Особый дар

31

Неожиданно пришла записка от Эдуарда, короткая, но очень приветливая. Давненько они не виделись, не зайдет ли Тоби к нему как-нибудь вечером после шести на Хертфорд-стрит выпить?

Тоби решил, что его новый адрес Эдуард мог получить только от Мейзи, и преисполнился самых радужных надежд. Может быть, он действует по ее поручению? Если это так, то его, Тоби, ждет хорошая взбучка, будет ему ата-та (он любил выражения, сохранившиеся у него со времен детства), но ничего, случались с ним вещи и похуже. А может быть, Эдуард хочет поговорить о своей новой пьесе? «Хозяйка салона» после изрядного срока сошла с репертуара, но он знал из газет, что у плодовитого Эдуарда уже готова новая пьеса. Возможен и другой вариант: даже сейчас информация из Хэддисдона в Глемсфорд и обратно, несомненно, как-то просачивается (хоть и в меньшем объеме, чем в прежние времена), и не исключено, что Эдуард прослышал о его разрыве с Клэр. Словом, Тоби охотно принял приглашение, о чем уведомил Крейна открыткой — номер его телефона Тоби потерял, а в телефонной книге он не значился.

На Хертфорд-стрит он отправился в приподнятом настроении и встретил там радушный прием. Красивая, запущенная гостиная чем-то напоминала холл в Глемсфорде, впрочем, у Ллэнгейнов, в отличие от Эдуарда, нет ни одной стоящей картины.

— Вы промокли, — сказал Эдуард. — Что, идет дождь? Вопрос, конечно, идиотский, но я весь день носа из дома не высовывал. Вот вам полотенце, вытрите хорошенько голову.

Тоби тоже счел, что это не лишнее, он взял предложенное ему полотенце и стакан с виски.

— Чем вы сейчас занимаетесь? — спросил Эдуард. Стало быть, о банке ему ничего не известно.

С немалой гордостью Тоби поведал ему о своей новой работе, и Крейн был явно изумлен. Он как будто похудел немного. Зато цвет лица уже не такой серый, щеки чуть порозовели. Славный он и до чего скромный, а ведь по-прежнему знаменит — всесильный и все уносящий поток времени еще не захлестнул его, хоть и подбирается ближе и ближе.

— А работа интересная? Видимо, там для вас открываются неплохие возможности. Но «Сен-Жюста» жаль. Я как-то был уверен, что книга получится.

Эдуард помолчал немного. И вдруг:

— Я женюсь на Мейзи.

На Тоби будто обрушилась взрывная волна.

— Как вы можете! — крикнул он, и собственный голос донесся до него откуда-то издалека.

Эдуард помолчал. Потом:

— Тоби, для такого человека, как вы, это, пожалуй, грубовато. Что ж, понимаю вас. По возрасту я ей гожусь в отцы. Но мне думается, я могу дать ей лет пятнадцать счастья, не меньше, а ведь мало кто может загадывать хотя бы на такой срок.

Тоби откинулся на спинку дивана. Перед глазами у него все плыло, огни ламп казались тусклыми, словно луны на ущербе.

— Не знаю, что и сказать.

— В таком случае, может быть, вы предоставите говорить мне? Я достаточно хорошо вас знаю, Тоби, и всегда знал. Знаю, как Мейзи относилась к вам раньше, но теперь к этому возврата нет. Впрочем, как я понимаю, вы ищите возможности с нею встретиться. Так вот, послушайте меня. Я люблю Мейзи уже много лет. Чего ради я бы иначе постоянно бывал в Хэддисдоне, как вы полагаете? Не ради же «цирка» Аманды, хотя я и к ней тоже привязан. Такого рода сборища никогда меня не привлекали. Нет, бывал я там только ради Мейзи. А теперь я хочу о ней позаботиться, и мне думается, она тоже этого хочет.

— Она вас любит?

Кошмар никак не рассеивался.

— Говорит, что да, а я слишком люблю ее, чтобы усомниться в ее словах. Точнее, просто не позволяю себе. Стать моей женой она хочет, да, хочет, и даже очень. Мы поженимся в декабре и зиму проведем за границей.

Грузный, седой старик, со всей безжалостностью молодости подумал Тоби.

— Не хотелось причинять вам излишнюю боль, но чем вы можете меня укорить? Разве что возрастом? А я вовсе не так уж и стар. Вы знаете, как она к вам относилась; полагаю, и у вас это было не просто мимолетное увлечение, но устоять перед приманками, которые пустила в ход Клэр, вам оказалось не под силу, верно?

— Это Мейзи поручила вам говорить мне такое?

— Нет. Она просила меня только сообщить о нашем с ней решении.

Просто для того, чтобы чем-то занять руки, Тоби взял лежавшее рядом на диване полотенце и опять принялся вытирать волосы. Эдуард снова налил ему виски.

Тоби почувствовал, что больше не в состоянии находиться с Крейном в одной комнате, но встать и уйти у него не было сил.

