Остросюжетные любовные романы. Книги 1-12

Пролог

Он стоял в гостиной домика в Филадельфии. Стоял и смотрел на них троих. Три свиньи. Три хохочущих рыла. Зубы, глаза, волосы. Три свиньи.

В нем бушевала черная ярость. Она билась внутри его черепа.

В комнате работал телевизор. Арчи Банер гундосил дурацкие шутки. Синтетический хохот в студии.

И еще хохот. В комнате рядом. Дополнительный идиотский хохот.

Его мать. Жидкие пряди бурых волос. Дряблое тело, дряблый ум.

Его отец. Облысевший. Тощий. Вставные челюсти: щелк – и выскочили, щелк – и встали на место.

Джой. А он-то считал, что она не такая. Три свиньи.

Он подошел к телевизору и прибавил звук.

Они даже не заметили. Они хохотали. Над ним. Да, они хохотали над ним.

Ярость клокотала у него в голове, но внешне он хранил спокойствие. Он знает, как заткнуть им рты. Да, знает.

Стремительно и плавно. Чтобы у них не осталось времени унять свой хохот и что-нибудь сообразить.

Стремительно и плавно. Мачете описало первую смертоносную дугу.

Стремительно и плавно. И брызнула кровь – его мать и отец свалились от первого смертоносного замаха.

Джой. Моложе, быстрее. Глаза у нее выпучились от ужаса, зажимая рассеченное плечо, она, шатаясь, побрела к двери.

А, так ты перестала хохотать, Джой! Ты перестала хохотать!

Он снова взмахнул мачете и свалил ее, прежде чем она сделала еще хоть шаг.

И они не завизжали. Ни мать, ни отец, ни Джой.

Он напал на них врасплох, как учат нападать солдат. Только он ведь не солдат? Да, он не солдат.

Его сотрясли судорожные рыдания. Странные беззвучные рыдания отдавались конвульсиями в его теле, а он снова и снова взмахивал мачете. Расправляясь со всеми тремя одинаково. Исступленная разделка мертвых туш.

Телевизор заглушал рыдания, хруст и чмоканье. Арчи Банер.

Синтетический хохот.

И мачете продолжало взлетать и опускаться, взлетать и опускаться, словно управляемое какой-то демонической силой.

Глава 1

Элейн Конти проснулась в своей роскошной кровати в своем роскошном особняке в Беверли-Хиллз, нажала кнопку, управляющую шторами, и узрела молодого человека в белой рубашке с открытым воротом и грязных джинсах, посылающего изящную дугу мочи в ее отделанный мозаичной плиткой бассейн.

Присев, она принялась нажимать на звонок, призывая Лину, свою мексиканскую горничную, одновременно набрасывая отделанный перьями марабу шелковый халат и вдевая ноги в матово-розовые домашние туфли.

Молодой человек кончил мочиться, дернул «молнию» на джинсах и удалился небрежной походкой.

– Лина! – взвизгнула Элейн. – Где ты?

Явилась горничная, невозмутимо спокойная, игнорируя вопли своей хозяйки.

– У бассейна какой-то хулиган, – возбужденно заявила Элейн. – Позови Мигеля! Позвони в полицию! И проверь, все ли двери заперты.

Лина все так же хладнокровно начала убирать мусор с тумбочки Элейн. Грязную бумажную салфетку, недопитый бокал с вином, перерытую коробку шоколадных конфет – Лина! – взвыла Элейн.

– Не надо так, сеньора, – не моргнув глазом, сказала горничная. – Он не хулиган, а мальчик. Его прислал Мигель убрать бассейн. Мигель болен. Он не будет приходить в эту неделю.

Элейн гневно покраснела.

– Какого черта ты меня не предупредила? – Она кинулась в ванную и так хлопнула дверью, что со стены сорвался эстамп и упал на пол. Брызнуло стекло. Дура! Безмозглая идиотка! Где теперь найдешь хорошую прислугу? Приходят. Уходят. Им плевать, если тебя изнасилуют и изуродуют в твоем собственном доме!

И, конечно, случиться это должно было именно тогда, когда Росс на съемках. Будь Росс в городе, Мигель никогда бы не посмел прикинуться больным.

Элейн сбросила халат, выскользнула из ночной рубашки, встала под бодрящие ледяные иглы душа. И скрипнула зубами. Для кожи нет средства лучше холодной воды, она все подтягивает.

А Бог свидетель, подтягивать есть что, несмотря на гимнастику, йогу и классы современных танцев.

Не то чтобы она растолстела. Чего нет, того нет. Нигде ни единой лишней унции. Не так уж плохо для тридцати девяти лет.

В тринадцать я была самой толстой девочкой в школе. Слониха Этта – такую мне дали кличку. И поделом! Хотя что тринадцатилетняя девчонка может знать о калориях, диетах и режиме?

Что может сделать тринадцатилетняя девчонка, когда бабушка Штейнберг пичкает ее пирожками и латкесом, локсуном и багельсами, штруделем и куриными клецками?

Элейн угрюмо улыбнулась. Слониха Этта, рожденная в Бронксе, показала им всем! Слониха Этта, нью-йоркская секретарша, была теперь худощавой и изящной. И зовут ее Элейн Конти, и живет она в Беверли-Хиллз в паршивом дворце с шестью спальнями, с семью туалетами. И на равнине! Не где-то на верхотуре среди холмов или у черта на рогах в Брентоне. А на равнине. Самые дорогие, самые лакомые участки!

И у Слонихи Этты больше нет носа крючком, белобрысых волос, щербатых зубов, очков в проволочной оправе и доски вместо грудей.

С течением лет она изменилась. Нос у нее теперь чуть кокетливо вздернут. Белобрысые волосы стали пышнокаштановыми, коротко подстриженными и с золотым отливом. Кожа – алебастрово-белая и бархатистая ценой регулярных косметических процедур. Недостатки зубов скрыли коронки. Белые, ровные, они делали честь «Ангелам Чарли». Дурацкие очки давным-давно сменились контактными голубыми линзами. Без линз ее глаза были шиферно-серыми, и, читая, она щурилась. Ну, не то чтобы она так уж много читала. Естественно, журналы: «Вог», «Пипл», «Ас». Пролистывала каталоги, «Верайети»и «Голливуд рипортер», сосредоточиваясь на Арми Арчерде и Хэнке Гранте. Пожирала «Что носят женщины»и «Обитатели Беверли-Хиллз», но не слишком интересовалась тем, что называла крутой политикой.

Собственно, про политику она вспомнила только в тот день, когда Рональд Рейган был избран президентом. Если Рональд Рейган сумел, чем Росс хуже?

Груди хотя, бесспорно, не достигли стандарта Ракель Уэлч, однако стараниями ее первого мужа доктора Джона Столтвуда достигли безупречного 36 Б. Они задорно торчали, и никакая сила тяготения была над ними не властна. Ну, а если все-таки получится накладка, что же – достаточно навестить доброго старину Джонни. Они познакомились на вечеринке, и в некрасивом одиноком холостяке она распознала что-то общее с собой. Он занимался пластической хирургией в занюханной нью-йоркской больнице, бесплодно растрачивая свой талант. Через месяц они поженились, и не прошло и года, как она привела в порядок свой нос и груди. Затем убедила его переехать в Беверли-Хиллз и открыть частную практику. Три года спустя он был признанным волшебником по грудям, а она развелась с ним и стала миссис Росс Конти. Странно, как все складывается.

Росс Конти. Муж. Кинозвезда. Дерьмо высшего класса.

И уж кому знать, как не ей. Что ни говори, а замужем она за ним десять долгих лет, не таких уж легких и не становящихся легче, и ей известны о Россе Конти такие вещи, которые ввергли бы в шок милых старушек, еще влюбленных в него, – крути не крути, а ему под пятьдесят, и кумиром подростков его не назовешь, и с каждым уползающим годом трудности растут, и финансовое положение много хуже, чем было раньше, и каждый его фильм может оказаться для него последним, и…

– Сеньора! – Лина замолотила кулаками в дверь ванной. – Мальчик уходит. Он хочет свои деньги.

Элейн вышла из-под душа, пылая негодованием. Он хочет денег! За что, спрашивается? За то, что поссал в ее бассейн?

Она набросила пушистый халат цвета терракоты и открыла дверь.

– Скажи ему, – произнесла она величественно, – чтобы ссать он шел куда подальше!

Лина недоумевающе уставилась на нее.

– Двадцать долларов, миссис Конти. Через три дня он придет для того же.

Росс Конти безмолвно выругался. В бога и в душу. Что с ним такое? Никак не может подать свои хреновые реплики. Восемь дублей, и все ни с места.

– Спокойнее, Росс, – невозмутимо сказал режиссер, снисходительно потрепав его по плечу.

Тоже мне режиссер! Двадцать три года от силы. Волосищи на спине болтаются, как у ведьмы на шабаше. А «ливайсы» такие тесные, что причиндалы торчат, как дерьмовая куча!

Росс стряхнул с плеча гнусную лапу.

– Я совершенно спокоен. Меня отвлекает толпа.

– Естественно, – проворковал Чип, кивая ассистенту. – Уйми их, Христа ради, они же – задний план, а не на пробе голосов.

Ассистент кивнул и отдал команду в мегафон.

– Готовы повторить? – спросил Чип. Росс кивнул, и режиссер повернулся к загорелой блондинке. – Повторяем, Шарон.

Извини, детка.

Росс закипел. Извини, детка! На самом деле этот прыщ рад бы провякать: «Извини, детка, но приходится ублажать старого пердуна, потому что прежде он в Голливуде был номер первый».

Шарон улыбнулась.

– Есть, Чип.

Вот-вот! Есть, Чип, ублажим старого хрена. Мама его обожала. Не пропустила ни одного его фильма. Так и смазывала трусики!

– Грим! – буркнул Росс и добавил саркастически:

– Если, конечно, никто не против.

– Ну что вы! Все, что вам угодно.

Угу. Все, что мне угодно. Потому что новоявленному гению в его шедевре без Росса Конти никак не обойтись. Росс Конти – это кассовый сбор. Кто будет преть в очереди, чтобы посмотреть Шарон Ричмен? Да кто о ней слышал, кроме пары миллионов телевизионных психов, которые пялятся на дерьмовую программу об инструкторшах по водным лыжам? Дерьмо в конфетной обертке! Шарон Ричмен – пучок волос и полный рот зубов! Да я не стану ее трахать, приползи она в мой трейлер на четвереньках с высунутым языком.

Ну разве уж на коленях попросила бы!

Вокруг него хлопотала гримерша. Вот это правильная девчонка. Знает, кто тут звезда. Большой пуховкой она убрала глянец пота с его носа и поправила брови крохотным гребешком.

Он небрежно ущипнул ее за мягкое место. Она восторженно улыбнулась.

Приходи ко мне в трейлер, детка, и я научу тебя, как сосать звезду.

– Отлично, – вякнул подонок Чип. – Росс, мы готовы?

Мы готовы, жопа. Он кивнул.

– Чудесно. Начали!

Сцена прошла нормально. Простенький эпизод, в котором у Росса было три реплики на шесть реплик Шарон, после чего он небрежно уходил за кадр. Камнем преткновения была Шарон.

Она тупо смотрела перед собой, каждый раз сбивая его со второй реплики. Стерва! Она нарочно. Старается мне подгадить.

– В бога и всех святых! – наконец взорвался Чип. – Это же не чертов монолог из «Гамлета»!

Вот-вот! Орет на меня, как на какого-нибудь статиста!

Росс повернулся и, не оглянувшись, ушел со съемочной площадки. Чип состроил гримасу Шарон.

– Вот что случается, когда снимаешь бездарность.

– Моя мамусенька его обожала! – просюсюкала она.

– Значит, твоя мамусенька еще большая дебилка, чем ее дочка.

Она хихикнула. Оскорбления Чипа ее не трогали. В постели командовала она, а это было главное.

Элейн Конти медленно вела свой голубой «Мерседес» по бульвару Ла-Синега. Ехала она медленно, чтобы не испортить ногти, которые только что привела в порядок в новой сенсационной ногтевой клинике «Ноготь – жизни поцелуй». Замечательное заведение. Сломанный ноготь на большом пальце ей подправили так, что даже она сама не могла обнаружить изъян. Элейн обожала открывать новые заведения. Это дарило ей капельку власти. Она включила кассету Стрейзанд и в тысячный раз поразилась, почему милая Барбара не привела в порядок свой нос. В городе, культивирующем безупречные лица… и, бог свидетель, деньги у нее есть! Впрочем, нос не помешал ее артистической карьере… да и любовной жизни тоже. Элейн нахмурилась, задумавшись о собственной любовной жизни. Росс не подходил к ней месяцы и месяцы. Подонок. Только потому, что сам был не в настроении.

В годы брака Элейн позволила себе только два романа на стороне. И оба неудачные. Она ненавидела романы на стороне, они отнимали столько времени. Взлеты и провалы, вверх-вниз, вверх-вниз. Стоит ли оно того? Она решила, что не стоит. Но теперь у нее возникли сомнения.

Последний кончился более двух лет назад. Она покраснела при одном воспоминании. На какой неоправданный риск она шла! И ради человека, от которого не могла ждать никакой пользы. Ну, разве что привести в порядок зубы. Но они уже были безупречными. Милтон Лэнгли, ее дантист – и, возможно, дантист всех денежных обитателей Беверли-Хиллз. Какую неосторожность она допустила, связавшись с ним! Но ведь связался с ней он. В один прекрасный день отослал с поручением свою ассистентку, вспрыгнул в кресло и овладел ею бурно и быстро. Она прекрасно все помнила, потому что он кончил прямо на ее новую юбку от Сони Рикьел.

Элейн громко хихикнула, хотя тогда ей было не до смеха.

Милтон облил испорченную юбку раствором для полоскания рта и сразу же отослал вернувшуюся ассистентку купить замену в магазине Сакса. После этого они два горячечных месяца встречались дважды в неделю в каком-то жутком мотеле под Санта-Моникой. Потом пришел день, когда Элейн просто решила, что не поедет туда. На том эпизодик и кончился.

О другом и вспоминать не стоило. Актер в одном из фильмов Росса. Она переспала с ним два раза, и от обоих не получила ничего, кроме сожалений.

Стоило ей упомянуть Россу, что ей не хватает половой жизни, как он приходил в бешенство. «Кто я, по-твоему, мать-перемать?

Автомат? У меня встанет, когда мне самому захочется, а не когда ты прочтешь в каком-нибудь занюханном секс-журнальчике, что тебе требуется десять оргазмов ежедневно!»

Ха! Она еще должна считать себя счастливой, если их ей выпадет десять в год. Без своего верного вибратора она бы на стену лезла.

Может, эрекция вернется к нему, если фильм, в котором он сейчас снимается, станет боевиком.

Да, вот что требуется Россу – массированная инъекция успеха, полезная им обоим. Ничто так не возвращает мужчине твердость члена, как успех.

Она осторожно повернула на Мелроуз. Завтрак в «Ма Мезон» по пятницам был обязателен. Все, кто хоть что-то значил в городе, непременно там появлялись. У Элейн в «Ма Мезон» был постоянный столик.

Патрик Террейл, владелец «Ма Мезон», встретил ее у входа в маленький ресторан под открытым небом. Приняв по поцелую в правую и левую щеку, она последовала за официантом к своему столику, орлиным взором высматривая тех, с кем следовало поздороваться.

Мэрли Грей, одна из самых близких ее подруг, уже сидела за столиком, нянча спритцер и кислое выражение на лице. В тридцать семь Мэрли сохранила отнюдь не только тень былой миловидности. В свое время ее голосованием признали самой привлекательной девочкой школы, а затем и «Мисс Пистолет» 1960 года.

Это было до того, как она познакомилась, сочеталась браком и развелась с Нийлом Греем, кинорежиссером. Ее отцу, теперь удалившемуся от дел, принадлежала Сандерсоновская кинокомпания. И деньги никогда не были проблемой для Мэрли. Только мужчины.

– Милая! Я не очень опоздала? – виновато спросила Элейн, приложившись щекой к щеке подруги.

– Вовсе нет. По-моему, я приехала раньше.

Они обменялись «как ты чудесно выглядишь!», восхитились туалетом друг друга и пошарили глазами по ресторану.

– Ну, и как Росс подвизается на съемках? – осведомилась Мэрли, вынимая длинную черную сигарку из вафельно-тонкого портсигара.

– Ты же знаешь Росса! Он свое возьмет, где бы ни был.

Обе рассмеялись. Совокупительные таланты Росса были старой голливудской притчей во языцех.

– Сказать правду, ему там все противно, – понизила голос Элейн. – Сценарий, режиссер, актеры, еда, погода – весь дерьмовый клоповник, как он изящно выражается. Но поверь, Мэрли, – она доверительно наклонилась к подруге, – в этом фильме он будет потрясающ. Прежний Росс Конти на всю катушку!

– Могу поверить, – прожурчала Мэрли. – Я ведь никогда не считала, что он вышел в тираж, ты же знаешь.

Элейн кивнула. Мэрли была настоящим другом, а это большая редкость. В Голливуде ты котируешься только на протяжении своего последнего успеха. А от последнего успеха утекло много воды.

– Я хочу привести в порядок глаза! – драматично возвестила Мэрли. – Признаюсь в этом только тебе, смотри не проговорись!

– Ну что ты! – обиделась Элейн. – А кто будет делать?

– Один знакомый в Палм-Спрингс. Проведу там полмесяца.

В конце-то концов, у меня там дом. Потом вернусь, и никто ничего не узнает. Все решат, что я там отдыхала.

– Чудесная идея! – сказала Элейн. Мэрли спятила или что?

Никто в Палм-Спрингс не отдыхает, в собственном доме или не в собственном. Либо приезжают на воскресенье, либо вообще удаляются туда на покой. – А когда? – спросила она, обводя ресторан беспокойным взглядом.

– Как можно скорее. На следующей неделе, если у него найдется свободный промежуток.

Обе умолкли, глядя, как в ресторан входит Сильвестр Сталлоне. Элейн небрежно ему помахала, но он словно бы не заметил.

– Наверное, ему пора носить очки, – фыркнула она. – Я разговаривала с ним на приеме только неделю назад.

Мэрли достала золотую миниатюрную пудреницу и обозрела свое лицо.

– Он долго не продержится, – предсказала она небрежно, стирая с зуба пятнышко помады. – Посмотрим правде в глаза: он никак не Кларк Гейбл.

– Ага… так… не останавливайся… ни в коем случае… Так… так… Давай, радость моя, еще… еще…

Росс Конти слушал слова, срывающиеся с его губ, и думал, сколько же раз он их произносил прежде. Много. Очень много.

Стелла, гримерша, стоя на коленях, усердно трудилась над его слабой эрекцией. Сосала так, словно он водяной насос. Техника, правда, сыровата. Но ведь в свое время Росса обслуживали лучшие специалистки в этой области. Начинающие актриски, чье будущее целиком зависело от того, угодят они или не угодят. Тренированные профессионалки. Скучающие беверли-хиллзские жены, поднявшие сосание до высокого искусства.

Его член начинал ложиться, и он всеми пальцами впился в ее волосы. Она взвизгнула и прервала свое занятие. Без малейшего сожаления он мгновенно выдернулся и решительно вздернул «молнию».

– Было просто замечательно!

Она уставилась на него в изумлении.

– Но вы же не кончили!

Лгать было бы смешно.

– Иногда так даже лучше, – таинственно буркнул он и потянулся за бутылкой текилы на стандартном столике в его номере.

– Разве? – Она не отводила от него пристального взгляда.

– А как же! Экономит соки. Поддерживает меня в наилучшей форме. Когда я работаю, то всегда предпочитаю именно такой способ. – Если она этому поверит, так поверит чему угодно!

– По-моему, я поняла! – радостно сказала она. – Ну, как боксер перед боем сберегает всю свою драгоценную энергию. Ее вы расходуете перед камерами.

– Совершенно верно. Умница! – Он улыбнулся и отхлебнул текилы из горлышка, желая только одного; чтобы она поскорее убралась.

– Я могу… сделать для вас что-нибудь еще? – спросила она в надежде, что он захочет, чтобы она разделась и осталась с ним.

– Миллионы и миллионы всякой всячины! – ответил он мягко. – Однако звезде необходимо выспаться. Ты понимаешь, правда?

– Конечно, мистер Кон… Росс.

Он не говорил, чтобы она называла его по имени. Вполне можно обойтись мистером Конти. Женщины. Дай им полпальца, они ухватят всю руку.

– Спокойной ночи, Шила.

– Стелла…

– Естественно…

Наконец она убралась, и он включил телевизор как раз перед «Вечерним шоу». Конечно, следовало позвонить в Лос-Анджелес Элейн, но ему было лень. Она взбесится, узнав, что он смазал свою реплику и ушел со съемочной площадки. Элейн считает, что он выдохся. И все время пилит его, требует, чтобы он не отставал от того, чего требуют зрители. В своем последнем фильме он снялся вопреки ее уговорам, и это был тот еще провал. Черт, это здорово его ошарашило. Прекрасный любовный сюжет, ветеран режиссер, партнерша – нью-йоркская театральная актриса…

«Старомодный хлам! – безапелляционно заявила Элейн. – Секс, насилие, комедийность – вот что теперь продает билеты. И ты должен перестроиться, Росс, пока не поздно».

Конечно, она права. Ему надо перестроиться, потому что он больше не мистер Кассовый Сбор и даже не входит в хреновую верхнюю десятку. Катится под уклон, а уж это Голливуд сразу чует.

Джонни Карсон треплется с Анджи Дикинсон. Она флиртует, скрещивает длинные ноги, зазывно улыбается.

Росс схватил телефонную трубку.

– Дайте старшего коридорного.

Когда он ушел, Чип приполз к нему в трейлер на брюхе. «Все будет в порядке, Росс. Если на сегодня вы предпочтете кончить, переснимем кадр завтра с утра».

И он согласился. До них все-таки добрело, что перед ними – звезда, а не выдохшийся бывший.

– Слушаю, мистер Конти. Говорит старший коридорный.

Чем могу служить?

Росс зажал трубку под подбородком и потянулся за текилой.

– Молчать умеете?

– Конечно, сэр. У меня такая работа.

– Мне нужна баба.

– Сию минуту, мистер Конти. Блондинка? Брюнетка?

Рыжая?

– Хоть в крапинку! Только грудастую. Поняли? Грудастую!

– Сию минуту, сэр!

– Да! Занесите ее в мой счет. В графу обслуживание.

Чтобы он сам платил? Еще чего! Пусть кинокомпания раскошелится. Он положил трубку и подошел к зеркалу. Пятьдесят.

Скоро ему стукнет пятьдесят. Страшно. Так страшно!

Росс Конти прожил в Голливуде тридцать лет. И двадцать пять из них он был звездой. Приехал он туда в 1953 году, и вскоре его открыла молоденькая жена старейшего киноагента – он тогда таскал ящики в супермаркете на бульваре Сансет. Она была очарована его белокурой красотой и принялась убеждать мужа заняться им. А тем временем занималась им сама – дважды в день, – к полнейшему своему удовольствию.

Муж открыл их связь в тот самый день, когда «Юниверсал» решила подписать контракт с его молодым клиентом. В бешенстве старый агент ввел в контракт самые скверные условия, на какие только мог рискнуть, выждал, пока контракт не был подписан, а затем порвал с Россом и ославил его по всему городу как бездарного жеребца.

До Росс плевать хотел. Он вырос в Бронксе, три года шлялся по Нью-Йорку, перехватывая рольку здесь, выход с тремя репликами там, и голливудский контракт был для него манной небесной на любых условиях.

Женщины на него вешались. В течение двух лет он пролагал себе дорогу в кинокомпании, пока не нарвался на хорошенькую любовницу одного из администраторов, и тот тут же позаботился, чтобы контракт с Россом был расторгнут.

Два года – и только несколько маленьких ролей в занюханных комедиях. И вдруг – ни контракта, ни надежд, ни денег.

Потом, болтаясь возле аптеки Швоба на Стрипе, он однажды разговорился с девочкой по имени Сейди Ласаль, умученной работой секретаршей, наделенной просто колоссальными грудями. Хорошенькой она не была – толстая, с намеком на усики, коротконогая… Но эти несравненные груди! К собственному удивлению, он договорился встретиться с ней снова. Она охотно согласилась, они пошли в «Ауер Инн», ели диетические гамбургеры и разговаривали о нем. Он наслаждался каждой минутой. Много ли нашлось бы девушек, готовых говорить о нем, и только о нем, битых пять часов?

Сейди была умна – качество, с каким Росс в женщинах прежде не сталкивался. Она отказалась лечь с ним в постель в первое же свидание, больно хлопнула его порукам, чтобы не тянулись к волшебным грудям, дала несколько здравых советов, как ему пробиться в кино, а при втором их свидании накормила его такой вкуснятиной своего приготовления, какой он никогда еще не едал.

Полгода они поддерживали платоническую дружбу, виделись пару раз в неделю, а по телефону беседовали ежедневно. Россу нравилось говорить с ней. Она находила выход из любой трудности.

А трудностей у него хватало! Он рассказывал о девочках, с которыми спал, о невозможности найти работу. Бесплодные посещения агентств вгоняли его в тоску, не говоря уж о губительном их воздействии на его эго. Сейди умела слушать как никто, а к тому же дважды в неделю стряпала ему потрясающие обеды и стирала его белье.

Как-то вечером он чуть было не попался в спальне у подружки, чей отсутствовавший муж вернулся раньше, чем его ждали. Схватив брюки, Росс выпрыгнул в окно. Он тут же решил навестить Сейди без предупреждения – это происшествие должно было ей очень понравиться.

Явившись в ее квартирку на Олив-драйв, он был потрясен, застав ее с мужчиной: они сидели за озаренным свечами столом, доедая благоухающее жаркое. На столе стояли вино и свежие цветы.

На Сейди было платье с низким вырезом, и его появление ее словно бы выбило из колеи.

Ему как-то даже в голову не приходило, что у нее могут быть дружки, и почему-то он озлился.

– Познакомься с Бернардом Лефтковичем, – сказала она светским тоном, брезгливо оглядывая его мятую одежду и всклокоченные волосы.

Он небрежно опустился в кресло и безмолвно кивнул Лефтковичу.

– Детка, дай мне выпить, – сказал он и, потянувшись, хлопнул Сейди по заднице. – Виски и побольше льда.

Она ответила ему свирепым взглядом, но виски принесла. Тогда он принялся пересиживать мистера Лефтковича, и через час тот наконец у шел.

– Большое спасибо! – взорвалась Сейди, едва дверь за ним закрылась.

Росс ухмыльнулся:

– А что такого?

– Будто ты не знаешь! Врываешься сюда, как в свой дом, обходишься со мной, как с одной из твоих… твоих… проклятых потаскух! – Она захлебывалась от ярости. – Я тебя ненавижу! Нет, правда! Думаешь, ты такая уж цаца! Так позволь сказать тебе…

Он схватил ее. Рванулся прямо к убийственному финалу. Потому что знал, какой это будет убийственный финал – бедра, жар и груди, огромные изумительные груди, обволакивающие его.

Она его оттолкнула.

– Росс… – начала она возражать.

Но он не собирался выслушивать доводы, почему им не следует…

Он сделает Сейди Ласаль своей, и к черту всех Бернардов Лефтковичей в мире.

Она оказалась девственницей. В двадцать четыре года. Жительница Голливуда – и девственница!

Росс просто не мог поверить. Он был в восторге. Десять лет траханья – и она была его первой!

На следующий день он упаковал вещи и перебрался к ней, благо он уже два месяца не платил за квартиру и с деньгами было туго. Сейди радовалась тому, что он вошел в ее жизнь, без сожаления распрощалась с Берни и посвятила все свое время Россу. «Мы должны найти тебе агента», – сердито твердила она, потому что знала, как он мучается из-за невозможности получить роль в фильме, хотя прячет это даже от себя. К несчастью, все агенты, которых он посещал, казалось, были предупреждены: связываться с Россом Конти никак не стоит.

Ив один прекрасный день она приняла судьбоносное решение.

– Твоим агентом буду я, – объявила она с полной серьезностью.

– Ты… Что? – взревел он.

– Буду твоим агентом. Это отличная мысль. Вот увидишь.

Неделю спустя она ушла с работы, забрала из банка все свои сбережения и скоро нашла комнатушку в обветшавшем здании на Голливудском бульваре. К двери она прикрепила карточку: «Сейди Ласаль. Звездный агент». После чего установила там телефон и приступила к делу.

Росс хохотал до слез. Ну какой из Сейди агент? Что она в этом. понимает?

Но она скоро разобралась во всем, чего не понимала. Шесть лет она проработала в юридической фирме, специализировавшейся на кинопромышленности и других индустриях развлечения. Юридическую сторону она знала назубок, а остальное приложилось. У нее был товар – Росс Конти. И стоит американским женщинам хорошенько его рассмотреть, они тут же захотят его купить.

– У меня есть замечательная идея, – сказала она Россу, – и твоего мнения я не спрашиваю, потому что она сработает. Я знаю, что сработает!

Но он просто влюбился в эту идею, хотя она была чуточку чумовой и требовала огромных денег. Деньги Сейди заняла у своего прежнего босса, подонка по имени Джереми Мид, который, как подозревал Росс, не прочь был бы переспать с ней. Затем она сфотографировала Росса на фоне Тихого океана в выгоревших обрезанных по колено джинсах и с улыбкой на губах. Она заказала размножить увеличенную фотографию и расклеила ее по всей Америке, насколько у нее хватило денег, с краткой подписью: «КТО ТАКОЙ РОСС КОНТИ?»

Это было волшебное время. Неделю спустя все уже спрашивали:

«Кто такой Росс Конти?»

Джонни Карсон начал отпускать шуточки с голубого экрана. Приходили мешки писем, адресованных Россу Конти, Голливуд (Сейди предусмотрительно указала на почтамте, куда их доставлять), Росса останавливали на улицах. На него накидывались толпы восторженных поклонниц, его узнавали повсюду.

Все произошло именно так, как предсказывала Сейди. В разгар всего этого Сейди улетела со своим теперь уже знаменитым клиентом в Нью-Йорк, где его пригласили участвовать в качестве почетного гостя в «Вечернем шоу». Оба пребывали в экстазе. Нью-Йорк дал Россу почувствовать, что значит быть звездой. Сейди радовалась, что он достиг этого благодаря ей.

В «Вечернем шоу» он был сногсшибателен – остроумный, сексуальный, неизъяснимо обаятельный. Когда они вернулись в Голливуд, их засыпали предложениями. Сейди тщательно их просеяла и в конце концов заключила для него потрясающий контракт с «Парамаунт» на три фильма. С этого момента он уже не оглядывался. Кинозвездой он стал сразу же.

Спустя полгода он бросил ее, заключил договор с крупным агентством и женился на Венди Уоррен, восходящей юной звезде с обхватом бюста во внушительные 39 дюймов. Они блаженствовали вместе среди постоянно фотографируемой роскоши в верхней части Мулхолленд-драйв, в пяти минутах от уединенного приюта Марлона Брандо. Брак их длился два года и был бездетным. После этого Росс стал голливудским холостяком. Безумные сплетни, безумные выходки, безумные оргии. Все пришли в восторг, когда он в 1964 году сочетался браком, на этот раз со шведской семнадцатилетней звездочкой, естественно, обладательницей сенсационных грудей. Брак был бурным и продлился полгода. Она развелась с ним по причине психологической жестокости и забрала половину его состояния.

Росс только плечами пожал.

В тот момент его звезда была в зените. Каждый фильм с его участием становился боевиком. Так было до 1969 года, а тогда два подряд его фильма с треском провалились.

Очень многие люди нисколько не огорчились его падением со звездных небес. В том числе Сейди Ласаль. После того как он ускользнул от ее любящих забот, она на некоторое время канула в безвестность, но затем вынырнула и медленно, но верно создала собственную империю.

С Элейн Росс познакомился, когда явился посоветоваться к ее мужу. В тридцать девять лет он подумал, что ему, возможно, следует подправить лицо. Без операции он обошелся, но зато приобрел Элейн. Она перебралась к нему без колебаний и оказалась именно тем, что ему требовалось в эту пору его жизни. Он находил в ней симпатию и сочувствие, поддержку и умение слушать. Груди оставляли желать лучшего, но в постели она была покорной и ласковой, а после агрессивной стремительности стандартных голливудских звездочек именно это ему и нравилось. Он решил, что ему нужен именно брак с Элейн. Уговаривать ее развестись с мужем долго не пришлось. Неделю спустя они поженились в Мексике, и он снова взлетел на вершину успеха. Где оставался пять лет, а затем медленно, незаметно появились трещины. И в его браке тоже.

Сорок девять. Экспрессом в пятьдесят. А ведь на вид ему никак не дашь больше сорока двух. Просто белокурый юнец обрел достойную зрелость. Хотя мог бы и обойтись без седины в волосах, которую приходилось тщательно подкрашивать, и без глубоких провалов под пронзительно синими глазами.

Но все равно он в потрясающей форме. Фигура почти как новая.

Росс так сосредоточился на своем отражении, что не сразу расслышал деликатный стук в дверь.

– Да? – крикнул он, когда стук повторился.

– Графа обслуживания, – проворковал женский голос.

Графе обслуживания было двадцать два года, и грудями ее природа не обидела. Росс мысленно обещал старшему коридорному щедрые чаевые.

Глава 2

– Он и мальчишкой не был нормальным. Дек Эндрюс с детства был странный.

– Что значит – странный?

– Ну, понимаете, не интересовался ни телепередачами, ни кино, ни девочками. Не то что другие ребята на улице – даже когда совсем вырос.

– А интересовался чем?

– Машинами. С первого же заработка пошел и сделал первый взнос за старого «Мустанга». Просто обожал его. Полировал, настраивал мотор, ну, часами возился с этим драндулетом.

– А дальше что?

– Продал. Не знаю почему. С тех пор у него машины не было.

– Вы уверены в этом?

– В чем?

– В том, что у него больше другой машины не было.

– Конечно, уверен. Я знаю все, что делается на Френдшип-стрит. Я же тридцать лет сижу у этого окошка и смотрю. Разве я вам про мой несчастный случай не говорил? Станок мне на ноги свалился. С того самого дня я ни шагу не сделал. А компенсация?

Думаете, мне деньгами возместили? Да я с этой паршивой фабрики цента не получил за все то время, что вкалывал там как дурак.

Вы понятия не имеете… – Старик побагровел, а его голос стал визгливым от злобы.

Леон Розмонт потер переносицу крупного носа и уставился на дешевую литографию, украшавшую стену. Люди всегда загадка. Этого старика куда больше трогает, что с ним произошло тридцать лет назад, чем то, что произошло в доме напротив всего несколько часов назад. Как свидетель он оказался бесполезным.

Ничего не слышал. Ничего не видел. Ничего не знал.

Скоро газеты запестрят огромными шапками: «СВИРЕПОЕ ТРОЙНОЕ УБИЙСТВО. ПИРШЕСТВО СМЕРТИ В ПРИГОРОДЕ. КРОВАВАЯ БОЙНЯ». До чего же пресса обожает массовые убийства Три человека зверски убиты в небольшом домике на Френдшип-стрит в тихом пригороде Филадельфии. О черт!

Как ему хотелось стереть из памяти утреннее кровавое месиво.

К горлу подступила желчь, и он торопливо ее сглотнул.

Детектив первой категории Леон Розмонт. Кряжистый мужчина пятидесяти лет. Широкоплечий, атлетического сложения, с густой гривой седеющих волос, мохнатыми бровями и проницательными добрыми карими глазами. Он смахивал на бросившего тренировки звезду американского футбола. Да он и был звездой футбольной команды своего колледжа. В полиции он прослужил двадцать девять лет. Двадцать девять лет уродований, сексуальных убийств, кровавых расправ. Как он ненавидел мерзости, с которыми ему приходилось иметь дело.

Все прелести начальство приберегало для него, но ничего прелестнее он давно не видел. Три человека, изрубленных в фарш без видимой причины. Ни сексуальных надругательств, ни ограбления, ни… Ровным счетом ничего. И не за что уцепиться. Разве что Дек Эндрюс, сын, который словно бы исчез.

То есть… еще одно милое старомодное семейное убийство?

Дека Эндрюса под рукой не оказалось, и ответить на этот вопрос было некому. Но, может быть, он куда-то уехал, гостит у приятеля, проводит время с подружкой? В конце-то концов, еще суббота и до вечера далеко, а судебные медики утверждают, что убийства произошли где-то между одиннадцатью вечера пятницы и четырьмя утра субботы. Дек Эндрюс. Двадцать шесть лет. Замкнутый, чуждающийся людей.

Но многих ли расспросили о нем? Четверых? Пятерых? Следствие даже не началось. Все еще впереди, и делать выводы рано.

– Черномазые! – со злостью заявил старик. – Всюду от них пакости.

– Что-что?

– Да черномазые, что въехали в дом на нашей улице. Не удивлюсь, если это их рук дело. Я теперь держу двери на запоре, не то что прежде. Да, я еще помню время, когда на двери и замков-то не ставили.

Детектив Розмонт коротко кивнул. Во рту был рвотный привкус, перед глазами всплывала жуть, которую он видел утром. Голова у него раскалывалась, губы потрескались, в глазах была резь, и они словно ушли в череп. Вот бы сейчас быть дома в постели с милой нежной Милли, его черной женой… Как бы старый ханжа взбеленился!

– Почему они не остаются на Саут-стрит, где их место? – зловеще бормотал старик. – Селятся бок о бок с приличными людьми. Нельзя же так! Надо бы такой закон издать.

Детектив Розмонт тяжело поднялся из глубины слишком уж мягкого кресла и пошел к двери. К черту! Он чувствовал, что ему нечем дышать.

– Благодарю вас, мистер Буллен, – сказал он сквозь зубы. – Естественно, нам требуются ваши официальные показания. Кто-нибудь из моих людей зайдет к вам попозже.

– Черномазые! – заверещал старикан, разгорячась – Пусть бы оставались у себя в Африке и бегали нагишом! Вот как я думаю! Как всякий приличный человек думает!

Леон Розмонт сердито закрыл за собой дверь домика. Накрапывал дождь – серая безжалостная изморось. Конец улицы перегораживали телевизионные фургоны, у полицейского барьера скучились кровожадные зеваки. Они-то зачем пришли? Что такого интересного в наружных стенах дома, где произошло убийство? Ну что, что они надеются там высмотреть?

Леон покачал головой. Люди! Нет, их ему никогда не понять.

Он угрюмо поднял воротник английского макинтоша и быстро перешел улицу.

Никогда еще за все годы тяжелой службы ему не приходилось расследовать убийства, одну из жертв которого он знал раньше.

Сначала – жуткая тошнота. И леденящая мысль, что вдруг и на нем лежит часть вины.

Глава 3

Монтана Грей наблюдала, как Нийл, ее мух, разглядывает себя в трюмо гостиной их дома в Калдуотер-Кэньон. Этот маниакальный интерес к своей внешности, стоило ему надеть костюм, всегда ее забавлял. Она терпеливо ждала неизбежного вопроса.

Нийл не обманул ее ожиданий.

– Я нормально выгляжу? – осведомился он в полном убеждении, что выглядит безупречно, и все-таки нуждаясь в ее одобрении.

Она засмеялась.

– Но почему ты всегда так неуверен, хотя знаешь, что выглядишь сногсшибательно?

– Я? Неуверен? Да ни в жизни, – заявил он тоном Ричарда Бартона, до которого не дотянул бы и сам Бартон. – Просто мне приятно, когда ты меня хвалишь!

Она обожала его английский акцент, в нем было что-то такое…

– Хм-м-м-м! – Она бросила на него лукавый взгляд. – Попозже… в постели… ты от меня таких похвал наслушаешься, что у тебя волосы встанут дыбом.

– Только волосы? – насмешливо бросил он.

– И все остальное, что бы ты там ни навоображал.

– Ну, чего-нибудь я навоображаю.

Она снова засмеялась.

– Уж конечно! Ты ведь не только самый замечательный кинорежиссер в здешних палестинах, но и воображение у тебя неплохое.

Он схватил ее, и они начали целоваться.

Монтане было двадцать девять лет, Нийлу пятьдесят четыре.

В течение года их сожительства и четырех лет брака разделяющая их четверть века не вызывала у них ни малейшего смущения, хотя и очень смущала разных других людей – Мэрли, бывшую жену Нийла, кое-каких его друзей и всех без исключения их жен.

– Э-э! – Она нежно его оттолкнула. – Целая орава гостей с нетерпением ожидает нашего августейшего появления в «Бистро», так что пошевели-ка жопой!

Он испустил театральный вздох.

– Нет уж, Нийл, от меня ты сочувствия не дождешься! Ты ведь сам придумал отпраздновать это событие!

Он отвесил насмешливый поклон и повел ее к двери.

– Что же, сударыня, в таком случае, как вы изволили выразиться, пошевелим жопами.

Монтана. Рост пять футов десять дюймов. Черные волосы по пояс. Прямодушные тигриные глаза с золотыми крапинками. Широкий чувственный рот. Необычная, броская красота.

Монтана. Нареченная так в честь штата, где она появилась на свет у родителей, которые, мягко выражаясь, не слишком считались с условностями. Ее отцом был геолог, матерью – исполнительница народных песен. Они оба любили странствовать, и к тому времени, когда Монтане исполнилось пятнадцать, она дважды объехала земной шар, пережила два недолгих романа, свободно говорила по-французски и по-итальянски, мастерски каталась на водных лыжах и на обычных, а на лошадях, скакала как ковбой.

Родители ее были сильными, независимыми людьми и внушили ей, своему единственному ребенку, твердую уверенность в себе и чувство собственного достоинства.

«Поверь в себя, и ты достигнешь чего угодно», – часто повторяла ее мать.

«Никогда ничего не пугайся! – таков был девиз ее отца. – Смело встречай все, будь сильной и уважай себя!»

Им-то было хорошо, они обрели друг друга, и, хотя горячо любили ее, она часто чувствовала себя лишней. Когда наконец они решили окончательно осесть на ранчо в Аризоне, она поняла, что ей пришло время самой вступить в мир, и она уехала, увозя их благословения и скромные деньги, чтобы продержаться на первых порах. Это было в 1981 году, ей было семнадцать лет, ее переполняли энергия и энтузиазм нетронутой юности.

Сначала она погостила в Сан-Франциско у двоюродного брата, заметно старше ее. Он научил ее азбуке секса, наркотиков, рок-н-ролла и предоставил самой себе. Она была любознательна, жаждала набираться опыта и перепробовала много занятий – начиная от работы официанткой в баре и кончая изготовлением серебряных украшений и продажей их на улицах.

Потом она познакомилась с рок-музыкантом, который у говорил ее отправиться в Индию. Кончили они в Пуне у ног прославленного гуру Раджниша. Все это ей приелось раньше, чем ее спутнику, и она уехала одна в Лондон, где жила у друзей в Челси, общаясь с фотографами, манекенщицами и писателями. Испробовала всего понемножку, а затем отправилась в Нью-Йорк с очень левым журналистом и занялась тем, что, как она решила, интересовало ее больше всего: начала писать. Ее опусы отличались цинизмом и тонким стилем, так что довольно скоро она составила себе имя и получила страницу в «Уордли», авангардистском журнале. С Нийлом она познакомилась в Париже, куда ее послал журнал.

Вечеринка на Левом Берегу. Теснота. Шум. Монтана приехала с Пенни, ее временным (и не один раз) другом. Нийл уже был там, успев накачаться «Золотым Акапулько»в сочетании с «Джеком Дэниелсом». Испитой мужчина с пронзительными глазами, весело пожившим лицом и седеющей гривой непослушных волос, он сидел в углу, окруженный поклонниками, жадно ловившими каждое его слово.

– Знаешь, а я очень хочу познакомиться с этим типом, он получше Олтмена, – сказал Пенни.

– Лучше Олтмена нет никого, – отрезала она и направилась к компании их друзей.

И прошло несколько часов, прежде чем она наконец оказалась возле группы, все еще толпившейся вокруг Ниша Грея. Ленни познакомил их.

Нийл был уже так пьян, что еле ворочал языком, но все-таки сумел выговорить:

– Монтана. Что за хреновое имечко?

Она пропустила его слова мимо у шей, нежно улыбнулась Лети и сказала:

– Смоемся?

Два дня спустя она сидела в «Американской аптеке» на Енисейских полях и листала журналы, как вдруг голосу нее за спиной произнес:

– Монтана! Что за хреновое имечко?

Она обернулась и не сразу сообразила, кто это такой, но тут он дохнул ей в лицо парами виски, и она вспомнила вечеринку.

– Хотите выпить? – спросил он.

– Не очень.

Их взгляды на мгновение сомкнулись, и что-то полыхнуло. Она была настолько заинтригована, что передумала и приняла приглашение, хотя мужчины в годах никогда ее не влекли.

Он отвел ее в бар, где его явно хорошо знали, и принялся напиваться до бесчувствия, произведя на нее глубокое впечатление сардонической эрудицией и живым остроумием. Ее заинтересовало, почему ему так необходимо прятаться от настоящего, и она не пожалела времени, чтобы узнать о нем побольше. Он был сложной натурой и нацелен на самоуничтожение. Талантливый режиссер, оттолкнувший многих людей пьянством и непредсказуемым поведением, так что теперь вынужден был снимать телевизионную рекламу за большие деньги, на которые содержал свою бывшую жену Мэрли, проживавшую в Беверли-Хиллз.

В Париже он словно наслаждался своей известностью и начинал каждое утро трезвым, но ко второй половине дня безнадежно напивался.

Монтана отложила возвращение в Нью-Йорк и начала проводить все больше и больше времени с ним. Нийл Грей был крепким орешком, и это действовало на нее возбуждающе. Ее отец сказал бы, что ее к Нишу просто тянет. Пока она росла, в их семье секс никогда не был запретной темой, и родители дали ей только один совет: поступать так, как она считает правильным. Что-то говорило ей, что быть с Нийлом – правильно, хотя он не делал никаких попыток увлечь ее в постель. Это заинтриговывало ее все больше.

В конце концов она сама туда забралась, а у него не встал, отчего он по-пьяному развеселился.

Монтана не усмотрела в этом ничего смешного и решила, что, пожалуй, настало время приняться за мистера Ниша Грея всерьез.

Она взяла напрокат машину, получила разрешение кого-то из знакомых, воспользоваться его уединенным шале и убедила Ниша поехать туда с ней на воскресенье. Он согласился, предвкушая двое суток пьянства и других забав.

Уединенное шале стаяло пустое. Монтана проверила, что в нем нет ни единой бутылки, спрятала ключи от машины, отключила телефон и продержала Ниша там три блаженные недели. То есть блаженные с того дня, когда она успокоила его, утихомирила бредовую ярость и, наконец, уложила в постель абсолютно трезвым. Его больше не затормаживал алкоголь, и он оказался потрясающим любовником. Немолодым жеребцом, а мужчиной, с которым ей было очень хорошо.

В Париж они вернулись, твердо зная, что самое главное – быть вместе. Пробыли они там недолго – пока Монтане не удалось убедить Ниша, что он растрачивает свой талант, и он не согласился вернуться в Америку. Скоро стало известно, что Грей теперь трезв и надежен, и к концу их первого года вместе он уже снимал на улицах Нью-Йорка детективный фильм с небольшим бюджетом. Фильм имел успех, и Голливуд вновь поманил блудного сына. Они отправились на Запад.

– Тебя будет тошнить от Беверли-Хиллз, – предупредил он. – Там больше дерьма на один квадратный дюйм, чем в клоаке.

Она только улыбнулась и занялась собственными планами. У нее родилась идея телевизионного сериала, и еще она хотела написать книгу о Голливуде тридцатых годов. Ниш полностью ее поддержал.

И еще он настоял, чтобы они поженились. Она бы с удовольствием оставила все как было, но он страшился потерять ее и не хотел рисковать. Она была единственной. Она вылечила его от алкоголизма вернула ему работоспособность и заставила по-иному взглянуть на жизнь.

Они поженились в Палм-Спрингс и с тех пор челночши между постоянным номером в беверлийском отеле «Уш-тир»и нью-йоркской квартирой.

Монтана написала сценарий своего телевизионного сериала, и он имел успех. Она написала книгу о Голливуде в соавторстве, а потом, увлекшись кино, написала сценарий и сама поставила короткий документальный фильм о детях Уоттси, трущобного района Лос-Анджелеса. Он получил две престижные премии.

Нийл гордился ее достижениями и более чем поддержал ее следующее начинание, когда за шесть недель она написала колючий сценарий и назвала его «Люди с улицы». Прочитав сценарий, Нийл пришел в восторг. Как режиссер, он ощутил в нем потенциал волнующего, значительного фильма и сразу загорелся желанием самому его снять. Он снова был на коне. Два предыдущих его фильма имели кассовый успех, и несколько киностудий были готовы финансировать все, что он ни хотел бы снять. Но он намеревался сохранить полный контроль и, обсудив все с Монтаной, отнес сценарий в «Оливер Истерн продакшн». Оливер был дерьмо, но Нийл знал, что он согласится на их условия.

Теперь все было улажено, и контракты подписаны в это самое утро.

Прекрасные условия: полный художественный контроль. Иными словами, никто не будет менять что-либо в сценарии Монтаны или вторгаться в замыслы Нийла. До тех пор, пока они будут оставаться в рамках бюджета и не нарушат графика, любое постороннее вмешательство исключается. Оба были в восторге.

Финальный кадр. Абсолютный контроль. Волшебные слова, а теперь – обед, чтобы рассказать о своей победе друзьям.

Монтана угрюмо смотрела из окна машины – прошло три часа, и они возвращались домой. С ее точки зрения, вечер был пустой тратой времени. Друзья! Большое спасибо! Она прекрасно обойдется без них. Лишь бы у нее был Нийл, а уж он плевать на всех хотел – это чудесное качество в городе, где полно жополизок. Собственно говоря, это качество было в числе тех, которые с самого начала привлекли ее в нем.

– Сигарету? – Он вытряс сигарету из пачки, продолжая другой рукой вести серебряный «Мазератти» через Санта-Монику и Беверли к бульвару Сансет.

Она молча взяла сигарету и вновь вспомнила, как так называемые друзья Нийла встретили их новость. Все они сказали «Замечательно! Поздравляю!». А потом по очереди постарались корябнуть побольнее.

Биби Саттон, законодательница Беверли-Хиллз, элегантная французская жена крупнейшей кинозвезды страны Адама Саттона:

«Пусик, Нийл правда будет снимать фильм по вашему сценарию?»– Она почти не маскировала обидного удивления.

Чет Барнс, талантливый сценарист, что доказывалось двумя «Оскарами»в его активе:

«Писать для кино – это особое искусство, Монтана. Совсем не похожее на телевизионную халтуру». А идите вы на… мистер Барнс!

Джина Джермейн, секс-символ лет под тридцать, изнывающая от желания, чтобы к ней относились серьезно, и смахивающая на раздавшуюся вверх и вширь куклу Барби:

«А у вас есть белый негр, Монтана? Мне-то вы можете сказать! Я вас не выдам. Собственно, ведь я сама немножко пишу».

И так далее, и все в том же духе. Одна шпилька за другой. Их просто грызла зависть, и ничего больше. Красивым женщинам отведены в жизни определенные роли, и им положено добросовестно их играть. Им дозволено быть кинозвездами, манекенщицами, домашними хозяйками, проститутками, но упаси их бог вторгаться на территорию, ревниво охраняемую Большими Мальчиками. Писать сценарии значительных фильмов для ведущих режиссеров – это неотъемлемое право Больших Мальчиков. И все они, каждый на свой мелочный лад, старались дать ей это понять.

– Иногда я просто ненавижу людей! – не выдержала она.

Нийл засмеялся:

– Не трать зря энергию, любовь моя.

– Они все так…

– ., исходили завистью.

– Ты тоже заметил?

– Еще бы! Карен Ланкастер все время просила меня признаться, что на самом деле чертов сценарий написал я.

– Избалованная стерва!

– А потом Чет счел нужным предупредить меня, что я погублю свою карьеру. И даже Адам Саттон пожелал узнать, почему я тебя тащу наверх таким образом.

– Бр-р! И это друзья.

Он снял руку с рулевого колеса и погладил ее по колену.

– Я же с самого начала сказал тебе, чтобы ты ни к кому из них не относилась серьезно. Голливуд своеобразный город со своеобразными правилами. А ты нарушаешь их все.

– Я? Нарушаю?

– Безусловно.

– Но как?

– Прикинем… Ты не делаешь покупки на Родео-драйв. Ты не даешь званые вечера, обслуживаемые лучшими фирмами. Ты не завтракаешь с девочками. Ты обходишься без горничной. Ты не делаешь из своих ногтей фетиш. Ты не сплетничаешь. Ты не тратишь мои деньги со скоростью, превышающей скорость звука.

Тыне…

Она подняла ладони, продолжая смеяться.

– Хватит и этого! Едем домой и ляжем спать.

– И ты не ждешь, пока тебя попросят.

Ее рука скользнула поперек рычага передач и легла на его пах.

– А ты ведь счастливчик!

«Мазератти» вильнул вбок.

– Кто спорит, любовь моя?

Монтана крепко спала, когда рано утром Нийл тихо выбрался из их кровати. Он обнаружил, что с возрастом ему требуется все меньше сна, а потому принял душ, несколько раз отжался без всякого усердия, потом вышел в патио и залюбовался видом. Когда смог рассеивался, открывались многомильные просторы – иногда до самого океана. Это была чуть ли не главная причина, почему они купили несколько месяцев назад именно этот дом. Многие люди всячески поносили Лос-Анджелес, но Нийл питал искреннюю любовь к этому городу. Он родился и вырос в Англии, но никакой ностальгии не испытывал, Америка была его домом вот уже двадцать лет.

Впервые Нийл Грей приехал в Голливуд в 1958 году. Он был молодым нахальным режиссером и не сомневался, что знает решительно все. Студия, которая заключила с ним контракт после его первого нашумевшего фильма, устроила ему королевскую жизнь: бунгало в отеле «Беверли-Хиллз», богатейший выбор красивых звездочек и открытый счет. Фильм, который он снял для них, кассово провалился.

Женщина предъявила ему иск, называя его отцом ее ребенка, он яростно защищался, отрицал все и с поджатым хвостом убрался в Англию.

Однако Америка уже была в его крови, его влекло туда, и в начале шестидесятых он вернулся в Голливуд – на этот раз без контракта. Снял номер в «Шато Мармон», скромном старомодном отеле над Стрипом. Затем попытался пристроить сценарий, на который приобрел права. Все шло скверно, пока в один прекрасный день он возле бассейна не налетел в буквальном смысле слова на Мэрли Сандерсон. Она была хорошенькой избалованной девчонкой, в четырнадцать лет потерявшей мать. С тех пор ее растил отец, Тайрон, основатель Сандерсоновской кинокомпании. В тот момент Мэрли крутила с нью-йоркским актером, исповедующим систему Станиславского, но она тут же влюбилась в Ниша и переключилась на него. Выбора ему не оставалось. Мэрли получала все, чего хотела.

К тому же он был польщен. Она была юна, обворожительна, богата. А папочка владел кинокомпанией. Чего еще мог бы пожелать безработный кинорежиссер?

– Папочка вложит деньги в твой фильм, – небрежно бросила она в один прекрасный день. – То есть если я его попрошу.

– Так какого же черта ты еще ждешь? – взвыл он.

– Пустячка, который называется свадьбой, – ответила она невинным тоном.

Свадьба! Брак! Эти слова его пугали. Он испробовал брак в девятнадцать лет и ничего хорошего в нем не нашел. Но теперь, после семнадцати лет, после многих и многих женщин, после рек и рек алкоголя…

Брак. Он размышлял неделю. А потом решил, почему бы и нет?

Подошла пора снова сделать великий шаг, и к тому же это был вернейший способ снять свой фильм.

Внутренний голос непрерывно допекал его: «А принципы? А решимость добиться всего самому? А любовь?»

«Но… – подумал он. – Я хочу снять этот фильм. Мне нужна зацепка в этом городе».

– Да, – ответил он Мэрли.

– Вот и хорошо! – отозвалась она. – Папочка хочет с тобой познакомиться.

Тайрон Сандерсон добился того, чего добился, без помощи обаяния. Он был приземист и широкоплеч, курил объемистые сигары и предпочитал звездочек с объемистыми формами. Он жаждал сбыть дочку с рук. Она переспала уже с половиной Голливуда, но Нийл Грей был первым мужчиной, который заинтересовал ее больше, чем на день.

– Хочешь снять фильм, так снимай, – пробурчал Тайрон при первом знакомстве.

– Я принес сценарий, чтобы вы прочли.

– Чего читать? Снимай.

– Но разве вас не интересует, о чем он?

– Меня интересует, чтобы ты женился на моей дочери.

И точка.

Они с Мэрли сыграли свадьбу две недели спустя на террасе загородного дома Тайрона в Бель-Эйр. Присутствовали почти все громкие голливудские имена. Медовый месяц они провели в Акапулько, а вернувшись, поселились на Родео-драйв в доме, который папочка купил им в качестве свадебного подарка. Нийл тут же принялся за работу.

Его первый фильм оказался очень удачным и в художественном, и в финансовом отношении. Из просто «зятя» он превратился в нового голливудского чудодея. Все студии гонялись за ним, а так как Тайрон Сандерсон контракта с ним не заключал, он имел полную свободу выбора.

– Ты должен остаться с папочкой, – требовала Мэрли. – Он дал тебе твой первый шанс.

– Положил я на папочку, – ответил он. – Свой первый шанс я взял сам, а он мне никогда ничего не давал.

Нийл снимал один призовой фильм за другим, а Мэрли меняла одного призового любовника за другим. Нийл пил. Мэрли транжирила деньги.

Затем пошли провалы. Внезапно Нийл вышел в тираж. И уехал в Европу после громового скандала с Мэрли, который кончился, когда она позвонила отцу, чтобы он приехал.

– Если ты, впутаешь его в нашу жизнь, это будет конец, – пригрозил Нийл.

– Ну и катись! – отрезала она. – Шваль английская! Бездарь!

Монтана появилась в самый нужный момент.

Развестись с Мэрли оказалось нелегко: хотя он не был ей нужен, оставаться без него она тоже не хотела.

Развод был грязным и обошелся очень дорого. Но он того стоил.

Нийл смотрел на голубые просторы и думал о Монтане. Сильная, умная, чувственная. И он оставался ей верен дольше, чем мог себе представить. Но в прошедшем году он, к собственному отвращению, повадился забираться в постель к безмозглым блондинкам. Что на него находило? Если Монтане станет известно, она тут же уйдет. Он знает свою жену.

Так зачем же он? У него честно не находилось ответа. Может быть, элемент риска действовал возбуждающе? Или просто порой у него возникала потребность чувствовать под собой женщину, которая не была равной ему? Пышногрудую штучку, которая только этим и была – штучкой. Никаких умных разговоров. Никакой встречи интеллектов. Просто баба.

И не то чтобы Монтана не оставалась самой лучшей. В постели она возбуждала его, как в самом начале. Но она всегда была равной ему, и порой он испытывал жгучее желание взять просто женщину Иногда ему хотелось всего лишь жаркого, безличного, ни к чему не обязывающего траханья. Ему уже пятьдесят четыре.

Жизнь продолжается, и ничему-то ты не учишься, черт бы тебя подрал Он повернулся и пошел на кухню, где заварил себе чашку чаю и приготовил кукурузные хлопья. Джина Джермейн. Пустышка. Блондинка. Дура. И хуже того: кинозвезда.

Он переспал с ней два раза и не собирался на этом останавливаться. Безумие! Но он ничего не мог с собой поделать.

Глава 4

Затеряться в Нью-Йорке Деку не составило труда. Укрыть свой гнев в комнатушке в Гринвич-Виллидж. Раздумывать. Мыслить. Разбираться.

Нашел работу. Сменил фамилию.

Делов! Изменил внешность. Пара пустяков. Только и нужны были ножницы, чтобы обкорнать волосы, достигавшие плеч. Работу завершил парикмахер, оставив на его голове только жесткий ежик – короче армейской стрижки. Словно от вшей.

Вот с глазами ничего сделать не удалось. Они горели на бледном невзрачном лице, черные и гневные.

Он был высоким, тощим, таким же, как миллионы других парней в единой форме – «ливайсы», рубашка, бейсбольная куртка.

Он был маниакально аккуратен. В его комнате царил полный порядок. Но откуда было взяться беспорядку? Филадельфию он покинул с одной сумкой.

Работал он в занюханной гостиничке в Сохо. Дневная смена – от полудня до шести. Он сидел за конторкой и выдавал ключи от номеров несуразнейшему набору клиентов – приезжим с явно пустыми карманами, проституткам, психам, бизнесменам, которые не хотели афишировать дневные свидания со своими секретаршами.

Первые шесть недель он регулярно посещал газетный киоск на Таймс-сквер, где продавались филадельфийские газеты. У себя в комнатушке он жадно прочитывал каждую от первой до последней строчки, ничего не пропуская. А кончив, аккуратно вырезал все заметки об убийстве на Френдшип-стрит. Затем, убедившись, что не упустил ни единой подробности следствия, вкладывал вырезки между страницами автомобильного журнала, а журнал прятал под матрас.

Заметок становилось меньше, меньше, а потом они и вовсе исчезли. Да ведь и дело было не такое уж сенсационное. Заурядная пожилая супружеская пара. Мистер и миссис Уиллис Эндрюс. Кому они интересны? Джой Кравец. Прожженная уличная потаскушка, с четырнадцати лет менявшая одну исправительную школу на другую. Кому она интересна?

ПОЛИЦИЯ ХОТЕЛА БЫ ПОБЕСЕДОВАТЬ С ДЕКОМ ЭНДРЮСОМ, ИСЧЕЗНУВШИМ СО ДНЯ УБИЙСТВА.

Как вежливо!

ПОЛИЦИЯ СРОЧНО РАЗЫСКИВАЕТ ДЕКА ЭНДРЮСА, ДЛИННОВОЛОСОГО СЫНА ЗАРУБЛЕННОЙ ПАРЫ.

Уже не так вежливо.

ЧУДОВИЩЕ НЕОБХОДИМО НАЙТИ!

Женщина писала, не иначе.

ДЕК ЭНДРЮС ПРОПАЛ БЕССЛЕДНО. ПОЛИЦИЯ В ТУПИКЕ.

Он позволил себе улыбнуться.

Нью-Йорк был идеальным убежищем. Улицы приняли и поглотили его как своего. Теперь можно было расслабиться и заняться своим делом.

Скоро он будет готов для следующего хода.

Глава 5

Супермаркет «Экономный» на бульваре Санта-Моника кишел людьми. Ангель Хадсон выбрала тележку и тихонько вздохнула, поглядев на длинные очереди к каждой кассе.

Паренек, раскладывавший бакалею в крепкие бумажные пакеты, не мог отвести от нее глаз. Она всегда так действовала на мужской пол. Даже голубые не могли удержаться, чтобы не пошарить по ней взглядом.

На Ангель стоило посмотреть. Девятнадцать лет. Пять футов пять дюймов, нежная бархатистая кожа, аквамариновые глаза под длиннейшими ресницами, прямой носик, пухлые розовые губы, длинные золотые от природы волосы, округлые груди, осиная талия, плотный задик и нескончаемые ноги. В ее ошеломляющей красоте не было ничего дешевого или вызывающего.

Как обычно, она была почти не накрашена и одета очень скромно в розовый свитерок и широкий белый комбинезон. Но на нее все равно смотрели.

Она медленно катила тележку по тесным от покупателей проходам, иногда останавливаясь, чтобы взглянуть на ценники.

«Хм-м, – подумала она, – хоть и» Экономный «, а цены очень приличные!»У нее было всего тридцать пять долларов, на которые им с Бадди предстояло просуществовать неделю. Едва подумав о нем, она улыбнулась. И порозовела, вспомнив, как утром они были вместе в постели. Его руки повсюду, его язык исследует самые тайные местечки.

От мыслей о нем по ее телу пробежала дрожь. Он такой замечательный, такой всезнающий. И такой красивый! По ее телу снова пробежала дрожь. Он ее муж. Вот уже двое потрясающих чудесных суток!

– Привет! – произнес голос.

Она подняла глаза на мускулистого мужчину в красной рубашке с открытым воротом и тщательно отглаженных брюках.

– Мы ведь познакомились на вечеринке неделю назад, верно? – спросил он, обходя ее тележку, и встал совсем рядом.

– Извините, – сказала она быстро, – но я только вчера приехала в город.

Ну с какой стати она извиняется? Бадди ей тысячу раз повторял: «Да перестань ты говорить» извините» всем и каждому!

В жизни надо быть понапористее!»

– Ну, раз вы приехали в город только вчера, – сказал мужчина, – так, может быть, сегодня я могу накормить вас ужином? Так как же?

– Изви… – начала она, но сразу же спохватилась. – Я замужем, – добавила она чинно.

Он вкрадчиво рассмеялся.

– Я не против, если вы не против!

Ну почему они всегда пристают к ней? Она уже не помнила времени, когда бы незнакомые мужчины не клеились к ней и не начинали уговаривать. На улицах. В кино. Ну всюду. Она решительно покатила тележку дальше, надеясь, что он отвяжется, но он шел за ней, бормоча то одну, то другую из сотен заезженных фраз. Она остановилась и парализовала его своими поразительными глазами.

– Пожалуйста, оставьте меня в покое, – проговорила она негромко. – Я же сказала вам, что замужем. И моему мужу не понравится, что вы ко мне пристаете. Совсем не понравится.

Она произнесла это без всякой угрозы. Однако ее слова, видимо, подействовали, и он отошел.

Бадди и правда не терпел, когда на нее заглядывались посторонние мужчины. Если бы он знал, как они все время к ней лезут, он бы с ума сошел! Но она же не виновата, правда? Никогда не носит облегающей одежды или коротких юбок. Держится строго, никогда не подает ни малейшего повода. Бадди был первым, кто пошел дальше, чем просто чмокнул ее на прощание. Но было это после их свадьбы. Она инстинктивно чувствовала, что поступает правильно, не торопясь, и восторг Бадди в их брачную ночь больше чем вознаградил ее за все прошлые сброшенные руки и разочарования. Какое счастье, что она нашла его. Одного мужчину на миллион!

– Простите, мисс, – пробормотал долговязый юнец в рваной бейсбольной рубашке, – но, по-моему, это вы уронили.

Она с недоумением посмотрела на коробку с сухариками в его протянутой руке.

– Извините, они не мои, – извинилась она.

– Разве? А мне показалось, коробка упала с вашей тележки.

– Извините.

Он нервно почесал прыщик.

– Если я стану перед вами в очереди, то помогу вам снести все ваши покупки в машину.

– Нет, благодарю вас. – Она быстро пошла по проходу.

« Экономный» просто кишел ими. Может быть, в следующий раз Бадди пойдет с ней…

Фрэнсис Кавендиш откинулась в кресле за ультрасовременным столом из хрома и жадно затянулась патрончиком с марихуаной, ловко вставленным в мундштук. Она задержала густой дым в легких, пока не сосчитала до десяти, а затем выдохнула его с видимым огромным удовлетворением. Она не предложила затяжки Бадди Хадсону, который угрюмо горбился на неудобном маленьком стуле по ту сторону стола.

– Хватило же у тебя нахальства прийти! – сказала она.

– А?

– Не делай вида, будто не понимаешь, о чем я говорю. Я устроила тебе пробу в рекламном сериале на телевидении, а ты со своей старой ведьмой все изгадил.

– Ну, Фрэнсис, это же когда было! А теперь мне нужна работа, По-настоящему. Я женился.

– Извини, Бадди. – Она кивнула в сторону двери. – Ты должен знать, как сейчас обстоят дела. Не продохнешь. Ничем не могу тебе помочь.

Помочь ему она могла бы, если бы захотела. Она была владелицей агентства по найму актеров – одного из самых влиятельных в городе.

– Ну же, Фрэнсис! – просительно сказал он. – Так я и поверю, будто у вас ничего нет! Это же Дружок Бадди. А я еще думал, что между нами было что-то особое.

Фрэнсис водрузила на длинный нос очки в оправе из стразов.

– Разве ты мне только что не сказал, что женился?

– Ну, да.

– Так вот что, дружок, по-моему, это заметно меняет… наши отношения Согласен?

– Но почему? – спросил он обиженно, жалея, что проговорился.

Она одарила его испепеляющим взглядом.

– Я не видела тебя восемь месяцев. А потом ты вваливаешься сюда как ни в чем не бывало и между прочим сообщаешь, что женился. На каком основании ты считаешь, что я должна тянуть тебя?

Он встал.

– И не надо.

Она сняла очки и прищурила холодные глаза. Бадди Хадсон был самым великолепным образчиком молодого самца, какого она только видела в последние годы. Будет глупо дать ему уйти.

– Пожалуй, могу устроить тебя в рекламу, – сказала она со вздохом.

– В рекламе я больше сниматься не хочу. Я шесть месяцев пел на Гавайях, и они меня на руках носили. Теперь я хочу стать гостем какого-нибудь приличного телевизионного шоу. Поиграть, спеть. Они все так и хлопнутся на свои жирные задницы Фрэнсис взяла ручку и нетерпеливо постучала по столу.

– Хочешь сняться в рекламе или нет?

Он подумал о своем положении. Двести долларов за душой, дряхлый «Понтиак»и однокомнатная квартира за Стрипом, которую одолжил ему приятель.

Положеньице! И двухдневная жена по имени Ангель. Красивая, нежная, невинная – и вся-вся его. Он привез ее с Гавайев как герой-победитель. Она верит, что он – преуспевающий актер, у которого отбоя нет от ролей. Никак нельзя ее разочаровать на самой заре супружеской жизни.

– Ладно, согласен, – сказал он.

Фрэнсис нацарапала что-то на карточке и протянула ему.

– Завтра в четыре. Не опаздывай Он взглянул на карточку, потом на нее.

– Фрэнсис, – сказал он, – вы что, и затяжечки мне не предложите?

Ангель тихонько напевала, разбирая покупки. Ей просто не верилось своему счастью. Столько случилось за такое короткое время! И все подобралось одно к одному – лучше некуда.

Подумать только – всего полтора года назад она кончила школу в Луисвилле, штат Кентукки, получила место регистраторши в косметическом салоне и как-то раз приняла участие в конкурсе, объявленном одним киножурналом. Победить она даже и не мечтала. Но победила и получила первый приз – тысячу долларов и оплаченную недельную поездку в Голливуд со спутницей по своему выбору.

Голливуд. Волшебное место, о котором Ангель только читала.

Голливуд! Свершившаяся мечта!

Без колебаний она упаковала сумку и отправилась на Запад со своей лучшей подругой Сью-Энн. Отъезд затруднений не вызвал. Ангель была приемной дочерью в большой семье, и освободившееся пространство в тесном домишке, где ютились они все, было немалым облегчением.

Неделя в Голливуде в отеле «Хьятт» на знаменитом бульваре Сансет! Они со Сью-Энн даже дух не успевали перевести. Журнал приставил к ним фотографа, запечатлевавшего все, что с ними происходило, – от посещения Диснейленда до завтрака с Бертом Рейнольдсом.

Берт Рейнолъдс! Ангель думала, что упадет в обморок. Но он был очень милым, смешил ее и даже обнял их со Сью-Энн за плечи, когда фотограф начал снимать.

Неделя промчалась как один миг, и тут Ангель поняла, что не хочет возвращаться в занудный старый Луисвилл. Собственно, ее ничего с ним не связывало. В семье, где она жила, ее не обижали, но она все время ощущала себя посторонней, лишней, а порой и просто служанкой. Девочкой ей казалось вполне естественно исполнять всякие просьбы и поручения, но, когда она выросла и расцвела ее красота, семья все больше и больше проникалась враждебностью к ней.

Выбраться оттуда она мечтала с тех пор, как помнила себя, и теперь решила, что судьба наконец-то пошла ей навстречу.

– Я остаюсь – сказала она Сью-Энн, и в ее глазах вспыхнул фанатичный блеск. – Мое место – здесь. Я буду актрисой!

Сью-Энн попыталась отговорить подругу, но тщетно. Ангель твердо стояла на своем. И ведь все мужчины, с которыми она знакомилась в Голливуде, все до единого, как сговорившись, твердили ей, что она создана для кино. Так почему бы и не попробовать? У нее есть тысяча долларов приза, и, экономя, она сумеет растянуть их хотя бы на несколько месяцев.

Во-первых, надо было найти, где жить, – транжирить деньги на отели она не собиралась. Фотограф дал ей телефон знакомой девушки, которая сдавала комнаты.

– Позвони ей, – сказал он и подмигнул. – И не забудь, красуля, если у нее не будет для тебя кровати, в моей всегда найдется местечко.

Она пропустила намек мимо ушей, позвонила и час спустя водворилась в заднюю комнатушку обширного дома за Фэрфаксом.

– Две минуты ходу до «Мей компани»и квартал до Фермерского рынка. Чего еще можно пожелать? – спросила рыжая с броской внешностью девушка, которая сдавала комнаты. – Ты тут недавно, душка?

Она кивнула.

– Я думаю стать актрисой.

– Само собой! А папа римский вчера женился.

– Что?

– Да ничего.

Стать актрисой было нелегко, но разве кто-то утверждал иначе? Она выяснила, что сначала ей надо обзавестись собственными фотографиями, а еще агентом, но тут Дафна, рыжеволосая квартирная хозяйка, сказала ей:

– Еще ты должна поступить в какой-то дурацкий профсоюз.

Только зачем тебе это? Способы хорошо заработать есть и попроще. Цыпочка с такой мордашкой, как твоя… – Она замолчала и уставилась на Ангель.

Сняться у профессионала стоило сотни долларов, хотя знакомый фотограф и объяснил, что платить можно не только наличными. Она притворилась, будто не поняла. Побывав у нескольких агентов, она выбрала пожилого благодушного типа, чья контора помещалась ни бульваре Сансет. Он показался ей симпатичнее более молодых, в которых она инстинктивно почувствовала угрозу. За полтора месяца он послал ее в четыре места, но работы ей нигде не предложили, хотя предлагали многое другое. Затем он сказал, что может получить для нее поддерживающую роль в порнофильме, и она ушла из его конторы в слезах.

– Грязный старый хрыч, – сочувственно сказала Дафна. – А знаешь что? Не смотаться ли нам на Гавайи? Все расходы беру на себя.

– А как же ваша работа? – робко спросила Ангель.

(Дафна, объяснив ей, что представляет некую фирму, днем и ночью отправлялась на деловые встречи.)

– Насрать на работу. Мне надо отдохнуть.

Ангель просто не верила своей удаче – найти такую хорошую подругу, как Дафна! Ну и что, если она слишком уж мажется и одевается чересчур броско? Она очень милая. И в любом случае возможность побывать на Гавайях была слишком соблазнительной.

Приземлились они там поздней ночью после утомительного перелета. Прямо с аэродрома машина за двадцать минут доставила их в отель «Гавайская Деревня». Дафна, успевшая за пять часов полета сильно напиться, впала в пьяное забытье. Ангель расплатилась с таксистом и растолкала ее, не переставая увлеченно оглядываться по сторонам.

– Мать вашу, – промямлила Дафна. – Мы что – уже доехали?

Ангель покосилась на таксиста – вдруг он услышал? Но он равнодушно смотрел перед собой.

Они вошли в вестибюль.

– Посиди-ка пока, а я возьму номер, – распорядилась Дафна.

Ангель терпеливо ждала, тихонько желая про себя, чтобы, ее подруга не пила так много и ругалась поменьше. Но она же теперь не в Луисвилле. А Дафна – не Сью-Энн. Итак чудесно быть свободной в широком мире!

– Все в порядке! – Рядом возникла Дафна. – Душка, я с ног валюсь. Давай сразу баиньки.

Номер был чистый, с цветным телевизором, с видом на бассейн и двухспальной кроватью. Ангель вовсе не хотелось спать в одной постели с подругой. Крепкие духи, которыми пользовалась Дафна, не могли замаскировать душный запах ее тела.

– Дай ему на чай, – распорядилась Дафна, кивая на коридорного, который поставил на пол два их чемодана.

Ангель рылась в кошельке, а сама думала, что ее деньги тают быстрее, чем она рассчитывала. Из тысячи долларов у нее осталось всего четыреста. Она дала коридорному доллар, но он как будто остался не очень доволен. К тому времени, когда он закрыл за собой дверь, Дафна уже стащила с себя красное платье и промаршировала в ванную в одних только коротеньких трусиках.

Ангель решила, что возражать против общей постели значит обидеть Дафну, а потому вздохнула, открыла свой чемодан и достала голубую ночную рубашку, которую купила в «Мей компани».

Единственная неразумная трата, которую она себе позволила, но рубашка была такая красивая, что она не устояла.

Из ванной Дафна вышла совсем голая, уперлась ладонями в бедра и потрясла большими грудями.

– Неплохо, а? И все мое!

Ангель побежала в ванную и, пока принимала душ, вдруг, усомнилась, неразумнее было бы не ездить на Гавайи.

В спальне, когда она туда вернулась, было очень тихо. Дафна погасила свет и укрылась одеялом. Ангель осторожно забралась в кровать с другой стороны, закрыла глаза и задумалась о своих попытках стать актрисой. Надо найти работу, чтобы остаться на плаву.

Может, ей удастся устроиться регистраторшей в приемной какой-нибудь студии. Или Берту Рейнольдсу нужна секретарша? Или Ричарду Гиру? Или…

В первый момент рука, медленно ползшая по ее ноге, просто вызвала раздражение. И сообразила она, что происходит, только когда рука влезла между ее бедрами и внезапно Дафна навалилась на нее.

– Нет! – вскрикнула она с ужасом. – Что ты, делаешь!

– Не играю в теннис, душка, – ответила Дафна, пытаясь подсунуть палец под тугую резинку ее трусиков.

– Прекрати! Ну прекрати же! – Ангель вскинула ноги.

– Цыпочке поиграть захотелось, а? Правду сказать, я не против, и очень даже! – Резинка лопнула, и пальцы Дафны тут же погрузились в пушистый треугольник.

– Перестань же! – закричала Ангель и скатилась с кровати. – Да что с тобой?

– Что со мной? А на какого хрена я тебя сюда привезла, по-твоему?

– Чтобы отдохнуть, – запинаясь, пробормотала Ангель.

– Чтобы потом охоться, деточка. Ради мяконькой киски вместо твердой сосиски.

Ангель невольно прижала ладонь к губам.

– Господи! Меня сейчас вырвет.

– Блевать иди куда-нибудь еще, – взъярилась Дафна. – Не хочешь играть, пакуй чемодан и вали отсюда.

– Но… мне же некуда идти.

Дафну это не тронуло.

– А пошла ты! – пробурчала она.

