Осколки небес

ГЛАВА 3

— Значит, Бог существует, — проворчал Андрей, бесцельно слоняясь из угла в угол по просторной кухне.

Азариил, битый час вглядывавшийся в полуночный мрак, отвернулся от окна, и на лице его отразилось искреннее недоумение. Ну да, он-то ангел, для него подобные размышления звучали дико. А вот у Андрея, до недавнего времени считавшего теистические идеи дурным дремучим вздором, привычное мировоззрение трещало по швам.

— И душа, стало быть, — горестно добавил он, ни к кому в особенности не обращаясь.

— Это очевидно, — Азариил пожал плечами и вернулся к наблюдению. Кого он там высматривал? Нечисть, плотными рядами идущую на штурм московской высотки?

— Значит, я теперь вроде Сары Коннор под прицелом Терминатора, — Андрей достал из холодильника последнюю бутылку пива, откупорил, сделал большой глоток. Спиртное уже не лезло, но с помощью кофе разум не задурманишь, а трезвый рассудок нещадно терзала меланхолия. — Или полурослик Фродо под недремлющим оком Саурона.

— Не нужно унывать, — подбодрил Азариил.

А не больно-то он походил на ангела, подумал Андрей. Вот спустился бы с неба блистательный златовласый юноша в белом хитоне, с лицом как молния, с нимбом, крыльями, крестом и мечом в придачу, было бы чудо чудное, диво дивное. Так нет, подсунули сутулого, небритого мужика с каменной миной и претензией на святость.

— И не собирался, — соврал Андрей. — Чем нотации читать, лучше обрисуй в общих чертах мое будущее в случае провала твоей божественной миссии.

— Души с частицей Аваддона изымаются из носителей и помещаются в специальные сосуды, — послушно начал Азариил.

— Стоп, помедленнее. Что значит изымаются?

— С помощью богопротивного ритуала отделяются от тела. Затем заключаются в вессаон — плотный кокон замешанных на крови заклинаний, способный удерживать душу от восхождения к горнему миру.

— То есть я умру.

— Состояние, которое вы называете смертью, на самом деле является переходом из жизни временной в жизнь вечную: душа отлучается от тела, но не заканчивает существование, а отправляется на суд Божий. Затем она в соответствии со своим состоянием получает либо блаженство, либо вечные муки.

— Рай или ад, — хмыкнул Андрей.

— Для очищенных покаянием сам Бог станет раем, для закореневших в грехе — адом. Но если твою душу поймают демоны, уйти на суд ей не дадут. И не убьют в том смысле, который люди привычно вкладывают в данное понятие. Наоборот, бесам поручено беречь Осколки как зеницу ока от всех опасностей, неприятностей и случайной гибели. Вздумай ты умереть, два ангела придут за тобой, возьмут душу твою и повлекут через воздушные мытарства к престолу Господню, где увидит она рай, потом ад, а потом, на сороковой — судный — день воздастся ей по грехам…

— Да ты не стесняйся. Сам же заикнулся про вечные муки.

— Достать обреченную на мучения душу из преисподней будет уже невозможно.

— Разве демоны там не полноправные хозяева?

— Нигде нет иных хозяев, кроме Бога. В аду свои чины и должности, если, конечно, можно найти хоть какой-то порядок в царстве лжи и хаоса. Низшие подчиняются высшим, легионы — князьям, есть свои смотрители, кураторы, доносчики, палачи, к некоторым гиблым душам приставлены особые надзиратели. При этом процветает гордыня, рвачество, стяжательство, подхалимство, лицемерие, предательство, алчность и кровожадность. Все друг друга топчут и душат. Уважают только грубую силу, отсюда берется и некое подобие иерархии: высший демон способен стереть низшего в порошок одним взглядом. Однако все, что касается душ человеческих, строго регламентировано божественным законом; закон сей непреложен и обсуждению не подлежит. Освободить приговоренную душу не может даже Бог, потому что ад — не место, откуда легко вызволить по желанию или просьбе, но мучение любви Божией. Одних эта любовь освещает, других — опаляет. О ком свершился суд, того нельзя вернуть. И падшие духи об этом знают.

— Почему же сразу не грохнуть всех семерых? — не понял Андрей, втайне гордясь собственной выдержкой. Он как будто вел непринужденную беседу на отвлеченную тему. Сохранял, так сказать, хорошую мину при плохой игре. — Чтобы наверняка!

— Приказа не поступало, — небритый тип, которого язык ну никак не поворачивался назвать ангелом, взглянул на него внимательно.

— А если бы поступил? — во рту внезапно пересохло. — Ты бы, не раздумывая… — Андрей поперхнулся и закашлялся.

— Раздумья мне не ведомы, — Азариил опять уставился в ночь, утратив видимый интерес к разговору. Его ровный профиль с резким, острым подбородком выделялся на фоне светлой занавески.

— Выходит, ты защищаешь меня по приказу сверху, но только до тех пор, пока не поступила команда уничтожить?

— Я - лишь проводник воли Отца Небесного.

Железная логика, не подкопаешься. Рано радовался. Хорошо иметь за пазухой гранату, плохо — когда она без чеки. В любой момент рванет — костей не соберешь.

Откровение потребовало большого глотка пива.

— Мы для вас марионетки, — проворчал Андрей, отхлебнув из бутылки. Сделалось горько и обидно. А чего он ожидал? Гуманности? Порядочности? Да ну! Какой человечности ждать от тех, для кого зверское убийство — «деяние во благо»?!

Он долго молчал. Но чем усерднее пытался вникнуть в ангельские речи, тем меньше справедливости в них находил.

Азариил все пялился во тьму: безучастный, бесстрастный. Тупое и бездушное орудие, которому, в принципе, без разницы, карать или миловать, спасать или убивать. Явился, без обиняков сообщил о прописке в аду и рабской готовности убить по приказу — и как теперь к нему относиться? Бежать бы, по-хорошему…

— Не советую, — будничным тоном предупредил Азариил.

Вот ведь гад! Мысли читает.

— Я тебя в любом случае отыщу, но у демонов везде соглядатаи. Город кишмя кишит всякой мерзостью, особенно так называемые злачные места. Куда бы ты ни отправился, без моей защиты долго не проживешь.

Еще и угрожает.

— В прежние века гонцам, приносившим дурные вести, правители сгоряча отрубали головы или в котлах варили, — проворчал Андрей. — Теперь понимаю почему.

— Твоя неприязнь ко мне беспочвенна.

— Да неужели?!

— А презрение и тем более.

— Иди к черту!

— Ты не отдаешь отчета своим словам. А нечистого лучше не поминать: он, как правило, является на зов.

— Ты можешь убить меня в любой момент — и я не отдаю отчета словам?!

— Не нужно сравнивать человеческие цели с высшими, — мягко возразил Азариил, и желание свернуть ему шею окрепло. — А попытки вникнуть в замысел Творца наказуемы: дерзость и гордыня до добра не доводят.

Пустобрех.

— В общем, ты делаешь то, не знаю что, и топаешь туда, не знаю куда, — подытожил Андрей с издевкой. — Марионетка еще покруче меня.

Азариил сдвинул брови. Впервые его блаженная физиономия исказилась истинным глубинным чувством, и чувство это сильно смахивало на праведный гнев.

— Кажется, ты не до конца осознаешь суть ангельского служения, — изрек он менторским тоном и ради важности обсуждаемой темы даже прекратил гипнотизировать двор за окном. — В отличие от людей мы, ангелы, никогда не жили сами по себе, никогда не отрывались от Бога. Я был сотворен в чине Сил, и со дня сотворения я — прямое воплощение силы Господа и олицетворение воли Его, не имеющее ни собственных желаний, ни побуждений. Мне поручено оберегать тебя от Мастемы и его бесов, но в остальном я не помощник, не друг, не тот, кто в подходящий момент перекроит реальность и Божий замысел в угоду твоей гордыне. Я не могу даровать напрасную надежду на благосклонность Неба. Ты должен уяснить это раз и навсегда: я не подвластен сам себе, я слуга Господень, и воля Его станет моею в миг, когда поступит приказ.

— Нашел чем гордиться, — буркнул Андрей.

— Гордость есть смертный грех, — назидательно добавил Азариил.

Уродливая логика, уродливая философия. И на нем самом — печать уродства. Здоровенная и кривая.

— Расскажи о бесах, — попросил Андрей хмуро. Пиво закончилось. В голову назойливо лезли апокалипсические картины. О том, чтобы завалиться спать, не могло быть и речи.

