Операция «Хамелеон»

Глава 24

Было еще темно, когда Петра растолкал австралиец.

— Вставай! Ну вставай! — негромко повторял он, словно боясь кого-то потревожить.

— Что?

Петр открыл глаза.

Под навесом было темно, но снаружи все уже стало чуть сероватым. И на этом мерцающем фоне Петр увидел фигуру Элинор и понял: произошло несчастье.

Он поспешно вскочил:

— Что-нибудь случилось?

Роберт указал глазами на кровать, предназначенную для Смита: она был пуста.

— Что-нибудь с доктором? Где он?

Петр взглянул в сторону лендровера: машины на месте не было.

— Доктор уехал... Его вызвали ночью. Где-то в соседнем племени... заболела женщина. Доктор Смит сказал мне, что вернется дня через два-три...

Австралиец закашлялся, и Петру показалось, что он старается скрыть растерянность.

— Нам лучше выехать пораньше — не так жарко будет в дороге.

— А мисс Карлисл? Разве она не останется здесь? — Петр вопросительно посмотрел на австралийца и кивнул в сторону Элинор.

— Из Каруны я вернусь в Луис самолетом, — сказала она глухим, бесцветным голосом, повернулась и решительно пошла в ту сторону, где они вчера поставили «пежо».

Петр стоял лицом к лицу с мрачным австралийцем.

— Все-таки что же случилось? — тревожно спросил он. — Элинор все узнала?

Боб ничего не ответил и, резко повернувшись, пошел к машине. Он шел с опущенными плечами, и Петр подумал, что он совсем не похож на победителя.

Горизонт быстро светлел, и Роберт выключил фары. Машина неторопливо бежала по земле, никогда не знавшей мотыги.

Оглянувшись, Петр увидел, что Элинор сидит с закрытыми глазами, откинув голову на спинку сиденья. Лицо ее было серым, под глазами залегли глубокие черные круги.

Он прижал руку к нагрудному карману, где лежало письмо Стива, словно схватился за спасательный пояс. И отчаянным усилием воли заставил себя думать о другом.

Машину резко тряхнуло.

— Черт! — выругался Роберт. — Проклятые дороги!

Голос Боба вернул Петра к действительности. Да, он задремал: страницы рапортов, документов и донесений участников далеких событий полностью захватили его воображение и унесли на пятьдесят лет назад.

— Смотри. Здесь был пост султана.

Роберт остановил машину. Они уже съехали с плато, начиналась саванна. Она тянулась здесь вдоль бетонного шоссе, прямого как стрела. И только вдали виднелись отроги скалистых холмов.

Слева от дороги — метрах в двухстах — виднелись развалины глиняного сооружения: небольшое круглое здание, окруженное стенами.

Справа, почти на таком же расстоянии от дороги, торчали три-четыре круглые хижины, тоже из глины, с высокими конусообразными крышами из тростника. Хижины тоже были огорожены невысокой глиняной стеной.

Поодаль от них стояла еще одна хижина — без всякой ограды.

Петр сошел с шоссе, направляясь к остаткам крепости.

— Эй! — предостерегающе крикнул ему австралиец. — Не советую. Там наверняка полно змей: они очень любят жить в заброшенных жилищах!

— Ничего! — отмахнулся Петр. — Я осторожно...

— Питер!

Голос Элинор был резок. Она тоже вышла из машины и смотрела вдаль, на синюю скалу, туда, откуда они ехали.

— Питер, не делайте глупостей!

Это были первые слова Элинор, произнесенные с тех пор, как они покинули лагерь доктора Смита.

— А если вам нужна экзотика, поговорите лучше с ними.

Она кивнула в сторону хижин. Там было оживление. Обитатели глиняных жилищ высыпали наружу и с интересом наблюдали за приезжими.

Но стоило лишь перейти шоссе, как все кинулись обратно.

— В компаунд идти не стоит, — заметил Роберт, — а сюда, пожалуй, зайдем.

И он пошел вперед по возделанному полю, сплошь усеянному тыквами-колебасами. Тыквы уже высыхали. Жаркое солнце пропекало их насквозь, чтобы жители хижин могли потом сделать из них фляги для воды, миски, сосуды для хранения пищи.

Посреди поля стояла одинокая хижина.

«Как сторожка на бахче, — подумалось Петру. — И наверное, в ней живет дед-сторож».

Так оно и было.

Из отверстия, заменяющего дверь, навстречу им вышел старик в набедренной повязке, с редкими кустиками седых волос на черепе, с жиденькой седой бородкой.

