Оруджев

Глава первая НА УРОВНЕ СОВМИНА СССР

Процесс развития экономики Советского государства в 1960—1970-е годы был неразрывно связан с именем председателя Совета министров СССР Алексея Николаевича Косыгина, который, обладая глубокими знаниями, исключительными организаторскими качествами и огромным опытом руководящей работы, делал все возможное, чтобы обеспечить нарастание в ней позитивных тенденций. По его требованию ежегодно перед страной ставились емкие задачи, и он добивался их выполнения. Год от года в Советском Союзе вводились в строй новые заводы, фабрики, электростанции, нефтяные и газовые месторождения, прокладывались магистральные трубопроводы…

Безусловно, это была заслуга не только Косыгина. Над решением этих задач под его руководством работали десятки министерств, трудились миллионы людей. Но Алексей Николаевич решал, куда и как направлять основные ресурсы и трудовые потоки. Поэтому работа и отношения Косыгина с каждым из подчиненных ему министров заслуживают особого изучения и описания.

В процессе работы в Госплане СССР, Министерстве нефтяной промышленности СССР и Министерстве газовой промышленности СССР у С. А. Оруджева с А. Н. Косыгиным сложились особые, не только деловые, но и доверительно-дружеские отношения. Сабит Атаевич мог высказать Косыгину свое личное мнение по актуальному вопросу, а при необходимости и выразить несогласие с главой правительства по отдельным позициям. Алексей Николаевич, как правило, прислушивался к его мнению и делал нужные выводы.

Правда, по свидетельству коллег, обращения Оруджева к руководству страны, как правило, были следствием каких-либо чрезвычайных обстоятельств. В частности, когда на одной из компрессорных станций возник пожар, Оруджев приказал С. Р. Дережову немедленно выехать в Англию для закупки оборудования взамен сгоревшего. Организовать такую командировку было в то время очень непросто. Нужно было прежде получить разрешения и пройти несколько инстанций, что занимало много времени.

Но время не могло ждать. Сабит Атаевич позвонил непосредственно Алексею Николаевичу Косыгину, изложил ему суть проблемы и попросил содействия в ее решении. Косыгин хорошо знал, что министр газовой промышленности не станет его беспокоить по пустякам, немедленно дал распоряжение министру иностранных дел СССР Андрею Андреевичу Громыко, и уже через несколько часов Дережов получил из МИДа загранпаспорт и все необходимые документы для ведения переговоров. Благодаря вмешательству высоких должностных лиц проблема была решена оперативно и вскоре сгоревшая компрессорная станция была восстановлена.

Со временем отношения между А. Н. Косыгиным и С. А. Оруджевым становились все более и более теплыми. Не редкими были случаи, когда их разговоры выходили за рамки сугубо официальных отношений, приобретая дружеский оттенок. Р. С. Дережов вспоминает, как случайно стал свидетелем такого разговора.

В то время за окном стояла холодная зима, требования к газовикам были большие и сыпались они отовсюду, в том числе и из самих верхов. Оруджев старался всячески успокоить звонивших в том, что перебоев с газом не будет. Заверил он в этом и Алексея Николаевича, заявив, что отрасль сделает все возможное, чтобы удовлетворить потребности страны. Но под конец беседы он не выдержал и пошутил:

— Я предлагаю на зиму назначать двух министров газовой промышленности: один из них отвечал бы на постоянные звонки высоких должностных лиц, требующих увеличить поставки газа в какие-либо города или на предприятия, а другой бы в это время руководил отраслью, чтобы добиться от нее добычи и поставки необходимых объемов газа. Одному человеку одновременно это делать очень трудно. Но летом, когда потребность в газе резко снижается, с делами может справляться и один человек. Вот и ходили бы эти два министра в отпуск по очереди. И им хорошо, и дело бы не страдало…

Свидетелем подобного случая стал и А. Д. Седых, который по своей должности довольно часто и плотно общался с министром газовой промышленности СССР. Когда он по служебным делам находился в кабинете министра, Оруджеву позвонил Косыгин. Сабит Атаевич, выслушав, что ему было сказано, к удивлению Седых, начал упрекать Алексея Николаевича, говоря, что накануне тот очень плохо провел заседание Совета министров.

— Лучше бы вы его не проводили, — оказал он. — Таким заседанием вы не решили ни одной проблемы, а только дезорганизовали работников.

Когда Косыгин постарался уяснить, в чем его обвиняют, Сабит Атаевич ответил, что вместо выслушивания успокоительных хвалебных речей следовало присутствовавших министров нацелить на решение новых задач, и прежде всего связанных со строительством нового газопровода.

— Все министры уходили после совещания довольные, кроме меня, — констатировал он. — Но, Алексей Николаевич, вы вспомните мои слова на следующий год, когда все они начнут жаловаться на нехватку газа. С кого тогда будет спрос? Или вы сядете в моем кабинете и ответите на все поступающие претензии? Кому как не вам известно, что такой вопрос, как строительство нового газопровода, не решается одним днем и одним министерством. Обо всем нужно думать заранее и ставить объемные перспективные задачи всем исполнителям. А вы ограничились заслушиванием парадных отчетов о проделанной ранее работе, и ни одной задачи на будущее. Такой подход только расслабил людей вместо того, чтобы мобилизовать их на работу.

Косыгин внимательно выслушал строптивого министра и согласился с его предложением подготовить соответствующее постановление.

— Слышали? — завершив телефонный разговор, спросил у Седых Оруджев довольным тоном. — Вот для этого я и пригласил вас к себе. Немедленно займитесь подготовкой проекта такого постановления.

Хорошо обдумав все, что видел и слышал, Седых пришел к убеждению, что готовясь к разговору с Косыгиным, Сабит Атаевич заранее был уверен в его результате.

Вскоре после этого Оруджев добился того, чтобы Алексей Николаевич Косыгин лично провел совещание в Министерстве газовой промышленности с целью рассмотрения основных проблем отрасли. И небывалый случай — Косыгин приезжает в министерство. Он формулирует задачи и тут же называет пути их решения. В результате получается так, что Косыгин также становится ответственным за выполнение другими министерствами тех мероприятий, которые должны быть проведены в интересах газовой отрасли.

Эффект достигается весьма результативный: усилилось финансирование, принимались решения по закупке нового строительного оборудования, изоляционных материалов, которые не выпускались отечественной промышленностью. В небывало короткий срок предприятия Минтяжмаша, Минэнергомаша, Минатоммаша, Минавиапрома, Минсудпрома, внешнеторговые объединения выполняют заказы Мингазпрома, который по статусу приравнивается к оборонному. Они создают сотни образцов нового технологического оборудования, использование которого позволяло в отдельные годы строить по 10–12 тысяч километров магистральных газопроводов и отводов от них, новые промыслы с годовой производительностью до 50 миллиардов кубометров газа, компрессорные станции.

У Оруджева был один особый прием, который он применял в отношениях со старшими руководителями, когда хотел от них добиться положительного решения какого-либо вопроса. Он приглашал их приехать в министерство и присутствовать на заседании коллегии. Оторванные от своих кабинетов, окруженные специалистами и поставленные перед необходимостью отвечать на конкретные вопросы чиновники самого высокого ранга становились доступнее и сговорчивее. Таким образом, Сабит Атаевич навязывал им «игру на своем поле», что способствовало оперативному решению многих проблем отрасли.

В то же время в отношениях между А. Н. Косыгиным и С. А. Оруджевым были и другие моменты. В. Г. Чирсков вспоминал, как в начале 1976 года в Тюмень прилетел А. Н. Косыгин, которого от Министерства строительства предприятий нефтяной и газовой промышленности сопровождали Б. Е. Щербина и он сам, от Министерства газовой промышленности — С. А. Оруджев и несколько ответственных работников этой отрасли.

После посещения Тюменского завода блочных конструкций Алексей Николаевич, который в свое время работал в текстильной промышленности, поехал на местный камвольный комбинат, предоставив возможность строителям и газовикам посетить подчиненные им объединения. Щербина и Чирсков направились в свой главк, а Оруджев — в свой. Но так как дальше правительственная делегация направлялась в Оренбург и до вылета оставалось мало времени, то было организовано радиооповещение о передвижении Косыгина, чтобы никому не опоздать.

Как оказалось, мера эта была не лишней. Алексей Николаевич не очень долго задержался на текстильном комбинате и направился в аэропорт. Щербина и Чирсков, предупредив по телефону Оруджева, поспешили туда же и успели с большим трудом. А Сабит Атаевич опоздал, приехав на аэродром, когда уже убрали трап от самолета.

В то время происходило интенсивное освоение оренбургского газового месторождения, и, естественно, у Косыгина к Оруджеву было множество вопросов. Но к счастью, у председателя Совета министров в Оренбурге были и другие вопросы, адресованные первому секретарю Оренбургского обкома ЦК КПСС. Поэтому Косыгин сразу же после прибытия поехал в областной комитет партии, где и провел более часа.

Это и спасло Сабита Атаевича. Вылетев на втором самолете и прибыв в Оренбург немного позже, чем Косыгин, Оруджев сразу же поехал на газоперерабатывающий завод, который должен был посетить и председатель Совета министров. Там он и встретил Косыгина со словами: «Алексей Николаевич, а я уже давно вас здесь жду». Тот конечно же знал об опоздании министра газовой промышленности на самолет, но ничего не сказал ему по этому поводу, отдавая должное находчивости Сабита Атаевича. Кроме того, состоянием газоперерабатывающего завода и планами по его развитию после знакомства с делами на месте он остался очень доволен.

Н. И. Белый вспоминал, как однажды, вернувшись после очередного заседания правительства, Оруджев рассказывал, что, пытаясь «протолкнуть» какой-то вопрос, при докладе повысил голос. На это последовала реплика Косыгина: «Говоришь громко, но неубедительно. Прежде, чем повышать голос, нужно детально разобраться во всех вопросах».

Взаимоотношения Сабита Атаевича с непосредственным куратором отрасли, заместителем председателя Совета министров СССР Вениамином Эммануиловичем Дымшицем были сложными. Дымшиц, будучи крупным специалистом в области строительства и материально-технического обеспечения народного хозяйства, естественно, не мог знать всех деталей в газовой отрасли, но любил вмешиваться в мелочи. Оруджева это злило, и он немедленно возражал.

