Орел и грифон

Лесные княжны

С глухим стуком ударили топоры, разрубая туго натянутые веревки и верхушки деревьев, словно радуясь обретенной свободе, взметнулись ввысь. В уши ударил короткий крик, тут же замолкший, когда выпрямившиеся осины разрывали надвое пленников, привязанных за ноги к деревьям. Изуродованные половинки тел, с висящими внутренностями, текли ручьями крови, окропляя большую могилу, вырытую посреди лесной поляны, пока косматые волхвы, в черных рубахах расписанных зелеными узорами, гремя свисавшими с костюма амулетами, вскинули руки, затянув монотонную песню-призыв.

— Покажися Темнооче во Ночи-Мороке! Поступися Темноче по долу- дороге.

Ярополк, стоявший неподалеку от могилы, украдкой утер с лица капли крови, разлетевшиеся во все стороны во время жестокой казни. Оглянулся на стоявшую рядом с ним Саломею, но та лишь загадочно улыбнулась, и вновь перевела взгляд на то что происходило посреди священной древлянской поляны.

Несколько дней прошло с тех пор, как славяне и мадьяры вернулись из победоносного похода в причерноморские степи. От Днепра и до самого Дуная беспощадно вырезались болгарские кочевья, угонялся скот, обращались в рабство женщины и дети — новые союзники аваров, наконец-то, начали выполнять обещания, данные посольству Ярополка. Грабежи и разорения в северных владениях переполнили чашу терпения Омуртага и хан послал своего сына Крума покарать неблагодарных мятежников. Сам же Омуртаг отправился на примирительный пир с каганом Эрнаком — где его, вместе с приближенными, убили сговорившиеся между собой авары и сербы князя Просигоя. После этого вероломного убийства, Эрнак сразу же двинул свои орды на восток, ударив с такой силой, что за считанные дни вышел к берегу моря и устью Дуная. Разорив и спалив Плиску-Преславу, столицу Болгарии, каган аваров повернул на север, где, вместе с Ярополком, окружил и уничтожил почти всю орду Крума. Самого Крума, впрочем, поймать не удалось — он укрылся в ромейской Черной Крепости. Авары и угры тут же осадили ее и вскоре взяли, однако Крум снова сумел ускользнуть, бежав в Херсонес на ромейском дромоне.

Другой потерей этого похода стала гибель Немала — древлянский князь погиб при штурме Черной Крепости, сраженный ромейским копьем. В отместку древляне устроили в крепости жестокую резню, после чего объявили, что возвращаются в родные леса, чтобы похоронить князя. Ярополк же, сочтя свое посольство выполненным, уже хотел соединиться с Эрнаком, однако Саломея, весьма сблизившаяся с юношей, настояла, чтобы он отправился вместе с древлянами на север и проводил Немала к его богам.

— У Немала из наследников — только сын, еще младше тебя, — говорила она, — он не удержит славян. Поляне и волыняне давно хотят отложиться от Искоростеня, дрегва тоже смотрит волками. Распадется княжение древлян — и угры потеряют надежного союзника.

— Ну, а я что тут могу сделать? — пожал плечами Ярополк, — я ведь чужак.

— Тебя уже уважают, — напомнила Саломея, — после побед над хазарами и болгарами. Ты посланник кагана аваров и брат короля-императора Тюрингии, твой меч заклят именем Чернобога, которого чтят и в древлянских землях. Твое слово поможет молодому Ниско удержать завоевания отца — если ты поддержишь его от имени мадьяр.

Ярополк задумался — с одной стороны Эрнаку не понравится, если его посол самовольно отправится в далекие леса, помогать тамошнему князьку. С другой — ему все больше льстило тот почет и уважение, что ему оказывали его союзники. Все чаще его именовали молодым князем — и не только славяне, но и угры, так и не избравшие нового кенде. Саломея все чаще намекала, что этим кенде может стать он — тем более, что он уже завладел частью наследия Альмоша: его вдова, забирая все большую власть над уграми, после победы над хазарами пустила Ярополка и на свое ложе. Юноша, до этого знавший лишь бесхитростные ласки славянок был потрясен изощренностью зрелой женщины в любовных утехах. Каждая ночь в шатре кенде оставляла Ярополка словно выжатым, высосанным досуха, в изнеможении развалившимся на звериных шкурах, вновь и вновь переживая казавшиеся бесконечными сладостные мгновения, подаренные Саломеей. Та же, склонившись над юношей вытворяла губами и языком такое, что Ярополк, казалось бы полностью истощивший мужскую силу, вновь восставал своей жаждущей плотью, готовый к новым боям на ристалище страсти. В ночь, последовавшую после откровенного разговора, Саломея превзошла саму себя — и наутро Ярополк велел поворачивать на север, во владения древлянского князя.

