Осенние детективные истории

Галина Романова Осенний переполох

Он не мог есть уже третий день и очень умело прикидывался сытым. Получалось неплохо. Верный дружище Чарли активно помогал, проглатывая на лету сырники и котлеты, которые не лезли в горло. Если родители его поймают и поймут, что он уже несколько дней почти ничего не ест, будет худо. Начнется такая паника! Потом допросы. Отвечать он не станет, и тогда его потащат к детскому психологу.

Он уже представлял эту картину: мать, с бледным лицом и кое-как причесанная, сидит на краешке стула перед дверью в кабинет Элеоноры Эдуардовны. Держит его за руку, говорит что-то неприятным дребезжащим голосом.

Отец нервно шагает по коридору. Без конца смотрит на часы. Его эта ситуация бесит, выводит из равновесия. Он давно бы уже свалил из этого центра психологической поддержки. Отправился в свой офис, где все понятно и привычно. Где можно орать на подчиненных без боязни предстать перед детским психологом Элеонорой Эдуардовной. Которая, задавая милые неопасные вопросы, опасно вгрызается в твой мозг и роется там с целью все до слова подвергнуть анализу.

Это все уже было в его жизни.

После того как отец собрался уйти из семьи, с ним случился нервный приступ. И его пришлось наблюдать у детского психолога. А отцу пришлось остаться там, где он прожил целых десять лет, то есть дома. А матери пришлось смириться с тем, что где-то на стороне у отца есть другая женщина. И он ее, возможно, любит больше своей семьи. Больше своего сына. Пусть будет эта женщина. Где-то там. Он же возвращается к ним. Каждый вечер возвращается.

Все смирились. Все научились с этим как-то жить: с обидами, ревностью, нелюбовью. И со временем, а прошло уже почти два года, жизнь стала возвращаться в нормальное русло. Мать начала улыбаться. Отец все чаще в выходные оставался дома. Вечерами все реже задерживался. Ему купили собаку по настоятельной рекомендации Элеоноры Эдуардовны.

— Мальчику нужен друг, — сказала она в тот день, два года назад.

— У него полно друзей! — воскликнула мать, она не терпела животных в доме. — Он очень контактный мальчик. И в школе, и во дворе, и в секции. Нет необходимости заводить ему еще одного друга.

— Вы меня не поняли, — с мягкой улыбкой и стальным взглядом перебила мать Элеонора Эдуардовна. — Мальчику нужен один-единственный, самый верный друг. Который не предаст…

Слова о предательстве отрезвили его родичей. Они устыдились и купили ему Чарли — милого вислоухого кокер-спаниеля. Они так привязались друг к другу, что дела родителей вовсе перестали его волновать. Ну вообще! Пусть творят что хотят.

— Знаешь, еще неизвестно, какими мы будем взрослыми, — резонно заметила Светланка Липатова — самая красивая девчонка их класса. — Моя мать, к примеру, каждый год меняет мужей. Такое ощущение складывается, что они с подругами обмениваются ими по договоренности. Дурдом! Бабка говорит, что так раньше не было. Раньше это было стыдно. А сейчас с двенадцати лет с мальчиками целуются. И даже спят!

Она пыталась сделать страшные глаза, но выходило смешно и неубедительно.

— Так что твои родичи еще нормальные, — утешала его Светланка. — Они хотя бы договорились не превращать твою жизнь в кошмар. А моей мамаше пофиг! Ей все пофиг, понимаешь?

Он не понимал, но кивал, соглашаясь. С ней нельзя было спорить. Липатова была самой красивой девочкой в их классе. Лучше всех одевалась. Мать привозила ее в школу на дорогой машине и выглядела при этом как кинозвезда. Это тоже добавляло авторитета Светланке в глазах одноклассников.

Ее уважали. А некоторые даже побаивались, поскольку Липатова давно и успешно занималась восточными единоборствами. И даже показала ему несколько несложных приемов.

— Всегда может в жизни пригодиться, — уверяла Светланка. — Ты очень умный, Егор. Очень! Но сила ума не всегда побеждает…

— Егор! — истошно заорала откуда-то из глубин их огромной квартиры мать. — Ты доел? Мы через пять минут выходим. Иначе опоздаем!

Он поманил Чарли, подставил ему тарелку с кашей. Тот мгновенно вылизал тарелку досуха. Стряпню матери Чарли обожал. Егор поставил тарелку в раковину, вымыл руки.

— Я уже готов! — крикнул он в ответ. — Обуваюсь.

Он обул кроссовки, хотя физкультуры у них сегодня не было. Но для того, что он на сегодня запланировал, модные стильные туфли не подойдут. Только спортивная обувь. Он бы с радостью и вместо школьного костюма надел спортивку, но тогда мать прицепится. Еще и класске вздумает позвонить, чтобы узнать: на уроках он или нет. А на уроках его сегодня не будет точно. Поэтому вызывать подозрения нельзя.

— Давай, Чарли, не скучай тут без меня. — Присев на корточки, он потрепал собаку за уши. И шепнул: — Я скоро за тобой приду. Очень скоро.

Мать выпорхнула в прихожую невозможно нарядной.

— У тебя мероприятие? — покосился на нее Егор, усаживаясь в машину.

— С чего ты взял?

Она игриво рассмеялась и поправила локоны новой прически.

«Смеется, как дура, — неприязненно подумал Егор и погнал вдогонку первой мысли вторую: — Как влюбленная старая дура!»

