Оперативный центр

Глава 23 Вторник, 7 часов 10 минут, Оперативный центр

Лиз Гордон сидела за спартанским металлическим столом в своем небольшом кабинете, единственным украшением которого были фотография президента с его подписью, а на двери – мишень для игры в «дротики», некогда принадлежавшая Карлу Юнгу и подаренная Лиз ее вторым бывшим мужем.

Рядом со столом Лиз сидели ее помощница Шерил Шейд и младший психолог Джеймс Соломон. Они подключили свои портативные компьютеры к компьютеру Лиз Peer-2030. He сводя взгляда с экрана монитора, Лиз прикурила от догоравшей сигареты «Мальборо» новую и выпустила облако табачного дыма.

– Похоже, наши данные подтверждают, что президент КНДР – примерный гражданин своей республики. А вы что скажете? Шерил кивнула.

– Все данные сходятся. Поддерживает хорошие отношения с матерью.., имеет длительную связь с одной девушкой.., помнит дни рождения и годовщины.., сексуальных отклонений нет.., диета обычная.., пьет очень умеренно. У нас даже есть замечание доктора Хвонга о том, что в своих выступлениях он предпочитает использовать выражения, наиболее точно передающие его мысль, и не пытается поразить публику своим лексиконом, между прочим, очень богатым.

Кроме того, у нас нет никаких данных о том, чтобы кто-либо из ближайшего окружения был настроен против него, – продолжала Шерил. – Если террористы пришли из Северной Кореи, то они не входят в круг приближенных президента.

– Понятно, – сказала Лиз. – Джимми, а что у вас? Молодой человек покачал головой.

– Недвусмысленные призывы к агрессии встречаются только в отдельных китайских газетах. В частных беседах, сообщения о которых получили наш центр и ЦРУ, – последняя такая беседа состоялась вчера в семь ноль-ноль – президент, премьер-министр, генеральный секретарь коммунистической партии и другие руководители Китайской Народной Республики единодушно выразили желание не вмешиваться ни в какие конфликты на полуострове.

– Итак, все сводится к тому, что мы были правы с самого начала, – выпустив очередное облако табачного дыма, подвела итог Лиз. – Наша методология себя оправдывает, выводы не вызывают сомнений, и их можно перевести в этот чертов банк данных. – Лиз сделала еще одну глубокую затяжку и попросила Соломона сообщить факсом послу Раклину в Пекин имена наиболее воинственно настроенных китайских руководителей. – Не думаю, что нам следует чего-то бояться, но Худ хочет, чтобы были прикрыты все тылы.

Соломон шутливо отдал честь двумя пальцами, отсоединил портативный компьютер и, плотно прикрыв за собой дверь, поторопился в свой кабинет.

– Думаю, мы подготовили почти все, что нужно Полу, – сказала Лиз. Шерил опустила крышку портативного компьютера и отключила его. Лиз внимательно следила за ней. – Шерил, сколько у нас человек? Семьдесят восемь?

– Вы имеете в виду Оперативный центр?

– Да. Семьдесят восемь здесь, еще сорок два человека вспомогательного персонала, который работает одновременно на Министерство обороны и ЦРУ, двенадцать человек в отряде «Страйкер» плюс те люди, которых они нанимают на базе Эндрюз. Всего примерно сто сорок человек. Тогда почему же со всеми этими людьми, многие из которых добросердечны, непредубежденны и хороши, очень хороши в своем деле, почему для меня так важно, что думает о нас Пол Худ? Почему я не могу просто выполнять свою работу, давать ему то, что он просит, а потом со спокойной совестью пойти в кафе и выпить двойной «экспрессе»?

– Потому что мы ищем истину ради самой истины, а он находит пути, как ею распорядиться, использовать ее для управления ситуацией.

– Вы так думаете?

– Это только одна сторона. Вас, кроме того, раздражает его типично мужской склад ума. Вы же помните его психологический портрет. Атеист, ненавидит оперу, в шестидесятые годы ни разу не пробовал галлюциногенные препараты. Для него не существует то, чего он не может потрогать руками или использовать в своей ежедневной работе. По крайней мере в одном отношении это неплохо.

– В каком же? – устало спросила Лиз.

Компьютер звуковым сигналом потребовал ее внимания.

– Майк Роджерс почти такой же. Если бы они не были так похожи, они бы раздражали друг друга и замучили бы один другого до смерти. Было бы намного хуже, чем сейчас.

– Капитан Блай и примерный Христиан[1]. Худая как щепка блондинка подняла палец:

– Мне ваше сравнение нравится.

– Вы правы, доктор Шейд. Но знаете, я думаю, здесь есть еще одна сторона...

