Осторожно! Злой препод!

Лекция восьмая о злобных преподах. Рассказ неумолимо близится к концу, а тема злобности явно раскрыта пока недостаточно

Сижу я как-то раз у приятельницы на свадьбе. Общество собралось многочисленное и довольно пестрое. У обоих брак был уже не первым, имелись взрослые дети, а также масса родственников и знакомых.

Первый тост положено пить за молодых (и неважно, что те не слишком молоды). Открыли шампанское, и с места поднялся мужчина, сидящий рядом с женихом. Высокий красавец с роскошными кудрями и римским носом, облаченный в свободную блузу, вызвал у меня в памяти художников эпохи романтизма. Только не голодных, а, судя по упитанности и довольству на челе, весьма процветающих — ведь наверняка существовали и такие?

— Я предлагаю, — звучным, хорошо поставленным голосом веско сообщил гость, — прежде всего осушить бокалы за Александру Игоревну!

Все застыли, пораженные, а я даже поперхнулась бутербродом с икрой и неприлично закашлялась. Немудрено, учитывая, что тип был мне совершенно незнаком.

— Вы меня не помните, — со вздохом продолжил нарушитель традиций, обращаясь уже непосредственно ко мне, — а я не забуду вас никогда. Если бы не вы, я никогда не достиг бы в жизни того, что сейчас имею. После школы отец, — он небрежно ткнул пальцем в лысину жениха, — уговорил меня поступить в тот институт, где учился когда-то сам, на свой любимый физический факультет. И, возможно, я бы сейчас мучился, как он, вкалывая за гроши сразу на нескольких работах и публикуя научные статьи на разных языках, не приносящие ничего, кроме морального удовлетворения.

Теперь уже поперхнулся и закашлялся жених, однако увлеченный сынуля не обратил на него ни малейшего внимания.

— Но Бог послал мне педагогом вас, Александра Игоревна! Не будь вас, я бы доучился до диплома, а там покатился дальше по наклонной плоскости вниз. Ведь остальные экзамены я легко сдал, и только вы поставили мне двойку. Не просто поставили — вы так наглядно доказали мне, какую чушь я несу, что я почувствовал себя идиотом — ну и, естественно, обозлился, поскольку знал, что на самом деле я очень умен. Прихожу на пересдачу — а там опять вы, и снова задаете те же вопросы. Вот ведь как бывает…

— Вы выучили ответы? — не выдержав, с надеждой уточнила я.

— Что? Нет, конечно, — я ведь надеялся, на пересдаче будет кто-нибудь другой. А попал снова к вам — не повезло. И я понял — третий раз мне этого не выдержать. Не для того я родился на свет, чтобы думать, что я глупее других. Я бросил институт и стал художником.

— И что вы в итоге закончили? — уточнила я, пораженная собственной прозорливостью.

— Доучиваюсь сейчас в одном тихом местечке на заочном, чтобы высшее образование было. А вообще оно ведь ни к чему. Вон, гляньте на моего отца — доктор наук, а собственную свадьбу как надо устроить не в силах — денег нет. Сидим сейчас на квартире вместо ресторана, едим самодельные простецкие салаты.

Теперь поперхнулась моя подруга, которая весь вчерашний вечер не покладая рук их готовила.

Я поспешно сменила тему:

— Но, даже если с рождения хорошо рисуешь, нужны какие-то методики, разве нет?

— Я работаю в рекламе, — пояснил собеседник. — Нам необходимо владеть фотошопом, а в этом мне учителя не требуются. Моя жизнь в шоколаде. Купил недавно квартиру, сменил жену на молодую — все как у людей.

Я мрачно на него уставилась. Если дети наших мужей уже меняют жен на молодых, то, боюсь, зря я надела сегодня короткую юбку.

— Да, — радостно кивнул в ответ рекламщик. — Все это благодаря вам, исключительно вам! Так выпьем же за вас, дорогая Александра Игоревна!

И бедные гости, не без опаски на меня косясь, в гробовом молчании осушили бокалы.

