Организм 2.0

Глава 2

Валаамская община делилась на несколько частей – на жителей монастырей, разбросанных по всем крупным островам архипелага, и на жителей залива, более многолюдную часть. Все общины существовали вместе и были неделимым целым, однако монастыри при всем желании не могли вместить больше пары тысяч человек. В связи с этим большинство поселенцев обосновались в большом, полу–круглом заливе, куда причалила часть успевших уйти из Петербурга судов. Десяток паромов были посажены на мель у самого берега, к суше с них тянулись узкие сходни. Суда поменьше – буксиры, катера, речные трамвайчики – были отправлены к причалу рядом с монастырем, но несколько лодок, необходимых общине, были оставлены при поселке.

Большинство народу жило на кораблях, увешанных сохнущим бельем и одеждой, но часть решила обустроиться на суше. В течении пары лет рядом с заливом выросло несколько бараков, оранжерей, зданий склада, скотный двор. Спустя некоторое время их окружили кособокие хижины, почти землянки, одна из которых принадлежала Долину. Целиком!

Деревья рядом с поселком были вырублены, пни выкорчеваны, а на месте леса раскинулись сельскохозяйственные поля. Урожай с них получался скудный, даже хладостойкие культуры – капуста, редис, морковь – с трудом росли при недостатке света, а их вид мало чем напоминал нормальные овощи. В короткий период с начала июня до конца августа, когда температура поднималась немного выше нуля, успевали вызреть лишь какие‑то сморщенные уродцы, отвратные на вкус – горькие и кислые. При этом выращивание даже их требовало неимоверных усилий – приходилось постоянно гасить кислотность почвы, повышающуюся после каждого дождя, прогревать землю, разворачивать паруса самодельных светоотражателей из фольги, организовывать полив и укрывать поля во время заморозков. А уж вездесущие вредители… рядом с каждой клумбой и бороздой приходилось дежурить по человеку. Однако люди были рады любому урожаю, который позволил бы им продержаться еще одну зиму. А непригодные в еду овощи, так и не сумевшие дать плоды, шли на хряпу для свиней.

В трех огромных бараках–оранжереях удалось организовать посадку картофеля, который рос под искусственным освещением. Электричество вырабатывалось генератором одного из парома и предназначалось исключительно для оранжерей, ибо топливо, оставшееся в огромных баках паромов, начинало подходить к концу. Освещали поля энергосберегающие лампочки, количества которых все равно не хватало для успешного созревания нормального урожая. Но уже то, что в одном своем походе Долину удалось найти несколько коробок с ЭСЛ–лампами, на целых три дня сделало его в глазах Акимова настоящим героем.

Кроме сельхозработ, часть населения промышляла рыбалкой, другая валила лес на дрова. В общем, летом все трудились день и ночь, чтобы успеть заготовить к зиме достаточно припасов и дров. Но сколько бы люди ни старались, как бы тяжело ни работали, в условиях вечного сумрака отдача от их усилий была мизерной. С наступлением холодов приходилось потуже затягивать пояса. И хоть с каждым новым годом паек увеличивался, каждая зима все равно уносила жизни. Пятидесятиградусные морозы стремительно вытягивали силы из ослабленных недоеданием людей, подтачивали их здоровье, лишали воли. На этом фоне даже банальный грипп был опасней чумы и косил людей одного за другим.

Шагая вдоль береговой линии по протоптанной им тропинке, Долин быстро добрался до поселка.

Почти стемнело. На паромах зажгли самодельные свечи. Издали казалось, будто корабли облепили тысячи светлячков. В поселке на суше вспыхнуло несколько костров, разожженных в оставшихся из‑под топлива бочках – правила безопасности, никакого открытого огня.

Сам поселок производил впечатление вымершего – ни смеха, ни криков, на единственной центральной улице ни единого движения. Лишь тени, отбрасываемые пятеркой костров, едва разгоняющих сгущающуюся мглу, плясали на стенах кособоких, приземистых строений. Атмосфера запустения, атмосфера уныния, атмосфера безысходности. Радоваться было нечему, обсуждать было нечего, делать было нечего. Для оптимизма не было ни малейшего повода. Все давно получили паек и разошлись по каютам и лачугам – завтра в шесть утра подъем и снова на работы.

