Гористые тропические острова издалека кажутся почти одинаковыми: склоны гор ярко-зеленые вплоть до самых вершин, скрытых плотными облаками. Мне показалось, что я снова вернулся в Вест-Индию, когда на третье утро путешествия мы остановились между островами Маэ и Сент-Анн, которые вместе с островом Иль-о-Серф и парой других небольших островов создают естественную защиту важнейшей гавани Сейшельских островов у Виктории.
Я мечтал поселиться в старом отеле «Герб пирата», находящемся поблизости от Сейшельского клуба, Правительственного архива и почти километрового городского пирса Лонг-Пнр. Именно сюда на моторных лодках переправились все восемьдесят пассажиров с «Кампалы». Но вскоре я выяснил, что этот когда-то известный отель закрыт, а здание, в котором он располагался, снесено. Теперь единственным местом, где можно было устроиться в самой Виктории, была гостиница «Континенталь», куда я и написал, чтобы забронировать один из шести номеров.
Однако еще в Найроби я получил ответ из одного туристского отеля на Маэ, расположенного в самой отдаленной стороне у побережья, где муссонные ветры создают прохладу даже днем, когда в тени 30–31 градус. В письме говорилось, что маленький городской отель, о котором я просил, слишком «примитивен» для такого «важного гостя». Поэтому его владелец счел нужным переслать мое письмо в другие отели, более комфортабельные.
Еще на пароходе нас встретили представители отелей, в том числе и отеля «Бо Валлон Бич», где меня ожидали. Я обратил внимание на то, что мои спутники, зарезервировавшие места в одном отеле со мной, вдруг неожиданно изменили свое решение и отправились в большой отель «Сейшелы». Вскоре я понял, почему это произошло. Гостиница, в которой мне предстояло поселиться, незадолго до нашего прибытия называлась «Раймонд Бич» (по имени своей владелицы). Однако та оказалась в долгах у одного чрезвычайно богатого индийского торгового дома в Виктории. Сумма была не столь уж значительной, но и ее не оказалось, когда индийцы предъявили счет. Случилось то, что часто происходит на Сейшелах: индийцы завладели имуществом хозяйки. Сейчас она работала именно в отеле «Сейшелы» и из чувства мести переманивала пассажиров.
В результате лишь трое поехали в «Бо Валлон»: одна немецкая семейная пара и я. Вначале дорога шла через центр города мимо старых построек, типичных для континентально-французского стиля, и новых, повсюду встречающихся в тропиках. Как и всегда в день прибытия пароходов, в центре города на тротуарах располагаются лотки с фруктами и сувенирами. Приезжим предлагают купить отполированные двойные кокосовые орехи и чаши, сделанные из того же материала.
За Викторией автодорога устремилась в горы. Вокруг стояли маленькие домики, похожие на те, которые я часто видел в Вест-Индии. На первый взгляд то же самое можно было бы сказать и о растительности. Кроме кокосовых пальм и бамбука здесь встречались деревья и кустарники: это и хлебное дерево с островного мира Тихого океана, и нарядно цветущие бугенвиллеи из Южной Америки, и манговое дерево из Индии, бананы, папайя и многие другие.
Маэ совсем небольшой и довольно узкий остров. Проехав примерно четыре километра, мы добрались до «Бо Валлона», несомненно одного из самых уютных, но не слишком фешенебельных отелей на Сейшелах. Буквально в нескольких шагах за кокосовыми пальмами — небольшой пляж и заливчик, правда, каменистый и с растительностью на дне, но надежно защищенный скалами.
Единственный, кто напоминал о прежней владелице отеля, был ее старый отец, выполнявший роль доверенного лица и за сотни две в месяц несущий ответственность за всевозможные кассы и ключи. По-английски он говорил очень слабо, лучше по-французски на диалекте, который довольно хорошо сохранился среди господствующего класса французского происхождения на Сейшелах, несмотря на полуторавековое правление британцев.
Имя первооткрывателя этих малых островов неизвестно. По неподтвержденным данным, средневековые арабские мореходы знали о них. Предполагают даже, что арабскому путешественнику Ибн-Баттуте (XIV век) именно Сейшелы предстали в виде миража, когда он якобы увидел птицу Рокк где-то в Индийском океане. Однако нет никаких данных, что арабы посещали Сейшелы: ведь археологами, даже теми, которые делали раскопки в гротах, не обнаружено никаких следов, которые говорили бы о доевропейских посетителях.
До того как Васко да Гама открыл морской путь в Индию вокруг побережья Африки (что позволило португальцам радикально изменить древнейшие торговые пути через Индийский океан), вероятно, торговые суда обычно проходили на большом расстоянии к западу и северу от Сейшел: ведь тогда мореплаватели предпочитали по возможности держаться вблизи берегов, да и муссоны относили суда к северу. Да Гама во время своего первого путешествия в 1498 году встретил у берегов нынешней Кении, в Малинди, индийские суда, и там он нанял индийского лоцмана, который много дней вел его флот вдоль всего восточноафриканского побережья, прежде чем повернуть на восток через океан к Индии.
