Осколки небес

ГЛАВА 7

— Андрей.

Тихий голос просочился в сновидение. Он пропустил бы его мимо ушей, позволив едва слышному зову скользнуть по поверхности дремлющего сознания, но за последние недели сон истончился и обрел фантастическую чуткость. Стоило мышонку царапнуть плинтус, как зыбкая пелена забвения спадала, и унылая, неприглядная реальность наваливалась на больную от перенапряжения голову.

В комнате было темно, но узнать склонившегося над диваном не составило труда.

— Я разбудил тебя, — виновато произнес ночной визитер, зажигая ночник.

Свет безжалостно полоснул по глазам, и Андрей зажмурился, но комментарии придержал. Глупо возмущаться, когда нарушитель спокойствия и без твоего негодования глубоко раскаивался в содеянном, о чем красноречиво свидетельствовали понурые плечи и виноватый взгляд.

Вместо ответа Андрей скосил глаза на тумбочку и долго не мог взять в толк, что означает положение стрелок на будильнике. Двенадцатый час утра? А почему тогда за окном тьма кромешная?

— По-моему, я только лег, — хмуро пробормотал он.

— Прости, — Азариил переступил с ноги на ногу и неловко примостился на краешек дивана. Андрей приподнялся, опершись на локти. В голове звонили церковные колокола.

— Что стряслось? Бесы у порога? Пора бежать, теряя тапки? — осведомился он.

— Сегодня сочельник, — пояснил ангел так, словно это многое объясняло.

— И? — Андрей сам не понял, какая его часть сейчас вопила громче: кипящая от праведного гнева, или зудящая от любопытства. Ангелы вообще странные — в прямом смысле не от мира сего, — но лично ему попался ещё и с легким оттенком небесного сумасшествия.

— В церкви рождественская служба. Мы отправляемся в храм.

Андрей бессильно опустился обратно на подушку и уставился в потолок.

— Я лег час назад, — констатировал он с героическим спокойствием. — А до этого не спал четыре ночи, потому что кто-то устроил мне ментальную бомбардировку сценами кровавых шабашей, адских жаровен и ангельских хороводов на небесах…

— Это Асмодей, — спешно заверил Азариил. — Я бы приписал авторство демонам, но кощунство с Божьими посланниками больше похоже на почерк бывшего серафима. Он проведал о твоей способности чувствовать другие Осколки и напустил свору мелких бесов, чтобы лишить тебя моральной устойчивости.

— Скажу по секрету: ему неплохо удается!

— Я пойму, если ты откажешься…

— Откажусь? — вскричал Андрей. — Я — откажусь? И для тебя это явится неожиданностью? У меня в голове прокисший кисель вместо мозгов, перед глазами все в черную крапинку, а в ушах грохот набата. И ты спрашиваешь, не откажусь ли я смотаться с тобой на идиотскую ночную службу в идиотскую церковь? Ты совсем спятил?

— Андрей, с момента воплощения я тоже ощущаю усталость, — произнес Азариил тихо.

— Не сомневаюсь, — перебил Андрей, демонстративно натягивая одеяло до подбородка. — Зар, имей совесть! Я впервые за прошедшую неделю заснул по-человечески, и ты разбудил меня только ради нелепой прихоти!

— Рождественское богослужение — вовсе не прихоть, — возразил ангел. — А кроме того, после службы тебе должно полегчать.

— Должно?

Азариил пожал плечами: выходит, уверенности у него не было.

Андрей со вздохом закрыл лицо руками, подавляя просящийся наружу стон.

— Ладно, — буркнул он, откидывая одеяло, и спустил ноги с кровати. — Джинсы подай. И с тебя причитается.

— Все, что в моих силах, — просьба была мигом исполнена.

— Учитывая, что по силам не так уж много, на тебе не разживешься. Пошли.

Бодрящий уличный воздух лизнул открытую шею. Андрей поежился, застегивая куртку, поднял воротник стойкой и зашагал по дорожке прочь со двора.

— Итак. Куда выдвигаемся?

— В Благовещенский монастырь.

Путь предстоял не близкий. С неба наискосок, царапая щеки, сыпалась ледяная крошка. Скользкие тротуары блестели в свете уличных фонарей.

Спустя полчаса они миновали ансамбль Свято-Троицкой обители, огороженный высокой каменной стеной с надвратной церковью, и повернули за угол, налево. Дорога потянулась вдоль глухой белой ограды к воротам. Ветреный снежный сумрак полоскал ветви высоких берез, облепленных серебряным инеем.

Андрей неуверенно вошел в арку и очутился на территории монастыря. В подобных местах ему всегда становилось стыдно: за себя, за других — за все человечество, умудрившееся даже религию превратить в грошовое развлечение.

Азариил взглянул на него с мимолетной улыбкой и задрал голову, разглядывая Благовещенский собор: пышно украшенное в стиле русского узорочья здание с пятью синими куполами, рядами кокошников по верху четверика, нарядным шатровым крыльцом, стройной колокольней, резными наличниками и карнизами. Оробевший Андрей остановился рядом, дивясь тому, до чего органично смотрелся ангел на столь впечатляющем фоне.

— Мы надолго? — несколько мгновений он испытующе гипнотизировал ровный профиль, отмечая про себя, что облачка пара слетают с губ ангела прерывисто и часто, словно тот волнуется.

Азариил проигнорировал вопрос.

Внушительная лестница привела в полутемный длинный притвор, в конце которого на огромном каноне полыхала, казалось, сразу пара сотен свечей. Народ толпился в дверях правого предела. Андрей ожидал, что ангел, как всякий примерный христианин, тихонько устроится где-нибудь с краешка, но тот просочился вперед, удивительным образом никого не потеснив и не потревожив. Чтобы не потерять его из виду, пришлось попотеть, лавируя в плотной толпе прихожан: взмокших от духоты, раскрасневшихся женщин и старушек в трогательных белых платочках. Настигнув Азариила почти перед самым аналоем, Андрей замер, чувствуя себя древним гнилым пнем посреди солнечной поляны.

Азариил ведь не рассчитывал вызвать в нем воодушевление? Или рассчитывал?..

Интересно, каким образом должно было «полегчать»? Устроившие ментальную свистопляску бесы крепко засели в голове; потребуется сеанс экзорцизма? Или нечисть шарахнется буквально: как черт от ладана? Размышляя на злободневную тему, Андрей слушал песнопения краем уха и мучительно потел.

Столпившиеся в кафоликоне бабушки с лицами, похожими на печеные яблоки; женщины и мужчины всех возрастов; помогавшие в алтаре монахи в расшитых серебром белых стихарях — месяц назад удостоились бы лишь высокомерно-презрительной гримасы. Но нынче все изменилось. От слаженного многоголосого пения по коже бегали мурашки. Андрей стоял, не находя сил шелохнуться, и чувствовал себя здесь чужеродным. И грязным. Уродливым. Прокаженным. Казалось, все вокруг замечали его убожество и брезгливо морщились. Он тяжело вдыхал горячий медовый запах воска и ладана — беспомощный, словно новорожденный младенец.

Сглотнув всухую, Андрей наконец решился скосить глаза на ангела.

— Я хочу уйти.

Азариил промолчал.

— Здесь душно и жарко. Я подожду снаружи…

В тот же миг раздался зычный голос чтеца:

— Слава в вышних Богу, и на земли мир, в человецех благоволение…

Свет погас. Один за другим погрузились во мрак подсвечники, дым от погашенных свечей вьющимися лентами поплыл в воздухе.