— В них мало примечательного, — неожиданно заартачился ангел. Никак, обиделся за отсутствие почтения?

— Нет пользы обсуждать всякое паскудство, — Азариил снова вторгся в мысли.

Ну, раз или два — Андрей ещё допускал. Но на регулярное ментальное вмешательство впору было оскорбляться.

— Об уважении к личному пространству позже поговорим, — пообещал он, не желая менять тему. — А разве «всякое паскудство» не было сотворено Богом?

Азариил негодующе вскинулся — ага, все-таки человеческие эмоции нам не чужды!

— Ладно, ладно, — успокоил Андрей. — Но согласно твоим же кособоким воззрениям, бесы живут и гадят людям с допущения высших сил.

Судя по отразившейся на сосредоточенном лице напряженной работе мысли, слуга Господень придирчиво профильтровал услышанное сквозь сито истины. И, хотя формулировка не вызывала восторга, был вынужден согласиться.

— Значит, они — такое же орудие Всевышнего, как и ангелы, — осторожно продолжил Андрей, ожидая возмущенных возгласов. Однако Азариил взял себя в руки и только неодобрительно хмурился.

— Ну так и нечего мотыге презирать лопату! Раз уж взялся просвещать меня по поводу потусторонних сил, то давай по порядку — я хочу быть в курсе. А есть ли польза от обсуждения демонов, сам решу.

— Как угодно, — Азариил пожал плечами. — Бесов тьма бескрайняя. С кого начать?

— С тех, кто представляет прямую угрозу. Они же не всем скопом на меня накинутся?

— Под руководством Мастемы, по нашим сведениям, семеро падших, каждый из которых подослан к определенному Осколку. И каждый будет использовать против нужного человека его же слабости и пороки. С Белфегором ты успел познакомиться.

— И в чем моя слабость?

— Тяга к женскому полу.

— Скажешь тоже! — хохотнул Андрей. — А у кого ее нет?

— Повышенная тяга к женскому полу: безотчетная и безудержная, — спокойно уточнил ангел и, подумав, присовокупил: — Чаще именуемая похотью.

— Что естественно, то не безобразно. А этому Белфегору, прежде чем охмурять, стоило бы разобраться с моими вкусами: терпеть не могу ямочки на щеках.

— Впредь будь внимательнее и не иди на поводу у низменных влечений.

— Обойдемся без ханжеских лекций, — попросил Андрей. — С Белфегором разобрались. Это раз. Кто еще?

— Данталиан. Довольно могущественный в своем роде. Он сочетает в своем облике множество лиц, благодаря чему может принимать образы родных и близких. Проникая в человеческие сны, он вызывает у одних людей ложные предубеждения против других. Способен прозревать тайные намерения и подменять добрые помыслы дурными. Бесы из его легионов нагоняют уныние и смертельную тоску, толкают на самоубийства, предательство и разные губительные непотребства.

— Два, — Андрей загнул второй палец.

— Валафар — покровитель воров и разбойников. Угодивших под его влияние он подстрекает к грабежам до тех пор, пока не доводит до тюрьмы или казни.

— Исчерпывающая характеристика. Три.

— Леонард — главным по черной магии и колдовству. Считается экспертом по чернокнижным ритуалам, в Средние века предводительствовал ведьмами на шабашах. В истинном обличии похож на сатира: с человеческим торсом, волосатыми козлиными ногами и копытами, только вместо зада имеет еще одно лицо. Он откровенно мерзок.

— Да с твоих описаний и другие не красавцы. Пусть будет четыре.

— Маммон — демон богатства. Олицетворяет власть золота, сребролюбие и жажду наживы. Вечно голодный, с болезненным, одутловатым лицом, вбирает в себя все, до чего дотягивается, и пробуждает в людях алчность.

— Пять.

— Лилит, овладевает мужчинами во сне против их воли и вредит деторождению.

— Не густо про Лилит.

— Последний из свиты, но не последний по могуществу — Асмодей, — доселе невозмутимое лицо Азариила горестно исказилось. — Он был создан в чине Серафимов — неописуемо прекрасных приближенных к Богу ангелов — и предпочитает поддерживать эту личину и доныне. Демон вожделения, блуда и ревности, вселяет в сердца людей отчуждение, сеет раздор между возлюбленными. Приводит мужей в состояние безумия и вожделения, вынуждая оставлять жен и прелюбодействовать.

Повисло молчание.

— Какая-то безрадостная картина вырисовывается, — наконец кисло прокомментировал Андрей.

— Мастема привлек страшные силы, но мы будем сражаться и уступим лишь по благоволению Всевышнего, — отозвался Азариил.

— А в фильмах обычно добро побеждает.

— Для кого-то падение со временем оборачивается высшим благом, нежели возвышение. Главное — не сомневаться в том, что любой допущенный Богом путь правилен.

— С бесами разобрались?

— Надеюсь, тебе не доведется встретиться лично с теми, кто охотится за другими Осколками, — утешил ангел.

— А где они, кстати? Здесь, в России, или по всему свету раскиданы?

Ответа не последовало, и Андрей догадался, что Азариил отвлекся. Окаменев лицом, сощурившись и уставившись неподвижным взглядом в пустоту, тот явно прислушивался к чему-то недосягаемому для человеческого уха.

— Меня зовут, — сообщил он спустя короткое время.

Андрею представились демоны под окном, настойчивой жестикуляцией приглашающие посланника Небес потолковать в сторонке.

— Не бесы, свои, — ангел целенаправленно двинулся к выходу из кухни.

— Так вот, насчет личного пространства! — возмущенно крикнул Андрей ему в спину. — Не смей копаться в моих мозгах, слышишь? Эй, я к кому обращаюсь!

— Не сейчас, — кинул Азариил через плечо и в дверях столкнулся с Варварой.

Та вспыхнула, неловко попятилась, смущенно комкая в руках края шерстяного платка, накинутого на плечи. Э, да она, похоже, подслушивала.

— Не спится? — участливо осведомился Азариил.

— Любопытно же, — бесхитростно призналась Варя.

— От любопытства кошки дохнут, — напомнил Андрей.

— Кошек с меня сегодня довольно! — она скрестила на груди руки в инстинктивной попытке защититься от ожидаемых нападок и негодования, но не отстранилась. Не удостоила брата даже беглым взглядом и обратилась непосредственно к ангелу: — А про бесов это вы серьезно?

— Абсолютно.

— А вы ангел, да?

Азариил посмотрел на нее со странным выражением на лице: чуть склонив голову набок и приподняв брови домиком.

— Да.

— А не похожи!

— Почему?

— Ангелов обычно изображают в светлых, блистательных одеждах и легких сандалиях. Или в воинском одеянии: хитонах, плащах и доспехах. Или в дьяконских облачениях, расшитых золотом и самоцветами. А в руках положено держать мечи, рипиды, свечи, зерцала, чаши, посохи, мерила, свитки, факелы или кадила.

Андрей представил Азариила в тоге и с кадилом — и ужаснулся.

— Изображения, конечно, заключают в себе чисто символический смысл, но все равно… простовато как-то, — сказала Варвара с ноткой разочарования в голосе.

— Чтобы стать ощутимым для человеческого восприятия, мне пришлось обрести тело, — объяснил ангел. И как только у него терпения хватало?

— Настоящее? — Варя придирчиво сощурилась.

— Плотное. В нем крайне неудобно, но, боюсь, мой истинный облик поверг бы в ужас и трепет даже тебя, праведница.

Да тут самомнение прет изо всех щелей, недовольно подумал Андрей. Варвара, наоборот, от непонятной радости просияла, как начищенный пятак.

— Для праведницы ты чересчур дерзкая, — задумчиво произнес Азариил. — Хотя, возможно, сейчас это и к лучшему. Я должен отлучиться ненадолго, а вам опасно здесь оставаться без защиты. Варвара знает способ справиться с мелкими бесами, но против Белфегора или Мастемы ее молитвы не достаточно. Потребуются ещё какие-нибудь подручные средства.

— Святая вода? — с готовностью предложила Варя.

— Осиновый кол, — подхватил Андрей.

— Это для вампиров.

— Ну, тогда соль, спички, кочерга… В фильме показывали.

— Не смеши!

— Отправляйтесь в храм, там найдете многое из необходимой утвари.

— А пустят? — усомнилась Варя. — Кто же по церквям заполночь ходит?

