Опасная тайна Зала фресок

I

Город за окном оживал. Энцо слышал, как подметали улицу дворники и мусорщики опорожняли контейнеры, как урчала мотором поливальная машина, прочищая стоки круглыми вращающимися щетками. От пекарни отъехали грузовики, спеша доставить в булочные первую партию свежей выпечки: жар и отдающий дрожжами запах свежеиспеченного хлеба поплыли в прохладном утреннем воздухе. Хозяева, приехавшие открывать свои кафе и бары, спорили из-за парковочных мест на площади, но громче всего в этом утреннем хоре звучал неистовый щебет невидимых в листве птиц, от которых платаны звенели, словно огромные колокола.

Облокотившись на перила маленького балкона, Энцо смотрел на площадь. Над морем красных крыш на востоке показался краешек солнца. Голова мучительно болела, синяк ныл. До Энцо долетели ароматы кофе и сигаретного дыма, и он вернулся в гостиную. Момент, когда он мог снова заснуть, миновал. Сон казался невозможным после столь бурной ночи, да и крест «За освобождение» угнетал своей непонятностью. Энцо задумчиво смотрел на имя Эдуарда Мерика, написанное на доске под фотографией. Он помнил, как Николь пожаловалась — на главную страницу с биографией Мерика выйти можно, а обратной ссылки нет, как и связи с биографиями других награжденных.

Присев за компьютер, Маклеод тронул «пробел». Экран ожил и засветился. По крайней мере хоть кто-то в этом доме хорошо поспал. Энцо нашел домашнюю страницу сайта «Крест „За освобождение“» и выбрал ссылку на кавалеров ордена, попав на пятнадцатистраничный документ, быстро загрузившийся и представший во всей красе. Текст был разбит на три колонки: в левой стояли имена тысячи тридцати восьми награжденных, в средней — фамилии, а в правой — дата награждения. Но список был составлен по алфавиту, а не по дате, и Энцо набрал в строке поиска «12.05.43». На экране появилась надпись: «Совпадений не найдено». У него упало сердце — снова тупик! Но тут же до него дошло, что в тексте даты указаны полностью. Исправив набранное на 12.05.1943, он увидел загоревшиеся красным слова: «Андре Мунье». Охваченный радостным волнением, Маклеод снова нажал «поиск». Новое имя — Филипп Рок. Энцо просмотрел список до конца, но больше совпадений не нашлось. Итак, Андре Мунье и Филипп Рок получили крест «За освобождение» в один день — 12 мая 1943 года.

Вернувшись на главную страницу, Энцо увидел то, что вчера пропустила Николь: список ссылок в рубрике «Кавалеры ордена», которые вели к биографиям. На экране появилась страница с алфавитом. Энцо нажал на букву «М», и сразу выскочил список фамилий. Маклеод просмотрел его несколько раз, ощущая растущее разочарование — отчего-то Андре Мунье в списке не было. Он вернулся в «Гугл» и набрал в строке поиска «Андре Мунье» и «Крест „За освобождение“». Обе фразы появились вместе наверху очень короткого списка, и ссылка привела Энцо на знакомую пустую страницу с биографией официального сайта награды. Красная надпись в середине листа сообщала, что текст в настоящее время недоступен.

Проклиная невезение, он вернулся к странице с алфавитом и выбрал букву «Р». Под литерой «Р» появилось шесть строк. Филипп Рок шел четвертым. Страничка Рока оказалась в полном порядке, даже с портретом. Выглядел Филипп Рок несколько старомодно: квадратное лицо, темные волосы с аккуратным пробором и круглые очки в черепаховой оправе. На губах играла легкая улыбка, взгляд устремлен влево от фотокамеры, магниевая вспышка отразилась в глазах. Филипп Рок выглядел потомственным интеллигентом, и биография полностью подтверждала первое впечатление.

Рок родился в Париже в 1910 году. В институте он изучал политологию, затем стал парламентским корреспондентом. В 1939-м его призвали в армию как резервиста, но после подписания перемирия он выступил с резкой критикой правительства Виши и лично маршала Петена, бежал, связался с французским Сопротивлением, участвовал в создании подпольной сети в Кантале, позже самолетом был вывезен в Лондон, где де Голль поручил ему ответственную миссию — вернуться во Францию и лично передать письма крупным политическим деятелям. Рок успешно выполнил задание, помог основать Национальный совет Сопротивления, после чего был отозван в Лондон. Однако присланный за ним самолет не смог сесть, и Филиппу Року пришлось добираться в Англию через Испанию. В дороге и произошла трагедия.