— Слава в вышних Богу, и на земли мир, в человецех благоволение…

Псаломщик продолжал читать в торжественной тьме, рассеянной пронзительно-яркими оранжевыми огоньками лампад. Пышный многоярусный иконостас отсвечивал золотом внизу и углублялся во тьму высоты, словно плавно перетекал в головокружительное ночное небо, разверстое над прихожанами. Люди затихли, и сердце в груди тревожно заколотилось…

Они выскользнули из царских врат один за другим, никем из людей не замеченные, никого не спугнувшие. Трое вестников Божьих, сияющих ярче солнца.

— Покинем храм, — опустив приветствие, предложил Аския и скользнул над головами прихожан к выходу. Сотканное из света одеяние колыхалось и развевалось за его спиной подобно второй паре крыльев.

Азариил с опаской поглядел на двух его спутников.

— С Осколком побудут, он не заметит твоего отсутствия, — обернувшись, сказал Аския, правильно расценив замешательство. — Идем.

Азариил подчинился. Едва очутившись на крыльце, сделался невидим, чтобы не смущать случайных свидетелей беседой с пустотой.

— Серьезный разговор у нас к тебе, — поведал Аския опять же без предисловий.

— Я догадываюсь о его предмете.

— Не торопись. Ты раз ослушался, но к нам не поступало распоряжения тебя вразумить или наказать.

— Значит ли это, будто я прощен?

— Мне неведомо. Мы здесь по другому поводу. Мастема завладел шестью Осколками. Четвертый — мальчик, которого охранял Лаувиан, — сегодня совершил убийство и этим подписал себе приговор: приблизиться к нему мы больше не могли. Одновременно с ним пятый — к нему был приставлен Хазиил, — подсыпал яд отцу, чтобы заполучить наследство… Мы потеряли обоих. По поводу двоих оставшихся поступил приказ… Однако и с шестым Осколком мы опоздали. Женщина считала себя потомственной колдуньей, гадалкой и ясновидящей, и король шабашей Леонард вдоволь потешил ее самолюбие, напророчив великое будущее в обмен на душу. Она продалась — а над свободной человеческой волей мы не властны. Остался последний.

— Ты сказал, поступил приказ, — произнес Азариил, глядя на ночные тучи. Те клубились низко над землей, похожие на грязные выхлопы из заводских труб.

— Аваддон не должен возродиться.

— Но ведь есть силы, способные совладать с падшим. Архангелы?

— Может быть, ты велишь им?

Азариил понуро опустил голову. Площадка возле церкви тоже выглядела грязной: соль превратила снег в отвратительную жижу.

— Семеро демонов под предводительством Мастемы придут за душой вверенного тебе человека, — сказал Аския. — Существует множество дорог, по которым мы могли бы пойти: защищать Осколок до самой его смерти, или забрать туда, где до него нелегко будет добраться. Однако есть распоряжение, и не нам его оспаривать. Ни мы, ни кто другой не устроит все лучше, чем Господь. Есть лишь один верный путь — путь промысла, все остальное ошибочно, каким бы обнадеживающим или правильным ни выглядело.

Азариил признавал его правоту. Только внутри что-то больно и гадко дергалось.

— Я понял приказ, — вымолвил он непослушными губами.

— Срок до утра. Я оставлю с тобой двоих…

— По поводу них тоже были повеления?

— Нет.

— Тогда уведи. Я справлюсь.

— Семеро демонов, брат, — Аския повысил голос, явно пытаясь воззвать к благоразумию низшего по чину ангела. — И Мастема! Господь сам оставил его надзирателем над целым племенем земных бесов, Мастема силен…

Азариил упрямо сжал челюсти и поглядел исподлобья:

— Для бесчестия не нужны свидетели.

— Опомнись, — предостережение прозвучало тихо, но твердо. — Не поддавайся опасным заблуждениям, не делай ложных выводов. Мы созданы для подчинения Отцу, а не страстям! И только перед Ним отвечаем честью и бережем ее. Не перед людьми. Какими бы крепкими ни казались узы с ними, это обман, ловушка…

Вот почему самовольное воскрешение осталось без внимания. Вот оно — наказание за неповиновение! Андрей умрет так или иначе, вопрос лишь в том, что теперь убить его поручено единственному, не считая сестры, кому он доверяет. Вот оно — искупление…

Аския продолжал увещевать и поучать, видимо, считая своим долгом растолковать запутавшемуся товарищу все возможные последствия опрометчивого решения. С разных точек зрения.

— Я справлюсь, — повторил Азариил, прерывая поток нравоучений. — Уведи их.

Общество высшего начинало тяготить.

Аския колебался:

— У тебя мало времени. Как только мы исчезнем, духи зла…

— Я не стану тянуть. Все сделаю. Но прошу лишь об одном, — Азариил посмотрел ему прямо в глаза: пусть прочтет намерения, пусть убедится, что за словесной решимостью не скрывается лукавство. — Дай мне завершить все без сторонней помощи. Я должен сам.

— Хорошо, — нехотя уступил Аския и тут же оговорился: — Силы будут неподалеку. Они не помешают тебе, но я не стану отзывать их с Земли. На заре объявлен сбор в храме Невечернего Света: мы завершаем миссию и уходим.

— Встретимся там.

Аския церемонно поклонился, и налетевший порыв ледяного ветра стер его сияющую фигуру с тошно-серого ночного пейзажа.

Азариил запрокинул голову, ловя ртом стылый воздух и вглядываясь в коричневатые клочья туч, почти скребущих брюхом по кресту надвратной церкви. Ветер гнал их на восток к далекому зимнему рассвету. Только Андрею было не суждено встретить этот рассвет. Для Андрея новый день никогда не наступит. Не взойдет солнце: ни здесь, на земле, ни там, куда увлекут душу грозные посланники Небес.

Азариил снова опоздал.

— Отнять жизнь не трудно, — пробормотал он, смаргивая набежавшие от холода слезы. — Куда тяжелее отнять шанс на спасение.

Внутри все мерзко содрогалось. Начинало знобить.

Обернувшись, он нетвердой походкой стал взбираться на высокую лестницу крыльца.

Открыв глаза, Андрей обнаружил себя лежащим поверх растерзанной постели в знакомом Муромском подвале. Комнату наполнял серый сумрак, плотный, мягкий, как вата, и оглушительно тихий. А ещё прохладный и удивительно свежий, словно приоткрытая форточка в рассохшейся раме окна выходила прямиком в поднебесье.

В голове блуждали и путались воспоминания. Путешествие по ночным улицам, величественные белоснежные стены храма и его прогретое до тяжелой духоты нутро, проникновенные и торжественные песнопения, похожие на органную музыку. Андрей завозился и в тот же миг вспомнил невероятное: будто бы кто-то нес его на руках, бережно и без устали. А веки сами собой смыкались, ужасы сновидений растворялись во мраке, и дремалось в блаженном покое, в безопасности так дивно и сладко… Терять новообретенное ощущение не хотелось, и Андрей цеплялся за него, отказываясь просыпаться, и сжимался в комок, как в детстве под одеялом, и нежился, и смаковал каждое мгновение.

Потом наступило пробуждение. И вот он снова в заплесневелом старом подвале, а внутри — горькие сожаления о потерянном умиротворении.

