В феврале его пригласили в Хэддисдон на субботний ленч. Мейзи собиралась уехать домой в пятницу вечером, а Тоби предложила добраться поездом до Садбери, она его там встретит и подвезет. День был солнечный и пронзительно-холодный, кое-где, словно скупо рассыпанный на рождественских декорациях, посверкивал иней. С утра он стал ломать себе голову над тем, что надеть. Это же поместье. Как одеться, когда едешь за город? Впрочем, у него только и было, что пара фланелевых брюк, две пары синих джинсов да два шерстяных свитера, свалявшихся от многократной стирки. Раздумывал он об этом еще ночью, лежа без сна, хотя вообще-то бессонницей не страдал и не имел привычки тревожиться по пустякам.
Словом, мысленно перебрав свой гардероб, Тоби остался им недоволен. Желтый свитер уже не первой свежести, зеленый не имеет вида. Остается синий костюм, который он надевал на экзамены и по торжественным случаям. Пока Тоби брился, он в который раз попробовал представить себе Хэддисдон. Дом в стиле Тюдор, характерные трубы; широкая зеленая лужайка, полого спускающаяся к дороге. Все строения — из розового кирпича. Он представил себе даже павлинов на лужайке, хоть и знал, что их редко кто держит: они так неприятно кричат; когда в одном из кембриджских колледжей завели павлинов, вокруг этого поднялась большая шумиха.
За окном вагона открывалось приятное глазу зрелище. Утренний иней сошел, и поля были спрыснуты росой. Проехали Хейверилл, Сток, Клер, Кавендиш. Он уже почти на месте. И вдруг Тоби овладела несвойственная ему нервозность. За свои манеры он не беспокоился: знал, что держать себя в обществе сумеет; у него уже был изрядный опыт по этой части. Тревожила его мысль о миссис Феррарс (она представлялась ему по-королевски величественной, в свободном развевающемся одеянии) и о людях, которых он у нее встретит. О самой Мейзи он почти не думал.
Но вот и Садбери. Мейзи поджидала его с машиной. На ней был большой шотландский берет, показавшийся ему до странности старомодным; в нем она еще больше походила на Фриду Лоуренс. Как обычно, Мейзи была очень оживлена и приветлива.
— Ехать всего три мили, — сказала она. — Ты проголодался? Я — да.
Внезапно показались ворота, машина покатила по дуге подъездной дороги, и Тоби увидел дом.
Какой там Тюдор! Современной постройки большое здание из белого камня, притягивающего белый свет. Дом изысканно красивый, но в каком он стиле, Тоби понять не смог (он вообще не разбирался в архитектурных стилях). Длинный, двухэтажный, с боков — закругленные каменные стены, которые можно принять за флигели. Дверь красного дерева меж парных пилястров, а над нею изящное веерообразное окно. Все это он увидел лишь мельком, и ему остро захотелось выпить для храбрости.
Им открыла женщина в белом комбинезоне — судя по всему, экономка.
— Вот и мы, Сьюки, — обратилась к ней Мейзи. — Это мистер Робертс. А мама где?
Но ответ на этот вопрос не потребовался.
Навстречу им стремительно шагала рослая женщина в твидовом костюме, смуглая, с крупными чертами лица, черные волосы заколоты на затылке в большой пучок.
— Тоби! — воскликнула она. — Добро пожаловать. Поездка была приятная?
— Очень. Но довольно короткая: от Кембриджа до вас не так уж далеко, не правда ли?
— Мне она всегда кажется бесконечной. Входите скорее, Мейзи покажет вам, где вымыть руки. А потом мы все выпьем хересу и возвеселимся. Ведь вы человек веселый. Я хочу сказать, по натуре. Я такие вещи улавливаю сразу.
Как бы это половчее к ней подойти? Наверное, считает себя ясновидящей, подумал Тоби. Более неподходящей матери для Мейзи невозможно было себе представить. Интересно, как выглядел ее муж. Может, здесь есть его портрет или хотя бы фотография. Об интерьере дома представление у него было пока смутное — он успел только заметить, что комнаты здесь светлые, с высокими потолками. Все сияет белизной, на стенах — картины в ярких тонах.
В ванной он пробыл недолго, и она ему очень понравилась. Устланный ковриками пол; пластиковая занавеска, отделяющая душ, немыслимой мягкости полотенца; мыло с чудесным запахом. Он с удовольствием пробыл бы тут целых полчаса.
Экономка, ожидавшая Тоби внизу, у лестницы, проводила его в гостиную. Там были только Мейзи с матерью.