Честно говоря, мне всегда казалось, что не такое уж я и чудовище. Однако, сами понимаете, субъективное мнение — это одно, а объективная оценка — совершенно другое. Вот, например, недавно на работу к моей подруге Маше приняли молодого программиста — выпускника института, в котором я много лет добросовестно тружусь. Маша тут же ему сообщила, что ее знакомая там преподает, но не на кибернетическом факультете, а на физическом. Парень равнодушно заявил, что ни одного препода с физического он не знает — да и откуда бы?

Однако через пару часов лаборатория была деморализована неожиданно раздавшимся душераздирающим воплем: «Неужели Мадунц? О! А! У! Ответьте, Мария Борисовна, ну ответьте же скорей!»

Маша подтвердила догадку — и с тех пор, позвонив ей на работу, я обязательно получала от юноши привет, дополненный радостным комментарием: «Надо же — общаюсь с Мадунц, будто с нормальным человеком… жаль, блин, никто не поверит».

Согласитесь, если это не слава, то что же?

Не все, увы, столь благодушны по отношению к злобным преподам. Учился у меня однажды парень по имени Андрей, обладавший самым неприятным, на мой взгляд, сочетанием черт — глупый, ленивый и самоуверенный. Он не сомневался, что я исключительно из вредности к нему придираюсь, и переубедить парня я была не в силах. Ну не сумела я, например, донести до бедняги мысль, что, если убрать из высказывания частицу не, смысл изменится на противоположный. Лично слышала, как он возмущенно орал: «Я всего пару букв пропустил, а эта гадина сразу стала что-то нудеть. Небось раздражается, что я умнее нее». (Есть у студентов удивительная черта — они полагают, что стоит выйти из аудитории в коридор, и до преподавателя не донесется ни слова, вне зависимости от количества вложенных децибелов.)

Короче, случай оказался сложным. Обычно мне удается даже в конфликтных ситуациях найти пусть тень взаимопонимания с человеком (я имею в виду землянина, к марсианам это не относится), но Андрей упрямо отказывался воспринимать хоть что-то из мною произносимого, убежденный, что и так круче всех — однокурсников, меня, пирамид и, для комплекта, Гималаев.

Потом ко мне явилась его мать с коробкой французских духов, красочным пакетом, ненадписанным шуршащим конвертом и сообщением, что бедный мальчик очень меня боится, поскольку, несмотря на юный возраст, стремительно лысеет. Даже деморализованная потрясающим известием, я сумела быстренько вбежать в аудиторию и в присутствии десятка свидетелей отказаться от привычного комплекта даров (скудная все-таки у людей фантазия. Вот принесла бы мне билет на выступление Рузиматова — тут-то на меня и обрушилось бы искушение святого Антония).

Разумеется, после этого несчастная мать написала на меня несколько жалоб — заведующему кафедрой, декану и, лично ректору. Была назначена комиссия, и, если бы Андрей хоть немного подготовился, меня ожидали бы серьезные проблемы: мол, нарочно ставлю бедняге двойки — то ли из-за личной неприязни, то ли вымогая взятку. Однако юноша с непоколебимой верой в себя продолжал нести такую чушь, что встать на его сторону ни у кого не хватило духу.

На следующий день я мирно шагала от метро к институту. Было начало февраля, кругом лежал искристый снежок, и я оделась соответственно погоде: в голубовато-серый пушистый полушубок, круглую шляпку в тон, длинную расклешенную юбку, обшитую искусственными жемчужинками, белые рукавички и белые же сапожки на высоком каблуке. Если честно, все, кроме сапог и рукавичек, досталось мне от вовремя бросившей математику подруги Светы. Она не носит моделей прошлого сезона и, собрав их в большой мешок, грозится, если я срочно не заберу, вынести на помойку. Я, разумеется, охотно забираю — мне годятся и десятилетней давности, все равно я в моде не разбираюсь. Размер же у нас со Светой почти одинаковый, да и вкус во многом тоже.