Выйдя на дорогу со стороны воды, Долин направился к хижине Акимова.

У бочек, протянув над пламенем руки, грелось несколько человек. При виде щеголевато выглядящего Долина послышалось недоброе ворчание, глаза измученных вечной нуждой людей сверкнули завистью. Привычная картина, так было уже давно. Все всегда ненавидят тех, кто успешней их. Но Долину было плевать и на раздававшиеся за спиной шепотки, и на мрачные, сверлящие его исподлобья взгляды. Он держался особняком от остальных – за это его тоже недолюбливали.

Однако на этот раз дело не ограничилось проклятьями и злобными взглядами. От пятерки обступивших бочку людей отделился и двинулся наперерез Долину мужчина в изодранном ватнике. На его худом, костлявом лице застыло выражение отчаянной решимости.

— Эй, Дух, погоди! – Мужчина преградил Долину дорогу.

Дух – так звали Долина за его способность растворяться среди протистов. Имя Дух было известно на всю общину, но лишь единицы знали настоящее имя Алексея.

— Чего тебе? – грубовато спросил Долин и на всякий случай нащупал в кармане перочинный ножик, который можно использовать как гирьку.

Попытается ограбить? Вряд ли – знает же, что ему за это будет. Да и не сезон еще, чтобы бояться нападений. Правда, если бы этот мужчина подошел с таким выражением лица за пределами поселка, тогда его намерения были бы предельно ясными и понятными – нож под ребра, труп в воду и скорей бежать с добром к себе домой. Уже случалось вылавливать из воды жертв ограблений.

Но быть начеку все равно не помешает. На Акимова покушались уже четыре раза. Только в случае с Акимовым все покушения стали ответом на его жесткое правление.

— Дух, а, Дух? – Мужчина принялся настойчиво искать глаза Долина. – Скажи‑ка, Дух, как так получается, что все вокруг мрут, как мухи, а ты жиреешь?

Долин издал унылый вдох – опять двадцать пять. Ну сколько можно?

— Разве похоже, что я жирею? – Долин похлопал себя по куртке, под которой скрывался абсолютно плоский живот и обтянутые кожей ребра. – Не толще, чем остальные.

— А одежка? – Мужчина пальцами схватил клапан кармана куртки Долина. – Гляди, какая новенькая. Может, есть чо для простых работяг? На наших же харчах живешь. Мы тут спины гнем, а ты все баклушничаешь.

— Не трогай меня, ладно? – поморщился Долин. Легким ударом тыльной стороны ладони сбил руку мужчины.

— А чо так? – оскалился почерневшими, гнилыми зубами мужчина. – Брезгуешь, да? Ну давай, не жмись и поделись вкусненьким.

— Не, не брезгую, – спокойно ответил Долин. – Просто не хочу, чтобы на моей куртке остался запах гари. Знаешь, за сколько метров протисты чуют резкие запахи? Конечно же, не знаешь. Куда тебе. А насчет вкусненького… В Сортавале много вкусненького. Хочешь, могу взять тебя с собой? Сможешь набрать столько хавки – на год хватит. – Долин мстительно ухмыльнулся, видя, как мужчина вздрогнул и попятился. – Ну как, договорились? Идешь со мной? Гарантирую, будешь меня слушаться, вернешься живым.

Уязвленный насмешливым тоном Долина мужчина набычился, его пальцы сжались в кулаки.

— Ах ты скот! – сказал, как плюнул, мужчина. – Сдружился с покойничками и теперь строишь из себя невесть кого! – Он прищурился. – А может, покойники уже давно повымерли, почем нам знать? А ты никому ничего не рассказываешь! Ходишь тут такой важный, глядишь свысока: о, какие идиоты, ну сидите на этом гребаном острове, сидите, а я пока сплаваю за жрачкой и набью себе пузо! Да ты…

Пока разговор не принял опасный оборот, к мужчине подбежал его товарищ. Схватив задиру за локоть, он потащил его обратно к бочке, увещевая:

— Пойдем–пойдем. Ты совсем рехнулся связываться с Духом? Вспомни, кто принес лекарства, когда ты загибался от воспаления!