Пятнадцать минут спустя Ангель уныло стояла в вестибюле и упрашивала угрюмого портье, который монотонно отвечал ей, что свободных номеров нет.

Бадди Хадсон, даже после бурного часа с австралийской туристкой, не мог не заметить восхитительную блондинку. На женщин он реагировал автоматически, а эта была – из ряда вон. Когда она отошла от портье, он был уже перед ней.

– Какая-нибудь беда?

Она посмотрела на него – и ноги у нее подогнулись в буквальном смысле слова.

– Ax… – прошептала она.

– Ах – что? Так случилась беда? Или нет? – Эту он должен будет получить. Она как Сочельник на полгода раньше положенного.

– Я… э… я не смогла снять тут номер. – Она была не в силах отвести от него завороженного взгляда. Никогда она еще не видела такого красавца. Он словно взял лучшее у двух ее любимых киноактеров – Ричарда Тира и Джона Траволты – и был прекраснее их обоих: кудрявые темные волосы, дымные черные глаза и фигура, сильная, но стройная и гибкая.

– О-о! Вот это скверно! А вы заранее не заказывали? Здесь всегда наплыв туристов.

– Я заказала, но… – Ее глаза наполнились слезами. – Я… Со мной еще никогда не случалось ничего страшнее! Ну, трудностей ожидать явно не следует.

– Так расскажите?

– Нет. Не могу.

– Отчего же? Если выговориться, всегда становится легче.

Пошли. Я напою вас чем-нибудь.

Он провел ее в примыкавшее к вестибюлю кафе, где официантка поздоровалась с ним, назвав его по имени.

– Что пьем? – спросил он, прикидывая, сколько времени потребуется, чтобы затащить ее в постель.

– Крюшон, пожалуйста.

– Срамом для остроты?

– Нет. Просто крюшон.

В его взгляде появилось удивление.

– Вы не пьете?

Она покачала головой.

– Накурите?

Она опять покачала головой.

Рискнуть? Не стоит. Да и что толку? Пожалуй, будет лучше обойтись и без шуточек. Слишком уж обычный заход.

– Ну, вот, – сказал он. – А теперь поговорим о том, что произошло с вами. Какой-нибудь подонок втянул вас в историю?

Сама не понимая почему, она ему доверилась. Взяла и доверилась.

И скоро уже рассказывала все с самого начала – с той минуты, как она приехала в Голливуд, до этой мерзкой сцены с Дафной полчаса назад.

– Я чувствую себя такой грязной, – сказала она тихо. – Вы можете представить себе, чтобы девушка была способна на такое?

Может ли он представить себе? Черт! Да если бы ему платили по доллару за всех цыпочек, которые развлекались друг с другом у него на глазах! Эта лисичка либо втирает ему очки, либо совсем уж невинная дурочка.

– У меня найдется кровать для вас, – заметил он вскользь.

Она мгновенно вспомнила, что он – мужчина. А мужчины хотят только одного.

– Спасибо, но нет.

Он не настаивал, только сказал мягко:

– Но ведь вам надо где-то устроиться на ночь.

– Нет. Не надо. Я поеду в аэропорт, чтобы с первым же рейсом улететь в Лос-Анджелес.

– Глупее не выдумаешь!

– Почему?

– А потому, деточка, что вы здесь – на одном из красивейших островов в мире, и я никуда вас не отпущу, пока лично не покажу его вам.

– Но…

Он прижал палец к ее губам.

– Никаких «но»… У меня есть друг – хозяин маленькой гостиницы. Мы найдем там номер для вас.

– Но…

– Заповедь первая, никогда не спорить с Дружком Бадди.

Три недели пронеслись как одна минута – Бадди сдержал слово и показал ей остров. И не только водил и возил ее по Гонолулу. Другой его друг, владелец туристического самолета, свозил их на Мануи, Линаи и Молокаи – по целому дню на каждом из островов. Они обследовали белые пустынные пляжи, коралловые рифы, где в прозрачной воде шныряли тропические рыбки, экзотически прекрасные, и потрясающий Райский парк.

Никогда еще Ангель не жила такой замечательной, такой полной жизнью. Бадди пробуждал в ней чувства, о которых она прежде и не подозревала. В уютном номере гостиницы его друга она каждое утро с тревожным нетерпением ждала, когда он заедет за ней. Несколько раз он начинал уговаривать ее провести ночь у него, и каждый раз она старательно объясняла, что она «не такая».

Он смеялся, когда она говорила так, но его смех не ослаблял ее решимости, хотя втайне она понимала, что хочет его. Она жаждала целиком отдаться его сильному крепкому телу. Когда он целовал ее на прощание, ей требовалась вся сила воли, чтобы оттолкнуть его.

Бадди пел в баре.

– На самом деле я актер, – объяснил он. – Но мне нужно было отдохнуть. Ну, я и уехал из Лос-Анджелеса сюда на несколько месяцев. В Голливуде я работал днем и ночью. Ну, понимаешь – фильмы, телевидение. Словом, все, что ни назови.

– Правда? – сказала она почтительно.

– Ну да. Разве ты меня не узнала в тот вечер?

Она покачала головой.

– Я редко смотрю телевизор.

– Хо! А я-то думал, что ты только поэтому и позволила мне заговорить с тобой. Я знаменитость, девочка!

Он только один раз разрешил ей прийти в бар, где работал. Она сидела у стойки и любовалась им, пока он пел «Мой путь», «Чикаго»и все прочее.

– Им тут нравится старье, – объяснил он с некоторым смущением. – Мой настоящий репертуар – эта Билли Джоел и рок. Но надо и о долларах думать.

Как-то, когда они расположились на тихом пляже, он лег на нее и начал целовать сильнее и торопливей, чем когда-либо прежде.

– Ты знаешь, что сводишь меня с ума, – бормотал он. – Больше я так не могу!

Его жесткое вздутие впилось ей в бедро, и ее тело инстинктивно потянулось к нему.

– Детка! – бормотал он, пряча лицо в ее золотых волосах. – Детка… детка… детка… Я должен тебя взять… Понимаешь, что я говорю? Я должен!

Она хотела его столь же сильно. Он был всем, о чем она мечтала, и даже больше. Он мог стать семьей, которой у нее никогда не было. Тем, о ком она будет заботиться. Тем, кто будет заботиться о ней. Тем, чьей она станет.

– Но ведь можно пожениться? – шепнула она робко.

Он скатился на песок. Тут же. Но потом передумал. Что страшного в том, чтобы жениться на самой красивой девушке в мире?

– Правильно, детка! – сказал он.

И неделю спустя они поженились. Простенькая церемония.

Бадди в костюме приятеля, Ангель в белом кружевном платье, которое купила на все остававшиеся у нее деньги.

– Знаешь что? – возбужденно заметил Бадди на другой день после свадьбы. – Мы возвращаемся в Голливуд. Мы с тобой, детка, так себя там покажем, что они не сразу очухаются.

Ангель мечтательно кончила разворачивать покупки. Понравится ли Бадди такой ужин? Гамбургеры, зеленая фасоль, печеный картофель и яблочный пирог.

Она легонько улыбнулась, подумав о том, что будет после ужина. Они с Бадди совсем одни. Вместе в постели. Любят, любят, любят друг друга.

Спасибо, Дафна! Ты изменила мою жизнь, сделала меня самой счастливой женщиной в мире!

Бадди удалось умаслить Фрэнсис до такой степени, что она, когда он уходил, уже улыбалась. И даже дала ему пару раз затянуться. Для кайфа маловато, но на черта кайф тому, у кого есть Ангель? Только взглянуть ей в глаза, и адреналин уже бушует в крови. Этого ему хватает, чтобы легко продержаться до конца ДНЯ.

Кто бы поверил, что Бадди Хадсон даст себя изловить? Во всяком случае, не он!

Бадди Хадсон. Мечта любой девушки. Жеребец. Герой.

Сверхзвезда. Ну-у…. если он сам не будет верить – то кто поверит? Скоро он добьется всего. Очень скоро!

Бадди Хадсон. Двадцать шесть лет. Вырос в Сан-Диего, воспитывался матерью, которая его обожала, – быть может, слишком.

Она никуда его от себя не отпускала. Только школу позволяла посещать.

Когда ему было двенадцать, умер его отец, и, хотя в материальном смысле у них все было хорошо, его мать совсем потеряла голову.

– Теперь ты должен заботиться о мамочке! – рыдала она. – Ты должен стать моим сильным, сильным мужчиной.

Как ни юн он был, ее слова его напугали. Ее близость и так уже душила, а теперь, после смерти отца, все могло стать только хуже.

И стало. Она потребовала, чтобы он спал в ее кровати. «Мне страшно!»– твердила она. Он изнывал от ее давящей власти и думал только о том, как бы вырваться в школу к своему другу Тони, у которого дома тоже хватало неприятностей. Оба они фантазировали, как вырвутся на свободу.

– А давай попробуем, – однажды предложил Тони.

Бадди понравилась эта мысль. Ему уже было четырнадцать – высокий, хорошо сложенный, снедаемый желанием отправиться в широкий мир, посмотреть, что там делается.

– Ага! Давай! – ответил он.

Несколько дней спустя он позаимствовал из материнского кошелька двадцать долларов, и на большой перемене они с Тони смылись из школы. Бежали вперегонки по улице, хохотали, вопили от радости.

– Чем займемся? – спросил Бадди.

Тони пожал плечами:

– Не знаю. А ты как думаешь?

Бадди пожал плечами:

– Не знаю.

В конце концов они решили отправиться на пляж, а потом в кино. На пляже было жарко. Фильм был «Дело Томаса Крауна», Бадди влюбился в Фей Данауэй и решил, что раз Стив Мак-Куин способен быть актером, то он и подавно сможет. Семена честолюбивого замысла укоренились в его душе.

Из кино они вышли не слишком представляя, где им переночевать, и направились к порту. Бадди подумал о матери – одна в своей большой кровати. Он ни о чем не пожалел и только обрадовался, что сумел спастись.

Они околачивались около бара, клянча сигареты у выходивших матросов, пока наконец к ним не подошел уже немолодой мужчина.

– Хотите на вечеринку? – спросил он, шаря глазками по сторонам.

Бадди посмотрел на Тони, Тони посмотрел на Бадди, и оба обрадованно закивали.

– Идите за мной, – сказал мужчина и пошел по улице к большой иностранной машине. Мальчики послушно забрались на заднее сиденье.

– По-моему, это «Роллс-Ройс»! – шепнул Тони.

– Больше смахивает на «Бентли», – шепнул в ответ Бадди.

Теперь, когда мальчики были у него в машине, мужчина их словно не замечал. Он вел ее быстро и уверенно. Через десять минут Бадди нагнулся и потрогал его за плечо.

– Простите, мистер. Только где эта вечеринка?

Мужчина резко затормозил.

– Не хотите ехать, так и скажите. Вас никто не заставляет.

Зарубите себе на носу!

От его слов Бадди стало тревожно. Он ткнул Тони локтем.

– Пошли, а?

– Нет! – возразил Тони. – Куда нам идти?

Тоже верно. Внезапно Бадди пожалел, что не вернулся домой. Но не мог же он в этом признаться и уронить себя в глазах Тони?

Еще минут через десять они свернули на подъездную дорогу и наконец остановились перед ярко освещенным домом. Вдоль дороги стояло еще много всяких дорогих машин.

– Ого-го! – Тони присвистнул. – Вот это домишко!

– Идите за мной, – сказал мужчина и повел их через большой холл. – Как вас зовут? – спросил он затем.

– Я – Тони, а он – Бадди, – весело ответил Тони. – И мы оба жутко голодны. Как насчет пожрать?

– Все в свое время. Вот сюда.

Он распахнул двустворчатую дверь в гостиную, расположенную ниже холла. Там было полно людей. Гул разговоров, звон хрусталя.

Они стояли в дверях, пока их не заметили и шум не затих.

– Господа, – официально произнес их проводник, – познакомьтесь с Тони и Бадди.

Все глаза в комнате обратились на них, и наступила мертвая тишина. Ее прервал женоподобный голос:

– Неужели матросы, Фредди?

По комнате прокатился смех. Низенький мужчина в ярко-оранжевом кафтане подкатился к ним, точно масляный колобок, протягивая сверкающую перстнями руку.

– Добро пожаловать на мой вечер, мальчики. Чем вас угостить?

Тони пожал руку толстячка.

– Жратвой! – сказал он, улыбаясь до ушей, наслаждаясь каждой минутой их приключения А Бадди не отпускала тревога. Однако он спустился в комнату следом за Тони, понимая, что отступать уже поздно. А когда увидел роскошный стол, нагруженный всякой всячиной, он, пожалуй, не ушел бы, даже если бы, ему предложили.

Им вручили по бокалу. Не спиртного, а чего-то пенного, по вкусу больше всего похожего на молочный коктейль. Потом им подали по полной тарелке разных аппетитных вещей. Все хлопотали вокруг них, но не так, словно они двое несмышленышей, а по-хорошему: спрашивали их мнение о том о сем, подливали напиток им в бокалы, не успевали они выпить половину, предлагали сигареты, и довольно скоро Бадди почувствовал себя отлично.

– Ну-ка, попробуйте вот это! – Колобок протянул ему странную сигарету.

Он не успел толком затянуться, как Тони выхватил ее у него.

– Это травка? – сказал он. – Дайте-ка я попробую.

Колобок улыбнулся. Зубы у него были мелкие и острые, как у хорька.

Тони причмокнул, глубоко затянулся и тут же отчаянно раскашлялся.

Колобок захохотал, и даже мужчина, который привез их, позволил себе ухмыльнуться.

Тони сощурил глаза, опять затянулся и не только сумел не поперхнуться, но и некоторое время задержал дым в легких, а потом с торжеством его выдохнул.

– Ты быстро учишься! – пророкотал Колобок.

– А как же! – хвастливо заявил Тони. – Что еще вы дадите мне попробовать?

У Колобка заблестели глаза.

– Пожалуй, для кокаина ты не дозрел.

– Я дозрел, чтобы испробовать что угодно!

К этому времени Бадди почувствовал себя очень скверно.

– Мне надо в туалет, – пробормотал он и, пошатываясь, вышел за дверь. Никто этого не заметил. Все глаза были прикованы к Тони, который готовился втянуть ноздрями белый порошок, который Колобок насыпал полоской на стеклянном столике.

Бадди нашел у борную и долго мочился в унитаз. Облегчение было огромным, но его все равно тошнило. Он вышел в холл и увидел в глубине открытое окно. Глоток-другой свежего воздуха – вот что ему нужно! Он открыл окно пошире и высунулся наружу. У него закружилась голова. Не успев сообразить, что происходит, он потерял равновесие и вывалился через подоконник на жесткий дерн.

Больше он ничего не помнил, пока не очнулся на утренней заре.

Свет резал ему глаза, тело затекло и онемело. Он не мог сообразить, где находится. Его охватила паника. В висках стучало, вкус во рту был омерзительный. Он стоял в запущенном саду и, оглядываясь по сторонам, отчаянно напрягал память.

«Тони. Я и Тони. Убежали. Кино. Порт. Мужчина в машине. Педики. Еда. Напиток».

«Мать меня убьет. Наверняка».

Он отряхнулся и пошел за угол дома. На подъездной дороге – ни единой души. Нигде ни души. Дом казался покинутым и в беспощадном солнечном свете выглядел убогим и обветшалым, а не сказочным дворцом, как накануне.

Он нахмурился. Парадная дверь была заперта, но он заглянул в окно и с изумлением увидел, что вся мебель, которую ему удалось разглядеть, закрыта чехлами. Словно в доме уже давно никто не жил. Минуту за минутой он выжидал, не появится ли Тони, и, коротая время, обошел дом, высматривая, не удастся ли проникнуть внутрь. Но все двери и окна были надежно заперты. Тони явно смылся – а что ему оставалось? Он же наверняка решил, что Бадди смылся первым.

Внезапно идея побега из дома утратила прежнее очарование.

Все выглядит совсем иначе, когда ты совсем один, простывший, усталый и голодный. Мать его убьет, но все равно идти, кроме как домой, ему некуда. И он затрусил в более или менее правильном направлении.

События последующих двадцати четырех часов все еще тяготили его. Порой он просыпался глубокой ночью весь в холодном липком поту – и вспоминал все до последней мелочи так ярко, точно это было вчера.

Возвращение домой. Истерика матери. Полиция. Расспросы.

Труп Тони был выброшен из машины на берегу залива в пять часов утра. Избитый, со следами сексуальных насилий, мертвый.

Полицейские набросились на него, словно все это сделал он. Увезли в участок и допрашивали без перерыва семь часов, пока мать с помощью семейного адвоката не сумела вытащить его оттуда.

Его отвезли домой, дали успокоительное, и он проспал десять часов. Опять приехали полицейские, требуя, чтобы он проводил их к дому, где была вечеринка. Несколько часов его возили взад-вперед в полицейской машине, но он не мог вспомнить, где находится дом.

– А ты уверен, что была вечеринка? – подозрительно спросил детектив. – А ты уверен, что был дом?

После трех бесплодных часов его опять привезли в полицейский участок, заставили просматривать альбом за альбомом с фотографиями преступников. Он не узнал ни одного лица. В конце концов детектив решил показать ему труп. Они вместе вошли в холодную, всю в белом кафеле комнату, где пахло формальдегидом и смертью.

От жуткого запаха ноздри Бадди задергались, а в желудке забурлило.

Детектив с невозмутимой деловитостью велел санитару в белом халате показать им труп. Из стены выдвинули стальной ящик, а в нем лежал Тони, голый и мертвый. Безжизненное тело покрывали лиловые синяки и ссадины.

Бадди смотрел, не веря, что его принудили глядеть на это.

Потом он судорожно зарыдал.

– Меня сейчас вырвет! – бормотал он. – Уведите меня отсюда! Пожалуйста, уведите!

Детектив не шевельнулся.

– Посмотри хорошенько. Тут мог лежать ты, милый. Не забывай этого!

Бадди вывернуло на пол.

Сыщик вцепился ему в плечо.

– Поехали искать дом! Может, от вида твоего приятеля к тебе вернется память.

От так и не сумел ни отыскать дом, ни опознать хотя бы одного участника вечеринки. Тони похоронили, и после возмущенных газетных воплей дело забылось. Просто еще одно нераскрытое убийство.

Только это нераскрытое убийство изменило жизнь Бадди. Если прежде мать душила его заботами, теперь она стала совсем невозможной. Не оставляла его одного ни на минуту, все время приглаживала его волосы, трепала по щеке, держала его руку.

Он спал в ее кровати тревожным сном, стараясь держаться как можно дальше от ее настойчивых ласкающих щек.

Она без конца его допрашивала:

– Те люди пытались прижимать к тебе свои эти?.. Они тебя раздели?.. Ты ведь знаешь, что это ненормально? Когда двое мужчин…

Да что она, идиотом его считает? Конечно, он знает, что это ненормально. И знает, что нормально. Он уже начал поглядывать на одноклассниц, и у него твердело при одной мысли о том, как он мог бы с ними…

Где там! От матери деться было некуда. Дома он даже сдоить себя не мог! Приходилось довольствоваться нервными минутами в школьной у борной, с потрепанной вкладкой из «Плейбоя» для компании.

В пятнадцать он положил глаз на девочку, которую звали Тина.

Он бы пригласил ее погулять, но об этом и думать было нельзя. Мать никуда его не пускала, а если он жаловался, смотрела на него скорбным взглядом и спрашивала: «Ты помнишь Тони?»

Вот и приходилось ловить каждый удобный случай. Тине его внимание льстило: Бадди, бесспорно, был самым красивым мальчиком в школе. На большой перемене они уединялись в химической лаборатории и лапались, благо в эти часы лабораторией никто не пользовался. Грудки у Тины задорно торчали, и ему очень нравилось их щупать, а она в благодарность массировала его до оргазма в смятые бумажные салфетки.

– Мне кажется, Бадди, я тебя люблю! – вздохнув, сказала Тина после нескольких месяцев такого рукоблудия.

– Мне кажется, я тебя тоже люблю, – естественно, ответил он, с надеждой истолковав ее слова как обещание, что она позволит ему «все». Он уже снял с нее блузку и бюстгальтер, а теперь начал дергать «молнию» юбки. Тина страстно смотрела ему в глаза.

Ее юбка упала на пол, и Тина сказала торопливо:

– Я еще ни разу… А ты?

– Нет, – ответил он чистую правду, торопясь сдернуть с нее трусики, пока она не передумала.

– Ой! – Она задрожала. – Ты тоже разденься.

Повторять ей не пришлось. В возбуждении опасаясь, что сбросит прежде, чем вонзится, он спустил брюки и стащил рубашку.

Ни она, ни он не услышали, как в лабораторию вошел директор с двумя родительскими парами, которым он показывал школу.

После долгих обвинений и нотаций за ним приехала мать, с губами, сжатыми в ниточку. Она крупно поговорила с директором, а потом отвезла Бадди домой и всю дорогу молчала.

Дома он сразу сбежал в свою комнату. Ну, хоть сегодня мать не пустит его в свою постель. Он в жизни не видел ее такой сердитой.

Он разделся и забрался на узкую кровать, которой ему теперь так редко разрешалось пользоваться. Мышцы живота болели, он думал о Тине, позволив рукам пробраться под одеяло и поиграть со вздыбившимся членом.

Свет вспыхнул так внезапно, что руки его оледенели, как и член.

На пороге стояла его мать в длинном халате, ее щеки горели, темные глаза сверкали.

– Так, значит, – заговорила она хрипловатым шепотом, – ты хотел посмотреть, как выглядит женское тело? Да? Ну, так смотри! – Одним движением она сбросила халат и встала перед ним нагая.

Его собственная мать! Он был потрясен, охвачен ужасом и – хуже того – ощутил желание.

Она подошла к кровати и сорвала с него одеяло. Вновь вздыбившийся член спрятать было негде. А она начала его нежно поглаживать.

Он был в полном смятении. Ему хотелось закричать, убежать…

Но он лежал неподвижно, а она трогала, трогала… Он словно выскользнул из своего тела и наблюдал со стороны. Она влезла на него и ввела его член в теплую сырость.

Так тепло, так влажно, так хорошо! И он знал, что вот-вот кончит, и это будет гораздо лучше, чем прежде с любой бумажной девочкой из «Плейбоя» или с Тиной и мятыми салфетками. И… о-оо… о-о-о…

– И теперь тебе никто не будет нужен, Бадди, кроме мамулечки! Правда, Бадди? Правда? – нежно ворковала она голосом, полным злорадного торжества.

Он сбежал до рассвета, пока она спала. Только на этот раз он был умнее – забрал из ее сумочки все двести долларов и прихватил кое-какие дорогие украшения.

На этот раз он покидал дом по-настоящему. И возврата не было.

Выйдя от Фрэнсис, он вытащил палочку жвачки и смерил взглядом высокую рыжую женщину, которая вошла в здание.

Безработная актриса, сразу видно. У них у всех в глазах особое отчаяние, словно ради роли они готовы сделать что угодно. А большинство и делает.

Перекатывая языком жвачку, Бадди свернул за угол к стоянке за домом. Он обзавелся идеальной походкой голливудского жеребца – отчасти Траволта в «Вечерней субботней лихорадке», отчасти Гир в «Американском альфонсе». Он знал, что выглядит на все сто. Еще бы! Как он работал, чтобы отшлифовать это ленивое сексуальное покачивание от бедра. Как бы он сыграл этого типчика в «Альфонсе»! Он же воплощал эту роль в жизни, черт подери! За одиннадцать лет самостоятельности каких только ролей он не навоплощал!

– Эй! Бадди! Куда путь держишь, друг? – Куинс, чернокожий актер, его хороший приятель, шлепнул ладонью о его ладонь, когда они поравнялись. – Как у Фрэнсис нынче с настроением?

Ничего?

Он пожал плечами:

– Более-менее. Но кувыркаться я бы не стал.

– А когда ты вернулся?

– Пару дней назад.

– Ну так пошли! Выпьем кофе со сливками. У меня новая рыжая лисичка подъедает крошки за завтраком. Горячая, ух! Тебе обязательно надо с ней познакомиться. Просто персик. И у нее есть сестренка!

– Как-нибудь в другой раз. У меня свидание насчет сериала.

– Ладно, в другой раз. Звякни мне, и погуляем. Проведем вечерок в «Мейврике».

– Договорились!

Они снова хлопнули ладонью о ладонь и разошлись. Бадди поднял воротник кожаной куртки и заторопился к машине. Почему он не сказал Куинсу, что женился? Почему недоволен, что сказал Фрэнсис? Не жалеет же он в самом деле?

Черт, нет, конечно! Но человек должен иметь образ, и его образ – сексуальный, сильный мужчина, жеребец, готовый сделать что угодно и отправиться куда угодно без секундного размышления. А жена почему-то никак с этим образом не сочетается.

Он завел дряхлую машину и настроился на волну рока. Ангель не та жена, которой стыдятся. Юная, красивая, чистая! Смешное конечно, слово, но как еще описать Ангель? Большинство девочек, которыми кишит Голливуд, успевают к двадцати годам испробовать все и всех. Но Ангель совсем другая. Только как сохранить ее такой в городе, где полным-полно подонков?

Но сейчас не это главное. Сейчас главное – раздобыть баксы.

Ангель верит, что он на коне, и он не допустит, чтобы она думала иначе, пусть даже ради этого придется вернуться к скверным привычкам – временно, разумеется. Он нажал на педаль газа и поехал в сторону Беверли-Хиллз.

Глава 6

Милли Розмонт забормотала во сне и беспокойно закинула левую руку на живот мужа.

Леон лежал на спине, глядя в потолок невидящим взглядом.

Он осторожно снял руку жены, повернулся и посмотрел на нее, мысленно будя ее, чтобы они могли поговорить. Она не шелохнулась. Он бесшумно встал с постели, прошлепал на кухню, открыл холодильник и тоскливо уставился на его содержимое. Шесть яиц, миска яблок, обезжиренное молоко и тарелка деревенского сыра. Просто слюнки текут! Но, с другой стороны, он же на диете, и Милли помогает ему ее соблюдать. За три месяца он набрал двадцать четыре фунта. По два фунта в неделю. Он чувствовал себя толстым и неуклюжим, не говоря уж о том, что пояс брюк пришлось три раза расставлять, а рубашки и куртки лопались по швам.

Но виновата Милли. Как она готовит!

Виноват он. Жрет как свинья. Особенно если его что-то гнетет.

Он вытащил сыр, достал ложку из ящика и сел за кухонный стол. А что-то его гнетет, от этого никуда не денешься. Убийства на Френдшип-стрит – трое изрубленных в куски без видимой причины. И одна из троих – бедняжка Джой Кравец.

В газетах она фигурировала как «красивая манекенщица-подросток». Если жертве нет тридцати и она женского пола, ее всегда объявляют красивой. Придает заманчивости заголовкам.

«Манекенщица, мать их», – подумал он. А кому знать, как не ему? Он ощущал гнев и бессилие, стоило ему вспомнить Джой, ее окровавленный изувеченный труп. Джой. Она же была совсем еще девочка…

Ему вспомнилась их первая встреча.

– Поиграть хотите, мистер?

Леон не мог поверить, что это было адресовано ему. Он огляделся по сторонам, не сомневаясь, что шлюшка с детским личиком в черном мини-платьице из искусственной кожи и туфлях на нелепо высоких каблуках заговорила с кем-то другим.

Но на улице не было ни души.

– Сколько тебе лет? – спросил он.

– Сколько надо! – Она нахально подмигнула, и он заметил, что ее левый глаз сильно косит. Пятнадцать лет. От силы – шестнадцать.

– Так что скажешь, ковбой? – Она уперла руки в бока и ухмыльнулась ему. – Я могу показать тебе рай.

– А я могу показать тебе мое удостоверение. Я полицейский.

Ухмылка исчезла.

– Легавый? Это надо же! – Она наклонила голову набок. – Вы меня не заберете, верно? Мы же просто трепались. Я ведь вас не зазывала.

– Где ты живешь?

Она не могла решить, то ли он принял ее первое предложение, то ли намерен арестовать.

– Мне идти нужно! – прохныкала она.

– Ты живешь с родителями?

– Никаких, родителей у меня нет. И мне восемнадцать. Могу делать что хочу.

– А я могу отвести тебя в участок и привлечь за проституцию, если захочу.

Девчонка поглядела вдоль улицы, примериваясь, не дать ли деру.

Но он на вид сильный и наверняка ее догонит. Она сунула в рот большой палец и принялась грызть его.

– Знаешь что? Я тебя задарма обслужу, – сказала она немного погодя.

Может, все-таки забрать ее? Конечно, ловить малолетних проституток не его дело. Но, черт подери! Он же полицейский.

Есть же у человека долг, а она еще совсем ребенок.

– Думаю, тебе лучше пойти со мной, – сказал он устало и взял ее за костлявое плечико.

– Падло! – Она больно брыкнула его по голени, вырвалась и побежала.

Он потер голень, глядя, как она, стуча каблуками, мчится по улице, потом, прихрамывая, вернулся в машину и некоторое время сидел в задумчивости, положив руки на баранку. Надо сообщить в отдел несовершеннолетних. Они ее живо заберут.

Леон гневно сунул в рот ложку с пресным сыром. Джой! Такая жуткая, ненужная смерть… и нелепая жизнь.

Мысленно он перебирал все, что узнал об исчезнувшем Деке Эндрюсе. Столько людей опрошено! Сколько разных мнений!

Дек Эндрюс рисовался умным, тупым, грубым, вежливым, агрессивным, пакостником, замкнутым одиночкой.

Перечисление можно было продолжать и продолжать – ни единого совпадающего мнения.

Факт. Помешан на автомашинах.

Факт. Носит волосы по плечи. (Тоже мне примета. Он, конечно, первым делом подстригся!) Факт. Нездоровый цвет лица, рост шесть футов два дюйма, худой, но сильный.

Факт. Не нравился женщинам. Все четыре девушки, которые, как удалось установить, принимали его приглашение провести вечер вместе, наотрез отрицали, что спали с ним. И каждая отказывалась встретиться с ним во второй раз.

«Почему?»– спрашивал Леон.

«Да так… – Пожатие девичьих плечиков. – Он какой-то… ну… чокнутый».

И у каждой – своя вариация той же темы. Значит, добавить «чокнутый»к списку его редких качеств. Молодой, видимо, здоровый парень – и они не смогли найти ни единой девушки, с которой он спал бы. Логический вывод: он спал с проститутками или был голубым. Это объясняло бы Джой. Но почему он привел ее к себе домой? И почему превратил убийство в такую кровавую оргию?

Пока дни превращались в недели, а недели в месяцы, Леон пытался составить мысленный портрет Дека. Но множество противоречий не давали сложиться единой картине. Четкими были только факты. Семья Эндрюс поселилась в доме на Френдшип-стрит более двадцати лет назад. Их прошлое было окутано мраком неизвестности. Они словно бы возникли ниоткуда.

Дек поступил в школу, кончил ее, устроился механиком в гараж, где и работал вплоть до дня убийства. А тогда он исчез, унеся с собой только сумку с вещами и тайну: что толкнуло его на тройное убийство?

Естественно, возникли новые дела, и кровавая бойня на Френдшип-стрит отошла на задний план. Пресса перестала ее упоминать – она стала вчерашним днем.

Полицейское управление не закрыло дело, однако оно утратило первоочередность. Другие дела возникали и завершались.

Но Леон не собирался допускать, чтобы дело Френдшип-стрит сошло на нет и свелось к еще одной пылящейся папке. А главное, он не собирался забывать Джой.

В кухню вошла заспанная Милли. Она кинулась на тарелку с сыром, словно это была опасная контрабанда.

– Что ты, по-твоему, делаешь, Леон Розмонт? – спросила она сурово.

Милли спала голая. И для похода на кухню не сочла нужным прикрыть свою пленительную черную наготу. Леон в первый раз за долгие недели ощутил желание. Он ухмыльнулся и встал из-за стола.

Ее взгляд сразу же остановился на его эрекции.

– Ого! – сказала она. – Ого-го-го! Вот, значит, чем я могу тебя распалить? Брать в постельку немножко деревенского сыра?

Он засмеялся вместе с ней, проводил ее в спальню, и валик жира на животе перестал его смущать, когда они занялись любовью. С Милли все было просто и естественно. Она была удивительно теплой, других таких он не встречал. Он вспомнил их первую встречу. Она тогда была учительницей. И привела в участок на экскурсию группу учеников. Еще та экскурсия! Проститутки выкрикивали непристойности. Двум карманникам предъявлялось обвинение. Несколько членов уличной шайки с раскроенными головами. Сводники и торговцы наркотиками, сыщики в штатском, и уличные грабители, и автомобильные воры, и наркоманы, и жертвы изнасилований..

Самый обычный рабочий день.

Кожа у нее была темной, а голос чудесный. Карие добрые глаза, широкие чувственные губы. Ему было пятьдесят, и он развелся с первой женой, Элен, много лет назад, так что ничто не мешало ему узнать номер ее телефона и позвонить ей. Месяц спустя они поженились. И три года были очень, очень счастливы.

Милли глубоко вздохнула и перекатилась на бок.

– Это было хо-ро-ш-о-о!

– И быстро, – сказал он извиняющимся тоном.

– Не по моей вине!

Верно. Куда делся его контроль над собой? Милли не казалась разочарованной. Еще минута – ее дыхание стало ровным и глубоким. Она уснула.

Леон лежал с широко раскрытыми глазами и снова думал о Деке Эндрюсе. Он же где-то там. Где-то в черной ночи. Где-то…

И он, Леон Розмонт, должен его разыскать. В память Джой.

Глава 7

– Потяну-у-у-ли! Вот так, дамы. Усерднее, усерднее! Еще разок, дамы. Потяну-у-у-ли!

Элейн решила, что нанесла себе непоправимую травму. Она лежала на животе в большом гимнастическом зале вместе с еще тридцатью женщинами, в подавляющем большинстве – обладательницами идеальных фигур. Ее правая закинутая за плечо рука отчаянно цеплялась за лодыжку левой ноги. Все мышцы были перенапряжены.

Ощущение было ужасное.

– Отлично, дамы. Достаточно. Расслабьтесь, – сказал инструктор. Уткнувшись носом в пол, Элейн подумала, что он, возможно, голубой. В любом случае он облизывается, причиняя боль. Она посмотрела на него, не отрывая подбородка от пола. На нем было желтое трико, черные гетры и полосатый шарф. Вздутие в паху выглядело агрессивным.

– Он голубой? – шепнула она Карен Ланкастер, которая лежала рядом.

– Наверное, – ответила Карен. – Смазливенькие все нынче такие.

– Отлично, – сказал инструктор. – А теперь я хочу, чтобы вы присоединились ко мне способом, который называется «змея»!

– Одноглазой разновидности? – мечтательно пробормотала Карен.

Грянула музыка диско, и тридцать почти безупречных тел, извиваясь, поползли по полу на животе.

Элейн тоже поползла и вдруг испытала необъяснимый прилив желания. Конечно, такое давление на клитор…

А Росс уже столько времени… Но он возвращается со съемок как раз сегодня, и, может быть, если ей очень повезет…

«Хочу кончить! – подумала она. – Прямо здесь и сейчас».

Она смотрела на немыслимое вздутие, содрогаясь, извивалась и добилась вполне удовлетворительного оргазма, пока музыка гремела, а в густой аромат «Радости», «Эсте»и «Опиума» вплетался легкий запах пота.

– Господи! – вскрикнула она.

– Извини? – переспросила Карен.

– Я так… – И она хихикнула, испытывая чудесную легкость.

– Хорошо, дамы. На сегодня достаточно. Получили удовольствие?

Он шутит? Так кончать она могла бы хоть каждый день. Эта изящная двусмысленность так ей понравилась, что она засмеялась вслух. Потом встала, очень довольная собой, и пошла в душевую.

Гимнастическая оздоровительная группа Рона Гордино.

Самая последняя, самая лучшая. Открытие Биби Саттон. А куда бы ни направилась Биби, остальные следуют за ней. Элейн разделась в крохотной кабинке, а потом, голая, смело вошла в общую душевую. Совсем не в духе Беверли-Хиллс, но пока – последний крик. Та, которая боялась в душевой Роно Гордино показать все, что у нее есть, сразу же навлекала на себя самые черные подозрения. Нагота и выставление напоказ всего-всего было самое оно.

Душистое мыло сочилось из крана в стене, стоило нажать кнопку. Элейн хорошенько намылилась, рыская глазами по сторонам, озирая, что у кого есть. Таких огромных сосков, как у Карен, она еще никогда не видела. Большие коричневые блямбы, словно огромные ручки транзистора. Элейн решила, что, будь она мужчиной, они показались бы ей отвратными.

– Ты слышала про новый фильм Нийла Грея? – спросила Карен. Высокая, с гибкой загорелой фигурой, густыми медными волосами и точеным лицом. Связи ее были самыми-самыми, она знала всех и вся, поскольку ее отцом был Джордж Ланкастер, сверх-сверх-звезда, который пять лет назад кончил сниматься, чтобы жениться на Памеле Лондон, занимающей третье место среди богатейших женщин Америки. Теперь он жил в Палм-Бич, и Карен часто его навещала. Ей было немногим за тридцать, и она успела дважды развестись.

– Нет. А что такое? – Элейн мылила под мышками и старалась не смотреть на жуткие соски подруги.

– Фильм, который написала его жена. Представляешь?

На мгновение Элейн запуталась.

– Мэрли?

– Да нет, не его бывшая жена, дурочка. А нынешняя. Монтана. Большая стервоза.

– А-а! Эта… – Элейн помолчала, переваривая эту информацию. Мэрли так и оставалась для нее женой Нийла Грея, хотя они развелись давным-давно. С Монтаной знакома она не была, хотя, конечно, наслышалась о ней достаточно.

– Нийл прислал сценарий папочке, надеясь, что он захочет сыграть в фильме, – продолжала Карен. – Он сказал, что сценарий очень хорош. Конечно, никто не верит, что его действительно написала Монтана. Написал его Нийл, но почему-то хочет предоставить всю честь ей.

– И Джордж заинтересовался? – с любопытством спросила Элейн, прикидывая, к чему клонит Карен.

– Папочка сниматься больше не будет, пусть фильм гарантированно побьет даже «Унесенные ветром». Он сыт съемками по горло. Быть мужем Памелы Лондон ему вполне достаточно.

Я хочу сказать: Палм-Бич просто принадлежит им.

Они вместе вышли из душевой, завернувшись в пушистые банные простыни.

– Но папочка считает, – многозначительно продолжала Карен, – что роль просто создана для Росса. Ты же знаешь, он ему всегда нравился.

Для Элейн это явилось полной новостью. Росс ни разу не сказал доброго слова о Джордже Ланкастере, а обзывал его по-всякому, начиная от бездарности и кончая уголовником. Они даже не были приглашены на свадьбу в Палм-Бич, одно из ключевых событий года. Карен тогда виновато объяснила: «Актерской братии приказано приглашать поменьше. Распоряжение Памелы». Но тогда почему там присутствовали все – от Люсиль Болл до Грегори Пека? Элейн пылала яростью не один месяц.

– Кто агент Росса? – безыскусственно осведомилась Карен.

Элейн посмотрела на подругу с недоумением. Откуда такой внезапный интерес к карьере Росса?

– Зак Шеффер.

Карен сдвинула брови.

– Не понимаю, почему не Сейди Ласаль. Она ведь, бесспорно, самая лучшая.

Элейн тоже не понимала, но всякий раз, когда она задевала эту тему, Росс бурчал что-то о том, что ему трудно ладить с Сейди. На приемах они старательно избегали друг друга, и он налагал решительное вето на все попытки Элейн пригласить к ним влиятельную миссис Ласаль. Всем было известно, что Сейди в давние времена открыла Росса, но, видимо, это не имело значения ни для него, ни для нее. Элейн оставалось только злобствовать, так как Карен сказала чистую правду – Сейди Ласаль действительно была самым лучшим агентом.

– Я слышала, что они теперь подумывают о Тони Кертисе или Кирке Дугласе, – продолжала Карен. – Почему бы тебе сразу же не связаться с Заком? Название, по-моему, «Люди улицы». Продюсер – Оливер Истерн. Ты ведь знаешь Оливера?

Да, она знала Оливера. Он был воплощением Сэмми из фильма «Чем дышит Сэмми»– мелкий жулик и проходимец, которому крупно повезло. Росс и его не терпел. Но в любом случае, если Джордж Ланкастер считает Росса таким совершенством, почему он сам его не предложил?

– У Росса столько намечается! – ответила она неопределенно. – А если они подумывают о Кертисе и Дугласе, то вряд ли им требуется суперзвезда.

Карен умиленно засмеялась.

– Брось, Элейн. Не пытайся втирать очки мне. Я ведь знаю, где зарыты все трупы в этом городе. Россу необходим хороший фильм, и, возможно, это именно тот случай.

– Девяносто два… девяносто три… девяносто четыре… – Бадди отрывисто считал, а его руки то выкидывали, то опускали его тело. Отжимание. Сто раз в день. Так он сохраняет самую лучшую форму во всем городе. – Девяносто восемь… девяносто девять… сто! – Он вскочил на ноги, дыша почти спокойно.

Ангель восхищенно захлопала в ладоши. Она любовалась им каждое утро.

– Бадди, я люблю тебя! – пропела она. – Я люблю тебя бесконечно!

– Э-эй! – Он засмеялся. – Что за выходки!

– Просто я ужасно счастлива!

Она подбежала к нему, и он схватил ее в объятия. Ангель больше всего на свете любила приласкаться. С Бадди это всегда переходило в другое, но она ничего не имела против.

Но теперь он нежно отстранил ее.

– Быстренько поплаваю. А потом у меня важное свидание.

Помнишь? Я тебе вчера рассказывал.

Она ничего не помнила. Но ведь он всегда куда-то спешил.

Они жили в Голливуде уже две недели, и днем она его почти не видела.

– Дела, – объяснил он. – Ты же знаешь, детка, я был в отъезде. И теперь нужно две-три недели, чтобы все снова вошло в колею.

Ей очень хотелось, чтобы все вошло в колею поскорее, потому что она не могла дождаться дня, когда пойдет с Бадди в студию.

Она просто видела заметки в киножурналах: «Миссис Бадди Хадсон посетила своего мужа на съемочной площадке его последнего фильма. Какая чудная пара! Ангель Хадсон, актриса с будущим, говорит, что Бадди и их дом для нее на первом месте».

Ей представились четыре страницы цветных фотографий, посвященных им обоим. Бегут трусцой в одинаковых спортивных костюмах. Кормят друг друга мороженым. Смеются в горячей ванне.

– Бадди! – Она догнала его уже в дверях. – А ты скоро начнешь сниматься?

Он смотрел на ее откинутое лицо, широко открытые, полные обожания глаза. Пожалуй, он немножко пережал, убеждая ее, что он большая шишка в мире кино. Но кто же знал, что она поверит каждому его слову.

– Да уж надеюсь, детка. Я же тебе объясняю, меня долго не было, а у этого города короткая память.

– А! – Разочарование затуманило ее глаза.

– Но можешь не сомневаться: Дружок Бадди скоро оторвет ту еще рольку. Я ведь только что отказался от эпизода в «Привете». Роль не та. Я должен вернуться с чем-то особым, верно, красавица?

– Верно, Бадди. – Она уже снова сияла.

Он подумал, не отложить ли плавание. Заниматься любовью с Ангель было как возноситься на небеса. Но тут же подумал: «Нет, надо держать форму, тренировать мышцы, плавать, разгоняя злость, пока нарастающее ощущение бессилия не выйдет из всех пор». В городе уже две вонючие недели – и ничего. Ни фига, куда бы он ни обращался. Реклама. Фильмы. Телевидение. Ноль на палочке.

Шесть заведующих подбором актеров.

Шесть отказов.

Он – Бадди Хадсон! У него есть все. Почему они не вывешивают флаги?

Он сбежал по двум маршам лестницы к так называемому бассейну. В доме было двадцать две квартиры, и в каждой жили минимум два человека. День за днем сорок четыре тела плескались и резвились в грязной двадцатифутовой лохани, которую, видимо, никогда не чистили. Единственное достоинство тесной квартиры заключалось в том, что она была любезно предоставлена Бадди его приятелем Рэнди Феликсом и платить за нее не требовалось.

Рэнди пока в Палм-Спрингс возится с богатой вдовой и ее дочкой. И пусть возится еще сто лет, ежедневно молился Бадди. Час .был ранний, и он опередил остальных жильцов. На поверхности воды образовалась жирная пленка. Он сразу нырнул: стоило помедлить – и уже не хватит духа. Потом он начал кружить, точно дельфин, запертый в слишком тесном водоеме. Когда он добьется своего, у него будет самый большой и самый лучший бассейн во всем городе. Длинный, широкий, с прозрачной водой, и трамплином, и итальянской плиткой, и с работающим фильтром.

– Доброе утро! – У края, глядя на него, стояла девица с оранжевыми волосами, завитыми в тугие кудряшки и забранные к макушке, а такого узенького бикини он еще не видел. Большие груди были почти не прикрыты, пах опоясывала какая-то веревочка.

Он продолжал плавать.

Она уселась на полотенце и начала натираться маслом для загара.

До Ангель он бы ее не упустил. Вот прямо сейчас. У него всегда были только красотки, а эта, хотя Ангель и в подметки не годится, в своем стиле выглядит лакомым кусочком.

– Я Шелли, – назвалась она. – А вы?

Он вылез из бассейна и принялся делать упражнения для ног.

– Бадди. Бадди Хадсон.

– Вы здесь один живете? – многозначительно спросила она, расстегивая и снимая свой символический лифчик. Он невольно уставился на ее большие тугие груди.

– Нет. Я живу здесь с женой.

Она прыснула от смеха.

– Вы – и женаты?

Но что тут смешного?

– Да. Женат. – Он бешено заработал ногами – осталось четыре подтягивания на каждом бедре, и опять в бассейн выкладываться еще сильнее. Он тридцать раз сплавал кролем туда-назад, туда-назад, прежде чем снова вылез из воды.

Шелли лежала на спине: намасленные ноги раздвинуты, груди торчат в небо, точно два глянцевых баклажана. Темный козырек прикрывает глаза, транзистор изрыгает музыку.

Бадди подхватил свое полотенце и вошел в здание. По пути он заглянул в почтовый ящик. Три счета, адресованных Рэнди. Листовочка, призывающая всех и каждого ИДТИ ЗА ИИСУСОМ.

И брошюрка рьяного истребителя бытовых грызунов: «ОТ МЫШЕЙ СЕЙ ЖЕ ЧАС МЫ ИЗБАВИМ ВАС!»

В однокомнатной квартире Ангель орудовала пылесосом.

Когда он вошел, она выключила пылесос и улыбнулась до ушей.

– Я попросила его у соседки. Она сказала, чтобы я не стеснялась и брала, когда будет нужно. Такая хорошая, правда?

– Ага. – Ангель просто свихнутая. Зачем тратить время на уборку этой дыры.

Он стащил мокрые шорты, бросил на пол и вошел в чулан, который тут называли ванной. Там он попытался вымыться под душем, который предварительно насаживался на кран. Задача не из легких.

Когда он вышел, Ангель выжимала для него свежий сок за стойкой, отгораживавшей кухню. Квартиру эту без труда можно было бы всю запихнуть в два чемодана средней величины.

Он открыл стенной шкаф, вынул черные спортивные брюки, свою единственную шелковую рубашку и куртку «Ив Сен-Лоран». Бадди, к счастью для него, был исключением из правила, гласящего, что одежда делает человека. Он прекрасно смотрелся в чем угодно и знал это. И недоумевал: если он всегда выглядит так прекрасно, почему же он до сих пор не звезда?

Он оделся и торопливо выпил приготовленный Ангель сок.

– Я вернусь в шесть-семь. А чем ты думаешь заняться?

– Пожалуй, схожу в супермаркет. Только мне нужны деньги.

– А, да. Конечно. – Бадди смутился. Денег у него почти не осталось. Он добрался до последней сотни.

Вытащив из кармана несколько бумажек, он дал ей две десятки.

– Только не спусти их сразу! – Заплесневелая шуточка.

Иногда он был противен сам себе.

Она улыбнулась.

– Попробую.

Он схватил ее, провел ладонями по чудесному телу и поцеловал в губы.

– До встречи, лапочка.

Подготовка к съемкам шла полным ходом. Поскольку сниматься «Люди улицы» должны были в основном на натуре, требовалось предварительно организовать очень многое. В первую очередь надо было удостовериться, что будут свободны люди, с которыми Нийл привык работать, и пока все шло гладко, без заметных помех. Почти каждый день он отправлялся с оператором и первым ассистентом на поиски подходящих мест. Некоторые режиссеры поручали это другим, но он предпочитал делать выбор сам.

Монтана занималась подбором актеров. Она обосновалась в конторе Оливера Истерна на Стрипе и сразу же принялась за работу. Она могла бы поручить агентству просеять сотни возможных кандидатов или прибегнуть к помощи первоклассного специалиста по подбору актеров вроде Фрэнсис Кавендиш, но она хотела увидеть каждого кандидата своими глазами, а потом представить Нийлу на утверждение полный состав. Это был ее фильм, и она не собиралась уступать его никому другому.

Ее пьянила радость: подготовка началась на самом деле! Она знала, насколько ей повезло, что она вышла за Нийла, что он пришел в восторг от сценария и загорелся желанием снять фильм. Но даже если бы Нийл отверг его… Ну, она-то знает, что сценарий по-настоящему хорош, что его можно предложить любой кинокомпании или независимому продюсеру, и им обязательно заинтересуются. Сценарий – лучшее, что она написала, и ложная скромность ей ни к чему. «Люди улицы» хороши, потому что в них – живая жизнь. Она запечатлела то, что происходит всюду каждый день. В основу легли характеры, которые она наблюдала, когда снимала фильм о детях на улицах Лос-Анджелеса. Энтузиазм Нийла явился подлинным плюсом, но в глубине ее души теплилось убеждение, что не ухватись Нийл за фильм, то, может быть… ну, может быть, она получила бы шанс снять его сама.

Ерунда! С каких это пор женщинам выпадали такие возможности? Опомнись, детка, и благодари Бога, что снимает твой муженек и поэтому у тебя есть весомое право голоса.

В фильме были три главные роли плюс тридцать две второстепенные. Некоторые только с одной репликой, но очень важной.

Монтана не хотела брать актеров, которые примелькались во всех тягучих телевизионных сериалах, ей нужны были новые таланты, и она смаковала каждую минуту поисков идеального исполнителя или исполнительницы для каждой, даже самой маленькой роли.

Они приходили сотнями. Улыбчивые, угрюмые, жаждущие.

Старые, молодые, красивые, уродливые. Все приносили папки с фотографиями, перечнем участия в таких-то и таких-то фильмах и постановках, а также рекомендации.

Агенты набрасывались на нее со всех сторон. Хорошие и скверные.

«Тип Мэрилин Монро требуется? У меня есть девочка, от которой у всех встанет отсюда и до Сан-Велли!»

«Мальчик, которого я вам посылаю, – чистый Джеймс Дин. Да, Дин – только лучше».

«Юный Брандо».

«Брук Шиддс в самом расцвете».

«Сексуальная Джули Эндрюс».

«Дадли Мур».

«Американский Майкл Кейн».

Она тонула в водопаде типажей. Но постепенно начала намечать и отбирать, радуясь каждой новой находке все больше.

По вечерам она работала над сценарием – добавляла эпизоды, меняла реплики. Нийл рассказывал ей о местах, которые нашел, а она ему – о наиболее интересных кандидатах на роли.

Их личная жизнь отошла на задний план: они жили, дышали и питались «Людьми улицы». Будущий фильм стал центром существования их обоих. Иногда они ссорились. На три главные роли исполнители еще не были одобрены. Оливер Истерн требовал по меньшей мере двух кассовых звезд, и Нийл настойчиво осаждал переставшего сниматься Джорджа Ланкастера, сверх-сверх-звезду.

– Если мы заполучим Джорджа, – указывал он, – на остальные две можно будет взять неизвестных.

– Если мы заполучим эту задницу, – соглашался Оливер.

Для него все актеры были задницами – и звезды и последняя мелочь. – А это, судя по всему, вряд ли светит.

– В субботу я слетаю в Палм-Бич, – объявил Нийл. – Сценарий ему нравится. Думаю, мне удастся его уломать.

– Надеюсь. Время бежит. У меня есть кое-какие идейки.

Идейки Оливера были хорошо известны Нийлу. Полузвездные имена. Совсем не то, не то, не то. Он не собирался даже обсуждать их.

Монтану мысль о Джордже Ланкастере в восторг не приводила.

– Он не умеет играть! – отрезала она.

– Заиграет. У меня.

Она осталась при своем убеждении, но у нее хватало здравого смысла понять, что некоторые уступки неизбежны.

– Как, по-твоему? Может, мне поехать с тобой?

Нийл помотал головой.

– Нет. У тебя хватает хлопот здесь. С Джорджем я справлюсь.

Она кивнула.

– Да. У меня есть два актера, которых нам следует попробовать на роль Винни.

– Если мы поймаем на крючок Джорджа Ланкастера. Иначе придется подыскивать имя.

– Не понимаю почему.

– Прекрасно понимаешь. Это называется играть на кассу.

– Я не люблю играть в игры.

– Научись.

– Иди ты в… – пробормотала она нежно.

– Если бы было время!

Она ухмыльнулась.

– Когда ты вернешься, время я найду!

День Элейн.

После занятий у Рона Гордино – в «Ноготь – жизни поцелуй», затем четыре часа у Элизабет Арден: приведение в порядок ног, поправка бровей, питательная маска, мытье волос и сушка феном. Она успела домой вовремя, чтобы переодеться в зеленую норелловскую пижаму, до того как Росс вернулся со съемок.

И выглядела она изумительно, пусть даже это было ее собственное мнение.

– Ты выглядишь божественно! – прошептала она трюмо у себя в спальне.

Лопни от зависти, Слониха Этта!

Она вышла в гостиную и собиралась налить себе чего-нибудь, как вдруг, случайно взглянув в зеркальное окно, с ужасом увидела его – и он снова мочился в бассейн!

– Лина! – завопила она, бросаясь к стеклянным дверям и выходя наружу. – Лина!

Мальчишка лениво застегнул «молнию», словно настроение у него было самое беззаботное.

– Здрасьте, мэм, – протянул он.

– Грязный поросенок! – закричала она. – Я видела, чем ты занимался!

Он наклонился к шлангу, из которого в бассейн лилась свежая вода.

– А?

– Ты не акай! Ты знаешь, о чем я.

Тут, вытирая руки о туго повязанный передник и хмурясь, появилась Лина.

– Что такое, сеньора? Я обед хочу готовить.

Элейн ткнула пальцем с безупречно наманикюренным ногтем.

– Я не желаю, чтобы он приходил сюда. Ты меня поняла, Лина? Больше никогда!

Мальчишка продолжал возиться со шлангом. Лина испустила театральный вздох.

– Мигель… он болеет… – начала она.

– При чем тут Мигель! – взвизгнула Элейн. – Пусть он хоть сдохнет! Но я не желаю… пойми хорошенько… я не желаю, чтобы этот… этот бездельник еще хоть раз появился здесь. Ты поняла, Лина?

Лина испустила еще один театральный вздох и возвела глаза к небу.

– Ага, – сказала она. – Я поняла.

– Отлично. Ну, так убери его отсюда немедленно!

Элейн широким шагом вернулась в дом и сразу направилась к бару, где налила себе почти полную рюмку водки с одним символическим кубиком льда. Невероятно! Нынешняя прислуга! Невообразимо!

Позади дома пронесся старый пикапчик – как раз в тот момент, когда перед домом остановился длинный черный лимузин.

Росс! Элейн быстро оглядела себя в антикварном зеркале за баром. Она выглядит отлично. Может быть, против обыкновения, он все-таки заметит?

Но он не заметил. Вошел в дом в выгоревших «ливайсах», заправленных в заляпанные глиной сапоги, в клетчатой рубашке и в старой кожаной куртке. Последнее время Росс одевался по-молодежному. Это ему не шло. Он выглядел как ковбой-перестарок.

– Милый! – Она чмокнула его в щеку и за свои труды укололась о щетину.

– Черт! – воскликнул он. – До чего хорошо выбраться из этого нужника! – Он плюхнулся на белую парчовую софу, которую Элейн только что перетянула заново, и закинул на нее ноги прямо в сапогах! – Вымотался до… Налей что-нибудь выпить, пока я совсем не опупел!

Кинозвезда вернулся домой.

Бадди сбегал по ступенькам, насвистывая. Доверчивые глаза Ангель. Она никогда не пилила его, не жаловалась на квартиру, на то, что у них нет денег. Никогда не допрашивала его вечером, не требовала, чтобы он отчитался ей в каждой минуте прошедшего дня. Она была само совершенство. Золотая жена. Придет день, и он завалит ее мехами, драгоценностями, стереосистемами и машинами. Чего она ни захочет – пожалуйста!

Когда? В том-то и вопрос. Когда все это сбудется для него? Он в Голливуде уже десять лет. Десять лет – долгое время. Очень долгое.

Сбежать от матери во второй раз было просто, особенно с двумястами долларов в кармане. Шестнадцатилетний подросток, осторожный, как лис, решивший не попасться снова, выбрался из Сан-Диего почти сразу – сел на автобус в Лос-Анджелес, а там голосованием добрался до пляжей, где и остался, ночуя как попало, клянчя еду, заводя друзей. Таких, как он, там было хоть отбавляй.

Беглецы, которым нечего было делать, кроме как предаваться четырем «С»: Серфингу, Солнечным ваннам, Сну и Сексу. Не считая, конечно, Купания. И чуточки наркотиков, когда им удавалось их раздобыть. Бадди не мямлил и хватил секса сполна. Девочки почти все почти всегда готовы были поспособствовать. Мальчики, впрочем, тоже. Но уж это, извините, не для него.

Первой у него оказалась крупная веснушчатая девчонка, которая предпочитала покрепче и без рассусоливаний. Ей нравилось кататься по песку, так чтобы он проникал в каждую щелочку. Он брал ее два-три раза в день, пока она не уехала в «Кадиллаке»с толстяком, который обещал ей Акапулько. Затем была рыжая малютка, предпочитавшая «сосать петушка», как она выражалась. Ему это не нравилось. Он ощущал себя слишком уязвимым, словно ее остренькие белые зубки могли вдруг сомкнуться и испортить ему все будущее. Он сменил ее на шведскую звездочку, которая посещала дикий пляж для развития грудной мускулатуры. Она научила его водить свой бледно-розовый «Тандерберд»и доводить ее до оргазма. И то и другое ему нравилось.

Он нашел работу – готовил гамбургеры в пляжном ларьке и зарабатывал деньги, которых как раз хватало, чтобы, платить за комнату. Приятель научил его играть на гитаре, и у него получалось неплохо. Он работал над своим голосом, подбирал собственный репертуар. Иногда его нанимали попеть и побренчать на вечеринках, и это было неплохим подспорьем.

Четыре заглавные «С»и «К» оставались неизменными. Он был покрыт ровным загаром, развивал мышцы серфингом, укреплял их работой под открытым небом. Секса у него было сколько требовалось, спал он вдоволь и совсем не вспоминал о матери. Для него она умерла.

Он вел жизнь одиночки. Чего и хотел.

У него завязалась дружба с Рэнди Феликсом, учившимся на актера, и порой он голосовал, чтобы попасть в Голливуд, где Рэнди посещал «Курсы актерского мастерства Джой Байрон. Метод Станиславского». Джой Байрон была старой англичанкой с голосом как ржавая пила. Она носила цветастые платья и не расставалась с зонтиком. Ученики обожали ее и дважды в неделю регулярно собирались для преклонения в заброшенном складе в трущобах за Уилширским бульваром. Когда Рэнди бросил курсы и занялся чем-то другим, Бадди продолжал посещать их без него. Каждая минута двухчасовых занятий дарила ему наслаждение, и вскоре он уже играл все ведущие роли от Стэнли Ковальского в «Трамвае» Желание» до Джея Гэтсби в «Великом Гэтсби».

Джой Байрон сказала, что он талантлив, а уж кому было знать, как не ей! В свое время она играла с самыми лучшими – с Оливье, Гилгудом и всеми прочими английскими знаменитостями. Во всяком случае, так утверждала она, и Бадди был склонен ей верить.

По мере того как актерская лихорадка в его крови набирала силу, пляж утрачивал притягательность. Покинуть его представлялось логичным. Рэнди, снимавший с двумя девушками дом в Западном Голливуде, говорил, что для Бадди у них всегда найдется комната. И за несколько дней до того, как ему исполнилось двадцать, Бадди водворился там.

Дом оказался развалюхой, девушки – активными лесбиянками, но голливудский адрес – это голливудский адрес. Бадди сразу же почувствовал себя там как дома. Были только две трудности – отсутствие денег и отсутствие машины. Жить на пляже – это одно, а в городе – совсем другое. Рэнди словно бы всегда был при деньгах, и теперь Бадди спросил у него, каким образом он их зарабатывает.

– Беру за то, что ты делаешь даром, – объяснил Рэнди. – У меня есть агент, который прикарманивает двадцать процентов и устраивает все. Никаких неурядиц. Никаких хлопот. Я продаю хер желающим дамам. Это повеселей, чем жарить сосиски!

– Ты продаешь… что?!

– А ты попробуй, Бадди. Я получаю комиссионные с каждого жеребца, которого привожу в конюшню.

Оба покатились со смеху.

– Правда? – пропыхтел Бадди между приступами смеха. – Правда?

Рэнди кивнул. Он был пяти футов девяти дюймов роста, с приятной внешностью, но и только. Большой нос, небольшие глазки, отсутствие коренных зубов. Когда смеялся, это последнее было очень заметно.

– Чтоб меня приподняло и хлопнуло! – воскликнул Бадди.

Рэнди отвел его к своему агенту – черному гомосексуалисту, с ног до головы одетому в тугую белую кожу.

– Но без… э… заказчиков мужского пола, – промямлил Бадди, сам не веря тому, что он решился на такое.

– Без мужчин? – фыркнул агент, которого молодые жеребцы его конюшни ласково называли Тряпичник. – Ты что, извращенец?

Так началась его жизнь мужской проститутки. В первый раз он очень опасался, что у него не встанет. Он встретился с заказчицей в квартире, которую обеспечил Тряпичник. Дама опоздала на двадцать минут – довольно пожилая, в строгом костюме.

– А ты новенький, – заметила она вскользь, намекая, что ей знакомы все мальчики Тряпичника. – Я не раздеваюсь, – объявила она затем, вздергивая юбку к поясу и стаскивая практичное белое трико. – Но тебя желаю голым. Раздевайся!

Она откинулась на кровати и не спускала с него глаз, пока он неловко снимал с себя одежду.

У-ух! У него возникло ощущение, словно он идет к зубному врачу!

И у него никак не вставало, пока он в отчаянии не вспомнил совет Рэнди: «Закрой глаза и вообрази!» Мгновенно он нарисовал в уме девочку, которую трахал последние дни. Девятнадцать лет. Хорошенькая. Итак лизала ему яйца, что казалось, он брызнет на двадцать футов вверх.

Это подействовало. Он обрел квалификацию. И больше назад не оглядывался. Обслуживать женщин за деньги труда не составляло, но позволяло оплачивать счета и продолжать актерскую карьеру.

Джой Байрон устроила его к агенту, он обзавелся фотографиями и начал предлагать себя пароли. Почти сразу же он получил две реплики в сериале «Звездное небо и Хатч», а потом и маленькую роль в сверхбоевике Берта Рейнолъдса. Его открыли! Он будет звездой!

Однако получилось не совсем так. Наступило тощее время: эпизод «Звездного неба и Хатча» вышел в эфир – но без него. Появился на экранах фильм Берта Рейнолъдса – но без него.

Кончить в корзине монтажера! Унижение было невыносимым.

– Ничего, – утешала его Джой Байрон. – Будет еще что-то.

Она были чудаковатой старухой и повадилась приглашать его к себе домой для «дополнительных занятий». Это ему льстило, а проигрывать с ней сцены из великих пьес было настоящим удовольствием. Вот только в пыльной гостиной ее дома на Голливуд-Хиллс в кульминационные моменты сцены она порой оказывалась уж слишком близко от него. Он постоянно обслуживал женщин за деньги, но мысль о том, чтобы заняться этим с Джой Байрон, его не привлекала Во-первых, ей никак не меньше семидесяти. Кроме того, он ее уважает. Она была великой актрисой. Она же его учительница, черт побери!

Как-то вечером она сказала ему:

– Бадди, у меня чудесная идея! Курсы устроят специальный показ «Трамвая». Я приглашу агентов, заведующих подбором актеров, администраторов. Ты, естественно, будешь играть Стэнли Ковальского. Прекрасный для тебя случай.

– Здорово… – начал он.

Она вцепилась в него, прежде чем он успел договорить.

Это не было так уж плохо.

Это не было так уж хорошо.

Ему пришлось оставить проституцию. Он перебрался в странноватый дом Джой, и всю оплату его счетов взяла на себя она.

Ему приходилось играть день и ночь, ночь и день. Джой всегда была в полной готовности. Он пронесся через всех великих драматургов. Он спикировал через стопку старых сценариев. Он воплощал эмоции до посинения лица.

От Джой Байрон он почерпнул очень многое, начиная с секретов гримирования и освещения и кончая наиболее выразительными ракурсами съемки. Она тренировала его мимику, дикцию, жестикуляцию Она не давала ему минуты передышки и сдержала слово – сделала его звездой студенческой постановки «Трамвая»

На спектакль действительно пришло несколько влиятельных личностей, включая Фрэнсис Кавендиш. Кремнеглазая специалистка по подбору актеров стала одним из лучших агентов города, потому что не пропускала ни единого случая высмотреть новый талант.

Бадди выглядел сногсшибательно. Рваная рубашка с открытым воротом. Теснейшие джинсы. Марлон Брандо с процентами. Он видел фильм пятьдесят первого года много раз по телевизору. Он изучил все жесты, все нюансы игры великого актера. И теперь достиг совершенства. Он знал это и не удивился, когда Фрэнсис Кавендиш прислала ему за кулисы записку с приглашением посетить ее.

Он выждал неделю. Не хотел выдать своего нетерпения. Затем вошел в ее приемную, сел на краю ее стола и буркнул:

– Вроде бы вы хотите сделать из меня кинозвезду.

Она поправила очки и поглядела на него.

– Убери свои плюшки с моего стола, сынок. В «Юниверсал» идет набор для фильма ужасов. По-моему, ты можешь им подойти.

Отправляйся туда, да поживей.

Он получил роль. Три съемочных дня. Ни одной реплики. Затем последовал ряд таких же мелочей. Неделя съемок гангстерского фильма. Два дня в «Женщине-полицейском». Реклама крема для бритья. Две реплики в «Вегас», его лучшая роль на тот момент. И наконец – удача.

– По-моему, ты подойдешь на главную роль в пробе сериала, – сказала Фрэнсис и даже улыбнулась. – Может, это оно и есть, Бадди.

Он был на седьмом небе. Продюсерам он понравился. Он мчался домой к Джой со сценарием и с бешено колотящимся сердцем. Он будет играть главную роль в сериале! Он станет звездой!

Джой Байрон прочла сценарий и охарактеризовала его как «дерьмо». Для старой дамы она злоупотребляла солеными словечками.

– Но мы сделаем из него нечто стоящее, – объявила она с театральным вздохом.

Отработали долго и усердно. Джой подсказала ему мотивировку всех действий персонажа, втолковала, что и когда делать. Она даже проводила его на съемочную площадку, чтобы он не вздумал хоть в чем-нибудь отступить от ее наставлений.

На второй день, сразу же после того, как продюсеры посмотрели отснятый накануне материал, его выгнали.

– Ну и что? – фыркнула Джой Байрон. – Я же сказала тебе, что это – дерьмо!

Ночью, когда она заснула, он ушел из ее дома, изнемогая от разочарования, злости и обманутых надежд. Когда же, когда Дружок Бадди станет кинозвездой?

Он соскользнул в свой прежний образ жизни. Только теперь начал слишком много пить и слишком злоупотреблять наркотиками. Подружка свела его к Макси Шолто, низкопробному агенту, который помогал устраивать голливудские вечеринки – те, где нанятая обслуга ублажает зрителей показательными выступлениями.

Но его хотя бы видели. Ну и что, если парочка девок мусолит его по всякому? Он ведь – часть зрелища. И женщины на этих вечеринках просто влюблялись в него.

Однажды он столкнулся со своим другом Рэнди.

– В этом городе, если не побережешься, легче кончить собачьим говном, – предостерег Рэнди.

Бадди пребывал в наркотическом восторге.

– Я тысячи загребаю. Хочешь поглядеть?

– А куда твои тысячи тебя приведут? Я вижу только снег у тебя в носу и травку в горле! Выкарабкивайся, не то тебе конец.

И он выкарабкался. Через три ночи. В разгар оргии, когда по его лицу стекала молофья жирного фабриканта пластинок и тощая девица паслась на его травке, он увидел свое отражение в зеркале. А еще он у видел снимающую камеру, что его взбесило.

Он смахнул с себя девицу, разбил камеру, отколошматил фабриканта и свирепо удалился оттуда. Он же Бадди Хадсон! Он будет кинозвездой, несмотря ни на что!

На следующий день он улетел на Гавайи, и там очистился от алкоголя и наркотиков, устроился петь в баре и познакомился с Ангель.

«Ну и что делать теперь?»– думал Бадди, трясясь в своем драндулете. Вернуться в Лос-Анджелес с молоденькой женой на буксире в надежде взять город штурмом – это одно. А реальность – совсем другое. Ему были необходимы деньги, и он знал только один верный способ их заработать.

Нийл Грей оглядел зал ожидания для важных лиц, поглаживая бокал «Джека Дэниелса» со льдом.

У стены напротив сидела Джина Джермейн. Блондинка. Искристая. Груди и ягодички. Ее окружали восторженные служащие авиакомпании, наперебой стараясь исполнять каждое ее желание. Он коротко поздоровался с ней, когда она вошла. Двое малознакомых людей. Черт! Но от одного взгляда у него заломило яйца. Ему не терпелось оказаться с ней в самолете – может, отработать ее в туалете, если она позволит?

Если позволит! Джина Джермейн позволит ему трахнуть ее в «Трейдер Вик»в воскресный вечер, если он скажет ей, что ему так хочется.

Господи! Не впадает ли он в старческий маразм? Что за маниакальная тяга к какой-то киноблондиночке? Нет, что-то с ним явно не так. Несомненно. Взять ее с собой в Палм-Бич было чистейшим безумием. Риск попасться…

Риск обеспечивал ему эрекцию, какой он не знавал уже много лет.

Глава 8

В Нью-Йорке недолго стать шизиком. Если ты уже им не стал.

Какие скверные улицы! Мусор, копоть, грязная паршивость.

Крысы. Тараканы. Улицы ими кишмя кишат – включая и двуногих. Прогуляйся по городу и гарантированно повсюду будешь налетать на сумасшедших.

Дек ни с кем не общался. Целеустремленная походка, опущенный подбородок. Черные глаза смотрят бдительно из-под полуопущенных век.

Как-то раз двое ребят попытались ограбить его на углу Тридцать девятой стриги Седьмой авеню. Еще не стемнело, и прохожих было много. Но никто не пришел к нему на помощь, пока он отбивался от двух нанюхавшихся подростков. У одного был нож.

Дек отчаянно сопротивлялся: бил, делал выпады, царапал, пока не выхватил ножу нападавшего и не вогнал его в грудь мальчишки – из затуманенных глаз брызнуло удивление, из тела брызнула кровь.

Второй убежал, и Дек удалился небрежной походкой, а прохожие ускорили шаги, старательно отводя глаза.

Он почувствовал себя так хорошо! Таким непобедимо могучим! И вспомнил Филадельфию. Тот вечер, тот особый вечер.

Он вспомнил, и походка его обрела пружинистость. Мачете он купил у закладчика за двадцать долларов, просто потому, что оно ему понравилось. И оно два года висело на стене его спальни без применения, хотя он иногда снимал его и принимал перед зеркалом всякие позы. Ему и в голову не приходило, что наступит день, когда он воспользуется им по-настоящему.

Он вспомнил Джой. Ее плотное тело, торчащие вихры волос и широкий красный рот.

Джой Кравец.

– Эй-эй! Ищешь, как поразвлечься, красавчик?

Дек попытался пройти мимо, но она встала перед ним, решительно преграждая дорогу. Наклонила голову набок и призывно подмигнула.

– Я ж не собираюсь тебя порезать, и ничего такого! Я одного хочу: залезть тебе в штаны и разрядить так, как тебя весь год никто не разряжал. Ну, что?

Он уставился на нее. Даже почти хорошенькая. Только нос сдвинут в сторону, один глаз косит, красный провал рта обмазан помадой…

– Сколько? – буркнул он.

– Доллар за минуту. Честнее не найдешь. – Она скосила глаза вверх на него, потому что он был куда выше, – пигалица, ростом футов пять с небольшим. – Сполна получишь за каждый цент, ковбой.

Ковбой. Так его никогда не называли. Ему стало хорошо.

– Ладно, – пробормотал он, зная, что все займет не более пяти минут. – Где?

– У меня есть маленький такой дворец. – Она ухватила его за локоть. – Через два квартала. По дороге могу послушать историю твоей жизни. Меня звать Джой, а тебя?

Такой девушки он еще не встречал. Конечно, проституток он имел много – с кислыми ртами и пустыми глазами; ну, а дуры, которых он приглашал, только вежливо улыбались и не позволяли пальцем до себя дотронуться. Джой была совсем другая. Они шли по залитой дождем улице, и казалось, ей с ним приятно.

Ее «дворец» был комнатушкой на третьем этаже с раковиной в углу, кроватью, на которой развалилась жирная белая кошка, и лампой, задрапированной розовым шарфом.

Она согнала кошку с кровати, сбросила пластиковый дождевик и сказала:

– Уютно, а? Куда лучше прежней моей дыры.

Он нерешительно топтался в дверях и думал, что все будет как всегда. Сначала деньги, а потом короткое соитие с неподвижным куском мяса.

Джой дернула «молнию» на боку узкой черной мини-юбочки и, извиваясь бедрами, стащила ее, оставшись в узеньких трусиках с красной вышитой надписью «вторник». Была пятница.

Дек сунул руку в карман за деньгами.

– Да погоди! Откуда ты знаешь, сколько тебе времени понадобится? – хихикнула она. – А может, по-другому договоримся: пятьдесят зеленых – и сколько тебе захочется?

Он мотнул головой.

– Ну, как знаешь, – сказала она, стягивая свитер через оранжевые торчащие вихры и швыряя его на пол. Груди у нее оказались совсем маленькие с грубо нарумяненными сосками. Румяна смазались, как и тушь под ее левым глазом.

Она подняла руку и затеребила пальцем соски, пока они не встали торчком.

– Что, ведь стоит полтора доллара, а? – хихикнула она. – Я много таких штучек знаю, ковбой.

Он сухо закашлялся.

– А ты очень милый, – сказала она, продолжая играть нарумяненными сосками. – Ты мне нравишься. По-моему, мы можем стать друзьями. Понимаешь – близкими-преблизкими друзьями.

Глаза у тебя, какие я люблю. Горяченькие такие. Я могу кончить, просто поглядев в них, ковбой. Просто поглядев.

Он пробыл с ней два часа. Они обошлись ему в сто двадцать долларов, но стоили того. И очень.

Издали донеслось знакомое завывание полицейской сирены.

Дек ускорил шаг. Явно подошло время двигаться дальше. Нью-Йорк был хорошим местом для передышки. Город, где можно было затеряться, пока убийства не забудутся. Еще день, от силы два – и в путь. Ему нужно многое сделать, побывать во многих местах.

Глава 9

Итак, знаменитая кинозвезда вернулась домой, ворча и жалуясь на все.

Они лежали в кровати – Росс, откинувшись на четыре подушки, не отрывал глаз от телевизора. И Элейн решила, что настал удобный момент упомянуть фильм, про который ей рассказала Карен Ланкастер.

– По-моему, тебе следует сказать Заку, чтобы он этим занялся сейчас же.

– Ха! Великий Джордж Ланкастер от чего-то отказывается, а ты считаешь, что я тут же должен звонить моему агенту! – процедил Росс. – Черт подери, Элейн! Иногда ты меня доводишь!

– Если роль предложили Джорджу, значит, она выигрышная, – не отступала она.

– Херня! Джордж наделал больше дерьма, чем фабрики слабительного! – Он злобно сменил канал с помощью дистанционного управления. – Джордж, мать его, Ланкастер на пятнадцать, мать их, лет старше меня. Не забывай!

– На двенадцать, – поправила Элейн. Она знала возраст всех и каждого с точностью до одного дня.

Росс приподнял задницу и оглушительно пернул.

Элейн взбесилась. Поглядели бы на него сейчас его поклонницы!

– Если тебе это обязательно, так уходи в ванную! – крикнула она.

В ответ он снова пернул и переключил канал.

– Каким образом до нашей свадьбы ты всегда умудрялся контролировать свои телесные отправления? – спросила она холодно.

Он передразнил ее:

– Каким образом до нашей свадьбы ты никогда не взъедалась и не пилила?

– Господи! Ты невыносим! – Она выбралась из огромной кровати и надела неглиже из бирюзового шелка.

– Куда ты? – спросил он.

– На кухню.

– Принеси мне мороженого. Ванильного и шоколадного под горячим шоколадным соусом.

– Ты ведь должен соблюдать диету.

– Мне диета не нужна!

– Диета нужна всем, кому больше двадцати пяти лет.

Он сдался:

– Принеси мне мороженого, и я позвоню Заку.

– Обещаешь?

Он ухмыльнулся знаменитой ухмылкой Конти.

– Детка, ну когда я тебя обманывал?

Монтана сидела у себя в кабинете и смотрела на молодого актера, сидящего напротив у стены. Ей казалось что он изо всех сил гипнотизирует ее. Она опустила глаза и перечитала список сыгранного им, который он ей вручил. Обычная смесь дешевой телевизионной дряни и скверных фильмов.

– Вот уж не думал, что приду сюда сегодня и увижу за столом такую женщину, как вы! – хрипловато сказал он низким голосом.

Его глаза вновь ее гипнотизировали. Упорный взгляд, который действовал на нее очень тягостно, потому что в этих глазах она читала хорошо ей знакомое исступленное отчаяние.

– Тут сказано, что вам двадцать два года. А я ищу актера постарше, – сказала она деловым тоном.

– Насколько старше? – требовательно спросил он.

Она замялась. Как-то смягчить отказ. Отвергать всегда нелегко.

– Ну-у… э… лет двадцати пяти-шести.