Однажды на заседании Совета министров СССР рассматривался план по добыче газа на очередной год. Цифру, которую защищал Мингазпром СССР, А. Н. Косыгин увеличил на 1 миллиард кубометров газа. Оруджев был вынужден согласиться. После чего В. Э. Дымшиц заметил, что план следует увеличить еще на 1 миллиард кубометров. В ответ последовало категорическое заявление министра: «Алексей Николаевич, вы назначьте Вениамина Эммануиловича Дымшица министром газовой промышленности. Уверен, он этот план и без добавки не выполнит». Тогда Алексей Николаевич поддержал Оруджева, а не своего первого заместителя.

Во второй половине 1970-х годов положение председателя Совета министров СССР Алексея Николаевича Косыгина стало крайне сложным, и в конце этого десятилетия он был вынужден уйти в отставку Его отставка была вызвана двумя факторами: во-первых, плохим состоянием здоровья; во-вторых, разногласиями с некоторыми членами политбюро. Последнее также имело свою историю.

К середине 1970-х годов А. Н. Косыгин и группа его сторонников в Правительстве СССР (заместитель председателя Совета министров СССР К. Ф. Катушев, секретарь ЦК КПСС Ф. Д. Кулаков, первый секретарь ЦК КП Белоруссии и член Политбюро ЦК КПСС П. М. Машеров) начали понимать, что политика, проводимая КПСС в области социалистической интеграции, во многом ущербна для самого СССР. Получалось так — Советский Союз своими мощностями поднимал экономику стран СЭВ, которые, благодаря этому, основные свои усилия направляли на производство средств потребления для собственного народа. В результате этого быстро обозначился существенный разрыв уровней жизни населения СССР и братских стран, а их доля в развитии базовой промышленности в рамках СЭВ была неоправданно мала.

Алексей Николаевич Косыгин со своим первым заместителем — руководителем советской делегации в СЭВ Константином Федоровичем Катушевым подготовили проект постепенного реформирования СЭВ, предусматривающий, в частности, поэтапную отмену завышенных цен на восточноевропейские товары и низких, по сути, символических цен на советский экспорт в Восточную Европу.

Косыгинцы также предлагали расширение рамок СЭВ с изменениями в его уставе для вхождения в него Югославии, других политически влиятельных и экономически развитых государств — членов движения неприсоединения. Как утверждал Алексей Николаевич, «это перспективный рынок для всех стран — членов СЭВ, не говоря уже о политических преимуществах взаимодействия с движением неприсоединения».

Однако тогда это не понравилось очень многим руководителям «дружеских» государств и партий. Лавиной в Москву полетели делегации и письма, предупреждающие о возможном ослаблении влияния КПСС на развитие политических тенденций в Европе. В самом Советском Союзе косыгинские идеи не поддержали брежневцы, считавшие приоритетным военно-политическое сотрудничество с просоветскими режимами в бедных развивающихся странах.

Ошибки брежневского руководства начали ощущаться после ввода советских войск в Афганистан в декабре 1979 года, когда ряд «дружественных» стран социалистического лагеря высказал негативное отношение к этому акту. В то же время война в Афганистане сразу же потребовала от СССР новых больших инвестиций, которые приходилось изымать из экономики собственного государства. Это неизбежно приводило к замораживанию ряда перспективных проектов.

В сентябре 1980 года Косыгин направил в адрес Брежнева и Суслова письмо. Он утверждал, что проводимая со второй половины 1970-х годов социально-экономическая и внешнеторговая — почти исключительно экспортно-сырьевая — политика государства вскоре приведет его к катастрофе, к распаду СЭВа и, возможно, к развалу самого Советского Союза. Резко осуждалось Косыгиным и вторжение в Афганистан. По его мнению, это решение было «непродуманное, авантюрное, лишенное надежной политической и экономической базы, а поэтому дискредитирующее СССР, усугубляющее конфронтацию с Китаем и Албанией…». Резюме премьера было однозначным: «В сложившихся условиях, в отсутствие коллективного понимания ситуации и тенденций ее развития, я прошу освободить меня от должности председателя Совета министров СССР».

Случилось так, что информация об этом письме каким-то образом вырвалась за пределы кремлевских коридоров. Письмо Косыгина Брежневу и Суслову неоднократно цитировалось в западных, а также югославских, китайских, албанских, да и в эмигрантских средствах массовой информации. Советская сторона хранила традиционное молчание, не подтверждая существования этого письма (его официальная публикация появилась только в 1988 году).

Однако реакция последовала незамедлительно. 22 октября 1980 года Суслов зачитывал на сессии Верховного Совета СССР косыгинскую просьбу об отставке. Вполне понятно, что она была принята. А через месяц после этого А. Н. Косыгина не стало: по свидетельствам очевидцев, он скончался сразу после первого блюда в подмосковном пансионате.

С похоронами А. Н. Косыгина, тело которого быстро перевезли в Москву, также было связано много кривотолков. Прощание с Алексеем Николаевичем проходило не в Колонном зале Дома союзов, а в Центральном доме Вооруженных сил СССР. Иностранным делегациям было отказано в участии в траурных мероприятиях. Свободного доступа к праху Косыгина не было: все пути между станцией метро «Новослободская» и Театром Советской армии, вблизи которого расположен ЦДВС, перегородили конная милиция и кордоны сотрудников органов внутренних дел. Траур длился всего два дня, после чего тело Косыгина кремировали, что не требовало установки бюста на могиле у Кремлевской стены.

В 1977–1981 годах «скоропостижно скончались» косыгинские единомышленники и выдвиженцы Кулаков и Машеров. Первый неожиданно умер от «сердечной недостаточности», второй погиб в результате автомобильной аварии.

На последнем году работы А. Н. Косыгина в должности председателя Совета министров СССР его отношения с С. А. Оруджевым были особенно теплыми и конструктивными. Результатом этих отношений стало присвоение Сабиту Атаевичу звания Героя Социалистического Труда за успехи в руководстве газовой отраслью.

По воспоминаниям помощника министра Н. И. Белого, это «награждение также не обошлось без курьеза, о чем мне однажды поведал сам Оруджев. Когда предложение дошло до члена политбюро М. А. Суслова, тот порекомендовал приурочить присвоение звания к 70-летию Сабита Атаевича, до которого оставалось еще два года. На это предложение Алексей Николаевич ответил, что звание Героя нужно присваивать за конкретные заслуги, а к 70-летию лучше направить юбиляру теплое сердечное поздравление».

Тогда мнение Косыгина было учтено.

Сабит Атаевич, который долгие годы был близок к А. Н. Косыгину, видел и сильно переживал те неурядицы, которые происходили между Советом министров и Политбюро ЦК КПСС в конце 1970-х годов. Он видел, как бывает тяжело Алексею Николаевичу решать на высшем уровне отдельные вопросы, в которых экономика тесно переплеталась с политикой. Нередко в этом случае побеждали коммунистические идеологи даже в ущерб вопросам, связанным с развитием народного хозяйства.

В то же время Косыгин был слишком опытным политиком, чтобы как-либо высказывать свои несогласия с другими членами политбюро. Он упорно искал другие пути решения возникавших проблем. Это выражалось в частых совещаниях и поездках главы правительства по различным регионам, в том числе и нефтегазовым. Сабит Атаевич непременно сопровождал его во время таких поездок, отвечал на множество возникающих вопросов, видел стиль руководства Косыгина, часто имел возможность пообщаться с ним лично в неофициальной обстановке.

В то время стремительно развивающаяся отечественная газовая промышленность во многом была замкнута на экспорт советского газа и поступление комплектующих из-за рубежа. При этом Оруджев прекрасно знал, кому и сколько газа поставляется, от кого и по какой цене отрасль получает необходимые ей комплектующие. Соотношение этих величин, особенно внутри стран Совета экономической взаимопомощи, было далеко не самым рациональным.

Оруджев очень тяжело переживал отставку и уход из жизни Алексея Николаевича. По свидетельству хорошо знавших его людей, в эти месяцы он был необычно задумчивым и даже каким-то напряженным. В одной из бесед с Байбаковым, которая состоялась вскоре после похорон Косыгина, Сабит Атаевич, в частности, сказал:

«Катушев и Косыгин часто называли такое сотрудничество ущербным и неоколониальным, дискредитирующим подлинную социалистическую интеграцию. Когда, например, эта проблема обсуждалась на исполкоме СЭВа в 1975-м, Косыгин поддержал позицию Чаушеску, выступившего за продолжение практики второй половины сороковых — первой половины пятидесятых годов — то есть за долгосрочное развитие базовых, а затем и других отраслей экономики во всех социалистических странах. Тогда все поняли, что в высшем советском руководстве, по крайней мере, по вопросам политики в отношении стран — членов СЭВ, появилась глубокая трещина. На мой взгляд, Брежнев и его сторонники не простили Косыгину его «вольнодумства». Его опала была предрешена».

Новым председателем Совета министров СССР становится 75-летний Николай Александрович Тихонов, который до этого был одним из ближайших соратников Леонида Ильича Брежнева.

Он родился в 1905 году. Многие годы его жизни были связаны с Днепропетровском. Там он до войны окончил техникум путей сообщения, а затем металлургический институт, работал на ряде заводов Днепропетровской области. Активно занимался производственной и научной деятельностью. В 1943 и 1951 годах он стал лауреатом Государственной премии СССР, в 1961 году получил степень доктора технических наук. В 1957–1960 годах был председателем областного Совета народного хозяйства.

Реальный шаг к премьерству Николай Александрович сделал осенью 1976 года, когда тогдашний председатель Совета министров СССР А. Н. Косыгин медленно и трудно отходил от последствий неудачного катания на байдарке-одиночке. Косыгин серьезно заболел, кто-то сознательно пустил в ход и раздувал слухи о том, что после выхода из больницы он уже якобы не сможет выполнять обязанностей председателя Совета министров. Тогда на пост первого заместителя председателя Совмина и был назначен Н. А. Тихонов.

Некоторые детали тех событий уточнил в своей книге академик Евгений Иванович Чазов, который свидетельствовал: «Он (Брежнев. — В. Р., А. С.) и не скрывал своих планов поставить вместо Косыгина близкого ему Тихонова, с которым работал еще в Днепропетровске. Косыгин находился еще в больнице, когда 2 сентября 1976 года появился указ о назначении Тихонова первым заместителем Предсовмина СССР, и он начал руководить Совмином, хотя продолжил работать другой первый заместитель, к тому же член политбюро, — К. Т. Мазуров»[8].