На железнодорожной станции Аржеле на побережье Средиземного моря, откуда границы Испании в хорошую погоду видно невооруженным глазом, он был арестован агентами гестапо и перевезен в Перпиньян. У здания гестапо он попытался бежать и был застрелен двумя выстрелами в упор.

Энцо снова посмотрел на фотографию Филиппа Рока. Человек, любивший свою родину, отдававший все силы делу ее освобождения, был зверски убит молодчиками, которым и не снился уровень его культуры и интеллекта. Улыбка человека с фотографии казалась теперь печальной. Он не дожил до освобождения Франции от нацистов.

На последних абзацах биографии Рока Маклеода вдруг окатило жаркой волной, а под волосами закололи невидимые маленькие иголочки.

Неожиданный грохот заставил его обернуться, и радостное волнение исследователя на пороге открытия моментально улетучилось: в дверях стояла Николь, полностью одетая, со своим огромным старым чемоданом, который она только что так звучно опустила на пол.

— Мне самой не донести его вниз… — сказала она, пряча глаза.

Энцо опешил:

— Куда ты собралась?

— Домой, куда же еще. Не могу же я оставаться здесь после всего, что произошло прошлой ночью…

Энцо отмахнулся:

— О, забудь и не вспоминай. Мы с твоим папой все выяснили. Он хороший человек.

Николь изумленно уставилась на него:

— Он же вас избил!

— Ну, в принципе его можно понять. Я, наверное, сделал бы то же самое. — Николь недоверчиво покачала головой. — Считай это доказательством отцовской любви.

Девушка покраснела.

— Лучше бы он это иначе доказывал… — Склонив голову набок, она вглядывалась в следы побоев на лице Маклеода. — Ох, и досталось же вам! Нужно приложить холодный компресс.

— Это делают сразу, сейчас слишком поздно…

Но Николь уже вышла в кухню и увидела пустую бутылку виски и два невымытых бокала.

— Вы что, пили?

— Да, выпили немного.

— Немного?! Бутылка пустая!

— Да она уже была начатая, — неловко оправдался Энцо.

Николь вернулась с кубиками льда, завернутыми в кухонное полотенце, и приложила к распухшей скуле преподавателя-работодателя.

Энцо вздрогнул:

— Черт, больно!

Но большие дрожащие груди Николь оказались на уровне его лица, и он тут же позабыл о боли.

— От вас несет спиртным, — сказала она. — Вам нужно выпить кофе и поесть. Погодите, вы что, так и не прилегли?

— Слушай, Николь… — Энцо оттолкнул лед от занемевшей щеки. — Не возись с этим. Лучше посмотри, что я накопал, — кивнул он на монитор с биографией Филиппа Рока.

— Кто это? — заинтересовалась Николь.

— Филипп Рок. Награжден крестом «За освобождение» двенадцатого мая тысяча девятьсот третьего года. Работал на Сопротивление, пока гестапо его не арестовало на южном побережье. При попытке побега был застрелен у здания гестапо в Перпиньяне.

Пожав плечами, девушка вновь приложила лед к лицу Энцо.

— И что это нам дает?

— Дело в том, что он умер не сразу. Его отвезли в больницу, где он скончался на следующее утро.

— Все равно не понимаю.

— Догадайся, как называется больница?

Она нахмурилась, но тут же лицо ее осветила догадка.

— Сен-Жак? Больница Святого Иакова?

Энцо довольно улыбнулся:

— Я знал, что ты умница. — Он набрал в грудь воздуха и продолжил: — Филипп Рок умер в больнице Святого Жака в Перпиньяне. Кроме прямой связи с нашей ракушкой, знаешь, что еще важно?

Николь покачала головой:

— Неужели в Тулузе есть больница Святого Иакова?

— Et voila![29]

— Быть не может!

— Да ты ее видела, просто не знаешь, что это такое. Центральная больница Сен-Жак. Большое здание из розового кирпича у Нового моста на западном берегу, прямо над Гаронной. Часть здания открыта для посещения, сейчас там, кажется, музей. А когда-то это была первая крупная больница в Тулузе, построенная в Средние века и столетиями служившая приютом пилигримам, идущим в Компостеллу. — Несмотря на драку с мсье Лафеем, полбутыли виски и бессонную ночь, глаза Энцо сверкали.

