Османец

Глава 12 СУЛТАН

— Взгляни туда, юный Хоук! — Диниз схватил хозяина за плечо. — Надо поворачивать назад.

Гарри Хоквуд прищурился.

На севере несколько минут назад появились десять галер, как огромные пауки они тянулись к ним по водной глади.

Но не они беспокоили его. В год 1525 от Рождества Христова Чёрное море было почти турецким озером.

Но вдруг галеры исчезли в завесе мглы, которая, всё увеличиваясь, нависала над морем. Чёрное море славилось внезапными штормами.

Гарри оглянулся. Берег и даже сверкающие купола Константинополя пропали из поля зрения. На этот раз он ушёл в море дальше, чем обычно.

Гарри посмотрел вперёд. На судне не было вёсел. Его специально для него сконструировали венецианцы. Оно было шире по бимсу и глубже в осадке любой галеры. Судно было быстрым и легко управляемым, в нём можно было укрыться от жары и сутолоки величайшего города мира.

Теперь ему предстояло доказать свою морскую пригодность — у Гарри уже не было времени искать укрытия в Босфоре.

Судно было без палубы, его легко могло затопить. Экипаж был наготове и с тревогой наблюдал за хозяином. Шестеро из них были слугами семьи Хоуков и, значит, самого молодого члена семьи — Гарри. Вместе они плавали уже много лет.

— Снять парус, укрепить леера и травить нос.

Люди работали споро.

— Достань всё, чем можно вычерпывать воду, Диниз,— приказал Гарри.

Диниз бросился выполнять распоряжение.

Гарри взглянул на север. Галеры находились теперь от них всего в нескольких милях и приближались с каждой секундой. Он удивился, что галеры всё ещё держатся на плаву. Они вряд ли были лучше оснащены, чем его маленькое судно.

У него не было ни капли страха. Гарри Хоквуд никогда ничего не боялся. Когда его отца Джона Хоквуда казнил султан Баязид, Гарри был ещё младенцем. Теперь он превратился в зрелого мужчину и вместе со своим дядей, Вильямом Хоквудом, встал под знамя султана Селима, самого великого воина, который низложил своего отца.

Гарри Хоквуду везло в жизни в отличие, как ему казалось, от его прославленных предков.

Гарри не был похож на них и своей любовью к морю. Вильям Хоквуд не мог понять этой страсти. Все Хоквуды были артиллеристами, людьми, прочно стоявшими на земле. Никто из Хоквудов до молодого Гарри и не думал о том, что пушки можно размещать на морских судах.

Мать Гарри, Джованна, объясняла любовь сына к морю тем, что его дед был неаполитанским моряком так же, как, впрочем, его прадед. В своё время она находилась на одном, из торговых кораблей отца, когда он был захвачен турецкими корсарами. И её как рабыню продали на рынке в Константинополе.

Но это было далёкое прошлое. Попав в семью Хоквудов, Джованна обрела прежнюю уверенность в себе и часто смеялась. Джованну радовало, что её единственный сын любит море.

Но в этот день она, глядя в окно дворца Хоуков в Галате, скорее печалилась, потому что видела, как на море начинается шторм.

Шторм уже почти достиг судна Гарри, но он был наготове. Парус, прикреплённый к судну крепкими леерами, выбросили в море через нос, он послужит им якорем и удержит их на плаву. Гарри надеялся, что благодаря этому судно не затонет и снизит скорость, а значит — их не выбросит на берег.

Экипаж лежал на дне судна, держа наготове черпаки.

Гарри обвязался верёвкой и прикрепил её к одному из шпангоутов — крепче ничего не было. Затем он обхватил обеими руками румпель и громко засмеялся, почувствовав первые капли дождя на лице. Его мускулы заиграли, каштановые с рыжиной волосы развевались по ветру. J4a Гарри была только набедренная повязка, и сейчас он как никогда походил на Хоуков, и люди любили его за это.

Небо было сплошь затянуто облаками. Хлынувшей дождь на мгновение успокоил море, но ветер уже разрывал волны, выбивая из них мириады брызг. Черпаки пошли в ход. .

Гарри всем телом навалился на румпель, подставляя лицо ветру и брызгам, и направил судно в море. Их держал только мокрый парус, но опасность быть отброшенными назад ещё оставалась.

День стал чёрным, как ночь, море бурлило. Волны в пятнадцать футов высотой нависали над маленьким судном, в основном разбиваясь о него и падая вниз, но они заливали планшир и даже попадали в трюм. Воду вычерпывали, и мгновенно она появлялась снова.

Но всё же экипаж был уверен в своих силах. Гарри Хоквуд издал ещё один победный крик, как будто бросая вызов мощи стихии.

Грянул гром, и молнии полоснули в небе с обеих сторон судна. Люди выбивались из сил, вычерпывая всё прибывающую воду. А шторм бушевал по-прежнему и разыгрался не на шутку.

Внезапно один из лееров, державших парус, разорвался, перетеревшись о планшир. Но оставался ещё один трос, который тоже был сильно изношен.

Гарри понял, что, наверное, он слишком рано смеялся. Ветер крепчал, а волны оказались мощнее, чем он рассчитывал. Оставалось только замереть в этом положении и ждать улучшения погоды.

Когда второй трос разорвался, судно дало крен. Гарри знал, что больше оно не держится по ветру и что надо повернуть его в противоположную сторону и попытаться пойти впереди бури. Единственный риск был в том, что они могли наткнуться на скалы в двадцати милях к югу от этого места.

Повернуть судно в нужном направлении и не оказаться затопленными волнами было совсем непростым делом. Развернуть судно быстрее он не мог.

Гарри тяжело вздохнул.

— Режьте канаты! — крикнул он.

Паруса всё ещё крепились другими концами стёршихся тросов.

Диниз пополз вперёд, когда судно дало крен. Он вынул нож и одним взмахом перерезал канаты.

— Черпай! — заорал Гарри и с трудом повернул штурвал.

Почти безрезультатно. Судно перевернулось, но это произошло бы в любом случае. Люди в ужасе кричали, когда их подняло на гребень волны; там они на мгновение зависли и затем скатились вниз. Гарри, всё ещё обмотанного канатом, выбросило в море. Он перерезал канат и поплыл к судну. Оно перевернулось но вокруг плавали доски, за которые можно держаться, пока волны разбивались о киль. Не было, однако, никаких признаков, что судно тонет — слишком много воздуха попало под корпус.

Бултыхаясь в воде, Гарри пытался разглядеть сквозь дождь, остался ли кто-нибудь в живых. Сначала он увидел Диниза, схватившегося за перевёрнутый бушприт. Остальные люди, поднимаясь и стремительно падая на огромных волнах, пытались сохранить свою драгоценную жизнь.

«Дорого обошлось мне удовольствие поплавать», — подумал Гарри.

Гарри не знал, как долго они цеплялись за наполовину затонувший корпус судна. Один человек случайно разжал руку и тут же исчез под водой. Гарри подбадривал людей, он кричал им, что буря скоро утихнет. Так и оказалось: море постепенно успокаивалось, дождь перестал. В небе появились просветы.

Вода была очень холодной. Призывая на помощь все свои силы и цепляясь руками и ногами за что попало, Гарри забрался на перевёрнутый корпус и стал осматриваться по сторонам. И вдруг он увидел какую-то тень, не более чем в полмили от себя.

Он помогал сражавшимся за жизнь людям своей команды по одному вскарабкаться наверх. Последним был Диниз; они остались вшестером — два человека утонули.

Но это запросто могло случиться с каждым. Гарри приказал всем матросам кричать и размахивать руками. Постепенно тень начала приобретать очертания, слышался стук вёсел о воду. Наконец перед ними появились галеры...

Гарри смог разглядеть флаг, колышущийся над главным судном.

— Привет! — крикнул он. — Привет, Хайреддин!

Вёсла перестали бить по воде, галера остановилась. Лодка, спущенная с носа, быстро подгребла к перевёрнутому судну. Через несколько минут потерпевшие кораблекрушение уже взбирались по трапу на галеру. Гарри поспешил по продольному мостику на широкую палубу: он шёл между рядами рабов, вновь приступивших к работе. Его встретил пожилой, но ещё крепкий человек в богатой одежде с густой рыжей бородой, спускавшейся до середины груди.

— Благодарю тебя, Хайреддин, — сказал Гарри, пожимая этому человеку руку. — Ты только что спас мне жизнь.

— Юный Хоук, — ухмыльнувшись ответил Хайреддин, — твоя жизнь стоит спасения.

Гарри Хоквуд знал Хайреддина и его младшего брата Аруджа много лет. Они прославились как неустрашимые пираты, и турки признавали это.

Больше всего братья любили западные воды Средиземного моря — спокойные, освещённые солнцем и как будто сотворённые Богом специально для галер. Но этот район не интересовал османцев. Вообще море мало волновало их: турки были прирождёнными наездниками, а не моряками. Военный флот был просто необходим для защиты их владений — это знал даже Завоеватель; флот также снабжал и переправлял армию. Турки не считали корабли самостоятельно действующей военной единицей.

Хайреддин и Арудж не были истинными османцами. Они происходили из турецкой семьи, но родились и выросли на острове Лесбос в Эгейском море. Моряками они стали с детских лет. Никто точно не знал даты их рождения. Их отец был неграмотен, никаких записей не осталось. Казалось, что Хайреддину лет шестьдесят.

Довольно долго Хайреддин был помощником своего младшего более талантливого брата. Сначала они рыбачили, потом стали хозяевами галеры, а затем эскадры галер. Из Эгейского моря братья переправили галеры на запад; Средиземное море в этом районе считалось почти испано-итальянским озером. Испания была величайшей морской державой, открытие генуэзского моряка Кристофора Колумба дало толчок бурлившим националистическим традициям, удовлетворить которые смог захват в январе 1492 года Гранады, последнего владения мавров в Испании.

Теперь ходили легенды об огромных кораблях, бороздящих Атлантический океан, прокладывающих путь к золотым пескам Нового Света. По возвращении в Кадис и Барселону, Севилью и Картахену они привозили такие богатства, о которых можно было только мечтать.

Но даже Арудж не рисковал ходить в Атлантику. Он ничего не знал о течениях, сильных ветрах и огромных морях, лежавших за Гибралтарским проливом, а то, что он слышал, отталкивало его даже от мысли о подобном самоубийственном приключении.

Богатства индейцев вылились на Средиземноморье при расширении Испании. В этих спокойных водах даже океанский карак мог заштилить, легкоуязвимый и неспособный атаковать с позиций, откуда орудия были беспомощны. Испанцы и их генуэзские союзники также использовали галеры, но ни одна из них не двигалась так быстро и не управлялась столь отчаянным капитаном, как Арудж.

То, что братья никогда не ходили в море под османским флагом и вряд ли считали султана своим хозяином, ничего не значило для испанцев и генуэзцев. Хватало уже того, что Арудж — турок. Больше всех на свете генуэзцы ненавидели турок. За голову Аруджа обещали вознаграждение, но он погиб. Испания вздохнула с облегчением. Но тогда брат Аруджа, Хай, впервые назвавший себя Хайреддином, взял на себя командование, и в нём испанцы нашли врага ещё более умного и непримиримого, чем тот, которого они уничтожили.

Но Хайреддину было мало славы величайшего пирата. Мавританские владения на северном побережье Африки постоянно враждовали друг с другом, когда не воевали с Испанией. Хайреддин мечтал основать там королевство. Для этого ему была нужна могучая поддержка, поэтому он направился в Константинополь, склонил голову перед султаном и изложил ему свой план.

Селим слегка заинтересовался. Среди султанов он был скорее солдатом, чем моряком. Он даровал Хайреддину титул бейлербея и разрешил ему делать всё, что угодно и нанимать добровольцев, если он сможет их найти.

Этого было недостаточно. Хайреддин обратился к генералу Селима Хоук-паше, но у Вильяма Хоквуда руки были ещё более связаны, чем у его хозяина. Хайреддин вернулся к пиратскому промыслу и мечтал, но регулярно посещал Константинополь. Его как бейлербея принимали с почётом, он завёл здесь друзей, среди которых оказался юный Хоук. Гарри Хоквуд уже знал притягательную силу моря, испытывал тоску при виде галер, отплывающих от берега. Гарри умолял дядю позволить ему стать пиратом, но Вильям Хоквуд отказал. Гарри близилось к тридцати, он был полковником-артиллеристом. Его будущее никак не могло быть связано с морем.

Гарри должен был смириться с тем, что выходы в море останутся его увлечением. И это увлечение сегодня обернулось катастрофой...

Хайреддин и Гарри пили кофе в роскошной, устланной коврами каюте. Богато расшитые занавески покачивались у кормовых окон. Дверь была закрыта, чтобы до них не доносился тяжёлый запах галерных скамей, но она не могла заглушить, стройный ритм барабанов, упорядочивающий работу гребцов, и удары хлыста, подгоняющего рабов грести в полную силу.

Гарри никогда не задумывался о судьбе рабов. Воспитанный как христианин, он был турком во всех отношениях. К тому же христиане, плававшие по Средиземному морю, как и турки, нанимали галеры с рабами на вёслах.

Сейчас Гарри наслаждался теплом, ласкающим его окоченевшее тело, и улыбался другу.

— Что привело тебя на север Дарданелл? — спросил Гарри своего спасителя.

Хайреддин усмехнулся и почесал нос.

— Иногда даже пираты занимаются честной торговлей, юный Хоук. Я возвращался из удачного рейса, когда из-за шторма чуть не потерял всю свою добычу.

— Говоря о честной торговле, ты имеешь в виду, что нашёл место, где ещё можно грабить?

— Русских всегда стоит грабить, юный Хоук. У них нет хороших товаров, но их женщины... — Хайреддин облизнул губы, — они всегда наслаждение.

Даже для турка сексуальная сила Хайреддина считалась невероятной. Говорили, что в алжирской бухте, которая была его западной базой на Средиземноморье, он содержал гарем в несколько сотен женщин.

Гарри не очень интересовался этими слухами. Он был знатным турецким господином, и ему хватало женщин. Первую наложницу он получил в шестнадцать лет, а первую жену — в двадцать. Теперь у него было две жены, четыре наложницы и несколько детей; двое самых младших были мальчики.

Гарри любил свою семью, но его отношения с женщинами были основаны на физиологической потребности. Говорить обо всём он мог с матерью и тётей. Гарри завидовал дяде, потому что тот обладал красивыми и умными жёнами.

Эме Ферран уже исполнилось пятьдесят шесть лет. Среди её золотых волос мелькала седина, а былая красота начала увядать. Судьба этой женщины была необычайной: много лет она провела в гареме Баязида. Двух её дочерей, отданных замуж за военачальников, новый султан называл тётями. Но она всегда любила Вильяма Хоквуда и теперь на закате своих лет обрела настоящее счастье.

Благодаря женщине, с которой Джованна делила управление хозяйством Хоука и постель самого Хоук-паши, её жизнь вряд ли была менее интригующей. Много лет она провела с Вильямом Хоквудом и любила его больше, чем своего первого мужа, отца Гарри.

Гарри Хоквуд не надеялся на подобное семейное счастье: ни одна красавица-француженка или пленница-итальянка не попадали в его поле зрения. Таким образом, он принял турецкую точку зрения, что женщина нужна для удовольствии и рождения детей. У мужчин есть заботы поважнее и ими в основном надо заниматься...

С шестнадцати лет Гарри всегда был рядом с Вильямом Хоквудом. Сначала как повстанец против Баязида, потом как один, из верных последователей Селима. Когда он возвращался из походов домой, у него было слишком много дел и не оставалось времени на частые посещения гарема. К тому же последние три года ему скрашивало жизнь маленькое судно. Теперь... ему придётся построить новое.

— Я вижу, ты не веришь мне, юный Хоук, — сказал Хайреддин. — Не хочешь ли взглянуть на одно из богатств, привезённых мною из России?

— Пойду-ка я спать, старина. Я до сих пор дрожу от холода.

Хайреддин зашёлся от смеха.

— Конечно, иди скорее в постель, там тебя и согреют. Но сначала взгляни, кто будет тебя греть. — Хайреддин позвонил в колокольчик, евнух сразу же открыл дверь.

Свежий ветер ворвался в каюту, зашуршал занавесками, как бы напоминая Гарри, что они всё ещё на якоре.

— Приведи двух бледных женщин, — приказал Хайреддин. — И того парня, Ивана.

Евнух поклонился и вышел.

— Бледных женщин? Черкешенок?

У его дяди была черкешенка-наложница, огромная светловолосая женщина по имени Голха. Наверняка когда-то эта Голха согревала Вильяма в постели, но теперь она превратилась в бесформенную массу, хотя и не потеряла весёлого нрава.

— Нет, не черкешенки. Эти женщины с далёкого Севера. Я хочу, чтобы ты взглянул на них. По-моему, они великолепны.

Дверь распахнулась, и двух женщин, завёрнутых в изношенные накидки, затолкнули в каюту. За ними вошёл тощий человек в рваном плаще и наручниках.

— Этот парень говорит по-гречески, — объяснил Хайреддин. — Его зовут Иван.

Иван низко поклонился своему захватчику.

Гарри поймал себя на том, что не отрываясь смотрит на женщин. Сначала он увидел только глаза, сверкнувшие в его сторону.

— Иван, скажи им, пусть разденутся, — приказал Хайреддин.

Иван заговорил на каком-то непонятном языке.

— Это язык варваров, — прокомментировал Хайреддин.

Одна из женщин сказала что-то низким голосом, когда Иван спорил с ней.

— Скажи ещё: если они не повинуются, я прикажу сорвать с них одежду и брошу их рабам, — сказал Хайреддин и подмигнул Гарри. — Конечно, я так не сделаю, они слишком хороши. Взгляни!

Угроза подействовала. Женщины сняли одежду и положили её на пол.

Под накидками ничего не было, их обнажённые сильные и очень бледные тела возбуждали Гарри. Он прикинул, что им не больше пятнадцати — шестнадцати лет. Его манили округлые груди и гладкие животы... Но больше всего — волосы. Копна светло-коричневых локонов небрежно падала на плечи и ниже почти до середины спины... Лица их были удивительными: округлые щёки, широкие скулы — и всё же необыкновенно привлекательными из-за прямых носиков, алых губ и горящих янтарных глаз.

— Здесь наверняка не обошлось без татарской крови, — заметил Хайреддин, — но очень разбавленной. Ну разве они не прекрасны?

— Нечего возразить, — согласился Гарри.

— Я думаю, они сёстры. Как их зовут, Иван?

Русский опять поклонился.

— Мой господин, их зовут Яна и Рокселана.

Хайреддин лукаво взглянул на Гарри.

— Я вижу, ты заинтересовался. Хочешь взять одну из них?

Гарри не отрываясь смотрел на девушек, а они — на него. Без сомнения, он был самым интересным в каюте — его волосы и борода были такими же огненными, как у Хайреддина, но он был на двадцать пять лет моложе.

— Одна из них может согреть тебя, — предложил Хайреддин.

— Если сначала не выцарапает мне глаза, — сказал Гарри. — Сколько?

— Для тебя, мой друг? — Хайреддин пожал плечами. — Пятьдесят динар.

— Пятьдесят динар? Это большие деньги за какую-то девку...

— Не какую-то, юный Хоук. Это важно. Они из дома их предводителя, которого я убил собственными руками. Эти девушки лучшие из лучших, они научатся всему. По пятьдесят динар за каждую — просто даром.

Гарри по-прежнему разглядывал девушек и убеждался, что Хайреддин прав. Его испепеляли умные глаза и к тому же сердитые.

Совсем недавно они видели, как был убит их отец и, наверное, мать и братья... а теперь они должны попасть в гарем к турку. Многие, попавшие в плен в подобных неблагоприятных обстоятельствах, становились истинным украшением гаремов...

— Ты прав, — согласился Гарри, — они и вправду хороши. Хайреддин, я беру их обеих, поскольку они сёстры.

— Ты ненасытен, — объявил пират, — нет, нет, только одну из них.

— Может, ты думаешь, что я не справлюсь с обеими?

— Мой дорогой Хоук, как раз наоборот. Но одна из них будет подарком Ибрагиму, я обещал ему перед отъездом из Константинополя. Он просил привезти ему русскую, чтобы провести с ней ночь. — И Хайреддин пожал плечами. — Кто я такой, чтобы перечить великому везиру? Но у тебя право выбора, потому что ты мой друг.

Ибрагим несмотря на своё имя был греком, и не все турки любили его. Он превосходно выполнял свои обязанности и отлично управлял империей своего хозяина — султана Сулеймана II. И всё-таки он был греком, и победители-турки не принимали человека побеждённой расы управляющим. Ибрагим был другом Хоук-паши, который также был неверным.

Гарри Хоквуд внимательно изучал девушек. Совершенно очевидно, что они сёстры, но их характеры, как показалось ему, сильно отличались.

Рокселана стояла абсолютно прямо, её высокая грудь поднималась при дыхании, её мышцы слегка подёргивались от подавляемого раздражения, глаза метали искры. Её надо будет укрощать, возможно, ещё долгое время.

Яна излучала гораздо меньше агрессии. Она тоже глубоко дышала, понимая, что сейчас решается её судьба, но выражение её лица было скорее обеспокоенным, чем дерзким. К тому же была немного красивее.

Гарри Хоквуд предпочитал спокойную обстановку в своём доме.

— Я беру Яну, — сказал он наконец.

Через час эскадра Хайреддина была в Золотом Роге. Здесь Гарри сообщили, что ему немедленно нужно быть в доме отца в Галате. Родственники решили, что он утонул во время шторма, а именно сейчас затевается что-то важное. Так сказали Гарри.

Гарри приказал Динизу сопровождать свою «покупку» — он заплатил Хайреддину за неё — и поспешил вперёд, оставив позади себя обнесённый мощными стенами город, огромный и суматошный. Здесь, на северном берегу бухты, возникали новые поселения по мере того, как росло богатство империи Османов и значимость Константинополя в мире.

Величайшим достижением правления Селима I Грозного был захват Багдада и самого халифа. Халифа Мутуваккиля пленили и привезли в Константинополь; здесь он и умер. Селим заявил тогда, что отныне султан османцев будет халифом — религиозным и военным главой всего мусульманского мира.

И не было никого, кто бы не повиновался его решению.

Из всех дворцов, украшавших берег Галаты, ни один не мог сравниться с дворцом Хоук-паши. Он был выстроен Энтони Хоквудом в дни его службы у Мехмеда Завоевателя, а украшен Вильямом Хоквудом в дни его службы у Селима Грозного.

Гарри пришпорил коня, сердце гулко стучало в тревожном предчувствии. Рабы помогли ему спешиться и разинули рты, увидя его раздетым, — Хайреддин одолжил ему слишком маленький кафтан.

В мраморном зале Гарри столкнулся с Эме. Хоквуды, конечно, следовали турецким обычаям, но всё же дом Вильяма не делился на мужскую и женскую половины. Женщины свободно ходили везде, где им хотелось. Вильям не боялся, что кто-нибудь из них попытается убежать.

— Гарри! — воскликнула Эме. — Мы так волновались. Твоя мать просто обезумела.

Гарри поцеловал руку Эме.

— Внезапно налетел шторм. Я потерял судно и двух отличных моряков.

— Но, слава Богу, не себя, — сказала она, сжав его руку.

Обернувшись, Гарри увидел Джованну, спешащую с центрального двора. Двумя годами старше Эме, в свои пятьдесят восемь лет Джованна Хоквуд была не менее привлекательной женщиной; конечно, возраст давал о себе знать, и её когда-то каштановые волосы теперь тронула седина.

— Гарри, любовь моя, твой дядя в гневе и срочно хочет видеть тебя по очень важному делу.

Гарри обнял мать:

— Я немедленно иду к нему. Я в порядке, мама.

Ты не рада?

Глаза Джованны наполнились слезами.

— Что может обрадовать меня больше? Теперь ступай быстрее и моли прощения у Хоук-паши.

Гарри направился к дядиному кабинету, постучал в дверь и вошёл.

Вильям Хоквуд, сидевший за столом, поднял глаза и нахмурился. Хоук-паше было шестьдесят шесть лет, он ходил в военные походы и скитался по миру почти всю свою жизнь.

— Твой мать думала, что ты погиб, — заметил он хриплым голосом.

— К счастью, она ошиблась, Дядя, — сказал Гарри, закрывая за собой дверь. По настоянию Вильяма Хоквуда, оставаясь наедине, они говорили по-английски. Вряд ли кто-нибудь в Константинополе знал этот язык, и таким образом их беседы были совершенно конфиденциальными.

— Я вижу это. Садись.

Гарри опустился в кресло перед огромным письменным столом, заваленным картами и донесениями. Он понял, что действительно затевается что-то важное.

— Это так некстати теперь, — заметил Хоук-паша, — когда многое предстоит сделать. Папа объявил против нас крестовый поход, и Людвиг Венгерский поднял армию. В донесениях говорится, что она насчитывает только двадцать тысяч вооружённых рыцарей, и один Бог знает, сколько всего солдат.

— Но война ещё не объявлена?

— Это и не нужно. Что бы Людвиг ни предпринял, Папа Римский на всё даст согласие. — У Вильяма были весьма веские причины ненавидеть папство при том, что Родриго. Борджиа теперь был только неприятным воспоминанием. — Они готовятся к походу со смерти султана.

Как и многие военачальники, Вильям Хоквуд всё ещё не называл Селима султаном.

Уже не осталось никого, кто бы лично знал Мехмеда Завоевателя. Но то, что он заслуженно получил своё прозвище, знал каждый турок, выходивший на улицы Константинополя. Мехмед был гением, человеком, для которого война и завоевания были делом всей жизни. Человеком, который мог как написать стихотворение или построить прекрасный дом, так и выпустить стрелу.

Было слишком много людей, которые помнили праздную неумеренность наследника Мехмеда,— Баязида II, во время правления которого слава турецкой армии сильно померкла. В эпоху Селима авторитет армии поднялся до былых высот, но его век оказался слишком коротким. Селим низложил отца в 1512 году и через восемь лет умер. Но каких результатов он достиг за короткое время!

Сначала Селим объявил войну шаху Исмаилу, оказавшему поддержку его брату Ахмеду, а также потому, что персы были шиитами, а Селим — фанатичным суннитом. 24 августа 1514 года две армии сразились у селения Чалдыран, и войско Исмаила было разбито в одной из самых кровавых битв в истории. Через четыре дня Селим взял столицу Персии — Тебриз. Во время этой кампании он уничтожил сорок тысяч персов просто потому, что они были шиитами. Не зря его прозвали Селимом Грозным.

Гарри Хоквуд принимал участие в той битве. Султан хотел продолжать наступление дальше, следуя путём Александра Великого в Индию, но его люди, в основном турецкая лёгкая кавалерия, отказались следовать за ним. Тогда султан захватил район среднего Евфрата, тогда же он взял Багдад и пленил халифа.

После этих побед на армию Селима с запада напали мамлюки во главе с султаном Египта Кане аль-Гаури. Селим не сомневался, что мамлюки покажут себя самыми жестокими противниками, потому что они были предшественниками янычар (слово «мамлюк» означает «принадлежащий» или «раб»); впервые их организовал бессмертный Саладин[63], и они стали самыми неустрашимыми воинами в арабском мире. Мамлюкам даже удалось разбить войско Чингисхана. Турки по происхождению, они время от времени контролировали арабские страны, и даже халифат выбирал и низвергал халифов и султанов по их выбору.

Селим так быстро продвинулся в Сирию, что прославленная кавалерия мамлюков была захвачена врасплох у Мердж-Дабик, и битва была выиграна меньше, чем за час. Именно тогда Кане аль-Гаури погиб и его армия была уничтожена.

Затем Селим вторгся в Египет. В битве при Ридание 22 января 1517 года он разгромил армию племянника и наследника Кане аль-Гаури Туман-бея и позже казнил его. К концу того же года османцы оккупировали Мекку и перевезли халифа в Константинополь. Восстания против такого религиозного кощунства Селим усмирял беспощадно и жестоко, чем ужасал как друзей, так и врагов.

Во время всех военных походов Хоук-паша и его племянник стояли рядом с Селимом; за эти пять лет Гарри едва ли провёл пять ночей в собственной постели. Тропа завоеваний, казалось, никогда не закончится. В 1520 году Селим начал готовить поход на остров Родос и его защитников, рыцарей Святого Иоанна. У него не было второго Константинополя, чтобы сделать его захват высшей целью своей жизни. Но в своё время на Родосе Мехмед Завоеватель потерпел поражение. Если бы Селим захватил Родос, он вошёл бы в историю как величайший воин.

К концу лета можно было начинать. Оставалось только отдать команду к отплытию. Гарри дрожал от возбуждения — наконец-то он шёл в морской поход. Впоследствии Селим мог бы предпринимать и морские экспедиции на Запад.