О том, что у матери появился любовник, Егор узнал одним из первых. Может, он и оставался бы единственным носителем информации, если бы не Светланка, увязавшаяся однажды с ним на опасную прогулку.

— Я с тобой, — заявила она и вцепилась в рукав его тонкой рубашки.

Было это…

Было это перед самыми летними каникулами, точно. Именно тогда он заподозрил мать в интрижке и решил за ней проследить. Проследил, удостоверился. Пошел вторично за ней, решив снять все на видео, а тут Липатова увязалась. Ну и тоже все видела. Как мать встретилась с молодым мужиком в сквере. Как целовалась с ним при встрече. Как потом они пошли прогуляться, зашли в кафе и просидели там почти час.

Снимать репортаж он передумал. Если есть свидетели, интриги уже никакой. Потому что нет тайны.

Было это перед самыми летними каникулами. Сейчас конец сентября. Прошло целых три с лишним месяца, а роман матери, кажется, не теряет своей актуальности. Она продолжает активно изменять отцу и не очень прячется, что главное.

Интересно, что на этот счет сказала бы Элеонора Эдуардовна?

— Взрослые люди просто сумели договориться…

— Они приняли такое решение ради тебя, и это надо уважать, Егор…

— Они решили сохранить семью ради тебя, Егор, ты не вправе их осуждать…

Такую приблизительно хрень и выдала бы Элеонора Эдуардовна, задай он ей напрямую жесткий вопрос: как так?

У нее на все вопросы находились ответы. На все! Она с важным умным видом рассказывала ему и его родителям, как надо правильно, как необходимо разумно и что не подлежит обсуждению.

А Егору все это время хотелось рассмеяться ей в лицо и предложить разобраться в своих собственных проблемах.

Они же у нее были. И еще какие! Пока его родители сидели в коридоре и нервничали, он сидел в кабинете Элеоноры Эдуардовны и старательно изображал равнодушие, когда она выходила в смежную комнату ответить на срочный звонок.

Чему она могла учить его предков, если в своей жизни запуталась?! У нее же там был полный абзац! Ее кто-то обижал, бросал, презирал. Она кого-то умоляла дать ей время.

О! Он мог бы многое рассказать своим наивным родителям, решившим, что именно эта женщина призвана помочь спасти их семью.

То, что все зависело только от них, а не от Элеоноры Эдуардовны, как будто не приходило в их взрослые головы!

Егор, которому на тот момент было всего десять лет, смотрел на них и силился понять: когда, в какой день и час его родители свихнулись? Почему они слушают чужую тетку?

— Это модно сейчас, Егор, — просто ответила на его вопрос Светланка Липатова. — Если ты не идешь к психологу, значит, ты лузер. У тебя либо нет денег на психолога, либо не хватает мозгов, чтобы к нему отправиться. Во втором случае психолог уже не поможет. Нужен доктор посолиднее.

Удивительно, но Светланкины ответы на многие вопросы его устраивали гораздо больше. Они казались мудрее и правдивее. Не то что фальшь Элеоноры Эдуардовны.

В том, что она фальшивит, он убедился совсем недавно. И был поражен настолько, что готов был броситься на нее с кулаками. Хорошо, что не мог этого сделать, а то была бы беда.

Причин, которые его остановили, было две.

Первая — он подглядывал за ней. И бросься он на нее с кулаками, это вызвало бы вопросы.

Вторая — он прогуливал два последних русских. И бросься он на нее с кулаками, это вызвало бы вопросы посерьезнее.

— Кулаками тут не поможешь, Егор. — Светланка принялась рассматривать облака, когда он ей открыл свою тайну. — Тут как раз твой ум и пригодится. Подумай, что можно сделать. И это… Я с тобой!

Сегодня он ее с собой не брал. Сегодня по алгебре должна была быть контрольная. У Светланки были проблемы с училкой. Прогуляй Липатова контрольную, училка поднимет шум. И тогда всем бросится в глаза и его отсутствие.

Нельзя. Все должно было пройти незаметно — его исчезновение из школы, слежка за детским психологом. И еще кое за кем. А уж потом он шум поднимет!

Будьте уверены, Элеонора Эдуардовна!

Она была настолько безупречно красивой, что временами ее красота вызывала в нем ненависть. Нельзя быть такой безупречной! Нельзя быть настолько неуязвимой! А именно такой она ему и казалась.

Она жила очень правильно, с ее слов. Каждое ее действие было тщательно продуманным. Необдуманность, спонтанность поступков — это не про нее.

— Поэтому я и не попадаю в скверные истории, милый, — шептала она, нависая над ним и целуя его лицо. — Все всегда надо тщательно обдумывать. Все! Всегда!

— А варианты? — возражал он слабеющим с каждой минутой голосом.

— Варианты в том числе. И их тоже надо просчитывать. И только это убережет тебя от ошибок. Только это…

Вот когда она так говорила, он верил ей. И все казалось правильным и совершенным, как ее красота.

Их отношения казались правильными, потому что они были тайными и не причиняли никому вреда.

Их стремление избавиться от неугодных людей в клинике казалось единственно верным, потому что это избавление не несло в себе физического насилия. Интриги не преступны!

Их планы на будущее казались радужными и вполне выполнимыми, ведь они все подготовят. Всех подготовят без изъяна. Пострадавшие исключаются.

Сколько лет было их отношениям? Два, три года? Он уже со счета сбился. И точно не помнит, когда стал ее любовником, перестав быть просто исполнителем.