Шейд бросила на Лиз заинтересованный взгляд:

– В самом деле? Какая же? – Лиз улыбнулась.

– Прошу прощения, Шерил. Магия электронной почты подсказывает мне, что я потребовалась сразу Энн Фаррис и Лоуэллу Коффи. Давайте закончим этот разговор позже.

С этими словами ведущий психолог Оперативного центра повернула ключ в компьютере, бросила его в карман и вышла, оставив помощницу в недоумении.

Подавив улыбку и отправив в рот жевательную резинку, Лиз быстро шагала по коридору к кабинету пресс-секретаря. Заинтриговав Шерил, она поступила не очень хорошо, но для той это будет полезным упражнением. Шерил появилась в Оперативном центре недавно, сразу после окончания Нью-Йоркского университета, она блистала книжными знаниями, которых усвоила на многие килобайты больше, чем Лиз в ее возрасте, десять лет назад. Но у нее не хватало жизненного опыта, и ее мышление было слишком прямолинейным. Ей только предстояло исследовать огромные регионы психологии без проводников, без карты, самой открывая новые пути. А загадки вроде той, которую загадала ей Лиз, – «Почему мой босс так беспокоится о том, что подумает ее босс?» – помогут ей найти эти пути, заставят искать ответы на вопросы типа «Может быть, она им увлечена?», «Может быть, у нее не сложилась семейная жизнь?», «Не стремится ли она занять более высокое служебное положение?», и если это так, то «Как это стремление отразится на мне?» Поиск ответов на такие вопросы приведет ее к очень интересным выводам, которые, безусловно, пойдут ей на пользу.

Но на самом деле Лиз больше всего на свете любила «экспрессе», и за чашкой хорошего кофе она не думала о Худе. Ее не беспокоила неспособность – или нежелание – директора понять почти клиническую обоснованность и важность ее работы. В конце концов Христа распяли, Галилея упрятали в темницу, однако от этого не пострадала та правда, которой они учили.

Лиз выводила из себя изощренная тактика директора. Он всегда любезно и внимательно выслушивал ее, включал фрагменты из ее выводов во все доклады и рекомендации центра, но не потому, что он этого хотел, а потому, что того требовал устав Оперативного центра. На самом же деле Худ не верил в возможности психологии и, если что-то шло не так, то всегда первой на ковер вызывал Лиз. Это приводило Лиз в бешенство, она клялась, что в один прекрасный день отошлет психологический портрет этого безбожника Пат Робертсон.

Нет, не отошлю, подумала Лиз и постучала в дверь Пам Блустоун. Впрочем, пофантазировать на эту тему было полезно, такие фантазии помогали Лиз сохранять спокойствие, когда директор выходил из себя.

Однажды «Вашингтон таймс» внесла Энн Фаррис в список двадцати голи самых известных разведенных жен столицы США. За три года, прошедшие с того дня, у Энн ничего не изменилось.

Высокая – ростом пять футов семь дюймов – и стройная, Энн связывала каштановые волосы в пучок платком авторской росписи. У нее были ослепительно белые зубы и глаза цвета темной ржавчины. В Вашингтоне ее считали также и одной из самых непредсказуемых женщин. Имея степень бакалавра по журналистике и магистра по государственному праву (последнее звание она получила в Гринвиче, штат Коннектикут), Энн по общему мнению была просто обязана сначала поработать вместе со своим отцом-аристократом на Уолл-стрите, потом стать вице-президентом какой-нибудь преуспевающей компании, потом старшим вице-президентом, потом.., а потом ее возможностям не было предела.

Вместо этого Энн Фаррис стала политическим обозревателем в «Аур», местной 1азетенке близлежащего Норулока, через два года заняла место пресс-секретаря губернатора штата, который представлял третью партию и был настроен иконоборчески, и вышла замуж за ультралиберального радиокомментатора из Нью-Хейвена. Она уволилась и занялась воспитанием сына. Тем временем государственное радиовещание было вынуждено сократить свои расходы, муж Энн лишился работы и в отчаянии попал в объятия богатой вдовы из Уэстпорта. Узнав об этом, Энн развелась, переехала в Вашингтон и устроилась пресс-секретарем у только что избранного сенатора от штата Коннектикут, умного молодого мужчины, заботливого семьянина. Вскоре Энн вступила в любовную связь с сенатором – первую из многих страстных связей с умными, заботливыми отцами семейств, один из которых занимал пост выше поста вице-президента.

