Опороченная (Карнавал соблазнов)

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Замок Равеншир, Нортумбрия, 946 г.

— Проклятье! Что ей тут надо?

Эйрик резким движением плеснул остатки эля в деревянный кубок и с громким стуком поставил его на стол. Все это время он раздраженно наблюдал с помоста за высокой, стройной как тростинка женщиной, которая, чинно приподнимая край широкой юбки, осторожно направлялась в его сторону по грязной камышовой подстилке.

— Должно быть, леди Идит из Соколиного Гнезда, — заметил Вилфрид, его сенешаль и давний приятель.

— По-моему, я велел страже завернуть ее назад еще у ворот, если она вдруг заявится.

— Кажется, дева наконец-то настигла тебя, — ехидно засмеялся Вилфрид. — Поистине ее упорство достойно похвалы.

— Ха! Будто я мало повидал настойчивых леди и сверхревнивых мамаш за эти два года, которые провел вдали от стен Равеншира. А сейчас мне нужен только блаженный покой…

В беседу внезапно ворвался истошный собачий визг. Эйрик удивленно вытаращил глаза, а Идит снова пнула ногой, обутой в мягкий кожаный башмачок, крупного пса, который, растопырив задние лапы, пристроился на ее пути по нужде. Даже сквозь дымный полумрак большого зала Эйрик увидел, как ее губы скривились от брезгливости, когда она скосила глаза на отвратительный «подарок», оставленный псом.

Подбоченившись, нахальная особа испепеляла взглядом скулившую собаку, пока та не убралась, поджав хвост, восвояси.

Эйрик и Вилфрид разразились хохотом, к ним присоединилась орава грязных рыцарей, пировавших внизу в зале. Благородных леди в зале не было, лишь прислуга. Хвала Всевышнему! Он надеялся, что так будет и в дальнейшем.

— Какая наглость! — пробормотал наконец Эйрик, утирая выступившие от хохота слезы рукавом замызганной туники. — Сначала врывается в мое жилище, хотя ее никто не звал. Потом бьет ногой мою собаку. Может, дать этой особе хорошего пинка по костлявому заду и пусть катится, откуда пришла?

— Ох, да пусть скажет свое слово. Может, «неотложное дело», которое она желает с тобой обсудить, позабавит нас и поможет разогнать скуку?

Эйрик пожал плечами:

— Что ж. Во всяком случае, мне всегда хотелось поглядеть поближе на Серебряную Жемчужину Нортумбрии.

— Незачем, Эйрик. Разве ты не слыхал? Жемчужина давным-давно уже потеряла свой блеск. Теперь придворные сплетники называют ее «Жемчужиной с изъяном». — И он что-то торопливо зашептал ему на ухо.

Брови Эйрика поползли вверх в недоверчивом интересе. Он слишком хорошо знал, включая и собственный горький опыт, подлость и коварство придворных короля Эдмунда, но в то же время и не слишком доверял словам Вилфрида.

Тем временем леди упорно прокладывала себе путь к помосту. Пышнотелая матрона и еще несколько дам из свиты семенили за ней по пятам, как гусята за тощей гусыней.

Вдруг она остановилась и вздернула свой надменный нос, как будто к чему-то принюхиваясь. Затем стрельнула презрительным взглядом в Игнольда, одного из верных соратников Эйрика, и что-то прорычала в его сторону. Свирепый гигант, никогда не знавший страха в сражениях, окаменело уставился на нее, раскрыв рот.

Эйрик догадывался, чту она могла ему сказать.

Чуть больше года назад, покорив Йорк, столицу норманнов, а затем и всю Шотландию, король Эдмунд направил Эйрика своим эмиссаром под штандартом Золотого Дракона к герцогу Нормандскому — для переговоров об освобождении племянника Эдмунда, Людовика Утремского. Людовик был взят в плен норманнами из Руана за год до этого, а затем захвачен герцогом франков, который упорно удерживал его в заложниках все эти месяцы. Наконец, после многомесячных торгов Эйрика и устранения множества препятствий, Людовику вернули корону франков.

Многие воины из Эйрикова «хирда», постоянного войска, отстали от своего предводителя во время долгой обратной дороги из Франции. А сам он вернулся пару недель назад с небольшой свитой. Проведя несколько недель на кораблях, а затем верхом, не имея возможности помыться, они воняли так, что чертям стало бы тошно. Даже Эйрику ударил в нос едкий, пронзительный запах немытой мужской плоти, когда он направлялся в уборную. Не оставалось сомнений, что эта язвительная особа из Соколиного Гнезда выразила Игнольду свое неудовольствие.

Леди продолжила свой путь, оставляя без внимания дерзкие шуточки рыцарей, которые сидели небольшими группами и пили мед либо играли в кости. По правде говоря, они совсем одичали, будучи надолго отлученными от общества приличных женщин.

Эйрик внезапно ощутил что-то вроде угрызения совести. Пожалуй, он проявил грубость, игнорируя ее письма, в которых она просила помощи в каком-то не уточненном ею «безотлагательном деле». Но только он смертельно устал после двух лет сражений, странствий с королевскими посланиями, не говоря уж о непрерывном лавировании между стрелами политических интриг. И ему хотелось держаться подальше от грязных игр знати — как мужчин, так и женщин. Хоть чуточку покоя и мира, больше ему ничего не нужно.