Мнения коллег разошлись — часть считала, что я вылитая Снегурочка, однако некоторые склонялись к институтке из пансиона благородных девиц, собравшейся на каток. Те и другие настырно требовали, чтобы я пошила себе меховую муфточку. Ага, разбежались! Как я, по их мнению, должна таскать тяжеленную сумку — в зубах, словно собака?

У входа в корпус стоял Андрей в компании незнакомого мужчины. Вот ученик демонстративно указывает на меня пальцем, и его спутник бежит вперед. Вид подозрительного типа не слишком обнадеживает — лицо побагровело и пышет гневом, а кулаки крепко сжаты. Более того — он размахивает ими прямо над моею головой. Хоть та и защищена шляпкой, в случае чего выдержит вряд ли — громила, похоже, настроен решительно. Сотрясение мозга мне обеспечено… а как же тогда лекцию читать? Боюсь, без мозга не справлюсь.

При нормальных обстоятельствах я, пискнув, в страхе юркнула бы за дерево, однако сейчас ощущала себя уже на работе, поэтому, лучезарно улыбнувшись, произнесла:

— Добрый день!

— А? — растерянно выдавил мужчина, на глазах словно сдуваясь и оседая.

Он оглянулся на Андрея, тот энергично кивнул, для верности крикнув:

— Да, папа, это она, она!

Незнакомец ошарашенно, но пристально посмотрел мне прямо в лицо, потом повернулся к сыну и с горьким укором выдавил:

— А ты описывал монстра. Значит, и в остальном врешь. Врешь родному отцу, а я-то тебе всегда верил… Простите нас, Александра Игоревна. До свидания!

Я молча смотрела парочке вслед, удержавшись от сообщения, что рога у меня под шляпкой, а копыта скрыты внутри сапог.

Вечером мне позвонила мать Андрея с известием, что я… гмм… сформулирую как в кроссворде — развратная женщина из пяти букв (между прочим, вариантов ответа два. Выбирайте тот, что похуже). А потом юноша перевелся в другой вуз, и больше я никого из этой семьи не видела.

Общение с родителями учеников, вообще, обычно оставляет сильное впечатление. Не сомневаюсь, что среди них масса замечательных и адекватных людей, только никому из адекватных не приходит в голову хлопотать за своего восемнадцатилетнего дитятю перед педагогом. Никогда не забуду древнего вида добродушную бабусю, скромно попросившую: «Продиктуйте, пожалуйста, примерчики, которые нужно решить внучку. А то сам он опять их потеряет. Я правильно пишу вот эти загогулинки?»

Это безобидный, хоть и впечатляющий вариант. Бывает и посуровее. Не могу удержаться, чтобы не процитировать анонимное послание, полученное мною через Интернет. Точнее, не совсем анонимное — с лаконичной подписью мама (всей душой надеюсь, что не моя). Целиком текст не помещаю — он длинный, однако отдельными перлами очень уж хочется поделиться.

«Немного знать математику — не означает уметь ее открыть другому! Вам на пушечный выстрел нельзя подходить к людям, а тем более к таким молодым с неокрепшими душами, с которыми имеете дело Вы!

У меня создалось впечатление, что Вам доставляет большое удовольствие делать людям больно! Меня учили, что это низко! Вы просто жестокий человек, который умеет прикрываться красивыми словами! Вам нет дела до тех, кому Вы калечите души и жизнь!

А печатают сейчас всех подряд! Очень жаль!

Пишу Вам сейчас об этом потому, что еще многие студенты могут пострадать от такого горе-преподавателя! Ведь интереса к предмету Вы не прибавляете! Знаний тоже! Может, Вы одумаетесь и прекратите калечить молодых людей! Не всякий человек способен противостоять такому злу!»

