Особое задание. Записки разведчика. Прыжок в ночь

КАК ВЫПОЛНЯЮТСЯ ПРИКАЗЫ

Дивизия с боями вырывала у немцев пядь за пядью родной земли. Уже позади станция и село Томаровка, где противник оставил целыми и невредимыми армейские склады. С ходу заняв город Золочев, наши части продолжали преследовать гитлеровцев, отступающих к Ворскле.

Тут и там виднелись еще горячие пепелища сожженных немцами хат. И хотя нет-нет да громыхнет за околицей взрыв снаряда дальнобойного фашистского орудия или просвистит в небе «мессер», но радостно возбужденные жители уже выбирались из подвалов и щелей, где укрывались от бомбежки и обстрела, и бросались к бойцам. Ребятишки, осмелев, щупали наши звездочки, оружие. Девчата давали адреса, просили писать и «дюже бить поганого гитлерюгу». А старики, осмотрев автоматы, довольно тянули:

- Добре! Так вот яки вы стали, браты наши!

И хотя все наперебой приглашали отдохнуть, мы не могли задерживаться.

Иные думают, что в наступлении разведчику куда легче, чем в обороне. Те, кто так думает, не правы. Враг был коварен. Отступая, немцы всячески стремились ввэ-сти в заблуждение наши войска и тем самым обеспечить отход своим главным силам на выгодные позиции. А разведывание их каверз ложилось на плечи разведчиков. Мы преследовали гитлеровцев днем и ночью. А одна такая ночь запомнилась навсегда.

Ветер, дующий в сторону немцев, заставлял идти осторожно, часто останавливаться и прислушиваться. Казалось бы, наши шаги беззвучны: под ногами почти не шуршала трава, не треснул ни один сучок. И все-таки, откуда ни возьмись, небо сразу прорезали несколько ракет и, описав в кромешной темноте ночи дуги, осветили местность.

Мгновение - и справа взметнулся черный земляной столб, подсвеченный снизу огненными языками. Затем - второй, третий… Со свистом пронеслись осколки. В этот терзающий душу снарядный вой вплелись близкий истошный, захлебывающийся стук немецких автоматов и треск пулеметов.

Мы прижались к земле и, выждав, пока погаснут ракеты, рывком бросились в овражек - нам казалось, что осколки и пули там нас не достанут. Над головой неприятно зашумела трава. Лежишь в ней и ловишь ухом каждый звук. Выстрел. Шумит снаряд. Вот он пролетел над головой, и на душе отлегло: перелет. Снова выстрел. Снаряд падает ближе, всех осыпает землей. И тут же третий взрыв, самый страшный. Он оказался нашим.

Землю затрясло, как в лихорадке. Овражек заволокло дымом. Протирая от пыли глаза, я заметил человека с автоматом в руках. Он поднялся во весь рост, качнулся и, сделав два-три шага, упал. «Юсупов!» - подумал я, хотел вскочить, но рядом опять ударили снаряды.

Очнулся я уже в воронке. Пахло гарью. Надо мной висел черный, как деготь, кусок неба. Где-то справа и слева погромыхивали орудия, заглушая автоматную и пулеметную трескотню, поднятую немцами впереди, метрах в трехстах.

Шорох травы заставил вздрогнуть, мобилизовать себя. Рядом кто-то полз. Преодолевая боль в правом плече, я потянулся к затвору автомата, но тут из темноты послышался голос. Я узнал Ивана Федотова. И тут же подумал: «А что с остальными?» И эта тревога за товарищей придала силы. Я выбрался из-воронки и догнал Федотова. Уже вдвоем мы разыскали друзей…

Мы подползли к краю глубокой воронки и услышали хриплое дыхание.

- Володька, ты? - прошептал Федотов.

- Он самый, - устало проговорил разведчик и… улыбнулся, как будто прося прощения за свою беспомощность. Потом он глубоко вдохнул свежего воздуха и спросил:

- А где Ваня и Саша?

- Погибли, Володя, погибли. Вот что только и нашел. - Федотов из-за пазухи маскхалата вынул пилотку Ивана Шмелева и кисет Александра Абдуллина.

Юсупову сразу стало хуже.