Но 22 сентября 1520 года Селим Грозный умер...

Мир издал вздох облегчения. Потому что в отличие от событии, последовавших за внезапной смертью Мехмеда или предшествующих низложению Баязида, турки не бряцали оружием и не вели гражданских воин, пока новый султан не занял своё место. Селим много времени проводил вне дома, поэтому он вырастил только одного сына.

Гарри впервые встретил Сулеймана в девятнадцать лет, принц был на два года моложе. Это случилось в тот памятный день, когда Вильям Хоквуд отказался от мятежа и согласился воевать под знаменем Селима. За короткое время юноши стали близкими друзьями и вместе сражались со своими блистательными отцами.

Но со времени смерти султана Гарри и Сулейман разошлись. Это было неизбежно: гораздо проще быть другом наследнику, чем монарху. Но были и другие причины, и основная заключалась в различии их характеров. Если Гарри видел жизнь как цель сложностей, которые надо преодолевать с жестокостью силы и холодностью стали, Сулейман взирал на происходящее с философской точки зрения. Этим он обеспокоил своих военачальников, которые слишком хорошо помнили праздность и пороки Баязида.

Но вскоре они поняли, что их страхи ни на чём не основаны. Сулейман действительно оказался созерцателем, но порочным его трудно было назвать. Он скорее предпочитал обсуждать «аный» с имамами и муфтиями, чем участвовать в сражениях из-за того, что был слишком мягким человеком для жестокости военных походов. Следуя традициям, он содержал гарем, но все знали, что жил он только с одной женщиной. Её звали так же, как и её бабушку — Гульбехар, и она выполнила свою непосредственную обязанность, родив хозяину сына, принца Мустафу.

Кроме того, Сулейман не пытался нарушить последние планы своего отца, напротив, он кое-то привнёс в них. Через год после восхождения на престол он послал небольшую армию под командованием Хоук-паши в поход на Запад. Приглашение исходило от венгерских магнатов, неудовлетворённых разложением правящей верхушки со времени смерти Хуньяди. В результате этой кампании турки захватили Белград. Они появились внезапно, и плохо защищённый город пал. Белый город сербов — ещё одна цитадель, отбросившая Завоевателя, так же, как и его отца Мурада. На самом деле Мехмед никогда не предпринимал длительную осаду Белграда, который находился на краю его владении. Захватив этот город, Хоук-паша заставил прогреметь имя молодого султана по всему Западу.

Тем временем Сулейман добился реализации своих целей по отношению к Родосу. Когда 28 июля 1522 года Хоук-паша и другие военачальники высадились на острове, турецкая армия насчитывала сто тысяч человек.

Это была эпохальная схватка, похожая на осаду Константинополя. Рыцарей Святого Иоанна было всего семьсот человек, их поддерживали шесть тысяч наёмников и несколько артиллерийских батарей. Их командир, великий магистр Вилье де Лиль Адам, отказался сдаться и полгода сражался с мужеством и решимостью, которой восхищались даже турки. Тогда использовались все средства, известные военному делу, — от бомбардировки до минирования. Огромные дыры были пробиты в стенах, и турки бросались в атаку, но их отбивали снова и снова... Как и в случае с Константинополем, военная помощь христианского мира могла оказаться спасительной; без сомнения, объединённый флот Испании и Генуи разбил бы турецкие галеры и оставил бы армию османцев без корней, как обрезанные цветы в вазе. Но Карл I Испанский и империя были слишком заняты, воюя с Франциском I Французским.

Осенью Сулейман сам прибыл на Родос. Его чувствительная душа была потрясена столь жестокой бойней. Он приказал Хоук-паше, состарившемуся и поседевшему, обозлённому от потери людей, но всё же решившему довести осаду до победного конца, начать переговоры.

Переговоры быстро завершились. Рыцарям и их армии разрешили покинуть остров, захватив своё имущество и оружие — на Родосе осталось сто восемьдесят рыцарей и тысяча пятьсот наёмников. Мучимый совестью от того, что для помощи острову ничего не было сделано, Карл I даровал рыцарям в пожизненное пользование сначала порт Триполи, а затем остров Мальта.

Турки добились огромной победы, но она досталась им слишком дорого: потери исчислялись в пятнадцать тысяч человек. Хоук-паша как-то признался Гарри, что на самом деле армия потеряла почти шестьдесят тысяч человек. С тех пор, казалось, Хоук-паша никогда больше не будет воевать. Сулейман, ужаснувшись потерям, объявил конец экспансии.

Поэтому Гарри Хоквуд перестал мечтать об османском флоте, под флагами с полумесяцем бороздящем Средиземное море, и занялся своим маленьким судном.

Но теперь они были вынуждены действовать. Венгры опять бросили им перчатку так же, как часто поступали в прошлом.

Сулейман отдал приказ Хоук-паше выступать.

— Ты пойдешь на войну, — горестно вздохнула Джованна. — Я предполагала, что это в конце концов случится.

— Вспомни слова великого Селима: «...война — нормальное состояние мужчины», — возразил Гарри.

— Великий Селим умер, — напомнила она. — Я хотела бы видеть тебя живым, когда буду умирать, Гарри.

— Не волнуйся, — засмеялся он. — Если шторм, посланный Аллахом, не смог убить меня, разве это по силам простому смертному? Пошли, я хочу тебе что-то показать. Вернее, кого-то, — лукаво добавил он.

Гарри сопроводил мать в покои к Саше и Трессилии, которые не знали, как реагировать на новую прихоть их мужа.

Саше, его старшей жене, было тридцать лет. Её когда-то обольстительное тело угрожало превратиться в груду жира, но она по-прежнему любила Гарри, была заботливой женой и покладистой хозяйкой гарема.

Трессилия, двумя годами младше, была родом из Константинополя; Саша родилась в Брусе. Если Саша была чистой турчанкой, в Трессилии текла греческая кровь. Прямой нос и высокий лоб Трессилии отличали её лицо от других.

Жены подарили Гарри по сыну. Сын Саши Туглук будет следующим Хоуком и первым из них, названным турецким именем. Сына Трессилии звали Тутуш. Мальчикам было шесть и три года, поэтому они и их матери пока ещё прекрасно ладили между собой.

Давным-давно (последний раз лет десять назад) молодой Хоук никого не приводил в гарем, поэтому обе женщины не были довольны тем, что это дикое степное создание должно войти в их жизнь.

Яна сверкала на женщин глазами так, как будто остерегала их хоть пальцем дотронуться до неё. Евнухи в нерешительности стояли рядом — им не поступили указания насчёт дальнейших действий.

Джованна нахмурилась:

— Где ты взял её?

— Купил у Хайреддина.

— Эту дикарку? Сколько ты заплатил?

— Пятьдесят динар.

Джованна закатила глаза.

— Зачем нужны деньги, если их никогда не тратить? — удивился Гарри.

— Где Хайреддин нашёл её? — спросила Джованна, подходя к девушке поближе.

— В России. Но она не черкешенка. Она не говорит ни по-гречески, ни по-латыни.

— Может, Голха поймёт её?

— Она скоро будет знать наш язык. — Гарри усмехнулся. — Я научу её английскому.

— Это так же бессмысленно, как и всё остальное. — Джованна осмотрела девушку с головы до ног. — Она хорошо сложена и, должно быть, достигла зрелости.

— Хайреддин клянётся, что ей не больше пятнадцати, что она девственница и дочь вождя. Её сестра пойдёт к Ибрагиму.

Джованна внимательно посмотрела Яне прямо в глаза.

— Мне не нравится её взгляд, Гарри. Эта девка принесёт тебе много несчастий.

— Мама, я давно уже не мальчик, чтобы потерять голову от женских прелестей.

— Ты, наверное, только и думаешь, чтобы переспать с ней, — заметила Джованна.

— Да, — согласился он, — да, мне не терпится. — Странно, но вдруг он понял, что никогда так не желал ни одной женщины.

— Тогда я оставлю тебя. Но помни мои слова: в ней есть что-то дьявольское. — Джованна вышла из комнаты.

Старший евнух поклонился и спросил:

— Госпожу приготовить, мой господин?

Гарри посмотрел в янтарные глаза. Яна знала, что с ней произойдёт, и понимала свою беспомощность. Она быстро облизнула губы.

Гарри не отрываясь смотрел на Яну. Возможно, его внезапный пыл объяснялся тем, что эта девушка появилась неожиданно. Его жёны были выбриты. Зачем пробовать что-то новое и, без сомнения, необычное, если это не совершенно новое и необычное?

— Да, Саид, — сказал Гарри. — Помойте её, но брить не надо.

Саид удивлённо поднял брови, и это было его единственной реакцией на прихоть хозяина. Саид был истинным мусульманином, а его хозяин оставался иноверцем, и, если он хочет, пусть нарушает традицию.

Саид схватил Яну за руку.

Яна бросила на него злобный взгляд и посмотрела на Гарри.

Гарри кивнул, и девушка позволила увести себя из комнаты.

— Твоя мать права, — сказала Саша, — она дьявол.

Гарри усмехнулся и погладил её по голове.

— Ты просто ревнуешь, моя дорогая. Я думаю, что русская девушка только увеличит мою страсть. Так что ты только выиграешь...

Гарри отправился за Яной в баню. Он всё ещё был покрыт солью после «купания» в Чёрном море, присутствие Яны будоражило его.

Увидев Гарри, Яна, казалось, обрела мужество. Она как будто смирилась с тем, что принадлежит ему и никому больше. Без сомнения, у неё на родине не было ни евнухов, ни бани, поэтому она дичилась чёрных людей, когда вели её и там, по степи, и здесь, по деревянным ступеням. Когда вошёл Гарри, к Яне вернулось самообладание; когда Гарри снимал одежду, она не потупила глаз.

Они смотрели друг на друга, когда рабы намыливали их, они смотрели друг на друга, когда из тела растирали мочалками. Яна, казалось, смутилась, когда рабы касались интимных мест её тела, но к ней вернулось спокойствие, когда она увидела, что то же самое проделывают и с ним. Гарри не мог не думать, как её сестра Рокселана отреагировала бы на такое обращение.

Яна вздрогнула, когда её окатили холодной водой.

— Как поступить с волосами госпожи, хозяин? — спросил Саид.

Её волосы намокли и распрямились, но Гарри не хотел, чтобы их укладывали. Он хотел её дикой, но не такой злой, как сестра.

— Не трогай их, — приказал Гарри.

Чувство, нахлынувшее на Гарри, было самым необычным: он хотел взять эту женщину, а не просто лежать на диване, зная, что она всё равно придёт к нему, потому что должна.

Затем их обернули в огромные полотенца, вытерли, и Саид принёс одежду для Яны.

Яна с удивлением разглядывала просторные шёлковые шаровары, маленький жакет, который не прикрывал, а скорее натирал её пышную грудь, мягкие тапочки, в которые погрузились её ноги, и усыпанную драгоценными камнями шапочку.

Её наряд был бледно-зелёного цвета — Саша отличалась безупречным вкусом.

— Принеси зеркало, — приказал Гарри.

Один из евнухов поставил перед Яной зеркало.

— Ты само совершенство, — сказал Гарри.

Яна с испугом посмотрела на него, но, увидев улыбку Гарри, улыбнулась в ответ.

— Совершенство, — повторила она неуверенно.

Первый раз Гарри услышал, как она говорит.

Раньше говорила только Рокселана. Голос Яны был таким же низким, как у сестры, и даже более грубым, почти мужским.

Гарри, накинув халат, протянул ей руку. Не сразу, но она взяла её. Он повёл Яну к двери, которую евнухи быстро распахнули перед ним.

Гарр и вместе с Яной поднялись по лестнице в спальню. Яна увидела огромный диван, ковры на полу, лёгкие занавески, раздуваемые на окнах вечерним бризом.

Яна подошла к окну. Перед ней блестела водная гладь бухты, вдали виднелись стены, башни, купола и минареты Константинополя, сверкающие в лучах заходящего солнца.

— Совершенство, — сказала она.

Гарри обнял её со спины и притянул к себе. Почти удивлённая этим, она обернулась. Возможно, она не ожидала такой нежности от турка.

Руки Гарри скользнули под жакет Яны, он ласкал её грудь. Она задрожала то ли от удовольствия, то ли от отвращения... Гарри точно не знал.

Гарри поцеловал её. Несколько секунд губы Яны были сжаты, но потом открылись по требованию его языка. Гарри обнял её. Отпустив девушку, он почти задыхался.

Потом Гарри снял халат и лёг на диван. Не отходя от окна, Яна ещё с минуту смотрела на него, но затем, очевидно, решилась.

Она сняла шапочку и жакет, распустила шнурок, стягивающий шаровары; они свободно упали на пол.

Гарри уже видел её обнажённой, но сейчас её тело было самым манящим и желанным.

Яна медленно пошла вперёд и, когда её колени коснулись дивана, остановилась в нерешительности. Гарри протянул ей руку. Она взяла её тёплой сухой ладонью и позволила привлечь себя.

Гарри посадил её на себя и целовал в губы, чувствуя тепло тела Яны. Потом он вошёл в неё так быстро что Яна не успела испугаться.

Теперь Гарри не мог отступать. И хотя в глазах Яны застыла боль, её длинные и сильные ноги обхватили Гарри, и он погружался в неё всё глубже и глубже. Страсть затмила его рассудок: он забыл о предостережениях матери, о буре на море и, как ни странно, о Рокселане.

Приближаясь к вершине блаженства, Гарри не сомневался, что сделал правильный выбор.

Порта была наполнена имамами, муфтиями, военачальниками и просто ротозеями, ожидавшими последних новостей. Империя шла на войну впервые за последние три года.

Ибрагим, с трудом прокладывая путь в толпе, схватил за плечо Гарри Хоквуда.

— Этот пират Хайреддин говорит, мы разделили с тобой одну покупку.

Гарри одобрительно улыбнулся. В отличие от многих других в Константинополе он искренне любил Ибрагима. Высокий почти как сам Хоквуд, с мужественным лицом и чёрными волосами, грек-везир был на несколько лет старше его. Ибрагим излучал силу, знал, чего хочет, и никто не сомневался в его преданности как султану, так и интересам империи. За пять лет его деятельности как финансиста впервые были снижены налоги.

Люди сетовали, что он инородец — так оно и было в действительности; они сетовали, что он вероотступник — так оно и было на самом деле. Именно поэтому Ибрагим был очень близок семье Хоквудов.

Люди также говорили, что Ибрагим очень близок к султану, но то же самое можно было сказать и о Хоквудах, памятуя об отношениях Вильяма Хоквуда с Селимом.

Люди злословили, что большая часть денег, которую Ибрагиму удалось сэкономить на ограничении правительственных расходов, лежит у него в кармане. Это были уже серьёзные обвинения, но они не могли быть направлены против Хоквудов.

И Хоквуды считали, что всё это досужие вымыслы, потому что правительственные расходы уменьшились и империя процветала как никогда. Разве человек, сотворивший такое чудо, не заслуживает вознаграждения?

Никто не мог обвинить молодого грека в равнодушии к своим друзьям.

— Ты доволен ею? — спросил Гарри.

Ибрагим фыркнул:

— Без сомнения, я был бы доволен, если бы достиг своей цели. Мне пришлось привязать эту девку к кровати и избить. А как твоя?

— Никаких верёвок и палок, — улыбнулся Гарри. — Она, казалось, хотела мне понравиться.

— Выбирал-то ты! Да, моя — тигрица. Но какое наслаждение смотреть на неё.

— Я предпочитаю спокойную обстановку в доме, — сказал Гарри. — Для волнений достаточно военных походов.

— О да. — Внезапно Ибрагим посерьёзнел. — Эта кампания будет важной для нас. Говорят, у короля Людвига огромная армия.

— Мой дядя не уступит ему.

— В этом я не сомневаюсь, но думаю, что предстоит битва титанов. Я собираюсь отправиться с вами.

— Ты? — удивился Гарри.

— Я знаю, что вы, солдаты, считаете меня канцелярской крысой. Но везир обязан руководить армией в отсутствие султана. Ведь так?

— Конечно, так, если султан не участвует в походе.

— На это почти нет шансов. Я собираюсь сражаться с венграми.

— Мой дядя знает об этом? — Гарри нахмурился.

— Конечно. Не беспокойся, юный Хоук. Я не собираюсь вмешиваться в дела твоего дяди. Боже упаси! Я хочу быть очевидцем этого похода, — Ибрагим хитро улыбнулся, — но при полном комфорте. Я возьму с собой Рокселану.

Теперь настала очередь Гарри ухмыльнуться:

— Давай послушаем, что говорит мой дядя.

Вильям Хоквуд обращался к военачальникам.

— Мои гонцы отправились во все концы империи, — говорил он. — Мы соберём десять тысяч янычар, пять тысяч сипахов, десять тысяч наёмников, двадцать пять тысяч анатолийцев и пятьдесят тысяч башибузуков, всего в армии будет сто тысяч человек. У нас есть сто пушек. Настало время окончательно решить вопрос с венграми. — Вильям замолчал и посмотрел на лица присутствующих. — Я должен сказать вам, что армию будет сопровождать Ибрагим-паша.

В рядах зашептались.

Ибрагим вышел вперёд и встал рядом с Вильямом Хоквудом.

— Моя обязанность сопровождать армию султана на войну, — сказал он. — Я не уклоняюсь от своих обязанностей.

Солдаты какое-то время продолжали переговариваться, на потом внезапно прекратили — наступила удивительная тишина, и все они почтительно поклонились.

Из дальнего конца помещения вышел и направился вперёд какой-то человек. Он был худым и не очень высоким, с орлиными чертами лица, тонкими усами и бородкой. На нём был шёлковый кафтан с золотым матерчатым поясом и белый тюрбан, расшитый золотой нитью.

Все неотрывно смотрели на меч, прикреплённый к его поясу. Это был священный меч Османа, основателя османского дома, который доставали только в случае, если сам султан шёл на войну.

— Прими моё почтение, Ибрагим-паша, — спокойно проговорил Сулейман. — Я сам поведу мою армию на венгров.

Глава 13 БАРБАРОССА

Несколько секунд после заявления султана стояла звенящая тишина. Затем Хоук-паша низко поклонился.

— Теперь мы знаем, что победа за нами, о падишах, — сказал он.

— Ты думаешь, он будет вмешиваться в управление армией? — спросил Гарри. Дядя и племянник находились в безопасности дворца Хоуков.

— Никогда раньше он не поступал так, — сказал Вильям. — Подобное было только тогда, когда он приказал мне заключить мир с рыцарями Святого Иоанна. Мы должны надеяться, что он будет менее мягкосердечен с венграми, заклятыми врагами турок. Я думаю, что султан чувствует необходимость своего личного присутствия в столь важном деле. Мне кажется, что это истинная причина его решения.

Гарри понял, что дядя обеспокоен. То, что великий везир собрался сопровождать армию, было плохо для дела, но то, что и султан и везир будут наблюдать за всеми его действиями, могло создать излишнее напряжение.

Но Вильям Хоквуд считался главным воином империи, и даже Сулейман знал это.

Но также, без сомнения, Сулейман знал, что дни Вильяма Хоквуда в этом мире были почти сочтены. Возможно, именно поэтому он решил участвовать в кампании, желая выявить возможного преемника Хоук-паши.

Гарри представил, что выбор султана может пасть на него, и от такой смелости у него закружилась голова. Но он слишком молод. Кроме того, Гарри хотел бы командовать флотом, а не сухопутными войсками.

Всю зиму со всех концов империи к Константинополю тянулись солдаты. Его пригороды превратились в огромный палаточный лагерь, и когда сипахи и наёмники проводили учения или янычары стреляли из аркебуз, люди собирались просто посмотреть на это зрелище.

Командиры муштровали новых рекрутов, пытались приучить к дисциплине башибузуков. Если кто-либо из солдат, устав от муштры, сбегал в город, их жестоко наказывали. Порядки в османской армии были строгими, и после нескольких казней новобранцев удалось взять в руки.

Возможности выходить в море у Гарри не было. Каждую ночь он возвращался во дворец Хоуков и наслаждался объятиями Яны. Саша и Трессилия были, конечно, раздражены, и он понимал, что должен ублажать их хотя бы раз в неделю. Но Яна обладала той силой, которая манила его к себе снова и снова. Никогда раньше он не ощущал ничего подобного. Гарри был восхищен и встревожен. Он не мог допустить и мысли, что влюбился в русскую варварку, что у них есть что-то общее, кроме физического влечения.

Гарри очень сильно тянуло к ней: он постоянно думал о губах Яны и её пышных волосах. Вскоре его увлечённость новой наложницей заметили его мать и тётка, и это, конечно, обеспокоило их; они были чужестранками, но прожили большую часть жизни среди турок и знали, что женщин здесь держат исключительно для наслаждения и продолжения рода. Основным для мужчин должно быть их дело.

Поэтому они, возможно, даже радовались наступлению весны и подготовке армии к походу.

Но тогда Гарри принял решение.

— Мы будем ждать от тебя вестей, — сказала Джованна со слезами на глазах. Сын стоял перед ней в кирасе поверх войлочной рубашки, шлеме, обёрнутом тюрбаном, и с турецкой саблей у пояса. — Из самой Буды, — добавила она.

— Победа будет за нами, мама. — Гарри поцеловал её руки.

— Мы позаботимся о твоей дикой русской, — добавила Эме.

— Вам не придётся это делать, я возьму её с собой. — Гарри улыбнулся им обеим.

В арочном проёме Гарри уже ожидали Диниз и ещё кто-то, укутанный в покрывало.

— Ты берёшь Яну в поход? — возмутилась Джованна.

— Мужчине нужна женщина. Этот поход может длиться больше года.

— Тогда возьми одну из жён.

— Я предпочитаю Яну. Кроме того, везир Ибрагим берёт с собой её сестру, так что у неё будет хорошая компания.

Гарри недоумевал, почему его мать продолжает не доверять русской девушке. Это было нелепо. Яна — всего лишь наложница, она не может повлиять на его жизнь или карьеру.

Конечно, если Яна тайно ненавидит его, как предполагает Джованна, тогда она может отравить его или зарезать во время сна. Но это повлечёт за собой самую ужасную смерть для неё самой. Вильям Хоквуд мог придумать многое. Последняя наложница, убившая своего хозяина, была положена в мешок вместе с четырьмя кошками и вывешена из верхнего окна дворца. Они висели так до тех пор, пока все пятеро не умерли. Яна знала об этом.

Кроме того, если Яна и вправду ненавидит его, то она самая талантливая актриса во всём мире.

Выезд султана и его свиты из Константинополя был обставлен торжественно: играл оркестр, на ветру развевались знамёна. Армия выступила в поход несколькими часами ранее. Первыми шли наёмники, за ними следовали анатолийцы и башибузуки, потом отборные части сипахов и янычар. Султан, великий везир и Хоук-паша двигались в самом конце шествия.

Гарри Хоквуд ряд ли мог вспомнить, сколько раз он видел эту армию на марше, и всегда османцы добивались победы. Но в те времена армию водил в походы Селим Грозный. Гарри думал о том, под каким прозвищем новый султан войдёт в вечность.

Маленькая аккуратная фигура в тунике из золотой материи сидела на богато убранном скакуне. Сулейман улыбался своим людям, и они бурно приветствовали его. Ни один из султанов со времён Завоевателя не был так близок народу. Баязид жил в уединении, Селим едва ли год провёл в Константинополе, Сулейман всё это время был, среди людей и первый раз за три года оставлял город. Следование традициям сделало менее возможным для него выходить лично к народу по сравнению с его великим дедом, но он регулярно посещал мечеть в окружении своих пашей, везирей и охранников.

Султан был молод, его любил народ. В двадцать шесть лет он был самым молодым султаном со времён Мехмеда, теперь ему уже исполнилось тридцать два, но годы его короткого правления были одними из самых успешных.

Следом за военачальниками двигались грузовые повозки и гаремы. Женатые взяли с собой не более одной или двух женщин. Султан, так же как и Хоук-паша, не брал с собой гарем.

Армии предстоял длинный путь. Никто не думал, что король Людвиг возьмёт на себя смелость пойти на захват территории османцев. Из Константинополя могучая сила направилась в Адрианополь, так хорошо знакомый обоим Хоквудам, и оттуда через горы к Филиппополю, Софии, Нишу и Белграду.

Этой дорогой Энтони Хоквуд направлялся с посольством для Мехмеда Завоевателя, Вильям Хоквуд возвращался по ней со своей красивой женой француженкой, а теперь Вильям со своим племянником вели армию на захват Белграда.

Четыре месяца эта великая армия шла до Белграда. Турки, уделявшие чрезмерное внимание личной гигиене, смогли избежать эпидемии, которые охватили бы армию христиан за такой долгий период. Они шли через земли, которые платили им дань и были обязаны поддерживать армию. И, таким образом, армия ни в чём не знала недостатка, в то время как греки, болгары и сербы голодали, поскольку до нитки были обобраны проходящим войском.

Где бы они ни раскинули шатры, образовывался городок площадью в несколько миль. В одну ночь палаточные лагеря превращались в огромные торговые ряды, куда отовсюду стекались купцы, предлагая свой товар воинам. Без сомнения, многие из них были шпионами, но Хоук-пашу это не заботило; любая информация, полученная венгерскими агентами, могла только навести ужас на христиан.

Информации об армии христиан не было. Хоук-паша не предполагал выяснить что-либо прежде, чем они выйдут на венгерскую равнину.

Каждый высокопоставленный чин ставил свои шатры в зависимости от желания показать себя и от размера гарема, который взял с собой. Они приглашали друг друга в гости и соперничали в угощениях.

Сулейман часто трапезничал с Хоквудом и Ибрагимом и вёл себя так, как будто они были его ближайшими друзьями. Ни тот, ни другой не были турками, и это, конечно, беспокоило других военачальников. Но Сулейман обсуждал военные планы, потому что он впервые был главнокомандующим. Он увлечённо слушал рассказы Вильяма Хоквуда о прошлых кампаниях, впитывая проверенные знания опытного человека.-

Ибрагим предпочитал шутки и разговоры о женщинах. Он никогда не упоминал о финансах империи, хотя Гарри заметил, что в каждом селении на их пути везир отъезжал посоветоваться с командирами местного гарнизона об эффективности сбора налогов, проверяя, могут ли они быть увеличены. В своём деле он был так же неутомим, как и в наслаждениях вечером и ночью.

В один из тёплых июльских вечеров армия, находившаяся в нескольких дневных переходах от Белграда, сделала остановку. Воздух был полон зноя, все ждали дождь — уже вдали погромыхивало и сверкали молнии. Именно в этот вечер Ибрагим пожелал, чтобы девушки танцевали перед ним. Гарри сразу не понял, о каких девушках Ибрагим ведёт речь, но тот уже завёл разговор с султаном.

— Ты не видел этих девушек, о падишах. Они русские, создания чудной красоты. Во всяком случае, моя Рокселана. — Ибрагим взглянул на Гарри. — Не сомневаюсь, что её сестра тоже прекрасна.

— Русские, говоришь... — удивился султан. Он взглянул на Гарри и увидел раздражение в его глазах. — Но это твои женщины, Ибрагим. Они не могут открыться.

— Это не важно, падишах. Они просто рабыни.

Гарри не относился к Яне как к рабыне, он взглянул на дядю в поисках поддержки. Глаза Хоквуда были закрыты — он устал от перехода, хотя замедлить турецкое наступление отказывался.

— Рокселана прекрасно танцует, — продолжал Ибрагим. — А как её сестра, Хоук-младший?

— Я никогда не видел, как танцует Яна, — признался Гарри. Ему не приходило в голову просить её об этом; просто взглянув на неё, он уже испытывал приступ страсти.

— Это у них в крови. — Ибрагим хлопнул в ладоши. — Приведите Рокселану, — приказал он евнуху и взглянул на Гарри.

Гарри вздохнул, но Сулейман явно проявлял интерес. Султан слишком долго находился вне женского общества.

— Скажи Динизу, чтобы он прислал сюда Яну, — смирившись, сказал Гарри.

— Ты не забудешь этих женщин, падишах, — пообещал Ибрагим.

Обеих девушек привели. На них были, как полагается, яшмаки и хаики. Во время похода они находились всегда рядом и часто ехали в одной корзине на спине мула. Гарри было интересно, о чём они разговаривали между собой: о своей ненависти к захватчикам или о мужских достоинствах тех, кому они принадлежали.

Ибрагим послал за музыкантами. Через некоторое время они появились и, сев на пол, начали играть. Евнух завязал музыкантам глаза.

Звуки музыки наполнили палатку, сопровождаемые ритмичными глухими ударами по барабану.

Вильям Хоквуд открыл глаза.

— Танцуйте! — сказал Ибрагим.

Это слово Рокселана понимала. Она что-то сказала сестре и начала двигаться, медленно и плавно, двигая руками в такт музыке, поводя плечами, время от времени притопывая ногой.

