Османы. История великой империи

Глава 17. Султан Абдул-Хамид II, последний абсолютный правитель

Султана Абдул-Хамида II долгое время было принято считать одиозным деспотом, недаром же его правление получило название «зулюм».[194] Но в последнее время историки реже оперируют привычными стереотипами и стараются дать событиям прошлого максимально объективную оценку. Да, султан Абдул-Хамид свернул реформы, проводимые его предшественниками, и правил, как абсолютный монарх. На первый взгляд это было неверное, реакционное решение, которое привело к свержению Абдул-Хамида, но давайте попробуем поставить себя на место тридцатичетырехлетнего султана и посмотрим на ситуацию его глазами.

Прогрессивные реформы – дело хорошее и нужное, но если они проводятся кое-как, без четкого и хорошо продуманного плана, то вместо пользы могут принести вред, как это случилось в Османской империи. Казна пуста, зависимость от европейских держав усиливается, более того – есть угроза иностранной интервенции с целью «ускорения» проводимых реформ, тут и там вспыхивают волнения, отношения между мусульманами и христианами обострились настолько, что дело нередко доходит до резни… Империя стояла на краю пропасти, и выглядело всё так, будто ее довели до этого состояния реформы. Что оставалось делать султану? Только одно – остановить опасный процесс реформирования и вернуться к старым добрым порядкам, существовавшим на протяжении нескольких веков. Да, конечно, если бы у Абдул-Хамида были опытные советники, хорошо разбиравшиеся в политологии и экономике, то они могли бы объяснить, что корень зла кроется не в реформах, как таковых, а в ошибках, допущенных во время их воплощения в жизнь, но таких советников у султана не было… Абдул-Хамиду приходилось спасать свое государство теми способами, которые он считал правильными. А кто радеет о государстве больше, чем султан? У каждого из подданных свои интересы, отличающиеся от государственных, и только интересы султана полностью совпадают с интересами его государства. У монархии как формы правления есть множество недостатков и одно бесспорное достоинство – монархи воспринимают государство как свою вотчину и заботятся о том, чтобы передать его преемникам в лучшем виде. Своё – это своё.

И вообще кто сказал, что Западная Европа должна быть примером для турок? У каждой нации свой исторический путь, свои особенности и свои приоритеты. При всем уважении к султану Махмуду II, надо сказать, что полное заимствование западных норм и порядков вряд ли можно назвать правильным. Султан начал с армейской реформы, и здесь европейский образец, как более прогрессивный, был абсолютно уместен и полезен, но прочее нужно было перенимать не огульно, а с разборчивостью, пробуя каждое новшество «на зуб», прикидывая, насколько хорошо приживется оно на османской почве. Абдул-Хамид не был противником полезного нового, он говорил, что «нужно быть готовым к тем переменам, которые станут происходить в мире, иначе мы будем оставаться позади» и что Османская империя «должна быть готова к изменениям и вызовам, чтобы оставаться сильной и процветающей».

И еще одно – принято считать, что султан Абдул-Хамид распустил парламент, поскольку не хотел делиться властью. Но на роспуск парламента можно посмотреть и с другой точки зрения. Первый парламент, начавший работу в марте 1877 года, если уж говорить начистоту, был сборищем говорунов, которые только критиковали и требовали, но не вносили никаких конструктивных предложений. Пользы от такого парламента не было никакой, а вот вред мог бы выйти большой, так что речь шла не о нежелании делиться властью, а о желании сохранить государственные устои.

Всё сказанное было не попыткой восхваления Абдул-Хамида II, а призывом к отказу от стереотипов, к объективной оценке событий и исторических личностей. А теперь, когда стереотипы отметены в сторону, можно приступить к знакомству с тридцать четвертым султаном из дома Османов, по сути – последнему из настоящих османских правителей.

Матерью Абдул-Хамида была вторая жена султана Абдул-Меджида I Тиримюжган-кадын, которую принято считать шапсужкой, так, во всяком случае, писала в своих мемуарах ее внучка Айше-султан. По свидетельству современников, а также внучки, Тиримюжган была красивой женщиной с утонченными манерами и сочиняла неплохие стихи, что указывает на ее образованность. Она скончалась от болезни в 1852 году, когда Абдул-Хамиду было десять лет, поручив заботу о сыне своей служанке Нергиснихал-ханым. Султан Абдул-Меджид, в свою очередь, вверил сына попечению своей первой жены Рахиме Пересту-кадын,[195] имя которой вполне соответствовало характеру. Бездетная Пересту заменила мальчику мать и впоследствии получила от Абдул-Хамида титул валиде-султан. Гарем она держала в порядке и повиновении, но в дела приемного сына никогда не вмешивалась, иначе говоря – была идеальной валиде-султан.

Времена изменились, и шехзаде больше не держали в кафесе. Султан Абдул-Азиз даже взял Абдул-Хамида с собой в европейский вояж 1867 года, из чего некоторые историки склонны делать вывод о том, что дядя готовил племянника в преемники. Совсем не так, ведь за год до того Абдул-Азиз изменил порядок наследования власти в пользу своего старшего сына. Скорее всего, дядя хотел познакомить племянника с Европой в надежде на то, что со временем тот станет надежным помощником его сыну, который уже мог не бояться конкуренции со стороны двоюродных братьев, ибо наследование власти теперь шло от отца к сыну (примечательно, что никто из преемников Абдул-Азиза не унаследовал власть от своего отца).

