Осенний перелом

Глава 24, в которой король решает судьбу верховного магистра, а Женя рассказывает графу фор Цирренту о Японии

Стиль правления короля Дионна-Горрента можно было назвать каким угодно, но не жестким. По мнению графа фор Циррента — каковое мнение он, впрочем, не торопился озвучивать вслух — его величество управлял государством так же ловко и уверенно, как опытный капитан ведет корабль. Лавируя в поисках попутного ветра, обходя давно известные рифы и мели и смело споря с внезапными шквалами. Мореплавателем его величество прозвали, разумеется, не за манеру правления, а за покровительство морякам, торговцам и исследователям. Но прозвище подходило ему всесторонне.

В общении его величество был таким же. Его оппоненты сами не замечали, как приходят к нужной для короны точке зрения, его министры трудились, подобно офицерам на великолепном фрегате, без слов понимая волю капитана. И даже враги не знали, каким становится король в те редкие минуты, когда позволяет себе идти напролом.

Сейчас как раз и выдался один из таких редких моментов.

Перед королем подмастерье верховного магистра раскололся еще быстрее, чем перед начальником полиции. Рассказал и о ритуале в Чародейном саду, и о приказе избавиться от книги, и о том, как после магистр решил избавиться от него самого. Его величество слушал молча, только мрачнел все больше. Глубже делалась складка между густыми седыми бровями, тверже сжимались губы и, щурясь, темнели до штормовой черноты глаза. Верные признаки бури.

Дослушав, какое-то время молчал, хмуро, давяще уставившись на трясущегося подмастерья. Фор Циррент лишь однажды видел его таким, но запомнил так крепко, что теперь тут же понял, чего ждать. Сейчас гнев его величества дойдет до пика, и тяжелый корабль рванет вперед под всеми парусами, чтобы перескочить гряду острых камней на гребне волны. Рискованно, самоубийственно при малейшей ошибке — но Дионн-Горрент Мореплаватель не ошибется. Там, где не в человеческих силах обуздать волну, он воспользуется ее мощью.

— Страунгера ко мне. Живо.

Негромкий приказ упал в тишину штормовым валом, рассыпался топотом ног, окриками приказов за дверью. Бедолага Тил Бретишен из бледного стал зеленым — и не зря. Когда стихия буйствует, песчинкам трудно надеяться на спасение. Вряд ли его судьба кого-то здесь волновала.

Король молчал, и остальные не осмеливались нарушать повисшую в кабинете для малых аудиенций тишину. Поэтому неторопливые, полные достоинства шаги они услышали задолго до того, как Страунгер вошел в кабинет.

— Вы не слишком торопились, господин магистр, — тихо сказал король. Он не дал верховному магистру ни мгновения на подобающие приветствия, и это более всего указывало на королевский гнев.

Признаки гнева его величества Дионна-Горрента Страунгер знал куда лучше прочих придворных: все же менталист, не какой-нибудь бесталанный младший распорядитель.

— Прошу прощения у вашего величества, — магистр склонил голову. — Мне не сказали, что я должен поторопиться, а между тем возраст…

— Возраст, — кивнул король. — Слабое здоровье. Пора задуматься о преемнике. Вы плохо учите своего подмастерья, господин верховный магистр.

От внезапного внимания к своей персоне бедняга Тил посерел, как лежалый мертвец. Магистр смерил ученика пристальным взглядом, спросил скорбно:

— Так это Тил имел несчастье прогневить ваше величество?

— Не прогневить, — с едва заметной насмешкой поправил король. — Огорчить. Я всегда огорчаюсь, господин верховный магистр, когда мои подданные не знают элементарных вещей. Особенно те подданные, которые претендуют на какое-либо влияние в будущем.

На лице магистра отразилось удивление, однако вряд ли оно было искренним. Страунгер был трусом, но отнюдь не дураком. Скорей всего, под этой маской он лихорадочно просчитывал варианты дальнейшего разговора, возможные обвинения и пути защиты.