Через некоторое время Яна последовала её примеру. Гарри был восхищен.

Рокселана во всём была ведущей. После того недолгого танца перед мужчинами её хаик начал съезжать. Сначала обнажилось одно плечо, затем — другое. Потом накидка спустилась ниже. Несколько секунд она задержалась на бёдрах, обнажив её белую рубаху, и спустилась к щиколоткам. Рокселана перешагнула её. Рубаха прикрывала только бёдра, поэтому ноги её обнажились. Рокселана скинула сандалии.

Яна во всём следовала примеру сестры.

Сулейман подался вперёд и смотрел с нескрываемым интересом, даже Хоук-паша больше не спал.

Рокселана двигалась всё быстрее. Когда она кружилась на одной ноге, её рубаха распахивалась, обнажая белые ягодицы.

Рокселана держала рубаху обеими руками, ритмично вращаясь вокруг себя; волосы её разлетелись; она задрала рубаху выше талии, а затем и вовсе обнажила грудь. Рубаха теперь закрывала лицо Рокселаны. Гарри Хоквуд слышал прерывистое дыхание Сулеймана.

В конце концов рубаха упала на пол. Яна последовала примеру сестры, и девушки танцевали голые с яшмаками на лицах. Внезапно Рокселана остановилась, вслед за ней и Яна. Рокселана смотрела на Ибрагима. Он, очевидно, приручил её, подумал Гарри. Она, наверное, ждёт его приказания, прежде чем открыть лицо.

— Открой лицо, — горделиво приказал Ибрагим.

Мгновенно яшмак был снят. Рокселана пристально смотрела на султана. Она скорее вызывала животное влечение, чем была красивой; её ноздри раздувались, грудь и живот вздымались...

— А ты, юный Хоук, покажешь свою? — мягко спросил Сулейман.

— Конечно, Падишах.

Гарри махнул рукой, Яна сняла свой яшмак.

— Ты был прав, Ибрагим, это редкие жемчужины, — оценил их Сулейман.

— Тебе нравится Рокселана, падишах?

— Я должен быть евнухом, чтобы она мне не нравилась, везир.

— Тогда она твоя.

Сулейман удивлённо нахмурился.

— Это мой подарок тебе, падишах. Мужчина не может обойтись без женщины в походе.

— А как же ты?

— Я найду себе какую-нибудь девку на рынке в Белграде или среди венгерок. Почему бы тебе не взять их обеих? Я не сомневаюсь, что Хоук-младший последует моему примеру.

Сулейман перевёл взгляд с Рокселаны на Яну. Гарри затаил дыхание. Отказаться он не мог, но мысль о потере Яны удручала его.

— Нет. — Сулейман покачал головой. — Мне бы с одной справиться. Ты, однако, добр, Ибрагим, теперь я твой должник. — Султан встал, внезапно в нём при виде такой наготы запылал огонь страсти. — Я пойду отдыхать. Она говорит по-турецки?

— Увы, нет, падишах. Она знает несколько слов по-гречески.

— Вымойте её и пришлите ко мне. — Султан скрылся за перегородкой шатра.

— Ибрагим очень умён, — заметил Вильям Хоквуд, вернувшись в свой шатёр. — Мне представляется, он действовал по заранее подготовленному плану. Он любыми методами добивается благосклонности своего хозяина.

— Ты считаешь, что я должен был настоять, чтобы султан взял Яну? — спросил Гарри.

— Я доволен, что ты не сделал этого. Мне бы не хотелось, чтобы ты пытался войти в доверие султана, опустившись до сводничества. К тому же я слышал, что ты очень любишь свою маленькую русскую.

— Я никогда не встречал женщину, которая бы так нравилась мне, дядя.

— В этом нет ничего плохого, — сказал Вильям.

Дядя хорошо знает это, подумал Гарри, ведь он хранил свою любовь к Эме Ферран все восемнадцать лет их разлуки.

— Только не забывай, что удовольствие не должно мешать выполнять свои обязанности. Наше дело — воевать за султана, всё остальное не имеет значения. И это самый верный путь, чтобы завоевать уважение султана. Через несколько дней мы будем в Белграде, а значит, скоро и Венгрия. Мы на пути к победе, мальчик, так что сейчас нет времени думать о женщинах.

Никогда прежде Яна не любила так, как в ту ночь. Гарри не знал, то ли она благодарит за то, что он не отослал её к султану, то ли просто-напросто возбуждена вечером, проведённым в компании мужчин.

До Белграда армия добралась к концу третьей недели августа. Переправившись через Дунай, она сразу же атаковала передовую крепость Петервардейн. Теперь турки были за границами Османской империи, в Венгрии.

Крепость мгновенно пала, весь гарнизон был обезглавлен. Хоук-паша немедленно выставил заслон наёмников, и армия медленно двигалась вперёд на северо-запад к Буде.

Высокогорье осталось позади, они шли по огромной равнине, которая тянулась насколько хватало глаз. Шелестящие поля пшеницы, наполовину убранной из-за войны, обещали богатый урожай. Погода была тёплой, ветерок нежным. Гарри ещё ни разу не бывал в походах в такой прекрасной местности.

Армия проходила через деревни, где амбары ломились от зерна, а хлева были полны скота. Всех мужчин убивали, молодых женщин и детей брали в плен.

Наёмники вернулись в сильном возбуждении. Венгерский стан находился теперь в поле зрения на равнине, известной как Мохач, в излучине Дуная.

Хоук-паша выехал вперёд. С ним были султан, Ибрагим, Гарри и несколько военачальников. Одолев невысокий подъём, остановили коней. Перед ними предстало человеческое море с волнами знамён и ощетинившееся оружием. Венгерская армия уже заняла позиции, как будто ожидая внезапного нападения.

— Сколько их? — спросил Сулейман.

Расстояние было слишком большим, чтобы прикинуть количество воинов, но Вильям призвал на память годы военного опыта и определил численность каждого отряда.

— Сомневаюсь, что здесь больше двадцати пяти тысяч человек, падишах, — сказал он.

— Это всё, что Европа может выставить против меня?

— Нет. Франки по-прежнему разобщены. В этом их беда и наше преимущество,-падишах. Каждый франкский король уверен, что только он должен командовать армией, и не хочет делиться своими полномочиями. Он не примет помощь, даже если она будет у него на пути. Людвиг Венгерский — тщеславный юноша.

— Он прославится посмертно, — отметил Сулейман. — Скажи мне, Хоук-паша, какие бы силы ты вывел из расположения их войск?

— Король готовится к обороне, падишах. — Вильям указывал рукой то на одно место, то на другое, пока говорил. — Его пехота выстроена в три отряда, в каждом около четырёх тысяч человек.

— Все они венгры?

— Судя по шлемам, там есть и немцы. Большинство вооружены аркебузами, остальные — пиками.

— Между каждым отрядом пехоты король поставил кавалерийский эскадрон, — отметил Ибрагим.

— Это так. Только зачем, я не знаю. От них не будет пользы. Взгляни, падишах: основной отряд его кавалерии сосредоточен в тылах пехоты, кавалерия составляет половину его ударной силы. Обрати также внимание на то, что его артиллерия, состоящая из нескольких пушек, расположена по центру и перед кавалеристами. Теперь его позиция такова, что нам атаковать в центре рискованно; мы можем понести основательные потери. К тому же венгр оставил фланги на том обширном пространстве, где Дунай выходит из берегов. Любому войску, идущему через это болото, грозят крупные неприятности.

— Но его правый фланг открыт, — сказал Сулейман.

— Действительно, это так, падишах. Этот фланг не защищён. Но король, конечно, сделал это намеренно.

— Почему?

— Он прикинул, что мы не можем наступать на левый фланг и что атака в центре обойдётся нам слишком дорого, а значит, мы будем наступать на его правый фланг. Таким образом, король думает, что знает нашу стратегию, и бросит на нас кавалерию, когда мы начнём этот манёвр.

— Наша армия в четыре раза больше, чем его, — презрительно бросил Ибрагим. — Так же обстоят дела и с кавалерией. Чего нам бояться?

— Видишь отблеск солнечного луча на том всаднике? — спросил Вильям, — Это стальные доспехи. Его кавалерия гораздо тяжелее, чем наши сипахи или наёмники, и практически неуязвима. К тому же его войско компактно, наше — слишком растянуто.

— Каков в этом случае твой план, Хоук-паша? — спросил султан.

— Он очень прост, в его основе — моё знание этих людей. Я уже говорил, что их король тщеславен и глуп, а рыцари вряд ли лучше. Мы выстроим армию в три линии: первая — башибузуки, вторая — анатолийцы, третья — янычары. Мы будем действовать неожиданно и предпримем фронтальную атаку силами башибузуков.

Сулейман слушал, сдвинув брови.

— Конечно, эта атака будет отбита. Наши люди в панике побегут назад. Первая линия наших людей. Я твёрдо знаю, что, когда венгерские рыцари увидят эту картину, они не устоят перед желанием возвратиться домой и отпраздновать победу, которой, как им покажется, они достигли.

— А если башибузуки повернут назад? — спросил Сулейман.

— Они вполне способны на это, падишах. Они даже могут повлиять на анатолийцев. Но я полагаюсь на твоих сипахов и янычар, эти будут сражаться до конца. Я также полагаюсь на артиллерию, которую мы сгруппируем за атакующими, и её обнаружат только тогда, когда передовые отряды будут разбиты. Мы свяжем наши пушки, поэтому их невозможно будет оттащить с позиции или даже пройти сквозь их линию. Это — трудное дело, но оно, безусловно, принесёт нам победу.

— А что с кавалерией? — спросил Ибрагим. — Как ты сказал, Хоук-паша, более половины венгерской армии — кавалеристы. Ты не поставишь против них наших сипахов из-за их доспехов? — И снова в голосе его звучало презрение.

Хоук-паша не обиделся. Он выигрывал сражения уже тогда, когда оба эти человека были детьми.

— Кавалерию лучше использовать в контратаке, Ибрагим-паша. Наша кавалерия, наёмники и сипахи будут в резерве и бросятся вперёд, когда атака врага будет отбита.

Сулейман теребил бороду, глядя на венгерский стан.

— Судьба победы не определена, пока победа не достигнута, — заметил он!

— Это правда, падишах. Я только предлагаю свой опыт.

— Я высоко ценю опыт, Хоук-паша, и не сомневаюсь в твоём успехе. Но возможно ли сделать его ещё более верным.

Теперь настала очередь Вильяма Хоквуда слушать.

— Твой план даже скорее был бы реализован, если бы мы смогли атаковать перед тем, как разбить врага.

— Падишах?

— Ты считаешь, что рыцари воспользуются нашим отступлением и атакуют. Хорошо бы в этот момент ударить по ним с тыла или с фланга отрядом всадников. Они потерпят наиболее сильное моральное поражение.

— Конечно, падишах. Но откуда возьмётся этот отряд всадников?

— Мы должны спланировать это сейчас, — сказал Сулейман. — Сколько времени потребуется десяти отрядам наёмников на переход в десять миль на запад, потом на север, а затем обратно, чтобы подойти к венграм с тыла, с учётом того, что враги ничего не узнают о наших манёврах?

— Им придётся вести своих лошадей, — сказал Вильям, теребя бороду, — поэтому, я думаю, не менее двадцати четырёх часов.

— Прекрасно! Давайте отправим их сейчас и ничего не будем предпринимать до завтра. За это время распределим своё войско на наиболее удобных для нас позициях.

— А если венгры не собираются ждать двадцать четыре часа?

— Если они атакуют, мы в этом случае выполним первую часть твоего плана. Ты считаешь, в этом случае будут большие потери?

Хоук-паша молчал.

Сулейман взглянул по очереди на своих военачальников, а потом обратился к Гарри Хоквуду:

— Ты, юный Хоук, возьмёшь под командование десять отрядов наёмников и выполнишь манёвр, который я только что предложил. Но помни: ты должен быть готов к атаке завтра через четыре часа после восхода солнца. Наша атака начнётся через три часа.

Гарри отдал честь:

— Я отправлюсь через час, падишах.

Это было первое самостоятельное дело Гарри. Он как никогда прежде чувствовал себя взбудораженным. Его дядя отправился вместе с ним, чтобы отобрать всадников.

— Наш юный хозяин почти гений, — признался Вильям Хоквуд. — Но, к сожалению, такие манёвры часто сопровождаются риском задержки или неудачи. Я не думаю, что это повлияет на исход сражения, но, безусловно, может испортить твою репутацию. Береги честь своего имени, сынок.

Гарри сжал плечо Вильяма:

— Я не подведу ни тебя, ни себя, дядя.

Времени хватило только на быстрое прощание с Яной. Вильям удивился, увидев слёзы на её глазах. Она плакала, потому что поняла, её господина посылают на опасное задание.

Наёмники были довольны, что их выбрали для такой миссии, хотя с трудом понимали, что от них требуется. Гарри увёл их из лагеря, скрываясь меж холмами. Вслед за ними поднимались тучи пыли, избежать которых в августовскую жару было совершенно невозможно, даже идя шагом.

Турецкая армия медленно занимала позиции под внимательным наблюдением венгров. Но постепенно звон оружия и болтовню людей полностью заглушил цокот копыт.

Под командованием Гарри оказалось шесть тысяч воинов. Грудь его распирало от гордости, когда, оборачиваясь, он видел движущуюся за ним колонну людей.

Они шли на юго-запад три часа, потом повернули, как и должны были, на запад. В полдень они взяли направление на север. В сумерках Гарри скомандовал привал. Он запретил разжигать костры и приказал ужинать сухарями и водой. Гарри в сопровождении Диниза объехал все отряды, разговаривая с солдатами и командирами. Он объяснял план их действий следующим утром.

Шесть часов люди отдыхали, в четыре утра все поднялись; уже светало. Теперь надо было двигаться как можно быстрее под прикрытием лучников. Они проехали через два селения, не обращая внимания на испуганных жителей.

В шесть, когда солнце начало подниматься из-за туч на востоке, Гарри развернул свой отряд на юго-запад. Теперь они ехали скорее рысью, чем шагом, но каждые пятьдесят минут делали остановку, давая коням отдохнуть.

Гарри следил за раскалённым шаром, льющим свет на равнину, и внимательно всматривался.

Время, казалось, текло слишком медленно. Не один раз Гарри чувствовал отчаяние, ему казалось, что он выбрал не ту дорогу и может из-за этого пропустить битву. Но он услышал бы её звуки.

И вдруг до него донёсся вой труб, звуки барабанов, клич многих тысяч воинов, готовящихся умереть. Эти звуки донеслись с востока в третий час от начала дня, почти в тот самый момент, когда его лучники вернулись с сообщением, что видят отблеск солнца на доспехах воинов.

Гарри устроил лошадям последнюю передышку и отдал приказы своим людям. Они выстроились в три линии по две тысячи воинов в каждой. Всё это время слышались крики и лязг оружия, разносимые лёгким утренним ветерком.

Гарри поднялся в стременах и указал мечом в сторону врага. Наёмники издали воинственный клич и пришпорили коней.

Через несколько мгновений он понял, что битва разворачивалась точно так, как предсказал его дядя. Башибузуки предприняли атаку, но были отброшены и отступали по всем направлениям. Затем тяжеловооружённая венгерская и германская пехота атаковала анатолийцев. За пехотой шла конница с пиками наготове, ждущая своей очереди броситься в атаку.

Гарри снова поднял меч, и наёмники пустили лошадей галопом.

Анатолийцы распались под натиском атаки христиан, и теперь настала очередь янычар сдерживать натиск врага. Христиане нехотя раздвинули свои ряды и открыли путь кавалерии. Рыцари, их оруженосцы и тяжеловооружённые всадники, по шесть человек в каждом отряде, возглавлялись командиром в стальных доспехах. Они рысью двигались вперёд, земля содрогалась под копытами их коней. Тем временем янычары разделились на два крыла. Этим манёвром были открыты османские пушки, которые начали стрелять, извергая огонь. Рыцари лишь на миг приостановили атаку и снова галопом пустились вперёд...

Отряд Гарри был теперь в полумиле от поля битвы. Он в третий раз поднял меч.

— Труби атаку! — крикнул он, и его голос разнёсся эхом в утреннем воздухе.

Наёмники закричали и, подняв пики, бросились вперёд. И вновь прогремела пушка, её выстрел образовал большие бреши в венгерской кавалерии. Венгры, на мгновение замедлив ход, снова бросились вперёд. Чтобы перезарядить пушку, нужно было время...

Теперь венгров сражали пули янычар, но они подъехали прямо к пушкам и остановились перед цепями, связывавшими их. По ту сторону цепей артиллеристы были защищены от пик всадников-христиан.

Пока рыцари раздумывали, что делать дальше, янычары бросили мушкеты и кинулись вперёд с обнажёнными мечами; сипахи предприняли атаку с другого фланга.

Христиане, собранные командирами, уже возвращались с поля битвы, когда сзади донёсся топот копыт.

Король Людвиг держал в резерве дивизию всадников, и теперь она атаковала с флангов. Гарри мгновенно понял опасность положения и развернул свои силы навстречу угрозе. Обе дивизии столкнулись, тяжеловооружённые рыцари и всадники остановили атаку наёмников.

Несколько мгновений шла дикая схватка. Гарри увидел вооружённого и заслонённого щитом человека перед собой, взмахнул мечом и почувствовал неприятную дрожь в руке, когда ударил по стальным доспехам. Человек упал. Гарри тоже оказался на земле, потому что более массивный конь ударил его арабского скакуна, и тот не устоял на ногах. Это, возможно, спасло жизнь Гарри, так как в тот же миг копьё пролетело над его головой. Гарри вновь поднял меч, нацеливаясь ниже, где рыцарь сидел в седле, и был вознаграждён воплем боли. Ещё раз его арабский скакун был сбит и в этот раз перевернулся, но, собравшись с силами, поднялся вновь. Гарри вновь вскочил в седло.

Перед ним никого больше не было. Гарри развернул задыхающегося коня и обнаружил, что Диниз и трубач всё ещё рядом.

— Труби сбор! — хрипло прорычал Гарри.

Прозвучал сигнал, наёмники вышли из боя и сгруппировались вокруг Гарри. И они, и рыцари понесли тяжёлые потери. Умирающие лошади лежали по всему полю...

Но исход битвы был решён: венгры и немцы разлетелись по всем направлениям после того, как тяжеловооружённые рыцари были разбиты, и ещё до того, Как удар янычар был поддержан сипахами.

Гарри сразу понял, что личное удовольствие от преследования рыцарей имеет второстепенное значение. Главным было то, что христианская армия потеряла шанс на воскрешение. Венгры кричали и падали. Наёмники обезглавливали свои жертвы и прикрепляли окровавленные доказательства к сёдлам.

Когда остатки кавалерии христиан увидели, что произошло, они помчались прочь. Их осталось не более двух тысяч. Армия венгров была разбита.

Когда Гарри добрался до шатра султана, скорбная работа по подсчёту мёртвых была в самом разгаре. Брать пленных, когда новые рабы не нужны, не входило в турецкие обычаи. Те венгры, которые сложили оружие, становились на колени перед Сулейманом и его военачальниками один за другим обезглавливались. Гора голов росла...

Вильям Хоквуд, окровавленный и запылённый, заключил племянника в объятия.

— Большая победа! — сказал он. — Переписчики говорят, более двадцати тысяч врагов убито.

— А наши потери, дядя?

Лицо Хоук-паши было мрачным.

— Не многим меньше... Венгры сражались, как демоны. Но король их среди убитых. Между нами и Будой никто больше не стоит.

Гарри поклонился султану.

— Боюсь, мои люди сыграли небольшую роль в сражении, о падишах.

— Твой манёвр был решающим, Хоук-младший, — сказал Сулейман. — Ты поставил точку над невозможностью восстановления христианских сил.

— Ты достиг величайшей победы в истории Османской империи, о падишах. Армия венгров уничтожена.

Губы Сулеймана дёрнулись.

— У меня есть силы уничтожить империю[64], именно это мы должны теперь сделать.

Три дня были проведены на поле Мохач в заботах о раненых и похоронах мёртвых. Кости христиан были оставлены белеть на солнце.

Через десять дней османская армия была в Буде. Её встречал отряд вооружённых рыцарей под белым флагом. Их командир, граф Иоанн Заполий, был приведён к султану. Он говорил по-латыни.

— Я предостерегал короля от такого опрометчивого шага, — сказал венгр, — от противостояния мощи османцев. Но король был глуп. Я предлагаю тебе ключи от нашего города и заверяю в преданности моих людей и меня самого.

— Не верь этим людям, о падишах, — сказал Хоук-паша по-турецки. — Он предал своего короля и свою религию. Не думаешь ли ты, что он предаст и тебя?

— Возможно, он мечтает об этом, Хоук-паша, — сказал султан, — но он может быть мне полезен. — Султан перешёл на латынь: — Если ты хочешь служить мне, граф Заполий, ты, твои люди и каждый в Венгрии, кто способен носить оружие, должен выступить под моим знаменем. Добейся этого, и я сделаю тебя королём Венгрии.

— Ты очень добр, мой господин, — просиял Заполий. — Скажи куда, и мы пойдём за тобой.

— И такого человека сделать королём! — прокомментировал Ибрагим.

— Это обеспечит раздор в центре Европы на многие поколения, — мягко сказал Сулейман. — У Заполни, без сомнения, есть сподвижники. Мы знаем, как христиане привержены клятве. Я назначу Заполни архиепископом в Буде, и весь мир будет знать, что он законный король Венгрии. Большая часть христианского мира возненавидит его за это. А те, кто связал себя клятвой с ним, будут вынуждены или защищать его, или нарушит клятву, — улыбнулся Сулейман. — Ты управляешь моими деньгами, Ибрагим-паша, а я — людьми.

— Этот мальчик вырос у меня на глазах, — признался Хоук-паша. — Он знает людей не хуже, чем Селим, да и как солдат ему не уступит.

— Если бы в нём совмещалось все вместе, — подытожил Гарри, — он был бы величайшим из султанов.

— Если только какая-нибудь женщина не подведёт его, — заметил Вильям.

Военачальникам оставалось только наблюдать, что султан по вечерам не сидит с ними больше, чем этого требует этикет. Он неизменно торопился к себе в шатёр, где его ждала Рокселана.

Ещё больше они опечалились, когда султан приказал своей армии поворачивать назад, к Босфору.

— Теперь венгры наши союзники, — сказал султан. — Мы достигли чего хотели. Настало время заняться домашними делами.

Гарри был счастлив вернуться домой. Он очень беспокоился за здоровье дяди, тот сильно постарел в суровых условиях похода. Гарри не хотел, чтобы Вильяму пришлось зимовать в поле.

Но зима настала до того, как они достигли Константинополя; во время возвращения армия понесла такие же потери, как на поле сражения. Но Хоук-паша, закутанный в плащ, вёл своих людей и как всегда выжил, чтобы вернуться к ласкам Эме и Джованны.

Яна притягивала Гарри всё сильнее с каждым новым объятием. Гарри было интересно, чувствовал ли Сулейман то же самое к её сестре Рокселане.

И что Гульбехар обычно такая мягкая, сладкая и любящая, думает о своей новой сопернице? Или Гульбехар чувствует себя уверенно, потому что она мать старшего сына султана и в конце концов станет султан-валиде, правительницей гарема...

События в Венгрии развивались так, как предсказал Сулейман. Половина населения страны приняла Иоанна Заполия королём, другая — нет. Последние призвали эрцгерцога Фердинанда Габсбургского, который повёл армию на Венгрию и разбил Заполия в битве у Токая в 1527 году. Месяц спустя в Константинополь прибыли посланники, взывая о помощи.

— Пусть всё идёт так, как идёт, — посоветовал Ибрагим.

— Тогда вся моя стратегия ошибочна, — заметил Сулейман. — Что ты посоветуешь, Хоук-паша?

Вильям Хоквуд погладил бороду, теперь скорее уже белую, чем рыжую.

— Нам придётся вернуться, о падишах. Но теперь нам надо определить задачу более чётко. Венгрия и Буда не более чем только заставы на Европейской равнине. Границами твоего государства должны быть Вена и Рейн.

— Рейн? — пробормотал султан.

— Такой поход опустошит наш народ, — запротестовал Ибрагим, — и расточит наши богатства.

Сулейман посмотрел на Вильяма.

— Можем мы сделать это, Хоук-паша? Есть ли у нас люди?

— Я верю, что это возможно. Но надо действовать тайно и быстро. Не набирать рекрутов со всех концов империи — это сразу заметят в Европе, а мгновенно начать поход с теми силами, которые у нас есть в Константинополе и на европейской территории.

— Сколько у нас людей?

— Около пятидесяти тысяч.

— Ты захватишь Австрию такими силами? — фыркнул Ибрагим.

— Мы будем набирать людей из наших гарнизонов по мере продвижения. К тому моменту, когда мы дойдём до Буды, под нашим командованием окажется восемьдесят тысяч человек. Но это будут обученные воины, а не башибузуки; к тому же у нас также есть артиллерия.

— Восемьдесят тысяч человек... — пробормотал Сулейман. — Достаточно ли этого количества? Франция, почувствовав угрозу Вене, не останется в стороне.

— Мы должны позаботиться, чтобы все европейские страны были разобщены, падишах. Много лет назад, когда я был совсем мальчишкой, твой дед послал меня с посольством на Запад. Я был в Париже и много говорил с королём Людовиком XI. Он ненавидел и боялся Габсбургов, даже хотел заключить союз с султаном, чтобы со всех сторон Европы придерживались амбиции Габсбургов. Потом Людовик умер, и правление Францией перешло в слабые руки. Их нынешний король Франциск I всю свою жизнь сражался с Габсбургами. Я верю, что он будет за союз с нами. Если мы достигнем своего, то можем быть уверены, что христианские правители никогда не смогут объединиться против нас.

— Если бы мы могли добиться этого... Кого бы мы послали к королевскому двору, Хоук-паша?

— Кто может быть более подходящим, чем мой племянник, о падишах?

Эме была несказанно обрадована, что племянник вернётся на её родину, и хотела поехать с ним. Она долго рассказывала Гарри, кого где найти и куда нужно сходить.

Вильям Хоквуд советовал ему, что делать и чего избегать. Но в нынешнее время ни один из их советов не имел большого значения. Франция 1528 года значительно отличалась от Франции 1483 года.

Гарри поехал той же дорогой, что и его дядя сорок пять лет назад, чтобы не попасть в руки Габсбургов или Папы Римского. Через три месяца он оказался в Париже. Как и дядю, его приняли с почестями — французы прекрасно знали, что происходит в мусульманском мире; имя Хоук-паши также хорошо было всем известно.

Гарри был поражён весёлостью и причудами французского двора и открытостью Франциска, так не похожего на Всемирного Паука, которого описывали ему дядя и тётя.

Франциск был красив и отличался изысканными манерами, у него было сердце мечтателя, озлобленное, правда, множеством чрезмерных амбиций. Всего несколько лет назад его армия была разбита у Павии, а сам он был взят в плен его смертельным врагом императором Карлом, который к тому же был королём Испании и Генуи и соперничал с самим султаном в распределении власти.

Чтобы вернуть свободу, Франциску пришлось, дать все мыслимые и немыслимые клятвы. По возвращении домой он тут же нарушил их, заявив, что на него было оказано сильное давление.

Мысль о том, что брат Карла, эрцгерцог Фердинанд, будет контролировать Центральную Европу, леденила кровь Франциска.

Также Франциск не питал большой любви к Англии. Генрих VIII был сводным родственником Карла и верным союзником Испании. Несколько лет назад Генрих и Франциск встретились за пределами английского анклава в Кале на конференции, собранной для того, чтобы разрешить разногласия. Вместо того она только увеличила их, так как развивала в нарастающем соперничестве и личную власть, и закон того монарха, который мог дать больше денег, — представление богатых, получившее название «поле золотых одежд». И снова Францию обошли.

— Если бы у всех королей Европы была одна голова, я бы снёс её, — говорил Франциск Гарри. — Я ненавижу всех. Но твой султан... Если он пойдёт на Вену — я буду аплодировать ему.

Гарри добился того, чего хотел, и поспешил домой. Тех знакомых, о которых говорила Эме, уже не было в живых или их оказалось невозможно найти. Климат Франции был влажным, унылым. В женщинах, желавших пофлиртовать с красивым английским вероотступником (как его до сих пор называли), Гарри не нашёл той чистоты и привлекательности, как в его Яне.

Он вернулся в Константинополь в апреле 1529 года с хорошими новостями. Десятого мая султан Сулейман, не разглашая свой план никому, и тем более христианским купцам, заполнявшим город, вышел в поход с 50-тысячной армией.

В этот раз Ибрагим остался в городе, чтобы набирать войско, которое последует за основной армией. И в этот раз о гаремах не шла и речь: «скорость» — вот девиз Хоук-паши.

