Орел легиона

Глава 1 СЛЕДЫ НА ВОДЕ

Когда-то, двадцать один год назад, бывший центурион Элий Катулл, в поисках легионного орла ушедший вместе со своим другом Крайком за Адрианов Вал, выбрал один из лучших способов беспрепятственно бродить по враждебной римлянам земле. Собственно, он последовал совету знакомого врача, до того служившего в его легионе. Совет был и впрямь дельный: в туманной Британии, где так много болот, особенно в её деревнях, где к тому же из-за сырости в хижинах почти всё время чадят дымные очаги, многие страдают глазными болезнями. Этим всегда пользовались и продолжали пользоваться всевозможные знахари, чаще всего откровенные мошенники. Эти ловкачи готовили всякие снадобья, порой из таких составляющих, что разумный человек никогда бы не стал ими пользоваться. Но наивные варвары принимали на веру клятвы «целителей» и охотно отдавали им за глиняные горшочки со всякой пакостью украшения из гагата, меди или янтаря, наконечники копий, волчьи и бобровые шкуры. Знахари нагружались трофеями и, как правило, никогда более не появлялись там, где однажды сбыли свой «товар». Попадались, впрочем, и знающие лекари, уходившие странствовать по британским селениям ради любопытства, движимые жаждой увидеть неведомые края. От таких целителей действительно была польза, и именно о них обычно распространялась молва: вот, мол, приезжал в такую-то деревню такой-то знахарь, чем-то помазал глаза больным, и те стали куда лучше видеть. Поэтому, несмотря на многочисленные обманы, бритты, особенно в непокорных Риму северных провинциях, где не было настоящих лекарей, всегда дружелюбно принимали глазных целителей.

Так Элий Катулл стал на время фракийцем «Актеоном из Фессалии», якобы знаменитым Актеоном, чудодейственные мази которого исцеляли любую глазную болезнь. Баночки с этими мазями дал Элию тот самый знакомый врач, и это были действительно очень хорошие лекарства, приготовленные по всем правилам лекарской науки. Хирург (как всякий военный лекарь, он был прежде всего именно хирургом) научил молодого центуриона пользоваться этими средствами. Кроме того, «Актеон из Фессалии» нередко вызывался лечить и заболевших лошадей (это Элий Катулл действительно немного умел — в своё время у его отца было несколько породистых коней, которых пользовал очень знающий лекарь). Бритты относились к своим лошадям с вызывающей уважение заботой и не отказывались от помощи заезжего «кудесника».

Благодаря всему этому Элий и Крайк легко исколесили всю Валенцию и часть Каледонии, не встретив никакой враждебности местных племён. Так и удалось им в конце концов, больше по воле случая, чем следуя каким-то рассуждениям, попасть к одному из северных племён, где хранился пленённый «римский бог», злосчастный орёл Девятого легиона.

Когда Дитрих обсуждал с Элием и Крайком план нового похода за Вал, они, все трое, дружно отвергли мысль повторить тот же способ. Во-первых, как справедливо предполагал Зеленоглазый, им предстояло передвигаться больше по безлюдным местам, где совершенно незачем шляться заезжим лекарям — не кабаны же будут жаловаться на болезни глаз! Во-вторых, тевтон не раз уже появлялся по ту сторону стены, и многие местные знали его как известного охотника, который никак не мог вдруг превратиться в знахаря. И в-третьих (Дитрих и сам раньше не думал, что это окажется для него так важно, но именно так и оказалось!), его вера не позволяла ему откровенно лгать и обманывать людей, которые станут надеяться на его помощь. Он не осуждал Элия, который когда-то пошёл на такую ложь: тот действительно научился многому от хорошего врача, да и мази у него были самые настоящие. Зеленоглазому некогда было обучаться такому же искусству и добывать такие же лекарства.

Но у него был более простой способ: раз он охотник и ему случалось охотиться в Валенции, то почему он не может отправиться туда на длительную охоту? Может, любопытство толкает его разведать, а какова охота дальше, там, ещё севернее? Может быть, ему рассказали, как интересно охотиться на тюленей? Интересно и небезопасно, а многие из охотников-бриттов знали, как любит опасности этот германец.

Так или иначе, но Дитрих и Крайк решили, что будут самими собой — охотниками, пустившимися в далёкий путь просто ради удовольствия.

Они безо всяких препятствий миновали Вал — Зеленоглазого знали во всех пограничных крепостях и пожелали славной охоты.

Оба путника ехали на хороших скакунах — вороной конь Дитриха, выращенный в его собственной небольшой конюшне, им же объезженный и обученный, был местной породы — не слишком крупный, но статный, очень сильный и выносливый жеребец по кличке Хастиг, что на родном языке тевтона означало «Стремительный». Крайку коня купил Элий, он разбирался в лошадях, поэтому выбрал отличного пятилетка, гнедого, с белой отметиной на лбу, немного приземистого, с бахромой шерсти вокруг широких копыт. Зеленоглазый одобрил покупку: для путешествия по бездорожью Северной Британии такой скакун подходил как нельзя лучше, хотя в скорости он наверняка не мог не уступать его Хастигу.

— Будем надеяться, что нам не так уж часто придётся от кого-то удирать! — заметил тевтон. — И что мохнатые лошадки северных бриттов уж точно не окажутся слишком быстроногими. Знаю я их: первые полчаса гонки им удержу нет, а после выдыхаются, как старые охотничьи собаки. Хороший наездник уйдёт от них на любой лошади.

Торговец, у которого Элий покупал коня, сказал, что не знает, какая у того кличка, и Крайк, без лишних раздумий, назвал жеребца Квито — так звали когда-то любимого скакуна его отца.

Оделись путники так, как и следовало охотникам. Оба были в штанах, принятых и у бриттов, и у германцев. Однако если Крайк нарядился в штаны из обычного тонкого сукна кирпичного цвета, то Дитрих надел своё собственное изобретение: его штаны были из тонкой телячьей кожи, такие же, как башмаки, в которые он их заправил, подвязав, как то делали всё, перекрещёнными ремешками от щиколотки до колена. Туники на обоих были почти одинаковые — шерстяная коричневая у Крайка и шерстяная серая — у Дитриха. Стояла тёплая погода, и плащи они везли сложенными на сёдлах позади себя, вместе со связкой дротиков и полными стрел колчанами. Луки тоже до поры до времени лежали поперёк седел, и лишь охотничьи ножи, как всегда, красовались у пояса. Каждый взял по небольшому дорожному мешку с самым необходимым — среди самого необходимого роскошью были, пожалуй, лишь прекрасные, римской работы, бритвы полукруглой формы. Крайк привык бриться каждый день, следуя примеру своего друга Элия, что до Дитриха, то ему, до недавнего времени центуриону римского легиона, претила даже сама мысль отпустить на щеках щетину — она его всегда раздражала. Во всём остальном он был абсолютно неприхотлив.

План Дитриха Зеленоглазого заключался в том, чтобы вновь обогнуть огромное болото, на границе которого пропали следы двух когорт Девятого легиона, и постараться найти продолжение этих следов, на этот раз в удалении от противоположной стороны трясины. В первый раз он не смог этого сделать из-за ливших непрерывно дождей, но теперь, когда вот уже дней десять было сухо и светило солнце, на подсохшей земле можно было попробовать прочитать след, ещё недавно скрытый грязью. Кроме того, тевтон не исключал и возможности всё-таки отыскать какого-нибудь свидетеля: да, бритты вряд ли станут помогать в поисках легиона, но похвастаться осведомлённостью они любят, как и все варвары, так что, если умело вступить в разговор, возможно, кто-то да проболтается.

Это был план первых дней поисков. Но был план и более дальний и куда более сложный — путникам предстояло разузнать, где в северных областях, скорее всего в Каледонии, а не в Валенции, может находиться тайное святилище друидов. А в том, что оно существует, Дитрих нисколько не сомневался: подготовка нападения на пограничные крепости, осуществлённая с таким великолепным знанием боевой тактики и даже фортификации, не оставляла в этом сомнений — у варваров теперь был мозговой центр, и он очень неплохо работал.

Они добрались до непроходимой топи и обошли её за три дня. После прекращения ливней в этих местах появились четверо местных охотников, они встретились на пути Дитриха и Крайка, и Зеленоглазый, не желая вызывать подозрений, принял их приглашение поохотиться вместе.

— Впервые вижу, чтобы бритты, да ещё северные, приглашали на совместную охоту чужака, к тому же ещё и не бритта! — искренне изумился этому Крайк.

— Они хорошо меня знают, — объяснил германец. — И знают, что если я приму их приглашение, то добыча будет наверняка, притом хорошая добыча.

Крайк улыбнулся:

— Элий как-то сказал мне, что, по его мнению, скромность — один из самых некрасивых видов притворства.

— А он не допускает, что порой она бывает искренней? — удивился Дитрих.

— Тогда её обычно не замечают. Зато все и всегда замечают, когда кто-либо знает себе цену, и называют это похвальбой.

Знаменитый охотник только пожал плечами:

— Знаешь, Крайк, когда в чём-либо добиваешься многого, особенно очень многого, от тебя только и ждут доказательств, что ты самый лучший. А если это доказываешь, обижаются: и так уже всего добился, чего ему ещё надо? И даже не думают, что человек может просто любить то же, что любил всегда, и поэтому делать то же, что всегда делал. Вот я люблю охоту, люблю скачки и гонки на колесницах, и мне плевать, что в моём возрасте многие предпочитают от этого отказаться, лишь бы не выглядеть хуже, чем прежде. Пока, кстати, получается не хуже. А ты?

— Что я? — не понял бритт.

— Ты давно охотился в последний раз?

— Недавно. Я тоже это люблю и тоже не считаю себя слишком для этого старым. Последнего своего оленя я убил минувшей осенью, а на лис охотился чуть больше месяца назад.

— Ну, так и прекрасно! Покажем местным, на что способны охотники из-за Вала.

Охота оказалась действительно удачной. Собаки бриттов выгнали из окружавших болото зарослей небольшое стадо кабанов — матерого секача, нескольких свиней и более дюжины поросят. Гоняться за ними долго не пришлось — охотники ловко кидали дротики, и вскоре их добычей стали три кабанчика и две свиньи, а третью Крайк ухитрился подстрелить из лука.

Дитрих тоже поупражнялся в метании дротика и свалил двух поросят, но затем ему, как всегда, захотелось добычи покрупнее, поэтому он пустился в погоню за секачом, который, легко уйдя от собак, вломился в окаймлявший болото кустарник и шёл краем топи — чутьё подсказывало зверю этот путь, которым едва ли пойдут охотники.

Зеленоглазый сразу вспомнил охоту, вслед за которой произошло нападение на приграничную крепость. Почти то же самое, только тогда его добычей был олень, и он гнался за ним, желая добить раненого зверя. Кабан не был ранен, и в других условиях опытный охотник, возможно, прекратил бы преследование — как ни любил он риск, но глупо рисковать ему никогда не хотелось. Однако сейчас Дитриху показалось, что вепрь может помочь в его поисках — если через топь есть брод, то, вполне вероятно, кабан туда и пойдёт. Другое дело, что далеко забираться по его следам нельзя — можно не выйти назад. Этого болота, в отличие от того, по другую сторону Вала, Зеленоглазый не знал. И всё же пройти за убегающим кабаном начало пути, вернее конец пути, если допустить, что Лепид и его когорты вышли по другую сторону топи, было бы неплохо. А вдруг всё же удастся получить какие-то доказательства того, что эта топь не была именно той западней, в которую заманили его друга?

Пускаясь в погоню, Дитрих спешился и привязал Хастига к небольшой кривой берёзке. Он также скинул с себя плащ и тунику, оставшись, как настоящий германский охотник, обнажённым до пояса. Впрочем, он сделал это не из национальной гордости: запасная туника у него, конечно, была, но всего одна, и рвать одежду в самом начале путешествия было бы неразумно, а ветви кустов, сквозь которые продирался кабан, вполне могли нанести урон тонкой шерстяной ткани.

Крайк, видевший, что его спутник пустился в опасную погоню, не стал его останавливать — он уже понял за несколько дней их общения, что, несмотря на свою действительно выдающуюся отвагу, Дитрих никогда не рискует понапрасну и ничего не делает ради того, чтобы просто покрасоваться.

— Мне с тобой? — крикнул он вслед Зеленоглазому.

— Не стоит! Зверь один, а нас двое — нечестно будет.

Он, конечно, шутил, но бритту сделалось неспокойно. Остальные охотники подскакали к нему на своих лохматых лошадках. Они переговаривались, строя предположения, удастся ли и на этот раз столь удачливому охотнику добыть зверя, или кабан всё же окажется ловчее?

Секач шёл краем топи довольно долго, пока, наконец, как того и ожидал Дитрих, не свернул и не ринулся, вздымая фонтаны брызг, прямо в тёмную, пахнущую прелой травой воду. Это болото было не таким, как то, за Валом, — сплошная вода, с изредка вылезающими из неё зелёными кочками да островками, где папоротник рос то ли на земле, то ли на покрытом тонким слоем торфа плавнике. Кое-где виднелись и настоящие острова — на них росли небольшие деревья, тускло белели болотные цветы, из жидких зарослей вспархивали напуганные кабаном кулики.

Да, вепрь определённо шёл пролегающим через топь бродом, он двигался теперь куда медленнее, фыркая, сопя, осторожно поднимая и опуская ноги. Щетина на массивном загривке вздыбилась — он тоже боялся этого болота, но у него не было выхода — его преследовал противник, явно не собиравшийся отступать.

Когда зверь удалился на пару стадиев, Дитрих, шедший за ним след в след, понял, что дальше отпускать добычу нельзя: ему уже не запомнить точно неуловимые отметины, вдоль которых пролегал путь кабана.

— Эй ты, стой! — закричал он вслед вепрю.

Тот обернулся, засопев ещё яростнее. В тот момент, когда на один-единственный миг его туша слегка развернулась и мелькнул покрытый бурой щетиной бок, охотник метнул дротик. В ответ раздался пронзительный, бешеный визг. Если поступок памятного Дитриху оленя, его безумное, исполненное отчаянного благородства нападение на охотника было неожиданностью — олени очень редко так поступают, то на этот раз Зеленоглазый ожидал атаки кабана и надеялся на неё: очень нужно тащить такую тушу в одиночку, да ещё через топь! Нет уж, иди сюда сам! «Только бы от злости не ошибся, не свернул с пути и не утонул у меня на глазах! — подумал охотник. — Вот обидно-то будет!»

К счастью, секач хорошо знал брод. На этот раз он нёсся вдвое быстрее, окружённый водяной тучей, испуская рёв, от которого у менее хладнокровного человека, пожалуй, пропала бы охота ждать его приближения.

Встречать его так же, как оленя, было опасно — кабан стремительнее и ловчее, даже получив смертельный удар ножом, он может успеть извернуться и поддеть человека своими смертоносными клыками. Поэтому Дитрих, хорошо рассчитавший размер крохотного зыбкого островка, на котором остановился, сделал три быстрых шага навстречу зверю и в тот момент, когда клыки должны были вонзиться в него, высоко подпрыгнул. Он взвился в воздух, перевернулся и упал на спину вепря, не дав тому времени вскинуть голову. Левой рукой охотник вцепился в один из клыков секача, правой нанёс три удара подряд. Рёв кабана смолк внезапно, туша осела в тёмную, зеленоватую воду, и по ней поползли в разные стороны тонкие, густые полоски.

Дитрих применял этот приём далеко не впервые, но первый раз вдруг подумал, что когда-нибудь может и не успеть. Ведь годы-то идут. Он не замечает, но всё равно в нём происходят какие-то перемены. Если его реакция станет хоть чуть-чуть, хоть на долю мгновения медленнее, то однажды...

«Дурак! — обругал он себя. — Струсил, да? Испугался врага, с которым нельзя справиться, — времени? Глупо. Нельзя быть сильнее этого врага, но всегда можно верно оценить его преимущества. В какой-то момент сказать себе: вот это я ещё могу, а этого уже нет. И тогда враг не выиграет. Только не быть ни слишком осторожным, ни слишком самонадеянным. Вот и всё!»

