Опороченная (Карнавал соблазнов)

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

«Моя жена».

Эйрик дернул поводья и с удивлением поглядел вниз на женщину, сидевшую у него на коленях, положив голову ему на грудь. Она крепко заснула полчаса назад, почти сразу же, как только лошадь двинулась в путь.

Идит прильнула сильней — святые мощи, язвительная женщина действительно прильнула — и издавала нежное, удовлетворенное мурлыканье. Ну, она и впрямь должна была испытывать удовлетворение, после того как буквально опустошила его в тот второй раз. Наверняка у него на заднице остались пятна от травы, а на спине следы когтей.

Ему с трудом удавалось примирить в своем сознании ту правильную и чопорную леди, с которой он венчался, с той сиреной, которая только что проявила себя более чем ровней ему в любовном поединке. Приятно было наблюдать за ее невинным сладострастием, за тем, как оно раскрывалось в этом браке, против которого он поначалу сопротивлялся, но теперь воспринимал его совершенно в другом свете.

Откинув назад голову, он постарался получше разглядеть ее. Волосы падали, словно пучки серебряных нитей, в диком беспорядке. Ее губы, тонко очерченные губы, набухли и посинели от множества поцелуев. Нежные щеки окрасил розовый румянец любви. «Скромница Идит содрогнулась бы от ужаса, если бы могла сейчас увидеть себя», — подумал он с легким смешком, но ему нравилось осознание того, что его жена более чем удовлетворена и носит на себе следы его любви.

«Моя жена». Эйрик улыбнулся сам себе — не в силах поверить в такую удачу. Все равно что свалиться на кучу навоза и обнаружить, что это золото. Он сомневался, что Идит одобрит такое сравнение. Пожалуй, он все же скажет ей об этом, решил он со своевольным смешком.

Потом он сделался более серьезным. Та Идит, которую он сегодня увидел, оказалась женой, о какой он мечтал давным-давно: она могла создать для него дом и семью, а в то же время была чувствительной и страстной подругой в постели. Впрочем, слишком уж очаровываться не следует. В конце концов, он то же думал и до женитьбы на Элизабет. А та оказалась чистым разочарованием. Да, надо быть осторожней.

Идит медленно пробуждалась от ритма конской иноходи под собой и от гулкого сердцебиения Эйрика у своего уха. Сначала она не открывала глаз, желая продлить этот сладкий миг до бесконечности.

Нельзя надеяться слишком сильно. Кому, как не ей, это знать. Но ведь, о Святая Мария, она и представить себе не могла, что совокупление мужчины и женщины может быть таким замечательным. «Мужа и жены», — поправила она себя тут же с довольной улыбкой.

«Мой муж».

Идит захотелось громко петь от всех тех новых, чудесных ощущений, которые накапливались у нее внутри. И в то же время хотелось держать их при себе, в тайне от всех, проверять их и лелеять, а то вдруг они окажутся хрупкими и обманчивыми.

Она провела босой ногой по боку коня и подумала, что ей придется следить за своей внешностью и поведением после возвращения в Равеншир. Слуги не станут почитать ее, если она не сумеет держаться с достоинством, приличествующим хозяйке замка, пусть он даже находится в таком плачевном состоянии, как Равеншир. Однако приятно было на время почувствовать себя свободной от всяческих условностей.

Не сумев подавить довольный зевок, Идит привлекла к себе внимание Эйрика.

— Пора просыпаться. Мои люди ждут нас впереди.

Идит немедленно встрепенулась и попыталась разгладить морщины на платье и собрать волосы сзади в узел, насколько могла это сделать, сидя на лошади.

— Как я выгляжу? Я хочу сказать, видно ли что…

— Ты выглядишь чудесно, — тепло сказал Эйрик, стряхивая несколько травинок с ее плеча. Слабая улыбка удовлетворения играла в уголках его твердых губ. Губ, которые казались разбитыми от ее нескончаемых поцелуев.

Идит приложила пальцы к собственным губам, поняв, что они, вероятно, выглядят не лучше, а то и хуже. Она почувствовала, как жаркий румянец залил ей щеки.

«О Господи».

Эйрик торжествующе улыбнулся.

— Мой позор тебе нравится, не так ли?

— Нет, но вот сама ты — да. — Он быстро поцеловал ее и хотел сказать что-то еще, но тут ему пришлось осадить коня — навстречу им шел Вилфрид.

Эйрик спешился.

— Оставайся здесь, — кратко приказал он, подходя к Вилфриду, который начал что-то оживленно говорить ему тихим шепотом, так что она ничего не могла расслышать.

