Опасная тайна Зала фресок

I

Спустившись по ступенькам, Энцо и Раффин вышли во внутренний двор. Падавший из окон свет четкими прямоугольниками ложился на булыжники двора. Напротив стояла полицейская машина с работающим мотором; урчание дизеля усиливалось эхом, отлетавшим от стен этой святая святых бригады уголовного розыска, малой части огромного комплекса Дворца правосудия на Иль де ля Сите. Энцо и Раффин миновали длинную арку — освещенный двор остался позади, и они будто следовали за своими тенями, слушая гулкое эхо собственных шагов, отдававшихся от облупившихся стен. Одна створка огромных деревянных ворот была открыта, и за ней виднелась Сена, левый берег которой светился огнями. Они вышли в летнюю парижскую ночь с чувством неизмеримого облегчения. Темнокожая охранница равнодушно проводила их взглядом.

Улица была заполнена полицейскими машинами с номерами и без. Энцо украдкой поднял глаза на предпоследний этаж, стараясь угадать, где именно он сидел последние несколько часов.

— Эй! — Они обернулись на голос Шарлотты, бежавшей к ним по набережной — мягкие кудри, развеваясь на ветру, летели следом. — Тут ближе не подъехать, — запыхавшись, сообщила она. — Моя машина на другом берегу.

— Это ты позвонила в «Либе»? — спросил Раффин.

Она кивнула:

— После твоего звонка я начала названивать в департамент La Crime[56] и спрашивать, что с вами. Через час дежурный не выдержал и сказал, что вы задержаны для допроса. Единственное, что пришло мне в голову, — связаться с твоей редакцией.

— Умница, — похвалил Раффин, привлек к себе бывшую пассию и поцеловал в щеку. Шарлотта тоже обняла его. Энцо смущенно опустил взгляд, злясь на крошечного червячка ревности, зашевелившегося внутри. Наконец они выпустили друг друга из объятий, и Раффин сказал: — Мне нужно ехать в редакцию править репортаж. Теперь в деле уже два трупа. Даже три, если считать Гейяра.

— Четыре, если считать бойфренда Рока, — поправил Энцо.

— А Рока правда убили? — спросила Шарлотта.

— Стопроцентно, — заверил Раффин. — Если не дружок, то кто-то еще. — Он посмотрел на Энцо. — Возможно, и Гуго не сам повесился, ему помогли. Либо кто-то одного за другим убирает своих сообщников, либо рок забрал Рока и компанию по чистому совпадению.

— Я не верю в совпадения, — сказал Энцо.

— Я тоже. — Страдальчески глядя на плохо сидевший на Энцо пиджак, Раффин поддернул его за лацканы. — Ладно, потом заберу. — Поцеловав Шарлотту на прощание, он побежал к мосту Сен-Мишель, размахивая рукой и крича — с бульвара дю Пале как раз свернуло такси.

Шарлотта и Энцо поглядели друг на друга.

— Тебе так даже идет, — пошутила она.

Но Энцо не смог заставить себя улыбнуться.

— Шарлотта, похоже, дело принимает серьезный оборот… — начал он, но тут же обнял ее и стоял так очень долго. Она прижалась к нему всем телом, крепко обхватив руками. На Маклеода нахлынула давно копившаяся усталость, смешанная с облегчением и нежностью.

— Пойдем, — сказала она наконец, читая своими колдовскими глазами в глубинах его души. — Я отвезу тебя домой.

Они пошли по набережной мимо префектуры полиции к залитому светом собору Нотр-Дам. Шарлотта осторожно взяла Энцо за руку, и он благодарно стиснул ее узкую ладонь. Перейдя мост Сен-Мишель, они повернули к центру, миновав самое старое дерево в Париже — серебристую акацию, черной раскидистой тенью высившуюся в центре сада за остроконечной оградой. Машина Шарлотты была припаркована возле церкви Сен-Жюльен-ле-Повр, Святого Юлиана Бессребреника. На ступенях чайного магазинчика напротив спал бродяга.

У машины Шарлотта повернулась к Энцо, взяла его лицо мягкими ладонями, несколько мгновений смотрела в глаза с непонятным выражением, затем приподнялась на цыпочки и поцеловала в губы. Неожиданная нежность застала его врасплох.

— Прости меня, — сказала она.

— За что?