– Я могу выглядеть старше. На самом деле мне двадцать четыре. – У него начался нервный тик, и подергивания испортили стандартную красивость его лица.

– Прекрасно, – ответила она, протягивая ему его бумаги. – Я это учту. Благодарю вас за то, что вы пришли.

– И это все? – В голосе у него прозвучало удивление. – А прочитать мне ничего не надо? Или сыграть?

– Не сегодня.

– То есть мне еще прийти?

Она улыбнулась ничего не значащей улыбкой – так она, по крайней мере, надеялась.

– Благодарю вас, мистер Кранч. – (Кранч! Что за фамилия!) – Мы свяжемся с вашим агентом.

Он встал и небрежным шагом подошел к ней.

– Не мог бы я увидеться с вами где-нибудь? – спросил он.

Отчаявшиеся глаза и так достигли предела. Ей было жаль его – и сотни других молодых актеров, таких же, как он.

– Послушайте, – сказала она терпеливо, – не дешевитесь так!

– А?

– Возможно, вы очень хороший актер, но не для кино. Так перестаньте пробиваться туда.

Он покраснел, закусил нижнюю губу чуть не до крови, но не отступил:

– Вы и я – между нами может возникнуть чудо. Испытайте меня. – Он сально осклабился. – У меня замечательные рекомендации. Понимаете, о чем я?

Она начинала раздражаться:

– Вам лучше уйти. Хорошо?

– Вы даже понятия не имеете, чего себя лишаете! – пробормотал он.

Ее терпение лопнуло:

– Бросьте! Сдается мне, я прекрасно понимаю, него лишаюсь!

Он неохотно побрел к двери.

Она вздохнула. Голливуд. Город честолюбия. Город, где засчитывается только успех. Если ты его добился, ты на коне, если нет – прощай, Чарли, ты ноль без палочки. Голливуд. Чтобы быть актером или актрисой, надо быть еще и мазохистом. Это уж точно.

И, кстати, писать тут тоже далеко не фонтан. Она вспомнила, чего натерпелась, предлагая идею своего первого телевизионного сериала. Вначале никто не относился к ней серьезно. Она обходила приемные агентов и так называемых телевизионных администраторов. Кто ты? Что ты, уже сделала? Детка, у тебя три минуса. Ты с Восточного побережья – раз. Ты женщина – два. Ты женщина – три.

Ах, неужели.

Ляжем-ка в постельку да обсудим, а?

Она никогда не использовала влияние Нийла, чтобы чего-то добиться. Идея для телевидения была хорошей. И в конце концов ее купили. Затем очерки о старом Голливуде – писать их оказалось чистым наслаждением, потому что она была сама себе хозяйка и ни перед кем не отвечала. Труднее всего было снять фильм о детях. Она смонтировала его сама. Немалое достижение. «Особенно для женщины!»– подумала она сардонически.

Она позвонила, чтобы ей прислали следующего актера, закурила сигарету и глубоко затянулась. Как там у Нийла в Палм-Бич с несравненным Джорджем Ланкастером? Не то чтобы это ее так или иначе беспокоило. Если они заключат с ним контракт, кассовый сбор обеспечен. Если нет, они смогут найти настоящего актера, который сделает живым образ старого полицейского. Перспектива куда более заманчивая.

Она открыла лежащий на ее столе сценарий и пролистала его.

Фильм может стать великим. И Нийл, она не сомневалась, сделает его таким.

Так что же остается человеку? Позволить своей молодой жене умереть с голоду? А ведь это и случится, если он в ближайшее время не раздобудет денег.

Уныло сидя за рулем машины, Бадди продумал все это.

Потом продумал еще раз. Последнее время он столько думал, что голова у него просто раскалывалась.

Он актер. Это его профессия. И не может получить роли.

Вывод? Какая другая работа даст столько, чтобы можно было держаться на плаву и продолжать поиски ролей? Нет уж, загонять машины на стоянку пропитания ради он не будет!

Ответ был прост. И если на то пошло – сущий пустяк. Полчаса в постели с безликой женщиной, сотня в кармане, свободное время, чтобы проводить его с Ангель. А то, чего Ангель не знает…

Решение было принято. Он оглядел себя в зеркале заднего вида, взлохматил волосы, прищурил дымчато-черные глаза. Остался доволен, выпрыгнул из машины и своей агрессивной походкой зашагал к магазину мужской одежды Тряпичника на бульваре Санта-Моника. Шесть лет назад это была дыра в стене, где продавались кожаные изделия. С тех пор Тряпичник купил здания справа и слева и расширил свою лавочку. Теперь витрина магазина тянулась на четверть квартала, и купить там можно было все, от костюмов Черутти до кашемировых жокейских бандажей.

На Бадди магазин произвел глубокое впечатление. А что, если он сможет покупать там со скидкой? Внутри к нему поспешил надушенный трансвестит.

– Привет! – произнесло существо в парче смущающе мужским голосом. – Чем могу вам служить?

Бадди невольно попятился. От голубых ему всегда становилось не по себе.

– Босс в наличии?

Трансвестит поиграл длинными наклеенными ресницами.

– Вы говорите о мистере Джексоне?

– Это фамилия Тряпичника?

– Прошу прощения?

– Черный. Высокий. Одевается в кожу.

– По описанию похоже на мистера Джексона.

– Ну так скажите ему, что пришел Бадди.

– Я бы с наслаждением. Но мистер Джексон никогда не приходит раньше часа. – Он задумчиво прижал к подбородку наманикюренный ноготь. – Не желаете ли подождать?

– Эй! – рявкнул Бадди. – Мне некогда ждать. У меня дела.

– Да, конечно. – Трансвестит влюбился. В янтарных глазах засветился намек на обожание.

– Где его можно найти сейчас?

– Не могу сказать.

– А вы поднатужьтесь.

– Ах, Боже мой! Видите ли, мистер Джексон ввел строгие правила, воспрещающие давать его домашний адрес и телефон.

Бадди сузил глаза в манере крутых парней.

– А я ввел строгое правило всегда добиваться того, что мне нужно.

Чувствительные руки трансвестита запорхали.

– Но что, по-вашему, я мог бы сделать?

Бадди подмигнул.

– Дать мне адрес. Никто, кроме нас двоих, ничего знать не будет. Останется нашим секретом. Идет?

Трансвестит нервно улыбнулся.

– Ну, если вы обещаете…

Неудивительно, что Джордж Ланкастер предпочитал жить в Палм-Бич. В Беверли-Хиллз или в Палм-Спрингс он был бы еще одним удалившимся на покой былым кумиром. Их там имелись десятки и десятки – Синатра, Астор, Келли, Хоуп. На улицах, на гольфовых полях вы то и дело натыкались на них. Но в Палм-Бич Джордж Ланкастер царил безраздельно. Он был королем. Или, в худшем случае, принцем-консортом своей супруги Памелы Лондон, третьей среди богатейших женщин Америки.

Нийл Грей осторожненько принюхивался к ним на данном в его честь завтраке. С Памелой следовало быть осторожным – она славилась острым языком и едким умом. Она побывала замужем четыре раза до того, как Джордж стал ее пятым мужем.

«По мужу на десять лет, – любила она говорить. – Ни один дольше не сумел продержаться. За исключением Джорджа, разумеется».

Пятьдесят четыре года, крупнокостная женщина, выше шести футов ростом, с непокорной массой рыжих кудряшек.

Джорджу стукнуло шестьдесят два, и для своих лет он сохранился изумительно. Женат до этого был дважды.

Первый раз на своей первой любви в течение тридцати двух лет. Плодом этого брака явилась его дочь Карен.

А второй – на голливудской стерве в течение девяти месяцев, трех дней и двух минут, если быть абсолютно точными.

Памела и Джордж составили внушительную пару. За пять лет брака они выработали дружелюбную враждебность друг к другу.

Оскорбления носились в воздухе, но за этой игрой была сплоченность.

– Так, значит, – васильковые глаза Памелы скребли Нийла, – вы хотите, чтобы старичок Джордж перестал рассиживать на жирной своей заднице и взялся за работу. Так?

Нийл улыбнулся и посмотрел на другой конец длинного стола, где Джордж беседовал с темной от загара королевой косметики. Естественно, Памела отсадила его как могла дальше. Она ведь прекрасно знала, что приехал он к Джорджу.

– Если он того пожелает, – ответил он небрежно.

– Если он пожелает! – фыркнула она насмешливо. – Если я пожелаю, так ведь?

Нийл был знаком с Памелой много лет. Одно время, пока она состояла в браке с голливудским режиссером, его хорошим знакомым, и жила в Беверли-Хиллс, они вращались в одном обществе. Его она устрашить не могла.

Он продолжал улыбаться.

– Джорджу нравится сценарий, ему нравлюсь я. Так ли уж плохо немножко отдохнуть от всей этой роскоши? И вы бы могли поехать с ним, чтобы развлечься.

Она хрипло засмеялась.

– Вы знаете, как я люблю Беверли-Хиллз. Малютки звездочки выставляют напоказ все, чем богаты. Жуткие старикашки щеголяют золотыми цепочками и потрескавшимся загаром. Дешевые людишки, Нийл, милый! Ненавижу дешевых людишек!

– Тогда останьтесь тут, – кротко сказал он. – Джордж сможет прилетать домой каждую пятницу. Мы устроим для него частный самолет.

– Но у меня есть свой самолет. – Памела засмеялась. – Вернее, два самолета.

– Я знаю. Но для чего эксплуатировать свой самолет, когда администрация обеспечит Джорджа всем, что бы ему ни потребовалось?

Она подняла бровь.

– Всем-всем?

– Только назовите.

– Хм-м… – Она задумалась, а Нийл поздравил себя с маленькой победой. Очень богатые обожают получать что-то даром.

– Так как же? – спросил он настойчиво.

– Подумаю.

– Что нужно, чтобы вы приняли решение?

Она указала на его бокал с минеральной водой.

– Почему вы не пьете?

– Не уходите от темы.

– Не терплю мужчин, которые не пьют. Мне становится не по себе.

Он кивнул официанту:

– Двойной «Джек Дэниеле» со льдом. – И обернулся назад к Памеле. – Мне не хочется, чтобы вам стало не по себе.

Она изобразила кокетливую улыбку.

– Вы чудесно выглядите, Нийл. Может быть, нам следует побывать в Лос-Анджелесе, а? Заняться посещением трущоб.

Они завтракали в Клубе Палм-Бич – интимный завтрак на тридцать персон. Гости все были незнакомы Нийлу, и почти все они уже разменяли полвека. Внезапно такое количество его сверстников нагнало на него уныние. Ему вспомнилась Монтана, ее заразительная молодость. Когда они были вместе, он не замечал разницы в их возрасте. А теперь среди косметически омоложенных лиц, драгоценных украшений и рук в старческих пятнах ощутил ее сполна. И тут же подумал о Джине Джермейн, терпеливо ожидающей его в отеле, где они утром заняли соседние номера.

С ней он тоже никогда не чувствовал себя старым. А только молодым. Или, вернее, она давала ощущение молодости его телу. Его член ощущал себя молодым.

– Цент за каждую грязную мыслишку, мелькающую у вас в голове! – внезапно сказала Памела.

– Что? – Нийл растерялся.

– Я всегда знаю, когда мужчина думает о сексе, – улыбнулась она.

– Только не я!

Она подняла бровь.

– Да? Чем же вы отличаетесь от всех остальных? Или у вас вата в мошонке?

Он засмеялся.

– Вы здесь прозябаете, Памела. Вам следует писать непристойные новеллы.

– А почему вы думаете, что я их не пишу? Я перепробовала почти все остальное. – Она ощерилась на него. – (Столько денег, а зубы желтые!) – Кроме вас, милый Нийл. Столько лет – и мы ни разу не переспали! Знаете, нам следует наверстать упущенное время. – Она игриво погладила его по колену. – А я всегда млела от английского произношения. Так аристократично! Ну просто Ричард Бартон. Честное слово, вы очень похожи на милого Ричарда. То же изнуренное выражение, тот же…

– Памела! – Он снял ее руку. – Довольно околичностей. Давайте перейдем к делу: вы хотите или не хотите, чтобы Джордж играл в моем фильме?

– Черт подери! – завопил Росс, хлопая трубку на рычаг. – Агенты. Чтобы их приподняло и хлопнуло. Чертовы паразиты!

Привет, Росс… Да, да, Росс… Ничего не поделаешь, Росс…

Да что они знают? Ровным счетом ничего. Кроме собственной хреновой выгоды. Даже задницы не подотрут, не оторвав от рулона туалетной бумаги свои десять процентов!

Всю его голливудскую жизнь они получали от него сполна за безделие. Позвоните в «Фоке». Позвоните в «Парамаунт». Позвоните Уайлдеру. Позвоните Зануку. Роли сами на него сыпались. Ни одному агенту не приходилось палец о палец ударять для Росса Конти. Тридцать лет он кормил их с ложечки, так теперь пусть пошевеливаются!

– Как насчет нового фильма Нийла Грея? – спросил он Зака Шеффера. – Я слышал, он может мне подойти.

Ничего о нем не знаю, Росс… Выясню, Росс… Позвоню, Росс…

Как это он не знает? Его работа – знать про это. Сейди Ласаль наверняка знает. И его профессиональной карьерой следует заняться ей!

– Элейн! – загремел он.

В комнату всунулась голова Лины.

– Миссис Конти уехала в гимнастический класс. Вы хотите кофе?

Росс свирепо выругался себе под нос. Элейн никогда не была рядом, когда он в ней нуждался! А только тогда, когда он предпочел бы обойтись без нее.

– Да, – буркнул он.

Лина ушла, а он остался сидеть у телефона и злиться. Сейди Ласаль. Начало положила она. Скрепя сердце он вынужден был признать, что без Сейди Ласаль и ее афиши он, возможно, так бы и остался ни с чем.

А как он ей отплатил? Сбежал с первой же парой соблазнительных грудей, которые нацелились на него, и заключил договор с крупным агентством. Не попрощался. Не оставил записки. Не позвонил. Просто сбежал, пока ее не было дома.

Пойди все по плану, Сейди Ласаль просто исчезла бы из его жизни, канула в небытие. И она исчезла – на некоторое время.

Он долго ничего не слышал о ней, а его дела продолжали идти в гору. Когда же ее имя начало всплывать, можно было не обращать внимания. Ну, захотела стать агентом. Подумаешь! Без него клиентов у нее нет и вряд ли будут.

Она разыскала никому не известного комика Тома Брауни и сделала его крупнейшей фигурой со времен Реда Скелтона. Она нянчилась с певицей-невротичкой, которую звали Мелодия Гения, и превратила ее в новую Гарленд. Адам Саттон пел во второстепенных фильмах, когда перешел в ее конюшню. Через два года его имя гарантировало гигантские сборы. Джордж Ланкастер перебежал к ней от своего агента. Все так и ринулись лавиной. Со временем она собрала лучшую клиентуру Голливуда.

Сейди Ласаль. Толстая кубышка. Сейди с усиками.

Иногда они сталкивались на приемах и премьерах. Усики исчезли. Дорогостоящие процедуры надежно их убрали. Она сбросила тридцать фунтов, одежда ее была дорогой и элегантной. Непокорные черные кудряшки сменились короткой модной стрижкой. Красавицей она не стала, но выглядела неплохо.

Он пытался взять дружеский тон. Она ограничивалась холодными наклонами головы. Он пытался завязать разговор. Она поворачивалась и уходила.

В начале семидесятых он решил, что нуждается в ней. Чисто профессионально, разумеется. И позвонил. Добрался до ее секретарши и спросил, не заедет ли миссис Ласаль повидаться с ним.

Она не ответила на его звонок. Это его допекло. Какой же у нее на него зуб!

При первой же встрече на очередном приеме он оттеснил ее в угол. Она была с розовой модельершей – ходили слухи, будто она активная лесбиянка, но Росс-то знал, как это далеко от истины.

– Сейди, – весело объявил он. – Мне кажется, вам крупно повезло. Знаете что? – Он сверкнул знаменитой улыбкой Конти. – Я созрел для нового агента, так почему бы не для вас?

Она обожгла его ледяным взглядом.

– Я не интересуюсь новыми клиентами, Росс.

Обида. Изумление. Устреми на нее знаменитый детский прозрачный взгляд!

– Прошло пятнадцать лет, детка. Речь идет о деле.

– К матери дело, – сказала она сквозь стиснутые зубы. – Если бы твои комиссионные обеспечивали мне единственный горячий обед в неделю, я бы лучше с голоду сдохла. Мы понимаем друг друга, Росс?

Стерва! Лесбиянка! Дырка на диете! С тех пор он не обменялся с ней ни единым словом.

Может, настало время попробовать еще раз? Теперь, когда он женат на Элейн и прошло десять лет.

– Мистер Конти… – Лина плотно встала в дверях. Из-под белой формы, на которой настояла Элейн, ее ноги торчали как два древесных ствола.

Он отключил злость и сумел улыбнуться. Нельзя подводить поклонников.

– Что, Лина?

– Мигель болен. Я приведу мальчика, хорошо?

Какого черта она лезет с этим к нему? Домашними делами занимается Элейн. Бог свидетель, он отстегивает достаточно «зеленых», чтобы все шло как по маслу.

– Какой еще мальчик? – спросил он раздраженно, потому что хотел, чтобы Мигель вымыл «Корниш».

– Хороший мальчик. Очень приличный. Я велю ему почистить бассейн, хорошо?

– А машину он водить умеет?

– Да, умеет.

– Отлично. Приведи его. Пусть выведет «Корниш» из гаража и вымоет. Машина мне нужна в час.

Лина кивнула и одарила его одной из редких своих улыбок.

– Где мой кофе? – спросил Росс.

Она глупо мотнула головой.

– Забыла.

– Так принеси.

Когда она пятясь выходила, зазвонил телефон. Росс прижал трубку к уху и резко произнес:

– Алло!

– С приездом, Малыш, – произнес грудной голос с легкой хрипотцой.

– Кто это?

– Ну и короткая же у тебя память! Неужто наш день на пляже так легко из нее изгладился! Конечно, прошло несколько недель, но все-таки, Росс!

Он засмеялся.

– Карен?

– Она самая.

– Когда увидимся?

– Назови время и место, и искренне ваша будет там.

– Твой пляжный домик. Три тридцать.

– Буду ждать.

– До победного конца.

– Вот именно.

Они дружно засмеялись.

Элейн опоздала на теннисный урок, и ее инструктор, смуглый уроженец Нью-Йорка с зубами как ослепительный снег и хваткой как у самурая, был недоволен:

– Опоздание на десять минут, миссис К., это потерянные десять минут!

«Ну и что? – раздраженно подумала она. – Плачу ведь я.

А вернее, Росс».

После трех лет неуклюжей переброски мяча через сетку она решила, что должна подтянуться. А что Биби Саттон начала устраивать у себя в Бель-Эйр званые завтраки «для девочек»и что Элейн была приглашена один раз, играла как любительница и больше приглашений не получала, так это тут вовсе ни при чем.

Она напряженно стояла на своей половине корта – ножные мышцы после двух дней усердных упражнений у Рона Гордино дико ныли. Нет, каждый день заниматься гимнастикой нельзя.

Явный перебор. Придется сократить до, пожалуй, трех раз в неделю. Но до каких трех дней? Решить было непросто. Какие дни недели – те, когда занятия посещает Биби Саттон? Мимо ее ракетки просвистел мяч, она сделала слабую попытку его отбить, но промахнулась.

– Миссис К.! – с упреком сказал инструктор. Что еще за миссис К.? Слишком фамильярно, а она не из тех женщин, которые любят быть на дружеской ноге со своими теннисными инструкторами.

– Моя фамилия Конти, – сказала она резко.

– Я знаю, – ответил он, не моргнув. – Так, может, вы сосредоточитесь, миссис К – .?

Она бросила на него свирепый взгляд. Волосатые мощные ноги уходили в белые жесткие шорты… Она прикинула, какие у него причиндалы. Наверное, волосатые, мощные и… Элейн мотнула головой. О чем она думает? Она же его терпеть не может. И, быстро приняв атлетическую стойку, грациозно отбила летящий мяч.

– Уже лучше! – сказал инструктор.

Подбодрившись, она ловко перебежала по площадке и вполне прилично отбила мяч с лета.

Три четверти часа спустя урок кончился, и, вся мокрая от пота, она поспешила в раздевалку и встала под душ – в третий раз за день. Нелепость какая-то! Так у нее кожа сморщится, точно вялая слива. Нет, заниматься теннисом и гимнастикой в один день невозможно. Не забыть бы. Она вынула из сумочки черный кожаный блокнотик от Картье и нацарапала коротко и таинственно: «ТЕННИС ГИМН. НЕТ!» Потом, подумав, добавила:

«СПР. КАРЕН». Уж Карен знает, по каким дням принято посещать занятия у Рона Гордино.

Одевалась она медленно, испытывая легкую усталость. А есть ли толк от всех этих витаминных таблеток, рекомендованных ее диетологом? Росс принялся язвить, едва заметил, что она глотает их десятками в день. Но когда она объяснила, что они поднимают энергию, препятствуют простудам, предупреждают рак, улучшают кожу, обостряют зрение, ну, он быстро перестал. И теперь сам их принимает. Плюс женьшень, который, говорят, удивительно повышает потенцию. Только ему толк от этого явно невелик! После трех недель отсутствия он даже не посмотрел на нее.

Может, он все-таки позвонил Заку Шефферу насчет фильма Нийла Грея? Раз роль предлагали Джорджу Ланкастеру, она не может быть плохой. Ах, какой был бы триумф вновь оказаться на самом верху, когда все наперебой тебя приглашают, телефон не умолкает, новые модельеры умоляют принять их модели в подарок, а шоферы и телохранители оберегают каждый твой шаг!

Ее мысли злобно вернулись к Россу. Как он допустил это скольжение под уклон? В какой миг, час, день он сорвался с вершины?

Он постарел, вот что произошло. Много пил, нажил брюхо, мешки под глазами. И кожа у него дубленая, как у старого пастуха на ранчо. Она же умоляла его снова отдаться в заботливые руки ее бывшего мужа, хирурга-косметолога. «Забудь! – отрезал он. – Чтобы вместо лица у меня была хреновая маска? Ну нет!»

Каждый месяц он должен был выплачивать разные суммы алиментов своим двум предыдущим женам. Когда он зарабатывал большие деньги, это проходило почти незаметно. Когда же большим деньгам пришел конец, алименты очень дали себя почувствовать. Процесс урезания расходов был мучителен. Сначала пришлось отказаться от шофера, потом от экономки и двух подчиненных ей горничных, потом пришла очередь садовников и смотрителя бассейна. Теперь у них была только Лина, приходившая каждый день, кроме субботы и воскресенья, и Мигель, совмещающий обязанности садовника, смотрителя бассейна и шофера.

Гневно фыркнув, Элейн натянула вязаное тонкое платье от Джорджио и босоножки на высоком каблуке от Чарлза Джордена.

Одежда оставалась единственным, на чем она отказалась экономить. Бог мой! Если в Беверли-Хиллз ты не можешь одеваться как следует, остается только провалиться сквозь землю и остаться там! Впрочем, она неплохо справляется. Ведь они вовсе не разорены. Просто им следует быть поосмотрительнее теперь, когда, как выразился поверенный Росса, «дни больших денег для вас позади, Росс». Дурак! Что он понимает? Она вернет Росса наверх!

Пусть ей даже придется кого-нибудь прикончить!

– Росс, вернись наверх! – томно потребовала Карен Ланкастер.

Он поднял голову от ее паха.

– Я это не всякой делаю, – произнес он обиженно. – Даже не помню, когда был прошлый раз.

– Чего ты хочешь? Чтобы тебя погладили по головке? Вернись наверх!

Он подчинился и начал энергично накачивать.

Карен принадлежала к стонущим. Ее охи, ахи и «ну же, ну, маленький!» становились все громче и короче. Чем больше она верещала, тем быстрее кончал Росс, пока оба не взвыли в оргазме.

Он скатился с нее и сказал; «Ох, черт», в ожидании комплиментов.

Карен перевернулась на живот, разыгрывая полное отключение.

Косые лучи солнца лились в большую застекленную комнату и озаряли огромную круглую кровать, на которой они раскинулись поверх атласного покрывала.

Снаружи Тихий океан лениво накатывал волны на пляжи Малибу. День был абсолютно безоблачный.

– Неплохо, – наконец сказал он, убедившись, что первой она заговорить не намерена. – Очень даже неплохо. – Никакого ответа. Он тихонько похлопал ее по ягодицам. Никакого отклика. – Ты спишь? – спросил он с удивлением.

– Дай мне пять минуток, – пробормотала она и свернулась плотным клубком.

Он встал и прошелся по комнате. Та еще комната!

Фантастическая ротонда, организованная вокруг ложа в центре. С одной стороны был океан, с другой – стена зелени и гараж, укрывавший сейчас его сверкающий золотой «Корниш»и ее спортивный красный «Феррари».

Он обнаружил сзади космическую кухоньку и извлек из холодильника ледяную банку немецкого пива.

Нет, Карен стоит поездки на пляж! Он подумал так еще в первый раз, но теперь окончательно убедился. Она заставила его вернуться к способам, о которых он давно и думать забыл.

Крошка Карен. Черт! Он же помнит, какой она была в шесть лет. Джордж Ланкастер часто брал ее с собой в студию.

Крошка Карен. Он был на ее первой свадьбе с агентом по продаже недвижимости, достаточно много читал о ее втором браке с композитором-наркоманом и провел немало вечеров в ее обществе, когда она стала одной из лучших подруг Элейн.

Крошка Карен. Тигрица в постели.

Они случайно столкнулись перед «Брентано» на Уилширском бульваре накануне его отъезда на съемки. «Ты просто должен посмотреть мой новый» Феррари Спайдер «, – заявила она. – Мне его пригнали только вчера».

Она потащила его через улицу на стоянку, где служитель окружал ее новое приобретение особым вниманием.

«Подарок папочки?»– спросил он небрежно, почти не глядя на глянцевую красную машину. Автомобили никогда не были его фетишем.

«Естественно! Росс, прокатись со мной! Ты же никуда не торопишься?»

Собственно говоря, он торопился. У него была назначена встреча с его бухгалтером, но Карен вдруг начала подавать сигналы, и он не устоял перед искушением проверить, означают ли они то, что должны были, по его мнению, означать. И сел в машину.

«Уютно, а?»– сказала она, усаживаясь за руль. И они с ревом понеслись по Уилширу на убийственной скорости, совершенно неуместной среди чинно следующих тремя рядами «Кадиллаков», «Мерседесов»и «Линкольнов». От светофора наперегонки с ними рванулся было пикапчик, и какой-то мальчишка метался следом за Карен из ряда в ряд. К тому времени, когда они выбрались на Вествуд, Росс испытывал огромное наслаждение от этой дикой езды.

«Как насчет пляжа?»– спросила она, а ее взгляд задал совсем другой безмолвный вопрос.

«Почему бы и нет?»– Пусть бухгалтер подождет.

И вообще, пусть с бухгалтером разбирается его поверенный.

Это ведь его обязанности, верно?

Они добрались до дверей пляжного домика в Малибу за двадцать минут. Еще пятьдесят две секунды спустя они валялись на мягком ковре, стаскивая одежду друг с друга.

Он взобрался на нее как жеребец, разорвал ее замшевую рубашку, ворвался в ее узенькие трусики.

Ее красноречие удивило их обоих.

Им обоим нужно было поскорее вернуться в город, где их ждали дела, а на следующий день он уехал из Лос-Анджелеса на съемки.

Он радовался, что после его возвращения она позвонила первая. Карен станет чем-то большим, чем мимолетное развлечение.

В этом он не сомневался.

Тряпичник обитал в надстройке на крыше дома по Доэни-драйв. С ним там жили белый дизайнер по имени Джейсон Суонкл и безобразнейший бульдог по кличке Крутой.

Бадди нетерпеливо нажал кнопку звонка. Теперь, когда он принял решение вернуться к прежнему занятию, ему не хотелось тратить время зря.

Дверь открыл Джейсон. Толстенький хомячок в бирюзово-синем тренировочном костюме, увешанный золотыми украшениями. Его сопровождал Крутой.

Бульдог нюхнул ногу Бадди и взгромоздился на нее, словно на суку в течке.

– Э-эй! – вскрикнул Бадди в ужасе. – Уберите его от меня!

– Лежать, мальчик! Лежать! – приказал Джейсон, дергая Крутого за стразовый ошейник.

– Тьфу! – Бадди с отвращением брыкнул ногой.

Крутой слез с нее и угрожающе зарычал.

– Так чем я могу быть вам полезен? – кокетливо спросил Джейсон и прижал пухлую, сверкающую перстнями руку к грудобрюшной преграде, разглядывая Бадди, одобряя то, что увидел.

– Мне нужен Тря… э… мистер Джексон.

– Он одевается. Мы едем на свадьбу. Не могу ли я его заменить? – Джейсон просиял улыбкой, а потом подмигнул. – Буду очень рад.

Почему голубые на него кидаются?

– Я по делу, – сказал Бадди вежливо. – Поличному. Больше минуты оно не займет.

Джейсон пожевал мясистыми губами.

– Марвин не любит заниматься делами дома. Это насчет магазина?

Марвин! Бадди кивнул и попытался проникнуть в дверь.

Крутой зарычал, и Джейсон принял решение:

– Ну что же. Подождите здесь. Я схожу за ним. – Он заколыхался прочь на коротких толстых ногах, и Бадди подумал, что с Тряпичником они составляют комичную пару – Тряпичник такой высокий, и тощий, и черный, а Джейсон такой пузатенький, и пухлый, и белый. А, ладно, о вкусах не спорят.

Он тихонько насвистывал между сжатыми зубами, предвкушая, что Тряпичник сразу же ему что-нибудь предложит. Приятно будет вернуться домой к Ангель с подарками.

– Ты, собственно, кто, мать твою? – Это был сам Тряпичник, еще более тощий, чем помнилось Бадди. Его черные волосы были закручены в пучочки и украшены разноцветными бусинами. – И какого хрена тебе нужно?

Прием не слишком-то теплый.

– Эй, старый друг… Дже… Это же я, Дружок Бадди. Ты же меня помнишь! – Он приветливо протянул руку, которую Тряпичник отбросил резким ударом. – Да послушай же, – не отступал Бадди. – Я работал у тебя. Меня привел Рэнди Феликс. Я был у тебя самым лучшим…

Тряпичник фыркнул носом.

– Самым лучшим у меня – чем?

Бадди оглянулся на коридор.

– Можно мне войти? Поговорить? – Он попытался шагнуть в дверь, Крутой яростно зарычал. – Я… э… я хочу вернуться. Мне позарез нужны деньги, а ты всегда умел все здорово организовать.

– Я больше этим не занимаюсь. – Тряпичник сплюнул, снова фыркнул и начал закрывать дверь. – А и занимался бы, – хоть чего нет, того нет, – так учти, я тебя хорошо помню. Ты тот извращенец, у кого вставало только на дамочек. Так? И, если я помню верно, ты от меня переметнулся к жирному пердуну Макси Шолто. И у него, насколько мне известно, ты крыл все, что шевелилось. А потому, занимайся я еще этим делом – хотя, повторяю, я им не занимаюсь, – так даже если бы ты всякий раз пердел «Звездным знаменем»и вздергивал флаг на свой хер, я все равно тебя не подпустил бы ни к кому в человеческом обличье. А теперь вали отсюда! – И он захлопнул дверь.

– Дерьмо! – крикнул Бадди. – Дерьмо собачье!

Сердито повернувшись, он зашагал к лифту. Сам виноват, дебил!

Джейсон Суонкл окликнул его, когда он уже выезжал из подземного гаража.

– Так рад, что догнал вас, – пропыхтел толстячок, подбегая к машине и волоча за собой упирающегося Крутого.

– Это почему? – свирепо глядя на него, спросил Бадди.

– Потому что мне хотелось бы помочь вам. По-моему, это в моих силах.

– Только вы-то не мой тип, – съязвил Бадди.

– Возьмите мою карточку, – настаивал Джейсон. – И позвоните мне по рабочему телефону. Завтра же. – Он сунул маленькую белую карточку за опущенное стекло. Она трепеща спланировала на пол, а Бадди нажал на газ, и машина с ревом вырвалась в лучи предполуденного солнца.

Глава 10

Итальянский ресторанчик с клетчатыми скатертями, вкуснейшими спагетти и крепким домашним вином был полон. Как всегда в субботние вечера, Милли Розмонт получала от ужина большое удовольствие, но у Леона Розмонта на душе кошки скребли. Он давно и твердо обещал Милли все служебные проблемы оставлять за порогом дома и не нарушал этого обещания, пока не столкнулся с убийствами на Френдшип-стрит. До той минуты, пока не увидел искромсанное тело Джой Кравец.

Ему вспомнилась их вторая встреча. Еще до того, как он познакомился с Милли.

Дождь не просто шел, он рушился водопадом. Дворники протирали ветровое стекло как бешеные. Время было довольно позднее, Леон ехал домой и вдруг почувствовал, что все-таки голоден. Всего час назад он позвонил привлекательной разводке, с которой встречался, и отменил предварительное приглашение пообедать вместе.

Она была приятной женщиной, но наводила на него скуку. Подчиняясь внезапному импульсу, он свернул к «Говарду Джонсону»и поставил машину на площадке. Потом пробежал под дождем, сел в углу и заказал горячий бутерброд с курицей и кофе. Открыв газету, он погрузился в спортивные новости.

Официантка принесла бутерброд с кофе, и он сел поудобнее, расслабляясь после долгого утомительного дня.

– Погань проклятая! – взвизгнул чей-то голос.

Он растерянно поднял голову и увидел, что у его столика стоит невысокая девушка, гневно скрестив руки на грязной рубашке с открытым воротом, заправленной в старые армейские брюки, слишком для нее широкие и длинные.

– А, не помнишь меня? – Она злобно уставилась ему в лицо.

– Но почему я должен помнить?

– Почему? Ха! Почему? Да потому, жирная твоя задница!

Он положил газету.

– Погодите! С кем, по-вашему, вы разговариваете?

– С тобой, легавый, – сказала она, как плюнула.

– Я вас знаю?

– Из-за тебя меня заперли в тюрьму для малолетних на целый год. Значит, знаешь!

Только тут он заметил косящий глаз, и разом нахлынули воспоминания. И проститутка с детским личиком, которая пристала к нему как-то вечером, а когда он спросил, сколько ей лет, пнула его по ноге и сбежала. Он тогда позвонил Грейс Манн в отдел несовершеннолетних, описал ее внешность, место и оставил дело в ее опытных руках.

Грейс, как видно, довела его до конца.

– Помнится, ты сказала, что тебе восемнадцать.

– Ну, соврала! Делав! А из-за тебя они меня выследили и заперли на дурацкой ферме с оравой младенцев. Спасибочки, ковбой!

Он попытался подавить улыбку – она была так неистово сердита, и ему не хотелось давать ей повод для новой вспышки.

– Так ради тебя же, – сказал он.

– Мать твою! – ответила она и вдруг села к нему за столик. – Мой парень не пришел, так что можешь угостить меня кофе. Ты мне должен побольше паршивой чашки кофе! – Она утерла нос тыльной стороной руки и жадно поглядела на его бутерброд.

– Хочешь съесть чего-нибудь? – спросил он. Она выглядела таким заморышем, что ему стало ее жалко.

– Ладно, – согласилась она, будто делая ему великое одолжение. – Давай то же, что себе взял.

Он подозвал официантку, и та, налив ему кофе, пошла выполнять заказ.

– Как хоть тебя зовут? – спросил Леон.

– Ну, Джой. А тебе-то что?

– Я же покупаю тебе бутерброд. Так почему не спросить, кому именно?

Она подозрительно скосилась на него, буркнула: «Чертов легавый»– и накинулась на принесенный бутерброд с голодной свирепостью.

Леон смотрел, как она ест – на ее обгрызанные ногти, грязную шею, вихры крашеных оранжевых волос. Виду нее был малопривлекательный, но что-то в ней пряталось трогательное. «Она будит во мне отцовский инстинкт», – подумал он с иронией.

– Насколько я понимаю, с фермы тебя отпустили, – заметил он. – Надеюсь, я угощаю бутербродом не беглую каторжницу?

– Выпустили, – произнесла она с набитым ртом. – Куда им было деваться, когда за мной сестра приехала? И мне же теперь шестнадцать. Могу и сама о себе позаботиться.

– Уж конечно.

– А вот и да! – Она хитро посмотрела на него. – Спасибо тебе!

– Это почему же?

– Ну-у… Не наткнись я на тебя, ты бы не натравил на меня этих, которые детей ловят, и, может, я бы никогда не повстречала настоящих девочек. А на ферме я с ними со всеми перезнакомилась и много чего набралась.

Он вдруг подумал, что ему не следует сидеть с ней вот так. Он быстро подал знак официантке, прося счет.

– Куда ты? – спросила она.

– Домой, – ответил он, а затем добавил саркастически:

– Конечно, с твоего разрешения.

– А я думала, ты меня хоть подвезешь, – жалобно прохныкала она. – Только посмотри, как там льет.

Он оглянулся на большое окно. Дождь не утихал.

– Ас чего ты взяла, что мне с тобой по дороге?

– Послушай, если тебе не с руки, так подбрось меня до автобусной станции. Я к сестре еду. Она за городом живет, а так я на автобус опоздаю.

Он знал, что ему следует отказать ей, но какого черта? Он не на службе, а она совсем еще ребенок.

– Бери плащ, – сказал он со вздохом.

– Нет у меня плаща.

– В такую погоду?

– Кто же знал, что дождь пойдет?

Он заплатил по счету, снял плащ с вешалки в углу, хотел было надеть, но передумал и набросил его ей на плечи.

– Давай! – сказал он.

Они побежали через улицу. Джой сразу отстала, повизгивая под хлещущими струями.

– Давай! – повторил, повысив голос, Леон и открыл дверцу машины.

Она прыгнула внутрь, как сердитый щенок. Несмотря на плащ, она успела промокнуть насквозь.

Он включил мотор, а она тем временем настроила приемник на волну диско.

– Покурить дашь? – спросила она.

– Я бросил курить, – ответил он ворчливо. – И тебе советую.

– Вот сейчас и брошу! – огрызнулась она. – Житуха у меня райская, ну и на кой мне курево?

Он поглядел на нее и приглушил радио.

– Когда твой автобус?

Она помолчала, грызя большой палец и ерзая на сиденье.

– Когда? – повторил он, притормаживая, потому что дождь хлынул с новой силой.

– Когда, когда! – пробурчала она наконец. – Все равно мне на нем ехать некуда.

Он нахмурился.

– Я думал, ты просила подбросить тебя до автовокзала.

– Ну да. Там можно на скамье переночевать. Я уже ночевала.

Она начинала раздражать его все больше. Выключив приемник, он сказал:

– Что ты такое городишь?

– Да… сестра у меня в Аризону уехала, житье этой… как ее?… в коммуне. А я должна была поднакопить денег и поехать к ней, только деньги у меня своровали. – Она вошла во вкус своей выдумки. – Два черных кота обобрали меня и хотели, чтобы я шла на улицу, а деньги забирать будут они, ноя от них сбежала. Только вот все, что я заработала, они забрали, и мне надо опять с начала начинать. – Она помолчала. – У тебя лишних не найдется? Я бы тебя обслужила.

Леон свернул к тротуару и остановил машину.

– Вылезай! – резко приказал он.

– Ты чего?

– Вылезай!

– Да почему?

– Ты знаешь почему!

– Да чего ты…

– Вылезай! Или хочешь опять в отдел несовершеннолетних?

Там для тебя постель найдут.

– Свинья собачья! – крикнула она, поняв, что он не шутит.

Он перегнулся и открыл правую дверцу. В машину ворвались дождевые струи.

– Ты меня под такую хреновину гонишь? – Голос у нее дрожал. – Жалко до автовокзала довезти? Ну, чего ты?

– А того, что ты накачалась, автовокзал мне не по дороге, и ты все врешь. Ну-ка, вон!

Она медленно вылезла из машины под хлещущие струи.

Он захлопнул дверцу и уехал.

Ну нахалка! Второй раз предлагает ему, словно он из тех дурней, которые за это платят. Зря он не отвез ее в отдел. Было бы лучше для нее, чем просто выбросить ее из машины.

О черт! Он уже чувствует себя виноватым!

Так ведь ей же только шестнадцать, а погода жуткая.

Но, возразил он себе, она вряд ли сказала бы ему «спасибо», сдай он ее, а позаботиться о себе она сумеет. Уличная девчонка, прошедшая огонь и воду. И вообще, никакого отношения она к нему не имеет.

Он сердито свернул к дому, оставил машину в подземном гараже и поднялся на лифте к себе в квартиру.

И только стая под горячим душем, он сообразил, что его дождевик остался у нее.

Милли перегнулась через столик и сказала очень тихо:

– Милый, если бы я ушла, ты бы меня хватился?

– А? – Вздрогнув, Леон вернулся в настоящее.

Милли ласково погладила его по руке.

– Добро пожаловать обратно!

– Я задумался.

– Да неужели? – Она переложила сарказма. – Вот бы не догадалась!

– Я просто задумался, – повторил он рассчитанно, – где нам провести отпуск в этом году? Ты уже решила, куда бы хотела поехать?

– В Калифорнию, – ответила она сразу, но потом спросила с тревогой:

– Мы же можем себе это позволить?

– Да, конечно.

– Мне всегда хотелось побывать в Калифорнии. – У нее заблестели глаза. – А тебе?

Леон нахмурился. Честно было бы ответить, что у него никогда не возникало желания увидеть Калифорнию. Край солнечного света, апельсинов и подонков всех мастей.

– На той неделе я зайду в бюро путешествий, – обещал он.

Она просияла.

– Времени у нас хоть отбавляй. Но все равно веселее строить планы загодя.

Он ласково ей улыбнулся и подумал: «А Дек Эндрюс тоже строил планы загодя? Планировал изрубить этих троих в куски?

Планировал превратить маленькую гостиную в подобие скотобойни? Планировал хладнокровно вымыться, уйти из дома и исчезнуть?»

Появился официант с двумя тарелками спагетти под соусом ИЗ мидий. У Леона засосало под ложечкой. Милли засмеялась и сказала, что последнее время пробудить в нем интерес можно только с помощью полной тарелки чего-нибудь горячего.

Он не ответил. Ему не хотелось подшучивать над тем, что их сексуальная жизнь все больше сходит на нет. Нет, Милли оставалась для него все такой же желанной, но только он теперь ощущал такую усталость! И когда, забравшись в постель, он закрывал глаза, в половине случаев перед ним всплывали не эротические образы, а Дек Эндрюс. Фотография восемнадцатилетнего Дека в выпускном альбоме его класса. «Он с тех пор почти не изменился, – заверяли разные свидетели. – Только волосы отрастил подлиннее».

Полицейский художник отлично поработал над снимком – состарил лицо на восемь лет, пририсовал длинные волосы. Затем снимок разослали по стране.

Леон помнил фотографию до мельчайших деталей. Обычный подросток с необычными глазами – горящими, черными, смертоносными глазами. Они преследовали его. Как и изуродованный труп Джой с почти перерубленной шеей – слишком уж чудовищно-гротескными были все эти раны.

– Ну, ешь же! – сказала Милли.

Он поглядел на спагетти и вдруг ощутил тошноту. Да что с ним такое? Надо взять себя в руки. Черт побери! Двадцать лет он жил среди гнуснейших убийств, и ни одно из них не действовало на него подобным образом. Он накрутил спагетти на вилку и сунул в рот.

– Отлично, а? – спросила Милли.

«Отлично, а?»– насмешливо буркнул Дек Эндрюс у него в голове.

– Извини! – Он отодвинулся от стола. Вилка с глухим стуком упала на тарелку. – Мне надо. Я сейчас вернусь.

Милли удивленно подняла брови, а он торопливо вышел из зала, ища приюта в мужском туалете. Там он прижался лбом к прохладному кафелю стены и принял решение. Он возобновит следствие по делу Эндрюса. Обратится за разрешением к начальнику и, если не получит его, будет работать над делом в свободное время.

Неожиданно он почувствовал себя лучше.

Глава 11

Элейн Конти в больших тонированных солнечных очках, широкополой шляпе и свободном жакете из белого полотна неторопливо шла по парфюмерному отделу «Буллокса»в Вествуде, небрежно поглядывая по сторонам. Минуя демонстрационный столик, она незаметно сунула в карман семидесятидолларовый флакон «Опиума». Ее глаза шмыгали то сюда, то туда – и к флакону присоединились зеркальце в керамической оправе, а затем губная помада. Сердце ее уже бешено колотилось, но походка оставалась неторопливой. Она проплыла через отдел очков и сумела прикарманить две пары по шестьдесят долларов каждая, прежде чем спустилась на лифте в отдел белья. Там ее остановила пожилая продавщица в черном и в стразах.

– Чем сегодня я могу вам быть полезна, мадам?

– Благодарю вас, – ответила Элейн. – Я просто хочу посмотреть.

– О, конечно! Но я послежу за вами, и если все-таки понадобится…

Элейн, сдерживая злость, улыбнулась и поспешно ретировалась в мужскую одежду, где сумела пополнить добычу шелковым галстуком «Ив Сен-Лоран».

Посмотрела по сторонам и тут же заметила, что на нее обратил внимание один из продавцов. Сердце у нее просто гремело.

Хорошенького понемножку! И она медленно направилась к выходу.

Этот момент был всегда решающим. Что, если в дверях на ее плечо опустится рука? Что, если голос скажет: «Будьте добры, вернитесь на минуту!» Что, если ее поймают? Невозможно! Она умеет соблюдать осторожность и берет что-то, только когда твердо знает, что за ней не следят ни скрытые камеры, ни чьи-то невидимые глаза. И ведь она не брала ничего дороже ста долларов. Почему-то это создавало ощущение безопасности.

Двери позади. Она на улице, и тяжелая рука не легла ей на плечо.

Она подошла к «Мерседесу», припаркованному у счетчика на бульваре Вествуд, сняла широкий полотняный жакет с карманами, полными краденного, аккуратно сложила его и убрала в багажник. Сняла очки, шляпу и бросила туда же.

Чувствовала она себя изумительно! Как фантастически заряжали ее эти магазинные кражи! Куда сильнее тайных свиданий.

Негромко напевая, она села за руль.

Элейн уже более года успешно крала с прилавков. Раз в неделю она обязательно облачалась в свой «защитный костюм», как она его называла, и устраивала налет на универсальный магазин или какой-нибудь торговый салон. В магазинах было безопаснее, но салоны дарили такие острые ощущения! Там можно было насладиться по-настоящему, уведя шарф, шелковый джемпер или даже пару туфель прямо из-под носа какой-нибудь цепкой продавщицы. Какое сладкое волнение! Просто экстаз. Выброс в кровь адреналина, которого потом хватало на несколько часов.

Куда наркотикам!

В сущности, началось все совершенно случайно. Как-то она стояла перед прилавком с косметикой у Сакса. Ей спешно требовалась пудра – она опаздывала в ресторан, где должна была завтракать с подругой, и валилась с ног от усталости после занятий танцами (в те дни последним криком были занятия современным балетом). Она была раздражена и торопилась. Внезапно ей показалось, что проще всего будет просто смахнуть коробочку пудры в сумочку, благо коробочка стояла почти у края прилавка, и спокойно направиться вон из магазина. Она была совершенно готова к тому, что ее остановят. Вот тогда она с полным хладнокровием объяснит, что это – скромный протест, вызванный грубостью продавщиц, которые предпочитают не обслуживать покупателей, а болтать между собой.

И ей поверят?

Она – миссис Росс Конти. Конечно, ей поверят.

Но ее не остановили. Во всяком случае, тогда. И в следующий раз. И в следующий.

Так искренний протест вскоре превратился в привычку. От которой уже невозможно было избавиться.

– Бадди, – нежно шепнула Ангель, – можно мне познакомиться с твоим агентом?

– Что? – Он нахмурился.

Они лежали, тесно прижавшись друг к другу, на узкой кровати в одолженной им квартире Рэнди Феликса и смотрели спортивную передачу на экране скверно работающего черно-белого телевизора.

Ангель села, и длинные золотые волосы рассыпались, обрамляя совершенное лицо. Глаза у нее горели воодушевлением.

– Я вот что думаю, – заявила она. – Ну для чего я весь день сижу дома? Ведь я могу тоже поискать работу? Ты познакомь меня со своим агентом. Вдруг он подберет что-нибудь и для меня?

Вот было бы потрясающе, если бы и мне что-то предложили!

Он ответил старательно ровным голосом.

– Не для чего.

Настала ее очередь нахмуриться.

– Но почему? – спросила она жалобно.

– А для чего?

– Ну, для того, – ответила она торопливо, – что у тебя пока как будто не налаживается и мне очень хочется помочь. Перед тем как поехать на Гавайи, я решила попробовать стать актрисой.

Он задышал глубоко и ровно. День выдался удивительно скверный.

– Значит, ты думаешь, что я не способен о тебе заботиться?

Ее глаза широко раскрылись.

– Нет! Я знаю, что ты всегда будешь заботиться обо мне. Но нам сейчас нужны деньги, правда ведь?

Внезапно он рассердился.

– С чего ты взяла?

Она растерянно обвела рукой тесную комнатушку.

– Ну-у… Это же не наша квартира. Машина у нас разваливается, а ты стал таким нервным. Честное слово, Бадди, я не жалуюсь. Просто мне хочется помочь…

– Мать твою! – крикнул он, не сдержавшись, спрыгнул с кровати, натянул «ливайсы» поверх французских плавок и схватил рубашку.

– Что случилось? – испуганно спросила Ангель. Бадди забрал бумажник и ключи, лежавшие на телевизоре.

– Пилить меня вздумала? Ничтожество из меня строить? Занимайся этим без меня!

Дверь за ним захлопнулась, прежде чем она успела сказать хоть слово.

Ангель была потрясена. Ничего подобного она не ожидала. Собственно говоря, ожидала она нежной сцены между ними, заверений Бадди о том, как он сильно ее любит и как благодарен, что она так хорошо все понимает и хочет помочь.

На глаза навернулись слезы. Что было не так? Что такого страшного она сказала? Разве муж и жена не должны быть во всем вместе, рассказывать друг другу все, ничего не скрывать?

По мере того как проходили дни, Бадди становился все более раздражительным, а роли не только главной, но даже самой маленькой ему никто вроде бы не предлагал, и она мало-помалу начала понимать, что все обстоит далеко не так розово, как он ей рисовал. Близко к сердцу она этого не приняла. За свою жизнь она успела прочитать немало дамских журналов и знала, что Путь Наверх и Достижение Цели не всегда исчерпываются быстрой пробежкой по дороге, вымощенной желтым кирпичом. Иногда на пути встречаются Провалы и Задержки. Бадди долго отсутствовал, и теперь, чтобы вернуться на свое законное место, ему требуется время. Но пока он ждет, почему бы и ей не попробовать? Она же только хочет помочь!

Вся в слезах она встала с кровати и поправила смятое покрывало. Пусть он вернется, обнимет ее, скажет, что все хорошо, и неторопливо, нежно возьмет ее. Она вздрогнула и крепко обхватила руками свое тоненькое тело.

Бадди… Если он не хочет, чтобы она работала, она больше словом об этом не заикнется.

Бадди… Она его так любит! Он все, что у нее есть, и она сделает все, чтобы остаться с ним навсегда.

– Хотите горячего хера в жопу? – произнес возбужденный мужской голос.

– Будьте так добры, онанируйте где-нибудь подальше. – Монтана быстро положила трубку. Непристойные звонки… Как эти кретины узнают номера? Изучают телефонные книги в поисках номеров одиноких женщин? Или в магазинах и супермаркетах исподтишка заглядывают в кредитные карточки покупательниц? Кто знает. Да и кому это интересно!

Она энергично спрыгнула с кровати. Волна насилий, бурно освещаемая средствами массовой информации, полные страхом холмы Голливуда, Беверли-Хиллз и Холмби. Люди спешно обзаводились бронированными воротами, сторожевыми собаками, электронной охранной сигнализацией и пистолетами. Монтана обходилась без этих предосторожностей. Она не желала влачить тщательно оберегаемую жизнь. Что будет, то будет. А если телефонный пакостник надеялся испортить ей день, то он ошибся номером.

Фальшиво напевая, она приняла возле бассейна несколько поз из йоги. Еще только восемь утра. Ясный день и полное отсутствие смога… Ее охватило безумное желание бросить все и укатить на пляж.

Почему бы и нет?

По многим причинам.

Двадцать актеров, приглашенных с промежутками по двадцать минут на каждого.

Встреча с молодым модельером, с которым она хотела заключить контракт для фильма.

Поездка в аэропорт – Нийл возвращается из Палм-Бич, и это будет ему приятный сюрприз.

В первый раз она искренне порадовалась, что поселилась в Лос-Анджелесе. Хорошо, что Нийл несколько месяцев назад уговорил ее купить этот дом. Нью-йоркскую квартиру они сдали, уложили в сорок картонок книги, пластинки, всякие отобранные вещи, и наконец Лос-Анджелес перестал быть просто номером В отеле.

Нийл любит Калифорнию. И пусть она всегда была дочерью большого города, почему бы ей не перемениться? Ради Нийла она способна на многое.

Пять лет вместе, а она все еще любит его и, возможно, даже сильнее, чем вначале, потому что вначале было просто сладострастие. При этой мысли Монтана ухмыльнулась. Это она-то!

Она, которая ложилась в постель только с юностью, только с красивыми телами. И вдруг появляется Нийл Грей, огрузневший с годами, седеющий, с налитыми кровью глазами.

Она хотела его тогда. И хочет его сейчас. Ничуть не меньше.

Он дал ей много больше, чем юность и красивое тело. Он дал ей знания, а в конечном счете, в чем смысл жизни, как не в этом?

Совместная работа стала новым этапом в их отношениях и до сих пор остается словно бы чистым плюсом. Фильм ему дорог не меньше, чем ей, – собственно, они же теперь ни о чем другом не говорят. Нет, она не жалуется. Чего еще могла бы она пожелать?

Так удалось ли ему поймать на крючок Джорджа Ланкастера?

И даже еще более важный вопрос: если удалось, что почувствует она?

Разочарование. Чем больше она думала о Джордже Ланкастере в своем фильме, тем сквернее становилось у нее на душе. Однако, как постоянно повторял Оливер Истерн, весьма неоригинально переиначивая давно избитую строку Гертруды Стайн: «Звезда есть звезда». Она быстро оделась в жакет «Кальвин Клейн», джинсы из магазина готовой одежды, шестидолларовую рубашку с открытым воротом и в двухсотдолларовые ковбойские сапоги.

Такая смесь шла ей, особенно когда она отбросила назад свои пышные волосы и заплела их в тугую косу.

Завтракать она не стала, но тут же побежала к своему видавшему виды «Фольксвагену». Нийл все время настаивал, чтобы она обзавелась новой машиной, но «Фольксваген» отвечал всем ее требованиям. Он не бросался в глаза, и она могла ездить по городу не привлекая к себе внимания, а именно этого она и хотела.

Актеры. Еще двадцать сегодня. Может, тот, который ей нужен, именно тот, войдет к ней в кабинет и вживе воплотит человека, которого придумала она.

Черт! До чего увлекательно готовить съемки! Самое интересное и волнующее из всего, чем ей доводилось заниматься.

Сотворение фильма! Оно входит в плоть и кровь. И они с Нийлом вместе… Какое сотрудничество!

Тихонько улыбаясь, она включила мотор и поехала в свою приемную.

– Почему ты не достал мне экземпляр чертового сценария? – орал Росс в трубку. – Господи, Зак! Я же прошу не места за столом на Тайной Вечере! Мне нужен какой-то паршивый сценарьишко. Девяносто хреновых страниц, переплетенных вместе!

По-моему, задача самая простенькая! – Сердито барабаня по стеклянному столику возле бассейна, он выслушал ответ, который сводился к тому, что «Люди с улицы» хранятся под замком.

И ни у кого нет экземпляра, ну просто ни у кого!

Только у Джорджа Ланкастера, и Тони Кертиса, и Кирка Дугласа, и Сейди Ласаль, и у черт знает кого еще! У половины дерьмового Голливуда, не иначе.

Росс со злостью брякнул трубку на рычаг. Это он, крупнейшая звезда, гоняется за ролью в хреновом фильмишке, да еще написанном какой-то бабой. И он даже не видел сценария! Да что с ним такое? Или он теряет рассудок вместе с волосами?

Эта мысль погнала его в панике в павильон у бассейна. С чего он взял, что теряет волосы? Ничего подобного. С чего? Ну, может, самую чуточку. Совершенно незаметно. Во всяком случае, достаточно просто зачесывать их по-другому, и будет незаметно.

Он рассматривал свое отражение в зеркалах павильона.

Росс Конти. Кинозвезда. Все еще красив, сукин сын. Только он и Пол Ньюмен сумели сохраниться полностью. Все остальные не сумели – разжирели, облысели, сделали губительные косметические операции, носят скверные накладки. Правда, Синатра выглядит неплохо с пришитой своей шевелюрой. И не потерял органчика в груди, утомленно-пресыщенного тона, от которого все девчонки смазывали свои трусики. Росс успокоенно вернулся к бассейну.

В стеклянных дверях гостиной стояла Элейн, точно в раме.

Элейн. Его жена. Для старой бабы она выглядит неплохо. Надо отдать ей должное: умеет следить за собой, не пьет, не спит направо и налево, не делает из него дурака.

– Детка, – сказал он нежно. – Сделай для меня одну вещь.

Она оглядела его с головы до ног. Да, явное брюшко. Особенно заметное из-за мадрасских шортов, которые ему приспичило надеть.

– Росс, я сделаю для тебя все, что ты захочешь, – ответила она даже еще нежнее. – Если обещаешь опять заняться гимнастикой.

Он разыграл удивление и похлопал себя по животу.

– По-твоему, мне это требуется?

– Это требуется всем, кто старше двадцати пяти лет.

– Что это еще за «старше двадцати пяти лет»?

– Реальный факт, любимый мой. Чем становишься старше, тем усерднее надо трудиться, чтобы не утратить форму.

– Чушь!

– Святая правда.

– Чушь.

– Так что же тебе от меня нужно? – сказала она со вздохом.

Он почесал подбородок и скосил знаменитые синие глаза.

– Позвони Мэрли Грей. Достань экземпляр нового сценария Нийла – ну, того, о котором мы говорили.

– А Зак разве не может достать?

– Зак капли молока из коровы не выдоит, даже если ты всунешь сосок ему в руку.

Элейн кивнула. Наконец-то он согласился с ее мнением.

– Мне нужна Сейди Ласаль, – вдруг выпалил Росс.

Нет, он, бесспорно, согласился с ее мнением.

– Ты хочешь, чтобы я попробовала это устроить? – сказала она медленно.

– По-твоему, ты сумеешь? – спросил он, оживляясь.

Она улыбнулась.

– Ты же всегда говорил, что я всего добьюсь, если серьезно захочу.

– Вот и хорошо! Захоти, чтобы Сейди Ласаль стала моим агентом и чтобы я получил экземпляр чертового сценария.

Элейн улыбнулась еще шире. Она больше всего любила преодолевать трудности.

– Росс, милый, заказ принят.

Он улыбнулся в ответ.

– Элейн, милая, ставлю на тебя!

Вот оно – супружеское счастье!

– Я купила тебе подарок, – прожурчала она, протягивая шелковый галстук, который украла утром.

Это ему понравилось. Он улыбнулся до ушей.

– Никогда не забываешь о звезде, а?

– Никогда, Росс, – кивнула она. – Никогда.

В «Мейврике» было не протолкнуться. Шесть рядов у стойки, музыка диско рвет уши.

Бадди заходил сюда в последний раз очень давно – еще до Гавайев, еще до жирненького Макси Шолто. При мысли о Шолто его передернуло. К счастью, он опомнился, когда еще было не поздно. Дружок Бадди больше не клюнет на наркотики и оргии.

Они только для полных неудачников. Попросить работу у Тряпичника – это одно, но Макси Шолто – совсем-совсем другая фигня.

– Бадди! Рад тебя видеть! Где ты прячешься?

Он приветственно махнул бармену, а потом ответил:

– Да нигде. То тут, то там. Что слышно?

– Все то же. Дела идут хорошо. Знаешь про «Хилл-стрит блюз?»У меня там реплики были, усек? Реплики!

Н-да? То-то он все еще торчит за стойкой!

– Куинс тут?

– Где-то там, сзади.

– Спасибо.

Он пробрался вдоль толпы у стойки, а потом через толпу танцующих и пошел вдоль кабинетиков, выглядывая Куинса.

Он увидел его в окружении девочек. Их было три.

Куинс. Высокий. Черный. Красивый. И к тому же хороший актер. Они занимались вместе у Джой Байрон.

– Э-эй! – сказали они хором и шлепнули ладонью о ладонь.

– Садись, – сказал Куинс. – Присоединяйся к обществу.

Бадди примостился на конце кожаной банкетки, а Куинс кивал на девочек:

– Вот это моя Луэнн. Ее сестра Цыпочка. И верная подруга Шелли.

Луэнн была роскошной шоколадной блондинкой. Цыпочка была поминиатюрней, потемнее и с зубами, за какие убить можно. Шелли была Шелли, девочка у бассейна, очень даже ничего в тонком гимнастическом трико и тонкой юбочке внахлестку.

– Э-эй! – сказал он. – А мы знакомы.

– Э-эй! – ответила она. – Бадди Хадсон. Мистер Женатик.

А где твоя старуха?

– Бадди? Женатик? Ну, до этого нам не дожить! – засмеялся Куинс.

– Уже дожили, – кивнула Шелли.

Куинс недоверчиво вздернул брови и ухмыльнулся Бадди.

– Чего молчишь? Скажи им, что это вранье.

Бадди насупился. Такое его собачье счастье – напороться на мисс Болтунью. Весь день невезучий. А теперь еще и ночь.

– Ну, я женат. Так что?

Куинс захохотал.

– Вот уж не думал, что ты когда-нибудь вляпаешься. Как же это вышло? – Он хлопнул себя по лбу. – Понял! Понял! Ей восемьдесят три, денег куры не клюют, а сердце ни к ч-е-е-рту. Угадал?

Бадди насупился еще больше. Он ведь сбежал от Ангель, чтобы развеяться.

– Ну, да, да! Угадал. Только ей не восемьдесят три, а под девяносто. Больше в моем вкусе, ясно?

Куинс задохнулся от хохота.

– Узнаю Дружка Бадди. Никогда своего не упустит!

– Как насчет бути? – спросила Цыпочка, дергаясь в такт голосу Донны Саммерс.

– Извиняюсь! – вмешалась Шелли. – Я первая пригласила.

Толкнув Бадди в бок, она заставила его встать, выскользнула из-за столика, закинула руки ему на шею и увлекла на запруженное людьми пространство, предназначенное для танцующих.

– Восемьдесят три, это надо же! – протянула она насмешлив во. – Двадцать и красотулька. Я ее видела у бассейна. Чего ты ее прячешь?

Он пожал плечами.

– И не прячу вовсе.

– Не заливаешь? Тогда где же она?

– А тебе для чего? Или ты розовая?

Она резко прижалась к нему пахом.

– Тогда бы, мальчик, я скреблась у твоей двери, чуть ты ушел бы. Такой кусочек ты держишь под замком!

Он оттолкнул ее и начал извиваться. Он хоть сейчас может давать уроки Траволте – до того он ловкий, чувственный и весь разболтанный. Аллан Карр, войди, посмотри на меня!

Шелл повторяла все его движения. Она тоже была хороша.

Ему стало весело. Он не танцевал давным-давно, а если партнерша во всем тебе соответствует, ощущение возникает то еще.

Они остановились, когда совсем изнемогли. Когда по рукам и груди Шелли заструились ручейки пота.

– Хм-м-м-м, – произнесла она раздумчиво, – а ты хорош!

– Ты тоже.

Они пошли назад к столику, – Надеюсь! Я же профессионал.

– Профессионал в чем?

– Профессиональная танцовщица. – Она холодно посмотрела на него и обернулась, здороваясь с откуда-то взявшимся парнем, который сидел рядом с Цыпочкой. – Йер, лапушка, как сошло?

Йер лапушка был молод, красив, с нервно бегающими глазами. Он пожал плечами.

– Обычное дерьмо. Ну, ты представляешь.

– Конечно, – сочувственно сказала она. – Но вы же не знакомы? – Они покачали головами, рассматривая друг друга. – Бадди Хадсон – Иерихон Кранч, – добавила Шелли, как светская хозяйка дома.

Бадди нахмурился. Наверное, от громкой музыки он оглох.

Иерихон Кранч! Что за имечко? Точно сектант-проповедник Славный Амос!

Бегающие глазки Иерихона обшарили его всего.

– Вы актер?

– А в чем вы меня видели? – быстро спросил Бадди.

– Ни в чем. Я тоже актер.

– А-а! В чем снимались?

Иерихон быстро перечислил несколько известных телевизионных программ, потом облизнул губы и добавил:

– Но у меня намечается стоящая роль. И думаю, я ее получу.

– Какая роль? – спросил Бадди, сразу настораживаясь.»

Иерихон напустил на себя таинственный вид.

– Не могу сказать.

– Телевизионный сериал?

– Ничего подобного.

– Реклама?

– Не-а.

– Тогда что же?

– Фильм. Первоклассный. – – Телевизионный?

– Не-а. Настоящий.

– А название?

Иерихон сощурился.

– Так я тебе и сказал! Чтобы ты побежал пробоваться? Ничего не выйдет. Да и вообще контракт у меня на мази. Сучка, которая набирает актеров, вся просто исходит от нетерпения взять меня. – Он сильно осклабился. – Усек?

Да, Бадди усек. А жлоб не проговорится. Он вспомнил Ангель. Она даже и не думала его пилить. Просто заговорила в скверную минуту, когда за душой у него осталось всего сорок два доллара – и никакого способа раздобыть еще. Пособие по безработице? Нет уж! Справки, анкеты, бумажки всякие – это не для него. Так он всегда считал, не начинать же теперь! , – Мне пора, – сказал он, вставая. Пробрался сквозь толпу и вздохнул полной грудью, когда вышел на улицу.

Шелли вышла следом за ним.

– Подвезешь меня? – сказала она.

Он оглядел ее и решил, что она может оказаться полезной.

– Само собой. Моя машина дальше по улице.

Она зашагала рядом с ним. От нее слабо пахло потом и сильно пряными духами.

– Какие танцы ты исполняешь? – спросил он.

– Художественные, – ответила она.

– Стриптизерка?

– Одна из лучших.

– Скромности тебе не занимать.

– А иди ты! Я правда одна из лучших и горжусь этим.

Они подошли к машине, он сел за руль и открыл правую дверцу.

– А ты актер, – заявила она, усаживаясь поудобнее. – Я могла бы сразу догадаться.

– Один из лучших, – быстро сказал он.

Она рассмеялась.

– Да уж! Потому-то ты и ездишь на этой рухляди.

– Она довозит меня, куда требуется. Я за рекламой не гонюсь.

– Не по карману, а?

– Ничего, справлюсь.

Она вытащила из сумочки сигарету с марихуаной и закурила.

– Вот что я тебе скажу, – начала она и предложила ему затяжку, но он мотнул головой. Кому надо, чтобы полицейские остановили их в такой час? – Из тебя получится потрясающий стриптизе?. Тело блеск, и ты умеешь двигаться.

Он расхохотался.

– Ну ты даешь!

Она осталась серьезной.

– Что тут забавного? Платят хорошо, и мужчины занимаются этим теперь наравне с женщинами.

– Я актер. Я же тебе сказал.

– Чем это мешает тебе раздеваться и брать за это деньги?

– Ты, конечно, скажешь, что Сильвестр Сталлоне сделал карьеру этим способом?

– Вот именно. Или ты не читаешь скандальную хронику?

– Этим грязным газетенкам верить нельзя. Ну, а твой приятель Банч… Кранч… Стена Иерихонская. Он раздевается?

– В голом виде на него и задаром смотреть не станут. Сутулые плечи, кривые коленки, и в хлебной корзинке всего ничего.

Он подрабатывает как официант – на голливудских вечеринках.

Думает, так его откроют.

А, к черту! Бадди забрал у нее сигарету, глубоко затянулся и потом небрежно сказал:

– Вдруг да и открыли? С ним же вот-вот контракт заключат.

– Брось! Неужели ты поверил? Да если Йер подаст сандвич Джонни Карсону, он всех оповестит, что его вот-вот пригласят в» Вечернее шоу «.

– Значит, никакого фильма вообще нет?

– Он ходил представляться.

– Для какого фильма?

Она тихонько засмеялась.

– Хочешь подставить ему ножку?

Он осторожно загнал машину на стоянку, удобно расположенную против их дома.

– Мы живем в свободной стране.

– Тебе виднее.

– Так что это за фильм?

– Зайдем ко мне нюхнем. От снега у меня всегда память улучшается.

Он подумал об Ангель. Красивая. Невинная. Ждет его.

Потом он подумал о паршивых сорока двух долларах.

– Ладно. Почему бы и нет?

Джина Джермейн имела агента, менеджера, секретаря, гримера-художника, парикмахера, бухгалтера, советника по вкладам, преподавателя драматического искусства и двух бывших мужей, – и всех их надо было содержать. Все они в чем-то он нее зависели.

Ей было тридцать три года – двадцать девять для прессы. Блондинка – крашеная, а не естественная. Хорошенькая, с круглыми, чуть выпуклыми глазами, вздернутым носиком и людоедским ртом, полным острых, белых, безупречных зубов. На Западном побережье Америки были тысячи девушек таких же хорошеньких, как Джина Джермейн. Но вот тело превращало ее в нечто особенное. Длинные точеные ноги, поджарая задница, двадцатидюймовая талия и огромная грудь. Тридцать девять упругих пышных дюймов с большими бледно-шоколадными сосками.

Звездой Джину Джермейн сделали ее потрясающие груди. В девятнадцать лет она попала на страницы» Плейбоя «, и ее немедленно открыл Голливуд.» Сейчас же пошлите за ней!»– распорядились две главы кинокомпаний, три директора студий и четыре восхищенных агента. А она уже была там. Макси Шолто, ловкий деляга, умевший распознать пару сенсационных грудей с первого взгляда, опередил всех.» Позвольте, я буду представлять вас, – сказал он, включив на полную силу свою подлую улыбочку. – Позвольте мне сделать из вас звезду «.

Старомодные, но такие весомые слова сработали. Джина оставила довольно тихую карьеру манекенщицы в Хьюстоне и улетела с Макси в Лос-Анджелес, где он устраивал ей небольшие роли то там то сям. Ничего сенсационного. До того дня, когда она вошла в кабинет директора телестудии, села на стул с высокой спинкой напротив него и небрежно раздвинула длинные, точеные, сексуальные ноги, как втолковывал ей Макси.

Налитые кровью глаза директора полезли на лоб от возбуждения. На Джине Джермейн была белая мини-юбочка, а под ней – ничего. Ни колготок. Ни трусиков. Ничего.

Результатом была роль в еженедельном комическом телесериале и еженедельные свидания с телевизионным директором, который через два года скончался от массированного инсульта.

Джина очень огорчилась – он был такой милый старичок. Но, с другой стороны, она, в сущности, больше в нем не нуждалась. Телевидение сделало ее звездой, а Макси сделал ее своей женой.

Телевизионный сериал Джины продолжался пять лет, ее брак – лишь на несколько месяцев дольше, однако они с Макси расстались друзьями, и он был шафером на ее разрекламированной свадьбе с актером, чьим амплуа были мужественные мужчины, а любимым развлечением – избивать ее, так что она развелась и с ним.

Личная жизнь у нее была сплошным хаосом, однако ее звезда продолжала восходить. Фильм, слепленный из комического сериала, принес большие доллары. А она тут же снялась в еще одной кассовой продукции. И оказалась редчайшим исключением из общего правила – звездой малого экрана, которой удалось остаться звездой и на большом экране. Внезапно она стала беспроигрышной картой. Каждый фильм с соучастием приносил деньги. Она давала опору снисходящим супер-звездам, была наивной партнершей эксцентричных комиков, изгибалась, извивалась и раздевалась с утомительным однообразием.

Но зрители так не считали. Зрители ее любили. Она была их Джиной. Чудесной золотой плотью. Киношлюха с золотым сердцем и такими же грудями в придачу. Старомодный тип кинозвезды, приводящий на память Монро и Мэнсфилд.

– Я хочу, чтобы ко мне относились серьезно, – проворковала она однажды вечером в программе Джонни Карсона. – Знаете, Джон, я хотела бы сниматься в других, фильмах. В социально значимых.

Джонни только посмотрел в объектив камеры. Его выражение было шедевром сдержанности. Его выражение сказало все. Зрители покатились со смеху, и у Джины хватило ума замолчать и вернуться к выпячиванию грудей и игривому флирту. Ее душило горькое разочарование. Ну почему, почему она не может сниматься в серьезных фильмах?

Две недели спустя она познакомилась на приеме с Нийлом Греем.

Он был с женой, но ничтожные помехи в виде жен Джину не смущали. Она всегда добивалась того, чего хотела. Одно из преимуществ статуса кинозвезды.

Нийл Грей был воплощением Серьезности с большой буквы. Он снимал умные фильмы, значимые фильмы – те, в которых, по убеждению Джины, следовало сняться ей.

Она незаметно устроилась возле него. Всячески льстила, впивала каждое его слово, позаботилась, чтобы он мог как следует оценить изумительные груди – наклонялась через него, чтобы взять сигарету, бокал, спички. Три дня спустя она позвонила ему.

– Надеюсь, я вас не побеспокоила, – сказала она грудным голосом, прекрасно зная, что должна была побеспокоить его очень и очень, если все шло нормально. – Но мне просто необходим хороший совет, и вы, мне кажется, тот, от кого я могу его получить.

Это его позабавило и заинтриговало. Он знал, что» хороший совет»в переводе означает «хорошо потрахаться». Язык Голливуда был до тонкости известен им обоим.

Завтрак. У нее дома. За высокой стеной на Сан-Исидоро-драйв.

Диетический салат, а следом весьма удовлетворительная постель. Ион, и она равно не имели желания тратить время зря.

Второе свидание две недели спустя. Тот же сценарий. Они почти не разговаривали, но Джину это не расстраивало. Стоило мужчине погрузиться в ее чудесные груди, и он всегда являлся повторить. Времени на разговоры будет еще достаточно.

За обедом, который Грей устроили в «Бистро», чтобы сообщить о своем фильме, она занялась изучением Монтаны. Приехала она в «Бистро»с Четом Барнсом. Нийл чуть не наложил в штаны. Но он мог бы не беспокоиться, она держалась без глупостей. Даже вежливо поболтала с Монтаной, рассказала о своем сценарии. Конечно, она его еще не написала, но ведь напишет!

Так, значит, «Люди улицы» будет новым фильмом Ниша. На следующий день она позвонила своему агенту Сейди Ласаль и потребовала экземпляр сценария.

– Его еще никто не видел, – невозмутимо ответила Сейди. – А кроме того, он, по-моему, совсем не в вашем духе. Насколько я поняла, там действуют два полицейских. Молодой и старый.

– Но ведь там должны быть и женщины! – сердито перебила Джина.

– Наверное. Но роли не для звезд. Я уверена, это не фильм для Джины Джермейн. – Она помолчала. – Да, кстати, дорогая, вы уже прочли «Малышка бьет»?

– Нет! – окрысилась Джина. – Сейди, добудьте мне сценарий Ниша. Я сама хочу решить, для меня этот фильм или нет.

Когда Нийл Грей позвонил с предложением слетать на субботу в Палм-Бич, Джина согласилась без секундного раздумья.

– Но только все отдельно, – предупредил он. – Номера, места в самолете, ну, словом, все.

– Конечно, – согласилась она.

– Тебе придется поскучать. Я должен буду много времени провести с Памелой и Джорджем.

– Я захвачу книгу.

Книгу она захватила, но так ее и не раскрыла. Едва Нийл ушел из номера, смежного с ее, как она стащила из его чемодана экземпляр «Людей улицы»и прочла от корки до корки за пятьдесят пять минут. Потом перечла, сосредоточившись на роли Никки.

Пьянящее волнение, выброс адреналина в кровь.

НИККИ. ДВАДЦАТЬ С НЕБОЛЬШИМ. НЕИСПОРЧЕННАЯ КРАСАВИЦА. ФАНТАСТИЧЕСКАЯ ФИГУРАМ ХОТЯ ВЕЗДЕ В МЕРУ. ЕСТЕСТВЕННАЯ БЛОНДИНКА, ОЩУЩЕНИЕ НЕВИННОСТИ.

Я могу сыграть Никки. Могу! Могу!

И такая чудесная роль! Мотивация обеих мужских ролей. Дочь одного. Любовница другого.

Никки я сыграю как никто.

Ты слишком стара.

Я всегда выглядела моложе своих лет.

Какая же ты «неиспорченная?»

Это легко сыграть.

Твоя фантастическая фигура не везде в меру.

Фигня! Сяду на диету. Перебинтую чертовы титьки. Понадобится, голодом себя заморю, мать их!

Невинность?

Изображу.

Она просто не могла дождаться, когда Нийл вернется. Вид у него был усталый и расстроенный. Она обняла его и повела к кровати.

– Памела хитрая старая стерва, – пробормотал он, когда она дернула «молнию» его брюк.

– Да? – сказала она. – А почему?

– Потому… – начал он и застонал. Она уже забрала его в рот и сосала так, словно от этого зависела ее жизнь. Но ведь по-своему и зависела!

Перед посадкой в Лос-Анджелесе Нийл распорядился:

– Лучше выжди пять минут. Я выйду первым.

Джина надулась.

– Стыдишься меня?

– Не говори глупостей. Мы же договорились соблюдать осторожность.

Она вздохнула.

– Ну, ладно. Но я тебя скоро увижу, правда?

– Скорее, чем ты думаешь. – Он чмокнул ее в щеку и поспешил к дверям.

Почти все мужчины последние сволочи. Но ей-то что?

Это она их использует, а не они ее. Жизнь ее была полна «делового траханья», как она это окрестила, с мужчинами, которые могли поспособствовать ее карьере, помочь ей пополнить ее коллекцию акций (весьма внушительную), помочь с недвижимостью (три дома в Беверли-Хиллз и конторское здание) и вообще дать совет о чем угодно, начиная от налогов и кончая абортом.

Джина всегда обращалась к лучшим специалистам и никогда не платила. Среди ее любовников на данный момент были испанский земельный магнат, бразильский биржевик, очень богатый араб (он ведал ее драгоценностями – то есть каждый раз, бывая в городе, объезжал лучшие ювелирные магазины), а также лучшие в Беверли-Хиллз адвокат, бухгалтер и гинеколог.