На пост председателя Совета министров СССР Тихонов был назначен 23 октября 1980 года. Надо отдать должное этому человеку. К тому времени он два десятилетия проработал в структурах Совмина и Госплана СССР и достаточно хорошо знал все тонкости управления экономикой огромного Советского государства.

На посту главы правительства Николай Александрович провел пять лет. За это время он принял участие в решении многих народно-хозяйственных задач, поставил свою подпись под множеством важнейших документов, произнес множество речей.

Однако самым главным выступлением периода его премьерства стал доклад на XXVI съезде КПСС, сделанный 27 февраля 1981 года. Именно он озвучил «Основные направления экономического и социального развития СССР на 1981–1985 годы и на период до 1990 года», которые, по сути, стали последним программным документом развития советской экономики, но которым уже не суждено было сбыться.

Тем не менее Н. А. Тихонов стал первым из глав союзного правительства, кому выпало на долю воплощать в жизнь идеи курса ускорения социально-экономического развития страны, провозглашенные М. С. Горбачевым. В мае 1985 года он отметил свое восьмидесятилетие, а через четыре месяца его ждала отставка. Горбачев заменил премьера застойных времен молодым энергичным Н. И. Рыжковым.

Уходил Тихонов из большой политики, как это было принято в то время, «по состоянию здоровья». В газетах сообщалось, что 27 сентября 1985 года в Кремле состоялось под председательством А. А. Громыко заседание Президиума Верховного Совета СССР. На нем было оглашено письмо Тихонова, в котором, в частности, говорилось: «Дорогой Михаил Сергеевич! В последнее время у меня значительно ухудшилось состояние здоровья. Консилиум врачей настоятельно ставит вопрос о прекращении моей активной работы и, следовательно, о выходе на пенсию. Как мне ни трудно обращаться к Вам с такой просьбой, вынужден просить Вас, Михаил Сергеевич, Политбюро перевести меня на пенсию по состоянию здоровья».

В официальных сообщениях о заседании Президиума Верховного Совета говорилось: «Обсудив это заявление, Президиум Верховного Совета СССР отметил крупный вклад товарища Тихонова Н. А. в дело управления экономическим и социально-культурным развитием страны, его большие заслуги перед партией и государством. Принято решение удовлетворить просьбу товарища Тихонова Н. А. об освобождении его от обязанностей председателя Совета Министров СССР».

После этого Николай Александрович прожил еще 12 лет. Он тихо скончался 1 июня 1997 года, и официальные российские власти «скромно» умолчали об этом.

Оруджев, который достаточно близок был к Косыгину, к назначению Тихонова на пост председателя Совета министров СССР, то есть своего непосредственного начальника, отнесся достаточно болезненно. Правда, проработали они вместе недолго. К тому времени Сабит Атаевич уже часто болел, и основные его силы уходили на завершение выполнения плана 1980 года и подготовку к разработке предложений по отрасли на новый пятилетний план. Кроме того, Николай Александрович, хорошо знавший об отношениях Оруджева с Косыгиным и Байбаковым, о его работе в качестве министра газовой промышленности СССР, также предпочитал в начальный период своей работы в качестве председателя Совета министров СССР как можно реже лично вторгаться в работу Оруджева. Он ограничивался периодическим заслушиванием его на заседаниях Совета министров СССР и лишь иногда тревожил телефонными звонками по неотложным вопросам.

Тем не менее нужно отметить, что со сменой руководства Совета министров СССР сложившаяся годами взаимосвязь Косыгин — Байбаков — Оруджев была частично нарушена. Перед страной, которая неудержимо втягивалась в новый виток большой мировой политики, всплывали все новые и новые политические задачи, под давлением которых экономика постепенно отходила на второй план. Война в Афганистане, события в Польше, идеи разоружения — все это требовало новых подходов и нового мышления, к которому не были готовы ни Л. И. Брежнев, ни Н. А. Тихонов, ни их ближайшее окружение. Страна по инерции продолжала двигаться ранее намеченным курсом, совершая отдельные трудовые подвиги во многих отраслях народного хозяйства, но с каждым месяцем это движение становилось все медленнее, пока в конечном счете не зашло в тупик, который в последующем назовут застоем.

Но газовикам и строителям в то время застой еще не грозил. Эти отрасли развивались динамично, с большой перспективой и их руководители С. А. Оруджев и Б. Е. Щербина хорошо знали об этом. Поэтому главной задачей Сабита Атаевича в конце 1980-х годов было укреплениетазовой отрасли и поддержание позитивной динамики ее развития.

Глава вторая ЗАБОТА О ЛЮДЯХ

Практически сразу же после назначения на пост министра Сабит Атаевич Оруджев начал интересоваться, в каких условиях живут и работают газовики. По его заданию весной 1973 года В. И. Халатин совместно с начальником управления «Саратовтрансгаз» В. Н. Костюниным и главным инженером этого управления Ю. Д. Лебедевым-Цветковым, а также главным инженером управления «Средазтрансгаз» Ф. С. Афлятоновым посетили все компрессорные станции на участке от Саратова до Сазыкина и ознакомились с работой и жизнью обслуживающего их персонала. По окончании командировки Халатин представил министру подробный отчет о положении дел на газопроводе Средняя Азия — Центр. По этой докладной министр поручил подготовить предложения своим заместителям, членам коллегии, начальникам некоторых управлений. На состоявшемся совещании Оруджев сказал, что нельзя без улучшения бытовых условий работников говорить о повышении эффективности работы компрессорных станций на этой системе газопроводов.

— Подумайте только, в каких условиях работают эти люди. Купить нечего, пойти некуда. Вокруг пыль да соль. А ведь они не каторжане, — констатировал он. — Нужно приложить максимум усилий для того, чтобы улучшить бытовые условия газовиков и их семей.

Вскоре после этого совещания был принят ряд небывалых мер: закуплены мебель, телевизоры и холодильники в квартиры работников с минимальной арендной платой, сами квартиры оборудовали кондиционерами.

Другой сотрудник вспоминает, как во время поездки по трассе газопровода Бухара — Урал в жарких степях Каракалпакии министерский кортеж наткнулся на строителей, работающих недалеко от вагончиков.

Из вагончика вышла женщина и, увидев руководителей, но не зная их рангов, начала жаловаться, что молоко на жаре скисает и детей кормить нечем. Позже выяснилось, что привозимое издалека молоко на жаре делалось совершенно негодным к употреблению.

Сабит Атаевич распорядился выделить строителям десять оренбургских коров, приспособленных к жаре и пескам. Женщины доили этих коров и обеспечивали детей и свои семьи молоком.

Решая бытовые проблемы, министр не ставил вопрос, будет ли это экономически выгодно. Он ставил нужды людей выше материальных затрат.

Отвечая на запросы рабочих, Оруджев выделил на бригаду буровиков из шести человек по повару. И это нововведение возымело действие: бригада была обеспечена хорошим питанием, люди лучше чувствовали себя на рабочем месте, меньше болели. Позже по просьбе рабочих в их распоряжение выделили верблюдов. Они спокойно паслись в степях, уходя и возвращаясь на свое пастбище. Из верблюжьего молока изготовляли прекрасный напиток, утоляющий жажду, который местные жители называли «чал». Кроме того, буровики также были обеспечены и холодным кумысом.

Забота о человеке труда всегда была в центре внимания С. А. Оруджева. Он неоднократно лично защищал в Госкомтруде коэффициенты к зарплате работников, которые трудились в отдаленных районах и неблагоприятных климатических условиях. Оруджев добился того, что границы районов, приравненных к северным условиям, были перенесены на 250–300 километров южнее, на линию строительства и эксплуатации магистральных газопроводов, проходящих от северотюменских месторождений. Одновременно ему удалось расширить на север границу районов, приравненных к пустынным, и установить особую зону благоприятствования вдоль газопроводной системы Средняя Азия — Центр, где люди работали и жили в сложных климатических условиях.

Иногда решения принимались на основании одной встречи или случайного разговора. Так, начальник Главного управления по рабочему снабжению М. Д. Мадьяров вспоминал такой случай.

Однажды во время очередной совместной командировки на север к Оруджеву подошел рабочий и попросил увеличить норму мяса.

— У вас ведь рыбы много, зачем вам мясо? — попытался отшутиться Оруджев.

— А нам светиться не надо! Фосфором мы уже насытились. Организм мяса требует! — ответил, не растерявшись, рабочий.

Сабит Атаевич на вечернем совещании вспомнил этот разговор и приказал под его ответственность увеличить норму мяса в дневном рационе рабочих. Так, предложенное, высказанное рабочим как бы в шутку, Оруджевым было воспринято всерьез. Он проанализировал обстановку и немедленно принял соответствующее решение.

Серьезным испытанием для молодой отрасли и ее руководителя стала авария на газопроводе Мессояха — Норильск, которая произошла в феврале 1978 года. Тогда в Норильске в течение двух месяцев стояла температура воздуха -56 градусов. Строители и эксплуатационщики еще не имели достаточного опыта сооружения и обслуживания газопровода в таких условиях. Из-за неправильных инженерных решений газопровод на протяжении 20 километров сполз с опор и взорвался. В результате этого остановился Норильский комбинат и создалась опасная ситуация замерзания города.

А. Н. Косыгин и С. А. Оруджев принимают решение о расследовании и немедленной ликвидации этой аварии, для чего на место аварии направляется большая группа специалистов от Мингазпрома во главе с Г. Д. Маргуловым. В последующем они ежедневно интересуются ходом восстановительных работ, оказывая всевозможную материальную и моральную помощь. Положение было критическое, но благодаря изобретательности таких первоклассных инженеров, как А. Д. Седых, В. И. Коновалов, самоотверженному труду молодежной бригады монтажников из Украины и Норильска удалось в кратчайшие сроки ликвидировать аварию и нормализовать положение на комбинате и в городе.

По приказу Оруджева было проведено детальное исследование причин этой аварии. Был выявлен ряд конструктивных ошибок, допущенных при строительстве этого газопровода в условиях Крайнего Севера и вечной мерзлоты, которые нашли немедленное отражение при разработке новых документов и инструкций. В последующем на опыте эксплуатации этого газопровода и случившейся аварии Сабит Атаевич составил особый доклад на имя Косыгина. В этом докладе основное внимание было сосредоточено на вопросах совершенствования строительства газопроводов на опорах в экстремальных условиях Севера и зоны вечной мерзлоты. Этот документ был составлен настолько обстоятельно, грамотно и убедительно, что на его основании даже было подготовлено специальное постановление правительства.