Она неопределенно покачала головой и невесело улыбнулась:

— За все.

II

Обжигающие струи падали на голову и плечи, обильно стекая по груди, повисали на густой курчавой растительности мириадами капель. Он простоял бы так целую вечность, позволяя воде омывать свое тело, унося кровь мертвеца и память о половине лица и ужасной зияющей дыре в черепе.

Дверь ванной открылась, и на пороге появилась обнаженная Шарлотта с легкой загадочной улыбкой на губах. Она вошла под душ, и ее темные кудри развились в длинные черные ленты, контрастировавшие с белой кожей. От густого водяного пара лицо казалось подернутым нежной дымкой.

— Как я люблю твои глаза, — сказала Шарлотта, гладя его мокрые щеки и заправляя за уши пряди волос. Опустив руки, она нашла и взяла еще мягкий пенис, и Энцо почувствовал, как кровь сразу прилила к паху. Ее груди прижимались к его животу, и когда он стал совершенно готов к любви, гибкие руки скользнули по его бокам на ягодицы и притянули к гладкому телу. Чуть повернув голову, Шарлотта прижалась к его груди щекой.

Они долго стояли под горячими струями, прежде чем ступили на пол, вытирая друг друга полотенцами, осушая ярко-розовую кожу и влажные, спутанные длинные волосы. Шарлотта осыпала его быстрыми поцелуями, нежно играя пальцами в курчавых волосах на груди, затем за руку повела в спальню. За стеклянными стенами, выходившими в зимний сад внизу, непроглядная темнота казалась особенно зловещей. Энцо ощутил себя неприятно незащищенным — кто угодно мог их увидеть с галереи напротив. Вскоре он уже лежал на сиреневых простынях, которые вчера видел через окно, а Шарлотта, оказавшись сверху, с каким-то лихорадочным неистовством покусывала его губы и проникала языком в рот. Проведя рукой по животу, проверяя эрекцию, она направила его в себя и принялась двигать бедрами так энергично и быстро, что Энцо едва не отдал инициативу.

Он разрядился быстро, обессилев от изнеможения и странной меланхолии. Шарлотта легла сбоку и тесно прижалась, обхватив коленями его бедро.

— Прости меня, — прошептал он. Пришла его очередь извиняться.

— За что? — удивилась она. — Все было прекрасно. — Шарлотта дотянулась до выключателя, и минут десять или пятнадцать они лежали в темноте не шевелясь. Лунный свет, сеявшийся через стеклянную крышу бывшего склада, серебрил маленький оазис внизу и наполнял спальню призрачно-бледным сиянием. Энцо лежал с открытыми глазами. Постепенно привыкнув к полумраку, он машинально начал разглядывать обстановку. Расслабиться не удалось: мозг продолжал напряженно работать. Краем глаза он уловил легчайшее движение сбоку и резко повернул голову. На него уставились два светящихся круглых зеленых глаза — Зеке сидел на прикроватном столике, таращась на Энцо. «Интересно, — подумал Маклеод, — видел ли кот, как мы занимались любовью? Не ревнует ли он меня к своей хозяйке?»

Размышления прервал голос Шарлотты, тихий и хриплый в темноте:

— Я купила это жилье десять лет назад у старой супружеской пары, поселившийся здесь еще до войны. Их медовый месяц совпал с приходом нацистов. У молодых людей было свое дело — угольная торговля, и немцы заставили снабжать их углем. Говорят, эта улица называлась Второй Италией, столько здесь расквартировали солдат Муссолини. В этом доме на постое было двое. — Взяв длинную прядь, падавшую Маклеоду на грудь, Шарлотта начала накручивать ее на палец. — После высадки союзников, когда освобождение Парижа было уже близко и жители поднялись против оккупантов, торговец углем и его жена застрелили своих постояльцев. Покупая дом, я спросила, почему замурован подвал под складом, и они признались, что закопали там убитых итальянцев. Представляешь, им уже за семьдесят, а они впервые решились нарушить многолетнее молчание.

— Ты им поверила?

Шарлотта засмеялась:

— Не знаю, но я не против. Я привыкла думать о телах, закопанных в подвале, как о моих итальянцах. Они останутся там навечно, и у меня всегда будет компания призраков на случай долгих зимних вечеров.