Собственно, в ее жизни не хватало только сенатора, но ей еще предстояло познакомиться с Тедди Кеннеди, чья слава привлекала ее, как пухлая кожа привлекает комара. Нийл Грей представлял для нее следующую ступень ее профессиональной карьеры.

И пусть он обходится с ней так скверно, как хочет! Он за все поплатится! Так или иначе. Уж об этом она позаботится.

У Нийла был усталый вид. Монтана расцеловала его в обе щеки и сказала:

– Это сюрприз тебе. Я подумала, что мы поговорим по дороге домой.

Он оглянулся. Слава богу, что он решил выйти раньше Джины. Торопливо взяв Монтану под руку, он сказал:

– Замечательно, радость моя. Именно ты мне и требуешься после целого дня с Памелой и Джорджем.

И быстро увел ее из аэровокзала.

– Так что же? – спросила она. – Я просто не выдержу. Заполучили мы великого Джорджа Ланкастера или нет?

– Ты не поверишь! – ответил он, торопливо шагая к лимузину с открытыми дверцами, возле которого стоял шофер в форме. – Но я все еще не знаю!

– Э-эй? – сказал Бадди. – Так ты правда употребляешь эту дрянь?

Шелли через свернутый воронкой доллар втянула ноздрями узенькую полоску белого порошка на стеклянном столике.

– Ага. Как и все.

– Ну-у… в Голливуде, пожалуй. – Он опасливо прошелся по ее захламленной комнате. – Я и сам нюхал, но бросил – ничего хорошего.

– Бросил, – повторила она с усмешкой. – Сел на мель, и, стало тебе не по карману, так?

– Знаешь что? – Он взял папку с фотографиями, начал небрежно их перебирать. – Рот у тебя очень узкий.

Она жадно втянула еще полоску кокаина.

– Так мне говорили… мистер Женатик.

– Ну, как твоя память, прояснилась? – спросил он.

Она лениво потянулась.

– А ты торопишься?

Вот именно. Он торопится. К Ангель.

– Неособенно.

– Ну, так расслабься. Сними джинсы. – Она зевнула. – Если хочешь, я так тебя продую, что у тебя в голове помутится. – Она засмеялась. – Сечешь?

Он вздохнул.

– Шелли, Шелли! Ну кого ты заводишь? Кроме нас с тобой, тут никого нет, а мы, по-моему, друг с другом разобрались.

– Верно. Но если ты захочешь, так лучше меня никого в городе нет. Мне это сто человек говорили. И знаешь что, друг! Я хороша, потому что мне это нравится. Я это люблю. – Она снова усмехнулась. – Так, значит, не хочешь устроить мне быструю пробу? Точно?

– Спасибо, но точнее некуда. – Что-то в ней напомнило ему его самого – того, каким он был до встречи с Ангель. Насквозь прожженным. Мастером трепать языком и быстренько перепихнуться.

– Ну-у… – Она встала и дернула завязки своей юбочки. – Точно так точно. – Юбочка развернулась и соскользнула на пол, а она очень медленно зацепила пальцами свое гимнастическое трико и стянула его.

– Э-эй – быстро сказал он. – Хватит. Ведешь себя как проститутка!

– Рыбак рыбака, – насмешливо ответила она, выбираясь из трико.

Он нахмурился.

– Мы что, уже встречались?

– А! Припомнил! – Она двинулась на него – загорелая нагота на каблуках-шпильках.

Бадди попятился.

– Я пошел.

– А где мы встречались, узнать не хочешь?

– Не интересуюсь.

– Ах, Бадди, дай я тебя пососу. Давай, а? Я тебя по-хорошему прошу.

Его спина уперлась в дверь. Он открыл защелку и вышел в коридор.

– До свидания у бассейна, детка. Смотри не простудись.

Она похабно показала ему язык.

– «Люди улицы». Фильм, на который целит Йер. Продюсер Оливер Истерн. Попробуй.

– Э-э!.. Ладно, попробую.

Он взлетел по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки, и тридцать секунд спустя уже вставлял ключ в замок и кричал:

– Ангель, крошка, я дома!

– Просто не могу поверить, что этот подонок не ответил тебе ни «да», ни «нет». Ты же поехал туда, только чтобы получить окончательный ответ.

– Представь себе, я это знаю, – сухо сказал Нийл.

Они с Монтаной развалились на покрывале своего королевского ложа. На ней были большие очки для чтения и мужская рубашка. Длинные ноги вытянуты, тяжелые черные волосы ниспадают до талии как тяжелые драпировки.

Нийл в пижаме выглядел усталым и измотанным. Двое суток сплошной Джины Джермейн кого угодно доведут до полного истощения. Даже новоявленный Уоррен Битти или Райан О'Нил сдал бы. Джине Джермейн нравилось трахаться. А впрочем…

Нийл не мог решить, то ли ей нравится трахаться, то ли она трахается, чтобы нравиться. Интересная проблема. Но его не касается.

Ему от нее нужно одно. И только одно.

– Звезды! – презрительно фыркнула Монтана. – Сплошная зубная боль! – Она потянулась за сигаретой и закурила. – На самом деле Джордж Ланкастер тянет потому, что понимает: если он скажет «нет», ты предложишь роль кому-нибудь еще, а это уязвляет его тщеславие.

Нийл почесал подбородок.

– Все дело в Памеле. Она держит его за яйца.

– И выкручивает их, пока он не пискнет «да» или «нет»?

– По-моему, она сама еще не решила. Идея, что Джордж будет сниматься, ей нравится, но не идея, что он будет разгуливать по Голливуду без нее.

– А-а! – Монтана кивнула. – Мадам боится, как бы к ее муженьку не присосались шестнадцатилетние нимфеточки.

Он улыбнулся.

– Сразу видно, что ты не знакома с Памелой. Испугать ее способна только угроза, что правительство отберет ее деньги.

– Мне не терпится с ней познакомиться.

– Она тебе понравится.

– Что ставишь?

– Я никогда не ставлю свои деньги против заведомой победительницы.

По ее лицу скользнула улыбка, и она сдвинула очки в волосы.

– Обольститель!

– Естественно.

Она протянула к нему руки.

– Иди-ка сюда, обольститель.

– У меня болит голова.

– Нийл! Это же по праву моя отговорка.

– Нет, правда, – заверил он.

Она спрыгнула с кровати и прошлепала в ванну.

– Сейчас принесу тебе что-нибудь, – сочувственно сказала она. День в Палм-Бич с Джорджем Ланкастером и Памелой Лондон явно был не отдыхом. Нийл выглядел по-настоящему измученным. Ну, да ей не очень и хотелось – хотя с последнего раза прошло недели две. Бесспорно, секс с Нийлом оставался чудесным, но они прожили друг с другом достаточно долго и не испытывали потребности заниматься этим каждую ночь, а теперь пожирающей их обоих страстью стала работа. Запустить фильм задача всегда нелегкая, и она чувствовала, что Нийл тревожится больше, чем показывает.

Она вытряхнула из флакона две таблетки аспирина, налила воды в стакан и вернулась с ними в спальню.

– Итак, – сказала она, протягивая ему таблетки, – мы должны ждать, пока он примет решение? Верно?

Он быстро проглотил таблетки, не посмотрев на нее. Голова у него не болела, но ни о каком физическом напряжении после того, что он проделывал с Джиной, речи быть не могло.

– Джордж и Памела приедут сюда через две недели. И тогда мы получим ответ, – сказал он. Черт! Каким виноватым он себя чувствовал, и от ее заботливости ему делалось только хуже.

– Королевский визит! Забавно, – сказала она весело.

– Обещаю, они оба тебе понравятся.

Она скептически вздернула бровь.

Ангель сразу услышала, что Бадди вернулся. Хотя было почти уже три, он не старался соблюдать тишину. Хлопнул дверью, громко позвал: «Ангель!»– и зажег все лампы. Она лежала в постели на животе молча и неподвижно.

Вначале, когда он только ушел, бросив ее, ей хотелось, чтобы он поскорее вернулся. Но шли часы, а он даже не потрудился позвонить, и она сначала обиделась, а потом рассердилась. Ну почему с ней всегда в конце концов обходятся скверно? Свою жизнь она тратит, чтобы извиняться за то, что вообще существует на свете. С Бадди все должно было измениться. Он новое начало ее жизни, начало ее собственной семьи.

Мужчины. Приемная мать все время предостерегала ее от них.

– Ангель? – тихонько шепнул он.

Мужчины. Никогда им не доверяй.

– Ты не спишь, лапочка?

Мужчины. У них грязные замашки и грязные души.

Он погладил ее по спине.

– Ангель, детка!

Мужчины. Они хотят только ОДНОГО.

Он медленно засунул руки под одеяло.

Мужчины. Если ты им уступишь, они перестанут тебя уважать.

Он сбросил одеяло с ее неподвижного тела. На ней была короткая ночная рубашка голубого цвета с трусиками в тон.

– Ты не спишь?

Она продолжала лежать на животе, крепко зажмурив глаза.

Бадди это не обескуражило. Он подцепил пальцами резинку трусиков и стянул их.

Она ничего не сказала. Зачем? Ведь она же на него очень зла, верно?

Он раздвинул ее ноги, наклонил голову, и его язык скользнул в ее влажную теплоту, точно холодная смертоносная змея.

Почему у него такой холодный язык? Почему она вдруг задрожала от наслаждения? Почему у нее пропала вся злость?

– А-а-х, Бадди. – Слова срывались с ее губ, точно лепестки с весенней яблони.

Он поднял голову, только чтобы сказать:

– Ты не сердишься на меня, детка, правда?

Она тихонечко вздохнула и прошептала:

– Погаси свет, Бадди… Пожалуйста…

Он содрал с себя джинсы.

– Зачем? Или тебе надо что-то прятать?

Господи, до чего же он ее хочет! Раздвинув ее ноги пошире, он заменил язык на то, что сберегал для нее все эти ночные часы.

Глава 12

Дек Эндрюс доехал на метро до Куинса и все утро обходил площадки с подержанными машинами, протянувшиеся вдоль бульвара Куинса.

Наконец он нашел, что искал, – коричневый пикапчик с рваными занавесками на заднем стекле. Пятилетней давности, с десятками тысяч миль на спидометре.

– Почем? – спросил он у торговца без пиджака.

Торговец оценил потенциального покупателя.

– Цена выставлена, – ответил он наконец.

– Вижу, – ответил Дек. – Но столько за нее не выручить.

– Это почему же?

– Она таких денег не стоит. Ее еще надо будет доводить до ума.

– Ты откуда знаешь?

– Да уж знаю.

Торговец сплюнул на землю ком жвачки.

– Могу скостить сотню.

– Три сотни.

– Это вся моя прибыль.

– Наличными.

Торговец не сумел справиться с любопытством.

– А проехаться на ней ты не хочешь?

– Я хочу выехать на ней отсюда. Договорились?

Торговец кивнул. Он бы и четыре сотни скинул, если бы покупатель настоял. Не мотор, а последний хлам. Они вместе пошли в его контору и оформили продажу. Четверть часа спустя Дек выехал с площадки в своем пикапчике.

Он знал, что механическая часть вся изношена, но еще он знал, что мотор будет петь, когда он кончит с ним возиться. На машины у Дека рука была легкая.

Джой сказала:

– У тебя есть машина?

– Нет. Прежде была. «Мустанг». Она…

– Хрено-о-овина!

– Что?

– Я думала прокатиться. Может, в Атлантик-Сити. Здорово, а? Могли бы поразвлечься на песочке.

– Как поразвлечься?

– Это надо же! Ты что, дурака валяешь? Мы же встречаемся чуть не месяц. Как, по-твоему, мы развлекались бы? Куличики из песка лепили?

– Извини, я…

– Брось ты свои «извини». Слушать противно.

– Машину я мог бы добыть.

– Как это?

– Взять из гаража, где я работаю.

– И когда?

– Не знаю. Вот когда пригонят чинить и оставят на ночь.

– Хрено-о-вина!

– Что еще?

– Я хочу сегодня прокатиться.

– Сегодня не получится.

– Ну, так я лучше поработаю. А ты иди-ка домой.

– Нет. Я достану машину!

– Н-да? А ты не загибаешь, ковбой?

– Не загибаю.

Он вел пикапчик медленно и осторожно. Только бы его не остановили! Миновал съезд к аэропорту Кеннеди, а потом свернул с магистрального шоссе и поискал тихий проселок. Там он остановился и открыл капот. Мотор был не лучше, но и не хуже того, что он ожидал. Повозиться несколько дней как следует, и все будет отлично.

Кончив осмотр, он поехал назад в Куинс, оставил пикапчик у станции метро и уехал назад в Нью-Йорк.

Его комната ждала. Несколько безликих квадратных футов.

Кровать, комод, его скудные личные вещи.

Уложил он их за несколько минут. И снова отправился в путь.

Глава 13

Завтрак. Сад «Бистро».

Действующие лица: Элейн Конти, Мэрли Грей, Карен Ланкастер.

Меню: Салат, салат, салат. Ничего калорийного. Они все держали постоянную диету.

Тема: Сплетни.

Карен, обращаясь к Мэрли:

– Ты выглядишь потрясающе! Воздух Палм-Бич пошел тебе на пользу.

Мерли, с улыбкой:

– Еще бы! Я познакомилась с очень интересным человеком, Рэнди Феликсом.

Элейн:

– Ну и как он?

Мэрли:

– Откуда я знаю? Наши отношения совсем другие.

Карен, цинично:

– Других отношений не бывает.

Мэрли:

– Рэнди борется за сохранение среды нашего обитания.

Карен, саркастически:

– Да неужели?

Элейн, практично:

– Сколько ему лет? А деньги у него есть?

Мэрли, со смехом:

– Не знаю и не интересуюсь. Я же не собираюсь за него замуж.

Элейн:

– А что ты собираешься?

Карен:

– Влезть в штаны бедного мальчика. Когда он приезжает?

Мэрли, оскорблению:

– Он не мальчик, ему по меньшей мере двадцать шесть – двадцать семь. И да, он скоро приедет в Лос-Анджелес. У него тут собственная квартира.

Карен и Элейн хором:

– Ах вот как!

Мэрли:

– Господи! Ну и стервы же вы!

Карен:

– А что дурного в том, чтобы потрахаться?

Мэрли:

– Я этого и не говорю. А если решу обследовать штаны «бедного мальчика», милая Карен, то уж, конечно, сообщу тебе о результатах.

Карен:

– Подробности! Требую подробностей до самых мельчайших!

Например, какие размеры и как он сосет.

– Карен!

– Приношу тысячу извинений. Сейчас заткнусь.

Они были настоящими подругами, вращались в одних и тех же сферах, разделяли одни и те же интересы – мода, деньги, сексуальные радости. А еще – у них не было детей, что их дополнительно объединяло. У Карен – потому что она не хотела иметь детей, у Мэрли – потому что после брака с Нийлом у нее было два выкидыша и она решила больше не пытаться. У Элейн – потому что она не могла зачать (впрочем, ни ее, ни Росса это нисколько не огорчало).

– Ах, вы только поглядите, кто пришел! – воскликнула Карен.

Три пары глаз под прикрытием трех разных пар дорогих очков обратились к дверям. Там, со вкусом облаченная в белое шелковое платье и жакет от Унгаро с дневными брильянтами от Картье, стояла Биби Саттон.

Биби было никак не меньше пятидесяти. Но за последние двадцать лет пребывания в так называемых львицах элиты Беверли-Хиллз она не постарела ни на йоту. Ее ухоженная оливковая кожа сохраняла гладкость, волосы оставались все такими же каштаново-медными, фигура выглядела пышной без единой лишней капли жира.

Говорили, что у себя на родине, во Франции, она была журналисткой и ей поручили взять интервью у американской сверхзвезды Адама Саттона в номере парижского отеля, где он остановился. А еще говорили, что она была высокооплачиваемой девицей по вызову и каждую ночь навещала его в отеле «Георг V». Бесплатно.

Но кого это интересовало? С тех пор много воды утекло, а чем бы она ни была тогда, теперь она была фигурой, с которой приходилось считаться.

Биби Саттон была зачинательницей мод. Она могла создать или уничтожить модельера, ресторан, художника, поставщика.

Если Биби одобряла кого-то или что-то, этот человек, это предприятие обретали прочный успех. Она обладала энергией, элегантностью и сильным характером. И еще – французским акцентом, который и через двадцать лет придавал ей сходство с Бардо в неудачный день. Она культивировала ломаный английский, он был частью ее харизмы.

Адам Саттон прекрасно ее оттенял – высокий, невозмутимый. Чудесный актер с двумя «Оскарами». Все еще звезда В шестьдесят два года и столп лос-анджелесского общества. У них было двое детей: восемнадцатилетняя дочь училась в бостонском колледже, а девятнадцатилетний сын – в Гарварде. По слухам, у Биби был еще ребенок – добрачный результат бурного романа с.

Джорджем Ланкастером. Но Биби это отрицала. «Грязная ложь!»– сказала она журналисту, у которого хватило храбрости (или глупости) задать ей этот вопрос. И со слухом было покончено.

Биби и Адам Саттоны были монархами Голливуда. Идеальная пара. Богатые, принятые всюду, влиятельные.

– Хм-м-м… – протянула Карен. – Как мне хочется изловить нашу Биби со спущенными колготками! – Ее всегда потешала мысль об отце и Биби, сплетенных в жарком объятии столько лет назад.

Мэрли облизнула губы.

– А как мне хочется изловить нашего Адама в постели в одну прекрасную темную ночь! Предпочтительно со мной.

– С Адамом Саттоном? – изумилась Карен. – Ты шутишь!

Он наверняка самый большой зануда в постели, какие только есть в Беверли-Хиллз.

– Кому это известно? – ядовито заметила Мэрли.

– Во всяком случае, не мне, – ответила Карен. – И, по-моему, вообще никому. Он не трахается направо и налево.

– Какая редкость! – сказала Мэрли.

Элейн их не слушала, она уже вскочила и на всех парах двигалась к Биби.

– Дорогая! – Обе хором. Чмок-чмок в щеки. Губы не задевают кожи. – Как вы? – Все еще хором. – Какой у вас чудесный вид!

Ритуал завершился.

– Биби! – быстро сказала Элейн. – Я думаю устроить маленькое суаре двадцать четвертого. В пятницу. Ничего особенного. Просто уже сто лет у меня ни до чего руки не доходили. Росс был так занят! Но Боже мой, вам я могу не объяснять, что это такое! Так вы с Адамом будете?

– Пусик! – Биби была шокирована. – Э! Как я могу знать?

Вы думаете, я хоть что-нибудь знаю без моей книжки? Вы позвоните. Если мы свободны, то ра-а-ады будем быть. О кей, пусик?

– Да. Чудесно. Я вам позвоню, – смиренно сказала Элейн.

Назначить прием на день, когда Саттоны не смогут приехать? Немыслимо!

Она быстро вернулась к своему столику в залитом солнцем саду модного ресторана.

– Удачно? – спросила Карен, которая знала каждый ход этой игры.

– Позвоню ей позднее, – угрюмо ответила Элейн. – Без своей книжки она ничего не знает.

– Вранье! – отрезала Карен. – Она никогда не соглашается, пока не установит, что в этот вечер ничего лучше не предвидится.

Много лет назад мой отец устроил прием в честь ее дня рождения, а она в последнюю минуту сделала ручкой из-за какого-то дерьмового обеда с Хрущевым. Папочка был в бешенстве!

– Еще бы! – поддержала Мэрли. – Мой отец снимал Адама в двух своих фильмах, но она все равно не приглашает папочку, потому только, что он как-то раз не явился на один из этих ее званых обедов.

Элейн молча смотрела на подруг. Иногда в их обществе она начинала чувствовать себя неуютно. Они так в себе уверены! И по праву. Обе выросли в Беверли-Хиллз под крылышком богатых, знаменитых отцов, всегда имели деньги и останутся в элите, за кого бы ни выскочили замуж. По праву рождения. Маленькой Этте Гродински из Бронкса пришлось бороться за каждую мелочь. Выйти за кинозвезду, водвориться в особняке в Беверли-Хиллз, стать привлекательной умной Элейн Конти было нелегкой работой. Она мрачно отхлебнула белое вино.

Считай, что тебе повезло! Эти женщины – твои подруги. Они принимают тебя на равных. Ты им нравишься. Они рассказывают тебе о своей жизни и любовных делах, о своих туалетах и макияже, о своих косметологах и гинекологах. Ты теперь одна из них. Да! Не смей забывать об этом!

Этта. Элейн. Как тщательно замела она все следы своего прошлого! Ее родители были все еще живы, но давным-давно переселились из Бронкса в уютный дом на Лонг-Айленде. По сей день она ни разу не приглашала их погостить у нее в Беверли-Хиллз.

По сей день они не познакомились с Россом. Она звонила им раз в неделю и ежемесячно посылала им чек. Такие простые милые люди! В ее мире они чувствовали бы себя очень неловко и сиротливо.

Ты их стыдишься, Элейн!

Да нет же, нет!

– Вы поглядите, с кем Биби! – сказала Карен. Все глаза обратились на сотрапезника Биби, который опоздал, а теперь почти бежал к ней через переполненный ресторан.

– Всего-то Вулфи Швайкер, – презрительно отмахнулась Мэрли.

– Господи! А я на минуту приняла его за мужчину! – воскликнула Карен. – Он сильно изменился. Что он с собой сделал?

– Сбросил фунтов сорок, – сказала Элейн, вновь вступая В разговор.

– И правда! – изумлялась Карен. – Да у него же почти талия появилась!

Вольфганг Швайкер. Профессиональный сопровождатель.

Термин этот был изобретен для обозначения любого состоятельного мужчины со связями, который, когда мужья по той или иной причине отсутствовали, сопровождал замужних дам на всякие премьеры и вернисажи, а также в рестораны, где им было просто необходимо показаться. У Нэнси Рейган был свой такой. И Вулфи был тем же при Биби. В прошлом невероятный толстяк, он умудрился похудеть всего до пухлости. Круглолицый, коротконогий, в дорогом костюме – лучшем, какой только мог предложить Гуччи. Ему только-только перевалило за пятьдесят, и он был владельцем весьма преуспевающих мастерских по планированию и отделке ванных комнат с филиалами по всей стране. Все обожали Вулфи. Он был такой остроумный! Но он принадлежал Биби Саттон и хранил ей незыблемую верность.

– Знаете, – сказала Мэрли, постукивая по столу идеальными ногтями, – я как-то пригласила Вулфи на завтрак. А он вместо ответа спросил, будут ли Биби с Адамом. Я тогда была замужем за Нийлом, а он не терпит Биби и ни от кого этого не скрывал. Называл ее французской дыркой не на том общественном месте! – Мэрли хихикнула. – Ну, во всяком случае, я ответила «нет». И он сразу же ответил «нет». Вообразите только! Без нее даже маленького завтрака позволить себе не мог.

Завтрак завершился в вихре сплетен, намеков и общей ядовитости. Репутации, любовные связи, таланты и красивая внешность небрежно смешивались с пищей для воробьев. Элейн попросила счет и записала в нем номер своей кредитной карточки.

Карен умчалась к своему психоаналитику, а Элейн и Мэрли неторопливо вышли из сада, чтобы забрать свои машины у услужливого сторожа. Мэрли приподняла очки, заговорщицки прищурилась на подругу и спросила:

– Ну? Что скажешь?

Элейн профессионально оценила недавнюю операцию. Она не зря побывала женой хирурга-косметолога и кое-чему научилась.

– Прекрасно! – сообщила она результат тщательного осмотра. – Настоящая первоклассная работа.

Мэрли пришла в восторг.

– Правда?

– Стала бы я лгать?

– Конечно, нет.

Сторож подогнал новенький «Порш-Турбо-Каррера» Мэрли.

Она выжала из Нийла все алименты, какие только сумела, хотя вовсе в них не нуждалась. Ее отец открыл на ее имя два счета, затем она стала владелицей и основного капитала. А после смерти Тайрона Сандерсона ей предстояло унаследовать огромное состояние.

– Я к Нейман-Маркусу, – объявила она. – Почему бы и тебе не поехать?

Элейн покачала головой.

– Мне надо домой. Теперь, когда Росс вернулся, мое время мне не принадлежит.

Мэрли сочувственно кивнула и повернулась к своей машине.

– Кстати. – Элейн взяла подругу за локоть. – Ты могла бы мне помочь.

– Да?

– Послушай, я знаю, что ты не в самых лучших отношениях с Нийлом…

– Мягко сказано!

– Но ты не могла бы… не попробовала бы…

Мэрли начала терять терпение.

– Так что же, Элейн?

– Мне нужен экземпляр «Людей улицы», – выпалила Элейн. – Это очень важно. И сценарий мне нужен незамедлительно.

Мэрли подняла брови.

– Эта макулатура?

– А ты его читала?

– Зачем? Его якобы написала Монтана. Какие еще тебе нужны доказательства?

Элейн почувствовала, что краснеет. Как она ненавидит кого-нибудь о чем-нибудь просить!

– Но ты можешь достать его для меня?

Мэрли просверлила подругу взглядом.

– Неужели Росс заинтересовался?

Элейн пожала плечами – с небрежным, как она надеялась, видом.

– Он любит быть в курсе.

– Но разве его агент не может взять экземпляр для него?

– Сценарий как будто держат под замком.

– Вероятно, потому что он очень уж скверный! – Мэрли наморщила нос. – Ну, если он тебе нужен, ты его получишь. Я в этом городе могу раздобыть что угодно.

– Спасибо, Мэрли.

– Не за что.

Губы скользнули по щекам слева, справа, и подруги расстались. Мэрли унеслась на взревевшем «Порше», а Элейн безутешно села за руль своего четырехлетнего «Мерседеса». Ничего!

Скоро все переменится – и очень.

Конти вернутся на вершину, и ей больше никогда не придется никого просить об одолжении.

– Я только что рассталась с твоей женой, – проворковала Карен в трубку.

– Ну и?

– Я рассказала ей все.

Наступила долгая пауза, пока Росс переваривал ее слова.

– Что ты сделала? – сказал он наконец.

Голос Карен затрепетал.

– Рассказала все, Росс. Мне кажется, она тебя убьет! – Но тут у нее вырвался смешок.

– Остроумная дырка!

– Вот именно.

– Где ты?

– В приемной моего аналитика. Я расскажу ему о нас все.

– Не надо!

– А что? Я передам тебе все его заключения. Обещаю.

– Черт подери, Карен! Не упоминай моего имени.

– А что я за это получу?

– Самый большой хер, какой ты только видела.

Она весело хихикнула.

– Какое самомнение!

– Я позвоню тебе завтра.

– Ну нет! Когда именно?

Она была ему нужна, но сценарий «Людей улицы» был ему нужнее, и он не собирался выходить из дома, пока не получит его.

– Я же сказал, что позвоню завтра.

Ну, так легко он от нее не отделается!

– Насколько я поняла, в доме Конти намечается прием?

– Угу.

– Элейн весь завтрак томилась по Биби Саттон.

– И заполучила ее?

– Заполучила «может быть». Ты же знаешь Биби.

Росс знал нравы и обычаи Беверли-Хиллз. Если Элейн не добьется согласия Биби, не стоит ничего затевать. Не позвонить ли Адаму и сыграть старого приятеля?

– Мне пора, – внезапно сказала Карен. Она хотела повесить трубку прежде него.

– Не вздумай упомянуть мое имя твоему аналитику, – предостерег он.

Она повесила трубку, не ответив. Росс вернулся на террасу и, аккуратно подставляя себя солнцу, вообразил сцену в саду «Бистро»– Биби разыгрывает недоступность, Элейн ее обхаживает, а Карен смакует каждую минуту пресмыкательства.

Карен. На безумную секунду он ей поверил, когда она сказала, что открыла Элейн все. У этой стервы опасное чувство юмора.

Не порвать ли с ней?

Но ради чего? Элейн она ни за что не проговорится, а ему еще требуются ее сексуальное тело и удивительно эротичные соски.

Ах, какие соски!

Требуются – но не сейчас. Вот когда он прочтет сценарий. А «людей улицы». Вот когда Сейди Ласаль станет его агентом. Вот когда он почувствует себя более… определенно.

Бадди показалось, что он глаз не успел сомкнуть, как его разбудил телефон.

– Кто это? – промямлил он сквозь зевок.

Треск в трубке, а потом:

– Бадди! Ты что? Спишь?

– Позвони утром, – пробормотал он сонно.

– Так уже утро! – раздраженно сказал звонящий. – Одиннадцать часов, и пора бы тебе пошевелить задницей.

– Рэнди! – Он с трудом открыл один глаз. – Как ты там поживаешь?

– Лучше некуда! Подобрал себе по-настоящему горяченькую богачку.

– Э-эй! Здорово. – От открыл второй глаз и пошарил по постели. Ангель в ней не оказалось.

– Ага, – деловито продолжал Рэнди. – И я собираюсь разыграть все как по нотам. Я пока мистер Чистый, она жутко на меня клюет, и, приложив старания, думается, я встану на рельсы по-настоящему…

– Здорово, здорово, – бормотал Бадди, надеясь, что с квартирой звонок никак не связан.

– Я приеду завтра, – объявил Рэнди, словно играя в телепатию, – и мне нужна квартира. Я знаю, что почти не даю тебе времени. Но мы же договорились, что я тебя пускаю недели на две, а ты, ну, ты все еще там. Я приеду завтра около двенадцати.

– Дня?

– Ага.

Бадди искал, что бы такое сказать. Но что он мог сказать?

Знаешь, приятель, мне некуда идти. Денег нет. А мне надо содержать жену. У меня же ничего нет! Этого он никогда не скажет. Ни за что.

Гордость. Как признаться, что со дня возвращения ему не удалось найти даже самой паршивой работенки!

– Нас к тому времени и след простынет, – бодро сказал он. – И спасибо за квартиру, Рэнд. Мы, собственно, переезжаем в башню на Сансете.

– В башню на Сансете? Значит, у тебя пошло?

– Ага.

– Просто не дождусь познакомиться с твоей старухой.

– Через недельку мы к тебе заглянем и попразднуем.

Бадди хлопнул трубку на рычаг и соскочил с кровати. Фигня!

Он ринулся к холодильнику, выпил апельсиновый сок прямо из картонки, зачерпнул горсть изюма и вгрызся в яблоко.

И начал прикидывать, что же ему все-таки делать.

Тряпичник. От этих дел отошел.

Макси Шолто. Только на самый крайний случай.

Фрэнсис Кавендиш. Позвонить ему сейчас же насчет «Людей улицы».

Шелли. Что требуется, чтобы стать стриптизером?

Он натянул шорты и машинально начал отжиматься.

И тут вспомнил сожителя Тряпичника – толстенького педика с похабным бульдожкой – и карточку, которую он ему сунул.

«Позвоните мне»…

А почему бы и нет? Выяснить, что там светит. Угу. Но только где эта чертова карточка? Что он с ней сделал? Попытался сосредоточиться на отжиманиях, но без толку. Как можно сосредоточиться на тренировке тела, когда ты вот-вот окажешься на улице?

Он вскочил на ноги и набрал номер Фрэнсис Кавендиш.

– У мисс Кавендиш совещание. Может ли она позвонить вам? – пробубнил незнакомый голос.

– Дело не терпит отлагательств, – произнес он внушительно.

– А! Ну, я узнаю. Как мне ей сказать, кто звонит?

– Роберт Эванс.

– Хорошо, мистер Эванс. – С большим почтением.

Тридцатисекундное ожидание.

– Бобби, как поживаете? Чем могу быть вам полезна?

– Фрэнсис, это Бадди Хадсон. И не сердитесь, откладывать правда нельзя.

– Черт подери!

– Фрэнсис, – торопливо заговорил он. – Фильм «Люди улицы». Там есть роль для меня. Хотите создать еще одну звезду?

Тогда рекомендуйте меня на нее. Договорились?

Фрэнсис закипела.

– Нет, не договорились.

– Но почему?

– А потому, милый мой мальчик, что фильм под таким названием действительно намечается, но я не знаю, есть ли в нем подходящая для тебя роль, так как сценария я не видела. И мало кто видел. Его держат под замком.

– Так я и поверил, Фрэнсис. Вы все видите!

Она фыркнула, точно взбесившаяся лошадь.

– Совершенно верно, миленький Бадди. Однако актеров на этот фильм подбирает сценаристка. – Ее голос исполнился презрения. – Видимо, она разбирается в этом лучше нас, профессионалов. Я работаю всего каких-то тридцать лет. Где уж мне!

– А кто сценаристка?

– Монтана Грей, жена режиссера. С тебя достаточно? А теперь освободи линию, Бадди, и больше никогда не смей называться чужим именем, понял?

– Мне позарез нужна работа, Фрэнсис.

Она вздохнула.

– Она тебе все время нужна позарез, только там, куда я тебя посылаю, у тебя никогда ничего не выходит.

– У вас есть для меня что-то? Следующий раз будет в самое яблочко. Я знаю! – Он почувствовал, что она задумалась, и весь превратился в желание, чтобы у нее нашлось, куда его послать.

– Статистом хочешь? – сказала она наконец.

В нем поднялся гнев. Статистом! Уж лучше он вообще уедет отсюда, но до такого не унизится!

– Нет, – ответил он холодно.

– Жаль. В таком случае пока я ничем тебе помочь не могу.

Как он ненавидит телефон! Сначала Рэнди, потом Фрэнсис.

Всегда какая-нибудь пакость.

Вот Ангель отпирает дверь, а что он ей скажет?

Она выглядела даже красивей обычного, сияя какой-то особой невинностью.

– Прости, что я ушла и не приготовила тебе завтрак, – сказала она кротко, подходя к нему и обвивая руками его талию. – Мне надо было к врачу.

Мысли вихрем неслись у него в голове. Монтана Грей. Жена Нийла Грея, режиссера. Актеров для фильма подбирают сами.

«Оливер Истерн продакшн», сказала Шелли. Он нежно отстранил Ангель.

– Позвони в справочную, детка. Мне нужен номер «Истерн продакшн».

Она посмотрела на него с грустной обидой.

– Я сказала, что должна была пойти к врачу. Разве тебе не интересно почему?

– Ну да, конечно. Очень. – Потом, спохватившись, он добавил:

– А отчего ты раньше мне ничего не сказала?

– Я… я не знала, будешь ли ты рад. – Она смотрела на него счастливым взглядом, омраченным неуверенностью. – Но теперь, когда подтвердилось…

Ужас того, что она собиралась сказать, обрушился на него ледяной тяжестью.

– Черт! Детка, ты же не… – Он не сумел договорить.

Она кивнула и прошептала недоговоренное слово:

– Беременна.

– Нет!

– Да! Правда, замечательно, Бадди? Так замечательно!

Он не знал, что сказать. У него перехватило дыхание. Он хотел оттолкнуть ее, но сумел справиться с собой.

– Э-эй! А я еще не плавал! Я быстро. – И он выскочил за дверь, точно вор.

– Бадди, – позвала она, но он не остановился.

Ангель закрыла глаза и крепко зажмурилась. Только бы не заплакать. Да уж! Совсем не так, как в кино… Но хватит жалеть себя.

Если Бадди не обрадовался, что у них будет маленький, что поделать? А она просто в восторге. И он тоже будет рад. Конечно же!

Он ведь любит ее, правда? А теперь они станут настоящей семьей.

Глава 14

Капитан Лакост сказал:

– Хочешь, так бери. – Он кивнул на толстую папку у себя на столе. – Но ты знаешь, мы сделали все, что могли. Его описание, фото, отпечатки пальцев разосланы по всей стране. Следующий ход за ним.

– Я знаю, – сказал Леон. – Просто у меня ощущение, что мы все-таки что-то упустили, и я хочу еще раз покопаться в материалах. Основательно. – Он взял папку со стола. Ничего для него нового в ней найтись не могло. Он вышел из кабинета начальника, а потом на улицу к своей машине.

Леон расстроился из-за потери дождевика. Настоящий английский макинтош, который приятель специально купил в Лондоне, чтобы подарить ему в день рождения! Мысль о том, что в макинтоше расхаживает Джой, уличная шлюха, жгла его, как огнем.

Он подумал даже, не сесть лив машину и не отправиться ли поискать ее, но после долгого горячего душа ему расхотелось снова выходить под ливень. А потому он облачился в пижаму, налил себе полную рюмку коньяку и устроился перед телевизором посмотреть старый вестерн. Видимо, он заснул прямо перед экраном, потому что даже подскочил, разбуженный громким стуком в дверь.

С трудом разлепив глаза, он побрел в прихожую, взглянув по дороге на часы. Кому он вдруг понадобился в два ночи?

Он распахнул дверь и увидел душещипательное зрелище. Перед ним мокрая насквозь стояла Джой Кравец. Рубашка облепляла тело и выглядела почти прозрачной. Широкие брюки облепляли ноги.

Оранжевые вихры облепляли голову, с кончика курносого, чуть свернутого набок носа капала вода.

– Я ваш дождевик принесла, – сказала она жалобно, подавая ему макинтош.

Он обрадовался макинтошу, но совсем не обрадовался ей.

– Откуда ты узнала, где я живу?

Она выудила из кармана макинтоша смятый конверт.

– Счет за электричество… – начала она и расчихалась.

– Входи, что ли, – пробурчал он недовольно.

– Кх, спасибочки. – Она чихнула. – Думала, ты так и не сообразишь! – И тут же ее лицо расползлось в веселой у смешке. – Такая хорошая пижама. Просто сексуальная. Особенно окошечко симпатичное.

Только теперь он со жгучим стыдом заметил, что ширинка не застегнута.

– Погоди, – сказал он сухо, быстро ушел в ванную и накинул халат. Когда он вышел, она стояла перед телевизором и вода ручейками текла на его ковер.

– Вот что, – сказал он сквозь зубы, – я подберу тебе что-нибудь переодеться, а когда твоя одежда подсохнет, вызову тебе такси.

– Да некуда мне ехать! – прохныкала она.

– То есть как – некуда?

– А вот так, – упрямо сказали она.

– Значит, в отдел несовершеннолетних?

Она сразу переменилась.

– Хреновина! – огрызнулась она. – У тебя во рту проигрыватель, что ли? Отдел! Отдел! Других слов у тебя нет!

– Джой, – терпеливо сказал он. – Перестань меня доводить.

Без твоей ругани я обойдусь. Есть у тебя где переночевать или нет?

– Угу, – ответила она угрюмо. – Завтра подружка приедет.

Я у нее поживу, пока не скоплю на дорогу в Аризону. – Она снова расчихалась.

– Пойди-ка в ванную и переоденься, пока не схватила пневмонию.

Она послушно кивнула. Он показал ей ванную, раздумывая, что делать с ней дальше.

– Можно я душ приму? – крикнула она из-за двери.

– Если хочешь, – ответил он сердито. – Выбрось-ка мне свою одежду. Попробую подсушить.

Он пошел на кухню, включил электрический чайник, вернулся, подобрал с пола ее вещи и развесил их, на отопительной батарее, а потом извлек из шкафа широкий свитер и пару старых брюк, которые положил под дверью, чтобы она могла сразу их надеть.

Каким образом он, Леон Розмонт, допустил, чтобы в его ванной мылась шестнадцатилетняя проститутка? Черт! Быть ему всеобщим посмешищем, если кто-нибудь в участке прознает про это!

Она вышла сухая, чистая, нелепо тонущая в его одежде. Вода закипела, он налил кипятку в чашку, бросил в нее чай, два кубика сахара, протянул ей.

Она примостилась у кухонного стола и начала с удовольствием пить.

– Так что же мне с тобой делать? – спросил он.

– А вы позвольте мне лечь тут на диване. Как рассветет, я уйду, – ответила она сразу же.

– Нельзя.

– Почему?

Он взвесил положение. Единственное, что он мог бы сделать, это отвезти ее в участок. Значит, надо будет заставить ее одеться и пойти с ним. А дождь льет, и бедную девочку запрут до утра в камере, и одно только заполнение документов…

Внезапно он принял решение. К черту! Пусть переночует у него на диване, и утром он отвезет ее к подруге, чтобы убедиться, что хоть на этот раз она не соврала. Где-то в глубине его сознания предостерегающий голос сказал: «Плохо придумано!», но он только отмахнулся, принес запасное одеяло с подушкой и оставил ее устраиваться. Он закрыл дверь спальни, лег в постель, прочел две главы романа Джозефа Уэмбо и заснул.

Гроза разразилась около половины четвертого. Слепящие зигзаги молний, басистые раскаты грома. Леон продолжал спать, ничего не сознавая.

Джой проснулась сразу же, замотала нагое тело поплотнее в одеяло и вся затряслась. Яркие вспышки молний, грохот грома ввергли ее в ужас.

Она спрыгнула с дивана и кинулась в спальню Леона. Он лежал на спине и храпел, отгороженный сном от всего вокруг.

Тихонько приподняв край одеяла, Джой заползла внутрь. Он не шелохнулся. Она прижалась к нему, черпая успокоение в массивности его тела. Он пошевелился, застонал во сне и что-то пробормотал.

– Ты не спишь? – шепнула она, прилегая к его спине, и заскользила ладошками по его груди.

Он опять замер, хрипло всхрапывая.

Она перебирала густые курчавые волосы у него на груди, ища соски. По опыту она знала, что мужчину, играя его сосками, можно возбудить не хуже, чем женщину. Вот один. А вот и второй. Кончики ее маленьких коротких пальцев принялись за дело. Соски у него скоро отвердели.

Она скользнула ладонями ниже, нашла отверстие в пижамных штанах, запустила туда пальцы и ухватила его набухший член.

Очень осторожно она начала скользить по нему ладонями вверх-вниз, вверх-вниз. Медленные ритмичные движения исторгли у него негромкий стон удовольствия, но он не проснулся.

Она ухмылялась, забыв про грозу, целиком поглощенная задачей довести его до оргазма, не разбудив.

– У тебя тут такой хорошенький Джонни, – ободряюще шептала она ему на ухо. – Просто лапушка… Ну же, ковбой, подари мне то, что у тебя есть… Отдай все мамочке… Отдай мне все твое молочко…

О, она знала, какие слова они любят слушать, еще как знала!

И все было так легко. Он кончил быстро, забрызгав простыню пульсирующими струйками спермы. Она прильнула к его спине и заснула.

Когда Джой проснулась, уже занялась заря, а гроза у мчалась бесследно. Рядом с ней довольно похрапывал Леон. А что? Она же дала ему то, чего он хотел. Чего хотят все мужчины. Изображал из себя заботливого папашу, а оказался просто мужчиной. И ему все равно, что бы с ней ни случилось.

Очень осторожно она выбралась из-под одеяла и, косясь одним глазом на его спящую фигуру, проверила содержимое бумажника на комоде. Ого! Триста девятнадцать долларов. Она схватила деньги, забрала свои монатки из кухни, быстренько оделась и бесшумно выбралась из квартиры.

Милли Розмонт проклинала день, когда капитан Лакост разрешил Леону забрать домой папку с делом Эндрюса. Уже две с половиной недели он каждый вечер запирался в своем тесном кабинете, где на столе было разложено содержимое чертовой папки. И просиживал там часами, не делая почти никаких пометок в своем драгоценном блокноте. Она каждое утро проверяла его мусорную корзинку, но находила только страницы с загадочными; «Почему? Где он теперь? Когда он снова убьет?»

Милли решила, что настало время объясниться. Она вошла в кабинет с чашкой кофе и бутербродом.

– Леон! – сказала она резко. – Можно с тобой поговорить?

Он снял тяжелые очки для чтения, потер переносицу толстого носа и посмотрел на нее.

– Если тебе нельзя, то кому можно?

Она поставила чашку и тарелку с бутербродом на стол и поглядела на него очень серьезно.

– Это дело превращается у тебя в манию, что мне очень не нравится.

Он посмотрел на жену с сочувствием и попытался встать на ее точку зрения. Лучше бы объяснить ей все, рассказать, почему он ощущает свою личную ответственность. Но этого сделать он был не в силах. Слишком неловко, слишком стыдно.

Он потянулся, ощущая, как устали его плечи и затекла шея.

– Если ты не хочешь, чтобы я продолжал…

Она беспомощно развела руками.

– Вопрос не в том, чего хочу или не хочу я, а в том, что лучше для тебя.

– Для меня, – медленно сказал он, – лучше разобраться с этим делом.

– То есть как это – разобраться? – сердито повторила она. – Всем известно, кто убил. Сын, и ты это знаешь. И еще ты знаешь, что его обязательно арестуют за что-нибудь еще. Так всегда бывает. Ты мне сам говорил.

Он отхлебнул горячий кофе.

– Я должен выяснить почему, Милли. Мне необходимо это узнать.

– А о чем я говорю? У тебя это навязчивая идея. И не слишком здоровая. – Несколько секунд она смотрела на него, потом повернулась и вышла из комнаты.

Он куснул бутерброд, запил кофе и взял блокнот. «Где родился Дек Эндрюс? – написал он. – В какой больнице? В каком городе? Дата его рождения?»

Возможно, никакой роли это не играло. И все-таки…

В бумагах Эндрюсов не было ничего, что имело бы отношение к их жизни до приезда в Филадельфию двадцать с лишним лет назад. Ни брачного свидетельства, ни метрик, ни писем от родных – никаких указаний, откуда они приехали.

Это тревожило Леона. Почему, ну почему никаких следов их прошлого? Они прятались от кого-то или от чего-то? Дек узнал то, чего ему не следовало знать?

Уже идея.

Аккуратным почерком Леон написал: «Провести компьютерную проверку Уиллиса и Уинифред Эндрюс».

Почему бы и нет? Вреда не будет.

Глава 15

Он выглядел наилучшим образом – то есть сногсшибательно.

Регистраторша внизу вытаращила глаза и даже не заглянула в список на столе перед собой проверить, есть ли он там. Она указала ему на лифт с завороженной улыбкой и сказала:

– Удачи!

Да. Удача ему не помешает.

Удача! Все его тело томилось по ней, как наркоман по наркотику.

Он нажал на кнопку. Двадцатый этаж. Может, двадцатка станет его счастливым номером?

В стенке лифта было зеркало, и он еще раз взыскательно себя оглядел.

Выглядишь ты хорошо… выглядишь ты хорошо… выглядишь ты хорошо – как суперзвезда.

Думай так, только так!

Он вышел из лифта в людское море. Люди сидели, люди прислонялись к стенам, люди занимали каждый дюйм пространства – люди всех типов, всех возрастов, а в центре толпы находился большой стол, за которым сидели делового вида блондинка и рыжая пожилая женщина. Для Бадди сорок был возраст пожилых.

Конечно, не для Джейн Фонды или Рэкел Уэлч.

Он твердой походкой направился к столу, на ходу быстро установив место, где предстоял главный бой. Дубовая дверь. Медная дощечка. «Монтана Грей».

Леди, вас ждет чудный сюрприз. Здесь Дружок Бадди. Дружок.

Бадди явился, чтобы стать звездой вашего фильма.

Он подошел к блондинке. Чудесные зеленые глаза, нежная кожа и скверно подправленный нос.

– Бадди Хадсон, – объяснил он. – Мисс Грей меня ждет.

Блондинка улыбнулась, нацепила очки в нежно-зеленой оправе и заглянула в список.

Зная, что его фамилии она там не найдет, Бадци быстро добавил:

– Боб Эванс договорился обо мне лично.

Блондинка оторвалась от списка.

– Боб Эванс? С кем договорился?

– Э… Он говорил с Монтаной… с миссис Грей. Она сказала, чтобы я сейчас же приехал. Я участвую в программе Эн-би-си и у меня в распоряжении… – он поглядел на свои часы – ., ровно сорок две минуты, прежде чем моя задница должна снова украсить площадку. – А теперь – улыбку, которая говорит: «Я еще не встречал такой желанной женщины, за всю свою жизнь, и я бы затрахал тебя до смерти, потому что ты так беспредельно и неотразимо хороша!»– А потому, – продолжал он, – буду весьма благодарен, если вы пропустите меня следующим. Конечно, если это не нарушит вашего графика или еще чего-нибудь.

Зеленоглазая блондинка знала, что к чему. У нее за спиной было много мужчин и много всякого. Она считала себя крепким орешком. Улыбка никогда не сходила с ее губ. Но Бадди Хадсон был совсем – совсем другое! Она инстинктивно почувствовала, что он хочет ее – и не потому, что в ее власти пустить или не пустить ее к Монтане Грей.

– Хорошо, посмотрю, что можно будет сделать, – сказала она, записывая его фамилию.

Он не спускал с нее прямого, честного взгляда:

– Я буду очень благодарен.

Первое, что бросилось Бадди в глаза, – она не в его вкусе. Абсолютно. Ни с какой стороны. Она сидела за большим столом, невозмутимая, собранная, в жакете с широкими плечами и рубашке в мелкую полоску. Иссиня-черные волосы стянуты на затылке в длинную косу, а всю верхнюю часть лица закрывают огромные тонированные очки для чтения. Кожа оливкового оттенка, рот широкий и ненакрашенный. Нетушки. Совсем не в его вкусе.

Дружку Бадди они нравятся нежные, золотоволосые, хорошенькие и беспомощные.

Она что-то сосредоточенно писала в блокноте и, не поднимая головы, сделала ему знак сесть. Для посетителей напротив нее стояло кожаное кресло. Бадди ожег его неприязненным взглядом.

Зачем садиться? Что это даст? Самое главное – первое впечатление, так пусть она, когда поглядит на него, сразу почувствует всю силу его напора.

Он остался возле двери, чтобы подойти к ней, когда ничто не будет отвлекать ее внимания. Походка тоже важна. Небрежное покачивающееся движение от бедра – часть его личности. Уф-ф!

Он что, нервничает? Дружок Бадди не знает, что такое нервы!

Так откуда мокрые пятна под мышками? И почему верхнюю губу усеяли бисеринки пота?

Стерва! Она так и будет писать весь день? Но до сих пор все шло как по маслу. Кто бы подумал, что пробиться к ней будет так просто? Опередить полную приемную людей, которым, наверное, было назначено! За эту удачу надо сказать спасибо блондинке с испорченным носом.

Если бы он хоть что-то знал об этой роли! Показать себя агрессивно-сексуальным? Мальчишески-непосредственным? Обаятельным? Дастином Хофманом с кудрями?

Черт подери! Он знает только название фильма и что сценарий написала она. И что снимать будет ее муж. Нутро у него свела судорога. От напряжения. Если и дальше так пойдет, язвы ему не избежать еще до тридцати.

Вот-вот! А что? Рэнди выбросит их из квартиры. А у него ни денег, ни работы, и утром Ангель не моргнув глазом заявила, что беременна. Он беспокойно переступил с ноги на ногу.

– Еще минуточку, – сказала Монтана, не подняв головы.

Могу и подождать. То есть что я за цаца? Всего лишь никому неизвестный безработный актеришка. С какой стати считаться с моими чувствами?

Новость Ангель он выслушал спокойно. Она выглядела такой счастливой! Просто язык не повернулся сказать, что ей придется сделать аборт. Позволить себе ребенка они никак не могут. Но он сумел скрыть, как он выбит из колеи. Оделся в лучший свой костюм и быстренько ушел.

В «Истерн» он отправился по наитию. И вот он здесь. И она здесь – миссис Монтана Грей. Не в его вкусе. Ни с какой стороны. Но очень даже ничего, если вам нравятся сильные бабы, которым разве что яиц не хватает.

Она сунула ручку в рот, вдвинула очки в волосы и пронизала его лазерами тигриных глаз.

– Бадди Хадсон, – сказала она холодно. – Я не помню, чтобы Боб Эванс звонил мне про вас.

Ее голыми руками не возьмешь. Это он сразу понял. Попробуй сыграть в открытую, иди напролом. Он прошагал к столу и небрежно опустился в кресло, разведя ноги.

– А он не звонил.

– Не звонил? – повторила она терпеливо.

– Угу.

– Так, может быть, вы объясните мне, почему вы здесь?

Дымные эбонитовые глаза встретились с лазерными тиграми и не дрогнули. – – Потому что, – сказал он медленно, только чуточку подпустив высокомерия, – вы бы остались в проигрыше, если бы не увиделись со мной.

Он одарил ее долгим эротичным взглядом.

Она подавила нетерпение.

– Да?

– И еще в каком!

Она вынула кончик ручки изо рта.

– Почему бы нам сразу не покончить с дерьмом, мистер Хадсон?

– А?

– Бросьте изображать самую неотразимую секс-машину, которую я когда-либо видела, покажите мне себя настоящего.

Он нахмурился.

– Погодите…

Она сочувственно улыбнулась.

– Всех не обольстите.

– Я…

– У вас есть фотографии? Список сыгранных ролей?

– Я с собой ничего не захватил.

– Ну, так просто расскажите мне, что вы играли? – Она занесла ручку над блокнотом на столе.

Э-эй! А ее интересует его актерский опыт. Всерьез интересует.

– Я… э… играл в одной серии «Звездного неба и Хатч». И еще в «Смоки и бандит». То есть я хочу сказать, что снимался в нем, но на экран он вышел без меня…

– По-моему, ситуация мне ясна.

– Но не потому, что я был плох, – торопливо добавил он. – То есть… я был очень даже хорош, даже чересчур. И в эпизоде с Бертом Рейнольдсом…

– Да, понимаю…

Он вскочил и начал взволнованно расхаживать перед столом, вдруг забыв и про свой образ и про напор.

– Я учился в школе актерского мастерства Джой Байрон, понимаете? Она меня считала одним из лучших своих учеников.

Я играл Стэнли Ковальского в «Трамвае». Специальный спектакль для искателей талантов, агентов и все такое. Я всех прямо сразил. Две компании предлагали мне контракт, но я еще прежде договорился петь на Гавайях – а что обещано, то обещано. – Он торопился, слова почти налезали друг на друга. – Я настоящий профессионал, можете быть уверены.

– Не сомневаюсь, – проговорила она, внимательно в него вглядываясь.

– Да… ну… а с Гавайев я вернулся прямиком в рецессию. Десять тысяч актеров на десять ролей, понимаете?

Она сочувственно кивнула.

– По-моему, я перевидала здесь их почти всех.

На столе зажужжал зуммер, и она сказала в переговорное устройство: «Да?»

– Мистер Грей на линии, – доложила секретарша.

– Узнайте, где он. Я перезвоню.

Бадди снова сел в кресло перед столом, опасаясь, не наговорил ли он лишнего. Какое ей дело, что его вырезали из фильма Берта Рейнольдса? Какое ей дело до десяти тысяч актеров, ищущих работу?

– «Звездное небо и Хатч» стоит посмотреть? – спросила она деловито.

Лучше всего не вилять, понял он вдруг.

– Меня и оттуда вырезали. Видите ли…. Пол Майкл Глейзер…

Она засмеялась. Ну, смех! Очень сексуальный.

– Знаю, знаю. Пол Майкл Глейзер испугался конкуренции, верно?

Он широко улыбнулся.

– Угадали.

– Значит, посмотреть вас ни в каком фильме нельзя?

Он нервно запустил пальцы в волосы.

– В стоящем нет.

Дружок Бадди. Мистер Напролом. Куда все это ведет?

– Ах так! – Она помолчала. – В таком случае… может быть, вы согласитесь почитать мне, и, если окажется неплохо, мы устроим вам пробу.

У него почти язык отнялся.

– Пробу?

– Если прочтете удачно. Берите. – Она взяла со стола сценарий и протянула ему. – Идите в приемную, ознакомьтесь не торопясь. А когда будете готовы, скажите секретарше, и я вас послушаю.

Он вскочил и схватил сценарий.

– Знаете, вы не пожалеете! Я выдам то, что надо.

– Надеюсь. – Она кивнула.

У двери он замялся.

– А какая роль?

Она громко рассмеялась.

– Держу пари, вы понятия не имеете, о чем фильм!

К нему вернулось немножко нахальства.

– А кто имеет? Все агенты в городе на стену лезут, что не могут наложить на него лапу. Да если я сейчас улизну с этим экземпляром, то наверняка загребу неплохие деньги.

– И, может быть, лишитесь роли Винни.

– Винни… Будет сделано! – Он выскочил за дверь, прижимая сценарий к груди.

Монтана проводила его взглядом. Что-то в нем ей импонировало. Плюс ошеломляющая внешность и какая-то беззащитность.

Да. Все это у Бадди Хадсона есть. Но вот умеет ли он играть?

Элейн лежала на кушетке совершенно нагая, если не считать пластмассовых козыречков над глазами. Она сняла наушники «Сони», предпочтя предаться мыслям без всяких отвлечений. Как устроить званый вечер, самый лучший в городе? Как сделать его интересным и оригинальным, чтобы о нем еще долго вспоминали?

Гости. Вот важнейший ингредиент. Какими бы чудесными ни были еда, обстановка, музыка, – вся суть в гостях. Если они плохо подобраны, лучше вообще не начинать. Естественно, в первую очередь Биби и Адам Саттоны. Если заполучить их, об остальных можно практически не беспокоиться. После случайной встречи с Биби в «Бистро» Элейн звонила ей дважды. Оба раза она упиралась в услужливую секретаршу, которая клятвенно заверяла ее, что миссис Саттон обязательно ей позвонит. Но Биби все еще не позвонила.

Элейн повернулась на бок и закинула руку за голову. Она решила слегка загореть к своему вечеру, а солнечное облучение, бесспорно, много практичней, чем открытое солнце, которое легко может бесповоротно погубить кожу. Ну зачем Росс старается стать медно-коричневым? От этого все складочки и морщинки становятся глубже и заметнее.

Резкое жужжание – и аппарат над всей длиной ее тела автоматически отключился. Она с облегчением покинула обтянутую прозрачным пластиком кушетку и оглядела себя в трюмо. Каждый дюйм кожи словно светился. Но восхищаться ее чудесным золотистым телом было некому. А Росс, конечно, даже не заметит.

Она нахмурилась. Может, подошло время развлечься? Но с кем? Выбор у нее очень ограниченный, а вернее, его и вовсе нет.

После дантиста и безвестного актера она пришла к твердому выводу, что игра не стоит свеч. Да и в узко сексуальном смысле тоже.

Ты испорчена, Элейн. После Росса кого ты можешь найти?

Шланг Конти – это же легенда!

Она улыбнулась своему отражению. Быть может, если она достанет ему сценарий… Мэрли ведь обещала! А тогда, если она заполучит на свой вечер и Сейди Ласаль и та согласится стать его агентом, то…

Господи! Что это еще за мысли! Или ей уже надо умасливать мужа, чтобы уложить его в постель с собой? Ну-у… Во всяком случае, это не помешает.

Бадди выскочил из здания «Истерн продакшн» на Сансет и полетел как на крыльях. Роль Винни написана для него, тут и сомневаться нечего. Читал он потрясающе, и дамочка в тонированных очках и ковбойских сапогах, Монтана Грей (конечно, не в его вкусе, но, как ни крути, а с виду она то еще!), сказала, что он впечатляет. Именно это слово она и употребила – впечатляет!

А потом совсем уже волшебные слова! «Кажется, надо будет устроить вам пробу», – заметила она совершенно спокойно.

Божья хреновина! Ну как она может оставаться спокойной?

«Э-эй! – крикнул он. А потом еще громче:

– Эй! Эй!»С поклоном обхватил ее за талию и закружился с ней по комнате.

Она вырвалась из его рук, сбежала за свой стол и, напуганная такой его бездумной выходкой, произнесла целую речь; это только проба, и она, вероятно, будет пробовать на роль других актеров, а потому ему не следует возлагать слишком большие надежды на то, что может обернуться разочарованием.

Неужто она не понимает, что пробоваться на ведущую роль в престижном фильме – уже счастье, какого ему пока еще не выпадало.

«Кто ваш агент?»– спросила она.

Агент! Да кому нужны агенты?

«Э… я, так сказать, в промежутке между агентами», – выговорил он, наконец.

«Ах так! Объясните моей секретарше, как можно с вами связаться, и мы вам сообщим день».

«Но когда все-таки?»

«Через одну-две недели».

«А сценарий мне можно взять с собой, чтобы подготовиться?»

«Она даст вам страницы, над которыми вам следует поработать».

Вот он и витал в облаках, хотя все еще понятия не имел, где им с Ангель ночевать.

Чтобы черт взял Рэнди! Почему он не остался в Палм-Бич играть дальше в дочки-матери?

А хороший агент ему нужен. Тот факт, что он пробуется на роль в фильме Нийла Грея, соблазнит любого стоящего агента подписать с ним контракт – сразу же. Он попробует самых крупных – Уильяма Морриса, Ай-си-эм, Сейди Ласаль.

Его дряхлый «Понтиак», притулившийся в зоне запрещения стоянки, смахивал на кучу ржавеющего утиля. Как только он получит настоящие башли, сразу же заведет приличные колеса.

«Капли», «Форд Меркюриэ», а то и «Ройс». Пожалуй, нет. «Ройс» не укладывается в его образ. Ему больше подойдет спортивная машина. Может, из этих, из итальянских, а то импортный «Ягуар XJS». Вот это тачка!

Э-эй! Наконец-то дело у него на мази. Он будет звездой.

Бадди открыл дверцу «Понтиака», забрался внутрь и несколько минут просто сидел, изнемогая от волнения.

Два часа спустя он свалился с небес на землю. Почему-то ему казалось, что теперь, раз его пробуют, все изменится. Раз выпала полоса удачи, хороший игрок использует ее сполна. Поэтому он отправился в агентство Уильяма Морриса, ожидая немедленного успеха, а ушел всего лишь с «оставьте вашу фамилию и телефон» от регистраторши. В «Ай-си-эм» повторилось то же самое. А в приемной Сейди Ласаль чудовище в мини-юбке предложило ему прислать фотографии, автобиографию и список сыгранных ролей. Неужто дура безмозглая не могла понять, что перед ней новая звезда?

Он вышел из здания на Кэнон в ярости, угрюмо забрался в «Понтиак», ветровое стекло которого теперь украшала штрафная квитанция. И вот тут-то он углядел на полу белую карточку. Быстро ее подняв, он прочел в центре: «Джейсон Суонкл», а в нижнем левом углу – «ИНТЕРЬЕРЫ», телефон и адрес.

Ударом ноги Бадди завел дряхлую машину. Он ведь ничего не потеряет?

Чистейшее безумие. Два дня с ней совершенно его вымотали, но едва Джина Джермейн позвонила, Нийл Грей примчался высунув язык. Он взвесил ситуацию глубоко логично, решил, что ей следует исчезнуть из его жизни, а затем решил, что лучший для этого способ оттрахаться от нее.

Они занялись любовью на развратно-розовом стеганом покрывале ее кровати. А потом она повела его в развратно-розовую ванную комнату с ванной в форме сердца в окружении мехового ковра.

После двух оргазмов он обливался потом, сердце стучало, как кузнечный молот.

– Хватит! – сумел он прохрипеть, когда она снова принялась играть его вялым органом.

– Тебя мне никогда не хватит! – прожурчала Джина, примериваясь, насколько далеко можно зайти на словах. Не очень.

Нийл ведь умнее большинства мужчин, хотя стоит стащить штаны с любого, и у них словно половина мозга отнимается – плети что хочешь, они поверят.

– Мне пора, – слабым голосом сказал Нийл. – Подготовка съемок – самый важный этап, а ты, моя красавица, заставляешь меня неглижировать моими обязанностями.

– Понимаю, – сочувственно вздохнула она. – Но ведь нас соединило что-то особенное, необыкновенное, правда? Просто искры брызжут.

Ну почему женщины всегда столько наворачивают вокруг самого простого траханья?

– Да-да, – ответил он и, вспомнив Монтану, почувствовал, что бесконечно виноват.

Сквозь жалюзи пробивались солнечные полоски, и он вдруг показался себе смешным и жалким – валяется на меховом ковре в аляповатой ванной Джины! Сердце поуспокоилось. Черт! Свидание с Джиной Джермейн, пожалуй, эквивалентно неделе усердных занятий в клубе здоровья. Он встал.

– Если можно, я принял бы душ.

Его акцент, совсем такой, как у Ричарда Бартона, приятно ее щекотал, однако по-настоящему на нее действовал его талант.

– Все, что ты захочешь, – ответила она, дразняще потягиваясь. Ее тело действительно было одним из красивейших в Голливуде. И она это знала.

Он встал под душ и вертел ручку, пока вода не обрела бодрящий холод.

Когда он вышел, Джина уже прикрыла наготу кружевным бюстгальтером и французскими панталончиками.

Она подала ему банную простыню.

– Нийл, – произнесла она нежно, – мне надо кое в чем покаяться.

– Что? – Он энергично вытерся, чувствуя себя освеженным, готовым вернуться к работе.

– Ну-у… – Она замялась, словно боясь продолжать.

– Что? – повторил он, беря шорты.

– Когда мы были в Палм-Бич, я стащила из твоего чемодана «Людей улицы»и прочла.

Он удивился. Джина не производила впечатления любительницы чтения.

– Неужели?

Голос ее зазвучал энергично, деловито, глуповатая боязливость исчезла без следа.

– Нийл, я влюбилась в сценарий. И знаешь что? Роль Никки словно для меня написана – она идеально мне подходит.

Он онемел. Никки! Невинная неиспорченная красота. Не тронутая жизнью прелестная юная девушка. Никки! Или Джина похабно шутит?

– Видишь ли, – продолжала она с искренним увлечением, – с самого начала из меня сделали типаж. Глупые белокурые шлюшки с золотым сердцем – а это ведь совсем не я! – Она умолкла, переводя дух, а потом продолжала, и ее огромные груди трепетали от наплыва чувств. – Нийл! – заявила она театральным тоном. – Настоящая я – это Никки! Все видят Джину Джермейн, сексуальную кинозвезду. Но под этим внешним блеском прячется беззащитная девочка. Дитя жизни!

Откуда, черт дери, она набралась таких фразочек?

– Я хочу сняться в твоем фильме, – продолжала она, и ее круглые голубые глаза опасно выпучились. – Я должна, должна в нем сняться. Я – то, что для него нужно, и мне плевать, что бы там ни говорили.

– Джина, я просто не знаю, – выговорил он, стараясь сообразить, что ей ответить. Не спи он с ней, все было бы просто: мало ли актрис приставали к нему ради роли, и он всегда находил честный выход, иногда жестокий. – Я знаю, ты хорошая актриса…

– Чушь собачья, – злобно перебила она. – Ты ни разу не видел, чтобы я что-нибудь сыграла прилично.

– Да нет же, – солгал он.

– И ты собираешься сказать мне, что я не гожусь для Никки?

Он тщательно подбирал слова:

– Сказать тебе я собираюсь, что ты звезда слишком большой величины для этой роли. Даже чтобы просто о ней подумать.

Она немного помолчала, злобно сверля его взглядом.

Нийл потянулся за остальной своей одеждой. Чем раньше он ускользнет от этого разговора и из ее дома, тем лучше.

– Мне следует объяснить тебе, – начала она медленно, – что я готова попробоваться на эту роль. Если это тебя не убедит…

Он представил себе, каким станет лицо Монтаны, когда он сообщит ей, что Джина Джермейн желает попробоваться на роль Никки. Полная чушь!

– Ну, я подумаю, – сказал он умиротворяющим тоном.

– А еще подумай, что у меня в спальне есть скрытая видеокамера. – Она не бесплодно побывала женой Макси Шолта, блестящего знатока всех запрещенных приемов.

– Что-о?

– Я ведь хочу только попробоваться, – ответила она нежно. – А тогда тебе решать, подхожу я или нет.

– Мы переезжаем! – объявил Бадди, войдя в квартиру, и закружил Ангель.

– Переезжаем? Не понимаю…

– Угу! – Он чмокнул ее в губы. – Дружок Бадди скоро станет звездой, и мы переезжаем.

– Ах, Бадди! Ты получил роль!

– Ну… вроде бы. Меня пригласили попробоваться. Но это чистая формальность, я-то знаю. Ведь все пробуются – даже Брандо должен был пробоваться для «Крестного отца».

– Неужели?

Он снова ее поцеловал.

– Ага. Я же тебе говорю – это для всех обязательно.

Она светло улыбнулась.

– Я знала, что скоро с нами случится что-то очень хорошее.

И вот!

Он погладил ее по животу.

– Что-то хорошее уже случилось, верно?

Она кивнула.

– Бадди, ты правда рад маленькому?

– Да конечно же! – Теперь, когда дела пошли на лад, так и было. Прощай, аборт! Привет, малыш! Зачем спрашивать? – Он ласково ее потискал.

Она опустила глаза.

– Просто… ну, утром… когда я тебе сказала…

– Я знаю. Вроде бы я сразу убежал. Но у меня забот по горло.

Пойми, детка, для меня на первом месте – дело, а потом можно и дух перевести.

– Бадди! – Она прильнула к нему. – Как я тебя люблю!

– Я тоже, конфетулька, я тоже.

– И мы будем ужасно счастливыми, правда?

– Счастливыми. Богатыми. Знаменитыми. Чем пожелаешь. – Он легонько отстранил ее. – Так вот, мы правда переезжаем.

Я забыл тебе сказать: утром звонил Рэнди. Он возвращается.

– Когда? – Она сразу расстроилась.

– Верь не верь: завтра.

– Не может быть.

Он властно взмахнул рукой.

– Не паникуй. Я устроил нам местечко, обалдеть!

– Где?

– Вопросы, вопросы… Соберем вещи, детка, и ты увидишь.

Пока Ангель собирала вещи, он решил поплавать. День выдался тот еще, и в крови у него бушевал адреналин. Нужно освежить голову и расслабиться. Как один-единственный день может изменить всю твою жизнь! Он станет отцом! Он станет звездой!

Он поговорил с Джейсоном Суонклом – к добру ли, к худу ли, будем смотреть. Но, во всяком случае, очень не зря. Салон Джейсона Суонкла находился на бульваре Робертсон. Элегантный магазин с зеркальными витринами, а позади роскошные служебные помещения. Бадди решил не звонить предварительно. Узнать, что ему нужно. Только бы не его тело. Бадди никогда не голубел. Оно, но только с женским полом. Иногда к девочкам пристраивались другие мужчины, но от Бадди они держались в сторонке. Да уж, он всегда умел это ясно втолковать, даже и в полном одурении.

Наиболее скользким был случай с жирным фабрикантом пластинок, в ту ночь, когда он взбесился и разбил камеру, запечатлевавшую эту сцену. Он все еще трясся от ярости и при одном воспоминании – хотя, естественно, старался не вспоминать. Как и еще многое. Но они все равно возникали у него в памяти – все случаи, которые он хотел бы забыть навсегда и не мог.

Своего друга Тони, например. Как он лежал на холодной бетонной плите. Всего четырнадцать лет. Убит шайкой педиков, давших себе волю.

Иногда он видел лицо мужчины, который зазвал их в машину.

Подлое лицо с глазками хорька. И хозяин вечеринки. Колобок.

Толстячок, младенчески пухленький, с приветственной улыбочкой и рукопожатием – словно тебе в руку сунули дохлую рыбу.

Он видел их так ясно – а с ними и свою мать. Голую. С улыбкой торжества на губах.

Как он хотел бы стереть эти образы! Но они были неизгладимы и оставались с ним всегда. Так что желания обзаводиться новыми кошмарами у него не было ни малейшего.

– Чем могу служить? – спросил рыжеватый мужчина в светло-бежевом костюме и усами в тон, когда Бадди вошел в магазин Джейсона. Только это был, собственно, не магазин, а скорее выставочный зал, где демонстрировалась заказная итальянская мебель и несколько антикварных, умело размещенных предметов.

Бадди помахал карточкой Джейсона, зажатой между большим и указательным пальцами.

– Он меня пригласил.

– Мистер Джейсон?

– Да не Ронни же Рейган.

Рыжий брезгливо скосился. Как он ненавидит этих наглосексуальных молодцов, которые ведут себя так, словно им принадлежит весь мир. От этого просто разит его мужскими качествами, о чем он прекрасно знает.

– Я узнаю, свободен ли мистер Суонкл. Как мне сказать, кто хочет его видеть?

– Бадди Хадсон. И это он хочет видеть меня!

Рыжий исчез за внутренней дверью, а Бадди прошелся по салону, с восхищением разглядывая вещи. Кожаные диваны, мраморные столики, фигурные лампы, хрустальные вазы со свежими розами. Клево, ничего не скажешь.

Рыжий вернулся довольно скоро, презрительно поджимая губы под клочковатыми усами.

– Мистер Суонкл примет вас сейчас.

Кабинет Джейсона Суонкла оказался большой белой комнатой, полной растений и диванов в цветастой обивке, с большим столом, точно глыба мрамора, заваленным эскизами. На стенах висели в рамках рисунки Дэвида Хокни из серии «Мальчики в бассейне».

Центр сцены занимал сам Джейсон в розовом охотничьем костюме с бледно-зеленой рубашкой и розовым бутоном в петлице.

На пушистом ковре дремал Крутой, похотливый бульдог, всхрапывая, точно астматик. Не успел Бадди войти, как пес проснулся, рыкнул и бросился Бадди на ногу.

– Крутой! – взвизгнул Джейсон. – Лежать! Лежать, кому говорю!

Пес с неохотой повиновался и медленно побрел к своему месту на ковре.

– Уж извините! – сказал Джейсон с дружеским смешком. – Просто не понимаю, отчего вы его так прельщаете.

– И я не понимаю, – пожаловался Бадди, тотчас почувствовав, что может попросить Джейсона Суонкла о чем угодно – и, вероятно, получить. Круглые голубые глаза толстяка сияли любовью.

– Не выпьете ли? – запорхал руками Джейсон, указывая на сервировочный столик, уставленный бутылками.

Бадди присел на край цветастого дивана.

– Не откажусь. Водка со льдом. Без добавлений.

– Разумеется. Прошу!

Пока Джейсон накладывал лед и наливал водку, Бадди внимательно его разглядывал. Коротконогий, с порядочным брюшком. Лет сорок. Лысину прячет довольно скверная накладка, загар искусственный, а драгоценности, щедро украшающие его персону, – заведомо настоящие. И для чего он якшается с таким подонком, как Тряпичник? Глупый вопрос.

Словно читая его мысли, Джейсон сказал быстро:

– Надеюсь, вы извинили тогдашнее поведение Марвина. Он был так груб! Непростительно груб. Я, естественно, так ему и сказал. Он очень сожалеет.

Ах, конечно! Марвин-Тряпичник. Джексон сожалеет. До этого еще жить да жить.

Интересно, насколько Джейсон осведомлен? Знает ли он, что его сожитель поставлял мужчин по вызову, а он, Бадди, был одним из его мальчиков?

И, точно по сигналу, Джейсон сказал:

– Видите ли, вы смутили Марвина. Он порвал со своим прошлым, раз теперь есть, кому о нем позаботиться. Я расширил его помещение, – легкий смешок в адрес некоторой двусмысленности, – и ему достаточно хлопот с магазином, так что он мог отказаться от своей глупой службы обеспечения провожатыми.

Провожатыми! Вот-вот!

– С тех пор миновало довольно много времени, а вы пришли к нам домой, ну и… это его расстроило.

– Я просто не сообразил! – подхватил Бадди в тон. – Но я только что вернулся, и мне требовалось подзаработать. Вот я и решил навестить старину Тря… э… Марвина, узнать, как и что.

Ну, например, одинокая туристка хотела бы посетить Диснейленд.

– Поверьте, я все прекрасно понимаю. – Джейсон подал ему водку в зеркальном бокале так, что их руки соприкоснулись.

Бадди торопливо отдернул свою. – Потому-то я вас и нагнал, – добавил Джейсон. – Мне очень тяжело, когда Марвин ведет себя так. И я подумал, не смогу ли я возместить вам…

Вот оно! А пошел ты! Деньги мне все-таки не настолько нужны! Бадди сделал большой глоток. От льда заломило зубы.

– Я подумал, не могли бы вы оказать мне большую услугу, – продолжал Джейсон. – Разумеется, за соответствующий гонорар.

– Какую? – настороженно спросил Бадди. Джейсон опустился на цветастый диван.

– Скоро приедут две мои знакомые дамы. Очень богатые.

Одна – вдова, и покойный муженек вроде бы завещал ей большой кусок Техаса. – Он помолчал, давая Бадди время осмыслить эту идущую к делу информацию. – Вторая разводка, купила дом в Бель-Эйр. И когда в последний раз была тут, отдала его в полное мое распоряжение.

– А? – Бадди сдвинул брови.

– Привести в порядок, милый мальчик. Перестроить, обмеблировать.

– А-а!

– Возможно, вы не понимаете, какое все это имеет отношение к вам и как вы могли бы помочь мне?

– Да, не понимаю. – Бадди встал, допил водку залпом и отошел в другой конец комнаты.

– Видите ли, – продолжал Джейсон тоном, заговорщика, – две женщины, совсем одни в городе, где у них нет знакомых, нуждаются в развлечениях.

– Какого рода… развлечениях? – подозрительно спросил Бадди. Он скоро станет звездой и даже подумать не мог о том, чтобы вернуться к прежнему занятию. Его тело больше не продается.

Джейсон подхихикнул.

– Не интимных. – Он встал и, переваливаясь, прошел через комнату, – так что снова очутился рядом с Бадди. – Я просто хотел бы, чтобы вы сопровождали дам в рестораны, театры, может быть, в тот или иной ночной клуб. За что, разумеется, я, – добавил он поспешно, – предложу вам адекватное вознаграждение.

– Сколько?

– А уж это вы скажите мне! – Джейсон развел руками. Бадди быстро взвесил. Две старухи в городе на пару дней. Без секса.

Только сопровождать их. Одно удовольствие.

– Я стою недешево.

– Хорошее дешевым не бывает, – отозвался Джейсон.

– Мне понадобится новый костюм.

– Безусловно.

– И все расходы вы берете на себя?

– Естественно.

– А как насчет машины?

– «Кадиллак»с шофером подойдет?

Поет ли Стрейзанд? До того здорово, что не верится! Где тут зарыта собака? Он перевел дух.

– Пятьсот долларов в день.

Джейсон и глазом не моргнул.

– Договорились.

Хреновина! Продешевил. Нет, что-то здесь не так! Он не сдержался;

– Так в чем игра?

Джейсон радостно просиял.

– Никакой игры. Просто я хочу, чтобы эти дамы приятно провели время. Ведь в результате та, которая владеет половиной Техаса, возможно, купит простенький дом за три-четыре миллиона, чтобы жить поближе к подруге. А тогда догадайтесь, кто будет приводить его в жилой вид? И, пожалуйста, Бадди, всячески пробуждайте у нее такое желание. Хорошо, милый мальчик?

Бадди ухмыльнулся. Хитрый пердунчик.

– Я скажу им, что вы мой племянник, – объявил Джейсон, прохаживаясь по комнате. – И что вы актер.

– А я актер.

– Ну разумеется!

– Нет, правда. Скоро у меня проба на роль в новом фильме Нийла Грея.