Крепость Немала возвышалось на невысоком холме над рекой Уж, протекавшей сквозь расположенную на обеих берегах столицу древлян. Княжескую твердыню окружала высокая стена из нарочито грубо обтесанных бревен, на которых, по давнему обычаю, кое-где держались кусочки коры, давшие имя и самой крепости и названному по ней городищу: «Ис-коро-стень», «из коры стены». Естественная терраса со стороны посада укреплялась по краю гранитной крепидой и выемкой каменной крошки из рва, вырытого у подножия холма и залитого водой из Ужа. Жавшиеся же к подножию холма дома защищали земляные валы, тройным кольцом окружившие городище.

На въезде в Искоростень угров и дружину Ярополка встретила Мустислава, что отправилась вперед остальных, предупредить древлян о важных гостях. Рядом с ней стояло двое детей Немала: молодой князь Ниско и впрямь немногим младше Ярополка, носил темно-синий плащ поверх белой рубахи с красной вышивкой. Шею его украшал золотой молот Перуна, запястье — браслет с алыми рубинами, а с пояса свисал длинный меч в ножнах, испещренных узорами в виде сражавшихся хищных зверей. Рядом с ним держа в руках блюдо с душистым караваем и деревянной солонкой, стояла молодая, довольно красивая девушка, одетая в черную вышиванку, расписанную красными узорами. Русые волосы, обычно заплетенные в длинную косу, сейчас свободно лежали на плечах, распущенные по здешнему погребальному обычаю, голову же венчал венок из сухих веток. Изящную шею украшало ожерелье из серебряных лунниц, а в ушах покачивались золотые сережки. Зеленые глаза с любопытством глянули на въезжавшего в Искоростень Ярополка, но, поймав взгляд «молодого князя», княжна Преслава, дочь Немала и сестра Ниско, в притворном смущении опустила пушистые ресницы.

— Хлеб да соль, княже, — певучим голосом пропела она, протягивая каравай.

— Хлеб-соль кушати, — кивнул Ярополк, отламывая кусок хлеба, макая его в соль и отправляя в рот. Точно также себя повели Саломея и дьюлы мадьяров.

В Искоростене они не задержались — сразу же после знакомства с наследниками Немала, гости, вместе с хозяевами, переместились в начинавшийся на северной окраине городища священный лес. Там была расчищена большая поляна, посреди которой возвышались два идола: некогда молния ударила в могучий дуб, обуглив и расколов его пополам, а уже люди вытесали изваяния Богов из образовавшихся половин. Слева стоял могучий старик, с большой бородой из стеблей различных растений и спутанной гривой, из которой выглядывали козлиные рожки. Козлиными рогами — и на этот раз настоящими — был увенчан и осиновый посох в левой руке истукана. Вместо правой руки у идола острилась кривыми когтями медвежья лапа. Короткие ноги оканчивались раздвоенными копытами, у которых лежали отрубленные людей и животных. Из некоторых обрубков шей еще сочилась кровь — со стороны казалось, что бог окровавленными копытами попирает останки своих жертв. Слева стоял второй идол — увеличенное подобие того изваяния, что поставила Мустислава в святилище Черного Леса: высокая статная женщина, с хищным лицом, глазом прикрытым прядью из густых волос и венке из вороньих перьев. Рядом с богиней и встала ведунья, чьей лицо покрывал искусная роспись из сала и сажи: на лице женщины щерился огромный, растянутый почти до ушей рот, с острыми клыками, а лицо превратилось в подобие жуткого черепа. Возле же мужского идола стоял могучий старик в плаще из медвежьей шкуры, наброшенной прямо на голое тело. Босыми были и ноги лесного волхва. В правой руке он держал двузубый посох, в левой — большой бубен, покрытый колдовскими знаками.

А прямо перед идолами простерлась могила — выкопанная в земле и размеченная небольшими валами исполинская фигура, с подчеркнутыми очертаниями груди и широких бедер, выдававших женскую природу божества. Фигура простерлась головой на север и ногами на юг, причем на месте головы виднелся большой, выкрашенный алым валун, с черной точкой, обозначавшей один глаз. В центре фигуры, в самом ее «животе», лежал князь Немал — на возвышении из хвороста, в своих лучших одеждах и украшениях, с мечом и боевым топором на груди, обсыпанный зерном и зеленью хвои.