Гарри пришлось попрощаться с Яной, жёнами, матерью и тётей, он даже не успел рассказать им о своём пребывании в Париже.

Скорость! Хоук-паша предложил своим людям суровые условия. Настоящие воины охотно отозвались, но слабые вскоре покинули строй. Гарри смотрел на дядю, с трудом скрывая беспокойство, но тот держался стойко.

В этот раз турецкая армия добралась до границы не за четыре, а за три месяца. Венгерская армия не выдержала её натиск; Буда, осаждённый 3 сентября, пал через пять дней. Сулейман приказал перебить весь гарнизон и отдал город на разграбление.

Это были преднамеренные действия Сулеймана и Хоук-паши. Оба хотели, чтобы ужас при упоминании турок распространился как можно дальше. Гарри был менее уверен в эффективности этого метода, чувствуя, что это вряд ли сможет сдержать сопротивление Австрии.

Но Сулейман твёрдо стоял на своём. Он разослал наёмников по всем австрийским провинциям, чтобы они жгли и обезглавливали, насиловали и грабили. Вся страна к востоку от Вены была превращена в дымящиеся руины. Захватчики процветали, потому что Хоук-паша спланировал этот решающий поход с величайшей тщательностью и использовал Дунай как главную артерию. Галеры, курсирующие по всем направлениям, подвозили пищу из Венгрии и Сербии войску на марше, но что не менее важно, оснащённые оружием суда формировали постоянно защищённое правое крыло армии и предупреждали какую-либо опасность внезапного нападения с тыла.

Не то чтобы существовала какая-то опасность, но все манёвры Хоук-паши предназначались для того, чтобы привести Габсбургов в замешательство. Когда спустя две недели после ухода из пылающего Буды султан и Хоук-паша взирали на Вену, а кавалерия османцев окружала город, выяснилось, что против турок выставлено не более семнадцати тысяч человек.

Застигнутые врасплох, но действуя, однако, чётко, командиры гарнизона Филипп, пфальцграф Австрийский, Николаус, граф де Сальма и маршал Вильгельм фон Роггендорф объявили в городе осадное положение столь жестокое, как бы это сделали турки. Наблюдатели видели, что все дома, возвышающиеся над крепостными стенами, были срезаны, формируя открытую линию огня по всем направлениям, добавочные огневые точки поставлены, а также все деревянные крыши в городе были снесены, чтобы уменьшить опасность пожара от попадания зажигательных снарядов.

— Эти люди намерены серьёзно бороться, Хоук-паша, — заметил Сулейман.

— Посмотрим, насколько хорошо они будут сражаться, когда здесь появятся пушки, — сказал Вильям. Турецкая кавалерия, вместе с которой ехали султан и его паши, опередила пехоту и грузовой обоз.

Гарри Хоквуд посмотрел на небо, огромную массу тёмных облаков. «Если артиллерия чем-нибудь поможет нам...» — подумал он.

В ту ночь начался дождь, который лил всю неделю не переставая. Река поднялась, равнина превратилась в болото. И всё же осада началась со всей жестокостью, присущей османцам. Флотилия поднялась по Дунаю выше осаждённого города и лишила защитников какой-либо надежды на пополнение запасов продовольствия.

По прибытии пехоты Хоук-паша предпринял одну или две пробные атаки. Как он и ожидал, их мужественно отразили защитники города.

Наконец подошла артиллерия. Лошади, почти мёртвые от усталости, с трудом тянули груз по мокрому месиву. Стрелять из пушек оказалось почти невозможным — при каждом выстреле огромная бомбарда всё глубже утопала в грязи. Хоук-паша использовал все свои знания и вспомнил все рассказы своего отца, Энтони Хоквуда, об осаде Константинополя. Он заставил людей рыть подкопы. Иногда стены оседали, и большие группы людей оказывались заваленными грязью «и начинали задыхаться. Другие, всё же пробираясь под стенами, натыкались на грозные контратаки. Каждый турецкий туннель заканчивался точно таким же с противоположной стороны. Вильям начал подозревать измену, но даже самые тщательные расследования не выявили, как мог кто-либо из турок связываться с командованием противника. Вильям так и не нашёл ответ, но Гарри впоследствии узнал, что венцы поставили котлы с водой по всей длине стен, и, когда один из котлов начинал дрожать, они понимали, что именно здесь ведётся подкоп.

Вильям осознал, что они не добились никакого успеха. К тому же погода устанавливалась холодная. Турки не могли быть чистоплотными в этой грязи и начали умирать от болезней.

Десятого октября прибыл посланник с новостями, которые потрясали как Сулеймана, так и его военачальников. Король Франции заключил союз с императором Карлом.

— Это придумали и организовали их почтенные матушки, — сказал Сулейман, читая послание. — Какое влияние имеют женщины в этом мире!

— Француз предал нас, — прорычал Вильям. — Он предал меня, падишах, я подвёл тебя. Ты вправе снести мне голову.

— Это то же самое, что я отрублю себе правую руку, — проговорил падишах. — Скажи мне честно, Хоук-паша, мы можем рассчитывать на успех в этой осаде?

Вильям вздохнул, плечи его поникли.

— Нет, падишах. Через месяц землю покроет снег. К весне император освежит свои силы в Австрии, потому что он больше не боится французов.

— Сможем ли мы когда-нибудь взять Вену?

— Я верю в это, падишах. Но моя стратегия в этот раз подвела. Даже со всей поспешностью мы не можем привести армию из Константинополя в Вену меньше чем за три месяца. Слишком мало остаётся до прихода зимы. Мы должны концентрировать армию на границе с Венгрией и предпринять атаку, как только погода улучшится.

— Но тогда весь мир будет знать, что мы затеваем!

— Это неизбежно, падишах.

Сулейман кивнул:

— Это надо обсудить. Но сейчас, Хоук-паша, мы разбиты. Отдай приказ к отступлению. Мы должны уйти до холодов.

— Мы побеждены, — тихо произнёс Вильям Хоквуд, кутаясь в плащ. Турки уже начали отступление.

— Это иногда случается, — сказал Гарри. — Даже Завоеватель не смог взять Родос.

— Но я взял Родос, — откликнулся Вильям, до сих пор не знавший горечи поражения.

Венцы подняли шум. Жители Вены насмехались над отступающими турками. Но эти усмешки сменил крик ужаса и боли, когда Сулейман обезглавил всех пленных мужчин у стен города.

Эта неудача подкосила силы Вильяма Хоквуда. Во время отступления его самочувствие становилось всё хуже и хуже. К концу месяца, когда пошёл снег, обозы пришлось бросить, чтобы спасти людей. Спасать людей имело больший смысл, чем спасать вещи.

Людей и оружие. Никто из потомков Джона Хоквуда не рискнул бы оставить пушку. Когда стало невозможно тащить их, Хоук-паша приказал погрузить их на борт галер, которые всё ещё контролировали Дунай. Это была труднейшая задача, и её предстояло выполнить измученным и замерзшим людям. Но они всё сделали, потому что были преданы Хоук-паше.

Пушки были спасены, но это стоило жизни многим людям. И среди них был сам Хоук-паша. Постоянно находясь в снегу, он схватил насморк, но проигнорировал его. Вскоре у него начался жар. Его положили на носилки, которые несли верные ему артиллеристы, Гарри был с Хоук-пашой, когда тот умер.

Набальзамированное тело Вильяма Хоквуда привезли в Константинополь, чтобы захоронить в саду его дворца. Эме, Джованна и слуги рыдали.

По окончании церемонии султан Сулейман послал за Гарри.

— Теперь ты Хоук-паша, — объявил он, передавая Гарри жезл с двумя узлами на конском хвосте.

— Я не достоин такой чести, падишах, — запротестовал Гарри.

— Я не сомневаюсь, что всё ещё впереди, — твёрдо сказал Сулейман. — Теперь скажи мне, где бы ты хотел быть.

— Я буду там, где надо.

— Мы потерпели горькое поражение у стен Вены, — отметил султан. — Смерть твоего дяди не меньшее поражение, чем наше отступление. Теперь мне стало известно, что персы затевают войну на восточной границе моих владений. Этого я не могу допустить.

— Мы выступим в поход в следующем году? — с горячностью спросил Гарри.

— Мы вынуждены сделать это. Христиане, конечно, скажут, что я отступил потому, что разбит, и потому, что боюсь их. Эта мысль невыносима для меня. Но я не могу вести две войны одновременно.

Султан замолчал, Гарри ждал продолжения. Он понимал затруднительное положение султана, но не имел представления, чем может помочь ему. Гарри считал себя слишком молодым, чтобы командовать таким походом.

— Мы должны заставить их понять, что это временная отсрочка, — наконец сказал Сулейман. — И когда я разберусь с более насущной проблемой, с персами, я вернусь к осуществлению плана Хоук-паши — захвату Вены. Мы должны держать Габсбургов в постоянном напряжении и тревоге. Кроме всего, мы должны заставить предателя Франциска пожалеть о разрыве нашего договора. Ты выполнишь эту задачу, Хоук-паша.

— Охотно, падишах. Если ты скажешь, какие силы будут мне приданы и какой стратегии я должен придерживаться.

Сулейман посмотрел на него.

— Хайреддин в Золотом Роге.

Сердце Гарри громко забилось.

— Хайреддин говорит об огромных флотах, вмешивающихся в торговлю на Западе, и более того, совершающих нападения на прибрежные города и вселяющих страх в сердца чужеземцев...

Гарри едва мог сдержать возбуждение.

— Хайреддин говорит о расширении Османской империи вдоль северо-африканского побережья и превращении его в плацдарм для нападения на христиан на юге. Ты веришь, что это осуществимо, Хоук-паша?

— Я верю, что это возможно при наличии подходящей силы.

— Все янычары, находящиеся в моём распоряжении, должны идти со мной на Тавр. Ты должен сформировать собственное войско, но набирай людей здесь, в Константинополе. Можешь рассчитывать на султанскую казну и вооружение, когда это потребуется. Я назначаю тебя главнокомандующим. Ты — друг Хайреддина. Он большой плут, но смелый и изобретательный человек. Он будет командовать пиратскими судами, но ты будешь руководить им от имени султана. Я дам ему это понять, и ты должен помнить об этом всё время.

— Я удостоен не только большой чести, падишах, но и большой ответственности. Будь уверен, я прославлю твоё имя.

— Заставь рыдать неверных, Хоук-паша. Вот твоя задача.

Ибрагим-паша смотрел на список имущества и денег, представленный ему Гарри.

— Очевидно, иногда наш хозяин думает, что, как только я щёлкну пальцами, динары начинают расти на деревьях, — рявкнул он. — Пушки? Ты собираешься взять пушки в море?

— Испанцы так и делают.

— Вряд ли, с их-то галерами...

— Если я собираюсь нападать на их караки, мне нужны пушки.

— А ты собираешься это делать? — поинтересовался Ибрагим. — Хорошо, кто я такой, чтобы отказать тебе, Хоук-младший? Прошу прощения, я имел в виду Хоук-паша. Ты так внезапно возвысился. Поверь, я скорблю о смерти твоего дяди.

— Спасибо, — сказал Гарри.

— Как я завидую твоему отъезду из Константинополя... и вместе с тем я буду скучать без тебя. Что ты думаешь о султане?

— Не моё это дело и не твоё судить о султане.

— Он моложе и тебя и меня, Хоук-паша, и теперь ему не хватает великого Хоука, на которого он полагался в годы своего правления. Пока султан не станет на ноги, нас ожидают тревожные времена.

— Ты говоришь почти как предатель, Ибрагим, — заметил Гарри.

— Только наедине с тобой, Гарри. Я знаю, что ты не предашь меня. Скажи мне: как поживает твоя русская чаровница? Она говорит по-турецки?

— Пару слов.

— Её сестра уже свободно болтает...

Гарри нахмурился.

— Откуда ты знаешь?

— Наш хозяин сказал мне. Султан влюблён, Гарри, в испорченную другим наложницу. Разве это возможно?

— Ты должен быть доволен, что другой — это ты, — сказал Гарри. — С чего ты решил, что он влюблён?

— В беседах со мной султан хочет говорить только о Рокселане, о том, что можно купить или подарить ей, о том, что она хочет изменить в своих покоях. Её покои, Гарри... находятся не в гареме. У неё свои покои.

Гарри почесал в затылке.

— Интересно, что думает об этом Гульбехар?

— Что бы Гульбехар ни думала, она молчит... но говорят евнухи. Без сомнения, Гульбехар надеется, что страсть Сулеймана к Рокселане — просто прихоть.

— А разве не так?

— Только не сейчас, — задумчиво протянул Ибрагим. — Падишах сообщил мне, что Рокселана беременна и что он чувствует себя собакой с двумя хвостами. Ты понимаешь, что этот разговор должен остаться между нами. Будешь болтать лишнее, лишишься головы.

— Я не буду болтать об этом, — сказал Гарри. — Я не понимаю, почему ты так обеспокоен. Рокселана — простая наложница, даже более того, она рабыня. Рабыни могут рожать сколько угодно, но это не имеет никакого значения.

— А если, предположим, она родит мальчика?

— Без сомнения, падишах будет очень доволен. Но у него есть первенец — Мустафа, а Гульбехар со временем станет султан-валиде.

— Хотел бы я быть в этом уверенным, — сказал Ибрагим. — Я хотел бы знать, не совершил ли я ужасную ошибку, послав Рокселану в постель к падишаху? Я хотел бы знать, не пожалеют ли об этом однажды империя и весь мир?

Ибрагим казался искренне встревоженным.

Гарри только и мог сказать:

— Я уверен, ты напрасно беспокоишься.

Лицо Ибрагима вдруг окрасила одна из его великолепных улыбок.

— Без сомнения, ты прав. Не затеряйся там на западе, Хоук-паша, и скорее возвращайся домой. Ты можешь очень пригодиться в один из таких же прекрасных дней.

Ибрагим, грек по рождению, прекрасно понимал шаткость своего положения. Он знал, что турецкие военачальники ненавидят его и что его высокий пост всецело зависит от милости султана. Но был ли он полностью уверен в расположении султана? Если только из-за того, что отдал Рокселану в постель Сулейману?

Гарри нахмурился. Мог ли он сам быть уверен в своём положении? Он вспомнил, как Ибрагим хвастался, что обуздал девушку. Предположим, что Рокселана действительно приобрела влияние на Сулеймана. Может, теперь ей взбредёт в голову низложить великого везира, который силой заставил её покориться.

Да... Ибрагиму действительно было о чём беспокоиться.

Но грек сам постелил себе постель из-за своего чрезмерного тщеславия, и теперь ему придётся лечь в неё.

А у Гарри оставались только надежды, светлые надежды, как ему казалось. Если даже Рокселана станет султан-валиде (что было трудно себе представить!), он, безусловно, останется в милости, потому что Яна — её сестра. Гарри никогда дурно не обращался с Яной и теперь был более чем уверен, Что она любит его.

Но теперь он стал Хоук-пашой, и ему вверили миссию величайшей важности.

Эме и Джованна пришли в отчаяние, узнав, что Гарри должен покинуть Константинополь невозможно, на долгое время. Он, как мог, утешил их, объяснив, что даже если бы не уехал сейчас, то должен был бы сопровождать армию в следующем году.

Саша, Трессилия и Яна очень обрадовались, узнав, что поедут с Гарри. Детей тоже можно было взять в путешествие.

Хайреддин был всем доволен и казался ничуть не обеспокоенным тем, что им будет командовать человек на тридцать лет моложе его. Глаза его блестели, когда на борт грузили пушку, приставив к борту аппарель.

— Я всегда мечтал об этом, — признался Хайреддин. — Но уже отчаялся, решив, что мои мечты никогда не воплотятся в жизнь. Теперь это произошло. Ты и я, мы вместе сделаем это, Гарри. Потому что мы с тобой одного племени, а?

— Мы даже похожи друг на друга, — напомнил ему Гарри. Он пребывал в прекрасном расположении духа.

Хайреддин перевёл взгляд с рыжей бороды Гарри на свою собственную и рассмеялся.

— О да! — закричал он. — Рыжебородые! Они узнают нас как Рыжебородых. Как франки сказали бы «рыжебородые»?

— Э... я бы сказал, что по-латыни это звучит как «барбаросса», — предположил Гарри.

— Достойное имя, чтобы прославиться! Барбаросса звучит лучше, чем Рыжебородые, более устрашающе.

Хайреддин приказал отчаливать.

— Барбаросса! — крикнул он, стоя на палубе. — Трепещите, франки!

Глава 14 ИСПАНЦЫ

Эскадра Хайреддина из шести галер прокладывала путь по тихим водам Средиземного моря. Здесь, далеко к югу от Константинополя, даже южнее греческого Пелопоннеса, был такой климат, которого Гарри Хоквуд не помнил со времён египетского похода Селима Грозного.

Небо было безоблачным и нежно-голубым, море — гладким и тёмно-синим. Вдали на севере виднелись горы, где когда-то правили спартанцы.

Галеры плавно двигались вперёд. Сто двадцать вёсел каждой из них — по шестьдесят с обеих сторон, размещённые в три ряда по двадцать вёсел — ритмично ударяли по воде. Они плыли спокойно, рабов не подгоняли.

Единственным звуком над всплесками воды был мерный бой барабана. Барабанщик держал по палочке в руках и, ударяя по барабану, перекрещивал их. Удары шли каждую секунду. Барабанщики сменяли друг друга каждый час; работали в одном ритме, не зная отдыха и не снижая скорость ударов даже в сумерках. Хайреддин приказывал идти даже ночью. Он настолько хорошо знал эти воды, что даже в кромешной мгле не боялся кораблекрушения; рабы спали по очереди, каждый третий по четыре часа. Рабы были счастливы, когда дул лёгкий ветерок.

Капитан пиратов не сомневался, что он может заменить своих гребцов в любой момент. Он вообще не считал их людьми, — человек, прикреплённый цепью к веслу, стоил дешевле вьючного животного. Единственной ценностью была сила его рук и спины. Как только этому приходил конец, гребца выбрасывали за борт без колебаний; ведь всегда в запасе была пара дюжин свободных гребцов, которые тут же занимали свободные места.

Почти все гребцы были христианами, захваченными в плен, и только некоторые — африканцами. Обнажённые, они сидели на скамьях, их бороды спускались до колен, тела были покрыты рубцами от ударов хлыста и обветрены, бока, покрытые нарывами, гнили от постоянного трения, они распространяли страшное зловоние. Дважды в день, на рассвете и в сумерках, водой из шланга смывали с палубы их пот, мочу и кал. Но эта процедура не устраняла той вони, которая почти висела над галерами. Но, как шутя заметил Хайреддин, все быстро привыкают к дерьму.

Гарри прекрасно знал, что, если его когда-либо возьмут в плен испанцы или генуэзцы, его участь будет гораздо хуже, чем у галерного раба... если его жизнь продолжится вообще.

Можно предположить, думал Гарри Хоквуд, стоя у кормы и глядя вниз на напряжённые тела гребцов, что теперь я рискую обрести такую же судьбу.

Он размышлял, что бы он чувствовал, будучи прикованным к веслу и зная, что должен грести из последних сил, получая при этом минимум еды и воды, чтобы только поддерживать свою жизнь, а потом его выбросили бы за борт. Это была не та участь, которую он рисовал себе. Все Хоквуды жили и сражались как благородные люди... и умирали как благородные люди.

Послышался какой-то шорох. Рядом с Гарри появилась Яна. Её тоненькие пальчики сжимали реи. Она наблюдала за рабами, губы её слегка приоткрылись. Яна не покрывала голову с тех пор, как Гарри разрешил своим женщинам не носить яшмаки, если они не хотели. Саша и Трессилия, конечно, не расстались с яшмаками, к тому же они до сих пор страдали морской болезнью.

Яна пристрастилась к морю, как будто была рождена в нём. Она никогда не любила яшмак, и теперь её золотисто-коричневые локоны развевались на ветру. В России не было галерных рабов, потому что там не было галер. Здесь в одном месте собралось такое количество обнажённых мужчин, которого она прежде никогда не видела, хотя это зрелище нельзя было назвать приятным.

Яна поймала устремлённый на неё взгляд хозяина и покраснела.

— Мне жалко их, — пробормотала она по-гречески. Она хорошо знала этот язык.

Жалость Яны удивила Гарри, но он знал, что Яна мягче своей сестры.

— А что ты скажешь о себе?

— Я счастлива, хозяин. Я счастлива в море, я счастлива быть с тобой.

Бедный Ибрагим, подумал Гарри, упустил такое блаженство.

— Мне бы хотелось, чтобы был лучший способ использования такой силы, — задумчиво сказала Яна, вновь устремляя взгляд на гребцов.

— Да, — подумав, ответил Гарри.

В наступившей темноте бриз подул с востока. Вёсла были в уключинах, паруса подняты.

Хайреддин угощал гостей ужином на нижней палубе.

— Восточный ветер хорош, — сказал он, — если идёшь на запад. Он относит вонь, согласны?

Старый пират не мог сдержаться и всё время поглядывал на женщин. Обычно он не брал женщин на свои галеры, кроме захваченных рабынь.

— Долго ли добираться до Алжира? — внезапно спросила Яна. В разговоре с мужчинами она чувствовала себя свободной, Саша и Трессилия, напротив, всегда ждали, чтобы к ним обратились.

— При этом ветре ещё шесть дней. А без ветра... тоже шесть дней, — расхохотавшись, ответил Хайреддин и налил ей вина. Вино он уважал не меньше, чем пустословие, лежащее в основе его религии, и не меньше, чем пустословие, руководившее его жизнью.

— А мне понравится Алжир?

— О да! Это прекрасное место. Там всё белое. Дома белые и красивые. Бухта тоже хороша. Она основательно укрыта — это я сделал её такой. И теперь, когда Алжиром будет управлять паша, он станет настоящим городом. Согласен, Хоук-паша?

— Возможно, — кивнул Гарри.

Внезапно послышался крик вперёдсмотрящего, двадцать четыре часа в сутки наблюдавшего за обстановкой на море.

Хайреддин моментально вскочил.

— Рапортуй!

— Огни по правому борту.

Хайреддин полез в такелаж, его кафтан колыхался на ветру, Гарри последовал за ним. Прищурившись, они различили слабое мерцание огней на горизонте.

— Земля? — спросил Гарри.

— Между нами и Италией нет суши, а Италия всё ещё в ста милях впереди, — сказал Хайреддин. Он спрыгнул на палубу, где собрались командиры. — Сигналь тушить все огни, — приказал он.

— Грести?

— Нет, пока есть бриз. Полная скорость нам понадобится позже. Позови меня, когда бриз утихнет или изменится его направление.

Он вернулся к столу, оказавшемуся в полной темноте с тех пор, как огни были потушены.

— Будет битва? — возбуждённо спросила Яна.

— Битва? — расхохотался Хайреддин. — Нет, нет, моя милая. Стремительная атака, не битва. Но не раньше, чем завтра. Ты можешь крепко спать.

Гарри переживал. На земле, встречаясь лицом к лицу с врагом, ты видишь размер его войска, знаешь, сколько часов будет идти битва. В море ты преследуешь неизвестного врага. Хайреддин сказал, что огни — несомненно кормовые фонари, и, таким образом, корабль впереди следует их курсом.

— Это значит, что они идут с Крита или приблизительно из тех мест.

— Если это венецианцы, то они наши союзники, — сказал Гарри.

Хайреддин ухмыльнулся.

— В море всё не так. Но это точно не венецианцы.

— Откуда ты знаешь?

— Если бы они шли в Венецию, они следовали бы севернее, по Адриатическому морю. Эти же держатся того курса, что и мы, они направляются к Италии и Мессинскому проливу. Таким образом, это неаполитанцы, генуэзцы или испанцы...

— И ты собираешься захватить их, — закончил Гарри.

— Это наш долг перед султаном, — сказал Хайреддин. — Кроме всего, это будет хорошим развлечением.

Хайреддин отправился отдыхать, Гарри остался на палубе. Почти впервые в жизни он так ждал приближающегося столкновения.

К рассвету Гарри задремал и проснулся, испуганный голосом, выкрикивающим приказы. Бриз спал. Хайреддин снова был на палубе, паруса спускались вниз, вёсла погружались в воду. Гребцы вкусили редкую роскошь почти целой ночи сна, теперь вода энергично разбивалась вёслами. Стук барабанных палочек стал частым.

Гарри стоял у леера, всматриваясь вдаль. Огни теперь были намного ближе: очевидно, корабли не имели представления, что их преследуют. Он огляделся и увидел белые завитки, идущие от вёсел других галер, прорезавших спокойное море. Их можно было различить только вблизи.

Темнота стала исчезать. Подошёл Хайреддин. Огни впереди них погасли.

Небо прояснилось, море было серым. С обеих сторон от них галеры рассекали волны; у каждой на борту была пушка, нетерпеливые бомбардиры, сгибаясь над орудиями, осматривали их.

Впереди них двигались три высокобортных округлых торговых судна.

— Генуэзские караки! — рявкнул Хайреддин. — Повезло так повезло!

Гарри кусал губы. Он вспомнил рассказ дяди о том, как его дед, Энтони, осаждал Константинополь, и о том, как генуэзские военные корабли прорвались сквозь турецкий флот к Золотому Рогу; их обитые железом носы ломали вёсла, как соломинки.

Но эти суда была меньшего размера, и управлялись они неопытными командирами. Хайреддин, казалось, в этом не сомневался. Кроме того, это были не военные караки.

Генуэзские торговые суда продолжали спокойно плыть ещё полчаса, пока талеры не приблизились. Бриз почти спал, как это бывало только на рассвете.

Первые лучи поднимавшегося солнца уже пробились сквозь облака, прежде чем вахтенный на караке заметил, что происходит сзади. К этому времени турецкие галеры были в миле от своих жертв.

В считанные секунды всё превратилось в ад. Гарри наблюдал за сновавшими повсюду людьми, заряжавшими пушки и натягивающими кормовые сети.

— Они могут уйти от нас? — спросила Яна, стоявшая рядом с Гарри.

— Сомневаюсь. Ты должна спуститься вниз, — сказал он.

Яна надула губы, но повиновалась.

Теперь все корсары были на палубе, вооружённые саблями, прикреплёнными к ремням.

— Огонь! — прорычал Хайреддин. Пушки загрохотали. Первый снаряд не попал в цель, но остальные пять пушек тоже выстрелили, следуя приказу. Два снаряда попали в корму караков, но не причинили значительного ущерба.

Генуэзцы дали ответный выстрел, но он не попал в цель.

— Скорее! — закричал Хайреддин, стоя на корме и сжимая рею.

— Кляпы! — скомандовал командир, стоявший внизу.

У каждого раба на шее висела деревянная чурка около шести дюймов длиной и двух в диаметре. Теперь эти деревяшки они засунули себе в рот. Бой барабанов стал невыносимо быстрым, надсмотрщики шагали по палубе, их хлысты взлетали над обнажёнными телами.

— Если не использовать эти затычки, рабы начнут выть и стонать, — объяснил Хайреддин. — Тогда никто не услышит моих приказов.

Теперь галеры мчались на огромной скорости, их паруса трепетали на ветру. Команды выстроились на палубах в линию и открыли огонь из ружей, но и это не принесло результата.

— Это торговый люд, который не знает толка в сражениях, — презрительно сказал Хайреддин.

У Гарри возникло странное чувство. Всю свою юность он провёл в военных походах, сражаясь с такими же точно солдатами. Казни мирных жителей были обусловлены тактикой войны, они выполнялись хладнокровно и далеко от поля битвы. Теперь ему предстояло сражаться с мирными людьми...

— Пошли, — сказал Хайреддин и поспешил вперёд. Гарри последовал за ним к тому месту, где собралось около пятидесяти корсаров.

Теперь пираты находились на расстоянии ста ярдов от караков, вторая галера шла следом. Галеры разбились на пары, по две на каждое генуэзское судно. Над бортами появились лица, некоторые люди кричали, некоторые хмуро молчали. Запалили аркебузы.

Ничего не помогло. Когда галеры приблизились к каракам, с них были брошены «кошки», которые, пролетев в воздухе, зацепились за планширы. Моментально галера была подтянута прямо под корму карака и закреплена. Вёсла спустили, и корсары начали лезть по канатам.

Генуэзцы бросились рубить канаты топорами и саблями. Некоторые были раскромсаны, и люди с них попадали в море. Но по мере того, как забрасывались всё новые и новые «кошки», нападавшие всё равно добирались до палубы. Кое-кто проникал на караки через палубные окна и врывался в каюты.

Гарри был одним из них. Он размахивал саблей по сторонам — передняя палуба была расположена слишком низко.

Люди с криками разбегались от взмахов сабель. Они не были моряками, но хотели сражаться за свою жизнь. Здесь были только купцы и испуганные женщины — никогда прежде Гарри не встречался с женщинами на поле боя.