Когда Вилфрид закончил, беспокойство исказило черты Эйрика. В душе у Идит пронеслась тревога, мрачные предчувствия охватили ее. Эйрик обернулся к ней.

— Оставайся здесь, Идит. Я скоро вернусь. — И он зашагал прочь.

— Нет, я хочу с тобой.

Он резко обернулся и нетерпеливо рявкнул:

— Я сказал — оставайся здесь, и я не шучу. — Вскоре он исчез из виду.

Вот так просто отмахнулся от нее, накричав, как на какую-то рабыню. Идит вся кипела. Из-за того, что пробил в ней брешь и вызвал пару вздохов, он теперь считает ее бессловесной, опьяненной похотью тварью. Похожей на всех остальных его распущенных женщин.

— Ничего подобного, черт возьми, — пробормотала она, неуклюже слезая с огромного животного, которое с довольным видом пощипывало сочную травку. Она направилась к маленькой группке, состоявшей из жен батраков с двумя маленькими детьми и грудным младенцем, которые столпились возле одной из хижин. Как и она, они тоже были босыми.

— Я леди из Равеншира. Что случилось? — спросила она женщину постарше, у которой под опрятным чепцом виднелись седые волосы. Женщина зарыдала: если судить по опухшим, покрасневшим глазам, она делала это уже не раз.

— Демоны убили весь наш скот. Ох, наверняка сам Сатана их прислал. Они так мучили животных, просто нелюди.

Идит содрогнулась. Отвратительное происшествие говорило о причастности тут руки Стивена.

— Вы видели, как это случилось?

— Да, видели, и большего ужаса мне не доводилось наблюдать за всю свою жизнь.

— Они выпускали внутренности у еще живой скотины, — заговорил маленький мальчик, — и бросали их своим злобным псам. Они были как волки, и люди, и собаки. И они повалили старую Бесс и напустили на нее одного кровожадного пса, и тот грыз ее, пока она не умерла. — В больших карих глазах мальчика блестели слезы.

— Цыц, Ховаг, — сказала пожилая женщина, правда, не строго.

— Как мы переживем зиму? — причитала молодая женщина. — Хозяин говорит, что мы даже не можем есть мясо, потому что оно испорчено собаками.

— Ваш хозяин позаботится о вас. Он даст вам новый скот и поможет починить то, что пострадало из хозяйства, — заверила их Идит, беря плачущего младенца из рук матери. От него пахло испачканными пеленками и кислым молоком, но она не обращала на это внимания. Она не держала в руках ребенка с тех пор, как подрос Джон, и была невероятно взволнованна. — Самое лучшее сейчас, что мы можем сделать, это начать расчищать тут все, пока мужчины занимаются мертвым скотом.

— А хозяин согласится на то, что ты сказала? — спросила пожилая женщина. — Он никогда не интересовался нами прежде.

— Я говорю, что все будет сделано, — строго заявила Идит, — и моего слова достаточно.

Женщина с сомнением поглядела на Идит, но больше ничего не сказала.

Идит осмотрела все вокруг, возмущенно закудахтала при виде сломанных сох и перевернутых телег, которые вандалы бесстыдно поломали, когда уходили. До нее уже долетел пронзительный запах горелого мяса — Эйрик и его люди начали сжигать убитых животных. Какое бессмысленное, расточительное злодейство!

Она вернула младенца матери и велела позаботиться прежде всего о нем. Затем приказала женщинам и детям помочь ей привести хоть в какой-то порядок разгромленные хижины. Отправила Ховага в Равеншир, строго наказав, чтобы он шел, безопасности ради, по открытой дороге, и велела ему передать Берте, дабы та прислала сюда корову и телегу с едой и другими припасами.

Когда через час вернулись мужчины, все испорченное добро было разделено на две кучи — в одной находилось то, что еще можно починить и где требовалась мужская рука. В огромном котле тушились кости кролика и овощи, испуская вкусный запах, а на разложенном неподалеку костре пеклись на горячих углях пресные лепешки.

Эйрик помыл окровавленные руки в бадье, стоявшей у колодца, затем плеснул воду огромными пригоршнями в лицо и зачесал пальцами волосы. Внезапно его глаза расширились от удивления — он наконец заметил присутствие Идит. Удивление вскоре переросло в недовольство, когда к нему подошла пожилая женщина и что-то торопливо проговорила. Выслушивая ее, Эйрик время от времени косился в сторону Идит.