В ее конфиденциальном психологическом портрете об этом не упоминалось, но Энн сама рассказывала Лиз о своих ярких приключениях. Энн также призналась – хотя это было очевидно и без признаний, – что она без ума от Пола Худа и часто видит его в своих романтических мечтах. В разговорах с Лиз стройная красавица была на удивление откровенна, Лиз же она напоминала Мег Хьюз, ее давнюю подругу по католической школе, которая вела себя тише воды в присутствии наставниц, но наедине с подругой выбалтывала все свои темные секреты.

Лиз часто задумывалась, почему Энн настолько откровенна именно с ней – потому что Лиз была психологом или потому что Энн не видела в ней соперницы.

Хриплый голос Энн пригласил Лиз войти.

В кабинете Энн стоял уникальный устойчивый запах – хвойный аромат ее духов (не испытывавшихся на животных!) от Фэра мешался со слабым мускусным духом, который исходил от тщательно сохраняемых первых полос газет с Войны за независимость до последних лет. Газеты в рамочках – всего их было больше сорока – занимали все стены. Энн говорила, что находит полезным читать статьи и размышлять, как бы она разрешила тот или иной кризис или конфликт прошлого.

Лиз улыбнулась Энн и медленно кивнула Лоуэллу Коффи. Когда Лиз вошла, молодой юрист стоял. Как обычно, он играл очень дорогой безделушкой – на этот раз бриллиантовой запонкой.

Денежный онанизм, подумала Лиз. В отличие от Энн, маменькин сынок Коффи унаследовал от своих родителей-адвокатов все – привычку жить в стиле Беверли-Хилс[2], невероятное самодовольство и напыщенность. Он постоянно вертел в руках какой-нибудь предмет, стоивший его семье больше его годовой зарплаты, – галстук от Армани, золотую авторучку «флагге», золотые часы «ролекс». То ли это просто доставляло ему удовольствие, то ли он хотел подчеркнуть, насколько толст его кошелек, а может быть, и то и другое, но Лиз привычка Коффи раздражала. Точно так же, как и идеально, волосок к волоску, уложенные волосы грязного оттенка, тщательно отполированные ногти и безупречный серый костюм-тройка от Ива Сен-Лорана. Как-то она умоляла Худа разрешить просверлить в двери его кабинета глазок, чтобы раз и навсегда найти ответ на мучивший их вопрос – никто не сомневался, что он тщательно чистит свой костюм щеткой каждый раз, когда закрывает за собой дверь кабинета; всех интересовало, сколько на это уходит у него времени.

– Доброе утро, Лиз, – сказал Коффи.

– Привет, Второй. Здравствуй, Энн.

Энн улыбнулась и приветливо махнула рукой. Она сидела не на своем обычном месте – перед старинным письменным столом, а за ним. Своеобразная защита от Коффи, поняла Лиз. Коффи, выпускник Йельского университета, был слишком умен или слишком труслив, чтобы осмелиться на решительные действия, но призывные взгляды, которые он бросал на Энн, действовали на нее и на других сотрудников центра, как известие о замораживании зарплаты.

– Спасибо, что ты смогла прийти, Лиз, – сказала Энн. – Мне жаль отрывать тебя от дел по таким мелочам, но Лоуэлл настоял на своем. – Энн повернула монитор компьютера экраном к Лиз. – Пол хочет, чтобы пресс-релиз был готов к восьми часам, а для этого тебе нужно подписать характеристики лидеров Северной Кореи.

Лиз оперлась о стол.

– Разве это не обязанность Боба Херберта?

– Теоретически это так, – бархатным голосом ответил Коффи. – Но Энн выбрала такие выражения, что порой они 1раничат с дискриминацией. Если я не убежден, что подобные выражения оправданы, мне хотелось бы по крайней мере выяснить, не потребует ли оскорбленный субъект компенсации.

– Вы хотите сказать, не предъявит ли нам иск президент Северной Кореи?

– Ариэль Шарон предъявил.

– Журналу «Тайм», а не правительству США.

– Да, но для Северной Кореи предъявление иска правительству США было бы изумительным способом раздуть пламя международных симпатий. – Коффи опустился в кресло, оставил в покое запонку и принялся теребить узел черного галстука. – Уважаемые дамы, вы бы хотели пройти через процедуру предоставления документов, раскрытия источников полученной информации, методов оперативной работы и так далее? Я бы этого не хотел.

– Вы правы, Второй, хотя об иске, конечно, не может быть и речи. Нельзя предъявить иск правительству суверенного государства. Но все же определенный риск есть.

Коффи молча показал на экран – ему не было нужды что-либо пояснять, на его лице словно было написано: «Убедитесь сами». Как ни хотелось Лиз возразить Коффи, пришлось повернуться к монитору.