- Пить, пить… - послышался его еле уловимый шепот.

Федотов снял с ремня флягу и, приподняв голову сержанта, поднес к его пересохшим губам. Владимир пил жадно и много, а когда утолил жажду, открыл глаза и долго смотрел на нас, как бы соображая, как же все это случилось… Вспомнил вчерашний день, когда командир дивизии вызвал его в штаб и приказал - преследовать главные силы противника, захватить пленного, документы, выяснить истинное положение и намерения гитлеровцев…

Приказ оставался невыполненным, и мы волновались. Наше волнение передавалось контуженому и раненому командиру. Он вдруг очень громко спросил:

- Ребята, где мы?

- Тише, Володя, тише.

Едва успел Федотов договорить, как снова затарахтели пулеметы, загрохотали взрывы, над землей повисла завеса черного дыма. Мы осторожно положили на маскхалат обессиленного сержанта и тихо, чтобы не услышали немцы, поползли назад, к своим.

Вот и насыпь. Остановились. Посмотрели вдоль шоссе. В густо-серой мути утра показались люди, они прижимались к посадке, которая тянулась вдоль лоснящейся от утренней росы дороги. Это оказался наш дозор. Мы подали сигнал: «Внимание! Впереди немцы!» и передали добытые ценой жизни товарищей сведения о позиции врага. Стрелковые части дивизии развернулись и двинулись на сближение с гитлеровцами. Мимо нас пронеслись танки. Начался бой…

Иван Федотов и я, став посередине дороги, остановили машину и отправили Юсупова в медсанбат. Жаль было расставаться с боевым товарищем, с которым делили опасности и лишения фронтовой жизни.

Через час мы были уже в штабе дивизии. В этот ранний час здесь не спали только двое: полковник Василевский, склонившийся над картой, и начальник разведки майор Боровиков. Припухшие веки придавали его лицу сонное и злое выражение.

Боровиков всю ночь ждал сведений от нашей поисковой группы. Потом услышал артналет и пошел к командиру дивизии доложить, что разведчиков, видимо, обнаружили гитлеровцы.

И вот в штабе появились Федотов и я. По нашим усталым лицам было видно: что-то случилось.

- Неудача? - сразу спросил полковник.

- Заметил, гад… Обстрелял… Шмелев и Абдуллин убиты. Юсупов ранен, - выдавил Федотов.

Полковник Василевский и майор Боровиков сняли фуражки. В хате, казалось, потолок стал ниже. Какую-то долю минуты все молчали, опустив глаза, потом Василевский закурил, глубоко затянулся, подошел к нам и сказал:

- Трудно, знаю. А вести разведку необходимо. Сейчас стало известно, что дивизия будет переправляться через Ворсклу. Заранее отыскать брод - такова ваша задача.

- Значит, в тыл к немцам? - спросил Федотов.

- Да, от этого зависит успех наступления, - жестко сказал полковник. - А вы уже знаете большую часть дороги.

Федотов посмотрел на меня и, словно прочитав в моих глазах свое мнение, спросил;

- Разрешите действовать?

Полковнику, как я заметил по его лицу, решительность Федотова понравилась, и он переспросил:

- Как, как вы сказали?

- Мы готовы действовать. - Разведчик подошел к карте. - Разрешите? - Полковник кивнул. - Вот проселочная дорога, пересекающая шоссе. Здесь гитлеровцы устроили засаду. Но…

- Вот то-то, что «но», - усмехнулся полковник. - Хвалю за храбрость и решительность. Однако двоим такая задача не под силу.

В эту минуту в штаб вошел командир одного из наших взводов, лейтенант Стрельников, которого, оказывается, уже успел вызвать Василевский. Худощавый, со впалыми щеками, но всегда бодрый и подтянутый, лейтенант доложил о своем прибытии.

- Прошу к столу. - Полковник сделал секундную паузу, а потом кивнул головой Федотову: - Продолжайте.

- Я уже сказал, что немцы устроили сильную засаду, огневой заслон. Но и у этого заслона, как и у танка, есть уязвимые места. Мы их нащупали - это фланги и стыки. В этих местах найдутся лазейки к немцам в гости.