Эйрик, откинулся на спинку стула, небрежно сложив на груди руки и скрестив длинные ноги в щиколотках. Прищуренным взглядом осматривал он леди Идит, хотя едва мог видеть ее тело или лицо под просторным одеянием из плотной ткани и монашеским платом на голове.

Кажется, волосы у нее седые, туго зачесанные назад под головной обруч безрадостного коричневого цвета. Ни один завиток не смягчал суровые черты.

Эйрик озадаченно пригладил усы указательным пальцем, потом повторил движение — привычка, проявлявшаяся у него во время глубокой задумчивости или сильного удивления.

— Я и не предполагал, что она такая старая.

— Я тоже.

Оба они с некоторым недоумением глядели на женщину. Та была высокой и худой, если судить по щиколоткам, открывшимся, когда она подняла край подола, чтобы не мести им грязь. Грудь казалась плоской, как поле битвы. Однако самым непривлекательным было ее нахмуренное лицо. Силы небесные! Явилась просить об одолжении, а сама даже не удосужилась как-то смягчить кислое выражение лица.

Эйрик улыбнулся. Что ж, придется поиграть в кошки-мышки с этой невзрачной и высокомерной мышью.

Откашлявшись, она надменно выкрикнула с нижних ступеней помоста:

— С твоего изволения, лорд Равеншир, я желала бы испросить твоей аудиенции по безотлагательному делу.

Безотлагательное дело! Безотлагательное дело! Так все они говорят, когда приходят попрошайничать. Эйрик неохотно кивнул и, взмахом руки подозвав суетившегося поблизости слугу, распорядился, чтобы свиту Идит отвели в сторону и накормили.

— Вероятно, до тебя не доходили письма, которые я отправляла, — начала она напряженным голосом, а ее губы побелели от волнения. Две маленькие складки между бровями говорили о том, что сердитый взгляд никогда не сходит с ее лица. Эйрик едва не расхохотался, осознав, как трудно этой женщине изображать перед ним смирение и покорность, когда она охотнее всего выбранила бы его за недостаток учтивости.

— Я получал твои послания.

Он не пожелал вдаваться в дальнейшие объяснения, и рот у Идит неуверенно открылся, обнажив на удивление белые и ровные для ее возраста зубы. Эйрик пригладил усы и пристальнее вгляделся в нее. Несмотря на морщины, окружавшие глаза и рот, она, пожалуй, была не такой уж старой, какой показалась ему вначале. Кожа на выразительном лице была гладкой, как сливочное масло, в тех местах, где ее не уродовала хмурая гримаса. Жаль, что он не может рассмотреть ее получше: плохое зрение не позволяло ему видеть близкие предметы достаточно четко.

— Ааа! Честный человек. Большая редкость!

— А ты ожидала чего-то другого? Это добродетель, которую я ценю больше других, — честность превыше всего, — отрезал Эйрик, почему-то задетый ее благодушной реакцией.

Его ответ, казалось, ей невероятно понравился — видимо, из-за прямодушного признания в неучтивости.

— Да, в основном я ожидаю встречи с обманом. В своей жизни мне доводилось встречать не так уж и много действительно достойных доверия мужчин.

— Или женщин?

— Или женщин, — согласилась она с легким кивком, беззастенчиво разглядывая его.

Улыбка заиграла в уголках ее губ — тонко очерченных, с нежным пушком у верхней ямки и маленькой, соблазнительной черной родинкой чуть-чуть повыше правого краешка. По правде говоря, женщина не так уж и безобразна, как ему показалось сначала. О, ее нос слишком прям и горделив на его вкус, не говоря уже об упрямом подбородке, но если бы не седые волосы и не похожая на палку от метлы фигура, она вполне могла бы сойти за привлекательную. Вглядевшись пристальнее, он теперь мог понять, почему в юности она считалась красавицей — Серебряной Жемчужиной Нортумбрии.

Рука Эйрика инстинктивно потянулась к усам. Что-то во внешности леди показалось ему странным. Но потом он вспомнил слова Вилфрида про скандал, разразившийся вокруг нее. Она была загадкой, постичь которую ему предстояло. Он улыбнулся себе под нос, предвкушая удовольствие от разгадки ее тайны.

— Позвольте присоединиться к вам?

— Ну разумеется. — Он смутился, будто мальчишка, после ее тихих слов, запоздало напомнивших ему о гостеприимстве. Встав и помогая ей подняться по ступенькам к столу, он отметил, какая тонкая у нее рука под этой грубой дерюгой. Господи, и умудрилась же вырядиться в такие безобразные грязно-ржавые цвета! Ростом она выше среднего, но все же едва достает ему до плеча, отметил он, представляя ее Вилфриду.

Прежде чем сесть, она провела рукой по сиденью стула, несомненно, на случай, если оно в пыли. Черт побери! Он ведь дома всего пару недель, и у него накопились более неотложные заботы, чем разбирательство с нерасторопными слугами. Одно дело, когда Вилфрид грызет его, заставляя раскошелиться на ремонт Равеншира, и совсем другое, когда эта незваная гостья смотрит свысока, задрав свой длинный нос, на него и его окружение.

Схватив пустой кубок, он с ядовитой усмешкой обтер краешек рукавом рубахи, как бы делая уступку ее привередливости. Затем налил ей эля и церемонно протянул, как бы наверстывая этим свои предыдущие прегрешения против хорошего тона. Заметно было, как она усиленно старалась, чтобы их пальцы не соприкоснулись. А когда хлебнула из кубка, нос у нее сморщился от отвращения.