Когда женщина ушла, Эйрик вопросительно взглянул на жену. Потом лениво направился к ней, и лишь трепещущие ноздри выдавали его гнев. Обняв ее рукой за плечи, он отвел в сторону, шепча в волосы:

— Ты не выполнила моего распоряжения и не осталась сидеть на месте.

— Ты ушел больше чем на час. Неужели рассчитывал, что я отращу себе копыта и стану щипать травку все это время?

— Не противоречь, жена. Ты постоянно не выполняешь моих распоряжений, и этого я не могу вынести.

— Я действительно не люблю, когда мною командуют, — призналась она, не желая спорить с Эйриком, особенно после их недавних ласк.

— Это мягко сказано, — прорычал он. — Ты давала от моего имени обещания этим женщинам? — Вероятно, именно это обсуждала с Эйриком жена батрака.

— Да, давала, — призналась она, внезапно сообразив, как это могло не понравиться Эйрику, — но заверяю тебя, милорд, что я не сказала ничего, чего бы ты не пообещал самолично.

— О? Так ты умеешь читать мои мысли?

Идит пыталась стряхнуть с себя руку, которая крепко держала ее.

— Не будь таким придирчивым. Я сделала то, что надо было сделать. А ты просто слишком упрямый, чтобы признать за женщиной умение самостоятельно мыслить.

Глаза Эйрика обшарили деревню и, казалось, заметили, сколько работы она переделала в их отсутствие.

— Хоть ты и ослушалась меня, я благодарю тебя за помощь женщинам.

Идит испытала необыкновенное удовлетворение, поняв, что угодила ему, несмотря на ворчливый тон, которым он поблагодарил ее.

— Это Стивен устроил кровавую бойню?

Он кивнул.

— Он становится все наглей в своих бесчинствах и все ближе подходит к Равенширу. Это вызов для всех нас, тебе не кажется?

— Да. По-моему в скором времени грядет решающий бой между Грейвли и мной.

— Это не твой бой, Эйрик. Вспомни: он хочет моего ребенка. Хочет, чтобы я не обращалась в витан за справедливым судом.

— Да, но теперь я отвечаю за твою безопасность. Запомни это, жена. — Эйрик крепко прижал ее к себе, большая ладонь нежно погладила ее плечо. Идит вдруг обнаружила, что люди Эйрика с удивлением поглядывают на нее, несомненно оттого, что она перестала быть язвительной старой каргой, за какую все ее принимали, а также оттого, что неизменно чопорная леди позволила так по-хозяйски обнять себя их господину.

Делал ли это Эйрик намеренно, чтобы показать свою власть над ней? Идит подозрительно прищурилась и бросила на него взгляд исподтишка. Он самодовольно улыбнулся ей с высоты своего роста. Мерзавец!

Может, дать ему затрещину, как она обычно поступала с нерадивыми слугами? Ох, с каким удовольствием она сделала бы это, чтобы не позволял себе таких вольностей при посторонних, но не здесь, решила она. Он скорее всего ответит ей тем же. Или поцелует.

О Господи.

Потом. Потом она доберется до него.

Люди Эйрика и деревенские жители стали зачерпывать себе еду из котла и больше не обращали на них внимания.

— Отпусти меня, ублюдок, — прошипела она, высвобождаясь из его хватки.

Он с грустью засмеялся.

— Сейчас ты поедешь со мной домой, жена, — произнес он ласковым голосом и протянул ей руку. — Я предпочитаю обедать в своем собственном зале.

— Ты командуешь мною… опять? — сухо поинтересовалась она, всеми силами стараясь не обращать внимания на соблазнительно протянутую ей руку.

— А если и так?

Его губы скривились в снисходительной улыбке, и Идит почувствовала, что разрывается между желанием отбросить его руку прочь либо схватить и поцеловать ее.

«О Господи».

— Тогда мой ответ — нет, — заявила она, с вызовом вскинув подбородок.

— Жена должна повиноваться своему мужу, — процедил он холодным голосом, больше не улыбаясь. Его рука была все еще протянута к ней.

— Кто это сказал?

— Святая церковь, к примеру.

— Которая состоит из мужчин, — усмехнулась Идит.

— Почему ты сопротивляешься тому, что естественно для женщины?

— Женская подчиненность мужчине не соответствует моему представлению о естественности.

— Сейчас я лишь попросил тебя поехать со мной домой, — сказал он, устало покачав головой.

— Нет, ты сделал не это. Ты приказал мне.

— И мы так будем постоянно устраивать соревнование самолюбий и воли?

— Это от тебя зависит.