Тяжело вздохнув, Андрей повернулся на правый бок.

У окна кто-то сидел. Сутулый, с опущенной головой и поникшими плечами. Так вот от кого веяло этой дурманящей свежестью! Вот кто рассеивал сумрак едва видимым светом — неуловимым, словно тонкая взвесь жемчужной пудры в воздухе. Вот кто принес Андрея из храма домой — на руках. Или на крыльях.

В других обстоятельствах он бы обрадовался и знакомому лицу, и благополучному, хоть и необычному возвращению в квартиру, и тому, что церковная тягомотина осталась позади. Однако при более пристальном взгляде на ангела его пробрала необъяснимая дрожь. Уперев локти в колени, тот крутил в руках снежный буран и казался смертельно расстроенным.

Наверное, не стоило тревожить его и лезть с расспросами, но стерпеть не получилось:

— Зар?

Ангел медленно поднял глаза и отчужденно произнес глухим, низким голосом:

— Меня зовут Азариил. Имя не длинное, поэтому нет нужды сокращать его нелепым образом.

Тут уже сделалось совсем не по себе. Андрей сел, осторожно спустив ноги на пол.

— Что-то стряслось? Серьезное, да? — он вовсе не горел желанием получить ответ, но прятать голову в песок было неразумно.

Наверное, напряжение и испуг прозвучали слишком отчетливо — Азариил внезапно смутился. Стукнул бураном об стол и с диковатым лицом прошествовал в кухню неестественно напряженной походкой. Он явно сильно нервничал. В довершение ко всему, хлопнула дверца холодильника, и ангел вновь появился на пороге комнаты — с бутылкой пива в руке!

Андрей моргнул, подавив желание поплевать через плечо.

Азариил тем временем вернулся на прежнее место. И так залихватски шваркнул горлышком бутылки о столешницу, что крышка выстрелила в полку и канула в книжном завале. Андрей вытаращил глаза, зачарованно наблюдая, как его губы смыкаются на горлышке, а острый кадык на выгнутой шее отсчитывает жадные глотки: один, второй, третий…

— Хмельной напиток, — зачем-то сообщил Азариил, осушив бутылку, и вытер рот тыльной стороной ладони. Нахмурился, уставившись в пустоту, будто ожидая, когда наступит опьянение.

Опьянение, по-видимому, не наступало. Поэтому он вновь двинулся в кухню и вновь хлопнул дверцей холодильника. Вторая крышка, описав дугу, затерялась под пыльной батареей.

Дело дрянь, догадался Андрей, пока содержимое второй бутылки перетекало в ангельский желудок.

Азариил и теперь вперил сосредоточенно угрюмый взгляд в пустоту, словно собирался порвать кого-нибудь на тряпки. И вдруг совершил открытие:

— Не помогает.

— Ты хочешь напиться? — риторически уточнил Андрей и поднялся с дивана. Попятился к двери, преграждая путь к холодильнику и судорожно прикидывая, сколько ещё бутылок осталось после недавнего похода в магазин.

— Насколько мне известно, хмельные напитки действуют успокаивающе, — проговорил Азариил и воззрился на Андрея совершенно трезвыми и несчастными глазами. — Но не в моем случае.

— Не удивительно.

— Это ошибка…

— Выговор получил от начальства? Наказание? Отстранили?

— Нет, — ангел расправил плечи. Погасшая лампочка в настольном светильнике с громким, резким «чпок!» лопнула и засыпала осколками пол. Серый сумрак всколыхнулся, в нем на мгновение вычертились ломаные линии дрогнувших сложенных крыльев. Азариил определенно был не в ладу с собой.

— У меня есть основания испытывать… эмоции, — поведал он. Поставил вторую бутылку рядом с первой и задумчиво провел пальцами по краю стола. Ладонь замерла в сантиметре от короткого, изогнутого дугой лезвия.

Неудивительно, что Андрей не заметил его раньше: темная сталь и матовая рукоять почти терялись в полумраке, но сейчас на клинок падал отблеск призрачного ангельского сияния. Нечаянная многозначительность жеста взметнула в груди холодную волну страха.

Впрочем, Азариил уже отвернулся от стола, оперся об него бедрами и скрестил на груди руки.

— Откуда оно? — спросил Андрей, кашлянув. — В кухне завалялось?

— Это серп. Орудие жатвы, — ангел сосредоточенно сдвинул брови.

— А не маловат?

— Ты не понял, — он уставился исподлобья. Глаза почти светились в сумраке: немыслимо синие, больные. — Таким серпом жнут не колосья в поле. Это оружие против духов зла.

— Я думал, демоны бессмертны.

— Убить их невозможно, но обессилить…

— Ух ты! Прямо находка для обреченного! И давно с собой таскаешь? Почему раньше не показывал? — Андрей шагнул к столу, однако Азариил преградил дорогу.

— Это опасная вещь.

— Как и все неземное, полагаю? — не придав значения предостережению, Андрей попытался отстранить его с пути и всерьез нацелился на клинок — как вдруг оказался на другом конце комнаты, впечатанный спиной и затылком в дверной косяк! Вибрирующая боль разошлась по телу, перед глазами на миг помутнело. Он испуганно затряс головой, гудящей от удара.

— Ты не должен прикасаться к нему! — Азариил по-прежнему находился у стола, только словно стал выше. Внушительнее. И воинственнее.

— Понял, — выдохнул Андрей и проворчал язвительно: — Что у вас за привычка по столбам пластать? Семейный фетиш?

— Я лишь пытаюсь тебя защи… — ангел оробел и умолк.

— И пока удавалось, — подбодрил Андрей, так и не дождавшись продолжения.

— Люди! — с надрывом продолжил Азариил. — В вас одни противоречия и парадоксы! Вы бесконечно все усложняете, изворачиваетесь, скрываете истинные чувства, строите чудовищные логические нагромождения для объяснения простейших вещей, увязаете в них, как в болоте, и не умеете выбраться. А потом удивляетесь, отчего жизнь запутана. И знаешь, что самое отвратительное? Это заразно.

Вот тебе раз! Откровение века. Андрей озадаченно почесал в затылке.

— Заразно, как болезнь, как лихорадка, — у ангела, похоже, накипело. Он уже не заботился, слышат ли его, понимают ли; он разговаривал сам с собой, выталкивая слова через одно, и обрывки мыслей казались бессвязными и непоследовательными. — Все просто: существует долг, который ты обязан выполнять. Но и другой… вдруг появился… неправильно… где-то здесь ошибка… Я много слышал о соблазнах, но выше себя мнил… осмотрительнее… И вот расплата за заносчивость!.. Не любопытствуй, не чувствуй — и не усомнишься! Останешься верен и сохранишь преданность… Я бы никогда не пожелал изведать эмоций, когда бы знал, чем обернется этот опыт… На земле слишком много одиночества, а в сердцах нет веры. Одна безысходность. И я сам становлюсь ее причиной… Поддался искушению — и вот я здесь… Этому нужно положить конец! — заключил Азариил с мрачной решимостью.

Почудилось, будто сумрак уплотняется, и по стенам ползут совершенно черные тени.

— Чему?

— Объяснения излишни. Настало вре…

В дверь настойчиво постучали.

Ангел проглотил окончание слова и в замешательстве поджал крылья. В комнате заметно посветлело.