И почти сразу Зеленоглазый поймал себя на том, что, кажется, оказался именно самонадеян: до твёрдой земли, куда он должен был дотащить свою добычу, оставался почти целый стадий. А кабан не олень, он раза в два с половиной раза тяжелее, этот здоровенный секачище! Что же делать? Звать на помощь Крайка и охотников? Подвергать их совершенно ненужной опасности? Или же просто бросить добычу, которая ему не по силам? Можно отрезать задние ноги и взять с собой. В конце концов, это самые лакомые части туши.

Пока он раздумывал, его взгляд привычно скользил по мутному зеркалу болота. Дитрих рассматривал его, почти не надеясь увидеть что-то важное, больше по привычке. И вдруг нечто заставило охотника резко выпрямиться и всмотреться пристальнее. Что это? Ему кажется или... Может быть, это просто болотный цветок расцвёл на кочке? Вздор — на болоте не бывает красных цветов, а для клюквы сейчас не время. Значит...

Он ещё раз мысленно отметил путь, которым двигался кабан, громоздившийся теперь возле него неподвижной бурой массой. Потом сделал осторожный шаг, второй, третий. Всего-то шагов восемнадцать-двадцать. Ничего страшного.

— Дитрих, ты там как? Цел?

Крайк постарался придать своему голосу беспечность, однако в нём всё равно прозвучала тревога. Вот ведь ещё недавно они были совершенно незнакомы, а теперь этот бритт так о нём беспокоится. Правильно говорил Арсений: «Бог соединяет людей тогда и таким образом, когда и как Он считает нужным. Нам сразу не понять, для чего Он это делает, но всегда оказывается, что делает к нашему же благу!»

— Со мной всё в порядке, Крайк! — отозвался Зеленоглазый. — С кабаном не очень — боюсь, что не дотащу его до сухой земли. Только не вздумай идти сюда: ты же не видел, как бежал вепрь, значит, не видел брода. Подожди, я сейчас.

Дитрих добрался до кочки, что так привлекала его внимание, и понял: он шёл к ней не зря — на стебле высохшей болотной травы трепетал крохотный красный лоскуток Лоскуток тонкой, хорошо выделанной ткани.

Спустя примерно полчаса Зеленоглазый появился из кустарника и со стоном свалил со спины кабанью тушу.

— Дотащил! — завопили хором охотники, только что развлекавшиеся спором, сколько упрямый германец пройдёт шагов с такой ношей и когда, наконец, её уронит.

Дитрих стоял над тушей, с трудом переводя дыхание. Драгоценная находка, о которой, кроме него, пока никто не знал, явно придала ему сил. Вид у охотника был внушительный: на его обнажённом торсе струйки пота смешались со струйками крови побеждённого им зверя, лицо и даже коротко остриженные волосы тоже были в крови, а на плечах и руках алели ссадины — ему здорово досталось от окружавшего болото кустарника.

— Тяжело! — воскликнул тевтон и заставил себя улыбнуться.

Его сверкающая белозубая улыбка привела бриттов в ещё больший восторг.

— Поделишься с нами добычей, великий зеленоглазый охотник? — спросил старший из них, почтительно кланяясь Дитриху, который, как обычно, принёс и им всем охотничью удачу.

— Сейчас давайте все вместе съедим часть этой добычи, — ответил Зеленоглазый, продолжая улыбаться. — А потом мы с товарищем накоптим немного мяса себе в дорогу. Остальное можете забирать, кроме клыков кабана — они по праву мои. Но я оставлю их вам на хранение, потому что мы с Крайком хотим пойти дальше, на север. За большую часть нашей общей добычи вам ведь не трудно будет сохранить этот трофей до нашего возвращения?

— Ничуть не трудно! — бритт даже не скрывал радости, хотя и прежде знал о необычайной щедрости Зеленоглазого. — Только для чего вам сдалась охота на севере? Здесь куда лучше — и дичи сейчас хоть отбавляй, и дожди закончились, надо думать, надолго. Оставались бы. Жильё найдёте хоть в нашей деревне, хоть в любой другой.

— Спасибо! — проговорил Дитрих, сумев, в конце концов, восстановить дыхание и искренне этому радуясь. — Но мы отправились в путь, чтобы как следует встряхнуться и увидеть охотничьи края, которых ещё не видали. Так что пойдём дальше.

Бритты принялись разводить костёр и стаскивать в одну кучу убитых свиней, а Крайк подошёл к своему товарищу, устало присевшему на едва выступающую из земли кочку.

— Ты очень рисковал! — воскликнул он, едва сдерживая волнение.

— Риск себя оправдал! — прошептал по-латыни Дитрих и раскрыл правую ладонь, на которой алел кусочек ткани. — Это — обрывок легионерского плаща. У Девятого легиона они красные. Значит, Арсений и его когорты вышли по эту сторону болота. И мы теперь знаем, в каком именно месте он вышел, знаем, где заканчивается брод через топь.

— О, так вот для чего ты туда полез! — от восторга Крайк не сдержался и заговорил слишком громко, но тотчас заметил предостерегающий взгляд Дитриха и понизил голос: — Да, хвала богам, кажется, они посылают нам удачу уже в начале пути. Что теперь станем делать?

— Будем искать продолжение следа. Уж если он остался на воде, то обязательно отыщется на суше. Прошу тебя, помоги охотникам нарезать мясо, а мне нужно вернуться к воде и помыться — если кровь загустеет, её будет трудно смыть, волосы я вообще тогда едва ли отмою.

Они с удовольствием отобедали вместе с четвёркой бриттов, за едой веселя друг друга охотничьими россказнями, а после приняли приглашение старшего из охотников, его звали Сегдуан, и поехали ночевать в его деревню.

Глава 2 ДВА ОТКРЫТИЯ

Привычный к общению с местными, Зеленоглазый отлично умел заводить с ними разговор на любую тему Кельтский он знал не хуже латыни, это располагало к нему бриттов, а уж в способности как бы невзначай задавать нужные вопросы и исподволь заставить собеседника разговориться, с ним потягался бы не всякий дипломат.

Но беседы с жителями деревни никаких результатов не дали — скорее всего, никто из них действительно не видел когорт Девятого легиона, миновавших опасную топь. Тем не менее Дитрих был уверен: Арсений Лепид со своими воинами прошёл именно здесь.

Поэтому наутро они с Крайком вернулись к месту своей удачной охоты и продолжили поиски следов. И здесь им неожиданно повезло. В паре миль от болота, на небольшой, втиснувшейся между кустарниками и берёзовой рощицей лужайке паслись три тощие коровы. Вечерело, и вскоре появился мальчик лет двенадцати, обнажённый по пояс, в клетчатой юбке, с длинной берёзовой хворостиной, которой он стал деловито сгонять коровок с лужайки на узкую тропу — она наверняка вела к его деревне.

— Доброго удоя! — пожелал мальчику Крайк.

Тот недоверчиво оглядел чужаков, но не нашёл в них ничего подозрительного и величаво ответил:

— И вам хорошей охоты на завтра.

— Мы постараемся! — пообещал Дитрих. — А что ты так разглядывал нас, друг? Сам видишь, мы простые охотники.

— Но вы же пришли с той стороны? — то ли спросил, то ли сделал заключение паренёк.

— Да, с той. — Крайк, демонстрируя дружелюбие, похлопал по загривку одну из коровок — Но разве здесь нельзя охотиться людям из-за Вала? Я такой же бритт, как ты, из племени иценов. Слыхал? А мой друг — из племени тевтонов, из Германии. Разве для нас здесь не хватит дичи?

— Из племени тевтонов? Твой друг из племени тевтонов? — Всю величавую невозмутимость пастушка будто сдуло ветром. — Так, может, это — Зеленоглазый? Великий охотник с той стороны? И глаза у него зелёные!

— Я получил их в наследство от моей покойной матери! — воскликнул, улыбнувшись, Дитрих. — Вероятно, я действительно тот, о ком ты слышал, пастух. Прости уж, если наше появление в этих местах выглядит неучтиво, но я бывал по эту сторону Вала много раз, и никто до сих пор не гнал меня отсюда.

Мальчишка с восторгом смотрел на знаменитого охотника, кажется, даже не находя слов для достойного ответа. Но наконец сумел заговорить, и первые же его слова доказали, что Дитрих и Крайк не зря завели эту беседу.

— Ты — желанный гость в наших местах! — проговорил пастушок. — Наши охотники много рассказывали о твоей великой щедрости, не меньше, чем о твоём охотничьем искусстве. Поэтому прости мне мою подозрительность, Зеленоглазый! Но у неё есть причины: на нашу землю снова вторглись Красные гребни!

— Римские воины?! — Дитрих так похоже изобразил изумление, что Крайк позавидовал его умению притворяться. — Неужели из-за Вала кто-то ещё приходит сюда с войной? Мне казалось, с этим покончено.

Мальчик почувствовал, что завладел вниманием охотника. Это ему польстило, поэтому он тотчас постарался оправдать внимание Дитриха и выложил всё, что мог:

— Мне никто не поверил! Никто! Но они действительно были здесь. И прошли туда, на север. Я видел поутру, как они вышли со стороны болота, будто прошли через топь, через которую пройти невозможно. Их было много — я не раз загнул палец, когда мимо протопал очередной десяток Красных гребней. Я загнул палец больше ста раз!

Зеленоглазый постарался не смотреть на Крайка, понимая, что тот может выдать своё волнение. Напротив, охотник во все глаза смотрел на мальчика-пастушка и постарался показать, будто не доверяет его сообщению:

— Прости, парень, но, сдаётся мне, ты что-то навыдумывал! Ну как могли римляне пройти через болото, через которое пройти вообще нельзя? А то я в здешних местах не охотился и не знаю этого? Ну, ладно, допустим, они прошли его. А дальше-то куда делись? Или ты хочешь уверить меня, что сотни римских воинов могли пройти незамеченными на север, через эти земли, где так много деревень, где и по самым глухим местам бродят охотники и скотоводы? Может, ты считаешь меня дураком, пастух?

Мальчик так отчаянно покраснел, что на какой-то миг Дитриху сделалось стыдно. Однако он должен был выудить из паренька всё, что тот мог рассказать, а потому стыд пришлось подавить.

— Если кто-то посмеет здесь упрекнуть тебя в глупости, я первый стану его врагом! — пылко воскликнул пастушок. — Но ты зря мне не веришь, как не поверили и люди из нашей деревни. Ты же умнее их! Клянусь, я видел, как Красные гребни шли туда, к северу. Шли по пригорку, что проходит от болота, а дальше, должно быть, через гнилую чащу, вдоль озера, и, наверное, туда, в Долину туманов. Там никто не охотится и не пасёт скот, потому что это — плохое место. Там из земли исходит дым, будто кто-то жжёт под землёй костры, там плохой запах, его боятся собаки и коровы. Именно туда Красные гребни и пошли. Я, конечно, не последовал за ними, но пошёл и рассказал нашему вождю и старейшинам. А они только смеялись надо мной! Сказали, что я наслушался рассказов стариков о приходе в наши края римлян и о том, как «римский бог» оказался у нас в плену, но был отнят у нас их лазутчиками. Мне не поверили! И ты не веришь, великий охотник?

— Кажется, верю. Готов поверить. — Зеленоглазый зевнул, показывая, что слушает больше из вежливости. — Хотя не могу понять, для чего римлянам было сюда приходить? Ладно, прежде они вторгались в эти земли, когда отсюда исходила какая-то опасность. Когда на их провинции совершались нашествия. Но сейчас за Вал никто не ходит, а если бывают нападения на римские гарнизоны, так это совершают жители тамошних городов и деревень, если их кто-нибудь взбаламутит. Так зачем же Красным гребням приходить сюда?

Лицо мальчика на миг приняло непроницаемое выражение — он искренне старался сохранить тайну, но и сам понимал, что у него не получится. В конце концов пастушок махнул рукой и сдался.

— А разве ты не слыхал, Зеленоглазый, что воины Рогатого совершили набег на крепость римлян? Это было не так давно.

— Что-то слышал, — скучающим голосом ответил Дитрих. — Но неужто они и впрямь пришли отсюда, из-за Вала? Как же им это удалось?

— Этого я не знаю! Но они точно прошли туда, к крепости Красных гребней, и напали на неё, и истребили бы всех римлян, если б к тем не пришла помощь. Наверное, из-за этого их воины и явились вновь на нашу землю. Но я думаю, — тут мальчик понизил голос, словно кто-то мог его подслушать, — я думаю, их вёл проводник друидов, а значит, они пошли навстречу своей погибели!

— И всё-таки ты — сочинитель сказок, пастух! — Голос Дитриха сделался совсем сонным. — Я всё время здесь бываю, а о друидах слыхом не слыхивал. Это раз. И второе — неужели воины Рима доверились бы такому проводнику?

Мальчик снова залился краской.

— Верно, они не знали, кто ведёт их! — воскликнул он. — Верно, тот, кто их вёл, сказал, что за Долинами туманов они найдут убежище друидов и смогут с ними расправиться. Римляне — дураки! Они думают, будто давно уничтожили святилища наших жрецов, а таких святилищ ещё много. Но Красным гребням нипочём их не найти!

Зеленоглазый наконец позволил себе взглянуть на Крайка. Тот был нахмурен, очевидно, слова мальчика не вызвали в нём недоверия.

— Хорошо, — сказал бритт, сверху вниз глядя на пастушка. — Но как всё-таки могли римляне пройти по вашим местам незамеченными? Ведь их было, как ты говоришь, много?

— Да! Но я же сказал вам, что они пошли по таким местам, где обычно вообще никто не ходит. Может, кто и видел их. Но раз о них не стали передавать весть из деревни в деревню и наши старейшины не начали собирать всех для нападения на Красных гребней, значит, пришёл приказ пока их не трогать.

— Что? Что?! — теперь уже Дитриху стоило большого труда не выдать возбуждения. — Это что ещё за приказ?!

Пастушок смутился:

— Ну... Я не знаю. Наши старейшины говорят, что боги дают им сигнал. Только, по-моему, этот сигнал присылают гонцы друидов.

Зеленоглазый засмеялся:

— Ты умнее, чем тебе следовало бы быть, пастушок! Смотри, не показывай этого никому, не то станешь обузой племени... Ладно, допустим, ты говорил правду. Но нам-то что за дело? Доброй тебе ночи!

— И вам доброй ночи и славной охоты на завтра.

Для верности Дитрих и Крайк подождали, покуда не стих шорох кустов, сквозь которые пробирались коровы. Но даже после этого Зеленоглазый зорко осмотрелся по сторонам и заговорил со своим спутником по-латыни:

— Ну что, — проговорил он, — мы получили подтверждение всем нашим догадкам. Почти всем. И даже знаем путь, которым пошли когорты Арсения. Другое дело, нам неизвестно, закончился ли этот путь в Долине туманов или их заманили ещё дальше.

— Мы это узнаем, когда тоже пройдём по этому пути! — Крайк подошёл к своему коню Квито, который, пользуясь передышкой, вместе с Хастигом мирно щипал траву, и собирался уже вскочить в седло, однако Дитрих остановил его:

— На ночь глядя мы никуда не поедем, Крайк. Мы же не знаем дороги. Я о Долине туманов только слышал краем уха. Рассветёт, тогда и отправимся. А сейчас не худо бы поужинать и поспать. Я займусь костром, а ты сделай вертел и надень на него пару кусков копчёной свинины. Свежей дичи настреляем завтра.

Небо не предвещало дождя, поэтому путники не стали искать укрытия под деревьями. Они развели костёр и расстелили свои плащи на краю поляны, так, чтобы огонь отделял их от открытого пространства и от тропы, ведущей к жилью. Миролюбие местных не вызывало у них благодушия — стоит бриттам заподозрить, с какой целью сюда пожаловали гости из-за Вала, и их путешествие сразу сделается смертельно опасным. Поэтому лучше не выделяться тёмными силуэтами на фоне пламени — мишень, что для стрелы, что для дротика, лучше некуда!

— Однако здесь знают о нападении на приграничную крепость, — задумчиво произнёс Крайк, поворачивая над костром деревянный вертел, укреплённый на двух вбитых в землю рогатинах. — Неужели знают и о подземном ходе?

— Вряд ли, — возразил Зеленоглазый. — Даже не может быть. Тогда бы слухи проникли и на подвластные Риму территории, а это означало бы провал их замыслов. О том, что там была битва, весть, конечно, донеслась. Но каким образом отряд оказался по ту сторону, никто из простых жителей Валенции знать не может.

— Тогда как же они объясняют это? Каким чудом их воины оказались за Валом? По воздуху перелетели?