Отчего-то Энцо вспомнилось ощущение собственной уязвимости и незащищенности от возможных ночных наблюдателей. Думая о двух итальянских солдатах, которые никогда не вернутся в свои оливковые рощи под южным солнцем, он пошутил:

— Надеюсь, ты не собираешься пополнять коллекцию третьим итальянцем?

Он услышал шелест простыней и ощутил на щеке прикосновение мягких прохладных губ.

— Мне больше нравится думать, что мой реальный итальянец останется здесь добровольно.

Закрыв глаза, Маклеод чувствовал, что окончательно перестает что-либо понимать. Его непреодолимо тянуло к этой женщине, но ее поступки были противоречивы и непонятны. Новый роман ей не нужен, однако она охотно занимается с ним любовью. Отношения с Раффином закончены, но она избегает давать ему повод для ревности. А теперь ей хочется, чтобы ее реальный итальянец остался добровольно? Что это значит? «Как я люблю твои глаза», — сказала она в ванной. Значит, все-таки решилась на новый роман? В свои почти пятьдесят Энцо по-прежнему понимал женщин не лучше, чем в пятнадцать.

Он куда-то поплыл, проваливаясь в мягкую темноту. Усталость наконец взяла свое, и Морфей уже принимал Маклеода в свои объятия, когда он услышал странно далекий голос и мгновенно всплыл на поверхность из сладкого забытья.

— Ты правда думаешь, что Жака Гейяра убили его же студенты?

От резкого пробуждения у Энцо тяжело стучало сердце.

— Да, — сказал он с неожиданной ясностью, страшившей его самого.

— И что мы теперь будем делать?

— У нас есть новые подсказки, будем расшифровывать.

— Ты останешься в Париже? — прошептала она.

Он поколебался.

— Нет, мне придется вернуться в Кагор. — Ее огорчение было почти ощутимым. — Но сперва я схожу в ЕНА и попробую получить фотографию выпуска Шельшера и список студентов.

— Далеко идти придется.

— В каком смысле? — Энцо приподнялся на локте и повернул к себе бледное пятно ее лица. — Национальная школа управления находится на улице Юниверсите, десять минут ходьбы от моей квартиры на Сен-Жермен.

— Уже нет. В начале года они перебрались в Страсбург.

III

Дом номер два по улице Обсерватуар у южной границы Люксембургского сада примыкал к огромному лицею Монтань; при взгляде на стрельчатые арки окон и дверей и затейливую изразцовую мозаику по фасаду невольно вспоминалась история французского колониализма и североафриканские страны. У Энцо большая часть дня ушла на выяснение не то что местонахождения, но самого существования этого заведения.

Мадам Франсин Анри оказалась дамой предпенсионного возраста — видимо, поэтому ее оставили в Париже, когда Национальная школа управления переехала в Страсбург. Мадам Анри, почти тридцать лет заведовавшая рекламой ЕНА, работала теперь в этом необычном парижско-мавританском особняке, построенном когда-то для обучения управляющих французских колоний в Африке и Индокитае. Несколько лет назад здание забрала ЕНА под международное отделение, и сейчас это была единственная часть Национальной школы управления, оставшаяся в Париже.

Мадам Анри провела Маклеода во внутренний двор, скорее подходящий марокканскому riad,[57] чем парижскому вузу. Заостренные арки окон тремя ярусами поднимались до самой крыши. Квадратный газон затеняли две высокие серебристые березы. Узорчатый фриз из зеленой плитки опоясывал здание, отделяя первый этаж от второго.

— Прелестный тихий уголок, не правда ли? — восхитилась мадам Анри. — Трудно поверить, что за стеной Париж. — Она показала куда-то на угол здания: — Отсюда не видно из-за ската крыши, но под коньком есть живописное панно с именем Шельшера. Представляете, какое совпадение!

— Да, — согласился Энцо.

— Международное отделение назвали в честь Шельшера, пламенного борца против колониальной несправедливости.

— Что ж, в этом есть логика.

— Знаете, вам очень повезло, — сказала мадам Анри. — Почти все архивные материалы увезли в Страсбург, но, как мне кажется, сообразили, что на все не хватит места, и оставили архив выпуска Шельшера здесь. Поэтично, не правда ли?