Азариил сосредоточился — на его лице снова возникло отсутствующее выражение — и спустя минуту убедительно произнес:

— Пустят. Тремя верстами южнее находится приход, затерявшийся в сплетении улочек. Это Всехсвятская церковь, увидите: кирпичное здание с медными куполами. Сторож сейчас спит. Ключи у дьякона, который читает Псалтирь в небольшом приделе справа от кафоликона. Кроме него, в храме никого нет.

— Охота же людям, — сказал Андрей.

— Ты не понимаешь! — воскликнула Варвара воодушевленно. — Это Ангел-Хранитель внушил ему не покидать сегодня церковь, чтобы мы смогли укрыться.

Предположение показалось сильно притянутым за уши, однако Азариил одобрительно кивнул.

— Я задержался, — обведя отрешенным взглядом комнату, он обратился неизвестно к кому: — Если падшие объявятся, сообщи мне не медля.

Голос его прозвучал жестко; таким, как правило, отдают приказы. Варвара в замешательстве завертела головой, Андрей предпочел не выставляться глупцом и не искать невидимок по углам.

Азариил скрылся в прихожей. Бамбуковые занавески с тихим стуком заколыхались.

— Это он Ангелу-Хранителю говорил, — убежденно заявила Варя с восхищением. — Только непонятно, к которому из наших.

Ее неуемный, бьющий через край восторг раздражал. Поводов для радости Андрей не находил, зато для злости — сколько угодно.

С исчезновением ангела стало тоскливо и страшно: тени, ниши и дверные проемы после памятного бесовского ополчения не внушали доверия, а тьма за окнами, казалось, кишела котятами. Того и гляди к стеклу приплюснется чей-нибудь кривой зубастый скальп!

— Ух… Ну и дела… — Варя замельтешила по гостиной. — Сейчас соображу. Нужно одеться потеплее, не забыть платок, прихватить с собой пластиковые бутылки и молитвослов на всякий случай… Поразительно! Настоящий ангел!

Утомленный ее безудержными излияниями, Андрей ушел в кухню искать бутылки и хлопнул дверью.

Как много планов у бытия! С какой непревзойденной гармонией они сочетаются друг с другом, как глубоко продуманы их переплетения, какой стройный порядок царит в каждом! Воистину все это непостижимо, и остается лишь замирать с благоговением всякий раз, как мысль волею или неволей обращается к тайнам мироздания. И восхвалять замысел Творца, и преклоняться перед Его величием.

А Андрей любопытен. Ему с его ограниченным человеческим умом непременно хочется вникнуть в суть и получить ответы на вопросы, которые и задавать-то не должно. Какая самонадеянность!

Азариил размышлял об этом, поднимаясь по широким выщербленным ступеням древнего храма. И, наверное, впервые с самого момента своего рождения задумался над тем, как легко шагнуть из телесного мира в духовный. И даже спуститься в преисподнюю, будь на то воля Божья. Человеку и впрямь не постигнуть, а ангел ему не помощник, чтобы объяснить: разве распишешь слепому многообразие видимого спектра?

Под ногами хрустели мелкие камешки: твердые, жесткие, ровно такие же, как на земле. Лоза дикого винограда и длинные, цепкие плети плюща обвили балюстраду, взбираясь по колоннам до самых сводов. В притворе царил прохладный полумрак; из распахнутых навстречу дверей дохнуло благоуханием елея и ладана. С замиранием сердца, отбросив праздные мысли, Азариил вступил в храм и медленно, в священном трепете двинулся по наосу. Включая в себя сразу несколько величественных крестово-купольных построек, расположенных одна за другой, храм казался бесконечным. Приделы здесь располагались иначе, чем в земных церквях, причудливо и непонятно сочетались с нефами и все вместе походили на длинную анфиладу. Сквозь высокие стрельчатые окна текли косые солнечные лучи, освещая замысловатую плиточную мозаику пола. И в каждый Азариил погружался, чувствуя, как волны благословенного тепла омывают его с ног до головы; и в каждом ощущался направленный сверху взгляд, исполненный вселенской любви и понимания.

Невзирая на обилие света, в храме было темно. Снова мелькнула мысль, что объяснить это Андрею вряд ли получилось бы. Таинственно мерцали золотые орнаменты, покрывающие торцы арок и колонны. Фрески дышали жизнью, силой и непревзойденной гармонией оттенков: огненные серафимы, шестикрылые херувимы, многоокие престолы, величественные власти, грозные силы, доблестные господства, суровые начала, возвышенные архангелы и одухотворенные ангелы. На стенах висели иконы без окладов и киотов: таких, наверное, при жизни не встречал ни один человек. Изображались на них исключительно ангелы: в полный рост и все — с одним единственным крылом, как напоминание об обманчивой устойчивости природы и опасной близости падения. Вестники, пророки, каратели, воины, миротворцы… Тускло блестело шершавое золото, одежды благодаря искусной прорисовке выглядели объемными, а растрескавшаяся краска создавала впечатление тканого полотна.

Азариил остановился напротив алтаря. Царские врата сейчас были закрыты и занавешены, но он знал, что в ответ на молитву они обязательно распахнутся, а через боковые двери можно шагнуть прямо в престолу Божию.

Остальные шестеро были уже в сборе, ждали только его, задержавшегося. Никто не упрекнул, не укорил, не задал вопроса и не высказал назидания.

Лаувиан, Хазиил, Катехил, Нуриил, Менадель, Акамиан и Азариил — семеро Ангелов из чина Сил замерли, выстроившись в ряд, и склонили головы для безмолвной молитвы.

Время текло. Колыхались за окнами плети дикого винограда, незаходящее солнце щедро вливалось в вытянутые, узкие окна, ровно горели лампады, и клубился воздухе сладкий серебристый дым.

Однако дышалось на удивление трудно: привычное незамутненное счастье непривычно теснило грудь, а бедное человеческое сердце, видимо, не могло вместить ни всеобъемлющей любви, ни благоговения — и трепыхалось в груди загнанной птицей. Азариил не смел поднять глаза, чтобы убедиться: и с другими воплощенными братьями происходит подобное. Следовало дождаться окончания молитвы, следовало погрузиться в нее полностью, целиком обратившись в призыв…

Наконец катапетасма отодвинулась. Царские врата раскрылись, и из Света на амвон вышел ослепительный посланник, принадлежащий лику Властей, — Аския. Храм на мгновение озарился, глаза защипало, однако сияние быстро померкло по мере того, как ангел принял менее болезненный для огрубевшего восприятия облик. Невещественными остались лишь крылья — текучие, прозрачные и туманные.

Азариил с интересом отметил, что в струящихся белоснежных одеждах его грациозностью и изяществом напоминал скорее девичий, чем юношеский. Лицо сияло подобно молнии на грозовом небе, а для передачи синевы глаз на земле, не нашлось бы подходящего оттенка. Праведница Варвара, разочарованная вульгарной телесностью Азариила, пришла бы в восторг.

— Мир вам, братья, — произнес Аския, и голос его звучал как множество голосов.

Семеро ответили почтительным поклоном.

— Я вижу, каждый из вас достойно переносит тяготы, связанные с обретением плоти, и хочу напомнить, что мера эта вынужденная. Поспешность, с которой вы были отправлены на землю, помешала разъяснить ее причины. Но, побывав среди людей, вы, возможно, и сами о них догадались.

Азариил не задавался подобными вопросами. Воля Небес — это воля Небес, ее не обсуждают, над ней не размышляют. Смиренное исполнение — вот все, чего требовал и Бог, и сама ангельская природа.

— Вы посланы к смертным, весьма далеким от добродетели, духовно искалеченным и изуродованным печатью падшего, — продолжил Аския. — Подобно заточенным в аду, они пребывают во мраке, и явиться к ним в бестелесной форме, пусть даже и адаптированной для восприятия, было бы немилосердно. Божественный свет прожег бы их насквозь, и они в панике бежали бы от вас, сами не зная почему.

Хм… Андрей не показался Азариилу настолько несчастным.

— Прошли те времена, когда люди на земле доверяли чудесным явлениям. Многие предпочитают закрывать глаза на непонятное и списывать на «случайности» божественный промысел. Часто выходящее за рамки материалистического толкования высмеивается, воспринимается враждебно или не воспринимается вовсе. И это вторая причина, по которой вы вынуждены сковывать себя узами плоти. Напугать Осколки неосторожным явлением значило бы оттолкнуть их от себя — и отправить прямиком в объятия падших.

Аския замолчал.

— Мне досталась блудница, — вдруг горестно поведал Менадель. Азариил не разбирался в людской привлекательности, однако из всех присутствующих этот ангел вызывал самые приятные эстетические ощущения.