Да, он был исполнителем ее воли. Добровольно! Она не принуждала никогда, ни к чему. Он просто принял ее условия. Она предложила шутки ради. Он принял. И за эти годы неплохо обогатился. Съехал от матери в отдельную квартиру, долг за которую погасил в прошлом месяце. Поменял машину. Перестал посещать распродажи, одеваясь в модных бутиках.

— Разве этого мало? — воскликнула она недавно, когда он из-за чего-то закапризничал. — Феликс! Ты… Ты просто неблагодарный мальчик!

Вообще-то его звали Федором, Федей. Это она звала его Феликсом, считая его имя неподходящим ему. Он не спорил. Ему нравилось.

Ему вообще многое нравилось. И он — да, да — был ей очень благодарен. Они стали неплохой командой. Они проворачивали такие дела!..

И при этом совершенно не нарушали законы. Почти не нарушали.

— Если нас возьмут за наши прекрасные задницы, Феликс, то ничего, кроме административки, предъявить не смогут. Ничего! Мы ни у кого ничего не отобрали. Все, что нам отдают, отдают добровольно.

Тут поспорить тоже не представлялось никакой возможности. Деньги, которые они зарабатывали, клиенты им тащили сами.

Кому-то нужно было сохранение тайны. И они за это платили.

Кому-то нужна была услуга по выдворению второй половины из дома. И за это тоже платили.

Кто-то жаждал мести или просто хотел кого-то довести до дурдома. И тут платился щедрый гонорар.

Она была сильным психологом. Очень! У нее виртуозно выходило загонять людей в угол, а потом помогать им оттуда выбираться — за их же деньги.

По каждому клиенту составлялся план, тщательно продуманный, проверенный, отрепетированный. Каждый план стоил своих денег. Не было какого-то прайса. Был просто уровень, ниже которого они не могли опускаться. И все.

Все шло замечательно. До поры до времени. А потом — бац! И начались сбои.

— Это ты косячишь, Феликс! Твой промах! — грозила она ему пальцем и наказывала рублем. — Так нельзя! Это опасно!

Он понимал. Старался. Но снова допускал промахи.

— Я устал, — сообщил он ей вчера. — Я хочу выйти.

— Хочешь, но не можешь. — Она провела острым ногтем по его груди, добралась им до артерии на шее, больно надавила. — Ты выйдешь, Феликс, когда я скажу.

— Но я не могу больше! Не могу им всем врать! Я уже из доктора превращаюсь в какого-то брачного афериста!

— Ты никому не давал обещания жениться. Разве нет?

Это было правдой. Это никогда не входило в их планы.

— Но она влюбилась! Она потеряла от меня голову. И собралась об этом сказать своему мужу.

— Вот дура! — выпалила она и вскочила с кровати. — Какая же дура! Теперь я понимаю ее мужа, который…

— Который спал с тобой? — закончил Федор за нее.

— Допустим, спал со мной, и что?

Она вылезла из постели, потянулась, удовлетворенная улыбка не сходила с ее лица.

— А то! — Федор откинул одеяло. Свесил ноги на пол. — Ты моими руками хочешь отомстить ему! Не можешь простить, что он не ушел из семьи?

Она промолчала, медленно прохаживаясь по просторной спальне с самым настоящим, встроенным в угол, камином, эркером и балконом. Квартира его матери была чуть больше этой спальни. А та квартира, которую он себе позволил теперь, была даже меньше в размерах.

— Мы все за всё платим, Феликс, — проговорила она, останавливаясь у окна и обнимая себя — голую — за плечи. — За ошибки, за подлость, за счастье. Он заплатит за подлость. Я заплатила в свое время за счастье, которое он мне дарил. Я поверила ему. А он…

— А он просто решил остаться в семье, чтобы его ребенок не сошел с ума. В чем преступление?

Ее кожа матово светилась в свете сумерек. Застывшая фигура с заброшенными на плечи руками напомнила ему лишенное коры погибшее дерево. Федору вдруг сделалось страшно. Путь, который они выбрали, вел в никуда. Путь, который она выбрала для него.

— Эля, я ухожу. — Он потянулся за джинсами, которые валялись рядом с кроватью. — Прости, но дальше без меня.

— Ты меня бросаешь? — тихим несчастным голосом произнесла она.

Он думал минуту, не больше. И ответил утвердительно.

— Да. Так больше продолжаться не может. Я устал от той грязи, в которой ты купаешь людей моими руками.

— Это не так! Это неправда. Я помогаю им оттуда выбираться, милый. О чем ты?

Она повернулась, раскинула руки и пошла на него: голая, с растрепанными распущенными волосами. Даже в темноте он ощутил, каким безумством горят ее глаза. Как у ведьмы из старой детской сказки, которую он всегда боялся.

— Сначала ты им туда помогаешь попасть, — возразил он, ловко увернувшись от ее рук. — А потом помогаешь выбраться. Не бесплатно.

— С каких это пор тебя это перестало устраивать, Феликс? — Элеонора села на краешек кровати, приняв самую соблазнительную позу из всех, с которыми он был знаком. — Ты получаешь за это…

— Я понял, Эля! Но я ухожу. Я не могу больше. Устал. Всему есть предел. Предел моей душевной черствости иссяк. Все.

— И? Что ты намерен делать? — Ее голос стал слабым, почти детским. — Доделай хотя бы последнее дело. И…

— Нет. Я не могу так с ней. Она влюбилась, кажется, по-настоящему. Я не могу уничтожать ее. Она ни при чем! Ты пыталась наказать ее мужа, наставив ему рога не без моей помощи. А наказанной будет она. Кто за это тебе заплатит?! Где материальная выгода? Дурак я! Понял поздно, чего ты на самом деле добиваешься.