— Вы не думайте, я понимаю, что для вас это удар. Честно говоря, я очень и очень надеялся, что все сойдет легче. Если это может вас как-то утешить, знайте, что вы меня унизили, а унижение мне доводилось испытывать не слишком часто. Но у вас все пройдет. Так уж вы устроены. Ллэнгейн ни в коем случае не лишит вас своего покровительства — он на такое не способен, — и вы будете продвигаться по служебной лестнице. Когда мы познакомились с вами в Хэддисдоне, я сразу понял — вы сумеете проложить себе путь наверх, вот только не знал, каким именно способом.

Да заткнись ты, замкнись, заткнись, с остервенением повторял про себя Тоби.

— Я очень хорошо отношусь к вам и надеюсь, что с годами, когда все это уляжется, вы станете отвечать мне тем же. Во всяком случае, Мейзи на это надеется. Ваша беда в том, что вы старательно ограждаете свою жизнь от всякого постороннего вмешательства, а оно иной раз совсем не лишне, поверьте. И тут не только вопрос целесообразности, нет, это, кроме всего, как-то обогащает.

Мейзи выходит за Эдуарда…

— Я лучше пойду, — сказал Тоби.

— Ну, если вы не можете иначе, что ж. Но мне бы хотелось, чтобы вы остались. Поверьте, я знаю, каково вам, вернее говоря, явственно понял это сейчас по вашей реакции. До сих пор вас настолько редко что-нибудь задевало всерьез, что я думал, вы рассердитесь немного и все. Да, но меня вы заставили почувствовать свой возраст острей, чем мне бы этого хотелось, — добавил Эдуард вполне миролюбиво, словно размышляя вслух.

— Я должен с нею увидеться, — сказал Тоби.

— Дружище, мне очень неприятно это говорить, но она вас видеть не хочет.

— Боится, наверное.

— Нет, Мейзи не боится ничего, разве что ос. Но рана еще не совсем затянулась, и лучше ее не бередить.

— Все равно я должен с нею увидеться.

— Но я не могу ее заставить, это не в моей власти. Давайте договоримся полюбовно, Тоби. Может быть, с моей стороны было глупо рассчитывать, что договориться с вами будет просто. Впрочем, это отчасти и ваша вина вы чаруете людей, но любите производить впечатление человека легковесного. Однако если вы скажете, что теперь вы любите Мейзи, я вам поверю.

— Она счастлива?

— Я бы сказал, да, очень. Хоть вам это и может показаться странным.

Надо как-то собраться с силами, пронеслось у Тоби в голове. От образа Тоби Робертса, который сейчас нарисовал Крейн, ему уже было тошно. Он быстро допил виски и сел.

— Бросьте-ка мне полотенце, а? — попросил Эдуард. — Диван намокнет.

Тоби бросил полотенце, и Крейн ловко поймал его — казалось, они играют в какую-то странную игру.

— Благодарю. Еще налить?

Пить Тоби отказался, но сигарету закурил. Слушать он больше не желал, с него было довольно. Он вообще слишком много слушал на своем веку, хватит. И он заговорил. Да, он обошелся с Мейзи дурно. Чувство ее было так глубоко, и он побоялся, что с ней будет чересчур хлопотно, вот и затеял эту бессмысленную историю с Клэр — у той все просто, никаких сложностей. Но теперь с этим покончено. Клэр ему отказала. Поначалу было муторно, но потом он понял, что она не так уж много для него значит. И все это время он, не переставая, думал о Мейзи, тосковал по ней и наконец понял, что любит ее и любил всегда.

— Я-то как раз ценю глубокие чувства, — проговорил Эдуард, — но, разумеется, в молодости они могут и отпугнуть: жизнь кажется такой прекрасной, что жаль портить ее из-за чужих переживаний Мейзи и впрямь чувствует глубоко, и это вполне меня устраивает. А вот ее матери такое совершенно не свойственно.

— Если я не добьюсь ее, мне этого не вынести.

Такого Тоби не говорил еще никому и никогда.

— А я могу совершенно то же самое сказать о себе. У вас вся жизнь впереди, и любить вы будете еще не раз. А у меня эта любовь последняя, и я сделаю все, чтобы ее оградить, — безжалостно отрезал Эдуард и встал.

После короткого колебания Тоби тоже поднялся.

— Пожалуй, мне лучше уйти.

— Да, пожалуй. — В голосе Эдуарда был призвук печали. — Не думал я, что причиню вам такую боль, и тон у меня был недопустимый. Но как бы остро вы это сейчас ни переживали, не рвите со мной окончательно, потому что я ведь уже сказал, вы мне нравитесь, и судьба ваша для меня не безразлична. — Выглянув в окно, он добавил уже обычным тоном: — По-прежнему льет как из ведра. Можно предложить вам зонт?