Бородатый мужчина рядом с идолом — Вологслав, волхв Хозяев Леса, дождавшись когда все скорбящие займут свои места, ударил в бубен — и из леса потянулись и остальные волхвы. Погребение началось с жестокой казни болгарских пленников, разорванных пополам прямо над могилой князя. Там же закололи и трех наложниц князя, двух рабов, коня и быка. Все это сопровождалось монотонным битьем в бубен — и мрачной песней, вновь и вновь эхом разносящейся по лесу.

— Породися Мраколице зернием железным, порубися Мраколице каменем отвесным...

Уже темнело — и в обступившей поляну чащобе Ярополку чудились чьи-то пугающие тени, крадущиеся меж деревьев, слышался заунывный вой, издевательские смешки и цокот копыт. Один за другим зажигались во мраке желтые и красные глаза.

— Из чрева твоего мы все вышли и в него же вернемся, когда ты измеришь нам срок, — хриплым, словно каркающим голосом затянула Мустислава, — славься Мать-Земля, Мокошь-Морана, Всемогущая, Всеведающая, Рождающая и Пожирающая. Семя ничто, лоно все!!!

— Семя ничто, лоно все!!! — услышал над ухом жаркий шепот Ярополк и, обернувшись на Саломею увидел, что, она как завороженная смотрит на кровавый обряд. Невольно он вспомнил, что ее народ считает родство именно по женской линии — не из подобных ли обрядов, посвященных могучей и жестокой богине, ведет начало этот обычай?

Меж тем волхвы принялись швырять поверх могилы охапки хвороста и смолистые ветви. К ним присоединились и воины — первыми швырнули по охапке Ярополк с Ниско, потом дьюлы, а уж затем и все остальные. Когда же вся могила превратилась в подобие исполинского кургана, наваленного из хвороста, Вологслав взяв из рук одного из волхвов зажженный факел, поднес его к изваянию. Затрещали ветки и алые языки заплясали меж ветвей, от которых сразу же повалил густой дым.

— Погряди же Злодаруе, в нонешнюю ночу, погляди же Злодаруе, зраком сея порчу...

И чудилось Ярополку — будто клубы черного дыма, возносящиеся в ночное небо, сложились в чудовищную фигуру, подобие той, что была вырезана на земле. Словно тысячи сов разом захохотали в ночи — так звучал жуткий смех, разнесшийся по священному лесу. Косматая черная великанша вознеслась над капищем и исчезла, словно растаяв в ночном мраке — лишь пылающий желтый глаз остался на небе сияющей полной Луной. Ярополк невольно вспомнил об Одине, одноглазом Боге его предков по отцу — не женское ли подобие Навь-бога, почиталось в этих древлянских дебрях?

Тризну устроили неподалеку от святилища — на берегу Ужа горели большие костры и на них подрумянивались куски оленины и медвежатины, вращались на вертелах зажаренные целиком косули, зайцы и прочая дичина, запекались в глине выловленные в реке огромные сомы и карпы. Всю эту снедь подавали сидевшим на траве людям — и они пожирали сочное, брызжущее жиром мясо, запивая его сладковатой брагой и настоянной на лесных травах крепкой медовухе. Ярополк, также как и прочие гости, сидели рядом с молодым князем и его сестрой — более почетное место предоставили только волхвам. Отовсюду слышались восторженные возгласы, поднимались окованные золотом и серебром рога, полные меда и браги, поминая князя Немала. Но Ярополк, уже изрядно разгоряченный хмельным, все чаще обращался взором к молодой княжне — да и Преслава, уже сменившая прежний скромный наряд на куньи и лисьи меха, почти не таясь, отвечала князю лукавыми взглядами. Улучшив удобный миг она прижалась к нему бедром и зашептала прямо в ухо юноши.

— Говорят, в такие ночи, когда умирает старый князь, в лесу распускается цветок папоротника. Я хочу посмотреть, чтобы с батюшкой попрощаться, но одна боюсь. Сходишь со мной до чащи?

— Когда? — спросил хмельной Ярополк.

— Да вот прямо сейчас и сходим, — рассмеялась Преслава, — только не вдвоем, а то заметят. Сначала я, а ты уже за мной следом — я на опушке подожду. Только сильно не тяни, а то мне одной страшно.

С этими словами она быстро коснулась губами щеки князя и, поднявшись на ноги, быстро растворилась в лесу. Ярополк оглянулся — и наткнулся на насмешливый взгляд Саломеи.

— Врет, — сказала она, — я с этими славянами почитай лет десять как дело имею. По их поверьям папоротник только раз цветет — в Ночь Папоротника и Воды, а она давно прошла. Но ты все равно иди — раз княжна просит, нельзя ее упускать.