— Безумно. С вашей стороны очень любезно оказать мне помощь…

— Это самое меньшее, что мы можем сделать, печально ответила мадам Анри. — Я прекрасно помню молодого Гуго д’Отвилье. Это была выдающаяся личность! Потрясающий интеллект! Какой ужасный удар для семьи…

Для своего возраста мадам Анри была довольно привлекательной. Она держалась со старомодной церемонностью, но ее теплые карие глаза светились теплом и сочувствием. Энцо стало неловко за свой обман.

— Да, — сказал он. — Для них станет большим утешением получить любые памятные документы, которые вы сможете предоставить…

Через широкую арку они попали в узкий длинный коридор, увешанный картинами. Войдя в вестибюль за стеклянными дверями, они спустились на несколько пролетов по мрачной темноватой лестнице.

— Здесь можно выйти на улицу, — пояснила мадам Анри, указывая на дверь внизу. — Это был отдельный вход для иностранных студентов, живших на верхних этажах. — Она открыла дверь слева, за которой начинались ступеньки, уходящие в темноту. Мадам Анри щелкнула выключателем, и они с Маклеодом спустились в подвал.

Это была настоящая кроличья нора, правда, с массивными кирпичными сводами, поддерживающими здание. Вдоль стен тянулись полки с плотными рядами папок, книг и коробок с бумагами. Мадам Анри указала на длинный ряд рычагов вверху на фасадной стене. Под каждым красовалась изразцовая табличка с названием — Sejour, Salle a Manger, Cuisine…[58]

— Это оригинальные механизмы, открывающие систему отопления и вентиляции здания, — пояснила мадам Анри.

Маклеод шел за ней по тускло освещенному коридору.

— Столько истории заперто в этом подвале! Иногда я досадую — зачем это все хранить, а потом приходит кто-нибудь вроде вас, и сразу становится понятно зачем. — Мадам Анри остановилась и принялась что-то искать среди папок на верхних полках, расставленных в алфавитном порядке. — Прелюбопытнейшая вещь — история. Возможно, вы не догадываетесь, что это здание построено на месте бывшего монастыря, основанного монахами ордена картезианцев в тысяча двести пятьдесят седьмом году. Камень добывали здесь же, под землей, и постепенно создали целую сеть тоннелей и комнат. Непосредственно под тем местом, где мы сейчас стоим, монахи варили пиво и дистиллировали ликер. Вы, конечно, слышали о зеленом шартрезе? Так вот, его делали здесь, прямо у нас под ногами. — Мадам Анри медленно шла вдоль одной из полок. — А, вот. Нашла. — Она вытянула коробку, неотличимую, на взгляд Маклеода, от других. — «Шельшер». — Водрузив на стол, мадам Анри открыла ее и принялась проворно перебирать подшивки документов. Вскоре она удовлетворенно воскликнула: — Ага! — и подняла фотографию. — Я знала, что где-нибудь снимок да найдется.

Энцо напрягал глаза, силясь разглядеть что-нибудь в тусклом свете на черно-белой фотографии, похожей на тысячи других групповых снимков учеников и учителей. Примерно сотня студентов со своими преподавателями сидят и стоят в пять рядов перед длинным зданием, улыбаясь в камеру. Под снимком значилось: «Выпуск имени Виктора Шельшера, 1994–1996».

Он сразу заметил Гейяра, сидевшего почти в середине первого ряда со слегка скучающим видом, сложив руки на коленях и скрестив ноги. Ни Гуго, ни Рока Энцо с первого взгляда не нашел.

— Наверху я сделаю вам копию, — сказала мадам Анри, торжествующе помахав извлеченной со дна коробки видеокассетой с надписью «1994–1996». — По традиции, студенты вели видеолетопись своего выпуска. Любительская съемка скверного качества, но я уверена, что Гуго обязательно где-нибудь мелькнет. Если подождете двадцать минут, я перепишу для вас кассету.

— Вы очень добры, — искренне отозвался Энцо. — А не найдется у вас списка студентов выпуска Шельшера? Может, родственники захотят с кем-то списаться или позвонить…

— Список есть в справочнике. Это-то легче всего.