Дитрих усмехнулся. В свете костра его лицо сделалось резче, словно отчеканенное на фоне сгущающегося мрака. Крайк впервые подумал, как похож его спутник на настоящего римлянина, на варвара он совершенно не походил. И всё же он был самый настоящий варвар, наделённый хитростью, осторожностью, поистине звериным чувством опасности. Странное сочетание!

— Не обижайся, Крайк! — Зеленоглазый подавил усмешку, возможно, решив, что она может обидеть его спутника. — Но подумай: вот ты, когда был простым воином в племени своего отца, хорошо ли знал карту? Представлял ли себе, как следует, Вал Адриана, его протяжённость, его защищённость, наконец, думал ли вообще о том, как протекает жизнь там, за этой стеной? Рассуждал ли о чём-то, что выходило бы за пределы привычной тебе жизни?

— Я, пожалуй, нет, — без тени обиды сказал Крайк. — Но вот старейшины, наверное, думали и рассуждали об этом.

— И никто не сделал даже попытки объединить племена ради войны с римлянами, которых вы так не любили? Твой отец обрёк свой клан на гибель, думая, что пятисот копий достаточно для восстания, а ведь ему противостояла тысяча с лишним легионеров, гораздо лучше владеющих искусством войны. И в случае надобности пришли бы ещё столько же! В других завоёванных Римом землях, в Галлии к примеру, объединения племён бывали, и это приводило к большой войне, хотя заканчивалось неизменно победами римлян.

— Тем не менее здесь, по эту сторону Вала, власть Рима кончается, — не без невольного злорадства заметил бритт. — Они и Вал построили ради того, чтобы местные племена не шли на них войной.

— Потому что построить Вал было дешевле, чем держать огромную армию в землях, не представляющих особой ценности для Империи, — без раздумья ответил Дитрих.

— Но мы с тобой говорим ведь не об этом! Я уверен, что жители окрестных деревень да и всей Валенции ничего не знают ни о подземном ходе, ни о конечных планах своих обожаемых жрецов. Да и о том, где их норы, тоже немного знают, как бы ни хвалился пастушок тем, что друидов здесь ещё полно и святилищ полно. Я вот о другом думаю: если здесь известно о сражении возле крепости, то не известно ли и о моём участии в нём?

— Если так, то тебе угрожает опасность! — воскликнул Крайк.

— Да она нам обоим и так угрожает. Просто странно... Мальчишка-то уж точно отнёсся ко мне безо всякой враждебности. А если так...

Зеленоглазый не договорил и вдруг весь напрягся. Из тишины, нарушаемой только редкими криками ночных птиц, донеслось короткое сердитое фырканье, затем Хастиг негромко заржал.

— Так я и думал! — прошептал Дитрих, и его рука легла на древко дротика.

— Что случилось? — не понял бритт.

— Случилось то, что соглядатай, который, судя по всему, тащится за нами от самого Вала, позволил себе залечь слишком близко. Мой конь учуял его.

Крайк даже привстал со своего места и едва не уронил в огонь вертел, который только что снял с рогатин.

— Ты думаешь, кто-то идёт за нами? Ты это знал и не сказал мне?

— Во-первых, я не был уверен. А во-вторых, тебе бы вряд ли понравилось моё предположение относительно того, кто это может быть.

— Риона? — Бритт помрачнел. — Думаешь, она?

— Ну, а кто ещё? Миновать ворота крепости без особой причины не так легко, мужчина бы вызвал подозрения, и его хотя бы ненадолго, но задержали. А одинокая женщина, которая ездила к родственникам, вызовет удивление, но не опасения.

Крайк выругался, внутренне пожелав, чтобы Зеленоглазый всё же не в совершенстве знал его язык. Потом решительно встал.

— Я положу этому конец!

Но Дитрих схватил товарища за руку, и тому показалось, будто его запястье сдавило железное кольцо.

— И не думай! Только всё испортишь. Сядь, и давай наконец ужинать. Утром во всём разберёмся. Спим мы так и так по очереди, значит, будем считать, что пока ничего не произошло.

Наутро путешественники тщательно обследовали окрестности поляны, обшарили кусты и на расстоянии примерно в четверть стадия обнаружили место, где ночью укрывался неведомый лазутчик. Среди зарослей дрока на двух ветках обнаружились крошечные обрывки ниток — пробираясь сквозь кусты, соглядатай не уберёг свою одежду. В одном месте, там, где кустарник близко подступал к поляне, мох был примят — кто-то сидел здесь, вероятно, довольно долго.

Дитрих обошёл заросли вокруг, внимательно рассматривая землю, особенно там, где мох рос реже.

— Ага! — воскликнул он наконец. — Что и требовалось доказать! Всё-таки женщина, даже самая умная и хитрая, обязательно где-нибудь да ошибётся...

— И где она ошиблась? — Крайк подошёл к товарищу и тоже всмотрелся в едва заметный отпечаток ступни.

— Я бы на её месте сменил обувь, — вздохнул Зеленоглазый. — След-то точно такой, какой остался там, на дорожке, возле вашего с Элием дома. Его оставила одна и та же нога.

К удивлению Дитриха, на этот раз его спутник остался спокоен, даже не нахмурился, получив очевидное подтверждение тому, во что, конечно, не хотел бы верить. Он лишь пожал плечами:

— Ну что же, по крайней мере, в этом наступила ясность. Что, по-твоему, она замышляет, а, Дитрих? Собирается нас убить?

Германец даже присвистнул:

— Я бы о своей сестре такого всё же не подумал! Хотя если б моя сестра связалась с колдунами, для которых человеческое жертвоприношение — обычный ритуал, может, и мне бы пришло в голову... Но лучше так не думать. Да и вообще, это — нелепая мысль. Желай она нас убить, уже попробовала бы это сделать. Здесь ведь она не одна, кругом полно варваров, которым только намекни, что мы — враги друидов! Нет, нет! Она идёт за нами следом, это так, и наши остановки ради охоты до сих пор помогали ей неуклонно нас нагонять. Посмотрим, что будет, когда мы несколько дней проведём в сёдлах. Впрочем, — тут Зеленоглазый нахмурился, — если дорога по каменистому пригорку, по гнилой чаще и по Долине туманов окажется труднопроходимой, возможно, Рионе будет даже легче, чем нам.

Глава 3 ГРОЗА

На первых порах опасения Дитриха оказались напрасны. Пригорок, идущий от болота на север, оказался длинным узким каменным хребтом, отделявшим лесистую долину от заросшей густым кустарником впадины, вероятно, тоже заболоченной, по крайней мере, судя по количеству комаров и мошкары, тучами вылетавших оттуда, это было именно так. У Зеленоглазого была припасена мазь от этих кровососов, и ею приходилось всё время пользоваться, не то путешествие могло стать непрерывной пыткой. Но сама дорога оказалась легче, чем можно было предположить, — хоть хребет и был узок, однако каменистая почва на нём достаточно затвердела, не рассыпалась и не разъезжалась под копытами, что позволяло ехать достаточно быстро.

По всему было заметно, что люди и в самом деле избегают этих мест: кругом не просматривалось никаких признаков жилья (да и где здесь можно было строить его?). Не заходили сюда даже охотники. Вероятно, бриттов останавливала не дурная слава гнилой чащи и Долины туманов, а почти полное отсутствие здесь крупной дичи. Чего ради соваться в непроходимый лес, а тем паче в болото, кишащее комарами, если, кроме уток, куликов, сов и ворон, тут ничего не подстрелишь? Этакой дичи хватает и в других местах, а какой же охотник будет гоняться за утками, если можно добыть оленя, косулю или кабана?

Крайку и Дитриху, чей путь вдоль хребта занял почти три дня, приходилось стрелять именно уток, а для этого спускаться в сырые заросли и находить небольшие озерца, откуда с утра доносилось кряканье и слышался плеск. Правда, у путников был небольшой запас копчёной кабанины, но они берегли её: кто знает, удастся ли что-нибудь добыть дальше?

— А ведь, похоже, порази меня молния, что здесь мог протопать хоть целый легион, а не то что две когорты, и никто этого не заметил! — воскликнул бритт на третий день их бесконечного пути. — Я даже и не слыхал о том, что в Валенции есть такие дурные места. И понимаю теперь римлян, которые выстроили Вал и плюнули на эту глухомань. Если хотя бы одна двадцатая часть этой территории состоит из таких вот угодий, то можно плюнуть на эти красоты!

— Но ведь вы с Элием тогда, двадцать один год назад, прошли зигзагами всю северную часть Британии! — удивился Дитрих. — Значит, должны были побывать и здесь. А ты говоришь «не слыхал».

Крайк слегка покраснел, как человек, пойманный на каком-то давнем проступке, который до сих пор удавалось скрывать.

— Ну да! — сказал он, справившись со своим смущением и улыбнувшись: — Мы с Элием разработали такой план, который одобрил и его дядя. Решено было, что пройдём всю Валенцию, а если будет нужно, то всю Каледонию зигзагами, от моря до моря. По сути, мы так и сделали. Но вот эти места, болото, чащу и Долину туманов пришлось обойти: мы поняли, что просто-напросто не пройдём, а рисковать, казалось, не было причины — раз здесь никто не живёт, то не могло оказаться и нашего орла. Теперь вижу, что мы были не правы.

— Да нет, как раз правы! — воскликнул Зеленоглазый. — В конечном счёте орла-то вы нашли. Скорее всего всё дело в ошибочности карты. Арсений говорил мне, что собирается в конце концов её переделать. По всеобщему убеждению, отсюда до моря всего несколько миль, и в этом промежутке нет ничего и никого, кроме болот и комаров. Но на самом деле дальше начинается огромный береговой выступ, как бы дуга, выдающаяся в море на много миль. И там, за Долиной туманов, располагается земля, которой вы с Элием вообще не видели, которой, возможно, не видели римляне, когда на какое-то время завоевали Валенцию. О той земле мало знают и бритты, живущие за Валом, — слышал, что им внушили: места, мол, опасные, так и не ходите туда, ребята! Думаю, то, что мы ищем, на сей раз именно там. То самое и те самые...

В последний день пути по хребту вновь начался дождь. Небо очень быстро заволокли сперва густо-серые, затем совершенно чёрные тучи. Сплошной плотной массой они укрыли горизонт, обвисли над самой дорогой, местами, казалось, касаясь её, потом упали первые тяжёлые, словно отлитые из металла, капли, и дождь хлынул непрерывным потоком, сразу превратив надёжную почву склона в зыбкую осыпь, покрытую сплошными ручейками, несущими массу камешков и песка. Копыта вязли в этой зыбучей массе, кони спотыкались, храпели, боясь оступиться и скатиться вниз.

— Слезаем! — закричал Дитрих. — Слезаем и ведём их в поводу или останемся без лошадей!

Путники спешились, но в тот же момент небо над их головами озарилось белой вспышкой, раскололось надвое, и вслед за тем оглушительный грохот прокатился над хребтом. Следующий удар его прозвучал громче и страшнее. Длинная огненная змея пронзила землю шагах в сорока от людей. Квито безумно захрапел, рванул на дыбы, едва не опрокинув Крайка. Хастиг дрожал всем телом, оседая на задние ноги, и лишь железная рука хозяина не давала ему последовать примеру гнедого.

— Вниз! — крикнул Дитрих. — Надо спуститься в лес. Молнии попадают в то, что находится выше остального, этому меня давно научили. Вниз!

— Но в дерево тоже может попасть молния! — отозвался Крайк, всеми силами стараясь не показать товарищу охватившего его страха.

Гроза была единственным, чего он боялся, как и большинство людей его племени, видевших в этом непонятном явлении гнев богов. Когда-то в детстве сын вождя иценов увидал, как в одного из его соплеменников попала молния. Человек сгорел за несколько мгновений — его тело упало на землю совершенно чёрным, и все, кто это видел, завопили и завыли от ужаса. Впоследствии Элий много рассказывал своему другу о том, что римляне научились отводить грозовые разряды от своих жилищ, и постепенно детский страх почти исчез в душе Крайка. Однако здесь, посреди безлюдных, непригодных даже для жизни варваров мест, на оголённом каменистом хребте, неистовая сила грозы казалась чудовищной. Представлялось, ничто живое не уцелеет среди этого грохота и разрывающих небо молний.

Возможно, на какой-то миг трепет проник и в сердце Дитриха Зеленоглазого.

— Господи, спаси и сохрани нас, грешных! — крикнул он.

И тотчас вновь стал самим собою.

— Вниз, Крайк, вниз! Да, молнии попадают в деревья, но дерево загорается сверху, и мы успеем, если что, от него уйти. А здесь эта красота небесная попадёт именно в нас!

Осторожно ступая на покрытом водой скате, крепко держа коней в поводу, путники шаг за шагом одолели спуск и углубились в непролазную чащу. Если темно было наверху, то здесь царил полный мрак. Лишь при вспышках молний всё кругом озарялось нереальным лиловым заревом, на фоне которого, как тени злобных духов, чернели силуэты растрёпанных ветром деревьев.

Во время одной из таких вспышек Дитрих выбрал росшую вблизи пригорка сосну. Наверное, когда-то её уже поразила молния: ствол был вдвое короче, чем у обычного взрослого дерева, сверху криво изогнут, а ветви располагались не шатром во все стороны, а веером, вытянутым куда-то вбок.

— Сюда! Это дерево ниже остальных, и ветви его ближе к земле. Они нас хоть немного укроют от дождя.

— Да чего уж там укрывать! — сердито бросил бритт. — Меня уже можно выжать, как тряпку.

— И меня тоже. Нет, нет, не стой вплотную к стволу. Если сюда всё же угодит молния, её сила пройдёт именно по стволу. И коня не привязывай — он ведь тоже должен успеть, в случае надобности, быстро отсюда выскочить.

Гроза продолжалась не менее двух часов. Гром ухал то чуть дальше, то ближе, то прямо над головами путников, молнии вспыхивали ломаными зигзагами, казалось, норовя ударить именно в то место, где находились люди, но всякий раз попадая мимо.

— Ты сейчас молишься своему Богу? — спросил Крайк, когда очередной раскат смолк.

— Молюсь, — кивнул Дитрих. — Так как-то спокойнее. В моей жизни уже бывали такие грозы, в таких же безлюдных местах, но тогда у меня ещё не было моего Бога, и, знаешь, было страшновато.

— А сейчас?

— Сейчас нет.

Бритт дождался новой вспышки, чтобы пристально посмотреть в лицо товарищу, стоявшему с ним плечо в плечо. Нет, Зеленоглазый не лукавит — ему действительно не страшно.

— Как зовут твоего Бога?

— Иисус. Иисус Христос.

— И Он действительно умер и воскрес? Ты в это веришь?

Дитрих засмеялся:

— Как же можно не верить в то, что видели очень многие люди? Но я даже и не потому в Него верю.

— Почему же?

— Потому что один раз в жизни видел, как в Лугдуне[31] на арену цирка выпустили волков, их было шестнадцать. А потом выгнали туда же людей, это были двое мужчин, четверо женщин, три девчонки лет по десять-двенадцать и двое совсем маленьких детишек, мальчиков лет пяти и лет трёх. Уж не помню, какое там бредовое обвинение против них выдвинули — это было одно из последних крупных нападений власти на христиан. Я тогда просто не мог себе поверить: звери рычали, бросались на людей, а те просто стояли и молились. Впрочем, один из мужчин попытался защитить женщину и ребёнка: он голыми руками свернул шею волку, но два других загрызли его.

— И ты просто смотрел?! — ахнул Крайк.

— Я?! — Новая вспышка, и бритт увидел две зелёные молнии в глазах своего спутника. — Как бы не так! Я решил, что публике будет ещё интереснее, если представление затянется. Прыгнул на арену и устроил свою охоту на волков. У меня был меч, но я оставил его на скамье — с мечом меня бы оттуда быстро выдворили, и потом в такой охоте нож даже надёжнее. К счастью, на мне не было ни доспехов воина, ни только что полученных знаков отличия центуриона — в тот день я отдыхал от службы. Зрители просто выли — такой был восторг!

— Ты уложил всех пятнадцать волков? — В голосе Крайка не было недоверия, он видел охоту Зеленоглазого на кабана и знал — полтора десятка волков не страшнее матерого секача.