— Представьте себе, ваш подмастерье боится вас больше, чем меня, — продолжал между тем король. — Он понятия не имеет о том, что корона Андара дает владельцу — и только законному владельцу! — силу, которую не перешибут все менталисты вашей гильдии. Более того, у него даже не хватило ума вывести эту нехитрую истину логическим путем, опираясь на тот несомненный факт, что я все еще король. Да-да, молодой человек, — он обернулся к трясущемуся подмастерью, — все еще король, несмотря на то, что очень мешаю нашей уважаемой гильдии магов и что они давно уже прибрали к рукам одного из наследников. Ах, вы думали, я этого не знаю? — король снова развернулся к магистру. — Не разочаровывайте меня, Страунгер. Вы не так глупы, как ваш подмастерье.

Говорят, ментальный удар невозможно почувствовать. Но силу, которая вдруг рванулась от короля к магистру, ощутили все, от подмастерья до стражи у дверей, и ментальные амулеты не стали для нее помехой. Фор Циррент, стоявший достаточно близко к магистру, даже невольно схватился за сердце, явственно почувствовав чужой страх — липкий, удушающий, парализующий.

— Расскажите все сами, — по-прежнему тихо, но уже без тени усмешки предложил король. — Всю правду, Страунгер. Вы ведь не этот недоученный мальчик, вы отлично знаете о древней династической магии. Знаете, что меня не так просто убрать с дороги. На что вы рассчитывали? Говорите же!

Слова падали тяжело и веско, давили, стискивали сердце ледяными когтями. Фор Циррент попятился, ощутил на запястье ободряющее пожатие Фенно-Дераля. Пробормотал:

— Старею.

Фенно-Дераль покачал головой. Кажется, хотел что-то ответить, но в этот миг Страунгер, глухо застонав, упал на колени и заговорил, захлебываясь словами, всхлипывая и то и дело повторяя: «Виновен».

Что ж, виновен он и в самом деле был, по всем пунктам, включая те, о которых полиция и Тайная Канцелярия только подозревали.

Незаметное влияние на ее высочество ненаследную принцессу Клалию, возбуждение в ней жажды власти для сына — через материнскую любовь воздействовать на юную женщину оказалось очень просто. Подстрекательство к заговору и незаметное влияние на него — как через подставных лиц, так и прямо, тонкими ментальными воздействиями. Клалия носила амулеты, но оказалась не слишком устойчива к непрямой обработке. Лесть, сочувствие, восхищение, поклонение — то, на что ловятся многие и многие женщины. Блистательное будущее для сына — еще более сильная наживка. Магистр полагал, что ко времени, когда придет пора объявлять регента при малолетнем короле Киренне, Клалия будет полностью под его влиянием. А нет — так ведь и избавиться от нее несложно.

Покушение на его высочество принца Ларка-Элиота-Дионна и его сопровождающих, включающее в себя подстрекательство к святотатственному пари. Хотя в данном случае «святотатство» было устаревшим понятием с точки зрения государственных законов, маги все еще чтили священные рощи, и не им бы осквернять Дубовый остров убийством.

Влияние на умы простонародья, возбуждение недовольства ограничительным эдиктом среди торговцев и негоциантов, банкиров, промышленников, всех тех, на чьей стороне — деньги и кто не связан дворянскими клятвами верности. До подстрекательства к открытому бунту, к счастью, не дошло, но только потому, что власть намеревались получить более тонким путем. Обеспечивали не беспорядки, которые помогли бы захватить власть в неразберихе, а радостное принятие свершившегося факта переворота.