– Спасибо, – сказала Энн, ободряюще похлопав Лиз по руке. Читая, Лиз усиленно работала челюстями, вымещая раздражение на жевательной резинке. Выделенный Коффи абзац был короток и конкретен:

Мы не верим, что Корейская Народно-Демократическая Республика хочет войны, и осуждаем как необоснованные слухи о том, что президент КНДР якобы лично отдал приказ о совершении террористического акта. Мы не располагаем никакими фактами, которые позволили бы предположить, что на него оказали давление сторонники жесткой линии, выступающие против объединения страны и переговоров.

Лиз повернулась к Коффи.

– Так в чем дело?

– Я искал. Сведений о таких слухах я не нашел ни в печати, ни в иных средствах массовой информации.

– Это понятно Террористический акт был совершен три часа назад.

– Вот именно. Значит, согласись мы с такой редакцией, мы первыми поведали бы миру о подобных слухах в средствах массовой информации – отчасти по той простой причине, что пока о них упоминал только один человек – Боб Херберт.

Лиз потерла лоб.

– Но мы же осуждаем эти слухи.

– Это не имеет значения. Юридически мы подвергаем себя риску, только указав на такую возможность, даже если мы при этом выражаем свои сомнения. Мы должны продемонстрировать отсутствие злого умысла. Энн сложила руки.

– Лиз, мне нужен этот абзац или что-то в этом роде. В нашем пресс-релизе мы хотим дать понять правительству Северной Кореи, что если организаторами террористического акта являются президент и его военные советники, то мы против них. Если же они не при чем, то наше коммюнике можно будет понимать буквально – мы возмущены этими слухами.

– И ты хочешь, чтобы я угадала, как он прореагирует, когда прочтет пресс-релиз?

Энн кивнула.

Челюсти Лиз замедлили ритмичные движения. Ей ужасно не хотелось уступать Коффи, но дать волю своим симпатиям и антипатиям она не могла. Лиз еще раз перечитала абзац.

– Президент не настолько наивен, чтобы поверить, будто подобные мысли вообще не приходили нам в голову. В то же время он горд, и его может оскорбить сам факт, что вы его выделили.

Казалось, Энн была разочарована. Коффи слегка приободрился.

– Предложения? – сказала Энн.

– У меня два предложения. В строке «...и осуждаем слухи о том, что президент КНДР лично отдал приказ...» я бы заменила «президент» на «правительство». Таким образом мы обезличим фразу.

Энн долго раздумывала.

– Хорошо. С этим я могу согласиться. Второе предложение?

– Второе чуть более рискованно. Где ты пишешь «Мы не располагаем никакими фактами, которые позволили бы предположить, что на него оказали давление сторонники жесткой линии, выступающие против объединения страны и переговоров», я бы сказала что-нибудь вроде «Мы выражаем уверенность в том, что президент по-прежнему успешно противостоит давлению сторонников жесткой линии, выступающих против объединения и переговоров». Тем самым мы скажем КНДР, что нам известны несговорчивые корейские политики. В то же время президент сохранит свое лицо.

– А если у него на самом деле совсем другое лицо? – возразила Энн. – Мы не останемся в дураках, если выяснится, что приказ об этой провокации отдал он?

– Не думаю, – ответила Лиз. – Тогда он будет выглядеть еще более гнусным провокатором, потому что мы верили ему. Энн перевела взгляд с Лиз на Коффи.

– Я одобряю предложения Лиз, – сказал Коффи. – Мы скажем то же самое, но без оскорбительных намеков.

Энн снова задумалась, потом все же внесла изменения в текст, перевела их в память и протянула «мышку» Лиз.

– У тебя хорошо получается. Не хочешь на время поменяться обязанностями?

– Нет, спасибо, – ответила Лиз. – С меня хватает моих психопатов. – Она тайком покосилась на Коффи.

Энн кивнула, а Лиз взяла «мышку» и записала на полях документа свой код. Отныне код навсегда останется в файлах, рядом с предложенными Лиз изменениями, хотя в тексте пресс-релиза его, разумеется, не будет.

Лиз уже собиралась перевести документ со своей «подписью» в память компьютера, когда экран вдруг померк, а чуть слышно жужжавший вентилятор компьютера умолк.

Энн нагнулась и заглянула под стол – не выбила ли она случайно вилку из стабилизатора напряжения. Нет, вилка была там, где ей и полагалось быть, а на стабилизаторе горел зеленый огонек.

Из-за двери донеслись приглушенные крики. Коффи подошел к двери, – распахнул ее и выглянул в коридор.

– Кажется, – сказал он, – в своей беде мы не одиноки.

– Что вы имеете в виду?

Коффи повернулся к ней и очень серьезным тоном сказал:

– Очевидно, в Оперативном центре одновременно отключились все компьютеры.