– Как прекрасно!

– Да. Но у меня кое-какие трудности.

– Не могу ли я помочь? – Джейсон сочувственно положил руку ему на плечо.

– У меня жена…

– О, это большая трудность!

– Она самая лучшая! – сказал Бадди, словно оправдываясь, и отстранился так, что теплая ладонь соскользнула с его плеча. – Трудность не в ней. – Он задумчиво посмотрел на Джейсона, лихорадочно соображая. – Видите ли, дело вот в чем. Мы пока живем в квартире одного моего друга, а он возвращается. Неожиданно. И предупредил меня всего несколько часов назад, ну, и я еще не успел подыскать другое место. Я бы рад сопровождать ваших знакомых дам, но, – он выразительно пожал плечами, – боюсь, что из-за этого должен буду отказаться.

Джейсон сразу уловил суть.

– Потому что вам негде жить?

– Ага. – Бадди кивнул и налил себе еще водки. – То есть мне надо будет искать квартиру. Вы понимаете?

– Ну, а если я смогу вам помочь?

– Э-эй! – воскликнул Бадди. – Если вы можете мне что-нибудь предложить, конечно, это выход. Я хочу сказать, вы поможете мне, я помогу вам, и все счастливы, верно?

– Только вы и жена? – спросил Джейсон тревожно, словно спохватившись. – Ни детей, ни собак или кошек?

– Вы, наверное, шутите.

Джейсон продолжал колебаться, но что-то в этом красавце с дымчатыми черными глазами его зацепило. Он хотел, чтобы Бадди остался в его жизни. Да и двух женщин он не выдумал. Они действительно должны были приехать. И они действительно будут благодарны за сопровождаемого, особенно с такой внешностью, как у Бадди Хадсона. А значит, еще один большой особняк – новые интерьеры, комиссионные за все, начиная с унитазов и кончая пепельницами из оникса.

Но риск? Что он знает о Бадди Хадсоне? Да еще какая-то жена. Голливудская шлюшка, скорее всего. Бадди очень скоро поймет, с мальчиками куда веселее. И как будет чудесно, если глаза ему откроет он, Джейсон Суонкл! Толстячок решительно откашлялся.

– Я только что кончил отделывать пляжный домик, – сказал он. – В Малибу. Владелец в Европе и вернется через три-четыре недели, не раньше. Если вы обещаете быть очень аккуратными, повторяю – очень… Никаких вечеринок, никаких гостей, и вообще…

Гос-по-ди! Вот уж действительно его день! И какой! Дом у моря, черт подери!

– Не вижу причин, почему бы вам не перебраться туда, – сказал Джейсон. – Естественно, ненадолго, – поспешил он прибавить.

Не клюй сразу, Бадди. Спокойнее. Пусть он тебя поуговаривает.

– Здорово, конечно, но не знаю…

– Нет-нет! Соглашайтесь. Я настаиваю.

Вот как все это устроилось. Все ниточки подвязаны. Сейчас в половине седьмого бассейн был битком набит. Где уж тут проплыть тридцать раз туда-назад между телами, расслабляющимися после дневного напряжения! Он сердито отвернулся, чтобы уйти, и столкнулся с Шелли, Волосы у нее были зачесаны вверх пирамидой тугих глянцевых кудряшек, а мускулистое тело прикрывали узенькие бикини. С плеча небрежно свисало махровое полотенце.

– Эй, Шелли! Как дела?

Она посмотрела на него с легкой насмешкой.

– У тебя они, видно, в порядке. Что случилось с нервной развалиной, которая вчера сбежала из моей квартиры?

– Я, верно, переложил, – ответил он со смущенным смешком.

– Переложил! Ха!

– Я рад, что мы встретились.

Она вытянула длинную ногу и Начала вращать щиколоткой.

– Это почему же?

– А потому, что я зашел насчет фильма, про который ты мне говорила, и мне назначили пробу. Просто не верится, а?

– Почему же. Твоя карма на взлете.

Он нагнулся и чмокнул ее в щеку.

– Спасибо, Шелл. Я хочу попрощаться. Мы выбираемся из этой дыры.

– Когда?

– Прямо сейчас.

– Ото! Одна несчастная проба, а ты уже возомнил!

– Я стану звездой, детка. И дам тебе роль в каком-нибудь моем фильме.

Она похабно хихикнула:

– Нет, уж лучше я тебе дам.

Он ухмыльнулся.

– Не пойдет. Я человек женатый.

– Н-да? Повтори мне это через полгодика. – Она подмигнула. – Ну, в любом случае желаю удачи. Бывай. – И, не оглянувшись, она направилась к бассейну, сбросила полотенце и сумела изящно нырнуть в гущу барахтающихся тел…

При других обстоятельствах… Если бы не Ангель…

О чем это он думает, черт подери, Ангель – его жизнь, его любовь. Он мотнул головой и бросился вверх по лестнице, прыгая через две ступеньки.

Они сдвинулись с мертвой точки. И все может стать только лучше.

Нийлу потребовалось несколько дней, прежде чем он принудил себя хотя бы упомянуть про Джину Джермейн в присутствии Монтаны. Белокурая стерва его шантажирует! Он попался в ее дешевую ловушку и должен устроить ей пробу или принять последствия отказа.

Он сидел в роскошном кабинете Оливера Истерна, забавно декорированном оправленными в рамки телеграммами от разных режиссеров и звезд с клятвами, что больше они никогда не будут иметь с ним дела. Оливер, светло-рыжий мужчина лет под пятьдесят, деловито полировал стол шагреневой тряпочкой. Он в такой мере превращал чистоту в фетиш, что становилось смешно. Если кто-то выкуривал сигарету у него в кабинете, он сразу же мыл пепельницу.

Монтана описала нескольких актеров, которых решила попробовать на роль Винни, и разговор, естественно, перешел на кандидатуры, подходящие для Никки.

– Если мы получим Джорджа Ланкастера, то этих двоих могут сыграть начинающие. Но если нет, нам нужны будут имена, – заявил Оливер категорически.

– Вы повторяетесь, – холодно сказала Монтана. – Или, по-вашему, мы до сих пор не поняли? Нийл не может вырвать у Джорджа согласие под дулом пистолета. Нам остается только ждать.

Оливер словно не услышал ее.

– Вы думаете, Джордж скоро даст о себе знать? – спросил он у Нийла.

– Не сомневаюсь, – ответил Нийл. – И кстати, раз уж мы говорим о звездах, мне пришла довольно любопытная идея относительно Никки.

– Какая? – Монтана, ввергнув Оливера в трепет, закурила сигарету.

– Только не стряхивайте пепел, – пробормотал он страдальчески. – Ковер совершенно новый.

Нийл кашлянул, потом сказал небрежно:

– Джина Джермейн может оказаться недурна в этой роли.

Монтана ядовито фыркнула.

– Ты, видимо, шутишь!

– Убери макияж…

– Ампутируй груди…

– Она гарантирует кассу, – вмешался Оливер.

– Это тут при чем? – огрызнулась Монтана. – Мне кажется, мы не обсуждаем ее кандидатуру.

– Большую, большую кассу, – мечтательно повторил Оливер.

– Я просто хочу дать ей пробу, – быстро сказал Нийл.

Монтана презрительно подняла брови.

– А, так! Так почему же мы этого прежде не обсуждали?

– Она не станет пробоваться! – возбужденно вмешался Оливер. – Ведь не станет, Нийл?

– По-моему, станет, – ответил Нийл, всей кожей ощущая гневный взгляд жены. Он подошел к бару и налил себе виски по край рюмки. – И мне эта идея нравится.

– Черт! – с отвращением буркнула Монтана. – Не понимаю, откуда ты взял, что эта грудастая дура способна сыграть Никки.

– Ну послушайте, – быстро вставил Оливер. – Если она согласится, что мы теряем?

Монтана рассчитанно уронила колбаску пепла на его бесценный ковер.

– Осторожнее! – взвизгнул Оливер.

– Я еду домой, – холодно объявила Монтана. – Ты ведь на машине, Нийл?

Он кивнул.

– Так до вечера! – В ярости она почти выбежала из комнаты.

Джина Джермейн! Боже Всемогущий! Как эта идея взбрела Нийлу в голову? И почему он не обговорил ее с ней, прежде чем сообщать Оливеру?

Она была по-настоящему сердита. «Люди улицы»– это же ее детище! Как Нийл смеет вести себя так, будто ее мнение ни малейшего значения не имеет? После возвращена из Палм-Бич он стал просто невозможен. Угрюм, раздражителен – и пьет, как в прежние дни. Ну, а секс – и думать забудь. Она была так занята, что у нее не хватало времени следить за его настроениями. Она решила, что на него скверно подействовала уклончивость Джорджа Ланкастера, и делала на это скидку.

Он не может не понимать, какой идиотизм заговорить о Джине Джермейн при Оливере, не обсудив все предварительно с ней! А ну его к…!

В подземном гараже служитель пожелал ей доброго вечера.

– Я возьму машину моего мужа, – коротко сказала она. – Мистеру Грею подадите мою.

– Хорошо, мэм.

Он бросился подогнать сверкающий серебряный «Мазератти». Когда он остановил перед ней любимую игрушку Нийла, она дала ему чаевые, мстительно вспомнив, что Нийл не терпит ее маленький «Фольксваген». Ну, так пусть прогуляется пешком!

Глава 16

– Как насчет двадцатки за горячие минутки? – протянула шлюха, плотная крашеная блондинка, забывшая про то, что волосы имеют обыкновение расти – у корней они были черными и грубыми.

– Много, – буркнул Дек, опасливо оглядывая оба конца тускло освещенной улочки.

– За десятку я тебя продую, – объявила она гордо, точно предлагая скидку в супермаркете.

Дек стиснул зубы.

– Этого я не желаю, – прошипел он.

Она поправила бретельку рваного бюстгальтера под пятнистой от пота рубашкой.

– Либо так, либо отваливай. Двадцатку потрахаться. Десятку – продуть. Так чего?

Ему хотелось дать ей по блудливой роже и уйти. Но он не мог.

Она была ему нужна, после Джой не было никого. Ни единой.

– Где? – буркнул он.

– Отель за углом.

Она зашагала, неуверенно покачиваясь на шестидюймовых танкетках. Пересекла улицу и направилась к темному проулку между грязной закусочной и лавочкой, торгующей порнографией.

Дек шагал за ней по пятам, втягивая носом разящий от нее запах пота и дешевых духов. Он только несколько часов назад добрался до Питсбурга, ни разу не остановившись от самого Нью-Йорка. Пикапчик его не подвел. Катил ровно и без перебоев всю дорогу. А как же иначе?. Он здорово поработал, чтобы все наладить. Пришлось потратиться на новые детали. Ну, да он этого и ожидал.

Они свернули в проулок, и шлюха начала фальшиво насвистывать «Элинор Ригби», песню «Битлз». Проулок был темным, в нем воняло гниющими отбросами. Дек шел за насвистывающей женщиной. Ее танкетки громко стучали.

Девки. Шлюхи. Проститутки.

Женщины.

Все одинаковы. Все живут только для одного.

Жадные цепкие лапы. Расслабленные похотливые тела.

Джой была другой. Она никогда не смотрела на него как просто на еще одного Джона. Джой по-настоящему его любила.

Джой…

Первый удар пришелся ему по уху и свалил его на землю, а там его ждал удар в живот кованым носком сапога. Он даже не знал, что бывает такая боль. Он попытался свернуться в клубок, но тут изо рта у него хлынула рвота, принеся с собой стремительно нарастающую ярость, такую же сокрушительную, как пинки, обрушивающиеся на его скорченное тело.

– Давай, забери деньги и чешем отсюда, – услышал он голос шлюхи.

И тут же грубые руки начали рвать его куртку, нашаривая бумажник, пачку долларов – ну что-нибудь.

Они поймали его врасплох, как те двое в Нью-Йорке. Но тем он показал, верно? Ну, и эти получат то же.

С внезапным пронзительным воплем он сделал бросок, обхватил ноги, дернул, стараясь опрокинуть.

Что-то свалилось на него. Он услышал короткое ругательство, а потом приглушенный смех, но тут его голова словно взорвалась, и все кануло в черноту.

Машина произвела на Джой впечатление. Она расплылась до ушей от восторга, когда он заехал за ней через час после того, как она заявила, что хочет прокатиться.

Это был черный «Комара»: влезть в него и завести мотор, закоротив проводку, было парой пустяков. Только бы владелец не вздумал отправиться куда-нибудь на ночь глядя. А так, если Джой не захочет задержаться в Атлантик-Сити надолго, он вернет «Камаро» на стоянку задолго до утра, и никто ничего не узнает. Особенно если он подольет бензина перед тем, как поставить машину обратно.

– Умере-еть! – воскликнула Джой, оглядывая машину, прежде чем забраться внутрь. – Какой умный ковбой!

Он почувствовал себя просто великаном. Кто когда прежде называл его умным?

Летели они в Атлантик-Сити как сумасшедшие – Джой смеялась, визжала и требовала, чтобы он гнал быстрее и быстрее. А приехав, они пошли не на пляж, а в ярко освещенное казино, где Джой, раскрасневшись от волнения, скармливала монеты одну за другой в голодные игровые автоматы.

А потом она захотела остаться.

– Сними нам номер, – прошептала она. – Я хочу потрахаться с тобой в Атлантик-Сити.

Он с тревогой думал о том, что машину надо вернуть на стоянку до утра. Да и родителей он не предупредил, что не придет ночевать. Объяснить все это Джой он не осмелился – она только посмеется над ним, а этого он не выносил больше.

– Я оставаться не хочу, – заявил он категорично.

– Ну, и не оставайся, а я останусь. Мне тут нравится, – ответила она весело. – Завтра меня кто-нибудь подвезет.

Ему не хотелось оставлять ее, но выбора не было, а потому он попрощался с ней на тротуаре в три ночи и увидел, как она, покачивая бедрами, возвращается в казино.

В Филадельфию она вернулась только через полтора месяца. Все это время он просто с ума сходил. Два раза крал машины и уезжал в Атлантик-Сити искать ее, но не нашел.

Он жил ожиданием ее возвращения, а когда она вернулась – очень бледная, с синяками под покрасневшими глазами, – он схватил ее за плечи и тряс, спрашивая, где она пропадала.

– А иди ты! – бормотала она. – Ты мне не хозяин. Я могу делать что хочу.

– Нет, если ты моя жена, так не можешь! – закричал он, вне себя от жгучей ревности. – Я хочу жениться на тебе, Джой. Я хочу о тебе заботиться. И мы всегда будем вместе.

Шесть недель ее использовали мужчины, как им хотелось. Собственно, ее все время используют мужчины, как им хочется. Она устала, ее тошнило, ей стало невмоготу от одного и того же, одного и того же. Ей опротивела жизнь вообще и ее собственная жизнь в частности.

Дек Эндрюс настоящий псих, но он вроде бы привязался к ней.

– Ладно, командир, – сказала она устало. – Назначай день.

Голоса. Где-то далеко.

Вот-вот вырвет. И пахнет рвотой.

Он открыл глаза, и в лицо ему ударил луч фонарика. Он невольно застонал.

– Ничего-ничего. Сейчас подъедет «скорая», – объявил дюжий полицейский, наклоняясь над ним.

Одежда у него была вся в рвоте. И, не проверяя, он знал, что денег, которые лежали во внутреннем кармане, там больше нет.

– Сколько их было? – спросил полицейский.

Машинально он проверил руки, потом ноги. Вроде бы ничего не сломано, хотя все болит.

– Что? – пробормотал он. На губах у него запеклась кровь.

Он различил несколько зевак в сумраке проулка, где он лежал на земле.

– Сколько их было? – повторил полицейский.

Пошатываясь, он поднялся на ноги.

– На меня не нападали, – сказал он. – Налился… Наверное, упал. И «скорая» мне не нужна. У меня все нормально.

– Хватит врать! – рявкнул полицейский. – Тебя выпотрошили, и я хочу знать кто. , – Нет, сэр. Меня – нет. – Он заковылял прочь. – Напился и упал.

– Черт подери! – сердито воскликнул полицейский. – В следующий раз я тебя так и оставлю валяться!

Дек продолжал идти. Чем раньше он подальше уберется» от полицейского, тем лучше. Пикапчик он оставил в нескольких кварталах отсюда, ключи – в ботинке вместе с большей частью его денег. К счастью, он давно набрался мудрости не ходить по улицам, держа деньги там, где их сразу будут искать. Подонки нашли только пятьдесят долларов, которые лежали во внутреннем кармане куртки. А главную добычу упустили – пятьсот долларов бумажками по пятьдесят. Все заработанные в нью-йоркской гостинице за вычетом тех, которые ушли на пикапчик.

Его душил гнев. На себя – зато, что угодил в такую дурацкую ловушку. На жадную шлюху. На ее сообщника, который, наверное, воображает себя умным.

Умный здесь Дек Эндрюс. Ему сошло с рук убийство.

Он подошел к пикапчику и злобно пнул шину.

Они за это заплатят. Он слышал, как они смеялись, когда у него темнело в голове. Над ним смеялись.

Они за это заплатят. У него хватит времени разделаться с ними, а потом снова в путь.

Глава 17

Через три дня после того, как Элейн ее попросила, Мэрли, верная подруга, достала сценарий. Утром она позвонила Элейн и объяснила, как нелегко это было. Элейн возликовала. Двадцать минут спустя она уже подъехала к сногсшибательному особняку Мэрли на Родео-драйв, где несколько садовников-мексиканцев трудились над безупречным газоном. Еще один мексиканец открыл дверь.

– Тебе следует повесить вывеску: «Рабочее общежитие нелегальных иммигрантов», – засмеялась Элейн.

Мэрли улыбнулась.

– Никто из них не знает ни единого английского слова. Это чудесно. Такая мирная обстановка.

– Могу представить! – прожурчала Элейн, следуя за подругой в огромную гостиную, где над мраморным камином висел подлинный Пикассо, а стены украшали смесь всяких других подлинников.

Они сели на козетку из слоновой кости, и горничная подала кофе с персиком по-датски.

– Ну, как дела с вечеринкой? Продвигаются? – спросила Мэрли. – Биби дала тебе ответ?

– Никакого. Я звонила три раза, называлась, но она все еще не сочла нужным позвонить мне.

– Хм-м-м… – Мэрли задумалась. – Необходимо найти приманку. Вечер в чью-то честь. Эйди Уорхол, Дайана Вриленд…

Гость из Нью-Йорка всегда срабатывает – Биби обожает все такое. Посмотрим… Ты можешь найти кого-нибудь в этом духе?

Элейн беспомощно пожала плечами.

Мэрли вдруг захлопала в ладоши.

– Знаю! Идеально.

– Но кто?

– Памела Лондон и Джордж Ланкастер. Карен говорила мне, что они должны приехать в конце месяца.

Элейн эта идея понравилась сразу же. Если она устроит вечер в их честь, приглашение примут все. Но вдруг Росс будет против?

И она практически не знакома с Памелой. Видела ее всего раз и то мельком.

Однако Карен могла бы их позондировать. Важные персоны очень любят вечера в свою честь. Черт! Такой вечер влетит в целое состояние – тут не обойдешься пятьюдесятью гостями, как она планировала вначале. Считай это помещением капитала, Элейн.

Какой будет триумф! Все захотят получить приглашение. Все до единого. Это будет гвоздь года.

Она почувствовала, как волнение мурашками разбегается по ее телу. И уже видела заголовки в колонках светской хроники.

Джоди Джейкобс:

ЭЛЕЙН И РОСС КОНТИ ВЧЕРА ЗАКАТИЛИ ВЕЧЕР, КАКИХ БЕВЕРЛИ-ХИЛЛЗСКАЯ ЭЛИТА НЕ ВИДЕЛА УЖЕ ДАВНЫМ-ДАВНО.

Арми Арчерд:

ЭЛЕН КОНТИ, ХОЗЯЙКА, КОТОРАЯ УМЕЕТ НАБИТЬ ВСЕ КОМНАТЫ ЗВЕЗДАМИ.

Хэнк Грант:

ЭЛЕЙН – КОРОЛЕВА ВЕЧЕРОВ!!!

– Я позвоню Карен, как только вернусь домой! – воскликнула она.

– Великолепно, – сказала Мэрли, беря и протягивая ей большой пухлый конверт. – Вот сценарий. Значит, я тебе оказала две услуги и хотела бы попросить тебя об одной.

Элейн упоенно сжала конверт в руках. Ей не терпелось отдать сценарий Россу, позвонить Карен и запустить подготовку вечера на полный ход.

– Только скажи какую, и я все сделаю.

Мэрли попыталась взять небрежный тон, но на ее щеках вспыхнули два красных пятна, и Элейн заметила, что ее глаза как-то необычно блестят.

– Помнишь, я говорила тебе о человеке, с которым познакомилась в Палм-Бич?

– Энди?

– Рэнди Феликс.

Элейн кивнула.

– Он сейчас в городе, и я подумала, что было бы хорошо нам пообедать вчетвером.

– Чудесно. Когда?

Мэрли как будто смутилась.

– Да нет, не чудесно. То есть да, но я не знаю, есть ли у него деньги, а спросить не могу… И… ну, он, конечно, будет страшно рад познакомиться с Россом, а ты всегда так обаятельна и умеешь разбираться в людях.

– Почему бы тебе не навести о нем справки?

– Не хочу.

– Он тебе нравится? – Элейн была само сочувствие.

Мэрли ухмыльнулась.

– Да.

– Отлично. Договорились: мы с ним познакомимся, и я скажу тебе свое мнение.

– Мне довольно тяжелых переживаний, – вздохнула Мэрли.

После развода с Нийлом ее отношения с мужчинами развивались катастрофически. Один искатель богатой жены сменялся другим или жеребцом без гроша за душой, а в промежутках для разнообразия ввинчивались алкоголики. Они транжирили ее деньги, колошматили ее, и папочке приходилось присылать крутых ребят, чтобы избавиться от них. Когда дело доходило до мужчин, она была абсолютно бессильна.

– «Ла Скала»в пятницу вечером? – предложила Элейн.

Мэрли благодарно кивнула.

– Идеально. Я заранее договорюсь о счете, чтобы не поставить Рэнди в неловкое положение.

– Извини! Приглашаем мы! – Элейн встала и нацелила поцелуй в щеку подруги. – Ну, я должна бежать. Спасибо за все. «Ла Скала»в пятницу. Встречаемся там в половине восьмого.

Все произошло так стремительно… Словно Джейсон Суонкл взял на себя устройство его жизни. Они едут в Малибу, и там их встречает Джейсон. «Старый приятель, он у меня в долгу», – объяснил он Ангель. Она доверчиво проглотила это объяснение.

А почему бы и нет? Если у нее и оставались сомнения, так они исчезли, едва она увидела дом. Вот это да! Небольшой, но прямо на берегу, а внутри – мечта футуриста. Белизна, хром, электроника повсюду и квадрофоническая стереосистема, от которой рыдать хочется.

Дом состоял из двух этажей: нижний – гостиная со стеклянной стеной, выходящей на океан, а второй – гигантская спальня, где господствовала водяная кровать.

– Пожалуйста, – повторял Джейсон, – будьте очень аккуратны.

– Ну конечно, мистер Суонкл, – отвечала Ангель, глядя на него широко открытыми, радостно взволнованными глазами. – Я всегда мечтала о таком доме, и не сомневайтесь: мы будем его беречь, как свой.

Джейсон почувствовал облегчение. Жена Бадди оказалась вовсе не голливудской шлюшкой, как он опасался. Совсем молоденькая, наивно-восторженная. На редкость красивая. Но скучненькая. С ней можно примириться. Она не соперница. Он уехал в полном убеждении, что не совершил ошибки, одолжив им дом.

Бадди и Ангель освоились в доме сразу же. Они возбужденно обсуждали пробу Бадди, прочли вместе страницы сценария, разогрели замороженную пиццу в микроволновой печи. Потом долго и неторопливо занимались любовью на водяной кровати.

– Я тебя очень люблю, Бадди, – повторяла Ангель. – Так люблю!

Он упивался ее обожанием. Лежал на кровати и воображал, что это его дом, что он кинозвезда и никто, ну никто не может у него этого отнять. Потом заснул, и вновь его преследовали лица из постоянных кошмаров. Однако утром, когда прибыл обещанный Джейсоном автомобиль с шофером, он был в хорошей форме, успев пробежаться по берегу, поплавать в прибое и съесть внушительный завтрак из яичницы с грудинкой.

Он оставил Ангель ключи от «Понтиака»и пятьдесят долларов. Джейсон выдал ему аванс в двести долларов. Дамы должны были приехать дня через два, и прежде Джейсон хотел снабдить его новой одеждой. Против этого он возражать не собирался. Ему казалось, что поехать они должны в магазин Тряпичника, но он ошибся. Когда они заехали за Джейсоном, тот велел шоферу отвезти их в «Биджан»– самый дорогой элитарный салон мужской одежды на Родео-драйв, где они провели три часа, потратив их на приобретение полной экипировки в двух вариантах.

Бадди не мог поверить своей удаче: все это только за то, что он будет сопровождать двух старух?

– Одежда остается мне, так? – спросил он категоричным тоном.

– Разумеется. – Джейсон просиял. – А не перекусить ли нам? «Ма Мезон» вас прельщает?

«Ма Мезон» его прельщал, но, может быть, показываться там с Джейсоном Суонклом не так уж разумно? В нем с первого взгляда виден педик, и все решат, что он – его мальчик. Он ведь заметил взгляды, которыми обменивались продавцы, когда он примерял одежду и поворачивался перед Джейсоном в ожидании одобрения.

Он замялся.

– Я, собственно, избегаю тяжелой еды. И вообще ем мало.

– Но вы можете заказать что-нибудь простенькое, – не отступал Джейсон. – Салат из утки у них что-то божественное! – И он восхищенно поцеловал кончики пальцев.

Бадди покачал головой.

– Мне надо вернуться. Поработать над ролью, понимаете?

Джейсон согласно кивнул.

– Завтра в двенадцать я пришлю за вами шофера, и мы отправимся позавтракать.

– Мне кажется…

– Это необходимо. Я хочу познакомить вас с Патриком, администратором «Ма Мезон». Когда вы повезете туда дам обедать, я не хочу, чтобы вы вели себя как турист.

– Да, пожалуй…

– До завтра, – отрезал Джейсон.

Увернуться не удалось.

До пляжа Монтана гнала «Мазератти», выжимая из мотора все, а затем помчалась по Прибрежному тихоокеанскому шоссе, остановившись только, чтобы съесть гамбургер и запить его кока-колой. Они пытаются отделаться от нее. Это ясно. Она знает, чувствует… Сволочи! «Люди улицы» принадлежат ей, и она их не отдаст!

Джордж Ланкастер… Джина Джермейн… Чего добиваются Оливер с Нийлом? Превратить фильм в дерьмо? В поделку, которыми знаменит Оливер? А ей-то казалось, что у Нийла больше чувства собственного достоинства.

Она настроила приемник на тяжелый рок, выкурила несколько сигарет подряд и постепенно пришла в норму.

Почему, собственно, она взбеленилась? Ну, он хочет дать пробу дуре-блондинке. Так что? Стоит ему увидеть ее на экране, как он поймет, что она ни с какой стороны для роли не подходит.

И Оливер поймет.

Мужчины… Возможно, его ослепили внешние данные Джины. Она подняла ненужную бучу только потому, что Нийл не переговорил с ней прежде. Так у нее же четверо кандидатов на Винни, и она не думает спрашивать его мнения, пока не сможет показать ему пробы. Снимать фильм значит рисковать. Никто не способен предвидеть, что произойдет с актером или актрисой перед камерой. Возможно – чудо, возможно – крах. Вот и Джина, одетая, причесанная как надо, выполняя указания… маловероятно, но теоретически возможно.

Пусть Нийл и Оливер играют в свои дурацкие голливудские игры. Она тоже умеет играть, если им этого хочется.

Когда она вернулась домой, Нийл спал перед работающим телевизором. Будить его смысла не имело.

На следующее утро они были старательно вежливы друг с другом и за завтраком обсуждали места съемок, а потом отправились заняться делом.

– Кстати, – сказала она, направляясь к «Фольксвагену», – если ты правда считаешь, что есть смысл попробовать Джину Джермейн, так давай. Не исключено, что у нее есть какие-то скрытые возможности, которых я не замечала.

– О чем ты? – огрызнулся он виновато.

Она сдвинула брови.

– Да ничего особенного. Но было бы лучше, если бы ты обсудил это со мной заранее, до того как сообщать Оливеру.

– Я и хотел, – ответил он растерянно.

– И раз уж мы об этом, так я бы хотела сама вести пробы актеров, которых отобрала. У тебя нет возражений?

Ему стало легче от того, что она переменила тему.

– Отличная мысль, по-моему.

– Хорошо. Я думаю начать их поскорее.

– Чем раньше, тем лучше.

Она села за руль своей машины и уехала, не сказав больше ни слова.

Нийл перевел дух. Как будто все устраивается. Попробовать Джину. Получится дерьмо. И он сорвется с крючка.

Кого, собственно, он обманывает?

«Люди улицы». Какая вещь! Какая чудесная роль для него.

Росс положил сценарий на кофейный столик в кабинете. Он закрыл глаза и откинулся с глубоким вздохом. Некоторое время он оставался так. Час был поздний, и он устал, но, кроме того, в нем бушевал восторг, в мозгу рождались все новые идеи. Час ночи, и он читал не отрываясь, с одиннадцати.

МАК. ПЯТЬДЕСЯТ ПЯТЬ. ВСЮ СВОЮ ВЗРОСЛУЮ ЖИЗНЬ – УЛИЧНЫЙ ПОЛИЦЕЙСКИЙ. ЦИНИЧНЫЙ И ЖЕСТКИЙ, НО ПРЯЧУЩИЙ БОЛЬШУЮ СПОСОБНОСТЬ К СОСТРАДАНИЮ И НЕ УТРАТИВШИЙ ВЕРЫ В БУДУЩЕЕ. УСТАЛЫЙ ЧЕЛОВЕК СО СТАРОМОДНЫМИ ПРИНЦИПАМИ, Роль, тянущая на «Оскара», тут сомнений нет. Правда, он еще таких ролей не играл. Пятьдесят лет! Забудь.

Что значит – забудь? Ты уже не чудо-мальчик. Тебе пятьдесят. То есть будет пятьдесят в этом году.

Примут ли зрители его в такой роли?

Какие зрители? Они давно уже не валят толпами на твои фильмы. Да добрая половина их теперь видит тебя в какой-нибудь старой ленте и не сомневается, что ты давно покойник!

Он встал с дивана, подошел к бару и налил себе виски со льдом. «Люди улицы». Странно, что написала сценарий женщина. Она просто забралась внутрь мужчины. Изобразила мысли и чувства, которые, как ему казалось, известны только мужчинам.

Ты шовинистическая свинья, понял? Твои представления устарели и воняют. Берись за ум немедленно, не то окажешься на слоновьем кладбище для белых кинозвезд.

Черт! Он просто ощущает во рту вкус этой роли, так она его манит.

Двадцать пять лет в кино.

Двадцать пять лет дерьма.

Он отхлебнул виски, покатал на языке и дал жидкости медленно скатиться в горло.

Он был спокоен, возбужден, растерян, полон уверенности.

Черт! Он сам не знает, что с ним. А знает одно: любой ценой он должен получить эту роль. Должен!

Но как убедить других? Как убедить Оливера Истерна, Нийла и Монтану Грей?

Оливер – прохиндей и думает только о деньгах. Он не распознает талант, если размазать талант по его хитрой роже. , Нийл Грей – перехваленный самодовольный англичанин.

Талантливый, но последняя сволочь.

С Монтаной Грей он даже не знаком.

Сейди Ласаль могла бы это провернуть. Она может обеспечить тебе эту роль. В этом городе она колдунья. У нее есть особая власть.

Да. Сейди. Она же поймет, что роль создана для него. Она же поймет, что он сыграет как бог.

Элейн уже пригласила ее на вечер? Получила ответ – «нет» или «да»? Он бросился в спальню.

Элейн крепко спала в белой повязке, чтобы волосы не падали налицо, щедро намазанное каким-то составом, который Росс зло окрестил «пчелиной молофьей». Глаза спрятала черная маска для сна. Элейн мирно посапывала.

Росс стоял и смотрел на нее. Он устроил ей тяжелый день и теперь немного раскаивался. Но иногда она доводит его всей этой беверли-хиллской чушью. Примчалась от Мэрли Грей, сжимая сценарий, точно пакет акций IBM. Отдала ему и заявила с торжеством: «Получай! Ну, каков сервис?»

Из духа противоречия он отложил сценарий.

«Ты что – не хочешь его прочесть?».

«Попозже», – ответил он, смакуя досаду и разочарование на ее лице.

И тянул весь день, изнывая от желания прочесть чертову штуку, но упрямо отказываясь начинать, пока Элейн оставалась рядом.

Они поужинали, посмотрели фильм по телевизору, и наконец она сердито ушла спать. Он налил себе виски, устроился поудобнее и взял сценарий…

– Детка, проснись! – Он безжалостно потряс ее за плечо.

– Кто тут?.. Что? Господи! – взвизгнула она, судорожно сдернула маску, заморгала и сказала нормальным голосом:

– Росс, какого черта? Ты меня насмерть перепугал.

– Потрясающая хреновина, вот какого! – возбужденно крикнул он.

– Ты пьян?

– Нет, не пьян. Трезв как стеклышко. – Он присел на край кровати. – Ты звонила Сейди Ласаль?

Она извернулась и посмотрела на часы на тумбочке.

– Четверть второго ночи! И ты меня разбудил только для этого?

– Это очень важно.

– Черт тебя возьми! Неужели нельзя было подождать до утра?

Он протянул руку и игриво провел пальцем по ее щеке.

– Опять ты намазалась пчелиной молофьей!

– Без таких слов ты обходиться не можешь?

– А что? Они тебя заводят? – При этих словах он почувствовал прилив желания и машинально потянулся к ее грудям.

– Росс! – начала она протестующе, но тут же спохватилась.

Пусть она и не готова, это не причина упускать внезапно предоставившуюся возможность.

Он проделал обычный ритуал. Супружеский секс напоминал любимое блюдо. Вкусно, но привычно. Она уже оставила надежду, что Росс что-то изменит. У него выработался определенный распорядок, и он строго его придерживался.

Прошло не больше десяти минут, как оба кончили. Она первая, потом он. Пусть у него и самый большой хер в Голливуде, но все равно оказалось достаточно всего десяти минут.

Потом он раскурил сигареты для них обоих и сказал:

– Хорошо, а! – Он всегда говорил «Хорошо, а». Не вопрос, но утверждение.

Она вспомнила прошлое. Их самый первый раз. Месяцы тайных свиданий. Первое время их брака. Ах, каким любовником был Росс Конти тогда!

Росс глубоко затягивался и думал о Карен Ланкастер. Нет, надо ей позвонить. В постели она дикая кошка!

В отличие от Элейн. Лежит колодой, словно делает ему большое одолжение. Совершенно очевидно, что секс не доставляет ей прежнего наслаждения. С ней он постоянно чувствует, что навязывается и не должен затягивать. Если на то пошло, то он честно может сказать, что заниматься любовью с женой ему скучно – и не по его вине!

– Очень хорошо, – пробормотала Элейн. – Я уже думала, ты разучился.

Он пропустил шпильку мимо ушей. Ха! Знала бы она!

– Я прочел сценарий, – начал он. – Не знаю, написала ли его Монтана Грей или кто-то еще. Но фильм будет колоссальный!

– Да? – спросила она с пробудившимся интересом.

– Стопроцентно.

– А… – Она помолчала. – Как твоя роль?

– Роль идеальная.

– Правда?

– Ну, не вполне идеальная для меня как Росса Конти, но идеальная для меня как актера. Ты понимаешь, о чем я?

Понимает ли она? Да с кем он, по его мнению, разговаривает?

– Значит, мы должны заполучить Сейди Ласаль, – сказала она возбужденно.

– Это лучший наш козырь.

Наконец-то они настроились на одну волну. Элейн улыбнулась.

– Я завтра встречаюсь с Карен. Добьюсь от нее ответа, могу ли я устроить вечер для Джорджа и Памелы. Если да, то никто не посмеет не прийти, даже Сейди Ласаль.

«Ма Мезон». Завтрак в пятницу. Небольшой сад-ресторан переполнен. Столики под зонтиками стоят совсем близко друг к другу. Между ними мечутся официанты в фартуках.

Бадди решил испробовать бледно-коричневый пиджак Армани, бежевые спортивные брюки и шелковую рубашку без воротника в тон им. Выглядел он именно так, как следовало, – с шикарной небрежностью. Джейсон пришел в восторг.

– Вам необходим только золотой штришок – сказал он, поигрывая толстой золотой цепочкой, обвивавшей его шею.

– Нет уж! – быстро ответил Бадди. Ничто так не губит калифорнийскую небрежность, как сверкающие побрякушки. Золотые цепочки на мужчинах всегда приводили ему на мысль стареющих ловцов удовольствий, которые кружили по Беверли-Хиллз в своих «Мерседесах»и «Поршах», – волосы старательно зачесаны вперед, толстое брюхо тщательно затянуто.

Они сидели вдвоем за угловым столиком, и Бадди, не стесняясь, с любопытством осматривал модный ресторан. За многими столиками по двое, по трое располагались женщины. А иногда и целыми компаниями. Элегантные, подтянутые, красивые.

Джейсон внезапно счел необходимым коротко перечислить ему всех знаменитостей поблизости.

– Видите вон тех дам? Ну, так красивая брюнетка – это миссис Фредди Филдс. За соседним столиком – Луиза Мур, жена Роджера, – прелестнейшее существо. А рядом…

– Дадли Мур.

– Отлично, – объявил Джейсон, – но, держу пари, вон ту вы не знаете. – Он указал на обворожительную красотку с иссиня-черными волосами, увлеченно беседующую с каким-то мужчиной.

– Сдаюсь.

– Шакира Кейн. Замужем, естественно, за Майклом Кейном. Тут она с Бобби Заремом – создателем лозунга «Я люблю Нью-Йорк». Прославленный рекламный агент, и такой остроумный…

– И они все – ваши знакомые? – спросил Бадди с невольным уважением.

– Не очень близкие, но многие посещают мой салон.

– Э-эй! Так, может, вы сведете меня с агентом? По-настоящему первоклассным?

– Дайте сообразить. Не сомневаюсь, с моими деловыми связями… А! Видите женщину вон там? Это Карен, дочка Джорджа Ланкастера, а в том углу я вижу Дэвида Тибета – вице-президента «Джонни Карсон продакшн», а еще Джек Леммон.

Бадди нетерпеливо поглядывал по сторонам, уже не слушая Джейсона. Он же не слепой и сам может углядеть звезды. Клинт Иствуд полулежал у центрального столика, его длинные ноги заставляли стремительных официантов замедлять шаги. И Сидней Пуатье. Том Селлек… Куда ни посмотри, всюду знаменитости.

Бадди чувствовал себя отлично. Пусть никто даже не взглянул на него, все равно он тут, он часть всего этого.

– Вам нравится здесь? – спросил Джейсон, прекрасно понимая, что чувствует Бадди.

– Так я же здесь не в первый раз, – ответил Бадди, пожимая плечами.

– Ну разумеется! – Джейсон не удержался и остановил взгляд на оживленном лице Бадди. Какая наружность у мальчика!

Как он красив! Ах, только бы не поторопиться… Терпеливо выждать время и… Ах!

Зеленые глаза Карен заблестели.

– Обещаю. Поговорю с папочкой и с Памелой. Они с удовольствием согласятся быть почетными гостями на твоем вечере.

– Ты уверена? – во второй раз спросила Элейн.

– Элейн, уж если я что-нибудь говорю, можешь не сомневаться, так и будет. – Она улыбнулась и помахала Дадли Муру. – Памела будет рада, если ты позвонишь ей сегодня в десять вечера – по времени Палм-Бич.

– Неужели?

– Почему ты так ошарашена? Ты ведь этого и хотела? И благодаря мне получаешь. Самый громкий вечер в городе. Вот увидишь, как запрыгает Биби.

– Кто будет обслуживать? – вступила в разговор Мэрли.

Элейн воображала, будто можно будет обойтись Линой с парой ее мексиканских знакомых, но теперь все переменилось.

– Я еще не решила, – начала она.

– Так решай побыстрее! – предостерегла Карен. – Коктейль из семги, которым Тита Кан угощала на прошлой неделе, был просто умереть-уснуть. По-моему, она открыла что-то новенькое.

Почему бы тебе не позвонить ей?

– Все мог бы сделать «Мортон», – вмешалась Мэрли, – или «Ла Скала». Я всегда чувствую себя уверенной, когда полагаюсь на профессионалок.

– Да, но это так пресно! – возразила Карен. – Папочка обожает восточную кухню. Может быть, устроить пир по-китайски?

– Мадам By? – спросила Элейн, думая, во что это обойдется и как будет вопить Росс.

– Чудесные блюда, – вздохнула Мэрли.

– Чудесные! – подхватила Карен.

Бадди прихлебывал горячий черный кофе, прикидывая, долго ли ему еще сидеть тут. Джейсон поигрывал рюмкой «самбуки»и словно бы расположился надолго.

– Э… пожалуй, мне пора вернуться на пляж, – сказал Бадди в конце концов. – Я жду звонка о пробе и хочу еще раз пройтись по сценарию.

Джейсон кивнул.

– Дом вам удобен?

– Лучше не придумать. Ангель просто без ума от него.

Джейсона раздражала манера Бадди при любом случае упоминать про свою жену. Словно бы мальчик вопил во весь голос:

«Я нормальный! Я нормальный! И ты этого не забывай!» Он щелкнул пальцами, требуя счет. Некоторые самые незабываемые минуты он испытал с так называемыми «нормальными». Когда они вырываются из стеснительных оков, то дают себе волю!

– Да, – прожурчал он. – Ангель, кажется, очень милая девочка.

– Она такая и есть.

– О, конечно! Но будет лучше, если мы не станем упоминать о том, что вы женаты, миссис Джегер и ее приятельнице.

– Ладно. – Зачем кусать руку, которая одевает тебя в модели Армани?

– Они приедут завтра вечером. Возможно, в поздний час, – продолжал Джейсон, скашивая глаза на счет. Из кармана пиджака он извлек бумажник свиной кожи, а из него достал свою верную Общую кредитную карточку. – Вероятно, они устанут после дороги, а потому я пошлю шофера встретить их в аэропорту и доставить в отель – естественно, «Беверли-Хиллз», а в воскресенье я хотел бы, чтобы мы встретились в зале «Поло» за чудесным завтраком. Восхитительно, не правда ли?

Бадди предпочел бы употребить совсем другое слово, но постарался изобразить полное одобрение.

– Наденьте то, что на вас сейчас, – проинструктировал Джейсон. – Вы выглядите великолепно.

– Ладно. Спасибо! – Бадди с нетерпением еще раз обвел взглядом соседние столики. Клинт Иствуд давно ушел, но теперь он обнаружил Аллана Карра, Ричарда Гира и Роберта Вагнера.

Знаменитый продюсер и две кинозвезды! Он быстро покосился на свои часы. Три часа дня! Черт! На пляж он вернется не раньше четырех, и уже будет поздно заняться загаром. День псу под хвост!

Джейсон Суонкл, конечно, типчик довольно приятный, но кому он старается втереть очки? Бадди не сомневался, что придет час, когда Джейсон попытается на него взобраться. А то для чего же пляжный домик, новая одежда, доллары за сопровождение двух старух, которых за полцены можно было бы поручить заботам туристического агентства?

Официант вернул кредитную карточку, и они встали из-за столика. Бадди быстро прошел через ресторан, оставив Джейсона плестись позади. У входа он столкнулся с Рэнди Феликсом. Они уставились друг на друга с удивлением, а потом с восторгом.

– Э-эй! – воскликнул Бадди. – Что ты тут делаешь?

– Встречаюсь кое с кем. – Рэнди ухмыльнулся, отступил на шаг и оглядел приятеля. – А ты выглядишь замечательно! Что есть, то есть.

Они с мужской смущенной неловкостью быстро обнялись и только разжали руки, как к ним, пыхтя, приблизился Джейсон.

– Э… Мой друг, Рэнди Феликс, – объяснил Бадди. – Дайте мне пять минут. Я спущусь к машине.

Джейсон поджал мясистые губы и сухо кивнул Рэнди.

– Но только не дольше пяти минут, – сказал он собственническим тоном, прежде чем уйти.

Рэнди насмешливо уставился на удаляющуюся спину Джейсона.

– Ты что – переметнулся на другую сторону, братишка?

– Ладно-ладно! С кем, по-твоему, ты разговариваешь?

– Я ж и спрашиваю! Все так быстро меняется!

Оба вдруг заметили блондинку, которая призывно махала рукой. Она приподнялась со стула и махала все отчаяннее.

– Сюда, Рэнди! – крикнула она, опасаясь, что он ее не увидит.

Рэнди помахал в ответ.

– Та, про которую я тебе говорил, – объяснил он шепотом. – Мэрли Грей. Ее отцу принадлежит кинокомпания Сандерсона. А ее бывший муж – Нийл Грей, режиссер. Нравится?

– Еще бы! Завидую.

– Пойдем, я вас познакомлю.

Бадди чуть не соблазнился. Нийл Грей! Он весь встрепенулся.

Но ведь она – его бывшая и, возможно, к фильму никакого отношения не имеет. А каково будет, если Джейсон припрется за ним сюда?

– В следующий раз. Звякни мне попозже. У меня куча новостей.

Они попросили у проходившего мимо официанта ручку и листок бумаги. Бадди быстро записал номер телефона пляжного домика. Потом они хлопнули ладонью о ладонь, и каждый пошел своей дорогой.

– Кто это был? – осведомилась Карен, когда Рэнди сел за их: столик и нервничающая Мэрли представила его ей и Элейн.

– Кто был – что? – спросил Рэнди, ни на секунду не усомнившись, что Карен Ланкастер спрашивает про Бадди! Все они спрашивают про Бадди! Все они так и облизываются на Бадди.

– Тот, с кем вы говорили в дверях, – к его досаде, не отступала Карен.

– Ах, вы про Бадди?

– Бадди?

– Бадди Хадсон, мой друг.

– Голубой?

Рэнди лизнул палец и старательно пригладил бровь.

– Как скажете, девочка.

Мэрли нервно засмеялась.

– Рэнди! – сказала она предостерегающе. – Не надо!

У Карен опасно блеснули глаза. Она возненавидела нового дружка Мэрли с первого взгляда.

– Ну, мне пора, – протянула она. – Ты идешь, Элейн?

Элейн и рада была бы уйти. Ей не терпелось вернуться домой и позвонить Боби. Но Мэрли умоляла ее познакомиться с Рэнди до пятницы, и не могла же она сказать «здравствуйте и до свидания», когда бедняга только-только сел!

– Я еще немного задержусь, – виновато ответила она.

– Ну, как хочешь! – сказала Карен и, сделав общий приветственный жест, удалилась из ресторана.

– Вы влюбитесь в Карен, когда узнаете ее поближе, – сладким голосом заверила Мэрли, вцепившись в руку Рэнди, л Он улыбнулся и подмигнул Элейн.

– Жду не дождусь! – бодро заявил он.

Элейн решила, что он отвратителен.

Ангель весь день стирала пыль, полировала и пылесосила.

Дом на пляже Малибу был самым чудесным, какой она когда-нибудь видела. Прямо фото из иллюстрированного журнала. Она просто не могла опомниться от счастья, что их пригласили пожить тут.

Тихонько напевая, она подметала чистейший пол на кухне, протирала сверкающие пластмассовые поверхности столов, выливала дезинфицирующие растворы в три унитаза, которыми еще никто не пользовался.

Все утро пляж окутывал туман, но к полудню сквозь него пробилось солнце, и Ангель, надев бикини, легла загорать на открытой террасе, которая выходила на океан. Она захватила блокнот и ручку, намереваясь написать письмо своей неродной семье в Луисвилле. Она не получала от них никаких известий, хотя отправила им уже несколько писем. Этого следовало ожидать. Никто из них ее не любил: ее присутствие просто обеспечивало постоянный добавочный доход по линии социального обеспечения. Но все-таки ей хотелось сообщить им о маленьком. Может, они порадуются за нее.

«Дорогие все! Наверное, вы удивляетесь, что я так долго не писала. Но, понимаете…»

Она остановилась, собираясь с мыслями, и уставилась на парочку, бегущую среди катящихся волн. Они держались за руки и смеялись. Позади бежала собака. Бадди стал таким дерганым. Но, может быть, теперь, когда они поселились на пляже в замечательном доме…

Но надолго ли? И кто такой Джейсон Суонкл? И почему он вдруг стал частью их жизни?

Она вздохнула, потом резко смяла листок и отбросила подальше. Теперь ее семья – Бадди. Луисвилл – ее прошлое. Бадди ее будущее, пусть даже он не доверился ей и наврал с три короба, хотя она была вполне готова принять всю правду. Например, откуда у него взялось столько денег, чтобы купить новые и дорогие костюмы? Почему их поселили в этом красивом доме? Кто оплачивает автомобиль с шофером, который приезжает за ним?

Когда она спросила у него, он засмеялся, взъерошил ей волосы и сказал: «Не тревожься, детка. Мой старый приятель Джейсон у меня в долгу. Вот и расплачивается понемножку».

Ангель не слишком верила, что ему возвращают долг. Если так, то почему и у нее не появилась новая одежда? Нет, конечно, она не завидует Бадди, но ведь было бы так приятно тоже что-нибудь получить! Он даже не позвал ее с собой по магазинам, и ей было больно. А скоро ей будет не обойтись без новой одежды – одежды для беременных. При этой мысли губы ей тронула счастливая улыбка. Она не могла дождаться дня, когда у нее начнет увеличиваться живот, подтверждая непреложный факт, что внутри нее растет новая жизнь, которую сотворили они с Бадди. Все мысли о карьере кинозвезды исчезли. В их семье звездой будет Бадди, а она останется его любящей женой. Киножурналы будут печатать фотовставки об их семейной жизни. Бадди, такой мужественный и красивый, и она в струящихся платьях, с цветами в волосах и множеством красивых детишек у ее колен. Матерь-Земля. Эта мысль ей понравилась. Она широко улыбнулась.

Сколько времени ему потребуется, чтобы стать суперзвездой? Два года? Три? Когда бы это ни произошло, она будет готова.

Волны словно звали ее, и, сбросив белые босоножки, она сбежала по ступенькам на песок. А потом устремилась к океану так быстро, что длинные золотые волосы развевались по ветру, точно грива.

Человек, сидевший на веранде соседнего дома, следил, как она бежала к воде. Когда она погрузилась в волны, он встал и подошел к самому краю, чтобы лучше видеть.

Когда она вышла на песок, он все еще следил за ней.

Биби Саттон потребовалось ровно одиннадцать минут, чтобы позвонить после того, как Элейн попросила ее секретаршу передать ей, что вечер устраивается в честь Джорджа Ланкастера и Памелы Лондон.

– Пусик! – промурлыкала она в трубку. – Я была чересчур занята, но вы же знаете, как это бывает!

– Не надо извинений, – великодушно сказала Элейн. – Я очень хорошо вас понимаю.

– Дорогая, вы правда даете вечер для Памелы и Джорджа? – Биби, прежде чем сделать решительный шаг, всегда любила удостовериться точно.

– Разве я не сказала, что для них? – невинным тоном в свою очередь спросила Элейн.

– Нет, нет. Но пусть. Мы все равно пришли бы, вы же знаете.

– Ну конечно! – Элейн извлекла из этого разговора огромное удовольствие. Больше всего на звезд клюют сами звезды.

– Сколько людей вы приглашаете?

– Ничего грандиозного. Тесный дружеский круг. Близкие друзья Джорджа и Памелы. Ну, человек пятьдесят, шестьдесят.

Не больше.

– А-ах! – вздохнула Биби. – Это мне нравится. Дружеский круг. Но в вечерних туалетах?

– Дамы да. Мужчинам, мне кажется, будет приятнее без этих формальностей, – твердо ответила Элейн.

– Так разумно, пусик! – взвизгнула Биби. – Мне очень нравится. Мы оденемся, а они пусть бродят в скучных спортивных костюмах.

Наконец-то ее одобрили! Элейн просияла.

– А теперь, – продолжала Биби, – кому вы поручите еду?

Элейн замялась только на секунду. Говори твердо! Не допусти, чтобы эта стерва тебя подковырнула!

– Я думаю, мадам By.

– Нет!

– Нет?

– У меня есть для вас секрет. Секрет, который я говорю только моим добрым друзьям.

Элейн выжидающе промолчала.

Биби сделала драматическую паузу.

– Серджио и Эугенио! – возвестила она с торжеством.

– По-моему, я их не знаю…

– Конечно, не знаете. Их никто не знает. Они мои. Мой секрет.

По слухам, хотя и без доказательных подтверждений, Биби получала комиссионные от каждого ресторана, поставщика, магазина и так далее, на которые налагала магическую печать своего одобрения. Элейн прикинула, что бросят в ее копилку Серджио и Эугенио.

– А они приличны?

– Ха! – Биби угрюмо засмеялась. – Не будь они приличны, разве бы я стала их рекомендовать?

– Разумеется, нет. Я…

Биби уже не было удержу.

– И у меня для вас есть еще один секрет. Трио Дзанкусси.

Итальянские любовные песни прямо из Рима. Вы накроете сад тентом?

– Я, право…

– Нет, это обязательно. И теперь позвольте посоветовать вам…

Разговор длился еще десять минут, пока Биби оказывала Элейн честь, продолжая свои рекомендации. И все это время Элейн мысленно подсчитывала расходы. Тент в саду. Трио музыкантов. Серджио и Эугенио. Сторож для машин. Цветы. Два бармена для приготовления моднейших коктейлей. Официанты.

Кухонный штат. Новый туалет.

Чтобы обставить все надлежащим образом, потребуется целое состояние, но иного не дано.

Биби закончила беседу на ободряющей ноте. Она пригласила Элейн на завтрак, который устраивала у себя дома в следующий понедельник.

– Очаровательный полицейский будет говорить о «Мейсе».

Разрешение мы все уже получили, – весело объяснила Биби. – Как вам кажется? Хорошая идея? Нет?

Для чего женщине вроде Биби может понадобиться баллончик «Мейса»? Ее «Ройс»с шофером не рисковал покидать пределы Беверли-Хиллз.

– Чудесная! – воскликнула Элейн с энтузиазмом, презирая себя за такое пресмыкательство.

Биби Саттон приглашает, и ты мчишься высунув язык. Я думала, ты ее ненавидишь!

Заткнись, Этта!

Последний обед в «Ла Скале»с Мэрли и ее новым приятелем Рэнди обернулся катастрофой. Откуда Мэрли их выкапывает?

Как она умудряется выискивать этих остроглазых подонков, которые без промаха клеются к ее деньгам и положению в обществе?

Элейн прониклась к Рэнди неприязнью еще в «Ма Мезон», а вторая встреча только укрепила первое впечатление.

Росс вообще был против. Между ним и Мэрли взаимной симпатии не существовало никогда. Он терпел ее как лучшую подругу жены, но отказывался понять, с какой стати он должен терпеть ее идиотских жеребчиков и в довершение еще платить за обед.

Они заказали коктейли, и Элейн заговорила с Мэрли, а Рэнди попытался найти общий язык с Россом. Назвал его «сэр», отчего Росс насупился, и отпускал ему комплименты вроде «Моя мать вас обожала»и «Я видел по телевизору все ваши старые фильмы».

Гнусь первой величины. Росс подозвал официанта и принялся за виски.

Примерно на половине обеда появилась Карен Ланкастер с Четом Барнсом. Она спикировала на их столик как хищная птица, волоча за собой Чета.

– Привет все! – поздоровалась она, а глаза ее блестели от предобеденной понюшки кокаина, голливудского эквивалента коктейлям.

Росс выпрямился, не отрывая взгляда от ее нахальных сосков, выпирающих из-под тонкого шелка. Почему ему лень было позвонить ей? Он решил исправить эту оплошность прямо с утра.

– Вы уже ели? – спросила Элейн, обрадовавшись такому отвлечению.

– Прицеливаемся.

– Так почему бы не присоединиться к нам? – быстро сказала Элейн и больно пнула Росса под столом.

Он понял намек, завороженный сосками Карен под полупрозрачной материей.

– Ну конечно, подсаживайтесь к нам! – пригласил он оживленно.

Карен посмотрела ему прямо в глаза и нежно улыбнулась.

– Нет, благодарю вас. Мы с Четом слишком заняты обсуждением множественных оргазмов и степени, в какой большой член помогает мужчине быть хорошим любовником. И нам не хотелось бы лишить кого-нибудь аппетита.

Элейн засмеялась.

– Ты невероятна!

Карен метнула в Росса смертоносный взгляд.

– Ну, скоро увидимся!

– Так выпейте с нами кофе! – умоляюще попросила Элейн в полном отчаянии.

– Не исключено! – Карен озарила сидящих за столиком улыбкой, но ее взгляд скользнул мимо Рэнди, словно он не существовал. Потом она схватила Чета за руку, и официант проводил их к интимной нише в глубине зала.

– Вот уж не знала, что у Карен с Четом что-то есть, – заметила Мэрли. – И давно она с ним встречается?

– Я никогда не была способна уследить за ее романами. – Элейн пожала плечами.

И отлично, подумал Росс, глядя в дальний конец зала. Карен прижималась к Чету и что-то ему нашептывала… или совала ему в ухо язык?

Внезапно он отчаянно ее захотел. На коленях перед собой, сосущей его…

– Что с тобой, Росс? – резко спросила Элейн.

– А?

– Ты выглядишь как-то странно.

– Если ты о том, что я позеленел от скуки, – сердито шепнул он, – так для чего ты мне портишь вечера?

– Ш-ш-ш!

Элейн могла бы не тревожиться. Мэрли ничего не слышала.

Она глядела в глаза Рэнди Феликса, а он напропалую врал ей о своем прошлом.

Каждый день около пяти Бадди звонил секретарше Монтаны Грей, блондинке с испорченным носом. Они вели долгие, увлеченные разговоры. Он хотел знать обо всем, что происходит. День его пробы уже назначен? Кого еще пробуют? Кто особенно опасен?

Блондинка, которую звали Инга, полностью доверилась Бадди и все время ждала, что он пригласит ее куда-нибудь. Не дождавшись, она наконец сказала:

– Послушай, мне трудно рассказывать столько по телефону.

Почему бы тебе не навестить меня дома?

Он прекрасно понял, что из этого воспоследует.

– Я застрял на пляже, моя машина в починке, – соврал он.

Это ее не сбило. Она усердно читала «Космополитен»и знала свои права. Если она хочет, чтобы с нею переспали, то ей нисколько не возбраняется вести охоту самой.

– Ну, так я могу приехать к тебе, – твердо сказала она.

– Не выйдет. Я живу с невротиком, который кидается на все, что движется. Не та обстановочка. Тебе не понравится.

– А ты меня испытай! – смело сказала она.

– На днях, детка.

– А поточнее, Бадди?

– Вот что… Я тебе позвоню завтра в это время, а? – Он повесил трубку и беспокойно прошелся по дому.

Ангель на кухне готовила к обеду салат из тунца.

– Э-эй! А почему бы нам не сходить в ресторан? – Он крепко обнял ее сзади.

– Все уже почти готово, – ответила она, высвобождаясь и продолжая нарезать огурец.

– Ну и что? Если я хочу тобой похвастать?

– Только не сегодня. У меня волосы не мыты. Обед готов, а по телевизору показывают фильм с Ричардом Гиром.

Ну зачем ей Ричард Гир, когда у нее есть он? Его это разозлило.

– Ладно, ладно! Будь по-твоему.

Широко раскрывающиеся глаза. Такая до невыносимости красивая!

– Ты ведь не сердишься?

– Да нет, конечно. С чего бы?

Он побрел на террасу. Ангель все больше оборачивалась женой. Казалось, она обрадуется прошвырнуться по городу вместе с ним. Другое дело, если бы они каждый вечер устраивали что-нибудь такое.

Он не находил себе места. Черт! Могла бы, кажется, понять – и проба, и все прочее.

Они пообедали, одним глазом поглядывая на подвешенный к потолку телевизор космического века. Потом Ангель изящно зевнула.

– Я так быстро устаю… Ничего, если я лягу пораньше?

Нет, чего! Ему надо расслабиться, дать выход напряжению, успокоиться.

– Конечно, детка, иди ложись.

Она легонько его поцеловала и исчезла на втором этаже.

Хоть бы у него была травка, чтобы забыться…

Хоть бы он уже прошел эту хреновую пробу…

Хоть бы он уже стал звездой…

Глава 18

Сестра Джой Кравец вернулась в город. Луиза Кравец, известная как Лулу. На пять лет старше Джой. Три раза арестовывалась за проституцию, два раза – за наркотики.

Она прилетела на экскурсионном самолете из Амстердама утром в воскресенье, и Леон узнал об этом через десять минут после того, как она прошла таможенный досмотр. У него были всякие связи.

Не слушая возражений Милли, он вскочил в машину и приехал в обветшалый дом, где жила Лулу, за десять минут до нее.

Сердитая квартирная хозяйка впустила его в ее комнату, в гнетущий хаос грязной одежды, засохших растений и стопки рок-пластинок на стареньком проигрывателе. Все покрывала густая пыль.

Кровать в углу была не застелена, напротив на газовой плитке стояли немытые тарелки.

Леон занял позицию у двери, готовясь предъявить свое удостоверение в первые же секунды и сообщить сестре печальную новость.

Похожа ли она на Джой? Вот о чем он думал.

Звон будильника вырвал Леона из глубокого сна. Семь утра. Если бы не будильник, он спал бы сутки напролет.

Он почувствовал, что волосы у него в паху все слиплись, и сразу понял причину. Поллюция. Господи, у него поллюций не случалось с шестнадцати лет!

Поллюция, как бы не так! Джой Кравец сдаивала тебя ночью, пока ты притворялся, будто спишь.

Неужели ты это допустил?

Еще как! Тебе это нравилось, не то ты бы сразу проснулся и остановил ее.

Его охватил стыд. Он, Леон Розмонт, и шестнадцатилетняя уличная девка! И ведь не изголодался же он! Половую жизнь он вел регулярно и в полную свою меру. Черт, черт, черт! Почему он ее не остановил?

Леон выбрался из постели, сдернул обличительную пижаму и натянул халат.

Как он на нее посмотрит?

Но как он может не посмотреть?

Он представил себе выражение на ее лице. Уж конечно, она поглядит на него с ехидным торжеством. И ты такой же, как все прочие!

Но это не так! Он ни в чем не похож на скотов, которые рыщут па улицам в вечерней мгле.

Сердитым шагом он направился в гостиную. Разбудить ее и поскорее выставить. Надо будет дать ей двадцать долларов.

Вот-вот! Поощряй ее и дальше заниматься тем, же ремеслом.

Уплати и забудь. Она не твоя забота.

Нет, твоя! Ей же всего шестнадцать, и ты должен попытаться помочь ей. Где твое чувство долга?

А где было его чувство долга глухой ночью?

Одеяло и подушка валялись на полу. Диван был пуст.

Он понял, что она ушла, еще до того, как заглянул на кухню и в ванную.

Лулу была выше Джой и пухлой, как фаршированная курица.

Красные пятна на коже, а в глазах патологическая желтизна от злоупотребления наркотиками.

Она вошла не одна. Ее сопровождал тощий дерганый чикано, совсем еще мальчик, с всклокоченными волосами и такими же желтыми глазами. У обоих за плечами были рюкзаки, и чикано, казалось, с ног валился от тяжести своего.

Квартирная хозяйка, видимо, не сочла нужным предупредить их о Леоне – подделать такую растерянность и страх они не сумели бы.

Леон предъявил удостоверение.

Лулу сбросила рюкзак, схватила удостоверение и внимательно его прочла.

– Свиньи хреновые, – буркнула она наконец, бросая ему удостоверение. – Уезжаю, они мне проходу не дают. Возвращаюсь, опять двадцать пять. – Она вскинула жирные руки, открыв прореху под мышкой индийской блузки. – На, обыскивай! Нет на мне ничего!

Лулу явно заигрывала с ним. Однако ее приятель сильно занервничал и начал тихонько пятиться за дверь, даже не попрощавшись.

– Ну-ка, вернись, Т. Т.! – взвизгнула Лулу. – И не пробуй смыться. Чего бы им ни требовалось, тебе тоже не отвертеться.

– Мне ничего не требуется, – негромко сказал Леон. – У меня для вас очень тягостное известие.

– Тягостное… – Лулу тупо повторила это слово, словно впервые его услышала.

Т. Т, последовал ее примеру.

– Тягостное, – пробубнил он.

– Оно касается вашей сестры Джой, – мрачно произнес Леон.

– И что же эта шлюшка опять начудила? – окрысилась Лулу, энергично почесывая джинсовую ткань на бедре. – Допрыгалась, что ее укокошили? – И она захохотала собственной остроте.

– Именно, – сказал Леон.

– Вы из меня дурочку не стройте, мистер, – взъярилась она. – Да будь ты сто раз легавый, а ничего смешного тут нет.

– Вашу сестру Джой убили, – официальным тоном произнес Леон.

Пятнистое лицо сморщилось. Чикано нервно дернул головой.

– Мне очень жаль, – мягко сказал Леон.

– Жаль! – взвизгнула Лулу, стремительно оправляясь от горя. – Мудак поганый. Ах, ему жаль! Вы, свиньи, и прикончили мою сестреночку!

– Замолчи, Лу, – быстро перебил Т. Т. – Он же тоже легавый.

– Ага! – взвыла Лулу, окончательно утратив власть над собой и трясясь от бешенства. – Я, бля, помню, как легавые ей проходу не давали. Все время, слышишь? Все время! То пососи в патрульной машине. То перепихнись в тупике. А один так даже затащил ее в свою вонючую квартиру, когда ей всего пятнадцать было, и отделал ее. Легавые! – Она брезгливо фыркнула. – Какой у нее мог быть шанс! И вы, полиция, ей не помогли. Все время давили на нее, все ее хреновое время!

Леон уставился на ее разъяренное лицо. Один так даже затащил ее в свою вонючую квартиру, когда ей всего пятнадцать было, и отделал ее…

Он кашлянул, попытался что-то сказать, но в голове у него был полный сумбур. Дек Эндрюс. Дек Эндрюс. Изловить его. Изловить ради Джой, ради себя самого!

Жить с такой виной на душе он не мог.

Глава 19

Норма Джегер оказалась совсем не такой, как предполагал Бадди. И Селеста Мак-Куин тоже. Да, конечно, весенними пташками их назвать было нельзя, но, как говорится, жизнь еще далеко не кончилась. А драгоценности на них обоих! Своими глазами не увидишь – не поверишь.

Сперва миссис Джегер. Рыжие от хны волосы завиты девичьими кудряшками. Лицо тянет на пятьдесят, если вглядеться, но с двух шагов – всего на тридцать пять, плюс-минус два года. Умелый макияж – только янтарные тени у глаз чуть переложены. Фигура, сохраненная просто отлично, облаченная в матово-голубой спортивный костюм, а на шее толстый золотой обруч, инкрустированный очень крупными брильянтами. Такой же браслет. А на левой руке брильянт с голубиное яйцо, которым грабителя можно уложить на полторы недели. Без всякого труда.

Миссис Мак-Куин года на два постарше, на дюйм-два погрузнее. Короткие пестрые волосы, легкий загар, веснушки.

Белое теннисное платье и по-настоящему внушительные ноги.

Масса бирюзы и серебряных индийских украшений, а на руке ограненный сердцем брильянт, который мог поспорить величиной с брильянтом ее подруги.

Воскресный полдень, и обе выжидательно разглядывают Бадди в полумраке зала «Поло», пока Джейсон их знакомит.

– Э-эй! – почти пропел Бадди (сплошное обаяние). – Рад познакомиться с вами, дамы. – И следом за миссис Мак-Куин он скользнул в кожаную нишу.

Она похлопала его по руке, пощекотала насмешливым взглядом голубых глаз и заметила:

– Скажи нам это на прощание, лапушка, а не когда ты еще только-только нас увидел.

Они все засмеялись.

– Я уже заказал, – хлопотливо объяснил Джейсон. – Шампанское и апельсиновый сок. Копченая семга с омлетом.

– По-моему, недурно, – поддержал Бадди с угодливой улыбкой.

Во что он вляпался? О чем он будет с ними разговаривать?

Умение болтать никогда не входило в число его козырей.

– Так значит, лапушка, – продолжала миссис Мак-Куин – ты, если Джейсон не соврал, будущая кинозвезда. Как интересно!

Норма Джегер наклонилась вперед, зеленые глаза под избытком янтарных теней поблескивали.

– Я читала в журнале «Пиплз интервью», – объявила она возбужденно, – с одним молодым актером из «Нотс-Лендинг», а может, из «Далласа», для меня все эти мыльные оперы на один лад. Ну, во всяком случае, из какого-то популярного сериала…

– Да ладно тебе, – с нежностью вмешалась Селеста Мак-Куин. – Неважно, какой сериал. Переходи к сути.

– Кш! Не торопи меня! – улыбнулась Норма, грозя подруге длинным наманикюренным ногтем. – Ты же знаешь, я не терплю, когда меня подгоняют.

– Мне ли не знать, – засмеялась Селеста.

Бадди не пропустил интимного взгляда, которым они обменялись.

– Ну, так вот, – продолжала Норма, – актер, которого интервьюировали, сказал, что, по его мнению, теперь актеры тоже проходят пробу на кушетках, как прежде актрисы. – Она лукаво покосилась на Селесту. – И Бадди, я хотела бы узнать, ты с этим согласен?

– Она, собственно, спрашивает тебя, лапушка, о том, как далеко ты согласишься пойти, чтобы заполучить роль?

– Да нет же! – вмешалась Норма. – Я просто хочу узнать, согласился бы ты… ну… Я думаю, мне можно не договаривать.

– Так ты же уже договорила! – засмеялась Селеста.

– Ничего подобного! – заспорила Норма.

Они ласково улыбнулись друг другу, совершенно не интересуясь ответом Бадди.

Он с трудом удержался, чтобы не захохотать. Розовая парочка! Его наняли сопровождать лесбиянок! О Господи! А он-то опасался, что они прицеливаются на его тело. Да плевать они хотели на твое распрекрасное тело, Бадди!

Их отношения переходили во что-то другое, и Монтана не вполне понимала, какие меры ей следует принять. Но в одном она была уверена твердо: ни за что она не станет домашней женушкой. Впрочем, она не сомневалась, что Нийл этого вовсе не хочет.

Но в таком случае, чего же он хочет?

Он снова начал пить по-черному. Только это – его проблема.

Он уже большой мальчик, и она не собирается хлопать его по рукам, если сам он удерживаться не собирается. Он все больше и больше времени проводил вне дома. Уезжал рано утром, возвращался поздно вечером. Но она всегда относилась брезгливо к допросам: где ты был, с кем ты был?

Она знала, что его тревожит распределение главных ролей, а потому сосредоточилась на том, чтобы подобрать наилучшие кандидатуры на все остальные роли.

Как-то раз она отправилась в «Фольксвагене»в дальний конец города на улицы, где все это началось. Сидела в маленькой машине и смотрела на мелькающие мимо лица. К черту актеров!

Почему не воспользоваться подлинниками?

Мимо небрежной походкой прошел мальчишка, который действовал в ее короткометражном фильме. За год он сильно вырос – крутой подросток в дырявых кроссовках и с гривой черных волос. Ее он не заметил, занятый тем, что выдувал пузырь жвачки в лицо белокурой девочки с не по возрасту развитыми грудями.

Ей вспомнилась Джина Джермейн. Нийл твердо решил ее попробовать. Ей все еще не верилось, но самым умным было не возражать. Пока.

А!.. Власть мощных грудей! Джина построила на них всю свою карьеру.

Монтана следила за тем, как двое пожилых мужчин обогнали юную парочку. Она заранее знала, чего от них ждать, и они ее не разочаровали. Обозрели бюст девочки, переглянулись, облизнули губы, подхихикивая, отпустили какую-то непристойность, а потом дружно заржали. Самые обыкновенные мужчины на улице напоминают друг другу, что женщины – это просто сиськи и задница. Ибо подсознательно думать так они приучались всю жизнь.

Стандартное поведение. Она наблюдала его уже тысячи раз.

Иногда ей чудилось, что без всякого труда она может проникнуть в мужские мысли и поступки. Как группа, они были на редкость предсказуемы. Но ее всегда привлекали непредсказуемые.

Она подумала, каким был Нийл, когда она с ним познакомилась. Подонок, который транжирил свои немалые таланты, напиваясь до полусмерти. Но непредсказуемый подонок, блистательно умный, умеющий шутить. Вызывающе интересный.

Мимо неторопливо прошествовала проститутка в леинсах в обтяжку, в туфлях на шпильках. За ней семенил мужчина в очках, собираясь с духом перед сделкой. Люди улицы.

Писать сценарий было так легко! Она – наблюдательница со сверхъестественной способностью точно определять, что думают мужчины. Она понимает их, сочувствует им и, следя за сплетением уличных жизней, сумела создать замечательную историю подлинных людей.

И вот что собирается сделать с этой историей Нийл!

Испортит все, потому что вновь оказался под давлением и сдается? Или же устоит и снимет фильм, который уже живет в нем? Да, живет. Это она знает.

Он сильный.

Дай бог, чтобы у него достало сил.

Элейн словно была способна говорить только о своем вечере и о Биби Дерьмо Саттон.

– Черт, Элейн! – пробурчал Росс. – Ты разве не знаешь, что она была девочкой на Елисейских полях – сотня долларов за ночь? Я ее имел, Джордж ее имел, мы все ее испробовали. Собственно, когда она только перебралась в Голливуд, был грандиозный скандал, потому что Джордж устроил ей ребенка.

– Ерунда.

– Их было водой не разлить, пока его жена не узнала. Как говорят, Биби смоталась в Мексику сделать аборт.

– Не верю, – чопорно ответила Элейн. – Чистейший голливудский фольклор.

– Никакой не хреновый голливудский фольклор, а святая правда. Так что кончай лизать ее отвислую жопу.

– Она в прекрасной форме, Росс, – категорично заявила Элейн. – И жопа у Биби самая поджарая. Вот твоей не помешали бы занятия в гимнастическом зале. И лучше всего еще до нашего вечера.

– Никак не можешь сдержать ехидство?

– А ты никак не желаешь посмотреть в лицо фактам. Даже для своей пользы.

– Нельзя ли без хреновых нравоучений? – Он демонстративно ушел к себе в кабинет и примерился, не позвонить ли Карен.

Нет, раз Элейн дома, слишком рискованно.

В субботу утром он съездил на «Корнише»к «Нату и Элу», купил локсума, багелей и сливочный сыр, потом остановился возле телефонной будки, позвонил Карен. Отозвалась служба ответов. Не желая называть себя, он сострил: «Передайте мисс Ланкастер, что звонил мистер Элейн и хотел бы договориться с ней о часе приема».

Видимо, ей не передали, потому что наступил уже вечер воскресенья – и ни звука. Конечно, она могла позвонить, а трубку сняла Элейн. Или же она решила, что звонить в воскресные дни не слишком умно, а Карен, как ни взглянуть, очень умна.

Элейн на кухне сердилась, что приходится поджаривать два замороженных бифштекса. Лина по воскресеньям не приходила, хотя Элейн пыталась соблазнить ее двойной платой. Она терпеть не могла стряпни – это портило ногти. Ну, а грязную посуду она оставляла Лине, даже не загружая ее в посудомойку.

Росс забрел на кухню и начал выуживать редиски из салата.

– Кто еще приглашен завтра к Биби учиться калечить и убивать? – спросил он небрежно.

– Обучиться пользоваться «Мейсом» еще не значит калечить и убивать Это великолепное средство самозащиты.

– А как же! Бандит с пистолетом хватает тебя, а ты что? Открываешь сумочку, нащупываешь свой симпатичный баллончик и говоришь (голос его стал писклявым): «Ах, простите, сэр. Не будете ли вы так добры замереть на одну минуточку, пока я попрыскаю вас моим любимым» Мейсом «. Вы разрешите?»

Элейн невольно засмеялась.

– Надеюсь, мне не выпадет случая применить его, – сказала она.

– Лягни по яйцам и давай деру, – посоветовал Росс. – А об остальном забудь!

– Ты что – эксперт?

– Мужчина.

Она едва не сказала: «Я чуть было не поверила!» Но ей не хотелось язвить. Во всяком случае, пока он не восстал против расходов на вечер – а они все росли и росли. Она прищурилась на приятно шипящие бифштексы и спросила:

– Чесночную соль?

– Пожалуй, не стоит.

– Думаешь завтра потрахаться? – пошутила она.

Он ущипнул ее за левую грудь.

– Сегодня ночью, если мне повезет.

Не радуйся заранее, Элейн. Только не радуйся.

Голос Джины Джермейн в трубке был грудным и призывным.

– Я не думала, что, пробуясь для твоего фильма, положу конец чудесным отношениям, – промурлыкала она.

Нийл глубоко вздохнул. Он устроил ей возможность пробы.

Она ведь этого хотела? А теперь она хочет, чтобы он, кроме того, продолжал с ней спать?

– Джина, милая, – сказал он сухо, – я пытаюсь наладить съемки фильма. У меня не хватает времени сходить в уборную, не говоря уже обо всем прочем.

– Одна работа и никаких развлечений. Я так скучаю без тебя, Нийл.

Черт! Хватает же наглости у этой стервы-шантажистки.

– Мы же увидимся в среду, верно? Ты же намерена приехать на пробу, о которой так хлопотала?

Голос оскорбленной актрисы:

– Естественно, Нийл, пусик. И я буду очень хороша. Ты придешь в восторг!

– Ну, так до среды.

– Погоди! – резко приказала она.

Он вздохнул.

– В чем дело?

– Приезжай сегодня попозже, – ласково взмолилась она, меняя тактику. – Мне нужно обсудить этот эпизод. И я нуждаюсь в твоей помощи.

Просто поверить невозможно!

– Джина, – ответил он резко. – По-моему, ты не слышишь, что я говорю. Я очень занят и…

– Мы бы могли посмотреть наш видик, – прожурчала она. – Как это тебе? Или ты предпочтешь, чтобы я прислала копию тебе домой? Не сомневаюсь, что Монтане ты в записи очень понравишься. У тебя такой мужественный, такой красивый вид…

Ну и стерва же!

– Хорошо, приеду, – буркнул он.

– Я надену что-нибудь очень сексуальное. Пока.

Он сидел, уставившись в стену напротив стола. Смотрел на нее и ничего не видел. Какое было присловие в старых фильмах Лореля и Харди? В хорошенькую лужу ты нас посадил, Олли. В хорошенькую лужу!