— Так вот, Тоби, — начала миссис Феррарс, — я знаю от Мейзи все и про вас, и про вашу маму. Так что можно обойтись без вступительных фраз, правда ведь? — Она подошла к столику с напитками. — Что вы предпочитаете, херес?
Хереса Тоби не хотелось, он с удовольствием выпил бы пива. Но сказать об этом было неудобно (а ведь пиво, по всей вероятности, в доме водится!). И он согласился на херес.
Пока миссис Феррарс наливала вино, Тоби успел осмотреться. Просторная комната, два великолепных окна выходят в тенистый сад; может быть, сад так велик, что его не охватишь взглядом. (Впрочем, в его воспаленном воображении все принимает сейчас сильно преувеличенные размеры — это Тоби понимал, и потому решил, что охватить сад взглядом все-таки можно.) На стене — превосходная картина, не исключено, что Констебль.
— Я знаю о вас все, — повторила миссис Феррарс, подавая ему бокал. Но всего она, конечно, не знала. — Почему бы вам не написать книгу о Сен-Жюсте? — спросила она неожиданно. — Напишите как-нибудь непременно. Интересная личность. «Никакой свободы врагам свободы». Насколько я знаю, о нем писали мало — правда, в моем образовании есть существенные пробелы.
— Для этого надо сперва набраться побольше опыта, — ответил он. — Ведь пока я историк начинающий.
— Начать никогда не поздно. А вам лично Сен-Жюст по душе?
— Интерес он у меня вызывает. Но смогу ли я проникнуться к нему симпатией, не уверен.
Она трижды кивнула очень серьезно.
— Хорошо сказано. Стало быть, воздержимся от поспешных суждений, так?
— Я пока вообще недостаточно подготовлен, чтобы иметь суждение на этот счет, — сказал Тоби и подумал; а может, она просто дура? Что ж, такого рода дуры его вполне устраивают.
— Нет, вы непременно должны за это взяться, непременно. В дальнейшем можете и изменить свою точку зрения. Главное — начать. А, вот и Эдуард, — воскликнула она, завидев входящего в комнату высокого седого человека. — Эдуард, скажите, должен Тоби Робертс написать книгу о Сен-Жюсте, как вы считаете? Эдуард — Тоби, — только и сказала она, представляя их друг другу.
Эдуард Крейн поцеловал ее и Мейзи. Потом обменялся рукопожатием с Тоби.
— А вы собираетесь писать о Сен-Жюсте? Ну, что ж. Не вижу, какие тут могут быть возражения.
Держался он с подкупающей простотой, но глаза за толстыми стеклами очков смотрели проницательно, остро.
— Вам хереса, Эдуард?
— Вы же знаете, Аманда, хереса я не пью. Вышел из этого возраста. Шотландского виски, пожалуйста — И он тяжело опустился на диван рядом с Тоби.
— А вы и в самом деле любите херес? — спросил он.
Тоби не знал, что ответить — он уже успел наполовину опорожнить свой бокал, — и лишь неопределенно хмыкнул. Потом сказал с застенчивостью, отчасти искренней:
— Я восхищаюсь вашими пьесами, сэр. По возможности стараюсь не пропускать ни одной.
— Благодарю вас. Впрочем, едва ли ими будут восхищаться долго. Ведь у них есть начало, середина и конец, и для их исполнения нужна самая обычная сценическая площадка. — Он повернулся к Мейзи. — Как дела?
— Занимаюсь, но в меру. Не так, как Тоби, до него мне далеко.
— Смотрите, Тоби, не переусердствуйте, — сказал Крейн. — Во всем следует соблюдать умеренность.
— Но если соблюдать умеренность, моего курса, пожалуй, не одолеешь.
Крейн внимательно оглядел его.
— Я и сам преподавал когда-то в Кембридже. А вы не знали? Так вот, накануне экзамена я обычно отправлял своих молодцов на реку. То, чего они не усвоили раньше, за один день все равно не выучить, а хвататься за книги в последнюю минуту бесполезно — только рискуешь позабыть то, что знал.
— И все они, наверное, следовали вашему совету.
— Некоторые — да, а некоторые хотели во что бы то ни стало наверстать упущенное; сидели за книгами весь день напролет, да еще прихватывали часть ночи и на экзамен являлись смертельно усталые, издерганные. Кстати, мне рассказывали о картинах вашей матушки. Я хотел бы прийти на вернисаж.
— Она будет очень рада, и я тоже. Такая честь — мы оба будем даже как-то подавлены.
— Да полно вам, кого и чем я могу подавить? Разве что чисто физически — своим весом.
Аманда рассмеялась.
— Право, Эдуард, можно подумать, что вы Майкрофт Холмс[14]. А в вас и семидесяти килограммов не будет.
