Опасный Геныч

Глава 8

Запах табака и мужского парфюма щекочет ноздри. Очень хочется открыть глаза, но веки будто свинцом налиты.

– Геныч, вот что ты за мудак такой, а?! – разрывает тишину возмущённый голос Жеки. – Пока ты тут бледным трупом прикидываешься, у меня все планы через жопу!

– Что ты орёшь, придурок? – тихо и недовольно рычит Кирюха. – Ему сейчас положительные эмоции нужны.

– Серьёзно, что ль? А мне они, думаешь, не нужны?! Где взять, не подскажешь? Ты взгляни на это унылое бревно… до хера положительных эмоций вызывает? Вот и я об этом. Слышь, Геныч, стране нужны герои, а ты тут прохлаждаешься. Ты вообще в курсе, сколько за эти дни в городе расплодилось хромоногих собак и кошек? Их кто по клиникам развозить будет? Я? Ни х*я! А голуби с отмороженными ногами?

– Женёк, хорош пургу нести, – вклинивается Кирюха. – Лето на дворе… Какое обморожение?

– Бля… Кирыч, вот что ты… Ночи-то, знаешь, какие холодные? Геныч, ты долго отдыхать собираешься? У нас так-то активная движуха намечалась… забыл? Я уж молчу о том, что ты самым возмутительным образом не откликнулся на призыв Родины! Или ты так от армии косишь? А то, может в военкомат стукнуть? Эти-то, кого хочешь поднимут.

– Женёк, ты идиот! – констатирует Кирюха и я с ним отчасти солидарен.

– Ну, коне-эчно!.. Уж лучше сидеть, как ты, – с тоскливым е*лом, будто на похоронах. О! Я сегодня, кстати, Макса встретил в хозяйственном магазине, так он прикупил мыло, верёвку и табуретку… Не знаешь, к чему бы это? На джентльменский набор как-то не тянет. Геныч, а ты что думаешь?

Что ты долбоёб!

– Жек, какой ты долбоёб! – подслушал мои мысли Кирюха. И заржал. Его смех прозвучал так неожиданно и своевременно. И мне тоже захотелось смеяться.

– Вот и отец мне то же самое говорит, – сокрушается Жека. – Ты, говорит, сын, что-то в последнее время сам не свой и несёшь всякий бред, как будто тебя Геныч покусал. Так ведь ещё и курить стал! Слышь, Геныч, я ж теперь курю – ослабляю иммунитет! И всё из-за тебя. Ты, кстати, не возражаешь, если я здесь закурю?

Можешь даже застрелиться, олень.

– Но это, брат, ещё не самое страшное!.. Со мной случилась беда похлеще импотенции! Могу… но не хочу! Пропало у меня это… Кирюх, ну как это по культурному называется? Ну… когда хочется спариваться…

– Либидо?

– Вот-вот – оно! Накрылось, Геныч, моё либидо! А всё ты! Как-то ты всё же повлиял на это дело… Не подскажешь, что бы это значило? Может, ты вдохновляешь мой жезл, м?

– Жек, заткнись, а, – хрюкнул Кирюха, – а то ведь он с перепугу и просыпаться передумает.

Вот уж наоборот – хочется прямо сейчас подорваться и постучать в дружеский бубен.

– Геныч, а ты мне, кстати, косарь должен! Помнишь, тебе на презервативы не хватило?

– Что-то многовато для презервативов, – с сомнением заметил Кирюха.

– Да тебе, монах высокогорный, и одной резинки многовато, а Геныч много брал. Слышь, Геныч, не забыл большую Вальпургиеву ночь? Вставай, долг платежом красен! Ты это… – голос Жеки вдруг надломился, а моё предплечье сжала крепкая ладонь. – Ты мне очень нужен, брат… Знаешь, я ведь всю ночь репетировал, а тебе всё равно не смешно.

Мне очень смешно, Жек. Правда.

– Грустно без тебя, Геныч… и пиZдец как херово.

Звук, похожий на комариный писк, ввинчивается прямо в мозг.

– Ы-ы-и-и… ы-ы-и-и….

Чтобы понять, кто меня оплакивает, мне вовсе не надо слышать голос. Наташка. Младшая сестрёнка Жеки и моя головная боль.

Как же мне утешить тебя, маленькая влюблённая зайка?

Дневной свет больно полоснул по глазам, и, едва их приоткрыв, я тут же зажмурился. Переждал немного, послушал тоскливое подвывание, и попробовал снова – постепенно.

Милота! Аккуратный красный носик, искривлённые в скорбной гримасе губки и крокодильи слёзы на нежном кукольном личике.

– Эй… – зову её, но из горла выходит лишь глухой скрежет.

И всё же сработало. Огромные синие глаза с длинными, слипшимися от слёз, ресницами испуганно уставились на меня, пару раз моргнули… И Наташка, сдавленно пискнув, вдруг сорвалась с места и рванула наутёк.

