Он не твой. От Ада до Рая

Глава 18

Рай

Ночка рыдала у меня на груди, а больно было мне… Сердце сжималось в удушливом спазме, но жалость эта была какая-то странная. Это чувство лавировало на грани с яростью и желанием удавить! Скользил пальцами по её шее, отсчитывал лупящий пульс, то и дело сжимая руку в неаккуратном движении, от которого она замирала, готовясь покорно принять казнь…

Я машинально слушал информацию, в отработанной схеме размещая все факты по полочкам. Искал несостыковки, старался уличить во лжи. Я будто пытался спорить с очевидным! Машинально ставил под сомнение каждое слово, несмотря на то, что уже знал, кто виновен. Нутром чуял… От этой истории смердело гнильём чужих рук, решивших творить судьбы.

– Все началось, как только ты уехал на тот сплав, помнишь? Сначала Надюшку со скандалом выгнали с работы за какое-то нелепое хищение. В её ящике нашли банки с чёрной икрой, а потом до кучи арестовали и Лилю! – завывала Ночка, впиваясь в мою кожу ногтями. Она тряслась от ужаса воспоминаний и отчаянно пыталась вжаться в меня, словно искала защиты. Но как-то поздно… Блядь! Как поздно! – К нам однажды вломились с обыском и из старой кастрюли вытащили какие-то белые пакеты с порошком. Я осталась одна! Лильку сразу в СИЗО отправили, а Надьку по допросам мурыжили. А когда отпустили, то её имя оказалось в чёрном списке. Надю не брали на работу, даже не пропуская на собеседование, потому что заканчивалось всё на этапе анкетирования.

– Дальше…

– Дальше приехал какой-то мужик и сказал, что все мои проблемы решатся только в том случае, если я завтра же исчезну из города.

– И ты исчезла…

– А что мне было делать? – Ночка затихла, уткнулась мне в шею и снова заплакала. – Я не знала, что беременна. Ну не знала, Денис!

– А когда узнала, поздно было, да, Ночка?

– Я узнала уже на четвертом месяце, – Ада вдруг засуетилась, пытаясь встать на ноги, но я не позволил… Не мог не обнимать её, не мог шевелиться, сидел бесчувственным остолопом и обтекал от людского зверства. Руки сами легли на её спину, помогая уничтожить всё свободное пространство между нами. С силой надавил между лопаток, заставляя выпустить из сдавленных лёгких мешающий ей воздух, которым она буквально захлёбывалась в подбирающейся панической атаке. Её ладони были мокрыми, сердечко вибрировало, ища отклика… Но моё лишь изредка постукивало, уже готовясь рвануть в самое пекло мести…

– Почему?

– Потому что я не ела, не спала, Надюша меня даже в больницу укладывала дважды, но я сбегала! Хотела сдохнуть, часами сидела на краю крыши расселённой общаги, где нам удалось снять угол, и представляла, как моё тело будет смотреться на мокром асфальте…

Её слова резали по живому. Эта горькая правда была смертельнее яда. Закрывал глаза и представлял свою Ночку, чей смех согревал и лечил даже самые иссохшиеся души, в полном отчаянье на краю крыши дома.

– Но спрыгнуть я не смогла, – Ада дёрнула плечами и перестала всхлипывать. – Струсила. Понимаешь? Струсила!

Я не знал, что делать дальше. Не знал, как реагировать, что говорить. Что обычно чувствуют, когда спустя столько лет узнаёшь, что в этом мире ты не одинок? Что полагается говорить? Что нужно делать? Купить цветные шарики, плюшевого медведя и ехать знакомиться с отпрыском? Что сказать? Сын, а вот и я…? Только ему уже не пять, в сказку про заблудшего папашку он явно не поверит!

Я вспоминал себя в его возрасте, понимая, что просто не будет от слова совсем. Ты же в том возрасте готов противостоять всему миру! Идти на передовой мятежа, тусить часами в толпе митингующих, вдохновляться чужими идеями и рвать в клочья сердце, пытаясь показать, что ты против всего!

Блядь…

Меня словно наизнанку вывернули. Все страхи, все чувства в тугой клубок свернулись и в удавку на моей шее превратились. Ада будто мысли мои читала и затихарилась, не издавая ни единого звука. Прижималась ко мне обнаженным телом, не прося ничего взамен. Ей нужна была защита, чтобы прикрыли оголившуюся в откровении душу, вот только мог ли это быть я? Хватит ли во мне благоразумия, чтобы смириться с этим? Хватит ли смелости принять и не рухнуть в пропасть бесконечных обвинений?

Но ответов на эти вопросы у меня не было. Внутри трещала сухость пустыни, и одолевало желание напиться вдрызг, чтобы не думать. Просто не думать…

– Иди… – шепнул я, не в силах произнести ни одного громкого звука. Казалось, что любым даже нечаянным шорохом можно разрушить то хрупкое состояние равновесия, за которое удалось зацепиться перед падением в пропасть.

Адка медленно встала, подняла свой халат и пошла к открытым в спальню дверям, но вдруг застыла у порога. Она упёрлась руками в косяки и в полном отчаянии опустила голову, вполоборота смотря, как я глотаю ледяную водку, словно год не пил.

– Я не уйду… – она скатилась по стеклу раздвижной двери и опустилась на пол, кутаясь в белоснежную махру халата. – Ты же хотел правду? Тогда слушай… Ты казнишь меня, я знаю. Но тогда, дорогой мой адвокат, у меня должно быть право на чистосердечное. А потом делай что хочешь…

И она не ушла. Её шепот сначала напоминал бред душевно больного. Ночка скреблась ногтями по стеклу, словно нарочно причиняла себе боль, и говорила-говорила… Её слова вылетали выстрелами пулемёта, она будто всё это время ждала… записывала каждый день своей жизни, чтобы однажды убить меня этим.