Андрей с облегчением отлепился от косяка и перетек по стенке в крошечную прихожую. Кто бы ни пожаловал в сей поздний час, он был рад прерванным излияниям явно свихнувшегося Азариила. Пожаловать, конечно, могли и бесы, но страх перед ними давно притупился.

— С Рождеством! — с порога провозгласила сияющая Варя, протискиваясь в комнату. Запыхавшаяся, растрепанная, она тут же устало бухнулась на диван, улыбаясь.

— Пешком шла? От Спаси-Преображенского? В такой час? — подивился Андрей. В монастыре, где учился Вениамин, он не был ни разу, однако карту города изучил досконально.

— Благословенная ночь! — воскликнула Варя. — Ангелы поют на небесах!

Тут ее взгляд наткнулся на темную фигуру у стола, и восторга в нем поубавилось.

— Сомневаюсь, — Андрей запер дверь. — Скорее, несут какую-то околесицу.

— С Рождеством, — неловко пробормотала Варя.

Азариил выглядел растерянным и даже не кивнул в ответ.

— Так что ты там говорил о времени? — напомнил Андрей.

— Его все меньше, — глухо отозвался ангел. Оглянулся на окно. — Близится утро.

— А я совсем не устала. Семь часов на ногах! Народу!.. А душа в небо рвется! Ах, как пели! Напрасно ты не согласился пойти! Я еще никогда не слышала такого пения!..

Варя замолчала, сообразив, что ее никто не слушает. Азариил напряженно всматривался в лицо Андрея, и скорбь в его глазах давила нестерпимой тяжестью. Ладонь сжимала рукоять. И клинок изгибался, уже не отбрасывая бликов, — он стал невидим. Должно быть, чтобы не пугать гостью.

— Серп значит. Орудие жатвы. Опасная вещь, — констатировал Андрей, от внезапной слабости привалившись к косяку.

— Уходи, — ангел перевел тяжелый взгляд на Варю.

— Почему? — оторопела та и не шелохнулась. — С какой стати?

— Прочь!

Голос громыхнул, многократно усиленный потусторонним эхом. Варю подкинуло и повлекло к двери — лишь на каплю деликатнее, чем когда-то фальшивую Светлану.

— Нет! — она уперлась ногами в пол, собирая в гармошку грязный половик. Возмущенно завопила: — Ты с ума сошел? Оставь меня! Отпусти!

Неумолимая сила толкала ее в прихожую.

— Я никуда не уйду! — кричала Варя, сопротивляясь, хватаясь за все, что попадалось. Вцепившись в ручку, едва не пришибла брата дверью комнаты, которая тут же распахнулась обратно и врезалась в книжные полки. Сорвала с вешалки какую-то убогую ветошь, вроде дождевика или болоньевой куртки. Сдвинула тумбочку. — Пусти! Что ты собираешься делать с моим братом?! Не смей!

Еще бы секунда — и Варю вымело из квартиры. Однако она вдруг круто развернулась, взлохмаченная, разъяренная от страха, и выкрикнула:

— Именем Господним запрещаю тебе!

Азариил дернулся, словно получил крепкую оплеуху. В тот же миг его сила иссякла. Андрей ощутил, как давление, не дававшее вступиться за сестру, ослабевает. Воодушевленная успехом Варя встряхнулась, машинально расправила длинную юбку, пригладила волосы.

— Эта молитва — защита от бесов, — заметил Азариил.

— Знаю, — Варя благосклонно кивнула, будто принимая невысказанную похвалу.

— Но не от ангелов.

— Ой ли?

— Я не хочу причинять тебе боль. Не желаю зла. Пожалуйста, уходи.

А ведь он действительно мог обойтись с ней куда бесцеремоннее! Страшно представить, какой силой обладало это… существо! Ему не требовалось затевать беседы и снисходить до разъяснений. Исполняющий божественную волю, он находился в своем праве.

— Никуда я не уйду, — уперлась Варя.

— Рассказывай, — устало попросил Андрей. — Осколков слишком мало, и вам поручено убить оставшиеся?

Он сам не верил в собственные умозаключения. Невзирая на воинственную отчужденность ангела, невзирая на стиснутый в ладони серп, в душе тлела надежда на ошибку.

— Ты один, — промолвил Азариил. — Серпом, — по изогнутому клинку скользнул слабый блик, делая оружие на миг видимым, — отделяют душу от тела. Без боли, без страданий.

Варя вскрикнула и затрясла головой, не желая признавать очевидного.

— Ну, спасибо, — Андрей усмехнулся, — хоть мучиться не буду.

— У меня приказ, — отстраненный взгляд. — Я должен.

— То есть… это конец? — Андрей развел руками. — После всей беготни? Проповедей? Нравоучений и призывов к раскаянию? После полосатых носков?

Бог знает, отчего на ум вдруг полезли эти дурацкие носки. И оленьи морды из фетра. И новогодняя мишура. И мельтешение блесток в буране. И плечо друга, сидящего рядом на диване с нелепой, ненужной бутылкой пива. Плечо, казавшееся надежным.

— Да, — прозвучал незнакомый твердый голос. От привычной, человеческой хрипотцы в нем не осталось следа. — Ты последний. Их семеро под предводительством Мастемы.

— Но пока ещё никто…

— Рождественская ночь — святая. Вифлеемская звезда горит на небе и обжигает бесов, но стоит ей погаснуть…

— Я понял. Тебе не справиться с бесовским скопищем.

— А остальные? — вступилась Варя. — Разве ангелы не сильнее? Разве вы не можете сплотиться и разметать этих тварей?..

— Мы не обсуждаем приказы, — Азариил не взглянул на нее, — а выполняем их. Они отдаются Тем, Кто правильнее может рассудить.

— Ты сам себе не веришь! — она двинулась к ангелу через комнату, сжимая кулаки. — Бог не забирает душу, пока остается шанс! Он не обрекает на вечные муки лишь потому, что другие не справились! Он бы никогда не отдал приказ упечь Андрея в ад, только не теперь!

— Разве ты не усомнился в своих? — подхватил Андрей. — Вспомни! Кто отвлек тебя, когда меня схватили? Кто участвовал в ритуале над этим… как его, вором в тюрьме, у которого симулировали сердечный приступ? Над кем глумился Асмодей, называя себя высшим по чину? Я видел крылья, и ты их видел — вот здесь! — он схватился за голову. — В ваших рядах предатель! Ведь это он мог распорядиться!..

— Не мог, — Азариил медленно покачал головой. — Когда за душой явятся, чтобы проводить на мытарства, демоны потеряют над ней власть и больше не смогут приблизиться.

— А если никто не явится? — предположила Варя. — Или придут как раз демоны? Или сам предатель? Ведь ему останется только закупорить сосуд с душой!

— Ты подозреваешь Аскию? — ужаснулся ангел.

— Кого?

— Высшего по чину, — догадался Андрей.

— Я знаю его более двух тысяч лет.

— Это не доказательство непогрешимости.

— Довольно. Вопрос о предательстве я подниму во время сбора, — Азариил оглянулся на окно, в которое уже лился холодный синий рассвет. — Время на исходе.

— Только через мой труп! — ощетинилась Варя. Развела руки в стороны, демонстрируя крайнюю решимость.

— Лучше бы ты ушла, — с мягким укором сказал ангел — и мигом очутился у нее за спиной.

Нашла с кем тягаться, с тоской подумал Андрей.

Бежать? Прятаться? Смешно.