— Уложил я десятерых, остальные, рыча и огрызаясь, кинулись к выходу с арены, и их заколола стража, которой не велено было выпускать ни зверей, ни людей. Из осуждённых уцелели трое женщин, две девочки и оба малыша. И я завершил представление, как того требует обычай: встал в позу победителя, поставив ногу на убитого волка, левой рукой указывая на женщин и детей, а правую подняв к трибунам. «Пощады!»

— И что же трибуны? — Голос Крайка задрожал от напряжения.

— О, трибуны разразились аплодисментами, и почти все сидевшие на них люди подняли большой палец вверх. Неожиданности зрители любят больше всего!

— И ты после этого не пострадал?

Зеленоглазый засмеялся. В это время громыхнуло прямо над ними, лошади вновь захрапели, попытались стать на дыбы. Тевтон легко осадил Хастига, что до Квито, то гнедой уже устал бояться — он легко подчинился хозяину и даже прянул к нему, будто ища защиты.

— Как это, не пострадал? — удивился Дитрих. — Ещё как пострадал! Когда рассветёт, покажу тебе следы от волчьих клыков на моём левом предплечье и на правой ноге, выше колена. Небольшой шрам остался ещё на одном месте, но такое место показывать не принято. Разве только пойдём в баню...

— Я не о том спрашивал...

Крайк вдруг понял, что гроза совсем перестала его страшить: от Зеленоглазого исходила нерушимая уверенность, и она исподволь передалась его спутнику. К тому же то, о чём они сейчас говорили, было слишком интересно, слишком волновало, слишком много вопросов ставило.

— Я хотел знать, — уточнил бритт, — как тебе удалось избежать преследований, раз ты вмешался в назначенную властями казнь и спас осуждённых?

— Ну, во-первых, это была не казнь, а как бы гладиаторский бой! — Голос Дитриха стал необычайно низок, но он тотчас овладел собою: — Этих людей вывели на арену для участия в битве — люди против волков, обычное развлечение. То, что вмешался кто-то лишний... так ведь зрители этого не знали, и вышло куда интереснее. Ланиста потом получил множество подарков от любителей подобных потех. Женщин с детьми, как мне потом рассказывали, у этого ланисты в тот же день выкупил какой-то богатый патриций и всех отпустил на свободу. Возможно, он тоже был христианин. А что до меня, то я успел только дойти до западных ворот цирка, на ходу бинтуя свои раны кусками моего же плаща, как ко мне подошёл какой-то молодой мужчина в форме центуриона, взял за локоть и шепнул: «Иди за мной и ни о чём не спрашивай!» И тотчас закричал: «О, друг мой! Как же давно мы не виделись! Ну-ка пойдём, отметим эту встречу!» Он увёл меня какими-то кривыми закоулками и укрыл в доме своих друзей до того времени, как уляжется шум, поднятый из-за этой истории, и влиятельным покровителям моего нового друга удастся замять все наши... все мои неприятности. Уже потом я узнал, что это стоило немалого числа серебряных кружочков, называемых сестерциями, что в моём легионе за меня дружно вступились все центурионы и сам легат...

— Сколько лет тебе тогда было? — спросил Крайк, уже почти не заметивший новой вспышки и нового раската грома.

— Двадцать шесть. Мне было двадцать шесть лет. И столько же было тому, кто мне тогда помог. Центуриону первой когорты Шестого легиона, в будущем — легату Девятого легиона Арсению Лепиду. Он тогда явился в цирк с намерением выйти на арену и умереть вместе со своими единоверцами. Но после признал, что моё решение вопроса оказалось, вероятно, более разумным. Я тогда о христианстве только краем уха слышал. Но меня потрясло это зрелище: женщина с ребёнком на руках стоит на коленях и молится, а с трёх сторон подступают ощерившиеся звери. Двенадцатилетняя девочка улыбается зверю, который вот сейчас вцепится в её горло... Я видел немало безумцев, Крайк, но мне было ясно тогда: эти люди не безумны!

— И ты принял христианство?

— Ну, не сразу. Понадобилось пять лет общения с Арсением, чтение Евангелий, совместные походы в катакомбный храм. Я ведь очень рассудительный человек, и меня так просто, одним восторгом, не возьмёшь. Но есть такие вещи, с которыми невозможно спорить. И когда я понял, что эта вера даёт мне свободу, я принял её.

— Но ты никогда не был рабом! — вскрикнул Крайк.

Дитрих в темноте нашёл и сжал его руку. Это было первое проявление волнения, первое проявление желания быть понятым, которое позволил себе сдержанный германец со времени их знакомства. Бритт взглянул на него и при новой вспышке молнии увидал в его глазах всё тот же блеск.

— Ну, как это не был? Ещё как был! Разве мы все не рабы? Рабы своего положения, будь то положение в родовом клане либо в высшем римском обществе. Мы рабы чужого мнения, рабы своих собственных страстей, страхов, своей гордости. Что, не так? А когда понимаешь, что есть над этим более властная сила, сила дать тебе бессмертие и в этом бессмертии наградить или наказать тебя за всё, что ты сделал вот за эту короткую жизнь, вот тогда не там, за пределами земной жизни, а здесь, на земле, обретаешь уверенность и настоящую смелость. И настоящую свободу. Не знаю, может, оно и не совсем так, но так я это понимаю.

Тевтон умолк, возможно, ожидая ответа, но Крайк тоже молчал. Молчание длилось некоторое время, за это время лиловое зарево успело трижды озарить чёрный призрачный лес, гром трижды заставил содрогнуться деревья, воздух, землю. Но он уже слабел, уже раздавался не в одно время со вспышками молний, а отставал от них, уходя всё дальше и всё дальше уводя смертоносную силу грозы. Иссякал и ливень, хлеставший и хлеставший из чёрных, обвисших над землёю туч. Шум дождя слышался теперь не сплошным гулом, но шорохом, постепенно стихающим, переходящим в глухой шёпот.

— Твой Бог всемогущ! — изрёк наконец Крайк, поводя плечами под насквозь промокшим плащом. — Мало того, что Он так быстро усмирил силу грозы, но Он ещё быстрее избавил меня от страха перед нею, а мне этого не удавалось добиться всю жизнь. Я позабыл о страхе, когда ты рассказывал про цирк. Послушай, Дитрих, а Элий говорил тебе, как мы с ним познакомились?

Зеленоглазый покачал головой, хотя теперь, когда молнии вспыхивали реже и тусклее, товарищ уже не мог его видеть.

— Я же говорил с Элием немногим больше, чем с тобой. Знаю, что ты — его вольноотпущенник.

— Так оно и есть. Но ты, выходит, не знаешь, как я стал его рабом. А дело было так После ранения, полученного во время нападения мятежников на приграничную крепость, Элий поселился в имении своего родственника в Комолодуне[32]. С этим родственником он отправился в местный цирк, там давали бои гладиаторов. Обычные бои, где, хвала богам, льётся не так уж много крови. Но один бой, в угоду зрителям, должен был стать боем на смерть. Вышли двое гладиаторов, одним из них оказался я. У меня были меч и щит, а противником выставили опытного ретиария[33]. Сперва я ушёл от броска его сети, но потом он всё же поймал меня. Я упал и решил, что не стану просить пощады у зрителей. Мне было страшно, но стыд победил страх. Многие из зрителей стали опускать пальцы вниз, и я увидел, как побледнел мой противник. Ему не хотелось меня добивать, но куда бы он делся, если б большинство на трибунах захотело моей смерти? Потом мой взгляд вдруг упал на ближайшую трибуну. Там стоял молодой человек одного со мною возраста, стоял и не просто поднимал палец кверху, но обводил взглядом всех, будто бы каждому смотрел в глаза. Он просто требовал, чтобы мне подарили жизнь! И переломил волю зрителей. За жизнь подняли пальцы очень многие. Ретиарий опустил трезубец и уже потом признался, что едва не расплакался от радости: этот грек был на десять лет старше меня, и ему страшно не хотелось добивать, как он сказал, «мальчишку-недотёпу». Это был мой первый бой, и раз я его так бездарно проиграл, мне уже нечего было рассчитывать на симпатии зрителей. Ланиста решил продать неудачника.

— И купил тебя именно центурион Элий? — По голосу Крайк понял: Дитрих улыбается.

— Ты прав, именно он меня и купил. А вскоре дал мне вольную и позвал идти с ним, на поиски орла Девятого легиона. Вот так мы стали друзьями.

Зеленоглазый отёр с лица струйки дождя, погладил шею своего коня, уже вполне успокоившегося и мирно нюхавшего мокрую траву. Наверное, волнение пробудило у него аппетит.

— Чем-то похоже на историю моей дружбы с Арсением, — сказал Дитрих. — С тех пор я не перестаю благодарить Бога за такого друга. Вижу, что и тебе так же повезло. Кстати, не знаю, знаком ли ты с учением схоластиков, но, будь сейчас меж нами последователь этого учения, он непременно изрёк бы, что вот мы, мол, браним традиции римского цирка, хаем кровопролитные гладиаторские бои, но раз у нас с тобой, Крайк, именно на арене цирка произошли главные в нашей жизни события, раз мы оба с помощью этой арены обрели лучших друзей, а я ещё и обрёл веру в Бога, то, стало быть, цирк и его кровавые законы не так уж плохи!

— Чтоб у него язык отсох, у этого схоластика! — выругался бритт. — Не знаю, как ты думаешь, а я вот уверен, что мы с Элием должны были встретиться при любом раскладе. Как, наверное, и ты с твоим другом Арсением.

И, подумав, Крайк добавил:

— Как и мы с тобой. Ты мне нравишься, Дитрих Зеленоглазый. Как ни странно думать, что можно найти друга, будучи уже зрелым человеком, мне кажется, сейчас это с нами происходит.

— Рад, что ты тоже так считаешь! Я всё ещё верю, что Арсений Лепид жив и мы его найдём. Но в любом случае новый друг — это Божий дар. Смотри-ка, а гроза-то стихает!

— Действительно, она быстро закончилась!

Крайк выпустил наконец поводья Квито и, скинув свой плащ, принялся его выжимать.

Дитрих последовал его примеру, после чего оба путника, не садясь верхом, но держа коней в поводу, стали осторожно подниматься вверх по склону. Обоим хотелось поскорее миновать это неспокойное место, хотя оба вовсе не были уверены, что дальше их путешествие станет безопаснее.

Глава 4 НАПАДЕНИЕ

Ехать верхом дальше стало слишком опасно: почва на склоне оставалась скользкой и зыбкой. Поэтому бритт и тевтон продолжили путь пешком, давая коням отдых.

На другое утро ставший заметно ниже хребет привёл их к каменному распадку, за которым открылась новая лесная чаща, но такая странная, что, увидав её, путники остановились и некоторое время разглядывали необычное место, молча переглядываясь. Лес тянулся, насколько хватало глаз, в основном хвойный — судя по стволам, здесь росли ели, пихты и лиственницы. Большая часть деревьев была мёртвой — голые тощие ветви торчали в стороны, будто кости вставших торчком скелетов. Некоторые растения, впрочем, были покрыты жидкой, иногда наполовину пожелтевшей хвоей. Живыми оказались и редкие здесь берёзки, все, как одна, худенькие, низкие, с корявыми стволами. Они торчали среди черноты, будто свечи, отёкшие воском. Много виднелось тут и там поваленных деревьев, некоторые лежали, вывернутые с корнем.

Черноту усугубляла и земля. Деревья стояли редко, на заметном расстоянии друг от друга, и было видно, что под ними — тёмно-бурая, а местами действительно чёрная почва, на которой совершенно не было травы, лишь местами проступал сизый, низенький мох.

Сразу стало ясно, отчего бритты прозвали это место Гнилой чащей. От земли и, казалось, вообще отовсюду, исходил отвратительный, душный запах, словно что-то громадное разлагалось в этом лесу, наполняя его отвратительной вонью.

— Тьфу! Что за тухлятина такая?! — Крайк даже закашлялся, в то время как оба коня разом недовольно засопели, пытаясь прянуть назад — их определённо не привлекал путь через этот вонючий лес.

Дитрих тоже сморщился, сердито сплюнул, потом осторожно принюхался.

— Сера! — воскликнул он. — Здесь пахнет серой.

— И что это означает? — недоумённо пожал плечами Крайк.

— Обычно это может означать близость вулкана, но, убей меня ломаным дротиком, если я вижу здесь хотя бы что-то похожее на огнедышащую гору Сюда б Арсения, он-то человек учёный, наверное, объяснил бы как-то это явление.

— Если мы идём туда, куда нужно, то Арсений здесь проходил. Возможно, мы найдём следы.

— Даже наверняка найдём, — кивнул Дитрих. — Среди такого количества деревьев и по такой внешне плотной почве нельзя пройти большому числу людей, не оставив устойчивых следов. А больше когорты Девятого легиона нигде пройти не могли. Если только того мальчишку-пастушка нам не подослали, чтобы направить на ложный след. Думаю, это невозможно. Друиды хитры, но местные охотники и пастухи достаточно простодушны. Лгать они умеют очень плохо.

— И считают ниже своего достоинства! — подхватил Крайк. — Нет, я тоже уверен, что мальчик говорил правду.

— Тогда посмотрим. — Зеленоглазый вскочил в седло, но, когда его товарищ хотел сделать то же самое, предупреждающе поднял руку:

— Погоди. Я сперва проеду немного, проверю, что за почва. На вид она надёжна, но кто знает? Я никогда такой не видел, ты тоже, поэтому проверим.

— Тогда почему верхом?

— Потому что мы ведь не хотим идти через этот лес пешком, верно? Чем ближе к земле, тем сильнее проклятый запах. Значит, лучше проверить не как тут ходить, а можно ли тут проехать.

Дитрих пустил коня мерным шагом, легко огибая далеко отстоящие друг от друга мёртвые стволы. Земля оказалась действительно плотной, лишь сверху покрытой скользкой грязью, вероятно, после прошедшего накануне ливня. Проехав около сотни шагов, тевтон махнул рукой товарищу:

— Давай! Поедем спокойным галопом, так будет надёжнее. Но не держись ни вплотную ко мне, ни слишком далеко.

Крайк прекрасно понимал, что означает такое предупреждение. Лес выглядел совершенно пустынным, вымершим, однако сказать с уверенностью, что где-то поблизости путников не караулит опасность, ни один из них не мог. Лошади вели себя нервно, фыркали, сопели, что могло быть и реакцией на отвратительную серную вонь, и ощущением опасности.

Спустя час с небольшим Зеленоглазый слегка натянул поводья Хастига и подъехал к накренившемуся, видимо готовому упасть, стволу лиственницы. На нём виднелась отметина, явно оставленная не когтями зверя — длинный, белый след, глубокий, без зазубрин.

— Зарубка! — воскликнул Дитрих. — Слава богу, наконец-то он догадался!

— Думаешь, Арсений оставил эту отметину?

— Думаю, да. Вероятно, к этому времени он уже понимал, что когорты, скорее всего, идут в заранее расставленную ловушку, и хотел предупредить меня.

— Он знал, что ты будешь его искать?

— А то как же? Судя по надрезу, его сделал верховой — даже человек очень высокого роста, стоя на земле, держал бы нож под другим углом. Лезвие очень хорошей ковки, без неровностей и без зазубрин, значит, не местного производства. И потемнел надрез примерно так, как должен был потемнеть, если его сделали месяц с небольшим назад. Задумай наши враги ловушку уже для нас, отметина была бы свежая.

Крайк рассмеялся, но тотчас поёжился: среди этого странного леса смех звучал как-то необычно — эхо не эхо, но что-то будто усиливало его. От этого становилось не по себе.

— А зачем нашим врагам ставить зарубки и сбивать нас с пути, если мы идём в ту же ловушку, в которую они заманили твоего друга-легата с его воинами?

— И то верно! Однако, или мне кажется, или за нами следят.

Эти слова Дитрих произнёс по-латыни, затем вслушался. Лес кругом молчал тем же мёртвым молчанием. В нём, кажется, даже птицы не водились, а уж другая живность наверняка избегала этих мест.

— У меня тоже очень неприятное ощущение, — согласился с товарищем Крайк. — Но это, верно, моя безумная сестрица по-прежнему за нами тащится. Сказать по правде, во время грозы я вспомнил о ней и подумал, как ей-то должно быть страшно среди сплошного грохота и молний.