— Но почему вы ни слова не сказали о виновниках аварии? — позже поинтересовался Маргулов.

— Потому что честных людей Севера надо защищать и всячески помогать им в работе, а не наказывать, — ответил Оруджев. — А моя главная задача как министра состоит в том, чтобы члены правительства поняли всю трудность освоения Севера и постоянно помогали решать возникающие там проблемы. Кадры газовиков-северян надо растить и беречь, а не разбрасываться ими по пустякам. Вырастить такого специалиста значительно труднее, чем его уволить.

В последующем Сабит Атаевич сделал все возможное для того, чтобы создать особую школу специалистов по транспорту газа в условиях Крайнего Севера. Аналога ей не имела ни одна страна мира.

По признанию многих коллег, с Оруджевым можно было работать с чувством, что сильный человек постоянно стоит за твоей спиной. Сабит Атаевич не давал своих работников в обиду, считая, что таким образом отстаивает и честь министерства. В то же время он не прощал профессиональных ошибок. Такие ошибки, допущенные по вине конкретных лиц, не скрывались, а детально обсуждались на совещаниях в Мингазпроме, и там виновный уже не должен был рассчитывать на снисхождение. Но бывали и исключения.

Об одном из таких случаев вспоминает Сергей Степанович Каширов.

Тогда как раз прокладывалась четвертая нитка газопровода Ухта — Торжок. По мере готовности отдельных участков проводилось их испытание путем подключения к действующей трубе методом допинга, то есть перемычками. При этом давление в трубе на участке подключения падало в два раза, в результате чего вся грязь собиралась в строившейся трубе. Когда же трубу подключили полностью, грязь забила пылеулавливатели и система встала. Произошло чрезвычайное происшествие, и в министерстве создали специальную комиссию.

Комиссия выявила ошибки инженерного характера, которые можно было просчитать заранее. Оруджев был настроен решительно. Угроза строгого наказания нависла над генеральным директором газопровода Борисом Ивановичем Василенко, а его главный инженер Аполлинарий Иванович Чистяков должен был быть уволен.

Состоялась закрытая коллегия с приглашением виновных лиц. Разговор шел жестко, все выступавшие уже знали о намерениях министра и поддерживали их. Но в ходе заседания коллегии в настроении Сабита Атаевича начали происходить некоторые перемены. Ему явно не нравилось то единодушие, с которым выступавшие изобличали вину Василенко и Чистякова, не говоря ни о причинах аварии, ни о других виновных.

В конце коллегии, когда настало время принимать окончательное решение, Оруджев спросил, имеются ли другие мнения по данному вопросу. Взявший слово С. С. Каширов также не стал умалять вины Василенко и Чистякова, но отметил, что в случившемся много вины и работников министерства, которые как крупные специалисты должны были предвидеть последствия столь существенного колебания давления.

— Разве мы не знали, что строим грязеулавливатели, которые неизбежно негативно проявят себя на заключительном этапе работы, — заметил он. — Но мы никаких мер не предприняли, целиком переложив ответственность на непосредственных исполнителей. Поэтому считаю, что возлагать за все ответственность только на Чистякова будет несправедливо. Предлагаю ограничиться строгим выговором и дать ему возможность работать в занимаемой должности дальше. Он лучше других знает этот газопровод и причины случившейся аварии, поэтому и быстрее других справится с ее последствиями.

К удивлению всех присутствовавших, Сабит Атаевич с готовностью поддержал это предложение. Карьера Чистякова была спасена, он остался на своей должности и еще много сделал полезного для отрасли. Оруджев же в данном случае показал свое умение объективно оценивать ситуацию и менять ранее принятое решение, если убеждался в его необъективности.

Юрий Васильевич Зайцев отмечал, что в работе Оруджев был человеком жестким, но не жестоким. Он мог поругать и тут же быстро забыть, но иногда он отчитывал даже тех, кто сравнительно неплохо работал, ибо планка спроса была очень высока. Любил жесткую дисциплину, строгий порядок. Но при этом он не был злопамятным. Стоило недавно провинившемуся работнику чем-то отличиться, как министр менял о нем мнение. Правда, серии служебных неудач приводили к тому, что Оруджев переставал доверять этому человеку и при возможности стремился перевести его на менее ответственную работу или даже расстаться с ним.

Он был хорошим хозяином, сам работал помногу и от подчиненных требовал полной самоотдачи. Сабит Атаевич, если оставались нерешенными текущие задачи, мог приехать в министерство и в субботу, и в воскресенье. Он часто звонил диспетчерам ночью и интересовался, нет ли аварийного разрыва трубопровода. В случае необходимости звонил и секретарям обкомов. Оруджев, чувствовавший за собой огромную ответственность, старался постоянно держать все основные вопросы отрасли в поле своего зрения, чтобы оперативно реагировать на все процессы.

В то же время, решая сложные задачи в масштабах отрасли, Сабит Атаевич не забывал о конкретных людях. С. С. Каши-ров рассказывал о следующем эпизоде.

В 1980 году при испытании трубопровода Грязовец — Череповец произошла крупная авария. По приказу министра газовой промышленности он немедленно, без сборов, вылетел на место. Разобравшись в обстановке и посоветовавшись со специалистами, Сергей Степанович с места происшествия начал докладывать Оруджеву о причинах аварии и мерах по ее ликвидации. При этом был поставлен ряд вопросов, требующих принятия неотложных решений.

Сабит Атаевич внимательно выслушал доклад своего заместителя. А затем вдруг задал вопрос, казавшийся совершенно неожиданным в той ситуации.

— А как у вас, Сергей Степанович, с теплой одеждой? — спросил Оруджев. — Может, необходимо что-либо подвезти? Может, вам прислать валенки?

Каширов настолько был сосредоточен на теме своего доклада, что в первый момент даже не понял вопроса министра. Ведь речь шла об аварии на газопроводе, по которому страна получала ежесуточно до двух миллионов кубометров газа, и каждый день простоя мог существенно повлиять на экономику целого региона. А тут разговор о теплой одежде, о каких-то валенках…

Оруджеву приходилось часто бывать в командировках. В такие поездки он старался брать с собой минимальное количество помощников, но при этом требовал от каждого из них полной отдачи. Порой доходило до казусов.

Об одной из таких командировок на газопровод Уренгой — Западная граница вспоминал Николай Васильевич Петличенко. В эту поездку Сабит Атаевич поехал только с ним. Заблаговременно были подготовлены все необходимые документы, помощники проводили отъезжающих до самолета, внесли чемодан Оруджева, ответственность за который возложили на Петличенко.

Спустя несколько часов московские гости благополучно прилетели в Сургут и приехали в объединение «Сургутгазпром», где Оруджева уже ждали на совещании руководящих работников. Открывая это совещание, Сабит Атаевич поинтересовался:

— А где моя папка?

— Не знаю, — чистосердечно признался Петличенко. — Мне было поручено следить за чемоданом, так он здесь, а папки я не видел.

— Ну как же так, ведь папка была рядом! — возмутился Оруджев. — У меня в папке некоторые важные документы, необходимые на сегодняшнем совещании.

— Я не видел…

— Посмотри в чемодане!

Петличенко посмотрел в чемодане, но папки не нашел. Оруджев был вынужден проводить совещание по памяти, без заготовленных на этот случай документов. После окончания совещания он крепко пожурил Петличенко, обвиняя его в ротозействе.

Но на этом дело не кончилось. По просьбе Сабита Атаевича секретарь Тюменского обкома созвонился с местным управлением КГБ. По линии Комитета государственной безопасности разыскали самолет, на котором прилетел Оруджев, который к тому времени уже находился в Ленинграде. Злополучная папка нашлась, и на следующий день она была благополучно доставлена попутным рейсом в Тюмень.

Эта история стала своеобразной «притчей во языцех». В последующем сколько бы Оруджев и Петличенко ни ездили по командировкам, он на каждом совещании в качестве лирического отступления вспоминал, как Николай Васильевич ему «помогал», потеряв папку с документами, и как эту папку потом искали с помощью КГБ.

— Поймите, мне не жалко этой папки, в которой не было никаких секретных документов, — говорил Сабит Атаевич. — Но это папка министра, к которой всегда надо относиться с особой ответственностью. Вот и пришлось доказывать это Петличенко с помощью КГБ.

Оруджев исключительно ответственно относился к подбору своих ближайших помощников и, отобрав, требовал от них полной отдачи в работе. Так, вскоре после создания Министерства газовой промышленности и начала его работы по управлению газовой отраслью страны остро встал вопрос о введении должности помощника министра по вопросам печати. Сразу же найти сотрудника на эту должность оказалось делом непростым. В этом человеке должно было сочетаться многое: качества журналиста, способность общаться с самыми разными людьми и, главное, знание газового дела на инженерном уровне.

Наконец такой человек был найден. В июле 1975 года кандидатом на эту должность стал Михаил Павлович Геранин. Представлял его начальник канцелярии Мингазпрома Н. И. Белый, который предварительно хорошо изучил личное дело Михаила Павловича и практически не сомневался, что его кандидатура будет утверждена.

Сабит Атаевич внимательно прочитал анкетные данные Геранина. В ходе чтения он попутно делал реплики:

— Каменщиком работал! Это хорошо, нам нужны каменщики…

Затем его лицо стало более сосредоточенным.

— Здесь написано, что в настоящее время вы работаете начальником научно-исследовательской тематической партии в тресте «Союзгазгеофизика» и уже подготовили к защите кандидатскую диссертацию, — отметил Оруджев. Но, прочитав до конца анкету, он решительно сказал, как отрезал, обращаясь прежде всего к Н. И. Белому:

— Кадры нужно беречь. Зачем отрывать человека от его дела? Пусть работает, занимается наукой. Не нужно из него делать чиновника. В науке он больше принесет пользы газовой промышленности, чем на новой должности. Что, нет других подходящих людей в наших институтах? Найдите такого человека.

Назначение не состоялось. Но оказалось, что найти другого человека на эту должность совсем не просто, и в начале января следующего года Геранин снова был вызван к министру. На этот раз назначение состоялось, и он тесно проработал с Сабитом Атаевичем до конца его жизни.

Столь внимательно относясь к назначению людей на новые должности, Сабит Атаевич в то же время всегда исключительно строго спрашивал с должностных лиц за их работу, болезненно относился к допущенным ими ошибкам.