Увещевать? Молить о пощаде? Унизительно.

А смотреть в лицо смерти — страшно.

Шаг, второй, последний. Склоненная на бок голова, взъерошенные черные волосы, пробирающий до костей синий взгляд и одуряющий запах летней грозы. Андрей вспомнил, как увидел ангела впервые и принял за безумца. Как хамил у подъезда, угрожая вызвать полицию. Вспомнил струящийся свет крыльев и жгучий стыд. А потом в голову опять полезли вихри блесток и набитые конфетами полосатые носки.

Варя верещала, металась по комнате и билась о невидимый барьер за спиной ангела — Андрей не прислушивался к ее воплям. Отчетливо видимый теперь серп взметнулся. Острое, холодное лезвие прижалось к шее поперек горла: чуть надави — перережет. Наверное, ангел не соврал, обойдется без боли: короткий неощутимый росчерк.

Андрей старался не обращать внимания на клинок, твердо решив смотреть в глаза — до самого конца, до последнего вздоха и дольше. Но взгляд Азариила ускользал, поймать его не удавалось.

Варя упала на колени и теперь взывала к Богу. Ее стенания доносились до слуха сквозь оглушительный звон в ушах.

— Мы же друзья, — хрипло выдавил Андрей. — Зар, опомнись. Посмотри на меня!

И услышал в ответ:

— У меня нет друзей.

Азариил медленно отвел серп, замахиваясь.

Сердце грохотало в груди, перед мысленным взором с безумной скоростью мелькали недавние события. Эмоции захлестывали, чувства разрывали душу на части.

…Ползущая по обледеневшему асфальту машина — и тупая ярость в груди, и почти ненависть к застывшему на соседнем сидении существу, выдернувшему его, процветающего художника, из разгульной, безбедной жизни…

…Заснеженный парк, какой-то плешивый раковый больной — и возмущение от занудного морализаторства…

…Шаткая лестница у стены деревенской лачуги, ледяной жестяной водосток, беспощадная простуда — и пронзительная тоска, изнуряющая жалость к себе, уныние, грызущее душу…

…Проклятия, обиды, злость, злость, злость…

Ангел помогал, защищал, спасал, воскрешал, а взамен просил лишь одного: быть услышанным. Но Андрей затыкал уши.

Ангел показывал, но Андрей отворачивался.

А теперь те же руки, что несли его, измученного адской травлей и ночными кошмарами, через весь город, сжимали рукоять серпа.

Огненная лава раскаяния разлилась внутри, прожигая душу, выворачивая нутро наизнанку: он слишком поздно опомнился. Не оправдал надежд, не стал тем, за кого действительно стоило бороться. Не заслужил ни доверия, ни рая, ни дружбы. Не дотянулся до небес.

Все это обрушилось сплошной лавиной за миг до удара.

— Прости! — в отчаянии сорвалось с губ.

И вот тогда Азариил наконец вскинул взгляд — испытующий, пронизывающий, жадный. Впился глазами, будто нетерпеливо и лихорадочно искал в урагане чужих мыслей подтверждение собственным догадкам. Холодный синий свет захлестнул и влился в душу, растекся там по самым укромным уголкам, пропитал ее насквозь.

Рука с серпом бессильно опустилась, клинок выпал из разжавшихся пальцев с глухим стуком.

Андрей обнаружил, что весь окоченел, а зубы клацают друг о друга.

Азариил неуверенно попятился. Варя прекратила завывать и машинально отползла с дороги.

— Утро, — прошептал ангел. Свет, льющийся из окна, озарил его лохматую макушку. — Звезда ушла. И мне пора.

— Ты не можешь нас оставить, — сипло возразил Андрей, не узнавая своего голоса. Боже, о чем он говорил! За кого цеплялся! За посланца Небес, едва не спровадившего его прямиком в ад!

— Братья ждут вестей на заре. Но я не справился. Они будут здесь скоро. Вам лучше бежать.

— А ты? — пискнула Варя, по-прежнему сидя на полу.

— Беспокойся лучше о нем, праведница. Ему не сохранят жизнь.

— Ты же сохранил.

— И готов за это ответить! — Азариил решительно отошел от окна. — Мне нужен березовый уголь, нож, ложка, кусочек афонского ладана без примесей, церковные свечи — обязательно восковые — глиняная миска и елей.

— А полцарства в придачу? — присвистнул Андрей, особенно впечатленный афонским ладаном.

— Уголь, свечи… — Варя зашевелила губами, перебирая требования в уме. Просияла и бросилась к дивану. — Есть!

И действительно, в ее сумке нашлась даже картонная коробочка со смолой.

— Крестная постоянно жжет ладан над лампадой. А свечи я для себя купила, от них так вкусно пахнет медом. И фимиама целую коробку. Вот только елей… — она в отчаянии потерла лоб, словно пытаясь что-то с него соскрести.

Азариил тем временем сдвинул половик и высыпал на пол тонкие палочки угля. Его руки замелькали с немыслимой быстротой, вычерчивая на пыльных досках замысловатые символы.

— Ладан! — скомандовал он.

Варя была наготове.

— Миска!

Она метнулась в кухню и вернулась с эмалированной глиняной чашкой.

Вспыхнули свечи, закипел в ложке кусочек ладана, распространяя редкостную вонь.

— Елей!

Варя в отчаянии отпрянула.

— Хоть что-нибудь, — Азариил требовательно протянул руку.

Она порылась в кармане и положила ему на ладонь скомканную бумажную салфетку.

— Я вытерла… лоб… после миропомазания, — смертельная бледность залила ее щеки.

— Годится, — одобрил ангел. Бросил обрывок платка в миску и вновь взглянул на Варю: — Дай руку. Пожалуйста.

Та испуганно уставилась на кухонный нож, которым пару недель назад чистила картошку.

— Это обязательно? — встрял Андрей, до сих пор безучастный к происходящему.

— Нужна добровольная жертвенность. Если, конечно, не желаешь впутывать нечисть.

— И это поможет? — спросила Варя, переминаясь с ноги на ногу. — Мы ввязываемся во что-то непозволительное, да? На Небе не одобрят?

Азариил молчал в терпеливом ожидании.

От окна повеяло сухим, морозным ветром. Стекло завибрировало в старой раме, издавая тоненький, въедливый звон. Огоньки свечей затрепетали, а на стены, на полки с книгами, медленно сгущаясь, легли изогнутые тени.

— Согласна, — Варя протянула руку и по-детски зажмурилась, отворачиваясь. Потом ойкнула и заскулила от боли, а по щекам потекли нечаянные слезы, которые она тут же сердито размазала рукавом куртки.

Азариил добавил на полу еще какие-то закорючки — на сей раз кровью. И выпрямился в полный рост.

— Обещай быть осмотрительным! — потребовал он жестко, пристально глядя на Андрея. А голос звучал так надрывно, словно он прощался навеки. — Никаких леденцов и хороводов вокруг елки!

— Клянусь, — выдохнул Андрей.

Оконное стекло разбилось, осколки посыпались на подоконник и батарею, в комнату ворвался ледяной порыв ветра. Варя едва не упала, пришлось ухватить ее за руку. И в следующий миг на лицо легла ладонь ангела. Раздался оглушительный крик: слова за словами на языке, которого Андрей никогда прежде не слышал. Ветер ярился, толкая в грудь, но руки будто прикипели ко лбу, удерживая на месте до тех пор, пока не иссяк голос.

