Осколки небес

ГЛАВА 1

Еще ни разу в жизни Андрей не просыпался вот так: вытаращив глаза и подскочив на постели. В детстве, бывало, падал с кровати, но и тогда лишь охал спросонья, нашаривал непослушной рукой матрас и, не разлепляя век, забирался обратно под одеяло. Когда донимали кошмары, долго ерзал, вертелся и взбивал подушку, пытаясь стряхнуть липкие, цепкие путы наваждения. А однажды, помнится, даже плакал, безумно жалея о чем-то, чего и вспомнить после пробуждения толком не мог.

Но взвиться и замереть, схватившись за грудь и ощупывая мутным взглядом обстановку, — подобного с ним не случалось.

Сердце колотилось загнанно, каждый толчок отдавался острой болью. Дышалось с трудом. Инфаркт — в тридцать лет?.. Пора заканчивать со спиртным и ночными клубами.

Самое странное, что кошмары вовсе не снились. Ни привычных погонь, ни кусачих змеиных полчищ, ни фантастических гадов во всем их разнообразии, ни катастроф, ни гибели близких. Ему пригрезилось гигантское зеркало, висящее высоко над землей, над облаками, в лучезарном солнечном свете. В зеркале отражалось лицо: сияющее и нечеловечески красивое, похожее на обжигающий, ослепительный сгусток белого огня. Смотреть на него было больно, глаза резало и кололо, но каким-то образом Андрей твердо знал, что видит самого себя. И глядел, как завороженный, потрясенный величием и божественной красотой собственного облика. Неожиданно зеркало треснуло, разбилось, брызнуло осколками, и один из них — огромный, сверкающий — угодил прямо в грудь, пронзил сердце и намертво врос в душу — не вырвать…

Медленно разжав кулаки, Андрей машинально разгладил ладонями скомканную простыню и сделал глубокий вдох.

Боль затихала.

Нет, на инфаркт не похоже. Не сидел бы он сейчас, поглощенный нелепым сновидением. Остывал бы себе потихоньку.

Межреберная невралгия?

Унылый дневной свет едва пробивался сквозь темно-серые шторы, обличая царящий в комнате бардак: сброшенное на пол покрывало, затоптанное грязными ботинками, вывернутую наизнанку одежду — не поймешь, где брюки, где рубашка. Банки да бутылки из-под пива везде, куда ни глянь. Переполненная пепельница, газеты, растрепанные журналы, папки с карандашными набросками и вдохновенной акварельной мазней, коробки с красками, старые палитры… Все вверх дном, все там, где быть не должно. Привычная картина. Только сегодня почему-то вдруг стало стыдно. Особенно поразила пепельница — Андрей в жизни не курил. Курили подруги и бесчисленные друзья, курили заказчики и натурщицы, курил отец. Даже двоюродный племянник-семиклассник — и того однажды застукали с сигаретой в зубах. А Андрей раз-другой попробовал — не впечатлило, ну и не судьба, значит.

Сердце успокоилось.

Пригладив растрепанные волосы, он опустил взгляд на постель рядом с собой. Гм… Почему у спящих людей такие глупые выражения на лицах? Расплющенная по подушке щека, приоткрытый рот — и абсолютная, не замутненная ни единой мыслью безмятежность. Из-под одеяла высовывалось бледное, округлое плечо, перерезанное черной лямкой ночной сорочки; светлые волосы превратились в колтун, выкрашенные в ядовито-сиреневый оттенок ногти поблескивали стразами.

Девушку звали Ирина. Или Арина. Или Инна. В общем, как-то так, незамысловато. Они познакомились вчера в «Кристалле», выпили, отправились кататься по ночным улицам. Недурно провели время — и вот результат. В обманчивом свете фонарей, в уличном полумраке и в темноте спальни девушка казалась привлекательной, да в хмельном угаре он, в общем-то, не разглядывал и не придирался. Но сейчас приязни и умиления поубавилось. То ли проклятый сон так подействовал, то ли дурное самочувствие, но возникло сильное желание растолкать ее, вручить разбросанные по полу вещи — и выставить за дверь.

Спустив ноги с кровати, Андрей бездумно поднял папку с акварелями. Вот вечерний город в сиреневой дымке, нарисованный небрежно и торопливо, но каждая клякса словно на своем месте. Вот увитый плющом старинный фонарь и завитки чугунной ограды позади, в разводах пастельных тонов. Мама любила эти рисунки, говорила — талантливые. И просила рисовать по наитию, не превращать хобби в работу, не смешивать вдохновение с рутиной и никогда ничего не делать на заказ, если душа не лежит. Но судьба распорядилась иначе. От заказчиков, благодаря выставкам — и отцовским связям, чего греха таить! — отбоя не было. У сильных мира сего и дочки, и внуки, и собаки, и хомяки, и личные амбиции требовали непременного запечатления на холсте маслом. И чтобы обязательно с помпой и обязательно — красиво! Волосы непременно погуще, глаза выразительнее, бюст пышнее, безвольный рот отчетливее и решительнее, морщинки убрать, а лысина пускай не блестит… или можно прикрыть мушкетерской шляпой, строгим цилиндром или треуголкой. Получалось более чем достойно. Андрей снисходительно принимал заслуженные восторги клиентов и по праву гордился собственными достижениями. Мама бы, конечно, не одобрила, но вот эти старые неискусные, незавершенные акварели — кому бы они были нужны? Выстави их в галерее — люди засмеют, да ещё разгромную статью в газету тиснут: мол, «известный представитель московской богемы, художник Андрей Савицкий, впал в детство и намалевал картинки, достойные младшего отделения заштатной художественной школы. На очереди портьеры и гипсовые изваяния». Времена изменились, мама: нынче ценится лишь то, что хорошо продается.

А ведь скоро уже одиннадцать лет, как ее не стало. Надо бы съездить на могилу… Андрей попытался вспомнить, когда был на Введенском кладбище в последний раз. И не смог. Работа, развлечения, приятели… Жизнь подхватывает и закручивает вихрем, и некогда остановиться, оглянуться, вспомнить.

Зачем же он ночью достал эту папку? Девушка просила показать, но ей хватило бы и картин в мастерской: там холсты куда внушительнее, производят нужное впечатление. Неотразимо улыбнешься, небрежно продемонстрируешь пару-тройку неоконченных работ, второе столетие пылящихся под тряпками на мольбертах, — и она твоя. Так ведь нет, полез в шкаф, вытащил целую стопку картонных папок, некоторые ещё со школьной скамьи сохранились…

Кинув на Ирину-Арину-Инну хмурый взгляд через плечо, Андрей принялся торопливо собирать рисунки. Им овладел необъяснимый стыд, к лицу жаром прилила кровь. Старые акварели в присутствии случайной ночной гостьи вызывали смущение столь же сильное, как если бы мама вдруг шагнула в комнату сквозь десятилетие и застигла его в праздности и разврате.

— Разберусь с делами — и на Введенское, — пробормотал Андрей, заталкивая расползающиеся листы бумаги в картонные папки. — Куплю букет… Розы. Она розы любила, желтые. Самые большие и красивые. Можно даже на заказ, пусть сделают. И сегодня же отвезу. Если получится.

А могло не получиться?

Андрей крепко задумался, пытаясь вспомнить, не планировал ли на день чего-нибудь важного. Если память не изменяла, с Калининым встреча была назначена на завтра. Кто такой этот Калинин, отец рассказывал, но ему, по большому счету, было плевать: политик, банкир, бизнесмен, акционер — хоть папа Римский, лишь бы четко изложил требования, без капризов подписал технические условия и вовремя перечислил гонорар. Навидался Андрей на своем веку всяких.

Значит, Калинин завтра.

А сегодня?

Копошилось в памяти смутное подозрение, что и нынешний день выделялся каким-то событием, вроде, даже назначенным заранее. Однако голова гудела и соображать без напоминаний отказывалась. Пришлось искать на столе ежедневник.