Эйрик с минуту внимательно смотрел на нее, задумчиво потирая верхнюю губу.

— Так ты поедешь со мной домой? — спросил он наконец примирительным тоном.

— Конечно, — весело ответила Идит и переплела его пальцы со своими.

Она скорей догадалась, чем услышала, как он пробормотал себе под нос:

— Милостивый Боже, избавь меня от упрямства этой женщины.

Вечером после обеда Эйрик отправился со своими людьми купаться на пруд, а для Идит принесли лохань в ее комнату. Она как раз заканчивала мытье, когда он вернулся. Пискнув от смущения, она глубже погрузилась в мыльную воду.

После возвращения Эйрик почти не говорил с женой, разве что обменялся незначительными фразами за вечерней трапезой. Но теперь ему было что сказать ей, и она явно не могла одобрить те действия, которые он намеревался предпринять по отношению к ней.

— Идите сюда, — приказал он двум слугам-мужчинам, которые шли позади него.

Идит возмущенно воскликнула:

— Убери этих мужчин отсюда! И сам убирайся тоже, безмозглый идиот. Неужели я не могу спокойно искупаться?

Эйрик оставил без внимания эти визгливые протесты и стал складывать всю одежду Идит в протянутые руки слуг — ее верхние одежды, нижние рубахи, белье, плащи — все, что только мог найти. Затем вручил им все из своего облачения и все простыни. Велев им сложить весь ворох в соседней комнате, он запер дверь и положил ключ в мешок, висевший на поясе.

— Ты совсем потерял свой чертов разум? — закричала Идит, когда они остались одни.

— Нет, — ответил Эйрик, придвигая низкий табурет к лохани. Положив подбородок на руки, а локти на колени, он уставился на жену, изо всех сил стараясь не замечать влажные локоны Идит, каскадом свисавшие через край лохани, и полукружья ее грудей, едва скрытые грязной водой. Наконец он объяснил: — Я просто хочу иметь уверенность, что ты не выберешься из этой комнаты, пока мы не придем к какому-нибудь соглашению, даже если на это уйдет неделя. Или больше.

— Неделя!

Идит нахмурилась, недоверчиво глядя на него. Он увидел, как недолгое замешательство перерастает в обиду, затем в ярость. И в этот миг Эйрик понял, что новые, замечательные отношения, о которых он мечтал, оказались уничтожены в зародыше.

— Не делай этого, Эйрик, — тихо взмолилась она, закрывая глаза, словно от внезапного приступа боли. — Я никогда не смогу простить тебе этого, а мне ужасно хочется… гармонии.

— Я должен, Идит. Ты вынуждаешь меня к этому, — заявил он, стараясь, чтобы она поняла. — С самого первого дня ты постоянно бросаешь мне вызов, как наедине, так и на глазах у моих людей. Твой маскарад стал одним из примеров этого. И то, что ты сегодня не подчинилась моему приказу, да к тому же принимала за меня решения, является лишь частью тех твоих поступков, которые я более не намерен терпеть.

Была еще одна причина, которую он не мог открыть Идит. Один из батраков подслушал, как этим утром Стивен из Грейвли хвастался о своем намерении похитить леди из Равеншира и держать ее заложницей в обмен на сына. Даже теперь кровь у Эйрика кипела, а кулаки невольно сжимались при мысли о тех неслыханных злодеяниях, которые Грейвли готовит для Идит, когда она попадет в его западню.

Эйрик не мог допустить, чтобы Стивен протянул свои нечестивые лапы к Идит, и в то же время знал, что упрямая жена никогда не согласится по доброй воле сидеть в стенах замка. Когда речь идет о ее собственной безопасности, она ведет себя слишком беспечно. Да, она пообещает соблюдать осторожность, но лишь только появится на свет где-нибудь ягненок, или начнут роиться пчелы, или она прослышит про то, что в Йорке можно выгодно продать какую-нибудь ерунду, она не задумываясь покинет надежные стены Равеншира, забыв про опасность.

— Ты слишком преувеличиваешь мое своеволие, — возразила она, прервав его размышления. Она продолжала лежать в остывшей воде, а ему хотелось объяснить ей, что своеволие входит в число ее прелестей. Ему хотелось вытащить ее из воды, обнять и продолжить то, чем они занимались в этот день на берегу ручья.

Но он не мог. Не теперь.

— Своеволие! Ты недооцениваешь свой норов, миледи. Если уж я должен остаться в Равеншире, мне нужно, чтобы меня уважали мои воины и остальные подданные.