Я сейчас перечитала текст не без гордости. Вас сразу предупреждали, что перед вами злобный препод, не правда ли? Однако я простодушно недооценила масштаба собственной личности. Четыре часа занятий в неделю, причем не индивидуально, а в большой группе — и готово, молодое существо покалечено. Куда там армии с ее дедовщиной! Более того, мне и занятий никаких не требуется. Стоит подпустить ко мне любого человека на пушечный выстрел, как душа несчастного… гмм… я не до конца разобралась, что с нею произойдет, однако мало ей явно не покажется. При таких условиях правительство обязано срочно выделить мне квартиру длиной и шириной в удвоенный пушечный выстрел. Пока я буду находиться ровно в середине, никто из окружающих не пострадает. Правда, экономнее, с точки зрения площади, поместить меня в круглое помещение (выигрыш равен отношению четверки к числу «пи», которое, как вам известно, равно примерно трем целым четырнадцати сотым). Например, выделить мне заброшенный стадион. Или легче просто забросить на необитаемый остров?

На самом деле загадочная мама, увы, сильно преувеличила мои таланты. Последние годы на каждом курсе попадаются ученики не просто противостоящие моему дурному влиянию, а при виде которых хочется побыстрее убежать и запереться в погребе. Потому что я, признаться, искренне опасаюсь душевнобольных.

Я, правда, не психиатр, однако свое мнение выскажу — их становится все больше и больше. Время суровое, чего вы хотите? Молодым неокрепшим душам приходится терпеть множество куда более тяжких испытаний, чем математический анализ под моим чутким руководством. Даже обезьяны, как вы помните, теряют душевное равновесие при виде несправедливости — было бы странно, если б дети в наших социальных условиях вырастали нормальными.

С Антоном Василенко мне крупно повезло — хоть он и учился в моем потоке, практические занятия у него вела не я, а Наталья Ивановна. Эта немолодая женщина давно работает у нас на кафедре, умудряясь не то чтобы откровенно халтурить, однако не принимать ничего близко к сердцу и утруждать себя как можно меньше.

Так что я была немало удивлена, когда на перемене она ворвалась ко мне в аудиторию с жалобным воплем:

— Ваш Антон Василенко срывает мне занятия! Сделайте с ним что-нибудь, а то я за дальнейшее не ручаюсь!

Вообще-то Василенко был скорее ее, нежели мой, я даже не знала его в лицо. Да и не принято в институте звать на помощь лекторов — у них своя работа, у практиков своя. Однако истерика коллеги, всегда спокойной, словно танковая бригада, произвела на меня такое впечатление, что я покорно поплелась следом.

— Вот! — с тоскою произнесла Наталья Ивановна, указывая на черноволосого высокого юношу.

Я тотчас заметила, что глаз у него дергается, губы перекошены, а пальцы непрестанно то сплетаются, то расплетаются. Короче, мой клиент — не зря я недавно проштудировала книгу по психиатрии. Такие мелочи, как черная косуха в заклепках, сильно подведенные глаза и три серьги в носу, я в расчет не беру — мало ли у кого какие вкусы.

— Он оплевал мне полстены, — горестно поведала коллега.

Василенко, кивнув, и впрямь довольно ловко плюнул. Студенты молча за ним наблюдали.

— Здорово, Антон, — похвалила я, интригующе добавив: — А попробуйте провести по стене тряпкой… или не сумеете?

Презрительно пожав плечами, Василенко размазал результат своих трудов.

— Замечательно, — кивнула я. — Теперь уборщице не придется мыть. К тому же слюна антисептична. Вы можете помогать в уборке каждую перемену.

— Вот еще, — фыркнул Антон, отворачиваясь.

А я поняла, что меня ждет нелегкий учебный год. Даже два, поскольку курс математического анализа длится четыре семестра. С душевнобольными основная проблема та, что каждый раз ты начинаешь общение словно с нуля. Твои предыдущие успехи не накапливаются, как с нормальными людьми, а моментально обесцениваются. Это уже не цитата из учебника по психиатрии, а мой личный печальный опыт. Кроме того, у большинства из них очень много энергии, и они расходуют ее, не скупясь. У меня же и в юности-то сил было мало, а сейчас совсем беда. Если позволить себе выплеск, после целый вечер лежишь пластом.

И началось. Раз в неделю, когда мы занимались в соседних аудиториях, Наталья Ивановна прибегала ко мне.