В этот момент девушка на постели потянулась с протяжным вздохом и обернулась, просыпаясь.

— Привет, — улыбнулась, глядя сквозь щелки между опухшими, щедро накрашенными черным веками.

— Доброе утро, — уныло отозвался Андрей, прикидывая, как бы потактичнее избавиться от тягостного общества. — Выспалась?

— Вполне. Иди сюда?.. — из-под одеяла высунулась голая рука и призывно потянулась в его сторону.

Андрей старательно проигнорировал приглашение. Сосредоточенно листая ежедневник, прикинулся глухим и слепым. Присел на край стула. Где же, где же…

— Занят сегодня? — девушка приподнялась, опираясь на локти. — Что-то важное ищешь?

— Ага, пытаюсь вспомнить, как тебя зовут, — буркнул Андрей раздраженно прежде, чем успел подумать.

— Инесса, — та ничуть не обиделась. — Необычное имя, часто путают.

Вот оно! Ноябрь, двадцать седьмое. На листке в линейку торопливым почерком было написано другое необычное имя: «Варвара». А рядом безо всяких пояснений добавлено: «Казанский, «Урал», 9:23».

Холодея, Андрей нашарил в кармане скомканных джинсов сотовый. Двадцать седьмое ноября, половина двенадцатого. Три пропущенных вызова, но с чужих номеров — ни одного. Выходит, никто не звонил, не искал.

Отдернув штору, Андрей зачем-то выглянул в окно. Словно ожидал увидеть таинственную Варвару во дворе: благополучно добравшуюся от вокзала на метро со всеми ее чемоданами, сумками и котомками. Крепко сбитую, в деревенском пуховом платке, в нелепых варежках, драповом пальто и сапогах «прощай, молодость». С круглыми щеками, раскрасневшимися от холода, и косой до пояса.

Однако двор пустовал. За ночь намело снега, и теперь эта первозданная белоснежная красота неторопливо таяла, превращаясь под подошвами прохожих и шинами редких автомобилей в грязное месиво. Лениво прогуливалась пожилая пара из соседнего подъезда, да мамочки следили за малышами на детской площадке в отдалении.

— Кто такая Варвара? — осведомилась Инесса с ноткой ревности в голосе. Пока Андрей изучал улицу, она вылезла из постели и завладела ежедневником.

— Сестра, — буркнул он, не скрывая недовольства.

Девушка вложила блокнот в протянутую руку. Ясное дело, не поверила. Надула губы.

— Слушай, — Андрей быстро собрал ее вещи с пола, — у меня встреча.

— По-моему, ты ее пропустил. И сегодня воскресенье.

Он послал ей тяжелый взгляд, и она, пожав плечами, принялась натягивать колготки.

В последний — и единственный — раз Андрей видел Варвару десять лет назад, после похорон матери. Девочка училась классе в седьмом или восьмом и показалась ему ничем не примечательной серой мышью: бледное личико, русые косички с вульгарными бантами. Она действительно приходилась ему единокровной сестрой, однако о ее существовании в семье предпочитали молчать: и пока мама была жива, и после ее смерти, когда отец женился на другой.

Позвонить бы ей сейчас, но у деревенской простушки не было телефона. Неизвестно, что погнало ее из далекой области в Москву. Отец, вроде, про учебу заикался — совесть замучила, решил принять участие в судьбе дочери, — но первое полугодие уже на исходе, какая учеба? Может, он и объяснял, только Андрей пропустил наставления мимо ушей. Клятвенно пообещал встретить новоявленную сестрицу на вокзале, довезти до квартиры и выделить комнату. Даже в ежедневник записал. И благополучно забыл.

И как она там теперь? Без сотового, без адреса?

— Готова? — Андрей торопливо влез в джинсы и достал из шкафа чистую футболку и носки.

Инесса развела руками. Нет слов, хороша.

— Идем.

— Мы ещё увидимся?

Святая наивность.

— Оставь телефон, я позвоню.

Девушка послушно вытащила из сумочки стопку розовых листочков, нацарапала номер на верхнем и прилепила на зеркало в прихожей. Дождалась, пока Андрей подаст пуховик, и зацокала каблуками вниз по лестнице.

— Мне в Беляево, — сказала она уже в машине, удобно расположившись и пристегивая ремень безопасности.

— Только до метро могу подкинуть, извини. Я правда тороплюсь.

Резковато вышло. Похоже, обиделась… Но не везти же ее на другой конец города! Обстоятельства не те.

Как будет искать сестру на вокзале среди толпы, Андрей не представлял. Вряд ли она осталась на платформе: подаются и убираются составы, толкутся пассажиры, да и прохладно. Почти три часа простоять на перроне — немыслимо.

Заглянуть в залы ожидания? Разыскивать ее в этой желтой, плохо освещенной полутьме, в безликой и шумной людской массе, спотыкаясь о чужие сумки, налетая на бомжей? Ведь у нее ни гроша, на VIР-зал не хватит. Да и при всем желании как ее узнает? Не искать же по старой памяти пошлые бантики.

Подумав, Андрей решил не терять времени и сразу обратиться в «справочное». Заплатил серьезной даме в очках, и та по громкой связи объявила на всю округу:

— Савельева Варвара, прибывшая фирменным поездом "Урал " номер 015Е, из Мурома, просим Вас пройти в справочное бюро вокзала. Вас ожидает брат.

Честно признаться, Андрей сомневался, что она отыщет это самое бюро. Спустя некоторое время, утомившись от напряженного изучения снующих мимо женщин, он засомневался, приехала ли она вообще. Может, передумала? Изменила планы? Испугалась мегаполиса? А может, отправилась на поиски кафе да заблудилась в подземных переходах? Или дозвонилась до отца, и тот послал за ней шофера? Или решила поглазеть на достопримечательности и потерялась в метро? Или не услышала объявления?

Минуты текли за минутами, Андрей то и дело озирался, а Варвары все не было.

Уехать? А вдруг действительно прохлопала ушами? Вдруг глухая, немая, тупая и вообще калека? Почему, например, у нее сотового нет? Сейчас даже бомжи с телефонами разгуливают, а у молодой девчонки лишних трех тысяч не нашлось — ну копейки же, в самом деле!

Андрей нервничал, все больше склоняясь к мысли, что сестру забрал отцовский шофер. Хотя в воскресенье у него был законный выходной, и порядок этот никогда не нарушался.

Неужели сам отец?!

Андрей кинул взгляд на часы и оплатил повторное объявление.

И опять потянулось время, а на душе делалось все тревожнее и гадостнее. В голову полезли дурные мысли.

Простодушную провинциалку могли взять в оборот цыгане. Могли обдурить мошенники, обещающие золотые горы. Могли обобрать до нитки воры. Даже похитить могли, и все из-за него!

Спустя десять минут, когда в бюро так никто и не обратился, стало совсем тоскливо. Где ее теперь искать, кому звонить? В полицию обращаться? Андрей отыскал взглядом двух крепких молодцев в черной форме с красно-золотыми бляхами и металлическими нашивками «Полиция» на груди.

А толку? Вдруг ее на вокзале и след простыл: ушла и по собственной глупости угодила в переделку?

Совесть надрывалась от крика. Потирая друг о дружку озябшие ладони, Андрей обернулся к окошку бюро, потоптался и нерешительно шагнул прочь.

В этот момент от стены неподалеку от «справки» отделилась девушка. Закинула на плечо ремень походной сумки и махнула рукой.

Андрей моргнул и прирос к полу. Кто-то пихнул его в бок и, выругавшись, протопал мимо, таща чемодан на колесиках. Незнакомка улыбнулась и сама двинулась навстречу.

— Привет, — протянула руку в шерстяной перчатке, которую он машинально пожал. — Варя.

— Андрей.

— Я догадалась.

— То есть все это время…

Она посмотрела на наручные часы:

— Ты продержался двадцать шесть минут. Похвально. Я ожидала меньшего.