Так, накануне Нового, 1978 года он по традиции отправлял первым руководителям вышестоящих организаций письма-поздравления, в которых содержался также краткий рапорт о достижениях в газовой отрасли за прошедший год и излагались просьбы о выделении ей в будущем году тех или иных ресурсов. Развозить эти послания поручалось помощнику министра по делам печати М. П. Геранину, от которого требовалось вручить каждое послание лично адресату.

В тот раз все шло по плану. Но вдруг случилось непредвиденное осложнение. Когда Геранин зашел в приемную председателя Госснаба СССР Николая Васильевича Мартынова, было время обеда. Затем стало известно, что Мартынов по каким-то делам отъехал в Совет министров и к себе вернется очень не скоро. И Геранин, прождав несколько часов, вручил пакет с посланием помощнику Мартынова.

На следующий день в телефонном разговоре Мартынова с Оруджевым выяснилось, что вчера было заседание коллегии Госснаба СССР, но по письму-рапорту Мингазпрома никаких решений принято не было. Видимо, помощник с опозданием вручил письмо Мартынову, и поэтому просьбы Мингазпрома СССР не прозвучали.

Что тут началось! Сабит Атаевич вызвал Геранина «на ковер» и даже не предложил сесть. Минут пятнадцать в менторском тоне он отчитывал его, не допуская, однако, нецензурной лексики. Михаил Петрович оправдывался, как мог, но тщетно.

— Вам было поручено не частное дело, а дело государственной важности, в интересах всей отрасли. Вы не должны были уезжать из Госснаба, не убедившись, что письмо попало к адресату, — твердил Оруджев. — Из-за вас мы упустили возможность в конце года, когда верстаются планы на следующий год, заявить о проблемах газовой промышленности и наметить конкретные пути их решения.

Поняв, что оправдываться бесполезно, Геранин замолчал и слушал министра, виновато опустив голову, будучи готов к любому наказанию. Но Оруджев, выговорившись, начал менять тон нравоучения.

— Хорошо, что сегодня я успел лично переговорить с Николаем Васильевичем и объяснить ему ваш промах, — заметил он. — Мартынов, добрый человек, обещал помочь отрасли и просил не наказывать вас строго. Виноватым он считает своего помощника. Я не могу отказать Мартынову. Поэтому идите, работайте дальше, но хорошо запомните этот случай. В делах государственного масштаба мелочей не бывает, а мы делаем дело государственной важности.

Гроза миновала, но прошло всего несколько дней, и Геранин снова оказался в очень тяжелом положении. К нему на просмотр и визирование из канцелярии министерства поступило письмо, адресованное в Совет министров СССР и уже подписанное Оруджевым. Видимо, кто-то из высоких руководителей Мингазпрома, имевших право свободного входа к министру, вместо того, чтобы предварительно, как это было положено, согласовать и завизировать текст письма в секретариате, воспользовавшись доверием Сабита Атаевича, зашел к нему в кабинет и подписал это письмо. Оно было небольшим, но в нем содержались такие отступления от существующих требований, что его прохождение через канцелярию Совета министров было практически невозможным. Это означало, что письмо будет возвращено оттуда обратно на доработку, а крайним, в конце концов, окажется Геранин.

Наступили минуты тяжелых раздумий. Геранин понимал, что если он разрешит отправить это письмо, то подведет и себя, и канцелярию Мингазпрома, и лично Сабита Атаевича. Но если он подойдет к Оруджеву переподписывать уже откорректированное министром письмо, то может вызвать у того большое неудовольствие его работой. И все же Геранин решился на переподписание письма.

Когда с этим письмом он вошел в кабинет Оруджева и доложил ему суть дела, Сабит Атаевич недовольно поморщился.

— Несколько дней назад я вам говорил, что к документам, отправляемым наверх, нужно относиться особенно внимательно, — раздраженно произнес он. Но все же взял и начал читать письмо в новой редакции, затем несколько раз сверил его со старым. — И я мог это подписать? — удивился он. — Как хорошо, что вы вовремя обнаружили недостатки и задержали это письмо. Теперь я вижу, что прошлый урок вы хорошо усвоили…

Оруджев всегда говорил, что в отношениях между людьми мелочей не бывает. Он считал, что незаслуженно обидеть человека очень просто, намного труднее убедить его в том, что начальник хорошо знает и ценит его как работника и человека. При этом во взаимоотношениях с отдельными людьми Сабит Атаевич нередко выходил за рамки чисто служебных отношений.

Как человек восточный он большое значение придавал семье, дому. В течение дня он по несколько раз звонил жене, интересуясь различными житейскими вопросами. В праздники Сабит Атаевич звонил домой не только начальникам, но и многим из своих сотрудников, поздравлял всех членов семьи, называя многих поименно. Такое отношение в определенной степени стирало барьер, неизменно существующий между начальником и подчиненными, сближало их на обычном человеческом уровне.

Но были случаи, когда в своих отношениях Сабит Атаевич шел еще дальше. Так, В. И. Халатин вспоминал, как в июле 1978 года он обратился к Сабиту Атаевичу с просьбой разрешить отметить пятидесятилетний юбилей в столовой центрального аппарата министерства, что тогда не было принято. Но министр дал согласие.

Утром в назначенный день произошла крупная авария на газовом промысле Шатлык в Туркмении, в результате чего из суточного баланса туркменского газа было утеряно две трети. Таких потерь по объему добычи газа на промыслах министерства прежде не было. По тревоге были подняты все службы, о причинах аварии и мерах по ее ликвидации нужно было несколько раз на день докладывать в Совет министров СССР…

Халатин, понимая, что министру не до его юбилея, предложил отменить торжество. Но Сабит Атаевич, подумав, не согласился с этим.

— Авария может случиться в любой день, а пятидесятилетие бывает только один раз в жизни, — сказал Сабит Атаевич. — Будем отмечать по ранее намеченному сценарию, и я тоже приду, — пообещал он.

Праздник состоялся. Оруджев пришел вместе с Анатолием Георгиевичем Гудзем, посидел немного со всеми вместе, а через несколько часов вылетел на аварию.

Даже во время напряженной работы, когда, казалось, каждая минута на счету, Оруджев мог сделать паузу, чтобы разрядить напряженную обстановку и дать людям «перевести дыхание».

Владимиру Григорьевичу Чирскову запомнился случай, произошедший на одном из совещаний в Игриме. Тогда он уже был заместителем министра Миннефтегазстроя СССР и часто сопровождал Сабита Атаевича в его поездках в Сибирь.

На указанном совещании присутствовало более полусотни местных руководителей, разговор был весьма серьезный. А в это время шел чемпионат мира по хоккею и наши спортсмены играли в финале. В Игриме в то время телевидения еще не было, но в соседней с залом заседания комнате несколько человек по приемнику слушали трансляцию матча и время от времени в записках сообщали участникам совещания о его результатах. Среди присутствовавших было много болельщиков. Чирсков, который также болел за советских спортсменов, знал об этом и, находясь в президиуме, видел движение, происходившее в зале при передаче записок и обмене мнениями. Понимая, что в конце концов это может заметить и Оруджев, он решил упредить события и написал Сабиту Атаевичу записку.

Сабит Атаевич ее прочитал и встал со своего места.

— Товарищи, я вот что вам должен сообщить, — торжественно начал он. — Мы здесь решаем вопросы обеспечения страны газом. Это очень важный государственный вопрос. Но есть и другой не менее важный вопрос. Наши спортсмены сейчас играют в хоккей, борьба идет отчаянная, и до конца матча остается еще десять минут. Я хорошо знаю, что в этом зале находится много болеющих за советский хоккей. Поэтому есть предложение прервать наше важное совещание и послушать, как наши спортсмены обыграют канадцев в этом ответственном матче. Принесите этот приемник сюда и поставьте на стол, пусть слушают все.

Приемник принесли, Оруджев включил его на полную мощность и поставил рядом с собой. При этом он не только слушал репортаж, но и активно реагировал на каждую фразу комментатора. После завершения репортажа, поздравив присутствующих с победой советской сборной, министр приказал убрать приемник и продолжил совещание. Существовавшая в зале в начале совещания напряженность спала, разговор вошел в нормальное деловое русло.

В министерстве Оруджева многие боялись, но по своему характеру он был чутким и отзывчивым человеком. Иван Спиридонович Никоненко вспоминал, как однажды он ехал с Оруджевым по Уренгою на машине. Трещал мороз, дул сильный ветер. Они едут и видят — на остановке стоит женщина и ждет автобуса, которого все нет. Женщина кутается в меховой воротник и переминается с ноги на ногу.

Оруджев попросил водителя остановиться.

— Не ждите, садитесь в машину, холодно ведь, — предложил он.

Женщина немного растерялась, но села.

Когда эту случайную женщину в машине министра довезли до места ее работы, Сабит Атаевич сказал:

— Нужно для доставки женщин к месту работы в зимнее время предусмотреть специальный автобус. Это не дело, когда они десятки минут мерзнут на остановках, какую после этого от них можно ждать работу.

Глава третья ЛИЧНЫЕ КАЧЕСТВА

Газ с Уренгойского месторождения дался нелегко. Было очень много трудностей, в том числе и бытовых. Трескучие морозы, столовая из панельного алюминия, в гостинице холодно. На Уренгое Оруджеву приходилось бывать часто. Вполне понятно, что его всегда старались поселить в теплый гостиничный номер. Но гостиница была деревянной и продувалась ветрами со всех сторон.

В один из приездов Оруджева на Уренгой встречавшие его поинтересовались, почему у него такой большой фибровый чемодан, а носит он его легко. Тогда он открыл этот чемодан, в котором находилась всего лишь одна вещь — теплый махровый свитер.

— С сибирским холодом мне труднее бороться, чем с недостатками целой отрасли, — признался он. — Чтобы не замерзнуть, я иногда даже сплю в этом свитере.

Об одном из очередных приездов Сабита Атаевича на Уренгой рассказывал И. С. Никоненко, который в то время возглавлял там главное газодобывающее предприятие. В тот раз поселили Сабита Атаевича в самый теплый гостиничный номер. Весь вечер он проработал в управлении, поздно закончил совещание. Затем еще какое-то время разговаривал один на один с начальником объединения. Разошлись поздно.

