Он приближается ко мне как в замедленной съемке. Собираюсь что-то сказать, запротестовать, отшутиться, но он выглядит таким решительным и серьезным, что все возражения вылетают из головы. Я совершенно не контролирую ситуацию.
Хуже того, когда Стас начинает меня целовать, я отвечаю ему так энергично, что еще вопрос, кто тут кому аргументы предъявляет. Мои руки путаются в его волосах, сердце бьется так, что я рискую потерять сознание и самое ужасное, я, не удержавшись, издаю звук. Сама не знаю, что это. Какой-то странный вздох или стон. Господи, я точно маньячка.
Нахлынувшее смущение, заставляет меня отстраниться и, пока Стас, явно не планирующий останавливаться, снова не перехватил инициативу, я нажимаю кнопку и снова привожу лифт в движение.
— Здесь же камера, — шиплю я на тяжело дышащего Стаса. — Как я теперь консьержке в глаза смотреть буду?
— Консьержка за годы работы наверняка еще и не то видела, — смеется он, не разделяя моего смущения. — Что я там сейчас говорил? Что ты можешь думать сколько хочешь? Я, кажется, погорячился. Соглашайся побыстрее, пожалуйста.
Раздается сигнал о прибытии лифта на мой этаж, я подхватываю рюкзак и, ничего не отвечая, гордо марширую к выходу. Когда двери за мной закрываются, я зажимаю рот руками, сдерживая крик то ли ужаса, то ли восторга и, чтобы выплеснуть эту странную энергию, несколько раз подпрыгиваю на месте.
— Маша! Ты уже приехала! — приветствует меня мама, выходящая из квартиры с мусорным мешком в руках. — Чего это ты скачешь?
— Ноги в автобусе затекли, — вру я, чмокаю ее в щеку и на первой космической забегаю домой.
Приняв душ и переодевшись, я решаю разобрать рюкзак и запустить стирку. А это у меня откуда?
Достаю телефон и пишу:
Почему-то у меня твои наушники.
Их Денис одалживал и, наверное, сумки перепутал. Сейчас к тебе спущусь.
Я надеюсь поймать его около лифта и сразу же вернуться домой, но когда я открываю входную дверь, натыкаюсь на вернувшуюся маму.
— Маша, к тебе молодой человек! — улыбается она, как будто всю жизнь этого дня ждала. — Проходите, сейчас чайник поставлю. Меня зовут Анна, а вас?
— Стас, — немного смущаясь, отвечает Самойлов. — Да я буквально на минуту.
— Мы вместе учимся, он наш сосед, зашел за наушниками, — выпаливаю я и сую наушники ему в руки, в надежде побыстрее вытолкать его из квартиры. Но у мамы совершенно другие планы.
— Зачем так торопиться? — игнорируя мои попытки к сопротивлению, мама отодвигает меня плечом от двери. — Мы всегда рады Машиным друзьям. Вы блинчики любите?
— Люблю, — зачем-то соглашается Стас и, вместо того чтобы идти к себе домой, как поступили бы все нормальные люди, проходит за мамой в кухню. Я посылаю Самойлову угрожающий взгляд и провожу пальцем по горлу, от уха до уха, но он только пожимает плечами и невинно улыбается.
На некоторое время мне приходится оставить их вдвоем, потому что мне нужно наконец включить стиральную машинку, а когда возвращаюсь, картина на кухне идиллическая.
Стас сидит за накрытым столом с Бубликом на коленях, пьет чай из большой папиной чашки и явно чувствует себя как дома. Мама заливисто смеется, прижимая руки к груди и смотрит на него с умилением. Когда она успела все это наготовить? Явно не к моему приезду готовилась.
Возмущенно фыркаю и иду наливать себе чай. Он сидит на моем месте и обнимается с моим котом. Как будто, так и надо. Ни стыда, ни совести.
— Я и не знала, что у вас в университете так весело! Ты не рассказывала, что тебя выбрали лидером, — немного обиженно говорит мама.
— Меня и не выбрали, на меня это просто свалили.
— Но она прекрасно справляется! — заверяет Стас. — Руководит нами железной рукой. Все ее очень уважают и немного побаиваются, даже наш самый строгий преподаватель. Она ему усы оторвала.
Пока Стас рассказывает маме про мои замковые похождения, я молча ем. Им и без меня хорошо. Даже коту. Предатель!
Вдоволь насмеявшись, мама уходит к отцу, спросить не хочет ли он что-нибудь поесть. Странно, что он сейчас не спит, наверное, работы так много, что он еще и не ложился.
— Кто такой Олег? — подозрительно спрашивает Стас, уставившись вдруг на мою любимую кружку. — Твой папа?
— Нет, моего папу зовут Андрей.
— А Олег тогда кто?
— Не знаю, — пожимаю я плечами. — Кто-то сильный, щедрый и справедливый. И видимо, любит кемпинги в горах.
Моя кружка часто вызывает у людей вопросы. Она дешевенькая, на ней фотопечать с горным пейзажем и палаткой и на ней так и написано: «Олег. Сильный. Щедрый. Справедливый».
— Да он просто идеал мужчины, — скептически хмыкает Стас.
— Не знаю, наверное, — поскольку Стас явно жаждет подробностей, не охотно поясняю: — Это папе на 23 февраля подарили по ошибке на старой работе. Папа кружкой не пользовался и мне стало ее жаль. Теперь это моя кружка. Дизайн просто жуть, и шрифт дурацкий, но она забавная. И удачу приносит, особенно на экзаменах.
— Так вот почему ты смело идешь сдавать первой!
— Как раз первой я иду сдавать от страха. Но Олег реально работает!
— Мне теперь завидно, — смеется Стас. — На моей кружке нет рисунков. Видимо, я многое теряю.
— Видимо. Ты уже наелся? Не пора ли тебе домой?
— Ты еще не показала мне свою комнату. И твоя мама обещала принести детские альбомы, — протестует Самойлов. Совсем обнаглел.
— Какие еще альбомы? Зачем тебе их смотреть?
— Мне интересно. Носила ли ты скобки. Была ли ты на елке зайчиком или снежинкой. С кем ты ходила на выпускной.
— Не носила, была лисой, не твое дело, — на выпускной я ходила с Женькой. И нечего ему об этом знать. Он-то наверняка ходил с девушкой.
Стас что-то стирает пальцем с моей щеки, наверное, мед, и наклоняется ко мне, тепло улыбаясь.
— А насчет похода в твою комнату, ты не возразила.
Что это еще за выводы? И зачем вообще ему моя комната? Я не готова оставаться с ним наедине, особенно, в присутствии родителей. Мало ли что я сделаю! В смысле, он сделает. Да. Я скромная девушка. Главное, в очередной раз об этом не забыть.
— А это еще кто? — раздается грозный рык моего папы. Папа стоит в дверях, плотно перегородив их плечами. Рыжевато-каштановые волосы торчат в разные стороны, недельная щетина угрожающе топорщится, серые глаза мечут молнии.
— Это Стас, мой одногруппник, он уже уходит! — Стас сразу перестает со мной спорить, послушно кивает и поднимается. В дверной проем ему приходится протискиваться, потому что папа, хоть и сделал шаг в сторону, все равно перекрыл собой почти все пространство.
Когда я закрываю за Стасом дверь, папа скрещивает руки на груди и стальным голосом заявляет:
— Я запрещаю тебе с ним встречаться!