— Было бы легче, если бы ее на подобный образ жизни толкнули обстоятельства, но речь, увы, идет о добровольном выборе. Даже меня пыталась ввести во грех. Мастема напустил на нее порочного Асмодея, а Хранитель и на версту приблизиться не может. Бесы под ногами вьются и ластятся, как котята.

— Похожая ситуация, — поддержал Акамиан. — Только мой подопечный, Джеймс, — неверующий католический священник. И такие встречаются. Принес сгоряча обет безбрачия, который ему оказалось не по силам соблюдать, и теперь втайне пьет, богохульствует и предается греховным помыслам. Не знаю, как смогу отбить его от Лилит…

— А у меня отрок, — тихо промолвил Лаувиан. — Двенадцать лет — и уже две попытки самоубийства за плечами. Данталиану Многоликому достаточно нашептать ему на ухо, что мама мечтала убить его в утробе, и тот сразу за бритву схватится.

— Смерти нельзя допускать, — ровным тоном предупредил Аския.

— Не против себя он, а против матери нож обратить собирается. А Мастема только того и ждет! Душа, омытая в крови, сама к демонам просится.

— И мне не легче, — признался Хазиил. — Достался сын с умом, помраченным корыстолюбием и алчностью, готовый ради наследства сжить со света собственного отца. Падшие выставили против него Маммона, и тот натравил бесов-подстрекателей.

— А с моим человеком демону не повезло, — сказал Катехил. Странный он был: крупный, нестриженный и заросший щетиной. — Эмильен в тюрьме сидит за грабежи, и я сижу вместе с ним. Валафару придется нелегко. Пришлось, правда, испросить благословение на использование чужого тела, но все удачно устроилось: Господь призвал невинно осужденного в Свет, а я на время позаимствовал его плоть… Отношусь со всем почтением, — Катехил смущенно умолк.

— Нуриил? — спросил Аския.

— Я присматриваю за ведьмой, брат. Она называет себя ясновидящей, гадает по хрустальному шару и предсказывает судьбу по картам. До недавнего времени бесы над ней глумились, но теперь за нее взялся сам король шабашей Леонард. Прикинулся духом погибшего мужа. Смрад за версту…

— Азариил?

— Мне не на что сетовать, — ангел слегка поклонился. — Я за вверенным мне человеком неисправимых пороков не вижу. Он был атеистом, однако Мастема своим появлением избавил его от этого недостатка. А дальше как сложится — все в руках Божьих и святой воле Его.

— Хорошо, — удовлетворенно поблагодарил Аския. — Для всех нас случившееся с братом Аваддоном — большое несчастье и весьма скорбное обстоятельство. И одновременно — урок. Усвойте его, братья, и запомните: самый страшный грех есть неповиновение. Для падшего обратного пути нет. От падения нельзя оправиться, после падения нельзя возвыситься. Сейчас возвращайтесь на землю, выполняйте свою миссию и уповайте на милость Отца нашего. Благословение на вас!

Аския поднял руку, и семь ангелов склонились перед крестным знамением.

— Тремя верстами южнее, он сказал! Каково, а? Нет бы человеческим языком объяснить: улица такая-то, дом такой-то. Из какого столетия этот вульгарный архаизм вообще взялся? Кто сейчас расстояние верстами мерит? А может, они там, в небесной канцелярии, вообще циркулем отсчитывают? На глазок?

Сидя за рулем, Андрей исходил гневом. Примерно обозначенный ангелом район на поверку оказался плотной паутиной улиц, а навигатор — вот незадача! — в упор не видел не только ли Всехсвятской, но и вообще ни одной церкви. И отправлял на Славянскую площадь, на Ленинградский проспект или в Алексеевский женский монастырь. Совсем не по пути.

Закралось в душу нехорошее подозрение, будто божий засланец Азариил в технике нарочно поковырялся. Уж для чего — бог весть! Но и телефон клинило, и навигатор чудил.

— Может, это специальная защита от бесов, — предполагала Варя, пока они бороздили ночные улицы и исследовали закоулки.

— Угу, и от нас заодно, — огрызнулся Андрей.

— Он же ангел, ему, наверное, непривычно мыслить земными категориями. Решил, что дал исчерпывающие указания.

— Жираф большой, ему с высоты виднее, где тут красный кирпич и медные купола.

— А если у прохожего спросить?

— Рискни. Будем надеяться, им окажется не та скелетина, с которой я в покер играл.

— Теоретически вероятность крайне мала.

— Теоретически и сквозь чугунные решетки на автомобилях не пролетают. Знаешь, я не удивлюсь, если за нами уже хвост волочится.

Впрочем, черные кошки дорогу не перебегали — уже хорошо.

Варя притихла и долго сидела с отсутствующим видом, игнорируя пыхтение и самозабвенную брань Андрея, в которую он вкладывал всю душу.

— Руганью ты только привлечешь внимание нечистого, — наконец сказала она, оборвав очередную экспрессивную реплику на полуслове. — Сверни-ка вон туда.

— Да там тупик, даже светофора не…

— На всякий случай.

Ну, хочешь — получай! Андрей раздраженно крутанул руль, и машина медленно вползла в безвестный переулок. Дорога здесь оказалась разбита, текла неровно сквозь дворы и скверик, где в совершенном беспорядке росли кусты и деревья: зазеваешься — того и гляди въедешь в ствол. С победным ехидством Андрей разглядывал трущобы, по которым скользили лучи фар: мол, ну и что я говорил? Вломились невесть куда невесть почто…

Однако впереди, на фоне подсвеченных городскими огнями туч, вдруг возник характерный силуэт здания: острая, граненая крыша колокольни с маковкой и луковица купола. Колеса взрыли свежий снег, стыдливо прикрывавший грязную слякоть, и уткнулись в бордюр. В желтом свете фар мокро блестела железная решетка ограды.

— Похоже, добрались, — Варя радостно завозилась, отстегивая ремень безопасности.

— Как ты догадалась? — только и смог вымолвить обескураженный Андрей. Тысячу раз еще проехал бы по той улице и не обратил внимания на неказистый поворот!

— Ангел-Хранитель надоумил. Азариил не зря велел ему нам помогать.

— Что же он не явился во плоти и не сказал человеческим языком? Весь район избороздили!..

— Явиться не может — не положено. А говорить — говорил, да я не слушала.

Варвара вылезла из машины, хлопнула дверцей и, стянув у горла воротник куртки, заторопилась к воротам. Впрочем, «ворота» — громко сказано. Проем в ограде перегораживала кособокая железная калитка. На ржавых ее прутьях болталась массивная цепь с навесным замком, однако стоило тронуть дверцу — и петли тоненько и противно заскулили.

— Открыто, — сообщила Варя.

— Погоди, может, еще не та церковь, — проворчал раздосадованный Андрей, следуя за ней по пятам в обнимку с парой пластиковых бутылок. Калитку на всякий случай прикрыл.

Ведущая к крыльцу дорожка была выложена плиткой. Справа на газоне торчали черные остовы неухоженных кустов, слева, перед домом священника, возвышалось нечто несуразное, наподобие мостика через лужу.

Стоя под навесом крыльца, опирающимся на четыре тонких столба, Варя уже рылась в сумке. В зубах у нее был зажат серый беретик, мокрый и жалкий, а волосы растрепались, разлетелись по плечам: густые, повлажневшие и вьющиеся от тающего снега.

Андрей не видел смысла в условностях, да ситуация и не располагала размениваться на мелочи, но вертевшееся на языке замечание проглотил. Пусть ее повязывает свой платок.

Убежище не казалось надежным. В темноте толком не разглядишь, и все же было очевидно, что зданию этому как минимум полтора века, а то и больше. Намертво спаянный раствором кирпич отличался грубой фактурой — сейчас такой уже не кладут. Но в пользу древности свидетельствовало даже не это, а какое-то особое чувство. От стен веяло старостью, стены впитали в себя прошлое: годы и десятилетия, осени и зимы, зной и ветры. И людские переживания. Пока Варя возилась с платком, Андрей прикоснулся к шершавой кладке: пальцы мигом замерзли, будто стена поглотила тепло. А вместе с теплом, наверное, и частицу тревоги.

— Готова!

Не дожидаясь указаний, Варвара постучала в дверь — вполне себе современную, пластиковую. Затрясла рукой, подула на костяшки, а звук, между тем, получился не слишком выразительным. Андрей выждал минуту, удостоверился, что робкие Варины поползновения остались незамеченными, и грохнул в дверь кулаком.

