Ошибка биолога

Освобожденные звери

Весеннее солнце горячим светом заливало зоологический сад. Деревья стояли почти голые, с налившимися почками и лишь кое-где зеленели первыми чистыми листками. Пахло сырой, только что ожившею землею.

И сегодня, в воскресный день, сад был переполнен посетителями. Шли по дорожкам плотной толпой, тесня друг друга. Из-под огромных шляпок раздавалось почти беспрерывное женское щебетанье. Улыбались розовые губы, и звал к себе щекочущий девичий смех. Толстые женщины гордо несли огромные отвисшие груди, выкормившие собственную семью, и вели за руки нарядных живых кукол.

Молодые мужчины токовали, как тетерева, вокруг женщин.

Пожилые — смотрели на все ленивым взглядом, скучая от семейной прогулки и мечтая о водке и закуске на свежем воздухе.

И над толпой стояли душные испарения человеческих тел, смешанные с запахом духов, одеколона и пудры.

Животных перевели уже в летние клетки. Весенний воздух и присутствие множества людей взволновали пленников. Огромный тигр ходил быстро взад и вперед, углубленный в свои мысли, изредка злобно оглядываясь на толпу. Чета львов на виду у всех отдалась весенней страсти, а рядом одинокая львица надсаживалась в глухом угрожающем рыкании.

Все беспокоились, двигаясь на пространстве нескольких аршин, и только рысь спокойно лежала в глубине клетки, таинственно поблескивая зелеными глазами.

Густо толпились посетители у клетки обезьян. Смеялись их ужимкам и гримасам, а бесстыдство самцов и самок вызывало циничный хохот мужчин и краску на лицах девушек, что не мешало им хохотать исподтишка.

Толпа, возбужденная солнцем, весенним воздухом и тысячами прикосновений тел в толкотне, дразнила хищников, сердила слона, бросая в его огромную розовую пасть мясо, которого он не терпел, кормила обезьян в расчете на свалку, надоедала оленям и ланям поглаживаниями по их голодным и ищущим мордам.

Люди торжествовали победу над животными. Живя в каменных ящиках, ходя по каменным улицам, охраняемым и безопасным, они не верили в ужасы дикого леса и грозной пустыни. И теперь издевались над пленниками и рядили в шуты тех, один вид которых на свободе внушал бы им смертельный страх и позорную трусость.

— Я знаю, о чем говорили животные, — сказал Марк.

— Это интересно! Расскажи! — встрепенулся Илья.

Оба сидели на отдаленной скамейке зоологического сада, чисто выбритые по-актерски, в новых весенних костюмах. Всего две недели, как удалось им бежать из сумасшедшего дома, причем были убиты два сторожа, а третий — опасно ранен. Таинственное преступление, взволновавшее всю столицу, зверское убийство целой семьи и грабеж — также дело их рук. Но никто не узнал бы сумасшедших или преступников в этих изящных молодых людях.

— Я знаю, о чем говорили лев и львица, — повторил Марк, раскуривая сигару. — Теперь весна, и кровь обращается сильнее даже в гнусной клетке, куда безобразные, слабосильные, розовые обезьяны без хвоста сажают красивых зверей. Львица говорила: «Я люблю тебя, дорогой муж мой, обожаемый герой, владыка пустыни». И она ласкала его и целовала в прекрасную гордую голову. «Люби меня». А он, царственный пленник, в тоске и гневе смотрел через железную решетку на подлую толпу людей, мечтал о свободе и кровавой мести. И, когда требования львицы стали настойчивее, он брезгливо отворачивался и говорил: «Как можешь ты желать моих объятий здесь, в неволе, на глазах врагов наших, пришедших смотреть на позор наш? Стыдись!» Но львица, как женщина, легче приспособляется ко всякой обстановке и всюду хочет быть самкой и матерью.

Она настойчиво ласкала мужа и возбуждала в нем чувство. Звала к наслаждению, упрекала в холодности и злыми словами издевалась над ним: «Какой же ты мужчина, царь и герой, ты — старая, никуда не годная тряпка!» И он, гордый, забыв о царственном гневе своем, сдался, уступив просьбам и требованиям… Илья, видел ли ты его прекрасное, грозное лицо? Смотрел ли в глаза его? Сколько безысходной тоски и стыда выразили они, когда он обнял львицу!

— Знаешь что, Марк? Судьба животных в неволе напоминает мне нашу судьбу. Люди признали нас сумасшедшими за то лишь, что мы пошли открыто против их пошлой морали, сорвали маску лицемерия и стали искренними в своих побуждениях и желаниях.