Более разумные женщины бросались на сабли, и палуба окрашивалась кровью. Малодушные позволяли завлечь себя в угол каюты, где с них начинали срывать драгоценности, хватать за корсажи и лезть под юбки.

Выбив закрытую дверь, Гарри по лестнице взбежал на палубу. Здесь расправу чинил Хайреддин, окружённый своими людьми. Исход битвы за обладание судном был уже решён. Мёртвых и раненых выбросили за борт, так же, впрочем, поступили и с членами экипажа. Наиболее молодых и привлекательных моряков оставили для утех.

Женщин вытащили на палубу. С них сорвали одежды, и теперь пираты отпускали солёные шуточки по поводу их достоинств. Корсары положили женщин на спины и начали проверять их на девственность (очевидно, каждый корсар считал себя специалистом в этой области). Те, кого они сочли девственницами, по крайней мере на какое-то время были освобождены от мучений. Их выставят на продажу на площади в Алжире. Тех женщин, непорочность которых оказалась под сомнением, тут же оседлали захватчики, и они, одна за другой, отправились в забытье. Палуба превратилась в шевелящуюся массу плоти, издающую вздохи, стоны... и запахи.

Никогда прежде Гарри не видел такого скотского зрелища. Он хорошо знал, что его мать, Джованна, не могла бы так просто всё это вынести. Чувствуя тошноту, он поднялся на корму, а потом на верхнюю палубу карака и взглянул на следующие сзади суда. Они были сравнительно мирными, только с горсткой турок, собравшихся на палубе. Но вопреки приказанию Гарри женщины вышли из каюты посмотреть, что происходит.

Хайреддин хлопнул Гарри по плечу.

— С первой победой тебя! Ты доволен, Хоук-паша?

— Конечно, — сказал Гарри.

— У нас богатая добыча, — уверял Хайреддин. — Ты не заглянул в трюм. У нас есть вино, прекрасная закуска, у нас есть золото и у нас есть рабы. Богатая добыча.

— Что ты сделаешь с кораблями? — спросил Гарри.

Хайреддин ухмыльнулся:

— Они мне не нужны. Я сожгу их. Все, кроме одного. Я оставлю судно с командой из десяти человек. Эти люди отправятся на нём в Геную и расскажут о том, что произошло. Пусть расскажут о том, как их захватил Барбаросса. Это имя должно вселять ужас в сердца неверных. Барбаросса! Барбаросса! — закричал он.

Клич подхватили экипажи галер.

Войне в Средиземноморье был дан новый размах.

Когда турецкая эскадра приблизилась к берегу, Алжир действительно ослепительно сверкал в лучах полуденного солнца. Гарри Хоквуд, бывалый солдат, с первого взгляда заметил, что город неважно укреплён. Приблизившись к берегу, Гарри понял, что Хайреддин, или Барбаросса, — теперь он настаивал, чтобы его так называли, — создал хорошо защищённый маленький порт в сущности из ничего.

От нечёткой береговой линии далеко в море тянулись два мола, причём они пересекали друг друга, поэтому любой флот, попытавшийся приблизиться к берегу, дважды менял бы курс. Молы находились почти рядом, и, без сомнения, атакующим судам пришлось бы снизить скорость до минимума и собраться в одном месте. На каждом молу был расположен отряд артиллеристов.

За молами над городом поднималась внушительная крепость, сверкающая белизной в лучах солнца, на её башнях развевались зелёные флаги османцев.

Полоса плодородной земли, дававшая жителям большую часть их довольствия, опоясывала крепость. Горы, как рассказывал Хайреддин, были названы в честь мифологического греческого гиганта Атланта, державшего небеса на своих плечах, и тянулись примерно на сто миль вглубь территории и гораздо дальше вдоль берега, прежде чем спуститься в пустыню.

— Флот может подойти по морю, — объяснил Хайреддин, — но никакая сила не пересечёт пустыню.

Алжир был основан финикийцами задолго до рождения и Христа и Мухаммеда; римляне знали его как Икосиум. Многие последующие завоеватели разграбили город и оставили на его месте руины, но в X веке он был возрождён берберами и номинально управлялся берберским правителем. Последний был очень доволен тем, что Хайреддин использует город как свою базу. Это не только обеспечивало, защиту ему и его людям, но и давало десятую часть всего награбленного и рабов, приведённых сюда пиратами.

Город на самом деле оказался гораздо больше, чем ожидал Гарри. Его меткий взгляд тут же определил, в каких местах оборонительные сооружения должны быть укреплены.

Хайреддин, конечно, вышел на берег как бейлербей, хотя и был не вправе использовать здесь этот титул. Он приветствовал местных властителей, они кланялись, приветствуя его.

Хайреддин и Гарри посетили дворец дея[65], где Гарри представили Ал-Рашиду, маленькому человек ку с непропорциональным лицом, горячо приветствовавшим посла султана. Очевидно, у него не было и тени подозрения, что это его первый шаг на пути насильственного и безоговорочного подчинения Порте.

Затем Хайреддин и Гарри прошли по касбе[66] и поднялись по лестницам на узких улочках наверх, где была крепость. За крепостными стенами находился дворец Хайреддина, в котором жили множество молодых женщин, самых красивых из пленённых им.

Гарри проводили на самую высокую башню — теперь перед ним как на ладони лежал маленький суетливый порт, омываемый водами Средиземного моря.

— Если бы ты видел на двести миль вперёд, — сказал Барбаросса, — то узрел бы горы южной Испании. Они поднимаются между нашими и Гранадой и однажды по воле Аллаха будут принадлежать нам.

— Так близко... — удивился Гарри, пощипывая бороду. — Я не понимаю, как это испанцы до сих пор не уничтожили нас.

— У императора есть дела поважнее или ему так кажется. Кроме того, он знает, что мы ему не по зубам. Мы увидим его флот задолго до того, как он приблизится к нам, и подготовимся к этой встрече.

— А вдруг он начнёт атаку, когда тебя здесь не будет?

— Откуда ему знать, где я, Гарри? Кроме того, он немного опоздал. Теперь один из нас всегда будет здесь. Разве не так?

Часть своего дворца Хайреддин отдал в пользование Гарри, который разместил здесь своих жён и наложниц.

Однако вскоре Гарри присоединился к Барбароссе в его походе на Сицилию. Его удивила та лёгкость, с которой корсары прокрались в пустынную бухту. Затем они забрались в горы и, захватив внушительное селение, удерживали его в течение двух суток. За это время пираты полностью опустошили его, захватили около пятидесяти девушек и юношей, а также огромные запасы зерна и скота. Заметив большие войсковые подразделения, направлявшиеся в их сторону, пираты покинули селение.

— Это секрет ведения войны на море, — объяснил Барбаросса. — Мы можем идти куда угодно и высаживаться где угодно. Ни одну береговую линию невозможно защитить до конца. Таким образом, любая береговая линия достаточно уязвима. Теперь, обладай мы Тунисом...

Гарри не надо было убеждать, что именно таким способом и следует вести войну. В конце концов он взял одну из маленьких и быстрых галер Барбароссы и вернулся в Константинополь. Султана там не было. Он оставил Ибрагима командовать армией в войне против Персии и снова повёл армию на Вену. И снова был вынужден отступить от стен этого города...

Гарри навестил мать и тётку, уверил их, что здоров, и отправился догонять великую армию. Он застал султана в Белграде и был очень обеспокоен тамошней обстановкой.

— Рад тебя видеть, Хоук-паша, — сказал Сулейман, когда охранник доставил Гарри в личные покои султана. — Рад видеть человека, которому можно доверять, — сказал падишах.

Гарри не думал, что во всей империи не было человека, которому этот всеми любимый султан не мог бы довериться.

— Меня окружают ложь и предательство, — сказал Сулейман, — а мне ещё так много надо сделать. Я должен бороться с Австрией, я должен сражаться с Персией, а затем решить дома вопросы законности и религии. И кому я могу поручить что-либо, на кого мне положиться в надежде на понимание и преданность?

— Конечно, Ибрагиму... — предположил Гарри.

— Ибрагим! Ха! Этот грек — предатель. Я поднял его из грязи. Тебе известно это, Гарри. Мы с тобой знаем друг друга с юных лет. Ты помнишь, как мои отец был недоволен этой дружбой с греком. Без сомнения, он был прав.

— Ибрагим предал тебя? — Гарри не верил своим ушам.

— Нет ещё. Но остался только один шанс, что он не сделает этого.

— У тебя есть доказательства?

— Зачем мне доказательства? Ибрагим практически правит в Анатолии. О да, он провёл несколько замечательных операций и отразил не одну атаку персов. Он показал себя хорошим командиром, но выгодно ли это мне? Он всё продолжает набирать войско. Зачем ему такое огромное войско? Он говорит — чтобы отбросить персов... А может, для того, чтобы пойти на Константинополь и восстановить правление греков?

— О падишах, я не верю в это. Это твой самый верный слуга. И нет никаких доказательств его предательства...

— Есть люди, знающие грека лучше, чем ты, Гарри.

«Рокселана! — подумал Гарри. — Ибрагим был прав — она хочет испортить его отношения с султаном».

— Но это меньшая из моих бед, — рявкнул Сулейман. — Предательство затаилось даже в моём собственном гареме.

— Предательство, падишах?

— О да! Уже всё раскрыто. Мой собственный сын, Мустафа, пошёл против меня. К счастью, теперь мне есть кому доверять. — Он вздохнул. — У меня есть ещё сын. — Внезапно его лицо ожило. — Я назвал его Селим. Разве это не справедливо?

Ребёнок от русской рабыни назван в честь величайшего из османских воинов! Бог мой! Гарри не думал, что амбиции Рокселаны зашли так далеко.

— Что ты собираешься делать, падишах? — спросил он.

— Я собираюсь действовать. Я должен по очереди разобраться со своими врагами. Сейчас я веду переговоры о мире с Фердинандом Австрийским, я собираюсь завершить войну в Европе. Я пойду на Восток и в Анатолию. Я сам буду командовать и сам разберусь с персами. Я также сведу счёты и с Ибрагимом.

Гарри не нашёлся, что ответить; ответить было нечего.

— Теперь скажи, с чем ты пришёл? — спросил Сулейман.

— Я пришёл просить людей, падишах, — выдохнул Гарри.

— Ха! — воскликнул Сулейман. — Тебе-то я могу доверять, Хоук-паша...

«Благодаря сестре Рокселаны?» — размышлял Гарри.

— Зачем тебе эти люди? — спросил Сулейман.

Гарри сообщил о своих планах.

— Но раз ты хочешь мира с Европой, падишах, мои планы теряют смысл.

Сулейман поднял палец:

— Не совсем так. Я не говорил, что ищу мира с Европой или с императором. Я ищу мира с королём Фердинандом, императором Австрии. Я не ищу мира ни с его братом Карлом, ни с предателем Франциском. Всё, что здесь произойдёт, можно назвать пограничным перемирием. А ведь действительно, Хоук-паша, чем больше ты высосешь сил из испанцев и чем больше нагонишь на них страха, тем лучше. Я дам тебе людей и желаю тебе успеха.

— Пусть у тебя всё будет хорошо, падишах, — поклонился Гарри.

— Я только тем и занимаюсь, чтобы всё было хорошо, — мрачно сказал Сулейман.

— Молю тебя: не принимай поспешных решений и не суди без доказательств...

— Я поступаю так, как считаю нужным, — отрезал Сулейман.

Гарри больше ничего не мог сделать, как бы он ни предчувствовал возможное развитие событий. Он вышел из Константинополя с двенадцатью галерами и тысячей солдат, не считая командиров, и достиг Алжира две недели спустя. Не однажды его манила возможность лёгкого захвата того или иного судна, но он не должен был отвлекаться от своей цели.

Ал-Рашиду только что и оставалось пощипывать бороду при таком неожиданном наплыве турецких сил; не могли успокоить его и объяснения Гарри, что люди прибыли для ведения войны с Тунисом. Ал-Рашид ненавидел Мулай-Хасана, дея Туниса, за то, что Мулай в отличие от него был в хороших отношениях с императором, и поэтому боялся последствий.

— Ты не хочешь, чтобы мои люди и галеры были здесь. Но ведь они будут защищать тебя! — протестовал Гарри.

Барбаросса был доволен усилением флота. Гарри сразу же принялся за работу, изучая Тунис с моря и суши. Он предпринимал долгие и опасные пятисотмильные переходы вдоль гор в сопровождении только Диниза и проводника. За три месяца он окончательно решил, что нападение должно быть сухопутным, и не только из-за сильных мощных сооружений города на море, но и для того, чтобы испанцы не догадались об их намерениях. Поначалу испанцы видели в Барбароссе самого обычного пирата, даже если он называл себя бейлербеем Алжира от имени султана. И только тогда, когда он захватил североафриканское побережье, им пришлось отнестись к нему более серьёзно.

Тем временем Барбаросса выходил в море и приносил огонь и меч на испанский и итальянский берега. Начав с Картахены, он добрался до Аликанте, Валенсии, Таррагоны и Барселоны; на его счету были нападения в Сете и Марселе, Ницце и Чивитавеккье — прибрежном городе рядом с Римом. Лишь Генуя, хорошо защищённая своим флотом, избежала этой войны. Имя Барбароссы было у всех на устах, так же были известны имена его командиров, среди которых наиболее «прославился» Драгут.

Гарри посвящал себя не только планированию нападения на Тунис. Море по-прежнему волновало его, и именно Средиземное море. От испанских пленников, привезённых в Алжир, он слышал рассказы о неспокойном Атлантическом океане, который обещал великие морские путешествия на подходящих судах.

Но при всём превосходстве на море обладали ли испанцы такими судами, о которых он думал?

Испанцы работали над созданием военного судна. Караки и их меньшие копии — каравеллы, которые бороздили океаны более двухсот лет (на таком судне Кристофор Колумб пересёк Атлантику, а Васко да Гама обогнул мыс Доброй Надежды), доказали свою бесполезность в военном деле. Караки могли быть огромными, некоторые вместимостью в. несколько тысяч тонн, хорошо вооружёнными и наполненными воинами, но громоздкие корпуса лишали их манёвренности в любую погоду, если не дул попутный ветер. Самый хороший в мире флот караков мог быстро подплыть к незащищённому морскому порту и мог остаться совершенно беспомощным, если ветер дул с берега.

Значит, испанские судостроители должны были заниматься переустройством корпуса и изменением формы паруса с целью улучшения военных качеств. Увеличивая ширину судна от двух до трёх, иногда четырёх единиц, они всё больше погружали корпус в воду для увеличения скорости. Уменьшались нос и корма, превращаясь не более чем в слегка возвышающиеся наблюдательные палубы. С уменьшенной надводной частью судно становилось более быстроходным и манёвренным. Испанцы усовершенствовали размещение парусов: к длинным бушпритам прикреплялись несколько передних парусов, параллельные реи перемещались от носа к корме, тем самым давая возможность судам плыть против ветра. Эти новые суда назвали галеонами.

Говорили даже о постройке галеонов, на которых будут и вёсла и паруса. Их называли галеасы, но они существовали пока только в чертежах.

У новых судов были, конечно, и недостатки. Из-за низкой посадки, корпуса на них нельзя было перевозить грузы, для этого там просто не было подходящего места. Суда были рассчитаны на длительные путешествия — пересечение Атлантики могло длиться до двух месяцев при неблагоприятной погоде, — поэтому их нижние палубы были забиты запасами воды и еды, и места для груза не оставалось. Также были сложности и с размещением пушек. На полностью вооружённом корабле нижние огневые точки располагались очень близко к воде, и использовать их в беспокойном море было невозможно. А на основной палубе размещение орудий любых размеров было нежелательно. Но можно было не сомневаться, что это крепкие корабли.

Гарри был уверен, что однажды ему придётся вступить с ними в сражение.

Для пиратских рейдов такие суда не годились. Гарри планировал осуществить рейды в Атлантике вдоль берегов Португалии, Испании и, кроме того, Франции. Эти корабли были слишком неуклюжими, замирали в плохую погоду, и их невозможно было вывести на мелководье.

Гарри выходил в море не для того, чтобы вступать в бой с флотом врага, если мог, он избегал этого; таким образом, наличие на судах большого количества пушек было ему ни к чему; ему требовалось одно мощное орудие, чтобы сбивать мачты спасающихся бегством торговых кораблей. Гарри нужны были только толковые командиры для коротких рейдов, которые он планировал. К тому же он не собирался проводить в море больше нескольких дней без возможности пополнения запасов еды и воды, и поэтому глубокий трюм не был для него насущной необходимостью.

Кроме всего, Гарри всё ещё пытался увеличить сопротивляемость встречному ветру.

Гарри вспомнились выходы в Босфор, Мраморное и Чёрное моря. Венецианские кораблестроители построили ему миниатюрное судно, которое на маленькой площади выполняло всё, что от него требовалось. Потому что эта площадь не могла быть увеличена...

Гарри поделился своими соображениями с Хайреддином, когда флоту корсара случилось оказаться в порту.

Барбаросса погладил бороду.

— Конечно, Гарри, построить большое судно, подобное твоему, возможно, но я не уверен, что это принесёт пользу. Ты собираешься вести корабли через Гибралтарский пролив в океан? Что ты собираешься там найти? Помнишь, что случилось с твоим судном в Чёрном море?

— Оно было без палубы, а эти новые корабли будут с палубами. Они смогут выдержать даже штормы в Атлантике. Или ты считаешь, что есть на свете море, куда мы боимся выходить? Испанцы-то уже плавают там.

— Я смело признаюсь тебе, Гарри, что достиг такого возраста, когда уже не всё хочу попробовать. Средиземное море — вот моя стихия. Здесь я процветаю. И только о нём хочу говорить. Ты слышал об Андреа Дориа[67]?

— Генуэзский адмирал?

— Он самый. Он теперь не просто адмирал, а правитель Генуэзской республики.

— Значит, у него стало меньше времени гоняться за тобой по морю.

— Как раз наоборот. Пленники говорят, что он собирается бросить все свои силы, чтобы уничтожить и меня, и тебя. Он, очевидно, тратит на постройку новых судов неслыханные деньги, совершенно не беспокоясь о том, что разорит свой народ. И постоянно предлагает императору совместное нападение на Алжир.

— Гм... Ал-Рашид знает об этом?

— Нет, и мы ничего ему не скажем. Его хватит удар, и он попросит нас убраться подобру-поздорову. Но мы не можем просто так ждать их нападения. Мы должны сделать две вещи.

— Что же?

— Первая: как только генуэзский флот выйдет в море, мы должны обнаружить его и разбить. Матросы ещё не обучены, корабли не испробованы.

Гарри кивнул.

— Резонно. А вторая?

— Прежде чем генуэзский флот будет построен, мы должны взять Тунис. Это значит, в следующем году. Я не думаю, что Дориа сможет вывести флот в море в конце следующего лета. Тунис нам нужен потому, что он будет нашей второй крепостью в противовес испанским и генуэзским позициям. Если император Карл и Дориа соберутся напасть на одну, они должны будут знать о возможности быть атакованными с другой. Это очень важный момент.

Гарри согласился и проинформировал о своём плане Константинополь, послав гонца. Сам он не поехал, потому что не представлял, как складывается обстановка в Порте, и со страхом ждал вестей.

Но все новости оказались хорошими. Военная кампания против персов была успешно завершена. Ибрагим праздновал свой триумф. Он по-прежнему был великим везиром и собственноручно ответил на послание Гарри. Наверное, Ибрагим и Сулейман примирились, решил Гарри.

Вдобавок принц Мустафа стал появляться в обществе, отец давал ему какие-то важные поручения.

Гарри вздохнул с облегчением: Рокселана, кажется, потерпела поражение в своих интригах...

Самым замечательным было то, что султан полностью поддержал план Хоук-паши по поводу расширения османских владений на западе Средиземноморья и захвата Туниса.

Гарри и Барбаросса принялись претворять план в жизнь. Барбаросса демонстрировал свою мощь на море, Гарри повёл малочисленную армию по горной дороге, которую он разведал в прошлом году. Таким образом, Тунис, казавшийся сонным городом, внезапно атаковали с суши, и он пал почти сразу. Только после этого Барбаросса рискнул привести галеры на мелководье.

Тунис не был укреплён для отражения атак врага с суши. Город стоял на месте древнего Карфагена и сохранил все преимущества этого известного морского порта. Город находился на возвышенности и был защищён с трёх сторон большими солёными озёрами. Они были довольно глубокими и пригодными для обычных галер, но их окружали песчаные отмели и маленькие острова, проход через которые в самое большое озеро был узким и хорошо защищённым.

И всё же, если бы Мулай-Хасан хоть раз оглянулся назад, его крепость была бы неуязвимой.

Турки собирались устроить в городе свою резиденцию, и им нужно было, чтобы жители относились к ним доброжелательно. Гарри запретил грабить Тунис. Четверть местного гарнизона выразила желание поступить в его распоряжение. Однако дею Мулай-Хасану удалось сбежать, и как ни старался Хоквуд, он не смог найти его.

Позже стало известно, что Мулай-Хасан пробрался в Мадрид и умолял Карла помочь ему отвоевать своё королевство.

Гарри сразу же занялся укреплением защитных сооружений города, особенно со стороны суши, и перевёз свою семью из Алжира в новую столицу. Алжир находился слишком близко от гнева испанцев, к тому же Тунис казался Гарри спокойнее.

Укрепив защитные сооружения Туниса, в начале 1534 года Гарри приступил к реализации собственного проекта, построив четыре судна. По сто футов длиной и двадцать пять шириной, они были такими же узкими, как галеры. На каждом судне были верхняя и нижняя палубы. В трюме могло поместиться военное снаряжение, пленники и добыча. Команда, включая Гарри, должна была спать на палубе.

В качестве движущей силы использовался треугольный латинский парус. Экспериментируя, Гарри выяснил, что судно может делать пятьдесят узлов в час, превосходя возможности любой галеры.

К удивлению и радости Гарри Яна дала ему совет.

— Я понимаю, что ты задумал, мой господин, — сказала она. — Ты хочешь построить корабли, которые смогут противостоять океанским штормам лучше, чем галеры. Но ведь часто в открытом океане или у берега ветра совсем нет или может случиться, что тебе понадобится передвинуть корабль против ветра. Мой господин, у нас в России нет галер, на наших реках суда двигаются при помощи огромных вёсел.

— Вёсел?

— Такие длинные вёсла, по одному или по два с каждой стороны. Их количество зависит от размеров судна и реки. На твоих кораблях можно установить по два с каждой стороны. Эти вёсла лежат на палубе, когда в них нет надобности. А если необходимо, их перекидывают за борт через уключины. Три человека могут справиться с таким веслом. Ты увидишь, что с их помощью твои корабли будут двигаться с хорошей скоростью.

Гарри оценил совет Яны и решил вопрос, который мучил его. Вёсла и уключины сразу были пущены в ход.

Когда наконец Гарри стал набирать добровольцев, чтобы помочь спустить его эскадру в море, он был очень удивлён горячим откликом людей. Каждое судно было укомплектовано командой в пятьдесят человек. Гарри объявил, что сам возглавит экспедицию.

Барбаросса и Драгут были ошеломлены.

— А как же Дорна? — волновались они.

— Вы говорили, что его флотилия будет готова к выходу в море только к следующей весне, а я к августу вернусь, постараюсь успеть до октябрьских штормов.

— Будем надеяться, что ты вернёшься когда-нибудь, — проворчал Барбаросса.

Туглук хотел отправиться в море с отцом; ему исполнилось восемнадцать лет, и он был уже настоящим моряком. Тутуш, тремя годами моложе брата, также горел энтузиазмом. Но Гарри не мог взять с собой сыновей на такое опасное предприятие; с турецкой точки зрения он бросал вызов неизвестности.

— Ты заменишь меня здесь и отправишься с Барбароссой, — сказал он Туглуку.

Юноша принял приказ отца без возражений.

Тутушу Гарри приказал занять место командира крепости и управляющего дворцом.

Гарри не стал объяснять им, что он руководствуется вескими причинами, сам возглавляя экспедицию и отдаляясь от семьи.

Если он собирался в набег на Францию, почему бы не навестить и Англию? Восемьдесят семь лет прошло с тех пор, как Хоквуды оставили Англию в поисках счастья на Востоке. Но никто из них не забывал свои корни, и все они знали английский как свой родной язык.

Возвратиться в Англию... хоть недолго, но побыть там. Об этом Гарри мечтал с того времени, когда впервые испробовал радость морского похода.

Небольшая флотилия покинула Тунис в конце мая. Гарри знал от пленников, что погода в большой бухте, лежащей к северу от Испании, начинает устанавливаться к июню.

В южном Средиземноморье, стояли ясные дни. Сделав остановку в Алжире, Гарри выяснил, что признаки передвижения испанцев по морю не замечены. Это успокоило Гарри, хорошо понимавшего, что его люди нервничают, думая о том, как их встретит Атлантический океан. Впрочем, он и сам думал об этом.

На следующий день флотилия вышла из Алжира, подгоняемая восточным бризом. Вскоре они оказались в Гибралтарском проливе, за которым лежала бухта Альхесирас, большое и хорошо укрытое пристанище судов. Они различили несколько кораблей, стоящих на якоре, но никто не обратил внимания на четыре тени, крадущиеся вдоль дальней стороны пролива восьмимильной ширины.

Хотя бриз немного окреп, их скорость заметно уменьшилась, на море начало рябить; вскоре Гарри понял, что они плывут против сильного течения. На какое-то время суда замерли и несколько часов с трудом пытались удержаться на одном месте. После прилива течение ослабло, но всё ещё было против их движения.

Гарри определил, что воды Атлантики, должно быть, постоянно направляются в Средиземное море, ослабевая только во время отлива. Также он заметил, что, когда течение отлива или прилива совпадает с основным течением, его скорость доходит до нескольких узлов. Совершенно очевидно, ещё многое предстояло узнать о плавании в океане...

И наконец земля скрылась из вида, и флотилия оказалась со всех сторон окружённой огромными стенами медленно движущейся воды. Турки были крайне встревожены первым проявлением необыкновенной мощи океана, но через несколько часов привыкли к этому, особенно когда обнаружили, что эта масса волн, около тридцати футов высотой, не является разрушительной силой.

Гарри прекрасно понимал, что, если ветер усилится, волны станут самыми устрашающими и безжалостными.

Эскадра двигалась точно на северо-запад и вскоре снова начала приближаться к земле. Через две ночи после выхода из Гибралтарского пролива люди заметили огни на мысе Святого Винсента. В этом месте в прошлом столетии португальский инфант Генрих Мореплаватель основал обсерваторию для изучения жизни моря.

Гарри обошёл мыс, не желая быть замеченным. Взяв курс на север, корабли держались на расстоянии десяти миль от берега и приближались к нему на рассвете и в сумерках в надежде найти что-нибудь стоящее для нападения. Погода благоприятствовала Гарри, ветер сменился с восточного на юго-западный и не мешал движению.

Через два дня они очутились у скалистого мыса Каскай, сторожившего реку Тежу. Гарри справился по карте и узнал, что в нескольких милях вверх по карте лежит великий Лиссабон, столица Португалии.

Нападать на этот город не входило в планы Гарри, но, приблизившись к Каскаю, он был удивлён, обнаружив в нём множество судов, причём весьма внушительных размеров.

— Жирные утки, — прокомментировал Диниз, назначенный помощником капитана флагманского судна.

— Мы должны взять хотя бы одно, — решил Гарри и начал изучать обстановку. До наступления темноты оставался час. Гарри интересовало, как эти корабли соединялись с якорями, потому что сначала все они смотрели на запад в открытое море. Но когда флотилия приблизилась, корабли разнесло в разные стороны от их якорных цепей, и теперь все они раскачивались так, что их носы смотрели по течению, направленному в Лиссабон.

Совершенно очевидно, течение здесь изменялось к отливу. Наблюдения Гарри позволили ему сделать вывод, что каждый период длится примерно шесть часов, следовательно прилив начнётся примерно в полночь, а отлив — около шести следующим утром. Эти знания могли пойти на пользу.

Гарри приказал установить сигнальные флажки, и эскадра, которая вызвала некоторый интерес на берегу, судя по активности в порту, ушла в ночь. Они легли в дрейф, и Гарри созвал всех капитанов на борту флагманского судна, чтобы проинструктировать их. Перед рассветом они взяли курс на огни крепости. Одно более яркое пятно света, расположенное выше по устью реки, выделяло отмель.

Четыре маленьких судна тихо скользили по тёмной воде, Гарри налегал на направляющее весло главного судна. Во время короткой разведки, предпринятой вечером, он отметил скалы, спускавшиеся вниз от крепости, но у него сложилось впечатление, что сама бухта была гладкой до того места, где стояли на якоре корабли. Таким образом, его маленькая эскадра спокойно прошла мимо крепости, прежде чем повернуть назад; при юго-западном ветре этот манёвр оказался не очень сложным. Прилив почти не ощущался.