Во время второго путешествия в 1502 году да Гама повел суда в обход — прямо из Мозамбика к Малабарскому берегу Индии. Тогда-то он и открыл остров, который был назван Альмиранте. В наше время коралловые острова, которые находятся к юго-востоку от Сейшел, называются Амирантскими островами. Незадолго до этого португалец Жуан де Нова открыл другой остров, долгое время носивший его имя, пока англичане не окрестили его Фаркуаром в честь первого британского губернатора Маврикия.
Однако независимо от того, кто из португальцев первым увидел Сейшелы, данных, свидетельствующих о том, что они действительно высаживались здесь на сушу, нет. Скорее всего они лишь нанесли на свои карты группу островов под названием «Семь сестер». Предполагают также, что португальцев, достаточно хорошо оснащенных для длительного морского плавания, малые острова интересовали только как сухопутные точки на пути к достойным ограбления городам Индии.
Зато английский мореплаватель Ассеншен был первым, кто засвидетельствовал в документах свою высадку на берег. Известно, что его судно посетило в январе 1609 года большое количество островов, названных почти триста лет спустя Сейшелами.
Джон Джордан, который вел дневник этой экспедиции, отметил, что здесь кроме пресной воды были обнаружены крокодилы и сухопутные черепахи. На острове Силуэт он писал: «Черепахи — хорошая пища, такая же хорошая, как и свежее мясо, но после двух-трех обедов паши люди отказывались их есть, потому что перед тем, как их варить, они выглядели ужасно и были такими огромными, что всего лишь восемь штук вмещалось в гребную лодку». Судя по всему, Ассеншен бросил якорь в том месте, где теперь стоит Виктория, после чего в дневнике экспедиции появились рассказы о деревьях высотой 60–70 футов и массе кокосовых орехов, рыбы, птицы и т. п.
Но и англичан тогда малые острова всерьез не заинтересовали. Сейшелы оставались, по сути дела, необитаемы до тех пор, пока в конце XVII века на них не обратили внимания буканьеры[3], достигшие Индийского океана, чтобы грабить ост-индских мореходов вместо вест-индских. В начале XVII века не менее одиннадцати их судов орудовали в новых для них водах среди сотен необжитых атоллов и других островов, где они легко могли скрыться.
Одним из пиратов, посещавших Сейшелы, возможно, в обществе своего английского компаньона Тейлора, был француз Оливье лё Вассёр, он же Ла-Бюз. Недалеко отсюда они захватили два тяжелогруженых судна — «Виль д’Остенд» и «Дюшес дё Ноэй». Однако наиболее ценная добыча ждала пиратов у Реюньона. Португальское военное судно, во французской литературе известное под именем «Вьерж дю Кап» в апреле 1721 года пыталось скрыться от шторма. На борту его находились архиепископ Гоа и вице-король португальской Индии граф д’Эрикейра. В тот момент, когда была объявлена тревога в связи с приближением двух пиратских судов, они обедали у французского сановника. Вице-король поспешил на судно, чтобы организовать оборону, но после непродолжительного боя пиратам удалось взять судно на абордаж, и он капитулировал. Д’Эрикейре сохранили жизнь, и позднее он вернулся в Индию. По ценности, принадлежавшие вице-королю и архиепископу, Ла-Бюз и Тейлор, естественно, «реквизировали». Им досталось множество алмазов, золотых и серебряных слитков, церковные реликвии, ларцы с золотыми монетами и значительные запасы шелковых тканей, как свидетельствует один французский эксперт по морскому разбою, всего на сумму в тридцать миллионов гульденов.
Дальнейшая судьба награбленных ценностей неизвестна. Одни считают, что пираты разделили их на острове Сент-Мари у Мадагаскара, другие — что это случилось на Маврикии. По мнению третьих, доля Ла-Бюза в том же году оказалась на Сейшелах, где до наших дней существует местность под названием Анс-Форбан (Пиратский залив). Говорят, что Ла-Бюз в 1730 году был схвачен моряками французского военного флота на Реюньоне и за миг до казни разорвал бумаги с загадочными знаками, а обрывки бросил в толпу со словами: «Пусть, кто сможет, найдет мои сокровища!» Этот миф до сих пор волнует воображение кладоискателей. Они роют землю на островах в надежде отыскать золото морских разбойников.
Ходят слухи, что две французские семьи на Сейшелах стали весьма состоятельными после того, как отыскали на островах кувшины, полные золотых монет. Кстати сказать, сейчас климат островов удивительно благоприятствует всякого рода слухам, но пока лишь (в 1911 году) на Астове, к северу от Мадагаскара, были найдены 107 серебряных монет, несколько вилок и ложек, две пряжки от туфель да один старый свисток.