— Какого лешего?! — дар речи наконец вернулся.

— Против трех часов моего ожидания вполне справедливо. Как считаешь?

Пришлось прикусить язык.

— Рада, что ты все-таки объявился.

Нет, сестра определенно не вписывалась в образ деревенской простушки. Точеное личико, лишенное косметики, казалось болезненно бледным и худым, а близко посаженные выразительные серые глаза — запавшими. Темные, чуть припухшие веки, коричневые круги вокруг глаз создавали впечатление усталости, изможденности, но не отталкивали. Симпатичная и неординарная. Находчивая, за словом в карман не полезет. Дурные бантики и косички канули в небытие.

Похоже, она осталась довольна собственной выходкой.

— Я не нарочно опоздал, — произнес Андрей, пытаясь замять досаду. Хотел в отместку заставить ее саму тащить тяжелый пакет, но счел подобное поведение низким, а обиду — мелочной. Подхватил вещи и зашагал к выходу.

— Верю, что не нарочно, — кивнула Варвара.

— Не имею привычки издеваться над людьми, — все-таки не сдержал раздражения!

— Заметь, я не требую оправданий.

— Предпочитаешь отыгрываться?

— Я сразу тебя узнала и собиралась подойти. Но ты выглядел таким самоуверенным, словно поступил правильно, задержавшись почти на три часа. Ни вины, ни раскаяния.

— Да ты психолог! — с сарказмом бросил Андрей.

— Я решила подождать, чтобы выяснить, так ли все запущено.

— И?

— Ты хотел обратиться к охране?

Догадливая.

— Уйти. Дел по горло.

— В воскресенье? — засомневалась Варвара.

— У меня свободный график, от звонка до звонка не работаю.

— От вдохновения, значит, зависишь.

Ну о чем ты, девочка! Какое вдохновение в наши дни!

Они вышли на привокзальную площадь.

— От срочности заказа.

— Над чем сейчас трудишься?

— Над разным, — уклончиво ответил Андрей, распахивая перед девушкой дверцу машины. — Сумку назад поставь, только не на сиденье, вниз.

— Могу и на коленях подержать.

— Да не бойся, не побьются твои банки с вареньем. И никто не съест.

— У меня нет варенья, — удивленно возразила Варвара.

— Ну, пироги.

— Ты отстал от жизни лет на двадцать.

— А чего там у тебя тогда такое тяжеленное? Идешь — сгибаешься.

— Книги.

— И что читаешь? — Андрей по-хозяйски плюхнулся на водительское место. Придирчиво глянул на пассажирскую дверцу, проверяя, до конца ли закрыта, и включил обогреватель.

— Разное, — с улыбкой повторила сестра его слова. — Тебя едва ли заинтересует.

— Квантовую физику? — притворно ужаснулся Андрей. — Сопромат? Не нужно недооценивать мои интеллектуальные способности.

— Я недооцениваю, скорее, духовные.

— В смысле? — внутри противно колыхнулось что-то похоже на разочарование. Не то чтобы он успел очароваться, однако встречались привычки, черты и привязанности, которых он в людях не терпел. — Если речь о восточных духовных практиках, то у нас только ленивый курсы йоги не посещал. Чтобы мантры тянуть и медитацией заниматься, много ума не требуется.

— На современных курсах в нем вообще нет необходимости. Гимнастика как гимнастика. Но йога тут ни при чем.

— Тогда секта.

Андрею в долю секунды представилось, как свихнувшаяся на религиозной почве фанатичка обчищает его квартиру и уносит ценности в какое-нибудь тайное общество или организацию религиозного толка. А вдруг она и в столицу явилась лишь за тем, чтобы принять участие в коллективном самоубийстве в преддверии очередного конца света? У сектантов подобное нынче в моде.

— Разве духовность обязательно должна ассоциироваться с востоком или сектантством? Чем тебя не устраивает, например, классическая литература? — спросила Варвара.

— Устраивает, — Андрей облегченно выдохнул, выруливая со стоянки. — Только духовность в ней искусственная, как музейный экспонат, как образец или эталон, которому никто не стремится подражать. Нас в школе несколько лет пичкали «вечными ценностями», забывая предупредить, что они от столетия к столетию сильно варьируют, да и в рамках одного понятия подчас никакой однозначности.

— Напротив! — воскликнула Варвара. — Ценности однозначны всегда. Совесть однозначна! Обличающая грабежи, убийства…

— Убивать плохо, — бесцеремонно с нажимом перебил Андрей. — Но подорвал, скажем, вражеский танк — получи медаль! Это тебе не старушку грохнуть, за которую вовек на каторге не расплатишься. Угробил двух здоровых парней — герой!

— С точки зрения государства — да. Но не с позиции Бога, веры, религии…

Андрей скривился:

— Какой ещё религии?

— Христианства…

— …которое опровергает собственные постулаты каждым поступком своих последователей. Выжимает деньги, торгует индульгенцией и в лице высшего духовенства благословляет войны словами «С нами Бог! Порешим всех иноверцев!».

— Где ты такое видел у христиан?! — Варя с силой вцепилась в ручку сумки, аж костяшки побелели.

— Копни в историю. Я в общем и целом.

— А надо в частности! Чтобы не быть голословным! К тому же, это не религия, а люди: трусы, приспособленцы, радикалы.

— Ну, я что-то не представляю себе религию в отрыве от людей.

— Люди запуганы, озлоблены и оттого жестоки…

— И продажны, — добавил Андрей.

— Возможно, — с неохотой подтвердила Варя. — Но нельзя их в этом винить.

— Вот тебе раз. А кого можно?.. Страну? Условия? Ситуации? Ты уж извини, но если ценности вечные, они не должны оговариваться конкретным столетием, конкретной обстановкой или совестью одного конкретного человека. В противном случае получаем тысяча и один двойной стандарт: кому-то гуманизм к лицу, кого-то портит, а десять веков назад о нем слыхом не слыхивали. И если христианство прописало в своих канонах заповедь «не убий», оно должно останавливать кровопролития, а не поощрять их. Убийство — это всегда убийство, потому что оно калечит и разрушает психику, ломает семьи, гробит жизни. Нельзя лицемерно оправдывать и благословлять войны, нельзя стравливать людей, промывая им мозги ложным патриотизмом, замешанным на взаимной ненависти и крови. В противном случае мы имеем религию лжецов, которую презирают и над которой смеются.

Машина притормозила на светофоре.

Не находя ответа, но и не готовая сдаться, Варвара сидела прямо, покрасневшая, напряженная и возмущенная.

— Отсюда вывод: никаких вечных ценностей не существует в том понятии, какое в них вкладывает классика, — заключил Андрей с внезапной горечью. — То, что она превозносит, в нашем мире, к огромному сожалению, уже давно отдает тухлой мертвечиной.

— Потому я и сказала: тебя мои книги не впечатлят, — пробормотала Варвара и отвернулась, пресекая дальнейшую полемику.

Она упорно не желала вписываться в придуманный образ туповатой и невежественной провинциалки. Не глазела по сторонам, не робела среди толпы и не выразила восторга по поводу дорогой итальянской иномарки, подаренной отцом на тридцатилетие. Словно не заметила, куда села! Она расположилась на кожаном сиденье с той же непосредственностью, с какой наверняка разъезжала на общественных драндулетах отечественного автопрома, трясясь и подскакивая до потолка на каждой кочке. Она мило и тепло улыбалась, и этим вызывала досадливое недоумение, раздражение и потребность противопоставить ей хоть что-нибудь, хоть чем-то поддеть, поразить.

С недобрым удовольствием Андрей обратил внимание на дешевый серый берет, покрытый свалявшимися катышками. На довольно легкое, хоть и длинное, пальто. В таком зимой и околеть не долго, и непохоже, чтобы в старой хозяйственной сумке нашлась шуба или пуховик на смену. Из-под пальто выглядывал подол длинной юбки. Стоптанные маленькие сапожки: бедненькие, но чистенькие, старательно натертые коричневым кремом, без намека на каблук — вызывали унизительное умиление.