Пробираясь среди хаоса книг и сдвинутой мебели к белой доске, Маклеод отметил, что все-таки потянул мышцы в ходе ночных упражнений. Взяв ластик, Энцо стер «Эдуард Мерик», написал возле креста «Филипп Рок», провел стрелку к кружку, которым была обведена Тулуза, и добавил внизу «Центральная больница Сен-Жак».

— Все сходится здесь, — повторял он. — Прямо или косвенно. — Обернувшись, он увидел, что Николь уже сидит за компьютером и сосредоточенно что-то печатает, глядя на экран.

— Верно! — торжествующе воскликнула она. — Вы правы, там теперь Музей истории медицины Тулузы. Теперь понятно, при чем здесь стетоскоп образца начала прошлого века. На сайте есть исторические сведения… — Говоря это, она просматривала столбцы текста на мониторе. — Ага! — Николь подняла голову. Юное лицо сияло, все тревоги прошлой ночи были забыты. — Первого мая тысяча восемьсот шестого года больница получила статус Государственной школы медицины, и первым директором стал… — она не дала Энцо предположить, — Ачексис Ларри, дядя Доминика Ларри, назначенный профессором анатомии. — Она понимающе покивала: — Бедренная кость. Здесь есть даже портрет Доминика Ларри… ах, он даже барон… — состроила она гримаску. — Странный тип, — констатировала Николь, продолжая печатать. — А, вот тут интересно. Один из выставочных залов музея содержит много экспонатов, связанных с Домиником Ларри.

— Тогда это должно быть там, — вырвалось у Энцо.

— Что — это?

Он неопределенно поводил рукой:

— Ну, подсказка, не знаю, что-нибудь, способное привести нас к останкам Гейяра.

— Вы думаете, там хранятся его кости? — ужаснулась Николь.

— Не исключено.

— Но как же его туда пронесли? Где положили? Разве простое дело спрятать в музее мертвеца?

Но Энцо был во власти вдохновения.

— Погоди. В середине девяностых музей несколько лет был закрыт на ремонт. Я помню — часто ходил мимо. Там развели настоящую стройку. Идеальная обстановка, чтобы спрятать тело. — Он отнял от щеки полотенце со льдом и подхватил пиджак. — Поехали.

— Куда?

— В Тулузу.

— Когда?

— Сейчас, разумеется.

— На чем?

— На моей машине.

— Вам нельзя садиться за руль в таком состоянии!

— Скажи это своему папаше!

— А он и так никогда пьяным не ездит! Мсье Маклеод, я не сяду в машину, если вы поведете!

— Н-да? Ты сама-то водить умеешь?

— Естественно.

— Ну, тогда ты за руль, а я — пассажиром. Будем считать, что так надежнее.

II

Еще не было и десяти, когда Энцо и Николь вышли из метро на станции «Сен-Киприан» и направились по улице Республики к реке. Машину они оставили на втором уровне подземной парковки под площадью Капитолия, огромной мощеной пешеходной зоны, ограниченной красивейшим зданием городской ратуши с восточной стороны и длинной галереей крытых лавочек — с западной. Хотя университеты были закрыты на лето, Тулуза оставалась городом молодых, где бурлила жизнь. На каждом углу работали бистро, кафе и бутики, на улицах было множество детей на велосипедах и роликовых коньках. Местные жители прозвали медицинский музей «Розовой виллой» из-за соответствующего оттенка кирпичей. Крыши домов с отлогими скатами были крыты римской черепицей в средиземноморском стиле — Средиземное море находилось в двух часах езды отсюда. Энцо предпочитал сельскую местность, но если бы ему пришлось навсегда поселиться в городе, выбрал бы Тулузу.

Кирпичные дома на длинной и узкой улице Республики кое-где были оштукатурены и покрашены в зеленый, розовый или персиковый цвета с серыми, темно-коричневыми или фисташковыми ставнями-жалюзи. Здесь был центр Латинского квартала Тулузы, отличавшейся большой популяцией иммигрантов, в основном из бывших французских колоний.