После того, как французы с Реюньона в начале XVII века колонизовали Маврикий, быстро превратившийся в важнейший пункт Франции в Индийском океане, на Сейшелах появилось много посетителей. По приказу губернатора Маскаренских островов Бертрана Франсуа Маэ де Лабурдоннэ в августе 1742 года два военных судна «Чарлз» и «Элизабет» (последний под командованием Лазара Пико) направились на север к еще не исследованным островам. Экспедиция бросила якорь в заливе и сегодня носящем имя Бе-Лазар.
Для безопасности французы сошли на берег вооруженными до зубов и были очень удивлены, не найдя там ни одного жилища, ни других следов пребывания человека. Через четыре дня они покинули остров, увозя с собой шестьсот кокосовых орехов и триста гигантских слоновых черепах. По возвращении на Маврикий Пико рапортовал, что климат в горах приятный, много кокосовых пальм, лесов с превосходной древесиной, водятся гигантские сухопутные черепахи и есть еще масса других полезных вещей. Остров, который посетили французы, был назван Иль-д’Абодан, что в переводе означает «остров изобилия», а вся группа островов в честь губернатора Маскарен — «Острова Лабурдоннэ».
Конечно, такой ценный архипелаг не мог долго оставаться неиспользованным. В 1744 году губернатор вновь посылает Пико, на этот раз на две недели, для исследования и измерения острова Иль-д’Абодан, который переименовали в остров Маэ. Здесь оказалось много земли, пригодной для обработки. На следующем по величине острове, названном Пико островом Иль-о-Пальм, экспедиция обнаружила немало рек, а также равнины, удобные для колонизации.
Если бы в тот год не разразилась война между Францией и Англией, колонизация пошла бы значительно быстрее. Теперь же Маэ де Лабурдоннэ пришлось задуматься отнюдь не о мирных строительных работах. Вскоре после окончания войны он был смещен. И только в начале Семилетней войны, в 1756 году, новый французский губернатор Маврикия вспомнил об этих малых островах. Чтобы аннексировать их, он послал туда фрегат «Серф» под командованием Корнеля-Никола Морфея, который установил, что в лучшей гавани Маэ может разместиться пятьдесят военных судов. У входа в гавань был поставлен мемориальный камень с гербом французского короля, поднят французский королевский флаг с лилией Бурбонов на белом фоне. Прозвучал артиллерийский залп, и архипелаг, таким образом, сочли занятым. Одновременно с этим он получил новое название в честь министра финансов при Луи XV графа Моро де Сейшель.
Но и эта экспедиция не дала серьезных результатов в освоении островов несмотря на то, что Морфей сочинил длинное, полное хвалебных слов описание природных богатств Маэ. Военные действия не были успешными для Франции ни в Индии, ни в других местах. И лишь в 1768 году послали следующую экспедицию на Сейшелы, скорее всего потому, что на Маврикии был использован почти весь островной лес.
Чтобы обеспечить военную судоверфь Порт-Луи лесом, на Сейшелы были отправлены суда «Ла-Диг» и «Курьёз», а остров Иль-о-Пальм переименован в Праслен по имени французского военного министра. На нем в бухте, получившей название Поссесьон, был также установлен мемориальный камень «Пьерр де поссесьон». Два других острова назвали островами Ла-Диг и Курьёз.
Вскоре на Сейшелы отправилось большое количество судов. На одном из них прибыл священник Рошон для астрономических наблюдений и изучения новых полезных растений, вслед за ним — естествоиспытатель Соннера. Они так увлеклись изучением сейшельской пальмы и ее плодами — двойными кокосовыми орехами, что напрочь забыли об остальной флоре архипелага.
Тем самым наука потеряла единственную возможность иметь описание изумительного растительного мира Сейшел в период, когда он не был еще нарушен человеком.
Первые новоселы в новой маленькой французской колонии появились в 1770 году. В мае в Порт-Луи прибыл дворянин из Парижа Пьер Брайе дю Барре. Своим именем и увлекательностью замыслов он быстро добился благосклонности специалиста по сельскому хозяйству Пьера Пуавра, который много ездил по Азии и, пытаясь отобрать у голландцев монополию на пряности, послал агентов и суда в Индонезию за сеянцами пряной гвоздики и муската, чтобы культивировать их на Маврикии.
Пуавр надеялся развести там обширные плантации, однако по какой-то причине, возможно из-за климата, эта попытка не привела к успеху. Климат Сейшельских островов больше соответствовал климату богатых пряностями индонезийских Молуккских островов, и дю Барре легко получил поддержку в своем замысле колонизовать маленький Сент-Анн у острова Маэ. Уже в августе 1770 года дю Барре направил туда судно «Телемак» с шестнадцатью французами, семью рабами, пятью индийцами и одной негритянкой.
Его замыслы были грандиозны. Кроме разведения разного рода плантаций он хотел организовать производство кокосового масла и кокосового волокна, заготавливать древесину, экспортировать сухопутных и морских черепах. К тому же он надеялся получать огромные прибыли от торговли пресловутыми прасленскими двойными кокосовыми орехами.
