всех и прицелившись метров с тридцати подстрелил самого шустрого, обернувшись, я схватил винтовку у Ивана Васильевича и навскидку свалил еще одного.

Еще одного шустряка подстрелил кто-то еще, а двое сумели уйти.

Минут через двадцать Порфирий подал сигнал, что все бывшие пленные покинули крепость, а пленных турок он согнал в дальний угол. Я уже хотел предложить начать отход, как из-за поворота дороги, а это было примерно в километре от нас начало выезжать большое количество всадников.

Их было не меньше двухсот и в этот раз часть из них были вооружены ружьями. Раздалась команда и турки понеслись на нас.

После первой атаки я решил, что все закончено, но старый солдат оказался мудрее. Он приказал продолжать заряжать трофейные пушки, подошедшему подкреплению занять позицию и всем готовиться к бою.

Турки так решительно пошли в атаку, что было понятно, что кто-то из них прорвется и сабельного боя, а может быть и рукопашной не избежать. Вдобавок кто-то из турков еще и умудрится выстрелить на скаку, а что они смогут это сделать Иван Васильевич не сомневался. На дворе всего лишь 1828-ой год и среди турок еще много хороших вояк, смелых и ловких. Деградация, когда они превратятся в полнейшее ничтожество, произойдет позже.

На этот раз прицельный залп мы дали с пятиста метров и перешли на беглый. Я открыл огонь вообще с восьмиста метров. Самого пашу я увидел только когда турки приблизились метров на триста и тщательно прицелившись, третьим выстрелом свалил его. Целился я в голову и в точности своего выстрела не сомневался.

Я успел сделать восемь или девять выстрелов, основная масса наших по три-четыре. Метров с пятидесяти Иван Васильевич дал залп из пушек чем-то типа картечи, насколько он был удачным не знаю, но кого-то наверняка свалил.

Перед этой атакой каждый из нас положил перед собой по заряженному пистолету и обнаженные сабли или палаши. У меня и Ивана Васильевича было по два пистолета и палаши.

Как я и предполагал, турки сумели немного пострелять в нас, но мы все были хоть в каком-то укрытии, поэтому потерь от этого почти не было, только две раненых. Но у меня над головой пуля все-таки просвистела.

Ожесточение боя было таким, что несмотря на огромные потери, в том числе и своего паши, десятка три турок сумели прорваться к нашей позиции и завязался сабельно-рукопашный бой.

Я сумел прицельно выстрелить с обеих пистолетов и схватил свой палаш. На меня выскочил здоровенный турок, скорее всего бывший янычар. Саблей он владел очень даже неплохо, и мы сумели несколько раз извлечь из клинков мелодию боя, но затем я подловил его и спокойно уложил своим любимым де Невером.

Быстро оглядевшись, я рубанул с плеча турка бьющегося слева от меня с кем-то из русских моряков. На этом бой закончился, всех прорвавшихся мы изрубили, вся дорога перед крепостью была усыпана убитыми и ранеными турками и лошадьми, какая-то часть турок показывала нам пятки или копыта своих лошадей, а некоторые отползали.

Вот теперь наверное всё, можно смело отходить.

.