— Да, но у меня кость узкая. Ну, как там Клэр, есть от нее какие-нибудь вести?
— Она во Флоренции. А к нам приедет весной.
Тут появилась горничная и сказала, что ленч подан.
Они перешли в овальную столовую, тоже очень уютную: посреди комнаты — овальный стол, на белой скатерти сверкают фарфор и хрусталь. Тоби заметил, что у каждого прибора стоят фужер, бокал и рюмка.
— Сегодня, Тоби, мы завтракаем в узком кругу, — сказала миссис Феррарс. — Но вы непременно приезжайте, когда соберется более разнообразное общество. Кстати, когда здесь бывает Эдуард, ленч подается на его вкус, так что мне остается надеяться, что вкусы ваши совпадают.
Снетки. Суфле гран-марнье. Рейнвейн и кларет. А затем еще и портвейн — его подали к кофе, который пили тут же, за столом. На Тоби все это произвело сильное впечатление. Его удивило только, что между переменами миссис Феррарс курила — а он-то полагал, что знатоки за едою не курят.
Беседу за столом направляла хозяйка. Какого мнения Тоби о книге такого-то? А такого-то? А такого-то? Речь шла о романах, только что вошедших в моду. Тоби ответил, что, к сожалению, не в курсе последних новинок в литературе — времени нет, грызет гранит науки.
— Но вы непременно должны выкраивать для этого время! Быть на уровне совершенно необходимо, отставать никак нельзя, правда, Эдуард? — настаивала миссис Феррарс.
— Не знаю, — медленно проговорил Крейн. — Как посмотришь, что они все трое пишут… На мой взгляд, лучше уж отстать.
— Насмешник Эдуард, — бросила она невозмутимо. — А сам, наверное, ни единой строчки не прочел. Как бы то ни было, все они будут у меня здесь в мае. Так что же вы все-таки читаете?
— Достоевского — более или менее постоянно.
— А знаете, — глаза у нее расширились, — он меня ужасно пугает. Обожаю его, но всякий раз чувствую себя словно ребенок, которого страшит темнота.
— Что ж, — вставила Мейзи. — Должно быть, именно на это он и рассчитывал. Иначе зачем бы ему было забираться в такие дебри?
— А вы, Эдуард, по-прежнему каждый год перечитываете Пруста? — спросила миссис Феррарс.
— Как правило, да. Если только не пишу в это время сам. Его манера заразительна, и этим он опасен. Прилипчивый писатель.
— А Достоевский разве нет? — неуверенно спросил Тоби.
— Для моего жанра — нет. Вообще-то некоторые писатели как корь. Будь я романистом, я просто не осмелился бы читать Джеймса Джойса — впрочем, слишком многие романисты им зачитываются.
— А вот Джейн Остин вовсе не прилипчива. Для этого она чересчур совершенна, — объявила Мейзи.
— Рад, что ты по крайней мере не назвала ее «мисс Остин» Ведь те, кто так величают ее потому, что высоко чтут — можно сказать, ставят выше всех других писателей, — почему-то не говорят же «мистер Шекспир».
— Эдуард, вы негодник, — бросила Аманда Феррарс, впрочем вполне миролюбиво, скорее по привычке.
Они вернулись в гостиную. Погода испортилась, а с нею и настроение Аманды. Тоби сразу подметил это и заключил, что оно подвержено внезапным перепадам. Большой кедр на лужайке вдруг словно выцвел под налетевшим ветром.
Крейн подсел к Тоби и попытался вызвать его на откровенность, однако откровенничал Тоби редко. Он отвечал вполне вежливо, но заставить его разговориться было не так-то просто.
— Что-то скучно становится, — заметила Аманда. — Эдуард, скажите что-нибудь остроумное.
Крейн повернулся к ней.
— Но я вовсе не остроумец. Разве что в том смысле, как это понималось в семнадцатом веке; впрочем, теперь такого остроумия не признают.
Видно было, что он относится к хозяйке дома с уважением, но помыкать собой не позволит. Как ни говори, из всех ее львов он самый знаменитый и рычать по заказу не собирается — а может, и вообще никогда не рычит.
— Мама, — встрепенулась Мейзи. — Ты хочешь заставить Эдуарда прыгать через обручи? Но он не из таких.
— Итак, на что вы можете рассчитывать? — спросил Крейн, обращаясь к Тоби.
— На приличный диплом. Не более того.
— А писать не собираетесь?
— Пожалуй, я не прочь попробовать свои силы.