В декабре того же года в новую колонию прибыли еще два судна с припасами и оборудованием, после чего в рапорте военному министру в Париже герцогу Праслену дю Барре сообщал, что его люди якобы уже построили жилье и склады и что опыты разведения риса и кукурузы, маниоки и зелени весьма удачны. «Зерно из Иль-де-Франс[4], — писал он, — и особенно кофе превзошли всяческие ожидания».
Вскоре в его рапортах появились сообщения об успешном разведении фруктовых деревьев, сахарного тростника, масличных культур, различных пряностей, растении, используемых для получения каучука, красок и т. д. Все это было отчасти правдой. Но тем не менее власти относились к нему с недоверием, поскольку уже в 1771–1772 годах Пуавр отправил на Маэ новые экспедиции с целью развести на Анс-Руайяль плантацию пряностей — Королевский сад — в качестве филиала ботанического сада на Маврикии. И сделал он это независимо от дю Барре и невзирая на его протесты.
Но идею филиала не поддержал новый губернатор Терней, который сомневался в истинности фантастических сведений, идущих от дю Барре. В октябре 1772 года Терней писал военно-морскому министру, что Пуавр поступил неразумно, начав разводить плантацию такой ценной культуры на совершенно незащищенном острове, где к тому же делами заправлял человек с плохой репутацией. Плантация эта, по его мнению, могла лишь обозлить голландцев и вызвать зависть у англичан, которые слишком часто появлялись вблизи этих мест.
Пуавр, казалось, начал терять свое влияние. Одновременно с этим ухудшалось положение предприимчивого дю Барре, который, все это время заставляя других работать на себя, так ни разу не побывал на Сейшелах. И когда он решил распространить свое влияние на остров Маэ, губернатор Терней отказался выдать ему требуемую концессию как «человеку безудержных фантазий».
Несмотря на государственные субсидии, дела дю Барре оказались в ужасном состоянии. Он горько сожалел о том, что вложил в свой проект целое состояние, не получив никакой благодарности, а лишь бесконечное сопротивление. Он неустанно обращался к парижским властям, ища у них защиты, финансовой помощи и законного права продолжать свою деятельность. Сохранилось письмо дю Барре к королю Людовику XVI, в котором он умолял, чтобы ему позволили начать строительство на острове Маэ и на других сравнительно больших и удобно расположенных островах Праслен, Иль-о-Серф, Силуэт, Ла-Диг и Курьёз. В качестве рабочей силы он намеревался использовать шестьдесят негров и негритянок, находившихся в заключении в Порт-Луи.
Однако власти все чаще и чаще получали сообщения о том, что дела на отдаленных островах, где осуществлялись замыслы дю Барре, идут неважно. В 1773 году на пути из Индии во Францию сюда заглянул известный мореплаватель Жан Франсуа Лаперуз. Он также отметил, что дела на острове Сент-Анн ведутся чрезвычайно плохо, жители находятся на грани голодной смерти, постоянно воюют между собой, свою землю не обрабатывают и, чтобы хоть как-то прокормиться, охотятся на черепах.
Спустя два года другой, не менее известный мореплаватель, Луи Антуан де Бугенвиль, посетил Маэ и сообщил, что ко всему прочему некое французское военное судно, направлявшееся в Индию, высадило на берег бунтовщиков, которые сожгли леса и «насильственно увели часть подданных чернокожих, работавших на плантациях муската и пряной гвоздики». А плантация тогда состояла из одного деревца пряной гвоздики, пяти мускатных деревьев и сорока растений перца…
В том же, 1775 году дю Барре был брошен в тюрьму за сочинение небылиц о серебряных копях на Сент-Анне. Согласно приговору он обязан был выплатить государству все предоставленные ему субсидии на проект, потерпевший крах. Год спустя он был помилован, но от него потребовали навсегда покинуть французские острова в Индийском океане. Умер дю Барре в 1776 году в Пондишери.
Чтобы создать на Сейшелах порядок и обеспечить им некоторую защиту от англичан, в 1778 году туда был направлен гарнизон из одного офицера и четырнадцати солдат. Колонистов обязывали снабжать продовольствием этот маленький гарнизон и проходящие французские суда. В 1786 году комендантом гарнизона был назначен весьма знающий и широкомыслящий инженер, агроном и географ Жан Батист Филожен де Малавуа. С тех пор положение на островах стало понемногу улучшаться. Комендант должен был контролировать дальнейшую эксплуатацию природных богатств островов, чтобы сохранить или даже повысить продуктивность их хозяйства.
Колонисты прибыли сначала с Реюньона и Маврикия. В их распоряжение комендант предоставил земельные участки. На этот раз в колонию перебрались не только французские граждане европейского происхождения. Уже в 1786 году с Реюньона прибыл индиец, получивший концессию на землю как для себя лично, так и для трех племянников с семьями. Рядом с их участками землю получила вдова другого индийца с Маврикия. У всех владельцев участков были рабы с Мадагаскара и из различных частей Африки. Известно также, что на островах жили несколько свободных негров. Таким образом, смешение рас возникло уже на очень ранней стадии заселения Сейшел.