— А...а как же ты? — спросил Ярополк недоуменно переводя взгляд с лица Саломеи на место где скрылась Преслава.

— А что я? — хмыкнула Саломея, — думаешь, я у Альмоша одна была? У царя Соломона семьсот жен было и триста наложниц, а я уж одну-другую соплячку как-нибудь да и перетерплю — вон даже у твоего брата две или три жены уже. Зато так мы точно славян удержим и не только древлян, но и всех остальных. Да иди уже, наконец! Смотри только меч не забудь — в этом лесу сегодня разные девки бродят.

Ярополк не успел обдумать эти слова, а Саломея уже выталкивала его из-за пиршественного стола. Сама же иудейка подсев к волхвам, затеяла с ними нарочито громкий разговор, привлекая к себе все внимание. Благодаря этому и молодому княжичу удалось незамеченным ускользнуть — и вскоре он уже бежал по ночному лесу, вполголоса выкликая молодую княжну:

— Преслава! Преслава!!!

Ответа не было, хотя лес вокруг и не молчал, полнясь шорохами, писком, криками ночных птиц и иными звуками, от которых он даже не мог узнать. Вопреки опасениям Ярополка вокруг не царила совсем уж кромешная тьма — сквозь спутанные ветки ярко светила Луна, в воздухе парило множество светляков, порой подлетающих к лицу юноши. Однако, сколько он не вглядывался в чащу, княжны так и не видел.

— Преслава!!! — забыв об осторожности, громко крикнул княжич.

— Чего орешь-то? — послышался позади недовольный голос, — дома у себя орать будешь.

Голос был молодой, женский — но явно не Преславин. Ярополк хотел обернуться, чтобы посмотреть на говорившую, но не успел: над ухом громко щелкнуло и тут же что-то захлестнуло его горло, так что перехватило дыхание. Юноша замычал, пытаясь сорвать удушающую удавку, когда его сильно потащило в сторону и швырнуло прямо в кусты шиповника. Расцарапанный и злой Ярополк попытался встать, но тут над его головой что-то свистнуло, больно обжигая тело и он снова опрокинулся в кусты. В следующий миг перед ним появилась молодая, — немногим старше его, — девка: широкоплечая, длинноногая со спутанными серо-бурыми волосами. Из одежды она носила лишь длинную, — почти до колен, — безрукавку из волчьих шкур, мехом наружу, а руке держала большой смотанный кнут. Желтые глаза недобро глянули на Ярополка.

— Бегает тут, орет как скаженный, — поморщилась девка, — все зверье распугал, скотиняка.

— Ты кто? — выдохнул Ярополка .

— В гости суется, а хозяев не знает, — скривилась девка, — лисунка я, лешачиха, богинька лесная, если по-вашему. Не слыхал разве про таких?

— Слыхал, — кивнул Ярополк, осторожно притягивая к себе меч.

— Эй, а ну не дури! — прикрикнула лисунка и кнут хлестнул рядом с ним, заставив отдернуть руку, — слыхал он! Коль слыхал, что ведешь себя так? Или не знаешь, что в такую ночь в лес соваться не след? Отдать тебя волкам, чтобы другим неповадно было?

— Отпусти его, сестра, — послышался вдруг нежный голосок сверху. Ярополк, ошалело подняв голову, увидел сидевшую на ветвях ивы еще одну девушку- совсем голую, с упругими грудями и округлыми бедрами. Длинные зеленые волосы окутывали ее тело почти до пят, огромные глаза светились зеленым огнем.

— Устроили тут сходилово, — поморщилась лесная девка, — тебе чего в реке не сидится?

— Отпусти его, — сказала русалка, — видишь, меч Дидько у него.

Лисунка присмотрелась к мечу Ярополка и пожала плечами.

— Против Дидько, конечно, идти не стану — кивнула она, — ну раз такое дело — не трону пока. Получишь ты свою зазнобу — и даже живым из леса выйдешь, поутру.

— Но не даром, — добавила русалка, — кой чего оба оставить должны лесу.

— Оставить? — настороженно сказал Ярополк, — чего это?

— Не боись, — лисунка усмехнулась, оскалившись волчьими зубами, — живой останешься. Закон есть такой — раз в лес пришел, оставь что-то в дар. Сам Дидько тот закон поставил, а значит не тебе его и нарушать, хоть ты всю Его кузню на себе притащи.

— Так и не отказываюсь, — пожал плечами Ярополк, — чего нужно-то?

— А то мы тебе потом разъясним, — сказала русалка, — жди, скоро уже.