Василевский подвинул карту к Стрельникову.

- Ваше мнение, товарищ лейтенант?

Лейтенант ответил не сразу. Разбираясь в нанесенной на карте обстановке, он старался запомнить ее и потом уже заговорил;

- Не в лоб же идти, товарищ полковник… Раз фланги нащупаны - надо обходить фланги, Федотов и Пипчук будут проводниками.

- Тогда уточним задачу. Возглавит группу лейтенант Стрельников. Необходимо пройти к Ворскле и разведать брод, годный для переправы танков и артиллерии. Действуйте. Времени мало.

И мы опять ушли в тыл врага. Обогнув западную опушку леса, мы проскочили между двумя гитлеровскими полками, только что снявшимися с оборонительных позиций и выходившими на шоссе. Вскоре достигли безымянной пересохшей степной, с отлогими берегами речки, впадающей в Ворсклу, и по ее руслу достигли рощи.

Здесь еще ощутимее потянуло дыханием осени. Деревья, осыпая листья, словно расступились, давая возможность далеко просматривать глубину рощи. Нас это не радовало: если видим мы, то видят и нас.

Лейтенант Стрельников прислушался и, раздвинув густой кустарник, озабоченно буркнул:

- Кажется, мы заимели неприятного соседа. Легкий ветерок доносил чьи-то голоса. Командир группы послал меня и Яковлева выяснить обстановку.

Держа автоматы и гранаты наготове, мы тихопробирались к опушке, прячась за деревья. Голоса становились громче и громче. Наконец роща кончилась. Оказалось, что вдоль опушки проходила дорога и по ней двигалась большая колонна гитлеровцев с повозками. Они, вероятно, отходили к Ворскле. Но это - вероятно. А нам следовало знать это точно. Поэтому мы подползли к густому кустарнику и стали наблюдать за немцами. Неожиданно раздалась команда:

- Хальт!

- Неужели заметили? - прошептал Яковлев. Гитлеровский офицер, подавший команду «стой», махнул рукой вправо. Колонна рассыпалась и хлынула на опушку рощи. Гитлеровцы располагались на привал. «Вот положеньице, - пронеслось в моей голове. - Критичнее некуда».

Надо было возвращаться к своим. Но как? Встать и бежать? Нельзя! Трудность - не друг человеку, а тем более разведчику. Посоветовались и пришли к другому решению: только отползать. Ползти осторожно, так как немцы разбрелись по всей роще.

И тут я допустил непростительную оплошность - задел маскхалатом за старый сухой сук. Он громко треснул. Я оглянулся и увидел в кустах здоровенного гитлеровца, который схватился за автомат. Мы притаились в Кустах. Немец, находившийся от нас шагах в пяти, подозрительно поглядел в нашу сторону, но с перепугу не закричал, а зашипел:

- Партизанен! Русс?!

Почти одновременно, заглушая его слова, застучала автоматная очередь. Немец прочесывал кустарник. Но сноп пуль, скосив ветки кустарника, врезался в землю.

Гитлеровец, держа наготове автомат, испуганно водил глазами по сторонам.

«Значит, нас не видит», - мелькнуло в голове. Я посмотрел на Яковлева. Лицо у него было серьезным, сосредоточенным. Я дернул его за рукав маскхалата:

- Держись!

Рыжеволосый, в мутно-зеленой куртке, с пузатым ранцем за плечами, немец по-прежнему шарил глазами по кустам. Лицо его побледнело от страха, на нем крупными каплями выступал пот.

Секунда решила все. Прицеливаться было уже некогда. Я, пожав другу руку, - мол, что будет, то и будет, - в ярости выстрелил в немца. Фашист упал. Яковлев, привстав, бросил две гранаты в толпу фашистов. Мы дали еще по две очереди из автоматов по толпе и, воспользовавшись паникой, кинулись в глубину рощи.

Гитлеровцы открыли бешеный огонь по кустам. Но нас там уже не было. Мы быстро бежали к своим. Вдруг я почувствовал, что правую руку сильно ожгло. Быстро прорезалась боль. Показалась кровь. «Ранен», - подумал я, и сразу мне захотелось пить. Но мы бежали и бежали к своим. Стрельба стихла, хотя одиночные шальные пули иногда падали у самых ног, ударяясь о стволы деревьев, как будто рядом стучал дятел.