Он молча присел на корточки у хижины, не сводя глаз с пришельцев. Из-за спины, из темного проема входа в хижину, выглядывала старуха: совершенно лысая, с высохшими, висевшими, словно тряпки, грудями.

Австралиец, подойдя к старику метра на два, тоже присел на корточки. Некоторое время они молча смотрели друг на друга.

Затем Роберт заговорил на хауса.

— То, то, — ответил старик и покачал головой.

— Он не понимает, — сказала Элинор.

И только сейчас Петр заметил в ее руках небольшой блокнот и карандаш: художница быстро делала зарисовки...

Старик поднял руку, закрыл ею лицо и что-то гневно пробормотал.

Элинор опустила блокнот.

— Сейчас... — Роберт полез в карман и вытащил оттуда пачку сигарет и спички. — Специально для таких случаев...

Старик насторожился. Роберт вынул из пачки несколько сигарет и протянул их старику. Тот с недоумением взял их, не зная, что с ними делать.

— Для них сигареты слишком дорогое удовольствие.

Роберт поднес сигарету к губам.

Старик сейчас же сделал то же самое.

Австралиец чиркнул спичкой и поднес огонь к сигарете старика. Художница раскрыла блокнот. Но теперь старик не протестовал. Он курил сигарету впервые в жизни, это было видно по всему. И курение ему нравилось. Остальные сигареты он заботливо заложил за оба уха.

Он выпускал дым и блаженно щурился.

— А бабке-то дай закурить! — весело сказал Роберт и показал при этом на старуху, высунувшуюся из дверного отверстия уже почти по пояс.

Старик понял.

— То, — сказал он и обернулся к старухе, протягивая ей свою сигарету.

— Это тебе в подарок, дед! — Роберт положил старику в ладонь спички и пачку сигарет. Старик вежливо взял одну сигарету, зажег ее. Потом вернул все — и сигареты и спички — австралийцу. Тот покачал головой, показывая, что он отказывается брать все обратно.

Старик растянул сухие губы в подобие улыбки. Встал и скрылся в хижине, унося подарки. Через минуту он вышел оттуда с листком бумаги и протянул ее Роберту.

Тот взглянул на листок:

— Призыв к забастовке! — удивился он. — Агитаторы побывали и здесь.

— Они были здесь вчера, — раздался тихий и незнакомый голос.

Это было так неожиданно, что Петр даже вздрогнул. Роберт вскочил и резко обернулся. Позади них стоял невысокий гвианиец в больших темных очках. Под мышкой он держал дешевенькую папку из искусственной кожи.

— Салам алейкум!

Он вежливо поклонился.

— Алейкум салам — почти одновременно ответили ему Петр и Роберт.

— Хэлло! — выдохнула Элинор.

— Хэлло, мадам!

Гвианиец поклонился еще раз.

— Извините, что я вам помешал. Я здешний учитель. Увидел, что вы едете в сторону Каруны, и... (он помедлил) подумал, что, может быть, вы меня подвезете. Недалеко — моя мать живет в десяти милях отсюда.

Он замолчал, переводя взгляд с одного из них на другого.

— Конечно!

Это сказала Элинор.

— Почему бы и нет! — согласился Роберт.

Он посмотрел на часы и махнул рукой старику.

— Бай-бай, папа́! Вкушай плоды цивилизации! Кстати...

Он обернулся к гвианийцу.

— Вы сказали, вы здешний учитель?

— Да, сэр, — вежливо склонил голову тот.

— Если я не ошибаюсь, здесь начинается граница собственно султаната Каруны?

Учитель кивнул.

— Это... (Роберт махнул рукой в сторону развалин) ...остатки пограничного форта. И именно по этой дороге шло сообщение между Севером и Югом. Постойте!

Он поднял руку, словно боясь, что ему помешают размышлять вслух.

— Наверняка ведь воины, защищавшие форт, были местными и жили вокруг. И если султан посылал гонца на Юг, он должен был именно здесь брать проводников.

— Вы знаете историю Гвиании?

Учитель снял очки. Лицо его было худым, глаза глубоко запали в темные ямы под бровями. Высокая красная феска еле держалась на бритом черепе.

— Да, — подтвердил Роберт.

— А кто... вы?

В вопросе учителя слышалось осторожное выжидание.

— Я из Австралии. Мадам...

Роберт помедлил, ожидая, что Элинор сама определит свою национальность.