– Когда узнала, что беременная, жизнь вдруг изменилась. Внутри будто сейф со спокойствием вскрыли. Паника, истерика и желание сдохнуть стали такими глупыми и неважными. Я жила только мыслью о том, что я теперь не одна… Ты со мной! Со мной… Думала ли я вернуться? Думала. А ещё я так реально представляла, что со мной сделают, когда узнают, что беременна. Тогда у меня выкупили первую картину за какую-то баснословную сумму. Мы с сёстрами нашли более-менее приличный деревянный домик в селе, и ушли на дно. Я стала спать, научилась заново есть, выходить на улицу, не оборачиваясь по сторонам. Надя завела коз и кур, чтобы Димушка ел натуральные продукты, а Лиля устроилась в наркологическую клинику санитаркой, чтобы никогда не забывать, что происходит с такими, как она. Дни шли, сынок рос, а меня не отпускала идея найти тебя. Она зудела на подкорке, плюя на риск, что прогонишь, что можешь забрать сына! Но я только этим и жила… Мне было не к кому обратиться, мы жили за триста километров от города, а из знакомых у меня только пятилетний малыш, две измотанные сестры и старый хромой кокер-спаниель. Но судьба – та ещё стерва, и однажды ко мне в руки попала статья в одном модном журнале, с глянцевой страницы на меня так дерзко смотрел молодой адвокат Денис Раевский. Он был настолько красив… Его глаза горели диким пламенем азарта! Он выиграл громкое дело и улыбался мне. Тогда я продала вторую картину, отправившись с ребенком и маленькой дорожной сумкой за ним. Тащила вину, покаяние и тяжесть непосильной для девчонки ноши. А ещё везла огромную любовь, прячущуюся в истерзанном сердце. Помнишь Пашку Любова? И первым знакомым лицом в чужом городе оказался именно он, увидел меня в толпе пассажиров и предложил помощь. Он, оказывается, тоже уехал из Сочи за женой и осел за баранкой такси, так вот он мне и рассказал историю, как однажды нёс пьяного тебя до самой квартиры. Так я и оказалась у твоего дома.

В моей голове вспыхивали цифры, я пытался отсчитывать годы, чтобы понять, что со мной происходило тогда. А когда понял, подавился собственным вдохом.

– Нас встретила высокая блондинка… Такая приветливая, счастливая, улыбчивая… Мы обе быстро поняли, что произошло. Она застыла, смотря на моего сыночка…

– Ты отдала ей картину? – перед глазами всплыла картина над камином, что путешествовала с нами из одной съемной квартиры в другую. И везде Инка её вешала на самом видном месте! Я-то, придурок, думал, что она так нравится ей, но оказывается…

– Отдала… Вся моя решимость растрескалась. Ты был женат! Жил в шикарной квартире с шикарной женщиной! Я тогда готова была сквозь землю провалиться в своём желтеньком сарафане, который шила почти неделю… Лилька говорила, что я дура и идиотка, раз думаю, что такой, как ты, помнит свою первую любовь спустя столько лет. И она оказалась права…

Мне казалось, что я слышу, как хрустят мои зубы!

От силы сжатия челюсть заныла, а перед глазами стал расплываться серый с алыми всполохами костра туман.

Это была не злость. Это была ярость!

Не мог говорить, дышал, как бык, глотал огромными порциями алкоголь, не ощущая ни горечи, ни жжения. Лакал как воду и следил за пьяным танцем звёзд, лишь изредка оборачиваясь в её сторону, чтобы дать понять, что готов слушать дальше.

– А дальше… Дальше я очень сильно поплатилась за свою дерзкую решимость поговорить с тобой. Вернувшись домой, нашла убитую горем Надьку. Она рассказала, что на следующий день после моего отъезда Лилька задержалась на работе, а вернулась прежней… Её зрачки были размером с блюдце, она закатила истерику, вынесла все деньги за картину и свалила. И через месяц мы узнали, что её поймали с дозой в кармане, вот только уже тот дядька не явился и не предложил ничего взамен за её свободу. Меня наказали за непослушание…

– Её посадили? – прошептал я еле слышно.

– Да… Нам пришлось снова переехать, чтобы хоть изредка навещать сестру. Димка пошёл в школу, да и жизнь как-то сильно поменялась. Я восстановилась в универе, устроилась в областную галерею и стала заниматься любимым делом. Организовала первую выставку современного искусства, потом все глубже и глубже втянулась в тусовку молодых художников. Я помогала им, за что неожиданно стала получать совсем неплохие деньги. И дышать как-то стало легче. Мы постепенно учились жить в предложенных обстоятельствах. Жизнь стала понятная, предсказуемая и надёжная. Я просто запретила себе думать о тебе, о том, что было бы, окажись тогда в квартире ты, а не твоя красивая жена…

В её словах было столько горечи и сожаления, что челюсть сводило. Мне вдруг захотелось рассказать, насколько долго я пытался найти её! Как выслуживался перед Тухмановым, лишь бы обрасти связями! Но Ночкина словно сквозь землю провалилась.

– Ты сменила фамилию?

– Да, взяла фамилию матери, – выдохнула Ада и замолчала. Она окончательно выдохлась и сползла на пол, и, уложив голову на руку, уснула. У неё не было вопросов, не было истерики, и даже паника отступила. Она мирно сопела и даже улыбалась, словно обрела покой…