После завтрака миссис Джегер и миссис Мак-Куин пожелали играть в теннис, а так как Бадди прямо признался, что он не Коннорс и не Борг, они не пригласили его присоединиться к ним.

Джейсон извинился:

– Воскресенья я всегда провожу с Марвином, иначе он дуется.

Марвин Тряпичник Джексон – дуется? Это уж нет!

– Однако, – продолжал Джейсон, – миссис Джегер хочет попозже осмотреть дом, так почему бы вам не встретиться со мной там примерно в половине шестого? Я заказал столик у Маттео.

Бадди кивнул и подумал об Ангель на пляже. Никаких забот – только загорай и купайся в океане. Как он ей завидует! Он выждал, чтобы Джейсон ушел, а потом извинился перед теннисистками и направился к телефонной будке. Ангель сняла трубку на втором гудке.

– Почему ты не на пляже? – спросил он удивленно.

– Убираюсь, – объяснила она.

– Как так – убираюсь? Дом и так весь вылизан, словно больница.

– Я убираю кухонные шкафы, – ответила она ледяным тоном. – Ты знаешь, что строители оставили в них все стружки и опилки?

– Да неужели?

Сарказм прошел мимо нее.

– Ну совсем ничего не убрали, – объясняла она в праведном негодовании.

– Э… Вот что. Я немножко задержусь. Может быть, до вечера.

– А я думала, мы поедем покататься.

– Завтра и поедем.

Она вздохнула.

– Вот что, детка. Кончай с уборкой и подставь-ка свою хорошенькую фигурку солнцу. Ты мне нужна загорелая.

– А маленькому это не вредно?

– Да нет же! Очень полезно.

– Я сейчас переоденусь.

Он почмокал трубку, повесил ее, наскреб еще монеток и позвонил Инге, секретарше Монтаны Грей.

– Что-нибудь сдвинулось? – спросил он, даже не поздоровавшись.

– В воскресенье?

– Ну, я на всякий случай.

– Хочешь подъехать?

– Я бы рад. Но две мои тетки заявились в город. Приходится быть любящим племянником.

– Если только они не голубые феи.

На что она, собственно, намекает? Он завершил разговор и подумал, не позвонить ли Рэнди. Старина Рэнди был в «Ма Мезон»в той еще компании! Может, поговорить с ним о Мэрли Грей, проверить, не знает ли она чего-нибудь о «Людях улицы»?

Он набрал номер Рэнди, но трубку никто не снял. Жаль!

Вместо того чтобы пойти прямо к теннисным кортам, он свернул к бассейну поглядеть, что там делается. Полно черных от загара типчиков со всяким золотом вокруг шеи. И полно черных от загара баб в крохотных бикини, брильянтовых сережках и опоясанных золотыми цепочками. Все на один лад.

Он шел неторопливо, тихонько насвистывая. Многие женщины оборачивались, чтобы взглянуть на него еще раз. Кое-кто из мужчин тоже. Это его не удивило.

А вон Джош Спид, английская рок-звезда. Еще он узнал парочку мелких актеришек типа «поцелую тебя в жопу, если ты меня поцелуешь туда же». Все еще насвистывая, он повернул к кортам. Селеста и Норма метались по площадке. Две стареющие Крис Эверет. Играли они хорошо и с видимым удовольствием.

Бадди следил за движением мяча, стремительно пролетающего над сеткой туда-сюда, туда-сюда. Черт! А жарко. В такой день только и валяться на пляже. Но он нанят, а в данную минуту платит ему во всем городе только Джейсон Суонкл.

– Игра, сет и партия! – торжествующе протрубила Норма.

– Уф! Твоя законная победа! – пропыхтела Селеста.

Они вышли за пределы корта, взялись под руку и обменялись интимной улыбкой.

Бадди приготовился.

– Что теперь, дамы?

– Ледяной-преледяной душ, – сказала Норма.

– Ледяной-преледяной коктейль, – добавила Селеста.

– Может быть, мне подождать вас в кафе? – предложил он. – А потом мы… ну, что угодно. – Он пожал плечами.

– Сколько тебе платит Джейсон? – спросила Норма.

Рыжие кудряшки блестели на солнце.

– Э-эй, это чистое удовольствие, – ответил Бадди, удивленный ее прямолинейностью. – Я просто наслаждаюсь.

Норма улыбнулась.

– Я подумала, что ты, вероятно, предпочел бы наслаждаться даже больше за… ну, за двойной гонорар по сравнению с джейсоновским.

Он нахмурился.

– Кончайте шутить.

– Вот именно, кончайте. И не раз, и не два, если нам повезет.

Я уверена, что втроем мы будем очень… гармонировать. Как, по-твоему?

До него начало доходить. Уютненькое трио.

– Э… А сколько вы имеете в виду? – спросил он. Почему бы и не узнать, на сколько они готовы раскошелиться. В конце-то концов, ему не в первый раз.

Но до Ангель!

– Я не собираюсь торговаться. Сколько ты хочешь? – деловито сказала Норма.

Селеста кивнула, и обе выжидательно посмотрели на него.

Он быстро прикинул. В долларах он ведь не купается. И такого случая упускать не следует.

– Э… Я хочу тысячу, – промямлил он, почти не сомневаясь, что Норма рассмеется ему в лицо: цена грабительская, как было известно им обоим.

Но она не засмеялась, а ухватила его под руку, подцепила Селесту с другого бока и сказала врастяжку:

– Так чего же мы ждем?

Ангель кончила убирать кухню, и только тогда переоделась в белый купальник и вышла наружу. Сказать правду, ей не так уж нравилось жариться на солнце. Очень скучное занятие…

Она осторожно спустилась по деревянным ступенькам сбоку дома и пошла по песку к океану. Волны казались огромными, в отдалении двое подростков выделывали опасные штуки на своих досках. Она смотрела на них и воображала, что это они с Бадди резвятся среди огромных океанских валов. Тут она вспомнила Гавайи, Бадди, такого внимательного, такого романтичного и… в чем-то не совсем такого, как теперь. Голливуд словно держит его в вечном напряжении, не дает расслабиться.

Ангель медленно пошла по пляжу. Набегающие волны щекотали ей ноги. С почтительным благоговением она разглядывала пляжные домики – каждый в своем особом стиле, но все ценой два-три миллиона долларов, во всяком случае, так ей сообщила женщина в супермаркете.

– Извините, – произнес мужской голос.

Она испуганно обернулась.

– Что? – Аквамариновые глаза блеснули на солнце. Они казались огромными.

Мужчина уставился на нее, завороженный ее юной чистой красотой. Он кашлянул.

– Вы меня не знаете, – начал он нерешительно. – Но я наблюдаю за вами…

Они помещались в бунгало с двумя спальнями. Кондиционер работал на полную мощность, шторы были опущены, и после жары снаружи холодно было как в погребе. Ни Норма Джегер, ни Селеста Мак-Куин этого словно не заметили.

– Смешай-ка мартини, – распорядилась Норма, кивая на сверкающий бутылками бар. – А мы пока примем душ.

– Будет сделано. – Бадди стоял и не понимал, почему ему не по себе. Нервничает из-за того, что надо отодрать двух старых баб? Бадди Хадсон?

Правда, профессионально он этим давно не занимался. Ну и что?

Он приготовил мартини, налил себе полную стопку водки и быстро выпил. Избыток алкоголя снижал потенцию, но одноразовая подзарядка всегда срабатывала.

Но сначала – его тысячу долларов. Без задержки. Пожалуйста, на стол!

Из-за двери спальни доносился шум льющейся воды. Он взял два бокала с мартини и ногой распахнул дверь. Покрывало на кровати было аккуратно откинуто ровно на половину, а на пестрых подушках лежали деньги. Миссис Джегер умеет читать мысли на расстоянии!

Он поставил бокалы и спикировал. Десять стодолларовых бумажек, новеньких и хрустящих. Да, миссис Джегер совсем не скряга! Он быстро засунул деньги в карман куртки.

Ну вот… А какой будет распорядок? Первой миссис Дж., а потом миссис М.? Или дуплетом? Он сбросил куртку, расстегнул рубашку до пояса. Неясная тревога все крепла и крепла, пока он прохаживался по комнате.

Что сейчас делает Ангель? Наверное, чистит стенной шкаф.

При этой мысли он улыбнулся. «Моя жена – чистильщица, Ангель изменилась». На Гавайях – вольный дух, совсем как он. А теперь мисс Придира, подметающая, протирающая, поднимающая шум из-за каждой песчинки, которую он заносит в дом Джейсона.

– Ага! Как вижу, деньги ты нашел. – В двери спальни стояла Норма, плотно закутанная в терракотовый халат. – Душ принять готов?

Э-эй! Она что – думает, будто он не мылся?

– Отлично, – ответил он. – Почему бы и нет?

Она вошла в спальню, а он проскользнул мимо нее в ванную, где быстро разделся донага.

Тепленький душ, душистое мыло и – в заботливо приготовленный халат. Он покосился вниз на свой член. Мягче переваренной макаронины. Пора заняться психической подготовкой. Пора предаться сладким мыслям, вспомнить эротические моменты.

Пора его вздернуть. Он уверенно шагнул в спальню.

Миссис Мак-Куин и миссис Джегер сплетались в нагом объятии. Клубок стонущей плоти.

Чего от него требуется? Присоединиться? Смотреть? Ждать в сторонке?

Выбор принадлежит клиенту, и за тысячу баксов дамы могут выбрать, что пожелают.

Он стоял посреди комнаты, ожидая инструкций, чувствуя, как обвисает его член, чувствуя себя идиотом. А они словно не замечали его, извиваясь и изгибаясь на двуспальной кровати. Он слегка кашлянул, просто чтобы напомнить о себе.

Никакой реакции. Норма прицельно бомбила киску Селесты, судорожные вздохи и стоны указывали, что кто-то испытывает оргазм. Ну, во всяком случае не он. Какой там оргазм!

– А-а-х-х-х!..

– Давай, душка! Поднажми! Ну же, ну же! Давай!

Словно букмекер понукал заартачившуюся лошадь.

Бадди спрятал усмешку. Впрочем, они не заметили бы, если бы он скинул халат и спел «Джампинг Джек Флэш»[13].

Наконец они разъединились. Селеста раскинулась, переводя дух, а Норма села на постели и победоносно спросила:

– Ну, Бадди? Что ты об этом думаешь?

Чего ей нужно? Критического разбора?

Ну, действие местами затормаживалось, диалог звучал банально, однако исполнение было вполне на уровне. Норма Джегер блистала в роли агрессора, а Селеста Мак-Куин в поддерживающей роли выдавала необходимую бурность.

– Э… очень мило.

Она заржала.

– Мило, и только?

Видимо, от него требуется проявить энтузиазм.

– Зажигательно донельзя.

– Так чего же ты не присоединяешься? – пригласила Норма.

Селеста явно специализировалась на немых ролях.

– Я как раз прицеливался, – ответил он неловко.

Может, он сумеет изобразить?

Изобразить эрекцию? Вот это был бы номер! Ого-го! И больше никаких денежных забот. Запатентуй трюк и греби монету лопатой. Он уже видел название книги: «Как добиться, чтобы он встал, если вы не в настроении». Какой был бы бестселлер!

– Сначала сними халат. Я хочу посмотреть на тебя. Обожаю смотреть на тела красивых юношей.

Хреновина! Нет, это не по нем.

– А ты уж не стыдлив ли? – сказала она, посмеиваясь. – Джейсон обычно мне стыдливых не подбирает.

Ах вот что! Джейсон все знал заранее. Две одинокие старушки, которым нужен сопровождающий! Джейсон ловко его разыграл.

Селеста восстала из мертвых, ее пестрые волосы были растрепаны. Груди обвислые, явно много чего повидавшие.

– А-а-а-а… – Она потянулась. – Что происходит?

Она напомнила ему о Сан-Диего, о четырнадцатилетнем мальчике… его мать в дверях… сбрасывает халат… большие отвислые груди… душные бедра…

– Ну, я пошел, – пробормотал он. – Мне пора.

– Что-о? – хором удивились Норма и Селеста.

– Совсем забыл… Деловое свидание… – Он ринулся в ванную, сбросил халат и начал торопливо одеваться. – Я ведь пробуюсь, так мне надо получить сценарий…

Он был у двери, его ладонь легла на ручку – прикосновение свободы.

– Бадди, мои деньги! – голос Нормы Джегер был ледяным.

– А, да… конечно. – Он сунул руку в карман, нащупал хрустящую пачку, мысленно попрощался с ней. – Получите. – Он швырнул пачку на кровать. Стодолларовые бумажки спланировали на живот Селесты.

Дверь за ним захлопнулась. Он бежал, бежал, глубоко вдыхая чистый воздух, отгораживаясь временем и расстоянием от своего прошлого.

Хотя Ангель давно привыкла к тому, что мужчины с ней заговаривают, она так и не научилась отделываться от них сразу и бесповоротно. Обязательно завязывался разговор – и вот ты уже знакома с абсолютно посторонним человеком, хочешь ты того или нет.

Мужчина на пляже был не таким. Это Ангель почувствовала сразу. Он не стал тратить время на обычное вступление, а прямо заявил:

– Вы меня не знаете, но я наблюдал за вами. И разрешите сказать вам, я могу открыть вам путь в совсем другую жизнь.

– Извините, – ответила она, пятясь.

Он наступал на нее.

– Мне не нужно ваше тело. Ничего личного я вам не предлагаю.

Она попятилась еще дальше.

– Чудесно! – воскликнул он. – Идеально!

– Она поглядела по сторонам – не придет ли кто-нибудь ей на выручку.

– Мы соседи, – попытался он ее успокоить. – Я живу в соседнем доме.

– Мой муж дома, – сказала она нервно. – Он не любит, чтобы я разговаривала с незнакомыми. Он такой ревнивый!

– Плевать я хочу на вашего мужа! – завопил он, размахивая руками. – Выслушайте меня, крошка, выслушайте внимательно.

Я хочу сделать из вас кинозвезду! Если и камера увидит вас такой, как видят живые люди, то дело верняк. Вы поняли? – Он эффектно помолчал. – Вы мне нужны для моего фильма!

Ее глаза широко раскрылись. Всю жизнь она мечтала услышать это.

– А кто вы такой? – еле выговорила она.

– Кто я такой? – Он зычно захохотал. – Вы что – не читаете киножурналы? И не видели меня на обложке «Ньюсуик»в прошлом году?

Она молча покачала головой, ошеломленная энергией, которую он излучал.

Он прищурился и пронзил ее взглядом.

– Вы не курите? Конечно, нет. – Он поднял ладони, словно обрамляя ее лицо. – Быть вам, барышня, звездой. Я, Оливер Истерн, сделаю из вас звезду.

Глава 20

ПИТТСБУРГ, ЧЕТВЕРГ.

РАНО УТРОМ СЕГОДНЯ В БЕЗЛЮДНОМ ПРОУЛКЕ БЫЛИ ОБНАРУЖЕНЫ ТРУПЫ МУЖЧИНЫ И ЖЕНЩИНЫ. ЖЕНЩИНА, ДВАДЦАТИЛЕТНЯЯ ОТБЫВШАЯ СРОК ПРОСТИТУТКА, БЫЛА ИЗУРОДОВАНА И ПОКРЫТА КОЛОТЫМИ РАНАМИ. ЕЙ ПЕРЕРЕЗАЛИ ГОРЛО.

МУЖЧИНА, ТРИДЦАТИЧЕТЫРЕХЛЕТНИЙ ВЫХОДЕЦ С КУБЫ И ИЗВЕСТНЫЙ СУТЕНЕР, ПОДВЕРГСЯ ТАКОМУ ЖЕ НАПАДЕНИЮ, ОБРУШЕННЫЕ НА НЕГО УДАРЫ ОТЛИЧАЛИСЬ ТАКОЙ СВИРЕПОСТЬЮ, ЧТО ЕГО ПРАВАЯ РУКА БЫЛА В ЛОКТЕ ОТРЕЗАНА. ПРЕДПОЛОЖИТЕЛЬНО, НАПАДАВШИЙ ОСТАВИЛ ЕГО ИСТЕКАТЬ КРОВЬЮ. ПОЛИЦИЯ РАЗЫСКИВАЕТ СВИДЕТЕЛЕЙ.

Старый коричневый пикапчик мчался по шоссе, оставив Питтсбург далеко позади. Радиоприемник, вообще не работавший, когда Дек приобрел машину, теперь во всю мочь наяривал из четырех скрытых динамиков. Род Стюарт. «Страсть».

В барах и кафе – Страсть.

В переулках и на улицах – Страсть.

Многие изображают – Страсть.

Все найти хотят – Страсть.

Какие верные слова, думал Дек. И все находят. Но где страсть в его жизни?

И по радио послушай – Страсть.

И в газетах прочитай – Страсть,

И в церквах послушай – Страсть,

И на школьном дворе погляди – Страсть.

Джой подарила ему страсть. Только она одна.

Без тебя я жить не могу, страсть.

Даже президенту нужна страсть.

Всем, кого я знаю, нужна страсть.

Умирать и убивать заставляет страсть.

Джой. Он любил ее, хотя она была шлюхой, даже хотя она была лгуньей, даже хотя она была блудливой, врущей сукой, сукой, сукой…

Умирать и убивать заставляет страсть.

Согласие Джой ошарашило Дека. Она сказала:

– Ладно, командир, назначай день. – А потом добавила:

– И чтоб у меня было кольцо. А хочешь, чтоб я бросила работу, так подкидывай мне башли каждую неделю. – С усталым вздохом она растянулась на своей незастеленной кровати. – А когда мы поженимся? Скоро? – И кивнула, словно спрашивала себя. – Ага.

Скоро, – постановила она.

Он тупо смотрел на нее. Одно дело предложить, и совсем другое – исполнить. О стольком надо подумать. Вот его мать. Девушку домой он пригласил всего раз – еще давно, когда был совсем мальчишкой. Она обошлась с девушкой очень ласково, а потом, когда осталась с ним вдвоем, печально улыбнулась и сказала: «Она не для тебя, сын, верно? Недостаточно хороша».

Только для его матери все было недостаточно хорошо – и его школьные отметки, и его работа, и его увлечения.

«Машины! – Она брезгливо морщила нос. – Так, значит, мы платили за твое образование, чтобы ты весь день валялся под машинами? Ради этого, сын? Ради этого мы во всем себе отказывали?»

Она так и не смирилась, что он работает в гараже. И с Джой не смирится.

– Ну, пусть скоро, – пробурчал он.

– Когда? – потребовала Джой.

– Я обдумаю…

– А где мы будем жить? – перебила она.

Он чуть не пожалел, что предложил ей пожениться. Он не ждал, что придется сразу же принимать решения.

– Я подышу что-нибудь.

– Дом?

Столько он в гараже не зарабатывал. И ведь ему надо отдавать матери точно назначенную сумму. До Джой ему удавалось кое-что откладывать. Но теперь в банке у него осталось только несколько сотен.

– Там у видим.

Она слетела с кровати, глаза, обведенные синяками, вспыхнули угрозой. Левый от усталости косил больше обычного.

– Вот что, ковбой, ты мне одолжений не делай!

– Я даже не думал, – поторопился он ее успокоить.

– Во-во! – Она потянулась и широко зевнула. – Я бы сто раз замуж вышла, если б захотела. По мне один полицейский с ума сходит, скушал?

Нет, он не скушал. Джой Кравец принадлежит ему. И всякий, кто попробует ее отнять, уже покойник. Да, покойник.

Пикапчик выскочил из своего ряда, и вспыльчивый водитель «Кадиллака» знаком послал Дека куда подальше. Дек озлился.

Сознательно сменив ряд, он подобрался к «Кадиллаку» почти вплотную и начал жать на сигнал короткими отрывистыми сериями.

Оба автомобиля прибавили скорости, далеко превысив максимально разрешенную. Но «Кадиллак» не уступал, и Дек не сбрасывал газ.

Опасная гонка по двухрядному шоссе продолжалась. Только несколько дюймов отделяли пикапчик от заднего бампера «Кадиллака».

Впереди шли дорожные работы. На обочине замелькали знаки, предупреждавшие, что через милю движение становится однорядным.

Дек вывернул руль и ехал теперь рядом с «Кадиллаком». Пожилой водитель угрюмо смотрел прямо перед собой, решив, что имеет дело с психом.

При приближении к барьеру он притормозил, готовясь перестроиться в соседний ряд позади психа в пикапе. Но псих тоже притормозил, не впуская его в свободный ряд. Черт! Стрелки показывали, что перестроиться необходимо было немедленно. Поддавшись внезапной панике, он сильно нажал на педаль газа – «Кадиллак» просто не мог не обогнать дряхлый пикап. Детские игрушки! Но необъяснимым образом пикап продолжал мчаться параллельно с ним и рванул вперед только за секунду до того, как «Кадиллак» на полной скорости врезался в тяжелую бетономешалку.

Миг пожилой водитель испытывал невероятную боль, а затем – ничего.

Дек добрался до Цинциннати три часа спустя. Очень усталый и очень голодный. Закусочную он отыскал сразу, взял две порции бифштекса. А потом проспал пять часов на заднем сиденье. Со свежими силами он поехал дальше на запад.

Калифорния ждала его, и надо было торопиться.

Глава 21

Биби Саттон жила в Бель-Эйр за высокой стеной с охранником у чугунных ворот и специально обученными немецкими овчарками, которые рыскали по обширнейшему участку, готовые разорвать непрошеного гостя. Без приглашения никто Биби не навещал.

Элейн остановила «Мерседес»у ворот и назвала свою фамилию охраннику в ковбойской шляпе. Он сверился со списком, напечатанным на машинке.

– Вы знаете, как проехать к дому, мэм? – спросил он.

– Да, конечно, – ответила она, думая, до чего глупа эта процедура. Адама Саттона любили все. Он был легендой – как Джон Уэйн или Грегори Пек. Кому могло взбрести в голову причинить ему вред?

Тут она улыбнулась. Под охраной находится Биби. Вероятно, половина Голливуда с наслаждением перерезала бы ей горло.

Одно время вилла Саттонов принадлежала звезде немого кино – кому именно, Элейн не помнила. Джорджу Барримору?

Рудольфе Валентине? Впрочем, неважно. Биби тут все перестроила и создала белую прохладную римскую виллу с колоннами, фонтанами и мраморными террасами. Не будь она профессиональной женой кинозвезды, то могла бы попробовать свои силы в дизайне.

Бесспорно, она знала, что делает, хотя это и обошлось в парочку миллионов.

У парадного входа слуга в форме уже ждал, чтобы отогнать машину Элейн, а горничная проводила ее по мраморным переходам на залитую солнцем террасу, выходившую на бассейн олимпийских размеров. Здесь пребывала Биби в окружении своего двора. Элейн быстро оглядела собрание. Сливки дамского общества Беверли-Хиллз, Бель-Эйр и других селений богачей. Творения Сен-Лорана, Диора, Бласса и де ла Рента шелестели как банкноты на безупречных фигурах. А если безупречности все-таки обрести не удалось, то не из-за отсутствия усилий. Электролиз, пластические операции, клеточный контроль, удаление вен, удаление жировой прокладки. Всему этому – или хотя бы части – подвергались почти все тела, двигавшиеся по террасе. Обновление грудей, исправление зубов, сужение сфинктеров, подтяжка век, укорачивание носа, уплотнение ягодиц. Все, все это – и еще многое другое.

– Пусик! – К ней устремилась Биби, ослепительное видение в белом летнем ансамбле Галанос. О-очень простом. В конце-то концов, это был всего лишь званый завтрак. – Как мило, что вы приехали! Мне нравится ваш костюм. Я его уже видела? Нет?

– Нет.

– Ах да! Видела у Сакса на прошлой неделе.

Ну, во всяком случае, она убедилась, что костюм ненадеванный!

– Вы выглядите несравненно! – восторженно сказала Элейн.

Биби звонко рассмеялась.

– В этой старой тряпке? Просто накинула, что попалось.

Элейн посмотрела по сторонам, и внимательный официант тотчас возник у ее локтя с серебряным подносом. Шампанское и минеральная вода. Она быстро взяла бокал шампанского. Был только один способ выдержать подобный завтрак – не остаться трезвой.

Едва Элейн закрыла за собой дверь, как Росс потянулся к телефону. Карен взяла трубку на втором гудке. Голос ее был холодно вежливым.

– У меня нет ни секунды, Росс. Я еду на завтрак к Биби и уже опаздываю.

– В чем дело, детка? Я тебя больше не заряжаю?

– Не можем ли мы обсудить это в другой раз?

– А почему не прямо сейчас? У меня так стоит, что ты просто разрыдаешься.

– Так сдои.

– Это совсем не то, Карен. Во всяком случае, раз я могу быть с тобой. – Он сделал эффектную паузу. – В пятницу вечером ты выглядела сексуальной донельзя. И что ты делала с таким подонком, как Чет Барнс?

– Трахалась.

– Приятно слышать.

– И было приятно.

– А он все еще кончает, не успев вставить?

– Ты откуда знаешь? – ахнула она.

– Этот город всего лишь маленькая деревня, дамочка.

– Сволочь ты.

Он ее уел. Это было слышно по ее голосу.

– Может, позавтракаешь со мной вместо Биби?

– Ты такой сукин сын! Почему ты не позвонил, как обещал?

– Вот уж не думал, что такая мелочь обеспокоит освобожденную женщину вроде тебя!

– Я тебе не гримерша и не парикмахерша, чтобы ты мной бросался, – укорила она.

– Так где встречаемся? – спросил он с полной уверенностью.

Она вздохнула. У нее не было привычки отказываться, когда ей предлагали что-нибудь получше.

– На пляже, где же еще?

– Это же ехать и ехать.

– Надеюсь! – Она засмеялась грудным смехом.

Монтана вызвала секретаршу в кабинет.

– Инга, пригласите на четверг всех актеров, которых я пробую на Винни.

Инга кивнула. Ей уже не терпелось сообщить Бадди Хадсону потрясающую новость.

– С интервалом в час, начиная с семи утра. Одежда их собственная, обычная – порекомендуйте джинсы с рубашкой. Грим и прическа у нас.

Инга снова кивнула, делая иероглифические пометки в своем блокноте.

– Их четверо, так? – проверила Монтана.

– Да, – подтвердила Инга. – Вызвать их в каком-нибудь определенном порядке?

– Не имеет значения. Шансы у них у всех будут одинаковые. – Она сдвинула очки на волосы. – Черт! Как я обрадуюсь, когда последняя роль в фильме будет пристроена. У меня такое ощущение, что весь прошлый год я только и делала, что разговаривала с актерами и актрисами.

Инга прикинула, удобный ли это момент, чтобы задать своей начальнице кое-какие вопросы.

– А… а Джордж Ланкастер окончательно согласился?

– Если бы я знала! – буркнула Монтана. – Все роли уже распределены, кроме трех главных. Чудесно, а?

Инга вежливо улыбнулась.

– Как я поняла, мистер Грей пробует Джину Джермейн. Из, вините, конечно, но не слишком ли она сексуальна для такой роли?

– Ха! Мягко сказано, деточка. А кофе тут получить можно?

Инга ретировалась. Беседа с начальницей кончилась.

Она бросилась к своему столу и попыталась позвонить Бадди по номеру, который он ей дал. Где-то на пляже. Никто не ответил.

Даже автоответчик. Кто когда слышал об актере без автоответчика? Кому-то придется взять Бадди Хадсона в руки. Может, и ей.

В приемную, прервав ход ее мыслей, влетел Оливер Истерн.

– Миссис Грей тут? – спросил он и провел пальцем по краю ее стола, проверяя, нет ли на нем пыли.

– Да. Я предупрежу ее, что вы…

Она не успела взять трубку переговорного устройства, как он уже ринулся в кабинет.

Монтана подняла голову от фотографий, которые рассматривала.

– Доброе утро, Оливер, – сказала она не слишком приветливо. – Не трудитесь стучать. Входите без церемоний.

Он пропустил ее тихие сарказмы мимо ушей, обмахнул носовым платком сиденье кожаного кресла и сел.

– Я нашел Никки! – объявил он.

– Оливер, – сказала Монтана, – скажите, мне очень любопытно знать, перед половым актом вы дезинфицируете свой член?

Он недоуменно уставился на нее, хмуря брови. Потом от души захохотал.

– А у вас неплохое чувство юмора! – признал он. – Для женщины.

– Благодарю вас, – насмешливо произнесла она. – Беседуя с вами, никогда не разочаровываешься.

Он несколько раз хрустнул пальцами, потом оглядел свои безупречные ногти под густым слоем бесцветного лака.

– И вы не хотите узнать, кто она?

– Так я же знаю. Джина Джермейн. Идиотская идея.

– Нет. Я нашел для нас девочку, рядом с которой Джина покажется ее хреновой мамашей.

Она вздохнула.

– А Нийлу вы эту сногсшибательную новость сообщили?

Он наклонился через стол и понизил голос:

– Я хотел, чтобы вы узнали первая.

– Ах, спасибо!

– Девочка, которую я нашел, будет сенсацией.

– А я думала, вам нужна Джина. Это ведь вы распинались, какая она звезда и какие сборы сулит, разве не так?

– Если есть Джордж Ланкастер, кому нужна Джина Джермейн?

– Джордж Ланкастер – это только возможность, – устало напомнила она.

– Нет, верняк. Вчера вечером я позвонил ему в Палм-Бич и получил официальное согласие. Сегодня днем я встречаюсь с Сейди Ласаль для утверждения условий.

– А Нийл про это знает? – спросила она, ощущая себя заевшей пластинкой.

– Нийл по художественной части, – ответил он небрежно. – Дело веду я. Мне надо было переговорить с Джорджем с самого начала. Актеры! Я умею с ними обращаться. Плюс я плачу ему пять миллионов и процент с дохода.

Монтана вспомнила жалкую сумму, которую получила за сценарий.

– Как мило, – прожурчала она. – Но не следует ли вам сообщить Нийлу добрую весть?

– Его нет. Осматривает места для съемок. Увижусь с ним, когда он вернется. А пока пришел поговорить с вами о девочке, которую нашел.

– А где, собственно, вы ее нашли?

– На пляже. Она моя соседка.

Монтана нахмурилась. Деловая сторона создания фильмов разочаровывала ее все больше. Сначала Джордж Ланкастер – новость, которая ее отнюдь не обрадовала. Теперь нимфетка, которую Оливер увидел на пляже.

– Я сыта по горло отбором актеров для этого фильма, – сказала она резко. – Сначала Джина, потом какая-то девка, с которой вы, видимо, переспали. Все это начинает попахивать любительщиной, Оливер.

Он не обратил внимания на ее вспышку.

– Вы поймете, о чем я, когда увидите ее. Она – живая Никки. – Тут он встал, энергично отряхнул брюки сзади, вытащил увядший цветок из вазы на ее столе, бросил его в мусорную корзинку и удалился.

Монтана глубоко вздохнула. Где тот полный контроль, который обещал Нийл?

Под вечер в воскресенье Бадди позвонил в дом на пляже.

– Собери вещи, садись в машину и поезжай прямо к Рэнди.

Ключи оставь в доме и, пока ты там, не бери телефонную трубку.

Если явится Джейсон, не разговаривай с ним ни о чем. Ты поняла?

– Нет, я не по…

– И побыстрее. Я хочу, чтобы ты оттуда убралась как можно скорее.

Ангель послушно начала собираться, хотя в голове у нее теснилось множество вопросов. Вещи она упаковала быстро. Один раз зазвонил телефон, но она не подошла к нему. Джейсон не явился. Со слезами она поняла, что должна проститься с домом на пляже. Да, жизнь с Бадди была совершенно непредсказуемой.

Он встретил ее у дверей квартиры Рэнди Феликса. Она почувствовала запах спиртного в его дыхании, и вид у него был какой-то взбудораженный.

– Я не понимаю… – начала она снова.

Он крепко ее облапил.

– Когда-нибудь я тебе объясню, детка! – И втащил в квартиру познакомить с Рэнди.

На этом все объяснения кончились. С Рэнди была девушка.

Шелли. Она казалась довольно приятной, но немножечко потасканной. Они сидели в тесной комнате, пили дешевое красное вино и курили марихуану – Шелли услужливо скручивала патрончики. Ангель воздерживалась, но никто словно ничего против не имел – слишком они были заняты разговорами о себе.

Ангель сидела в уголке, и в ней медленно нарастал гнев. Это был не тот Бадди, за которого она вышла замуж. Это был не любящий мужчина, которого она встретила и полюбила, – вот этот дерганый, громогласный, накурившийся человек.

В полночь Шелли встала и потянулась.

– Пойду посплю, – сказала она. – Воскресенье мой единственный свободный день, и я совсем с ног валюсь.

Бадди молниеносно схватил Ангель за руку и заставил встать.

– Ты ночуешь у Шелл, лапочка, – объявил он, словно это было что-то самое обычное. – А я устроюсь на полу у Рэнди. Завтра я нам что-нибудь подыщу.

Она почувствовала прилив отчаяния.

– Бадди… – сказала она.

Он стиснул ее руку.

– Ну пожалуйста, – шепнул он. – Другого же ничего нет.

А она хорошая девочка, без загибов, и уж никак не в эту сторону.

Ангель посмотрела на него холодным взглядом. Волосы всклокочены, глаза покраснели, красивое лицо лоснится потом, и пахнет от него отвратительно.

– А мои вещи? – спросила она, изнывая от усталости и разочарования. – Наши чемоданы так и остались в машине.

– Шелл одолжит тебе все, что понадобится, верно, Шелл?

Кудрявая девушка кивнула.

– А если ты перестанешь называть меня Шелл, так я даже накормлю ее завтраком.

Бадди ухмыльнулся, чуть-чуть пошатнувшись.

– Благодарю вас, Шелли, и помяну вас в моем завещании.

Она ухмыльнулась в ответ и ласково потрепала его по щеке – жест, который Ангель не преминула заметить.

– Идем, Ангелочек, – сказала Шелли. – Тебе у меня понравится – даже еще теснее, чем в этой дыре. – Она неопределенно помахала Рэнди, который валялся поперек кровати.

– Рада была познакомиться. Спас ибо за винцо.

Он тоже помахал, хотя рука не очень его слушалась.

– Рад был познакомиться, соседка. Хорошая травка. Когда у тебя будет что продать, я покупаю. Травка. Кокаин. Таблеточки.

Только назовите, я мужчина для вас.

– Да уж, мужчина! – заплетающимся языком пробормотал Бадди.

Шелли ухмыльнулась.

– Спокойной вам ночи.

Ангель молча последовала за ней вверх по двум маршам внешней лестницы. Глаза ей жгли слезы, гнев жег язык. Она редко сердилась, но уж если выходила из себя, Мадонна превращалась в тигра.

Они остановились перед квартирой Шелли, и она долго нашаривала ключ. Потом распахнула дверь и сказала:

– Входи в рай, Ангелочек. Самый вонючий клоповник во всем Голливуде.

– Еще шампанского, миссис Конти? – спросил молоденький официант.

Элейн кивнула, смутно недоумевая, откуда ему известна ее фамилия.

А почему бы и нет? Я же тоже знаменитость. Супруга кинозвезды. И скоро эта кинозвезда, трахаясь направо и налево, вернется на самый верх.

Черт! А она пьяна. Но знает это. И, к счастью, не раскисла, а наоборот.

Она осторожно наклонила свой бокал, и марочный «Дом Периньон» тонкой ровной струйкой оросил траву.

Она сидела в белом парусиновом кресле с еще тридцатью шестью женщинами (после завтрака она их пересчитала). И вместе со всеми ними изнывала от скуки, слушая бывшего детектива, который смахивал на недоношенного медведя и говорил с красноречием боксера, недавно обретшего Бога. Но только он обрел «Мейс»– во всяком случае, так казалось. И он расписывал эту дрянь, не упуская ни единой подробности.

«Мне надо посикать», – решила она и покосилась на Мэрли, чье выражение маскировалось лиловым козырьком в тон ее пятисотдолларовому жакету Анны Клайн. Элейн знала цену с такой точностью, потому что отвергла его, подбирая себе идеальный костюм.

– Мне нужно в туалет, – шепнула она.

– Так иди, кто тебе мешает, – шепнула Мэрли.

Она встала, перехватила неодобрительный взгляд Биби, изобразила отчаяние и быстро ушла в дом.

Официантка, набившая рот дорогим шоколадом, виновато подпрыгнула. Элейн пронеслась мимо в розовую с золотом уборную. И ни с того ни с сего вспомнила Карен. Она же говорила, что приедет. Так где же она?

Может, внезапное озарение подсказало ей, что это будет самый нудный завтрак года?

Оглядев себя в зеркале, Элейн поспешила вернуться на свое место. Снова сидя в кресле, она, однако, решила, что считать завтрак полной потерей времени никак не следует. Самый факт, что она приглашена, уже плюс. И двойным плюсом была возможность сказать Сейди Ласаль таким само собой разумеющимся тоном: «Я так хочу, чтобы вы были на моем маленьком вечере, который я устраиваю для Джорджа и Памелы Ланкастер».

Подобное приглашение не могла отклонить даже Сейди Ласаль.

И она кивнула, сказала: «Конечно»– и даже изобразила улыбку.

Росс будет в восторге. Ведь, оказавшись у него в доме, эта баба уже не сможет его игнорировать. Мэрли легонько всхрапнула. Заснула под защитой своего козырька! Элейн быстро толкнула ее локтем.

– А! – сказала Мэрли, вздрогнув.

– И где ты провела прошлую ночь? – шепнула Элейн.

Мэрли хихикнула.

– Приходила в себя после ночи с пятницы на субботу. Рэнди неутомим.

Элейн улыбнулась и прикинула, не завести ли и ей молодого любовника. Какая ирония! Она ведь замужем за самым мощным членом Голливуда и подумывает о любовнике. Ну разве кто-то еще способен с ним помериться?

Она чуть не рассмеялась вслух.

– А ты никогда не думал о том, чтобы развестись с Элейн? – спросила Карен, оседлав его. Ее колени атлетически сжимали его бедра, а соблазнительные соски дразняще поднимались и опускались возле его рта.

Он был так удивлен, что ничего не ответил. По его правилам всякие разговоры в процессе были табу. Он закряхтел.

– Так как же? – не отступала Карен. Ее мышцы работали идеально. И чего она не заткнется?

– Развод слишком дорог, – пропыхтел он.

Она извернулась на его теле и свела ноги.

Он одобрительно застонал. Эта девочка знала штучки, которых даже он никогда прежде не пробовал. Она стискивала его всеми мышцами, доводила до исступления.

– Ты разведешься с ней, если я попрошу?

Он пропустил вопрос мимо ушей, отдаваясь бесценным секундам перед оргазмом.

– Пошевелись! – взмолился он. – Я кончаю.

В ответ она сжала мышцы еще сильнее и начала вращать торс, пока не довела себя до готовности. Он взорвался – и она с ним.

Сунув напряженные соски ему в рот, вцепившись ему в волосы и сдвинув ноги так плотно, что у него возникло ощущение, будто сперму из него высасывают.

– Осторожнее с волосами! – взвизгнул он.

– Клала я на твои волосы! – крикнула она в ответ.

Они разделили последний бешеный экстаз.

– Господи боже ты мой! – прохрипел он. – Лучше тебя не бывает.

Она медленно сползла с него, нагнулась к тумбочке и закурила сигареты для них обоих.

– Знаешь, сколько у меня денег? – спросила она.

Всю его кожу пощипывало. Черт, как будто ему снова семнадцать!

– Так сколько?

– Хватит, чтобы для начала откупиться от Элейн. А когда папочка скончается, то и вообще не сосчитать.

Блестяще! Джордж Ланкастер старше него всего на двадцать лет.

– Что ты говоришь?

Она глубоко затянулась.

– Что из нас с тобой выйдет отличная пара.

Он засмеялся, не слишком убедительно – такой поворот разговора его вовсе не обрадовал.

– Нам с тобой вместе хорошо именно потому, что мы не муж и жена.

– Ты думаешь?

– Я знаю.

– Ну, увидим.

– Что увидим? – спросил он с тревогой.

– Увидим, только и всего, – ответила она таинственно. – А почему бы нам не окунуться?

– В океан?

– Бассейна я тут что-то не вижу.

– Я не плавал в океане уже не знаю сколько лет.

– Ну, так пошли! – Она спрыгнула с кровати, пошарила в ящике и вернулась с красными шортами для него и купальником для себя.

Он натянул шорты. Они резали в поясе и еще сильнее – в промежности.

– Ox! – сказал он жалобно.

– Ничего, – проворковала она. – Когда мы вернемся, мамочка тебя помассирует.

– Почему ты так обо мне заботишься, Карен? – спросил он, посмеиваясь.

Она усмехнулась.

– А потому что я – тебе, ты – мне. А ты мне – ой-ой-ой, деточка!

Они выбежали из дома, держась за руки.

Одинокий фотограф, лежащий на животе между опорами под соседним домом, сфокусировал телеобъектив. За пять минут он снял две катушки очень и очень интересных кадров.

Ангель почти не сомкнула глаз. Состояние, до которого Шелли довела свою квартиру, ввергло ее в ужас. Всюду скомканная одежда, грязная посуда, битком набитые пепельницы, а в кухоньке гуляют тараканы, будто в самом заповедном царстве.

Шелли кивнула на смятую постель.

– Вместе ляжем? – спросила она. – Я не брезглива, не знаю, как ты.

Ангель уже высмотрела глубокое кресло.

– Я устроюсь в нем, если вы не против, – быстро сказала она.

Воспоминания о Дафне, ее бывшей квартирной хозяйке, еще были живы у нее в памяти.

– Как желаешь, Ангелочек. – Шелли пожала плечами и порылась в ящике. – Как насчет коки?

– Спасибо, мне не хочется пить.

Шелли бросила на нее взгляд из-под вздернутых бровей, но Ангель предпочла его не заметить. Она аккуратно собрала валявшуюся на кресле одежду и сложила ее ровной стопкой в ногах кровати. Спи. Подумай. Разберись. Она была расстроена и сердита. У нее даже не было возможности рассказать Бадди про встречу с Оливером Истерном. Встречу, при мысли о которой у нее дух перехватывало, а в ушах звенели слова: «Быть вам, барышня, звездой!» Естественно, она хотела сразу рассказать Бадди, и он обрадовался бы не меньше нее. А теперь все было испорчено. Наверное, она никогда больше не увидит Оливера Истерна.

Ангель свернулась в кресле, и Шелли бросила ей засаленную шаль.

– Сладких снов, детеныш, – сказала она. – Если ты встаешь рано, так не шуми. Я до одиннадцати видеть солнечного света не желаю. А можно и попозже.

Ангель кивнула. И провела тягостную ночь, пытаясь устроить свое затекающее тело поудобнее, чтобы наконец заснуть. К семи утра сон окончательно пропал. Она тихонько вышла из квартиры и спустилась к бассейну. Мало-помалу начали появляться другие жильцы. Две девушки в одинаковых купальниках проделывали сложные гимнастические упражнения. Старая дама в парике прошла мимо, ведя на поводке со стразами курчавого французского пуделя. Школьник устроился под пальмой выкурить тайком сигарету.

Затем явились любители загорать, вооруженные полотенцами, флаконами с маслом и козырьками для глаз. Все – актеры без работы.

Ангель сидела тихонько в сломанном шезлонге. Ее прекрасные глаза померкли от тревоги и усталости. Она пригладила золотые волосы и попыталась подавить внезапное бурчание в животе.

Ей ужасно хотелось есть. Она просто умирала с голоду. Взглянув на свои часы, она обнаружила, что уже почти одиннадцать. Бадди мог бы давно пойти поискать ее.

Бадди медленно выбирался из тяжелого забытья. В висках стучало, свидетельствуя, что он жив. Едва-едва. У него вырвался громкий стон.

Рэнди, небритый, мутноглазый, дрожащей рукой налил две чашки растворимого кофе и одну протянул ему.

– Так мы же только заснули, – пробурчал Бадди, обжег язык кипящей жижей и длинно выругался.

– Похоже на то, – согласился Рэнди и прищурился на золотые часы «Патек-Филиппс», подарок Мэрли. – Однако теперь два часа дня.

– Какого дня?

– Понедельника, – ответил Рэнди, нащупывая телефон. Он набрал номер и попросил миссис Мэрли Грей.

Бадди, пошатываясь, побрел в крохотную ванную. Он знал, что должен немедленно позвонить Ангель. Когда он спровадил ее к Шелли, виду нее был не слишком радостный. Но, черт, всего-то на ночь. Сегодня он что-нибудь устроит.

Ополоснув лицо холодной водой, он поглядел в зеркало. Дружок Бадди не выглядел на все сто. Он таки перебрал – наркота, выпивка… В первый раз после встречи с Ангель. Но он был так угнетен и обескуражен, когда сбежал от двух старух в отеле «Беверли-Хиллз». Надо было разок отвести душу.

Слава богу, что на свете есть друзья – Рэнди, который понял все, едва он ввалился к нему на квартиру, и Шелли, которая согласилась приютить Ангель на ночь. И никаких проблем.

Холодная вода его оживила. Он ощутил себя почти человеком. Рэнди все еще висел на телефоне, обрушивая на Мэрли Грей всю силу своего обаяния. Бадди натянул брюки и знаком показал, что поднимется к Шелли.

Два отрывистых стука. Три. Ангель в дверях, с тряпкой в руке.

Запах лизоля в воздухе.

Бадди раздраженно вскинул руки.

– Что ты делаешь?

Голос у нее был холодный и обиженный.

– Убираю.

– Что убираешь, бога ради?

– Твоя приятельница Шелли живет как свинья. Я плачу ей за ночлег. Самое меньшее, что я могу сделать.

Он схватил ее за руку.

– Не будь дурочкой. Это ни к чему. Это…

Она сердито стряхнула его руку. Гнев, нараставший всю ночь, выплеснулся наружу.

– Я тебе не дурочка, Бадди Хадсон. С кем ты, по-твоему, разговариваешь? С куколкой Барби?

Его ошеломил ее взрыв.

– Э-эй, детка, что происходит?

Ее глаза опасно блеснули.

– Что происходит? Крошка Ангель не молчит? Крошка Ангель что-то чувствует? – Она швырнула тряпку на пол. – Я человек! Я твоя жена! И это я хочу знать, что происходит. А если ты не захочешь объяснить, я собираю вещи и ухожу. Ты понял? Бадди, скажи правду! Или больше ты меня не увидишь!

Глава 22

Лулу Кравец даже не поинтересовалась, где похоронена ее сестра. Узнав про убийство и выслушав подробности, она сразу замкнулась.

– Никакого Дека Эндрюса я не знаю, – буркнула она. – А если, по-вашему, это его работа, так почему вы не изловили подонка?

Вполне логично. Коротко и ясно. А действительно, почему они его не изловили?

Леон пробурчал что-то про ведущееся следствие, и Лулу ответила ему взглядом, который не нуждался в словах.

– Раз вы не забрать меня пришли и не искать наркоту, так, может, вы уберетесь куда подальше? – Она рухнула на незастеленную кровать и закрыла глаза. – Устала я, вот что. Ездила, ездила, опупеть можно.

Он долго смотрел на толстую девку. Неужели убийство сестры так мало для нее значит? Джой Кравец. Никому нет дела. Ни единому человеку. Разве что ему…

Первым его чувством было облегчение. Она ушла из его жизни без протестов, и теперь ему не придется смотреть ей в глаза. Он вскипятил воды для чашки кофе и задумчиво присел у кухонного стола. Ему вообще не следовало впускать ее к себе в квартиру. В его возрасте он мог бы сообразить, к чему это приведет. Что, если бы она решила его шантажировать? Завопила бы, что ее насилуют, или еще что-нибудь такое же.

Он вздрогнул при мысли о своей глупости, залпом выпил кофе и начал торопливо одеваться. И только когда взял в руки бумажник, наконец обнаружил, что его деньги исчезли. До последнего доллара.

Сколько именно, он точно не помнил, но во всяком случае больше трех сотен. Крошка мисс Кравец провела его как последнего дурака.

Наверное, еще сейчас хохочет.

Он чувствовал себя призовым идиотом. А потом в нем поднялась злость, и он решил отыскать ее и отобрать деньги. Кого, по ее мнению, она обворовала?

Намерение его было твердым, но через несколько дней разъездов по улицам, где, по его расчетам, она могла околачиваться, ему поручили расследовать убийство, и его энергия нашла другое приложение.

Недели перешли в месяцы, и девочка-проститутка, которая увела у него триста долларов с лишним, отошла в прошлое. Он получил ценный урок, ну и хватит. Теперь он хотел одного: забыть этот случай.

И забыл. До того вечера в баре «У Мэки», облюбованном полицейскими. Он был там с сослуживцами. Они удачно завершили крупное дело. Арестовали сорокашестилетнего мужчину, который за два года изнасиловал и убил семь женщин. В течение нескольких месяцев он был их главным подозреваемым и наконец сознался. Празднование было в полном разгаре. Даже Леон – не большой любитель праздновать – не чувствовал себя ни в чем виноватым.

Ее он увидел раньше, чем она его. Кто не заметил бы оранжевых волос и косящего глаза? Она прилепилась к молоденькому патрульному, хихикала и совала язык в его пунцовое ухо.

Знала ли она, что это полицейский бар? Или плевала на это?

Он выждал, пока она не ушла в женскую уборную – единственное помещение в конце темного пустого коридора. Женщин в баре «У Мэки» не привечали. Кроме тех, кто приходил с полицейскими.

Леон последовал за ней в коридор и, когда она пошла было обратно, схватил ее и прижал к испещренной надписями стене, обдавая алкогольными парами.

– Помнишь меня?

– А! Это ты! – весело сказала она без малейшего удивления. – Как делишки, ковбой?

Он пожалел, что нетрезв и мысли у него путаются.

Виски затуманило ему голову, и даже язык у него заплетался.

– Ты мне деньги должна, – пробурчал он.

– А ты не ошибся? – спросила она, заморгав и выискивая путь к спасению.

– Нет, не ошибся, – ответил он негодующе. – Триста долларов с лишним.

– Мистер, вы меня с кем-то путаете. Чтоб я кого-то обворовала? Я деньги законно зарабатываю. Сечешь? – Она нахально ему улыбнулась. – Здесь я тебя сдою за десять монет. Ну, а на квартире у тебя вышло подороже.

Мысли у него были в порядке, но язык еще ворочался.

– Слушай, ты… – начал он медленно.

Она нырнула ему под руку и побежала по коридору.

– Все по-честному, – крикнула она. – Скажешь, нет?

К тому времени, когда он вернулся к своим друзьям, ее и след простыл.

Остальную часть вечера он пытался протрезветь, но, добравшись до дому через два часа, все еще не пришел в себя.

Видимо, он проспал несколько часов, до того как переполненный мочевой пузырь разбудил его. Он чувствовал себя препогано и тут же дал клятву больше не пить. Он кое-как поднялся на ноги, стараясь игнорировать боль в затылке, который словно пронзали тысячи иголок. И тут он увидел ее – свернувшись клубочком, она спала на его диване, точно кошка на любимой подстилке. Джой Кравец. Он только выпучил глаза, онемев от удивления. Потом взревел от бешенства – что вовсе не пошло на пользу его голове.

– Что ты тут делаешь?

Она мгновенно проснулась, протерла глаза, ухмыльнулась.

– Рада, что ты живой остался.

– Что ты делаешь в моей квартире? – завопил он. – Как ты вошла?

Она по-кошачьи лизнула подушечку указательного пальца и потерла под глазами – тушь смешалась с тенями, и она смахивала на грустного клоуна.

– А ты ключ в замке оставил, тоже мне полицейский!

– Чего тебе надо? – спросил он уже спокойным голосом.

Она соскочила с дивана – такая нелепая в белой мини-юбочке из поддельной кожи и сапожках.

– Ты в жизни не поверишь, только меня вдруг совесть заела. Ну, понимаешь, ты меня по-хорошему пустил переночевать, а я забрала твои башли, и вообще. – Она прищурилась на него. – У меня тоже чувства есть, как у всех людей. Ну, я и подумала…

– После того, как у видела меня.

– Ага! Я подумала, что хоть ты и легавый, а ничего. И, может, мне надо извиниться и вернуть тебе лишнее. – Она порылась в рваной сумочке, достала десятидолларовую бумажку и торжественно протянула ему.

Он смотрел на купюру, в висках у него стучало, глаза невыносимо резало.

– Вид у тебя не того, – заметила она. – Может, ляжешь в постельку, а поговорим утром?

– Ну, знаешь! – рявкнул он.

Она словно огорчилась.

– Я думала, ты обрадуешься.

Он состроил брезгливую гримасу и твердым шагом удалился в ванную.

С какой стати эта заезженная малолетняя проститутка вторгается в его жизнь? Чего ей от него надо?

Он выпил несколько стаканов воды из-под крана, а когда вышел, увидел, что она снова свернулась на диване и как будто заснула.

Четверть пятого. У него не хватало ни сил, ни духа вышвырнуть ее вон. Вместо этого он запер дверь на два оборота ключа, а потом забрал ключи, бумажник и пистолет к себе в постель. Подумал, не запереть ли дверь спальни. Но не запер.

Устало разделся и голый залез под одеяло. В глубине души он знал, что она придет к нему. Она была ребенок, проститутка, ничто. Но он знал, что она придет, – и хуже того: он хотел, чтобы она пришла.

В «У Мэки» было полно народу. Он не заглядывал сюда больше года. Но все осталось прежним.

Он заказал виски и остался у стойки один. Милли будет беспокоиться, что с ним. Ничего, пусть один раз побеспокоится.

Он выпил первую рюмку и знаком попросил еще. Конец недели обещал быть долгим и жарким.

Глава 23

Утро четверга. В студии. Вымыт, причесан. Нервный, как араб на израильском базаре. Но вид неплохой.

Он назвал свою фамилию охраннику у ворот и въехал на стоянку, точно звезда, хотя и на стареньком своем «Понтиаке».

Его подташнивало. Встав, он заставил себя выпить горячего кофе и проглотить подгоревший гренок, и его тут же вывернуло.

А потом судорожные сухие спазмы.

Он совсем развалился с той минуты, когда днем во вторник позвонил Инге и услышал разъяренное: «Где ты был, Бадди Хадсон? Я могу найти занятие поинтереснее, чем ломать ногти, набирая номер, который не отвечает!»

«О чем речь?»– спросил он, а в кровь ему хлынул адреналин, потому что он и без ее ответа знал, о чем речь.

«О твоей пробе. То есть, если она тебя еще интересует. Я пока не слышала о серьезном актере без автоответчика!»

«Когда?»

«В четверг».

«О Господи!»

И вот он здесь. Возможно, единственный шанс, который выпадает в жизни. Черт! Тут занервничаешь.

Бадди Хадсон, это твоя жизнь. Пустишь ее под откос – или нет?

Он поставил машину, назвался регистраторше, и мужеподобная девица в джинсах, бейсбольной куртке «Джоджеров»и кроссовках отвела его в гардеробную третьего павильона.

– Где гримерная, знаешь? – спросила она.

Он не знал, но не собирался признаваться в этом. Спокойствие! Не теряй головы. Пусть никто не заметит, как ты нервничаешь!

– Естественно. Если она на прежнем месте.

– На прежнем. Первый этаж – не промахнешься. Будь там через пятнадцать минут. Костюмерша зайдет тебя проверить.

– А когда меня… э… на какое время назначена моя проба?

– Думаю, тебя затребуют около одиннадцати. Если повезет, то отпустят еще до обеденного перерыва. Он в час.

Всего два часа – и только? А он-то воображал целый день крупных планов и панорамирования. Хреновина! Наверное, снимут один кадр, и все.

– Покедова, – сказала девица и удалилась.

Он хотел расспросить ее, узнать, как пробовались другие. Но опоздал. И теперь оставалось только томиться и потеть.

Он уставился на свое отражение в зеркале туалетного столика.

Выглядишь хорошо. Выглядишь хорошо. Выглядишь хорошо, как положено кинозвезде. Только не благодаря Ангель. Его милой нежной женушке. Его милой нежной сбежавшей женушке! Любовь всей его жизни смылась. Исчезла. Сбежала. Не предупредив.

Правда, он приволок ее с пляжа назад в Голливуд, ничего не объяснив. Только что было объяснять? «Э-эй, Ангель, детка!

Я должен был трахнуть двух старых лесбо, но у меня не встало… я не заставил его встать, потому что люблю тебя. Видишь ли, Джейсон Суонкл – педик и прицелился на меня. А потому нанял меня, чтобы я ублажал этих старушек, а заодно оставался бы при нем.

Вот откуда пляжный домик, костюмы, машина с шофером».

Да разве чистая девочка вроде Ангель хоть что-нибудь поняла бы? Это дерьмо с его соблазнами ее еще не коснулось, и так должно оставаться! Он особенно любил в ней ее невинность и не собирался посвящать ее в свое прошлое. И с самого начала решил все от нее скрывать. Другого выхода не было.

Только все пошло наперекосяк. Она хотела правды, он кормил ее ложью. И недооценил силы ее гнева. Перетерпел первый взрыв упреков, умиротворил ложью и поцелуями, а потом без сил свалился у бассейна. К тому времени, когда он обрел человеческий вид, искать другой ночлег было уже поздно. «Еще только одну ночку у Шелл, детка, – упрашивал он. – Завтра я все улажу. Даю слово».

А она смотрела на него своими глазищами. Долго смотрела и внимательно, но он уже закурил травку и ловил, ловил кайф. Ведь с воскресенья, черт ее дери, его мать словно ходила за ним по пятам, и ему просто надо было отключиться.

Во вторник он проспал. И было почти три, когда наконец открыл глаза. Рэнди ушел, в комнатушке было жарко и душно. Ну, травка хотя бы не оставляет похмелья. Даже наоборот, чувствуешь себя вполне приятно.

Он знал, что Ангель его вид не обрадует, а потому долго принимал душ и брился. Потом решил позвонить Инге – на всякий случай. А когда услышал о пробе, помчался молнией. Ему не терпелось рассказать Ангель. Но у Шелли никого не было, и он до пяти вечера мерил шагами тротуар перед домом. Тут пришла Шелли. Но одна.

– Где Ангель? – спросил он.

– Не знаю. Она была у меня, когда я вернулась вечером, а утром, когда проснулась, ее уже не было.

Он сразу понял, что она ушла. Еще до того, как заглянул в багажник «Понтиака»и увидел, что ее чемодана там нет. Вот так: сейчас ему сниматься, это самый важный день в его жизни. И Ангель нужна ему как никогда – а где она?

– Карен, почему ты не была у Биби? – спросила Элейн, пытаясь не смотреть на пах Рона Гордино – очень внушительно, прямо как у Рудольфа Нуриева.

– Меня уложили в постель, – выдохнула Карен, вытягивая левую ногу до предела.

– Что с тобой было? – пропыхтела Элейн, отчаянно пробуя докончить упражнение, но терпя неудачу.

– Какая-то дрянь. Чувствовала себя жутко.

– Но у тебя прекрасный вид.

– Я знаменита тем, как мгновенно оправляюсь.

– Требуется немножко помощи, Элейн? – Над ней нагнулся Рон Гордино, схватил ее за щиколотку и заставил ногу вытянуться. От него пахло потом и дорогим лосьоном после бритья.

– А-ах-х-х! – выдохнула она, наслаждаясь прикосновением его сильных твердых ладоней, скользивших от ее лодыжки вверх по икре.

– Все нормально? – спросил он заботливо.

Она кивнула, польщенная тем, что он удостоил ее личного внимания. В первый раз. Хотя она часто видела, как он наклонялся над Биби, над Карен – всегда над знаменитостями.

– Мышцы у вас напряжены. Очень. Вы испытываете напряжение, Элейн?

– Нет. – Она нервно засмеялась. С чего бы? Волосы у него напоминали старую солому – длинные, грубые. Она заметила торчащие из ушей волоски и удивилась, почему он их не убрал.

Его пальцы впились в мышцы ее икры так, что она заерзала.

– После занятий зайдите ко мне в кабинет. Вам требуется массаж.

– Разве?

– Ага. – Он выпрямил гибкий торс и неторопливо отошел.

– По-моему, ты одержала победу, – шепнула Карен, с трудом сдерживаясь, чтобы в ее голосе не прозвучал смех.

– Не мой тип, – сердито отозвалась Элейн.

– А ты сделай над собой усилие, дорогая. Он слывет первоклассным самцом.

– Я думала, он гомо.

– И нашим и вашим.

– Откуда ты знаешь?

– Никогда не спрашивай меня о моих источниках.

Занятия быстро завершились, и Элейн, еще не разобравшись толком, что происходит, уже лежала ничком на массажном столе в кабинете Рона Гордино. Его щупающие руки начали с шейных позвонков и двигались все ниже. Ее массировали и прежде – сотни раз, но метод Рона Гордино не был похож на то, к чему она привыкла. Он искал и без малейшего труда находил каждую напряженную мышцу в ее теле. Его руки дарили такой покой, что она чуть не уснула под ними. Кончив, он похлопал ее по заднице и протянул:

– Так получше?

– M-м-м…да.

– Отлично. В следующий раз я использую масла. Вам это понравится.

Она встала и потянулась.

– Я испытываю такую легкость! Просто чудо.

Он ухмыльнулся. «У, какие у тебя большие зубы», – подумала она.

– Вы, кажется, устраиваете вечер, Элейн?

– Да. В честь Джорджа Ланкастера.

– Замечательно.

– Да, надеюсь. Оттого я, наверное, в таком напряжении.

– Не исключено. Стрессовая ситуация. Хотите приехать завтра для настоящего массажа?

– Отличная мысль!

(Только вот сколько стоит его сеанс массажа? Наверное, жутко много. Вот еще к чему прицепится Росс.) – Правильно. К вашему вечеру мы из вас пушинку сделаем.

Будете в идеальной форме.

– Мне договориться с вашей секретаршей или просто можно прибавить к моему счету?

Он оскорбился.

– Я не собираюсь брать с вас деньги! Просто пригласите меня на ваш вечер – и мы квиты.

Ах вот что! Ему нужно не ее тело, а только ее званый вечер.

Почувствовать себя польщенной или возмутиться? Во всяком случае, это доказывает, что ее вечер событие номер один! И значит, далеко не только подлипало – инструктор по гимнастике будет стараться затащить ее в кровать.

– Я занесу вас в мой список, Рон. Можете твердо рассчитывать на это.

– Спасибо, Элейн.

– Не стоит благодарности.

До чего же приятно снова очутиться на коне. Просто неописуемо!

Как ни странно, Джина Джермейн оказалась далеко не такой ужасной, как предполагал Нийл. Бесспорно, не Фонда, но вполне сносно – если только не обращать внимания на чудовищные груди, которые выпирали, как их ни стягивали.

Просматривая пробу в одиночестве, он почувствовал удовлетворение. Во всяком случае, он не выглядит совсем уж сумасшедшим. Пробу можно показать Монтане и Оливеру без всякого смущения. Нет, Джина Джермейн не Никки, но ему удалось выявить в ней нечто такое, чего прежде никто не замечал.

Он продолжал тихо сидеть в просмотровой, и когда загорелся свет. Пожалуй, не такая уж плохая идея использовать Джину в фильме, который он планирует снять после «Людей улицы».

Права он купил более двух лет назад, и двое молодых сценаристов сидели над сценарием. Кое-что изменить – и будет отличная возможность представить ничего не подозревающим зрителям совсем новую Джину Джермейн.

Конечно, она стерва и шантажистка, и одна мысль о том, что она проделала, чтобы получить пробу, приводила его в ярость. Но если он введет ее в новый фильм, то она окажется в его власти, и он найдет много способов расквитаться с ней.

Немножко по-детски, но все равно приятно. Нет, эта идея ему решительно по вкусу.

Ангель не имела ни малейшего намерения возвращаться в Луисвилл. Вернуться неудачницей, да еще беременной? Ни за что!

Когда рано утром она тихонько вышла из квартиры Шелли, у нее не было никакого представления, куда отправиться и что делать. Она знала только, что должна на время расстаться с Бадди.

Показать ему, что с ней шутить нельзя. Его надо проучить. День за днем становилось все яснее, что интересуется он только собой.

Да, он говорит, что любит ее. Но если он ее любит, то почему обходится с ней так небрежно?

Разговор с Шелли только все ухудшил.

– Такого парня, как Бадди, надо уметь понимать, Ангелочек.

Если копнуться, так он одинокий волк. Ни в ком и ни в чем не нуждается. С него довольно самого себя.

Без советов таких, как Шелли, она обойдется.

– У меня будет ребенок, – сухо объяснила Ангель. – Так что ему придется стать семейным человеком. И пусть учится!

Шелли громко фыркнула.

– Бадди? Семейный человек? Ангелочек, ты такая дурища, что это даже не смешно. Лучше сделай-ка аборт. И побыстрее!

Непрошеный совет Шелли Ангель не оценила. Всю ночь она просидела, скорчившись в кресле, обдумывая, как поступить.

Затем в половине восьмого достала из машины свой чемодан и решительно пошла вверх по склону в сторону Сансет. У нее было всего пятьдесят два доллара, но, в отличие от Бадди, она не чуралась простой работы. В витрине парикмахерской она увидела карточку – им требовалась секретарша. Рядом было кафе, и она решила дождаться, когда парикмахерская откроется, и предложить свои услуги. Она купила пару киножурналов, устроилась за угловым столиком и скоротала два часа за историями из жизни звезд.

В десять убрала журналы, уплатила по счету и вернулась к парикмахерской.

Злобная рыжая девица с измученными волосами и глазами в черных кольцах уведомила ее, что владелец раньше двенадцати никогда не приходит.

– Можно я подожду? – спросила Ангель.

Нарисованные брови вздернулись:

– Это два-то часа?

– Если разрешите.

– Садитесь, время ваше, не мое.

Ангель села и принялась перелистывать разные журналы и рассматривать окружающую обстановку. Все было белым. Множество растений. Из расчетливо установленных колонок гремела рок-музыка, а мастера и мастерицы были облачены в бесполую униформу из тугих белых джинсов и тропических рубашек.

До половины двенадцатого в салоне царило полное спокойствие, а тогда потоком пошли клиенты. И женщины, и мужчины.

Ангель подумала, что в Луисвилле они ни за какие блага в мире не стали бы посещать одну парикмахерскую.

Примерно в половине первого вошел чрезвычайно высокий и на редкость тощий человек лет под сорок. На нем была клетчатая рубашка, выгоревший розовый костюм и теннисные туфли. Нимб золотых кудрей в стиле Шерли Темпл осенял лицо с орлиным профилем.

– Привет, родные мои, – пропел он, обращаясь ко всем и ни к кому. – Жалоб нет?

Из гардеробной в накидке с узором из папоротников вышла дородная дама, обвила его руками и восторженно взвизгнула.

– Коко! Мальчик, которому вы меня поручили на прошлой неделе, просто гений! Он сделал из меня настоящую Кэнди Берген!

– Ну конечно, греза моя. Для того-то мы и тут – чтобы радовать. Все-все, кто здесь работает. Верно, Дарлена?

Дарлена, секретарша с глазами панды, не снизошла до улыбки. Она ткнула трехдюймовым малиновым ногтем в сторону Ангель.

– Она сидит тут с самого открытия. Насчет работы. Возьмите ее, ради бога! Не то, Коко, честно предупреждаю – никакого дерьма от Раймондо я больше не потерплю. Ясно?

Коко высвободился из объятий толстухи и нахмурился:

– Твоя позиция в этом вопросе, Дарлена, мне известна.

Прошу, не сейчас! – Он обернулся к Ангель и оглядел ее с головы до ног. – Какие же мы очаровашечки! Пойдемте со мной, дорогая моя, и поговорим о вашем опыте.

У нее за спиной был только год работы в маленьком луисвиллском салоне, но этого оказалось достаточно. Коко явно не меньше самой Дарлены хотел, чтобы та поскорее покинула его заведение.

– Наверное, сегодня вы приступить не сможете? – спросил он, зримо надеясь услышать отрицательный ответ.

– Мне надо найти где жить, – объяснила Ангель.

– Одна комната, подешевле и неподалеку?

– Да-да.

– Сегодня твой счастливый день, греза моя. Я знаю именно такую квартиру. Дарлена! – пропел он на восходящей ноте.

– Чего? – проверещала она в ответ из-за своего стола.

– Истинная леди! – Коко прищелкнул языком. – Какой восторг, что она нас покидает!

– Но квартира… – нерешительно напомнила Ангель.

– А, да! Одна из моих девочек на прошлой неделе вышла замуж – бедная дурочка. И хочет сдать свою квартиру.

– А где это?

– На Фонтейн. Тебя устроит?

Еще до истечения часа Ангель осмотрела квартиру, сняла ее, уговорила Коко выдать ей аванс и приступила к работе.

Дарлена собрала всякие свои мелочи, запихнула их в армейскую сумку и покинула парикмахерский мир, бросив на Ангель взгляд, полный жалости.

– Прелестная девушка! – пропел Коко. – Ни с кем никогда не умела поладить.

Ангель его почти не слышала, поражаясь, как за такое короткое время она обзавелась работой, деньгами и квартирой. Значит, это возможно?

Так почему же Бадди палец о палец не ударил? Хватился ли он ее или еще нет? Она решила не давать о себе знать по меньшей мере неделю. К тому времени, может быть, он будет готов к честному разговору – и тогда у них будет шанс начать вместе новую жизнь. Но не раньше. Тут Ангель не собиралась уступать ни на йоту.

Росс решил, что малая толика физических упражнений его не прикончит. Постоянные шпильки Элейн по адресу его брюшка возымели действие. Прежде он всегда был в великолепной форме и мог ни о чем не заботиться. Но, пожалуй, теперь они правда чуточку раздался в поясе.

Ну и что? Нику да не денешься, мне скоро пятьдесят, черт подери! Не могу же я нихрена не измениться!

Кроме того, в его возрасте зрителей должно привлекать его актерское мастерство, а не грудная мускулатура. Возраст. Пятьдесят. Стремительно надвигается. Мчится к нему, словно обезумевшая поклонница.

Он раздумывал над своей жизнью, ведя «Корниш» через Санта-Монику к оздоровительному частному клубу, который одно время посещал регулярно – в те дни, когда не мог допустить ни дюйма лишней плоти, где бы то ни было. В те дни, когда он действительно был на самой вершине.

Бесспорным королем всей навозной кучи. И ревниво следил за собой.

Горькая улыбка тронула его губы. Куда подевались все горячие его поклонники? Смотревшие ему в рот сволочи? Его дружки-приятели?

Вот-вот. Пока он был королем, они были его верными друзьями. Короли недвижимости, банкиры, просто очень богатые люди, которые осыпали его приглашениями, потому что хотели быть на короткой ноге со звездой. Когда звезда начала угасать, угасла и дружба. Уже никто не предлагал ему свой реактивный самолет, чтобы он отправился, куда ему требовалось, никто не устраивал праздников в его честь. Ни яхт, ни вилл, ни островов, которые предоставлялись в его полное распоряжение, стоило ему пожелать. И жены миллионеров больше не молят его об объятиях, и сумасшедшие поклонники и поклонницы не доводят его до бешенства.

Ну их на…! Росс Конти кое-что узнал о людях и о том, как они используют друг друга. Когда он снова ворвется в магический круг, кукиш им всем. Разве что он сам захочет, разве что сам решит их использовать. Если вечер удастся, если он поладит с Сейди, если «Люди улицы» станут его фильмом.

Движение в Санта-Монике было интенсивным, и, пока «Корниш» медленно полз в потоке машин, Росс ловил на себе взгляды со всех сторон. Лицо его все еще оставалось знаменитым в городе знаменитых лиц – спасибо телевидению, которое показывает его старые фильмы по меньшей мере раз в неделю. Но что за радость от славы без привилегий? Без соответствующих ей денег? А пошли они все к…!

Он затормозил на красный свет и посмотрел, что делается на улицах. Санта-Монику захватили голубые. Голубые дискотеки, кафе под открытым небом, магазины готовой одежды – все они в основном обслуживали голубых. У него лично подобных наклонностей не было никогда – слишком уж его влекло к женщинам.

Он вспомнил Карен и ухмыльнулся. Мускулистый, лоснящийся от масла юноша, болтавшийся возле автобусной остановки, подошел позондировать почву:

– Вы не в мою сторону едете, мистер? – напевно осведомился он через опущенное стекло правой дверцы, а его рука уже тянулась к ручке.

Ухмылка Росса мгновенно сменилась насупленными бровями.

– Нет, не в твою! – рявкнул он. – И отойди от моей машины.

– Не выпендривайся. – Мальчишка попятился. – Если я не в твоем вкусе, так чего орать?

Чего орать! Росс сердито нажал на газ и унесся от светофора.

Он что, похож на клиента за рулем? Чтоб при свете дня к тебе цеплялся юнец с предложением услуг! Дурак не узнал его?

Он резко повернул налево и въехал на стоянку. Ему нужно хорошенько поразмяться. А то теперь он только трахает Карен Ланкастер – вот и все его разминки. Лицо у него снова прояснилось.

Ну, стерва! Может, талант у нее наследственный. Старина Джордж всегда был большой ходок по этой части. И дочка вся в отца.

И, снова улыбаясь, Росс вошел в клуб.

– Стоп! – резко скомандовала Монтана, повернувшись к ассистенту. – Перерыв на десять минут. Я хочу поболтать с Бадди.

Она уже шесть раз с ним говорила. Шесть дублей. Лучше у него не получалось. Только хуже. Но он был лучшим из них всех.

У него было что-то свое личное, а ведь это самое главное. Что получилось бы у Николсона без его презрительной усмешки? У Иствуда без невозмутимо-ледяного взгляда? В первую очередь свое, а уж потом умение играть. И ей удастся разбудить его. Да, непременно. Она осторожно подошла к нему. Он вполголоса нервно бормотал текст.

– Э-эй! – произнесла она мягко. – Ты же меня не слушаешь, а? Ни одно мое слово до тебя не доходит.

– Да нет же, – ответил он, жалея, что не может провалиться сквозь землю.

– Расслабься, – проворковала она. – Это же очень простой эпизод, только расслабься, не торопись, не подгоняй себя.

– У меня реплики не получаются. Никак…

– Забудь про реплики, – успокаивала она. – Я хочу, чтобы ты показал мне сущность этого человека. Не напрягайся, просто покажи мне Винни.

Он растерялся.

– Позабыть реплики? Вы меня поддавливаете. Я всю ночь не спал, я знаю всю роль наизусть. То есть по-настоящему знаю!

«Так чего же ты мажешь и мажешь?»– хотелось ей спросить.

Но она удержалась, обняла его за плечи и увела со съемочной площадки.

– Бадди, – сказала она негромко, – я знаю, ты можешь сыграть этот эпизод. Не думай я так, то не стала бы тебя пробовать.

– А? – Он немножко расслабился.

– Зачем бы тратить зря твое время и мое? Ты хорош, я это чувствую. Ты очень хорош – только забудь про реплики и позволь себе стать Винни. Если реплики не ложатся, не беда. Останься Винни и говори, что захочешь. Не порть и этого дубля. Дай убрать в коробку что-то кроме того, как ты говоришь «на хрена!».

Он смущенно кивнул. Бадди Хадсон получил свой шанс и просрал его.

– Я знаю, что вам нужно, – заверил он ее, вздохнув. – Ну, поверьте. До меня дошло. Вот увидите!

Она ободряюще улыбнулась и задержала на нем тигриные глаза.

– Снимем еще дубль, и на этот раз ты нам покажешь, так?

Он облизнул сухие губы и кивнул.

– Верняк, дамочка.

Она легонько поцеловала его в щеку и ушла за камеру.

К нему подскочила гримерша и попудрила его.

– Удачи! – шепнула она.

Именно это ему и требуется в жизни – немножко удачи.

– Ты готов, Бадди? – спросила Монтана.

Он кивнул. К горлу подступила желчь, все внутри напряглось.

– Помни! Ты – Винни. Ну, ладно. Действуй!

Действуй… Войди в кадр из-за камеры. Посмотрись в зеркало – он инстинктивно взъерошил волосы. Звонит телефон. Бери трубку. Реплики. Куда подевались дерьмовые слова? Он что – еще раз соврет?

Первая реплика вышла нормально. Пауза. Закури сигарету.

А дальше что? Забыл. И последовал ее совету. Заговорил своими словами. Представил себе, что звонит Ангель, и запел соловьем, как у них с ней прежде было.

Внезапно он забыл про камеру, про съемочную бригаду, про страх забыть и соврать. Он словно был у себя дома – уверенный в себе, обаятельный, добрый старый Дружок Бадди.

Монтана напряженно следила за ним. Ну наконец-то! Текст пошел ко всем чертям – он импровизировал как опытный профессионал. От него волнами исходил магнетизм. О черт! Если пленка передаст то, что он делает, все в порядке!

– Стоп! – ликующе крикнула она.

Он так вошел в роль, что не сразу сообразил, что его уже не снимают.

– То, что нужно, – сказала она, подходя к нему. – Спасибо, Бадди, ты был чудесен.

– Правда?

– Таким, как я предсказывала.

– Э-эй! – К нему возвращалась уверенность в себе. – Я только-только разогрелся. Может, еще разок?

Она покачала головой.

– Там ждут еще двое, и времени больше нет. Ты же не хочешь, чтобы они лишились своего шанса, верно?

Он расплылся в улыбке, переполненный адреналина.

– Конечно.

Она улыбнулась, на мгновение их взгляды встретились, а потом она сдвинула тонированные очки для чтения с волос на переносицу и очень по-деловому протянула ему руку.

– У тебя получилось, и я очень рада. До свидания, Бадди.

Желаю удачи.

До свидания! Да что она – с ума сошла?

– Э-эй… – Он судорожно сглотнул. – А когда я узнаю?

– Мы свяжемся с твоим агентом.

С каким еще агентом? Но признаться в печальном факте, что агента у него нет и не было, никак не приходилось. Придется поддерживать непрерывную связь с Ингой.

– Да, – сказал он неловко. – Но примерно когда?

– Когда мы решим, – ответила она твердо, кончая разговор.

И, повернувшись, направилась к двери, напевая про себя. Она испытывала почти такое же опьянение, что и он. Поработать с актером – и получить результат! Это взбадривало, как ничто другое.

Ей не терпелось увидеть его на экране.

Неудивительно, что Нийл забывает обо всем, когда снимает фильм. Ведь все в руках режиссера. Он… она творит магию.

И какое это наслаждение!

Бадди проводил ее взглядом. Ей-то хорошо! Она свое получила. А каково ему?

Подошла гримерша.

– Последний дубль был потрясающ! – объявила она с восторгом. – Не удивлюсь, если роль отдадут тебе. Меня ты просто с ног сшиб.