Она молчала недолго. Заговорила прежним мягким, вкрадчивым голосом, как обычно говорила с клиентами.

— Не стану спорить. Это было моим личным делом. Моей личной местью. Но ты за это получишь деньги, малыш. Я лично тебе заплачу. Прошу только: доведи все до конца.

— До какого конца, Эля?! Какого конца ты ждешь?!

— Я хочу, чтобы она его бросила.

Он отчетливо услышал, как скрипнули ее зубы. И опешил. Да она сама безумна!

— Серьезно? — Он сел рядом с ней на кровати, тронул за голое плечо. — Она должна его бросить и уйти к кому? Ко мне? Ты с ума сошла, Эля! Я же не могу быть с ней. Я ее не люблю. Когда я скажу ей об этом, это разобьет ей сердце.

— Плевать, — певуче отозвалась она. — Главное, это разобьет сердце ему! Кажется… Кажется, он снова увлекся ею — своей женой. Ему нравится, как она стала выглядеть, как смеяться. Он даже перестал в офисе торчать допоздна. И выходные старается проводить дома. Когда он узнает, что все прекрасные перемены в ней не ради него, а…

— А мальчик? Ты о нем подумала? Что будет с ним? — Федор отшатнулся, резкими движениями натягивая через голову тонкий джемпер. — Такой второй травмы он не переживет.

— Мальчик? — Она запрокинула голову и рассмеялась. — Напрасно ты о нем тревожишься, Феликс. С ним все будет нормально. Я наблюдала его, не кто-нибудь. И могу с уверенностью сказать: он очень сильный. Он выдержит и этот удар судьбы.

— Удар? Судьбы? Ты о чем вообще? Что еще ты задумала?

Подозрения страшными картинками промчались перед глазами. Что-то такое уже было в ее практике. Когда-то давно, до него. О чем-то шептались медсестры в ординаторской, когда он только-только устроился в их клинику. Какая-то девушка покончила с собой, не пережив предательства родителей или любимого. Или не пережила чего-то еще.

Что-то было…

Федор оделся и пошел в прихожую.

Все! В этой квартире он в последний раз. Никогда и ни за что он больше не соприкоснется с ее методами зарабатывать на доверчивых клиентах.

— Уходишь?

Она стояла перед ним в халате нежнейшего шелка, наброшенном на голое тело. Цвет халата был тем же, что цвет осенней листвы за окном. Казалось, она стоит в облаке из опавших листьев, ласкающем ее безупречную кожу. Но почему-то не казалась ему красивой, как прежде.

Опасной. Она стала для него опасной.

— Смотри не пожалей, Феликс. — Странная улыбка чуть тронула ее губы. — Меня нельзя бросать.

— Ты мне угрожаешь?! — вытаращился он. — И меня собралась шантажировать? Эля… Не хочу тебя разочаровывать, но у тебя ничего не выйдет. Все твои задания я фиксировал на диктофон.

— Сволочь… — прошипела она, совсем не выражая никаких чувств. Просто прошипела, как потревоженная змея.

— Может быть. Честно? — Он с кривой ухмылкой приложил руку к груди, на которой уже застегнул ветровку. — Не собирался ничего такого. Не хотел применять твоих методов. Я о шантаже.

— Я поняла, — медленно покивала Эля.

— Просто многое из твоих указаний не откладывалось в памяти. Слишком закручено. Слишком витиевато. Приходилось записывать, чтобы потом дома прослушать еще раз.

— Переспросил бы, — прищурилась она, пододвигаясь ближе.

— Ага! Чтобы выглядеть в твоих глазах тупым и бестолковым? Нет. Я уж лучше так: на диктофон. Видишь, пригодилось.

Он, кривляясь, отсалютовал ей и вышел за дверь. Никогда не верил ни во что такое, а тут перекрестился. Вышел из ее подъезда на улицу и трижды глубоко вдохнул.

Воздух был теплым и влажным, каким всегда бывает в конце сентября. Сладковатый запах прелой листвы смешался с полынной горечью хризантем, растущих в клумбе у подъезда. Все это накрыло дымкой затухающего костра и показалось таким удушающе нежным, что он счастливо рассмеялся.

Он свободен! Он больше никогда не станет «помогать» людям, сначала затащив их в беду. Это не его методы.

Он свободен!

— Юрий Иванович, вы будете присутствовать на совещании, назначенном на пятнадцать ноль-ноль?

Он смотрел на свою секретаршу и не видел ее. Слышал, да. Потому что ему нравилось, как она разговаривала. Как по учебнику. Он потому ее и нанял. Она очень правильно и четко разговаривала. Не мямлила. Смущаясь, не комкала окончания. Она была молодцом. Даже когда его душу рвало на части и он пил, орал, матерился и швырял в подчиненных чем ни попадя, она говорила четко и правильно.

Он слышал ее, но не видел. Он никого уже три года не видел. Правильнее, старался не замечать. Все окружающие его люди превратились в серую человеческую массу. Зачем ему их рассматривать? Что они для него? Любимый человек перестал существовать, страшно уйдя из жизни. А эти — другие — ему зачем?

— Я не буду присутствовать на совещании, Валентина, — ответил он после паузы. — Мой зам проведет его. Подготовьте все необходимые бумаги.