Кивком выразив благодарность благоразумному парню, Долин потопал дальше. Когда он проходил мимо ворот длиннющего сарая, служившего складом для продуктов, из тьмы его окликнул звонкий девичий голос:

— Леша, привет!

Голос принадлежал Кнопе – одной из группы поддержки, выданной Долину в распоряжение. В свободное от рейдов в Сортавалу время бойцы несли службу по охране складов и скотного двора.

Вглядевшись во тьму, Долин кое‑как сумел различить силуэт миниатюрной девушки, буквально утопающей в безразмерном камуфляже. Катя она же Кнопа сидела на пне перед воротами, положив на колени Сайгу. Спина как всегда прямая, глаза бегают по сторонам, готовясь пресечь любое нарушение. Из‑за небольших размеров и детского лица ее никто не принимал всерьез, но Долин знал, что на нее можно положиться и доверить любое задание. Кнопа справится со всем. Убьется сама, но обязательно справится. Пожалуй, из всех жителей общины Кнопа была самым ответственным и собранным человеком. И она точно была самым ценным членом группы поддержки, ибо ей часто приходилось выходить на сушу и отвлекать на себя внимание протистов.

Впрочем, Долин предпочитал держаться от нее подальше – вот уже четыре года Кнопа испытывала к нему романтические чувства. Раньше, когда ей было семнадцать, отделаться от нее было нетрудно, но повзрослев, она стала довольно настойчивой и, похоже, всерьез собиралась прибрать его к рукам.

— Привет, Кнопа! – кинул в ответ Долин и, ссутулившись, пока девушка не успела взять его в оборот, ускорил шаг.

Хижина Акимова располагалась в самом центре поселка и отличалась от остальных размерами и качеством постройки – крепкий сруб из обтесанных бревен, щели законопачены мхом, крыльцо с козырьком, массивная дверь, дымоход от чугунки, выходящий на плоскую крышу. Крыши, правда, как таковой не было – ее роль исполняли обмазанные засохшей глиной доски. Окон тоже не было – сохранять тепло важнее.

Проведя подошвами кед по углу ступени, Долин стер прилипшую к ним грязь и по–хозяйски вошел в дом.

В просторной, освещенной лучинами комнате шло не то собрание, не то суд. Акимов, кутаясь в ватник, сидел за массивным письменным столом, принесенным с корабля. Перед ним стояла пара – мужчина и женщина средних лет. Мужчина мял шапку, женщина, казалось, была готова взорваться от гнева.

У одной стены на лавке восседало руководство общины: Доктор – седой старичок, бывший профессор, Прохор – лысый мужчина за пятьдесят, заместитель Акимова, бывший агроном, Савельев – парень двадцати девяти лет, бывший авиаинженер ответственный за всю способную работать электронику, оружие и генератор, Платонов – комендант поселка, бывший полковник МВД, заведующий хозчастью.

Взмахом руки поприветствовав присутствующих, Долин прошел к стоявшей в центре комнаты чугунке, сел на корточки и принялся греть окоченевшие руки. В чугунке весело потрескивало пожирающее дрова пламя, от нее тянуло жаром. По телу мгновенно начала разливаться приятная нега.

— Тебя стучать учили? – проворчал Акимов.

За прошедшие пять лет он сильно изменился – из молодого, жизнерадостного лейтенанта, он превратился в осунувшегося, сгорбившегося от навалившихся на него обязанностей старика. Тогда, в прошлой жизни, он еще был полон веры, что все эвакуировавшиеся из Питера люди выживут, но прошло пять лет, и его вера исчезла без следа. Больше он не был уверен ни в чем. Жуткая первая зима, унесшая жизни половины населения общины, и воспоминания об обтянутых кожей людях, ходячих скелетах, навсегда изменили его. Они сломали его.