— Надолго к нам? — с приторной вежливостью осведомился Андрей.

— Пока не выгонишь, — Варвара пожала плечами, и он не понял, шутит она или всерьез.

Проглотив вертящееся на языке: «Неужто и чаю не попьешь?!» — Андрей сосредоточился на дороге.

— Отец предложил оплатить учебу в вузе, — поведала девушка нехотя, — но я хочу попытать счастья и попасть в бесплатный поток.

— Со стипендией?

— Да. Чтобы не снимать жилье и не стеснять вашу семью.

— На бесплатный попасть трудно. Ты бы хоть справки навела, прежде чем ехать.

— Не получится — вернусь домой, — спокойно сказала Варя.

— А у отца почему денег взять не хочешь? Сам ведь предложил.

Она не ответила. Опустила голову.

— Обижаешься? Презираешь, что мать бросил? Ну, он вообще-то женат был.

— По-твоему, это избавляет от ответственности?

— Нет. Потому он и старается тебе помочь. Проявляет участие. Глупо отказываться из-за дурацкой гордости или предубеждения. Когда ещё появится шанс выбраться из этой твоей… тьмутаракани?

— Мне и в деревне жилось неплохо, — сказала Варвара. — С работой только тяжело. Но вас с отцом обирать нехорошо.

Обирать?

Андрей кашлянул. Сестра, похоже, представляла из себя верх наивности. Как маленький ребенок, не знающий цену деньгам, свято верила, будто за копейку можно купить дом, а от папы-банкира сильно убудет, если тот раскошелится на дочкино обучение в каком-нибудь завалящем институте.

— Ладно, сама так сама, — он решил не настаивать. Поживет недельку, пообвыкнет, разберется, что к чему, а там простодушие и выветрится.

Оставшийся путь они поделали молча.

В подъезде Варвара проигнорировала лифт и направилась прямиком к лестнице.

— Ты лихо гоняешь по трассе, — заметила она. — Почему нас не остановили?

— Повезло, — коротко бросил Андрей.

— Всегда так ездишь?

— По большей части.

— И не штрафуют?

— Иногда проще заплатить, и сегодня как раз такой случай. Я устал.

Варвара окинула его неожиданно хмурым взглядом.

— А если авария?

Усмешка.

— Понятно, — она кивнула и отвернулась. — Баловень судьбы, значит. До случая.

— Не каркай, — Андрей отпер дверь и пропустил девушку вперед.

Варя осторожно положила сумку на коврик. Расстегнула пальто, озираясь.

Имитация каменной кладки на стенах, темное лакированное дерево, кожа и бамбуковые шторы, отгораживающие просторную прихожую от комнат. Все эксклюзивно и на заказ: по лично разработанным и нарисованным эскизам. Сергей Болотов, друг детства, помогал, но на то он и дизайнер.

Избавившись от обуви, убрав пальто в гардероб, Варвара взвалила на плечо сумку, с которой не желала расставаться, и раздвинула руками фигурный бамбук.

— Хорошая квартира, — призналась она спустя минуту. — Только захламленная и грязная.

— Горничная взяла выходной, — крикнул Андрей из кухни, откупоривая бутылку пива. — Заболел кто-то, вроде. Завтра обещала забежать, белье в прачечную забрать.

— Здесь же есть стиральная машина, — Варвара заглянула в ванную. — Не работает?

— Без понятия. Пиво будешь?

Девушка, округлив глаза, затрясла головой так, словно ей мухомор предложили, сырой и уже надкушенный.

— Давай тогда закажем чего-нибудь. В ресторан тащиться, честное слово, неохота. Набери, вон, сама, — Андрей кивнул на полку с телефоном, возле которой на деревянной панели было кнопками приколото штук пятнадцать разноцветных листочков с номерами. — Меню на тумбочке. Только буженину не бери — жевать замучаешься, и икру — недосаливают. Все, иду в душ. Можешь, кстати, кофе сварить.

Засим он откланялся, хлопнув дверью. Вздохнул с облегчением, потянулся. Принялся стаскивать футболку. Запоздало вспомнил, что не взял сменную, когда в дно душевой кабинки уже ударила струя восхитительно горячей воды. Ну и ладно…

Навязалась эта странная во всех отношениях Варвара на его голову. В вуз среди учебного года поступать надумала, а самой, дай бог памяти, лет-то сколько? Андрей взялся подсчитывать, и вышло в районе двадцати четырех. Никак не вчерашняя школьница. Впрочем, теплилась надежда избавиться от нее в ближайшую пару-тройку недель: побродит по улицам, помечется по станциям метро, потопчет пороги приемных комиссий, выяснит стоимость курсов перед поступлением — и поймет, что бесплатным нынче бывает только сыр в мышеловке. В крайнем случае, ее можно и вовсе не замечать: квартира большая, места разминуться хватит.

Промокнув волосы полотенцем, Андрей прошлепал босиком в спальню — по привычке в одних трусах. Остолбеневшая Варя покраснела как маков цвет. Ничего, пусть привыкает. Кто виноват, что он забыл чистую одежду?

— Чего заказала? — осведомился Андрей из комнаты, натягивая штаны.

— Ничего, — девушка оперлась рукой о косяк. Подразумевалось, видимо, что слово прозвучит решительно и твердо, но вместо этого голос надрывно дрожал и звенел. — Давай договоримся. Пока я здесь живу, ты считаешься с моим присутствием. Уважаешь личное пространство и не разгуливаешь по квартире, в чем мать родила.

Андрей обернулся, едва не присвистнув:

— А про свой устав в чужом монастыре слыхала? Мой дом: в чем хочу, в том и стану разгуливать.

— Барахлом кичишься, а воспитание хромает на обе ноги.

— Не понял. Тебя встретили, привезли, только что красную дорожку не расстелили — и вот она, благодарность! В деревне своей условия диктовать будешь, ясно? Не я к тебе явился с протянутой рукой, вот и нечего в позу вставать. Не нравится — топай в гостиницу, папаша оплатит, раз уж взялся.

Варя сощурилась. Глаза покраснели и мокро заблестели, губы задрожали. Ох, вот только обойдемся без мелодрам!

— Я не навязывалась, — выдавила девушка. — Ни тебе, ни ему. Мне и в «тьмутаракани» неплохо жилось.

— Ну и езжай обратно!

Она быстро-быстро закивала:

— Хорошо. Отлично. Как скажешь.

И скрылась в коридоре.

Андрей закатил глаза и прислонился к шкафу. Беда-огорчение.

— Эй! — он застиг Варю уже в прихожей, когда та судорожно натягивала пальто, глотая слезы. — Слушай… Чем я тебя обидел-то? Ты чего, мужика в трусах никогда не видела?

Спросил — и осекся. Девушка поспешно отвернулась, и с растущим изумлением Андрей осознал: нет, не видела. Вот тебе раз! Где такие незамутненные, неиспорченные водятся?!

— Ладно, ладно, я понял, — он примирительным жестом вскинул руки. — Вспылил, был не прав. Прости! Клянусь обращаться с тобой аккуратно, как с хрустальной вазой.

Варвара прекратила теребить пуговицы, взглянула из-под упавшей на глаза челки с недоверием. Испуганная, потерянная в чужом городе, угодившая в чужую жизнь — до Андрея только сейчас дошло, как ей неуютно и страшно.

— Мир? — предложил он.

Она шмыгнула носом, нервно вытерла слезы рукавом кофты и кивнула.

— Пиццу с чем любишь? Классическую, с грибами, перцем, мясом, лососем?

Варвара растерянно пожала плечами:

— Без разницы.

— Чай? Кофе? Сок?

— Тоже на заказ? У тебя даже заварки нет, что ли?