И, наконец, тот самый ритуал в Чародейном саду. Магистр и в самом деле не знал, что побочным следствием его безумного эксперимента стал не только труп первого попавшегося мага, но и вполне живой человек, перенесенный из другого мира. Что ж, тем лучше для девушки, пусть маги и дальше остаются в неведении. А вот истинная цель магистра… Да, разумеется, он собирался добыть неучтенной энергии «замирья». Но зачем? Не для переворота, как предполагали фор Циррент и Фенно-Дераль. Переворот произошел бы в любом случае, но принес бы Страунгеру не больше выгод, чем гильдии магов в целом. Дураком верховный магистр действительно не был и прекрасно понимал, что отмена ограничительного эдикта не заставит иссякающие магические источники давать больше, чем они дают. Увеличится только расход, а значит, проблема станет еще более острой. И рано или поздно наступит момент, когда личный, никем не учтенный резерв позволит Страунгеру сыграть свою партию. Стать высшим не только в Андаре, но и на всем континенте, главой Конвента Магистров, а там, чем небо не шутит…

На этом месте терпение короля иссякло.

— Что за мерзость, — презрительно бросил его величество Дионн-Горрент. — Достаточно. Данной мне силой я подтверждаю вину и данной мне властью выношу приговор. Виновен. Умри.

Страунгер ничком рухнул на пол. Агония не продлилась и минуты, но король не стал смотреть, как умирает бывший верховный магистр. Отошел к окну, отвернулся. Повторил глухо, с откровенной брезгливостью:

— Мерзость.

Фор Циррент с трудом перевел дыхание. Вот, значит, как выглядит «суд короны», королевский ментальный дар.

— Вы запомнили имена, господа? — не оборачиваясь, спросил король.

— Да, — коротко отозвался Фенно-Дераль. — Разрешите идти, ваше величество. Я займусь ими немедленно.

— Еще несколько слов, — покачал головой король. Развернулся наконец, окинул взглядом застывшего в ужасе подмастерья. Сказал задумчиво: — Вы не слишком годитесь в менталисты, юноша. Я не чувствую в вас той внутренней силы, которой в избытке было у вашего учителя. Я не маг, мне трудно судить, однако, на мой взгляд, вы избрали неподходящую для себя стезю. Фенно-Дераль, вам понадобится свидетель?

— Да, ваше величество.

— Я вас благодарю, господа, — по бледному лицу короля скользнула мимолетная улыбка. — Сейчас можете идти, но завтра в то же время я жду вас снова.

Только когда за ними закрылись двери королевского кабинета, фор Циррент смог свободно дышать. И только тогда спохватился, осознав: Страунгер в своих признаниях говорил только об одном покушении. Ни о стрелке на крыше конюшни, ни о ночном убийце, пробравшемся в спальню принца, он не обмолвился ни словом.

— Что-то не так? — поколебавшись, спросила Женя. Тетушка Гелли всю обратную дорогу молчала, уйдя в себя, и казалось, что посещение лавки глубоко ее огорчило. Но ведь все было хорошо!

По лицу тетушки скользнула мимолетная улыбка:

— Не обращай внимания, деточка. Грустные воспоминания, ничего больше.

Когда вернулись домой, от ее печали не осталось и следа. Она оживленно перебрала вместе с Женей покупки, долго нюхала чай — не тирисский травяной, а настоящий, и с интересом глядела, как Женя заваривает его в глиняном заварочном чайнике.

— Ну вот, готово, — Женя разлила заварку по чашкам, добавила кипятка. — Вообще-то правильно его пить не так. Разбавлять не нужно, но я не люблю слишком крутой. А еще многие сахар кладут, но, как по мне, хороший чай сахаром только портить. Уж лучше заесть чем-нибудь сладеньким.

Тетушка Гелли осторожно сделала глоток. Покачала головой:

— Не слишком приятный вкус. Я, пожалуй, подслащу.

Взяла щипчиками неровный коричневый кусок, опустила в чашку, задумчиво помешала крохотной ложечкой. Женя, подумав, взяла кусок в рот, вместо конфеты. Она до сих пор удивлялась здешнему сахару, хотя на вкус он не слишком отличался от привычного. Слегка отдавал пережженной карамелью, и это Жене нравилось.