— Вижу, что ты не любишь ни собак, ни эля, — раздраженно заметил он.

— Нет, это не так. Я и к собакам отношусь неплохо, когда они на своем месте, а не в зале или на кухне. А что касается твоего эля, то он ничего, вполне сносный. — Гордый подбородок слегка вскинулся. — Впрочем, я избалована. Я варю лучшую во всей Нортумбрии медовую брагу из собственных сот.

— Вот как? Что ж, это интересно. Не то, что ты варишь мёд, а то, что поешь похвалы себе самой.

Глаза Идит резко распахнулись и скрестились с его взглядом, а от вспыхнувшего румянца порозовели щеки. Браво, подумал он.

— Я вынуждена подтвердить, что ты попал в самую точку, милорд. Верно, мне не хватает скромности. Я утратила женственность за все те долгие годы, что прожила вдали от общества. — Идит извинялась, не обнаруживая на деле ни малейшего раскаяния. — Часто я забываю, что благородные леди должны быть слабыми и покорными. Мой отец потворствовал мне в моей независимости.

Если бы Эйрик уже и раньше не заметил ее гордый подбородок, имевший обыкновение упрямо вскидываться вверх, в эту минуту он уж точно инстинктивно почувствовал бы, что она не часто смиряет свой нрав. Впрочем, еле заметная нотка ранимости скрасила ее голос, и Эйрик смягчился.

— Он был добрым человеком — твой отец. Я встречал Арнульфа много лет назад, когда он гостил у моего деда Дара. Жаль, что мне пришлось услышать о его смерти.

Идит кивнула, принимая его соболезнования.

— Как мне помнится, у тебя нет братьев, — продолжал он. — Кто же теперь управляет Соколиным Гнездом?

— Я сама.

Пораженный, он поперхнулся элем, и Вилфрид смачно шлепнул его по спине.

Губы Идит тронула снисходительная улыбка, и внимание Эйрика снова привлекла маленькая родинка возле губы. Ему приходилось слышать, что женщины рисуют себе такие. Может, и она тоже? Нет! Женщина, зачесавшая назад волосы, будто монахиня, да еще вырядившаяся в такие унылые и грубые одежды, навряд ли станет заниматься такими уловками.

— Почему мужчины всегда так встречают мои слова? Поистине я не понимаю, отчего они упорствуют в своем заблуждении, что женщины способны лишь на сплетни и рукоделье?

Эйрик подался вперед и поглядел на Идит с проснувшимся интересом.

— Опыт говорит мне, что женщины в основном пустоголовые, хитроватые, как правило, ленивые существа. Такой была, во всяком случае, моя покойная жена. И если бы не нужда в наследниках, ручаюсь, что большинство мужчин вовсе бы не женились, а искали любовные утехи где-нибудь на стороне.

Резкость его слов, казалось, не покоробила женской чувствительности Идит. И вообще, она явно радовалась его откровенности.

Пальцы ее рисовали невидимый узор на столе, а глаза пристально разглядывали его. «Почему?» — удивился он. Идит нервно облизала губы, чем снова привлекла его внимание к обезоруживающей родинке. Эйрик, словно завороженный, смотрел, как розовый кончик ее языка неосознанно провел дорожку от одного уголка рта до середины с ее ямкой, а затем скользнул к другому уголку, после чего вернулся назад через полную нижнюю губу. А если бы этот путь проделал его собственный язык? Эйрик вдруг размяк и почувствовал, как к чреслам прилила кровь.

«Проклятие, — чертыхнулся он, — ты ведешь себя как сопливый юнец. Поистине мужчина должен целую вечность не видеть женщин, чтобы такая стареющая особа зажгла в нем огонь».

А бесстыдная гостья вглядывалась в него сквозь царивший в зале полумрак со странной пристальностью. Вот уж и впрямь необычная посетительница.

— Мне говорили, глаза у тебя голубые… будто летнее небо… — неожиданно проговорила Идит, резко отрывая его от похотливых раздумий.

Недовольный странной репликой, Эйрик слегка отпрянул.

— Да, так оно и есть — наследство от предков-викингов.

Идит одобрительно кивнула.

Ангелы небесные! Зачем этой старой карге знать, какие у него глаза, голубые или цвета ржавой грязи?

— Ты не походишь на скандинава. Ведь у тебя волосы черные, верно? — Она произнесла это самым будничным тоном, однако Эйрик увидел по нервному шевелению пальцев, что это обстоятельство ее очень волнует.

К чему она клонит, интересуясь цветом его глаз и волос? Он откинулся назад и подозрительно смерил ее прищуренным взглядом.

— Я викинг лишь наполовину. Мать была из племени саксов. — Досадливо прикусив губу от непонятной ее настырности, он озорно добавил: — Не желаешь ли взглянуть на ту мою половину, что от викингов?

Вилфрид прыснул ему в ухо смехом, однако Идит лишь густо покраснела и сделала вид, что не слышала его слов.

— Я имел в виду свою силу в сражениях, — насмешливо добавил он, предлагая полюбоваться мощными мускулами на руке, — и ловкость, с какой мне удается лавировать невредимым в змеином клубке саксонских политиков. — Он постучал себе по голове, словно желая показать, что она не такая уж и пустая.

