Осенний перелом

Глава 22, в которой Женя любуется издали на королевский дворец, не подозревая, что скоро ей предстоит там побывать

— Какой-то странный ты сегодня, — Грент кивнул на кресло, приглашая гостя устраиваться поудобней. — Как будто никак не можешь решить что-то для себя важное. В чем дело, Варрен? Обычно неуверенность тебе не свойственна.

— Да так, — хмыкнул фор Циррент. — Думаю кое о чем. Расскажи лучше, как продвигается твое расследование. Ты ведь за этим меня звал?

— Да, — Грент прошелся по кабинету, зачем-то выглянул в окно и сел на край стола, небрежно отодвинув стопку газет и писем. — Что я тебе скажу, Варрен. Все слишком запутано, в этом клубке не одна нить, а хорошо если не с десяток, и не факт, что все они как-то связаны.

— Вот оно что, тебе нужен слушатель. Что ж, всегда к твоим услугам.

— С тобой хорошо думается. К тому же одна из нитей в твоих руках, да и безопасность короны по твоей части. А я нюхом чую, что к тому все и движется.

Чутье графа фор Циррента подсказывало ему то же самое.

— Отъезд Клалии, — начал он. — Ритуал по получению силы. Два покушения подряд. К чему еще все это может быть. Клалия наконец-то спелась с магами или маги с Клалией, не суть важно — ясно одно, что они решились действовать.

— Три покушения, — поправил Грент. — Но, знаешь, Варрен, я бы сказал, что автор первой попытки обладает куда более развитой фантазией. Стрелок на крыше — это примитивно. Убийца с ножом и сонным заклинанием — нагло, но крайне грубо. А тот, кто устроил его высочеству ловушку на Дубовом острове… это художник. Мастер, чтоб его. Сложный план, безупречное исполнение. Его высочество спасся чудом. Точнее, знаменитым везением своего дружка Реннара.

Грент рассказывал о том, что приключилось с Ларком и его порученцем на Дубовом острове, и фор Циррент с трудом подавлял желание схватиться за голову, излить злость на десятке известных ему языков, а потом пойти и самолично выдрать его высочество, как дерут нашкодивших мальчишек. Портупеей по голой заднице, так, чтобы долго потом сесть не мог. Бог с ним, что хватило глупости попасть в ловушку — и с более искушенными людьми бывает. Но попытка скрыть столь опасное происшествие! Чего он, хотелось бы знать, опасался? Неужто обвинения в святотатстве? А теперь след остыл, так удачно срисованный людьми Грента менталист успел покинуть столицу, ищи его по всему миру! И гадай, был он автором столь изящного плана или только исполнителем! Внешность не сказать чтоб очень уж приметная, но в окружении Шоррентена точно не мелькал. Там вообще маги не мелькали, да и никого из чужих, нарушающих привычный круг общения. Студенты — народ любопытный, заметили бы. Там действовал кто-то свой, но кто? На следующий день еще можно было бы раскрутить дружков Шоррентена на воспоминания, кто из них что болтал накануне да по какому поводу, но теперь концов не найдешь.

— Вот, можешь взять с собой, — Грент протянул фор Цирренту тонкую стопку листов в картонных корочках. — Все, что мои люди нарыли на нашего нового подозреваемого. Я бы очень тебя попросил аккуратно прощупать окружение Клалии. Если это действительно была попытка расчистить путь для юного принца Киренна…

— А что еще, — хмыкнул граф. — Других причин опасаться за жизнь принца Ларка у нас на сегодня не просматривается.

Открыл обложку, вгляделся в открывавший дело карандашный рисунок. Белый капюшон менталиста, короткая челка, неприятный, тяжелый взгляд, острый нос, бородавка на левой щеке, козлиная растрепанная бородка. Мастер Агватус, маг-менталист первой категории, работает с банкирами, специализация — проверка финансовой благонадежности. Обтекаемое название, за которым — сбор информации о клиентах, выбивание долгов из несостоятельных или неаккуратных должников, шпионаж за конкурентами. Банковское дело никогда не было прибежищем чистоплюев. Зато состояния там сколачиваются из ничего, в год-два, были бы наглость и желание. Очевидно, мастер Агватус не отягощен излишними принципами, зато весьма богат на амбиции. Самое то что нужно для заговорщиков.