— Я умру от вашего Василенко! — стенала она. — Он только что разгрыз весь мой запас мела!

— Антон, — ласково советовала я, — при дефиците кальция лучше употреблять специальные таблетки. Вы ведь не хотите причинить вред своему ценному организму?

Парень оказался неистощим на выдумки. Однажды и вовсе довел меня до предынфарктного состояния, отрезая бритвой кусок за куском от собственной рубашки. Вид острого предмета в его руках оказался весьма тяжелым испытанием для моих расшатанных нервов.

Вы, конечно, спросите, почему такого не отчислили. Ха, ха и снова ха — кто нам позволит? Забыли слоган: пять отчисленных студентов — один уволенный преподаватель? К тому же бедняга был неглуп и вполне способен учиться. Другое дело, что сесть и сделать домашнее задание было для него неприемлемо — да, вероятно, и невозможно.

Как мы с ним дотянули до конца второго курса, до сих пор не понимаю. Но вот наступил последний экзамен по математическому анализу. Василенко отправился отвечать Наталье Ивановне.

Через пять минут она с диким воплем рванула ко мне. Антон молча, но резво бежал за нею.

— Вы посмотрите, что у него здесь написано, — ужасалась коллега, протягивая мне листок. — Нет, он все-таки доведет меня, этот ваш Василенко! Что за чушь он несет!

И тут я увидела страшную вещь. Поверьте, я не шучу. Студент наклонился над преподавательницей, постепенно сжимая руки над ее шеей. Ноздри его раздувались, губы дрожали, а глаза блестели нехорошим блеском.

— Антон! — быстро крикнула я, отвлекая внимание.

Парень, встрепенувшись, опустил руки вниз. И тут меня посетило очередное озарение — похоже, сказался учебник по психиатрии. Мобилизовав все свои внутренние ресурсы, я взглядом гипнотизера уставилась парню прямо в глаза и медленно, с выражением произнесла:

— При вашем уме вам достаточно три дня позаниматься, и вы легко сдадите экзамен, а потом целое лето будете совершенно свободны от учебы. А нас с Натальей Ивановной вообще не увидите больше никогда. Только представьте себе: небольшие усилия, и вы никогда нас больше не увидите!

Похоже, Антон представил. Лицо его осветилось радостью, и он пулей выскочил из аудитории, а через три дня на пересдаче получил заслуженную тройку.

Полагаете, на этом истории конец? Не надейтесь.

В сентябре, когда я вела занятия у на редкость милой группы первокурсников, по непонятной причине хорошо себя ведущей и уважительно относящейся к преподавателю, дверь неожиданно открылась.

На пороге стоял Василенко.

— Чего вы хотите? — спросила я.

— Посмотреть на вас, — не мешкая, ответил он.

Я бодро заметила:

— Вы уже осуществили свое намерение и можете быть свободны.

Он, поколебавшись, удалился. Группа застыла в параличе.

Через неделю дверь снова отворилась.

— Александра Игоревна! Вы, как всегда, великолепны, — заявил Василенко, лучезарно улыбаясь.

— Знаю, — кивнула я. — Если другой информации нет, вы свободны.

Бедные первокурсники наблюдали за его уходом, словно завороженные кролики за перемещением удава.

Ровно семь дней спустя Василенко возник опять.

— Я соскучился! — известил он.

— Сочувствую, — парировала я. — Но ничем не могу помочь.

И так целый семестр. Мы с группой, признаться, постепенно привыкли и даже волновались, когда юноша не появлялся.

Но если вы думаете, что это самый сложный случай за последние годы, то сильно недооцениваете работу педагога. Больше всего моей крови попила Натуся.

Девушка, увы, не только ходила ко мне на лекции, но и занималась на практике. Познакомились мы следующим образом. Когда пришла ее очередь отвечать у доски, Натуся по ошибке переписала не тот пример, который нужно.

— Ничего страшного, — улыбнулась я. — Решим тот, который вы переписали.

И тут студентка залилась горючими слезами.

— Вы не смеете так надо мною издеваться! — всхлипывая, выкрикивала она. — Это гнусно!