— И я это подумал! Даже восхитился! — усмехнувшись, признался Дитрих. — Женщина с такими нервами и таким мужеством достойна уважения, какие бы цели она ни преследовала. Но сейчас, поверь, если только нам не мерещится и мы не испытываем наваждений от этого жуткого «аромата», то дело не в Рионе.

— То есть?

— То, что, по-моему, кроется в этом лесу, находится не позади нас, а впереди. А возможно, уже рядом. И, как мне кажется, с разных сторон. Будь очень внимателен, Крайк.

Они поехали дальше, перейдя с галопа на шаг. Оба отлично понимали, что останавливаться бессмысленно: если им угрожает опасность, то она не станет меньше, вздумай они остановиться. Однако время шло, но всё оставалось по-прежнему.

— Они ждут вечера, — сказал наконец Крайк. — Определённо они ждут вечера. Эти дохлые деревья слишком далеко друг от друга, меж ними трудно пробираться незаметно, значит, им лучше дождаться темноты.

— Возможно, — согласился Зеленоглазый. — Послушай, давай говорить только по-латыни. Ты ведь хорошо её знаешь. Возможно, её знают и наши преследователи, по крайней мере их предводители, но всё равно на всякий случай примем эту меру предосторожности.

— Согласен. Жаль, что я не говорю на германском языке. Вот его друиды уж точно не знают!

Дитрих рассмеялся, вызвав то же странное эхо, что так насторожило Крайка.

— Мой язык не слишком трудный, я мог бы обучить тебя некоторым фразам, но сейчас время не очень для этого подходящее. А вот и ещё одна зарубка!

Новая отметина оказалась в стороне от пути, по которому ехали путники, но Зеленоглазый разглядел её даже на приличном расстоянии. В этом месте он обнаружил и другие следы: там было много поваленных пихт, их сухие ветви местами оказались обломаны и помяты, словно их не раз и не два задевали щитами либо ножнами мечей. Здесь прошло много людей. Скорее всего они очень устали, вот и сбивались с прежде стройного шага.

Ещё час пути, и бритт с тевтоном вышли на узкую прогалину, образованную несколькими упавшими крупными стволами, которые, падая, сломали и обрушили с десяток других деревьев. Тотчас обнаружилось, что некоторые пихты не просто упали, но были срублены, и, судя по всему, не так давно. Одно или два дерева, очевидно, изрубили на куски — на земле белели кучки щепок, а меж поваленных стволов на чёрной земле виднелись ещё более чёрные пятна двух десятков костровищ.

— Ну, вот мы и нашли стоянку Девятого легиона! — воскликнул Дитрих. — Не сомневался, что мы на неё наткнёмся.

— И это — первая стоянка, которая нам встретилась! — вдруг изумился Крайк. — Но не могли же они не разбивать лагерь до того? Как же мы не видели других стоянок?

— Да очень просто, — пожал плечами германец. — Наверняка тысяча с лишним человек не могли разбить лагерь на узком хребте, по которому мы шли за ними следом. Они спускались в лес, как мы спустились во время грозы, и там жгли костры, устраивая дымокуры от комаров, там готовили себе пищу. Какие-то запасы у них были, но всё равно приходилось охотиться, значит, они тоже били уток и, возможно, ловили рыбу. Мы с тобой тоже спускались туда, но в такой чаще вероятность найти стоянку была невелика, мы бы потратили на это уйму времени.

Путники осмотрелись. Дальше мёртвый лес казался уже не таким мёртвым — среди тёмных стволов чаще мелькали листва и хвоя, кое-где виднелись тощие кусты, а у корней елей и лиственниц рос более густой и сочный мох.

Где-то поблизости журчала вода, вероятно, рядом протекал ручей.

— Вот почему стоянку устроили именно в этом месте, — заметил Дитрих. — Вода. Они нашли воду.

— Может быть, и мы здесь остановимся? — предложил Крайк. — До темноты далеко, но кони ещё не отошли от грозовой ночи, да и поесть не мешало бы. Кроме того, здесь пространство хотя бы немного открытое, лучше видно, что происходит вокруг.

— И нас будет лучше видно! — заметил Зеленоглазый. — Но всё равно ты прав: надо сделать остановку или мы потеряем слишком много сил. Я наберу воды, а на тебе в этот раз костёр.

Вода в неглубоком ручейке тоже пахла серой, но путники решили не обращать на это внимания. Устроившись меж двух больших поваленных стволов, они развели костёр и зажарили себе по куску копчёной свинины.

В лесу постепенно темнело. И оказалось, что там, дальше, в чуть более живой чаще, есть какие-то обитатели. Вдали заухал филин, подала голос ещё какая-то ночная птица, среди ветвей захлопали крылья, и мелькнула серая тень.

— Сегодня не стоит идти дальше, — заметил Крайк. — И лучше поспать покрепче сейчас, пока ещё не стало совсем темно, а потом только дремать, даже и по очереди. Не знаю, как ты, дружище, а я уверен, что здесь очень опасно. Надеюсь, ты не сочтёшь меня трусом.

— Очевидной опасности не боится только дурак, — вздохнул Дитрих. — А дураком я тебя уж точно не сочту. Да и себя тоже. Будь мы дураки, давным-давно бы стали покойниками. Ладно, ложись и спи, я буду дежурить первым.

Коней они привязали рядом с костром, и перед ночлегом Дитрих как следует напоил их. Хастигу и Квито не слишком нравилась серная вода, оба сначала воротили от неё морды, но другой не было, и кони смирились. Зеленоглазый погладил того и другого по холке, потрепал гривы.

— Возможно, скоро придётся как следует скакать! — шепнул он в чуткие, тревожно прядающие уши. — Покажите же себя, не подведите своих хозяев. Мы ведь можем на вас рассчитывать, так?

Крайк в это время растянулся на своём плаще, под который настелил веток, срезав их с одной из немногих невысохших пихт. Ложиться прямо в вязкую грязь было бы слишком противно.

Дитрих меж тем притащил из чащи давно примеченный большой трухлявый пень и, выдолбив ножом его сердцевину, накрыл корягой костёр. В разные стороны снопами полетели искры, пламя, казалось, почти угасло, но затем, найдя себе пищу, принялось не спеша поедать рассыпчатое нутро старого пня. Снаружи при этом огня почти не было видно, лишь красные сполохи вырывались кое-где наружу, почти не освещая пространство между поваленными деревьями. Тем не менее жар от такого «костра» шёл нисколько не меньший, чем от высокого сильного пламени.

— Это приём степняков, — пояснил Зеленоглазый, когда его товарищ, привстав на локте, стал разглядывать необычное приспособление. — Среди тевтонов его тоже некоторые знают. Когда нужно, чтобы огня не было видно далеко и чтобы он не освещал людей возле костра, ищут такой вот пень. Горит он долго, дольше обычных дров, света даёт ровно столько, сколько нужно, чтобы видеть рядом сидящих, а издали тебя не видит никто. Так будет надёжнее.

Крайк ничего больше не сказал, однако Дитрих чувствовал, что бритт не может заснуть. Ночь опускалась на Гнилую чащу, делая её черноту непроницаемой, и редкие звуки в глубине леса лишь подчёркивали тревожное напряжение.

Чуткий, как у дикого зверя, слух Зеленоглазого улавливал малейший шорох, любое движение в темноте. На сей раз он не очень полагался на чутьё своего коня: запах серы мог сбить с толку кого угодно — едва ли Хастиг учует приближение врага.

Вдруг совсем рядом послышалось лёгкое шуршание. Потом ещё. Дитрих совершенно бесшумно встал и, взяв с земли заранее приготовленную связку смолистых пихтовых веток, сунул её сверху в сердцевину пня. Пламя рыжими языками взвилось вверх, выхватывая с разных сторон скорчившиеся меж поваленных стволов фигуры.

— Ну, вы сами того хотели! — взревел тевтон. — Получайте!

Свой лук он держал на коленях, колчан стоял рядом, и четыре стрелы, полетев одна за одной, поразили цель. Скорость, с которой Зеленоглазый умел посылать стрелы, всегда поражала и его друзей, и его врагов. Те, кто рассчитывал напасть неожиданно, были ошеломлены этим посыпавшимся на них смертоносным дождём.

— Плачу за гостеприимство! — И Зеленоглазый снова выстрелил.

Варвары ответили отчаянным воем, затем, повскакав, кинулись вперёд. Но те, кто был ближе всего к путникам, лежали убитые, а остальным нужно было пробежать, перепрыгивая через поваленные стволы, шагов по двадцать, и этого времени их противникам хватило.

— На коней! — крикнул Дитрих, зажигая от первой связки смолистых ветвей вторую, и, взмахнув пылающим факелом, прыгнул в седло.

Они летели меж деревьев, выбирая дорогу скорее наугад, доверяясь чутью коней, а не своему зрению. Невидимая чёрная земля мелькала под копытами, мёртвые ветви, как когти, царапали лица всадников, пытались вцепиться в их одежду.

Ночь была безлунная, беззвёздная — небо вновь заволокли тучи.

Позади себя беглецы услыхали шум погони, у их преследователей тоже были лошади, однако они сильно отстали — должно быть, никто не ожидал, что преследование понадобится: казалось бы, бритты окружили пришельцев, собираясь убить врагов полусонными, но те их перехитрили.

Скачка продолжалась некоторое время, пока Дитрих не увидел, что освещавший им путь факел догорает. Позади тоже мелькали факелы, однако они помогали лишь их преследователям. Скакать среди невидимых в полной темноте стволов, по незнакомому лесу, казалось безумием, но Зеленоглазый понукал коня до тех пор, покуда факел не погас.

— Стой! — скомандовал он. — Теперь будет игра в прятки. Ты когда-нибудь играл в неё, Крайк?

— Кто же не играл? — Бритт остановил Квито под прикрытием толстого ствола ели и натянул лук, понимая, что его товарищ сделал то же самое.

Теперь у них было более выгодное положение: преследователи скакали с факелами в руках — по крайней мере с полдюжины этих факелов освещали им путь, и в рыжем неровном свете фигуры всадников были прекрасно видны. Они же не видели преследуемых, и когда в воздухе вновь свистнули стрелы, когда несколько человек один за другим покатились с седла на землю, остальные лишь громче завыли, изо всех сил понукая коней. Однако там, куда они устремились, уже никого не было. Под покровом темноты беглецы успели вновь ускакать вперёд и вновь встретили догоняющих беспощадно разящими стрелами.

Вой атакующих варваров перешёл в неистовый рёв. Они не могли понять, как всего два человека, которые сперва выглядели беззащитными среди чужого враждебного леса, вдруг оказались ловчее и хитрее тех, кто за ними гнался. Использовать эффект неожиданности во время первого нападения не удалось, скорее его использовали Дитрих и Крайк, а теперь преследователи потеряли уже полтора десятка людей, но до сих пор не достигли своей цели.

— Слышу впереди шум реки! — выдохнул Зеленоглазый. — Если доберёмся до неё и сумеем её перейти, с того берега уложим их всех, если они такие идиоты. Лишь бы доскакать до воды.

В это время тучи рассеялись. Луны по-прежнему не было видно, но звёзды, густо осыпавшие небо, немного рассеяли темноту лесной чащи. Беглецы скакали меж стволами деревьев, уже зряче выбирая дорогу, а отставшие варвары всё ещё их не видели.

Река показалась внезапно, вдруг сверкнув широкой полосой среди тёмных зарослей, и по тому, как гулко рокотала вода, как мелькали на волнах звёздные блики, Дитрих и Крайк поняли, насколько стремительно было течение этого неведомого им потока.

Вопли за их спиною сделались громче — их увидели. Бриттам-преследователям казалось, что одолеть реку пришельцам не удастся.

— Скорее! — Дитрих, не раздумывая, направил Хастига к воде, и конь, послушный хозяину, врезался грудью в бурлящие волны.

Зеленоглазый обернулся. Теперь видно было хорошо — на открытом пространстве света звёзд оказалось достаточно, чтобы различать очертания берега и высыпавших на него всадников. Но Крайка Дитрих сразу не увидал. И тотчас понял, почему: конь его спутника скакал следом за Хастигом с пустым седлом, а сам Крайк лежал в нескольких локтях от берега. Вот он приподнялся, стискивая в поднятой руке дротик, а первый из преследователей был от него уже в десятке шагов.

Не раздумывая, Зеленоглазый развернул коня. У его седла висели дротики, но на таком расстоянии это не слишком надёжно. Лук всегда надёжнее. Тевтон спустил тетиву в тот миг, когда всадник уже заносил длинное боевое копьё, против которого дротик Крайка вряд ли мог помочь. Но стрела оказалась проворнее, и варвар свалился с седла, не успев ударить.

— Меня ранили в ногу! — крикнул товарищу Крайк. — Я стану теперь бесполезной обузой! Скачи дальше, я их задержу!

— Центурией командую я! — невозмутимо ответил Зеленоглазый и, подхватив упавшее копьё убитого им бритта, ринулся навстречу двум десяткам чёрных теней, возникших между деревьями.

Он успел свалить ещё троих или четверых, когда произошла какая-то перемена. Дитрих сам не понял, в какой момент яростно ревущие варвары, только что окружавшие его, вдруг отхлынули назад. Причём сделали это не из страха — возможно, они и испугались бы, но не так вот сразу. Кажется, из чащи, за их спинами, прозвучал короткий гортанный крик, точно приказ, отданный на неведомом языке. И дикая воющая толпа подчинилась этому приказу. Все, кто остался в живых, разом отступили, чтобы через короткое время раствориться среди тёмных стволов. Военная хитрость? В таком случае хитрость очень глупая — за рекой достать преследуемых будет куда труднее, и варвары должны были это понимать.

Дитрих подскакал к своему товарищу. Крайк сумел подняться. С трудом, кривясь от боли, бритт пытался вытащить засевшую выше колена стрелу.

— А я думал, они из луков стреляют плохо! — прохрипел он.

— Плохо! Не то бы не в ногу попали! — отрезал Дитрих и протянул Крайку руку: — Давай в седло!

— Но мой конь...

— Вон он, уже в воде. Он не уйдёт от нас далеко. Мы переправимся все вместе.

— Ты так уверен? Похоже, брода здесь нет.

Зеленоглазый рассмеялся:

— С бродом мне всю жизнь не везёт. Где бы я ни сунулся в воду, оказывается, что в этом месте глубоко. Ничего, Крайк, ничего... Справимся.

— Я не смогу идти, Дитрих. От меня толку не будет.

— Это мне решать. И не трогай стрелу: если сейчас её вытащить, уйдёт уйма крови. Главное — переправиться.

Они оказались на другом берегу реки далеко от того места, где начали переправу. Бурное течение, усиленное прошедшими дождями, сносило и сносило их вниз, однако сильные скакуны сумели в конце концов выплыть из стремнины. Квито, которого Зеленоглазый тащил за собой в поводу, с трудом взобрался по крутому откосу берега, но Хастиг казался совершенно неутомимым.

Начинало светать. Здесь, за рекой, уже не было чёрного мёртвого леса, а запах серы, ещё долетавший из-за реки, казался уже совсем не таким тошнотворным. В кустах и в овраге, из которого в реку сбегал стремительный ручей, подали голоса птицы.

Беглецы на всякий случай убедились, что их никто не преследует, и устроили отдых среди зарослей низкого ивняка.

Дитрих со всей осторожностью вытащил стрелу из ноги своего товарища, затем, прокалив над костром лезвие ножа, прижёг рану. Бритт вытерпел эту операцию молча, только заскрипел зубами.

Пока Зеленоглазый разводил костёр, Крайк лежал на разостланном мокром плаще, глядя в светлеющее над ним небо. Германец не разрешил ему вставать и просил ничего не делать, чтобы не бередить рану.

— Время у нас, я думаю, есть, — рассудил Дитрих. — Показалось мне или не показалось, что нашим собратьям-варварам кто-то отдал приказ от нас отвязаться, но они отвязались, и это не может не радовать. В следующий раз подумают, прежде чем к нам соваться. Но так или иначе, на некоторое время нас оставили в покое. Это время надо использовать. Сегодня отдыхаем и лечим твою ногу.

— За день её всё равно не вылечишь, — проговорил Крайк.

— Это как постараться. Я разогрею мяса, а ты, пожалуйста, не шевелись. Лежи, и всё.

В голосе Дитриха прозвучала тревога, и вновь бритт подумал: как странно, что этот человек вдруг стал ему так близок. Вот уже жизнь ему спас! До чего странно...