— Да, колоритный тип. Думаешь, он убежал под крылышко Клалии? Согласен, разумней всего спрятаться в свите ее высочества. Доступ к новостям, защита… И повод менталист такой квалификации найдет легко. Скрываться с концами причины нет, он не может знать, что засвечен: с острова ушел незамеченным, слухов по городу не ходило: и принц, и прочие участники вылазки о своем приключении дружно промолчали. К слову, не он ли им это внушил? Но вряд ли у Клалии хватит наглости оставить при себе неудавшегося убийцу пасынка.

Грент пожал плечами:

— Почему бы и нет. Взгляни на ситуацию глазами ее честолюбивого высочества. Пусть покушение не удалось, однако случай не получил огласки. Наследник престола, его порученец и несколько боевых офицеров — в самом деле, кто же из них признается, что позволил себе выходку, достойную пьяного школяра? Тем более что окончилась выходка весьма бесславно. Впрочем, я полагаю, Клалия не в курсе подробностей. Вопрос скорей в том, хватит ли наглости убийце спрятаться настолько на виду. Но достойный мастер Агватус вообще довольно наглый тип. Почитаешь, тебе понравится. Мои ребята прижали парочку его работодателей, принесли материал — пальчики оближешь, лет на двадцать каторги уже тянет. Есть с чем работать.

— Но к следующим покушениям он не причастен. Что несколько портит нам стройную картину происшествия.

— Абсолютно точно не причастен, — согласился Грент. — Стрелок не мог знать о подоплеке всей этой авантюры с пари: смысл караулить тех, кто уже должен быть покойником? А ночной гость… Агватус проехал через южные ворота в конце дня, у него не оставалось времени снарядить убийцу так, чтобы оборвать все ниточки к собственной персоне. Он выбрался с острова, нашел лекаря, залечил рану и сразу же ударился в бега.

— Наверняка боялся, что господа офицеры все-таки разболтают о случившемся. Хотя бы по пьяной лавочке. И ведь разболтали бы! Если бы пуля нашего второго номера не уложила Реннара в постель, вечером они наверняка бы пили в том же составе, пересчитывали собранные желуди, и все Офицерское собрание слушало бы об их похождениях.

И уже к утру о них знал бы весь город. Менталисты вообще слывут везучими ребятами, но этому везет как-то даже неприлично. Фор Циррент поймал себя на том, что выстукивает по столешнице кавалерийский марш, и, поморщившись, сцепил пальцы в замок.

— Итого, Варрен, что мы имеем? Один убийца в бегах, второй мертв, а мы, при всех видимых успехах, топчемся на месте. Я бы предположил, что Клалия не слишком верит в способность магов избавить ее от Ларка, вот и решила подстраховаться. Время играет против нее, здоровье его величества все хуже, а тут перелом. Есть причина рисковать. Одно только «но»…

— Риск? О чем ты, — фор Циррент усмехнулся. — Она отчаянный игрок.

— Нет, я не риске, — Грент покачал головой. — Клалия верит в силу менталистов. Ей и в голову бы не пришло, что менталист первой категории может потерпеть поражение в игре против молодых раздолбаев. И уж тем более не похожа на нее мысль, что там, где не справился маг, добьется успеха стрелок.

Граф кивнул. В самом деле, господ военных Клалия откровенно презирает, и полагаться на них не стала бы даже в менее важном и куда более невинном деле.

— Значит, второго номера снарядила не Клалия. Одно из двух — или я, как последний олух, проглядел работу внешних врагов, или целили все-таки не в принца. У Реннара тоже хватает врагов, что бы эти два остолопа себе ни думали.

На некоторое время в кабинете повисло тяжелое молчание. Нарушил его Грент:

— Кстати, Варрен, о Дубовом острове я собираюсь сегодня же рассказать его величеству. Не желаешь присутствовать?