Андрей со вздохом отвернулся к телефону, ткнул в кнопку быстрого набора. Пока высказывал пожелания оператору на другом конце провода, сестра исследовала холл, заглянула во вторую спальню, в зал — и скрылась за дверями мастерской. Повесив трубку, Андрей последовал за ней.

Бардак в мастерской переплюнул все остальные комнаты, вместе взятые. Домработнице Марине появляться здесь и рыться в святая святых категорически запрещалось. Тканые половики на полу не вытряхивались лет двести, рамы и каркасы громоздились вдоль стен; коробки с красками и пастелью, разноформатные альбомы, палитры и кисти занимали несколько полок и три больших пенала. На двухместном диване лежала стопка цветных тканей: здесь обычно позировали натурщицы и клиенты. На столике возле ширмы догнивал забытый кем-то гамбургер. Полотенца, перепачканные красками тряпки, банки с маслом и бутылки с растворителем, досуха выжатые тюбики валялись по всему помещению. Полуфабрикаты, не удавшиеся картины и законченные полотна, не нашедшие применения, стояли рядком у дальней стены. Рабочий мольберт пустовал. Три других с холстами, накрытыми белой материей, привлекли внимание Варвары.

— Можно? — не дожидаясь разрешения, та откинула ткань с одного из них. Задумчиво склонила голову набок, изучая портрет. Не говоря ни слова, подошла ко второму, потом к третьему. Андрей с привычным снисхождением приготовился выслушать комплименты — девушки на них, как правило, не скупились. Однако Варя не удостоила работы ни единым замечанием. Спокойно вернула на место ткань и осведомилась, когда доставят пиццу.

— Без комментариев? — уточнил Андрей, неприятно задетый ее равнодушием.

— А тебя интересует мое мнение?

— Свежий взгляд всегда любопытен. И полезен.

— Безвкусно, бездарно, пошло и просто скучно, — лаконично и безжалостно отрезала Варя. — Надеюсь, вердикт действительно окажется полезным.

Андрей пожалел, что не отправил ее пешком до метро.

— Неужели? — оскорбленное самолюбие требовало объяснений. — Ты хорошо разбираешься в искусстве?

— Это — не искусство. Только не обижайся, пожалуйста.

— Может, у тебя и предложения найдутся? А то голословно.

— Пожалуй, — Варвара помедлила и снова откинула одно из полотнищ. — Эта женщина напоминает натурщицу Рембрандта. При такой комплекции и освещении ее бедра и живот должны быть покрыты апельсиновой коркой.

— Чем?

— Целлюлитом. Куда ты его дел? Ноги выглядят тугими и ровными пластилиновыми колбасками, упакованными в целлофан. Отсутствие реалистичности создает ощущение фальши, подделки. Не говоря уже о том, насколько неудачно выбрана цветовая гамма. Вместо вульгарного оранжевого здесь бы органичнее смотрелась слоновая кость с бежевыми оттенками.

— Ты ходила в художку, — констатировал Андрей.

— Нет. Рисую как курица лапой. И вообще: ни одного выдающегося таланта.

— Кроме занудства, — Андрей прикрыл оранжевый срам на картине тканью и добавил: — Заказчица требовала загар.

— Непременно из солярия? Натуральный выглядит золотисто-коричневым. Ну, или красным, если кожа как молоко. Кстати, а ей самой понравилось?

— Вполне, — соврал он.

— Если работы хорошо продаются, можно и уступить чужим капризам. Наверное, ты привык к другим отзывам.

— Если честно, она не купила картину, потому что увидела — и оскорбилась. Пребывала в блаженном неведении относительно собственных габаритов. Муж погуливал, она решила напомнить о себе и преподнести такой вот необычный подарок: себя любимую во всей красе. Но как я ни старался, из песни слова не выкинешь, и тридцать лишних кило одним махом не сбросишь.

— И что с ней стало?

— Понятия не имею. Подняла визг, хлопнула дверью, и с тех пор я о ней не слышал.

— Грустно, — призналась Варя. — Себя нужно любить. А мужа, который…

Звонок в дверь прервал ее на полуслове.

— Пицца, — констатировал Андрей.

— Так быстро?

— Здесь недалеко готовят. Идем.

Он был рад прервать общение. Желудок давно воспроизводил голодные рулады, а Варвара по-прежнему раздражала: теперь ещё и провокациями на откровенность. Нужно поменьше с ней разговаривать, показать спальню — и пусть займется своими делами. А вечером неплохо бы прогуляться до «Кристалла»…

На том он и порешил.

Свет медленно померк. Капля за каплей разлитое в пространстве сияние уплотнилось и угасло, впитавшись в самое себя. И затвердело, отяжелело, сковало движения.

Ушло много времени, прежде чем он понял: метаморфоза завершена. Он обрел тело. Настоящее, грубое физическое тело: тесное, громоздкое, неповоротливое, болезненно ограничивающее свободу. Прижав ладонь к груди, он ощутил, как бьется сердце, как двигается диафрагма, наполняя легкие воздухом и выталкивая его обратно через трахею, горло, рот. Щекотно и непривычно. В ушах гудели звуки — чудовищно низкие, медленные и протяжные. Открытые глаза, напряженно всматриваясь во мрак, поначалу не воспринимали ничего, кроме примитивных цветов видимого физического спектра и размытых пятен, которые и светом-то назвать было нельзя. Он словно оглох и ослеп, отрезанный от собственной реальности и погруженный в чужую, человеческую.

На мгновение пронзил испуг, и он с удивлением ощутил, как сердце убыстряет ритм. Разжав кулак и разогнув руку в локте, прочувствовал сокращения мышц. Покрутил головой, разминая шею, и огорчился, когда не вышло повернуться назад: как же теперь слепому и глухому узнавать, что творится за спиной? И спину собственную не увидеть?.. Он беспокойно ощупал затылок, уши, подбородок и дернулся, когда палец угодил в глаз. Зажмурился, прижимая руки к лицу. По щеке, оставляя мокрый след, скатилось что-то колючее и холодное. Он растер влагу между пальцами, сфокусировал взгляд. Слеза от боли.

Ощущения…

Прикосновения…

Шершавость, твердость, податливость, сырость. Ожог холодного ветра — какое странное противоречие. Поежившись, он поднял воротник куртки стойкой. Неуклюжее тело сковывало сущность, одежда сковывала тело — как во всем этом можно было существовать? Двигаться? Жить?

Под подошвами ботинок чавкнул размокший, грязный снег. Глаза привыкли к темноте, и вокруг проступили контуры многоэтажных зданий, устремившихся в темно-серое, подсвеченное красным ночное небо. Ветер трепал голые ветви деревьев и колол щеки снежной крошкой.

Улица казалась пустынной. Привыкая к новому способу передвижения, ограниченному весьма скудными возможностями, он двинулся к углу ближайшего здания мимо автомобильной стоянки. Ветер бесцеремонно проникал под одежду, пробирая до костей. Пожалуй, для первого раза ощущений было достаточно, лучше «выключить», пока они окончательно не запутали.

Тусклый свет фонаря на миг высек из мглы его силуэт и отбросил гигантскую крылатую тень на дорогу. Он остановился, запрокинул голову. Ледяные капли ударили в лицо, и он открыл рот, ловя их, ощущая пресный вкус на языке.

— Эй, ты!

Голос звучал непривычно низко, и поначалу он принял восклицание за гул ветра в проводах. Но, похоже, обращались к нему.

— Отвали от моей тачки! — проорали из распахнутого окна на третьем этаже.

Как это было понять? Что крылось за просьбой отвалить от тачки?

Вокруг громоздились дома, машины. Вой сигнализационных сирен. О… Это он натворил? Стоило быть внимательней.

Он поджал незримые крылья и в наступившей тишине зашагал прочь.