— Ты расскажешь мне подробнее про твоего Бога? Про Христа? — спросил Крайк.

— Расскажу, если пообещаешь сегодня лежать и выполнять все мои просьбы. Нет, правда, расскажу. А к вечеру всё же лягу поспать. Двое суток без сна — слишком даже для меня!

Глава 5 ПОДСЛУШАННЫЙ СПОР

Искусству лечения ран Дитриха когда-то обучала Ингрид, известная в их роду знахарка и повивальная бабка. Старухе льстило, что сынишка племенного вождя нередко заходит в её лачугу, отправляется с нею в лес собирать травы, внимательно слушает её объяснения, когда она варит свои зелья. Никаким колдовством Ингрид не занималась, презрительно заявляя, что оно нужно тем, кто не способен жить в ладу с природой и пользоваться её дарами. Поэтому в племени её не боялись, а уважали, даже любили, и отец Дитриха не возражал против увлечения мальчика. Правда, став старше, Зеленоглазый должен был отдавать всё своё время воинским упражнениям, охоте и, что нравилось ему больше всего, верховой езде. Однако полученные в раннем детстве уроки он запомнил, а впоследствии многому научился и у первого гарнизонного лекаря, с которым ему довелось служить, в свою очередь, поделившись с весёлым общительным Гаем Септимием знахарскими секретами Ингрид.

Поэтому тевтон не лгал, пообещав Крайку быстро излечить его рану. Она оказалась, к счастью, не опасна: стрела прошла, не задев кости.

Берег, на который друзья выбрались после ночной схватки, оказался совершенно не похож на Гнилую чащу. Густо заросший кустарником и рябиной, покрытый свежей густой травой, он полого уходил вверх, а наверху начинался смешанный лес и виднелись очертания далёких холмов, тоже заросших чащей. Должно быть, за этими холмами и находилась загадочная Долина туманов.

В лесу с рассветом зазвучал нестройный птичий гомон, что обещало неплохую охоту — где водятся птицы, там, наверное, есть дичь и покрупнее. И, возможно, здесь живут люди, которых, раз так, нужно будет опасаться. Поэтому Дитрих решил не отходить далеко от места их стоянки. Оно было хорошо укрыто среди кустов, даже лошадей удалось привязать в зарослях так, чтобы их можно было увидеть, лишь подойдя вплотную. Но осторожность всё равно нужно соблюдать. Костёр был погашен, едва сделалось совсем светло — дым мог выдать путников.

Главное лекарство, на которое рассчитывал Зеленоглазый, росло прямо под рукой, и тевтон сразу же воспользовался этим лекарством. Пока ещё горел огонь, он вскипятил воду в маленьком оловянном ведёрке и приготовил отвар ивовой коры. Это было отличное средство от лихорадки. А её следовало опасаться: хоть Дитрих и прижёг рану Крайка, полной уверенности в том, что она очистилась, не было.

Нужны были также другие средства, и Зеленоглазый, закинув за спину лук с колчаном, отправился бродить по опушке, где, к его радости, оказались почти все нужные ему растения.

Оставалось найти белый мох, который старая Ингрид советовала прикладывать к ране для ускорения заживления. Ещё лучше был бы мох со ствола самшита, однако этот кустарник в Северной Британии не рос (Дитрих не помнил, встречал ли его где в южных провинциях), поэтому нужно было отыскать старый, поваленный ствол или, ещё лучше, камень, лежащий всегда в тени, в прохладном месте. На нём нужный мох окажется почти наверняка. Пройдя ещё пару десятков шагов в глубь леса (дальше охотник решил не заходить — мало ли что), Зеленоглазый заметил впереди несколько просвечивавших сквозь зелень каменных валунов. Таких было много и в Валенции (места, куда они с Крайком забрались, уж точно не часть провинции Валенция!). Камни попадались в лесах, ещё чаще — на многочисленных равнинах, порой представляя собой просто громадные глыбы, порой имея форму высоких каменных столбов, словно поставленных здесь исполинами в незапамятные времена.

Дитрих подошёл и обнаружил, что камни лежат вдоль невысокого, примерно в два человеческих роста, уступа, своего рода удалённой от воды береговой террасы. Меж двух валунов чернело отверстие, скорее всего вымытое водой — тонкий ручеёк и сейчас змеился, выбегая из темноты, шурша по песку и исчезая среди кустов. Вот там, куда не достаёт свет солнца, и должен расти белый мох.

Несколько мгновений охотник вслушивался. Никаких подозрительных звуков. Ни запаха хищного зверя, ничего, что могло бы вызвать знакомое ощущение опасности. И всё-таки оно возникло. Откуда?

Перед входом в пещеру росли кусты. Вот веточка помята, вот надломлено несколько травинок. Следов нет, да и не может быть — каменисто-песчаная почва хорошо печатает их, только когда становится влажной, а в последние сутки дождей не было, и ручеёк не помощник — он увлажнял землю на расстоянии ладони от себя, не больше. Но такое впечатление, что веточку помял не зверь.

Зеленоглазый скорее всего всё равно вошёл бы в пещеру, вошёл бы, несмотря на свою тревогу: он не привык оставлять опасность за спиной. Лучше войти и проверить, что там такое. Но тотчас охотник получил подтверждение своей догадки: из тёмного прохода донеслись человеческие голоса! Они звучали приглушённо, значит, нора была глубокой. Дитрих вслушался — слышны были лишь два голоса, но это не означает, что людей там только двое. Язык, само собою, кельтский — а какой же ещё может быть?

Тевтон, осторожно ступая, шагнул в нору, ещё раз пристально осмотрел землю, затем — уходящие вглубь влажные стены. Ловушек нет. Кажется, нет. Он вытащил нож из ножен и пошёл по проходу, который постепенно расширялся. Стало очевидно, что если это и была природная пещера, то над ней потрудился человек: её углубили и увеличили, превратив в обширный подземный грот. Должно быть, это сделали давно: на обтёсанных кайлом каменных стенах успел показаться мох, сквозь земляные своды проросли корни.

Впереди показался слабый свет, и Дитрих замедлил шаги. Каменный коридор закончился, а за ним вдруг открылось помещение почти правильно круглой формы, освещённое благодаря нескольким небольшим отверстиям в своде. Дальняя стена была вся обвита мощным корневищем какого-то громадного дерева — возможно, его простёртые сверху корни являли собою свод этой необычной пещеры. По корням, в тех местах, куда попадал свет, ползли тёмные плети лианы, покрытые белыми соцветиями. В центре гигантского корневища, меж изгибов двух корней, белел круг почти идеально правильной формы, но с немного неровными краями — то был срез очень толстого древесного ствола, возможно, того самого дерева, что когда-то пустило здесь корни, но затем засохло либо было спилено ещё живым. Круг был хорошо отполирован, на нём проступал геометрический рисунок — линии, расходящиеся от центра перекрещивающимися волнообразными линиями. Едва увидав эти цветы и этот круг, Зеленоглазый понял, куда привели его поиски белого мха. Понял и отступил, чтобы не быть замеченным. Потому что сразу увидал тех, чьи голоса услышал, едва войдя в пещеру.

Эти двое стояли возле прямоугольной каменной плиты, положенной под нависающими древесными корнями, увитыми тёмной лианой. Стояли спиной к лазутчику, но могли в любой момент обернуться, поэтому он постарался встать так, чтобы остаться незамеченным, но слышать их голоса.

Один из двоих, закутанный в широкий белый плащ, с волосами, взбитыми не хуже, чем у какой-нибудь египетской дамы знатного происхождения, и украшенными вправленным в причёску металлическим полумесяцем, был определённо немолод. В его необъятной шевелюре белело немало седых волос, руки, которые он то и дело поднимал, энергично жестикулируя, казались сухими и жилистыми. Когда он слегка повернул голову, стало видно, что лицо у него бледное, тоже сухое, а из подбородка торчит короткая борода, выстриженная в виде клинышка.

Его собеседник (в первый момент Дитрих решил, что это тоже мужчина) был одет в чёрный короткий плащ и узкие тёмные штаны. Он говорил голосом, пожалуй, ещё более низким, чем бородатый, однако этот голос казался куда более звучным и сильным, выдававшим человека ещё молодого, полного энергии.

— Как ты посмел! — Это было первое, что расслышал Зеленоглазый, и эти слова произнёс младший из собеседников. — Как ты посмел нарушить решение Совета?

— Я не нарушал его! — ответил бородатый, и в его голосе послышались сердитые визгливые ноты. — Я только хотел остановить их. Они прошли слишком далеко.

— Совету не нужна их смерть! — Человек в чёрном плаще говорил сухо и зло. — Этих людей велено было впустить в Долину туманов, потому что с их помощью мы можем найти «римского бога» и завладеть им. Ты знаешь, жизнь лазутчиков — ничто, а вот их бог нам очень нужен.

— Для чего? — старший уже не скрывал своего раздражения. — Для чего нам этот бог, если нам предстоит бороться не с ним?

Человек в чёрном шагнул вплотную к старшему, кажется, даже тронул его плечо, но тот отпрянул, будто испугавшись.

— Послушай, Ковасан! — Младший резко взмахнул рукой, и вот тут Дитриху показалось, что он узнает говорившего. — Послушай и постарайся понять меня, или между нами ляжет тень войны. Совет много лет готовился выступить против Красных гребней с их же оружием. Много лет мы скрывали наши возможности, таились от собственных племён, чтобы чужая болтовня не выдала нас раньше времени. Много лет ушло на подготовку вторжения, которое могло бы ошеломить наших врагов и заставить их наконец нас испугаться. Первое выступление было сорвано. Ты это знаешь. Более того, римляне обнаружили наш подземный ход, на сооружение которого ушло семь лет. Враги лишили нас возможности снова им воспользоваться. Да, мы сами хотели завлечь римлян этим неожиданным вторжением, дать им повод вновь пойти войной на эти земли. Но не думали, что из-за этого потеряем тоннель.

— Надо было думать и вовремя подготовить второй! — взвизгнул бородатый.

— А вот это уже зависело не от меня, Ковасан! Но мы имеем то, что имеем. Второй ход не готов, и, наверное, нет смысла его сейчас завершать: враги знают, что мы можем это сделать, и будут готовы. Но орёл легиона, который однажды нашёл в этих краях свою гибель, орёл, который мог бы уже тогда, тридцать лет назад, сделаться главным нашим оружием, сейчас — главная цель для нас.

— Не вижу смысла в этой цели! Наша цель — изгнать римлян со всех земель Британии, и если для этого нужна какая-то там металлическая кукла, то не проще ли сделать её самим, используя изображения их орлов, чем так упорно стремиться заполучить настоящего орла?

Человек в чёрном плаще рассмеялся сухо и надменно:

— На таких обманах жрецы веками держали свою власть. Ты и такие, как ты, Ковасан! Но это годится только для управления простодушными охотниками и пастухами. Да и то не всегда. Вы же пытались выманить у племени Тюленей их добычу, завладеть орлом, однако они ощерились, как голодные собаки, и не отдали вам «римского бога».

— Потому что не знали, кто мы такие! Не знали ни о Совете жрецов, ни о тайном святилище в Долине туманов. Тогда ещё нельзя было разглашать Большой тайны.

Бородатый говорил, потрясая тощими кулаками, всё больше и больше возбуждаясь, но это, кажется, не производило на его собеседника никакого впечатления.

— Можно подумать, что для охотников, живущих от добычи до добычи, имело бы большое значение, открой вы им эту тайну. Они вообразили, что сами могут, владея «римским богом», объединить племена бриттов на войну против Рима. Они и не знают толком, сколько всего племён живёт в Британии, да что там, хотя бы в Валенции и Каледонии, но они думали, что «римский бог» сделает их выше всех остальных, и они поведут все прочие племена на священную войну. Так что ими двигало? Жажда свободы? Как бы не так! Они хотели стать выше остальных бриттов. Этим мелким честолюбием жрецы пользуются в течение многих веков. И ты думаешь, что таким образом можно объединить бриттов на всеобщее восстание против Рима? Смешно!

— Может быть. Может быть, и так. И всё же для чего нам орёл Девятого легиона?

— Не понимаешь? — Голос человека в чёрном плаще сделался откровенно насмешливым. — Да для того, чтобы их старые боги вместе с нами пришли на завоёванные ими земли и изгнали с этих земель их нового Бога!

— Я не понимаю...

— Не понимаешь, потому что ты, наверное, слишком стар, Ковасан. Грядут совсем другие времена. И если мы хотим сохранить власть, данную нашими богами, то должны воспрепятствовать вторжению силы, способной сокрушить этих богов.

— Ты говоришь непонятные мне слова, жрица! Говоришь, вероятно, лишь потому, что из-за моего приказа напасть на чужеземцев мог погибнуть твой брат? Что, я не прав? Тот бритт, что сопровождает римлянина, не брат тебе?

То, что Дитрих давно понял и так, теперь стало очевидно. И, чтобы окончательно подтвердить его догадку, человек в плаще сделал резкое движение, отчего капюшон его плаща упал и открылась голова, увенчанная густым золотом длинных волос, заплетённых в косу и сколотых тугим узлом на затылке.

— Как удобно показывать прозорливость в том, что легко узнать у каждого, кто вхож в наш храм! — Голос жрицы был так же низок, его так же легко можно было принять за голос мужчины, но очевидная женская красота рассеивала теперь это заблуждение. — Да, один из римских лазутчиков — мой брат. И, между прочим, второй из них тоже не римлянин. Но это ничего не меняет. Да, мне бы не хотелось, чтобы мой брат был убит. Тем более не хотелось бы, коль скоро Совет жрецов повелел не убивать лазутчиков, но дать им добраться до цели. Иначе нам не завладеть орлом.

— Но, Риона! — Тут голос Ковасана стал вдруг сладок и вкрадчив. — Я же хотел не убить, а просто захватить этих людей в наши руки. Они наверняка привели бы нас к орлу.

— Идиот! — закричала жрица. — Идиот, иначе мне никак тебя не назвать. Да ведь они и сами пока не знают, куда идут, где этот их орёл и можно ли до него добраться. Они так же ничего не знают, как и мы. Но если им истина может открыться и они выведут нас на верный путь, то мы никогда не узнаем этой истины, если остановим их на пути к ней. Ты понял меня? Или мне пожаловаться Совету?

Ковасан гневно затряс своей бородёнкой:

— Жалуйся, жрица, жалуйся! Да, да, твой дар даёт тебе привилегии перед Советом. Они дрожат тобой и никогда не станут с тобой спорить. Только вот что, если этот дар тебе изменит? А, Риона?

Она расхохоталась. При этом впервые тоже встала вполоборота к проходу, и Дитрих наконец увидел её чёткий профиль.

«Вообще-то, она даже красивая!» — вспомнилась тевтону оценка, данная женой Элия Катулла, Лакинией.

«Да! — подумал Зеленоглазый. — Любая женщина, какова бы она ни была, никогда не оценит другую женщину по достоинству, если понимает, что та её превосходит. «Вообще-то, красивая!» Да она, кажется, самая настоящая красавица!»

— Мой дар, может быть, и изменит мне, Ковасан. Но сейчас он со мною. И я знаю, что ты собираешься сделать.

— И что же? — Голос бородатого дрогнул.

— Ты собираешься меня убить. Я знала это ещё вчера, когда по следам прочитала, как мой брат и его спутник выиграли битву. Утром, переправляясь через реку, я знала, что они тоже переправились и что оба живы. И что ты будешь ждать меня здесь, в святилище, с одной мыслью — не дать мне рассказать Совету, как ты нарушил его запрет и пытался убить Крайка и его спутника.

— Для чего мне было их убивать?! — завопил бородатый.

— Да для того, чтобы сохранить свою власть над местными племенами, которые платят тебе такую богатую дань. Если удастся наш план и мы поднимем всех бриттов на священную войну против римлян, то власть племенных жрецов ослабеет и в конце концов исчезнет. Тебе не нужна наша общая победа, тебе, Ковасан, нужно, чтобы к твоему святилищу всё также приносили шкуры и брагу, чтобы ты получал лучшие части добычи охотников. Остальное — вздор! Поэтому ты нарушил запрет, не думая, что я могу об этом узнать, и притом так скоро. А теперь, теперь ты собираешься меня убить, чтобы я не рассказала Совету о твоём ослушании. Хочешь знать, чем это закончится?