Больница Сен-Жак стояла над кромкой реки — стены бетонных подвалов уходили в зеленую мутную воду ленивой Гаронны — и представляла собой комплекс четырехэтажных зданий, выстроенных с трех сторон больничного сада, имевшего форму вытянутого прямоугольника. От входа на углу улиц Вигьери и Республики аллея вела к западному крылу средневекового здания бывшей больницы и к маленькой парковке возле больничного сада. На стене рядом с открытой стеклянной дверью красовалась табличка «Центральная больница Сен-Жак», обрамленная справа и слева двумя большими ракушками. С плаката, прикрепленного у входа в музей, на Энцо взирал человек, очень похожий на Роберта Бернса. Это и был Доминик Ларри.

На каменном подоконнике открытого окна рядом со входом сидел охранник в униформе и смотрел на приближающуюся колоритную парочку.

— Мы ищем музей, — начал Энцо.

— Закрыто, — ответил охранник.

— Что? — Энцо не поверил своим ушам и взглянул на часы — в это время музей должен работать!

— Закрыто по понедельникам и вторникам, открыто в другие дни с часа до шести.

Энцо выругался. Сегодня понедельник, а они не подумали проверить часы работы музея. Неужели придется торчать в Тулузе целых два дня?

Тут на сцену вышла Николь: отбросив за спину роскошные темные волосы, она пустила в ход свои чары. Энцо и не подозревал, что девушка так хорошо умеет флиртовать. Папаша Лафей помер бы со стыда при виде доченькиных фокусов.

— Мы ехали в такую даль, — ворковала она, строя глазки охраннику. — Ведь вы же можете пустить нас в музей?

Взгляд музейного стража не отрывался от роскошных подрагивающих грудей, но все же он справился с собой и посмотрел Николь в лицо:

— Нет, не могу.

В ответе прозвучало явное удовольствие оттого, что он в состоянии утереть нос соблазнительной крепкотелой девице.

— Пошли. — Энцо подхватил под локоть обиженную Николь и повел прочь. Какие ее годы, еще навидается очарованных охранников.

Решив вернуться на площадь Капитолия, у Нового моста они повернули налево. На другом берегу виднелись верхушки зданий старого центра города, возвышавшихся над многоэтажными домами и правительственными учреждениями, — путаница башенок и колоколен, причудливая смесь европейской и североафриканской архитектуры, которая как-то очень естественно сочеталась в космополитичной Тулузе. У причала покачивались круизные туристические катера. На узкой полоске травы какой-то растафарианин[30] в черной футболке и тренировочных штанах занимался карате под безразличным взглядом своей старой эльзасской овчарки. Многие бегали трусцой по пешеходной дорожке вдоль реки, торопясь закруглиться до дневной жары.

Больница Сен-Жак теперь была слева от них. Садик в центре окружали ухоженные лаймовые деревья, газон отделяла низкая живая изгородь, а колонны кустов, подстриженных в форме яйца, обрамляли скамейки, образуя травянистую улицу, уходящую в глубь сада. Но Энцо не смотрел на прелестный уголок, не желая мириться с неудачей. Так далеко продвинуться в раскрытии тайны, быть в полушаге от разгадки — и столкнуться с препятствием в виде идиотского расписания работы музея! Он не представлял, как провести ближайшие сорок восемь часов. И не слушал Николь, весьма серьезно призывавшую его следить за своим здоровьем. Сегодня он не позавтракал, говорила она, зато слишком много выпил и уже староват для потасовок. Отключиться от ее трескотни было трудно. Помоги, Боже, тому, кто на ней женится! Вот уж действительно — «На тебе полцарства и денег на лекарства». Хотя этого смельчака все же ждет пара отличных утешений… Он почувствовал, как его тянут за рукав, и в сердцах спросил, отнимая руку:

— Ну?

— Что это? — показала Николь.

Энцо посмотрел, подавив раздражение по поводу тщательно вылизанного сада. У здешнего садовника, должно быть, только и света в окошке, что любимая работа.

— Больничный сад, черт бы его подрал!

— Нет, дальше, за кустами?

Приглядевшись, в самом центре лужайки Энцо увидел некое сооружение, напоминавшее гигантское белое блюдце. Он похлопал себя по карманам в поисках очков, но вспомнил, что в спешке оставил их на столе в гостиной.

— Понятия не имею.

— По-моему, это смахивает на гигантскую морскую раковину.

— Что? — Энцо прищурился. — А ну пошли посмотрим.