— Хорошо.

Она пошла к двери, но вдруг остановилась, повернулась и уставилась на него, как на незнакомца.

Что за новости! Ему пришлось напрягать зрение, сосредотачиваться, чтобы понять: у нее к нему остались какие-то еще вопросы. И эти вопросы вряд ли касаются дел его фирмы. Эти дела всегда оставляли Валентину бесстрастной. Сейчас на ней буквально не было лица.

Он едва не рассмеялся. Лиц не было уже три года ни на ком, с кем он общался. Серые пятна с дырками для глаз и рта.

Нет, Валентину он иногда удостаивал рассматриванием. Понимал, что она утонченная и привлекательная. Что ее фигуре и грации могла бы позавидовать любая балерина. Но это случалось лишь иногда.

И теперь.

Ее высокие скулы были бледны, будто она вымазала их мелом. А неяркая помада на губах в контрасте с бледным лицом казалась неоновой. И еще ему показалось, что ее тонкие изящные пальцы, вцепившиеся в папку с документами, подрагивают.

— Валя, что?

Он поморщился, стараясь выглядеть раздраженным, хотя это было неправдой. Он был заинтересован.

— Юрий Иванович, я могу вам задать вопрос? — четким, но очень тихим голосом спросила она. — Личного характера.

— Задавай, — позволил он, хотя никому не позволял говорить о личном в офисе.

Уже три года не позволял.

— Куда вы собираетесь поехать сегодня в пятнадцать ноль-ноль?

— На встречу. — Он поискал глазами портрет любимого лица на стеллаже, уставился на него, уточнил: — На личную встречу.

— Я это поняла. — Валентина сделала еще один робкий шажок в его сторону. — А зачем вам при личной встрече пистолет, Юрий Иванович?

Он мысленно ахнул. Вдохнул глубоко, выдохнул. Спросил, недобро сощурив глаза:

— Подслушивала?

— Нет. Это вышло случайно. — Она упрямо мотнула головой. Шевельнула пересохшими от волнения губами. — Я входила с документами, когда вы разговаривали и доставали пистолет. И мне пришлось выйти. Вы меня не заметили.

И он ей поверил. Она никогда не врала, эта милая Валечка, изъясняющаяся очень правильным русским языком.

— Хорошо. Я понял. Можешь быть свободна. — Он кивком указал ей на дверь.

— Нет, не могу! — Она пыталась повысить голос, но вдруг всхлипнула. — Вам не надо туда ходить, Юрий Иванович.

— Это что такое, Валентина?! — Вот у него повысить голос вышло. Он поднялся с кресла. — Какое право ты…

— Юрий Иванович, это ведь она звонила, она?!

Девушка прижала папку с документами к груди. Глаза ее наполнились слезами.

Да что, в самом деле, такое! Он пошел на нее тяжело, угрожающе пригнув голову, как гризли. Подошел, глянул неприязненно.

— В чем дело? — спросил, внимательно рассматривая ее бледное лицо. — Ты что это себе позволяешь?

— Я знаю, что вам звонила Элеонора Эдуардовна, — срывающимся на шепот голосом проговорила Валентина, глядя в пол. — Я соединяла вас.

— И?

— Она была психологом вашей дочери. Я это помню. И… И не смогла помочь ей.

— Она ни при чем! — взорвался он, разрубив воздух между ними крепко сжатым кулаком. — Это кто-то еще! Какой-то мерзавец, который довел мою бедную девочку! И…

— Это неправда. Это не может быть правдой. У вашей дочери не было молодого человека. У нее была депрессия, а молодого человека не было, — быстро-быстро, непривычно проглатывая окончания, залепетала Валентина. — Элеонора Эдуардовна просто не смогла ей помочь. Она оказалась не тем доктором, который был нужен вашей дочери, Юрий Иванович!

Ее энтузиазм увял на последних словах, наткнувшись на такую боль и ненависть в его глазах, что у нее перехватило дыхание.

— Вон, — прохрипел он и выкинул руку в направлении двери. — Вон пошла!

— Юрий Иванович, — пискнула она маленькой мышкой. Две крупные слезы скользнули по меловым щекам.

— Ты здесь больше не работаешь, — скрипнул он зубами и вырвал у нее из рук папку с документами. И тут же заорал так, что ему самому уши заложило: — Пошла вон!

Она попятилась, трясущейся рукой нашарила ручку двери, распахнула ее, задела каблуком за порог и почти вывалилась из кабинета.

Первым его порывом было помочь ей. Остановился.

Плевать! Ему сейчас на все должно было плевать. Он наконец-то узнал имя человека, который виновен в гибели его единственной дочери, который довел ее до критической точки. До того, что она шагнула из окна.

Элеонора долго молчала. И наконец призналась во вчерашнем телефонном разговоре. И он намерен эту сволочь наказать. И сделает это уже сегодня. В пятнадцать ноль-ноль, как изволила выразиться Валентина.

Остаток времени до этой критической отметки он провел в работе. Это помогло отвлечься и не скрипеть зубами от ненависти. Помогло не думать, как он посмотрит в глаза этому скоту. Как он станет смотреть ему в глаза, наставив пистолет ему в рожу.

Он старался об этом не думать, работая. Старался не думать, выходя из кабинета. Привычно глянул на место секретаря и удивился, увидев на месте Валентины девчонку из отдела по управлению кадрами. Тут же вспомнил, что уволил Валю. Вздохнул. И тут же прогнал сожаление. Плевать! Он сам сюда больше тоже не вернется. Все распоряжения он оставил у нотариуса. Пока станет отбывать срок, его бизнесом будет заниматься его младший брат. Для того это станет полной неожиданностью, а что делать! Больше Юрий никому довериться не мог.