К тому времени, когда началась Французская революция 1789 года, на островах проживало 69 французов, 32 — «цветных» и 487 рабов. Всех этих людей от «ужасных» англичан защищала горстка солдат. В отчетах того времени среди землевладельцев встречаются такие фамилии, как Сэвн, Мондон и Нажон де л’Эстап. Их потомки, современные плантаторы, носят те же самые фамилии.
Когда молва о Французской революции дошла до колонистов, они решили объявить острова королевской колонией с самоуправлением во главе с французским командующим Малавуа, учредили собственную колониальную ассамблею и административный комитет. На Маскаренах уже начался переворот, и связи с Маврикием были прерваны. Именно поэтому в 1790–1791 годах в Париж не поступило ни одного отчета с Сейшел.
Изоляция была нарушена лишь в сентябре 1792 года, когда на острова прибыло судно с новыми служащими. Аристократа Малавуа сменил некий Эснуф, получивший звание гражданского администратора. Он представлял новый режим. Вместе с командиром судна Лескалье он ввел всеобщее право голоса и организовал национальный корпус для защиты порядка. Но, естественно, было нелегко обратить закоренелых роялистов в республиканцев. Национальная гвардия главным образом ловила и наказывала беглых рабов, случайно узнавших, что в эпоху Свободы, Равенства и Братства они тоже должны быть свободными. После того как в начале 1794 года Национальный конвент в Париже официально объявил о запрещении рабства (которое Наполеон, однако, вскоре вновь легализовал), в районе Индийского океана полностью отказались от великих идей французской революции.
Маврикий и Реюньон тоже отказались повиноваться Парижу. Комиссары, присланные туда наблюдать, как проводились законы в жизнь, были схвачены и изгнаны, а на Сейшелах гражданин Эснуф был заменен аристократом Жаном Батистом Кео де Кенсси, оказавшимся превосходным дипломатом.
Франция находилась в состоянии воины с Англией, в которой участвовали и контрреволюционные колонисты. Но гарнизон Сейшел был слабым. Когда британская эскадра со 162 пушками и 1200 солдатами оказалась поблизости от Порт-Руайяля (так французы называли нынешнюю Викторию), Кенсси ничего не оставалось, как капитулировать.
Условия капитуляции были достаточно джентльменскими. Французский флаг был снят и заменен английским, но основные права жителей, особенно право на собственность, сохранялись. Сохранился и архив колонии. Де Кенсси считался военнопленным лишь до тех пор, пока на острове оставались британские военные моряки. Их командующий Генри Ньюком получил права на бриг «Оливет», принадлежавший французскому работорговцу и пирату Жану-Франсуа Одулю. Эта фамилия, между прочим, также сохранилась на Сейшелах до сих пор.
После того как Ньюком отправился восвояси, жизнь на Маэ в основном «нормализовалась». Над Порт-Руайялем вновь взвился трехцветный французский флаг. Колония, как и прежде, подчинялась губернатору Порт-Луи, исключая то время, когда на островах появлялись англичане.
Как часто это происходило — неизвестно. Известно только, что в 1801 году де Кенсси дважды удавалось спасти Сейшелы от притязаний Англии, предъявляя подписанные Ньюкомом документы о капитуляции. Правда, после заключения Амьенского мира в 1802 году эти документы стали недействительными. Вскоре внозь разразилась война, и в сентябре 1804 года появился новый британский военачальник. И тогда хитроумный французский комендант снова подписал документ о капитуляции, условия которой на этот раз были еще более выгодными Для французов.
Де Кенсси заявил командующему английским флотом, капитану королевского судна «Конкорд» Джону Вуду, что после капитуляции колония становится британским владением, следовательно, ее суда могут плавать беспрепятственно в любом направлении, несмотря на то, что вся французская территория находится под блокадой англичан, и «любезный» Вуд пошел на то, чтобы предоставить маленькому торговому флоту Сейшел эту свободу. Де Кенсси и Вуд решили при этом, что корабли сейшельского флота будут плавать под собственным флагом, на котором белыми буквами на синем фоне напишут «Капитуляция».
Условия капитуляции понравились французам. Ведь под новым нейтральным флагом можно было свободно перевозить рабов и другие товары даже к Реюньону и Маврикию. Но губернатор этих островов генерал Декэн был крайне недоволен, узнав о самовольных действиях де Кенсси.