Оруджев пошел отдыхать в гостиницу. А ночью, как назло, ветер поменялся, мороз опустился до -40 градусов. В номере министра стало холодно и неуютно, а гостиничные служащие постеснялись предложить ему переселиться в номер на противоположной стороне. Да и сам Сабит Атаевич из-за скромности или деликатности не захотел никого тревожить.

Утром Никоненко зашел в номер к Оруджеву, но не застал его на месте, заглянул в зал заседаний — там его тоже не было. Иван Спиридонович спускается вниз к умывальникам и видит Сабита Атаевича, который стоит там в свитере, натянув на уши тюбетейку, ухватившись обеими руками, держится за сушилку.

— Ну и заморозил ты министра! — пожурил Никоненко подошедший в это время Чирсков. Но сам Оруджев по этому поводу не сказал ни слова. И только когда все вместе зашли в столовую, он потребовал себе горячего чая. После того как он отогрелся чаем, Сабит Атаевич сказал:

— Представляешь, я первый раз в жизни слышал, как от холода дрожит душа! Ты, Никоненко, в следующий раз сделай так, чтобы тепло было. Я человек южный, морозы переношу трудно.

За завтраком как-то незаметно снова перевели разговор на производственную тему. Но когда уже собирались идти в управление, Сабит Атаевич поинтересовался:

— А там так же холодно, как в моем номере? Может быть, сибиряки нечувствительны к холоду? Вот мы с женой тоже не сходимся во вкусах. Я люблю тепло, а она — прохладу. Я хожу, закрываю окна, а она, наоборот, открывает. Я люблю во всех комнатах включить свет, а ей это не нравится. Бывают у нас такие разногласия, а так мы живем очень дружно. Думаю, и с вами мы все вопросы научимся решать правильно.

Оруджев был бесконечно предан своей отрасли даже в повседневной жизни, тогда, когда не приходилось решать какие-то служебные вопросы. Иногда это выражалось даже в забавных мелочах.

В. Г. Чирсков вспоминал, как однажды во время очередной поездки на Север во время многочасового полета в самолете он, Г. П. Богомяков, Е. Н. Алтунин и еще кто-то из пассажиров, желая скоротать время, играли в преферанс. Сабит Атаевич в карты не играл. Он сидел к игрокам спиной с книгой в руках, но как оказалось, прислушивался к их разговору. И когда кто-то несколько раз уличил Алтунина в нежелании рисковать, министр вдруг подал голос.

— Ты, Алтунин, если сел играть, то играй, как положено! — предупредил он.

Но игра продолжалась без особых перемен тактики со стороны Алтунина, что вызвало очередные упреки со стороны его партнеров. И тогда Оруджев не выдержал. Поднявшись со своего места, он напустился на осторожного игрока.

— Ты что, не понял, как нужно играть? Играй, рискуй! Если проиграешь — дам премию, но газовую промышленность не позорь перед строителями! — потребовал он. — Честь отрасли поддерживается не только ее трудовыми достижениями, но и поведением ее работников. Среди газовиков не должно быть трусов!

Сабит Атаевич Оруджев, несмотря на свой советский патриотизм и интернационализм, до конца жизни оставался верным сыном азербайджанского народа. В Правительстве СССР хорошо понимали национальный патриотизм Оруджева и нередко учитывали это при общении с ним. Оруджев иногда умело использовал это обстоятельство в своих целях. При этом он умышленно говорил с подчеркнутым азербайджанским акцентом и мог позволить себе довольно острую шутку.

Однажды на одном из заседаний Совмина, на котором присутствовал и Оруджев, разгорелся жаркий спор по вопросу необходимости выделения газовой отрасли дополнительных средств. В качестве оппонента Сабита Атаевича в этот раз выступал заместитель председателя Госплана А. М. Лалаянц — по национальности армянин.

Оруджев уже понял, что практически проиграл в этом споре, и в качестве последнего аргумента трагическим голосом произнес:

— В прошлые времена азербайджанцы резали армян, затем армяне резали азербайджанцев. А сейчас вы режете меня. Не лучше ли прекратить эту резню и дать денег на развитие газовой промышленности. Тогда всем нам будет хорошо!

Все присутствующие в зале, в том числе и Лалаянц, от неожиданности рассмеялись. Общее напряжение спало, и вопрос частично был решен в интересах Министерства газовой промышленности.

В начале своей деятельности в качестве министра Оруджев стремился почаще выступать на различных совещаниях высокого уровня, в том числе и для того, чтобы представиться членам правительства и быть узнаваемым ими. Тогда от этого зависел успех решения многих проблем отрасли и, как мудрый политик, Сабит Атаевич использовал все средства, способные помочь делу. Но из-за высокого темперамента и восточного акцента оратора иногда эти выступления вызывали у слушателей совсем неожиданную реакцию.

Так, Ю. П. Баталин вспоминает, как на одном из заседаний Совета министров Сабит Атаевич стал объяснять присутствующим, что такое газ, употребляя при этом термины типа «хаотическое движение частиц». Затем, говоря о его транспортировке, для большей образности он произнес: «Весь этот хаос (имея в виду газ) под давлением подается в трубу, сжимается и перегоняется от одной компрессорной станции к другой».

Выступавший следом за ним министр торговли свою речь начал словами: «Как уже отметил «министр хаоса»…» Это вызвало смех у всех присутствовавших, и Сабит Атаевич, нисколько не обидевшись, хохотал вместе с остальными.

Но главная цель была достигнута. Некоторое время после этого в Совете министров его называли не иначе как «министр хаоса», и все знали, о ком идет речь.

Сабит Атаевич традиционно поддерживал связи с Азербайджаном и всегда при возможности помогал землякам. Бывало, приезжают к нему в министерство земляки с просьбой посодействовать в устройстве на лечение кого-нибудь из их деревни. При этом зачастую эти посетители и больничные карты с диагнозами забывали привезти. Но Оруджев обязательно помогал, хлопотал, договаривался.

Сабит Атаевич трепетно чтил обычаи своего народа. Если в его кабинет входил старик-азербайджанец, по возрасту старше министра, в знак уважения по восточной традиции Сабит Атаевич всегда перед ним вставал, встречал у двери, провожал к месту. Коллеги министра отмечали случаи, что начальников главков Оруджев по разным причинам не принимал по несколько дней, но для аксакалов он всегда находил немного свободного времени.

Будучи начитанным человеком, хорошо знающим азербайджанскую и персидскую литературу, Сабит Атаевич умел украсить свою речь цитатами из произведений восточных писателей и поэтов, изречениями древних мудрецов так, что его всегда слушали с большим вниманием и даже с удовольствием. Любой разговор, даже на чисто производственные темы, он разбавлял воспоминаниями других случаев из его богатой событиями жизни, смягчал восточными шутками и поговорками. Сабит Атаевич любил рубаи Омара Хайяма и мог читать их по памяти в подходящее для этого время. Некоторые утверждали, что он даже вел особую книгу записей восточных мудростей, которые заучивал наизусть и использовал в повседневной жизни.

Сабит Атаевич любил восточную кухню, а также острые мясные блюда. Но не любил пышных банкетов в центральных ресторанах Москвы, предпочитая дружеские встречи в узком кругу хороших знакомых. Исключение Сабит Атаевич делал только для ресторана «Баку», где хорошо лично знал и его директора, и шеф-повара. В этом ресторане Оруджев всегда сам заказывал различные национальные блюда для всех гостей, сам первый пробовал каждое из них, рассказывал об особенностях азербайджанской кухни. Он любил долму, беляши и другие мясные блюда и умел рассказать о них так, что каждому хотелось непременно отведать это блюдо.

Сабит Атаевич глубоко чтил свои национальные корни и требовал этого от других. Однажды после одного из совещаний к Оруджеву подошла женщина, ответственный работник министерства, и доложила, что по обсуждаемому вопросу она уточнит детали у Алексея Алексеевича.

— А почему я не знаю этого человека? — удивился Оруджев.

Ему объяснили, что так женщины называют Эвера Агаларовича Махмудбекова.

Услышав это, Сабит Атаевич возмутился и приказал вызвать к нему Махмудбекова, и когда тот пришел, министр спросил:

— Эвер, у тебя совесть есть? Тебе при рождении отец дал имя «Эвер», а его самого звали Агалар. Почему ты переделал свое имя и отчество?

Махмудбеков покраснел и стал оправдываться. Оруджев отрицательно покачал головой.

— Неубедительно ты говоришь, — резюмировал он. — Ты за столько времени не смог объяснить женщинам, как к тебе нужно обращаться. Так нельзя себя вести мужчине, особенно кавказской национальности. Нужно уважать себя и чтить память своего отца.

Сабит Атаевич знал несколько восточных языков, но совершенно не владел европейскими. Но при этом он умел достойно выходить из любой щепетильной ситуации, в чем ему помогали чувство юмора, находчивость и оригинальность.

Однажды Сабит Атаевич вместе с Ю. В. Зайцевым при посещении Соединенных Штатов Америки встречался в Техасе с астронавтом Нилом Армстронгом — первым американцем, высадившимся на Луну.

На одной из официальных встреч Армстронг спросил Оруджева через переводчика, владеет ли он английским, французским или немецким языком.

После того как на все вопросы последовали отрицательные ответы, американский астронавт произнес с видимым разочарованием:

— Придется общаться через переводчика…

Но Оруджев по этому поводу никакой растерянности и неловкости не испытал и в свою очередь задал Армстронгу свой вопрос:

— Знаете ли вы русский язык? Объясняетесь ли по-азербайджански? Владеете ли армянским языком?

Оказалось, что американец не знаком с этими языками.

— Тогда когда вы приедете ко мне в Москву или на Кавказ, нам также придется общаться через переводчика, — сказал Сабит Атаевич, а затем добавил: — Но я уверен, что от этого наша встреча не будет менее приятной, а шашлык — менее сочным.

Вопрос был исчерпан.

Некоторое время спустя американский астронавт прибыл с ответным визитом в Россию, а Сабит Атаевич смог принять его на высшем уровне. Позже Армстронг, который был тронут приемом, эрудицией и остроумием Сабита Атаевича, прислал ему специальные медали, выплавленные из упавшей на Землю ступени ракетного носителя своего космического корабля.