— Уходите! — приказал Азариил.

Андрея отшвырнуло в прихожую, следом туда же отправило визжащую от страха Варю. Однако двигаться не осталось сил. Ноги словно вросли в пол, мышцы одеревенели, воздух в легких закончился.

Обессилено сползая по двери, зажимая сестре рот, Андрей ощутил, как в комнате появляется кто-то невидимый. И здесь, и там… Воздух пошел рябью, на стенах замелькали тени, похожие на те, что кромсали однажды мелких бесов в квартире на Проспекте Мира. Должно быть, их обладатели говорили с Азариилом — тот возвышался в центре комнаты и казался невозмутимым. Это продолжалось минут пять и нагнетало парализующий священный ужас. Андрей казался себе окаменевшим.

«Они не могут нас видеть», — пронеслось в голове.

С тихим шелестом тени растворились, прихватив Азариила с собой. Только горящее перо, оставляя тонкий дымовой шлейф, спланировало на исчерченный угольно-кровавыми знаками пол.

Какое-то время Андрей с Варей сидели в оцепенении, боясь шелохнуться. Потом Варя всхлипнула раз, другой — и наконец безудержно разрыдалась.

— Пойдем, — Андрей с трудом поднялся на негнущиеся ноги. Пошатнулся, но устоял, привалившись плечом к двери. В комнате пронзительно пахло озоном и совсем чуточку — гарью. Эти последние горькие нотки сильно нервировали, вызывая в душе горестные предчувствие. Он понимал: случилось страшное, непоправимое. Стараясь не наступать на темные разводы в пыли, Андрей натянул на плечи куртку и принялся запихивать в рюкзак свои немногочисленнее пожитки.

— Они непременно вернутся, — сказал он плачущей Варе, которая все-таки нашла силы последовать его примеру: привела себя в порядок, расчесала волосы, застегнула сумку и перекинула через плечо ремень. — Поймут, что мы не успели далеко убежать, и организуют поиски. Надеюсь, у них нет специального ангельского вия.

Подумав, он кашлянул и прогудел утробно:

— Поднимите мне ве-еки!

Надеялся, шутка развеселит сестру. Та улыбнулась губами, но опухшие, красные глаза остались серьезны.

— Идем в монастырь. Вениамин что-нибудь придумает, — предложила она, бросив прощальный взгляд на комнату. Андрей заметил, что сильнее всего ее тревожит обгоревшее перо, прилипшее к подсохшему мазку крови. И не стал возражать.

Азариил не ждал, что говорить с ним станут в храме Невечернего Света, и потому не удивился, очутившись на пороге совсем иного здания. Крестово-купольная громадина, куда не проникало солнце горнего мира, заглотнула его одного — сопровождавшие остались снаружи.

Здесь царил лютый холод. Облезлые фрески, от которых местами не сохранилось ничего, и вздувшиеся сырые трещины покрывали немыслимо огромные своды, под чьим покровом Азариил почувствовал себя букашкой. Каменная лестница, ведущая к хорам, обрушилась: обломки нижней половины валялись у стены, а верхняя нависала над пустотой. Исполинские серые колонны — без надписей и рельефа — упирались в бетонный пол и, казалось, с неимоверным трудом удерживали на себе тяжесть купола. От некогда пышного иконостаса сохранились лишь пустые киоты и рамы со сколотой лепниной. Погасшие лампады покачивались на цепях под порывами сквозняка.

Азариил ступил в средокрестие — центральную часть храма. И остановился лицом к алтарю. С губ срывались облачка пара.

— Мир тебе, — раздался голос Аскии. Невесомой походкой тот подплыл ближе.

Азариил почтительно поклонился.

— Итак. Ты не исполнил приказание.

— Я объяснить готов…

— Мне? Не от меня исходят повеления.

— Отцу.

Аския взглянул на него удивленно, и пришлось поправиться:

— Совету.

При мысли об Ангельском Совете Азариила охватила постыдная робость, граничащая со страхом, и вдруг подумалось, что само по себе это — дурной знак. Никогда прежде он не пугался встречи с серафимами.

— Ты, конечно, постараешься убедить Совет в благих намерениях?

— Я не стану просить оправданий для себя!

— А для кого? Для человека? И что, позволь узнать, ты скажешь? Что приговор несправедлив? Что Бог поторопился? Или не подумал хорошенько прежде, чем вынести вердикт? Что тебе виднее?

Ответа не находилось. Умозаключения выглядели теперь убогими, натянутыми и нелепыми в сравнении с истиной.

— Так может, ты желаешь сам пожаловать на трон?

Азариил от ужаса окаменел, не в силах даже моргнуть. И выдавил с усилием:

— Нет.

— Тогда мне не ясны твои мотивы. Связно растолковать их ты не в состоянии даже мне, но претендуешь на внимание Совета.

— Мне кажется, я нашел… ошибку, — последнее слово слетело с губ беззвучно, однако почудилось, будто раскат грома сотряс многовековые каменные стены. От лестницы, ведущей к хорам, откололся кусок — и в мелкое крошево расшибся об пол.

Потрясенный собственной дерзостью, которая здесь, на Небе, вдруг обличила все его тайные побуждения, Азариил не шелохнулся. Сзади дохнуло клубами пыли, забивающей ноздри, и острым запахом извести.

— Взгляни на этот храм, — предложил Аския в сгустившейся мертвой тишине. — На соскобленные фрески, на трещины, вздувшие штукатурку. На пустые киоты и обитый иконостас. Все это — шрамы, оставленные сомнениями тех, кто не создан для сомнений. Однажды рухнул даже центральный купол…

Азариил вздрогнул.

— Да, да. Денница. Его увещевали здесь, на этом самом месте, как и каждого, кто осмелился посягнуть на непогрешимость Бога.

— Я не имел намерений…

— Взгляни! — Аския указал на обрушившийся кусок лестницы, и Азариил, подвластный чужой воле, обернулся. Белесая взвесь медленно оседала на россыпь камней. — Вот твои намерения. Убеждают красноречивее любых слов. Ты поддался заблуждениям и возомнил себя мудрее Бога. А Небеса не терпят мятежников! Небеса исторгают из себя все ложное — и всех, обуреваемых гордыней.

— Кого еще они исторгли? — Азариил перевел взгляд на Аскию.

— Ты просишь перечислить падших? Но помилуй, на это вечности не хватит.

— Нет. Кого из семи, посланных на землю, они исторгли? Из нашей миссии?

— Я не понимаю.

— Тебе неведомо о предательстве?

— Объяснись.

— Впервые я заподозрил неладное после того, как духи зла увлекли Андрея в Чехию, в город Оломоуц, и распяли в оскверненной часовне. Дальнейшие видения Андрея подтвердили причастность ангела к делам Мастемы.

Аския долго молчал.

— Обвинение крайне серьезное, — наконец заключил он с горечью. — Но произошедшее, стало быть, допущено Отцом.

— И ты не возьмешься выяснить?..

— Возьмусь. Я долг свой исполню.

— А как быть со мной? Разве не допустил Он моего неповиновения? Почему ты привел меня сюда лишь теперь, а не когда я самовольно воскресил человека?