В сердитом письме он заявил, что «слава Франции безусловно требует сопротивления омерзительной английской свободе». Поскольку это прозвучало как приказ, то уже в 1805 году, когда британские фрегаты «Пит» и «Терпсихора» появились у берегов, де Кенсси попытался отразить нападение силами своей малочисленной артиллерии. В результате отряд английских моряков высадился на сушу и комендант попал в плен…
После этого происшествия де Кенсси стал более «последовательным» в своей двойной игре. Как только на горизонте показывался английский корабль, он тут же менял трехцветное знамя на английский «Юнион Джек». Таким образом ему удалось продержаться до тех пор, пока Маврикий не капитулировал перед британцами и капитан королевского судна «Нисус» Бивер в апреле 1811 года не прибыл на Маэ с новыми приказами.
Собственно говоря, настоящей оккупации и не было. Бивер не оставил на острове никакого гарнизона. Французский закон — Кодекс Наполеона — сохранил свою силу, и де Кенсси мог и дальше исполнять свои административные обязанности. Правда, комендантом стал сначала английский лейтенант военно-морского флота, а затем — «агент по гражданским делам». Истинный дипломат, де Кенсси вскоре изменил свою фамилию на де Квинси, чтобы англичанам нетрудно было ее произносить. В 1812 году Квинси назначили мировым судьей.
Пока де Квинси был комендантом, хозяйство Сейшел, несмотря на всевозможные трудности, продолжало развиваться. Мореходство под капитуляционным флагом давало колонии определенные выгоды. Немалые доходы приносили островам американские китоловы, которые начали заходить на Маэ за провиантом. Увеличился приток иммигрантов, прибывающих на острова и добровольно и по принуждению. К 1810 году население островов состояло из 317 европейцев, 135 свободных «цветных» и 3015 рабов. К этому же времени возделывалось 8767 арпанов[5] земли. Из них 3502 использовались для производства продуктов питания и 2757 арпанов находились под плантациями хлопка.
Развитие экономики островов продолжалось и после того, как Франция по Парижскому мирному договору 1814 года полностью передала Великобритании Маврикий и все острова, платившие ему дань, кроме Реюньона. В 1825 году общая численность населения Сейшел составила уже 6963 человека. Эта цифра, свидетельствующая о значительном росте населения, может удивить, ибо высшие британские власти немного уделяли внимания маленькой колонии, находившейся в подчинении у Маврикия, к которому они проявляли значительно больший интерес. Ни о каком притоке английских иммигрантов на Сейшелы не могло быть и речи. Британский агент, он же административное лицо, в первые десятилетия был единственным представителем своей нации на этой островной группе.
Ситуация изменилась, когда правительство Великобритании решением от 1833 года запретило рабство. В течение нескольких лет это решение было проведено в жизнь во всех британских колониях. Несмотря на компенсацию, выплачиваемую за каждого освобожденного раба, многие плантаторы, не желавшие платить за труд своей бывшей «собственности», предпочитали эмигрировать на Реюньон или в другие районы, находившиеся под французским контролем: там рабство было запрещено окончательно лишь после Февральской революции 1848 года.
Эмигранты, покидая острова, увозили и своих рабов. Таким образом в период с 1831 по 1841 год население Сейшел уменьшилось с 8500 до 4360 человек. Часть эмигрантов, объясняя причины отъезда, ссылалась на отсутствие католических священников.
Действительно, когда в 1839 году на Сейшелы был назначен королевский уполномоченный по гражданским делам, там не было ни церквей, ни школ. Иногда, правда, заезжали английские священники и епископы. Но, несмотря на то что представители французского населения на Сейшелах были католиками, там не было ни одного католического монастыря. Только в 1851 году появился некий отец Леон де Аваншэ и потребовал открыть католические миссионерские центры. Вначале ему отказали. Сотни лиц домогались встречи с ним на судне «Порт-Виктория», заходившем время от времени в гавань. И тогда британский уполномоченный вынужден был выписать католического священника с Маврикия. Но при этом оговаривалось, что он должен быть британским подданным и ни в коем случае «нн монахом, ни бунтарем».
Два года спустя на эту островную группу с Маврикия прибыла первая постоянная католическая миссия, и вскоре были созданы католические и англиканские школы. Но, несмотря на то что представители британского правительства уже в 1841 году неоднократно напоминали губернатору Маврикия о том, что «благоразумно было бы по прошествии тринадцатилетней оккупации этой колонии во всех официальных документах отказаться от французского языка в пользу языка Великобритании», все преподавание в школах по-прежнему велось на французском. В качестве одного из предметов изучения английский был введен лишь в конце XIX века.
Освобождение рабов привело к нехватке рабочей силы, и плантации пришли в упадок. Ныне свободные граждане не желали больше работать так же изнурительно, как и прежде. Они предпочитали скудный прожиточный минимум, доступный, например, рыбакам и мелким ремесленникам. Плантаторы же считали себя обойденными и не хотели по-настоящему оплачивать труд наемных рабочих. Здесь, как и повсюду в мире, представители привилегированных социальных групп с большой неохотой расставались с возможностью жить за счет труда других. Но общему упадку хозяйства необходимо было как-то противостоять. Оказавшись перед угрозой полного разорения, плантаторы через некоторое время обратились за разрешением заключать контракты на вывоз рабочих из Индии. Не дождавшись его, они самовольно начали ввозить рабочую силу на Маврикий. Л когда они получили официальный отказ, им пришлось кое в чем рационализировать свои хозяйства: сажать кокосовые пальмы, для ухода за которыми не требовалось много работников.