Судя по всему, юмором Идит была обделена столь же, сколь и красотой. Даже не улыбнувшись его шутке, она задумчиво сжала губы в тонкую линию, не переставая откровенно разглядывать его. Наконец спросила:

— Нельзя ли нам поговорить наедине, милорд?

Эйрик изобразил на лице равнодушие, ничем не выдавая удивления, и кивком велел Вилфриду ненадолго оставить их.

Будто размышляя над чем-то чрезвычайно серьезным и борясь с сомнениями, она нерешительно барабанила пальцами по столу. Дождавшись, пока Вилфрид не спустился с возвышения, она наконец с решимостью взглянула Эйрику прямо в глаза.

— Мне надо немедленно выйти замуж, — выпалила Идит без всяких околичностей. — Тебя это может заинтересовать?

Она невозмутимо смотрела, как смуглый рыцарь изо всех сил старается, чтобы челюсть у него не отвисла. Оправившись от потрясения, Эйрик напустил на лицо непроницаемую маску, пытаясь разгадать, что стоит за этим невероятным, мягко говоря, предложением.

Ха! Мужчин всегда видно насквозь. Они считают женщин не способными мыслить здраво, в этом-то и состоит их слабость. За последние восемь лет на Идит обрушивался один урок за другим, демонстрируя мужскую власть над женщинами. И все же власть эта не абсолютна, и она стала докой по части того, как их можно перехитрить. Разве не доказала она многократно свою способность править Соколиным Гнездом и продавать товар из своих владений на рынке Йорка — лучший сотовый мед, лучшую медовую брагу, лучшие свечи во всей Нортумбрии?

Идит уязвляло, что пришлось идти на поклон, смирив свою гордость, к красивому, велеречивому лорду Равенширскому. Словно для нее имеет какое-то значение, что его тонкие черты лица способны расплавить сердца всех девушек от Йоркшира до Шотландии! Или что его вкрадчивые речи способны и святую монахиню заставить забыть про обеты. В мужья ей нужен не мужчина как таковой и, уж конечно, не этот скверно одетый ублюдок со своим полуразвалившимся замком, который сейчас глядит на нее свысока и с едва прикрытым недовольством.

Да она готова поклясться духом Святой Бригитты! Ее корчит от отвращения при одной только мысли о брачных узах. Узы! Одно слово чего стоит! Все эти долгие годы она отказывалась становиться узницей любого мужчины.

Но теперь у нее выбора нет. Время истекло. И самое лучшее, что ей оставалось, это пойти на сделку, на наилучшее, из всех возможных, брачное соглашение, которое удовлетворило бы ее вероятного супруга, но позволило бы ей сохранить свободу. Вот только пойдет ли на такую сделку лорд Равенширский?

— Может, мой слух обманывает меня, миледи? Ты и вправду добиваешься моей руки, хочешь выйти за меня замуж? — Когда она кивнула и снова с вызовом вскинула подбородок, он неодобрительно фыркнул. — Не принято выступать в таких случаях самой за себя.

— А кто еще сделает это за меня? Отец умер. Близких у меня нет. — Она пожала плечами. — Неужели ты так держишься за условности и так боишься уронить свое достоинство, что не можешь переговорить с женщиной напрямик?

Эйрик вскинулся от ее насмешливых слов, на скулах заиграли желваки.

— Ты ступаешь на опасную почву, неразумная леди. Пойми меня правильно: я не боюсь никого — ни мужчин, ни женщин. Ты просишь прямого ответа. Что ж, ты его получишь. Скажу тебе без обиняков: мой ответ «нет». Меня не заинтересовало твое брачное предложение.

Идит почувствовала, как от досады у нее вспыхнула жаром шея, а к щекам прилила кровь. И почему она не могла придержать свой язык? Привыкнув иметь дело с ремесленниками и тугодумами крестьянами, она частенько забывала про дипломатию. И теперь ей пришлось попридержать забурлившее раздражение и заставить себя еще раз все обдумать, прежде чем открыть рот.

— Прошу прощения, милорд, за поспешно сорвавшиеся слова. Безотлагательность ситуации заставила меня забыть о сдержанности, но прошу… очень прошу, не отказывай мне, пока не выслушаешь до конца мои условия.

Эйрик подлил себе в кубок эля и стал задумчиво потягивать, разглядывая ее сквозь прищур глаз и явно не находя в ней ни одного из тех качеств, которые он стал бы искать в жене. Это не удивило ее. Вообще она изо всех сил старалась не привлекать к себе похотливых мужских взоров с той самой чреватой катастрофой ошибки, которую сделала восемь лет назад.

— При всем моем к вам уважении, леди, у меня полностью отсутствует интерес к повторному браку. Одного раза было достаточно.

— Навсегда? — удивилась Идит. — Я-то думала, что все мужчины испытывают потребность произвести на свет наследника. Ведь твоя жена не родила тебе сыновей, верно?

Он пожал плечами:

— Наследник у меня брат Тайкир, а передавать но наследству собственную физиономию у меня нет особого желания. — Он с сомнением покачал головой, словно ему на ум пришло что-то важное. — Тем более, что ты уже, кажется, не в том возрасте, чтобы родить ребенка.

— Я? — Его замечание обескуражило Идит. Многие девушки выходят замуж в четырнадцать лет, что верно, то верно, но ведь она прожила всего лишь двадцать пять зим и уж определенно способна еще зачать ребенка. Другое дело, хочет ли она этого. Уж наверняка не от такого грубого чурбана, как он. Не неужели он считает ее старухой?