Гарри ждал первые лучи света, и именно в этот момент они достигли судна, стоящего на якоре.

Предыдущим вечером он выбрал жертву — большой карак, на котором царила суета. Как будто он собирался отплывать и просто ждал благоприятного ветра. Ветер не менялся, и, как удалось установить Гарри, половина команды была на берегу. Он повёл своё судно мимо других судов, меньшего размера, мирно стоявших на якоре рядом с торговыми судами. Стояла абсолютная тишина.

Ещё до того, как на каком-либо из стоявших на якоре караков поняли, что происходит, четыре пиратских судна были уже рядом с одним из них; паруса опущены и мостики переброшены.

Турки перебрались через планширы с обеих сторон. Вперёдсмотрящий был сбит в то мгновение, когда собрался дать сигнал тревоги, и не больше чем через пять минут судно было взято. Расчёт Гарри оправдался: большинство команды находилось на берегу, а те, кто успел уклониться от сабель атакующих, попадали за борт. Несколько человек погибли.

Трюмы ломились от всякой всячины, но Гарри интересовало только золото; у пиратов не было времени брать рабов или переправлять припасы на ждущие фелюги[68]. Через пятнадцать минут люди Гарри покинули карак, проложив по палубе пороховой шнур к складу боеприпасов.

Мостики были опущены, паруса натянуты, корсары поспешили прочь от обречённого судна. Ветер не благоприятствовал им, и было невозможно выплыть прямо к якорной стоянке, но это оказалось к лучшему. Гарри, направил суда вверх по устью реки прочь от гама, что внезапно поднялся, Как только каскайцы поняли, что произошло.

Орудия форта были подготовлены, суда отчаливали от берега, чтобы вернуть карак. Но эскадра Гарри была уже на расстоянии мили выше по реке в недосягаемости пушечных выстрелов. Отойдя на какое-то расстояние, они повернули в устье реки. Течение изменилось, и отлив позволил ему держаться ветра лучше, чем когда-либо. Он собирался пройти за пределами форта на обратном пути.

Но форт вскоре пришёл в смятение. Как только люди добрались до карака, он взорвался. Взрыв огромной силы подбросил в воздух мачты, орудия и куски дерева.

На несколько секунд после взрыва воцарилась тишина — португальцы были потрясены случившимся. И в этот момент пираты спокойно вышли из бухты.

— Что они теперь о нас скажут? — спросил Диниз с победным видом.

Но Гарри знал, что пока им сопутствует только удача.

Удача изменила пиратам на севере, когда они миновали мрачный мыс Финистерре. Высокие скалы скрывали низко нависшие облака. На следующее утро погода стала ясной, и юго-западный ветер, что нёс их суда, как скорлупки, стал набирать силу.

Высокие и мощные волны со всей силой обрушивались на маленькие суда. В этот раз Гарри, спустив паруса, решил избежать бури. Остальные капитаны последовали его примеру, но эти двадцать четыре часа стали ожиданием смерти. Наконец суда влетели в Бискайский залив, постоянно настигаемые пенящимися волнами. Люди выли от страха и молили Аллаха о пощаде, Гарри мрачно налегал на вёсла, стараясь удержать судно на плаву.

Не все капитаны были достаточно умелы. Один из них потерял контроль сразу после рассвета. Гарри мог только в ужасе наблюдать, как его судно перевернуло, потом подхватило волной и понесло вниз в месиве дерева, воды и тонущих людей. Гарри смотрел на перевернувшееся судно, которое вот-вот разобьёт в щепки другая огромная волна. Он был бессилен чем-нибудь помочь судну или людям.

Когда днём позже шторм утих, оставшиеся суда снова смогли поднять паруса.

— Именем Аллаха! Часто ли такое случается в этих водах? — со страхом спросил Диниз.

— Слишком часто, ответил Гарри.

Два капитана настаивали, чтобы вернуться, но Гарри не согласился на это, потому что гарнизон на португальском берегу всё ещё искал пиратов. Его беспокоило, что их плавание началось не очень удачно. Они направлялись в залив, погода улучшалась. Им встретилось несколько островов, а потом какая-то река. Миновав её, они очутились перед довольно большим городом, охраняемым маленькой крепостью.

Французские защитники были удивлены внезапным появлением корсаров. Спустив паруса, они взялись за вёсла и быстро направились к пристани. Причалив к берегу, люди помчались в крепость.

Гарри приказал навести орудия на город. Пушки дали залп. Люди бросились в холмы за городом, но Гарри отослал отряд, чтобы взять рабов. Те вернулись с немалым количеством хорошеньких девушек.

Тем временем глава города поднял белый флаг и предложил начать переговоры. Узнав о сумме выкупа, он почти потерял рассудок. Гарри потребовал десять тысяч золотых слитков. Эти деньги смогли собрать за два дня, обшарив подвалы каждого торговца.

К тому времени разведчики Гарри, которые направилась вверх по течению реки, доложили, что один из местных правителей собирает ополчение. Гарри отправил своих людей с золотом и рабами на корабль, не забыв пополнить запасы пищи и воды. Вскоре он вышел в море. Через час берег был уже не виден.

Такие набеги повторялись и далее, в штормовую погоду Гарри держал свои корабли в укрытой бухте в полной безопасности. Но когда непогода не причиняла им почти никакого вреда, тогда они неожиданно столкнулись с бедой. Они бросили якоря перед самыми сумерками и проснулись через два часа, услышав, как днища трутся о песок. Через несколько часов суда лежали на боках на песке.

Турки считали, что попали в совершенно безнадёжное положение, особенно это стало ясно с наступлением дня. Гарри понял, что случилось, но он видел, что вода возвращается. До его сознания дошло, что, если французы доберутся до них, они пропали. К счастью, всё обошлось, и утром суда уже качались на воде и смогли отплыть сразу, как улёгся шторм.

Очевидно, Гарри ещё многому предстояло научиться.

Был уже конец июня, корабли ломились от награбленного. Но он хотел осуществить свою мечту перед тем, как плыть домой.

От побережья Бретани Гарри повёл свои суда на север. Через два дня показались горы, поднимавшиеся от берега вглубь острова.

Гарри удивился своим эмоциям, вернее их отсутствию, когда наконец увидел родину. Это, возможно, была самая зелёная земля из тех, которые он знал, даже по сравнению с Францией. И выглядела она такой мирной...

Навстречу им попалось рыбацкое судно. Его экипаж встал, чтобы поприветствовать незнакомцев несмотря на то, что были удивлены необычным видом их судов. Затем они в спешке подняли паруса и отправились подальше от чужестранцев.

Фелюги встали. Перед ними был пустынный берег в мелководной бухте. Дул лёгкий ветерок, и облака были совершенно безобидными; для входа в бухту не было ни одного препятствия, хотя скалы громоздились по обеим сторонам. Гарри вошёл в бухту, встал на якорь и, измерив глубину воды с помощью тяжёлого камня, привязанного к верёвке, решил, что в этом месте суда останутся на плаву даже при отливе.

На лодке Гарри направился к берегу. Он спрыгнул на песок — первый Локвуд, оказавшимся на английской земле за восемьдесят шесть лет.

Диниз присоединился к нему.

— Твои предки родились здесь?

— На этой земле, конечно. Но далеко отсюда, на востоке страны.

Гарри поднялся по тропинке, проложенной в скале, Диниз следовал за ним. Они оказались на огромном поле, по другую сторону которого находилась деревня. Вдалеке возвышалась большая церковь, перед ней был красивый дом.

— Эти люди не знали войны, — сказал Диниз. — Они лёгкая добыча.

Мирное спокойствие этого места было удивительным, но Гарри пришёл сюда не для того, чтобы воевать... И вдруг он услышал крики и отдельные выстрелы.

Посмотрев вниз, Гарри увидел, как отряд всадников мчится по берегу. Наверняка они прибыли из другого города и, конечно, их предупредили рыбаки. На скаку они 9треляли из револьверов — кучка йоменов, возглавляемая двумя или тремя лордами в богатых одеждах.

Пираты были захвачены врасплох, некоторых из них сразу убили. Остальные яростно сражались за то, чтобы иметь возможность оказаться на судне. Им удалось это прежде, чем всадники окружили их. Они бросили раненых — другого выхода у них не было. Также они оставили своего командира. Экипажи медлили, не открывая огонь, потому что боялись ранить своих товарищей.

Гарри и Диниз начали осторожно спускаться. Они увидели, что двух, турецких моряков тащат по песку к низкорослым деревьям, растущим у подножия скалы. Всё происходило очень быстро. Верёвки перекинули через сук одного из деревьев, петлю накинули на шею турка, и мгновение спустя он уже висел. Какой-то всадник дёрнул его за ноги, чтобы сломать ему шею. Потом второго турка подтолкнули вперёд...

Гарри не испытывал других чувств, кроме гнева на самого себя, что допустил такую постыдную смерть своих людей. Встав во весь рост, он приставил ладонь ко рту и зарычал:

— Открыть огонь!

Если им предстоит умереть, они должны умереть в сражении.

Англичане не могли понять, откуда раздался крик. Орудия на судах открыли огонь, ядра врезались в замешкавшихся людей. Несколько. человек упали. Некоторые из соотечественников Гарри побежали к подножию горы и начали взбираться по тропе, размахивая мечами. Гарри выхватил кривую саблю и бросился наперерез, сопровождаемый Динизом. Первый человек упал от удара сабли, остальные бросились вниз. Люди вскочили на лошадей и пустили их галопом, оставляя на берегу погибших соотечественников и двух турок, висевших на дереве.

Гарри обрезал верёвки ударом сабли. Его окружили люди, которые вернулись на берег. Они были злы и жаждали крови.

Но ведь и он сам хотел того же! Это путешествие в родные края не принесло ему радости. Что ж, если англичане хотят войну, они её получат.

Всадники, находясь наверху, наблюдали за пиратами с расстояния в полмили. Гарри решил применить тактику, которую он опробовал в Каскае. Он и его люди поспешили на судно, подняли паруса и вышли в море. Гарри настроил компас на бухту...

Они отошли в море так, чтобы их невозможно было увидеть с берега, спустили паруса и легли в дрейф. К полудню ветер стих, море было тихим и спокойным. Гарри внимательно наблюдал за горизонтом, опасаясь появления чужих кораблей, но этого не произошло. В полдень его люди достали вёсла и медленно погребли к берегу.

В сумерках показался берег, теперь он был пустынным. Навстречу им не попалось ни одного судна — наверняка англичане решили что пираты отступили.

Несмотря на то что поздним вечером поднялся лёгкий ветерок, Гарри велел грести и подвёл корабли ближе к берегу, чем в прошлый раз. Он оставил по десять человек на каждом судне и повёл остальных сто вверх по тропинке на гору. Его люди были вооружены до зубов и полны решимости отомстить за смерть товарищей.

Вечер был тёмным — луна не поднимется до полуночи — и тихим. Наверняка отряд самообороны праздновал победу на постоялом дворе.

Корсары бесшумно пересекли поле и подобрались к домам. Залаяли собаки, раздался шум и гам, но было уже поздно.

Треть людей Диниз повёл по главной улице. Они выбивали двери домов и врывались внутрь, разоряя всё на своём пути и сжигая оставшееся. Основной удар Гарри направил на постоялый двор, который находился в некотором удалении.

Когда он добрался до постоялого двора, вся деревня уже полыхала. Кричали женщины, лаяли собаки, и звонили колокола.

Пьяные люди неловко пытались достать оружие, когда двери внезапно распахнулись. Они удивлённо уставились на турок, на их огромного рыжеголового вождя. Кто-то выстрелил из револьвера, и турки ринулись вперёд, кромсая всех ударами сабель. Прислуга и продажные девки визжали, пытаясь спрятаться в хлеву, но их вернули и бросили на пол в лужи из крови и пива. Через десять минут всё было кончено, в живых остались только изнасилованные женщины.

— Поджигайте дом, — приказал Гарри и вышел во двор, где его ждал Диниз. Деревня пылала как факел, пламя которого можно было увидеть за несколько миль.

— К деревне подходят, мой господин, — предупредил Диниз.

— Уводи людей, — резко приказал Гарри, и труба тут же заиграла сбор.

Гарри выехал на просёлочную дорогу, идущую через деревню, и начал всматриваться в темноту, освещаемую бликами пламени. Впереди виднелись огни большого дома, скорее всего он принадлежал хозяину поместья. Дом находился в парке, который был огорожен стеной. Железные ворота были открыты, из них выезжали около двадцати вооружённых мужчин в доспехах. Их сопровождало полдюжины громко лающих собак.

Всадники заметили силуэты турок на фоне пламени.

— Назад! — крикнул кто-то. — Их слишком много. Назад!

Гарри был единственным, кто понял слова англичанина.

— Заряжай! — закричал он и побежал вперёд.

Его люди бросились вслед за ним с леденящими сердце криками.

Собаки бросились на них. Но даже эти огромные звери были беспомощны против остро заточенных сабель. Затем раздались выстрелы. Гарри почувствовал удар пули по шлему, но расстояние было слишком большим. Затем всадники бросились под защиту дома... но не достаточно быстро.

Кровь застучала в их жилах от того, что они увидели в деревне. За поворотом настланной брёвнами дороги на террасе над широкой лестницей стоял дом. Здесь англичане собрались для последнего сопротивления, но их было вчетверо меньше, и битва быстро закончилась. Гарри прорвался сквозь своих противников, размахивая саблей, кровь брызгала ему на руки и лицо — и вот он уже наверху у передней двери.

Дверь была закрыта и забаррикадирована, так же как и окна, но крепкий дуб выдержал лишь два удара.

Турки ворвались в дом и остановились, рассматривая залы с высокими потолками, дубовую лестницу, идущую наверх, богато обставленные комнаты в глубине, портреты строгих мужчин и женщин на стенах, доспехи, длинный стол, покрытый серебряной пластиной. Гарри понял, что здесь жили богатые люди.

Но самих этих людей не было видно.

— Берите всё, — приказал он и помчался наверх, сразу перепрыгивая через три ступеньки. Некоторые из его людей последовали за ним, другие рассыпались по комнатам.

Он добежал до галереи второго этажа, куда выходили несколько комнат и залов; все они были так же богато обставлены, как и те, что внизу. Турки галдели, собирая всё, что могли унести.

Гарри обыскал все комнаты, затем поспешил на третий этаж. Здесь он нашёл спальни с тонкими простынями, пуховыми подушками и тлеющими свечами — семейство совершенно очевидно собиралось к отступлению.

Он бросился вниз, вошёл в кухню, где его люди пировали остатками роскошного ужина. Здесь он нашёл то, что искал, — лестницу, ведущую в подвал.

Он спустился по ней и сначала наткнулся на винный погреб. В глубине была крепкая дубовая дверь, закрытая и, очевидно, забаррикадированная изнутри.

— Выбейте её, — приказал Гарри своим людям.

Они навалились на дверь весом своих тел. При третьей попытке дверь пошатнулась, при четвёртой поддалась, при пятой распахнулась.

Турки ввалились внутрь и, оставаясь на коленях, увидели следующую картину, освещённую коптящей свечой.

В комнате были только женщины, по большей части служанки, но трое были одеты как настоящие леди. Все они в испуге сбились в кучу.

Гарри сделал шаг вперёд, и тут раздался выстрел. Пуля пролетела так близко от его головы, что он почувствовал её движение и был ослеплён мгновенной вспышкой.

Двое из его людей бросились на стрелявшую женщину и выволокли её вперёд.

Гарри внимательно осмотрел её. Тоненькой, как тростиночке, девушке вряд ли было больше пятнадцати. Одетая в платье из прекрасного шёлка, она явно не была служанкой. Худенькие плечи и узкие бёдра, грудь едва заметна и похожа на два маленьких холмика. Вся её красота заключалась в лице и волосах. Волосы были золотисто-белые, как у Эме, и буйными локонами спадали по плечам на спину.

Её узкое бледное лицо ожило, когда к щекам прилила кровь. Высокий лоб, миниатюрные нос и рот, мягко очерченный подбородок и широко поставленные голубые глаза — таков портрет отчаянной незнакомки.

Бессильно повиснув в руках пирата, она судорожно облизнула губы. Турки набросились на женщин, и комнату огласили крики и стоны.

Пока Гарри смотрел на девушку, жажда крови и мести, кипевшая в нём, внезапно остыла, и ему показалось, что именно здесь его ждёт подарок судьбы.

— Не трогайте этих женщин, — приказал он своим людям.

Они остановились в тот момент, когда многие из них уже рвали одежды на женщинах, и удивлённо уставились на него.

— Богатства здесь хватит всем, — сказал он. — Берите, что хотите, но поторапливайтесь! Надо убраться отсюда, пока мы не переполошили всё графство.

Ему в ответ раздался гул одобрения, люди ринулись вверх по ступеням, захватывая всё до последней мелочи. Победный рёв, пронёсшийся по коридору, подсказал Гарри, что кто-то нашёл сундук с драгоценностями.

Женщины, казалось, сбились ещё теснее. Некоторые из них были почти в обмороке, но большинство уставились на Гарри как кролики на удава.

Девушка всё ещё стояла перед ним и смотрела, слегка приоткрыв рот.

Разные мысли мелькали в голове Гарри. Он пришёл сюда только для того, чтобы увидеть страну своих предков, но оказался таким же врагом, как и для любой христианской страны, потому что он был турецким корсаром. И перед ним теперь стояла женщина, которая заставила бы любое сердце биться чаще.

Она была англичанкой, как и он, так что сын их будет настоящим Хоквудом, рождённым в третьем поколении. И кровь его пылала после возбуждения нападения.

Когда он попытался обнять девушку, она слабо вскрикнула и постаралась увернуться. Он поймал её за руку и резко развернул. Голова её откинулась назад, волосы почти подметали пол. Она била по его спине кулаками, но он почти не чувствовал ударов. Гарри схватил её в охапку и направился к лестнице.

— Негодяй! — закричала какая-то женщина. — Отпусти её, отпусти!

Гарри проигнорировал этот крик и немного позже вёл нагруженных добычей людей прочь от дома.

Вернувшись на корабли, они ликовали, гордые добычей и свершившимся возмездием. Деревня всё ещё пылала, вокруг стоял неимоверный шум. Вне сомнений, все отряды самообороны в округе были подняты на ноги, но было уже слишком поздно.

Девушка больше не кричала, и Гарри подумал, что, возможно, она находится в беспамятстве. Он опустил её, но ноги её подогнулись, и он прижал её к себе. Глаза её были открыты, на щеках — слёзы. Она выглядела очень жалко.

Он посадил её в лодку и сел сзади, и они погребли к кораблям.

— Прошу вас, сэр, — просила она дрожащим голосом.

Он не знал, о чём она умоляет его: о жизни, чести или просто свободе. Она, наверное, не знала, что он понимает по-английски. Гарри внезапно обнял её и поцеловал в губы, чем рассмешил своих людей. Она вздохнула, вздрогнула, почувствовав его язык, попыталась оттолкнуть его.

— Эта не для рынка, — рявкнул один из турок.

— Если только вскоре не надоест паше, — согласился другой.

Гарри оторвался от губ девушки и посмотрел ей в глаза. «Я не буду спешить», — подумал он.

Она снова зарыдала.

Когда они подплыли к судну, Гарри передал её на борт.

— Пусть она будет наверху, — сказал он Динизу. — Оставайся с ней и не спускай с неё глаз.

Он не хотел держать её вместе с пленными француженками.

Гарри наблюдал, как все пираты поднялись на борт, а также за берегом. Ещё до того, как его люди погрузились на суда, с берега раздались выстрелы, но расстояние было слишком большим.

Паруса были подняты, якоря подтянуты, и фелюги взяли курс на выход из бухты. Через час с фелюг уже не было видно берега. Едва перевалило за полночь...

Гарри поднялся наверх проведать девушку. Диниз управлялся с ведущим веслом и находился в нескольких футах, но большинство людей были впереди. Они обсуждали недавнее приключение и свои подвиги.

Девушка сидела, глядя за борт. Когда Гарри опустился на колени рядом с ней, она подняла на него глаза. Её лицо казалось необыкновенно бледным в темноте. Верёвка, намотанная вокруг её талии, крепилась к планширу, поэтому, если бы она решила броситься в море, её легко было бы достать.

— Прошу вас, сэр, — прошептала девушка, дрожа всем телом.

— Как тебя зовут? — спросил Гарри по-английски.

Она удивлённо посмотрела на него.

— Я знаю твой язык, — услышал он свой голос. — Я англичанин.

Она, казалось, привстала.

— Но в таком случае... вы спасёте меня? — спросила она, как бы забыв, что он только что её похитил.

— Возможно, я спасу тебя от многих неприятностей.

Она схватила его за руку.

— Мой отец, эсквайр Мартиндейл, очень богат. Я уверена, сэр, он выкупит меня.

Она и не представляла, что отец её, возможно, уже мёртв.

— Никакие деньги Англии не смогут выкупить тебя, — сказал ей Гарри. — Как тебя зовут?

Она облизнула губы.

— Фелисити Мартиндейл.

— Фелисити Мартиндейл, — сказал Гарри. — Кольцо замыкается. Ты будешь матерью моего сына.

Она выдохнула, судорожно дёрнулась, вскочила и метнулась в сторону.

Но Гарри ухватил её за юбку и вернул на место. Она закричала и попыталась оттолкнуть его, прерывисто дыша и корчась, как будто ожидая, что он станет тут же насиловать её.

Гарри держал её, пока она не успокоилась.

— Ты поедешь со мной в Тунис.

Утром её кормили насильно. Но она была так молода, что вскоре энергия её сопротивления была взята под контроль нуждами здоровья. Очень долго её мучила морская болезнь, но потом ей немного полегчало.

Несколько последующих дней они спускались по каналу в направлении Бискайского залива. Через три дня Фелисити, казалось, стало лучше. Когда она попыталась сесть, Гарри накинул на неё одеяло, чтобы защитить прекрасную бело-розовую кожу от ветра и солнца. В конце концов он сел рядом с ней и предложил поесть.

Она посмотрела на пищу, потом на него и начала жадно жевать.

— Подумай, — уговаривал он, — вполне вероятно, что ты вышла бы замуж за того, кого выберут твои родители, за того, кого ты прежде никогда не видела. Представь, что это я!

Она судорожно сглотнула и прошептала:

— Ты пират, вор и убийца.

— Сначала ваши люди убили моих.

— Французских пиратов всегда убивают, если они высаживаются на берег, — сказала она твёрдо. — Они постоянно совершают набеги на нас.

Он начал понимать, почему англичане были так враждебны при первой встрече.

— Но я не француз.

— Если ты англичанин, ты вдвойне проклят. И эти люди там... — Она взглянула на толпу смуглых пиратов и вздрогнула.

— Это турки, Фелисити.

— Турки! — Она задохнулась от ужаса. Вне сомнении, каждый в Европе слышал о турках.

— Мой господин султан Сулейман...

— Сулейман, — прошептала она. — Сулейман Великолепный!

Гарри поднял брови. Султан был бы рад, узнав, что он известен под таким именем... и на таком расстоянии.

— Я везу тебя в прекрасный город, где ты будешь счастлива. Обещаю тебе. — Он чувствовал, что говорит с ней как с ребёнком.

— Я никогда не буду счастливой, — заявила она.

Он улыбнулся и погладил её по золотым волосам, впервые прикоснувшись к ней с того момента, когда она попала на борт.

— Будешь, и ты знаешь это. И будешь восхищаться моей Яной.

Ему было интересно, как Яна примет эту англичанку.

В течение следующих дней времени для разговоров не было. Погода резко поменялась. Ветер подул с северо-запада и обрушивал огромные волны на испанское и португальское побережья. Гарри принял решение оставаться в море, чтобы их маленькую эскадру не вынесло на берег. Он отдавал себе отчёт в том, что этот шторм благословил их: португальские корабли, охотившиеся за ним, вынуждены были вернуться в порт.

Но всё оказалось далеко не так благополучно. Когда ветер стих и море успокоилось, выяснилось, что вместо трёх кораблей осталось только два.

У них не было недостатка в еде — хватало награбленного в английской деревне, но воды во флягах уже не было и пленные француженки страдали от этого. Гарри приказал привести их наверх, раздеть и опустить в море. Они визжали и брыкались, но такое купание, вне сомнений, пошло им на пользу.

Фелисити, привязанная к планширу во время шторма, смотрела на происходящее затуманенным взором. Наверное, она решила, что все они обречены на гибель.

Иногда Гарри тоже так казалось, но он не терял надежду. Как можно быстрее они вышли к южному берегу Португалии. Здесь занялись грабежом, но не с такой яростью: им нужна была только вода и они хотели живыми и невредимыми добраться до Туниса. Через четыре дня они миновали Гибралтарский пролив и вышли в Средиземное море.

Настроение людей сразу же поднялось. Пленным девушкам разрешили выйти на палубу, чтобы они взглянули на освещённый солнцем берег, который должен был стать их домом. Стоял конец июля, и солнце стояло так высоко, как никогда.

Даже Фелисити отбросила одеяло и подставила лицо навстречу живительному теплу и мягкому ветру. Гарри отвязал её, он больше не боялся, что она выбросится за борт.

Хотя у них оставалось совсем немного воды, они предпочли не останавливаться в Алжире. Над крепостью взметнулись все флаги, приветствуя Гарри. Пушки с берега дали залп, привлекая его внимание, но он только отсалютовал в ответ.

Через два дня на рассвете два корабля, обойдя мыс Бон, вошли в бухту Туниса. Увидев родную землю, люди полезли в такелаж — и застыли в ужасе.

На месте Туниса было пепелище.

Глава 15 РОКСЕЛАНА

Османский флот нигде не был виден, как и не было никого на крепости. Гарри вёл свои корабли с приспущенными парусами вверх по узкому каналу, глядя на всё ещё поднимавшийся дым и сожжённые дома, теперь чернеющие руинами, и оставшихся людей, подающих им какие-то знаки. Он приказал спустить все паруса и подошёл к причалу на вёслах.

— Хоук-паша, уходи отсюда, — говорили люди, столпившиеся вокруг него, — Дей Мулай-Хасан идёт на нас большой армией, он хочет вернуть свои земли. Это испанская армия.

Гарри смотрел на людей, среди них он увидел и турок, но все они были стариками.

— Кто это сделал? — спросил он.

— Генуэзский флот и их испанские союзники, великий паша.

— А где Барбаросса?

— Никто не знает. Было жестокое сражение, мы видели это с берега. Затем подул сильный ветер, море заштормило. Галеры великого адмирала были окружены. У генуэзцев, кроме галер, были ещё и галеоны, они лучше переносят шторм. Когда ветер спал, адмирал со своими кораблями исчез.

— Вы считаете, что они погибли? — Гарри не мог поверить своим ушам.

— Не знаем, великий паша. Больше их никто не видел. Ты должен побыстрее покинуть это место.

— Я должен сходить к своему дому.

— Испанские моряки высадились на берег, прежде чем снова выйти в море в поисках Барбароссы. Мы потеряли свои семьи и имущество, и теперь нас возьмёт в рабство Мулай-Хасан.

Гарри шёл по разорённым и дымящимся улицам. Было видно, что враг работал тщательно. Кругом валялись трупы вперемешку с брошенной добычей. Собаки пировали и огрызались на прохожих.

Неужели Барбаросса разбит? Неужели он мёртв? Гарри гнал от себя эти мысли. Ведь если Барбаросса мёртв, значит, и Туглук, конечно, погиб. Это не укладывалось у него в голове, он собирался выяснить всё до мельчайших подробностей. Его дворец сожжён. Все его вещи, доставшиеся ему от предков, были украдены или разбиты...

Но на то, что было ему дороже всего, Гарри мог посмотреть. Во дворе, который языки пламени не успели слизать, он нашёл свою семью, вернее их тела. Тутуша сначала кастрировали, а потом повесили, Трессилии отрубили голову, Сашу выпотрошили. Яне отрезали груди, и она умерла, истекая кровью. И конечно, сначала женщин жестоко изнасиловали.

Семью Диниза тоже уничтожили.

— Разве это люди? — сквозь рыдания спросил Диниз, стоя позади Гарри.

— О да, — отозвался Гарри. — Эти люди считают нас животными. Мы должны соответствовать этому названию.

— С чего начнём, хозяин? — спросил Диниз, охваченный гневом.

— Построим другой флот, в Константинополе.

На костре Гарри и Диниз сожгли тела своих любимых. Наполнив фляги водой и набрав кое-что из еды, они погрузили всё это на борт. В полдень паруса были подняты. Единственным, что осталось от прославленного османского флота, возглавлявшегося Хоук-пашой и Барбароссой, были две фелюги.

Но они построят новый флот и отомстят сполна.