На отборе в полицейский спецназ, когда по городу прошел приказ о всеобщей эвакуации, ему и другим претендентам выдали оружие и велели спасать кого можно. И Акимов, взяв на себя роль командира, спас. Почти шестьдесят тысяч человек. Но выводя из Питера людей, он не имел ни малейшего представления, на какую мучительную смерть он обрекает большинство из них. А поняв, он начал жалеть, что выжил. И продолжал жалеть до сих пор.

Хмыкнув, Долин спросил:

— А ты бы меня не пустил?

— Ладно уж, грейся, – смилостивился Акимов.

— Премного благодарен, Ваше Величество, – кивнул Долин.

Одарив друга мрачным взглядом, Акимов вернулся к делам. Напустив на себя грозный вид, он уставился на замершую перед столом парочку:

— Так, я жду объяснений.

— Да что тут объяснять?! – всплеснула руками женщина. – Какое вам дело до нашей личной жизни?

— Напомните‑ка мне первое правило общины, – попросил Акимов.

— Ну.. это… – замялась женщина.

Первое правило общины гласило: община кормит только полезных ей людей. Из этого проистекало, что неспособные работать люди были общине не нужны. К неспособным работать относились дряхлые старики, но мало кто из них смог пережить первую зиму, и дети в возрасте до шести лет, которых нельзя привлечь ни к рыбалке, ни к уходу за немногочисленным скотом.

Вся было ясно – парочка пыталась завести ребенка.

— Никаких детей! – грозно сказал женщине глава. – Кто будет работать вместо тебя, когда у тебя пойдет седьмой месяц?! Кто будет тебя кормить, когда ты будешь нянчиться со своим спиногрызом?! Нам не нужны лишние рты! Что в этом такого непонятного?!

— Но дети наше будущее! – возмутилась женщина.

Закипев, Акимов хлопнул ладонью по столу.

— Нет у нас никакого будущего! Хочешь рожать, уходи из поселка! Хочешь остаться, завтра явишься к Доку и сделаешь аборт! Все понятно?!

Всхлипнув, женщина понуро опустила голову.

— Понятно, – прошептала она.

— Все, свободны, – понизив голос, сказал Акимов.

Толкая перед собой своего мужчину и что‑то недовольно ему высказывая, женщина удалилась.

Откинувшись на спинку стула, Акимов прикрыл лицо ладонями и принялся его массировать. Пора на боковую, но еще столько всего нужно обсудить.

— Док, – прозвучал из‑под ладоней его голос, – как у нас с рыбой?

— Анализ на токсоплазму отрицательный.

— Еще бы он был положительный, – хмыкнул Прохор. – Нам бы тогда пришлось жрать кору с деревьев. Мы тебя об улове спрашиваем, а ты все про свою ненаглядную токсоплазму.

Покосившись на всегда бодрого и веселого соседа, Доктор сообщил:

— Улов нормальный, но только потому, что у нас появилось больше сетей и рабочих рук. А так популяция рыбы значительно сократилась.

— Зато моя селекция работает, – похвастался Прохор. – В следующем году попробуем высадить закаленную капусту. Ни тепла, ни света ей почти не надо. Фотосинтез идет при минимуме люменов. Только удобрений нужно нормальных. Жрет, зараза, много микроэлементов.

— Надоел ты со своей капустой, – пожаловался Платонов. – Скоро как кролики станем, честное слово. Только капусту и жуем. Вот бы взял и вывел нормальный сорт картошки, а ты капуста–капуста. – Он уставился на Долина. – Эй, разведка, как дела на вышке? Есть что нового?

— Все тихо, – честно ответил Долин и на том все присутствующие утратили к нему интерес.

Убрав руки от лица, Акимов вопросительно уставился на Долина.

— Ты зачем сюда приперся?

— Делать нечего.

— Хочешь, чтобы я нашел тебе работу?.

— У меня есть работа.

— Ага, есть у него работа, как же, – проворчал Платонов. – Сторожить сторожевую вышку – вот его работа. Как будто трупаки умеют плавать.

— А вдруг научатся? – парировал Долин.

— Тьфу на тебя, бес! – всполошился Прохор и три раза постучал по лавке. – Сплюнь!