Аааа! — вдруг поняла Она, дотронувшись до обруча на голове, это ее серебристые волосы ввели его в заблуждение, да еще намеренно просторные одежды, скрывающие ее женственные формы. Какое счастье, что он не мог видеть ее утром, когда она пыталась справиться с длинными кудрями, падавшими до талии, убрать их под плат; пришлось в конце концов прибегнуть к помощи свиного сала, чтобы заставить слушаться всю эту непокорную гриву. Вероятно, свиной жир убрал и золотистый отблеск ее серебряных прядей.

Но затем ее внезапно осенило. Возможно, его ошибка сработает в ее пользу. После отвратительного — нет, катастрофического — знакомства с похотливыми мужскими наклонностями у нее не осталось желания испытать такое еще раз. Молниеносно освоившись с. новой ролью, Идит, смеясь в душе, слегка сгорбила плечи, придала голосу старческую сиплость и уклончиво ответила:

— Хе! Хе! Хе! По-моему, возраст не должен тебя волновать, если тебе не нужны наследники. А по сути дела, мы оба можем выиграть от нашего союза.

В глазах у ее собеседника зажглась искра интереса, Эйрик провел пальцами по черным как уголь волосам, спадавшим на плечи. Рассеянно провел по усам — привычка, которую она уже подметила, — а сам тем временем взирал на нее глазами осторожной птицы, да, ворона, каким он и был. Наконец он вскинул брови в молчаливом вопросе, отчего его прозрачные голубые глаза широко распахнулись.

Святая Дева! Женщине ничего не стоит утонуть в их завораживающей глубине, невольно призналась себе Идит, затем мысленно одернула себя. На самом деле Эйрик совсем не так красив, как Стивен, виновник ее несчастий. У того безупречные манеры и правильные черты лица, близкие к совершенству, грубая же красота Эйрика вопиюще мужественна, а характер слишком необуздан, чтобы прийтись по вкусу Идит. Как ни странно, он пугал ее.

Заставив себя вернуться к сути вопроса, она продолжила:

— Позволь мне открыться до конца…

— За чем же дело стало?

Идит метнула в Эйрика испепеляющий взгляд. Она была готова не обращать внимания на его шуточки, но руки помимо воли судорожно сжались в кулаки. Пресветлый Боже, до чего же трудно проглатывать унижения.

— Мне требуется выйти замуж как можно скорей. Супруг мой должен быть способен возглавить войско, если дело дойдет до драки, но еще важнее для меня его умение быть ловким политиком, чтобы по возможности избегать противоборства. Ты понимаешь, что я имею в виду?

— Почему я? — кратко спросил Эйрик. — Мне уже ясно, что тебя не привлекают мои прочие бесчисленные достоинства.

Он с интересом наблюдал за ее предательскими, нервными руками. Идит изо всех сил старалась успокоиться. Он слишком наблюдателен. И в то же время не разглядел ее истинной внешности. Как странно!

А его несерьезный намек на свои «достоинства» глубоко огорчил ее. Неужели он просто играет с ней, смотрит на ее предложение всего лишь как на возможность покуражиться? Конечно же, так оно и есть. На его взгляд, она уже давно вышла из того возраста, когда могла питать интерес к мужским достоинствам.

Довольно! Она зря тратит драгоценное время, ходя вокруг да около. Он сказал, что ценит правду. Ну что ж, она выдаст ему смачный кус этой правды — касательно его «достоинств». Посмотрим, не подавится ли он ею.

— Это верно, меня не охватывает страсть при виде твоего божественно красивого тела, — саркастически заметила Идит. — И кости мои не плавятся от соседства с тобой, видным мужчиной. Боюсь, что если я даже пробуду какое-то время в твоем обществе, то все равно останусь равнодушной. Честно говоря, я с такой же готовностью вышла б замуж за твоего мерзкого пса, лишь бы это помогло решить мои затруднения. — Идит увидела, как заходили желваки у него на скулах. Замечательно! Теперь он весь обратился в слух — ни ухмылки, ни двусмысленных намеков. — Однако твой пес мне не подойдет, видишь ли, поскольку у него нет ни твоих голубых глаз… ни черных волос. Разве я уже не упоминала, что это непременные качества для моего жениха?

— Голубые глаза! Черные волосы! — вскипел Эйрик. — Осторожней, женщина, не забывайся. Ты тратишь мое время на эту нелепую болтовню о внешности. Да я вовсе не желаю венчаться, а уж тем более на хриплоголосой, тощей гарпии. И это мое окончательное слово. — Он встал, давая понять, что разговор окончен.

Надежды Идит испарились под этими насмешливыми словами, и на нее снова нахлынула паника. Вот опять она позволила отвращению перед вынужденным браком затуманить себе разум.

— Погляди, — торопливо сказала она, сунув ему в руки пергамент. — Может тогда ты увидишь, что отвергаешь мое предложение легкомысленно, и призадумаешься?

Эйрик ответил ей каменным молчанием, но в конце концов взглянул на написанное, отставив от себя лист на длину вытянутой руки. Быстро пробежав глазами по словам и цифрам, он растерянно опустился на стул и громко воскликнул:

— Ради Святого Губерта, что это такое?

Идит считала, что документ и без того красноречиво говорит сам за себя, поскольку наверху ясно написаны слова «Брачный договор». Может, он не умеет читать?