Однако вскоре появилась возможность приобрести новых работников. У специальных судов британского флота, охотившихся за работорговцами (американцами, португальцами, арабами) в Атлантическом и Индийском океанах, возникла сложная проблема: что делать с реквизированным «живым» грузом? Просто отпускать людей на восточном побережье Африки, не находившемся под британским контролем, было бессмысленно. Ведь прибрежное население вылавливало бы их, чтобы вновь продавать в рабство. И тогда было принято решение расселять бывших пленников на территориях британских колоний (Капской земле и Сейшелах), где было еще много свободной земли.
С 1861 по 1874 год, когда на Занзибаре (по крайней мере официально) была запрещена работорговля, на Сейшельский архипелаг прибыло 2400 африканцев обоего пола. Большая часть новых поселенцев, пополнившая уже смешанное местное население, была передана плантаторам в качестве «учеников» на определенное время, по истечение которого они, подобно бывшим рабам Сейшел, получали полную свободу.
Ввоз работников на Сейшелы из Индии был разрешен лишь в 1898 году. Большинство их вначале были законтрактованы на строительство дорог, а когда срок контракта истек, многие предпочли остаться на островах. Их потомки живут здесь и поныне, занимаясь в основном мелким земледелием и ремеслом.
В 1850 году на острова прибыли и первые индийские торговцы. Но их основной приток на Сейшелы начался после 1895 года, за ними последовали китайские торговцы, сначала с Маврикия, а позднее — непосредственно из Гонконга и Кантона. В 1898 году в Виктории была даже построена небольшая китайская пагода.
Но на Маврикии не очень-то были заинтересованы в процветании зависимых островов, отдаленных от него на 1700 километров. В течение всего XIX столетия с Сейшел поступали жалобы на «плохую администрацию» и раздавались призывы к возврату «времен де Малавуа!». Это выражение употребляют и сегодня, когда речь идет о старом добром французском времени. Островитянам не становилось лучше от того, что многие британские чиновники на Сейшелах чувствовали себя полуссыльными и к белым, говорившим по-французски, относились так же свысока, как к «цветным» и чернокожим.
Исключение составлял чиновник по гражданским делам Чарлз Майлиус, работавший с 1839 по 1849 год в Виктории. Вскоре после того как он прибыл на остров, он вошел в тесный контакт с местной интеллигенцией и основал «различные общественные и научные общества», в том числе литературное, которое открыло первую публичную библиотеку в Виктории и стало издавать ежегодник — «Альманах островов Лабурдонэ, или иначе Сейшел». Но прогрессивные начинания Майлиуса не получали поддержки с Маврикия. Когда он захотел, например, построить новый пирс в гавани, вышестоящие власти отпустили для этой цели всего 50 фунтов стерлингов, которых хватило на первые 200 футов пирса. Его закончили лишь в конце XIX столетия, когда по указанию ведомства Британии было начато сооружение угольной станции у его внешнего конца. После того как Майлиус покинул острова, все вновь погрузилось в спячку.
К этому времени многие британские чиновники поняли, что дальнейшее развитие Сейшел возможно лишь после того, как они станут полностью свободными от Маврикия. Поэтому в последние десятилетия XIX и на рубеже XX века поэтапно была учреждена своя собственная независимая администрация, а с августа 1903 года Сейшелы окончательно отделились от Маврикия и стали маленькой самостоятельной британской колонией.
В Виктории, на перекрестке центральных улиц, прямо перед Лонг-Пир стоит типично английский памятник — маленькая башня с часами в викторианском стиле. Текст на одной из стен башни гласит:
«Воздвигнута народом и правительством Сейшельских островов с любовью в память о Виктории, королеве Великобритании и Ирландии и императрице Индии с 1837 по 1901 год».
Если идти напрямик от пирса, то довольно скоро дорога приведет к правительственному зданию, известному здесь как «Кремль». Если же свернуть направо, попадешь на большую открытую большинству улиц площадь Гордона. Но английские имена, как и английские вывески на зданиях индийских и китайских фирм, не в состоянии скрыть французского влияния на местную жизнь.
Как в Виктории, так и в других городах этого островного мира практически все магазины и универмаги принадлежат китайским и индийским торговцам. Многие сейшельские чиновники и интеллигенты — потомки выходцев из Китая, поскольку их отцы и деды занимали Довольно хорошее положение в обществе и могли дать своим наследникам местное школьное образование, а иногда даже позволить им закончить высшие учебные заведения в Англии. Однако здешние китайцы давно уже потеряли чистоту своей расы. Дети и внуки бывших китайских колонистов говорят по-французски или по-креоло-французски.