Она подмигнула лисунке и, кубарем скатившись с дерева,- Ярополк успел заметить на ее спине и бедрах зеленые чешуйки, как у ящерицы, — исчезла средь кустов. Лисунка, вновь раскрутив кнут, захлестнула им запястье юноши и резко дернула на себя. Ярополк, вздернутый на ноги, ошалело оглянулся — лесные Хозяйки, словно наваждение, растворились средь густых ветвей, как и не было их.

А и вправду — было ли? Ярополк посмотрел на руку и поморщился при виде следа от кнута, красной полосой оплетшего запястье.

— Преслава! — нерешительно позвал юноша.

— Княже! — откликнулся из кустов близкий голос, — слава Богам, а то я уж испугалась, что ты не придешь.

Продравшись через густые заросли, Ярополк оказался на небольшой поляне, с трех сторон окруженной лесом, а с четвертой — течением Ужа. Посреди высокой травы и стояла Преслава — держа в руке охапку цветов, она с наслаждением принюхивалась к ним. Вот она увидела молодого князя и, отбросив цветы, широко улыбнулась ему.

— Чудная ночь, княже!- просто сказала она. Ярополк шагнул к ней и девушка, поведя плечами, сбросила меховые одежды, ослепляя наготой белого тела. У княжича застучало в висках, пах налился мучительной тяжестью и он шагнул вперед, на ходу сбрасывая одежду. Преслава легла на траву и княжич, положив меч рядом, прильнул к алым девичьим губам. Тонкие руки сомкнулись вокруг его шеи, стройные ноги обхватили его талию и Преслава громко застонала, когда уд Ярополка прорвал тонкую преграду, пролив первую кровь в высокие стебли. Но когда и сам Ярополк, выгнув спину, уже готовился разрядиться в девичьи недра, его шею вдруг снова захлестнул кнут, резко сдергивая его с княжны. Отчаянно ругаясь, юноша повалился на спину, пытаясь сорвать с шеи удавку, пока его торчащий член изливался семенем, орошая траву и землю.

— Опять вопишь, — раздался за его спиной знакомый голос, — тебе же ясно сказали — что-то в лесу да оставить придется.

Кнут соскользнул с его шеи и Ярополк, обернувшись, увидел у края поляны лисунку, поигрывавшую кнутом, а в ветвях над ней — русалку.

— Семя ничто, лоно все, — улыбнулась зеленоволосая красавица, — и есть ли где лоно, более плодородное чем сама Мать-Сыра Земля. Это и есть ваш дар — ее кровь и твое семя, что зародят новых духов Лесу.

— Дурной еще, — пренебрежительно усмехнулась лисунка, сворачивая кнут, — не понял, куда попал. Ты, подруга, — она посмотрела на Преславу, — уж поучи, как можешь.

— Вместе поучим, — улыбнулась русалка и, соскользнув с ветвей, легкими шагами двинулась к молодым людям. Лисунка, поморщившись, развернулась и исчезла в лесу, тогда как оставшиеся девушки — живая и нежить, — прильнули к Ярополку, лаская его нежными поцелуями по всему телу. Вскоре он уже лежал средь высоких трав, пока на его бедрах, словно лихая наездница на горячем жеребце, скакала княжна Преслава, оглашая лес громкими стонами. Сам же Ярополк, даже если бы и хотел, не мог издать ни звука — на его лице сидела русалка, двигая бедрами, прохладными и нежными, словно кожа зеленой ящерки, и молодой человек жадно пил терпкую влагу, пахнущую соком свежесрезанных трав и полную дикого, невероятно сладкого меда.

«...и брака у нихъ не бываше, но умыкиваху у воды дѣвиця»

Уже светало, когда Преслава и Ярополк — уставшие, грязные, в растрепанной, кое как напяленной одежде, вышли к остальным. Князь Ниско попытался нахмуриться при виде простоволосой сестры, с пухлыми от поцелуев губами и шальным весельем в голубых глазах. Однако сама Преслава даже не посмотрела в его сторону. Мустислава же, переглянувшись с Саломеей, наоборот, лишь рассмеялась.

— У вас товар, у нас купец, — сказала она, — всему делу, стало быть, венец. Не смотри волком, племянник — лучшего жениха для сестрички тебе ввек не сыскать. Лес их венчал, лес их и вернул, обоих — а против воли Хозяев уж точно не тебе идти. Так что, скоро, стало быть, веселым пирком, да за свадебку!

— Сразу с двумя невестами причем, — подхватила Саломея, — так что смотри, не оплошай потом...жених.

Громкий хохот грянул со всех сторон и сам Ниско, невольно улыбнувшись, согласно махнул рукой.

— Быть по тому!