— Натуся, — успокаивали одногруппники, — тебе же сказали: ничего страшного. Ты что плачешь?

Барышня продолжала рыдать — а у меня, с горечью должна заметить, очень развит дар так называемого эмоционального заражения. Я, конечно, с собой борюсь, но при виде плачущего человека сама жажду к нему присоединиться, а уж настроение портится надолго. Есть другой вариант — быстренько успокоить несчастного. Только догадаться бы, как именно…

— Она не уважает мою личность, — с трудом выдавила Натуся, косясь на меня. — Она нарочно меня гнобит. Я ее ненавижу!

Сердце мое замерло, а мозг привычно поставил диагноз: неизлечимо. Что бы я ни делала, с девушкой будут огромные проблемы, а впереди у нас два года тесного общения и море слез.

Мне уже попадалась барышня со склонностью к истерикам. Но там все было просто — она теряла душевное равновесие, когда была не в силах решить задачу (то есть с завидной регулярностью). Тогда я подходила к ней и тихо комментировала:

— Аня, а вы отдаете себе отчет, что сейчас плачете из-за интегрирования дробно-рациональных функций (дифференциальных уравнений с разделяющимися переменными, критерия Коши сходимости рядов и далее по списку)? Как вы считаете, интегрирование дробно-рациональных функций стоит того, чтобы вам из-за него рыдать?

Ошарашенная студентка тут же утешалась.

Однако с Натусей этот номер не пройдет — она ответит, что рыдать, разумеется, стоит. Есть, правда, универсальный метод. Надо сказать: «Вот баночка, собирай свои слезы, это ценный продукт, который мне скоро понадобится». Источник тут же иссякает.

Баночки я с собой, увы, не прихватила, зато готова была, не задумываясь, пожертвовать футляром от очков — пускай поплачет в него. Однако терзало подозрение, что после подобного оскорбления Натуся выбросится из ближайшего окна. Может, и нет, но кто ее разберет? Я в психиатрии дилетант, и рисковать не хотелось. Значит, придется терпеть.

Кстати, Натуся закончила хорошую математическую школу. Вскоре я узнала историю ее поступления на наш факультет. Я иногда просматриваю в Интернете форумы своих студентов, считая, что это полезно для работы. Вдруг, например, прочту: Александру Мадунц очень легко обвести вокруг пальца так-то и так-то. Я ведь, естественно, не всегда способна заметить их хитрости, а тут узнаю и обезврежу. Хотя, если честно, пока наиболее интересной информацией оказалось заявление, что Мадунц — нечто среднее между Адольфом Гитлером и Майклом Джексоном. Если первое сравнение мне понятно, то второе интригует до сих пор. На всякий случай поясню — я не мужчина и не негр, к тому же пока жива.

Как бы там ни было, я почитываю на досуге студенческие дебаты, причем ники, то есть интернетовские псевдонимы, обычно раскрываю с легкостью. А уж Натусю грех было бы не опознать — колоритнейшая личность проступала в первых же строках! Итак, девушка собиралась поступать в Большой университет на матмех и даже приехала на экзамен, но обнаружила, что задания очень простые, и она легко их решит. Это так ее потрясло, что она проплакала все время, сдав в результате пустой лист. Вот и пришлось довольствоваться обычным техническим вузом.

Натуся прикипела ко мне с первого же занятия. Как я мечтала, чтобы она прогуляла хоть одну лекцию! Увы, она посещала все без исключения, выбирая, разумеется, первую парту и время от времени заливаясь то смехом, то слезами. Подобные нервные всплески сильно действуют на окружающих — не одна я мучаюсь с эмоциональным заражением. Недаром раньше на религиозных праздниках достаточно было пары кликуш, чтобы вызвать массовое распространение истерики. Это психологический закон, и вокруг Натуси возникало целое кольцо напряженности.

На практических занятиях мне приходилось еще сложнее. Трудно было предугадать, чем я сильнее обижу бедную девушку: вызвав ее к доске или, наоборот, оставив сидеть на месте? Вступив с нею в диалог или проигнорировав ее гневные выкрики?