Индийские торговцы, напротив, как правило, старались держаться особняком и даже жен привозили с родины. Внешне они весьма любезны, но это не мешает им быть ловкими дельцами. Некоторые выходцы из Индии сейчас занимают столь важные места в торговле, что злые языки говорят даже, будто в колонии существует три правительства: над всеми стоит индийская аристократия вместе с кланом парсов[6] Темолджи, затем — влиятельная католическая церковь. И на третьем месте — британская администрация.
Но это лишь доля истины. Ведь даже влиятельным в сфере экономики индийцам не удалось помешать британской администрации приостановить приток иммигрантов из Индии. Конечно, индийские предприниматели, обычно нанимавшие рабочих у себя на родине, были огорчены таким решением властей, но безработица на Сейшелах очень велика, а правительство вынуждено думать прежде всего о том, как устроить «сейшельцев», возвратившихся из Восточной Африки. Именно им необходимо было прежде всего предоставить работу.
Однако индийцы, несмотря на их главенствующую роль в экономике, слишком малочисленны, чтобы иметь какое-то влияние на местную культуру. Гораздо больше в этом плане преуспели англичане. Издаваемые в Викторин официальные газеты выходят либо на английском, как, например, «Сейшелз Бюллетин», принадлежащая Департаменту по туризму, информации и радио, либо на английском языке с французскими и изредка креоло-французскими вставками, как консервативные «Сейшелуа» и «Сейшелз Уикли», а также лево-радикальная «Пипл».
Английскую речь здесь почти повсюду понимают, во всяком случае в Виктории и в тех местах, где часто бывают иностранцы. Местные власти в 1944 году даже издали приказ о преподавании во всех школах на английском языке, но воплотить его в жизнь оказалось невозможным. Подавляющее большинство детей к началу обучения понимают только французский или креоло-французский, английскому же их надо обучать с азов.
Но французский язык не был вытеснен из школы полностью. Поскольку преподаванию английского отдается особое предпочтение, то возникает странная, если не сказать больше, нелепая ситуация, при которой детей местному французскому языку обучают посредством английского.
Посещение школы на Сейшелах необязательно, и далеко не всем здесь доступно шестилетнее среднее образование, хотя сейчас оно и бесплатное. Но немалых денег стоит учеба в специальных средних школах, в государственном Сейшельском колледже, куда принимают только мальчиков, и в особой католической монастырской школе для девочек. Даже несмотря на некоторую скидку в оплате за питание в школе и стипендии, предоставляемые детям из необеспеченных семей, до сих пор (как сообщил мне подчеркнуто по-английски директор одной школы) примерно 8 из 11 тысяч детей школьного возраста (около 70 %) учатся в школах, то есть их родители хотят и могут отдать туда своих детей.
Перепись населения 1960 года показала, что 54 процента взрослых островитян неграмотно. Несмотря на усилия властей утвердить английский язык на Сейшелах, по данным статистики, 40 тысяч человек считают здесь своим родным языком креоло-французский и 2 тысячи — чисто французский. На английском же говорят лишь 400 человек (он занимает третье место на островах), на индийских — 170, на китайском — 60 человек.
Хотя английский долгое время считался официальным языком Сейшел, он в какой-то мере привился лишь среди тех островитян, которые посещали школу. Чтобы быть понятным всему населению, сейшельское радио вынуждено вести передачи на английском, французском и креоло-французском. В селениях европейскому путешественнику легче всего пользоваться французским: он понятен и тем местным жителям, которые говорят на креоло-французском. А в викторианском суде английские судьи очень прибегают к услугам переводчиков.
Этой жизнестойкостью французский язык обязан католической церкви, к которой принадлежит 90 процентов островного населения, а священнослужителей в основном набирали в той части Швейцарии, где находится центр ордена капуцинов, говорящих по-французски. В прошлом «прямые» контакты с Францией поддерживались благодаря общению с командами французских судов, направлявшихся через Суэц и Красное море к Мадагаскару, Реюньону и Маврикию и часто заходивших на Сейшелы.
Правда, эти времена давно прошли, но в Виктории еще и сейчас имеется французское консульство. Время от времени между Сейшелами и Маврикием курсируют суда, и родственники, живущие на разных островах, могут иногда навещать друг друга.
Существует много причин, объясняющих, почему Сейшелы, в течение лишь 40 лет имевшие французскую администрацию, после полутора столетий британского режима, более французские по духу, чем английские. Это тем более любопытно, если вспомнить, что Карибские острова, захваченные Англией примерно в то же время, пошли совсем по иному пути развития. Правда, значительная часть населения этих островов тоже говорит на креоло-французском, а местные католические священники — чаще всего на чисто французском (как правило, они — бельгийцы). Но в то же время на острове Сент-Люсия, например, семьи плантаторов, выходцев из Франции, полностью англизированы, несмотря на близость Французской Мартиники, а аристократия Сейшел широко отмечает национальный день Франции (14 июля) большим балом в клубе «Виктория».