В наше время стали модными конспирологические теории, которые с легкостью высасываются из пальца и подаются публике как истина в последней инстанции. Согласно одной из таких теорий, султан Мурад V не страдал психическим расстройством и был полностью вменяемым, настолько, что не захотел управлять государством в столь сложные времена, а предпочел усадить на трон младшего брата и манипулировал им до своей кончины, наступившей в 1904 году. И пока Мурад был жив, дела в Османской империи шли более-менее сносно, проблем было много, но они как-то решались, а когда Мурада не стало, всё пошло наперекосяк и быстро дошло до низложения Абдул-Хамида. Версия интересная, но к реальности она не имеет никакого отношения. На самом деле Абдул-Хамида II усадил на трон Мидхат-паша, который в то время управлял империей. Тридцатичетырехлетний шехзаде, образованный и побывавший в Европе, казался паше вполне подходящей кандидатурой для сидения на троне. Именно для сидения, не более того, поскольку Мидхат-паша намеревался править самостоятельно, и с учетом явной пробританской ориентации паши ничего хорошего для государства его правление не принесло бы.

Усевшись на трон, Абдул-Хамид показал себя человеком, который умеет выжидать, умеет принимать верные решения и умеет действовать решительно в нужный момент. Поначалу всё шло по плану Мидхат-паши. 19 декабря 1876 года он снова стал великим визирем (первый раз был в 1872 году) и спустя несколько дней объявил о грядущих переменах – конституции и созыве парламента. Конституция, получившая название «Конституции Мидхата», была провозглашена 23 декабря 1876 года. Она предусматривала создание двухпалатного парламента и органов самоуправления на местах. Конституция декларировала личную свободу граждан и равенство их перед законом, вне зависимости от вероисповедания, гарантировала неприкосновенность частной собственности, свободу печати, независимость судебных органов и т. д. Султану предоставлялись привилегии – его личность была объявлена священной и неприкосновенной, султан не должен был отчитываться перед парламентом, мог назначать и смещать министров по своему усмотрению, а принятые парламентом законы обретали силу только после их утверждения султаном.

В феврале 1877 года Абдул-Хамид сделал первую попытку избавиться от Мидхат-паши, который после смещения с поста великого визиря уехал за границу, где оставался до сентября 1878 года. На этом паше впору было бы успокоиться и приступить к сочинению мемуаров, но он был не из тех, кто легко сдается и чрезмерно уповал на покровительство Лондона, под давлением которого султан разрешил паше вернуться обратно и даже назначил сирийским губернатором, поскольку британцы настаивали на том, чтобы паша-прогрессивист непременно получил бы какую-то высокую должность. Интерес Лондона заключался не в том, чтобы Мидхат-паша мог бы употребить свои способности на благо Османской империи, а в том, чтобы паша мог готовить низложение Абдул-Хамида, оказавшегося совсем нее таким покорным, как казалось.

Сидя в Дамаске, Мидхат-паша делал всё возможное для того, чтобы «раскачать» ситуацию в этом неспокойном вилайете. Он щедро раздавал должности арабам, выбирая при этом оппозиционно настроенных кандидатов, и разрешал издание газет, критиковавших существующие порядки. Почувствовав, что над его головой сгущаются тучи, Мидхат-паша подал в отставку – не могу, мол, плодотворно работать без поддержки свыше. Из Дамаска паша перебрался в Измир, где начальствовал до мая 1881 года, когда был арестован по обвинению в организации убийства султана Абдул-Азиза. О дальнейшем уже было сказано выше – в апреле 1883 года Мидхата-паши не стало.

Что же касается парламента, в котором депутаты-мусульмане составляли шестьдесят процентов, то в первом составе он работал недолго – в первой половине 1877 года. Осенью прошли новые выборы, а в феврале 1878 года султан приостановил работу парламента, фактически – распустил его. Почему? Да потому что парламент выразил недоверие великому визирю Ахмеду Вефик-паше и его кабинету по поводу подписания Сан-Стефанского мирного договора с Российской империей. Этот договор, завершивший войну 1877–1878 годов, был крайне невыгодным для Османской империи, которой пришлось уступить значительные территории, но так уж сложились обстоятельства, и требовать от правительства продолжать войну во что бы то ни стало, было нельзя, подобный «патриотизм» мог привести к еще бо́льшим потерям. В тяжелой для государства ситуации парламент продемонстрировал свою несостоятельность (если не сказать «опасность») и был распущен. Султану не оставалось другого выхода, а условия мирного договора удалось изменить в лучшую сторону по трактату, подписанному в Берлине 13 июля 1878 года.

Итак, на первом году своего правления султан Абдул-Хамид II сумел нейтрализовать амбициозного и крайне влиятельного Мидхата-пашу, а на втором году распустил парламент и стал править единолично. Положение, в котором находилась Османская империя, можно было охарактеризовать известной фразой: «У худшего нет предела». Кажется, что хуже некуда, но каждый день жизнь подкидывает новые сюрпризы. Национальные территории жаждали самоопределения, империя была готова расползтись на лоскуты, подобно старому одеялу. Экономика после двухлетней войны с Россией хромала уже не на одну ногу, а на обе ноги. В центре империи, населенном турками, тоже было неспокойно – консерваторы были недовольны отступлением от старых традиций и принятием конституции, отчасти нарушавшей нормы шариата, а либералы выражали недовольство по поводу отсутствия конституциональных свобод. В дополнение к патриотам, которые не могли простить правительству поражения в последней войне, появились «антипатриоты», считавшие поражения благом – чем больше будет поражений, тем скорее развалится «прогнившая насквозь» империя и на ее развалинах возникнет новое прекрасное государство (в ту пору идея создания нового на обломках старого была чрезвычайно популярной).

Развитие инфраструктуры шло на заемные средства, и чаще всего дело принимало следующий оборот – из-за несвоевременного расчета по займам построенные объекты переходили в управление иностранных компаний, кредитовавших их строительство. Проще говоря, проложили в долг железнодорожную ветку, вовремя расплатиться не смогли, и железная дорога перешла под контроль иностранцев, которые кладут полученную от нее прибыль в свой карман, но долг при этом «висит» на правительстве – очень хорошо! В 1882 году, на пике экономического упадка, произошел очередной дефолт, который привел к созданию так называемого «Совета директоров османского государственного долга», состоявшего из пяти представителей иностранных кредиторов, которые получили возможность прямого вмешательства в османскую экономику и право контроля над частью казенных доходов. Таким образом, империя получила «альтернативное министерство финансов», которое на словах занималось оздоровлением османской экономики, а на деле пыталось выкачать как можно больше денег на погашение долгов.