Вот это другое дело! Приятно послушать. Он преисполнился самоуверенности.

– А почему ты так считаешь? – спросил он.

– Чувствую, и все тут.

– А другие пробы ты видела?

– Пока только одну. И он тебе в подметки не годится.

– Еще бы! Но все-таки расскажи мне о нем. – Он взял ее за локоть. – Пойдем выпьем кофе.

Невредно узнать что-нибудь о конкурентах. Очень невредно!

Глава 24

Какими одинаковыми выглядят окраины всех городов. Съезды за съездами с гигантских шоссе, возле которых ютятся одноликие бензоколонки, мотели и кафе.

Дек хотел только одного – ехать быстрее все вперед и вперед.

Огайо, Индиана, Миссури, Оклахома уносились назад справа и слева, почти незамеченные. Шоссе обрело гипнотическую силу, звало его, манило милю за милей к конечной цели.

Джой манила его и морочила.

Джой смеялась над ним.

Он часто замечал, как она смеялась.

Стерва.

Она теперь мертвая.

Сама виновата.

– Я хочу познакомиться с твоими и составить планы. Хватит мной помыкать. – Она злобно на него уставилась. – Слышишь, что я говорю?

Конечно, он слышал. Она твердила одно и то же неделю за неделей, а он неубедительно отговаривался.

– Ты что, думаешь, я для них нехороша? Так, что ли? Забирай свое хреновое кольцо и запихни его, куда солнце не светит! – Она сдернула с пальца дешевенькое гранатовое колечко и швырнула в него. – Либо ты меня с ними познакомишь на этой неделе, мальчик, либо катись куда подальше!

Он хотел на ней жениться. Он не передумал. Только лучше было бы пожениться втихую. А тогда он привел бы ее домой, и им пришлось бы ее принять.

Он ей так и предложил, но она и слушать не захотела. Нет, пусть все будет «по-приличному», требовала она. «Как у всех людей». Она даже купила журнал «Новобрачная»и вырезала фотографию подвенечного платья.

– Они что, не хотят со мной знакомиться? – спрашивала она мрачно. – Не желают знать невесты своего драгоценного сыночка?

Он не решался признаться, что вообще им про нее не заикался.

Какую бы девушку он ни привел в дом, они ее не одобрят. И уж подавно не одобрят Джой, ярко одетую, намазанную, в вихрах оранжевых волос.

– На следующей неделе, – неуверенно пообещал он.

Он же ее любил. Она удовлетворяла его плоть, а ведь это же и есть любовь.

– Ну, смотри, если опять соврешь… – Она зашипела, как помоечная кошка.

Он не врал. Но почему от мысли, что он знакомит ее с родителями, у него начинало стучать в голове? Почему он так их боится?

И нахлынули воспоминания.

Ему шесть лет, и вместе с приятелем он лепит пирожки из грязи. Является его мать, лицо тьмы, голос – пронзительный визг:

«Скверный грязнуля! Я только утром надела на тебя чистый костюмчик! Марш домой».

Она била его, пока все ее лицо не покрылось каплями пота, а у него по ногам не потекла кровь. Его отец ничего не сказал.

Это было первый раз, но их потом было очень много. И всегда из-за пустяка – недоеденный завтрак, тряпка, брошенная на полу ванной. Когда ему исполнилось шестнадцать, избиения прекратились так же внезапно, как и начались. Но теперь она хлестала его словами. Поток упреков и поношений действовал губительнее физической боли.

Он постепенно поверил тому, что она твердила. В конце-то концов, она была его мать, о чем не уставала ему напоминать. Она его родила. В муках. «Ты чуть меня не убил! – часто кричала она. – Я чуть не умерла, производя тебя на свет». Его давило бремя вины.

Он чуть не убил свою мать, вот почему она его наказывает и вот почему он должен терпеть. Она твердила ему, что он тряпка, грязный, бесполезный, паразит и дурик. Какая девушка поглядит на него? Какой человек возьмет его на работу?

И одновременно она была массой противоречий. Когда он пригласил домой девушку, девушка оказалась недостаточно для него хороша. Когда он находил работу, это всегда была недостойная работа.

Стирай его в порошок. Возноси его. Чему верить?

Недоумение и непреходящее ощущение вины – вот два чувства, с которыми он рос. И еще непреходящий страх, который будил его почти каждую ночь, а иногда гнал его на улицу делать то, что он предназначен был делать.

Он насиловал женщин. Это были враги и подлежали наказанию, как подлежал наказанию он сам.

Он всегда соблюдал осторожность, выбирая пожилых – они от страха почти не сопротивлялись.

Когда он встретил Джой, все изменилось. Если бы только его родители приняли ее, то все стало бы по-настоящему хорошо.

За Аморильо в Техасе начинало темнеть, и Дек остановился заправить пикапчик. Выезжая на шоссе, он заметил голосующую девушку. Загорелую, с рюкзаком.

Одета она была в коротенькие шорты цвета хаки и рубашку с надписью «Бегуны занимаются этим в кроссовках».

Он затормозил. Сам не зная почему. И как только она села рядом, понял, что совершил ошибку.

Ей хотелось поговорить. «Как тебя зовут, дружок?.. Куда едешь?.. Чем занимаешься?.. Давно путешествуешь?»

Его угрюмое бурканье не заставило ее замолчать. Не обращая внимания на то, что он не отвечает, она заговорила о себе. Она с Юга, замуж вышла в шестнадцать лет, в семнадцать развелась.

Два года трубила официанткой, а потом взяла да и решила попутешествовать по стране.

– И время провожу лучше некуда, – доверительно сообщила она. – Никаких тебе вонючих табельных часов – отдыхай и развлекайся. – Она придвинулась к нему, насколько позволяло сиденье. – За десяточку я тебе такое удовольствие сделаю! И травкой поделюсь. Ну, как, заводит?

Это его не завело, а ввергло в ярость. Все они шлюхи.

– Еще за десяточку я тебе удовольствие сделаю губами, а добавишь пять, так проглочу все до конца как паинька. Что ты думаешь об этом?

Думал он, что убьет ее! Так легко счищать грязь!

Избавлять мир от скверных людей. Убрать всех шлюх, всех сводников, всех, кто смеется над ним.

Но она надо мной не смеялась.

Еще засмеется.

– Сверника-ка на следующую площадку для отдыха, – сказала она деловито. – И, дружочек, от моего южного угощеньица ты обалдеешь. – Она засмеялась.

Ага, видишь.

Он обрадовался. Знак, что ему следует сделать то, что он сделает. Он разделается со шлюхой. Для того она ему и послана.

Все больше и больше он убеждался, что все случается не просто так, а заранее подготовляется, и некоторые люди посылаются на землю охранять порядок. Ему понравилось это выражение – «охранять порядок». Слова были ясные и точные.

– Я Страж Порядка, – произнес он звучным голосом.

– Чего?

Ей это знать ни к чему. Нельзя предупреждать ее заранее.

– Да так, – пробурчал он.

– Давай, дружочек, найди нам местечко и остановись, – сказала она, приникая к нему. – Я девочка-паинька, мне моя работа по вкусу. Черт побери! Мы с тобой дадим жару.

Черт поберет.

Еще один знак.

Он нажал на педаль газа. Чем скорее он совершит это, тем скорее приступит к выполнению того, что особо на него возложено. В Калифорнии для Стража Порядка есть дело.

И с каждой минутой оно все ближе и ближе.

Глава 25

Уже три недели, как Элейн обзавелась любовником. Первым за два года. Она вовсе не собиралась начинать того, что так выбивало из привычной колеи и отнимало столько времени, – особенно когда подготовка ее вечера продвигалась очень успешно и еще столько необходимо было наладить.

Этот вечер значил так много для Росса и для нее самой, что отвлекаться никак не следовало бы. Но ведь наилучшие любовные связи никогда заранее не планируются, а проникают в твою жизнь сами собой, словно пьешь после обеда, одна рюмка тянет за собой другую, и вот ты уже под восхитительным хмельком.

Именно так произошло с Элейн. Сеансы массажа с Роном Гордино.

– Завернитесь в полотенце, – распорядился он, кивая на свою личную ванную.

И она стащила трико и крепко обмоталась розовым полотенцем, которое он столь предусмотрительно приготовил.

Связь? Вот уж о чем она не думала, когда легла ничком на массажный стол и отдалась в распоряжение его сильных щупающих рук.

Он, как и обещал, применил душистые масла, твердо и чувствительно растирая ее плечи, спину и копчик. И, растирая, сдвигал полотенце все ниже и ниже, пока совершенно естественным движением не сдернул его, открыв кружевные трусики, которые она благоразумно не сняла.

– Элейн, – сказал он с упреком, – при таком массаже надо снимать все. Масло не отстирывается, и мне не хочется испортить штанишки, которые стоят пятьдесят долларов.

Она удивилась: откуда он знает, сколько они стоят?

– Ничего, пусть, – сказала она быстро.

– Нет, не пусть. Снимайте. Или вы такая стеснительная?

Она замялась на секунду, а потом решила, что не хочет выглядеть неискушенной простушкой. Девочка Этта из Бронкса.

– Естественно, нет.

– Ну, так давайте.

Она все-таки чуть не уперлась, но это выглядело бы так глупо: ведь увидит он только ее задницу, причем очень даже симпатичную, как признавал даже Росс. Она осторожно закинула руки и избавилась отлипшей одежды.

Рон Гордино помог ей, сдернув трусики с небрежной властностью.

– Так-то лучше, – сказал он, выжимая масло на ее обнаженные ягодицы.

Она поежилась – он и Биби Саттон так обслуживает? – а потом подчинилась круговому движению его мнущих пальцев.

Какое ощущение! Мгновенный прилив желания. А когда масло начало сползать между ягодицами, и пальцы Рона Гордино нажали особое место под копчиком, она невольно ахнула от наслаждения.

– Хорошо, а? – протянул он уверенно.

– Очень, – ответила она, не доверяя собственному голосу.

– Перевернитесь.

Перевернуться? Она же совсем нагая, беззащитная, в сильнейшем сексуальном настрое. Перевернуться – а дальше что?

Половой акт? С инструктором по гимнастике? Неужго она не заслуживает кого-то получше, пусть он сейчас и последний крик?

А твой дантист, Элейн? А дешевый актеришка? Что это ты вдруг выпендриваешься?

И она перевернулась. Вот так это и началось, Три-четыре раза в неделю они встречались у него в кабинете, и он снимал ее напряжение заодно со своим собственным. Разговоры были очень ограниченны – в отличие от сексуальной акробатики. Рон Гордино свято веровал, что тело следует растягивать до пределов его возможностей. Элейн была усердной ученицей. Два года ею сексуально пренебрегали, и внезапно она уподобилась заблудившемуся в пустыне путешественнику, который, добравшись до оазиса, пьет и никак не может утолить жажду.

– Даты прямо сумасшедшая, Элейн, – протянул Рон.

Он был абсолютно прав. Сумасшедшая, что связалась с ним.

Но каждая минута тайного сладострастия была наслаждением.

Естественно, Карен сразу заметила.

– Что там у тебя с шейхом гимнастики? – спросила она игриво. – Ты торчишь у него в кабинете больше времени, чем он сам.

Карен была одной из самых близких ее подруг, но правило выживания в Голливуде гласит: «Не доверяй никому, а близким друзьям – особенно».

– Он изумительный массажист, – невинно ответила Элейн. – Помнишь, что у меня было со спиной? Так, по-моему, он ее почти вылечил.

– А что у тебя было со спиной?

– Диск сместился – очень давно. И с тех пор боли бывали страшные.

– Хм-м-м… – Карен смерила ее скептическим взглядом.

Список принявших приглашение не оставлял желать ничего лучшего. Возглавляла его Сейди Ласаль, ради которой – хотя она это не знала – и устраивался вечер. Элейн была в восторге – если и дальше все пойдет так, жизнь снова станет прекрасной.

Уже многое заметно улучшилось.

Ангель исчезла из его жизни бесследно, и Бадди это нисколько не обрадовало. А наоборот, чертовски напугало. Конечно, ей двадцать, но она по-прежнему совсем младенец, а улицы Голливуда кишат сводниками и мошенниками, которые все сделают, чтобы наложить лапу на такую девушку, как Ангель.

Он содрогнулся от одной только мысли и постарался внушить себе, что она улетела в родной город, хотя прекрасно понимал, насколько это маловероятно. Тем не менее он заставил Шелли позвонить в Луисвилл.

– Какая-то женщина ответила, что она в Голливуде, – сообщила Шелли, кладя трубку.

– Может, она поехала на поезде и еще не добралась туда, – предположил он.

– Ага. А может, она все еще здесь. Посмотри правде в глаза: в этом городе можно найти что-нибудь кроме Бадди Хадсона.

Он пропустил ее слова мимо ушей. Что она понимает!

В уме он составлял сценарий. Ангель в Луисвилле у своих приемных родителей. Бадди в Голливуде подписывает замечательный контракт на главную роль в «Людях улицы». Потом летит – первым классом, естественно, – в Луисвилл. Его встречает лимузин – длиной в шестнадцать футов с телевизором и с баром сзади. Подкатывают к дому Ангель. Шофер открывает дверцу, он вылезает, и она выбегает навстречу ему. Красавица Ангель, беременная его ребенком! И пусть они все полопаются от зависти.

– А что с твоей пробой? – спросила Шелли.

Его мысли сразу обратились на другое. Настроение изменилось. Он схватил трубку и набрал номер Инги.

– Какие новости? – спросил он с тревогой.

– Бадди! Ты мне сегодня звонишь уже в третий раз! Пробовался ты всего четыре дня назад, и я же тебе сказала, что позвоню, как только что-то узнаю.

Это его не устраивало. А рассказывает ли ему Инга все, что ей известно?

– Поужинаем сегодня? – спросил он внезапно. Немножечко личного внимания никогда не помешает.

Инга даже растерялась. Сколько времени она пыталась выудить у него приглашение!

– Договорились! – сказала она поспешно, пока он не передумал. – Когда и где?

– Заеду за тобой на работу. Ты когда кончаешь?

– Впять.

– В пять, – повторил он. – Буду в пять.

А вдруг он увидит Монтану Грей и разберется, что там происходит на самом деле?

Он совсем забыл про Шелли.

– Уже свидания назначаешь? – ехидно осведомилась она. – Вы, мальчики, быстро умеете забывать.

– Ты мне не одолжишь пятьдесят монет, Шелли? – вкрадчиво сказал он.

Она взбесилась.

– Я тебе одолжила пятьдесят два дня назад! Займи у Рэнди, это у него водятся лишние. А я трудящаяся девочка и хочу получить еще и за пользование моим телефоном, а не только мои пятьдесят.

– Об этом не беспокойся! – Бадди направился к двери.

– Тебе-то легко говорить. Ты же у нас большая шишка.

– По-моему, Элейн играет в доктора, – объяснила Карен Ланкастер.

– Что-о? – переспросил Росс, лениво защемив один невероятный сосок между большим и указательным пальцем.

– Ой! – пискнула она и перекатилась по своей огромной круглой кровати подальше от его рук.

– Вернись, женщина! – скомандовал он.

– А ты попробуй заставь, мужчина! – отозвалась она.

Он пополз через смятые простыни, рыча как тигр, и рухнул на; нее. Его язык немедленно вступил в действие, а член вздыбился.

Она засмеялась, смакуя каждую секунду.

– Ты становишься ненасытным, Росс!

– Ну да и ты не совсем Дева Мария.

Они занимались любовью шумно, зная, что их пыхтение и стоны не будут никем услышаны в уединенном пляжном домике.

А потом Карен снова сказала:

– По-моему, Элейн играет в доктора.

И Росс повторил:

– Что?

А Карен сказала:

– Она трахается с прислугой. Она завела себе мальчика для любви. Она вступила в любовную связь.

Он весело фыркнул.

– Ты свихнулась! Элейн секс не интересует даже дома, а уж чтобы искать его на стороне – никогда.

– Поспорим?

– Ты попала пальцем в небо.

– Что с тобой, детка? Тебе не нравится, что женушка получает свое от кого-то другого?

В его голосе появилось раздражение.

– А кто же, по-твоему, так называемый любовник Элейн?

– Рон Гордино! – ответила она с торжеством.

– Какой еще хреновый Рон Гордино?

– Бывший двадцативосьмилетний спасатель шести футов двух дюймов роста, а теперь самый модный инструктор по гимнастике в Беверли-Хиллз, лично рекомендуемый Биби Саттон.

– Этот педик! – Росс захохотал.

– И то и другое, милый. Есть большая разница между голубыми и работающими на два фронта. Наш Рон, бесспорно, работает на все фронты, включая и тылы, могу тебя в этом заверить.

А в данное время он обеспечивает Элейн всем, что, по-твоему, дома ее не интересует. Ее обрабатывают по-царски, Росс. Просто погляди на нее, если сомневаешься. Она прямо вся светится.

– Элейн не трахается направо и налево, – ответил он резко, пытаясь вспомнить, когда в последний раз обращал внимание на то, как выглядит его жена.

Карен грациозно спрыгнула с кровати.

– Ну, как хочешь, – нежно проворковала она. – Я еще не встречала мужчину, который искренне верил бы, что жена может ему изменять. Даже если сам бросается на все, что дышит.

Элейн? Изменяет?

Чушь собачья.

Элейн занята домом, одеждой, приемами, светской жизнью.

Секс ей просто не по нутру.

– Послушай, – сказал он убежденно. – Я знаю, что Элейн не способна так со мной поступить.

– Но ты же с ней поступаешь так!

– Это совсем другое.

Карен вытянула губы и выразительно чмокнула.

– Собственник и шовинист!

– Корова!

Она выбрала патрончик из серебряной коробочки, прыгнула назад на кровать и, сев по-турецки, закурила. Росс следил за ней, и у него чесались пальцы вновь взяться за соски.

– И ты бы принял к сердцу? – спросила она невинно, затянулась и вручила патрончик ему.

Он вдохнул глубоко, расслабляясь.

– Да, принял бы!

А что? Он оплачивает счета. Он оплачивает ее ногти, ее волосы, ее одежду, ее гимнастический класс. Она – миссис Росс Конти. И если трахается на стороне (в чем он искренне сомневается), то ведь это прямой вызов его мужской силе!

– А почему? – спросила Карен.

– Может, хватит вопросов? Кого это трогает?

– Тебя. И очень заметно.

Семя было брошено в борозду. Что и требовалось.

Ангель сразу стала всеобщей любимицей в парикмахерском салоне Коко. Она сидела за своим столом – наивные огромные глаза, нежная кожа, распущенные по плечам шелковистые золотые волосы. Какая чудесная перемена после отлакированной Дарлены, верховной жрицы по части зло-ехидства.

«Кто она? – спрашивали все у Коко. – Где вы ее выкопали?

Такая милая, такая вежливая!»

«Знаю, знаю!»– прищелкивал языком Коко, оберегая ее, точно ревнивый сводник, пугаясь мысли, что ее похитит у него рыскающий разведчик талантов. Впервые в его салоне воцарились мир и тишина. Ни взбешенных истеричек, ни жестоких схваток из-за путаницы в записях. Ее присутствие успокаивало даже Раймондо, самого темпераментного из его мастеров. И он держался на почтительном расстоянии – то есть не щипал ее за задницу, когда она проходила мимо.

Ее красота покоряла всех, но она с самого же начала объявила, что замужем и очень счастлива, что ее муж должен был ненадолго уехать по делам за границу. Очень вежливо она отклоняла все приглашения – и сотрудников салона, и клиентов. Она держалась дружески, но чуть отчужденно, ничего не рассказывала о себе, хотя готова была выслушивать часами тех, кому надо было поделиться своими трудностями.

Каждый день ей по несколько раз объясняли, что она легко станет манекенщицей или актрисой, а она улыбалась и отвечала, что это ее не интересует. И говорила правду, чувствуя, как в ней растет ребенок Бадди. Оливер Истерн и его экстравагантные обещания забылись. Куда важнее было привести в порядок свою жизнь.

Она много думала о Бадди. Он так горько ее обманул! Инстинктивно она чувствовала, что ему надо дать время, хотя бы для того, чтобы он понял, как должен дорожить их отношениями – как они важны.

И еще она чувствовала себя очень сильной и гордилась тем, что делала. Быть одной – очень непросто, но все-таки лучше, чем быть с Бадди и видеть, как он себя губит.

– Может, хочешь вечерком потанцевать? – оскалился Раймондо, проходя мимо ее столика в десятый раз за день.

Она чинно покачала головой.

– Нет, не хочет! – отрезал Коко, возникая из своего кабинета. – Верно, греза моя?

Она ласково улыбнулась. Заботливость Коко ее трогала. Он все время ее опекал. Она повернулась поздороваться с толстухой в широченном сарафане и в крутых желтых локонах.

– Доброе утро, миссис Лидерман. Как вы себя сегодня чувствуете?

Миссис Лидерман просияла.

– Умираю от жары, вот и Фруи тоже. – Она сгребла с пола миниатюрного пуделя и подала его через стол Ангель. – Напои малыша, будь доброй девочкой!

На ее толстых руках сверкнули брильянты.

– Рано или поздно вам отрежут пальцы ради ваших колечек! – вздохнул Коко. – Будьте поосторожнее, миссис Л.

Толстуха кокетливо хихикнула.

– Без моих блестянчиков я буду чувствовать себя совсем голой!

Коко испустил притворный вздох.

– Если так, не снимайте их! Ни в коем случае!

Миссис Лидерман захихикала еще громче. Ангель вежливо улыбнулась, и толстуха вперевалку удалилась отдать себя в заботливые руки Раймондо.

– Одна из самых богатых баб в Лос-Анджелесе, – вполголоса сообщил Коко. – А вид такой, словно она до сих пор одевается с вешалок «Мей компани».

– Мне «Мей компани» очень нравится, – возразила Ангель.

– Естественно! – Он вздохнул. – Греза моя, придется мне все-таки взяться за твое воспитание. С твоей наружностью ты могла бы стать одной из богатейших дам этого города. Но тебе надо столькому научиться!

– Чему?

– Да всему.

Джина Джермейн прошлепала босыми ногами по пушистому белому ковру и крепко обвила руками шею Нийла Грея.

– Тебе правда понравилась моя проба? Честно?

Он высвободился из ее хватки.

– Да.

– Просто «да»? – Она жаждала похвал.

– Ты была очень хороша.

– А что думают Оливер и Монтана? – спросила она с тревогой. – Я получу Никки? Черт побери, Нейл, я Никки или нет?

Он покачал головой, сказал «нет», поднял ладонь и объяснил свои планы насчет нее.

Она слушала внимательно, накручивая на палец платиново-белокурую прядь, закусывая пухлую нижнюю губу, не спуская с него выпуклых голубых глаз.

В его объяснении все выглядело заманчиво. Нет, она не Никки. У него для нее есть что-то куда лучше. Новый фильм.

Особенный. Который действительно создаст ей репутацию серьезной актрисы.

– А сценарий у тебя есть? – взволнованно воскликнула она, когда он замолчал.

Он улыбнулся про себя. Клюнула!

– Практически есть. Во всяком случае, такой, что любая актриса здесь нос бы себе отрезала, лишь бы сыграть эту роль.

Она облизнула сладострастные губы, стараясь сохранить хладнокровие, но не сумела совладать с голодной дрожью в голосе, когда спросила:

– И съемки начнутся?

– Как только я кончу «Людей улицы».

Ее взгляд стал еще более сосредоточенным. Не дурачит ли он ее? Сорит обещаниями, чтобы выбраться из ловушки.

– А почему я не могу сначала сняться в «Людях улицы»? – спросила она грозно.

– Ты что – ничего не поняла? Это все погубит!

– Обещаешь мне журавля в небе! – В ее голосе появилась злость.

– Я тебе обещаю, дорогая моя, возможность покончить с ролями сексуальнейшей дуры года, возможность стать серьезной актрисой. – Она словно задумалась, и он воспользовался случаем добавить. – И хочу получить видеопленку, на которой мы вместе.

Я не допущу, чтобы ты командовала. Ты отдаешься в мое полное распоряжение, и я сделаю тебя самой популярной актрисой – понимаешь? – актрисой! Когда я кончу возиться с тобой, все они примчатся с контрактами высунув языки.

– А где гарантия, что ты не врешь? – спросила она быстро. – Звучит все отлично, но я не дура.

– Я тебя никогда дурой и не считал. Видишь ли, дорогая моя, я готов подписать с тобой контракт. Оливер Истерн договорится об условиях с твоим агентом. Но не жадничай – тебе этот фильм нужен куда больше, чем мне. – Он помолчал. – И никаких сообщений для прессы, пока я не скажу. Ясно?

Она пожевала нижнюю губу и кивнула.

– Видеопленку я хочу получить в тот день, когда ты подпишешь контракт. И никаких штучек, Джина. Никаких копий. Потому, что, когда мы начнем съемки, я смогу тебя сделать, но и уничтожить.

– Давай приляжем, Нийл, – промурлыкала она, возбужденная его властностью.

– Давай не приляжем, – ответил он жестко. – С этой минуты отношения между нами чисто деловые. Ты поняла?

Монтана стащила ковбойские сапоги и позвонила киномеханику.

– Прокрути эти пробы для меня еще раз, Джефф.

– Сию минуту, миссис Грей.

Она откинулась в кресле, чтобы еще раз посмотреть четырех актеров, с которыми работала как режиссер. Четыре актера. Все разные. Во всех что-то есть. Но завораживал ее Бадди Хадсон. Как актер он не был лучшим. Далеко нет, но в нем было то экранное обаяние, которое она ощутила с самого начала, и это она помогла ему раскрыться.

Она задумчиво закурила в темноте сигарету. Больше всего ей хотелось поделиться своим открытием с Нийлом. В такой момент им следует быть вместе. Но когда она позвала его посмотреть пробы, он сослался на деловое свидание. Какое свидание? Она не собиралась его расспрашивать, а он не потрудился объяснить сам.

Ее лоб пересекла морщина. Что-то менялось в их браке. Что-то, над чем у нее не было власти, и это ей особенно не нравилось.

Они всегда были так близки, но вдруг между ними возникла пропасть, и объединял их только фильм. Морщина стала глубже.

Может быть, напряжение первой совместной работы? Подготовка съедает почти всю ее энергию. Возможно, Нийл ощущает то же. Но какое-то шестое чувство подсказывало ей, что причина не в этом. Совместная работа должна была бы сблизить их, а не разъединить. Она сердито погасила окурок. Пожалуй, пришло время для долгого разговора.

Образ Бадди Хадсона двигался на экране. Нет, в нем правда есть главное. Магнетизм. Как она заметила в тот день, когда он хитростью прорвался к ней в кабинет. Он должен сыграть Винни.

Решение принято. Теперь остается только убедить Оливера и Нийла.

Глава 26

Наконец пришли компьютерные справки о семействе Эндрюс.

Леон Розмонт внимательно их изучил. Сведений было мало, однако среди них нашлось одно многозначительное – дата их свадьбы: 1946 год, Барстоу, Калифорния, а о Деке Эндрюсе – ничего.

Он немедленно запросил копию брачного свидетельства. Если уж искать какую-то зацепку, то можно попробовать с самого начала.

А пока подошел день рождения Милли, и она устроила семейное торжество. И подняла содом на кухне, жаря отбивные, готовя кур и творя свой специальный салат. Леон приятно удивил ее, явившись с огромным клубничным тортом. Но она, на случай, если он позабыл бы, уже напекла печенья с шоколадной начинкой, при виде которого у него чуть слезы на глаза не навернулись.

Он объедался, пока ее многочисленные племянники и племянницы загружали стерео пластинками Джексона, а взрослые требовали Джеймса Брауна. Танцы, смех, добродушное веселье – он давно уже не проводил такого вечера.

– Я мою, ты вытираешь, – скомандовала Милли.

– А может, ты будешь мыть и вытирать? – отпарировал Леон.

– У, лентяй! – воскликнула она, и лицо ее осветилось нежностью. – Оторви толстый зад от кресла и марш на кухню!

– Кто тебе моет посуду и стирает? – требовательно спросила Джой.

– Уборщица приходит.

– А? – Она задумчиво погрызла большой палец. – Хочешь, я буду у тебя убираться? Сбережешь доллар-другой.

Он не хотел сберегать доллар-другой. Он хотел найти выход из этой нелепой ситуации.

Они виделись – если это было подходящим словом – уже два месяца. Он много для нее сделал. Устроил продавщицей мороженого в кинотеатре. Переселил в приличный пансион. Внушил ей чувство собственного достоинства. А взамен она дарила ему свою юность и удивительные эрекции. С ней он чувствовал себя двадцатидвухлетним, и некоторое время это было очень приятно. Но теперь она завела разговор о том, чтобы убираться у него и стирать, и он понял, что пришло время перевернуть эту страницу. Так будет правильнее для них обоих.

– Джой, – сказал он ласково, – тебе иногда не хочется иметь друзей своего возраста?

– Не-а! – ответила она блаженно. – Так и ты ведь не такой уж дед, если на то пошло. Ты же ровесник Пола Ньюмена. – Она только что двадцать восемь раз посмотрела «Буча Кэссиди», который шел в кинотеатре, где она работала, и упоминала Пола Ньюмена со второго слова на третье.

– Мне кажется, – сказал он ровным голосом, – что теперь, когда мы вернули тебя на правильные рельсы…

– Какие такие рельсы? Я что – хреновый поезд?

– Ты понимаешь, о чем я, – произнес он спокойно. – И не ругайся.

– Ну ладно, – объявила она, отчаянно стараясь переменить тему. – Я буду убирать у тебя. Как одолжение. Как я беру плату за то… Это я пошутила. Так ты дай мне ключ.

– Попробуем посмотреть правде в глаза, Джой: мы пробыли вместе, сколько было возможно. А теперь ты должна строить свою жизнь без меня.

– Это почему? – воинственно спросила она.

– Потому что так будет лучше, – терпеливо объяснил он. – У тебя вся жизнь впереди. И очень много интересного, чем ты можешь заняться. И очень много новых людей. И какой-нибудь хороший парень…

– Хрено-овина! – крикнула она, брезгливо искривив губы. – Интересные вещи, хороший парень… Нашел дурочку! – Она ожгла его взглядом. – Я кое-чего повидала, знаешь ли.

– Но так не годится, – продолжал он упрямо. – С самого начала было ясно. Я думал, у тебя хватит ума понять это.

– Нашел себе новую цыпочку облегчаться? – съязвила она. – Молоденькую. Мне-то уже шестнадцать. Старовата стала, а?

– Не говори глупостей.

Они спорили больше часа. Джой не хотела уходить. Она визжала и вопила. Пыталась быть нежной. Осыпала его бранью. Даже плакала.

Но чем больше она бесилась, тем больше он убеждался, что поступает правильно. Наконец в два часа ночи она ушла.

Следующая неделя была нелегкой. Она без конца звонила ему, умоляла, настаивала, что им надо быть вместе, сыпала оскорблениями. Он взял давно ему положенный шестинедельный отпуск, запер квартиру и уехал во Флориду. По дороге в аэропорт он завернул в пансион, где жила Джой, и уплатил хозяйке за шесть месяцев вперед. Откупился от собственной совести?

Нет, просто помог ей на первых порах. И больше он Джой не видел.

Пока не увидел ее искромсанный, изуродованный труп на полу дома на Френдшип-стрит.

Леон кончил убирать посуду, съел мороженого и поднялся наверх к Милли.

Она за туалетным столиком снимала макияж. Ему хотелось признаться ей во всем, рассказать про Джой. Но его душил стыд.

Он боялся увидеть отвращение в ее глазах.

– Ну, попраздновали, а? – весело сказала Милли.

Он изобразил улыбку, сказал: «На полную катушку»– и подумал, как бы все обернулось, если бы он согласился встретиться с Джой за неделю до ее смерти. Ее звонок был полной неожиданностью. Три года молчания, и вдруг она звонит, словно они разговаривали накануне.

«Мне надо тебя повидать, это очень важно. Мне твоя помощь нужна».

Он не захотел. Изменил голос и сказал, что она ошиблась номером. Милли сидела напротив.

Прежде, чем он повесил трубку, Джой успела сказать:

«Хрено-ови-на, Леон, я же знаю, что это ты!» Но больше она не позвонила.

А через неделю ее убили.

Глава 27

В день вечера Элейн проснулась в семь. Оставив Росса похрапывать на его половине кровати, она пошла в ванную и внимательно осмотрела лицо в увеличивающем зеркале. Выщипнула несколько волосков под бровями, осторожно выдавила крохотный прыщик и даже подивилась тому, какая нежная и чистая у нее кожа. Скажут, конечно, что ей за это надо благодарить Аиду Тибьен. Аида накладывала питательные маски многим звездам – включая Кэндис Берген и Жаклин Биссет, которые обе приедут на ее вечер. Но она-то знает, кого ей благодарить на самом деле.

Рона Гордино. Гибкого сильного Рона Гордино, к которому она вопреки себе по-настоящему привязалась.

Никогда не допускай близости с прислугой, Элейн. Как бы хорошо тебе ни было с ними в постели.

Не то чтобы они хоть раз были вместе в постели как таковой.

Массажный стол, кушетка, пол. Элейн позволила себе улыбнуться, сбросила шелковую ночную рубашку и встала под ледяные иглы душа.

Мысленно она пробежалась по приготовлениям к вечеру. Все предусмотрено, начиная от сервировки и кончая сторожем при машинах. Нет, она ничего не забыла, и скоро явится армия тех, кто все это осуществит.

Она растерлась полотенцем досуха, чуть-чуть подкрасилась, надела коричневую шелковую рубашку, бежевые хлопчатобумажные брюки и, подойдя к окну, выглянула наружу. День обещал быть по-калифорнийски изумительным. Солнце уже высоко поднялось на чистом безоблачном небе.

Росс захрапел громче. Она нетерпеливо тряхнула его за плечо.

– Который час? – простонал он.

– Ранний. Вставай-ка!

– Уже встал, – ухмыльнулся он, указывая на эрекцию., – Как насчет потрахаться?

– Не говори глупостей, – отрезала она. – Ты забыл, что у нас сегодня званый вечер?

Он снова застонал.

– Как я мог бы забыть? Ты этим хреновым вечером жила и дышала столько недель, что я им счет потерял.

– Вставай, – сказала она твердо. – И отправляйся в свой оздоровительный клуб, или завтракать где-нибудь, или еще куда-нибудь, но пожалуйста, сегодня не путайся ни у кого под ногами.

– Что значит – не путайся? Это мой дом, – негодующе заявил он.

– Ну, Росс, не капризничай. Это твой вечер.

– Как бы не так! – ответил он воинственно. – Это вечер Джорджа, мать его, Ланкастера и Памелы, мать ее, Лондон. И обходится мне, мать их, в суммы, которые нам не по карману!

– Это вечер Сейди Ласаль. Не забывай настоящей причины, для чего мы его затеяли. Почему бы не назвать его вкладом в наше будущее?

– Только не просчитайся! – Он громко зевнул. – – Ну, я поехала, – сказала она, не желая терпеть его ворчания.

– Куда? – осведомился он, взглянув на свои часы. – Еще и восьми нет.

– По-моему, я тебе вчера сказала. Я завтракаю у Биби. У нее дома.

– А зачем?

– Перестань меня допрашивать. Мы проверим окончательный список приглашенных.

– Но почему она не может приехать сюда?

Элейн решила, что такой дурацкий вопрос ответа не заслуживает.

– Ну, пока, – сказала она. – И не забудь заехать в банк за наличными. Нам нужно побольше двадцаток для чаевых.

– А от Биби ты куда?

Элейн подавила злость. С каких это пор Росса интересует ее расписание?

– К парикмахеру! – огрызнулась она. – Ну, могу я идти?

– Пожалуйста, не стесняйся.

Она бросилась на кухню. Как раз пришла Лина с двумя помощницами. Все трое что-то возбужденно обсуждали по-испански. В первый раз Элейн обнаружила, что лицо Лины способно выражать не только угрюмую покорность судьбе.

– Bienos dias[14], сеньора Конти, – сказала горничная весело.

– Доброе утро, Лина.

– Это две мои amigas[15], Консепсьон и Мария.

Подруги кивнули и улыбнулись. Наверное, без права на жительство, решила Элейн, и дико счастливы поработать в таком прекрасном доме. То есть он станет прекрасным, когда они вымоют и выскребут его сверху донизу.

– Они говорят по-английски? – спросила она.

– Немножечко. Я буду объяснять, – ответила Лина.

– Отлично. Я хочу, чтобы здесь все блестело. В восемь придут рабочие ставить тент. Цветы привезут в девять. И еще будут доставки. Список я оставила в холле.

– Не беспокойтесь, сеньора. – Лина ободряюще кивнула.

– Отвечайте на звонки, Лина, и обязательно записывайте, что вам скажут. – Поколебавшись, она употребила единственное испанское слово, которое знала. – Entiende?[16].

– Ага. Я хорошо поняла, – ответила Лина, гордо улыбаясь подругам. – Вы езжайте. Все хорошо.

– Я вернусь в половине первого.

Благополучно забравшись в свой «Мерседес», она перевела дух. День начался достаточно гладко. Ну, если и дальше все пойдет по плану…

Она включила мотор и тронулась с места. Тридцать секунд спустя она вспомнила, что забыла предупредить Лину, что в двенадцать приедут два бывших рок-музыканта установить свое оборудование. Их рекомендовал Рон Гордино. «Хотите, чтобы вечерок был горячим, пригласите Рика и Фила». В начале вечера трио Дзанкусси, а Рик и Фил после них. Господи! Лина же таких длинноволосых в дом не впустит.

Она развернула «Мерседес»и быстро поехала обратно.

Росс услышал, как хлопнула наружная дверь и заработал мотор «Мерседеса» Элейн. А что, если Карен сказала правду, будто она обзавелась любовником? Да нет! Даже смешно. Она же миссис Росс Конти и не посмеет трахаться на стороне. Он лениво перевернулся на бок и набрал номер Карен.

– Что? – сонно пробормотала она.

– Звонит сексуальный маньяк.

– Росс?

– А какие еще сексуальные маньяки звонят тебе в такую рань?

– Ты меня разбудил.

– А ты забыла, что сегодня вечер? – Он довольно удачно изобразил голос Элейн.

Она хрипловато засмеялась.

– В чем ты? – спросил он.

– В атласной красной рубашечке от Фредерика.

– И в штанишках с разрезом?

– И в бюстгальтере с окошечками.

– Черт, Карен, у меня до потолка встало!

– Будет жаль, если пропадет зря. Приезжай!

– Не могу.

– А почему? Тебе же хочется пососать мои сосочки?

Мысль о ее эротичных сосках у него во рту возбудила его еще больше.

– Ты меня искушаешь.

– Я знаю, что тебя заводит. Так что влезай в свой драндулет, нацепи очки побольше и потемнее, и рискнем. Я позвоню вниз, что жду Эдварда Брауна.

Он ни разу не бывал у нее на квартире в фешенебельном Сити. Оба решили, что риск слишком велик, и ограничивались уединенным пляжным домиком. Но что такое немножко риска между друзьями?

– Я мигом.

– Нет, все-таки погоди, пока не приедешь!

– Остроу-у-умно! – Он положил трубку и прыгнул под ледяной душ. И пожалел. Потому что едва эрекция пропала, как ему расхотелось навещать Карен. На душе стало тревожно. Его пугала встреча с Сейди Ласаль у него дома. Что, если она снова откажется стать его агентом?

Невозможно! Он включит обаяние Конги на полную мощность – ослепит ее и околдует. Ей не улизнуть!

Он торопливо оделся.

Элейн влетела на кухню и хотела сказать Лине о двух рок-музыкантах, но заметила, что лампочка телефона мигает, и взяла трубку, не сомневаясь, что звонят ей. И услышала, как Росс сказал: «Черт, Карен, у меня до потолка встало!» Она молча дослушала их разговор до конца, повесила трубку одновременно с Россом и выбежала в заднюю дверь.

Сев в машину, она скатилась по наклонному съезду, включила мотор и помчалась по улице, с большим трудом затормозив у светофора.

Ее по-царски обслужила лучшая подруга!

Нет. Неверно. Ее лучшая подруга по-царски обслуживает Росса.

Этта Гродински из Бронкса.

Карен Ланкастер из Беверли-Хиллз.

Она почувствовала, что вот-вот закричит, и сжала зубы, хотя все психоаналитики рекомендовали ни в коем случае не сдерживаться.

– Эта… Эта… дырка! – пробормотала она сквозь зубы.

Эта дырка с жуткими сосками.

– Обманщица, сука, воровка! – завопила она во весь голос. – Кем она себя воображает?

Мужчина за рулем соседней машины вздрогнул.

– Чего выпучился? – рявкнула она и рванула «Мерседес» вперед по бульвару Сансет, торопясь в Бель-Эйр к Биби Саттон.

Будь что будет, но Биби она не подведет. Об этом и подумать невозможно. Королевская аудиенция – это королевская аудиенция. И ничто на свете не заставит ее испортить что-нибудь еще и здесь.

Молчание Ангель расстроило Бадди до такой степени, что он впадал в панику, стоило ему об этом подумать. И еще он запретил себе вспоминать о «Людях улицы», о роли Винни. Он даже перестал звонить Инге по семнадцать раз на дню и ограничивался одним звонком – утром ровно в одиннадцать. И только спрашивал сухо: «Есть новости?»А она изо всех сил пыталась затянуть разговор, потому что после той их встречи безумно в него влюбилась, хотя ровно ничего не произошло – не по ее вине «. Однажды он услышал роковые слова:» Новостей нет, но ты все еще в кандидатах «. И сразу повесил трубку. Ему хотелось одного – бежать.

И он побежал. В буквальном смысле слова. Купил хорошие кроссовки и пробегал Сансет от Доэни до Фэрфакса туда и назад.

Каждое утро. Расходуя избыточную энергию таким образом, он чувствовал себя легче. Голый, если не считать коротких белых шортов, он выглядел как никогда: худощавый, загорелый, все тело – отлично отлаженный механизм.

Но Ангель этого не видела. Она его бросила, точно пакет с мусором.

После двух недель неизвестности Шелли сказала, что Ангель звонила и просила передать ему следующее:

– Она больше не хочет тебя видеть. Сделала аборт, встретила какого-то парня, и ты, Дружок Бадди, вычеркнут из ее жизни навсегда. Она заставила меня поклясться, что я так и скажу тебе: навсегда. Понял?

Он был потрясен. Он никогда не поверил бы, что Ангель может быть такой бессердечной.

– Ты не спросила номер ее телефона? Не узнала хотя бы, где она живет? – буркнул он сердито.

– Я что – справочная служба? – огрызнулась Шелли. – Говорят тебе, она просто хотела покончить со всем. Покончить.

В эту ночь он чуть было не переспал с Шелли. Совсем обалдел, а она, как всегда, лезла на него. Стащила с себя одежду под вопли Донны Саммер и принялась танцевать перед ним. Тело у нее, конечно, что надо. Но и только. Просто еще одно тело.

Она упала перед ним на колени и расстегнула пояс его джинсов, но совсем его не возбудила. Боль от того, что Ангель его бросила и избавилась от его ребенка, перебарывала и травку и снег.

Внутри он был весь пустой. Никто, кроме Ангель, ему не был нужен.

– Псих ты! – бушевала Шелли. – Педик или еще что? – Она не привыкла, чтобы от нее отворачивались.

Он остался у Рэнди, надеясь на великую новость и тоскуя по Ангель.

Шелли обиделась ненадолго.

– Я тебя заполучу, не сегодня, так завтра, – смеялась она. – Надо просто не отступать, верно?

Деньги он у них занимал поровну. Шелли относилась к этому добродушно, но Рэнди, когда он попросил у него еще полсотни, вдруг взбеленился:

– Послушай, я же, мать твоя, не банк. Мне каждый доллар нужен, чтобы не упустить Мэрли. Если она пронюхает, что у меня за душой ни цента, только я ее и видел.

Бадди сочувственно кивнул. Мэрли Сандерсон была для Рэнди доступом ко всяким благам, а старина Рэнд столько лет перебивался по мелочам, что заслужил вкусить красивой жизни.

С неохотой он признал, что должен подыскать себе какую-нибудь работу, пока не узнает о результатах пробы. А приняв это решение, надел единственную чистую рубашку, уговорил Шелли погладить его черные габардиновые брюки и завершил экипировку белой курткой от Армани – спасибо Джейсону Суонклу.

Нарядившись, он отправился к Фрэнсис Кавендиш в надежде, что у нее что-нибудь для него да отыщется.

– Э-эй, Фрэнси! – бодро поздоровался он, входя в ее приемную так, словно они виделись накануне.

Она откинулась на спинку коричневого кожаного кресла и внимательно оглядела его с головы до ног.

– Ну-ну, – произнесла она медленно. – Только поглядите, что нам Санта-Ана надула с улицы. Я думала, ты сдох.

– А? – Он нахмурился.

– Актер, который исчезает, в моей книге значится сдохшим.

– Так вот же я!

Она прищурилась на него поверх очков.

– И выглядишь очень неплохо, рада сказать.

– Я много бегаю.

– Это идет тебе на пользу.

Наступило долгое молчание, которое она как будто не думала прерывать.

Он кашлянул.

– Так что слышно, Фрэнси?

– Бога ради, не называй меня Фрэнси.

За это время очки в стразах сменились квадратными стеклами в тяжелой роговой оправе, что усугубляло впечатление мужеподобности, внушаемое коротко подстриженными седыми волосами и костюмом мужского покроя – слишком жаркого для Калифорнии. Но костюм был ее неотъемлемой и знаменитой принадлежностью. Она отперла боковой ящик стола и вытащила еще одну свою неотъемлемую принадлежность – видавший виды мундштук. Вставила патрончик, раскурила, затянулась и протянула через стол ему.

– Женат по-прежнему? – спросила она отрывисто.

Он глубоко затянулся, и инстинкт подсказал ему верный ответ:

– Не-а!

– Вот и хорошо. Брак тебе не шел. У меня для тебя есть работа. Фильм ужасов. Ты подойдешь в самый раз. Бюджет ограничен.

Две недели. Плата по профсоюзным ставкам. Подходит?

Он кивнул, боясь упомянуть про» Людей улицы «, чтобы не сглазить.

– Когда?

–» Юниверсал «. Со следующего понедельника.

– Звучит неплохо.

– Еще бы! – Она отобрала мундштук и принялась его сосать.

Видимо, больше чем на одну затяжку он рассчитывать не мог. Но и одна затяжка лучше, чем ничего.

– Вечером ты свободен? – внезапно спросила она.

В прошлом он раза два сопровождал Фрэнсис на скучнейшие банкеты после присуждения наград, и однажды был кавалером ее восьмидесятишестилетней матери, которую Фрэнсис вывезла поразвлечься. Вообще-то он больше не собирался служить сопровождающим; с другой стороны, от его согласия, возможно, зависело, получит ли он работу в» Юниверсал «.

– Да, свободен, – ответил он.

– Отлично, – сказала она деловито. – Росс Конти устраивает вечер для Джорджа Ланкастера и Памелы Лондон. Заедешь за мной точно в четверть восьмого. Ты мой адрес помнишь.

Это было утверждение, а не вопрос. Он обрадованно кивнул: пусть и с Фрэнсис, но такой вечер сулил многое.

– И еще, миленький! – добавила она. – Надень что-нибудь приличное. А то сейчас ты смахиваешь на мальчиков, которые толкутся у зала» Поло»в поисках клиента.

Он попытался скрыть раздражение. Ну, да что она понимает?

Если уж на то пошло, так ему она напоминает Родни Данджерфилда в юбке.

Развеселившись от этой мысли, он сказал:

– Значит, в семь пятнадцать. – И ушел.

Оливер Истерн рассеянно опорожнил пепельницу, в которой тлела ее сигарета.

– Оливер! – сказала Монтана резко. – Я ведь еще ее не докурила!

– Что?

– Моя сигарета! – Она с возмущенным недоумением обернулась к Нийлу.

Нийл сосредоточился на рюмке виски, которую сжимал в пальцах.

Оливер начал рыться в мусорной корзинке, чтобы погасить сигарету.

Они сидели втроем в блистающем чистотой кабинете Оливера. Было одиннадцать утра, и они ждали Джорджа Ланкастера. Он опаздывал уже на час.

Оливер и Нийл оба знали его хорошо, но Монтана никогда с ним не встречалась. И испытывала странное волнение – как-никак она выросла под сенью Джорджа Ланкастера. Он всегда был рядом – знакомое-презнакомое лицо на большом экране и в киножурналах. Джордж Ланкастер, Джон Уэйн, Роберт Митчем.

В тринадцать лет она была влюблена во всех троих. Теперь положение изменилось: она написала сценарий, и Джордж готов сыграть звездную роль в фильме. К несчастью, она не считает его таким уж хорошим актером, а роль Мака так важна! Однако Джордж Ланкастер означает большие сборы, а у кого достанет сил поспорить с таким фактом?

К тому же, как твердил Оливер, Джордж в фильме означает, что они могут взять на две другие главные роли кого захотят.

А Бадди Хадсон ей нравится. И понравился Нийлу с Оливером, едва они увидели, как реагируют на него секретарши, которых она пригласила в просмотровую, когда они прокручивали его пробу.

– Он, возможно, не величайший в мире актер, зато воздействует моментально, словно инъекция секса. Он насквозь Винни, – объяснила она.

– Меня не надо уговаривать. Он мне нравится, – сказал Нийл.

Оливер согласился, продолжая сетовать, что не сумел найти девочку с пляжа, которую наметил для Никки. Но она исчезла бесследно, и, оставив мысль о Джине, они попробовали несколько кандидаток, и две оказались просто отличными. Теперь оставалось только добиться, чтобы Оливер выкинул из головы свою пляжную нимфетку и принял решение.

Согласие Джорджа Ланкастера держалось в строжайшем секрете.

– Нам требуется максимальная отдача прессы, – твердил Оливер. – Когда Джордж приедет сюда, это уже будет событие.

А когда мы устроим пресс-конференцию и объявим о контракте, мировая сенсация обеспечена.

Джордж приехал накануне поздно вечером. И Оливер пребывал на седьмом небе. Джордж Ланкастер в первом фильме за семь лет. «Люди улицы»– постановка «Оливер Истерн продакшн».

Дураки в очередь встанут, лишь бы вложить денежки в его будущие начинания. На столе Оливера зажужжал зуммер, и взволнованный голос секретарши произнес с благоговейным волнением:

– Мистер Ланкастер…

Она не успела договорить, как дверь распахнулась и в кабинет вступил Джордж Ланкастер – самым крупным планом. Высокий, бронзовый от загара. Истинная кинозвезда былых времен.

Оливер разразился приветственной речью. Нийл не потрудился даже встать, Монтана, стоя, ждала, чтобы Оливер кончил ползать на брюхе и познакомил их. Но, разумеется, Оливер был так поглощен, изображая Великого Продюсера, что не позаботился познакомить их.

Монтана, хотя природа не обидела ее ростом, рядом с Джорджем Ланкастером ощущала себя лилипуткой. Она выждала, чтобы Оливер, переводя дух, на секунду умолк, протянула руку и сказала:

– Привет. Я Монтана Грей.

Он почти проигнорировал ее, но не совсем. Она почувствовала беглое прикосновение его пальцев и услышала:

– Мне просто необходима чашечка кофе, малютка!

Он принимает ее за ассистентку, секретаршу, за существо женского пола, приставленное предупреждать все его желания!

Оливер, даже не попытавшись вывести его из заблуждения, продолжал свои разглагольствования.

– Я Монтана Грей, – повторила она. – Автор сценария «Людей улицы».

Джордж удостоил ее еще одного быстрого взгляда.

– Да неужели? Как вижу, тут многое меняется. Но от кофе я все равно не откажусь, малютка.

Она не поверила своим ушам. Что это? Кем себя воображает этот стареющий самец?

– В таком случае, – произнесла она ледяным тоном, – полагаю, вы можете попросить его у секретарши Оливера.

Ее ледяная отповедь не возымела ни малейшего действия. Он поздоровался с Нийлом, отпустил несколько похабных шуточек и прошелся по кабинету. Оливер нервно семенил за ним.

Секретарша, когда она принесла кофе, была вознаграждена шлепком по заду.

– Милая малютка, – заметил он, ни к кому не обращаясь.

Оливер рассказал о приеме для прессы на следующее утро в отеле «Беверли-Хиллз».

– Да-да. – Джордж вздохнул, утомленный своей славой. – Мы заполоним все первые страницы отсюда и до Луны. – Он встал, прощаясь. – Вы все будете сегодня на моем вечере?

– Еще бы! – воскликнул Оливер.

– Да, мы будем, – сказал Нийл.

Джордж обернулся и снизошел до Монтаны.

– И вы тоже, малютка? Вы тоже будете иметь это удовольствие?

– Как всякий раз, когда смотрю на ваши фотографии, мистер Ланкастер, – прожурчала она саркастически.

Его глаза на мгновение застыли.

– Мне не нравятся женщины, позволяющие себе непристойности, – сказал он и удалился с развернутыми знаменами.

Джордж Ланкастер – суперзвезда. А суперзвезды ничего никому не спускают.

Когда он вышел, наступило молчание. Его прервала Монтана:

– Благодарю вас, джентльмены, за вашу поддержку!

– А? – рассеянно произнес Оливер.

Нийл выпил свое виски.

Она холодно посмотрела на них.

– Я отправлюсь за покупками, – объявила она. – Если вам захочется кофе, позвоните Джорджу.

Она вышла, хлопнув дверью.

Салон бы переполнен. Собственно, Ангель никогда не видела ничего подобного.

– Это еще пустяки, греза моя! – доверительно сказал Коко. – Вот когда присуждают «Оскаров»… Хаос! Пандемониум! Заме-ча-тель-но! Просто обожаю это. Все милые стервецы пытаются обойти друг друга. А если ты не приглашена на вечер Трахуна, считай себя покойницей.

– Трахуна?

– Выкинь из головы, греза моя. От тебя он бы с ума сошел.

– Но почему сегодня столько клиентов?

– Росс Конти устраивает званый вечер в честь Джорджа Ланкастера. Ну, хоть о Джордже Ланкастере ты слышала?

Она кивнула.

– Спасибо и на этом!

У стола возник Раймондо. Его черные волосы были зализаны спиралью на манер пятидесятых.

– Блондиночка, хочешь сегодня потанцевать?

Она покачала головой.

– Раймондо! – взвизгнул Коко. – Иди работай!

Раймондо насупился.

– Спорим, блондинка ты естественная, – буркнул он. – А?

Верно, красотка Ангель?

– Раймондо! – Вопль Коко вынудил его уйти и освободить место у стола для расстроенной миссис Лидерман без ее бесценного пуделька.

– А где Фруи? – с искренней озабоченностью спросила Ангель.

Миссис Лидерман доверительно перегнулась через стол. Глаза у нее были красные и опухшие.

– Похищен! – всхлипнув, объяснила она. – Они увезли его два дня назад, и я жду требования о выкупе.

– А они – кто? – осведомилась Ангель, полная сочувствия.

– Не знаю, – дрожащим голосом произнесла миссис Лидерман, крутя на пальце огромный солитер. – В этом городе полно свихнутых. Его мог украсть кто угодно.

– Но вдруг его не украли, – утешила ее Ангель. – Может, Фруи просто заблудился. Не нужно так беспокоиться, миссис Лидерман, я уверена, все будет хорошо.

– Вы правда так думаете, милочка?

– Конечно. Я твердо уверена, что Фруи вернется. Вот увидите!

– Вы прелестная девочка! – вздохнула толстуха. – С вами так спокойно.

– Спасибо, – смущенно ответила Ангель. – Раймондо займется вами сию минуту. А пока не присядете ли?..

К столу подвальсировал Коко.

– Что случилось?

Ангель объяснила, а потом добавила:

– Но ведь никто же не стал бы похищать ее собачку? Правда?

– Почему бы и не похитить? Это же Голливуд, греза моя.

Утро пролетело быстро, и к полудню Ангель изнывала от голода. Последнее время у нее Появился волчий аппетит. Не оттого ли, что она беременна? К счастью, живот у нее еще не заметен. Во всяком случае, когда она одета. Конечно, скоро ее тайна станет явной, но пока посвящать в нее она никого не собиралась.

О маленьком она думала все время. А о Бадди старалась не думать вовсе. Она сдержала данное себе обещание и две недели не давала о себе знать. Потом позвонила на квартиру Рэнди, там никто не ответил. Она перезвонила Шелли. В конце-то концов, только честно сообщить Бадди, что у нее все в порядке. И накурившись и нанюхавшись, он все равно, наверное, волнуется.

«Привет, это Ангель Хадсон», – объявила она, когда трубку сняли.

«Ну, и на здоровье», – буркнула Шелли, не совсем проснувшись.

«Прощу прощения?»

«Чего тебе надо?»

«Я подумала, может, вы будете так любезны передать от меня Бадди… – Она неуверенно продолжала:

– Просто скажите ему от меня, что все хорошо. Я нашла интересную работу и позвоню ему к Рэнди в это же время».

«Хм-м-м, – протянула Шелли, нашаривая сигарету и стараясь собраться с мыслями. – Беременна по-прежнему?»

«Да», – с вызовом ответила Ангель.

«Психованная! Кончай, пока не поздно. Прими мой совет и абортируй».

«Я в вашем совете не нуждаюсь, спасибо. Маленький – это только мое дело и Бадди».

«Во-во! Но последнее время Бадди спит в моей постельке, так что и у меня есть кое-какие права».

Ангель не сумела подавить потрясение в своем голосе.

«Что?»

«Что слышала. Пора бы тебе подрасти и посмотреть в лицо фактам. Хватит валять дурочку, пошевели мозгами, хоть они у тебя и дерьмовые. Бадди плевать на тебя хочет. Ему не наплевать только на номер первый, на себя самого, и я это понимаю, я же сама такая. А потому убери малыша, найди себе правильного дурака и катись к себе домой. Потому что., Ангелочек, заруби себе на носу: Бадди с тобой покончил. Усекла?»

Ангель молча положила трубку, и ее глаза наполнились слезами.

С тех пор прошло три недели, а она все еще не решила, как ей поступить. Развестись с Бадди? А как разводятся? Он дрянь, но она никак не могла смириться с этим грустным фактом.

Она готовилась пойти поесть, когда к ее столу опять причалил Раймондо.

– Передумала? Хочешь поразвлечься со мной?

– Оставь девочку в покое! – обрушился на него Коко. – Поищи кого-нибудь своего размера.

– Моего размера не найти! – сально ухмыльнулся Раймондо.

– Кто это тебе сказал? – съязвил Коко. – Идем, греза моя.

Я куплю тебе бутерброд «герой». Всем в жизни нужны герои.

Биби Саттон не полностью владела вниманием Элейн и знала это.

– Дорогая, – сказала она. – Пусик! Все хорошо?

Элейн кивнула, выжимая из губ веселую улыбку.

– Немножко волнуюсь, чтобы не вышло накладок с вечером.

– А как Росс? – въедливо спросила Биби.

Росс последняя дрянь и обманщик!

– Прекрасно, – сказала она твердо.

– Вы уверены, пусик?

На секунду она чуть было не потеряла власть над собой. Как было бы приятно довериться кому-то! Но вовремя спохватилась.

Довериться Биби? Проще поместить объявление на весь разворот в «Голливудском репортере».

– Да. Безусловно. А что?

Биби пожала плечами, облаченными в дорогостоящий костюм.

– Так, ничего. Люди в этом городе такие злые. Я не обращаю внимания…

– Но что вы слышали? – настойчиво спросила Элейн. А что, если весь город уже знает?..

– Ах, пусик, обычные гадкие сплетни, – Какие? – не отступала она.

– Ну, что фильм, который Росс сейчас кончил, не очень хороший. Мне так говорили двое-трое. Но я не верю. Ах, этот город, дорогая!

Элейн сдержала вздох облегчения. Ну и пусть фильм воняет.

Когда Росс получит «Людей улицы», все запоют по-другому.

– Этого фильма пока никто не видел, – сказала она невозмутимо. – Его еще монтируют. Кто вам говорил такое?

– Дорогая, это неважно.

– Хм-м-м… Да, вы правы – этот город! Мне говорили то же самое про новый фильм Адама! Люди так злы.

Биби не привыкла получать сдачу. В это утро она никак не могла нащупать подход к Элейн, которая вдруг оставила привычку угождать.

– Так, пусик, покажите мне окончательный список. Я очень тороплюсь.

Не собираясь уступать, Элейн ответила:

– И я тоже. Мне еле удалось выбрать время для вас.

– Так от чего же вы отказались? От гимнастики? – сладко осведомилась Биби.

Дырка французская! Наверное, знает про Рона Гордино. Да пусть хоть весь Беверли-Хиллз знает! После того, что она подслушала утром по телефону, ей наплевать!

Инструктор по гимнастике, Элейн? Ты, не могла бы выбрать хоть Роберта Редфорда?

Заткнись, Этта! Чем плох инструктор по гимнастике?

Элейн протянула окончательный список, и Биби проверила его точно опытный программист. Великолепный список, если не считать нескольких фамилий, добавленных по личной просьбе Памелы Лондон. Элейн удостоверилась, что на Биби он произвел впечатление. И встала, не дожидаясь, чтобы ее милостиво отпустили.

– Ну, я должна бежать. Надо еще стольким заняться!

– Пусик! – Биби тоже встала. – Ваш вечер запомнится очень надолго.

Элейн рассеянно улыбнулась. Может, как раз в эту минуту ее бывший муж трахает омерзительное тело Карен Иуды Ланкастер?

– Надеюсь, Биби. От всей души надеюсь.

Получить доступ в строго охраняемую квартиру Карен Ланкастер в квартале, носящем название Сенчюри-Сити, оказалось немалым подвигом. Росс еще помнил, когда на месте Сенчюри-Сити находилась студия «Твентиз-Сенчюри-Фокс», но в поистине черный день компания продала порядочный кусок своей земли, и строители возвели Сенчюри-Сити – море стекла, бетона и уходящих в небо этажей. Нет уж, когда разразится землетрясение, он предпочтет быть подальше отсюда!

– К кому вы? – сурово спросила охранница у ворот. У нее были навеки насупленные брови и грозная форма.

– К мисс Ланкастер. Она меня ждет.

А что, если охранница его узнала? Он позаботился замаскировать знаменитую синеву глаз Конти темными очками Рея Чарльза. Но на виду оставались не менее знаменитые грязно-белокурые волосы. Их-то как спрятать?

– Ваша фамилия? – спросила охранница, сверля его подозрительным взглядом. Явно не поклонница!

– Росс… – начал он, но сразу спохватился: он же инкогнито, и Карен сообщила на пост другую фамилию, только он начисто забыл какую. – Э-э…

– Ну? – рявкнула охранница.

– Мистер Росс.

– Ладно, мистер Росс. Погодите минутку.

Я хожу уже больше минуты. Что это за место? Белый дом?

Охранница достала блокнот и ручку, встала перед «Корнишем»и записала номер. Затем неторопливо обошла машину сзади и повторила процедуру.

Росс не отличался терпением. Он бы просто въехал внутрь, но дорогу преграждал деревянный шлагбаум.

– Давай же! – пробурчал он.

Нарочно двигаясь как можно медленнее, охранница вернулась в стеклянную будку и взялась за телефон. После долгого бормотания в трубку она вернулась к машине.

– Как проехать, знаете?

– Нет! – окрысился он.

– Поезжайте прямо. Остановитесь на стоянке, и сторож проводит вас до квартиры мисс Ланкастер.

Она снова вернулась в будку и подняла шлагбаум. «Корниш» рванул вперед, чуть было не столкнувшись с выезжающим «Поршем».

– Росс! – взвизгну я, а блондинка в «Порше»и отчаянно замахала ему. – До вечера!

Он понятия не имел, кто она такая, но кем бы она ни была, ему теперь понадобится объяснение, почему его сюда занесло.

Черт! К тому же ему совсем расхотелось. На стоянке два мексиканских сторожа переругивались по-испански. Они полностью .игнорировали Росса, «Корнит», детскую синеву глаз и фирменный ярлык грязно-белокурых волос.

Росс вылез из машины.

– Что это за хреновая тюрьма! – завопил он. – Займитесь мной!

Мексиканцы, забыв про ссору, уставились на него, словно спрашивая: «Что это еще за американский обалдуй выискался?»

Затем один жестом указал на открытую малолитражку, а второй вручил ему квитанцию и умчался на «Корните».

Росс кивнул на малолитражку.

– Я что – должен сесть в нее?

– Si, senor[17]. Доставка до дверей.

– Мать вашу!

Элейн чувствовала, что должна с кем-то поделиться. Иначе она просто лопнет от бешенства. За воротами саттоновской виллы она притормозила, решая, позвонить ли Мэрли или прямо поехать к ней. Однако деревенские тротуарчики Бель-Эйр отнюдь не пестрели телефонными будками, и она предпочла рискнуть, приехав без предупреждения. До парикмахера еще оставалось свободных полчаса, по истечении которых ее мастер будет готов сотворить нечто сенсационное из головы хозяйки самого сенсационного вечера недели. В том-то и беда с голливудскими приемами – всегда кто-нибудь уже прицеливается побить тебя. Ведь всего минуту назад Биби заметила, что, пожалуй, вскоре должна будет устроить маленькое суаре. В сравнении с маленьким суаре Биби прием в честь присуждения «Оскаров» выглядел вечерком в «Макдональдсе».

Извлеки из этого все, что сумеешь, Элейн. Хозяйка самого сенсационного вечера недели уже что-то.

А иди ты, Этта! Не твоего ума дело!

Не моего? Хи! Да уж я бы не сидела сложа руки, пока Корен Ланкастер трахает моего мужа. Я бы изукрасила ей рожу, и к черту все вечера! Или ты забыла Нью-Йорк, Элейн. Ты же девочка из большого города, а не занюханная калифорнийская лахудра!

На подъездной дороге Мэрли стояли три машины. На газоне два садовника бесцельно гоняли струей из шланга сухие листья из одного места на другое. Элейн поставила машину позади серебряного «Ягуара», вылезла и позвонила в дверь.

Ей открыла еще одна из бесчисленных мексиканок Мэрли и уставилась на нее через надежную цепочку.

– Bienos dias, – любезно сказала Элейн, хотя ей было вовсе не до любезностей, а больше всего хотелось завизжать. – Сеньора Грей уже встала?

– Que cual?[18].

– Сеньора Грей, – повторила Элейн. – Она встала? – Почему Мэрли, если уж нанимает мексиканцев, не выбирает таких, которые говорят по-английски?

– Нет.

И прежде чем Элейн успела рот открыть, дверь захлопнулась перед ее носом. Она онемела. Нет, Мэрли необходимо поставить в известность, как ведет себя ее прислуга. Дура даже не спросила, кто она! Ведь она же могла быть кем-то важным! Да и сама она очень даже важная! Обескураженная, рассерженная, она вернулась в тихое спокойствие своего бледно-голубого «Мерседеса»и не которое время неподвижно сидела за рулем.

Куда теперь, Элейн? В парикмахерскую, где должна будешь разыгрывать супругу кинозвезды? А то к Рону Гордино за приятным сексом? А может, явиться к Карен и Россу?

Заткнись, Этта! Что захочу, то и сделаю!

Но только чего она хочет?

Расплакаться.

Кричать и визжать.

Драться и царапаться.

Не снимать трубки, не слышать, как ее предают, – вот чего она хотела бы!

А какой великолепный день для приема! Повсюду вокруг вылизывались безупречные газоны. Горничные вели детей в школу, собаки исполняли под пальмами свой долг. Проехала патрульная машина. Через два дома остановился пикап «Спарклетс».

Беверли-Хиллз.

Как она любит его! Пока ты была на вершине, ничего лучше и быть не могло.

Как она ненавидит его! Когда ты внизу, ничего не бывает хуже.

В парикмахерской она против обыкновения почти все время молчала. А потом решила было позвонить Мэрли, однако подумала: «Нет! Мне никто не нужен. Сама справлюсь. – Я – Элейн Конти. А не трепло Этта Гродински из Бронкса!».

К матери Этту Гродински.

К матери Росса Конти.

К матери Карен Ланкастер.

Она спокойно забрала свою машину со стоянки и опять застыла за рулем, взвешивая, что делать дальше. Следовало поехать домой – времени оставалось в обрез, но за рулем «Мерседеса» она чувствовала себя так спокойно, так уверенно! Собственно, это было единственное место, где ей хотелось теперь быть.

Человек за рулем «Кадиллака» нетерпеливо засигналил, и она машинально поехала в сторону Уилшира. «Я хочу сорить деньгами! – вдруг решила она. – Пустить по ветру до последнего цента все деньги, которых у этого сукина сына нет!»

Она свернула на стоянку «Сакса»и промаршировала в магазин, словно гладиатор на арену. За час сделала покупок на восемь тысяч долларов и распорядилась, чтобы их доставили к ней домой.

Вышла она из магазина с победной улыбкой на губах и неторопливо направилась по Уилширук еще одному универсальному магазину. И сразу же увидела эмалевый браслет, который нельзя было не купить.

– Занесите на мой счет, – властно приказала она продавщице.

Девушка взяла ее кредитную карточку и направилась к телефону, поскольку браслет стоил дороже ста долларов. Вернувшись, она рассыпалась в извинениях:

– Простите, но возникли некоторые затруднения. Если вы подниметесь в наш кредитный отдел, наверное, все можно уладить.

– Но мне нужен этот браслет, – решительно заявила Элейн.

– Я очень сожалею, – сказала девушка смущенно.

– Да уж, пожалеть вам придется, – отрезала Элейн, повышая голос. – Пли вы не знаете, кто я?

Продавщица посмотрела на нее с явным недоумением. Она видела перед собой довольно привлекательную женщину со сложной прической. Но не Голди Хон или Фей Данауэй. К счастью, ее позвала другая покупательница, и она поторопилась отойти.

– Сучка! – сказала Элейн вслух. И тут же раскаялась, что обзывает ни в чем не повинную девушку. Это же вовсе не она, а Росс. Сукин сын не оплатил их последний счет!

Несколько секунд она стояла в нерешительности, не зная, что ей делать. Потом ее внезапно осенило, что сделать она может только одно. Она поглядела по сторонам. Продавщица занята, другие покупательницы разглядывают витрины. На нее никто не смотрит, и она вольна поступать, как хочет. Элейн молниеносно схватила браслет с прилавка, на котором продавщица оставила его, торопясь кончить их разговор.

Тихонько напевая, Элейн направилась к выходу.

На улице она глубоко вздохнула. В крови заструился адреналин. Вот теперь можно вернуться домой и посмотреть Россу в глаза, даже дрожанием ресниц не выдав, что ей известно, какая он никчемная и последняя сволочь. Да и что ей за дело! Она – миссис Росс Конти, а не богатая избалованная сучка Карен Ланкастер, у которой за душой только и есть, что знаменитый папочка.

Твердая ладонь легла ей на плечо, заставив остановиться.

– Извините, мэм, – сказала высокая женщина в очках. – Пожалуйста, вернитесь со мной в магазин. С вами хотел бы поговорить управляющий.

Карен встретила его не как обещала, в красной атласной рубашечке, штанишках с разрезом и бюстгальтере с окошечками, а в желтом тренировочном костюме и со злобной гримасой на лице.

Распахнув дверь, она обрушилась на него с упреками – меньше чем за два часа он добраться сюда не мог?

Росс широким шагом вошел в воплощенный идеал «Архитектурного дайджеста», и бросился на бежевый кожаный диван.

– Заткнись, а? У меня двадцать хреновых минут ушло, чтобы добраться от ворот этой тюрьмы до твоей двери.

– Что ты несешь? – бушевала она. – Решил, наверное, еще подрыхнуть, пока я тут жду тебя, точно какая-нибудь безмозглая девчонка-поклонница!

Он засмеялся: слишком уж мало Карен Ланкастер походила на девочку, восторженно выпрашивающую автограф.

– Ты не смейся! – взвыла она. – Я же могла бы спокойно поспать еще час!

Он вскинул руки над головой и громко застонал.

– Слушать, как меня пилят, я могу и дома! Я приехал потрахаться, а не терпеть трескотню в ушах.

Ее лицо потемнело еще больше.

– Мне расхотелось.

Он вскочил и пошел к двери.

– Собачься с кем-нибудь другим. Мне вот тоже расхотелось. – Он захлопнул дверь и нажал кнопку лифта.

Карен Ланкастер в тренировочном костюме и поганом настроении не соответствовала его представлениям о приятном утре. Он опять нетерпеливо нажал кнопку вызова лифта и старательно пукнул.

Из квартиры напротив появилась пожилая женщина и смерила его злобным взглядом. Ее окутывал пестрый халат, волосы были накручены на возмутительно розовые бигуди.

– Та? – произнесла она с каким-то еврейским акцентом, подозрительно его осматривая.

– Что – да? – огрызнулся он.

– Что вы делаете в моем холле? – спросила она ледяным тоном, брезгливо потянув ноздрями воздух.

Он поднял свои маскировочные черные очки и ответил ей свирепым взглядом.

– Как это – в вашем холле?

– Так, в моем. – Сопровождающий взгляд был не менее свирепым, чем у него.

– А также, полагаю, мисс Ланкастер?

– Мисс Ланкастер не дала вам ключ к лифту. Раз у вас нет ключа, значит, вы вторглись в мой холл, и поэтому я вызову охрану. Сейчас же. – Она с торжеством отступила в свою квартиру и захлопнула за собой дверь.

Росс просто поверить не мог. Ключ – чтобы уйти отсюда? Ну, это похлеще Сан-Квентина.

Он забарабанил кулаками в дверь Карен.

Дверь она открыла, но цепочки не сняла.

– Ну, что еще? – спросила она утомленно.

– Дай мне ключ от лифта. Выпусти меня из этой тюрьмы.

– А с какой стати? Ты испортил мое утро.

– Я – твое утро?

– Мне не нравится трахаться с женатиками. Твое расписание меня не устраивает.

В дверную щель он разглядел, что она-таки надела бюстгальтер с окошечками. Эротичный сосок соблазнительно торчал из черных и алых кружев.

– Хм-м-м-м… – протянул он, внезапно решив не уходить. – Ты мне даже чашки кофе не предложишь?

Она облизнула указательный палец и сладострастно потерла сосок.

– Не исключено… – сказала она, но к цепочке не притронулась.

Он ощутил возвращение утренней эрекции.

– Да ну же, лапочка, – сказал он умоляюще, наслаждаясь ее уловкой. – У меня к завтраку есть такое, чему ты обрадуешься.

– Мягонькое?

– Уже твердое.

– Горяченькое?

– Вот уви…

Он не успел договорить – из лифта появился охранник с лицом херувима, нервно целясь из пистолета.

– А ну, – скомандовал он визгливо. – Лицом к стене и растопырь их!

– Что? – возмущенно загремел Росс, заглушая истерический смешок Карен.

– И не воображай, что я не выстрелю, – прочирикал охранник. – Делай, что тебе говорят, или я стреляю.

Еврейская баба в розовых бигуди и пестром халате вновь высунулась из своей двери.

– Та! – сказала она твердо. – Это нарушитель.

– Хрен! – воскликнул Росс.

– К стене! – сказал охранник.

– Да что это с вами? – спросила Карен, отмыкая цепочку и выходя в холл. – Неужели вы не узнали Росса Конти, раз уж он здесь?

Три пары глаз дружно уставились на нее.

Наготу Карен Ланкастер прикрывали только бюстгальтер с окошечками, штанишки с разрезом и насмешливая улыбка на губах.

Глава 28

Утро еще только занялось, когда Дек медленно въехал в калифорнийский городок Барстоу.

Он устал и оброс щетиной, проехав без остановки весь штат Нью-Мексико. Мысль о близости цели гнала его по шоссе через сухую пустыню под грохот радиоприемника, в голове звенели вдохновляющие слова – Страж Порядка.

Он часто видел Джой. Во встречной машине – юбка задрана чуть не до пояса. На обочине с поднятой рукой. В соблазнительных позах на рекламных щитах у шоссе.

Но он не испытывал ни малейшего искушения остановиться.

Ну, нет. Ни малейшего. Он понимал, что к чему. Теперь.

Калифорния оказалась не такой, какой рисовалась ему. Он ждал белых дворцов, синего моря, широких проспектов, обсаженных пальмами. А увидел пыльные обочины, все те же бензоколонки и мотели. Жара была ядовитой. Она окутывала, как одеяло, и душила.

Но он приехал!

Барстоу, Калифорния.

Из тайничка в голенище сапога он достал смятый листок с нацарапанным на нем адресом и внимательно его проштудировал.

На мгновение перед его глазами заплясало лицо девушки в Амариле. «За что? – кричала она в смертном ужасе. – За что меня?»

Миг ее смерти был экстазом. Ее крик оборвался, тело обмякло в покое. Он тогда почувствовал себя таким близким ей! Потому что только он ей помог. Нож был орудие, ниспосланное Богом для трудов во имя Его.

Со смертью она стала Джой, и он смог облегчиться от страсти, которая накапливалась в его теле многие месяцы. Облегчение было чудом.

Страсть. Даже президенту нужна страсть.

Полупогасшая неоновая вывеска предлагала кофе и плюшки.

Он завел пикапчик на запущенную стоянку. Закусочная была пуста – только раздатчик за стойкой ковырял в носу и рассматривал старый журнальчик с девочками.

– Кофе, – сказал Дек, садясь на старый пластиковый табурет у стойки.

Раздатчик даже глаз не поднял от журнальчика, а только крикнул кому-то:

– Кофе, одно!

– И плюшку, – добавил Дек.

– Плюшку, одну! – рявкнул раздатчик.

Вокруг грязной сахарницы сновали муравьи. Дек взял бумажную салфетку и методично передавил их.

– Ты когда-нибудь видел голую бабу без ног? – спросил раздатчик, извлекая палец из носа и передвигая журнал по стойке.

Дек молча разглядывал фотографии.

– Здорово, а?

Девушка на фотографиях была похожа на Джой. Фотографии были грубо похабными. Он поступил праведно, избавив Джой от искушения. Теперь ей ничего не грозит. Страж Порядка исполнил свой долг безупречно.

– Чего скажешь? – просипел раздатчик, рассчитывая на интересную беседу о плюсах секса с безногой женщиной.

Дек поднял холодные черные глаза от журнала и уставился на раздатчика. Гадость, что Джой позировала для таких снимков, чтобы посторонние мужчины могли пускать слюни над ее нагим телом. Будь у него время, он бы убрал подонка, раздавил бы, как передавил муравьев.

– Все они шлюхи, – наконец сказал он, твердо осознав, что у Стража Порядка нет времени разделываться с каждым вонючим извращенцом, который попадется на его пути.

Раздатчик смачно загоготал.

– Верно, приятель! Я бы сам лучше не сказал. Проститутки – все до единой, будь они прокляты!

