Черные мысли о Роберте Карловиче. Поезд прибывает в Москву, а Оксана уходит не попрощавшись. Траутмана привозят в банк.
Все-таки мне удалось заснуть. Правда, пришлось два раза сходить покурить в тамбур и еще один раз выйти специально, чтобы посетить туалет. Выяснилось, что хвалить себя непрерывно не получается – мысль каждый раз за что-то цепляется и уводит в воспоминания. Вернувшись в последний раз из тамбура, я невольно начал думать о Роберте Карловиче. Припомнились его намеки двухлетней давности о грозящем мне пресыщении жизнью – кажется, он знал, о чём говорил. Пожалуй, он – основной виновник моего нынешнего отвратительного состояния. Хотя мы не виделись два года, всё время было ощущение, что он где-то рядом. Стоило сделать перерыв в отчетах о моем путешествии, тут же приходила депеша с напоминанием о моих обязательствах. До явных угроз он не опускался, но прозрачно намекал на возможность прекращения финансирования моего вояжа. В результате я часто ощущал себя не состоятельным человеком, живущим в свое удовольствие, а наемным служащим, обязанностью которого было размещаться в дорогих гостиницах, посещать лучшие рестораны и участвовать в светских тусовках – причем не в качестве журналиста, как случалось раньше, а в роли бездельника, которому себя нечем занять. Если бы не специфические отношения с алкоголем и принципиальное неприятие наркотиков, прошедшие два года могли бы закончиться довольно печально – деньги в сочетании с незанятостью образуют тот еще коктейль. С этими мыслями я и заснул, а во сне явился Роберт Карлович, который, почему-то, заставлял меня пить смесь чешского пива с какой-то японской водкой и заедать это сырой картошкой, причем запрещал ее мыть или чистить.
Проснулся я от громких голосов и топота ног в коридоре. В купе я был один. Раздвижная дверь оказалась закрытой не до конца, и я увидел пассажиров, проходящих к выходу с чемоданами, рюкзаками и пакетами. В пакетах позвякивало – не только я, значит, вез пиво из Чехии. Отдернув занавеску, я выглянул в окно. На перроне, прямо под моим носом Оксана нежно лобызалась с лысоватым брюнетом, стоявшим ко мне спиной. Факт лысоватости брюнета отчетливо просматривался даже со спины, что я отметил с некоторым злорадством. В одной руке у брюнета был Оксанин чемоданчик, а второй он цепко придерживал девушку за затылок. Хватка, что надо, – оценил я и мысленно посочувствовал, – не слишком тебе это помогло, дружок. Парочка, не расцепляя объятий, начала перемещаться в сторону выхода с перрона. Соскучились, видать. Я немного понаблюдал за удаляющимися влюбленными. Мне казалось, что девушка должна напоследок на меня посмотреть, но я ошибся. Спросил себя, расстроило ли меня это. С удивлением ощутил, что ни капельки – мне было все равно. И тут я увидел Роберта Карловича. Он стоял на том месте, где еще минуту назад моя ветреная попутчица обнималась со своим приятелем. В выражении лица адвоката удивительным образом сочетались привычная мрачность и неожиданная приветливость. Он слегка кивал мне головой, приглашая поскорее к нему присоединиться. Вокруг шеи, поверх черного костюма, был обмотан белый шелковый шарф. Стильный ты наш, – с нежностью подумал я. Мельком я со стыдом вспомнил, что ночью выдумывал про Роберта Карловича какие-то незаслуженные им гадости, после чего очень быстро собрался и вышел. Недоеденный и недопитый зарубежный провиант я решил оставить в купе – что-то расхотелось его тащить с собой.
Встреча прошла без лишних сантиментов. Мы пожали друг другу руки, я ответил, что доехал нормально, после чего мы двинулись в сторону здания вокзала и вскоре подошли к автостоянке. Роберт Карлович сунул руку в карман, и тут же нам приветливо, но молча, мигнула всеми огнями огромная черная машина с затемненными стеклами, стоявшая в пяти шагах от меня.
За руль сел сам Роберт Карлович. Я устроился рядом на пассажирском сидении и начал смотреть в окно. Я хорошо знаю центр Москвы и со многими местами, которые мы проезжали, у меня связано много разных воспоминаний – хороших и плохих. Но, глядя на улицы города, где меня не было два года, я не ощущал ни удовольствия, ни волнения – одно огромное равнодушие. Сон души, как сказал кто-то – не помню, что он имел в виду, но это очень напоминало мое состояние. Вскоре мы подъехали к воротам старого особняка в самом центре города. Большая вывеска на воротах гласила, что там располагается офис хорошо известного мне банка. Именно в этом банке хранились мои внушительные средства, подаренные заморским дядюшкой. Милиционер, стоящий у ворот, открыл шлагбаум и отдал нам честь. Мы въехали на просторный двор. Там Роберт Карлович припарковал машину и направился в сторону центрального входа – огромной деревянной резной двери высотой почти в два человеческих роста, однако прошел мимо этого великолепия и остановился возле небольшой дверцы, после чего обернулся, дожидаясь меня.