Сидя в удивительно тихом квадратном дворе, куда солнечные лучи соскальзывали по остроконечным крышам, и поглядывая на делегатов проходившей в амфитеатре конференции, мелькавших за стеклянными дверями, Маклеод изучал копию фотографии, любезно сделанную для него мадам Анри. Среди множества лиц он уже нашел Гуго д’Отвилье и Филиппа Рока и теперь рассматривал остальных, задаваясь вопросом, кто еще участвовал в убийстве своего учителя. Молодые смеющиеся лица казались такими юными и невинными… Он пробежал глазами список, где значились Гуго д’Отвилье, Филипп Рок и еще сто двенадцать имен. Теперь у него есть фотографии и имена предполагаемых убийц Гейяра, двое из которых мертвы. Сможет ли он когда-либо разоблачить остальных? И сколько времени они проживут после этого?

Во двор торопливо вышла мадам Анри. Энцо поднялся ей навстречу.

— Вот, — протянула она большой коричневый конверт с видеокассетой. — Все готово.

Энцо сунул в конверт фотографию и список имен.

— Огромное вам спасибо, мадам.

— О, это самое меньшее, что я могу сделать, — сочувственно улыбнулась мадам Анри. — Пожалуйста, передайте семье мои искренние соболезнования.

IV

От Обсерватуар до подземной парковки на улице Сен-Жак было меньше пяти минут ходьбы. Саквояж Энцо, с которым он ездил в Отвилье, так и лежал в машине. Маклеоду хотелось переодеться: целый день проходил в рубашке и слаксах Раффина, в свое время оставленных журналистом у Шарлотты, — вещественное подтверждение романа, о котором Энцо знать не хотелось. Кстати, в спальне Шарлотты нашлась чуть не половина гардероба журналиста. Энцо претила мысль, что с Раффином она занималась любовью с такой же энергией и страстью, однако у них был длительный роман, и с этим приходилось смириться.

Трехуровневая подземная парковка располагалась под жилым домом между улицами Фельянов и Урсулинок. Раффин ставил машину на нижнем уровне. Он не смог дать Энцо ключ от лифта, но объяснил, что спуститься можно и по спиральному съезду. Дневной парижский зной быстро остался позади, когда Энцо двинулся вниз по крутому уклону бетонной дорожки. На первом уровне не было ни души. В слабом дежурном освещении тени автомобилей отчего-то казались зловещими. По обе стороны от центрального прохода располагалось по десять парковочных мест, разделенных металлическими решетками. Раффин оставил свой гараж открытым, чтобы Энцо мог в любое время взять машину.

Спустившись ниже, Маклеод с неудовольствием отметил, что не горят даже дежурные лампочки. На первом уровне он еще что-то различал в слабом мигающем желтом свете, но на втором продвигался в кромешной темноте. Когда съезд закончился, Энцо не мог разглядеть даже своих рук у самого лица. Где-то рядом был выключатель, но Маклеод понятия не имел, где именно. Энцо начал закипать. Он торопился в Кагор — добрых шесть часов на автомобиле — и хотел выехать как можно раньше.

В дальнем конце прохода он увидел едва различимый светящийся указатель «Выход» над дверью, ведущей к лифту. Вытянув руки перед собой, Энцо осторожно двинулся вперед, пока не почувствовал под пальцами холодный металл. Дверь гаража задребезжала от прикосновения. Маклеод пошел дальше, перебирая руками от одной двери к другой. Ближе к светящейся табличке он начал различать вокруг какие-то смутные очертания, но вытянутые руки все равно исчезали в темноте. Вот и гараж Раффина — дверь поднята. Нашарив ключи от машины, Маклеод нажал кнопку и услышал, как открылись замки на дверцах. В этот момент от сплошной тени отделилась часть, теплая и тяжелая, и окутала его с головы до пят. Энцо не удержался на ногах и упал навзничь. Послышался громкий стук, и лишь секундой позже пришла боль — он крепко приложился затылком о бетонный пол. Из глаз посыпались искры — розовые вспышки и оранжевые блики. Темнота тяжело давила, не давая вздохнуть, и только тут Энцо понял, что у темноты человеческие руки в мягких шерстяных перчатках, сдавливающие ему горло.

Охваченный страхом, Маклеод брыкался и пинался, но темнота упрямо и сильно прижимала его к полу, как бабочку к обоям. Энцо поймал слабый отсвет над дверью, пробежавший по занесенному над ним лезвию, и понял, что сейчас последует.

— Простите меня, — услышал он шепот в темноте.