Они вернулись ко входу. При виде знакомой парочки у охранника подозрительно сузились глаза.

— По-прежнему закрыто.

Они прошли мимо него в ворота.

— Эй, вы куда?

— Погулять по саду. Есть возражения?

Цветущие розовые кусты окаймляли усыпанную гравием дорожку, обходившую лужайку. Когда они углубились в сад, стало ясно, что глаза не подвели Николь: в центре круглой полянки красовалась огромная бетонная ракушка около двух метров в диаметре, до половины наполненная зеленоватой морской водой. Из середины чаши, покрытой коричневым налетом, торчала ржавая трубка.

— Это фонтан! — сказала Николь. — В форме раковины святого Иакова!

Судя по всему, фонтан давно не работал.

Энцо смотрел на него во все глаза. Идеально правильная ракушка, исчерченная выпуклыми продольными линиями и выгнутая чашей, чтобы удерживать воду, — способность, которую веками так ценили пилигримы.

— Это здесь… — сдавленно прошептал Энцо и откашлялся.

— Что — здесь?

— Он должен лежать внизу, под раковиной.

Николь сморщила нос:

— Вы правда так считаете?

— А больше негде. Расследование привело нас на это место, Николь, все подсказки указывают сюда, иначе почему мы здесь стоим? Убийце явно был известен план реконструкции больницы — наверняка в проектном бюро не делали из этого тайны. Он знал, где установят фонтан в виде раковины, и похоронил останки прямо под ним. Здесь несколько лет назад шла настоящая стройка, все было перекопано.

Николь недоуменно посмотрела на фонтан:

— И как мы это проверим?

— Полиции придется снять чашу экскаватором.

Монотонный громкий гул машин, проносящихся с обеих сторон канала дю Миди, доносился из-за частой шеренги затенявших дорогу пыльных деревьев. Главное полицейское управление находилось на углу бульвара Амбушюр и улицы Шосса. Не успела Николь устроиться на террасе кафе «Ле Зазу» на улице Францисканцев, как увидела Энцо, яростно шагающего с побагровевшим не то от жары, не то от напряжения лицом. Вне себя от возмущения, он плюхнулся на скрипнувший стул:

— Негодяи!

— Что случилось?

— Меня сочли сумасшедшим. Дежурный даже к начальству не пропустил!

— И что вы намерены делать?

— Выпить, — махнул он официанту.

Николь понизила голос:

— Вам не кажется, что в вас уже достаточно алкоголя, мсье Маклеод? Так недолго и до обезвоживания.

Подошел официант:

— Мсье?

— Две лимонных перье, — твердо сказала Николь, прежде чем Маклеод успел открыть рот.

Энцо взвился:

— Послушай, ты собралась мной руководить? Решила поиграть в мамаши?

— Нечего на мне срываться, — спокойно произнесла девушка. — Не моя вина, что вас не приняли всерьез. — Она критически смерила его взглядом: — Может, все вышло бы иначе, если бы вы не выглядели как бродяга.

Стиснув зубы, Энцо уставился на древнюю кирпичную кладку францисканской церкви напротив. Официант принес напитки, положив счет под бокал Энцо. Взглянув на него, тот поморщился:

— Ого! Спиртное обошлось бы дешевле!

Николь налила газированной минералки в два бокала.

— Так что вы намерены делать?

Энцо отпил глоток лимонной перье и вместе с пузырьками газа, защекотавшего ноздри, ощутил неожиданный прилив вдохновения.

— Позвоню старому школьному другу.

— А кто он?

Энцо осушил бокал и поднялся на ноги, бросив на стол несколько монет.

— Допивай и пошли. Мы возвращаемся в Кагор.

III

Толкнув тяжелую створку кованых железных ворот, Энцо вошел в мощенный булыжником двор, с трех сторон окруженный высокими казенными зданиями департамента округа с островерхими крышами, крытыми серой черепицей. Миновав дверь под аркой, Энцо, следуя указателю «accueil»,[31] прошел к стойке.

— Мне нужно переговорить с префектом, — сказал он молоденькой секретарше.

— У вас назначена встреча, мсье?

— Скажите ему, что Энцо Маклеод просит срочно его принять.