Он медленно катил машину вдоль набережной. Искал место для стоянки. До сквера, где должна была состояться встреча, он пройдет пешком. Хороший сквер, малолюдный. Много густого кустарника. Листья еще до конца не облетели, отсвечивают золотом под солнцем.

Там и закончится жизнь мерзавца Феликса. Или как там его зовут на самом деле — Федор?

Удивительно, но он почти не нервничал. Спрятал пистолет под ремнем со спины. Запер машину. Одернул кожаную куртку и пошел к скверу. Дойти оставалось метров пять, когда она позвонила.

— Юрий, ты уже там? — голос Элеоноры был полон печали.

— Почти.

— Даже не знаю, хорошо это или плохо. — Она вздохнула.

— Это хорошо, Эля. Очень хорошо. Много лучше, чем орать каждую ночь в подушку, считая свою дочь неотмщенной.

Он остановился у низкой бетонной изгороди. Глянул вперед. Тротуарная дорожка была почти пуста. Только подросток какой-то играл с собакой. Юрий посмотрел на часы. До назначенного времени оставалось десять минут.

— Как я его узнаю?

— Он высокий, стройный. Черноволосый. Красивый. Чем-то похож на тебя. Ты же знаешь, избранники дочерей всегда похожи на их отцов. Ты узнаешь его из тысячи, поверь.

Элеонора отключилась. Юрий убрал телефон в карман и медленно пошел по дорожке.

Красивый…

Себя Юрий красивым никогда не считал. Таким его считали лишь две женщины. Его дочь. И Элеонора. Дочь — понятно. А что нашла в нем красавица Элеонора, он так и не понял.

Она влюбилась в него, с ее слов, с первой минуты, как увидела. А увидела она его в больничном коридоре. Он сидел там с дочерью, ожидая очереди к детскому психологу. Классная руководительница посоветовала, сочтя, что его дочь плохо сходится со сверстниками.

— Кризис подросткового возраста. Трудно вам одному с ней, — играла глазами класска, вызвав в очередной раз его в школу. — Вы постоянно на работе. Ей одиноко. Психолог не повредит, поверьте. Так будет лучше.

Поначалу — да, все как-то стало налаживаться. Дочь перестала вечно хмуриться и молчать. Даже стала брать уроки вокала. Он стал больше времени проводить с ней. Работа — дом, дом — работа.

Элеонору он бросил. А когда она начала нервничать и настаивать на встречах и даже пару раз устроила ему истерики, прямо сказал, что с ее стороны неэтично заводить отношения с пациентами.

— Ты не пациент! — выпалила она со злостью. — Ты отец!

— Именно.

— Я надеялась, что между нами может что-то получиться, и мы…

— Никогда и ничего! Чего ты вообще выдумала? — оборвал он ее на полуслове. — Да, и спасибо тебе за дочь.

А через месяц дочери не стало. И только потом он узнал от Элеоноры, что проблемы не были решены. Что вся душевная благодать была дочкой разыграна только для него. Чтобы отвести подозрения. Чтобы он ослабил контроль.

Было проведено тщательное расследование. Но оно ничего не дало. Последний звонок был сделан дочкой своему психологу — Элеоноре Эдуардовне. Он продлился всего две минуты. И, со слов Эли, ничего не предвещало беды. Дочь была бодра и весела. Рассказывала о каком-то молодом человеке, с которым у нее начались отношения. Все было замечательно, со слов Эли.

А потом его девочка встала на подоконник и шагнула вниз.

Все дело было в этом самом молодом человеке. Это поняли все. Но никаких следов его существования не было обнаружено. Никем! И вот теперь, спустя несколько лет, Эля звонит и утверждает, что нашла его. Нашла подтверждение их роману. Он очень взрослый, поэтому тщательно скрывал отношения с несовершеннолетней девочкой.

— Он растлитель и убийца, Юра! Ему даже в тюрьме места нет, — в запальчивости обронила она во вчерашнем разговоре. И тут же опомнилась. — Прости… Я не это хотела сказать…

Но он услышал. И с ней согласился. Мысленно. И сейчас он совершит правосудие, которое избавит его от душевных мук. От угрызений совести, что его дочь так и осталась неотмщенной.

Он медленно шел по тротуарной дорожке, внимательно посматривая по сторонам. Прошел мимо мальчишки. Тот сидел на корточках перед своим ушастым псом и что-то нашептывал ему. Мило.

Слева скамейка. На ней никого. Впереди фонарный столб и возле него…

Это он! Точно он! Высокий, черноволосый, красивый. Его дочь не могла не увлечься таким красавчиком. С таким взглядом!

Парень смотрел дерзко, открыто. Он явно радовался жизни. Ждал кого-то. Он просто не подозревал, что его на эту встречу заманили.

— Федор? — спросил Юрий, останавливаясь метрах в трех от красавчика. — Это вы?

— Я Федор. А в чем, собственно, дело?

Кажется, он был озадачен. Он ждал кого-то другого. Эля молодец. Все мастерски устроила.

— Вы помните мою дочь?

Его пальцы онемели, он принялся их разминать. Не хватало еще промахнуться, а то и вовсе на курок не нажать.

— Вашу дочь? А кто ваша дочь?