Самое главное, что переживала Натуся всерьез, и мне было ее очень жаль. Я, кажется, уже упоминала, что питаю слабость к умным. Очень удобное качество для педагога. Студенты неоднократно сообщали мне, как замечательно, что я всегда выставляю оценки справедливо, не имея любимчиков. Тут нет моей заслуги — я моментально проникаюсь искренней симпатией к тому, кто хорошо отвечает.

Натуся схватывала математику на лету и этим мне нравилась. А что я вызываю у нее странные чувства — ну что тут поделаешь? Иногда в ответ на любой вопрос она отвечала: «Мадунц».

— Ты чего не идешь в буфет? — интересовался одногруппник.

— Потому что Мадунц, — отвечала она.

— Что за объявление вывесили на деканате?

— Мадунц, — настаивала несчастная барышня.

— Ты слышала о последнем теракте?

— Мадунц, Мадунц, Мадунц…

— Далась тебе эта Мадунц? — удивлялись студенты.

Скажу больше — однажды я не без тревоги прочла в Интернете рассказ Натуси про приснившийся ей недавно прекрасный сон. Она там преобразилась в мужчину со всеми вытекающими физиологическими последствиями, а я оставалась женщиной, и, чем мы вместе занимались, умолчу из соображений стыдливости.

Признаюсь, к каждому занятию в Натусиной группе мне приходилось морально готовиться.

Закончилась эпопея совершенно неожиданно. Раз — и при встрече со мной девушка стала радостно улыбаться, а на переменах горячо убеждать всех, какой я замечательный педагог. Я опешила, однако безусловно взбодрилась. А вскоре обнаружила, что у моего Живого Журнала появилось несколько новых читателей, в которых я с легкостью опознала собственных студентов — прежде всего, разумеется, Натусю.

Поясню для тех, кто не пользуется Интернетом. Живой Журнал — нечто вроде открытого дневника (учитывая хакерские атаки на него последнего времени, так и хочется назвать — Журнал, пока еще Живой). Я в основном пишу там рецензии на балетные спектакли, которые недавно посетила.

Как Натуся меня умудрилась выловить, не знаю. Я не фигурирую в Интернете под собственной фамилией. Пыталась было зарегистрироваться на одном сайте, но там требовалось предоставить фотографию. Послав самую удачную, я в ответ получила сообщение, что она не годится, причем перечислен целый ряд возможных причин. Мол, либо на ней отсутствует изображение человека, либо изображены дети дошкольного возраста без сопровождения взрослых, либо известные люди (ехидно добавлено — «и это не вы»), либо на фото эротика или порнография.

Я долго гадала, кто я. Не человек? Дитя? Известное лицо, но не я? Или, не побоюсь этого слова, порнография? Подруги, хихикая, предположили: известное нечеловеческое лицо дошкольного возраста в эротическом виде без сопровождения взрослых. На этом мои попытки появиться в Интернете с открытым забралом бесславно завершились.

Однако Натуся сумела каким-то образом найти мой Живой Журнал среди миллионов других. Несколько дней студенты на форуме активно обсуждали, имеет ли она право поделиться с окружающими великой тайной. В результате пара избранных получила-таки почетное право наслаждаться моими балетными рецензиями.

Трудно сказать, почему это столь сильно на Натусю повлияло. Возможно, раньше она считала меня кем-то вроде Призрака Оперы? Знаете, такое специальное существо, живущее в бескрайних подвалах второго учебного корпуса и моментально распадающееся в прах, стоит ему покинуть пределы института. И вдруг выясняется, что моя жизнь состоит не только из работы. Хуже того — во мне есть что-то человеческое! Разумеется, бедная девушка опешила. Знать бы заранее, я дала бы ей адрес своего Живого Журнала еще на первом курсе.

Как бы там ни было, Натуся стала вести себя на математическом анализе почти нормально (разумеется, в рамках возможностей собственной психики). До сих пор, спустя немало лет, я натыкаюсь в Интернете на ее благодарности мне как лучшему педагогу. То-то же!