Фелисити Мартиндейл поняла, что случилось несчастье. Когда она смотрела на горящий город, в её глазах застыл ужас. Жители южного побережья Англии часто подвергались набегам французских пиратов, но никогда прежде Фелисити не видела, чтобы пылал целый город.

Она искренне жалела этого большого рыжебородого человека, Который похитил её из счастливого мира. Фелисити поняла по его глазам, как он страдает. Сидя в углу палубы, она вздрогнула и укуталась в одеяло.

В субботу, святой день для мусульман, сразу после рассвета две фелюги тихо вошли в Босфор, обогнув дворец султана.

Фелисити стояла на палубе и смотрела на этот удивительный город, о котором так много слышала. Она по-прежнему куталась в одеяло, поёживаясь на лёгком ветерке, дующем с моря.

Гарри налегал на вёсла, он был счастлив слышать дыхание у своего плеча. Они редко разговаривали за эти две недели путешествия из Туниса. Никто из команды не мог говорить: у всех были убиты семьи.

Да, если Константинополь должен стать для Фелисити новым домом, она полюбит его.

Её сразу поразили величие и красота этого города. На рассвете он был красивее, чем в другое время суток. Солнце, восходившее на востоке, там, где Анатолия, отражалось в огромных куполах мечетей, освещало развевающиеся знамёна на крепостных стенах, его лучи бросали блики на шлемы и копья стражников.

Пригороды Константинополя между Мраморным морем и проливом были необыкновенно красивы. Когда маленькое судно обогнуло мыс, перед их глазами предстали бухта Золотой Рог и красные крыши Галаты. Над ними высоко поднималась крыша дворца Хоук-паши.

— Этот дом — твой дом, — сказал Гарри, обращаясь к Фелисити.

От восхищения она не знала, что сказать...

Как только две фелюги пришвартовались у причала, собралась толпа народа.

— Хоук-паша... — прошептал какой-то человек, как будто не веря своим глазам.

— Хоук-паша! Хоук-паша вернулся! — подхватили остальные.

— Вы считали, что я погиб? — спросил Гарри.

Очевидно, так оно и было.

Многое предстояло сделать... Диниз остался на причале наблюдать за разгрузкой добычи и пленников. Бедные француженки были скорее мёртвыми, чем живыми, поэтому Диниз распорядился отвести их во дворец Хоук-паши. Их нужно было в течение недели приводить в себя, перед тем как выставлять на продажу.

Увидев Гарри, слуги замерли на галерее его дворца, считая его привидением. Затем они приветствовали его низкими поклонами. Эме сначала молча смотрела на Гарри и наконец прошептала:

— Гарри, мальчик мой... О Гарри. — Силы вернулись, и она бросилась в его объятия. — Люди говорили, что ты умер. Хайреддин сказал, что ты мёртв.

— Хайреддин здесь?

— Почти месяц он был в Константинополе, восстанавливая свои суда, которые сильно пострадали во время шторма.

Гарри вздохнул с облегчением. Если жив Барбаросса, они отомстят за резню в Тунисе.

— Туглук тоже здесь? — с надеждой спросил Гарри.

— Туглук?

— Туглук был с Барбароссой. — Гарри смотрел на Эме, с замиранием сердца ожидая, что она скажет.

— Я сама не говорила с Барбароссой, — сказала она, падая на диван. — Я знаю только то, что говорят люди. Хайреддин не появлялся у нас дома.

— Давно ли он вернулся? — мрачно спросил Гарри.

— Что-то около месяца назад. Знай я, что Туглук был с ним, я отыскала бы его...

— Он знает, что произошло в Тунисе?

— Да. Весь Константинополь знает об этом. Император разослал послов похвастаться тем, что разгромил пиратов. Я думала, что Туглук был в Тунисе... или с тобой.

Эме прикусила губу, потом взглянула мимо Гарри на Фелисити.

— Позаботься о ней, — сказал Гарри. — Она очень молода и испугана.

— А также очень красива; — добавила Эме, посмотрев на Гарри. — Джованна одобрила бы твой выбор.

— Что с мамой? — Уже который раз за эти несколько минут Гарри казалось, что его сердце вот-вот разорвётся.

— Бог мой! — Эме побледнела. — Я отправляла тебе послание в Тунис.

— Скажи мне сейчас, — попросил он.

— Джованна умерла весной. Её последние слова были о тебе, Гарри.

— Где её похоронили? — спросил Гарри упавшим голосом.

— Рядом с твоим дядей и отцом.

— Я должен пойти к ней на могилу. А потом я отправлюсь к султану. И к Барбароссе. Мне предстоит многое сделать, тётя, поэтому я оставляю свою молодую жену на твоё попечение.

— Жену? — удивилась Эме.

— Я так решил. Ей придётся заменить многих.

— Я прослежу, чтобы девушку подготовили для тебя. Жаль, что она не говорит по-французски.

— Я знаю кое-что по-французски, мадам, — вмешалась Фелисити.

— Значит, ты поняла, что эта госпожа будет заботиться о тебе, пока я не вернусь, — сказал Гарри и добавил по-турецки: — Я не хочу, чтобы её брили, тётя.

Эме всё поняла.

Гарри ушёл из дома сразу после того, как помылся и переоделся. Он переправился через Золотой Рог; люди повсюду приветствовали Гарри, едва завидев высокого человека с рыжей бородой. Гарри спешил, зная, что по субботам султан посещает новую мечеть. Эта мечеть Сулейманийе была больше и богаче Святой Софии. Гарри надеялся застать султана там.

Но он пришёл слишком поздно, кругом были толпы народа, янычары стояли в оцеплении. Гарри с трудом пробирался сквозь толпу. Даже Хоук-паша не мог нарушить эту церемониальную процессию султана. Вынужденная отсрочка дала Гарри возможность собраться с мыслями.

Гарри почему-то чувствовал, что разгром Туниса и уничтожение всего того, что было у него в этой жизни, предвещают конец и ему самому. Смерть матери и, вероятно, смерть старшего сына Туглука лишь усугубляли его трагедию. Но вокруг него мир продолжал жить, и мир этот был прекрасен.

Его окружали великолепные здания, город отстраивался и становился почти не узнаваемым. Ему на память пришли рассказы о дымящихся руинах, в которые был превращён город после его захвата в 1453 году, и о медленном восстановлении Константинополя Мехмедом Завоевателем. Гарри помнил землетрясение, разрушившее крепостные стены в 1508 году. В момент его возвращения с Селимом Грозным последствия катастрофы были ещё хорошо заметны.

Селим не заботился о восстановлении города, а Сулейман с помощью гениального архитектора Синана превратил Константинополь в самый прекрасный город в мире. Никаких следов разрушения вокруг старого Византия уже не было. Теперь Константинополь стал перекрёстком всех дорог мира, здесь люди любой расы и всех вероисповеданий наслаждались миром и процветанием под правлением дома Османов. Это была заслуга Сулеймана. Мехмед позволил грекам поселиться в этом городе и открыл его для всех, кто хотел заниматься торговлей, но он и два следующих султана считали единственным законом империи «аный», сфера действия которого распространялась только на турок. Сулейман много работал с муфтиями, имамами и прочими знатоками исламского закона. Вместе с ними он разработал специальные статьи, оговаривающие права иноверцев. Теперь все люди защищены законом, и вдобавок к своим военным достижениям Сулейман прославился ещё и как Законодатель.

Сулейман был любим народом, потому что часто появлялся на людях, как ни один другой султан со времён Мехмеда. Но в отличие от Завоевателя его выходы всегда были обставлены очень торжественно, как ни у одного другого правителя в мире.

Процессия приближалась. Сначала шли янычары. Их белые султаны подрагивали в такт шагам, жёлтые сапожки стучали по мостовой. Глаза их сверкали, как будто бросали вызов, приглашай помериться удалью. Далее на породистых жеребцах, украшенных великолепными плюмажами, двигались сипахи.

На некотором расстоянии шла свита султана, возглавляемая двумя придворными в окаймлённых мехом одеждах. Они держали серебряные шесты, которыми ударяли о землю. Позади них шёл Ибрагим, облачённый в золотые одежды; его голову украшал конический, перехваченный золотыми кольцами тюрбан. Гарри облегчённо вздохнул, увидев, что все его друзья на прежних местах.

Позади великого везира шли придворные низших чинов: от главного повара до главного садовника, все в лучших одеждах и в надлежащих головных уборах. Кызлар-ага был блистательнее всех.

Сам Сулейман шёл в окружении своих ближайших советников, которых, в свою очередь, окружала личная охрана султана.

Гарри нахмурился. Во времена Вильяма Хоквуда Сулейману не нужна была такая защита. Толпа оживилась при приближении процессии, люди толкали Гарри, пытаясь получше всё разглядеть. Он обратил внимание, что рядом с ним стоит человек, похожий на венецианца.

— Что я говорил? — возбуждённо спрашивал кого-то венецианец. — Ведь это самая прекрасная картина, которую ты когда-нибудь мог видеть!

— Да, действительно, — подтвердил его товарищ. — Не зря его называют Сулейманом Великолепным...

Когда процессия закончила свой ход, Гарри отправился во дворец. Он терпеливо ждал в приёмной Высокой Порты вместе с несколькими послами из западных стран.

— Один человек хотел бы с тобой говорить, великий паша, — сказал приблизившийся к Гарри евнух, низко кланяясь.

— Кто? — нахмурился Гарри.

— Следуй за мной.

Гарри не без колебаний последовал за евнухом. Они шли по многочисленным коридорам, пока Гарри не оказался в комнате, напоминавшей католическую исповедальню; одна стена в ней представляла собой ажурную решётку.

Дверь за ним закрылась, он остался один. Это длилось недолго, и вскоре из-за решётки раздался голос. Это была Рокселана.

— Расскажи о моей сестре, Хоук-паша, — попросила она.

— Увы, она мертва.

— Как она умерла?

— Её зарезали испанцы. Это случилось в Тунисе.

Минуту она молчала, потом заговорила снова, её голос дрожал от гнева.

— Почему ты не умер рядом с ней?

— Я не был там.

— Ты украл мою сестру, а затем оставил её умирать?

— Я был в море, когда случилось это несчастье. Когда я узнал, было слишком поздно.

— И всё-таки ты оставил мою сестру умирать. Ты отомстишь за неё?

— Я собираюсь сделать это, как только падишах даст мне деньги.

— У тебя будут деньги. Отомсти за мою сестру, Хоук-паша, или ты умрёшь.

Несколько секунд Гарри молча смотрел на решётку, пока не понял, что Рокселана ушла.

Русская рабыня угрожает военачальнику османцев! Именно так, потому что султан полностью подчинён воле русской рабыни.

— Хоук-паша! Рад видеть тебя, Гарри! — Сулейман раскрыл объятия, как только Гарри вошёл в его покои. — Мне сказали, что ты пропал в море.

— Я не принёс тебе хороших вестей, падишах.

— Я знаю обо всём от этого негодяя Барбароссы.

Он потерял Западное Средиземноморье, а ведь столько хвастался...

— Мне сказали, что Барбаросса в Константинополе.

— Да. Я посадил его под арест.

— За что? За то, что он проиграл сражение, о падишах? Но ведь это случилось из-за бури.

— Хорошо... — Сулейман погладил бороду. — Я отпущу этого мошенника. Один Аллах знает, на что он теперь годится.

— Мы просим, чтобы ты разрешил нам восстановить флот. Мы хотим отвоевать то, что потеряли. В этот раз мы победим.

«Или умрём», — подумал Гарри, вспомнив слова Рокселаны.

— Ты мне нужен здесь, Хоук-паша... Я окружён врагами.

— Ты, падишах? В Высокой Порте толпятся послы всех народов Европы, они ищут союза с тобой. Все называют тебя Сулейманом Великолепным.

— Сейчас я говорю не об иноверцах. Если будет нужно, я могу наказать их. Мои враги здесь, в Константинополе, в самом дворце.

«Мой Бог, — подумал Гарри, — ничего не изменилось».

— Падишах, — сказал он, — ты зря волнуешься. Ты по-прежнему не доволен великим везиром?

— Не говори мне об этом человеке, — прошептал Сулейман.

— Но я вижу его...

— Идущим во главе моих людей и доказывающим величие султана? Действительно, ты видел это, Хоук-паша. Он таким себя и считает. Ты знаешь, что он хвастается, что богаче меня? Ты знаешь, что он построил дворец в Истанбуле, затмевающий мой? Он болтает, что благодаря его гениальности выиграна война с персами...

— Ты ведь ездил в Персию, — сказал Гарри, пытаясь хоть что-то понять.

— На переговоры... И что я обнаружил там? Он переманил половину моей армии — люди слушают его больше, чем меня. Мне не оставалось ничего другого, как лицемерить. Мы вместе вернулись после того, как персы взмолились о мире, я встретил его таким триумфом, какого не было со времён императорского Рима. Но и теперь каждый день я всё больше чувствую угрозу, исходящую от него. Я послал в Тунис за тобой и Хайреддином, чтобы вы оказали мне помощь. Когда гонцы добрались до несчастного города, твой флот уже был разбит.

— Рассеян штормом, падишах, — поправил Гарри.

— Не имеет значения. Твоего флота больше нет. Всё, что я знал, — то, что тебя больше нет.

Но теперь я вернулся, падишах.

— Да. Послушай меня, Хоук-паша. Я освобожу Хайреддина из-под ареста, и вы начнёте строить новый флот. Найми людей столько, сколько нужно. Но не покидай Константинополь, пока я не разрешу. Понятно?

Гарри всё понял: султан собирался уничтожить своего везира. Но Гарри знал, что подозрения Сулеймана безосновательны, они навеяны наветами Рокселаны.

Дел было много. Гарри сразу же отправился во дворец Хайреддина и распустил стражу.

— Рад видеть тебя, старина! — Барбаросса обнял Гарри. — Узнав, что ты вернулся, я сказал себе: моим следующим посетителем будет или Гарри Хоквуд, или палач. Или ты пришёл в обоих обличиях?

— Я пришёл занять тебя работой, старина, — ответил Гарри, — нам надо многое вернуть.

Барбаросса похлопал его по плечу:

— И мы сделаем это, клянусь именем Аллаха! — Затем он посерьёзнел. — Я скорблю о смерти твоих жён, о Яне...

— Ты тоже потерял всех... А что случилось с твоими судами?

— Я не знал, что бывает такая погода. Всё произошло так неожиданно. Я видал внезапные шторма в Течении Львов, но не думал, что такие бывают на юге. В следующий раз я буду знать, что делать.

— Расскажи мне о Туглуке.

— Он был такой толковый юноша. Я отдал под его командование галеру. Она просто исчезла, Гарри, вместе с экипажем. Должно быть, вода залилась в вёсельные отверстия. Это был самый ужасный шторм, который я когда-либо видел.

— Что с Драгутом?

— Он жив. Сейчас он здесь, в Константинополе.

— Хоть он жив...

— Но что касается женщин... Я сомневаюсь, что ты любил кого-нибудь так, как ту русскую. — Он засмеялся. — Моли падишаха, чтобы он взамен дал тебе Рокселану.

— Упаси Господь, — буркнул Гарри.

Гарри проводил Барбароссу на пристань, по пути они обсуждали планы строительства больших и лучших, чем они прежде видели, галер, способных выдерживать худшие из штормов Средиземноморья и сражаться с кораблями Андреа Дориа.

— Может, рискнём выйти в Атлантику? — спросил Барбаросса.

— Сначала мы решим вопрос с Дориа, а уж потом... — пообещал ему Гарри. — Ты никогда не видел таких земель, они просто жаждут, чтобы ты собрал с них урожай.

Гарри послал Диниза, которому абсолютно доверял, организовать личную встречу с великим везиром, а сам вернулся во дворец Хоуков.

— Ты очень изменился, — сказала Эме. — Должно быть, ты сильно устал.

— Я действительно очень устал, — согласился Гарри. — И, возможно, поэтому чувствую себя совсем другим человеком.

— Султан простил тебе поражение?

— Это не было поражением, тётя. Султан дал мне возможность построить новый флот.

— Когда ты в следующий раз вернёшься, я буду мертва, — вздохнула она.

— Новый флот будет у нас только через год, а ты будешь жить вечно. Но сейчас я должен пойти к невесте.

— Гарри... — Эме взяла его руку. — Она ещё совсем ребёнок.

— Почему? Ей наверняка уже есть пятнадцать лет. Трессилия была не старше. И Яна тоже. Ты сама рассказывала, что вышла замуж за дядю, когда тебе было четырнадцать...

— Это было давно. — Эме прикусила губу. — И, Гарри, учти, что Трессилия была наполовину турчанкой, а Яна — варваркой. Эта же — юная леди. — Она криво улыбнулась. — Такие девушки более беззащитны, чем кто-либо из тех, кого ты знал.

— Ты сказала Фелисити, что с ней должно произойти? — нахмурился Гарри.

— Разве ты отсутствовал полгода или год? Что я должна была объяснить ей за эти несколько часов? Я сказала только, что независимо от того, что произойдёт, у тебя доброе и мягкое сердце.

— Я приложу все усилия, чтобы быть таким.

— Будь с ней помягче, умоляю тебя. Возможно, ты поймёшь, что обладаешь настоящим богатством.

Гарри взбежал по лестнице в свои покои. Он не спал на этой кровати два года. Последний раз он держал здесь Яну в своих объятиях.

Рабыни, открывая двери, низко поклонились. Фелисити стояла у открытого окна, глядя на Золотой Рог и портовую суету. Вёз сомнения, она видела, как Гарри возвращался...

Наконец Фелисити обернулась. Эме нарядила её как турчанку, у Гарри перехватило дыхание. В ней не было Яниного сластолюбия, которое сводило Гарри с ума, но девственная чистота и стройность Фелисити не менее возбуждали его.

Золотые кудри девушки были тщательно расчёсаны и в продуманном беспорядке спадали на плечи. Бледно-голубая феска неуклюже сидела на её голове. Бледно-голубой короткий жакет обтягивал её обнажённую грудь, оставляя лишь белую полоску тела; Фелисити старалась стянуть его руками. Ещё одна полоска белела ниже — её девичий живот. Шаровары не позволяли увидеть ничего, кроме очертаний её ног и тёмного пятна внизу живота, свидетельствовавшего, что Фелисити уже женщина. Гарри и девушка, не отрываясь, смотрели друг на друга, потом взмахом руки Гарри отослал слуг.

Гарри направился к ней, она сделала реверанс. Феска сползла с её головы, Фелисити нервно хихикнула, пытаясь подправить её.

— Я потренируюсь, — выдохнула она и залилась румянцем.

Затем она поняла, что её жакет распахнулся, и быстро стала стягивать его. Но руки Гарри оказались там раньше...

Груди её были девичьими, едва обозначенными холмиками, что делало их ещё более приятными. Он дотронулся до сосков и увидел, как они набухли; дрожь пробежала по её телу.

— Сколько тебе лет? — спросил Гарри.

— Пятнадцать, хозяин. — Она облизнула губы.

Гарри снял жакет и увидел её светящуюся белую кожу. От ветра и солнца лицо девушки немного заветрилось, но на теле кожа оставалась безупречно белой. От ловкого движения руки Гарри её шаровары упали на пол. И вновь его поразила эта девичья стройность, узкие бёдра, гладкие как шёлк, твёрдые холмы ягодиц.

«Будь с ней помягче», — просила Эме...

Гарри взял Фелисити на руки. Она обняла его за шею и сбросила туфли. Гарри хотелось кричать от радости. Фелисити знала, что с ней произойдёт, и не боялась этого. Но он знал, что должен вести себя с ней как христианин. По крайней мере, в первый раз...

Он положил её на кровать и начал целовать её в губы. Это было первый раз с момента того драматического исчезновения с английских берегов. Дыхание её было сладким, поцелуи страстными.

Он снова и снова ласкал её грудь, и зрачки её расширились. Когда он погладил её между ног, она глубоко задышала.

Он не отважился лечь на это хрупкое существо. Он встал на колени между её ног и поднял её маленькие ягодицы... Она продолжала смотреть на него, рот её был приоткрыт. Он закрылся с выдохом боли при его проникновении и затем открылся снова. Глаза её оставались открытыми всё это время.

Всё ещё держа её ягодицы, Гарри оставался в таком положении, пока его страсть не утихла. Затем отпустил её, и она соскользнула вниз по его бёдрам.

— Я научу тебя любить, — пообещал он.

Фелисити всё ещё тяжело дышала, лицо по-прежнему заливал румянец.

— Я буду рада, хозяин, — тихо сказала она.

Встреча с Ибрагимом прошла совершенно обычно. Хоквуду нужна была подпись великого везира для получения большой суммы денег. Гарри внимательно всматривался в друга. Ему не показалось, что Ибрагим подозревает что-то неладное. Гарри убедился, что никто не может слышать их разговор. Он положил перед Ибрагимом лист бумаги.

— Делай вид, что просматриваешь документы, и внимательно слушай меня, — приказал Гарри.

Ибрагим удивлённо поднял брови, но выполнил приказ Хоквуда.

— Помнишь, лет пять-шесть назад мы говорили с тобой о Рокселане и её влиянии на султана?

— Да, тогда я был немного встревожен.

— А теперь нет?

— С тех пор прошло шесть лет, а я по-прежнему великий везир и доверенное лицо султана.

— Ты его заклятый враг — вот как он считает.

Ибрагим нахмурился. Гарри подробно рассказал ему о подозрениях Сулеймана.

— Абсурд, — запротестовал Ибрагим. — Я не мог запретить янычарам произносить моё имя наряду с его именем во время нашего пребывания в Персии... и, кроме того, я выиграл несколько сражений до того, как он там появился.

— В этом-то всё и дело. Он завидует твоему успеху. Несмотря на всё своё великолепие, Сулейман — живой человек. Ты не должен вести себя так, как будто ты самый богатый и самый всесильный.

— Да, я построил себе пару дворцов... и значит поэтому я предатель? Поверь, Гарри, я с трудом верю в этот бред.

— Можешь не верить, но ты рискуешь.

— Что же мне делать? Поднять восстание и на самом деле стать предателем, раз так обо мне думает Сулейман? Отличное завершение двадцати лет близких отношений.

— Не надо поднимать восстание, — сказал Гарри. — Если бы ты сделал это, я бы противостоял тебе. Будь я на твоём месте, я попросил бы об освобождении от своих обязанностей и вышел бы в отставку.

— А вдруг султан после этого начнёт подозревать меня в ещё больших грехах? Нет, нет... Я буду осторожнее. Благодарю тебя за предостережение. Если это происки Рокселаны — а она действительно хочет убрать меня, — в таком случае предупреждённый — значит вооружённый. Она всего лишь наложница, а я — великий везир.

Гарри только вздохнул, не зная, что ещё сказать.

Следующие несколько месяцев оказались счастливыми. Иногда Гарри задумывался, может, ему судьбой предначертано стать кораблестроителем?

Большую часть дня он проводил в доках, наблюдая, как набирают силу его новые корабли. Часто Барбаросса и Драгут присоединялись к нему, и тогда они втроём обсуждали стратегию, которую применят против генуэзцев, когда будут готовы выйти в море.

Как можно больше времени Гарри старался проводить дома, потому что теперь у него были для этого веские причины.

Он никогда не думал, что когда-либо сможет забыть Яну, но ночь от ночи Фелисити вытесняла из его памяти русскую женщину. Гарри любил её, он учил её любить. Фелисити отвечала ему взаимностью. Он не знал, тоскует ли она по своей жизни в Англии; если это и случалось, то она не подавала виду. Она казалась абсолютно счастливой, и Гарри хотел, чтобы так было всегда. Её тело наливалось женской красотой день ото дня... и наконец она забеременела.

— В шестнадцать лет рановато становиться матерью, — тревожилась Эме. Она подсчитала, что Фелисити родит следующим летом.

Флот был готов к выходу в море к середине марта 1536 года. Хоквуд доложил об этом Сулейману.

— Прекрасные новости, — обрадовался султан. — Я хочу провести смотр твоих войск, поэтому приведи их ко дворцу. С тобой должны быть Хайреддин, Драгут и все твои капитаны.

Гарри поклонился.

В конце месяца Сулейман и его военачальники были готовы к инспектированию нового османского флота. Драгут возглавил парад, Барбаросса и Хоук-паша сопровождали султана, когда он шёл через ряды матросов.

— Теперь вы отомстите за Тунис, — сказал султан. — Вы должны прославить себя, меня, Хоук-пашу и Хайреддин-пашу. А теперь празднуйте... я угощаю.

Несколько тысяч моряков издали приветственный клич. Гарри шёл рядом с Ибрагимом, когда военачальники возвращались в Высокую Порту. Сулейман, расположившись на диване, обвёл взглядом своих министров, генералов и адмиралов.

— Я доволен, — произнёс он. — Но не до конца...

Четыре евнуха, находившиеся тут же, выступили вперёд. Прежде чем кто-либо из присутствующих успел сделать движение, двое из них схватили Ибрагима за руки... двое других набросили ему на шею струну и затянули её.

Великий везир только успел выдохнуть, и жизнь покинула его.

Глава 16 УБИЙЦА

Ибрагим лежал на полу в роскошном зале Высокой Порты. Несколько секунд никто не двигался. Гарри в ужасе смотрел на безжизненное тело, распростёртое у его ног.

— Он был предателем и задумал покуситься на мою власть, — объявил Сулейман. — Сообщите людям, что он казнён. Скажите им, что богатство, награбленное великим везиром, будет распределено между ними. Хайреддин, займись этим!

Хайреддин прекрасно понял ситуацию и поспешил во двор.

— Он был греком, — сказал Сулейман, скользя взглядом по лицам присутствующих. — Я допустил ошибку, возвысив его. Его преемник будет турок, я назову его сейчас. — Он взглянул на Гарри. — Пойдём со мной, Хоук-паша.

Гарри медленно пошёл вперёд. Евнухи принялись вытаскивать тело Ибрагима.

Сулейман вошёл в свой кабинет и сел за огромный стол.

— Я должен был это сделать, Гарри.

— Прими моё уважение, падишах. Но разве нельзя было его простить. Дать ему возможность защититься?

— Такая возможность была все последние пять лет, с тех пор как я стал подозревать его в предательстве. Он ни разу не попытался помириться со мной. Он презирал меня. К тому же он внёс смуту в ряды моих людей. Я султан, стоящий надо всеми в моих владениях. Я разделю его богатство между бедными. Я также приказал уничтожить его семью. Пусть это послужит уроком всем, кто задумает тягаться со мной. Я положу этому конец.

— Ты действительно веришь в это? — удивился Гарри. «Или это может произойти с любым, на кого падёт змеиный взгляд Рокселаны?» Гарри почувствовал, как забилось его сердце.

Рокселана для начала уничтожила самого сильного человека в империи. Теперь она будет искать следующего, а к Гарри у неё личная неприязнь с тех пор, как он не смог спасти её сестру от ужасной смерти. Она приказала истребить всю семью Ибрагима.

— Я понимаю, что ты огорчён, Гарри, — продолжал Сулейман. — Я также скорблю. Он был другом и тебе, и мне, но нет ничего превыше интересов государства. Гарри... тебя бы я хотел поставить вместо Ибрагима.

— Падишах, — с трудом сказал Гарри.

— Но это невозможно, — добавил Сулейман.

Гарри вздохнул с облегчением.

— Я действительно сделаю так, как сказал: новый великий везир будет назначен из моих советников.

— Так и должно быть, падишах. Я же простой солдат и моряк. Разреши мне вывести свой флот в море, чтобы я нашёл генуэзцев.

— Разрешаю, но только один поход, — кивнул Сулейман. — Восстанови славу моего имени в Средиземноморье, Хоук-паша, и возвращайся обратно. Ты будешь моей правой рукой, ты станешь главнокомандующим сухопутными и морскими силами. Мы вместе поведём армию, как делали наши отцы, и вместе возьмём Вену.

Гарри поклонился.

Гарри приказал Барбароссе готовить флот к выходу в море и поспешил домой. Надо спешить, прежде чем Рокселана снова не начнёт плести интриги.

Эме уже обо всём знала, она слышала официальное сообщение, что Ибрагим был смутьяном, заговорщиком.

— Как невообразимо глупы люди... — удивлялась она. — У Ибрагима было всё — и всё это он выбросил на ветер.

Гарри рассказал ей правду.

— Если это действительно так, — побледнев, сказала Эме, — ни один мужчина не может здесь чувствовать себя в безопасности.

— И ни одна женщина... если она... если она имеет отношение к этому мужчине. Тётя, мой флот выйдет в море через сутки. Я хочу, чтобы ты и Фелисити были со мной.

— Отправиться, в море? Спустя столько лет? Я сомневаюсь, что способна на это. И Фелисити с ребёнком... Это рискованный шаг, Гарри.

— Оставляя тебя здесь, я рискую ничуть не меньше. Пойми: всё рушится там, куда эта женщина запускает руки. Семьи Ибрагима больше нет.