— Но вы понимаете, что это значит? Регулярно, изо дня в день, столько-то часов отсиживать зад. И не ждать вдохновения, потому что оно не приходит никогда. Троллоп такие вещи понимал и говорил о них прямо, а его за это презирали.
— Но Тоби и так работает очень регулярно, изо дня в день, — сказала Мейзи. Ей до того хотелось выставить его перед всеми в наилучшем свете!
— А вообще-то идея насчет Сен-Жюста неплоха, как во всех идеях Аманды, в ней что-то есть.
Тоби вдруг почувствовал благодарность к этому человеку за его заботливость и участие.
— Раз вы так считаете, я попробую, — пообещал он. — Только не сейчас.
— Вот видите, я «запускаю» людей, — объявила Аманда. Настроение у нее явно поднялось. — Не вздумайте это отрицать.
— А я и не отрицаю, напротив, — возразил Крейн.
— Надеюсь, мне удалось «запустить» и вашу маму, Тоби. Только, разумеется, сперва я должна посмотреть ее картины.
— Ее будет трясти от страха, когда вы станете их смотреть, — сказал Тоби, и Крейн метнул на него острый взгляд.
— Почему? — спросила Аманда, явно довольная. — Разве я нагоняю на людей страх?
Но Тоби увильнул от прямого ответа:
— Ну, может, на некоторых… — сказал он, и Крейн снова посмотрел на него.
— Но только не на вас! — бросила Аманда, подавшись к нему.
— А мне бы и не хотелось, чтобы вы считали, будто я боюсь вас. Вы очень добры ко мне, — сказал Тоби. — И потом — не знаю, удобно ли говорить об этом, — но ленч был просто чудесный.
— Смотри-ка, Эдуард, у вас с Тоби много общего! — воскликнула Аманда. — Нет, говорить об этом вполне удобно. Просто не понимаю, какой смысл продумывать до тонкостей завтрак или обед, если люди не получают от них удовольствия. Тоби, выражаю вам свое одобрение.
И Тоби невольно почувствовал себя польщенным. Впрочем, он вовсе не жаждал, чтобы одобрение ее было чересчур горячим — ведь вообще-то он еще не решил насчет Мейзи окончательно. Теперь он ясно понимал: и сама Мейзи, и ее мать принадлежат к числу имущих. По его понятиям, они богачки. Но зачем связывать себя раньше времени? Ведь ему еще предстоит завоевать мир! Тоби поблагодарил хозяйку и сказал, что ему пора ехать.
— Но это невозможно, — возразила Мейзи. — Поезд будет только в пять. Давайте сыграем в буриме.
До этого он и понятия не имел, что она питает пристрастие к салонным играм. Но, по счастью, не растерялся — что ж, он тоже в грязь лицом не ударит.
— Я не мастак по этой части, — объявил Крейн. Потом протянул Тоби бумажку с такими словами:
топор
нож
ложь
укор
Тоби взял ее и быстро написал:
На телку обрушил я топор,
А уж потом взялся за нож.
Право же, это совсем не ложь;
Вопль ее — вечный мне укор.
Потом пустил свой опус по рукам, и он вызвал шумное одобрение.
— Бойня, — сказал Крейн. — Что ж, очень складно. А я-то думал, что загнал вас в угол.
— Да он сокровище! — Аманда так и сияла.
В буриме они играли до самого чая, и Тоби немножко выдохся. Но все-таки чувствовал, что все идет хорошо: он пускает в Хэддисдоне корни. Такого рода игры ему по плечу — и всякий раз, как понадобится, он будет на высоте.
После чая — весьма обильного — он поднялся, чтобы попрощаться, и тут Крейн сказал ему:
— А вы далеко пойдете.
— Благодарю вас, сэр.
— Ценю столь несовременную учтивость, но здесь я просто Эдуард.
— Спасибо, мистер Крейн, — ответил Тоби, — пока я не могу называть вас по имени, как-то не выговаривается.
Он и сам понимал, как обаятелен в этой своей почтительности.
— Надеюсь, скоро сможете.
Волшебный день подошел к концу Тоби поблагодарил хозяек и откланялся.
— Еще увидимся, — сказал Крейн.
Тоби понимал, что это успех. Мейзи отвезла его на станцию, и тут он поцеловал ее — более долгим поцелуем, чем собирался.
— Все было чудесно. Мне нравится твоя мама.
— А мне твоя.
— И еще мне нравится Эдуард Крейн. Внешне я таким его себе, в общем, и представлял, но как человек он куда симпатичней, чем я думал, и не такой замкнутый.
Подошел поезд-тихоход, который отвезет его в Кембридж мимо реки и прелестных деревушек. Тоби махал Мейзи до тех пор, покуда она не скрылась из виду.