— Тише! — сестра от испуга подпрыгнула.

— Тише никто не услышит.

Спустя минуту из-за двери раздалось неуверенное:

— Александр, ты?

Трусоват, похоже, дьякон.

— Здравствуйте! — старательно вкладывая в голос побольше благодушия, поприветствовал Андрей. И вдруг, неожиданно для самого себя, пустился в причитания с подвываниями: — Нас сейчас обокрали в сквере: деньги, документы, паспорт и ключи от машины… и телефон! Телефон тоже унесли! А мы издалека, в паломничество… А ночевать негде, а холодно, а сестра у меня голодная… а позолоти ручку, яхонтовый, — бросил Андрей в сторону. — Пустите обогреться, а?

Варя прыснула и легонько пихнула его в бок. По ту сторону двери висела мертвая тишина: дьякон, видимо, натужно размышлял, разрываясь между христианским чувством долга и нехристианским страхом быть избитым и ограбленным в собственном храме посреди ночи.

— Батюшка! — выступила Варя, непостижимым образом предугадывая, что второе вот-вот победит. — Мы не воры, честное слово! Нам бы помолиться, попросить святых угодников о заступничестве. Ради Бога, не прогоняйте, нам идти некуда!

Жалобный девичий голосок возымел больший успех: раздался скрежет ключа в замочной скважине. Андрей красноречиво поднял большой палец.

— Здравствуйте, — из-за двери нерешительно выглянул невыразительный, сухопарый парнишка с изможденным лицом, кучерявой бородкой и гладко зачесанными в хвостик волосами, лоснившимися в свете ручного фонарика.

— Проходите, — посторонившись, он пропустил гостей в притвор и суетливо запер дверь. — Напали, говорите?

— Чуть не убили! — поклялся Андрей, памятуя о кошачьем полчище, и в доказательство продемонстрировал порванную куртку. — Вот!

— Слава Богу, обошлось, — парнишка перекрестился.

— Не то слово, батюшка.

— Да какой я батюшка! В священники после тридцати рукополагают. Вот через полгодика, если матушку к тому времени найду… — он ощупал Варю неожиданно заинтересованным взглядом. Тут же счел собственный интерес непристойным, стушевался и опустил глаза.

— Варвара, — представилась та, не обращая на него особого внимания.

— Сергий.

— Можно войти?

— Да, конечно…

— Андрей, — проворчал Андрей в спину обоим.

Он не любил церкви. Та единственная, куда в детстве водила мама, вызывала безысходную, душераздирающую тоску. Темная, тесная, увешанная старыми иконами в металлически окладах, за которыми не разглядишь не только ли композиций и названий, но даже и лиц: почерневшие от времени святые терялись под искореженной бронзой и медью. От заляпанных воском, щедро намазанных маслом подсвечников валил густой жар, от ладана на глаза наворачивались слезы, от дыма щекотало в носу. Ему, десятилетнему пацану, самая пора была носиться по двору и гонять на велосипеде — а тут кресты, скорбные образа, обличающие и неумолимо грозные взоры Архангелов с жезлами и в доспехах: того и гляди подхватят тебя под белы рученьки да поволокут на Страшный Суд. Бабки в толчее то и дело в исступлении бухаются на колени, священник утробно взывает: «Господу помолимся!» — отовсюду веет смертью, загробным миром и муками ада. И духота, дурнота, а от переливов голосов на клиросе — мурашки по коже, и выть хочется, будто это уже тебя отпевают, тебя и твое несостоявшееся счастье.

В общем, с церквями у Андрея с детства отношения, если так можно выразиться, не сложились. Ступая по плиточному полу просторного темного кафоликона, он внутренне готовился к пробуждению детских страхов и погружению в погребально-депрессивную прострацию.

Пахло воском и ладаном. Смутно вырисовывались во мраке силуэты подсвечников и аналоя, едва светлели закованные в решетки окна, иконостаса и вовсе было не рассмотреть, а над головой грузно нависло паникадило. Из небольшого придела справа лился жиденький желтенький свет.

— Я немного занят, — извиняющимся тоном произнес дьякон.

— Псалтирь читаете? — осведомилась Варя, роясь в карманах.

— Вы догадливы. Мама моя заболела сильно, врачи даже и смотреть не стали, так что мы своими силами, с Божьей помощью… — он вздохнул, и Андрей понял, что помощь пока поступила неважная. — Давайте пару лампад зажгу из тех, что в зале. На солее-то не положено, сами понимаете. И свет нельзя: не дай Бог батюшка увидит. У нас не монастырь, по ночам закрыто.

— Я свечки поставлю, можно?

— Если только парочку.

Варя направилась к свечному ящику. Кинула несколько монеток в прорези, взяла тоненькие свечи. Церковь озарилась скудным, но совершенно фантастическим сиянием: оранжево-желтые огоньки заиграли на золоте икон и лужицами растеклись по гладким мозаичным плиткам пола. Они казались двумя туманными островками света, плывущими во тьме.

— Воды нужно набрать, — заметил Андрей, которому вдруг сделалось не по себе. Знал ведь, догадывался! Даже при столь ничтожном освещении он чувствовал на себе взгляды. Отовсюду. Печальные, укоряющие, разоблачающие, обвиняющие, они были направлены на него с досок, укутанных во мрак. Из глубины веков, откуда-то с изнанки мироздания они проникали прямо в душу — и прожигали насквозь, как когда-то в детстве. И с кровью выдирали из самых затаенных, самых сокровенных уголков все то, что так старательно загонялось поглубже и запиралось на сотню железных засовов. Перед мысленным взором возник отец, и горе — мучительное, тягостное, обессиливающее — омыло волной тошнотворной слабости. Стерпеть его не хватило сил, и Андрей зажмурился, оперся рукой о стену.

Срочно требовалось отвлечься. Как угодно, чем угодно.

Варвара разговорилась с дьяконом, который с похвальным рвением бросился помогать ей наполнять бутылки святой водой. Он гремел дверцами канона, доставая воронку, стучал о пластиковую канистру пластмассовым ковшиком…

Андрею не терпелось убраться. Скорее бы уж ангел завершил свои дела и вытащил их из этого… места.

— …стать моей женой?

Неожиданная абсурдность вопроса заставила навострить уши.

— П-полгода всего остается, — горячо вещал с того конца зала дьякон Сергий. Впрочем, пламенность его речей слегка портилась прорезавшимся заиканием. — Я как вас увидел, так и п-понял: мне вас сегодня сам Б-бог послал! Вы только не т-тороп-питесь, хорошо? Подумайте. Я не т-тороплю — понимаю, т-такие вещи сумасбродно не делаются… не решаются. Мне и приход обещали… не в Москве, правда, но не д-далеко, километров сто всего, какой-ниб-будь часик на электричке…

Ну уж это он приврал, придирчиво подумал Андрей и с любопытством обернулся.

Варя стояла как громом пораженная. А дьякон Сергий от волнения неловко дергался и с такой силой закручивал крышку на бутылке, словно собирался перекрыть доступ к святой воде на веки вечные.

— Я подумаю, — кисло пообещала Варя.

— Да, да, подумайте! — возопил Сергий в бурном восторге. — Непременно п-подумайте!

Андрей деликатно отстранился, посвистывая, когда багровый как свекла будущий священник ураганом пронесся мимо в сторону бокового придела и зашуршал там страницами Псалтири, и закашлялся, прочищая горло перед чтением.

— Можно поздравить? — с сарказмом осведомился Андрей у не менее багровой Вари. Взял из ее рук одну бутылку, чтобы не выронила.

— Вот еще! — словно очнувшись, насупилась та.

— Не приглянулся? А по-моему, жених хоть куда, — он откровенно потешался.

— Ну и выходи за него! — почему-то обиделась Варя.

— А чем плох? Молодой, симпатичный, в сан скоро рукоположат: тут все твои проблемы и решатся. Священники нынче неплохо зарабатывают: народ чего только не святит! Квартиры, машины, офисы, дачи. А покойники так и вовсе не переводятся: только успевай отпевать.

— Тише ты! Замуж выходят один раз и на всю жизнь.

— Какие-то устаревшие у тебя взгляды…

— Не устаревшие, а зрелые, серьезные и ответственные. Взял на себя обязательства — будь добр исполнять.

— Что, прямо до гроба? — удивился Андрей. Не подозревал за сестрой подобных жестких суждений. — А если разлюбишь? Так всю жизнь и маяться?