— Это приданое, которое я предлагаю, если ты согласишься на брак, — гордо объяснила она, вздернув подбородок.

Эйрик долго смотрел на нее недоверчивым взглядом, затем снова вернулся к документу и прочитал вслух:

— «Пятьсот манкузов золота; двести долевых наделов земли, примыкающей к Равенширу с севера; двести локтей багдадского шелка; три коровы; двенадцать быков; пятнадцать рабов, включая мастера-каменщика и кузнеца; пятьдесят пчелиных маток вместе с сотней тысяч рабочих пчел и десятью тысячами трутней». — Он вопросительно взглянул на нее, насмешливая ухмылка искривила ему губы. — Пчелы? Что мне делать с пчелами?

— На них я сделала себе состояние, милорд. Не надо свысока судить о том, в чем не смыслишь.

Он положил документ на стол, затем поднес пальцы к усам, откинулся на спинку стула и пристально поглядел на нее. Наконец заговорил, осторожно подбирая слова:

— И в самом деле впечатляет. Я имею в виду приданое, что ты предлагаешь. Странное дело, не подозревал, что Соколиное Гнездо так процветает.

И тут он улыбнулся. Улыбка получилась очень приятной, невольно призналась себе Идит. Выразительные его глаза сверкнули на миг искренним весельем. Поистине теперь она могла понять, почему женщины тают у его ног, если он удосуживается направить на них свое без промаха разящее обаяние.

— Известно ли королю о твоем богатстве? Наверняка его совет не преминет содрать побольше налога.

Идит отмахнулась от его двусмысленного комплимента:

— Соколиное Гнездо очень маленькое хозяйство, но я веду его очень рачительно. А все богатство, которое у меня имеется, идет от пчел. Последние несколько лет стали особенно прибыльными, когда выросла слава моего эля, меда и восковых свечей. Особенно хороший доход мне приносят свечи-часы.

— Ты сама занимаешься и торговлей?

— Да, занимаюсь. У меня свой человек в Йорке, но никогда не мешает приглядывать за людьми, занимающимися твоими делами.

Эрик засмеялся и недоверчиво покачал головой. Идит недовольно вскинула подбородок:

— Ты находишь что-то смешное в разумном хозяйствовании?

— Нет, мне забавно глядеть на тебя, миледи, и на все твои несуразицы.

— То есть?

— Ты бесцеремонно врываешься в мой замок без приглашения, шипишь на всех как еж. Ты оскорбляешь моего пса, мой эль, лично меня и мое достоинство и все же просишь жениться на тебе. Ты высокородная особа, а пачкаешь себе руки торговлей. И… — Он заколебался, не желая зайти слишком далеко.

— Так что еще? Не смущайся. Давай будем абсолютно честными друг с другом.

— Ну, мне нередко доводилось слышать, как тебя называли Серебряной Жемчужиной Нортумбрии благодаря твоей сказочной красоте, но только я ее не вижу.

Идит поежилась от его безжалостного, но честного признания. И правда, она делала все, что могла, лишь бы скрыть те остатки красоты, которые еще сохранились. И ничего, что он нашел ее отнюдь не привлекательной, хотя это все-таки ее задело. Просто дает о себе знать ее былое женское тщеславие, успокоила она себя и, еще больше сгорбив плечи, спросила:

— Что-нибудь еще?

— Да. — Нерешительно помолчав, Эйрик продолжал: — У тебя все повадки закоренелой монахини, которая никогда не раздвигала ноги перед мужчиной, а мне говорили, что в юности ты отличалась распутством. Я просто не могу себе представить, чтобы такая, как ты, могла оказаться под мужчиной, не говоря уж о том, чтобы родить ублюдка.

Идит на миг закрыла глаза, не слишком готовая к тому, что будет упомянут ее сын Джон. Она знала, что о мальчике непременно зайдет речь, если Эйрик согласится на брак. Он-то и был, в сущности, причиной того, что она вынуждена искать этого отвратительного альянса. Однако надеялась, что эта тема всплывет постепенно, в свое время.

— Да, у меня есть сын, — признала она, глядя ему прямо в глаза. — А что, Джон может послужить помехой моему браку?

Эйрик обвел край кубка длинным, красивым пальцем, продолжая ее изучать. Идит отметила, что мизинца у него на руке нет. Он был отсечен. У самого основания и, судя по всему, давным-давно. «Интересно, — рассеянно подумала она, — потерял ли он его в сражении, или так, случайно?» Ее мысли были прерваны неторопливой речью, Эйрик тщательно подбирал слова:

— Если бы я встретил женщину, на которой захотел бы жениться, ребенок не был бы мне помехой. Хотя я солгал бы, если бы стал утверждать, что не предпочел бы невинную деву женщине с прошлым. А впрочем, кто я такой, чтобы судить других? Я сам отмечен печатью ублюдка да еще родил двух внебрачных дочерей. — Он одарил ее кроткой улыбкой. — Так что, кажется, мы с тобой одного поля ягоды.