Вот и вся любовь! Пойми этих женщин.

А уже через несколько секунд передо мной вырос Жека. А зарос-то – как Бармалей!

– Геныч, – он нервно хохотнул, – что ж ты вечно так не вовремя, а? Я там такую медсестричку склеил… – он заулыбался, а глаза заволокло слезами.

– Так… – с голосом по-прежнему беда. Я с трудом прочистил горло и придушенно просипел: – Это ты по ней рыдаешь?

– Иди на хер, придурок! – Жека в два шага одолел расстояние между нами и, уткнувшись лбом мне в бок, беззвучно затрясся.

Я же, подавив внезапное желание погладить его по черноволосой башке, спросил первое, что упало на язык:

– Жек, ты там ржёшь, что ли?

Обхватив меня своими ручищами, Жека яростно трёт лицо об казённое одеяло и теперь действительно смеётся.

– Хорош меня щупать, придурок, – ворчу недовольно, чтобы скрыть смущение, а слова отдаются болезненными спазмами в голове.

– Да ты сам придурок, понял? – он поднимает голову, больше не пряча покрасневшие блестящие глаза, и внимательно вглядывается в меня. – Геныч, ты как… выспался, надеюсь? Что-нибудь болит?

Болит всё! Но у самой двери, обхватив кулачками острый подбородок, жмётся к стене Наташка, и под её испуганным взглядом я отрицательно качаю головой. Но она не качается.

– Нет, – выдыхаю шепотом, а Жека быстро оглядывается на сестру и шепчет мне с заговорщическим видом:

– Вот она, великая целебная сила слёз девы невинной. После такого, Геныч, ты просто обязан… – Жека делает страшные глаза и поворачивается к сестрёнке: – Натах, колись, как тебе удалось разбудить нашего спящего красавца, а? Ты его поцеловала, что ль?

– Дурак, – огрызается она, стремительно краснея.

– Ещё какой дурак! – охотно соглашается Жека. – Что ж я сам-то не догадался? Геныч, да я бы тебя ещё в первый день зацеловал.

– Я б тогда… тебя усыпил. Ты свою рожу небритую видел? – сиплю едва слышно, стараясь не морщиться от боли.

– Да ты на свою посмотри! Упырь и то румянее. А небритый я по твоей вине, между прочим. Мы с пацанами обет дали – не бриться, пока ты в спячке. Вот так пробудился б ты через годик и узнал бы одного Малыша, у него-то, один хер, ничего не растёт. Зато нам с Кирюхой к тому времени бороды как раз щекотали бы яй… – Жека запнулся и перевёл взгляд на хихикающую Наташку. – Так, хорош уши греть, медперсонал созывай. У них что там, тихий час, что ли? Пошевеливайся, Натах!

– Не надо меня учить, ясно?! – недовольно пищит Наташка, а в моей голове будто вспышка…

«Не надо меня учить водить мою машину, ясно?»

«Да пошёл ты!»

– Э, Геныч, ты чего?.. Ты что так дышишь, тебе плохо, что ли?

– Жек, – я вглядываюсь в его глаза. – А-а… Анжелика… она… как?

– Да как… нормально… Отлично! – зло рявкает он, передёрнув плечами, и тут же отвлекается на Наташку, у которой глаза стали, как два блюдца: – Ну, чего ты застыла? Ладно, я сам сгоняю.

Он резво подрывается с места, но мне совсем не нравятся его ответ и Наташкин испуганный вид.

– Жень, у него же кнопка вызова на стене, – лепечет малая.

– Стой, Жек… – окликаю его.

– Сейчас, Геныч, мам Гале звякну, а то она тока-тока отошла.

– Жек! – рычу угрожающе, ощущая, как разгоняется сердце, а в голове долбит молот. – С Анжеликой что?!

Он останавливается у самой двери и, не оглядываясь, выталкивает из палаты упирающуюся Наташку:

– Бегом ушла отсюда!

Затем разворачивается и прёт на меня с каменной рожей. Лупит ладонью по кнопке на стене и ухмыляется:

– Геныч, ей легче, чем тебе! А за подробностями – это к врачам. Меня, честно говоря, больше волнует твоё состояние…

Лишь на короткий миг я испытываю облегчение, но тут же понимаю, что Жека мне врёт. Отчего-то я это точно знаю. Но он продолжает улыбаться и выдерживает мой взгляд, а в следующий момент пространство вокруг наполняется любознательными людьми в зелёных костюмах и с азартом игроков в глазах. Зелёные человечки быстро оттесняют моего брехливого друга, который выкрикивает, что он здесь, рядом, и никуда не уйдёт… Но сейчас мне всё равно, я прикрываю глаза и больше не слышу, о чём говорят колдующие надо мной врачи, не реагирую на их манипуляции… Я вспоминаю Анжелику в желтом сарафанчике и понимаю, что больше никогда не увижу её улыбку… потому что… Потому что я откупился от неё…