— А разлюбишь — значит, никогда и не любил, — отрезала Варя. — Соблазнился, легкомысленно увлекся, воспользовался доверием другого человека в порыве страсти, а потом разочаровался, устал или надоело — вот тебе и сгинули «чувства», которых, по большому счету, и не было.

— Всегда можно развестись. Многие так поступают…

— А в чем тогда, скажи на милость, ценность брака? Ты клянешься другому быть рядом в горе и в радости, в болезни и в здравии, перед Богом клянешься, но при первых же неудобствах трусливо забираешь данный обет — и в кусты? Искать новую, чтобы и ее осчастливить лживой, грошовой клятвой?

— Бывает, люди характерами не сходятся.

— Потому и надо сначала друг друга узнать получше…

Андрей усмехнулся, придержав комментарий, но Варя догадалась о его мыслях, вскинулась:

— И вовсе не так, как принято у современной молодежи: через постель! Нынешняя пресловутая сексуальная свобода — не что иное как разврат и безответственность. Если бы люди тщательнее и дольше выбирали;, если бы проверяли свои чувства на прочность, а не гнались за быстрыми и доступными удовольствиями; если бы только принимали на себя пожизненные обязательства и заботились о своей семье как о единственной, данной Богом, — многие стали бы счастливее.

— Не кипятись.

Ее категоричность и забавляла, и пугала одновременно.

— Как можно предлагать девушке выйти замуж при первой встрече? — возмутилась Варя.

— На тебя трудно угодить.

В дверь постучали.

— Бесы, — похолодел Андрей.

— Азариил, — с надеждой вскинулась Варя.

— Батюшка проснулся! — в ужасе взвыл Сергий, стремительной рысью пробегая в сторону притвора.

Остановить бы его, да язык к небу прилип, а от напряжения свело скулы — не пикнуть. Может, и впрямь священник, в гаденьком, тошном унынии понадеялся Андрей. Вот-вот пророкочет раскатистый бас, обличающий самоуправство дьякона; вот-вот в двери протиснется богатырская фигура в подряснике, накинутом поверх пижамы. Или того лучше: одухотворенный и озаренный нездешним светом Азариил шагнет через порог в своей непринужденной манере. Или кого-нибудь и впрямь обокрали неподалеку.

Однако в открытую дверь небрежной походкой вошла Светлана. С брезгливой гримаской скрестила руки. Где-то высоко, в густом мраке под самым потолком вдруг захлопали крылья, словно стая ворон заметалась в поисках балки, куда взгромоздиться.

— Вот ты где, — Светлана улыбнулась. — Заставил понервничать, уж и не чаяла увидеться. Ангелок прикрыл своими крылышками — насилу отыскали. Еле дождались, пока свалит.

— Он вернется, — Андрей попятился, оттесняя Варю назад, к алтарю.

— И найдет лишь твои косточки.

— Вы знакомы? — спросил Сергий, вытирая лоб: взопрел, бедняга, от страха перед священником. Знал бы, кого впустил…

— Лучшие друзья, — сверкнув глазами, засмеялась Светлана.

— Личину скинь, — с вызовом предложил Андрей. — Мужик, а девкой прикидываешься.

— Никакого почтения, — посетовала Светлана. — Что за вульгарные словеса: девка!

— А как вы в церковь вошли? — отважно воскликнула Варвара. Молодец: если и испугалась, виду не подает. Или не осознает всей бедственности положения, уповая на молитвы да освященную воду. — Вам разве не положено сторониться святых мест?

— Предрассудки, — убедительно заверила Светлана и кивнула на дьякона. — К тому же, он сам меня пригласил и впустил. Ты не представляешь, сколько одержимых является на службы без зазрения совести и спокойно уходят, поставив свечку и благообразно «помолившись». Не нужно переоценивать атрибутику, праведница. Кстати, праведницей тебе оставаться не долго.

— Лжете! — Варя побледнела. — Нечистые всегда лгут.

— Кто нечистый? Она? — Сергий растерянно захлопал глазами.

— Умолкни! — Светлана взмахнула рукой, и у дьякона склеился рот. Он замычал, заскреб пальцами по губам — тщетно. Глаза его выперли из орбит, в них отразилось безумие.

— Молитву, молитву читайте! — закричала Варя, откручивая крышку на бутылке. И Сергий, вроде, даже внял совету: прекратил натужно мычать, царапать рот и корчить страшные гримасы. Однако Светлана сочла вступительную часть беседы оконченной, вскинула руки. И в тот же миг сверху на пол грохнулся черный сгусток, влекущий за собой дымный шлейф. Грянулся оземь и вырос в длинную, тощую, диковинную тварь: лысую, черную, зубастую, с руками-плетьми, висящими до колен, и без намека на одежду.

Варя завопила; открытая бутылка выскользнула из ее трясущихся рук и покатилась, толчками выплескивая на плитки святую воду. Сергий с утробным воем пустился наутек и скрылся в алтаре.

Бах! По другую сторону от Светланы вытянулось ещё одно чудище, а под потолком вновь захлопали крылья и вниз, рассыпаясь на лету прахом, упало несколько черных перьев.

Андрей отвинтил крышку на своей бутылке — как раз вовремя! Сдавил пластиковые бока и окатил струей воды метнувшегося к нему беса: тот с визгом скорчился и на глазах изошел густым, вонючим дымом, пыхнув в лицо гарью и пеплом.

— Только сунься! — пригрозил Андрей второму, выставив перед собой бутылку, словно щит. Нечистый замешкался, а на смену первому из-под потолка грохнулся новый. Сколько же их там? Тьма тьмущая? А в бутылке половины и той нет, на всех не хватит. И до канистры далеко — Светлана не подпустит.

Варя прижалась спиной к стене у подсвечника, зажмурилась и зарядила скороговоркой молитву. Высокий голосок дрожал, хрипел, срывался, но губы продолжали шептать даже беззвучно. Одна из тварей выросла перед ней столбом и замерла близко-близко, уставившись прямо в лицо. Не смеет дотронуться, догадался Андрей, и ждет, пока молитва оборвется. Не раздумывая, он рванулся к сестре и отвесил бесу пинка. Тот оказался вполне телесным, хотя и несоразмерно легким: кувырком полетел на пол и врезался в Голгофу. Тут Андрея ждал сюрприз: прикосновение к искусственным камням постамента, на котором возвышалось огромное распятие, произвело на демона неизгладимое впечатление. Вскочив на четвереньки, тот разразился истошным, захлебывающимся лаем, завизжал свиньей и заклокотал, будто кипящий чайник, брызгая кипятком, пока не выкипел весь.

Варя зажмурилась ещё крепче и закричала ещё громче. Вороны спустились ниже и метались уже над самой головой, но биться об пол не торопились: пикировали и снова взмывали ввысь с хриплым, злым карканьем. Неразборчивые старославянские слова хлестали их наотмашь — только перья кружились в воздухе, чадя и оседая черным прахом на скользкие плитки.

Андрей прицелился из бутылки…

Как вдруг получил мощный удар под дых!

Странная невесомость на мгновение приняла его в прохладные объятия, а затем с размаху приложила обо что-то твердое, угловатое и ребристое. Андрей сполз на пол и скорчился, хватаясь за бока, кашляя, выворачиваясь наизнанку от боли, хрипя и хватая ртом ставший вдруг таким драгоценным воздух. Перед глазами разошлись черные круги — один за другим, как волны от булькнувшего камешка на стоячей воде. От недостатка кислорода легкие сдавило, словно в них насыпали бетонную пыль, и та разбухла, напитавшись жидкостями, окаменела, заполнила собой все внутреннее пространство.

По щекам потекли непрошенные, навязанные болью слезы. Руки и ноги не повиновались — мышцы казались дряблыми и немощными, будто принадлежали столетнему старику. Таким убого беспомощным и ни на что не годным Андрей не чувствовал себя со времен школьных драк… впрочем, тогда, в детские годы, еще удавалось наскрести сил, чтобы дать сдачи! А сейчас он лежал мешком, тщетно порываясь встать, и не мог даже шелохнуться.

Свечи погасли. Лишь лампады едва тлели на паре подсвечников, да из правого придела по-прежнему изливался унылый оранжевый свет.

Шаги отдались в голове глухим стуком: буммм, буммм, буммм. Сапоги, выстукивающие по гладкой керамике пола, приблизились: размытые, плывущие в какой-то своей собственной, параллельной реальности.

