Орден надежды

Глава 22

— И снова неверно! — преподаватель швырнул мне исчерканный красными чернилами листок. — Переделывайте, Соколов.

Господи, да что на этот раз неправильно?

Я поймал лист на лету, тяжко вздохнул и углубился в изучение ошибок. Преподаватель Теории применения Благодати откинулся на спинку кресла и окинул скучающим взглядом аудиторию.

— Ну, кто еще готов? — спросил он.

Проштрафившиеся “перваки” все как один поджали хвосты и с подчеркнутым рвением принялись калякать решения задач.

— Нет смельчаков, да? — усмехнулся препод. — Хотя, быть может, вы и правы, что не торопитесь. Соколову, вон, скорость не помогла.

Яков Алексеевич с говорящей фамилией Козловский был своего рода легендой Аудиториума и одной из главных страшилок младшекурсников. Теория применения Благодати сама по себе была предметом нелегким — сплошные формулы, символы, расчеты. А в интерпретации Козловского она становилась и вовсе невыносимой. Лекции он вел нудно, задавал много, а на зачетах и экзаменах драл так, что штаны трещали.

Случалось, что даже круглые отличники выползали от него в слезах и с отметкой “уд” — привет, испорченный выпускной табель с оценками.

Ирка каким-то чудом заработала “хорошо” и была на седьмом небе от счастья. Чтобы охочая до высоких баллов Штофф — и радовалась “четверке”? Это и правда многое говорило о Козловском.

Теперь я попал в жернова его стандартов оценки, и приходилось мне туго. Сперва нужно было получить допуск — сдать все рефераты и доклады, показать переписанный от руки конспект всех лекций, предоставить исчерпывающее объяснение каждому прогулу… И лишь после этого можно было выйти на сдачу.

С отмазками по каждому прогулу помог Мустафин — в кои-то веки от сотрудничества с куратором был толк. С недоделанными рефератами и докладами помогали Ирка и Сперанский — у этих двоих предмет шел хорошо. А вот конспект пришлось строчить самому — собирал заново свои записи, переписывал содержание пропущенных лекций, все подчеркивал по линеечке и уделял особое внимание полям. Требования к оформлению здесь могли дать прикурить ГОСТу.

— Соколов, вам все ясно по замечаниям? — видимо, заскучавший препод решил поразвлекаться и снова докопался до меня.

На его высокомерной роже играла нахальная улыбка, и у меня чесались кулаки. Так и хотелось врезать! В моей прошлой жизни тоже попадались такие преподы, причем чаще всего они были весьма принципиальными в вопросах взяток. Только честная сдача, только хардкор. Что-то подсказывало, что и Козловскому унижение студентиков было дороже злата.

— Да, все ясно, — кивнул я, пробежавшись глазами по ошибкам. — Разрешите решить заново?

— Извольте. Только на этот раз постарайтесь все же подумать, Соколов.

Вот черт лысый! Ладно, я сам виноват. Не учился как следует до аттестации — расплачивался за это сейчас.

Я принялся переписывать правильные начала формул и сверился с задачами в билете. Так, одна ошибка была исключительно по невнимательности. Принцип выбрал верный, но посчитал неправильно. А вот вторая задача…

Законы, по которым рассчитывалось применение Благодати, имели мало общего с привычными мне физикой и алгеброй. В этом и была сложность для понимания — трудно утрясти в голове то, что не можешь до конца осознать. И даже моя собственная сила здесь не помогала, ибо родовой дар работал по иным законам.

Как же меня раздражал этот предмет! Я уже в третий раз переделывал решение и чуял, что и эта попытка не станет последней. Случалось, Козловский отпускал последних студентов и в два часа ночи…

Один из студентов поднялся и робко направился к столу преподавателя с листком в руках. Козловский кивком указал на стул подле себя и принялся изучать записи. Даже не отрываясь от собственной задачи, я услышал характерный скрип ручки по бумаге.

— Здесь неверно, — проворчал препод. — Вторую даже смотреть не буду. Переделывайте.

Едва не плача, студентик вернулся восвояси. Я же принялся заново рассчитывать конфигурацию поражающей силы взрывного “Колобка” на расстоянии десяти шагов.

И в этот момент дверь аудитории распахнулась.

Мы удивленно повернули головы на звук. Козловский поднялся, готовясь окатить вошедшего тирадой о нарушениях этикета, но захлебнулся словами, лишь едва разглядел гостя.

Войтош ректора Станислав Янович Любомирский озарил аудиторию сдержанной улыбкой.