— Закончится кофе, перейду на чай, — вздохнула она, медленно, с удовольствием отпив сразу полкружки. — Хотя странно, что у вас здесь кофе нет. Должен быть.

Тетушка хотела что-то сказать, но тут вошел граф. Он выглядел утомленным, как будто с момента, когда они встретились в лавке, случилось что-то неприятное или тяжелое.

— Разрешите составить вам компанию, милые дамы? — и улыбка у него была усталая, словно через силу заставлял себя улыбаться.

Тетушка Гелли покачала головой:

— Садись, братец. Тебе, похоже, пора отдохнуть.

— Пора, — рассеянно согласился граф.

— Вам покрепче? — спросила Женя. — Если устали, хорошо крепкий и сладкий. Бодрит и от головной боли помогает.

— На ваш вкус. — Граф с любопытством глядел, как Женя наливает чай, кидает в чашку два куска сахара. — Вижу, сегодняшний поход за покупками прошел удачно.

— Да, жизнь налаживается, — согласилась Женя. — Как мало иногда нужно для счастья.

Граф осторожно сделал глоток.

— Хм. Мне доводилось пить чай с Огненных островов, но в моей памяти остался совсем другой вкус.

— Так вам его, наверное, традиционно заваривали. Крепче и без сахара. А может, то вообще зеленый был или улун какой-нибудь, а этот черный.

— Черный? — граф с сомнением уставился в чашку. — М-м, я бы не сказал.

— Он просто так называется, — невольно улыбнувшись, объяснила Женя. С удовольствием вдохнула ароматный пар, сделала еще глоток, уже неторопливый, спокойный. Похвасталась: — А еще мы рис купили. И пряности для плова. И изюм. Ох, я вас поугощаю!

Тетушка усмехнулась, опустив чашку:

— Ах, братец. Откуда бы ни свалилось на тебя это милое дитя, выдать ее за бедную провинциальную девушку не получится.

— Я и не собирался, — похоже, настроение графа стремительно поднималось. — Барышня, после чая составите мне компанию в библиотеке? Вы ведь еще не видели карту мира?

Сердце екнуло, предчувствуя по-настоящему важный разговор.

— С удовольствием! — отозвалась Женя.

Карта мира была почти родной. Разве что государства другие — а очертания материков она, наверное, просто не настолько хорошо помнила, чтобы заметить какую-то существенную разницу. Тирисса оказалась Англией, Андар занимал довольно большую территорию в центре Европы, прихватывая, пожалуй, Францию и часть Германии. На месте России расположились несколько мелких, по Жениным понятиям, княжеств, а дальше к востоку и югу были неизведанные земли.

Вообще белых пятен на этой карте хватало. Тщательней всего были нанесены очертания берегов, а дальше — где как. Америка едва намечена, Индия и Китай — колонии Тириссы, а вот север Африки и Ближний Восток помечены алым цветом, которого нет на карте Европы.

— А здесь что? — спросила Женя.

Переводческое заклинание явно не знало слова «мусульмане», и Женя так и не поняла, существуют ли они в этом, явно параллельном родному мире, или «мавры и бедуины» здесь — нечто иное, чем дома. Ясно было одно, что эти земли от европейцев закрыты категорически.

— Жаль, — вздохнула Женя, — значит, кофе мне здесь точно не видать. Придется переходить на чай, и на том спасибо.

— О чае я и собирался поговорить, — граф перелистнул страницу огромного атласа. — Вот, глядите: Огненные острова. Можете вы что-нибудь о них рассказать?

— Япония, Сахалин и Курилы, — кивнула Женя. — Ясно, почему «Огненные», вулканический пояс. Чай, я думаю, из Японии. Вы ведь понимаете, что с вашим миром может очень сильно не совпадать, правда?