Идит скрипнула зубами и сжала кулаки так крепко, что ногти больно впились в нежную кожу ладоней. Ей захотелось высказать ему все, что она думает о его отцовстве и двух внебрачных детях. Ведь ее сын родился внебрачным не по ее вине. А вот он, неженатый мужчина, мог бы дать дочерям законное положение в свете. О, у нее прямо чесался язык сообщить ему, с какого он поля, и не ягода, а сорняк, один из тех неразборчивых и бессовестных самцов, которые считают свой мужской орган даром Господним и вонзают его безнаказанно в каждую девицу, которую угораздит перебежать им дорогу. Нет, она не обманывалась — он презирает ее. Ей ли не знать, как женщины страдают от внебрачных связей, даже если к ним приводит не насилие, а пустые, сладкозвучные обещания.

Однако она не могла высказать свои мысли вслух. Не теперь. Нужно во что бы то ни стало получить его согласие на брак. А уж после обручения ему придется выслушать ее мнение насчет его внебрачных дочерей.

Ее голос прямо-таки лучился вежливостью, когда она спросила:

— М-м-м? И где же теперь дети?

— Лариса живет неподалеку с графом Ормом и его семьей. Ей восемь лет.

— А теперь, когда ты вернулся в Нортумбрию, она будет с тобой?

Эйрик неопределенно пожал плечами:

— Пока еще не решил. Будет зависеть от того, останусь ли я в Равеншире.

«Какой бессердечный! — подумала Идит. — Как он мог бросить маленькую девочку на попечение чужих людей? Бедняжка! И почему ему бы не остаться в Равеншире?» Впрочем, его отсутствие будет ей на руку, если они женятся. Ей не хотелось, чтобы новообретенный супруг надоедал ей и вмешивался в ее жизнь.

— А второй ребенок?

Краткая вспышка сожаления мелькнула в его взгляде.

— Эмме только шесть лет. Она живет в приюте в Йорке, уже с трех лет. Моя сводная сестра Раин и ее муж, дядя Селик, присматривают там за ней. — Голос его дрогнул.

Это обстоятельство ошеломило Идит.

— Но зачем приют для такого маленького ребенка, да еще не настоящей сироты?

Лицо Эйрика потемнело.

— Я надолго уезжал из Равеншира, а дома, куда я мог бы ее отдать, не нашлось. К тому же Эмма не может говорить, и в приюте с нею занимается Раин, которая умеет это лечить. — Он резко и решительно добавил: — Я больше не желаю говорить об Эмме.

— А их мать? Она не может заботиться о них?

— Обе матери мертвы.

Обе? Эйрик оставил не одну, а двух женщин в позоре, который так ей знаком. Похотливый мерзавец!

И все же она прикусила язык, не дав пролиться неосторожным словам. Следует вести дело осмотрительно.

— Может статься, я послана в ответ на твои молитвы.

Эйрик широко улыбнулся ее скудному запасу дипломатии, и Идит снова, хоть и запретила себе это, поразилась притягательной силе его обаяния.

— Мои молитвы? Не думаю, миледи.

— Я хотела сказать, — настаивала Идит, — что если бы ты пошел на этот брак, то я могла бы заботиться об обеих твоих дочках.

— При всем моем почтении к тебе считаю, что такой шаг будет слишком дорогой ценой за простую заботу о двух детях.

Простую заботу! Идит, пересилив брезгливость, оглядела его с головы до ног. Парчовая рубаха, когда-то ярко-голубая, была заношенной и выцветшей; кайма с золотым шитьем на бархатной тунике вытерлась и превратилась в обтертый, неразборчивый узор. Брошь тонкой работы из чеканного золота с изображением дракона с янтарными глазами украшала наплечие его плаща, однако в целом его облик свидетельствовал о нищете: и сам он, и ветхие стены замка, и нехватка прислуги, очевидная по царившему везде запустению. Более того, подъезжая к его резиденции, она отметила множество пустых жилищ крестьян и необработанные поля.

И она решила попытаться получить свое другим путем.

— Могу ли я почтительнейше предложить, милорд Равеншир, чтобы предлагаемое мной приданое пошло на приведение в порядок твоего замка? — заявила она и, оставляя без внимания промелькнувшее на его лице удивление, продолжала: — Я хорошо разбираюсь в таких вещах. И если тебе не интересно управлять хозяйством и хочется вернуться ко двору, я с превеликим удовольствием возьмусь и за твои земли. И у тебя будет достаточно денег и на приобретение новых тканей, чтобы заказать себе красивые одежды, и на пополнение кладовых, и… — Слова замерли у нее на губах, когда она увидела, с каким ужасом взирает на нее Эйрик.

— А что стану делать я, пока ты будешь заниматься всем этим… управлением? Сидеть без дела и наблюдать, как растут на пальцах ногти?

Идит невольно опешила от такого язвительного ответа на ее любезное предложение.

— Леди, не слишком ли много ты на себя берешь? Неужели ты так мало меня уважаешь, если считаешь, что я не могу справиться со своими делами сам? А чем мне заниматься на досуге? Глотать эль? Затаскивать в постель первых попавшихся девиц?

Видимо, мысли ее ясно прочитывались на лице, хотя она и не особенно пыталась их скрыть, поскольку Эйрик испустил громкий рев, привлекший внимание сидевших в зале рыцарей. С нескрываемым презрением он прорычал сквозь стиснутые зубы:

— Может, ты еще и сама возьмешься заполнить собственное женское лоно в брачную ночь? Поскольку тебе явно не нужен мужчина.

Упав духом, Идит покорно вздохнула. Теперь уже было ясно, что он на ней не женится.