— Добрый день, господа, — обратился он. — Приношу извинения за внезапное вторжение. Яков Алексеевич, позвольте вас на пару слов.

Козловский слегка побледнел, а на лбу у него выступила испарина. Напрягся? Так тебе и надо, душегуб хренов. На всякого найдется управа.

— Конечно, — препод направился к дверям и шикнул на нас. — А вы работайте! И учтите: списывание вас не спасет!

Не знаю, о чем они с войтошем беседовали в коридоре, но до меня донеслось несколько возмущенных возгласов. И, судя по всему, принадлежали они Козловскому. Еще через минуту двери аудитории снова распахнулись, и внутрь влетел разъяренный препод.

Войтош остался в дверях.

— Соколов! — рыкнул Козловский.

— Я!

— К столу. Покажите, что накарябали.

Я удивленно уставился на недописанную задачу. Первую поправил, а по второй не успел закончить расчет. Только расписал формулы и логику вычислений.

Козловский уже очутился за столом и нервно щелкал авторучкой.

— Ну же, — торопил он. — Шевелитесь.

Ну ладно. Неужто войтош явился по мою душу? Иначе почему сразу Соколов?

Я положил лист перед преподавателем и сел на свободный стул. Козловский пробежался взглядом по первой задаче.

— Здесь верно. Пересчитали корректно. Принимается.

— Вторую я не успел…

— Шшш! Сам разберусь.

Он беззвучно шевелил губами, проговаривая написанные мной формулы.

— Ну наконец-то. Не досчитали, но додумались применить подходящий алгоритм. Ладно, в конце концов вы здесь не арифметику сдаете. Будь это экзамен, поставил бы “четверку” с длиннющим минусом. Но поскольку у нас аттестационный зачет, будем считать, что вы его получили.

С этими словами Козловский вытащил мой зачетный бланк и размашисто расписался в нужной графе.

— Соколов, вы свободны, — сказал он, протянув мне плотный лист с таблицей оценок по предметам. — Вас ожидают в коридоре.

Я слегка поклонился.

— Благодарю, Яков Алексеевич.

“Вон с глаз моих!” — проворчал он у меня в голове. — “Благодарите своих высоких благодетелей. В ином случае черта с два вы бы так легко от меня отделались!”

— С наступающим Рождеством, — сладко улыбнулся я. — И счастливого Нового года!

На это Козловский ничего отвечать не стал. А я вышел в коридор под завистливые взгляды оставшихся студентов.

Любомирский встретил меня дежурной любезной улыбкой.

— Рад встрече, ваше сиятельство, — он плотно закрыл двери аудитории и взмахнул рукой в сторону выхода. — Прошу прощения за то, что помешал вашему зачету, но вопрос неотложный.

— Я должен вас благодарить за счастливое спасение, — с не менее любезной улыбкой ответил я.

Любомирский улыбнулся чуть теплее.

— О, Яков Алексеевич склонен лютовать с младшекурсниками. Раньше даже присказка ходила: “Сдал теорблаг — можешь жениться”.

Я рассмеялся. В моем универе так говорили про сопромат. Забавное совпадение.

— Чем же я обязан вашему визиту, Станислав Янович? — я шел рядом с войтошем, стараясь не отставать. Походка у него была бодрая. — Должен признаться, не ожидал встречи так скоро.

— Мой господин желает вас видеть. Меня прислали сопроводить вас на аудиенцию у его высокопревосходительства.

Вот как. Без приглашений, без предупреждений.

Что-то случилось? Или ректор прознал о моих заигрываниях с Орденом Надежды? Или возникли вопросы по поводу пожара?

Вариантов много.

— Весь в вашем распоряжении, — я слегка склонил голову. — Благо только что я окончательно аттестовался и закрыл все долги.

— Прелестные новости, ваше сиятельство. Поздравляю. Первая аттестация — всегда весьма волнительный период. В таком случае поторопимся. Его высокопревосходительство готов принять вас немедленно.

В конце коридора мы встретились с двумя охранниками, очевидно, служившими личной свитой войтошу. Правда, на этот раз мужики были другие. Понятия не имею, зачем Любомирскому было это воинственное сопровождение, но меня оно не особо напрягало.

Покинув учебный корпус, мы вышли к крытой стеклянной галерее в административный. Эту часть здания, где сидели большие шишки, я еще не видел. Галерея парила над землей на высоте третьего этажа, и даже пол здесь был стеклянным.

Сперва я шуганулся — показалось, что сейчас упаду.