Если до полуночи публика в «Кристалле» ещё сохраняла внешнюю пристойность, то после часа многое менялось. Из соседнего зала, с танцпола, временами начинал доноситься дикий девчоночий ор, переходящий в визг. То и дело раздавались взрывы басовитого мужского хохота. Споры велись на повышенных тонах, чтобы перекрыть грохот музыки. Иногда возникали потасовки, которые быстро и почти без шума пресекала не дремлющая охрана.

В прокуренном насквозь баре было жарко, душно и темно. Табачный дым пластами висел в воздухе и разъедал глаза, от него все казалось серым, мутным и плывущим. Густые алкогольные пары били в ноздри и в голову, точно отбойный молоток.

Выслушивая болтовню Сергея об очередном дизайнерском проекте, Андрей глотнул пива из литровой прозрачной кружки. Стекло сначала запотело от холода, потом быстро нагрелось в душной атмосфере, и теперь теплые капли стекали по наружным стенкам. Андрей поморщился, вытирая пальцы о штанину джинсов, машинально полистал материалы, над которыми Болотов корпел последний месяц. Серьезные заказы ему попадались редко, но метко. То девяностолетняя бабулька, впавшая в маразм, посулит золотые горы за дизайн столовой для собак; то хозяева подземного кафе пожелают отделку в славных традициях Святой Инквизиции. Впрочем, Серега и обычные проекты умудрялся превратить в апофеоз нелепости. Вроде нынешней комнаты для слепой девочки, которую родители попросили украсить объемными панно с сюжетами из русских сказок. А Серега с детства любил зеленых троллей и экспрессионизм и горой стоял за свободу творческого самовыражения — не трудно догадаться, чем грозила обернуться его неуемная и неуместная изобретательность.

В общем, проект оставлял желать лучшего, равно как и истощившийся к тридцати годам талант его создателя, однако сообщать подобные вещи в людном баре в половине второго ночи не годилось. Возилось внутри нехорошее предчувствие, что за честность от подвыпившего непризнанного гения можно и по шее схлопотать.

Как-то скучно да однообразно было сегодня в «Кристалле». Теплый алкоголь лениво плескался в желудке, одурманив ровно до того состояния, когда соображается вяло и с ленцой, мышцы дрябнут, а удовольствия — ноль, сплошное раздражение. Из приятелей подтянулся один Болотов, остальные надумали отоспаться перед трудовыми буднями. Объявилась и вчерашняя знакомая, Инесса, — вот уж с кем не приведи бог снова проснуться в одной постели!

Ночь оказалась безнадежно испорченной. Вдобавок Серега, облокотившись на стойку и грузно дыша в ухо, вдруг сообщил грудным басом:

— Андрюх, по-моему, вон тот мужик в углу уже битый час на тебя пялится.

Устроившаяся по левую руку Инесса не расслышала и навязчиво вцепилась в рубашку:

— О чем речь?

Андрей подавил желание стряхнуть с себя ее маленькую ручку с длинными и острыми фиолетовыми коготками. Обернулся, кинул взгляд через плечо. И сразу выделил среди посетителей того, о ком предупреждал Серега.

Мужик действительно наблюдал. Черноволосый, небритый, весь какой-то взлохмаченный и всклокоченный, в темной куртке, серой рубашке — и с выражением блаженного идиотизма на лице: осоловелые глаза, дурная полуулыбка. Обкурился, что ли? Впрочем, стоило всмотреться пристальнее — и он стушевался, уткнулся в стол, с подчеркнутым вниманием изучая собственные сцепленные пальцы, заерзал на стуле, точно барышня на первом свидании. М-да… Никудышный наблюдатель.

— Ты влип в передрягу? — уточнил Сергей, собирая свои эскизы в папку на случай, если придется улепетывать от погони.

— Не припомню, — пробормотал Андрей.

— Главное, не нервничай. У тебя поклонников пруд пруди, может, и этот из их числа. Почти час просидел и ничего не заказал. Удивляюсь, как его ещё не вышвырнули за дверь.

— Так о чем все-таки речь? — повторила Инесса, упрямо цепляясь за рукав.

— Пойду-ка я, Серег, сыграю в покер, — фальшиво воодушевился Андрей. — А то тоска смертная. Извини, красавица, но игра — моя страсть.

— Составлю компанию, — Сергей спрыгнул со стула, сунул папку подмышку и заторопился следом.

— Отвязалась? — коротко осведомился Андрей, прокладывая путь в дальний конец зала — туда, где завсегдатаи за закрытыми дверями предавались нарушению моратория на азартные игры.

— Пока да.

— Хорошо.

В малом зале было свободно — только люди за высоким, обтянутым зелёным сукном столом, да пара охранников у входа на всякий случай. Покер сегодня явно шёл вяло, большинство мест пустовало.

— Добрый вечер, господа, — тасуя только что распакованную колоду, поприветствовал их дилер. — Малый блайнд — пятьсот, большой — тысяча. Желаю удачи.

Андрей занял ближайший стул, Серега плюхнулся на соседний. Оба, как положено новоприбывшим, почти синхронно отправили в банк по тысячной купюре.

Сидящий напротив парень — тощий, с нездоровым сероватым оттенком лица, нервно сунул руку в карман, извлек несколько банкнот и бросил на середину стола. Следующий, дородный мужчина в костюме и тонированных очках, плотно закрепленных на мощном мясистом носе, достал бумажник и выдернул новенькую купюру. Какой-нибудь банковский служащий, или успешный адвокат, или неудачливый отец семейства, подумал Андрей, пока дилер раздавал карты. А первый — студент, сын богатого папаши, сильно не одобряющего подобное времяпрепровождение. Или доктор из государственной больнички: много не утащишь, а на крошечную зарплату медика не проживешь. Краем глаза Андрей заметил, как Сергей неуверенно поднимает выпавшие карты, стреляя по сторонам глазами.

Быстро оценив собственную руку, Андрей снова перевернул ее рубашкой вверх. Дама треф и шестерка бубен. Слабо. Но покер — игра терпеливых; изучив соперников, даже наихудшие карты можно обернуть к своей выгоде. Все лучше, чем к Инессе возвращаться, не к ночи будь помянута.

Откинувшись на спинку стула, он мельком и украдкой окинул остальных игроков. Взгляд споткнулся о профиль сидящего по правую руку, да так и прикипел — не оторвать. Костлявый и высохший, ростом, наверное, с оглоблю, да и телосложением не лучше. Обтянутые желтоватой, мертвенно-бледной, тонкой и мелко сморщенной кожей руки лежали на столе поверх карт; на длинном и узловатом безымянном пальце левой тускло отливал золотом старинный перстень с черным камнем. На вытянутой яйцом голове в обрамлении серой седины блестела плешь. Сплюснутое с боков лицо с острым гладко выбритым подбородком венчалось выдающимся орлиным носом — о ещё говорят: на десятерых рос, одному достался. Рельефные скулы и впалые щеки вкупе с резкой и довольно топорной нижней челюстью навевали ассоциации с черепом, облепленным ветхим, полуистлевшим пергаментом. Глубоко запавшие глаза, прикрытые тонкими, прозрачными веками, пронизанными сетью капилляров, не мигая, буравили стол.

Смерть да и только! До того колоритная, что ни в сказке сказать. Косы не хватает. А костюм, без сомнения, скроен на заказ, ибо сидел на этих неописуемых мощах как влитой. Сколько же ему было лет? Девяносто? А то и целый век от роду?

Художник в Андрее вдохновенно аплодировал столь неординарному типажу. Но лишь до тех пор, пока синеватые старческие губы не разомкнулись:

— Колирую.

От низкого, насыщенного необъяснимыми оттенками голоса по телу неожиданно прокатилась волна мерзкой дрожи. Пальцы затряслись. Что за бесовщина?!

— Рейз, — выдохнул Андрей.

Глупость несусветную сморозил. С имевшимися на руках картами не стоило даже отвечать, не только ли поднимать ставку! Но встревожил не проигрыш. Встревожил собственный бессмысленный поступок, будто продиктованный извне.