— Да! Отвратительная розовая обезьяна без хвоста слишком зазналась. Она прожила много тысяч лет, создала государство, настроила города, изобрела миллион способов для защиты своего подлого существования. И что же в результате? Жизнь жестокая и глупая, в тюрьме, в оковах правил, законов, обычаев, жизнь, при которой гибнут красивые и сильные, а пошлость и трусость владеют миром. Илья, ты — музыкант. Я увлекался наукой. Скажи мне, стоит ли эта подлая толпа тех звуков, тех чудных мелодий, которые ты извлекал из скрипки? Для кого ты играл? Чей услаждал слух? Разжиревших до омерзения баб, молодых похотливых самок с птичьими мозгами, лживых, лицемерных, предлагающих себя на законное содержание, называемое браком? Лысых, с толстыми животами на тонких ножках мужчин, глупых, но полных напыщенного самомнения? Молодых дрессированных обезьян, отравленных уже гнусными болезнями? Они бросают тебе горсть золота, и ты за него отдаешь им, ничтожным и мерзким, свою душу, свой талант! Не думаешь ли ты исправить их, пробудить в них высокие чувства? Какой вздор! Ты просто играешь роль массажиста у богатой старухи. Ты своими молодыми, бодрыми руками дотрагиваешься до ее омерзительного, дряблого тела, и она испытывает приятное волнение и улыбается тебе накрашенными губами и показывает вставные зубы…

— А наука? Разве она не ведет к торжеству пошлости и трусости?

— Поэтому-то я и скрыл от розовой бесхвостой обезьяны свое великое изобретение. Я открыл тайну силы тяготения и нашел способ бороться с нею и совсем ее парализовать. Все предметы на земле притягиваются к ее центру, и это на глупом языке розовой обезьяны называется весом. Я могу уничтожить вес тел, уменьшить и увеличить по своему желанию. Я овладел отрицательными, отталкивательными силами. Какая огромная будущность моего великого изобретения! Можно построить воздушный корабль из стальных плит — воздушный броненосец с пушками, принимающий на борт две тысячи людей экипажа. Он полетит легче пушинки. И он же может плавать на поверхности воды и опускаться на морское дно. Маленького аппарата достаточно, чтобы поднимать гигантские тяжести… Но я поклялся, что проклятая обезьяна не узнает о моем секрете и не воспользуется им для своих гнусных целей. Довольно ей обкрадывать гениев, чтобы ковать новые цепи для голода и труда…

Марк умолк. И долго сидели оба злые, взволнованные, нагнувшись и чертя тростями на песке дорожки неведомые знаки.

Илья поднял голову.

— Марк, знаешь что? Выпустим зверей на волю…

Марк дрогнул, выпрямился, глаза его засверкали.

— Браво! Браво!

И громко хохотали оба, смотря друг на друга.

— Помни, Илья, главное условие успеха: смелость и быстрота. Не обращай внимания на крики толпы, не бойся сторожей, не гляди по сторонам. Оба перепрыгнем через ограду. Я отобью замок у львиной клетки, ты — у тигра. Ставь зубило под углом в 30 градусов и бей молотком. Не стучи попусту. Удар должен быть сильный, полновесный.

Илья молча кивнул головой.

А толпа, как и в прошлое воскресенье, все прибывала и прибывала.

Как всегда, теснились у клеток хищников.

Матери и отцы поднимали детей, и они смотрели неморгающими, круглыми глазками, полными любопытства и страха. Красивая девушка, с высокой грудью и широкими вздрагивающими бедрами, делала вид, что крайне заинтересована львами, а загоревшееся ушко насторожилось и внимательно ловило вкрадчивые слова стоявшего рядом студента. Прижимала и отталкивала ищущую руку.

Дальше, в ту же ограду уперся толстым животом кто-то с крашеными усами и с кокардой на фуражке. В цветном, шелковом сарафане жирная, откормленная кормилица поводила коровьими глазами, останавливая их на животных и на мужчинах.

И, держась за руку усатого военного, тяжело вздыхала его беременная жена, охраняемая от толпы мундиром мужа. Рабочий, полупьяный, смотрел вызывающе и задевал нарочно «проклятых буржуев», завидуя и ненавиствуя…

— Нельзя, господа, нельзя! — крикнул сторож.

Но было поздно. Двое, в охотничьих куртках и высоких сапогах, перескочили через ограду и ловко взобрались на каменный фундамент клеток.