— Но…

Эйрик протянул вперед руку, останавливая ее дальнейшие слова:

— В замке может быть только один господин. И им являюсь я, миледи.

Она устало посмотрела на него:

— Итак, я должна понести наказание за свое упрямство. Вот что значит эта тюрьма? — Она обвела рукой запертую комнату.

— Она будет тюрьмой лишь в том случае, если ты сама этого захочешь.

Она скептически подняла брови.

— Но что именно ты хочешь просить от меня?

— Подробности мы можем обсудить позже, — сказал он, протягивая ей полотенце. — Ты уже посинела от холода.

Она швырнула полотенце на пол.

— Говори сейчас. — Ее глаза блестели от ярости, она тяжело дышала, приоткрыв губы. Восхитительные губы.

Может, просто рассказать ей про Стивена и свои опасения за нее? Нет, решил он, это слишком опасно, слишком рискованно, пока у него не появится больше времени, чтобы обеспечить ее послушание. Он должен защитить ее любой ценой. Набравшись духу, он продолжал:

— Я буду принимать все решения, касающиеся Равеншира, — его защиты, ферм и полей, батраков и рабов. И тебе нет необходимости покидать стены крепости. Если ты захочешь мне что-то предложить по управлению хозяйством, я выслушаю тебя, разумеется, но окончательное решение останется за мной, как это и должно быть.

— А в твое отсутствие?

— Идит, ты слишком ревностно относишься к этому.

— А в твое отсутствие? — прозвучал ее ледяной голос.

Разговор проходил вовсе не так, как задумал его Эйрик. О, он не сомневался, что Идит станет протестовать против его условий, однако не ожидал, что будет ощущать себя таким виноватым.

— В мое отсутствие ты будешь советоваться с Вилфридом.

— Советоваться или подчиняться?

Эйрик почувствовал, что краснеет, и промолчал.

— А мои пчелы? Ты и их у меня отбираешь?

— Идит, я ничего у тебя не отбираю. Ты должна радоваться, что я снимаю с твоих плеч этот тяжелый груз. — Даже ему стало понятно, насколько неубедительно звучат его слова, хотя он и подбирал их как можно тщательней. — У тебя появится время, чтобы…

— Я задала тебе вопрос, супруг. Пожалуйста, окажи любезность и дай ответ, — фыркнула она. — Что будет с моими пчелами?

— Ты можешь продолжать разводить своих пчел, гнать мед, варить медовуху и делать свечи, но только я не хочу, чтобы ты ездила в Йорк и улаживала там свои дела. Это слишком опасно. И неприлично.

— Ты ублюдок!

Окончательно разъярившись, она встала в лохани на ноги, расплескивая воду и не обращая внимания на свою наготу. На короткий миг кровь у Эйрика забурлила от прекрасной ее наготы, а сердце гулко заколотилось в грудной клетке.

А она схватила маленькое полотенце, прикрылась им спереди и произнесла спокойным, ледяным голосом:

— Убирайся. Убирайся из этой комнаты, пока я не прикончила тебя голыми руками. Можешь запирать меня здесь до конца жизни. Я никогда не соглашусь на твои условия. Никогда.

Слезы наполнили ее лучистые глаза, она усиленно заморгала, чтобы не расплакаться при нем. Эйрик почувствовал себя так, словно получил удар в живот.

— Будь моя воля, я бы никогда не пошла на брак. При нашей первой встрече я говорила тебе, что женщины теряют независимость, когда выходят замуж. Я-то думала, что ты не такой, как все, будь ты проклят. — Потом с грустью добавила: — Я думала, что ты другой.

Он протянул к ней руку. Она оттолкнула ее.

— Идит, прошу тебя, верь мне. Возможно, это продлится недолго, а потом…

— Почему я должна тебе верить? — пронзительно закричала она. — И почему все это ненадолго? Ты хочешь сказать, что я стану послушной, как девицы с коровьими глазами? И буду кланяться тебе, когда ты будешь входить сюда? Повторять каждое мудрое слово, которое ты обронишь со своих уст?

Эйрик скрипнул зубами, не чувствуя больше в себе желания пойти на мировую.

— Давай ложиться, Идит. День был долгим. Мы можем обсудить все остальное утром, когда ты немного успокоишься.

— Силы небесные! Да у тебя, должно быть, каша вместо мозгов, если ты думаешь, что я лягу вместе с тобой в эту ночь… — Она неожиданно запнулась, и лицо ее вспыхнуло. — Или раскину для тебя ляжки, ты, жалкий негодяй.