Тем не менее после посещения США Сабит Атаевич сделал для себя определенные выводы. Он хорошо понимал важность хороших, дружеских отношений с партнерами из разных стран и стал популяризировать идею необходимости знания английского языка для жен руководителей нефтяной и газовой промышленности. По его инициативе был создан «Дамский клуб». Еженедельно его члены собирались в гостеприимной квартире Миланы Рябской, работавшей в Управлении внешних связей Мингазпрома, которая и выступала в роли преподавателя английского языка. В собраниях «Дамского клуба» активно участвовали супруга Сабита Атаевича, жена министра нефтяной промышленности Лидия Филипповна Шашина-Ильина, жена его заместителя И. Т Мингареева, супруга председателя Госплана Н. К. Байбакова и др.

К большой радости Сабита Атаевича, его идея принесла ощутимые плоды. На очередном нефтегазовом конгрессе советские дамы заговорили по-английски.

Как истинно восточный человек, Сабит Атаевич Оруджев не курил и практически не употреблял спиртного, считая все это очень вредными привычками. И основания для этого были. Юрий Васильевич Зайцев вспоминал, как однажды Оруджев во время своей поездки в Газли, объезжая трассу газопровода, приехал на одну компрессорную станцию и зашел в строящийся цех. Посреди цеха пылал большой костер, вокруг которого на перекуре сидели люди, а на костре в канифоли «варились» запасные части к оборудованию. Костер полыхал вовсю, а люди сидели спокойные и невозмутимые. Казалось, достаточно одной искры, и пожар охватит всю компрессорную станцию.

Оруджев приказал немедленно потушить костер и отругал прораба. На обратном пути он долго угрюмо молчал. Затем, видимо, желая снять общее напряжение, заметил:

— А ведь все пожары начинаются с курения на рабочем месте! Нужно решительно искоренять эту вредную привычку!

Вскоре после этого Сабит Атаевич начал придавать особое значение запрету на курение в цехе. Все, уличенные в этом, были строго наказаны.

Но Сабит Атаевич решил идти дальше. По возвращении в Москву, на очередном заседании коллегии, он предложил Зайцеву выступить с заявлением, что он обязуется бросить курить и просит всех последовать его примеру. Но Юрий Васильевич как заядлый курильщик категорически отказался делать такое заявление. Оруджев на него обиделся и с антиникотиновой лекцией выступил сам. Безусловно, это выступление мало повлияло на курильщиков. Но с тех пор все они больше не решались дымить в присутствии министра. Курение в кабинетах министерства было категорически прекращено, и на этажах появились специально оборудованные курилки.

С подачи Оруджева курение стало рассматриваться как один из недостатков в работе сотрудников министерства. Когда обнаруживались просчеты в работе курящего сотрудника, Оруджев всегда говорил:

— Курить надо меньше, тогда и времени на работу будет больше. А вы мало того что сами прокуриваете много рабочего времени, поощряете курение и своих сотрудников. Я предлагаю вашему управлению отказаться от этой дурной привычки на время, пока не будет положительно решен данный вопрос.

После такого разговора каждому, кто не дай бог попадался на глаза министру с сигаретой, приходилось отчитываться о преодолении вредного пристрастия к курению. И на практике это оказалось более действенным, чем декларативные заявления на коллегии или коллективные обязательства.

Оруджев всегда ратовал за трезвый образ жизни и, по воспоминаниям соратников, не прощал распитие спиртных напитков на рабочем месте. Даже если он находил под столом пустую бутылку, на хозяина этого места падала тень неблагонадежности.

Правда, в отдельных случаях Сабит Атаевич делал исключения. Однажды во время поездки в Сургут по случаю ввода в строй очередной компрессорной станции некоторые из сопровождавших его инженеров изрядно выпили за ужином. На следующий день был назначен вылет в Москву, и министр не мог не видеть их состояние. Однако он решил не обсуждать этого вопроса. Пуск данной компрессорной станции был не рядовым событием, а среди инженеров было много прекрасных специалистов, отдавших много сил и времени этому делу. В последующем некоторые из них даже были удостоены Ленинской премии.

Сабит Атаевич внимательно следил за порядком на рабочих местах своих сотрудников. Он мог заглянуть в кабинет в любое время. Однажды он сделал выговор одному из чиновников за то, что весной в его кабинете было раскрыто окно.

— Разве можно так топить? — выразил он недовольство в адрес коммунальщиков. Но затем перевел разговор на тему отрасли, сказав: — Ты знаешь, сколько газа на отопление мы расходуем напрасно? Вместо того чтобы открывать окно, предлагаю посчитать и составить докладную о перерасходе топлива в теплое весеннее время. Я подпишу такую бумагу, и нужно довести ее до соответствующих служб.

Такая бумага была не только составлена, но и реализована на практике вначале в Мингазпроме, затем и по всей Москве. Одно не вовремя открытое окно и вмешательство Оруджева привели к огромной экономии природного газа в период осеннего и весеннего отопительных сезонов.

Оруджев внимательно следил за чистотой и внешним видом своих сотрудников. Так, одна пожилая официантка, приносившая Оруджеву обед из спецстоловой, была уволена за то, что пришла к министру в домашних тапочках. Сабит Атаевич счел это неуважением к себе и окружающим.

Оруджев был заядлым рыболовом. Он очень обрадовался, когда ему на день рождения подарили фирменный спиннинг, всегда собирал приманки, крючки, разнообразные снасти…

Один из заместителей Сабита Атаевича вспоминал, как однажды на Урале они ловили рыбу с катера. Накануне их предупредили, что в этом месте водятся огромные сазаны. Оруджев очень хотел поймать большую рыбу, и на этот раз ему крупно повезло.

Но вначале он не поверил в свое везение. Он решил, что крючок зацепился за корягу. На помощь позвали матроса. Тот опустился в воду и… вытянул сазана огромных размеров.

Увидев это, Оруджев напустился на матроса с упреками, почему тот не дал ему вытащить рыбину самому. Матрос вначале от неожиданности даже растерялся, но затем сделал движение, словно решил отпустить рыбу обратно в воду. Сабит Атаевич так испугался, что чуть не бросился в воду сам.

Оруджев был очень ревнив к результатам рыбалки. В частности, был такой случай, что кто-то из рыбаков простой удочкой выловил большую рыбу, в то время как у Сабита Атаевича на его шикарный спиннинг упорно не клевало. Вначале он начал нервничать, а затем предложил счастливцу поменяться удочками. Тот, видя, что обмен далеко не равен, долго отказывался, но Оруджев настаивал на своем. В конце концов сделка была завершена. И тут, как назло, клевать начало на спиннинг. Оруджев снова начал нервничать, а затем, заявив, что у него остались какие-то срочные нерешенные дела, прекратил рыбалку и уехал.

Очередной отпуск Оруджев, как правило, проводил в Крыму в санатории «Нижняя Ореанда» или в Сочи. В это время морская рыбалка была его страстью. Он специально выходил в море на рассвете, чтобы успеть наловить много рыбы, за день приготовить ее и угостить на ужин всех отдыхающих. Поэтому в столовой его появление после очередной рыбалки отдыхающие всегда встречали аплодисментами.

Но сам Сабит Атаевич рыбу есть не любил. Он был равнодушен и к ухе, и к жареной рыбе. Ему нравился сам процесс ловли и доставляло удовольствие смотреть на гостей, с аппетитом уплетающих выловленную и приготовленную им рыбу.

Оруджев также любил охоту, но очень редко пользовался ее результатами. Однажды ему подарили специальное охотничье ружье с оптическим прицелом.

Однажды группа руководителей Мингазпрома, в том числе и Сабит Атаевич, во время очередной командировки на Север, выбрав свободное время, поехала охотиться на оленей.

Оруджев занял свое место на номере и приготовил ружье с самыми решительными намерениями. Вскоре показалось стадо, и кто-то, не выдержав, выстрелил. Стадо бросилось прочь. Сабит Атаевич, видя разбегающееся стадо, опустил ружье и некоторое время стоял, любуясь оленями.

Вдруг буквально рядом с ним остановился большой самец. Оруджев вскинул ружье и выстрелил. Олень упал.

Но когда тушу разделали, Сабит Атаевич ни одного килограмма мяса себе не взял. Более того, он не хотел забирать и главный охотничий трофей — оленьи рога. Тогда присутствовавший на охоте Мадьяров сказал:

— Я возьму эти рога, повешу их у себя дома и прикреплю надпись: «Убил Оруджев, оставил на хранение Мадьярову».

Сабит Атаевич согласился, заметив:

— Пусть эти рога напоминают тебе, какой вред я нанес природе, убив этого оленя. Может быть, в следующий раз ты вспомнишь о них прежде, чем выстрелишь в беззащитное животное.

Так эти рога и остались навсегда у Мадьярова.

Выходные дни Сабит Атаевич любил проводить на своей подмосковной даче в Петрово-Дальнем, где часто собирались его друзья. В гости приезжали не только старые бакинцы, нефтяники и газовики, но и люди других профессий: ученые, дипломаты, общественные деятели. Нередко среди гостей были и люди искусства — в их числе актер Михаил Ульянов, оперная певица Мария Биешу.

По случаю приезда гостей всегда устраивались пикники, подавались замечательные обеды, к приготовлению которых Сабит Атаевич подходил очень серьезно. Он считал, что торжественный обед хозяин должен готовить сам. Поэтому, несмотря на свою занятость, ездил на рынок, выбирал лучшие продукты. Он бесподобно готовил азербайджанские блюда. Всех приводил в восторг его шашлык из осетрины. Его непременно избирали тамадой, и он умело «вел стол», развлекая всех кавказскими тостами. Он был душой каждой компании, умел сплотить и развеселить людей и сам от этого получал огромное удовольствие.

Правда, обустройством дачи, как это принято понимать в настоящее время, Оруджев не занимался, и дети не помогали ему. Она представляла собой скромный деревянный дом, старый и запущенный…

В 1970-е годы на даче Сабит Атаевич увлекся выращиванием огурцов в небольшом парнике. Они были аккуратно прикреплены к опорам и вились сплошным зеленым ковром. Он знал, где какой у него сорт, как нужно за ними ухаживать. Сабит Атаевич очень радовался урожаю, который собственноручно собирал, угощая потом своих друзей.

Одно время он взялся на даче разводить розы. На участке образовался целый розарий, благоухали цветы разных сортов и оттенков.

Но однажды с одним кустом роз вышла маленькая неприятность. Недалеко от розария пасся маленький барашек, который в один прекрасный день и обглодал этот кустик.