— Приказ…

— Подумай сам. Своей головой, — Азариил для наглядности ткнул в висок пальцем. — Быть может, Богу нужно было для чего-то и мое непослушанье? Осколок теперь спрятан надежнее любого тайника! Да, я совершил преступление, ослушавшись приказа, и готов понести наказание! Но такова цена…

— Я сомневаюсь, в своем ли ты уме, — перебил Аския, повысив голос. — Привязанность затмила тебе разум. Ты готов защищать человека любыми средствами, подводить под свои действия любые обоснования, не гнушаешься даже преступлений! Дерзаешь оспаривать Господню волю. Поступок твой заслуживает порицания и сурового наказания, но вместо сожалений я встречаю еще большую страстность! Одумайся!

На несколько секунд повисла тишина.

— Нам нужно знать, где последний Осколок. Ты единственный сумеешь найти его.

Азариил не проронил ни слова.

— Что ж. Тогда поступим по-другому. Куда ведет этот алтарь, ты знаешь. Ступай.

Азариил покачнулся и сделал шаг. Затем ещё один. Мороз побежал по коже, волосы на голове зашевелились.

— Ступай, — подтолкнул в спину искаженный голос Аскии. — Только помни: мы все равно отыщем его. И унесем в ад. Ты встретишься с ним — там…

Оглянуться не хватило воли. Скованный неведомой силой, Азариил поднялся на амвон и шагнул прямо сквозь царские врата.

Его подхватило черным вихрем и рвануло вверх. Под ногами разверзся первородный мрак, словно гигантский зев оголодавшего чудовища, желающего пожрать весь мир. Он закричал — и рухнул вниз. И падал, падал, падал — столетия подряд! — каждое мгновение ожидая сокрушительного удара. А дна все не было. Нескончаемое, нестерпимо мучительно падение выматывало, вытягивало жилы; казалось, тьма сдирает с костей мясо, обгладывает жертву, не оставляя на ней живого места, и выжигает насквозь, превращая тело в головешку, в пепел, в столб вонючего черного дыма.

Азариил задыхался от гари и боли. И уже не кричал — горло давно обуглилось и утратило способность издавать звуки.

А потом налетели бесы. Как стая ворон. И закружили его, кривляясь и насмешничая, оскорбляя, харкая в лицо черной мерзкой жижей, набрасываясь, кусаясь, вырывая из плоти куски мяса. Штук тридцать облепило крылья и выдрало их с корнем. После этого тьма наконец отрыгнула его, обгоревшего и израненного, на острые камни дна.

Сколько лежал он вот так, жалкой кучей переломанных костей, неизвестно. Боль усиливалась, но даже закричать — хоть как-то выплеснуть страдания! — не получалось.

Внезапно послышался стук: цок, цок, цок, будто копыта отбивали ритм по камням. Цоканье приблизилось. В поле зрения возникла отвратительная тварь: волосатая, рогатая, хвостатая, испускающая удушливое зловоние.

— Глядите-ка! — рявкнула она толпившимся позади бесам. — Ангелок с неба!

— Мы любим, любим ангелков! — захрюкали, завизжали, закаркали в ответ.

— Поганые, заносчивые святоши, урвавшие себе кусок пожирнее, а нас спровадившие в пекло! Где твои перышки? Растряс по дороге?

От гогота и свиста зазвенело в ушах.

— Ну ничего. Щас мы покажем тебе небо в алмазах! И будем показывать до тех пор, пока от тебя не останется лишь вонючая горстка пепла, приправленная злобой. Добро пожаловать в преисподнюю, брат!

Азариил ощутил, как от ужаса к нему возвращается голос…

Однако крик замер на губах. Моргая, задыхаясь, хватаясь за грудь, он обнаружил себя по-прежнему стоящим в сыром, холодном храме.

— Вот участь, ожидающая тебя по ту сторону алтарной стены, — произнес Аския ровным тоном. — Насколько неприглядная, суди сам. Мне поручено показать грядущую расплату за содеянное, а выводы оставить на твое усмотрение.

Азариил от потрясения на время утратил дар речи и не сводил безумного взгляда с царских врат.

— Найди Осколок, — продолжил Аския. — Выполни приказ. И твое будущее изменится.

— Отправить вместо себя Андрея? — прошептал Азариил. — Туда?

— К людям там иное отношение. Их природа не меняется. А что случится с ангелом, ты понимаешь.

— Но адские муки…

— Не в твоих силах защитить его, Азариил. Осколок обречен. А ты обязан благодарным быть за сей последний шанс, дающийся во искупление вины. Итак? Озвучь свое решение.

Он ошибся… Принял желаемое за действительное. Привязанность — за свет, пробивающийся сквозь коросту греха. Собственное сострадание — за чужое раскаяние. Теперь, глядя на обломки лестницы, вспоминая Денницу и путь, которым тот прошел до преисподней, Азариил как нельзя отчетливо осознавал свой промах. Он был посланником, а замахнулся на творца…

Сквозняк обжег щеки и вернул к действительности. Азариил проследил за его источником и уперся взглядом в царские врата. Так вот откуда тянуло этим могильным холодом! Память мигом обрисовала ошеломительное падение в бездну.

— Я усвоил урок, — сказал он отстраненно. — И выполню приказ.

Облака рассеялись, и внизу, в туманной снежной дымке уже мелькали очертания земных городов, как вдруг сгустилась тьма: вспучилась черными клубами, ударила в лицо прогорклым смрадом адских костров и заволокла все вокруг.

— Бесы! — крикнул Менадель, разворачиваясь и рассекая крыльями отравленный воздух. В руках у него молнией сверкнул меч. Тут же десяток темных сгустков облепил его — и скрыл из поля зрения.

На мгновение Азариил в ужасе оцепенел, решив, будто Аския все же бросил его на растерзание гиенам. Перед глазами, словно кровавая взвесь, разбухло недавнее наваждение: головокружительная бездна, кишащая духами злобы. От страха сознание помутилось, он весь сжался, ожидая неминуемой — и заслуженной! — боли.

Тварь возникла перед ним, сверкая налитыми кровью глазами, и заорала, брызгая ядовитой черной слюной и тыча в него пальцем:

— Он здесь! Хва…

Ослепительный росчерк отсек ей голову, и бес с воплем обратился столбом дыма и рассеялся.

— Очнись! — прокричал Катехил, стискивая рукоять меча.

Азариил вздрогнул и огляделся, приходя в себя. Братья окружили его, не подпуская бесов, а те стекались со всех сторон, набрасывались и визжали:

— Он наш! Отдайте его нам!

И было их, как песка на морском дне, видимо-невидимо. Все небо, куда ни кинь взгляд, заволокло подвижной, хищной чернотой.

— Прорвемся! — донеслось от кого-то из братьев. — Доберемся до земли, а там…

Голос оборвался. Азариил заметил, как луч света меркнет в грязном коконе бесовских тел. А за ним еще один: крылья вспороли тьму, но та обмоталась вокруг липкой веревкой — и опутанный ангел камнем рухнул вниз.

Азариил стряхнул с себя тех, кто набрасывался поодиночке. Внутри вскипел праведный гнев. Крылья расправились, полыхнули белым огнем, и острые перья искрами брызнули во все стороны, обжигая и кромсая нечисть. Кинувшись к одному из коконов, Азариил руками оторвал нескольких тварей, повисших на чужих крыльях, затем отстранился, позволив брату освободиться самому.

— Спасибо, — под бесовской коростой обнаружился Лаувиан. — Не давай им вцепиться в тебя всем скопом: опутают, как паутина.