В сложившейся ситуации невозможно было управлять империей «по инерции», поскольку эта инерция привела бы прямиком в пропасть. Требовалось найти новые и эффективные рычаги управления, нужна была идея, способная объединить прогрессивные силы османского общества и удержать тонущее государство на плаву. Такой спасительной идеей стал панисламизм, которому предстояло сплотить все прогрессивные мусульманские силы вокруг султанского трона. Собственно, государственная идеология Османской империи всегда была панисламистской. Турки никогда не противопоставлялись прочему мусульманскому населению и не имели каких-то исключительных прав. Скорее наоборот – давайте вспомним, что многие султаны предпочитали приближать к себе не соотечественников-турок, а представителей иных национальностей. Подданные султана назывались «османами», а слово «турок» во второй половине XIX века употреблялось в качестве синонима слова «деревенщина» (да, представьте, так оно и было, поскольку в основной массе своей турки были крестьянами).

Усиление панисламистских тенденций сопровождалось укреплением авторитета Абдул-Хамида как халифа правоверных – духовная власть начала преобладать над светской. Правда, строгие ревнители норм и традиций упрекали Абдул-Хамида за то, что он присягал на верность конституции, ведь халиф подчиняется только Всевышнему и никому более, но, если разобраться, то в этой присяге не было ничего предосудительного, поскольку речь шла не о признании власти, а об обещании соблюдать данные народу права. Священный характер власти султана как халифа всех правоверных утверждался тремя статьями конституции – в третьей статье говорилось, что султанат (верховная османская власть) включает в себя «великий исламский халифат», четвертая статья гласила, что падишах (султан), в качестве халифа, выступает защитником ислама, а в пятой статье личность падишаха объявлялась священной и неподотчетной.

Панисламизму пришлось противостоять не только усиливающемуся британскому влиянию, но и росту национализма среди мусульман, в первую очередь – в Египте и Тунисе (первый в начале восьмидесятых годов XIX века был оккупирован британцами, а второй – французами). Для того, чтобы не дискредитировать великую идею, а вместе с ней и свое правление, Абдул-Хамиду приходилось быть последовательным и опираться на славное прошлое Османской империи, в частности на то, что в 1517 году халифские полномочия перешли к завоевателю Египта султану Селиму I от последнего аббасидского халифа Мухаммада ал-Мутаваккиля. Определенную роль в консолидации мусульман сыграл и закрепленный в конституции принцип османского гражданства, которое не зависело от религиозной или этнической принадлежности. Султану приходилось опираться только на мусульман, потому что христианское население империи всё сильнее и сильнее тяготело к России или Австро-Венгрии.

По мнению Абдул-Хамида четырьмя столпами османской государственности служили ислам, незыблемость династии Османов, служение двум благородным святыням ислама – Мекке и Медине, и Стамбул, как имперская столица. Об этом говорилось в султанском меморандуме, вышедшем в августе 1901 года, когда империя пребывала в периоде относительной стабильности и в памяти подданных была свежа память о победе в греческой войне 1897 года.[196] Эта победа была следствием политики Абдул-Хамида, который брал от запада полезное, но, в отличие от деда и отца, не заимствовал культурные традиции.

С 1883 года, на фоне начавшегося сближения Османской империи с Германией, модернизацией османской армии занялся генерал Кольмар фон дер Гольц, назначенный в 1886 году помощником начальника османского генерального штаба. Гольц завершил то, что было начато еще султаном Махмудом II, причем на более высоком уровне, соответствовавшем требованиям современности. Основными достижениями Гольца были создание системы армейских уставов, разработка новой системы призыва и активное развитие сферы военного образования. Но при этом османским солдатам не навязывались традиции, принятые в прусской армии, и потому реорганизация не встречала сопротивления. Впервые в истории Османской империи офицерские школы, обучение в которых занимало четыре года, стали давать не только военное, но и общее образование. Помимо специальных предметов слушатели изучали иностранные языки, историю и (внеклассно) литературу.

Обстоятельства, предшествовавшие приходу Абдул-Хамида к власти, подорвали доверие султана к высшим сановникам государства. Иного не следовало и ожидать – ну что он мог думать о них после того, как его дядя был свергнут тремя великими визирями? Относясь к визирям и министрам, а также шейх уль-исламу с изрядной долей подозрения, Абдул-Хамид сделал своей опорой мабейн,[197] значение которого возросло до главного правительственного органа. Султан лично подбирал кадры для мабейна, но при этом, помимо лояльности, обязательно принимал во внимание компетентность кандидата – преданные глупцы, способные лишь льстить и соглашаться с мнением правителя, были ему не нужны. На местах Абдул-Хамид полагался не только на чиновников, но и на влиятельных лиц, не имевших отношения к государственному аппарату, и склонен был доверять им больше, чем чиновникам, поскольку они никак не были связаны со столичными вельможами.

Напрашивается вопрос: если мабейн стал главным правительственным органом, то чем занимались визири и министры? Тем, чем им полагалось заниматься – исполнением султанских повелений. Согласитесь, что нахождение рычагов правления в руках великих визирей противоречило идее султаната, превращая его в «везират». Абдул-Хамида можно считать единственным из османских правителей, который не делился полномочиями со своим окружением. Все важные решения султан принимал сам, не поддаваясь ничьему влиянию. Работать приходилось много, но Абдул-Хамид справлялся благодаря своей высокой организованности и умению отделять главное от второстепенного. Образ султана, страдавшего манией преследования и потому запершегося в своем дворце, который создавали Абдул-Хамиду младотурки,[198] не соответствует действительности. Никакой мании преследования у Абдул-Хамида не было, просто он доверял немногим, только тем, кто действительно заслуживал доверия. Ну а редкие выезды султана из дворца объяснялись его высокой загруженностью и ничем более.