— Хватит геройствовать, — Светлана без тени усилий вздернула Андрея подмышки. От мутной, дурной слабости он не чувствовал под собой ног, но стоял, пригвожденный к скамейке клироса тяжелой незримой силой. Невзирая на темноту, он отчетливо видел глаза демоницы — выпуклые, красные и мокро блестящие, будто по самые края наполненные кровью, — именно из них проистекало это чудовищное бессилие.

Страх пропал. На губах налип горький привкус: безразличия? усталого снисхождения, которое мог себе позволить побежденный перед лицом неминуемой гибели? Или детской обиды на того, кто подвязался защищать — и бросил? Зачем он улетел, ангел? Может, там, куда он отправился, поступил приказ о невмешательстве? Или того хуже: об уничтожении?

— Не будем заставлять повелителя ждать, — произнесла Светлана. — Он и так проявил чудеса выдержки и не явился за тобой лично. Пора.

В этот момент левая дьяконская дверь вдруг распахнулась, и на пороге возник Сергий. Возник эффектно и решительно, держа перед собой на вытянутых руках огромный позолоченный напрестольный крест. Его белое как полотно лицо, несмотря на всю демонстрируемую отвагу, выражало лишь одну эмоцию: беспредельный ужас. Оценив обстановку и убедившись, что все живы, а бесов не слишком много, он храбро шагнул с солеи, рявкнул:

— Изыди! — и для пущей острастки ткнул в Светлану крестом.

— Вижу, к тебе вернулся голос, — заметила та спокойно, но до взгляда не снизошла: так и продолжала гипнотизировать Андрея.

— Изыди же! — надрывно повторил Сергий, до которого мало-помалу стало доходить, что нечистая не торопится рассыпаться прахом от одного вида распятия, пусть даже очень внушительного.

— Сгинь! Сдохни! — плаксиво взвыл он, потрясая крестом.

— А если не сдохну? — спросила Светлана, оборачиваясь. — Что если не сдохну? Так и будешь прыгать вокруг со своей цацкой? Тебе вообще кто разрешил это брать, а? Ты у нас поп? А ну брось живо!

Сергий попятился, не выпуская креста из рук.

— Брось, я сказала, — прошипела Светлана и, оставив Андрея, двинулась на дьякона. Тот задом влез на солею, но мимо двери промахнулся: втиснулся лопатками в иконостас, задел висящую лампаду — и фитиль в той вдруг вспыхнул сам собой. За ним другой, и третий, и четвертый, и по периметру храма на подсвечниках…

— Бр-р-рось! — в ярости зарычала Светлана, рванувшись к нему. Но у солеи уперлась в незримую стену: ударилась об нее раз, другой, наскакивая, изрыгая проклятия, протягивая руки, будучи не в силах подняться на единственную крошечную ступеньку. Ее скрюченные пальцы проносились в каких-то жалких сантиметрах от кривого со страху лица дьякона, но не дотягивались и этим приводили в исступленное бешенство.

Андрей, к которому капля за каплей возвращались силы, отступил назад, не сводя со страшной беснующейся фигуры взгляда. Ни дать не взять гоголевская Панночка! Савана не хватает, летающего гроба и Вия в придачу! Осатанела совсем от бессилия и невозможности порвать дьякона на тряпки. Пришла в полную моральную негодность. Вот тебе и «крест животворящий»: не убивает, но лишает рассудка, возвращает духам злобы их истинное обличье.

Наседавшие на Варю бесы развоплотились — не иначе как их, тупых и примитивных, распятие вынудило пуститься наутек. Несколько дымных столбов взвилось под потолок и слилось с мраком.

Лучшего момента для удара по Белфегору было не подобрать! И путь свободен, и сопротивления никакого. Приценившись к церковной атрибутике, Андрей подхватил с ближайшего подсвечника лампаду. Да и швырнул ее с горящим фитилем в спину бушующей Светлане. Трескучее пламя мигом охватило фигуру, взвилось до небес и рассыпалось ворохом искр. Душераздирающий, раненый вопль чуть не вышиб стекла.

— Так ее! — в восторге воскликнула Варя и сняла другую лампаду.

Однако кинуть не успела. Сверху обрушился неистовый черный вихрь, окутал ее с головы до ног, оторвал от пола, завертел — только светлые росчерки волос замелькали среди дыма и выхлопов золы. Белфегор тем временем оклемалась. Ее обжигающая, чувственная женственность испарилась, сквозь мертвенно-белую кожу проступила выпуклая сетка кровеносных сосудов, глаза ввалились и двумя пустыми сгустками белка вперились в черное веретено, танцующее над полом.

— Убить!

Приказ прокатился между балками, отразился от потолка многоголосым эхом, а от стекол — жалобным звоном.

Вихрь поднялся выше. И прицельно изрыгнул свою добычу прямо на амвон. Варя упала тряпичной куклой: глухой удар, нелепо раскинутые руки, застывший взгляд и мелкие черные брызги крови на узорчатых плитках. Из раскрывшейся ладони сиротливо выкатилась граненая стеклянная лампада.

Сергий вытаращился на изломанное тело, судорожно прижимая к себе распятье.

Андрей рванулся к сестре.

— Куда?! — прорычала Белфегор и скупым жестом перехватила его: опоясала поперек груди тугой скобой силы, отшвырнула назад и пригвоздила к стене. Андрей беспомощно повис, дергаясь и безуспешно вырываясь, проклиная демоницу и пророча ей геенну огненную в самых емких выражениях.

Белфегор долго и с откровенным любопытством слушала, склонив голову набок. Наконец Андрей выдохся, поток красноречия иссяк, горло от беспрестанных воплей саднило.

— Забирайте его и пошли, — удовлетворенная, исполненная самодовольства Белфегор проследовала к выходу. По бокам Андрея материализовалась пара добрых молодцев-чертей: уродливых, рогатых, черных как сажа, будто порожденных больным воображением средневековой инквизиции. Завопить бы — да от первобытного, животного страха отнялся язык. Андрей кинул отчаянный взгляд на Варю, ещё неистовее забился в силках…

И тут над головой вспыхнуло огромное паникадило. Даже не вспыхнуло — полыхнуло небесным огнем! Ослепительное белое сияние едва не выжгло привыкшие к темноте глаза. Незримые путы развязались, и Андрей повалился на пол, зажимая лицо руками. Спустя минуту сквозь пелену слез удалось разглядеть, как медленно и величественно открываются царские врата, являя взору Азариила: потрепанного, помятого и припорошенного снегом, но какого-то просветленного.

— Ты! — с чувством заорал Андрей. — Где тебя носило?!

Ангел оторопел от столь нелюбезного приема, но ответил, не повышая голоса:

— Меня ожидали на совете. Имею я обязанности помимо… — тут взгляд его упал на распростертое под ногами тело. Бесов к тому времени простыл и след.

— Увидимся, — содрогаясь в бессильной злобе, выплюнула Белфегор с порога — и тоже была такова.

— Что стряслось?

Андрей бухнулся перед сестрой на колени. Призрачная надежда, до сих пор теплившаяся в душе, растаяла, и внутри воцарилась горестная, безнадежная чернота. Раскрытые варины глаза остекленели, из-под проломленной головы натекла лужа крови: тонкими, вязкими нитями капли опускались с окованной металлическими уголками солеи на плитки пола.

Андрей спрятал лицо в ладонях и не выдержал. Второй смерти, второго обезображенного трупа, второго потрясения — не выдержал. Завыл. От боли рвалось сердце, боль распирала голову, боль набрасывалась голодным чудовищем и терзала, терзала, терзала. Собственное чудесное спасение в сравнении с этой болью превратилось в ничто.

Азариил присел на корточки. Андрей с трудом сдержал порыв врезать ему в зубы, выместить на блаженной физиономии свое безнадежное, отравленное злостью отчаяние. Глупая, наивная, чистая Варя! Она самоотверженно бросилась в драку — и через нее переступили, ее растоптали, раздавили. Мимоходом, как досадную помеху на пути к цели. Разве это справедливо? Ведь это не ее война! Она не должна была погибнуть вот так, уродливо и бесполезно!

— Не должна, — сочувственно согласился ангел, по обыкновению вняв чужим мыслям.

Убил бы его за смиренное сострадание, за обреченную покорность, за безропотную скорбь, которой можно было избежать! Пять минут — всего пять ничтожных минут!..

— Она правда… умерла? — робко подал голос Сергий, подходя ближе и на всякий случай прикрываясь от небритого синеглазого мужика напрестольным распятием.

Азариил не ответил. Его сощуренный, предельно серьезный взгляд устремился в незримые дали, между бровей обозначилась глубокая складка.