Ради приличия, дабы успокоить напрягшихся людей, Долин послушно изобразил три плевка через плечо. Поднявшись, сказал:

— Ладно, если нет ничего нового, тогда пойду к себе. А вы начинайте составлять список нужных вещей. Только предупреждаю: ничего тяжелого, габаритного и редкого.

— О, вот это правильно! – мгновенно оживился Акимов, услышав про предстоящий рейд. – Вот это дело. Давно пора заняться работой. А то все слоняешься без дела, мозолишь всем глаза…

Взмахом руки попрощавшись с присутствующими, Долин поплелся к выходу, однако у самой двери сзади на его плечо легла ладонь. Обернувшись, Долин встретился взглядом с Василием Савельевым. Он был одет в джинсы, серое пальто, от которого всегда несло запахом машинного масла, и шапку–ушанку. Обычно с его лица не сходила беззаботная улыбка, он любил поболтать и почти никогда не умолкал, однако сегодня его явно что‑то тревожило.

— Погоди, Леша, – обратился к нему Савельев. – Можешь кое с чем помочь?

— Бензина и керосина не будет, – заявил Долин. – А транзисторы и кондеры я уже искал.

Савельев поморщился.

— Да я не о том. Можешь завтра сгонять на северную вышку?

Услышав название самой дальней от общины вышки, Долин пожал плечами.

— И что я там забыл? До нее переться почти десять километров.

— Тут такое дело… Я и сам не уверен… – Савельев принялся теребить шнурок шапки. Собравшись с мыслями, он выпалил: – Короче, мне кажется, рация ловит чей‑то сигнал.

— Что‑что? – мгновенно напрягся Долин. – Почему раньше молчал?

— Я ж говорю: не уверен. Сигнал очень слабый. А может, это вообще какие‑нибудь помехи. Ничего не разобрать – сплошной треск. Просто на каждый четвертый день ровно на двадцать минут частота белого шума немного меняется. Поэтому кому‑то надо сходить с рацией на северную вышку и попробовать поймать сигнал оттуда. Выше точки, чем северная вышка, на этом острове ведь нет. Вот и я подумал, что прежде, чем поднимать шум, лучше…

Жестом прервав сбивчивые объяснения инженера, Долин сказал:

— Конечно, схожу.

— Отлично, – обрадовался Савельев. – Тогда найди меня завтра. Я демонтирую рацию, и подумаю, как быть с питаловом.

— Договорились, – кивнул Долин и толкнул дверь.

Ну хоть завтрашний день обещает быть не таким, как все предыдущие, подумал Долин, выходя на улицу. Конечно, таинственный радиосигнал, скорее всего, просто помехи, но вдруг…

Дом Долина располагался рядом с берегом, подальше от зловонного скотного двора, и был окружен несколькими сотнями хижин, принадлежавшим людям, не поленившимся соорудить для себя хоть какое‑то подобие жилья. Назывался этот район трущобами, и по виду он полностью соответствовал своему названию.

По памяти пройдя в полной тьме по извилистому лабиринту узких проходов между кособокими, хлипкими домиками, Долин вышел к своей лачуге.

Как и все остальные, своими размерами она больше напоминала конуру – всего пять на шесть метров. Никаких бревен – каркас просто обит досками, на крышу накиданы ветки и сушняк, и никаких окон. Но даже на строительство этого сарайчика у Долина ушло почти три месяца. Впрочем, оно того стоило – пока не ударили морозы, можно было сойти с опостылевшего корабля и несколько месяцев пожить в уединении, подальше от шума, криков и гама переполненных паромов. Хотя с наступлением зимы все равно приходилось перебираться на корабль и ютиться в тесной трехместной каюте вместе с еще пятью соседями.

Сняв с двери навесной замок, под пронзительный скрип ржавых петель Долин вошел внутрь. Нашарив в рюкзаке фонарик, он включил его, и круг света выхватил из тьмы спрятанную под тулупами лежанку, стол, табурет и шкаф – все самодельное. Лишь походная, разборная печка, стоявшая с центре хижины, сверкнула отполированными до блеска жестяными боками.