Члены семьи не знали, что делать, им очень не хотелось расстраивать Сабита Атаевича таким известием. Поэтому по общему решению был куплен новый куст роз, который тут же посадили на место прежнего. Все очень боялись, что Сабит Атаевич заметит подмену, но он об этом не догадался. Правда позже, когда кто-то не выдержал и рассказал о подмене, Оруджев долго переживал по этому поводу. Причем больше всего его расстроил не факт гибели розового куста, а та маленькая ложь, которая родилась в связи с этим. Он не терпел неправды ни в малых, ни в больших количествах. Сердился и обижался, как ребенок, даже по поводу маленького надувательства.

Больше всего Сабит Атаевич не любил склок и доносов на любом уровне. Но были случаи, когда ему все же приходилось как-то реагировать на них и принимать соответствующие меры.

Однажды в министерство на прием к Оруджеву пришла жена его водителя Николая Ивановича Кокина. Он проработал с Сабитом Атаевичем более тридцати лет и проявил себя как скромный, тихий и исполнительный человек.

По распоряжению министра жену Кокина пригласили в его кабинет, и там она начала жаловаться на мужа.

— Николай дома дерется, — сообщила женщина. — Совсем недавно он меня снова побил.

— Чем? — поинтересовался Сабит Атаевич.

— Сковородкой, — ответила она.

Оруджев подозвал женщину поближе к себе и прошептал ей на ухо:

— Если бьет — значит любит. Я также свою жену бью каждую пятницу, а по субботам я ее ласкаю.

Мадам Кокина не ожидала такого ответа. Посмотрев на Сабита Атаевича глазами, полными недоумения, она, больше не сказав ни слова, вышла из кабинета. Казалось бы, на этом разговор был исчерпан. Но Оруджев решил строго поговорить со своим водителем. Во время этого разговора выяснилось, что таким путем женщина просто хотела за что-то отомстить мужу, посвящая министра в семейные дрязги.

— Ты вот что, Николай Иванович, займись воспитанием своей жены, — порекомендовал Сабит Атаевич водителю. — Объясни ей, что это нехорошо, когда семейные разногласия или обиды выносятся за пределы дома. Чего она хотела добиться? Если я тебя накажу или уволю с работы — пострадает семья и она в том числе. А чтобы она не подумала, что я забыл о нашей встрече, я подарю ей котенка, который и будет развлекать ее в твое отсутствие.

Сам Оруджев очень любил животных. На даче у него всегда жили собаки и кошки, за которыми он заботливо ухаживал. В короткие минуты отдыха, когда рядом не было посторонних людей, Сабит Атаевич любил посидеть в глубоком кресле с котенком на руках. И видя, как доверчиво прижимается к нему животное, наблюдавшие за этим люди понимали, что перед тобой добрый и сильный человек, способный позаботиться не только о себе, но и о других.

Однажды Сабит Атаевич привез несколько только что родившихся котят в министерство и начал раздавать их своим сотрудникам, предупреждая:

— Доверяя вам это прекрасное животное, я буду каждую неделю спрашивать, как оно растет, а вы мне будете докладывать об этом. Личность человека формируется прежде всего в тесной гармонии с природой, и нужно уметь сохранять эту гармонию.

Сабит Атаевич всегда заботился о своей семье, переживал за каждого ее члена. В отличие от многих тогдашних руководителей, строивших из себя аскетов, Оруджев не считал необходимым скрывать своих чувств. Причем привязанность эта не была тайной и не скрывалась. В его кабинете на видном месте всегда красовались фотографии жены и дочерей.

— Я люблю и уважаю этих людей, поэтому мне всегда приятно их видеть, — говорил Сабит Атаевич посетителям, в том числе и иностранцам. И затем, подведя к фотографии, коротко рассказывал о каждом изображенном на ней человеке.

Юрий Петрович Баталин вспоминает случай, который произошел в середине 1960-х годов, когда он работал главным инженером Главтюменьнефтегазстроя. Тогда в Сургут с группой специалистов прилетел Оруджев, поработал первую часть дня, а затем на катере по Оби убыл в Нижневартовск. Баталин по какой-то важной причине опоздал к отходу катера и решил добраться до Нижневартовска самолетом (кроме водной и воздушной других коммуникаций в летнее время тогда в тех местах не было) и из-за этого сильно переживал. Ему хотелось обсудить с Сабитом Атаевичем ряд вопросов в спокойной обстановке, посоветоваться с ним по некоторым совместным делам, а лучших условий для этого, чем во время поездки на катере, найти было трудно. Поэтому Юрий Петрович решился на несколько неординарный шаг. Он договорился с начальником местного аэродрома о том, чтобы догнать катер Оруджева на самолете Ан-2, оснащенном поплавками.

Самолет, догнав катер, начал делать над ним круги, приглашая пристать к берегу. Он был замечен, и данная команда была выполнена. Но когда Баталин по трапу взошел на борт, к нему бросился взволнованный Оруджев.

— Говори скорее, что произошло? — потребовал он.

— Ничего особенного. Я опоздал к отходу катера и решил догнать вас таким образом, — ответил Баталин и, несколько растерянный реакцией и взволнованным видом Сабита Атаевича, начал что-то говорить о тех проблемах, которые хотел обсудить с ним во время плавания. Но Оруджев не слушал его.

— Слава богу! Слава богу, что ничего не случилось! — воскликнул он. — А я уж подумал, что либо война началась, либо с Фатимой или девочками что-то нехорошее произошло. Напугал ты меня, Баталин, не скрою. А с проблемами своими погоди. Если ничего не случилось чрезвычайного, мы их всегда спокойно обсудим и решим. А чтобы оправиться от волнений, пойдемте все вниз и выпьем по рюмке за благополучие в наших семьях, за здоровье жен и детей. Поверьте, от этого зависит не только наше душевное спокойствие, от этого во многом зависят и результаты той работы, которую мы делаем.

В тот вечер за ужином, который затянулся дольше обычного, Сабит Атаевич был весел, много говорил о своей семье, расспрашивал нас о детях и внуках. И глядя на него, слушая его речи, видя его неподдельный интерес к ответам собеседников, многие открывали для себя в Оруджеве другого человека, до этого времени им неизвестного — доброго семьянина и заботливого отца. Эти человеческие качества проявлялись в нем с такой подкупающей искренностью, сомневаться в которой было невозможно.

Особое место в жизни Сабита Атаевича занимали его отношения с женой — Фатимой Алекперовной. Они были глубокими и доверительно-трогательными. В. Г. Чирсков вспоминает один яркий случай, который был связан с одной из заграничных поездок Оруджева.

В те времена для того, чтобы министр мог выехать за границу, требовалось решение политбюро. Расписывалось все, начиная с состава делегации и заканчивая стоимостью подарков. Особо рассматривалось включение в состав делегации жены министра. Высшие чиновники почему-то на это шли весьма неохотно.

Данная проблема встала и при организации этой зарубежной поездки Оруджева. Фатима Алекперовна в состав делегации включена не была, а Сабит Атаевич без нее лететь не хотел. Он пошел в ЦК и прямо заявил об этом. Его начали уговаривать, убеждая, что надо лететь в любом случае, ссылаясь на политический характер этой поездки.

— Если надо, тогда пусть и Фатима летит со мной, — не сдавался Оруджев. — Вам хорошо известно, что во время таких поездок многие вопросы решаются не за столом переговоров, а в непринужденной домашней обстановке. Что скажу я принимающей стороне, когда будет задан вопрос о моей жене?

В конце концов Оруджев настоял на своем и в поездку отправился вместе с женой.

Еще один знаковый случай произошел в связи с присвоением Сабиту Атаевичу звания Героя Социалистического Труда. Чирскову рассказал о нем Анатолий Георгиевич Гудзь, который в тот момент находился в кабинете министра. Сабит Атаевич, услышав новость по телефону от какого-то важного чиновника из Кремля, как-то даже растерялся. Затем, наскоро поблагодарив за хорошее известие, он обратился к своему заместителю:

— Анатолий, скажи мне быстро номер моего домашнего телефона.

По всему было видно, что от нахлынувшего волнения он его забыл. Анатолий Григорьевич назвал номер, Оруджев набрал его, и когда жена подняла трубку, с сильным азербайджанским акцентом громко произнес:

— Фатима, нам с тобой присвоили звание Героя Социалистического Труда! Я поздравляю тебя с этим!

Присутствовавшим при этом стало ясно, что, выполняя ежедневно большую самостоятельную и ответственную работу, Сабит Атаевич в то же время не отделял себя от жены и поэтому в первую очередь поспешил поделиться с ней большой радостью.

Жена Оруджева Фатима Алекперовна, по воспоминаниям хорошо знавших ее людей, гармонично сочетала в себе качества жены, соратницы, друга, защитницы. По природе своей тихая и кроткая восточная женщина, она умела держать дистанцию и на людях никогда не вмешивалась в разговоры мужа. В то же время, являясь прекрасной хозяйкой, с готовностью принимала в своем доме многочисленных друзей и знакомых Сабита Атаевича, быстро и со знанием дела накрывала стол, легко общалась с другими женщинами, приходящими в их дом.

С мужем у Фатимы Алекперовны были доверительные, хорошие отношения. На ней держалось все домашнее хозяйство. Она прекрасно готовила плов и другие восточные блюда, всегда была в курсе дел Сабита Атаевича, но никогда не навязывала ему своего мнения.

Фатима Алекперовна много читала классическую и современную литературу, ненавязчиво подсказывая супругу, с чем ему не мешало бы познакомиться. Она была прекрасным хирургом, работала в Институте Вишневского, следила за здоровьем мужа, за его питанием на работе и дома. У нее был широкий круг общения, ее многие знали и ценили как хорошего доброжелательного человека. Она умерла в 1993 году, пережив мужа более чем на десять лет.

С возрастом Сабит Атаевич стал более болезненно переживать неудачи своего министерства, реакцию на них правительства страны. Так, в частности, он пережил глубокий стресс, когда на последнем в его жизни съезде партии, проходившем весной 1981 года, ему не предоставили слова для выступления. Оруджев волновался, нервничал. Правда, потом он все же высказался с трибуны. Но переживания не прошли даром и еще больше подорвали его здоровье.

21 апреля 1981 года С. А. Оруджева не стало. Скончался он скоропостижно вследствие неожиданно развившейся опухоли головного мозга. В день его похорон светило ясное апрельское солнце. На Новодевичьем кладбище огромная траурная процессия, море венков, толпа скорбящих людей. В некрологе, опубликованном в центральных газетах, подписи партийных функционеров занимали гораздо больше места, нежели само прощальное слово.