— Это моя вина, — изрек он наконец. — Мое промедление стоило праведнице жизни. Однако за ней еще не пришли.

С этими словами он подоткнул под варину шею ладонь: ее голова мотнулась и откинулась назад, платок окончательно сполз, пшеничные волосы сосульками слиплись от крови. Второй рукой подхватил под колени и поднял без тени напряжения, будто она ни грамма не весила. Развернулся и, не сводя горестного взгляда с бледного личика, удалился в алтарь.

Андрей хотел последовать за ним, но Сергий решительно преградил путь:

— Нельзя. Только священнику дозволено входить через царские врата, только во время службы, — тут его взгляд уперся в спину Азариила и исполнился подозрения: помятая куртка, джинсы, всклокоченные волосы, будто с рождения не причесывался, — откуда сей неприглядный тип взялся в алтаре?! С неба свалился? И выступил чинно, невозмутимо и с достоинством, как имеющий право вторгаться в святая святых!

Азариил уложил Варю на пол перед престолом, встал на колени, оперся правой рукой о ковер возле ее головы и замер.

В этот момент дьякону в голову, по-видимому, стрельнула мысль о кощунственном попрании святыни и нарушении церковного устава; он собрался с духом.

— Подожди, — Андрей удержал его за рукав.

— Не положено! — возмущенно зашептал Сергий. — Что батюшка скажет?

— Да не узнает твой батюшка, не трясись. Если до сих пор не прибежал, значит, дрыхнет без задних ног.

— А кто это вообще такой? Священник? Архиерей?

— Ангел, — честно заявил Андрей.

У дьякона вытянулось лицо, но негодования не последовало. Бесовские нападения, надо думать, подорвали привычную картину мира, приоткрыли завесу над таинственным и непостижимым и заставили поверить в нечеловеческую сущность Азариила сразу и безоговорочно. Или же натерпевшийся страху Сергий просто капитулировал.

— А-а… — смотреть на него стало жалко. — И чего он делает?

— Наверное, молится, — подумал Андрей вслух. И сам удивился тому, с каким неожиданным благоговением произнес эти слова, с какой надеждой они прозвучали, сколько трепета в себя вместили.

— Тогда и нам следует, — убежденно сказал Сергий. Выпрямился, опустил руки, склонил голову, беззвучно зашевелил губами.

Андрей глядел на него снизу вверх, по-прежнему стоя на коленях, опираясь на край амвона, и прислушивался. В повисшей тишине ровно горели фитильки лампад, с алтарной стены из стеклянных киотов с глубокой умиротворенной печалью взирали лики святых, и единственным звуком в ушах отдавался размеренный стук сердца. Минуты капали за минутами, сливаясь в ручейки и утекая в ночь. Ноги затекли. Прикрыв Варе веки, Азариил рассеянно гладил ее по лбу и вискам. Андрей следил за движениями липких от крови пальцев: как те прикасаются то подушечками, то тыльной стороной. Винил ли ангел себя за случившееся? Просил ли прощения? Молился ли об упокоении души новопреставленной Варвары? Смотреть на его ссутуленные плечи и траурно опущенную голову становилось все горше и мучительнее. В эти бесконечные мгновения сильнее всего на свете Андрей жалел о том, что не выучил в детстве ни единой молитвы, а если и выучил, то не в силах вспомнить. Было бы чем сейчас прогнать мрак уныния и скинуть навалившуюся тяжесть одиночества.

Азариил положил ладонь на варино лицо. Отполз назад и низко поклонился в пол. Царские врата сами собой медленно закрылись, паникадило погасло, и храм погрузился в ночной мрак: только огоньки лампад рассеивали густую черноту.

Дьякон перекрестился, скомкав окончание молитвы, и, озираясь, двинулся к левой алтарной двери. Андрей с трудом поднялся на онемевшие ноги, разминая мышцы бедер сквозь ткань джинсов.

А из алтаря вдруг донеслись голоса. Один низкий и приглушенный, другой нежный и тихий… женский.

Сергий остолбенел.

Андрей чуть не осел обратно на пол.

Слов разобрать не удавалось — а были ли вообще слова? Два голоса, казалось, ограничились вздохом, стоном, вопросительным звуком, утвердительным междометием. Не нуждалась в словесном оформлении улыбка или взгляд, а порой даже и признательность, и облегчение… Сокровенный смысл заключался в самом звучании.

Когда дьяконская дверь приоткрылась, из нее показалась Варвара. Целая и невредимая, разве что чуточку неуверенная, расхлябанная в походке и движениях. Наматывая на палец слипшиеся завитки волос, она отчужденно улыбалась. Андрей не понял чему: собственному чудесному воскрешению или обществу ангела небесного, вышедшего из алтаря следом за ней с несколько озадаченным лицом.

Не обращая внимания ни на брата, ни на Сергия, который при виде нее трижды перекрестился, Варя подняла валявшуюся на полу бутылку и направилась к пластиковой канистре. Вытащила из канона ковшик и принялась цедить святую воду.

Да она была в шоке… Не соображала ничего. Дрейфовала в волнах прострации, словно пациент, отходящий от наркоза.

— Ей нужен покой, — пояснил Азариил тихо. — Она немного успела увидеть по ту сторону, но лучше, если ляжет и крепко проспит хотя бы сутки, чтобы память о пребывании в загробном мире окончательно стерлась.

— Ты воскресил ее, — Андрей зачем-то озвучил очевидное. Возможно, хотел удостовериться.

— Не я. Господь.

— Ну да… понятно.

— У нее туманное будущее, много испытаний впереди, — задумчивость в голосе.

— Белфегор сказал, ей недолго оставаться праведницей.

Азариил на это не ответил. Отвел взгляд. Однако выглядел теперь непривычно, пугающе беспомощным и уязвимым. Его немедленно захотелось потрясти, чтобы вытряхнуть на свет божий причину этой беспомощности и уязвимости.

— А мне как быть? — робко позвал Сергий.

Азариил обернулся: глаза безумно, нечеловечески синие, невозможно яркие в темноте. Не бывает у людей таких глаз. И дьякон внезапно скукожился, скривился весь и вдруг заплакал, как ребенок. Колени его сами собой подломились, будто палкой кто перебил.

Азариил поглядел на него сверху вниз, нахмурившись.

— Пить прекращай — и мать выздоровеет, — произнес он. — И не рассказывай никому, что здесь видел, иначе в лечебницу отправят.

— Так неужели же батюшка…

— Не поверит. И не видать тебе тогда прихода. Пойдем, — ангел обратился к Андрею.

— Куда? Обратно в квартиру? Так и будем бегать всю жизнь?

— Нет. В квартиру больше нельзя. Отца твоего уже нашли, будут звонить.

— А если я не появлюсь, на меня могут убийство повесить!

— Сейчас есть дела поважнее.

— Конечно! Тебе легко говорить: миссию выполнил — и свободен. А мне потом доказывать непричастность и срок мотать?

— Есть дела важнее! — глядя в сторону, Азариил задрал подбородок. Верный признак того, что сейчас в ход пойдет тяжелая артиллерия ангельских излияний о долге, приказах, послушании и божественной миссии.

— Ну и куда в таком случае? — в отчаянии спросил Андрей, не дав ему рта раскрыть.

Они выбрались на улицу, где хлопьями валил снег и наконец подморозило. Варя шла спотыкаясь и прижимала в груди бутылку со святой водой. Ее спутанные пшеничные волосы казались плывущим впереди путеводным облаком.

— Подальше из Москвы. Туда, где тебя не сразу отыщут, — сказал Азариил после недолгого раздумья. — У сестры твоей дом в деревне.

— Предлагаешь навлечь беды и на ее семью?

— О ее семье позаботятся.

— А вещи? А деньги? — не унимался Андрей.

— Составь список, я захвачу из квартиры.

Возражения закончились. Соглашаться с Азариилом не хотелось, но угроза смерти — и даже не столько смерти, сколько встречи с бесами, ожидавшими по ту сторону, — действительно не шла ни в какое сравнение с призрачной возможностью тюремного заключения. Причастность к гибели отца еще доказать следует. А пока лучше не искушать судьбу: на допросы ангела никто не пустит, а остаться сейчас без его покровительства — все равно что отправиться прямиком в преисподнюю. И Варю не бросишь… бедную, несчастную, натерпевшуюся Варю.

Только бы она умом не тронулась ненароком.

— Убедил. В деревню так в деревню, — согласился Андрей, залезая в машину.