— Что?! — не веря ушам, прохрипел Энцо и схватил нападавшего за запястье, прежде чем тот нанес удар. Однако сразу понял, что это мужская рука, причем гораздо более сильная, и он не сможет долго удерживать ее в воздухе. В отчаянии Маклеод вцепился в нависшее над ним лицо, ощутив горячее влажное дыхание через шерстяную ткань. Пальцы сами нашли отверстия маски, и он с силой ткнул нападавшего в глаза. Мужской вопль наполнил темный подвал парковки. Давление руки, держащей нож, сразу ослабло. Энцо услышал, как сталь зазвенела по бетону. Нападавший старался оторвать руку Энцо от своего лица и спасти глаза. Воспользовавшись шансом, Маклеод сжал кулак и изо всей силы нанес прямой удар, метя в голову противника, по-прежнему невидимого в темноте. Раздался костяной хруст, и крик незнакомца слился с его собственным стоном: удар костяшками кулака в кость — скулу или бровь — весьма болезненная штука.

Неожиданно дверь открылась, и импровизированный ринг осветился ярко-желтым светом. Повернув голову, Маклеод увидел в проеме силуэты молодой пары, подсвеченные сзади. Девушка закричала. На крик нападавший повернул голову, и Энцо не упустил момент: вцепился в черную шапку-маску и сорвал ее, на мгновение решив, что под ней надета вторая, и лишь через секунду понял: напавший на него человек — темнокожий. Он увидел испуганные заячьи глаза, и несостоявшийся убийца, вскочив на ноги, побежал вверх по бетонному выезду. Слышались только мягкие шлепки башмаков по бетону — все очертания через мгновение съела тьма.

Молодые люди, замерев от неожиданности, смотрели, как оглушенный схваткой Энцо с трудом поднимается на ноги. При мысли о том, как близко прошла смерть, ему стало нехорошо. Приди молодые люди минутой позже, вполне возможно, нашли бы его на полу в луже крови. Он сглотнул, стараясь прогнать тошноту, и наклонился за конвертом с кассетой.

— С вами все в порядке? — нерешительно спросил парень.

— О, все отлично! — заверил Энцо. Насколько это возможно для только что отбившегося от убийцы. Он вспомнил, как нападавший прошептал «простите меня». Простить его! Волна бешенства даже заглушила страх.

Маклеод вздрогнул, когда Шарлотта промокнула ему затылок ватой, смоченной в каком-то антисептике.

— Это уже становится традицией, — покачала она головой.

— Не смешно. На этот раз меня действительно пытались убить, — буркнул Маклеод. На затылке выросла шишка величиной с яйцо, а запекшаяся кровь склеила волосы. — Оу! — дернулся он в сторону, уходя от ее руки. — Надеюсь, мозги своим пациентам ты вправляешь более умело?

Шарлотта взяла его за «конский хвост».

— Сиди спокойно. И почему мужчины такие неженки? — Она добавила еще антисептика. — Сейчас тебе нельзя ехать в Кагор.

— Это еще почему?

— Если они знают, где ты ставишь машину, им не составит труда узнать, где ты живешь.

— Тогда они знают и твой адрес. — Энцо как сумасшедший гнал из Пятого округа в Тринадцатый и бросил машину — правыми колесами на тротуаре, левыми на мостовой — у бывшего угольного склада.

Подумав, Шарлотта кивнула:

— Значит, могут искать тебя здесь.

— Господи, Шарлотта, я сделан из другого теста и не подхожу для этого дела. Моя сила в голове, а не в мышцах. Может, обратиться в полицию?

— И что ты скажешь? Кто-то пытается тебя убить за вмешательство в расследование, в которое тебя дважды просили не лезть?

Энцо промолчал.

Шарлотта вручила ему белый комок марли:

— Вот, приложи к затылку, пока идет кровь. — Побросав флаконы в аптечку, она протерла кухонный стол. — Дай мне пятнадцать минут — переодеться и собрать сумку.

— Куда мы поедем?

— У моих родителей есть летний домик в Коррезе. Старая ферма в глуши, самая примитивная. Раньше я проводила там каникулы, теперь уезжаю, когда хочется сбежать от всех подальше. Маленькое убежище от окружающего мира. Там мы будем в безопасности. — Она взглянула на часы. — Уже седьмой час. Нам повезет, если доберемся к полуночи.