Утро следующего дня встретило меня встревоженным окликом медсестры.
— Городецкая, быстрее одевайся. Там твой благоверный снова явился и закатил скандал.
— Что? — не очнувшись от сна, прохрипела я.
Голос сел от вчерашней истерики, поэтому говорить получалось плохо.
— Что-что. Мужик твой явился ни свет ни заря. Потребовал перевести тебя в отдельную палату, а потом устроил скандал дежурному ординатору.
Поднявшись с кровати, я спешно накидываю на плечи халат и выхожу из палаты.
— Он в платном крыле тебя ждёт на первом этаже. Туда я твои вещи позже спущу.
Я хотела остановить медсестру, мне сейчас было совсем неважно в какой палате сходить с ума — в платной или бесплатной, но она сразу убежала.
Пока спускаюсь вниз готовлю новую речь для Смирнова. Голова требовала выгнать его, а душа вновь и вновь рвалась к нему. Мне как никогда хотелось прижаться к его груди и забыться в до боли знакомом запахе. Я так сильно в нём нуждалась, но не могла себе позволить слабость. Я его выгоню!
Мы не виделись меньше двух суток, а Сава вновь показался мне другим. Его бледное, лишенное кровинки лицо напоминало мрачную маску, а бледные губы беззвучно двигались. Когда я подошла ближе, я почувствовала еле уловимый запах алкоголя.
— Здравствуй, — сухо здоровается Савелий и я забываю что именно хотела ему ответить, — поговорим?
Немного растерявшись, я слегка киваю, а в голове колючей лианой разрастается одна-единственная мысль: «Он всё знает».
Когда мы заходим в палату, Савелий становится к стенке и долго смотрит мне в глаза. Мне тяжело выдерживать такой его взгляд — он словно пробирается под кожу, оставляя по всюду огненные следы.
Пройдя вглубь комфортной платной палаты, я сажусь на край кровати, но тут же вскакиваю потому что вижу как Смирнов быстро подходит ко мне. Обхватив меня руками, мужчина ныряет лицом в мои волосы и хрипло цедит.
— Оказывается ты умеешь врать, Лера.
Я застываю, а он быстро продолжает.
— Будем с правдой работать или снова выгонишь меня к черту?
Его ладони обхватывают моё лицо и я чувствую как дрожат его пальцы.
— Охуен…й месяц у меня случился. Батя умер, ты отправила меня к дьяволу, а вчера я узнал, что скоро у меня родится ребенок… но с одной грёбанной пометкой. Ты тогда умрёшь!
Его пальцы больно сжимают мои щёки и я вижу как его лицо искажается от боли.
— Я не позволю тебе умереть. Ты слышишь меня? Я душу продам всем чертям чистилища, но ты будешь жить, Лера.
Я шумно всхлипываю и вижу как глаза Смирнова начинают блестеть.
— Ты будешь жить! — хрипло повторяет он и быстро целует меня в губы.
— Нет, — отдаляясь, отвечаю я, — я выбрала ребенка, поэтому у меня нет шансов.
Савелий тянет меня к себе и в тон мне заявляет.
— А я выбираю тебя. Я тебя люблю и не позволю никому и нечему тебя убить.
От слова «люблю» сердце ускоряет темп, но потом я перевариваю другую часть предложения. Оттолкнув Смирнова, я отвожу глаза в сторону и сипло тяну.
— Не-еее-ет. Мой ребенок будет жить.
— Твоего ребенка еще нет, а ты есть.
— Он есть. Он живет. У него есть сердце…
Савелий зарывает мой рот ладонью и слишком громко заявляет.
— Ты тоже живая! Забыла?
— Ты хочешь, чтобы я его убила?
Я была близка к новому истерическому приступу, поэтому последнее слово получается слишком визгливым.
— Нет. Ты вынужденно приостановишь беременность и не убьёшь себя.
— Нет! Нет! И нет! Я не убью свою кровь и плоть. Я не ты — свою часть уничтожить не смогу.
— Ну, да! Лучше сразу убить себя целиком, а невидимую часть себя оставить жить очень непонятной жизнью. Вчера врач мне сказал, что ты не только себя прикончишь в момент родов или беременности, но и родишь сложного ребенка, который и сам рад не будет, что родился.
— Это не так!
— Так. И ты сама это знаешь.
Из-за потока слез я ничего не вижу, но ещё сильнее начинаю сопротивляться, пытаясь скинуть с себя его руки.
— Уйди! Отпусти меня! Ты — убийца детей…
Савелий стягивает мое тело кольцом своих рук и тихо заявляет.
— Вини меня в чем угодно. Пусть я стану убийцей, раз тебе так легче будет принять прерывание.
— Я его не приму. Я не дам убить ребёнка!
— А я не дам тебе убить себя.