— Ее звали Мария. Мария Устинова. Помните? — Его рот наполнился горечью, в глазах потемнело. — Вы принялись совращать ее и довели до самоубийства!

— Вы сумасшедший?! — ахнул Федор, отступая. — Я в жизни никогда никого не совращал. И я не знаю никакой Марии Устиновой. Спросите у нее сами!

— Не могу. Она покончила с собой из-за вас. Вы довели ее до самоубийства.

— Вы идиот?! — ахнул Федор, прикрывая рот ладонью и сгибаясь так, словно у него внезапно заболел живот. — Я никогда, никого…

Юрий сосчитал до трех. Изумление парня было искренним. Но Эля предупреждала, что тот великий артист. Никто и не ждал от него чистосердечного признания. Именно здесь, в сквере. Каяться эта сволочь станет там, наверху.

Он медленно начал заводить руку себе за спину, чтобы выхватить пистолет. Но не успел. Ткнувшись мордой ему в ноги, пес с громким лаем бросился на него. Он хватал его за штанины, трепал. Пытался укусить за нос кожаного ботинка.

— Отойди! Фу! Отойди! — закричал на него Юрий, растерявшись.

Мысль, что он попросту может расстрелять пса, даже не пришла ему в голову. Он попытался пнуть его, но лишь разозлил сильнее. Оскалившийся пес начал подпрыгивать, пытаясь схватить его за руку. Юрий задрал руки вверх и сразу почувствовал, что пистолет выскользнул из-под ремня.

Этого еще не хватало! Он резко обернулся, чтобы поднять его с земли, и замер.

Пистолетное дуло смотрело ему прямо в лоб.

Мальчишка! Это он вытащил пистолет. И целился теперь в него. И выражение лица у него было такое…

«Он выстрелит, — понял Юрий. — Если дернусь, он выстрелит!»

— Руки вверх! За голову! — скомандовал он ломким подростковым голоском. И коротко глянул на Федора. — И вы тоже! Встать рядом!

Они послушно встали плечом к плечу с заведенными за голову руками. Маленький засранец оглядел их внимательно и снова скомандовал:

— Медленным шагом идете к скамейке. Усаживаетесь рядом. Руки не опускать!

Они послушались. Сели. Юрий почувствовал, что Федора трясет. А он на удивление был спокоен. Даже стало покойно как-то на душе. Ему не пришлось выпачкать свои руки кровью этого мерзавца.

— Пацан, давай поговорим, — произнес он и подмигнул мальчишке. — Вышло недоразумение. Ты сейчас отдашь мне пушку. И мы разбегаемся. Идет?

— Нет. Не идет. Мы все закончим здесь и сейчас! — проговорил тот и вдруг громко крикнул: — Липатова, ты здесь?

Рыжие кусты напротив скамейки зашатались, густая поросль разверзлась. И к скамейке вышла очень юная, очень красивая девочка. С камерой в руках, которую она нацелила на Федора и Юрия.

— Сейчас в присутствии свидетелей будет произведена запись признательных показаний гражданина Устинова и гражданина Сомова. На каждый вопрос вы должны будете отвечать честно и откровенно. За каждую ложь Егор будет отстреливать вам по пальцу. Егор, как?

Они стремительно переглянулись.

— Нормально. — Он хихикнул, совсем как маленький мальчишка. — По пальцу так по пальцу! Итак. Вопрос первый: сознаетесь ли вы в том, что на эту встречу вас заставила прийти детский психолог Элеонора Эдуардовна?

Недолго думая они оба кивнули. Потом раздалось нестройное «да».

— Вопрос второй: сознаетесь ли вы в том, что когда-то были с ней любовниками, а жениться отказались?

На этот раз они думали чуть дольше.

— Я не обещал ей жениться, — недоуменно вытаращился Юрий. Пистолетное дуло поднялось выше его груди. Он заторопился. — Но я спал с ней. А потом бросил.

— Как вы с ней познакомились? Вы лечили у нее свою дочь?

— Да. — Он стиснул зубы.

Желание встать и надавать по морде наглому засранцу росло с каждой минутой.

— Вы бросили ее, и она убила вашу дочь, — вставила девочка с горечью. — Она отомстила вам. Она всем всегда мстит.

У Юрия онемело место, где прежде колотилось сердце. О чем они вообще?!

Мальчишка сместил пистолет на Федора.

— Вы спали с моей матерью зачем? Она велела?

— Да, — ответил тот очень быстро, быстрее, чем мальчишка успел договорить.

— Почему? Она же не нужна вам. — Это снова вставила девочка, которая снимала все на видео.

— Эля велела. В ее голове возник план, когда твой отец отказался уйти к ней. План, как его сломать морально.

— Что за план? — наморщил лоб мальчик.

— Он остался в семье, а семьи потом не стало.

Федор опустил голову. Страшнее, чем смотреть на пистолет, ему было смотреть на мальчика. У того глаза плавали в слезах. И столько недетской боли в них было.

— Я не собирался, — выдавил Федор через силу. — Твоя мама — замечательный человек. Но я не люблю ее. И я отказался этим заниматься. Сказал, что я выхожу из игры. И с отношениями с Элей покончено.

— Поэтому вы здесь, — дрогнувшим голосом выдавил мальчишка. — Она все ловко придумала — наш умный детский психолог. Одним выстрелом она лишала жизни сразу всех! Вас бы убили. Моя мама умерла бы от горя. Отец был бы раздавлен и спился бы со временем. Меня — в детдом. Этот дядя сел бы в тюрьму. Одним выстрелом она убила всех. Вы… Вы все — взрослые! Почему вы такие слепые?! Почему вы такие глупые?!