Однако в целом глава оставляет грустное впечатление, не правда ли? Конечно, она посвящена злобности преподов — предмет, мало располагающий к веселью, но все равно не хочется заканчивать на мрачной ноте.

Вот что! Подарю-ка я желающим бонус. Он не имеет ни малейшего отношения к теме злобности и скромно называется про Машу и Дашу. Суровых пуристов, готовых пригвоздить автора к позорному столбу за нарушение композиции произведения, умоляю этот кусок пропустить. Зато остальных, надеюсь, ждет негаданная радость. Во-первых, небольшая, но приятная экономия — бонус, как ему и полагается, совершенно бесплатен. А во-вторых, вы небось решили, что по-настоящему хороших студентов на свете уже не бывает? Сейчас убедитесь, что бывают, причем даже во времена ЕГЭ. Уж не знаю, как им это удается, — очевидно, крайне высокая сопротивляемость организма. Просто о тех, с кем нет проблем, вроде бы и рассказывать особо нечего.

На Машу и Дашу я обратила внимание сразу. Две симпатичные хохотушки, как сели за одну парту, так и продолжали дружить все два года изучения математического анализа (надеюсь, и дальше тоже). Иногда я вынуждена была делать им замечание: «Девочки, либо постарайтесь смеяться потише, либо выйдите на время в коридор. Вы нам мешаете!» Подруги искренне пытались взять себя в руки, хотя получалось не всегда. Нет, они не отвлекались на обсуждение посторонних тем, просто математика приводила их в превосходное настроение.

На первое занятие Маша принесла большую коробку с собственноручно испеченными пирожными и угостила всю группу. А на второе занятие Даша приволокла гитару, уточнив у меня, можно ли немножко попеть в перемену. Раз в перемену, я не возражала. Все, что вызывает приятные ассоциации, идет обучению на пользу.

Обе девочки неплохо знали школьную программу, зато в целом группа была довольно слабой. Подружки охотно выходили к доске, объясняя сложные номера из домашнего задания. Более того — я часто видела, как они в свободное время помогают двоечникам исправлять ошибки. Спокойно, без малейшего раздражения они раз за разом повторяли желающим ход рассуждений.

Последние годы мне нелегко работать с первокурсниками. Атмосфера поначалу царит довольно агрессивная. Студенты смеются друг над другом или, того страшнее, выбирают постоянный объект для травли, и мне стоит огромных душевных сил это преодолеть, добившись доброжелательности друг ко другу. А на занятиях с Машей и Дашей я просто морально отдыхала.

По окончании сессии выяснилась потрясающая вещь. Несмотря на все старания педагогов, у нас на факультете большой отсев — ну не способны многие из вчерашних школьников освоить сложную программу, да и не имеют подобного желания. Из этой группы не отчислили никого! Остальные существенно поредели, а Машина-Дашина осталась в неприкосновенности. Результат был уникальным, особенно если принять во внимание изначальный невысокий уровень.

Девочки учились на пятерки, однако в третьем семестре Маша, отвечая мне лично, неожиданно допустила несколько существенных ошибок. Я искренне огорчилась — тем более, она всегда подробно разбирала лекции и каждую неделю подходила ко мне с вопросами.

— Увы, это четверка, — вздохнула я. — Вы ведь не хотите, чтобы я выставляла оценки за свое отношение к человеку, а не за его ответ, правда? Это будет несправедливо.

— Правда, — с трудом сдерживая слезы, подтвердила Маша.

— Я сама расстроилась, — честно призналась я.

Очень не хотелось портить отношения с хорошей девочкой, а я прекрасно понимала — если много занимался и не получил высшего балла, невозможно не обидеться на преподавателя.

— Простите, — вздрогнула Маша. — Честное слово, я не думала, что вас расстрою. Я не нарочно! Мне так стыдно… Обещаю, что в следующем семестре подготовлюсь лучше и отвечу так, чтобы вы из-за меня не переживали.

И, представьте себе, не обманула…