Султан-труженик и отдыхал за работой, сменяя один род деятельности другим – мог плотничать на досуге, причем довольно искусно (мебель его работы сохранилась до наших дней), писал стихи и оперы, переводил иностранные оперы на родной язык, рисовал, а из физических упражнений предпочитал яглы гуреш.[199] Абдул-Хамид был разносторонне развитой личностью и благочестивым мусульманином. С молодых лет его духовным наставником был шейх суфийского[200] ордена Шадхили Мухаммад Зафир аль-Мадани.

Опираясь на мусульман, султан не отталкивал немусульманское население империи, требуя от него лишь одного – лояльности. В то же время османские власти не препятствовали отъезду немусульман за границу и были готовы принимать немусульман при условии их перехода в османское подданство. «Мы рады всем, кто готов с нами дружить» – такой была суть национальной политики Абдул-Хамида II.

Подобно всем людям, султан Абдул-Хамид не был ни идеальным человеком, ни идеальным правителем, но он искренне заботился о благе государства, которое собирался передать своему преемнику в виде лучшем, чем унаследовал от старшего брата, или, если точнее – от дяди, султана Абдул-Азиза. У Абдул-Хамида было восемь сыновей, семеро из которых дожили до взрослого возраста. Отношения со старшим сыном шехзаде Мехмедом Селимом были весьма напряженными – султану не нравилась независимая позиция сына и его поведение, которое подчас было откровенно дерзким. Отец больше симпатизировал своему второму сыну Мехмеду Абдулкадыру, но в целом о симпатиях Абдул-Хамида по отношению к его сыновьям судить невозможно за неимением достаточного количества сведений, ведь частная жизнь османских султанов никогда не выставлялась напоказ, а официального преемника Абдул-Хамид II назначить не успел…

Абдул-Хамиду было суждено стать первым османским правителем, на которого совершались покушения, наиболее известное из которых произошло 21 июля 1905 года в столице империи, возле мечети Йылдыз,[201] где султан совершал пятничный намаз.[202] Армянские террористы подложили бомбу в султанский экипаж, но султан задержался в мечети, чтобы побеседовать с шейх-уль-исламом, и взрыв произошел до его появления, унеся жизни двадцати шести человек и ранив пятьдесят восемь, четверо из которых впоследствии умерли от ран. Это покушение стало характерным симптомом того разложения, которое охватило османское общество в начале ХХ века. Об этом написано столько, что повторяться нет ни необходимости, ни желания. Можно сказать только одно – до 1908 года был шанс (и веский шанс) удержать Османскую империю на краю пропасти, к которой ее подталкивали все, кому не лень.

Борьба с инакомыслием стала стержнем деятельности султана Абдул-Хамида, и она же привела его к краху, поскольку жизнь всё же требовала перемен, а панисламистская идея, при всей ее привлекательности и полезности, нуждалась в дополнении турецкой национальной идеей.

Начиная с 1908 года по всей Анатолии активизировались младотурки, бывшие идейными наследниками «новых османов». Высказываемые ими либеральные идеи находили широкую поддержку в народе.

В начале июля 1908 года в Македони[203] одна за другой восстали турецкие военные части, к которым присоединилось местное население, причем не только мусульманское. Восставшие не требовали восстановления конституции 1876 года, а провозглашали его на митингах, ставя султана перед фактом. Турецкие части были наиболее лояльными и если уж они выступили против существующих порядков, то гасить этот пожар было некому. Абдул-Хамиду пришлось дать согласие на восстановление конституции и созвать парламент, в котором они получили большинство. Примечательно, что конституционные порядки, восстановление которых стало знаменем младотурецкого движения, просуществовали совсем недолго – до 1913 года, в котором лидеры младотурецкой партии «Единение и прогресс» совершили государственный переворот, показав тем самым, что власть для них важнее конституции и вообще демократии.

Младотурки предполагали, что султан станет послушно утверждать все решения парламента, но Абдул-Хамид был не из тех, кто легко сдается. 1 августа 1908 года султан издал фирман, подтверждавший свое право назначать великого визиря, военного министра и морского министра, что обеспечивало ему контроль над правительством, но младотуркам удалось настоять на своем – угроза нового восстания вынудила султана передать право назначения военного и морского министров парламенту и назначить великим визирем Мехмед Камиля-пашу, одного из младотурецких лидеров. Таким образом, вся политическая власть перешла к младотуркам, а султан со своим мабейном остался не у дел. Однако же у султана оставалось много сторонников…

В ночь с 12 на 13 апреля 1909 года восстали солдаты столичного гарнизона, причем руководил восставшими унтер-офицер Хамди Яшар, что было весьма показательно – младотурецкие настроения в основном пользовались популярностью в офицерской среде, но не среди солдат. Восставшие захватили парламент и другие правительственные здания, после чего потребовали возврата к старым порядкам. Штаб-квартира партии «Единение и прогресс» была разгромлена, но до убийств младотурок дело не дошло – повстанцы ограничились тем, что потребовали выслать лидеров младотурков за границу и очистить армейские ряды от офицеров, разделяющих младотурецкие взгляды. Разумеется, султан Абдул-Хамид сразу же согласился удовлетворить все требования. Младотурецкое правительство было отправлено в отставку, на должность великого визиря был назначен Ахмед Тевфик-паша, опытный дипломат, ставший в 1908 году депутатом парламента. Казалось бы, повстанцы победили, но ими была выиграна не война, а только первое сражение.