Вытащив из бумажника пару купюр, он кинул их на стол.

Старик смотрел. Андрей кожей чувствовал его взгляд: пристальный, прожигающий насквозь, способный, казалось, просверлить висок и добраться до мозга, проникнуть в мысли, выпытать самое сокровенное. Страх комком тошноты подкатил к горлу, мимика окаменела, во рту вмиг пересохло.

— Колл, — благодушно согласился Серега.

Неужели никто не замечал? Неужели ни на кого из присутствующих костлявый тип не действовал так… пугающе? Может, всему виной непомерная впечатлительность? Тонкая и восприимчивая художественная натура, как говорила мама?

— Пас, — недовольно буркнул следующий сидящий за Болотовым игрок и, бросив карты, полез из-за стола.

Тощий «студент» стер с виска пот рукавом, кинул голодный, затравленный взгляд на лежащие в середине стола деньги, а затем дрожащим голосом выдавил:

— Пас, — и убрался восвояси.

Двумя меньше. Однако Андрей напрочь выключился из игры и не испытал ни радости, ни воодушевления. Стул под ним казался жестким и холодным, будто сидишь не на мягкой обивке, а на каком-нибудь угловатом заиндевелом булыжнике. Смертеподобный больше не удостаивал его вниманием — и на том спасибо!

Андрей попытался вникнуть в происходящее за столом.

И в этот момент неподалеку нарисовался давешний взъерошенный мужчина. По-птичьи отрывисто озираясь, он неторопливо дрейфовал в сторону круглого стола. Неспроста. И не к добру.

Варианты насчитывались следующие. То ли парень был геем, по ошибке затесавшимся не в то заведение и на свою беду рискнувшим попытать счастья; то ли фанатом искусства, прячущим за пазухой замусоленное фото для автографа — и хорошо еще, если не пистолет! С одной стороны, с оружием в клуб не впускали. А с другой, психопаты порой встречались очень, очень находчивые. И оставался ещё третий вариант, параноидальный: работала шайка аферистов! Пока смертеподобный усыплял бдительность — или запугивал своим кошмарным обличием! — всклокоченный спокойно обстряпывал одному ему ведомые делишки. Если так, то в сговоре с ними могли быть и другие — и сколько угодно!

Андрей поискал глазами охрану. Далековато. Да и какие претензии предъявлять? «Старик страшный, а небритый подозрительно зыркает»? Засмеют.

Оставалось ждать. С картами на руках ему светила пара, в крайнем случае, две, но на самом деле — ничего. Конечно, при везении есть надежда на тройку или даже фул-хаус, но это больше сродни лотерее, чем покеру. С таким же успехом можно флэш-рояль себе вообразить, благо одна Дама есть.

А для хорошего блефа нужно лучше знать противников. Пройти бы с ними хоть пяток раздач, вот тогда…

— Внимание, господа, — бесстрастно провозгласил дилер и выложил на стол три карты. Пиковая девятка, пиковая Дама и червовый Король.

Флоп помог: пара Дам — уже хорошо. С другой стороны, учитывая лежащего рядом Короля — она только вторая по старшинству из вероятных, плюс две пики язвительно намекали на флэш, которого ему не видать при всем желании. Расслабляться было рано.

— Тысяча, — толстый «адвокат» добавил к кучке денег очередную купюру.

— Колирую, — от голоса старика по спине снова поползли мурашки. В принципе, при желании к этому можно было привыкнуть.

Взъерошенный неожиданно обернулся, хлестнул пронзительным синим взглядом, словно плетью. Линзы у него, что ли? Точно гей.

— Колл, — чужим голосом произнес Андрей, соображая, что пора сворачиваться.

— Колл, — эхом отозвался Серега.

Четвертая карта появилась на столе. Толстый нахмурился. Ветхий аккуратно и неспешно, будто экономя движения, положил карты, продемонстрировал в вежливой улыбке крепкие и крупные, как у лошади, желтоватые зубы и произнес:

— Не в этот раз.

Андрей потер подбородок, провожая глазами его долговязую фигуру — до того костлявую, что ладно скроенный костюм на ней казался почти пустым. Взъерошенный тоже уставился на удаляющуюся спину, хмуро и исподлобья.

Все-таки они заодно?

На столе выпала шестерка треф, фортуна благоволила, и при других обстоятельствах Андрей продолжил бы игру, но сейчас внутри забурлило раздражение.

— Пас.

Швырнув карты, он ободряюще хлопнул Серегу по плечу и направился к взъерошенному.

— Проблемы?

— Что? — тот смешно вытаращился.

— У тебя, говорю, проблемы? Ты чего за мной таскаешься? Потолковать приспичило? Или подослал кто?

— Нет, — клятвенная честность в глазах.

— Тогда в чем дело? Вызвать охрану, чтобы проводила, или сам дорогу найдешь?

Мужчина на всякий случай проследил за пальцем, ткнувшим в сторону выхода, и возразил:

— Я никуда не собираюсь.

— А по-моему, давно пора прогуляться! — вскипел Андрей.

Взъерошенный смотрел на него с непрошибаемой хмурой серьезностью, сцепив опущенные руки и не предпринимая ни малейших попыток объясниться, возмутиться или выкинуть что-нибудь из ряда вон.

— Ты привлекаешь лишнее внимание, — наконец изрек он.

— Я? — изумился Андрей.

— Твой друг прекратил игру, — острый подбородок качнулся в направлении зеленого стола, заставив непроизвольно обернуться.

— Фортуна повернулась ко мне задом, — удрученно сообщил подошедший Сергей, прижимая к груди драгоценную проектную папку. — Что стряслось?

— Сам бы хотел… — Андрей в замешательстве запнулся.

Незнакомца простыл и след. До выхода метров пятнадцать: ну шаг бы он успел ступить, ну два. Ухитрился бы даже под ближайший стол спрятаться, проявив чудеса прыти, гибкости и изобретательности. Но чтобы вот так взять и испариться посреди многолюдного, шумного зала, где практически любой угол, любой закуток просматривался как на ладони, требовались навыки фокусника!

— Куда он делся?

— Кто? — уточнил Серега, бестолково озираясь.

Волосы на затылке зашевелились.

— Тип, с которым я разговаривал.

— Не обратил внимания. Двинем по домам?

Предложение вызвало в душе горячий отклик. То ли отвратительное теплое пиво задурманило разум, то ли стремительно развившаяся паранойя вконец одолела. А ещё раньше нежданное, негаданное вторжение сестры, с порога взявшейся диктовать свои порядки, выбило из колеи. Некстати всплыло в памяти и давешнее бредовое сновидение. Не говоря уже о Сереге с его уродливыми троллями, тянущими репку, несущими золотые яйца да застрявшими в неводе непуганого пушкинского старика.

Ничтожные по отдельности, все вместе события последних суток переполнили чашу терпения. Выходка небритого «Копперфильда» капнула в эту чашу последней.

По парковке гулял стылый ветер, от души приправленный мокрым снегом. Андрей вдохнул полной грудью, застегивая куртку и окинув взором стройные ряды автомобилей. Лихая езда по пустынным улицам — вот что вернуло бы ему вкус к жизни, встряхнуло и вымело из головы докучливый хлам впечатлений.

Неожиданно каскад бегающих цветных огоньков на фасаде здания погас, фонари на стоянке замигали. Под громкий треск и фейерверк искр лампочки в плафонах одна за другой начали лопаться.

В приоткрывшуюся дверь клуба высунулся крепко сбитый детина в форме.

— Кто здесь? А ну прекратить! — в мерцающем свете Андрей заметил, как угрожающе подпрыгивает в его руке резиновая дубинка, ударяясь о ладонь.

С отчетливым, смачным хрустом последняя лампочка разлетелась на осколки, и воцарилась тишина.

— Кто здесь? — снова прорычал в темноту охранник. Обернулся. — Что происходит?