Эме в отчаянии прижала руки к груди.

— Куда мы отправимся?

— В Алжир... или в Тунис, после того, как я верну его. Там я хозяин, и палачи султана не доберутся до меня.

Гарри действовал с величайшей осторожностью, опасаясь, что если Сулейман догадается о его планах, то оставит его женщин заложницами. И тогда в любом случае Гарри придётся вернуться в Константинополь.

Действительно ли Гарри задумал покинуть султана? Он бы никогда не решился на такой шаг: его корни слишком крепко вросли в турецкую землю. Он хотел отдалить себя от опасности до тех пор, пока не изменится обстановка: или умрёт Рокселана, или Сулейман освободится от безумной страсти к ней. Без сомнения, она за это время ещё покажет себя.

Эме, Фелисити и слуги сели на корабль за полчаса до отплытия. Эме очень волновалась, а Фелисити была счастлива снова оказаться в море.

— Мы поселимся там? — спрашивала она. — В Тунисе?

— Сначала в Алжире. О Тунисе мы подумаем.

Барбаросса был менее воодушевлён. Девять месяцев жизни в Константинополе сделали своё дело.

— Я старею, Гарри, — сознался он. — Теперь я понял, как приятно жить в роскоши.

Гарри знал, что старому пирату уже далеко за семьдесят. Всё своё состояние он потратил на красивых девушек, которых покупал на рынке рабов.

— Я хотел взять с собой некоторых девушек, — с тоской в голосе сказал Барбаросса. — Но нам надо сражаться, а не заниматься любовью.

«Я должен создать новый дом», — напомнил себе Гарри.

Пересекая Средиземное море, они не встретили никого, за исключением случайных судёнышек. Гарри собирался дойти до Алжира без сражений.

Город мирно купался в лучах летнего солнца. Ал-Рашид рассказал им, что за это время испанские суда на порт не нападали. Император, очевидно, считал, что турецкий флот окончательно выбит из Туниса.

Барбаросса провёл свои корабли за мол и приказал убрать мачты, чтобы никто не знал, какими силами он располагает.

К тому времени было уже слишком поздно для сражений — вскоре наступала пора зимних ветров. Они спокойно могут провести полгода, за это время Фелисити родит сына. Бледнокожего, голубоглазого желанного мальчика, которого Гарри назовёт Энтони в честь величайшего из Хоквудов.

Фелисити была счастлива, как и Эме. Женщинам нравился Алжир. Если город и не был так великолепен, как Константинополь, то местный климат был гораздо лучше, особенно зимой; к тому же здесь единовластно правил Хоук-паша.

Гарри купил арабку по имени Айша, примерно того же возраста, что и его жена, чтобы она помогала ухаживать за маленьким Энтони и не давала скучать Фелисити.

Гарри прибыл сюда также для того, чтобы отомстить за Тунис. Весной он и Барбаросса вывели флот в море. Их путь был безопасным, но они не сомневались, что в Генуе и Мадриде уже известно о том, что турецкие галеры находятся в Западном Средиземноморье.

А в следующем году, обогнув «итальянский сапог», они узнали, что генуэзский флот замечен в этих водах неделей раньше.

— Они пошли на север в Адриатику, — сказал капитан, сообщивший эту новость.

— К Ионическим островам, — предположил Барбаросса. — Там мы сразимся с ними.

Они выстроили суда в три колонны. Гарри был полон решимости не дать врагу уйти. Барбаросса вёл центральную, Гарри — правую, ближнюю к берегу, и Драгут — левую.

Через неделю они заметили группу кораблей, появившихся из-под прикрытия островов, расположенных вдоль западного побережья Греции. Флаги были подняты на основную мачту галеры Барбароссы, загремели барабаны.

Гарри чувствовал, что его сердце вот-вот выпрыгнет из груди. Он ходил в военные походы с пятнадцати лет, но сейчас должна была начаться первая широкомасштабная морская битва, в которой он примет участие.

На флагманском судне Барбароссы участились удары вёсел. Гарри отдал приказ следовать его примеру, и огромное судно, двести футов в длину от носа до кормы, понеслось по гладкой воде. Рабы, истекая потом, жевали деревянные кляпы.

Генуэзцы уверенно приближались, над их кораблями развевались флаги и вымпелы. Их адмиралы были, без сомнения, удивлены как численностью турок, так и размерами кораблей... У Гарри создалось впечатление, что Дориа уже хотел было отказаться от сражения, если бы мог.

Турки понеслись на своих противников. Пушка дала залп, и ядро врезалось в корпус судна противника, разламывая вёсла; корабль потерял управление. Генуэзцы дали ответный залп, но он не попал в цель.

Гарри отдал приказ перезарядить орудия на всех кораблях, и теперь каменные ядра были заменены чугунными снарядами.

Пушки снова выстрелили. Но у генуэзцев тоже были пушки, и Гарри не забывал об этом. Некоторых из его людей сбило с палубы, затем оба корабля столкнулись. Грохот при этом напоминал тот, что обычно сопровождает столкновение всадников в полном вооружении. Гарри отпустил штурвал, и гребцы, быстро вставив вёсла в уключины, втянули их внутрь корабля как можно быстрее. Генуэзцы были менее расторопны, поэтому некоторые вёсла на их судне отрезало. Корабли дали задний ход. Люди стреляли и бросали котелки с кипящим маслом друг в друга. До того, как турки захватили этот корабль, они успели протаранить ещё одно генуэзское судно.

Гарри обнажил саблю и пропустил вперёд моряков. Несколько минут шла жестокая схватка, большинство генуэзцев были убиты, оставшиеся в живых попрыгали за борт, а их судно скрылось под водой.

Грохот стоял невообразимый — триста кораблей участвовали в этой схватке. Куда ни падал взгляд Гарри, везде были турецкие корабли. Он понял, что генуэзцы просто пробиваются сквозь суда противника, чтобы выйти в открытое море. Гарри приказал перезарядить пушки и стрелять как можно быстрее. Затем дал сигнал преследовать врагов, когда те направились к югу, собираясь выйти из Адриатического моря.

— Твой приказ отменен, Хоук-паша, — сказал Диниз.

Гарри взглянул на флагманский корабль. Барбаросса сигналил, что надо перестраиваться. Он посмотрел направо и налево. Больше десятка галер уже скрывались под водой, их команды отчаянно боролись за жизнь, рабы с воплями тонули. Восемь галер были генуэзскими и четыре — турецкими. Ещё с десяток галер замерли с поднятыми вёслами; это означало, что они захвачены турецкими корсарами, и теперь их экипаж будет пленён.

Скорее всего это победа, но вряд ли окончательная и, конечно, это не месть за разорение Туниса. Но генуэзский флот был уже далеко...

Гарри приказал спустить шлюпку и грести по направлению к флагману.

Барбаросса сидел в кресле на палубе, врач перевязывал ему руку.

— Ты тяжело ранен? — спросил Гарри.

— Меня ударили мечом. Болезненно, но рана чистая.

— Надо было преследовать их.

— Я знаю... Но я устал. Я слишком стар, чтобы вести такие сражения. Всё же мы выиграли. — Он указал на землю в отдалении. — Там находится Превеса. Назовём это сражение битвой при Превесе.

— Вряд ли о ней стоит много говорить.

— Ты так считаешь? Я думаю, люди не согласятся с тобой.

Отовсюду доносились рёв труб и радостные крики турок, решивших, что они победили.

— Сулейман хотел победы, он её получил, — сказал Барбаросса. — Победа — это то, чем я должен закончить путь, и победа — это то, чего я добился. Я возвращаюсь в Константинополь.

— Но почему? Мы должны ещё раз сразиться с Дориа и с испанцами.

— Это дело для молодого человека, — сказал Барбаросса. — Мне скоро восемьдесят, пора на покой. — Он указал на судно Драгута. — Вот человек, достойный командовать флотом, Хоук-паша. Он не менее талантлив, чем я. А я отправлюсь в Высокую Порту и сообщу о твоей победе.

Отговорить Хайреддина было невозможно. Гарри не хотел настаивать. Его друг действительно состарился.

Они обнялись, и галеры адмирала направились к родным берегам. Гарри и Драгут решили, что им вряд ли удастся настичь генуэзцев.

— Что ты планируешь: — спросил Драгут.

— Сначала отправимся в Алжир, чтобы пополнить запасы, а затем — в Тунис.

Вскоре всё Средиземноморье наполнилось слухами о том, что великий Андреа Дориа разбит. Старый пират был прав: это была вершина его славы, его имя стало легендарным для многих поколений.

Дориа и его хозяин император должны были, без сомнения, планировать контрудар. Гарри был полон решимости удержать инициативу. Он укрепил оборонительные сооружения Алжира и решил оставить там половину своего флота для защиты города. Для него Алжир был не просто базой османцев в Западном Средиземноморье, он не хотел потерять ещё одну семью.

Ребёнку, Энтони, исполнился годик, и он обещал стать настоящим Хоквудом, по крайней мере по размерам.

Гарри поставил своей целью отвоевать Тунис. Город был лучше укреплён, чем Алжир, и Гарри добивался его по собственным причинам.

После того как с арены действий ушёл Барбаросса, весь мир решил, что турки больше не представляют серьёзной опасности. Следующей весной Гарри и Драгут вышли из Алжира, под их командованием было пятьдесят галер. Через два дня они уже были в районе солёных озёр и прокладывали путь по узкому каналу. Это случилось раньше, чем тунисцы под командованием испанских офицеров, не отличавшиеся расторопностью, поняли, что происходит.

Защитный форт едва ли успел сделать выстрел, прежде чем был опрокинут снарядами моряков Драгута. В городе заревели трубы, забили барабаны. Люди Мулай-Хасана ринулись к крепостным стенам.

Турецкие галеры везли солдат и всё необходимое для осады крепостных стен. Гарри загрузил даже подразделение сипахов и лошадей. Выполняя приказ Гарри, сипахи высадились на берег и приступили к действиям. Драгут выстроил корабли в солёных озёрах и начал бомбардировку стен. Гарнизон ответил отчаянным огнём, но у них не было той точности стрельбы, которой отличались турки.

Гарри отправил отряд сипахов в город, чтобы отрезать его от тыла, и предложил Мулай-Хасану сдаться. Дей отказался.

Гарри приказал копать траншеи у стен, чтобы можно было начать осаду и устанавливать мины. Артиллеристы заняли позиции на берегу. Осада шла строго по плану, и у Гарри не было сомнений, что Тунис падёт через месяц... до того утра, когда Драгут внезапно разбудил его.

— Что стряслось? — недоумевая спросил Гарри.

— Нас застигли врасплох, — сказал Драгут: на его лице было написано отчаяние.

Гарри выскочил из шатра и глянул на бухту. Турецкий флот был на месте, но у входа в канал стоял другой флот под красными с золотом испанскими флагами; наряду с обычными галерами там были и океанские. Гарри подсчитал, что их около девяноста, приблизительно вдвое больше, чем у турок. Они взяли под контроль узкий пролив, через который турки могли выйти.

— Ни одно судно не охраняло выход в море? — грозно спросил Гарри.

— Дозорные суда были, Хоук-паша, но, наверное, их обманули.

Ситуация изменилась коренным образом: турки оказались в осаде между городом и испанскими галерами. Драгут собрал всех капитанов.

— Делать нечего, — сказал один из них. — Мы распустим людей, сожжём галеры и отправимся в Алжир.

— Несколько сотен миль по пустыне?

— Если мы останемся здесь, начнётся голод. Мы не сможем сражаться с такой силой.

Драгут пощипал бороду и взглянул на Хоквуда.

— Другого выхода нет, Хоук-паша, — пробормотал он.

Гарри посмотрел на него и перевёл взгляд на испанцев. Итак, его вновь разбили, его Вновь обманули эти испанцы. Он должен ползти по пустыне, спасаясь от них, как побитая собака. Внезапно ему на глаза навернулись слёзы, слёзы гнева и отчаяния. Проход был очень узким. Песчаные берега солёных озёр поднимались на несколько футов выше уровня моря, их ширина не превышала нескольких ярдов. Были бы здесь приливы, которые он видел у французских и английских берегов, он мог бы отправить флот на высокой воде и таким образом спастись. Но приливов здесь не было и поэтому... Он нахмурился, изучая песчаный берег.

— Будут приказания, Хоук-паша? — спросил Драгут.

— Завтра утром мы вступим в бой с испанцами, — ответил Гарри.

Капитаны в тревоге переглянулись, думая, что их командир сошёл с ума...

— Мы с трудом сумеем выйти из пролива даже по одному, Хоук-паша, — запротестовал Драгут. — Они утопят нас.

— Ты когда-нибудь слышал о захвате Константинополя? — спросил Гарри.

— Каждый турецкий воин знает об этом, Хоук-паша.

— Тогда вспомни, каким образом турецкие галеры были выведены в Золотой Рог.

— Во имя Аллаха! — вскрикнул Драгут. — Их перенесли по суше.

— Эта был план моего деда, — сказал Гарри.

— Он построил деревянный настил и смазал его жиром, — сказал один из капитанов. — У нас нет ни дерева, ни жира. К тому же византийцы не могли помешать твоему деду, потому что их было мало. А сейчас испанцы не только наблюдают за каждым нашим шагом, но и превосходят нас по численности.

— Действительно, мы не сможем построить деревянный настил, — согласился Гарри. — Но нам по силам вырыть канал, по которому мы выведем суда в море.

Капитаны задумались.

— Это возможно, — согласился Драгут.

— Все увидят, что мы делаем, — отметил пессимистически настроенный капитан, — и заблокируют, дорогу.

— В таком случае мы должны всё закончить до того, как испанцы заметят, что мы делаем, — решил Гарри. — У нас семь тысяч галерных рабов, пять тысяч матросов и четыре тысячи сипахов. Драгут, ты должен найти место для канала, люди приступят к работе в сумерках. Мы должны прорыть канал за ночь.

— Это невозможно, Хоук-паша, — сказал капитан.

— В противном случае нас ждут или смерть, или плен, Баспар. Что тебе больше подходит?

Было необходимо провести работу так, чтобы ни в городе, ни на море ни у кого не закралось подозрения о намерениях турок. Весь день велась подготовка к осаде. Драгут приказал двум судам спуститься вниз по проливу и сделать несколько выстрелов по испанцам.

В полдень Драгут, вооружившись луком и стрелами, углубился в болота на северной стороне солёного озера, как будто собираясь поохотиться. На самом деле он выбирал место, где будет проложен канал. Капитаны расковали галерных рабов и повели их на берег, чтобы они искупались на отмелях. В этом был особый смысл, потому что испанцы видели, что турецкие галеры не могут двинуться с места. Рабов держали на берегу до сумерек, затем они приступили к работе. Их охраняли моряки с саблями наготове, получившие приказ без промедления рубить каждого, кто издаст хоть звук.

Гарри увёл с берега всех своих людей, за исключением тех, кто должен был продолжать обстрел стен, чтобы отвлекать внимание защитников крепости. Они спустились к озеру и начали рыть канал.

Это немыслимое предприятие предстояло завершить за одну ночь, но Гарри твёрдо решил, что это должно быть сделано. Люди копали, относили песок. Гарри и Драгут прислушивались и всматривались в темноту, потому что невозможно было выполнить то, что они задумали, в полнейшей тишине. Когда всеобъемлющий шорох наполнил вечер, на их счастье с материка подул бриз. Звуки теперь долетали до Туниса. Ветер дул по направлению к испанцам, но никаких признаков тревоги во вражеском стане не было. Без сомнения, испанцы не догадывались, чем заняты турки.

Ночь наступала очень быстро. Люди ругались и проклинали всё на свете, они спотыкались и падали на ходу. Некоторые даже утонули, затоптанные другими на мелководье. Но дело шло. Через час после полуночи Гарри отправил рабов на галеры. Матросы и солдаты всё ещё работали, теперь зачастую по пояс в воде, потому что вода из Средиземного моря начала поступать в траншею. Когда осталось прокопать всего несколько ярдов, Гарри послал матросов на корабли, а солдаты остались работать. Ко времени, когда последняя преграда была преодолёна, первая галера вступила в канал. Бриз становился прохладнее — признак близкого рассвета.

Солдаты быстро вскарабкались на галеры. Хоквуд отправил курьеров созвать основные силы из траншей. Темнота постепенно рассеивалась. Гарри, стоя рядом с Драгутом на флагманской галере, подал сигнал к отплытию.

Галеры медленно двинулись вперёд... Ширина канала позволяла пройти только одному судну с вёслами в рабочем положении; его длина была всего сто ярдов. И уже через десять минут первая галера выходила в море. За ней шли другие... Испанцы не издали ни звука. Первым заметил, что турок нет на месте, дозорный на крепостных стенах Туниса.

Затрубили тревогу, и город мгновенно ожил. Суматоха разбудила испанцев, они начали палить из ружей.

Но к этому времени все, за исключением десяти турецких галер, уже вышли в море, а остальные выплыли одна за другой через минуту.

— Каковы твои приказания, Хоук-паша? — спросил Драгут.

— Мы не уплывём, пока не дадим им попробовать нашего металла, — прорычал Гарри.

— Сигналь атаку! — приказал Драгут.

Ещё было не так светло, чтобы различить сигнальные флаги, но турецкие командиры точно поняли намерения своего адмирала. Когда в рассветной мгле загремели барабаны, совершенно выбившимся из сил рабам пришлось начать грести с ещё большей скоростью.

Пушка на носу была заряжена, но Гарри сдерживал огонь, пока они не приблизились к первой испанской галере. Она только снималась с якоря и поднимала паруса. Пушка дала залп, и снаряд врезался в корму.

Драгут указал на разбитую обшивку, и его люди бросились за борт.

Схватка была короткой, потому что испанцев застали врасплох. Их без разбора выбросили за борт — и живых и мёртвых, — захваченное судно подожгли. Затем был дан сигнал к отходу.

Не все атаки были столь же успешны, но Гарри увидел полдюжины горящих судов и не сомневался, что телами испанцев усеян берег. Он потерял два своих корабля, а остальные мчались с места своей победы в лучах восходящего солнца.

Яна, Саша, Трессилия и дети были отомщены.

Тунис, конечно, они не взяли, и мысль об этом не давала Гарри покоя. Но он понял, что это возможно, если будет разбит испанский флот. Он торопился, чтобы мобилизовать все силы.

Эме и Фелисити очень беспокоились о судьбе Гарри, потому что видели испанские корабли, идущие на восток. Теперь же они радовались его успеху.

Гарри отправил гонца в Константинополь с вестью о своей победе. Он обещал Сулейману, что вскоре будут новости о ещё одной великой победе. «Я по-прежнему собираюсь превратить Средиземное море в турецкое озеро, — писал он, — во славу твоего имени, о падишах».

Гарри направил корабли в море, но испанский флот ушёл, по-видимому, по направлению к Барселоне. Кампания была отложена на год.

Хоквуд провёл зиму, восстанавливая одни корабли и строя другие. Он задумал к следующей весне возглавить ещё больший флот. Зима принесла много счастья Хоквудам. Иногда шли дожди, что было достаточно необычным, и поэтому в окрестностях Алжира распустились цветы. Гарри находил время побыть с Эме, Фелисити и маленьким Энтони. Гарри брал с собой мальчика на корабли, он хотел, чтобы Энтони чувствовал палубу под ногами, полюбил запах смолы и снастей.

— Он ещё маленький. Ему рано выходить в море, — молила Фелисити.

— Как только Энтони научится пользоваться саблей, сразу возьму его с собой, — отвечал Гарри.

— Но до этого ещё несколько лет... — Фелисити была счастлива.

После нового года из Константинополя прибыла галера. Гарри привезли приглашение от султана.

«Хоук-паша, — писал новый великий везир, Рустам-паша, зять султана, муж дочери Рокселаны. — Падишах поздравляет тебя с победой над испанцами и твоими другими достижениями. Он восхищен твоей отвагой и желает, чтобы ты вернулся в Константинополь. Ты будешь его правой рукой и начнёшь обдумывать план новой военной кампании в Европе».

— Какие новости в Константинополе? — спросил Гарри капитана.

— Почти никаких. Могущество падишаха растёт повсеместно.

— И здоровье его в порядке?

— Как никогда, великий паша.

Гарри показал письмо Эме.

— Я уверен, что, если бы Рокселана умерла или если бы её разжаловали, слух об этом дошёл бы до нас, — поделился он с Эме.

— Ты боишься попасть в ловушку, — предположила она.

— Я боюсь, что мои последние успехи ей не по душе.

— Тогда повремени.

Гарри принял совет Эме и ответил следующим образом:

«Падишаху хорошо известно моё стремление быть рядом с ним. Но кампания в Средиземноморье далека от окончания. Я могу доложить о победе над испанским флотом, но падишах знает, что Тунис всё ещё не подчиняется Османской империи. Пока над городом не будет развеваться флаг с полумесяцем, я не буду считать, что выполнил свою миссию. Поэтому прошу позволения падишаха остаться в Алжире ещё на два года. Тогда я добьюсь того, о чём мечтаю, и прославлю им падишаха в веках».

Через месяц, не дождавшись ответа из Константинополя, Гарри вышел в море. Он хотел сразиться с объединённым испанско-генуэзским флотом.

Фелисити и Эме смотрели, как уходят корабли. Теперь они не боялись за Гарри, потому что Хоук-паша и Драгут завоевали репутацию первых на море после Барбароссы. Женщины привыкли к Алжиру, к его мягкому тёплому климату. Опасность, что испанцы захотят уничтожить их, казалась далёкой угрозой и вообще не существовала до тех пор, пока Хоук-паша был рядом. А испанцы никогда толком не знали, где конкретно он находился.

Маленький Энтони, трёхлетний мальчишка, радовал маму и бабушку, разгуливая на крепких ножках и размахивая деревянной саблей.

— Весь в отца, — сказала Эме. — Самым хорошим для османцев был тот день, когда море выбросило Джона Хоквуда на анатолийский берег.

— Но хорошо ли это для всего мира? — волновалась Фелисити. Ей уже исполнилось семнадцать лет, и она начала задумываться о том, что происходит вокруг.

— Возможно, нет, особенно для Европы, — согласилась Эме. — Но если мы связаны судьбой с этой семьёй, то должны с честью выполнить свой долг.

— Мне кажется, — предположила Фелисити, — что император, или генуэзцы, или король Карл согласны заплатить Хоук-паше, чтобы переманить на свою сторону и назначить командовать судами, идущими на разгром Порты.

— Умоляю, дитя моё, замолчи, — молила Эме. — Ты говоришь о предательстве, которое может стать погибелью для нашей семьи.

— Но ведь мы и так живём под страхом смерти! — настаивала Фелисити.

— Только из-за этой Рокселаны, — объяснила Эме. — Но вскоре она лишится покровительства или умрёт. Вот на что уповает твой муж. Помни всегда, девочка: пока нам покровительствует султан, у нас всё будет в порядке.

Фелисити решила не продолжать этот разговор.

Осенью корабли вернулись с большой победой, одержанной у берегов Корсики над объединённым испанско-генуэзским флотом под командованием Андреа Дориа.

— Падишах будет доволен, — сказал Хоук-паша, — мы полностью разгромили их флот. Следующей весной, прежде чем они успеют оправиться, мы возьмём Тунис.

Подготовка нового похода продолжалась всю зиму, пока новость о победе шла в Константинополь.

— В этот раз, Драгут, — сказал Гарри, — не будет флота, который сможет запереть нас в бутылке.

Весной Гарри понял, что никогда ещё не командовал таким прекрасным флотом и такой воодушевлённой армией. Люди помнили, как ловко Хоук-паша вывел их из ловушки, которой однажды стал Тунис; никто не сомневался, что и в этот раз он покажет себя. В его планы входило придерживать эскадру из шестидесяти кораблей, отбивая атаку испанцев или генуэзцев, в то время как основные силы выйдут в море.

Гарри опасался, что оставляет Алжир незащищённым, и не хотел рисковать семьёй. Он решил, что Эме, Фелисити, Энтони и даже Айша отправятся на его галере.

— Я так довольна, что не расстанусь с Гарри, — сказала Фелисити, стоя у окна дворца Хоука и наблюдая за большой парусной галерой — необычно большой, — входящей в бухту; её мачты были увешаны множеством опознавательных флагов. — Прибыл посланник из Константинополя, — заметила она.

— Привёз, наверное, приглашение от султана, — сказала Эме. — Я надеюсь, что султан не будет возражать против захвата Туниса. Гарри всего себя отдал этому делу.

Эме начала спускаться по лестнице, Фелисити медленно пошла за ней, посматривая в окно во внутренний дворик: там Энтони под присмотром Айши строил замки из песка.

Фелисити приостановилась у арочного проёма, через который можно было пройти в зал для приёмов. Из своего кабинета появился Гарри. «Какой же он красавец, высокий, стройный и сильный! Ну и что из того, что его волосы тронула седина», — подумала она.

Она вспомнила свой ужас, когда впервые столкнулась с ним в подвале дома её родителей в Англии. Он держал саблю. Она схватила револьвер, несмотря на приказ не двигаться, ещё не зная, выстрелит она в захватчиков или в себя. Столкнувшись с этим огромным человеком, она инстинктивно выстрелила в него. И промахнулась... И похолодела от ожидания неминуемой смерти.

Она вспомнила, что потом незнакомец хотя и обращался с ней как с мешком угля, но всё же не причинил ей вреда. Тогда она была полна решимости ненавидеть его, но сердцем она пожалела этого богатыря, когда поняла, как он страдает, узнав об уничтожении своей семьи.

Как могла она, юная Фелисити Мартиндейл, жалеть жестокого корсара, вырвавшего её из сердца семьи? И всё же она жалела... К тому же он не изливал своё горе в словах. Он привёз её в самый великолепный город и поручил заботам самой очаровательной женщины, которую Фелисити теперь с гордостью называла своей подругой так же, как и тётей.

Тогда она почувствовала, что её судьба — стать его женой, а не игрушкой, которую выбрасывают пресытившись. Он должен был стать её мужем. Она больше не желала ничего Другого и познала всю радость семейного счастья, родив ребёнка.

Фелисити, конечно, жалела, что Гарри служит человеку, которого вся Европа считала дьяволом, но не теряла надежду, что сможет убедить его вернуться в лоно христианства. И если ей предстоит вернуть эту семью на путь истинный, то это произойдёт с помощью мальчика, который сейчас играл в саду и в котором текло больше английской крови, чем и у Гарри Хоквуда, и у его дяди.

Но надо набраться терпения и ждать...

А это значит поддерживать мужа и всё, что он делает. Радоваться его успехам. С этими мыслями Фелисити стояла у лестницы, сердце её распирало от гордости, потому что они ждали посланников из Константинополя с приветствиями от султана и, без сомнения, поздравлениями.

Четверо мужчин в роскошных чёрных одеждах вошли в зал для приёмов и низко поклонились Хоук-паше.

— Мы привезли приветствия падишаха, господин.

Гарри Хоквуд поклонился в ответ.

— И послание, — добавил посланник, взглянув на Эме и Фелисити, стоявших у лестницы.

Внезапно Фелисити почувствовала, что её пробирает дрожь.

— Мы должны вручить тебе послание без свидетелей, великий паша, из-за его чрезвычайной секретности.

— Пойдёмте в кабинет, — сказал Гарри и повёл их к двери.

Эме шагнула вперёд, как будто собираясь что-то сказать.

Фелисити почувствовала, что сделала шаг вперёд... но остановилась.

Как может кто-то предостерегать Хоук-пашу, такого сильного, огромного и уверенного в себе?..

Дверь кабинета осталась открытой, но со своего места Фелисити не могла заглянуть в комнату и не могла расслышать, что там говорилось.

Эме подошла поближе... затем развернулась, ища глазами невестку. В это время из комнаты донёсся чётко различимый звук: наполовину протест, наполовину вздох.

— Фелисити! — крикнула Эме. — Беги! Беги, спасайся! Бери ребёнка и беги. Остаётся только мстить.

Мгновение Фелисити раздумывала, затем метнулась через зал к выходу во двор.

У арки она приостановилась, чтобы оглянуться назад. Трое мужчин появились из кабинета со струнами в руках.

Даже Хоук-паша оказался не в силах противостоять внезапной хватке струны. Теперь эти люди искали её и Энтони. Хоквуды должны быть уничтожены. Но Эме бросилась вперёд им наперерез, они споткнулись и попадали на мраморный пол. С проклятиями они Затянули струну вокруг шеи Эме.

Эме, такая гордая и красивая, выстрадавшая так много, так долго ждавшая любви Вильяма Хоквуда, теперь погибла, чтобы она, Фелисити, могла жить.

Выскочив во двор, Фелисити схватила сына и выбежала через задний вход на узкие улочки алжирской касбы.

Айша бежала следом. Преданная Айша... Вместе они спасут маленького Энтони.

Ради отмщения. Потому что осталась только месть.