Тоби брел по людным улицам совершенно убитый — никогда он не думал, что может быть так несчастлив. Сперва его бесила мысль о том, до чего же это мерзко, хотя бы в физическом отношении. Отвратительные видения, сродни галлюцинациям, вставали перед ним. Мейзи, нежная, золотистая, гибкая, такая хрупкая с виду, и этот старик! Он ненавидел Эдуарда всеми фибрами своей души. Пятнадцать лет счастья! А он, Тоби, дал бы ей сорок. Но даже и сейчас, на улице, он никак не мог поверить, что это конец.

Ярость сменилась душевным оцепенением. Он сам не знал, давно ли бредет и куда. Голода он не чувствовал. У него было только одно желание — идти и идти. Плащ промок насквозь, по лицу сбегали струи дождя, они слепили его, и время от времени приходилось вытирать глаза. Выпитое виски совершенно не подействовало, но все равно он был словно пьяный от горя и разочарований. И еще он испытал острое унижение. Ведь об этом, бесспорно, узнают все. Отец и мать. Друзья. Проклятый старик! (Эдуарду было пятьдесят три.) В нем поднималось отвращение к Мейзи: как может она пойти на такую мерзость, так осквернить себя! Любить Эдуарда? Да это немыслимо, такое и представить себе невозможно.

Казалось, улицы проносятся мимо, сверкая двоящимся светом — фонарей и их отражений на мокром асфальте.

Куда это он забрел? Только б не разреветься — такого с ним не случалось с десятилетнего возраста. А почему бы, собственно, и не заплакать, если хочется? Да будь оно все проклято! Никто же не увидит, и вообще слезы смешаются с каплями дождя… С ним вкрадчиво заговорила проститутка, он оттолкнул ее, и вслед ему раздалась грубая брань. Эдуард целует Мейзи — не дружеским поцелуем, а страстно, как любовник. Обнаженный Эдуард — чудное зрелище! Чудное, черт побери! В мозгу его теснились навязчивые литературные образы. Отелло. Лир. Прежде Шекспир мало что для него значил, зато теперь…

Стой, сказал себе Тоби.

И в самом деле остановился. Куда же это его занесло? Он дошел до угла и увидел табличку с названием улицы: Лиссон-гроув. Как он сюда попал?

Он вдруг почувствовал, что стер ноги и очень устал. Посмотрел на часы: от Эдуарда он ушел около семи, а сейчас без десяти десять. Значит, он бродит уже почти три часа. Тоби остановил такси и поехал к себе. Дома он выпил стакан молока, съел немного сыра, одно печенье, кусочек шоколада. Потом сел и написал Мейзи длинное послание. В жизни не писал он письма более бредового и сумбурного. Он упрекал ее, молил, напоминал про Кембридж, Хэддисдон, Париж. Умолял встретиться с ним — хотя бы в последний раз.

Но адреса на конверте так и не написал: прочел письмо и понял, до чего оно глупо, до чего бессмысленно. И до чего унизительно, а даже в эту минуту чувство унижения было для него непереносимо. Он разорвал письмо на мелкие клочки, бросил в унитаз и спустил воду.

Затем выдернул вилку зеленой лампы из розетки и запихнул лампу в самую глубину шкафа, чтобы никому больше не светила — ни ему, ни Мейзи, ни Клэр, ни Перчику.

Правая нога болела особенно сильно, он снял туфлю и носок и обнаружил сзади беловатый волдырь с двухшиллинговую монету, он нашел иголку, тщательно прокалил ее над огнем спички и проколол кожу, жидкость вытекла и волдырь опал. А есть ли дома лейкопластырь? Нет. Пришлось обвязать пятку носовым платком, быть может, эта импровизированная повязка продержится ночь. Проделывая все эти манипуляции, он на какое-то время позабыл о своих бедах. А когда сделал все, что надо, почувствовал, что вновь обретает почву под ногами, становится самим собой. Спать все еще не хотелось. Он отыскал старый детектив и принялся читать его, но как ни старался, ничего не получалось — строчки расплывались перед глазами. Ярость и горе уступили место острой печали, но с этим справиться было уже легче. Каким бы дураком он себя выставил, если б отправил это истерическое письмо! Смеяться над ним Мейзи не стала бы, просто не ответила бы, и все. Да еще, чего доброго, показала бы Эдуарду, чтобы тот посоветовал, как ей быть. Впрочем, едва ли. На нее это не похоже. Никогда они не вступят в тайный сговор против него, ни на миг. Мейзи — человек безупречный, такой безупречной девушки ему больше не встретить. Он принял ванну и лег в постель, было уже около двух часов ночи. И тут он оценил те случайные и простые утешения, которые иной раз дарует жизнь, когда в них нуждаешься больше всего. Подушка у него под головой мягкая, простыни и одеяло обволакивают уютным теплом. Он проваливается куда-то, словно железный брусок, погружающийся в бездонную глубь. Горечь все еще переполняла его, и уснуть он не мог, но ощущал чисто физическое облегчение. Только нога болела по-прежнему, и повязка с нее сползла.