— Сами гадаем, — Андрей развел руками. Должно быть, голос прозвучал искренне и вызвал доверие.

Детина извлек из кармана фонарик и грузно спустился с крыльца:

— Никого не видели?

— Да похоже, просто скачок напряжения, — прокомментировал Серега, опасливо, неуютно ежась.

— Переколотивший все лампочки, — добавил Андрей. — Не слабый, однако, скачок.

Охранник потоптался в нерешительности, прислушиваясь и шаря блеклым лучом в дождливо-снежном месиве.

— Дорогу найдете?

— Моя рядом, — Сергей достал ключи, и его развалюха в первом ряду пикнула, на мгновение ослепив фарами. — Ну, я побежал.

— Увидимся, — Андрей не успел махнуть на прощание рукой, как тот юркнул в машину и укатил, толком не разогрев двигатель. Очевидно, с перепугу.

— Электриков вызовите, — посоветовал он, хлопая себя по карманам и углубляясь во мрак. — Удачи!

Тьма окутывала холодным покрывалом, пробиваясь в легкие сырой тяжестью. Тьма перемалывала краски в сплошную серую кашу, разъедала очертания и глотала знакомые детали. В третьем ряду Андрей нажал кнопку на брелоке; постоял, опершись на капот, ловя губами хлопья быстро тающего снега. Ладони на мокром, ледяном металле мигом окоченели.

Вновь хлопнула дверь, над парковкой разнеслись голоса.

— Благодарю, — один убийственно вежливый, вкрадчивый и цепенящий.

Сердце бухнуло в груди.

Костлявый.

— Может, все-таки проводить? — второй принадлежал охраннику, только звучал приглушенно, сдавленно, как будто тот говорил через силу.

— Не беспокойтесь: и не в таком мраке доводилось блуждать.

Луч фонаря мазнул по рукаву куртки, и Андрей инстинктивно пригнулся. Непослушные, озябшие пальцы дернули за ручку, дверца с глухим звуком подалась, и он скользнул на сиденье. Возникло непреодолимое желание без промедления убраться подальше от обладателя жуткого голоса.

Промерзший двигатель забарахлил, когда машина тронулась с места. Ничего, главное — успеть выехать за территорию стоянки. Фасад с погасшими вывесками и гирляндами мертвых огоньков проплыл мимо. Главный вход и второе крыльцо с надписью «Сауна» остались позади, а с ними и охранник. Фары высветили приближающуюся бетонную ограду. Там налево — и до ворот рукой подать.

Неожиданно из мглы, преграждая путь, вынырнул знакомый долговязый силуэт. Вынырнул — и невозмутимо двинулся прямо навстречу автомобилю. Андрей рывком тормознул: шины завизжали, ощутимо тряхнуло, руль больно врезался в грудь. Проклятье! В панике забыл пристегнуться. Ладно хоть куртка смягчила удар.

Долговязый приближался. Свет фар выхватывал его из мрака, отбрасывая на бетонное заграждение и стену соседнего здания быстро растущую тень. И чем выше та становилась, тем меньше походила на человеческую.

Не помня себя от испуга, Андрей дал задний ход. До упора вдавив педаль газа, обернулся: чугунная решетка, ограждавшая стоянку с противоположной стороны, стремительно приближалась. Секунда, другая — теперь пора! Вывернув руль, он приготовился вылететь задом на объездную дорогу и после секундной заминки умчаться прочь с парковки через въездные ворота…

Однако колеса забуксовали на скользком асфальте и пошли юзом. Машину на полной скорости крутануло, как волчок, вокруг своей оси. За ветровым стеклом, оставляя длинные мнимые росчерки, пронеслись далекие огни многоэтажек и красный всполох светофора. И чугунная ограда ударила прямо в передний бампер, сминая, корежа металл, разбивая в крошево фары…

Андрей с воплем зажмурился.

Ни грохота, ни скрежета. Так ни во что и не врезавшись, машина остановилась. Сама. Недовольно урчал двигатель, дворники исправно чистили стекло от плевков снежной жижи. Размокшие хлопья грузно оседали на капот.

Решетка обнаружилась позади: не рухнувшая, не выдранная с корнем, не погнутая, даже не задетая. Абсолютно целая, крепкая, сплошная кованая решетка. Не веря собственным глазам, распахнув дверцу, Андрей вывалился из салона. Машина мирно пыхтела, вхолостую расходуя бензин. Ни вмятины, ни царапины.

Только и клуб, и парковка, и скелет в костюме остались по ту сторону ограды, а он теперь обретался по эту.

Несколько минут Андрей глупо таращился, разинув рот. Снег падал на плечи, лип к лицу и мочил стоящие дыбом волосы. Потрясение и недоумение потеснили страх и ощущение угрозы, хотя фигура преследователя по-прежнему маячила неподалеку. Маячила — да приближаться не торопилась. В конце концов костлявый повернулся и неспешно скрылся во тьме.

— Вот дрянь, — Андрей с прорезавшимся чувством излил в стылый воздух поток самых изощренных ругательств, какие нашлись в арсенале. Когда поток иссяк, полегчало, но не слишком.

Забравшись обратно в салон, тяжело дыша, он с силой протер ладонями мокрое лицо. Автомобиль тронулся. Руки не повиновались, вспотевшие ладони соскальзывали с руля.

Как он очутился снаружи ограды? Перепрыгнул? Перепорхнул, будто птица? Взмыл в поднебесье и плавно опустился на четыре колеса? Или в решетке образовалась прореха? Проем, которого в темноте да еще со страху не разглядишь? Не запертые — и невидимые — ворота?..

Чего хотел тот смертеподобный с леденящим голосом? До сих пор кровь стыла в жилах, стоило лишь мысленно воспроизвести тембр. Поджилки тряслись. А его тень — серегины тролли передохли бы от зависти.

От всего произошедшего несло явной чертовщиной. Но вот беда! В чертовщину Андрей не верил. Ни тень чудовищных крыльев на стене, ни путешествие сквозь ограждение, ни чудесное избежание аварии не убеждали и не доказывали ничего. Наука и техника нынче далеко пошли: может, решетки не было, а была голограмма…

От утомления, недосыпания и спиртного и не такое пригрезится, успокаивал себя Андрей, подъезжая к дому. Выпил, правда, не бог весть сколько, да и протрезвел давным-давно. Но не допускать же, в самом деле, грациозные пируэты над забором! Из ума еще не выжил.

Во дворе исправно горели фонари. Ветер раскачивал голые ветви деревьев, и на стенах шевелилась причудливая паутина теней.

Заглушив мотор, Андрей посидел минуту в молчании.

— Дурацкий розыгрыш, — пробормотал он. — Из передачи… не знаю, «Сведи друга в могилу»! Позорное бегство засняли на видео, и завтра моя перекошенная физиономия всплывет в Интернет-новостях. Об заклад готов биться: в «Кристалле» сейчас демонтируют камеры, втыкают вилки в розетки и вворачивают новые лампочки.

Ободренный и одновременно раздосадованный неожиданно легким и логичным объяснением, чувствуя себя ослом, Андрей вылез из машины. С размаху хлопнул дверцей.

В тот же миг ближайший фонарь брызнул искрами. Сразу несколько автомобилей разразились оглушительным воем сигнализации, который, впрочем, быстро оборвался, не успев перебудить жильцов дома.

Мороз пробрал до костей.

— Ну хорош уже! — крикнул Андрей. Двор пустовал, однако среди машин мог прятаться кто угодно. — Хватит! Достали…

— Прошу прощения, — раздался спокойный хрипловатый голос. — Никак не получается уместиться в теле целиком: тесно.

От двери подъезда отделилась фигура. Вышла из-под козырька в свет уцелевшего фонаря, и Андрей остолбенел. Сквозь кружащийся в воздухе сырой снег на него пристально глядел исчезнувший незнакомец из бара.