Мы доложили лейтенанту Стрельникову о результатах разведки. Посоветовались. Решили изменить маршрут движения, чтобы избежать встреч с немцами. Но я оказался помехой для разведчиков: рука болела все сильней. Стрельников осмотрел рану, наложил жгут и сказал:

- Дело серьезное.

Да я и сам чувствовал, что дело серьезное. Но что делать - не представлял. Мы ведь в тылу врага, помощи ждать неоткуда, а приказ должен быть выполнен во что бы-то ни стало. Решили, что мне надо где-то подождать два, от силы три дня, пока подойдут наши передовые части.

Ох, как не хотелось расставаться с товарищами. Но что делать? Иного выхода не было. Я быстро слабел, рука набрякла, подташнивало. Я действительно становился обузой.

К полуночи мы вышли на окраину хутора, километрах в двух от опушки леса. Оставили часового, несколько разведчиков, пригнувшись, осторожно подобрались к крайней хате. Окна наглухо закрыты ставнями. Света не видно.

- Неужели никого нет? - тихо сказал лейтенант и осторожно нажал на дверь. Она оказалась закрытой изнутри.

- Спят, - жестом показал Федотов, склонив голову на левое плечо, а сам тихонько, но настойчиво постучал в окошко.

Несколько минут никто не отвечал. Потом в сенях послышались осторожные шаги, и женский голос спросил:

- Кто там?

В этом голосе мне почудилась тревога, но в то же время в нем были и нотки презрения к врагам, поэтому голос прозвучал как-то гордо. Лейтенант приник к щели в двери и прошептал:

- Свои, мамаша. Откройте.

Звякнул запор - железный ломик, и дверь растворилась. На пороге стояла пожилая женщина. Она хотела что-то сказать.

- Тс-с! - успел предупредить лейтенант. - Немцы в хуторе есть?

Женщина, пристально рассматривая нас, молчала. А когда узнала, что мы - советские разведчики, от радости растерялась,

- Сыночки мои, да как же вы так? Ведь кругом фашисты, - дрожащим голосом заговорила она, вытирая слезы. - Только сейчас, ироды, ушли, забрали все. Да вы заходите, заходите.

Разведчики переглянулись.

- Медлить нельзя, - сказал им лейтенант и обратился к женщине: - Вот что, мамаша, нужно спрятать нашего товарища до прихода советских частей или до нашего возвращения. Сможете?

Евдокия Петровна только всплеснула руками.

- Да как же нельзя? Конечно, можно.

Разведчики, попрощавшись со мной и хозяйкой, ушли.

Евдокия Петровна устроила меня в погребе, укрыв всем тряпьем, что нашлось в ее хате, - хорошие вещи давно растащили немцы и полицейские.

Нестерпимо ныла рана. Евдокия Петровна достала каких-то трав и часто перевязывала рану. На второй день опухоль спала.

Но на сердце все равно было тревожно. О себе как-то не думалось. Меня беспокоила судьба не только разведчиков, но и этой милой русской женщины, рисковавшей ради меня своей жизнью. Ведь кругом сновали немцы. Они часто заходили в хату, требуя от Евдокии Петровны то одно, то другое.

А однажды в хату заскочил гитлеровец, схватил Евдокию Петровну за горло и заорал:

- Руссиш баба! Партизанен ест? Евдокия Петровна, замахав руками, с мольбой прохрипела:

- Какие партизаны? Нет у меня никого. Настойчивость фрица подсказала мне: ищут разведчиков. Едва я успел подумать об этом, как над головой послышался стук. Гитлеровец открыл крышку погреба и зажег фонарь. Луч света скользнул по сырым стенам. Затаив дыхание, я крепко сжал рукой пистолет, который ребята оставили мне для самообороны. Пальцы раненой руки притронулись к гранате. «Держись, разведчик! - успокаивал я себя. - Держись! В крайнем случае еще можно бороться».

Немец не заметил ничего подозрительного и опять пристал к Евдокии Петровне:

- Руссиш правда любиль? Молчать? Не корошо. Мо-жейт быть капут.