— Мне нет дела до твоих безумных видений, жрица! — завопил бородатый. — Можешь воображать, что тебе будет угодно. Но если боги желают твоей смерти, то ты умрёшь!

Он отступил от алтарной плиты, и теперь Риона повернулась к нему лицом, а значит, и лицом к проходу. Да, она была действительно красива. Той красотою, что обычно скорее настораживает, чем пленяет, красотою дикой, естественной, но при этом почти совершенной, как красота вспыхнувшей в небе молнии, грозной, великолепной, но обречённой тотчас угаснуть.

Удлинённое лицо с высоким лбом, осенённым венцом золотых волос, чёрные тонкие брови и тёмные, почти чёрные глаза. Нос с правильной тонкой горбинкой над тонким, волевым ртом. Красота, в которой всё было бы великолепно, будь она освещена радостью и покоем.

— Если боги желают того, то я умру! — сказала Риона, глядя в глаза жрецу с той же странной улыбкой, не то грустной, не то насмешливой. — Ну, а если они не захотят?

— Я знаю волю богов! — сухо сказал бородатый.

— В таком случае у нас с тобою разные боги. Прощай.

Женщина спокойно повернулась спиной к Ковасану и двинулась прочь. Зеленоглазый, внимательно слушавший их разговор, готов был уже отступить назад, ко входу в пещеру, с тем чтобы скрыться и не показаться на глаза Рионе, но последние слова, как её, так и старого жреца, заставили тевтона остаться на месте. В конце концов, он успел бы уклониться от встречи, даже окажись жрица в нескольких шагах от него.

Она между тем пересекла всё помещение святилища и уже была в нескольких шагах от каменного коридора, когда в руках Ковасана вдруг появилось копьё. Нет, не вдруг — он просто-напросто вытащил его из-под каменной плиты жертвенника.

— Клянусь клыками моего последнего кабана! Хорошее использование алтаря. Вполне достойное любителей человеческой крови! — прошептал Дитрих.

Он тоже не терял времени даром, успев за это время сдёрнуть с плеча лук и наложить стрелу на тетиву. И в тот момент, когда Ковасан занёс руку с копьём, собираясь метнуть его в спину Рионе, Зеленоглазый выстрелил. Друид даже не вскрикнул. Просто уронил оружие и, нелепо замахав руками, упал лицом вниз поперёк каменной плиты. Как ни тих был звук падения, Риона, должно быть, его слыхала. Она обернулась, посмотрела на скорченное тело и, странно улыбнувшись, прошептала:

— Ты сам принёс эту жертву, Ковасан!

И пошла вперёд, кажется, не опасаясь, что столкнётся лицом к лицу с тем, кто выпустил стрелу.

Глава 6 ПРЕДЛОЖЕНИЕ

Они и столкнулись, но уже за пределами коридора. Как ни мало Дитрих придавал значения языческим святилищам, их тайнам, ритуалам и прочим, как он считал, фокусам, но оставаться в друидском капище, где по корням громадного дерева вилась и цвела омела[34], где к тому же лежал на жертвеннике труп только что убитого им друида, Зеленоглазому отчего-то не захотелось.

Тем не менее он понимал, что настала пора встретиться лицом к лицу со жрицей, преследовавшей их с Крайком столько дней подряд. Это будет гораздо лучше, чем дать ей возможность самой отыскать их стоянку. Ведь она теперь знала, что течение бурной реки вынесло их именно сюда, почти к самому святилищу — стрелы у Дитриха были римские, их не спутаешь ни с какими другими.

Он вышел на свет и встал перед входом в грот. Заодно, пока у него оставалось время, Зеленоглазый оглядел кромку террасы, внутри которой располагалось святилище. Сквозь густую зелень он разглядел очертания чего-то тёмного и громоздкого — должно быть, пня, оставшегося от дерева-исполина. Но разглядывать его долго Дитрих не стал: уже вот-вот должна была появиться друидка, которую он ждал. Правда, у него тут же мелькнула мысль, не исчезнет ли жрица, нет ли в капище какого-то другого выхода — он ведь не осмотрел всё помещение.

Но нет, Риона вышла из каменного коридора и остановилась в трёх шагах от своего спасителя.

При свете дня она была ещё более красива — высокая, статная, с горделивой посадкой головы, с прекрасным, чуть смуглым цветом кожи, необычным для северянки, но великолепно оттеняющим и её светлые волосы, и её глаза, ещё более чёрные, чем казалось в темноте пещеры. Широкий плащ отчасти скрывал её фигуру, но не помешал Дитриху рассмотреть очертания высокой крепкой груди, хорошо развитых, хотя и не широких плеч.

Они смотрели друг на друга оценивающе, выжидающе. И какое-то время оба молчали.

— А ты красивый! — вдруг произнесла Риона, и теперь её голос был уже не таким низким. — Ты даже красивее, чем я себе представляла.

— Разве ты знаешь меня? — без удивления, с еле заметной усмешкой спросил тевтон.

— Мне о тебе рассказывали. О тебе много рассказывают здесь, за Валом. Ты — Дитрих Зеленоглазый, великий охотник, воин и возница.

— Но если ты пыталась представить себе мою внешность и слыхала, что я будто бы красивый, то это уж точно не оценка мужчин. Женщины в этих местах тоже обо мне говорят?

Риона тихо рассмеялась:

— В каких же местах женщины не говорят о знаменитых мужчинах? Странно было бы, если б женщины-британки не были без ума от того, кто обошёл на состязаниях всех лучших возниц Британии.

Зеленоглазый развёл руками, совершенно позабыв, что в правой руке по-прежнему держит нож, и, заметив это, немного смутился.

— Я думал, — сказал он, — что восхищаться мужчиной, ни разу его даже не повидав, умеют только образованные женщины. У них образование и безделье дурно влияют на воображение. Но, оказывается, и варварки туда же! Ну, ладно, Риона... Ты знаешь моё имя, я твоё тоже знаю, будем считать, что мы знакомы. А теперь неплохо бы поговорить.

— Я знала, что у нас с тобой будет разговор. Правда, думала, что это произойдёт позже. А вчера увидела, как из темноты вылетает стрела и поражает того, кто собирается убить меня. Я поняла, что это будешь ты.

Дитрих понял, что смущает его в Рионе — она неотрывно смотрела ему в глаза, и тевтон понял: уйти от этого взгляда, отвести свой взгляд в сторону стоит больших усилий. Он слышал, что некоторые друиды обладают свойством внушать простым людям свои мысли и завладевают их волей. Возможно, именно этот взгляд так напугал Лакинию, жену Элия Катулла.

— Со мной этот номер не пройдёт! — почти резко произнёс Дитрих. — Можешь не сверлить меня глазами, я не подчинюсь твоей воле, жрица.

— Это я тоже знаю.

— Из слов лохматого старика, которого мне пришлось застрелить, я понял, что ты — ясновидящая.

Она кивнула:

— Так оно и есть. Я не всегда вижу будущее, но очень часто могу предсказать события. Хочешь узнать, что вскоре ждёт тебя?

Зеленоглазый покачал головой:

— Не хочу. И никогда не хотел. Это не интересно.

И снова она засмеялась, причём смех странным образом менял её лицо — оно становилось как бы мягче и в черноте глаз мелькали золотые искорки.

— Наверное, ты прав. Значит, ты мне сочувствуешь?

— Посочувствую, когда пойму, чего тебе от нас надо, для чего ты нас преследуешь. Ну, ко мне в окно ты, надо понимать, лезла, чтобы проверить, такой ли уж я красивый?

— А что, если так?

— Хорошо, если так. А не то я подумал, будто ты хочешь подбросить мне в комнату одну вещицу, ту, что потом потеряла, удирая по дорожке. Надеялась, что после такой находки Элий и Крайк не будут мне доверять и твой брат не отправится со мной в это путешествие?

Риона усмехнулась и наконец отвела глаза в сторону.

— Да, я не хотела, чтобы он ехал. Я видела, как в него попадает стрела, как он падает с коня. Вчера это случилось. Как сейчас Крайк?

— Слава богу, обошлось. Я вот тут насобирал трав, сейчас сделаю лекарство — мазь для заживления ран, и до завтра, надеюсь, рана закроется. Впрочем, — тут тевтон тоже не удержал усмешки, — ты ведь можешь пойти со мной к нашей стоянке. Может, даже поможешь мне готовить снадобья. Крайк говорил, ты — хорошая знахарка. Или тебе запрещено общаться с лазутчиками? Этот ваш Совет, или как там его, не позволяет друидам разговаривать с простыми смертными, да ещё теми, кто служит Риму?

— Но я же с тобой разговариваю, Дитрих Зеленоглазый.

— И то верно. Так пойдёшь?

— Пойду.

— Отлично! Тогда вернись, пожалуйста, в коридор и собери с камней немного белого мха. Знаешь, для чего белый мох?

— Знаю. Сейчас соберу. А ты что, боишься туда возвращаться?

Лёгкая насмешка, прозвучавшая в голосе жрицы, ничуть не смутила Дитриха.

— Если бы я боялся, то не пошёл бы туда в первый раз. Тогда, кстати, было чего бояться, а сейчас — совершенно нечего. Лохматый мертвец не вскочит с жертвенного камня, чтобы вцепиться мне в горло. И ты не ударишь меня ножом в спину.

— Значит, ты мне доверяешь?

— Нет. Но реакция у меня лучше твоей. Давай, сходи за мхом, а я посижу на камне и подожду тебя.

К стоянке они вышли вместе. Крайк, чутко дремавший возле костровища, привстал и тотчас едва не вскочил, забыв о своей ране и уставившись на сестру так, словно увидал призрак.

— Здравствуй, братец! — Она шагнула к нему и, опустившись на корточки, тронула тёмное пятно, выступившее на светлой повязке: — Зеленоглазый сказал — твоя рана не опасна. Болит?

— Я выживу, — трудно было понять, радуется ли Крайк появлению Рионы или оно его тревожит. — Скажи-ка мне, сестра, что ты здесь делаешь?

— Здесь, возле тебя? Хочу помочь Зеленоглазому лечить рану. Ты забыл, что я тоже это умею?

— Я помню и кое-что другое. Для чего тебе понадобилось меня обманывать?

Казалось, она удивилась вполне искренно:

— Обманывать? Но в чём же я обманула тебя, брат?

— Ты рассказывала о том, что живёшь охотой и знахарством, но ни словом не обмолвилась о своей связи с друидами! Пыталась проникнуть в комнату к Дитриху, пыталась помешать мне с ним поехать. Зачем понадобилось столько лжи?

Мягкое выражение, появившееся на лице Рионы, едва она оказалась возле своего брата, не изменилось, когда она, не отводя взгляда, проговорила:

— Но ведь ты теперь стал другим. Ты перестал быть врагом Рима. Как же я могла быть с тобой откровенной?

Крайк приподнялся, сел на разостланном плаще, попытавшись по привычке скрестить ноги, но сморщился от боли и вытянул раненую правую ногу так, чтобы она ему не мешала.

— Я считаю, что и с врагом нужно быть откровенным, — сказал он. — А тем более с братом, даже если считаешь, что теперь он — твой враг.

— А вы не могли бы, — бесцеремонно прервал их разговор Дитрих, — не могли бы пока не выяснять ваших отношений? Думаю, время у нас ещё будет. Риона, ты знаешь все эти травы? Сможешь составить мазь от воспаления?

Она поворошила пальцами пучки собранных охотником растений.

— Да, это всё мне знакомо. Смогу.

— Ну, вот и займись. Чтобы не разводить костра и не дымить, я оставил под золой побольше горячих угольев. На них вполне можно разогреть воду. А я нарежу белый мох, сделаю из него припарки и смешаю травы для ещё одного зелья. Нам нужно побыстрее вылечить Крайка.

Жрица кивнула с удивительной покорностью:

— Хорошо. Но только ты можешь смело развести огонь, Зеленоглазый. Мы в двух шагах от святилища, и если кто-то из местных жителей увидит дым, то просто примет его за дым нашего жертвенника. Кроме того, здесь и людей обитает совсем мало.

— Поверим? — Дитрих обменялся с Крайком быстрым взглядом.

— Может, попробуем? — Бритт растирал ногу, стараясь не смотреть в глаза сестре: ему казалось, что это её завораживающий взгляд заставляет его смягчиться и забыть свою настороженность.

— Я не против попробовать, — согласился Дитрих и наклонился, выгребая из-под золы красные, налитые огнём уголья. — Тогда уж и мяса нажарим. Эй, Риона, а друиды едят свинину?

— Почему же нет? — удивилась она.

— А кто ж вас знает? Арсений рассказывал мне, будто на востоке, не там, откуда к нам везут шёлк и пряности, но ещё дальше, есть страны, где жрецам запрещено вообще есть мясо: они считают убийство животных таким же грехом, как убийство людей, если даже не большим.

— Арсений — это твой друг? Тот, что привёл Красных гребней на нашу землю?

В голосе жрицы не было вызова, скорее он стал печален, и Дитрих ощутил что-то вроде испуга: а вдруг пророческий дар Рионы открыл ей, что Арсений погиб?!

Она оторвалась от своего занятия — перестала разминать на плоском камешке траву и, подняв голову, коснулась смуглыми пальцами плеча сидевшего рядом тевтона:

— Знаю, о чём ты сейчас подумал. Нет, не надо так думать. Он жив.

— Точно знаешь? Хотя не говори, не надо. Пророчества колдунов всегда имеют двойной смысл. Не стоит ими искушаться.

— Я не колдунья. Мой дар даёт мне власть над людьми лишь потому, что люди боятся как самих пророчеств, так и тех, кто пророчествует. Я знаю — Арсений жив. И ты единственный, кто может его найти.

Дитрих задумался. Из слов Рионы и Ковасана, сказанных там, в лесном святилище, он уже понял, что друиды не завладели орлом Девятого легиона. То ли, погибая, римские воины сумели его спрятать, то ли уничтожили, скажем, утопили в реке или в болоте. Почему-то жрецы надеялись на них с Крайком — Риона так и сказала: они могут найти «римского бога»! Но выходит, друиды не только не знают, где находится орёл, но и где находится Арсений Лепид. Возможно, он действительно жив!

— Кажется, я понял, — задумчиво проговорил Зеленоглазый. — Вы надеетесь, что я найду Арсения, думаете, будто легионный орёл у него и я, найдя легата, помогу вам завладеть орлом. Так?

— Возможно, и так! — Жрица вновь склонилась над пучками трав. — А что, ты не пожертвовал бы вашим орлом ради того, чтобы спасти своего друга?

Может, она думала, что этим вопросом смутит его или заставит растеряться. Но он расхохотался:

— Ах ты, змея! Ну, во-первых, кто ж поверит, что друиды отпустят римского легата живым? Полагаю, они и меня не отпустят, во всяком случае, не захотят отпускать. Во-вторых, хоть я больше и не служу центурионом в Девятом легионе, но я давал присягу, и эта присяга не позволит мне сделать то, чего мне не позволит легат. А Лепид никогда не согласится обменять свою жизнь на легионное знамя.

— И ты не станешь поэтому его искать? — спросила Риона.

— Стану. Но не вместе с вами.

Жрица снова вскинула голову и посмотрела в глаза Дитриху. Но на этот раз он заставил её почти сразу опустить взгляд — его глаза были холодны и остры, как два лезвия.

— А если я пообещаю, что ты и твой друг уйдёте живыми из наших земель? — Этот вопрос прозвучал почти вызывающе. — Ты же не веруешь в римских богов, значит, для тебя не имеют значения их символы и предметы поклонения. Ты не думаешь, будто, оказавшись в руках друидов, «римский бог» поможет нам в войне с Римом. Так что тебе-то этот орёл?

— Ага! — вновь развеселился тевтон. — И ты заговорила, как этот твой приятель, что лежит на вашем алтаре со стрелой в горле. Да, я не верю ни в римских, ни в ваших богов, но и мой Бог не говорил, что можно изменять данному слову. Орёл для меня не культовый символ, он для меня — символ чести. Как и для Арсения, который тоже не верит в богов, — Бог у нас с ним один и тот же. Это первое. Ну, а второе куда проще: ты можешь пообещать что угодно, только вот Совет друидов вряд ли посчитается с твоей волей. Ковасан хотел убить тебя, чтобы не потерять щедрых подношений местных охотников. Достойный повод! А разве остальные друиды не уничтожат тебя, если ты попытаешься нарушить их планы?