Пистолет улетел в кусты после этих слов. Мальчишка съежился, оседая на тротуарную дорожку. И как заревет! Красивая девочка, закончив запись и спрятав камеру в маленький рюкзачок, уселась рядом с ним и принялась его уговаривать. Она уже была мудрой — эта малышка, выбирая и нашептывая какие-то нужные умные слова. Мальчишка даже заулыбался через минуту.

Она вытерла ему лицо своим носовым платком. Встала и помогла ему подняться. Он подозвал своего пса и, повернувшись, медленно побрел прочь. Худенькая шейка, узкие плечи, штанины болтаются на тощих ногах. У Устинова даже сердце замерло от неожиданной жалости к нему.

— Мы уходим! — Девочка по фамилии Липатова сунула руки в карманы тесных джинсиков. Качнулась на каблуках коротких ботиночек. — Но у нас есть запись. Учтите, Егора и пистолета на ней не видно. Зато ваше признание есть. И теперь вы не соскочите и вместе с нами пойдете в суд. Адвокат моей мамы с вами сегодня свяжется.

— В суд?! — выдохнул Федор. — Да за что в суд?! Нет такой статьи, по которой нас можно осудить! Запись эта — полная ерунда. Нас нельзя по ней судить.

— Вас — нет, — улыбнулся красивый ребенок улыбкой взрослой женщины. — Ее — да. И если ее не посадят, то лицензию отберут сто пудов! Эта гадина не должна вползать в души. Никогда больше ни к кому!

Она повернулась, чтобы уйти, но вдруг передумала. Повернулась с хмурым личиком.

— Вы хотя бы спасибо сказали мне и Егорке. За то, что сберегли вас, дураков!

Они ушли. И стало так тихо, что было слышно, как с мягким шелестом осыпаются побитые осенью листья. Со стоянки послышался визг тормозов. И через минуту на дорожке ярким парусом заметался плащ Валентины. Она бежала его спасать. Дуреха!

— Спасибо, — вдруг проговорил Федор. — Спасибо, что не убили меня.

— Ребятам спасибо скажи. — Он вздохнул, зажмуриваясь. — Ты знал ее — мою дочь?

— Нет. Все это было до того, как я пришел работать в клинику. Я не был с ней знаком. Но сплетни слышал.

— Тогда извини, — проговорил он вяло.

Проглотил острый комок, застрявший в горле, запрокинул голову. Небо было пронзительно ясным. Бездонно голубым. Верхушки деревьев заливало солнечным светом. Покой и умиротворение. Вот что он сейчас чувствовал. Умиротворение и покой.

И еще легкое беспокойство. Ощущение какой-то недоделанности, недосказанности.

— Как будешь разруливать с его матерью? — толкнул он Федора локтем.

— Скажу правду. Лжи довольно. Она славная женщина. И не заслуживает того, что она с ней сделала. И я… — Федор болезненно сморщился. Слез со скамейки, кивнул в сторону Валентины. — Кажется, это к вам. Да, и про пистолет не забудьте. Он в кустах.

Он медленно пошел в ту же сторону, куда ушли подростки. Валентина наконец добежала. Остановилась в метре от скамейки. Плащ повис вокруг ее тела безвольными складками.

— Я в порядке, — коротко глянул он на нее, она кивнула. Он добавил: — И все в порядке.

Она снова кивнула, глубоко задышав. Он встал, нырнул в кусты, нашел в сухой траве пистолет, сунул его во внутренний карман куртки от греха подальше. Подхватил Валю под руку и повел к стоянке.

Там было три машины. Его, Валентины и Федора. Тот все еще топтался у своей, не уехал.

— Завтра не опаздывай на работу, — подтолкнул он девушку к ее машине. — Совещание на десять собери.

— Хорошо. — Она без лишних вопросов уселась за руль. Опустила стекло. — Юрий Иванович, сегодня совещание не состоялось.

— Почему?

— Без вас никак. Не смогли. — Она поискала слова, не нашлось особенных, сказала просто: — И я не смогу. Без вас. Никак. Никогда.

Валя уехала, не добавив больше ничего. А ему вдруг захотелось, чтобы было много слов. Гораздо больше, чем те, что она выпалила. Чтобы она говорила и говорила с ним, не останавливаясь. Обо всем. Даже о всякой ерунде. И он будет отвечать ей. И много говорить о себе, о ней, о них.

Покой, и умиротворение, и надежда — вот что ожило в его умершей душе под дулом пистолета.

Чудеса-а-а!

— Простите, — окликнул его Федор.

Юрий обернулся.

— Как считаете, эта девочка… Она не лукавила? Про адвоката? Они всерьез решили дать этому всему ход? — Он смешно повел руками вокруг себя, будто лапал невидимую воздушную подушку.

— А почему нет? — Юрий залез в машину, махнул ему рукой, крикнул: — До встречи!

— До встречи? — Брови Федора сошлись у переносицы. — А мы с вами… Мы что, еще встретимся?

— Непременно. — Он снял машину с ручного тормоза, продвинул ее сантиметров на сорок.

— Но зачем? — театрально воздел руки к небу Федор. — Разве мы все не выяснили? Зачем нам еще с вами встречаться? И где, простите?

— Прощаю, — усмехнулся Юрий, махнув ему на прощание. — А встретимся в суде!..