Набросав в печь хворосту, Долин растопил ее, скинул рюкзак и, отодвинув лежанку, поднял спрятанную под ней крышку. Подсвечивая себе фонариком, он вынул из неглубокой ямы кастрюли, миски, пару пакетов с бельем и теплыми вещами. После расчистил дно ямы от земли и чуть приподнял спрятанную под ней вторую крышку. Засунув в щель руку, он достал из ямы «лимонку» и распустил узелок на примотанной к чеке леске. С кухонной утварью и шмотками Долин расставался уже не раз и без особого сожаления, но вот во второй яме, достаточно глубокой и широкой, чтобы спрятаться в ней самому, он хранил свои сокровища – съестные припасы, витамины, медикаменты, кое‑что из электроники – радиоприемник, давно разрядившийся ноутбук, прибор ночного видения. Никто не должен был добраться до второго схрона. А если кто‑то доберется, то он не должен уйти живым. Лучше взорвать все добро вместе с вором, чем позволить кому‑то другому пировать его и только его, Долина, провиантом! Который, с неудовольствием отметил Алексей, посветив внутрь ямы фонариком, уже подходит к концу.

Достав пару банок тушенки, хлеб и пакет с чипсами, Долин вновь привязал леску к чеке, положил гранату на полку и прижал ее камнем. Пока он разравнивал на люке слой земли, разогревшаяся печка наполнила хижину теплом.

Вскипятив воду, Долин заварил чаю, не торопясь, смакуя вкус тушенки, отужинал и, сняв лишь кеды, забрался в одежде под тулупы. Полулежа, опершись о локоть, он открыл пакет и принялся по одному бросать в рот чипсы, запивая их чаем. Неземной вкус прежде ненавистного сушенного картофеля и перца буквально сводил с ума. Пришлось сдерживаться, чтобы растянуть удовольствие. Облизывая ставшие жгучими губы, жмурясь от яркого, насыщенного аромата чипсов, он пережевывал каждый кусочек до состояния пресной кашицы, однако пакет все равно закончился слишком быстро. Высыпав в рот крошки, Долин бросил пакет на пол, парой глотков допил чай и с головой забрался под тулупы.

Было тепло и хорошо. Почти полный желудок, свое собственное жилье, в печке горит огонь, опасность далеко – что может быть лучше? Великолепная жизнь без сильных напрягов. Правда, и без особого смысла…

Вздохнув, Долин закрыл глаза. Он почти заснул, когда сквозь треск горящих в печке дров до его слуха донеслись голоса – мужской и женский. Прислушавшись, он понял, что женский голос принадлежал его соседке – медсестре Наде.

Долин поморщился: вот одна единственная неприятность. По соседству жила симпатичная девушка, которая после смерти мужа часто принимала у себя мужчин. За три талона на пайку она была готова на все, и по ночам часто приходилось слышать раздражающие скрипы кровати и стоны. Угораздило же построить дом по соседству со шлюхой…

Хотя девушкой она была весьма красивой. Более того, она легко могла прокормить саму себя, ей не было нужды продавать свое тело. Видимо, однажды был вынужден признаться себе Долин, она просто не терпела одиночества, вот и приводила к себе всех подряд. И судя по многозначительным взглядам, она была не прочь принять у себя и своего соседа.

Интересно, подумал Долин, сколько это будет стоить? Наверное, за десятков банок тушенки и сгущенки можно стать ее единственным клиентом на месяц.

Нет–нет–нет, тут же одернул себя Долин, никто не должен знать про запас продуктов. Да и для секса не очень приятные условия – слишком холодно. Кроме того, никто не отменял сифилис или триппер. Научиться выживать среди протистов и загнуться от осложнений из‑за венерической болезни – это будет крайне глупая и нелепая смерть. И даже время для выстраиваний каких‑либо социальных отношений не самое подходящее – лучше не заводить никаких знакомств, гораздо проще быть одному. Когда ты один и можешь бежать и не оглядываться ни на друга, ни на подругу, ни на любимую, это значительно повышает шансы на спасение…