Риона не сразу ответила. Сперва она стряхнула полученную смесь в глиняную плошку, залила водой, размешала веточкой и прикрыла отвар широким листом лопуха.

— Готово. Немного остынет, и можно смазывать. Ты говоришь, Дитрих, что меня могут уничтожить, если я захочу им помешать? Но разве ты мне в этом случае не поможешь?

Наконец-то она застигла его врасплох, он даже не сразу нашёл, что сказать.

— Не понимаю тебя. Только сейчас ты родному брату говорила, что не могла быть с ним откровенной, коль скоро он перестал ненавидеть Рим. А теперь что же, ищешь помощи у того, кто пришёл спасать римское знамя?

Она задумчиво посмотрела на него, потом на брата, который, не перебивая, внимательно их слушал.

— Если бы ты знал, Зеленоглазый, чего в действительности хотят наши жрецы, ты бы многое понял.

— Кое-что я понял и так, слушая твой разговор с Ковасаном. Кое-что, но далеко не всё.

Риона нахмурилась, по её лицу пробежала тень, и друзья разом подумали, что, возможно, как раз сейчас её посетило одно из тех видений, благодаря которым жрица так часто предсказывала будущее.

— А знаешь что, Дитрих! — впервые она назвала его только по имени. — Наверное, будет правильно, если я пойду вместе с тобой и с Крайком.

Оба мужчины какое-то время ошарашенно молчали. Потом Крайк спросил:

— Это что же, план вашего Совета? Чтобы ты привела нас к ним прямо в лапы?

— Вы и так идёте к ним в лапы, вы сами того хотели! — Впервые она взволновалась, заговорила горячо и отрывисто. — Можете мне не верить, но я не хочу вашей гибели. Действительно не хочу! А защитить вас от нападений здесь и тем более в Долине туманов, кроме меня, не сможет никто. Рассказать вам до конца про планы Совета я не могу, и не только потому, что это запрещено: мне и самой не всё известно. Но если мы пойдём вместе, то, во-первых, легче всё узнаем, а во-вторых, я смогу помочь тебе, Дитрих, найти и твоего друга, и ваше знамя. В конце концов, вы умеете уходить от опасностей, почему же вам не попытаться с моей помощью осуществить ваш замысел, а потом, если я стану мешать, избавиться от меня так или иначе?

— А тебе как хотелось бы — ТАК или ИНАЧЕ? — съехидничал Зеленоглазый. — Ладно, шучу. А каким образом ты собираешься нас сопровождать? Лошади у тебя, похоже, нет. Хотя до сих пор ты при этом умудрялась отставать от нас совсем ненамного.

— У меня была лошадь, — нахмурившись, сказала жрица. — Перед последним переходом кто-то отравил её. Теперь понимаю, что это сделал Ковасан. Он не хотел, чтобы я поспела вовремя и помешала пиктам[35] вас убить.

— И дар пророчества не помог? — съязвил Крайк.

— Если бы пророческие видения посещали меня постоянно и по каждому поводу, я бы уже сошла с ума! — отрезала Риона. — Что до лошади, то, если мы отправимся завтра после полудня, я до полудня найду себе лошадь — здесь неподалёку есть селение, а у меня достаточно наконечников для стрел, чтобы на них выменять приличную кобылку.

Дитрих и Крайк молча переглянулись. Наконец Зеленоглазый сказал:

— Интересное предложение. До завтра есть время, и мы с Крайком подумаем. А пока ответить можем только на один вопрос: мы ищем Арсения Лепида и его знамя. А где те две когорты, что пришли с ним сюда? Что сталось с легионерами?

— Если я скажу, что не знаю этого, то ты мне не поверишь. — Голос друидки прозвучал устало. — Но это — правда. Меня не было в Долине туманов, когда туда пришёл ваш легион. Думаю, многие из них погибли. Многие, но не все. Это тоже наверняка.

Дитрих откинул лопух и потрогал пальцем сделанную жрицей мазь.

— Можно накладывать повязку. Мох я тоже приготовил. Помоги-ка мне, Риона, — женские руки нежнее мужских. Давай перебинтуем рану Крайка, пообедаем тем, что у нас осталось, и я схожу, поохочусь. Кажется, ты говорила, будто в этих местах на нас вряд ли кто нападёт.

— Надеюсь, — она кивнула. — Надеюсь, что никто. Мне бы очень не хотелось, чтобы ты убил ещё десяток здешних жителей.

И женщина с самым невозмутимым видом стала разматывать на ноге брата старую повязку, чтобы нанести мазь и снова перевязать рану.

Глава 7 СМЕХ И СЛЁЗЫ

Зеленоглазый вернулся с охоты, когда солнце уже склонилось к закату. На заросшей лесом береговой террасе, что начиналась над друидским святилищем, в изобилии водились куропатки. Сначала Дитрих нарочно не замечал их, рассчитывая на более крупную дичь, но, изучив следы, понял, что косули приходят сюда лишь с наступлением темноты, чтобы спуститься на водопой к реке, кабаны скорее всего вообще избегают опушки, предпочитая более густую чащу. Дважды охотник заметил на древесной коре следы когтей — вечерами свою охоту на косуль устраивала рысь. Но мехом Зеленоглазый сейчас не интересовался, а есть кошатину ему хоть пару раз и случалось, однако совсем не хотелось — разве что не осталось бы надежды добыть другую пищу. Поэтому он решил не пропускать более куропаток, то и дело с треском вылетавших из кустов при его приближении, и через пару часов уже шагал назад, к реке, перекинув через плечо связку — целую дюжину птиц. При этом стрелы все, как одна, вернулись в его колчан: охотник не допустил ни одного неверного выстрела.

Подходя к месту стоянки, Дитрих издали уловил запах жареной рыбы, а раздвинув кусты, увидал самую мирную картину, какую только можно было представить в таких диких, безлюдных местах.

Крайк полулежал на своём плаще, привалившись спиной к дорожному мешку, а его сестра, стоя на коленях возле примитивного очага, сложенного из нескольких плоских камней, поворачивала укреплённый над огнём вертел с нанизанными на нём тремя крупными рыбами. Риона скинула свой чёрный плащ, сняла мужские штаны и была теперь одета только в простую, тонкой шерсти тунику синего цвета. Эта туника, должно быть, доставала ей немного за колено, обычно женщины-британки носили более длинную одежду, однако Дитриху не раз случалось встречать жён охотников и пастухов, которые для удобства укорачивали свои туники именно до такой смелой длины. Жрица вытащила и костяные шпильки из своих волос, заплетя их в косу, которая толстой золотистой змеёй спадала по её спине, касаясь земли. «Наверное, если она встанет, косища будет до колен!» — подумал охотник.

— Доброго вам вечера! — произнёс охотник.

Брат и сестра разом обернулись.

— Ого! — обрадовался Крайк. — Совсем неплохо! С удачной тебя охотой, друг!

— Охота была хорошая! — Дитрих сбросил куропаток на землю, снял с плеча лук и колчан. — Но вы тут, как я вижу, тоже неплохо поохотились. Надеюсь, это не твоя добыча, Крайк? Чтобы завтра вновь сесть в седло, сегодня тебе нужно лежать.

— Я и лежу! — бритт с довольным видом похлопал рукой по своему простому ложу. — Это Риона отправилась на рыбалку и наколола на дротик несколько рыбин. Три жарятся, ещё три вон лежат, ждут своей очереди. А двух мы, уж прости, съели, не дожидаясь тебя, — очень хотелось свежатины.

Зеленоглазый нахмурился.

— Зачем же ты оставила его одного? — спросил он Риону. — А если бы на него напали?

Но жрица покачала головой:

— Я говорила тебе и повторяю: здесь опасности нет! Опасность будет дальше, по дороге в Долину туманов.

Её уверенность и успокаивала, и настораживала Дитриха. С одной стороны, он верил, что британка не хочет гибели своего брата, а раз так, то вряд ли приведёт их в ловушку. Но с другой стороны, Крайк — это Крайк, а он сам — совсем другое дело. Ему эта женщина враг, как бы она сейчас ни старалась убедить его в обратном. Да, он спас ей жизнь (за что даже не услышал благодарности!), однако её цель противоположна той, что стоит перед ним. Может быть, она надеется, сопровождая их, постепенно убедить брата в своей правоте и склонить на свою сторону? Ну, а Крайк? Крайк, который недавно назвал себя его другом? В его искренность хотелось бы верить. И всё же он — бритт, бывший раб и недавний враг Рима. И от этого никуда не денешься.

Эти мысли Зеленоглазый оставил при себе, никак больше не выказав своих сомнений.

— Ладно, — проговорил он, усаживаясь возле очага. — Раз есть уже зажаренная рыба, я не прочь ею и поужинать. Потом надо будет ощипать и зажарить на завтрак и завтрашний обед куропаток — дело нудное, но, я надеюсь, ты поможешь мне, да, Риона?

Она протестующе замотала головой, ловко стаскивая с рогатин вертел и принимаясь ножом снимать с него рыбу.

— Я сама их ощиплю и выпотрошу. Не годится мужчине делать женскую работу, если есть женщина. А ты, Зеленоглазый, будешь жарить дичь, покуда я готовлю её для жарки. Так выйдет справедливее.

— Рад слышать, что ты всё-таки женщина, хотя и жрица. В Риме мне доводилось встречать образованных весталок[36]. Так ей такой разве предложить приготовить обед? Ещё и обидится! А уж попросить что-то зашить, починить — ну, просто оскорбление! Они служительницы культа, и эти низкие занятия их не касаются!

— Вот видишь! — улыбнулась Риона. — Значит, я всё же лучше?

— Пожалуй! — Зеленоглазый рассмеялся. — Особенно если вспомнить, что служительницам Весты полагается давать обед безбрачия, а значит, идут в весталки обычно самые страшенные девицы, которым едва ли светит выйти замуж. Ну, а ты — красивая.

Жрица явно старалась не покраснеть, и ей это каким-то образом отчасти удалось. Но скулы и самые краешки ушей всё равно окрасились в алый цвет.

— Трудно понять тебя, Дитрих Зеленоглазый! Ты говоришь добрые слова, а ведь я вижу, что не нравлюсь тебе!

— И что в этом непонятного? — искренне удивился охотник. — Я не люблю друидов, но люблю красивых женщин.

Риона помолчала, раскладывая рыбу по берестяным тарелкам, потом вновь подняла глаза на тевтона:

— А разве твой Бог не запрещает тебе любовь к женщинам?

Несколько мгновений Зеленоглазый недоумённо смотрел на неё, потом расхохотался, да так, что едва не опрокинулся на спину. Он хохотал, тщетно пытаясь перевести дыхание и остановиться. Крайк, глядя на него, тоже начал смеяться. Что до Рионы, то она сперва хотела обидеться, но смех охотника был так заразителен, что женщина невольно усмехнулась раз, потом другой и даже прикусила губу, чтобы тоже не разразиться хохотом.

— Ну, а это к чему? — наконец спросила друидка. — Что такого смешного я сказала?

— Ты... ты сказала, будто Господь запрещает христианам любить женщин! Вот нет чтобы так же думали власти Римской империи!

— И что бы тогда было?

— Тогда они бы перестали нас преследовать. Если мы не любим женщин, не женимся на них, то, выходит, у нас не могут рождаться дети! Так зачем убивать христиан, заключать их в тюрьмы, зачем вообще нас трогать, коль скоро мы и так вымрем?

— А ведь и то правда! — Крайк залился смехом едва ли не громче Дитриха. — Если бы вам нельзя было жениться, то вас, верно, уж и не осталось бы на свете! За сто пятьдесят-то с лишним лет!

— Чтоб вам обоим проглотить по пиявке! — возмутилась Риона, тем не менее уже не в силах сдерживаться, и тоже начиная смеяться. — Я говорила не о праве жениться, а вообще о любви!

— Но чтобы жениться, сначала надо полюбить! — Дитрих вытирал слёзы кусочком холста, оставшимся после перевязки, которую они с Рионой сделали Крайку, и тряпка была уже совершенно мокрой. — А чтобы полюбить, нужно, чтобы женщина понравилась, показалась красивой, доброй, мудрой.

— О-о-о! — вырвалось у Рионы. — Вот только не лги! Нет таких мужчин, которым бы нравились умные женщины!

— Я что, плохо выразился по-кельтски? Я сказал не «умной», а «мудрой». Это же совсем разные вещи, тем более если речь идёт о женщине.

Риона посмотрела в лицо Дитриху, сощурив свои чёрные пронзительные глаза, но теперь в них тоже стояли слёзы, и взгляд не получился, как прежде, подчиняющим и завораживающим.

— Ну, и какую же женщину ты считаешь мудрой, великий охотник?

Он ответил, не раздумывая:

— Такую, которая умеет скрыть от мужчины свою глупость, если она глупа, и свой ум, если она умна. Мужчина сам должен решить, что ему больше нравится в женщине.

— Ум — это ладно, — задумчиво проговорил Крайк, откровенно наслаждавшийся этой перепалкой. — Но как можно скрыть глупость?

— Очень просто, — вместо Дитриха ответила Риона. — Нужно уметь больше молчать. Неужто не помнишь, как наша мать говорила: «Молчаливая женщина скорее покажется умной и уж точно покажется доброй!»

— То-то ты болтала, не умолкая, так что мы с братьями иной раз прогоняли тебя из хижины на улицу! — вновь засмеялся Крайк — Уж такая была болтушка!

— Я была болтушка? — кажется, она искренне удивилась. — А вот этого совсем не помню.

Понемногу все трое успокоились, отсмеялись и принялись за ужин. За едой говорили о чём угодно, но не о друидах, не о христианстве и не о любви. Отужинав, Зеленоглазый повёл лошадей к реке, чтобы помыть и напоить. Пока его не было, Риона, обварив тушки куропаток кипятком, быстро и ловко ощипала их, выпотрошила, одну за другой нанизала на вертел. Охотнику, вернувшись, осталось только покрутить их некоторое время над огнём, пока воздух не наполнился нежным ароматом жареной дичи. Все были сыты, но мужчины не удержались отломить по хрустящему крылышку и грызли их с таким аппетитом, что соблазнили Риону — она лишила крыла ещё одну куропатку. Всё остальное сложили в плетёнку и затем — в кожаный мешок, который затянули потуже: мелкие ночные воришки вполне могли позариться на нежное мясо.

Потом Дитрих тоном, не допускающим возражений, распорядился:

— Крайк, ты будешь спать всю ночь. Выпьешь вот эту гадость, — он встряхнул чашкой с отваром ивовой коры, — и сразу засыпай! Только тогда завтра тебе можно будет отправиться в путь. А мы с Рионой станем по очереди нести караул. Я сплю первый!

— И ты не боишься, что я убью тебя спящего? — спросила жрица.

— Попробуй! — Он зевнул и растянулся рядом с Крайком, прямо на траве, даже не подстелив плаща.

Охотник действительно вскоре заснул, но его разбудило лёгкое прикосновение тонких пальцев. Пальцы скользнули по плечу, тронули локоть.

— Ну, чего ты ещё хочешь? — не открывая глаз, спросил Дитрих.

— Я хочу... — Ему показалось, или голос Рионы в самом деле задрожал? — Я хочу, чтобы ты мне сказал, какую женщину всё же считаешь самой лучшей?

Зеленоглазый открыл глаза, немного привстал и недоумённо повёл плечами:

— Вопросы ты задаёшь, однако... У каждого мужчины своя самая лучшая женщина.

— А у тебя?

— У меня? Я считаю, что самая лучшая женщина — это та, с которой вместе родишь и вырастишь детей. Бог пока не дал мне такой женщины, но я очень хочу, чтобы она у меня когда-нибудь была!

Риона слегка отстранилась, потом вновь наклонилась над ним:

— У тебя будет такая женщина.

— Опять твои бесовские видения? — Голос Дитриха прозвучал не сердито, но насмешливо.

— Нет. Не было никаких видений. Просто я знаю: у тебя этого не может не быть.

— Ладно. Хорошо, если так. А теперь хватит! Я буду спать. Охраняй нас с Крайком. После полуночи я тебя сменю.

— Разбудить тебя?

— Я сам проснусь. Я всегда просыпаюсь, когда бывает нужно.

И он уснул, на этот раз крепко и спокойно, будто спал в гарнизоне, где несколько десятков воинов надёжно несли караул.