Лидеры младотурок в экстренном порядке подняли более ста тысяч солдат, расквартированных в Македонии, и 16 апреля двинулись на столицу. По дороге к ним присоединялись новые отряды, как военные, так и гражданские. Сухопутную армию, названную «Армией действия», поддержали военные моряки, которые заблокировали столицу с моря и начали обстреливать из пушек казармы султанских войск. Бои были ожесточенными, никто не хотел уступать, но, благодаря численному преимуществу и поддержке флота, к 26 апреля младотуркам удалось захватить город.

27 апреля 1909 года султан Абдул-Хамид II был низложен решением парламента, передавшего трон его шестидесятипятилетнему младшему брату шехзаде Мехмеду, известному как султан Мехмед V. Низложенный Абдул-Хамид до своей смерти, наступившей в феврале 1918 года, находился под домашним арестом, совершенствуясь в изготовлении мебели. К сожалению, он не оставил мемуаров, а ведь было бы очень интересно их прочесть.

Оценивать вклад Абдул-Хамида II в историю можно по-разному, но, вне всяких сомнений, он был последним выдающимся и полностью самостоятельным правителем из дома Османов. Он сделал всё, что было в его силах, для спасения великой империи, и за это потомки должны быть ему благодарны. Или, хотя бы, вспоминать о нем с уважением, которого Абдул-Хамид определенно заслуживает.

Глава 18. Султан Мехмед V, первый конституционный правитель

Два Мехмеда – V и VI были чисто номинальными правителями, но обоим нужно уделить внимание хотя бы потому, что Мехмед V стал первым конституционным правителем из дома Османов, а на Мехмеде VI история дома Османов закончилась. Халиф-«несултан» Абдул-Меджид II не в счет, ведь его даже с большой натяжкой нельзя считать правителем, но, тем не менее, и о нем будет сказана пара слов.

Но прежде, чем приступать к рассказу о первом султане, назначенном парламентом, следует разъяснить расклад сил в лагере младотурков, чтобы дальнейшее повествование было понятным. Идейным лидером младотурок был философ Абдулла Джевдет Карлыдаг, курд по происхождению, врач по профессии и османский патриот по убеждениям. Джевдет вдохновлял своих последователей, но сам политикой не занимался – чистая игра ума привлекала его гораздо больше, чем политические интриги. Главной своей задачей он считал гармоничное соединение религии и материализма, в котором религия выступала бы в качестве силы, объединяющей общество. Себя и своих единомышленников Джевдет называл «благочестивыми неверными».

К 1913 году политическими лидерами младотурок стали радикально настроенные Энвер-паша, Мехмед Талаат-паша и Джемаль-паша.

Исмаил Энвер родился в 1881 году в столице в семье турка и албанки. Окончив военный лицей, он поступил в академию Генерального штаба, из которой в 1903 году вышел в звании капитана. Тремя годами позже, уже будучи майором, Энвер вступил в тайное общество «Родина и свобода», тесно связанное с партией «Единение и прогресс» (по сути, «Родина и свобода» была боевым крылом партии). В 1909 году, после окончательной победы младотурок, Энвер был назначен военным атташе в Берлине, где провел два года, превратившие его в ярого германофила.

Мехмед Талаат-паша был помаком.[204] Он родился в 1874 году в городе Кырджали.[205] К младотуркам он примкнул в начале девяностых годов XIX века, вскоре после зарождения этого движения, когда служил в телеграфной конторе. В 1893 году Талаат был арестован за активную антиправительственную деятельность и после двухлетнего заключения выслан в Салоники, где работал почтальоном, а со временем возглавил местную почтовую службу, не прекращая при этом заниматься политикой. Вроде как он перехватил правительственную телеграмму, отправленную из столицы, в которой местным властям предписывалось арестовать заговорщиков-младотурков, и убедил своих соратников в необходимости немедленного выступления… Так оно было или не так, точно сказать нельзя, но Талаат пользовался большим авторитетом среди младотурок, и потому в 1908 года был избран депутатом парламента, а после подавления попытки реставрации султанского абсолютизма стал министром внутренних дел.

Карьеры лидеров младотурков строились по принципу «из грязи в князи». Ничем не примечательный майор становится военным атташе в Берлине в тот момент, когда налаживанию тесных отношений с Германией придается первоочередное значение. Почтовый чиновник средней руки занимает пост министра внутренних дел. Примерно так же развивалась карьера Ахмеда Джемаля, родившегося в 1872 года на острове Лесбос, в семье офицера-турка. К младотуркам Джемаль примкнул в 1898 году, когда служил в Салониках в звании капитана, имея за плечами учебу в столичной военной академии. В 1908 году он стал членом центрального комитета партии «Единство и прогресс», а в августе 1909 года был назначен губернатором Аданского вилайета… Пока на этом можно остановиться и перейти к султану Мехмеду V.

Шехзаде Мехмед Решад родился 2 ноября 1844 года в столичном дворце Чираган. Отцом его был султан Абдул-Меджид I, а матерью – боснийка Гюльджемаль-кадын,[206] чье имя свидетельствовало о красоте, непременном качестве султанских наложниц. Гюльджемаль-кадын умерла от туберкулеза в 1851 году, когда Мехмеду шел седьмой год, и дальнейшую заботу о шехзаде проявляла грузинка Серветсеза-кадын, первая жена Абдул-Меджида, руководившая султанским гаремом.

Надеялся ли Мехмед когда-нибудь стать султаном? Вряд ли, ведь Абдул-Гамид II был крепок здоровьем и не имел привычек, которые наносили бы ему вреда. Старые традиции уже были позабыты, но, тем не менее, после прихода Абдул-Гамида к власти Мехмед содержался под домашним арестом во дворце Долмабахче. Младотурецкая революция 1908 года положила конец изоляции Мехмеда, а годом позже младотурки усадили его на султанский трон. В принципе, после победы 1909 года, можно было и ликвидировать султанское правление, благо Абдул-Гамид дал веский повод для этого попыткой вернуть себе абсолютную власть, но посягать на основы в тот момент было опасно – многие не поняли бы столь радикальной перемены, да и национальные окраины сразу бы отпали. Опять же, до республиканского правления нужно было «дозреть», так что султанат остался, правда, чисто в декоративном виде. Мехмед V не правил в полном смысле этого слова, а только сидел на троне. Приход Мехмеда к власти сопровождался забавным происшествием – из-за тучности нового султана пояс, на котором висел меч Османа, едва сошелся на том месте, где должна была быть талия.