— Не бойтесь, ваше сиятельство, — улыбнулся войтош. — Это особое закаленное стекло. Даже если вся ваша группа примется здесь прыгать, ни единой трещины не появится на этом полу.

Я осторожно ступил на прозрачную плиту, потихоньку перенес вес — выдержало. Любомирский уверенно ступил на стеклянный пол и продолжил как ни в чем не бывало.

— Смелее, ваше сиятельство. Нас уже ждут.

Сколько еще фокусов и архитектурных решений таил этот Аудиториум? Я немного освоился на стеклянном полу, хотя все равно мне было не по себе. Но галерея вскоре закончилась, и мы оказались в роскошных коридорах Административного корпуса.

— Нам на самый верх.

Коридоры, лестницы, снова коридоры и, наконец, последняя лестница — и мы оказались в приемном холле перед массивными двустворчатыми дверями из резного дуба. На обитом алым бархатом диванчике съежился Ронцов. Увидев меня, парень вскочил.

— Миша! Так тебя тоже…

— Ага.

— Подождите здесь, господа, — распорядился Любомирский. — Я доложу о вас.

Войтош скрылся в кабинете, охранники заняли места по разные стороны дверей, а мы с Ронцовым переглянулись.

“Ты в курсе, зачем мы здесь?” — ментально спросил я.

“Понятия не имею… Сам удивился, когда меня сорвали с трапезы”.

“А меня — с зачета по теорблагу. К чему такая срочность?”

Желай Фрейд хотел что-то разузнать о пожаре в катакомбах, вызвал бы лишь меня. Ну, может попытался бы порыться в голове у Денисова. Но Ронцова там не было, и Серега точно ничего не знал.

Вряд ли дело было и в Ордене Надежды — о Сереге Мустафин лишь упоминал, но, насколько я знал, никто еще не вел с ним работы. Да и характер у Ронцова был несколько нервозный. Он бы точно как-то выдал поведением или словами о том, что его пытаются завербовать.

Тогда что?

“Не знаю, Миш”, — Ронцов и правда выглядел озадаченным. — “Но сейчас выясним”.

Резные двери начали медленно открываться, и перед нами возникло лицо Любомирского.

— Вас готовы принять, — шепнул он нам. — Аудиенция неформальная, но помните об этикете.

Еще интереснее. Войтош явно на что-то намекал, но на что? Ладно, отступать уже некуда. Сейчас все прояснится.

Любомирский остался снаружи, а мы с Серегой осторожно ступили на роскошный персидский ковер, подходивший к самому порогу. Обстановка здесь была подобающей человеку столь высокого статуса: всюду антикварная мебель, шторы из дорогой ткани ручной работы, на стенах — картины именитых мастеров.

— Проходите, господа, — раздался радушный голос ректора из глубины кабинета. — Не робейте.

Мы прошли дальше, мимо стеллажей и застекленных шкафов с драгоценными фолиантами, и оказались в основной части. Здесь, подле весело пылавшего камина, стоял Владимир Андреевич Долгоруков собственной персоной и какая-то женщина.

— А вот и наши самородки, — широко улыбнулся Фрейд. Видимо, снова решил играть роль доброго дедушки. — Знакомьтесь, милостивейшая государыня, Михаил Соколов и Сергей Ронцов.

Женщина обернулась к нам, и я узнал ее. Даже ни разу не видев ее в жизни, мне хватило лишь одного взгляда на эту даму, чтобы понять, перед кем мы предстали.

Великая княгиня Ксения Константиновна, сестра императора. Я много раз видел ее портреты в Аудиториуме — ведь она была патронессой этого места.

— Ваше Императорское Высочество, — я склонился так низко, как мог.

Ронцов, видимо, тоже сообразив, повторил мой жест.

Великая княгиня усмехнулась.

— Ох, они всегда так робеют, Владимир Андреевич. Словно увидели божество. Прошу, господа, не гните спины. Вас сюда пригласили не для этого.

Мы выпрямились, все еще боясь лишний раз вдохнуть. Ксения Константиновна, чуть покачивая бедрами на высоких каблуках, направилась к нам и протянула мне первому руку в шелковой перчатке. Ну что ж, будем целовать ручки.

— Вот видите, юные господа, я совсем не кусаюсь.

Казалось, наше смущение откровенно ее забавляло. Ну и ладно, с меня не убудет.

Она оказалась старше, чем ее изображали на парадном портрете. Лет сорок пять, а может и старше — полагаю, Романовым были доступны процедуры, позволявшие дольше сохранить молодость.