Кабинет префекта Верна находился на первом этаже — просторное помещение с тремя высокими окнами во двор. Одна стена задрапирована большим французским флагом, другие увешаны фотографиями префекта с президентом, премьер-министром, министром иностранных дел и министром юстиции Франции. Стол префекта был огромен — сидя на рабочем месте, Верн словно уменьшался в размерах. Солнечные лучи золотили блестевший дорогим лаком паркет, косо освещая старинный шезлонг и два кресла в стиле Людовика XIV, расставленные вокруг низкого столика.

Префект поднялся навстречу Энцо и пожал ему руку.

— Секретари префектуры не привыкли к визитам столь сомнительных типов, — пошутил он. — Что за срочность? — Указав на одно из кресел, он уселся в другое, положив руки на колени и переплетя пальцы. Энцо остался стоять.

— Я знаю, где зарыты останки Гейяра.

Префект Верн по-птичьи склонил голову набок и приподнял бровь:

— Неужели?

— Но мне требуется твоя помощь, чтобы это доказать.

— Все чуднее и чуднее.

— Мне нужно, чтобы тулузская полиция сняла фонтан в саду больницы Сен-Жак и перекопала под ним экскаватором. Меня они не слушают.

— Неудивительно, — хмыкнул префект.

— Но если распоряжение поступит от префекта Тулузы, им придется взять под козырек, верно?

— С какой стати префекту отдавать такое распоряжение?

— Ты его попросишь.

Верн серьезно посмотрел на Энцо:

— Отчего ты решил, что он меня послушает?

— Он почти наверняка тоже выпускник Национальной школы управления, а вы, «енархи», всегда помогаете друг другу. Ты — мне, я — тебе. Ты ведь знаком с префектом Гаронны?

— Разумеется, — Верн начал крутить большими пальцами. — Мне все же непонятно, с какой стати я должен его просить.

— Потому что тебя прошу я.

— И я должен выполнить твою просьбу, поскольку…

— Поскольку ты поспорил, — сказал Энцо, — будто я не смогу выяснить, что произошло с Жаком Гейяром и почему. Кстати, похоже, вся Франция в курсе нашего пари?

Префект Верн слегка пожал плечами:

— Такие слухи распространяются с нереальной быстротой.

— Так вот, если ты откажешься сотрудничать, некоторые люди и особенно пресса могут истолковать это как… ну, не слишком честное поведение с целью не платить в случае проигрыша.

Смешливые морщинки вокруг глаз префекта чуть расслабились, а губы, напротив, сжались.

— Маклеод, у тебя в роду итальянцев не было?

— Мать — итальянка.

— Его фамилия, случайно, не Макьявелли?

IV

В ярчайшем свете дуговых электроламп розовое кирпичное здание средневековой больницы резко выделялось на фоне ночного неба. На мосту собралась толпа сгоравших от любопытства зевак: никто не знал, почему в больничный сад съехались несколько десятков полицейских машин, а белые фургоны принадлежат научно-техническому подразделению полиции. И уж конечно, люди не догадывались, что делается за парусиновым забором, которым обнесли фонтан. Но все видели: возле музея что-то происходит.

Гусеничный подъемный кран в центре изуродованной лужайки казался исполином-силачом, воздевшим к ночным небесам огромную подрагивающую руку. Трос натянулся и заскрипел, когда массивная бетонная чаша-раковина закачалась в воздухе — муниципальный водопроводчик заранее отсоединил трубы и перекрыл воду.

Мужчины в белых спецкостюмах «Тивек» бродили по лужайке, как призраки, руководя изматывающе медленным процессом раскопок, готовые остановить экскаватор при первом намеке на находку, когда придется удалять сухую рыхлую землю по пылинке.

За полицейским барьером рядом с Энцо стоял Раффин, подняв ворот пиджака — вечер выдался прохладным, — и, глубоко засунув руки в карманы, взирал на происходящее с профессиональным бесстрастием. После звонка Энцо он вылетел в Тулузу первым же рейсом, спросив лишь: «Вы уверены?» Маклеод ответил: «На девяносто девять процентов», — и Раффин бросил: «Еду». Когда Энцо представил ему Николь, в глазах журналиста мелькнуло любопытство, но от комментариев он воздержался.