До восшествия на трон Мехмед занимался литературой (главным образом – персидской, которую он знал досконально), музыкой и каллиграфией. В шестьдесят пять лет поздно менять склонности – став султаном, Мехмед продолжал отдавать всё свое время привычным занятиям, отвлекаясь от них лишь для того, чтобы подписать очередные постановления, принятые парламентом. Для того времени подобное невмешательство в дела правления было благоприятным не только для султана, но и для всего государства, поскольку любое противостояние могло привести к волнениям, способным перерасти в гражданскую войну. Для Мехмеда жизнь явно изменилась к лучшему, поскольку он мог наслаждаться не только свободой, но и спокойствием. В свое время шехзаде имел неосторожность сказать в телефонном разговоре нечто такое, что вызвало гнев султана Абдул-Гамида. В наказание Мехмеда лишили телефонной связи, но главное неудобство крылось не в этом, а в том, что последние годы правления брата Мехмеда преследовал страх смерти. Абдул-Гамид был известен как человек предусмотрительный, и вполне можно было опасаться того, что из предосторожности он решит избавиться от младшего брата разом и навсегда.

У Мехмеда было пять жен[207] (вторая жена Дюррюаден-кадын умерла в 1909 году, после чего Мехмед женился на одной из своих наложниц). Старшая жена Камурес-кадын, рожденная где-то на Кавказе, а где именно – неизвестно, родила Мехмеду сына Мехмеда Зияэддина, которого султан Абдул-Хамид II хотел женить на своей дочери Наиме-султан, но свадьба не состоялась по причине несогласия потенциального жениха. Зияэддин был простым в общении и сострадательным человеком. После смерти отца он начал изучать медицину, а после создания Турецкой Республики была вынужден отправиться в изгнание и умер в Александрии, в возрасте шестидесяти четырех лет, в январе 1938 года.

Шехзаде Мехмед Неджметтин, рождённый Дюррюаден-кадын, умер в середине 1913 года, а третий сын Мехмеда V Омер Хильми, матерью которого была убышка Михренгиз-кадын, тоже умер в Александрии в апреле 1935 года. Мог ли султан Селим I предполагать, что в завоеванной им Александрии найдут последнее пристанище его далекие потомки?

Великие визири при Мехмеде V сменялись часто, поскольку в парламенте, несмотря на господство младотурок, не было единства. Должность великого визиря утратила свое былое значение (как тут не вспомнить народную мудрость, гласящую, что «каков султан, таковы и визири»). Военный министр значил больше великого визиря, поскольку ему подчинялась армия, да и министр внутренних дел пользовался бо́льшим влиянием.

Не следует думать, что султан Мехмед V полностью игнорировал то, что происходило вокруг, увлекшись составлением комментариев к «Шах-наме».[208] Султан следил за тем, как развивались события, и порой переживал из-за того, что не имел возможности повлиять на этот процесс. Так, например, после апрельских событий 1909 года Мехмед V выступал против казней сторонников низложенного Абдул-Гамида. Накал страстей был настолько велик, что многих «гамидовцев» младотурки вешали на деревьях без суда, но над их лидерами и активистами хотели устроить показательный процесс. Однако после того, как султану пригрозили заменить его на младшего брата, ему пришлось согласиться с казнями и подписать соответствующие указы.

Проведя много лет под домашним арестом, Мехмед наверстывал упущенное, охотно появляясь на людях и совершая поездки по своему государству. Наиболее масштабным из таких мероприятий стала летняя поездка 1911 года по Румелии, от Салоник до Приштины – Мехмед V словно бы попрощался с землями, которые вскоре отколются от империи. Несмотря ни на что, встречали его хорошо, точнее – без выраженного негатива. Во-первых, сам Мехмед был крайне приятным в общении человеком, деликатным, сдержанным, напрочь лишенным какого-либо чванства. Во-вторых, все понимали декоративность султанской власти, а на того, кто ничего не решает, нет смысла сердиться или обижаться.

Судьба не баловала Мехмеда V военными удачами. Триполитанская война, длившаяся с сентября 1911 года по октябрь 1912 года, закончилась победой итальянцев, заполучивших Ливию и архипелаг Додеканес.[209] Не успела закончиться эта война, как начались боевые действия на Балканах – коалиция болгар, греков, сербов и черногорцев вторглась на албанские земли и захватили все османские владения на Балканах, кроме Константинополя и его окрестностей. К счастью, сразу же после победы болгары начали воевать против своих вчерашних союзников, что позволило османам вернуть Эдирне и прилегающие к нему земли.[210] В ноябре 1914 года Мехмед V объявил джихад против стран Антанты,[211] так Османская империя вступила в Первую мировую войну, в которой она оказалась среди побежденных, но султан Мехмед до этого не дожил.