— Кто-то навел их! — Азариил с разворота полоснул крылом сразу по тройке гадов; ошметки разлетелись и изошли дымом. — Они успели собрать целый легион — получается, знали о планах Аскии?

— Я им не говорил, — мрачно заверил Лаувиан, обороняясь мечом.

Пропасть под ногами кишмя кишела бесами. При удаче по ним, наверное, даже можно было спуститься на землю, как по лестнице: куда ни встань, всюду попадешь на чью-нибудь спину.

Внезапный порыв горячего ветра подхватил Азариила, с чудовищной силой завертел, ломая крылья, и отшвырнул далеко-далеко. Испуганный и скрученный болью, он затрепыхался, пытаясь остановиться, ища утерянное равновесие. Когда вихрь успокоился, а полет замедлился, оказалось, что между ним и остальными братьями выросла настоящая стена из мелкотравчатых бесов: скалясь и дико хохоча, те без устали метались туда-сюда. Чтобы пробиться сквозь их безумный рой, ангелам потребуется время.

— Брат мой падший, — раздался низкий, вкрадчивый голос. — Рад встрече.

Азариил забарахтался, стараясь обернуться: поврежденные крылья пульсировали болью и лишали сноровки. Что с ним сотворили? А главное — как?!

— Силы уже не те, — из мутного воздуха соткался Асмодей. Шесть гигантских крыльев за его спиной горели черным пламенем. — Вот так оно и бывает: замахнешься на божественное величие — и растеряешь даже те жалкие силенки, которые имел.

— Я не замахивался, — Азариил приготовился драться. Напрягся, взывая к Свету… но крылья висели мертвым грузом, боль пропитывала их от корней до кончиков.

Демон наблюдал за ним с фальшивой жалостью. Потом цыкнул и развел руками:

— Вот ведь засада, да? Чертиков гонять еще сгодишься, а с кем посерьезнее уже не совладать.

— Но я не пал!

— Скажем так, начало положено, а завершить недолго. Как-нибудь на досуге…

— Лжешь! Не в твоей власти командовать ангелами!

— Верными — нет. Но мы оба знаем, какие темные мыслишки ворочались в твоей промытой небесным кислородом голове.

— Все в прошлом, — Азариил вздернул подбородок, сузил глаза и произнес повелительным тоном: — Изыди!

Обычно работало. Но на сей раз что-то и впрямь пошло наперекосяк.

Асмодей помолчал, прислушался к ощущениям, вскинув брови, и осведомился:

— Ну? И когда же меня сотрет в порошок? Не томи уже, святоша, дел по горло.

Азариилу показалось, крылья медленно сковывает корка льда; болезненный холод проник внутрь и растекся по всему телу. Чувствуя себя беспомощным, он в смятении уставился на бывшего серафима.

— Это еще цветочки, — пообещал Асмодей. — Вот когда мы с тобой отправимся в преисподнюю…

— Не отправимся, — перебил Азариил. — Мне дали шанс…

— Если ты до сих пор не понял, твой шанс только что вылетел в трубу. Вас сдали с потрохами. Пятеро пернатых не одолеют легион.

— Пятеро?..

— Плюс один перебежчик. Но он лишь для убедительности машет саблей, а посему не в счет.

— Кто?!

— Так я тебе и сказал.

— Вы не имеете над ними власти!

— Нам и не надо. Покувыркаются — и будет.

— Вам нужен я.

— Медаль за сообразительность!

— Зачем?

— Или за бестолковость.

— Андрея вам не видать, как Небес.

— Дались мне твои Небеса! — фыркнул Асмодей и неторопливо обогнул ангела слева. — Чего я там не видел? Папашиных лизоблюдов? Ты и сам мог бы…

— Никогда!

— Сколько дешевого пафоса. Небеса выплюнули тебя как надоевшую конфетку в унитаз и держат руку на сливе. Уже ведь просветили насчет бездны, а? О-о, я вижу страх, — демон удовлетворенно улыбнулся. — Преддверие ада, так сказать, небесная канализация, куда спускают всякое отребье, вздумавшее обзавестись собственным мнением. Сначала припугнут, и, если в срочном порядке не раскаешься, тут же распрощаются. А заодно и сил лишат, — в подтверждение собственных слов Асмодей повел рукой, и ангела вздернуло за сломанные крылья. От огненной боли почернело перед глазами.

— Теперь смекаешь? — Асмодей выждал, пока Азариил придет в себя. — Небу ты уже без надобности. Все равно спишут: туда или сюда… В лучшем случае пристроят на самую грязную работенку где-нибудь в аду тысячелетий на пять-шесть. Или того хуже: понизят до хранителя, и будешь до скончания дней своих вытирать сопли смертным, которые в тебя даже не верят.

— Чего ты хочешь? — выдавил Азариил. От боли едва ворочался язык.

— Осколок. И я гарантирую тебе лучшее место в рядах моих солдат…

Асмодей запнулся, потому что Азариил вдруг судорожно затрясся. Он корчился от боли и давился воздухом, но хохотал при этом как безумный.

— Ты! — ладонь молниеносно сдавила горло, и каркающий смех оборвался. — Находишь забавными мои слова?

— Ты жалок, — выплюнул Азариил хрипло. — Сброд, названный солдатами, выпавшего волоса не стоит. А места, которые ты предлагаешь, это места в выгребной канаве. Лучшие, да, но ровно настолько, насколько ты лучше последнего паскудства…

— Я вот не понял. Вас там, на облаках, специально натаскивают на пафосные речи? — Асмодей отстранился. — Что ж, чертовски жаль. Признаться, я надеялся, ты умнее отцовских прихлебателей.

— Отпусти.

— С чего бы вдруг? Долг платежом красен. Я не забыл Оломоуц, и сорванный ритуал, и пару-тройку царапин, которыми ты меня наградил, — Асмодей провел пальцами по шее, демонстрируя длинный уродливый шрам.

— Ответишь… за каждую рану… нанесенную мне, — пригрозил Азариил, хотя к собственному стыду не почувствовал ни уверенности, ни права на эту уверенность. Лишенный могущества, мог ли он рассчитывать на защиту извне?

— Тут два варианта, — рассудил демон, — либо отвечу, либо нет. Но пока ситуация говорит в мою пользу, как считаешь?

По легкому мановению руки Азариила вновь рвануло за крылья.

— …до сих пор не вмешался, — сквозь багровую пелену боли долетел обманчиво спокойный голос, — из чего следует глубокий философский вывод, которым вы, святоши, щедро потчуете всех подряд тысячелетиями напролет. Все происходящее допускается Им. Примерь-ка теперь на себя такое допущение!

Рывок. Удар наотмашь. Еще рывок.

— Боже… милостив буди… мне… — шепнул Азариил.

— Чего ты там бормочешь?

Рывок. Удар. Ослепление.

— Наказан я… за своеволие… за слабость… за то, что позабыл, кому служу.

Рывок.

— Боль — милосердна…

— Заткнешься или нет? — зарычал Асмодей. Звериная ярость исказила его бледное лицо до неузнаваемости, и сквозь фальшивый облик теперь просвечивала истинная суть падшего серафима: исковерканная и изуродованная.

— Боже… милостив…

— Последнее предупреждение! — острые концевые перья прижались к горлу, словно клинки, готовые перерубить шею.

— Милостив… — выдохнул Азариил с покорностью и закрыл глаза.