Энцо посмотрел на бетонную ракушку, покачивающуюся над головами. В свете дуговых ламп впечатление создавалось почти нереальное — раковина словно плыла по воздуху. Нервы были натянуты от ожидания, волнения и дурных предчувствий. Что, если он ошибся? Что, если под фонтаном ничего не окажется? Беспокойство многократно возросло при появлении в саду начальника полиции, плотного, спортивного вида мужчины с длинными баками; форменная куртка была узковата ему в плечах. Он жевал спичку, сдвинув ее в угол рта; козырек фуражки затенял глаза. Отведя Энцо в сторону, он сказал ему на ухо, чтобы перекрыть шум работающего крана:

— Если мы зря сюда приперлись и сковырнули фонтан, мсье, я вас в порошок сотру, будь у вас хоть министры в приятелях.

Очевидно, шефу полиции очень не нравилось получать приказы сверху.

Энцо смотрел, как французский коп небрежной походкой отошел к группе полицейских, наблюдавших за раскопками. Во рту пересохло. Уже целый час Маклеод мечтал о бутылке воды.

Раздался громкий крик, и ковш замер в воздухе. Один из белых призраков поднял руку, и экскаватор, дернувшись, отполз от ямы задним ходом. С ковша сеялись песок и пыль. «Привидения» дружно полезли в двухметровую яму. Энцо, Раффин и Николь подошли ближе. Судмедэксперты начали тонким слоем снимать землю с металлического ящика, лежавшего в земле под углом. Дуговые лампы перенесли ближе к краю. Водитель экскаватора заглушил мотор. Стало неестественно тихо. В ночном воздухе отчетливо слышалось дыхание собравшихся и шорох лопаты.

На расчистку ушло почти пятнадцать минут. На свет извлекли жестяной ящик цвета хаки, копию найденного под площадью Италии, потертый, поцарапанный и более ржавый, чем его собрат. Все стоявшие вокруг ямы задержали дыхание, когда один из судебных экспертов медленно отодвинул защелки и поднял крышку. В ярком электрическом свете показались две скелетированные руки, лежавшие сверху; под ними были еще какие-то предметы, разглядеть которые не удалось.

В яму со всеми предосторожностями спустили полицейского фотографа, который заснял найденный ящик в закрытом и открытом виде, а затем им занялся начальник белых призраков, перебирая содержимое ловкими пальцами, обтянутыми латексом.

— Две человеческие руки, — сообщил он из ямы. — Лучевые и локтевые кости повреждены. Головки плеча аккуратно вычленены из плечевых суставов, но и здесь на костях имеются повреждения.

Затем он смахнул пыль и плесень с прямоугольного деревянного ящичка.

— Подарочная упаковка компании «Моэ и Шандон». — Невольное удивление, чуть изменившее беспристрастные интонации судебного эксперта, подчеркнуло странность находки. Крышка сдвинулась в пазах, и все увидели, что ящик плотно набит тонкой упаковочной деревянной стружкой, а в середине лежит бутылка шампанского. — «Дом Периньон» тысяча девятьсот девяностого года, неоткрытая. — В голосе эксперта появилось легкое недоумение.

Задвинув крышку, он поднял литое оловянное распятие сантиметров пятнадцати в длину, перевернул его и внимательно осмотрел заднюю поверхность.

— Здесь какая-то надпись. — Он вынул маленькую лупу. — Дата. Первое апреля. — Он поднял голову, изумленно глядя на лица склонившихся к яме людей: — Это что, шутка?

— А разве кто-нибудь смеется? — мрачно уточнил начальник полиции.

Судмедэксперт положил распятие на дно сундука и взял маленький круглый предмет, похожий на бронзовую монету.

— Значок, — резюмировал он, повертев находку. — С рельефным изображением двух всадников на одной лошади. По периметру надпись «Siglium Militum Xpisti», — прочитал он через лупу. — Латынь, наверное. Не знаю, что означает. — Положив значок в сундук, он поднял большой кругляш, оказавшийся металлической бляхой с гравировкой «Утопия». — Похоже на собачий жетон.

Эксперт взял в руки последний предмет из сундука. Это оказалась новая кость.

— Не от рук, — сообщил он. — И слишком короткая для ноги. Не могу идентифицировать. — В замешательстве он посмотрел вверх: — Господи Иисусе, что все это значит?

Энцо знал ответ. Он смотрел в яму, напрягая глаза, силясь получше разглядеть содержимое ящика, не сомневаясь, что это новые элементы дьявольской головоломки, мрачной разновидности охоты за сокровищами — поисков разрозненных останков убитого человека.