— Разумеется, желаю, — фор Циррент подавил неуместный вздох сожаления. — Если помнишь, я не успел доложить его величеству все те бесчисленные подробности о бедной барышне, которые он жаждал узнать.

— Чего же ты хотел, — теперь в смехе Грента промелькнуло настоящее веселье. — Случай уникальный, а его величество любит все необычное. Готов поспорить, кончится тем, что он прикажет подать девицу пред свои очи и замучает ее вопросами так, как нам с тобой и не снилось.

— Это было бы весьма интересно, — ухмыльнулся в ответ фор Циррент. — Когда едем? У тебя назначено время?

Грент бросил взгляд на украшавшие стену механические часы:

— Его величество просил подойти к шести, времени достаточно. Как раз успею заехать еще в одно место.

— Я тебе там нужен?

— Как хочешь. Лавка колониальных товаров торгового дома «Паллен и сын». Меня, собственно, интересует как раз сын. Леони Паллен, студент, закадычный приятель фор Шоррентена. Шоррентен утверждает, что именно Леони предложил поймать господ офицеров на байку о Дубовом острове. Просто так, для смеха.

— Что ж, я тоже не прочь посмеяться. Поехали.

— Лавка колониальных товаров? — переспросила барышня. — Конечно, хочу! Интересно же!

Гелли печально улыбнулась. В детстве они с Варреном и Арби любили колониальные лавки так, как прочие дети любят кондитерские. Связки жгучего перца, мешки с рисом, пряностями и чаем, головы бурого сахара, яркие ковры и ткани, странные фигурки туземных божков… Разглядывать все это можно было часами. Арби как-то даже упросил отца купить кривой турский кинжал, а после выучился неплохо с ним обращаться, хотя и считается, что чужеземное оружие не пристало дворянину. Потом, когда пришло известие о гибели Арбальда, Гелли долго обходила стороной все, что хоть как-то могло напомнить о брате. Привыкла делать вид, что нет ни колоний, ни кораблей, ни Огненных островов на карте мира. Подумать только, тридцать лет прошло, а она впервые за все это время собралась в лавку колониальных товаров. И чувствует себя почти как в детстве — с той разницей, что теперь не ей обещают сказку о дальних странах, а она сама — вот этой милой девочке, взятой Варреном под свое покровительство.

Ах, Варрен, Варрен. Просил показать девочке все, что можно, рассказать о мире — так, будто она вовсе ничего не знает. Спрашивал, что дорогая сестрица думает о барышне, а сам дергался, будто от благоприятного ответа невесть что зависит. Будь Гелли поглупей, решила бы, что дорогой братец влюбился. Но Варрен из тех, о ком говорят «женат на своей работе», и такой интерес может означать лишь одно: девушка ему нужна для каких-то таинственных дел. Что ж, оно и к лучшему. Таинственные дела Варрена понравятся такой девушке больше, чем скучная и благопристойная семейная жизнь. Да и не похоже, чтобы барышня так уж рвалась замуж. Не так смотрит. Ни оценивающего взгляда, которым отличаются умные невесты, ни томно-зовущего, свойственного романтичным глупышкам.

Барышня улыбнулась, и Гелли вдруг поняла, кого напоминает ей этот взгляд и эта улыбка. Арби в шестнадцать лет. Такой же жадный интерес к миру и затаенная, неосознанная уверенность в том, что мир прекрасен, а все его опасности — острая, но необходимая приправа к блюду под названием «жизнь». Кольнуло сердце, Гелли оперлась ладонью о стену.

— Ой, что с вами? — барышня тут же заметила, дернулась поддержать. — Вам плохо? Может, ну ее, эту лавку, в другой раз?

— Просто вспомнила кое-что, — Гелли осторожно вздохнула. — Грустные детские воспоминания… Право же, не стоит о них тревожиться. Для тех, кто жив, жизнь должна продолжаться.