— Мы будем спать вместе, жена, — заверил ее Эйрик, надвигаясь на нее, а она пятилась, все еще прижимая к телу смешной маленький кусок ткани, который не закрывал ни ее длинных ног, ни многого другого. Внезапно ему захотелось, чтобы эти ноги обхватили его за талию, а этот рот издавал стоны под его поцелуями. — Да, мы будем спать вместе. Более того, ты наденешь тот наряд, который я тебе оставлю.

— Наряд? Какой наряд? — Она осмотрела комнату и ничего не увидела, если не считать сетки для пчел, висевшей на деревянном гвозде. Когда ее осенило, она с ужасом пробормотала: — Не хочешь ли ты сказать…

— Да, хочу. — Он взял одной рукой прозрачную ткань, другой ножницы и кое-как вырезал в ней отверстие для головы. Затем вручил ей. — Или ты наденешь сама, или это сделаю я.

Идит бросила на мужа испепеляющий взгляд, которого он, впрочем, не заметил, отвернувшись от нее. Ее глаза метались по комнате, пытаясь найти какое-нибудь убежище. Или оружие. Но не находили ни того, ни другого.

После некоторых колебаний она надела тонкую ткань, которая была еще хуже, чем нагота. Сетка покрывала ее от шеи до щиколоток и запястий, однако ее прозрачность заставляла Идит ощущать себя более голой, чем прежде.

Эйрик ухитрился зажечь по крайней мере три дюжины ее дорогих восковых свечей. Скорбно скривив губы, Идит подсчитала в уме, во сколько это обойдется, и решила стребовать с него эти деньги в ближайшие же дни. Ха! Видимо, он считал их теперь своей собственностью. «Совсем как я». Она прикусила нижнюю губу, чтобы остановить слезы, навернувшиеся на глаза при этой неприятной мысли.

Положив на стол трут, Эйрик обернулся, и рот у него открылся. Он взглянул на нее с нескрываемым восхищением, его глаза шарили сверху донизу по соблазнительному наряду.

К удовлетворению Идит, теперь Эйрик не казался таким холодным и сердитым. Его губы растянула невеселая улыбка.

— Я давно мечтал, чтобы ты это надела, даже еще до того, как узнал про твою красоту.

— Сбылась твоя мечта, безмозглый идиот, только ни о чем другом больше не мечтай, не получишь.

— Ты так думаешь? — с вызовом спросил он, подходя ближе.

— Я не хочу тебя, Эйрик.

— Ты хотела меня сегодня… страстно, — напомнил он ей.

К собственной досаде, Идит почувствовала, как краска залила ее лицо.

— Тогда я была опьянена похотью. Теперь, когда я знаю, каков ты на самом деле, этого больше не повторится.

— А я говорю, повторится.

— Итак, насилие и тюрьма станут моим наказанием.

— Я никогда в жизни не принуждал женщину силой и не намерен делать это сейчас, — зарычал он, сжимая кулаки. — Однако, святые мощи, ты искушаешь меня на насилие своим язвительным языком.

— Совсем недавно ты ничего не имел против моего языка.

Эйрик удивленно покачал головой на ее меткий ответ:

— Да, но тогда твой язык выполнял и более приятные обязанности. Вообще-то, сегодня вечером я собирался научить тебя новому упражнению для языка. — И он начал рассказывать ей невероятно ужасную вещь, которую мужчины и женщины могли делать друг другу при помощи языков.

— Ох… ох… ты действительно испорченный. Когда ты был в последний раз на исповеди? Уж не сомневаюсь, что священники заламывают руки от радости, когда ты появляешься на исповеди. Не сомневаюсь, что потом тебе приходится несколько недель нести тяжкие наказания.

— Всегда, — ответил он, нимало не смущенный.

Идит уставилась на него, лишившись дара речи, изо всех сил стараясь не думать про те скандальные грехи, в которых он исповедовался.

Эйрик провел руками по волосам, стараясь подыскать к ней какой-нибудь подход. Наконец он кротко поглядел на нее.

— Идит, мне хочется заниматься с тобой любовью. Очень хочется. Ты позволишь мне? — спросил он тихим голосом.

— Нет. — «Дорогая блаженная Матерь, удержи меня от искушения. Дорогая Блаженная Матерь, удержи меня от искушения. Дорогая…»

— Прошу тебя.

Идит прикусила нижнюю губу и вонзила ногти в мякоть ладоней, отчаянно стараясь не вспоминать, что делал этот нечестивец с ней совсем недавно.