23 января 1913 года члены партии «Единение и прогресс», возглавляемые Исмаилом Энвер-беем и Мехмедом Талаат-беем (тогда они еще не были пашами[212]), совершили государственный переворот, в ходе которого был убит военный министр Хюсейн Назым-паша, а великий визирь Мехмед Камиль-паша был заменен на Махмуда Шевкет-пашу, который также занял должности министра иностранных дел и военного министра. В июне того же года Шевкета-пашу убил родственник Назыма-паши, мстящий за его гибель, после чего великим визирем стал генеральный секретарь партии «Единение и прогресс» Саид Халим-паша, а военным министром – Исмаил Энвер, теперь уже получивший возможность именоваться Энвер-пашой. Халим-паша был такой же декоративной фигурой, как и султан Мехмед V. Реальная власть перешла в руки негласного триумвирата, состоявшего из военного министра Энвера-паши, министра внутренних дел Талаата-паши и министра общественных работ Джемаля-паши, назначенного в 1914 году министром военно-морского флота. С конституцией и парламентом трое пашей тоже не считались, они правили, как диктаторы. При всем критическом отношении к трем пашам, нужно отметить, что именно с них началось преобразование архаичной Османской империи в современное турецкое государство. Современные историки любят порассуждать о том, что если бы вместо триумвирата в 1913 году к власти пришел бы единоличный диктатор, то дело могло бы дойти и до основания новой правящей династии, но вряд ли подобная затея могла бы оказаться успешной. Султанат доживал свои последние дни и держался лишь «по инерции», не имея никаких перспектив – разве можно вести речь о новой династии в такой ситуации? Другое дело – занять пожизненно должности великого визиря, военного министра и министра внутренних дел…

Султан Мехмед V скончался 3 июля 1918 года во дворце Йылдыз на семьдесят четвертом году жизни, не дожив до окончания Первой мировой войны и последовавшего за ним падения Османской империи. Недаром же говорят, что «своевременная кончина – благословение свыше».

Трон унаследовал пятидесятидвухлетний шехзаде Мехмед Вахидеддин, самый младший из сыновей султана Абдул-Меджида I. Ему было предначертано стать последним султаном Османской империи, но в момент опоясывания мечом он этого не знал и знать не мог.

Глава 19. Султан Мехмед VI, 36-й и последний правитель

Шехзаде Мехмед Вахидеддин потерял отца в пятимесячном возрасте, а мать, абхазскую княжну Гюлисту-кадын – в четыре года. Заботу о мальчике взяла на себя другая жена Абдул-Меджида, Шайесте-ханым, тоже происходившая из абхазской княжеской семьи. Отношения Мехмеда с приемной матерью складывались непросто, поскольку характер у Шайесте-ханым был властным, а ответственность за вверенного ее попечению шехзаде выливалась в тотальный контроль над ним. В шестнадцатилетнем возрасте Мехмед Вахидеддин начал самостоятельную жизнь, переехав из одних гаремных покоев в другие. Шансы Мехмеда Вахидеддина на занятие трона были минимальными, и потому султан Абдул-Хамид II относился к нему гораздо лучше, чем к Мехмеду Решаду.

Подобно многим султанским сыновьям, Мехмед Вахидеддин интересовался всем понемногу – и музыкой, и литературой, и каллиграфией, и богословием. До поры до времени он не демонстрировал своих амбиций, но с приходом к власти Мехмеда V у него появилась реальная возможность взойти на трон, ведь брат-султан был на пятнадцать лет старше и, в отличие от Абдул-Хамида II, не отличался хорошим здоровьем, поскольку любил поесть и вел малоподвижный образ жизни. Однако между Мехмедом Вахидеддином и троном стоял еще один брат, двоюродный – шехзаде Юсуф Иззеддин, старший сын султана Абдул-Азиза, изменившего порядок престолонаследия именно для того, чтобы передать власть Юсуфу. Юсуфа готовили к правлению с детского возраста. В четыре года он был внесен в списки офицеров (а что тут такого, ведь речь идет о наследнике), в девять лет стал подполковником, в десять – полковником, а в четырнадцать – дивизионным генералом[213] и командующим Первой армией. Отец брал Юсуфа с собой в заграничные поездки и знакомил с правителями иностранных держав, посещавшими Османскую империю… Дело шло к тому, чтобы в доме Османов появился бы султан Юсуф I, но в 1876 году Абдул-Азиза свергли, и двадцативосьмилетний генерал из потенциального наследника трона превратился в «обычного» шехзаде, к которому султан Абдул-Хамид II относился с большой подозрительностью.

При Мехмеде V звезда Юсуфа Иззеддина взошла вновь. Он часто появлялся на публике, выезжал за границу в качестве представителя дома Османов и считался наследником трона. Мехмед Вахидеддин не мог отодвинуть в сторону двоюродного брата, который к тому времени стал фельдмаршалом, а мог лишь только позиционировать себя в качестве наследника второй очереди. В 1916 году Мехмед Вахидеддин добился от Мехмеда V официального назначения II наследником (знал бы он, что до упразднения султаната оставалось всего шесть лет!), что несколько упрочило его позиции. Впрочем, если бы Юсуф стал султаном, то ему никто бы не мешал назначить другого наследника, главное, чтобы кандидатура получила одобрение правящего триумвирата пашей.

Происки Мехмеда Вахидеддина доставляли Юсуфу изрядное беспокойство, несмотря на неоднократные подтверждения его статуса первого наследника султаном Мехмедом V. Юсуф боялся не только того, что султан передумает, но и боялся быть отравленным, ведь в доме Османов при помощи яда не раз решали проблемы. В результате шехзаде-фельдмаршал заработал психическое расстройство, которое привело к самоубийству. Произошло это 1 февраля 1916 года, за два с половиной года до смерти Мехмеда V, и мы, наверное, никогда не узнаем, был ли причастен к смерти кузена Мехмед Вахидеддин.

Джулюс шехзаде Мехмеда Вахдеддина, ставшего султаном Мехмедом VI, состоялся 4 июля 1918 года. Новый султан продемонстрировал свою подчиненность триумвирату пашей, оставив Мехмеда Талаат-пашу в должности великого визиря. Поступить иначе султан в тот момент не мог, но это не означало, что он не хотел править самостоятельно.