— Из Гвиании, — с вызовом сказала художница.

Петр ожидал, что учитель удивится, но тот не повел и бровью.

— А этот мистер... — Роберт протянул руку в сторону Петра, — ...из России.

Тут уж гвианиец не выдержал:

— Из России?

Глаза его округлились.

— Это правда?

Неожиданно он рассмеялся тихо и дробно.

— Вот уж не думал, что увижу когда-нибудь хоть одного русского! Аллах всемогущ!

Он даже немного отступил, чтобы получше рассмотреть Петра:

— Самый обычный человек! Ни рогов, ни копыт, ни хвоста! Да вы не обижайтесь, сэр. Я же шучу. Ведь если бы вам твердили с детства, что русские — это если не дьяволы, то уж бородатые разбойники с окровавленными ножами в зубах, вы бы вели себя точно так же... И вы тоже историк?

Петр кивнул. Гвианиец взмахнул папкой.

— Русский, изучающий историю Гвиании! Чудеса! Завтра я непременно расскажу об этом на уроке. Вы ведь не знаете, что раньше нас учили, будто во всем мире, кроме Гвиании, есть только одна страна — Англия! Ах, как все меняется, как все меняется!

Они подошли к машине. Элинор открыла переднюю дверцу и села на место, где раньше сидел Петр, рядом с водителем.

Роберт удивленно взглянул на художницу, но ничего не сказал. Петр с учителем устроились на заднем сиденье.

Австралиец тронул машину с места плавно, осторожно. И Петр отметил это внезапное изменение в «шоферском почерке» Роберта, обычно рвавшего с места во весь опор. Отметил он и то, что Элинор села рядом с Робертом впервые за всю долгую дорогу от Огомошо.

Учитель продолжал говорить, увлеченно рассказывая о своей школе, единственной на сто миль вокруг, о том, что заниматься приходится по старым колониальным учебникам, что половина времени тратится на изучение корана и никому не понятного здесь арабского языка.

— Но ведь когда-то его здесь знали, — заметил Петр.

— Никогда, — отрезал учитель. — У нас здесь свой язык — нупе. Сейчас, правда, мы учим еще и хауса. Но арабский... Это только для молитв.

На переднем сиденье молчали.

— А как же писал по-арабски султан? Например, письмо к лорду Дункану, в котором объявлялась война? — осторожно спросил Петр.

Учитель чуть отодвинулся и внимательно посмотрел на него.

— Султан никогда не объявлял войну Англии, — твердо сказал он. — Это знает здесь каждый ребенок.

— Но...

Учитель решительно покачал головой:

— Это было в 1902 году. Сначала султан послал к лорду Дункану гонца с простым отказом выдать эмира Бинды. Гонец вернулся с письмом от лорда Дункана, в котором тот писал, что разрывает договор об уважении Англией суверенитета Каруны. Тогда султан испугался и послал второго гонца. Назад гонец не вернулся.

— Но может быть, с ним что-нибудь случилось по пути к англичанам?

— Случилось... — учитель нахмурился. — Когда он возвращался из штаба лорда Дункана, доставив письмо с просьбой о мире, он был схвачен в саванне работорговцами. Это рассказал несколько лет спустя его проводник. Он спасся случайно и побоялся возвращаться с дурной вестью в Каруну.

— Но откуда вы все это знаете?

— Проводником был мой отец, — спокойно ответил учитель.

— Он жив?

Петр почти выкрикнул эту фразу и осекся, мгновенно поняв нелепость своей надежды.

— Он умер двадцать лет назад, — тихо ответил учитель и замолчал, закрыв глаза. Губы его зашевелились, и Петр понял, что гвианиец молится.

Когда учитель кончил молиться, Петр уже знал, что ему делать.

— Но откуда ваш отец знал содержание писем султана? Он же не умел читать, да и письма наверняка посылались запечатанными.

— Да ведь и султан тоже не умел писать! — прищурился учитель. — Он лишь диктовал, а записывали ученые маламы. Потом письмо переписывалось начисто и давалось султану на подпись. Иногда черновики переделывались по нескольку раз, особенно в таких важных случаях, как в 1902 году.

В горле у Петра пересохло:

— Значит, если черновиков было несколько, один из них мог и сохраниться!

— Конечно... Остановитесь, пожалуйста!

Учитель поспешно подхватил свою папку.

— Я приехал.

Он вышел из машины, вежливо поклонился и пошел по полю, усеянному колебасами, к видневшимся вдали круглым беленым хижинам.