— Вы вполне разумно ориентируетесь у нас, — возразил граф. — Отличия, несомненно, есть, но не настолько глобальные, чтобы сделать вас совсем чужой в нашем мире. Я полагаю, что и с Огненными островами так же: некоторые отличия, некоторое сходство. Сегодня в лавке вы вели себя очень уверенно.

Женя задумалась, вспоминая прежние разговоры с графом.

— Помните, я рассказывала о том, как незаметно в интернете нахватываешься всяких знаний по верхушкам? Так вот, это оно и есть. Какие-то общие представления, наверняка не совсем точные, в чем-то ошибочные, ближе к женским сплетням, чем к данным военной разведки. — Такое сравнение он точно должен понять лучше, чем рассуждения об интернете и глобализации. — Я увлекалась японскими мультфильмами — о мультиках я тоже рассказывала. Что-то знаю, конечно. Наверняка больше, чем те, кто никогда не интересовался, но все равно, я не специалист. К тому же в нашем мире примерно лет сто назад Япония резко сменила политическое направление. Была закрытая страна со своей культурой, а теперь — хотя и отличается от Европы, но взяла у нее достаточно, чтобы суметь вписаться и завоевать авторитет. У вас, я так поняла, она сопротивляется и военному вторжению и просто чужому влиянию?

Граф кивнул. Обвел пальцем контур Японских остовов, словно задумавшись о чем-то. Несколько минут в библиотеке стояла тишина.

— Тридцать лет назад там пропал мой кузен, — сказал он наконец. — Брат Гелли. За эти тридцать лет ничего не изменилось. Мы по-прежнему там чужаки, нежеланные и незваные. С нами торгуют в одном из портов, но нашим морякам запрещено сходить на берег. Корабли, приставшие к берегу в других местах, считаются нарушившими границу. С ними не вступают в переговоры. Нас терпят за наши товары, но при этом ненавидят. Рассказывать можно долго, но все сведется именно к этому. Врага прежде всего нужно понимать, знаете ли. Как и друга, впрочем, и партнера — любого. Мы с ними слишком далеки от понимания.

— Слишком разные, — кивнула Женя. — Да, я понимаю. «Запад есть Запад, Восток есть Восток»… Знаете, я из страны, которая на стыке. Между Европой и Азией, между Западом и Востоком. Но у нас все уже не так, все перемешано. Мир слишком маленький, когда с любым человеком в любой его точке можно поговорить, как сейчас мы с вами говорим. А ваш мир еще большой. Без самолетов, зато с парусниками. Даже не знаю, что рассказывать, честно. У меня ведь обрывки в голове.

— Для нас ваши обрывки на вес золота, — серьезно ответил граф. — Даже с учетом различий наших миров и недостоверности ваших знаний. Женские сплетни, разумеется, далеки от донесений военной разведки, но и в них можно отыскать зерно истины. Расскажите для начала о том, что вам кажется важным, хорошо?

— Важным? — переспросила Женя. У нее в голове была та еще каша: гейши, чайная церемония, самураи, ниндзя, бедные крестьяне и сегуны, рис и суши, божественный император и шинигами, якудза — или якудза уже из более позднего времени? И так ли зависит от времени то, что определяет главное в любом народе? Хотя откуда ей знать, на самом деле, что там главное… Вот уж нашли специалиста! — Знаете… Давайте я сначала расскажу кое-что о последней войне. Это точно никак не относится к вашему миру, но… В чем-то люди не меняются, понимаете? Связь поколений, самурайские традиции и все такое. В Европе не было камикадзе. Наверное, нигде в мире не было, если на государственном уровне брать, а не террористов каких-нибудь. — Задумалась, пожала плечами: тяжело о таком рассказывать, и с чего начать, не сообразишь. Может, с этого? — «Знаешь, мама, завтра я стану ветром, по священной воле разящим свыше»…