- Умоляю вас, господин. Не делайте этого. Пожалейте мою старость. Нет у меня никого.

В это время открылась дверь хаты, и кто-то испуганно крикнул:

- Коммен зи!

Что случилось? Неужели ребят схватили? Но тут из леса, окружающего хутор с двух сторон, донеслась перестрелка. И снова сомнения и терзания. Кто стреляет? Свои подошли или немцы прочесывают лес?

Над погребоА! склонилась Евдокия Петровна.

- Сынок, кажется, наши подходят. Держись, милый. И я держался. Держался трое суток, пока в хутор не ворвались наши танкисты с десантом.

- Ну, как, разведчик, дела? - спросил один пехотинец, не раз видевший меня на передовой.

- Как видишь, царапнуло.

Командир танка засмеялся:

- Ну и народ эти разведчики! - И тут же раскрыл планшет, глянул на карту, спросил: - Куда отходят немцы? Какие силы? Главный путь их отхода?..

Я рассказал то, что знал от Евдокии Петровны. Ведь разведчик в любых условиях должен наблюдать, стремиться получить нужные сведения. Танковый десант на трех боевых машинах ринулся вперед.

Я расцеловал Евдокию Петровну, и мы расстались - к хате подкатила санитарная машина. Нас, нескольких легкораненых, отправили в медсанбат. Оттуда - в госпиталь, в чудесный сосновый бор, что недалеко от станции Средний Икорец Воронежской области.

… Дверь палаты открыта, и мне хорошо слышно, как старшина-танкист с обожженным лицом тихонько наигрывает на баяне и напевает нашу любимую фронтовую песню «Землянка».

Бьется в тесной печурке огонь,

На поленьях смола, как слеза…

Томительно лежать в палате. Безделье терзает душу. Все мысли на фронте, с ребятами. Где они? Что с ними сейчас? И вот через месяц ко мне прилетело письмо с фронта. Писал мой дружок - Саша Первунин, молодой, ладный паренек.

Храню эту весточку в своем дневнике до сих пор. Ее строки тогда обогрели мое сердце. Вот они:

«Здравствуй, Вася!

Получил твое письмо и очень обрадовался, что ты жив и здоров. Ты спрашиваешь, как прошла разведка? Отвечаю по порядку. До реки Ворскла мы дошли благополучно. Нашли брод. Дивизия переправилась на ту сторону.

Вася, вспомни, ты мечтал побывать на хуторе Ди-канька. Не забыл гоголевского пасечника Рудого Пань-ко? Так вот, знаменитый хутор брала наша дивизия. Не знаю точно-та ли это Диканька, расспрашивать жителей не было времени, ибо немец драпает во весь дух, а нам, разведчикам, сам знаешь, не только отставать нельзя, но и вперед надо выскакивать.

Пока все мы живы. Правда, во время переправы наступающих частей ранило еще одного разведчика, но что поделаешь - война.

А приказ был выполнен. Привет от меня и всех разведчиков. Пиши. Саша».

… На дворе шествовал декабрь. Меня выписали из госпиталя. Всю дорогу одолевала одна мысль: как попасть в свою разведроту, к своим друзьям-однополчанам. И какова была моя радость, когда в полку ко мне подошел офицер и сказал:

- Ты стреляный воробей в ночных поисках. Нам такие нужны. Пойдешь в свою разведроту. - А где она, рота? - не удержался я.

- Прибудешь туда - узнаешь, - отрезал офицер. К вечеру мы прибыли в село Маровку, где находилась разведрота. В это время группа разведчиков готовилась к очередной вылазке в тыл к немцам. Из-за русской печки вышел человек. До чего же знакомое лицо!

- Владимир! Ты?

Юсупов бросился ко мне, стиснул в объятьях.

- Постой, - удивился я, глянув на его грудь. - Стало быть, ты герой… За что дали?

- Потом, друг. - Владимир снял золотую звездочку Героя Советского Союза, поцеловал, завернул в бархатный лоскуток и протянул мне: - Береги. Вернусь живым «из гостей», обо всем поговорим. А сейчас некогда, сам видишь.