Раздался стук и лязг отбиваемых замков.

— Господи, что они делают! Сумасшедшие! Остановите их!

Толпа замерла в ужасе, сбившись еще теснее. И даже вооруженный офицер не нашелся в эту минуту.

Замки слетели, и двери клеток быстро отодвинулись.

В жуткой тишине слышны были учащенное дыхание и робкое всхлипывание.

Лежавший лев встал во весь рост, сомневаясь и не веря, а нетерпеливая львица высунулась до половинки из клетки, обнюхивая воздух и ворча.

Раздался раздирающий душу крик. Тигр громадным прыжком взял расстояние и упал на кормилицу в ярком шелковом сарафане. Горячая, алая кровь брызнула фонтаном, окрашивая желтую шкуру хищника и светлое платье красивой девушки.

А тигр уже поднял окровавленную морду и могучим ударом лапы свалил чиновника с толстым животом.

С воем, рыданиями и криком толпа бросилась бежать, ломая молодые деревья, топча первые весенние цветы на клумбах.

Падали, поднимались, давили друг друга, теряя женщин и детей.

А за ними, огромными прыжками, неслись три хищника, убивая отставших.

— У-а-а! — кричали сумасшедшие. — Цирк Нерона, цирк Нерона!

Илья выхватил револьвер и пустил пулю вслед убегающим.

— Не надо! Оставь! — остановил его Марк. — Скорее к другим клеткам!

За решеткой бесновались пантеры, поднявшись на задние лапы, давилась грозным рычанием львица, визжала неистово дикая кошка, и рысь топталась с нетерпением у дверей, перебирая мягкими коварными лапами.

Замок слетал за замком, царственные кошки, выгибая спины, прыгали на опустевшую дорожку и бросались в ту сторону, откуда слышались отчаянные крики людей.

Выходные ворота завалило барахтающимися телами, и толпа отхлынула по дорожкам сада. Влезали на открытую сцену, пытались взобраться на забор.

Студент с девушкой бежали впереди.

— В клетку! — догадался он в минуту страшной опасности.

Это была гениальная выдумка, и ей многие последовали. Опустевшие клетки хищников переполнились людьми, и дверцы с трудом задвинулись. Человек добровольно заключил себя перед лицом зверя, вырвавшегося на свободу.

Сумасшедшие продолжали свое ужасное дело.

— К медведям! Скорей, пока не поздно!

Домик, где жили медведи, был рядом с буфетным зданием.

Выпущенные на волю, звери принюхивались несколько мгновений и тяжело, с перевальцем побрели на вкусный запах, который давно тревожил их обоняние в неволе.

Люди, спасавшиеся в зале буфета, с воплями убежали при виде новых гостей. Медведи распорядились. Один старый, дрессированный, поднялся на задние лапы и стал шарить на стойке. Повалил большой графин с водкой и жадно стал лакать сбегающую струю алкоголя.

Сумасшедшие хохотали. Вытащили бутылки из шкафа, отбили горла и вылили вино на пол. И вся семья медведей с подоспевшими медвежатами припала, радостно ворча, к пьяным лужам.

— Мы забыли обезьян! — крикнул Марк.

Веселая ватага с визгом и кривляньем разбежалась по саду. Только большой павиан почему-то озлился и ударил изо всей силы Илью по щеке, несколько раз оборачивался, визжал и грозил кулаком.

— Раскуем слона!

Огромная туша спокойно двинулась по дорожке. Но крики и шум взволновали его. Слон поднял хобот и затрубил тревожные сигналы.

Это напомнило о пожаре.

— Театр! Подожжем театр!

Почти все звери были освобождены. Робкие и пугливые попрятались, хищники не заставали терзать людей, белый медведь пожирал теплый труп женщины, остальные медведи пьянствовали и скандалили в буфете. Театр пылал, как факел.

Орлы, отвыкнув летать, долго бегали с криком, пробуя крылья и, наконец, поднялись.

— Орлиный взлет! — восторгался Марк.

Сумасшедшие взобрались на крышу каменного павильона и любовались картиной разрушения.

— Смерть и ужас! Смерть и ужас! Звери отомстили! Ха-ха!

С улицы доносились грохот и звонки подъехавшей пожарной команды. Сад наполнился полицейскими и солдатами. Захлопали сухие выстрелы винтовок. Люди были спасены.

Но, покрывая треск горящего здания, крики, стоны, рев убиваемых животных, в бездну ужаса врывался сверху торжествующий хохот безумия.