Эйрик шагнул ближе, и она едва не застонала от сладкой жажды, которую испытала при виде его приоткрывшихся губ. Его светло-голубые глаза шарили по ее почти голому телу с восхитительной, чувственной лаской. И любое место, куда бы они ни касались, наливалось теплом и томлением. Идит поняла, что слабеет, и стала еще упорней противиться его обаянию.

— Нет, даже если ты встанешь на голову, весь голый, и помашешь тем хвостом, что так нахально торчит у тебя между ног, — заявила она, надеясь отпугнуть его грубостью.

Вместо этого он довольно засмеялся:

— Теперь ты никогда не дашь мне забыть ту историю про калифа и его безобразную жену, которую я рассказал, верно?

— Это была история не про калифа, болван. То было про торговца из Миклегаарда и его жену, которая выглядела как задница у мула, — поправила она его.

Эйрик поднял брови.

— Твоя блестящая память поражает меня.

— А мне и хотелось тебя поразить, все верно. Тебя, с твоими смехотворными историями, которые ты мне рассказывал. Двенадцать раз! Ты, должно быть, смеялся над моей доверчивостью на все королевство.

— Двенадцать — что? — пораженно спросил он, придвигаясь чуть ближе.

Идит метнулась влево, испытывая неловкость от его близости, хоть он и обещал, что не станет насильно тащить ее в постель.

— Да, двенадцать раз, осел. Ты говорил мне, что мужчина может… ну, ты знаешь… тот экстаз… двенадцать раз. Ха! Два раза оказались для тебя мучением.

— Ох, так ты теперь дразнишь меня моими мужскими способностями? Опасная игра, Идит. Очень опасная. Может, я намеревался закончить нашу игру после возвращения в Равеншир. В конце концов, день имеет двадцать четыре часа, а мы провели на берегу ручья всего лишь час.

Идит нахмурилась, не понимая, говорит ли он всерьез или снова дразнит ее. Он тер свою бритую верхнюю губу обычным манером, по-прежнему скучая без усов, и она не могла понять выражения, застывшего у него на губах. Двенадцать раз! А это вообще возможно?

— Ну, мне теперь все равно, один раз ты хрюкаешь и стонешь или пятьдесят, со мной этого у тебя не повторится.

— Хрюкаю! Поистине, Идит, ты слишком вольно обращаешься со словами, и это вовсе не подобает женщине.

— Ты знал, что у меня неподобающий язык, еще до того, как женился на мне.

— Но я не знал, какая ты красивая, а теперь, когда мне это известно, я хочу заниматься с тобой любовью.

Сердце у Идит замерло от его ласковых слов.

— А ты отменишь свои дурацкие правила?

Идит показалось, что Эйрик скрипнул зубами.

— Нет, мои «дурацкие правила» останутся… на время. Ты можешь мне поверить, Идит, что так будет лучше… на время?

— Ты просишь слишком многого, — сказала она со стоном.

Он раздраженно махнул рукой:

— Я не стану тебя упрашивать.

После этого повернулся и направился к кровати.

Ее глаза расширились, но отвернуться она не могла, завороженно глядела, как он сел на постель и снял кожаные башмаки, потом через голову стянул шерстяную тунику. И смотрел ей прямо в глаза, даже когда встал, развязал завязки на штанах и позволил им упасть к его ногам.

У Идит на миг перехватило дыхание при виде его замечательного тела, со всеми его мышцами, сухожилиями, шелковистыми волосами и мужественными формами… и твердым, твердым мужским орудием, звавшим ее. Ей бы закрыть глаза и отгородиться от искушения. Она же этого не сделала.

— Теперь я понимаю, что чувствовала Ева в раю, — с сожалением призналась она, позабыв на миг про свою непреклонность.

— Ты чувствуешь искушение, Идит? — хрипло спросил он. — Я кажусь тебе похожим на Адама?

Она сразу же опомнилась:

— Нет, на змея.

Он тихо засмеялся и лег на мягкий матрас, не сводя с нее глаз.

— Я не могу спать рядом с тобой.

— Выбор за тобой. Спи на стуле, либо на полу, либо на кровати. Я уже обещал, что не трону тебя, если ты этого не захочешь сама.

Идит подошла ближе к кровати и сняла прозрачную ткань. Потом улеглась на матрас, на дальний край, и пожаловалась:

— Никакого постельного белья. А если я замерзну, что мне делать? — И она тут же пожалела о сказанном.

— Может, тогда ты прижмешься ко мне. Клянусь, кожа у меня сейчас жарче, чем адский огонь.