Еще в 1917 году Мехмед Вахдеддин сблизился с тридцатисемилетним дивизионным генералом Мустафой Кемаль-пашой, которому было суждено стать могильщиком султаната. Став султаном, Мехмед вернул Кемаль-пашу на должность командующего Седьмой армией, сражавшейся против британских войск в Палестине. Кемаль-паша был вынужден оставить эту должность из-за разногласий с Талаат-пашой, так что поступок султана можно было считать вызовом всесильному великому визирю – мол, хоть ты тут и за главного, но я всё же султан.

Поражение, понесенное Османской империей в Первой мировой войне, положило конец правлению триумвирата пашей и дискредитировало младотурецкое движение. Трое пашей эмигрировали (проще говоря – бежали из страны), партия «Единение и прогресс» самораспустилась, а лидеры младотурков, не успевшие или не пожелавшие уехать, подверглись репрессиям по обвинению в государственной измене и других преступлениях. По правде говоря, многие обвинения представляли собой элементарное сведение счетов, но для нашей истории это не так уж и важно, важно то, что в конце 1918 года к султану вернулась реальная власть, правда ненадолго и с поправкой на то, что во внутренние османские дела, на правах победителей, активно вмешивались Великобритания и Франция.

Поражение в войне также привело к огромным территориальным потерям. По мирному договору, подписанному представителями султана 10 августа 1920 года в городе Севр, от империи отпадали территории площадью свыше миллиона двухсот тысяч квадратных километров, на которых проживало более десяти миллионов человек. Французы получили под управление Сирию с Ливаном, британцы – Ирак, Палестину, Бахрейн, Катар и Кувейт. [214] Аравийским полуостровом стали управлять представители династии Хашимитов,[215] а северной частью Йемена – шиитский имам Яхья бен Мухаммед Хамид-ад-Дин, в 1919 году провозгласивший себя королем. Восточную Анатолию получала Армения, североиранские территории отходили к Великобритании, Смирна с окрестными землями передавалась Греции, Киликия[216] – Франции, а Италии должны были достаться западное побережье Анатолии с Додеканесом. И это не всё – британцы с французами, которым всегда хотелось бо́льшего, планировали создать на турецкой земле государство Курдистан…

Подписание столь унизительного договора и сотрудничество с оккупационными властями, фактически взявшими столицу под свой контроль, нанесло огромный ущерб престижу султанской власти, и без того изрядно потускневшему при младотурках.

О том, какую судьбу уготовили туркам державы-победительницы, можно судить хотя бы по трагедии, произошедшей в середине июня 1919 года в измирском городе Менемен, где греческие солдаты организовали массовое истребление гражданского турецкого населения. Султан Мехмед VI ограничился объявлением в столице восьмидневного траура, то есть, фактически устранился от принятия каких-либо действенных мер.

В сложившейся непростой ситуации лидером турецкой нации стал Кемаль-паша, бывший в то время инспектором Министерства обороны. Он подал в отставку, не желая больше находиться на султанской службе, и призвал народ к борьбе с оккупантами. Наряду с формированием военных отрядов, шла работа по созданию нового, альтернативного, правительства. К концу 1919 года патриоты-кемалисты взяли под свой контроль неоккупированную часть Анатолии, сделав временной (пока что) столицей Анкару, где 23 апреля 1920 года было учреждено однопалатное Великое национальное собрание Турции, председателем которого стал Кемаль-паша. Так в стране возникло двоевластие, впрочем «двоевластие» было сугубо формальным, поскольку власть Мехмеда VI при оккупации стала еще более эфемерной, чем при триумвирате пашей. Султан не разобрался в ситуации и, как говорят любезные его сердцу британцы, «поставил не на ту лошадь», ища опору в поддержке европейских держав, а не в своем народе. За что и был наказан.

Великое национальное собрание отказалось ратифицировать Сервский договор и осудило Мехмеда VI за предательство интересов нации. Этот отказ стал первым шагом на пути к замене султаната республиканским правлением. Вторым шагом стало принятие 20 января 1921 года новой конституции, согласно которой источником власти был турецкий народ, а не султан. Можно предположить, что Мехмед VI рассчитывал продолжить свое правление в рамках конституционной монархии британского образца, но такая возможность депутатами Великого национального собрания даже не рассматривалась – время султаната прошло и звезда его закатилась навсегда. Мехмеду VI, вместе со своими пятью женами, единственным сыном Мехмедом Эртогрулом и двумя дочерями – Фатимой Ульвийе-султан и Ругиёй Сабиха-султан, оставалось ждать решения своей участи.

Участь была решена 1 ноября 1922 года, когда Великое национальное собрание упразднило султанат. Низложенный султан, опасавшийся за свою жизнь и жизни членов его семьи, нашел пристанище на Мальте, которое предоставили ему британские военные власти. Умер он 16 мая 1926 года в итальянском городе Сан-Ремо и был похоронен в Дамаске.

Примечательно, что Османская династия началась с сына Эртогрула Османа-основателя и закончилась на отце шехзаде Эртогрула султане Мехмеде VI. Хорошее начало, шесть веков правления, тридцать шесть правителей и печальный конец… Тот, Кто сотворил смерть и жизнь, чтобы испытать нас и увидеть, чьи деяния окажутся лучше, решил так.

Перед упразднением султаната Великое национальное собрание постановило разделить султанат и халифат. По решению Собрания, халифат должен был возглавить наиболее достойный представитель дома Османов, не являющийся султанским наследником (это условие понадобилось для того, чтобы предотвратить возможность реставрации султаната). Лишив Мехмеда VI титула халифа вместе с титулом султана, Собрание избрало халифом пятидесятичетырехлетнего Абдул-Меджида, четвертого сына султана Абдул-Азиза.

Османский халифат был упразднен решением Великого национального собрания от 3 марта 1924 года. Заодно было решено, что все прямые представители дома Османов должны покинуть страну. Последний османский халиф Абдул-Меджид (II) скончался 23 августа 1944 года в Париже и был похоронен там, но десятью годами позже его останки перенесли в Лучезарную Медину.[217]