«Жизнь должна продолжаться», — повторяла себе Женя, пока коляска неторопливо катила по умытому вчерашним дождем городу. Цокали о каменную мостовую копыта, коляску трясло, даже мягкое сиденье не спасало. Это вам не асфальт и не такси… Привыкай, деточка, и радуйся, здесь такой экипаж — верх комфорта. Тебе, можно сказать, крупно повезло — жива, цела, и люди хорошие приютили. Знать бы еще, чего граф от нее захочет, не просто ж так столько заботы? Но почему-то Женя была уверена, что ничего плохого от графа фор Циррента можно не ждать.

Тетушка Гелли молчала, о чем-то задумавшись. Наверное, те самые «грустные воспоминания». Женя не расспрашивала. Глядела по сторонам, на красные черепичные крыши и кирпичные башенки, увенчанные медными флюгерами, на мелкие переплеты окон, кованые ограды и ворота, не по-осеннему зеленые газоны и яркие клумбы за оградами. Разглядывала встречные экипажи, прохожих, редких верховых. С удивлением понимала, что начала привыкать к чужому миру — по крайней мере, к его виду. Уже не шокируют и не вызывают ощущения исторического фильма всадники в ярких мундирах, нарядные дамы в открытых колясках, немаркие темные и серые одежды пешеходов.

Вскоре район богатых особняков сменился тесными улочками, где дома жались друг к другу, слепляясь стенами, а две коляски с трудом могли бы разминуться. Тротуары здесь едва вмещали толпу прохожих, над головой скрипели, раскачиваясь, кованые и резные вывески. Все они были старыми, потемневшими от времени, и, как правило, над входом в лавочку, булочную или мастерскую бросались в глаза вывески другие — новые, яркие, крупными буквами, которые Женя уже успевала читать, проезжая мимо. В который раз она задумалась, какому времени в родной истории соответствует этот мир. Собственное, сказанное в минуту беспросветного отчаяния, «дремучее средневековье» явно было скоропалительным и несправедливым. Печатные книги, газеты, вполне, кажется, пристойный уровень быта. Лавки колониальных товаров — то есть не просто колонии, а налаженные торговые связи. До технической революции здесь явно еще не дошли, но кто его знает, насколько влияет на прогресс магия? «Данных мало», — решила про себя Женя.

Коляска свернула, долго ехала вдоль ограды парка. За черными прутьями кованой решетки ярко желтели клены. Жене почудились крохотные радуги над кронами, она невольно поежилась, спросила:

— А здесь что?

— Чародейный сад, — негромко ответила тетушка Гелли. — Он открыт для публики только в определенные дни. Но для простых людей здесь нет ничего особенно интересного.

— А для кого есть? — осторожно спросила Женя.

— Для магов, — как само собой разумеющееся, пояснила тетушка Гелли. Даже плечами слегка пожала: что, мол, спрашивать такие глупости? А коляска свернула снова и выехала на широкую набережную.

Женя замерла, забыв о не заданном вопросе. В широкой реке отражалось синее небо, вода казалась чистой и яркой. От спуска к воде замощенную часть набережной огораживала невысокая каменная балюстрада, над ней возвышались на тонких столбах-ножках стеклянные шары фонарей. Вдалеке виднелся ажурный мост, на входе и выходе украшенный невысокими башенками. А дальше, за мостом, на том берегу, высился дворец. Белоснежный под ярким солнцем, сверкающий, словно сахарный домик, с крохотными мерцающими радугами на крышах высоких узких башен.

— Ой, — выдохнула Женя. — Красота какая… А там что?

— Королевский дворец, — слегка улыбнулась тетушка Гелли. Коляска свернула в переулок, Женя торопливо оглянулась: хотелось посмотреть еще.

— Я думала, такие дворцы только в сказках…

Дома закрыли обзор, но верхушки острых башен и радуги над ними были еще видны, и Женя смотрела, обмирая от непонятного ей щемящего чувства — будто и в самом деле увидела что-то волшебное. А потом коляску тряхнуло, колесо въехало в лужу, окатив грязной водой спешившего мимо детину, тот ругнулся трехэтажно, и Женя невольно фыркнула, очутившись вдруг вместо сказки снова в обычном мире — пусть чужом, но с такими же, в общем, людьми.

Но все-таки мелькнула мысль, что было бы здорово посмотреть на этот дворец поближе.