— Я не хотела сказать ничего неуважительного, милорд. Однако ты ошибаешься, когда заявляешь, что мне не нужен мужчина. Муж мне просто позарез нужен. О, конечно, не в постель. По правде говоря, если бы мы обвенчались, ты мог бы сохранить всех своих любовниц; меня это не волнует.

— Так сколько их у меня, по-твоему? — насмешливо поинтересовался Эйрик, уже остыв.

Идит махнула рукой, словно цифра не имела значения.

— У тебя слава человека, у которого много женщин, и…

— Много женщин? — изумился он. — Н-да. И все скопом, куча мала.

— Не смеши, — отмахнулась Идит, но мысль об этом вдруг поразила ее, и она почувствовала, как лицо се запылало. Не подумав, она добавила: — Я и не представляла, что этим можно заниматься больше чем с одной женщиной одновременно.

Эйрик зашелся от хохота.

Идит сконфуженно заерзала и попыталась продолжать:

— Мне известно, что у тебя есть любовница в Йорке, а если есть и другие, то для меня это ровным счетом ничего не значит.

Он удивленно поднял темную бровь:

— Тебе известно про Азу? Что ж, твои шпионы хорошо делают свое дело, миледи.

Идит равнодушно пожала плечами:

— Теперь это неважно. Я ведь вижу, что ты не собираешься жениться на мне. Кажется, мне придется начинать поиски заново, отыскивая еще одного высокородного рыцаря с темными волосами и голубыми глазами.

— Поистине ты говоришь загадками, миледи. Объяснись, если не трудно. Зачем именно такие требования?

Идит заколебалась, ей не хотелось говорить с этим человеком о сыне Джоне, однако, раз с Эйриком дело не выгорело, она подумала, что он смог бы присоветовать ей кого-нибудь другого.

— Отец мальчика передумал после всех тех лет, когда он отказывался от отцовства. И направил петицию в совет — витан, добиваясь опеки над Джоном для своих собственных подлых целей. Мне нужен супруг, который защитил бы меня в моем противостоянии. И… — она заколебалась, спрашивая себя, насколько может ему довериться, — и еще не помешало бы, чтобы такой человек поклялся, что это он отец Джона, в особенности если у него черные волосы и бледно-голубые глаза, как у моего сына. И как у настоящего отца.

Эйрик, откинувшись назад, оглушительно расхохотался. Наконец, все еще посмеиваясь, потряс головой, дивясь ее хитрости:

— Создается впечатление, что ты продумала все до мелочей. Но что заставляет тебя опасаться, что королевский витан соизволит рассмотреть такую запоздалую претензию на опеку со стороны отца?

Идит подалась к нему поближе и начала объяснять:

— Король Эдмунд поддержал меня в совете против… против того негодяя много лет назад, главным образом в память о моем отце, который верно ему служил, как перед тем и его брату Ательстану. Ведь именно рана, которую отец получил в битве при Лестере, служа Эдмунду, свела его в могилу. Но годы шли, и положение мое пошатнулось.

— Эдмунд добрый человек. Он не отказывает в защите, если дал обещание.

Идит подняла руку, давая понять, что в ее истории сплелось еще многое.

— Как тебе хорошо известно, на жизнь короля покушались не раз, и Стивен, невероятный пройдоха, вкрался в доверие к молодому Эдреду, который назначен наследником, поскольку дети Эдмунда слишком малы. И если на троне окажется Эдред, нет сомнений, что Стивену удастся все на свете.

Она вздохнула и откинулась на спинку стула, устало закрыв глаза. Ее смертельно утомила вся эта суета, а теперь придется начинать поиск с самого начала. Эйрик молчал, и молчание это показалось ей странно затянувшимся. Открыв глаза, она поразилась его сумрачному и злобному выражению лица и решила, что он собрался ее прогнать.

— Что-о?! — ахнула она, когда он резко и неожиданно поднялся и схватил ее выше локтей, подняв со стула, а потом оторвав и от пола, так что она оказалась с ним лицо к лицу, нос к носу, с прижатыми к бокам руками.

— Отец твоего ребенка… Я не ослышался, ты упомянула имя этого ничтожества, Стивена из Грейвли? — жестко спросил он.

Идит кивнула, только сейчас осознав, что назвала имя Стивена; просто случайно вырвалось. Так или иначе, но такое оскорбление он вполне заслужил — и впрямь ничтожество.

— Ты раздвинула ноги ради этого скользкого гада, а теперь осмеливаешься просить моей руки?

Он потряс ее так сурово, что зубы у нее застучали. «Завтра на руках появятся синяки», — подумала она со вздохом. Откинув назад голову, она заглянула в его ледяные глаза. Такая бурная реакция напугала ее, однако стоит ли оправдываться перед этим отвратительным грубияном? На самом деле только женщина могла бы понять, что у нее было со Стивеном и почему его предательство так глубоко ранило ее.

Наконец он поставил ее на ноги. Погрозив пальцем перед ее носом, он заявил голосом, не терпящим никаких возражений:

— Ты останешься в моем замке на ночлег. Мы обсудим все утром, предоставь мне время обдумать все, что ты наговорила. Боже правый! Стивен из Грейвли! Я едва могу поверить такому совпадению.

— Я не понимаю. — Мысли у Идит путались.

— Тебе и не надо ничего понимать, женщина, — ответил он ей с презрением. — Знай лишь одно: ты вполне можешь рассчитывать на брачный договор. И тогда моли о милосердии Господа Бога и всех святых. Поскольку от меня милосердия не жди.