Но даже годясь мне в матери, Ксения Константиновна была еще ого-го. Стройную и подтянутую фигуру облегало строгое, но явно дорогущее платье. Светлые волосы Великой княгини были затянуты в пучок. Главными акцентами была брошь с гербом Аудиториума и аккуратные серьги в цветах ее Дома — с черными, желтыми и белыми камнями.

— Такие юные, — улыбнулась Ксения Константиновна и взглянула на ректора. — Владимир Андреевич, я не подвергаю сомнению ваш опыт и квалификацию, но вы уверены, что они справятся?

Мы с Ронцовым снова обменялись удивленными взглядами, но говорить не решились — так не полагалось.

— Я не зря назвал обоих этих молодых людей самородками, — ответил Фрейд. — Их уникальные особенности открылись еще на первом курсе, это верно. И потенциал еще надлежит развить. Самородки всегда надлежит должным образом огранить прежде, чем явить свету. Но, уверяю вас, милостивейшая государыня, эти господа еще смогут вас удивить.

— В этом я не сомневаюсь, — Великая княгиня отошла обратно к камину и отпила из наполовину пустого бокала глоток какой-то темно-синей жидкости. — Что же, юные господа, сперва расскажите о себе. То, что считаете нужным. Начнем с вас… Соколов.

Я немного смутился. С ее влиянием Великой княгине могли предоставить всю подноготную моего рода до десятого колена. Выходит, это была какая-то проверка?

— Михаил Соколов, сын графа Николая Владимировича Соколова, — начал я. — Был средним, но после гибели старшего брата на службе в Дакии стал наследником. Изначально имел десятый ранг Благодати, но после того, как проснулась родовая сила…

— Постойте, Михаил Николаевич, — взмахнула рукой Великая княгиня. — Когда у вас открылся дар родовой силы?

— После гибели старшего брата. В сентябре этого года.

— Занимательно. А у старшего брата, выходит, этого дара не было?

— Именно так, милостивейшая государыня.

— Что ж, полагаю, род счел вас более достойным наследником. Слышала, родовая сила славится своенравностью.

Я не сдержал легкой улыбки.

— Эти слухи правдивы. За мощь приходится расплачиваться постоянным контролем. И есть еще ряд нюансов.

— Также я слышала, что вы уже имели неосторожность отпустить контроль, — светло-зеленые глаза женщины, казалось, глядели мне прямо в душу. — Ведь именно после этого его высокопревосходительство взял вас на карандаш…

Ах вот оно что. Значит, Фрейд уже успел ей наболтать. Тогда ясно, что здесь делал Ронцов — его дар и правда был уникальным.

— Да, имел место инцидент, — сухо ответил я. — Я стыжусь той ошибки.

— Насколько мне известно, вы защищали свою жизнь и жизни своих друзей, — мягко возразила Великая княгиня. — Почему же вы стыдитесь?

— Потому что я позволил силе стать разрушительной. Опытный одаренный обезвредил бы врага, но оставил бы его в живых и сдал надзирающим органам. Я должен был поступить именно так.

Ксения Константиновна поправила зацепившуюся за прядь волос сережку и кивнула.

— Я услышала достаточно. Благодарю, Михаил Николаевич. Теперь я желаю услышать господина Ронцова.

Серега оторопел. Пришлось даже шикнуть на него ментально, чтобы вышел из ступора. Оно и понятно — Ронцов впервые видел представителя императорской фамилии так близко.

— Сергей… Сергей Андреевич Ронцов, внебрачный сын князя Андрея Семеновича Воронцова…

Великая княгиня поставила бокал на каминную полку и подошла к Сереге.

— Очевидно, вы его любимый бастард, раз он хлопотал о вашем поступлении в Аудиториум. Впрочем, в его положении я бы тоже задумалась над подстраховкой. Ведь на кону такие богатства, а законные наследники не выделяются ни умом, ни здоровьем…

Ронцов рассеянно кивнул.

— Все верно, милостивейшая государыня. Я — запасной вариант.

— Полагаю, князь еще не знает о вашей уникальной особенности?

— Нет… Если только его высокопревосходительство не счел нужным сообщить.

Улыбка Великой княгини стала еще шире. Она взяла ладони Ронцова в свои.

— Я здесь для того, чтобы дать тебе надежду, маленький бастард. И не просто надежду — будущее. Возрадуйся же, юный Ронцов. Твоя последняя единокровная сестра скончалась, — она сжала затянутыми в перчатки пальцами руки парня и обернулась к нам. — Приветствуйте же будущего князя Воронцова.