— Лучше я выращу на носу сосульку, — упрямо заявила она. — А ты свою сосульку держи от меня подальше, повернись на другой бок.

— Сейчас это больше напоминает горячую кочергу, — засмеялся он.

Она невольно фыркнула и легла на живот, зарывшись в матрас и пытаясь устроиться поудобней.

— Я не могу спать без одеяла или простыни.

— Могу накрыть твое холодное тело своей горячей кочергой.

— Ты вульгарен, как боров при случке.

— А боров способен на случку? Может, хряк? Хм-м-м. Я совсем ничего не знаю про это. А ты, значит, знаешь гораздо больше моего про эти хозяйственные дела.

— Откуда я знаю, водят ли борова на случку? — злобно воскликнула она. Нервы ее не выдержали.

Он засмеялся.

«Мужлан».

— А ты знаешь, что у борова член в форме спирали и в возбужденном состоянии бывает длиной с мужскую руку?

— Врун.

— Клянусь, что это правда. Спроси у любого крестьянина. А еще интересны, конечно, черепахи. Тебе известно, что их мужские органы выворачиваются наизнанку при спаривании? А Тайкир однажды сказал мне, что видел мужчину с двумя членами, но только я не знаю, верить ли этому.

— Ох, ты просто невозможен! Я больше тебя не хочу слушать. Спи, — сказала она и прижала руки к ушам. — Спи и храпи так, что голова отвалится.

— Может, я вместо этого удовлетворю себя сам.

Она ахнула и сердито повернулась к нему, обнаружив, что слышит его слова даже с заткнутыми ушами.

Он лежал, закинув руки за голову, и самодовольно улыбался ей, а его орудие торчало вверх.

— Не желаешь посмотреть?

У нее отпала челюсть. Вообще-то она не очень хорошо представляла себе, что он имел в виду, но была уверена — речь идет о каком-то извращении.

— Ты выглядишь… по-дурацки, — заявила она, махнув рукой на его живот и отказываясь туда смотреть.

— Ты так думаешь? Некоторые женщины не разделяют твоего мнения.

Идит отвернулась от него, и странное чувство разрывало ей сердце. Он так просто говорит о других женщинах. Поедет ли он к Азе, своей любовнице, теперь, когда она отвернулась от него? Или найдет другую, ближе к дому? Идит говорила себе, что это ее не волнует. Но кривила душой.

Ей вспомнились сладкие мгновения, которые доставил ей сегодня Эйрик. Ублюдок научил ее тело отзываться на его страсть, прежде она не думала, что такое возможно. И она позволила себе размечтаться о том, что у них будет хорошая семья, такая, о которой мечтала еще девушкой.

— Эйрик? — тихо позвала она.

— Да, — так же тихо ответил он.

— Ты не можешь пойти мне навстречу? Чтобы у нас в браке было равенство? Разве плохо иметь жену, у которой на плечах есть собственная голова? Я не собираюсь забирать у тебя власть, просто хочу делить ее с тобой. Ты никак не можешь с этим согласиться?

Последовало долгое молчание. Наконец Эйрик громко выдохнул:

— Нет, не теперь. Может, со временем, но не теперь, Идит. Не теперь.

У Идит оборвалось сердце. Зарывшись в матрас, она дала волю тихим слезам. Неужели вся ее жизнь будет такой?

Но недолго она предавалась жалости к себе. Вообще-то ее участь — брак без любви — была не хуже, чем у остальных женщин, кого она знала, и лучше, чем у многих. Утешив себя этим, она попыталась заснуть, но не смогла. То и дело ворочалась, ерзала. Наконец повернулась на другой бок и посмотрела на мужа, ровное дыхание которого говорило о глубоком сне. Ее губы скривились в усмешке. Как это похоже на мужчин! Довел женщину до слез, расстроил и разозлил, а сам спокойно храпит. Честно говоря, Эйрик не храпел, но вполне мог бы. Противный мул!

И это совокупление, подумала с раздражением Идит. Почему выбирает мужчина, заниматься этим или нет? Почему именно мужчины начинают любовную игру, а женщины послушно ожидают их прихоти? Удовольствие, которое доставил ей Эйрик в этот день… ну, мужчины, несомненно, держат секрет таких удовольствий при себе, чтобы жены зависели от них. Вот еще одно средство заставить женщин подчиниться.

«А что, если… х-м-м.

Нет, я не могу.

Ну почему бы и нет?

Он может проснуться.

Я буду очень осторожной».

И вот Идит, со своей обычной энергией, взяла дело в свои руки.