«Проклятие куда ближе, чем ты знаешь!»– подумал Дек.

Он – в Калифорнии, и ничто не помешает ему сделать то, что должен он сделать.

Глава 29

Психиатр сказал бы, что это был вопль в темноте. Попытка человека привлечь к себе внимание, когда он отчаянно нуждается в помощи. Элейн наизусть знала весь идиотский репертуар психоаналитиков. Не могла же она год лежать на кушетке одного из них и не набраться хоть чего-то. Она установила, что такие посещения очень дороги, забирают много времени и укрепляют самоуверенность. Кому же не понравится говорить о себе без передышки по часу подряд три раза в неделю? Это было единственное дорогое удовольствие, без которого она решила в дальнейшем обходиться.

Эти мысли проносились у нее в голове, пока она сидела в кабинете управляющего и повторяла – в который уже раз:

– Я возмущена, что вы даже на минуту решили, будто я намеревалась украсть этот дурацкий браслет. Мой муж – Росс Конти.

Если он захочет, он может купить для меня весь магазин целиком!

– Да, я понимаю, – сказал управляющий, ничего не понимая. – Но поймите же и нашу точку зрения. Вы ушли отсюда с браслетом, не заплатив за него.

– По недоразумению, – надменно сказала она. – Я не поняла вашу продавщицу и считала, что его записали на мой счет.

У двери маячила магазинная сыщица.

– Я не могу больше задерживаться, – быстро сказала Элейн. – Все это непростительная ошибка с вашей стороны.

– Мне очень жаль, но мы еще не можем вас отпустить.

Ну почему она допустила такую неосторожность? Как она могла рискнуть всем за несколько часов до своего вечера? Что если это попадет в газеты?!

– Но почему? – спросила она высокомерно.

– Потому, – ответил управляющий, – что наша политика в подобных случаях – предъявить обвинение.

Элейн испуганно вскочила, представляя себе, какой будет скандал.

– Нет-нет, – умоляюще сказала она. – Не надо! Я же объяснила вам, кто я. Почему бы нам просто не забыть обо всем?

Он нахмурился.

– Вы нам сказали, кто вы такая, но это еще не доказательство, что вы – она.

– Я показала вам все мои кредитные карточки. Какие еще доказательства вам нужны?

– Ни водительских прав. Ни фотографии…

– Я никогда не беру права с собой… – быстро перебила она.

– Жаль-жаль…

Он поджал губы. Если она действительно та, кем назвалась, то скандал не пойдет на пользу ни ей, ни им. С другой стороны, нельзя же позволить ей спокойно уйти только потому, что она назвалась женой кинозвезды. Тут его осенило:

– Если бы мы могли связаться с мистером Конти и он приехал бы за вами, то в этом случае о предъявлении обвинения можно было бы забыть. Я уверен, что это, как вы говорите, было просто печальное недоразумение.

Губы сыщицы брезгливо искривились.

– Конечно, – торопливо и с облегчением сказала Элейн. – Я знаю, где его найти.

В конце концов они занялись любовью – ведь ради этого они приехал.

Карен упорно хохотала, пока Росс усердно работал.

– Нет, ты видел лицо этой бабы? – охнула она. – Нет, ты его видел?

– Естественно, видел, – пропыхтел он.

– М-м-м… Давай изменим позу! – Она умело переворачивалась, ловко удерживая его в себе, пока не оказалась сверху.

Он давно заметил, что миссионерская поза Карен не увлекает, а ему она нравилась – когда ему требовался перерыв, было на чем отдохнуть костям.

– А дебил-охранник! – Она захихикала. – Только вообрази!

Будь ты взломщиком, он бы намочил штаны! – Она воткнула напряженный сосок ему в рот, и он принялся жадно сосать.

– Вку-у-усно! – вздохнула она.

Он ощутил начало конца. Неплохо. Он десять минут не давал ей передышки. Ей не на что пожаловаться.

– Господи! – простонал он. – Боже ты мой!

Телефон зазвонил как раз перед тем, как он дошел. Они храбро попытались продолжать, но звон был слишком навязчивым.

Выпустив ее сосок изо рта, Росс сказал:

– Да ответь этой хреновине!

Она схватила трубку.

Росс ничего не услышал, но по тому, как она соскользнула с него, понял, что звонит Джордж Ланкастер.

– Папочка! – проворковала она, подтверждая его догадку. – Ах, извини! Я хотела сказать «Джордж». Ну, как ты сегодня?

Росс наблюдал, как ложится его член. Он ощущал себя лошадью, которую оттеснили на финише. Еще бы десять секунд, и он кончил бы победителем. А теперь ему придется начать скачки сначала, если у него достанет сил.

Он подчеркнуто посмотрел на часы.

– Мне надо успеть в банк, – буркнул он.

Она кивнула и на секунду прикрыла трубку ладонью.

– Ладно. Поезжай. Увидимся позже! – И вернулась к своему увлекательному разговору.

Все так все. Он оделся, нашел ключ от лифта и вышел в холл.

Утро выдалось довольно паршивое. Ну, может быть, день окажется получше.

Карен болтала с отцом двадцать пять минут, и в заключение он пригласил ее к позднему завтраку в зале «Поло».

– Договорились! – сказала она с восторгом.

Она налила пенистую ванну, подколола длинные волосы к макушке и опустилась в теплую воду. Папочка вернулся в город!

И, если он захочет, она готова каждый второй день проводить с ним. Пусть ей тридцать два года, но она знает, кто для нее важнее всех.

Снова зазвонил телефон, и она взяла трубку аппарата в ванной.

– Джордж? – спросила она с надеждой. (Он не любил, когда она называла его папочкой, говорил, что чувствует себя от этого совсем стариком.) – Нет. Это Элейн, – произнес голос ее подруги с каким-то напряжением.

– А, привет! – Она почти не сумела скрыть неудовольствие. – Все готово для великого вечера?

– Да, – ответила Элейн жестко. – Могу я поговорить с Россом?

– С Россом? – переспросила Карен с удивлением.

– Я знаю, он тут, и мне необходимо срочно с ним переговорить.

Карен неестественно засмеялась.

– Но с какой стати Росс оказался бы тут?

– Это срочно. Дай его мне!

– Не понимаю, – сказала Карен с дружеской озабоченностью. – С тобой что-то не так?

– Значит, он не у тебя?

– Ну конечно же, нет. Я не…

Элейн повесила трубку.

Карен была ошарашена. Она встала в ванной, вся в пузырьках пены. Так Элейн знает? Росс ей рассказал?

Нет. Он старался сохранять тайну даже больше, чем она. Да и вообще, ей-то абсолютно наплевать, если про них узнают. Заполучить Росса Конти – это почти то же, что заполучить папочку.

А поскольку папочка – ни-ни…

При мысли об Элейн ее слегка уколола совесть, но тут же перестала колоть. Карен всегда получала то, чего хотела, – еще с самого нежного детства. А если в процессе кто-то страдал, так ведь таково кино, как говорит папочка.

Элейн положила трубку, плотно сжав губы.

– Возможно, мне потребуется несколько минут, чтобы отыскать мужа, – сказала она с внезапной надеждой, что это просто кошмар и она сейчас проснется.

Потом позвонила Лине, в их банк, в оздоровительный клуб Росса, в «Ма Мезон», Лине, в зал «Поло», в салон загара, в «Бистро», Лине и, наконец, снова Карен Ланкастер. Трубку не сняли, и Элейн поняла, что они катаются по огромной сделанной на заказ кровати Карен, трахаются вовсю и потешаются над бедняжкой Элейн.

– У меня сегодня званый вечер, – с отчаянием сказала она управляющему. – Неужели все это действительно так уж необходимо?

– А брать браслет вам было так уж необходимо?

И тут Элейн сорвалась.

– Надеюсь, вы понимаете, что делаете! – истерически закричала она. – У меня есть влиятельные друзья на самых верхах, и вы совершаете скверную ошибку, задерживая меня.

Он уже совсем собрался ее отпустить. После всех этих звонков у него не оставалось сомнений, что она та, кем называлась.

Но он не любил, чтобы ему угрожали, да и кем она себя воображает, в конце-то концов?

– Я очень сожалею, – сказал он мягко. – У вас есть выбор.

Полиция или ваш муж. Что предпочтете.

Едва «Корниш» плавно отъехал от Сенчюри-Сити, где проживала Карен Ланкастер, ему в хвост пристроился старенький коричневый «Датсун». Вел «Датсун» человек, которого звали Литтл С. Порц. Имя, не доставлявшее ему ни малейшей радости, но за долгие годы он с ним свыкся. Ребята в школе обзывали его Жирной Порцией. Бывшая жена обзывала его Жалкой Порцией. А люди, с которыми он приходил в соприкосновение, занимаясь своей работой, под конец неизменно обзывали его еще по-всякому.

Литгл С. Порц был частным сыщиком. Из тех, кого можно нанять за сто долларов в день при условии уплаты наличными.

А те, кто его нанимал, всегда платили наличными.

Первоклассным он не был, но умел бить ниже пояса и специализировался по разводам – чем грязнее, тем лучше. Он великолепно умел поймать с поличным гуляющего на стороне мужа (или жену). Много-много дверей в мотелях испытали силу его плеча, когда он вламывался в номер с моментальной фотокамерой в руках.

Когда к нему обратилась Глинис Барнс, Литт С. Порц почувствовал, что ему привалило. «Я хочу знать все, что делает мой муж, – заявила она, в первый раз переступив порог его однокомнатной приемной в Голливуде. – Мне нужны даты, часы и – самое главное! – фотографии каждой женщины, с которой он встречается».

Он сразу взялся за работу. Слежка за Четом Барнсом была чистым удовольствием, и он легко приспособился к распорядку, который лишь редко заставлял его покидать пределы Беверли-Хиллз. Он сидел напротив дверей лучших ресторанов, иногда щелкая Чета Барнса, выходящего из них с самыми разными женщинами. Раз в неделю в его приемную являлась Глинис Барнс с наличными. Она забирала фотоулики и удалялась со словами:

«Продолжим еще недельку».

Как-то раз она просто впилась в очередной снимок. «Вы знаете, кто это?»– спросила она резко, протягивая ему снимок.

Он скользнул взглядом по снимку, на котором Чет Барнс выходил из «Ла Скалы», обнимая за талию медно рыжую женщину в обтягивающем платье, и покачал головой. Глинис Барнс мерила шагами его тесную приемную и что-то бормотала.

«А раньше вы его с ней видели? – вдруг спросила она. – Он у нее ночевал? Что происходило?»

Он понятия не имел. Щелкнув их, он тут же отправлялся домой. И он соврал: «Да, он переночевал. Я оставался до утра – думал, вы одобрите. А время после полуночи оплачивается вдвойне, знаете ли».

«Неважно, – отрезала она. – А теперь мне от вас надо вот что».

Она назвала женщину. Карен Ланкастер. Ему это имя ничего не сказало, пока он не вспомнил про Джорджа Ланкастера и не узнал, что она – его дочь.

Глинис с самого начала подозревала, что ее неверный муженек втюрился в Карен. А теперь, удостоверившись, загорелась желанием доказать ему, какая Карен шлюха.

«Следите за ней, – распорядилась она. – И представьте мне хорошие снимки. С деталями. Следите за ней круглые сутки. Мне все равно, во что это обойдется».

Дня два спустя он проследил Карен до ее пляжного домика.

И добыл горяченькие снимки. Сначала он рискнул извести катушку пленки, снимая через стеклянную стену, как она кувыркалась в постели с мужчиной. А потом запечатлел ее с дружком в океане.

Но лишь позже, проявляя снимки, он сообразил, что дружком был Росс Конти. И что у него в распоряжении кадры, которых поклонники и поклонницы Конти еще не видели!

Отдать эти фото Глинис Барнс было бы чистым безумием, решил он. Зачем довольствоваться жалкими сотнями, когда можно выручить тысячи?

Он выждал неделю, а потом, к большой досаде Глинис Барнс, отказался вести слежку дальше.

Он еще выждал, а потом увеличил наиболее удачные снимки и отправился на розыски Росса Конти. Это затруднений не составило: он просто купил дешевую карту с указанием резиденций кинозвезд. И вот они – Конти в одном столбце с Тони Кертисом и Джимми Карсоном.

Затем рано поутру он поставил машину напротив дома Конти и начал ловить удобный момент.

Прошли три горничные, болтая по-испански и хихикая.

Молочник доставил двенадцать кварт апельсинового сока и шесть картонок молока.

Из дома вышла женщина, села в бледно-голубой «Мерседес», выехала на улицу, передумала, подъехала назад к дому, снова вышла и умчалась.

Он терпеливо ждал и был вознагражден появлением Росса Конти в его «Корнише» всего лишь через двадцать минут. Он проследил «Корниш» до квартиры Карен Ланкастер в Сенчюри-Сити и обрадовался: значит, они еще не остыли друг к другу.

Позже, когда Росс Конти снова сел за руль своего приметного золотого «Корниша», Литтл С. Порц тотчас пристроился за ним.

В квартире у Рэнди воняло лосьоном «О Саваж», дезодорантом Ива Сен-Лорана и туалетной водой Жана Нате.

– Терпеть не могу эту хреновину, – сказал Бадди, сосредоточенно отжимаясь от пола на одной руке.

Рэнди вышел из ванной в одних коротеньких трусиках.

– Какую хреновину? – спросил он.

– А все дерьмо, что ты на себя брызгаешь. Не знаешь, что ли, – от этой гадости можно рак заработать? – Он бросил отжиматься и плюхнулся на живот. – Черт побери, мне, знаешь, что-то нехорошо. Наверное, надышался этой ядовитой пакости.

– Не нравится, так катись к…

Бадди поднялся и, почувствовав слабость, прислонился к стене.

– Ночью спал не очень хорошо. Приснился настоящий кошмар… и как будто все по-настоящему. Я…

Рэнди прервал его повелительным жестом.

– Незачем мне рассказывать. Меня свои сны не волнуют, так чего ради твоими интересоваться?

Бадди подошел к холодильнику.

– Никогда у тебя ничего нет поесть, – проворчал он.

– Господи. Ты хуже любой жены! Перебрался бы к Шелли и попробовал бы ее завести своими жалобами.

– В том-то и беда. Я завожу ее не только этим. А у меня нет настроения закручивать еще один роман. Уж как Ангель со мной обошлась, так…

– Да перестань ты, – обрезал Рэнди. – У меня своих забот хватает, обойдусь и без твоих неприятностей. Ты захотел спать у меня на полу – я тебя пустил. Захотел занять у меня денег – я дал тебе взаймы. И вот за это избавь меня от бесконечного трепа про свою разнесчастную жизнь.

– Благодарствую. Хорошо, когда есть друзья.

Рэнди пребывал в паршивом настроении с тех самых пор, как Бадди сказал, что тоже идет на прием в честь Ланкастеров.

– Держись от нас с Мэрли подальше, – предупредил Рэнди, беспокоясь, что выплывет его прошлое.

Неужто этот кретин думает, что он подойдет и ляпнет: «Эй, Мэрли, рад познакомиться. А знаешь, что раньше мы с твоим дружком проститутничали на пару?» Черт! Да он не меньше Рэнди хочет об этом забыть.

Позвонив, как он это делал каждый день, Инге, Бадди услышал обычное: «Они твою кандидатуру рассматривают. Ты им очень нравишься. Ты и вправду всеобщий фаворит». Какой еще фаворит, если недели идут и ничего нового? Может, Инга ему лапшу на уши вешает. Может, роль уже отдали кому-то другому.

Может, и надеяться не на что…

– Ангель! – пробормотал Бадди ее имя. – Зачем тебе было бросать меня?

Монтана ехала в Беверли-Хиллз, но мысль о том, что сейчас она пойдет по магазинам и купит себе обновку специально для приема в честь Джорджа Ланкастера, ее не веселила. Она была вне себя от его высокомерия и грубости. Да что он, собственно говоря, о себе воображает? Стареющая суперзвезда, чья слава уже пошла на убыль, – вот он кто. А вот Оливер с Нийлом здорово подвели ее. Оливер лебезил, как новоявленный Урия Хил наших дней, а Нийл присосался к виски, как к материнской груди.

Несколько раз за последние дни она пробовала говорить с Нийлом, но от ее попыток начать серьезный разговор он отделывался резкими высказываниями по поводу сценария, в результате чего вспыхивали бурные споры, которые сбивали ее с толку.

И неожиданно получалось, что ей приходилось с пеной у рта отстаивать сцены, которые он хотел убрать. Важные сцены, против которых он раньше не возражал.

Она приходила в полное расстройство и собой не владела. Да что происходит, черт побери? Почему все становится мерзким?

«Людей улицы»– ее детище – потихоньку у нее отбирают. Сценарий писала она, а получается, словно это и не ее слова. Да, практически все роли в фильме, кроме главных, распределила она – ну и что? Теперь-то это будет фильм Джорджа Ланкастера, а таких, как он, она всегда терпеть не могла. С огромным самомнением, грубый, убежденный – хотя это полнейшая чуть, – будто мужчины существа более высокого порядка, чем женщины.

В офис она решила не возвращаться. Мысль отправиться на пляж показалась ей куда более привлекательной, поэтому она проехала по Уилширскому бульвару до самого океана, припарковала машину и пошла вдоль берега, пытаясь успокоиться.

Волны были высокими, подходящими для серфинга, и полно ребят резвилось в океане – их бронзовые тела стремительно и изящно неслись над водой. Были бы у нее сейчас купальник и доска! Как раз этого ей и хочется. А почему бы и нет? Поддавшись порыву, она поспешила назад к машине и поехала в спортивный магазин в Санта-Монику. И купила там то, что было нужно.

Серфингом она не занималась целую вечность… по крайней мере, с того времени, как познакомилась с Нийлом. Входя в волны, поначалу чувствовала себя неловко и глупо – и даже старухой, это в двадцать девять-то лет! Но скоро она освоилась, вошла в ритм и помчалась на волнах, прямо как в добрые старые времена. Ловила кайф! Какое наслаждение!

Она забыла о Джордже, Оливере, о фильме и, самое главное, – о Нийле. Возбуждение охватило ее, когда вернулись умение и ловкость, давно, казалось, забытые. Как хорошо снова чувствовать себя молодой и не думать ни о чем, кроме следующей волны.

Как хорошо, когда все зависит лишь от тебя самой.

– Можно вас на минутку? – Литгл С. Порц бочком подступил к Россу Конги перед «Биджаном» на Родео-драйв.

– Разумеется, – великодушно согласился Росс, думая, что этот задрипанный тип – его поклонник. – Что бы вам хотелось узнать? Действительно ли я сам прыгнул со скалы в «Бродяге» или это был дублер? Не беспокойтесь, все меня об этом спрашивают, и уверяю вас – это был я. Если вы мне дадите ручку, я распишусь на вашем конверте. Для кого подписать… для вашей сестры?

Литтл потерял дар речи. Не бывает такого, чтобы ты подходил к человеку его шантажировать, а он предлагал поставить автограф на конверте с компрометирующими снимками.

– Вы не поняли, – неуверенно забормотал он. – У меня тут фотографии.

– А, вы хотите, чтобы я расписался на фотографиях, – охотно согласился Росс. Он всегда считал, что с поклонниками нужно обходиться мило. Поступай так, и они никогда не перестанут валить толпами на твои фильмы. Сто лет уж, как перестали, козел!

– Тут фотографии, которые вы не захотите видеть опубликованными, – поспешил вставить Литтл, чтобы не дать кинознаменитости вконец его запутать. – И не захотите, чтобы их увидела ваша жена, или ваша мать, или ваша дочь, или ваша внучка.

Внучка! Росс взбесился. Да сколько, это вонючее хамло думает, ему лет?

– Мать моя умерла. Дочери у меня нет. А внучки тем более – так засунь-ка ты себе в жопу, что там у тебя в конверте, – с достоинством проговорил Росс, повернулся и пошел к своей машине, припаркованной там, где была запрещена стоянка.

Литтл кинулся за ним.

– А как вы будете смотреться на обложке «Нэшнл Энкайрер»в постели с Карен Ланкастер? – спросил он, нервно подергиваясь.

На какую-то долю секунды Росс сбился с шага, но потом подумал: «Вот еще, о чем беспокоиться? У кого могут быть фотографии нас с Карен?»

Литгл С. Порц залез в конверт и вытащил оттуда глянцевый, размером восемь на десять дюймов, черно-белый снимок – Карен и Росс в постели.

У Литтла С. Порца был товар.

– Сколько? – устало спросил Росс.

Карен уверенно вошла в «Поло Лаундж», помахала рукой Нино, метрдотелю, и направилась к столику, который всегда, бывая в городе, занимал Джордж Ланкастер.

К ее огорчению, его еще не было, поэтому она заказала «Кровавую Мэри», достала из сумочки изящную пудреницу работы Фаберже и полюбовалась своим точеным личиком. К счастью, она унаследовала отцовские внешность и характер… и очень этим довольна, потому что мать, на ее взгляд, была женщиной бесхарактерной, где уж ей было управиться с дочерью вроде Карен или с таким мужем, как Джордж, поэтому он, наверное, с таким постоянством и волочился за другими женщинами, пока они были женаты. Когда мать умерла, Карен стала много времени проводить с Джорджем. Шесть головокружительных месяцев они были неразлучны. Затем откуда-то взялась молодая актриска – ледяная блондинка, и все пошло прахом.

Джордж, как последний дурак, на ней женился. Брак длился только несколько месяцев и обошелся ему в круглую сумму. Тем временем Карен выскочила за первого встречного – агента по продаже недвижимости, только-только продавшего ей дом. Ее брак развалился через два дня после того, как рухнул брак Джорджа. Но вместо того, чтобы опять с ней съехаться, как надеялась Карен, Джордж с друзьями отправился в Палм-Бич, встретил там Памелу Лондон и, как только получил развод, тут же на ней и женился. Их свадьба была самым главным событием года. Карен накурилась и под столом делала минет своему кавалеру. Через два месяца она стала женой ошалелого от наркотиков композитора, который так нанюхивался кокаина, что нос у него не выдерживал.

Поняв, что Джорджу плевать, за кем она замужем, Карен развелась, и с тех пор незамужней жила одна в Беверли-Хиллз. Одинокая дама с громадным попечительским фондом, с великолепной квартирой, с потрясающим домом на берегу океана, с тремя машинами, четырьмя шубами и всем прочим, что только ее душеньке было угодно.

Джордж Ланкастер заявился с помпой. Люди застывали, когда он проходил мимо их столиков, разговоры прекращались, подхалимы вскакивали с места, чтобы засвидетельствовать свое почтение.

Карен встала, когда он подошел. Вот бы ей снова оказаться маленькой девочкой и забраться к нему на руки. Но ей пришлось довольствоваться коротким объятием.

– Как тут моя девонька? – прогремел он.

– Ты превосходно выглядишь, па… хм… Джордж. Правда, ты в самом деле выглядишь замечательно.

– Да нет… старею.

– Будет тебе. Ты – никогда.

Он заулыбался по-мальчишески.

– Я и Рейган, детка. Для двух старых лошадок мы довольно хорошо держимся.

– Лучше б он не узнал, что ты говоришь.

– Кто, Ронни? Он бы не стал возражать.

– Я люблю тебя, папа, – сказала она, став вдруг снова маленькой, какой ей так хотелось быть.

– Перестань «папать», хорошо? Знаешь ведь, что я этого терпеть не могу.

Она торопливо глотнула «Кровавой Мэри»и бодренько спросила:

– Как там Памела?

– Для старой девки она неплоха, – загоготал он. – Слышала анекдот про эскимоса и ледяные кубики?

Минут пятнадцать он травил анекдоты, прерываясь только для того, чтобы переброситься шуткой с прислугой и с завсегдатаями заведения, которые потоком шли к его столику.

Карен сжевала вкусный салат, названный именем Нийла Маккарти, пропустила еще два бокала «Кровавой Мэри», подумала, чего ради Элейн, разыскивая Росса, позвонила именно ей, и терпеливо выслушала все мужицкие шутки Джорджа.

Женщин он не любит. Даже Карен вынуждена была это признать.

В конце концов он сообщил ей новость, что будет сниматься в «Людях улицы».

Слухи до Карен доходили и раньше, но мало ли что говорят!

Ведь Джордж тысячу раз заверял ее, что ни в коем случае больше сниматься не будет.

Она приняла новость со смешанными чувствами. Будет здорово, если Джордж сюда вернется. Но как быть с Россом? Он хотел «Людей улицы». Они ему нужны.

– Вот черт! – пробормотала она себе под нос.

– Что? – загремел Джордж.

– Ничего, па… Джордж. Я просто подумала: ты уверен, что эта роль для тебя?

– Что значит – для меня? Это не я подхожу под роль, это роль подходит под меня. Вот в чем секрет, когда ты звезда в этом городе, и заруби это себе на носу.

К вечеру Ангель была измочалена. Ничего ей уже было не нужно, только прийти домой и рухнуть без сил. Весь день в салоне творился содом, и нервы у всех были на взводе. Раз в сотый зазвонил телефон у нее на столе. Она устало взяла трубку.

– «У Коко». Чем могу служить?

– Ангель, это ты, милочка? – захлебывалась миссис Лидерман.

– Да.

– Как я рада, что тебя застала! Ни за что не догадаешься, чего я звоню. Фруи снова дома, и это благодаря только тебе, милочка.

Тебе и твоим положительным флюидам.

– Да я всего лишь сказала…

– Неважно, что ты сказала, – перебила миссис Лидерман. – Ты излучала положительные флюиды, и этого было достаточно, чтобы уговорить мою крошку вернуться ко мне домой. Я так тебе благодарна.

– В чем там дело? – зашипел Коко.

Ангель закрыла рукой трубку и зашептала в ответ:

– Собачка миссис Л, прибежала домой, и она вроде бы думает, что это я устроила.

– Вот и хорошо. Может, подарит тебе пятьсот долларов.

Словно уловив намек, миссис Лидерман сказала:

– Я должна тебя отблагодарить.

И Ангель ответила:

– Что за глупости!

А миссис Лидерман сказала:

– Я пришлю за тобой машину. Сегодня вечером едем в гости.

Чудно проведешь время. Вечер будет особенный, его устраивают специально для моей большой приятельницы Памелы Лондон.

Коко, который теперь слушал весь разговор, энергично закивал, а Ангель сказала:

– Вы очень добры, миссис Лидерман, но я не думаю, что смогу пойти.

Коко вырвал у нее трубку.

– Миссис Лидерман, – заворковал он, – Ангель с удовольствием пойдет. Не смог бы ваш шофер заехать к ней домой? Я вам дам адрес.

Ангель беспомощно качала головой, пока он устраивал ее жизнь, и, когда Коко повесил трубку, сказала:

– Я не пойду. Ни за что.

– Греза моя! – воскликнул он. – Поверь мне, надо пойти, и даже не сомневайся. Ты просто должна себе уяснить, что в жизни мы не всегда делаем то, что хочется. Иногда судьба толкает нас совсем в другую сторону, а судьбе угодно, чтобы сегодня ты отправилась на бал.

– Какой бал?

– Ты что, ничего не слышала о Золушке? Господи! Мне что, тебя всему учить?

Четыре часа дня. Элейн спокойна. Голова работает ясно и четко. Четырнадцать раз звонила по разным телефонам, но Росса так и не нашла, и теперь становится все более очевидно, что ее арестуют. Невидящим взглядом она уставилась в одну точку.

Заголовки в газетах:

«ЖЕНА КИНОЗВЕЗДЫ АРЕСТОВАНА ЗА КРАЖУ В МАГАЗИНЕ».

«КРАСОТКА ИЗ БЕВЕРЛИ-ХИЛЛЗ – НАЗАД В БРОНКС».

«ДЖОРДЖ ЛАНКАСТЕР ПЕРЕСПРАШИВАЕТ:» КАКАЯ ЭЛЕЙН?»

Вот уж все до упаду над ней посмеются. Ее вынудят уехать из города. Позор, унижение, какой стыд!

Где Росс Конти?

Где этот великий изменщик и изовравшийся говнюк?

Глава 30

Попытки Леона Розмонта навести справки о семье Эндрюсов особых результатов не дали. Никого из родственников в живых у них, по-видимому, не было, а что касается двух свидетелей их бракосочетания, то следы одного затерялись, а другой умер.

Леону подумалось, что единственный способ побольше о них разузнать – отправиться в Барстоу и копать там. Милли говорила, что хочет провести отпуск в Калифорнии. Почему-то ему казалось, что она имела в виду не Барстоу; тем не менее он всегда может завернуть туда на денек, пока она будет заниматься своими делами.

Поддавшись порыву, он отправился и купил два билета на самолет в Калифорнию и с шиком вручил их Милли.

– Берем отпуск на месяц, – сказал он. – У меня накопились отгулы, и я считаю, время надо провести хорошенько. Возьмем напрокат машину, да и поедем куда глаза глядят.

– Сан-Франциско? – спросила она, просияв.

Он кивнул.

– Долина Напы? Аризона? Голливуд?

Он снова кивнул.

Она бросилась ему на шею и крепко обняла.

– Милый мой, – проворковала она, – ты что-то невероятное!

За неделю до отъезда он вручил ей четыреста долларов и велел пойти и купить какую-нибудь одежду для отпуска. В магазин она помчалась такая счастливая, как будто он дал ей четыре тысячи.

Пока ее не было, он запрятал досье на Эндрюсов на самое дно своего чемодана. Хотя, строго говоря, это не было законно, он снял фотокопии со всех официальных документов, в том числе и с фотографий.

Пятнадцать фотоснимков было сделано в то утро на Френдшип-стрит.

Пятнадцать фотографий… убийства.

Глава 31

Примерно в четверть пятого Росс Конти сердито проследовал через парадный вход своего дома. Царил чудовищный беспорядок.

Повсюду слонялись незнакомые люди.

– Что, черт побери, здесь происходит? – заорал он на Лину, которая стояла в дверях на кухню и лила слезы.

– Сеньор Конти, – она задыхалась от рыданий, – не выносить. Я нет соглашаться. Я увольняюсь.

Она цеплялась за его руку, а он, пытаясь вырваться, все спрашивал:

– Где миссис Конти?

Вмешался косматый юнец в узких джинсах и в куртке» Ангелов ада»– в заклепках:

– Эй-эй, мужик, ты здесь хозяин? Мне подзарядиться надо – у меня сейчас все предохранители полетят к черту, если не будет добавки.

Средних лет дама в цветастом брючном костюме вылезла вперед:

– Мистер Конти, умоляю. Ваша жена уверяла, что у нее есть двадцать подходящих по размеру и цвету ваз, и они мне отчаянно нужны, иначе мы не успеем с букетами.

Учтивый итальянец, держа в руках футляр со скрипкой» страдальческим голосом осведомился:

– Нам приготовили комнату? «Трио Дзанкусси» всегда предоставляют комнату.

– Господи! – воскликнул Росс. – Лина, где моя жена?

Лина уголком фартука утерла глаза.

– Она не приходить назад. Она бросать все на меня. Я увольняюсь.

Чеканным шагом она удалилась на кухню, где у черного хода сбились две ее подруги.

Росс последовал за ней, косматый юнец – за ним, женщина в цветастом брючном костюме и обиженный итальянец потащились сзади.

Уже обосновавшись на кухне, два гомика чистили у раковины овощи, два бармена выгружали из коробок спиртное, был еще один итальянец с грустными глазами, этот – с аккордеоном, и девица-блондинка в шортах и в укороченной майке – уши плотно закрыты наушниками марки «Сони». Росс прошел за Линой до двери, с горечью думая, не надул ли его Литтл С. Порц, уже показав фотографии Элейн. Как иначе объяснить, что ее нет дома в тот самый день, когда они устраивают прием?

– Госпожа Конти звонила? Передавала что-нибудь? Хоть что-нибудь? – в отчаянии спрашивал он.

– Она звонить пять раз, – буркнула недовольно Лина. – Но домой не приходить.

– Эй-эй, мужик! Как там с подзарядкой? – горланил косматый юнец.

– А с моими вазами? – визжала дама в брючном костюме.

– А комната для «Трио Дзанкусси»? – вздыхал унылый итальянец, не дававший себя обойти.

– Пошли вы все к…! – не владея собой, заорал Росс.

– Эй-эй, мужик, угомонись! – сказал юнец, успокаивающе воздев руку.

– Вот как! – оскорбилась женщина.

– Мама! – грустно покачал головой итальянец.

В эту минуту зазвонил телефон. Росс взял трубку.

– Да? – гаркнул он и некоторое время слушал молча и с отвращением. Потом шарахнул трубкой и, не удостоив жалобщиков взглядом, гордо вышел из дома.

Оливер Истерн причесал свои жидкие рыжеватые волосы сначала так, а потом – иначе, но, сколько ни прихорашивайся, не скрыть, что он явно лысеет. Недавно принял душ, но энергия, которую пришлось затратить, чтобы уложить волосы, проступила влажными пятнами у него под мышками.

Затрезвонил телефон, но он и не подумал хватать трубку, как делал обычно. Пусть прислуга ответит на звонок. Пусть хоть что-нибудь сделают за тысячу долларов, что он выкладывает им каждую неделю.

Не принять ли душ еще раз?

Как бы волосы не спутались.

Можно надеть сеточку.

От внезапной острой боли в животе он поморщился. Открылась язва, будто одного облысения ему не хватало. И вдобавок ко всему – геморрой. Тот хоть не кровоточит. Но скоро и это может начаться, если «Люди улицы»и дальше будут его допекать.

Нийл Грей доканывает его; впрочем, а какой режиссер не доканывает?

Монтана Грей доканывает; впрочем, а какой сценарист не доканывает?

Джордж Ланкастер доканывает; впрочем, а какой актер не доканывает?

Оливер ненавидел талантливых людей, но Оливер нуждался в талантливых людях. Потому что сам он был способен только заключать сделки.

Как продюсер он стал легендой еще при жизни. Не как великий продюсер, а как сенсационный делец. Ах, какие то были сделки! Какие махинации он проворачивал! Какую дребедень запускал на экраны!

Впрочем, провалы Оливера не особо волновали. Еще до того, как картину запускали в производство, он уже накладывал лапу на то, что считал своим по праву. В бюджетах тех фильмов, которые устраивал Оливер Истерн, всегда было немного сверху или очень много, в зависимости от того, какой олух финансировал постановку. И если первоначальный бюджет не подходил, ну, тогда… двойная бухгалтерия закону не противоречит – если тебя не поймают за руку. А Оливер Истерн знал все уловки, какие стоило знать.

Он осторожно понюхал одну подмышку и решил, что надо бы еще разок принять душ.

Сеточку для волос надеть, банный халат – долой. Сегодня на вечере у Конги он будет лизать задницы. Будет лестью устилать себе путь из комнаты в комнату. Монтана, Нийл Джордж – все они почувствуют теплоту его неискренности. И он с удовольствием этим займется, потому что знает, кто в конечном счете возьмет верх. Как только фильм снимут, он станет фильмом «Оливера», а прочие могут катиться к херам собачьим.

Чтобы все было в руках Нийла и Монтаны! Хрен им, думал он. Пусть попляшут. Ему известны трюки, какие и Гудини[19] не снились!

Вот если бы отыскать ту девушку с пляжа, сделать ее звездой, подписать с ней персональный контракт.

Он заметил пятнышко грязи на покрытой зеркалами стене и принялся усердно стирать его бумажной салфеткой. Снова ощутил боль в животе. Быть киномагнатом – это вам не только икру кушать.

Они были в чистой и опрятной квартирке Ангель.

– Мне нечего надеть, – твердила она упрямо.

– Что-нибудь простенькое, – бормотал в раздумье Коко, роясь в шкафу. – Простенькое, но со вкусом. Любая сучка в городе явится расфуфыренной, как Жажа[20] на Рождество. А я хочу, чтобы ты выделялась, как одинокая роза на бармицве.

– Что такое бармицва?

Он кинул на нее быстрый недоверчивый взгляд.

– Порой ты что-то уж слишком невинна.

Сдернул с вешалки черную гофрированную юбку и, приложив к ней, сказал:

– Хм, мне нравится. Что мы можем к ней подобрать?

Она качала головой.

– Коко… пожалуйста… я даже не знаю этой миссис Лидерман.

– Греза моя, не думай, что весь вечер проторчишь с ней. Да любому жеребцу в Голливуде достаточно будет один раз на тебя взглянуть и…

Ангель не была самоуверенной и тем не менее знала, какое производит на мужчин впечатление.

– То-то и оно, – запричитала она, – все они будут ко мне приставать со своим враньем. А я замужем, Коко, я…

Теперь была его очередь перебивать:

– Я никогда не сую нос в чужие дела, Ангель, деточка. Только знаю наверняка, что замужем ты или не замужем, а муж твой сделал что-то такое, от чего тебе стало очень больно. Ты просто хочешь сидеть затворницей и хандрить. Только хандра еще никому не помогла. Я не уговариваю тебя шляться и забираться в постель к каждому, кто корчит из себя Уоррена Битти и к тебе лезет.

Я только говорю: сходи в гости и получи удовольствие, пусть за тобой поухаживают. Сразу почувствуешь себя лучше.

Откуда он все это знает? – удивилась Ангель. Всего в нескольких словах умудрился совершенно точно охарактеризовать положение, в котором она оказалась. И, наверное, прав. Ей будет полезно выйти на люди. Да и на большие голливудские приемы ее зовут не каждый день.

– Я пойду, – тихо сказала она.

Он был занят тщательным осмотром ее блузок.

– Что? – рассеянно спросил он.

– Я сказала, что пойду, – повторила она решительно.

Его лицо с орлиным носом расплылось в довольной улыбке.

– Конечно, пойдешь, греза моя. Никто и не сомневался.

Бадди был в квартире один, когда собирался на вечер. Мерзко, что придется сопровождать Фрэнсис Кавендиш. С другой стороны, в том, что он вообще идет, есть несомненный плюс.

Он не знал, что надеть. Фрэнсис Кавендиш, пройдясь насчет его одежды, жутко его разобидела. Да что она вообще понимает?

Наверное, никогда и не слышала об Армани. А носить Армани – это каждый дурак знает. Интересно, будет там Монтана Грей и, если будет, как к ней подступиться? «Эй… послушайте, если к понедельнику вы окончательно не решите, то придется мне подписать контракт на фильм с» Юниверсал «. Звучит неплохо – так ему показалось.

Ход мыслей нарушил резкий звонок в дверь.

На пороге стояла Шелли.

– Куда ты пропал? – набросилась она. – Я думала, что после Фрэнсис Кавендиш ты сразу же вернешься.

Без приглашения вошла в квартиру и завалилась на кровать.

Видно было, что она под кайфом. Зачем вообще он впутался?

Он не хочет возвращаться к той жизни, которую вел до Гавайев, до Ангель.

– Я нашел работу, – сказал он спокойно. – Смогу вернуть деньги, которые тебе должен.

– Когда?

– Скоро.

– На хрена мне скоро. Хочу сейчас. Почему бы тебе не отправиться и не провернуть парочку трюков? Меня ты не помнишь, Бадди, но я-то знала тебя, когда ты был одним из жеребчиков у Тряпичника. Один раз мы даже вместе работали. Каково было трахать старушек ради заработка?

Отвратительное чувство растеклось по всему его нутру.

Торчащая потаскуха.

Торчащая потаскуха, которая говорит правду.

Господи, когда же наконец ему повезет! Когда же наконец хоть что-то в его жизни пойдет так, как надо!

Когда Монтана вернулась с пляжа, уже вечерело. Настроение у нее было такое же, как у ребенка, прогулявшего школу. В офис она решила не возвращаться, поехала прямо домой, вымыла длинные черные волосы и смыла под душем с тела песок и морскую соль. Потом, закутавшись в белый махровый халат, позвонила Инге узнать, не произошло ли чего, пока ее не было.

– Ничего особенного, – ответила секретарша. – Около трех позвонил мистер Грей и просил передать, что задерживается и потому увидит вас уже вечером на приеме.

– Где он?

– Не сказал.

Нийл теперь даже и не утруждает себя являться домой. Ее мучило искушение не пойти на банкет. Но потом она сочла, что Джордж Ланкастер подумает, будто ее напугал, а если она хочет, чтобы с ней считались, так надо показать это с самого начала.

И пусть не думает, будто может делать с ее сценарием все что вздумается. Она намерена быть на съемках каждый божий день.

Мистер Ланкастер просто вынужден будет примириться с тем фактом, что не все женщины без чувств падают к его ногам.

Она включила стерео, поставила кассету Эла Грина и решила, что должна выглядеть так, чтобы вызвать на приеме сенсацию.

Так, чтобы Джордж Настоящий мужчина Ланкастер надолго запомнил.

Устроившись в бунгало номер 9 отеля» Беверли-Хиллз «, Памела Лондон лежала на раскладном массажном столе и наслаждалась, пока крепкие мужские пальцы колдовали над ее телом.

– Я слышала, что вы хороши, – томно сказала она, – но вы, оказывается, прямо виртуоз.

– Хм… спасибо, миссис Ланкастер, – растягивая слова, проговорил Рон Гордино. – Я обычно посылаю кого-нибудь из своих парнишек, но когда Карен сказала, что это…хм…для вас, я решил пойти сам.

– Никогда не посылайте парнишек делать мужскую работу! – игриво заметила Памела.

– Мне бы и в голову не пришло, миссис Ланкастер.

– Не называйте меня так. Достаточно миз Лондон.

« А как насчет Памелы? – подумал он. – Уж будь уверена, что сегодня вечером на приеме я не буду звать тебя миссис Ланкастер или миз Лондон «. Элейн сдержала обещание и пригласила его.

Она застонала, когда он впился пальцами в жировую складку вокруг ее талии. Совсем неплоха для такой старой бабы, ей, должно быть, не меньше пятидесяти пяти. Но если ты третья в списке самых богатых женщин в Америке, можно себе позволить сохранить хорошую форму.

А что, подумал он, было бы, выдай он ей свой» особый» массаж? Не устояла бы, как и все другие матроны из Беверли-Хиллз?

Большинство из них были такими доступными. Клади их на стол без нарядов и украшений – без всяких ярлыков и этикеток. Легко нажал здесь, легко нажал там, и они твои.

Но как раз когда он думал, решиться или нет, с шумом влетел Джордж Ланкастер.

Не обращая на Рона внимания, он звучно шлепнул Памелу по едва прикрытой заднице и спросил:

– Как делишки, старая ведьма?

Она хрипло рассмеялась.

– Не так уж плохо, лягушачья морда.

– Все прихорашиваешься для вечеринки?

– Полагаю, выбора у нас нет: идти надо. Я даже не знакома с этими Конти.

– Ну так что? Раз они платят. Если не понравится, махнем с компашкой к Часену.

– Отличная мысль.

– Эй, ты! – сказал Джордж, наконец заметив Рона Гордино. – Когда разделаешься с моей половиной, можешь мной заняться.

Джина Джермейн была надушена, напудрена и причесана безупречно. Но для приема еще не оделась. На ней было легкое неглиже и черное белье – открытый лифчик с глубоким вырезом, крохотные трусики и тонкие черные чупки – «паутинка» на кружевном поясе.

У Джины Джермейн было три горничные, которые у нее же в доме и жили, но, когда в дверь позвонили, она сама пошла открывать, потому что на ночь всех троих отпустила.

– Привет, Нийл, – прошептала она нежно. – Ты очень элегантен.

У себя на работе он переоделся в темно-фиолетовый смокинг, черную шелковую водолазку и черные брюки. Думал он исключительно о приеме.

– Спасибо, – бросил он в ответ, пытаясь не замечать, что она полуголая. – Кассета у тебя?

– Конечно же, у меня, – ответила она с видом оскорбленной добродетели. – Уговор есть уговор, разве не так?

Повернулась и повела его в гостиную, выдержанную в слишком уж розовых тонах.

– Я не могу задерживаться, Джина. Не хочу опаздывать. Ты мне только отдай кассету.

– Может, что-нибудь выпьешь? – Она протянула ему в хрустальном стакане «бурбон»с кубиками льда. – Ты ведь это любишь?

Он машинально взял виски, забыв, что с пяти часов уже пропустил три стаканчика – или даже четыре.

– Я так рада, что мы подписали контракт, – проворковала она. – А сколько ждать придется, прежде чем мы сможем… ну, ты знаешь… проговориться о нем?

Он нахмурился.

– Мы не сможем. Ни в коем случае. Никому. Ты ведь понимаешь это, не так ли?

– Ты приводишь меня в возбуждение, когда бываешь таким настойчивым, – промурлыкала она.

– Вперед, моя милая, мы только актер и режиссер.

– Актриса, – поправила она.

– Актриса, – уступил он. – Где кассета?

– Идем. – Она взяла его за руку, обволакивая ароматом «Татьяны». Ему оставалось только надеяться, что душистый запах не пристанет к его одежде.

– Это моя игровая, – объявила она, введя его в огромную комнату, где все стены, каждый их дюйм, были увешаны забранными в рамочки обложками из журналов с ее фотографиями. И еще комната была уставлена игровыми автоматами – начиная от китайского бильярда и кончая последней новинкой видеокомпьютерных игр. – Люблю побаловаться, – уточнила она, хотя нужды в том не было.

– Кассету, Джина.

– Сейчас, сейчас. – Она нажала кнопку, и он, не успев ничего сказать, увидел себя на гигантском видеоэкране во всей красе.

С голым задом он обрабатывал вторую по популярности блондинку Америки. – Я подумала, что тебе захочется это увидеть, – ласково объяснила она. – Ты же не потащишь кассету домой, чтобы прокрутить ее Монтане, не правда ли?

Что правда, то правда, не потащит. Он глотнул виски, сел и стал следить за происходящим на экране – с профессиональной точки зрения. Угол съемки выбран неудачно, ее не видно… О Господи, нет, видно, вот она повернулась, и два огромных шара из плоти заполнили собой весь экран.

Он почувствовал, что приходит в возбуждение, и выругался про себя при мысли о неизбежном.

На экране она вздыхала и пыхтела, пока он трудился над ней в поте лица.

А вне экрана она сбросила пеньюар, выбралась из трусиков и забралась на него верхом.

Еще один раз.

Самый последний.

Он и не представлял себе, насколько был прав.

Сейди Ласаль ушла с работы на два часа раньше обычного.

Шофер-японец распахнул перед ней дверцу черного «Роллс-Ройса», она с удовольствием устроилась на роскошном кожаном сиденье и включила кондиционер на полную мощность.

– Домой, мадам? – осведомился шофер.

– Да, пожалуйста.

Дом был в фешенебельном районе холмов Беверли. К дому вела длинная извилистая аллея. Дом был особняком, таким же шикарным, как у тех звезд, чьи интересы она представляла. Дом никогда не был домом без Росса Конти.

Проклятье! Проклятье! Проклятье! Целых двадцать шесть лет прошло с тех пор, как они были вместе, а она все еще о нем думает.

Отсутствующим взглядом смотрела она через затемненные стекла, пока «Роллс-Ройс» величаво летел по Родео-драйв. Вечером она будет у него дома. Сволочь! Вечером посмотрит, где он живет. Она учтиво побеседует с его женой. Как же я тебя ненавижу, Росс Конти! Он даже с ним поболтает.

Двадцать шесть лет. Она теперь совсем другая. Важная особа, уважаемая; говорят даже, что ее побаиваются. Одевается у известных модельеров, прически ей делает Хозе Эбер, один день в неделю она целиком проводит в косметическом салоне Элизабет Арден и носит драгоценности от Картье.

О, конечно, она натыкалась на него за эти годы. Голливуд.

Здесь так тесно. И потому совершенно неизбежно их приглашали на одни и те же приемы и вечеринки. Он даже как-то предложил, чтобы она снова стала его агентом. Да что этот сукин сын о себе думает? Вообразил, что вернется в ее жизнь – теперь уже клиентом, – и она возьмет и забудет о прошлом? Она сухо ответила ему и с тех пор не замечала.

О добром старом времени она вспоминала постоянно. Помнила каждую мелочь.

Тот день, когда она впервые увидела Росса в баре «У Шваба».

О, как он великолепен, подумалось ей, и потом, когда он подошел к ней легкой походкой, словно бог, белокурый и бронзовый от загара, и стрельнул чашку кофе, она не могла поверить своей удаче.

Тот первый раз, когда они занимались любовью. Его руки у нее на груди. Его твердость, глубоко в нее проникшая. Его язык, ласкающий ее между ног.

Поездку в Нью-Йорк, на телепередачу «Нынче вечером в прямом эфире», дабы он смог себя показать. И радость, когда все вышло так, как и было задумано. Как ехали они через Центральный парк в коляске с откидным верхом. Любовались его афишами на Таймс-сквер. Ели горячие сосиски на Пятой авеню.

И секс, секс, секс. Под душем. В его гримерной на Эн-би-си.

На заднем сиденье такси. Привалившись спиной к стенке гостиничного лифта. Росс был ненасытен, и ей это страшно нравилось.

Двадцать шесть лет спустя она по-прежнему ощущала его руки на своей груди.

– Я любитель сисек, – говаривал он, – а у тебя, детка, самые лучшие.

Пока не подвернулось кое-что получше. Кое-что в куда более симпатичной упаковке, чем она. И он взял да ушел из ее жизни, на все наплевав, даже спасибо не сказал. Она все еще испытывала боль. Потерю. Ярость от унижения.

Ничего не видящим взглядом смотрела она из машины, пока та плыла бульваром Сансет.

После Росса у нее был всего лишь один мужчина, да и тот не в счет. Не потому так получилось, что не было подходящего случая.

В своем роде она была звездой, и немало мужиков пыталось забраться к ней в постель. Она не была ни красавицей, ни даже хорошенькой, но как только начала взбираться на вершину успеха… еще бы! Прискакали как миленькие.

Иногда – хотя очень нечасто – она укладывалась в постель с какой-нибудь женщиной. Секс с женщиной не таил в себе никакой угрозы, скорее был забавой, отвлечением. И тон задавала Сейди. Ей это нравилось.

Работа стала ее страстью. Этого почти хватало. Успех сам по себе награда.

Но теперь времени прошло достаточно, в сущности, даже слишком. Двадцать шесть лет она мечтала отомстить. И сегодня вечером отыграется.

Примерно без пяти пять Росс заехал за женой в универмаг.

Примерно в десять минут шестого они с Элейн уехали.

В глубоком молчании погрузились в «Корниш»и до самого дома не обмолвились ни словом.

У дверей Элейн бросила холодно:

– Все это, знаешь, сплошное недоразумение.

Сволочь, ты думаешь, что я стащила браслет.

Росс кивнул:

– Со всяким может быть, – рассудительно ответил он.

Дубина стоеросовая. Воруй, если иначе не можешь, но не попадайся.

Они вошли в дом. Косматый юнец уже совсем ошалел. Женщина в брючном костюме билась в истерике. Итальянцы с грустными глазами пытались волочиться за юной девицей, которая, плотно прикрыв уши наушниками, зашлась в танце, позабыв обо всем на свете. Два гомика, корча рожи, готовили густой соус из авокадового пюре со специями и наблюдали за тем, как разворачиваются события. Два бармена, развалясь на тахте, курили травку. Лина и ее подруги стояли у дверей на кухню, готовые исчезнуть в любой момент.

– Элейн, – сказал Росс, – я пошел в душ. Ты хотела, чтоб мы устроили этот прием. Душенька, пожалуйста, он целиком твой.

Глава 32

В Барстоу, штат Калифорния, было жарко. Томительная жара, и ни малейшего ветерка, который мог бы принести хоть какое-нибудь облегчение.

Дек остановился в дешевом мотеле. Он лежал на жестком матрасе в пыльной комнатушке и глазел в потолок. Шумный вентилятор монотонно стрекотал, и жужжали мухи, пытаясь выбраться на волю. В соседнем номере орал телевизор, едва-едва заглушая разъяренные вопли какой-то бабы.

Сапоги, брюки и рубаху он снял. На столик у кровати выложил деньги, охотничий нож, с которым не расставался, и клочок бумаги с фамилией и адресом. Та самая бумажка, которую дали ему еще в Филадельфии, пока эта троица покатывалась со смеху; три свиньи ржали над ним, над Стражем Порядка.

Только тогда он еще не был Стражем Порядка. Нет, пока на них не набросился, он был всего лишь Деком Эндрюсом, ничтожеством. А их смех был ему сигналом. Да, сигналом – надо обуздать подонков. Было бы здорово, если бы Джой могла с ним вместе порадоваться его победам.

На Джой были красная мини-юбка, белые пластиковые сапожки, дешевенькая розовая блузка и пугающая, хотя и привычная для нее, густая масса косметики.

Дек выпучился на нее. Для него она была красавицей, но он знал, что подумают его родители. Они постоянно смотрели телевизор и всех женщин называли шлюхами. «Все эти голливудские восходящие звезды – проститутки», – говорила мать. «Карьеру себе они делают в постели», – соглашался отец. Но ни мать, ни отец никогда даже и не пытались переключиться на другой канал или вообще выключить телевизор.

Дек никогда не смотрел телевизор вместе с ними. Он предпочитал свою комнату, где мог лежать на кровати и думать о Джой и о том, как бы ему осторожненько привести ее домой.

А думать было о чем. Он хотел на ней жениться, но и мать не хотел огорчать. Все время старался показать матери, что любит ее, но, что бы ни делал, все было не так.

– В один прекрасный день сбежишь и бросишь свою бедную мать, которая столько выстрадала, чтобы ты появился на свет, – часто она ему выговаривала. – Знаешь, что это меня убьет.

Он всегда отпирался, убеждал – никуда он не сбежит.

– Может быть, а может, и нет, – прибавляла она с хитрецой. – Если останешься, то все, что у нас есть, в один прекрасный день будет твоим. Конечно, это не очень много. Дом, машина, твой отец отложил кое-что на черный день… – В этом месте она всегда многозначительно замолкала, как будто сбережения эти были такими, что и говорить о них без волнения нельзя.

Интересно, сколько там, думал он. Отец вкалывает как вол.

Никто из них не пьет и не курит. Единственная роскошь, что они себе позволили, – цветной телевизор. Иногда Дек лежал на кровати и представлял себе, что оба они погибают в автомобильной катастрофе или при пожаре. Тогда все достается ему. И некому будет его пилить – унижать, топтать, виноватить.

Потом в его жизнь вошла Джой. Много месяцев она была его тайной. Но в конце концов он набрался храбрости и рассказал о ней матери. Или точнее – Джой заставила его это сделать.

– Я хочу привести… э… э… в гости к нам девушку, – как-то пробормотал он.

Теперь он пялился на Джой в яркой одежке и с волосами апельсинового цвета, стоящими торчком. И понимал, что мать никогда не одобрит его выбора.

– Ну чего, собрались, ковбой? – спросила она, склонив голову набок.

Он кивнул.

Джой подмигнула весело:

– Тогда в атаку, вперед – так?

– Ах ты, дрянь паршивая! – завопила женщина в соседнем номере.

Раздались шлепки, и заревел ребенок.

Не ему ли кричат? Призывают не его ли?

Он резко сел, схватил нож, провел пальцем по острому лезвию.

Но пока думал, что делать, шум прекратился. Страж Порядка может не волноваться. Его услуги не понадобились. Сейчас по крайней мере.

Глава 33

Очередь автомобилей извивалась по круговой подъездной аллее и шла вверх, к дому Конги, где прислуга – мужчины и женщины в белых теннисках, украшенных надписями «Супержокей», только того и ждали, чтобы сесть за руль всех этих «Кадиллаков», «Линкольнов», «Делореанов», «Роллс-Ройсов», «Поршей», «Феррари», «Бентли», «Мерседесов»и «Экскалибуров»«и отогнать их на парковку.

В самом начале въезда на аллею толпились шесть или семь папарацци с камерами наготове, бдительно высматривая настоящих знаменитостей… не продюсеров всяких и не денежных воротил, не суперагентов и прочую светскую шушеру. Им нужны были настоящие знаменитости, международные знаменитости, лица которых мгновенно узнавали бы повсюду в мире – от Китая до Чили.

Вознаграждены они были улыбающимся Бертом Рейнольдсом, вслед за которым шли Род Стюарт и его жена Алана, поражающая своей красотой. Счастливые папарацци щелкали не переставая.

В доме все было тип-топ. Элейн, подкрепившись двумя таблетками валиума и новым вечерним платьем от Галаноса за тысячу семьсот долларов, встречала гостей с таким видом, словно в жизни у нее не было никаких забот. Она улыбалась, обнималась, целовала сама и подставляла себя под поцелуи и с каждым обменивалась восклицаниями:» Как чудесно вы выглядите!»Она знакомила тех, кто прежде знаком не был, подзывала официантов легким движением запястья, была прелестна, остроумна, любезна и полностью держала все под контролем. Кто бы подумал, что незадолго до того, как появился первый гость, она была буйнопомешанной горлопанкой!

Росс – неверная скотина – смылся в ванную, пока она одна пыталась навести спокойствие и порядок в бушующем хаосе. Она справилась с этим. Этта из Бронкса ринулась в бой. А сейчас Элейн из Беверли-Хиллз раскланивается на аплодисменты.

Не так-то легко иметь дело с тремя норовистыми служанками, двумя накурившимися барменами, бьющейся в истерике мастерицей икебаны, двумя темпераментными участниками» Трио Дзанкусси»и с возбужденным наркотиками бывшим участником рок-группы, который устраивает роскошные диско-шоу, а также с его нагрузившейся подружкой.

Элейн разобралась со всей компанией вовремя – как раз стала подъезжать другая обслуга. Рестораторы. Охрана. Парковщики, которым предстояло отгонять машины гостей. Третий участник «Трио Дзанкусси». Второй участник диско-шоу – еще один урод.

И наконец, всего за пятнадцать минут до того, как официально должен был начаться прием, она заперлась в гардеробной и заставила себя второпях собраться. Предпочла бы, чтобы у нее на это было больше времени, но удивительно, чего только не сделаешь, если подпирает. Появилась ликующая, готовая встретить первого гостя, Сэмми Кана, который обещал спеть одну из своих знаменитых пародий – сегодня на Джорджа Ланкастера.

Время шло, а почетные гости все не являлись, не было и Сейди Ласаль. Однако вошли Биби и Адам Саттоны – их появление вызвало настоящий фурор; следом брел их вечный спутник Вулфи Швайкер. Биби выглядела сногсшибательно – в черном шелковом платье от Адольфо и в потрясающих бриллиантах от Картье. Адам, как всегда, был прекрасен и исполнен достоинства.

Элейн заторопилась принять дорогих гостей.

Коко умел так положить косметику, что даже Ангель сделал еще красивее.

– А я и не знала, что ты такой искусник! – воскликнула она, разглядывая себя в зеркале.

– С тобой, греза моя, это легко.

Вид у нее был изысканный. Волосы спереди он убрал наверх, открыв лицо, остальные мягко ниспадали ей на плечи. Легкими мазками грима золотистого оттенка он подчеркнул безукоризненность ее кожи. Золото искрилось на скулах, веках, даже чуточку на губах. Глазам ее Коко придал особую выразительность, подкрасив длинные ресницы густой коричневой тушью и наложив под бровями розовую тень в смеси с бронзовой. Было эффектно, но не броско.

На ней была черная юбка, к которой он подобрал простую белую блузку со спущенными плечами и белый кружевной галстучек.

– Гм… – Он отступил назад, внимательно ее разглядывая. – Дивно!

Зазвонил телефон. То был шофер миссис Лидерман.

– Я так нервничаю… – Она заметалась. – Ты уверен, что мне надо ехать?

Он расцеловал ее в обе щеки.

– Повеселись от души, греза моя. За нас обоих.

– Закуски, Лина, – прошипела Элейн через дверь на кухню. – Подавать нужно быстрее. Позаботься.

Лина кивнула. Она не ушла, хотя и грозилась. Напротив, она и ее подружки надели чистые черные платья и белые фартуки с оборочками и прислуживали гостям как миленькие. Когда миссис Конти бывала дома, все шло как по маслу и Лине не надо было ни за что отвечать. Вот так ей нравилось. К тому же прошел слух, что ждут в гости Эрика Эстраду, а только от упоминания его имени у нее наворачивались на глаза слезы.

Элейн поцеловала Бриджит и Дэвида Хейдисона, помахала рукой Дайан Кэннон, крепко пожала руку Райану О'Нилу и двинулась в сторону Сейди Ласаль, которая только что вошла в дверь.

Росса нигде не было. В последний раз она видела его, когда он болтал с Адамом Саттоном и Роджером Муром, а теперь его и след простыл.

– Вот черт! – пробормотала она. Когда нужно, его никогда не бывает поблизости… – Здравствуйте, Сейди, – захлебывалась она. – Ну, разве не прелестно вы выглядите? Проходите… вы, конечно, всех тут знаете.

– Опаздываешь, Бадди, – сухо заметила Фрэнсис Кавендиш, открыв дверь своей испанской гасиенды, и сразу же захлопнула ее за собой.

– Кошмар! Вот это и есть твоя машина? – Она мельком взглянула на его древний «Понтиак», припаркованный на улице. – В нем мы просто не можем подъехать.

– Почему же? – язвительно спросил он.

– О боже! Неужели непонятно?

– Мне и на такой хорошо, Фрэнси.

– И не зови меня Фрэнси, – сказала она. – Поедем в моей.

Стой здесь, я схожу за ключами.

Она решительно вернулась в дом, а он угрюмо топтался на тротуаре.

Скоро она появилась, и он заметил, что по такому случаю она раскопала очки в оправе из бриллиантов. Интересно, была ли она когда-нибудь замужем? – спрашивал он себя. Молва зачисляла ее в лесбиянки, однако никто из юных актрисочек еще никогда не жаловался на то, что Фрэнси требовала свободного доступа к их сокровищам.

Она вручила ему ключи от машины, оказавшейся здоровенным и очень старым «Мерседесом», и они поехали.

– Это Ангель, – сообщала миссис Лидерман всякому, кто хотел слушать. – Телепатией она внушила Фруи, чтобы собачка вернулась. Ну, разве не умница?

– Кому-кому? – переспросил высокий тощий мужчина. Вид у него был такой, как будто под нос ему постоянно совали что-то вонючее.

– Фруи. Моему пудельку.

Миссис Лидерман, наряженная в фиолетовую тафту, уверенно бренчала громадными бриллиантами. В сравнении с ними изумруды Биби Саттон смотрелись довольно заурядно.

– Кто эта женщина? – с завистью спросила Биби.

– Не знаю, – ответила Элейн. – Ее, верно, пригласила Памела.

– А где они сами-то – Джордж и Памела? – Биби с неодобрением покачала головой. – Уж очень они запаздывают, пусик. Почетные гости должны приезжать первыми.

Элейн и сама это прекрасно знала; незачем было Биби ей об этом напоминать.

– Они уже едут, – вспыхнула Элейн, отчаянно надеясь, что так оно и есть на самом деле.

Монтана стрелой промчалась по аллее на своем «Фольксвагене»и теперь ждала, пока из стоявшего перед ней серебристого «Кадиллака»– лимузина необычайной длины – выбирались пассажиры.

Более удачного времени она выбрать бы не могла… или более неудачного? Из «Кадиллака» вылезали Джордж Ланкастер и Памела Лондон.

Ну, она-то не будет отсиживаться в машине и ждать, когда те пройдут в дом. Она стремглав выскочила из «Фольксвагена»и подошла прямо к Настоящему мужчине и к Денежной жене.

– Как дела, Джордж? – справилась она ласково. – Умираю от жажды. Не дашь ли мне чего-нибудь выпить?

Ровно в восемь «Трио Дзанкусси» заиграло приятную негромкую музыку. Росс, который совсем неплохо справлялся со своими обязанностями, переходя от одного гостя к другому, воспользовался случаем и тихонько улизнул на кухню, где каждый был занят своим делом, и набил полный рот закусками.

Элейн была тут как тут.

– Где тебя носит? – зашипела она. – Только что приехали Памела с Джорджем, а Сейди Ласаль уже двадцать минут как, здесь. Тебя не слишком затруднит, если ты выйдешь на люди?

Или ты намерен весь вечер проторчать на кухне?

– Я разговаривал с Кордобами, Лейзерами и Уайлдерами.

Что еще тебе от меня надо? Крови? – обиженно ответствовал он.

– Я бы хотела, чтобы ты встретил почетных гостей, если тебя это не слишком затруднит.

Они свирепо уставились друг на друга. Оба пытались сосредоточить все внимание на приеме. Обоих донимали личные заботы.

– Ладно, – сказал наконец Росс. – Пойду лизать задницы.

А если тебе, Элейн, пройтись по комнате, то, может, удастся стибрить пару кошельков.

– А это Ангель, – говорила миссис Лидерман Памеле Лондон. – Она спасла Фруи.

– Боже, Эсси! – вздохнула Памела. – Ты по-прежнему держишь эту богомерзкую псину, ту самую, которая мне в Нью-Йорке загадила всю квартиру?

– Фруи тринадцать лет, – с гордостью поведала миссис Лидерман. – Это девяносто один на человеческие годы. Для девяностооднолетней она как щеночек.

Памела пристально разглядывала Ангель. Девушка была слишком уж красива, но совсем не похожа на заурядную юную хищницу.

– Ну, и как же вы спасли Фруи? – спросила она мягко. – Я даже и не знаю, милая, награждать вас за это надо или расстреливать. Собачонка эта – избалованная маленькая дармоедка, что изуродовала один из моих персидских ковров.

– Памела! – с нежностью в голосе воскликнула миссис Лидерман.

Две женщины сжали друг друга в объятиях. Они были знакомы еще с университетских времен, а поскольку Эсси Лидерман была богата почти так же, как Памела, дружба их сохранилась.

Людям очень богатым бывает по-настоящему уютно только с очень богатыми. Такова правда жизни, усвоенная обеими дамами, хотя Эсси куда в большей мере, чем Памела, любила демонстрировать эту правду.

У Ангель голова шла кругом – от этого дома, от людей, от самой обстановки. Она, Ангель Хадсон, – на самом настоящем голливудском приеме. И вокруг – звезды. Она увидела Джеймса Каана и Эллиота Гулда, Лайзу Миннелли и Ричарда Гира. Ричарда Гира! Теперь можно и умереть спокойно.

Вот бы здесь был Бадди, чтобы и он все это увидел. Бадди.

Она помрачнела. Он не тот человек, за которого она его принимала, не тот, за которого выходила замуж, и теперь она должна его забыть.

Эсси и Памела, забыв об Ангель, предавались воспоминаниям. Она оглядывалась вокруг с благоговейным страхом.

– Здрав… ствуйте, – выговорил потрясение мужской голос. – И где же это я прятался всю вашу жизнь?

– Не надо мне было отказываться от «Бешеного быка», – говорил актер в сапогах из кожи ящерицы. – Это была главная ошибка в моей карьере.

– Он мне платит и, по-моему, приходит от этого в возбуждение, – говорила рыжеволосая в отороченной норкой пелерине.

– Я покупаю им наряды, вожу в Акапулько – я и сосать еще должен? – вопрошал оскорбленный жеребец.

Обрывки разговоров, подслушанные Монтаной, пока она пробиралась через комнату к бару. Вид у нее был сногсшибательный. Ростом в шесть футов, она была в белых шелковых галифе, заправленных в высокие, до колен, сапоги. Белая шелковая блуза, расстегнутая до пупка, и длинный жилет белой кожи, окаймленный индейскими бусинками. Смоляные волосы заплетены в косички и украшены бусинами и бахромой. На шее у нее было массивное колье из серебра, усыпанное бирюзой, а в ушах – тонкие серебряные серьги-обручи.

Нийла – оценить, как она смотрится, – на приеме еще не было. А вот Оливер Истерн уже отпустил комплимент по поводу ее оригинального костюма. Поскольку хвалил Оливер, она не знала, радоваться или огорчаться.

«Что за выпендрялы! – думала она, оглядываясь. – Да мне на пляже сегодня было веселее, чем им будет за всю их жизнь».

Ей показалось, что она заприметила бывшую жену Нийла.

Хорошенькая и блондинка. Выхоленная, с подтянутым лицом.

Идеальная внешность дамочки из Беверли-Хиллс.

Мэрли, должно быть, почувствовала на себе пристальный взгляд Монтаны, поскольку обернулась; на мгновение глаза их встретились, и Монтана теперь уже знала точно, что это бывшая миссис Грей.

– Сейди, я так рад, что ты смогла прийти. Для меня это так много значит. – Выразительный долгий взгляд. – Ты ведь и сама это знаешь, правда?

Сейди чувствовала, как у нее все сводит внутри – так бывает всегда, когда она его видит. Но на этот раз все будет по-другому.

На этот раз она что-нибудь сделает.

– Росс, – сказала она, тщательно подбирая слова, – мне приятно, что я здесь.

Он не отставал.

– Только и всего – приятно?

Пристальный взгляд его она встретила спокойно.

– Твой дом мне нравится.

– Недурен, правда? – Он наклонился поближе. – Знаешь, смотришься ты потрясающе.

– Спасибо, – сказала она, понемножку пятясь. Чтобы с ним иметь дело, надо бы еще чего-нибудь выпить.

– Сейди, малышка, может, ты и впрямь добилась своего?

О господи! Медоточивый, как всегда. Она отступила еще и с облегчением увидела, что к ним подходит знакомый.

– Ты знаешь Эмиля Райли? – тут же спросила она.

– Да, конечно. Рад тебя видеть, Эмиль.

– И я тебя, Росс, – ответил Эмиль. – Как здорово тут все у тебя получилось! Я без ума от цветов, они роскошно подобраны.

Должен поздравить Элейн – где она?

Сейди проворно схватила его за руку.

– Пойдем ее разыщем. Увидимся позже, Росс.

Те знаменитые синие – по-прежнему лучатся!

– Само собой.

Он смотрел, как она пошла через комнату. Всемогущая Сейди Ласаль. Какое-то мгновение она была у него в руках, он уверен в этом. А вечер только начинается. Подошла Карен.

– Мне надо с тобой поговорить.

На ней было гаремного стиля одеяние из золотистого ламе – шелковой ткани, настолько тонкой, что изумительные соски словно и не были прикрыты. Он ощутил сильное желание их потрогать, но взял себя в руки.

– Добро пожаловать в дом Конти, – сказал он.

– Добро пожаловать в задницу. Ты знаешь, что Элейн мне звонила сегодня, тебя разыскивая?

– Меня?

– Да, тебя.

– Почему меня?

– Если бы я знала, стала бы спрашивать?

Он нахмурился.

– Тут что-то не так. Какой-то говнюк подошел ко мне сегодня на Родео-драйв и сунул под нос фотографии.

– Какие фотографии?

– Наши с тобой фотографии. В постели.

– Что-о-о?

– Пусик, что это вы с Карен так тесно прижались? Шалун ты, шалун. Вот скажу Элейн!

Биби Саттон, разумеется, шутила, но они как ошпаренные бросились друг от друга.

Следом появился Вулфи Швайкер, великолепный в своем бархатном костюме, в рубашке с рюшечками и в расшитых вечерних туфлях-лодочках. Волосы со свежим перманентом обрамляли круглое лицо с озлобленными глазками, курносым носом, мясистыми губами и острыми, как у хорька, зубками. Говорили, что он похож на драчливого карася.

– Очень все здорово, Росс. Биби и я как раз говорили об этом.

– Спасибо, Вулфи.

– Не за что. Биби и я всегда воздаем хвалу, когда есть за что хвалить.

– Это приятно. – Росс терпеть не мог этого человека. Удивительно, как мягкий Адам Сатгон вообще пускает его к себе на порог.

В разговор влезла Карен:

– Замечательное платье, Биби.

– Да? Ты находишь? Пустяк, милочка.

– Ни хрена себе пустяк, – сказала Карен. – Должно быть, старине Адаму влетело не меньше чем в две тысячи. Уж если отхватила, Биби, так и форси на здоровье.

– Милочка, ты такая грубиянка.

– Вся в отца, а какой он, мне тебе рассказывать не надо, верно, Биби?

Как бы побыстрее сбагрить Фрэнсис Кавендиш?

Хороший вопрос.

Бадди ломал над ним голову, разглядывая собравшихся. Вот где надо делами заняться. Вокруг него – звезды. Народу набилось битком.

– Если думаешь, как бы пошататься среди гостей, забудь об этом, – ледяным тоном изрекла Фрэнсис, словно угадав его мысли.

– Шататься? А кто шатается? – возмутился Бадди.

– Просто предупреждаю.

– А пойти в туалет мне дозволено?

– Сейчас? Да мы ведь только что сюда приехали.

– Что мне прикажешь делать – ссать на ботинки?

– Тогда живо. Я взяла тебя не для того, чтобы стоять одной.

Он щелкнул каблуками.

– Есть, мэм.

– Привет, Элейн.

– Привет, Рон. – Зачем она его вообще пригласила? – Вырядился не к месту.

– А что… ничего… вечер, – протянул он.

– Спасибо.

– Ужасно хотел бы познакомиться с Клинтом Иствудом.

Кто не хочет? Только она не собирается водить его за ручку и представлять.

– Извини, Рон. У меня куча дел.

– Не дергайся, Элейн. Не напрягайся. Ты принимаешь витамины, что я посоветовал?

Она резко кивнула. Он напоминал ей большую лохматую собаку. Как случилось, что, уединившись с ним в его кабинете, она никогда не замечала, что все лицо у него в бородавках, а из носа и ушей торчит жесткая щетина цвета соломы?

Да как ты могла, Элейн? Бросалась на любой елдак!

– ..она как кукла Барби – ты ее заводишь, она и накупает себе новые платья…

– ..да если он решит, что сдерет за это деньги, то и с кустом будет трахаться…

Бадди пробирался сквозь толпу гостей. Давно он не был в таком приподнятом настроении. Именно среди этих людей его, место и будет – постоянно, – если только достанется роль в «Людях улицы».

Он улыбнулся Энн-Маргрет, и она ответила ему улыбкой.

Спросил у Майкла Кейна: «Как дела?»– и ему дружелюбно ответили. Он был на седьмом небе.

И тогда он увидел ее. Ангель. Его Ангель. Он глазам своим не поверил, но это была она.

Оливер Истерн чопорно беседовал с Монтаной. Они терпеть друг друга не могли, но фильм обрек их быть вместе.

– Где Нийл? – спросил Оливер, взглянув на часы.

– Я думала, может, ты знаешь, – ответила Монтана. – У него была какая-то встреча. Мы должны были увидеться уже здесь, на приеме.

Оливер потел, и у него было кошмарное ощущение, что он чувствует запах, хотя дважды принял основательный душ.

– Прошу прощения, – извинился он. – Мне надо в туалет.

Он закрылся в гостевой ванной, содрал с себя куртку и рубашку. Потянув носом, понял, что и в самом деле от него несет. Схватил кусок мыла из серебряной мыльницы и намылил вонючие подмышки. Приспустил брюки и провел намыленной рукой под трусами – на всякий случай. Перед тем как проделать все это, он не потрудился узнать, есть ли кто-нибудь в уборной, дверца в которую была закрыта, и когда оттуда вышла Памела, они в ужасе друг на друга уставились.

– Что вы делаете? – взвизгнула Памела. Она понятия не имела, кто он такой.

А он не признал в ней жены того, кто в недалеком будущем станет звездой его фильма.

– Козу трахаю, – быстро ответил он. – Не лезь не в свое дело.

– Ангель?

– Бадди?

На миг показалось, что они сейчас бросятся в объятия друг к другу. Потом, вспомнив телефонный разговор с Шелли, Ангель помрачнела. Нахмурился и Бадди, вспомнив, что ему передала от Ангель Шелли.

– Что ты тут делаешь? – спросили оба разом.

Тут Ангель по-хозяйски взял за руку какой-то жопошник, звезда телевизионного комедийного сериала, что к ней уже целый час подкатывался:

– Все в порядке, красавица моя?

«Красавица моя!» Бадди очень хотелось врезать ему по вставной челюсти, да так, чтоб зубы вылетели из затылка, явно прикрытого париком.

– Спасибо, хорошо, – ответила она вежливо.

– Э, слушай… может, нам поговорить? – быстро сказал Бадди.

– Не знаю.

– То есть как не знаешь?

– Ну, я…

– А это значит, что леди не знает, – вклинился тот, что из телекомедии. – Почему бы тебе не попробовать еще разок, попозже, а, паренек?

– А почему бы тебе не пойти куда подальше, паренек?

– Послушай-ка…

Их прервало явление из гостевой ванной полураздетого Оливера Истерна, за которым гналась осатаневшая Памела Лондон.

– Не смей со мной так разговаривать, извращенец несчастный! – визжала Памела, размахивая щеткой для волос.

– Что на тебя нашло, климактеричка старая? Отцепись от меня! Совсем, блядь, рехнулась!

– В чем дело? – пророкотал Джордж Ланкастер, отделившись от кучки подхалимов.

– Этот засранец членом своим забавлялся, пока я была в уборной, – звучно объявила Памела.

– Эта блядь спятила! – в бешенстве выкрикнул Оливер.

– Эта блядь – моя жена, – провозгласил Джордж Ланкастер. – Дорогая, ты не знакома с Оливером Истерном, моим продюсером?

Глава 34

Нет дурака хуже, чем старый дурак…

Или молодой…

Или средних лет…

Банальные фразы.

Джина Джермейн банальна. А кроме того, она знойная, сексуальная, грудастая блондинка, замечательная в постели. «Я погиб, – думал Нийл, – растворился – в ее соках. Тут мне защищаться нечем. Так какой я дурак?»

Кого просить помочь?

Какой смысл вспоминать в такое время о песнях Ньюли-Брикусса? В то время, когда баба, блондинка года в Америке, уселась на твой тугой член и отбивает послание похоти.

Похотливая мыслишка.

Самая первая женщина, с которой я спал, была в черных чулках и в поясе с подвязками. Звали ее Этелъ, иродом она была из Шотландии. Мне тогда было пятнадцать, а ей двадцать три. У нее были волосатые ноги и страсть к минету.

Монтана в жизни не надела бы пояс с резинками. Она бы подняла его на смех, если бы он об этом заикнулся. Молочно-белые бедра, окаймленные, упакованные. Густой пучок волос прямо посредине этой рамы.

О Боже!

Джина чуть сдвинулась, выпустила его.

– Я еще не все, – запротестовал он.

– Знаю, – успокоила она. – Я тебе приготовила сюрприз.

– Неужто еще одну скрытую камеру? – проворчал он.

– Не беспокойся. Сегодня у нас праздник, и я хочу сделать так, чтобы ночь нам эта запомнилась.

– Прием… – пробурчал он, провожая Джину взглядом до двери. Он хотел, чтобы она вернулась и закончила то, что начала.

Либо это, либо придется окатить его ведром холодной воды, чтобы привести в чувство.

– Мы пойдем на прием, – промурлыкала она. – Рано или поздно.

Он откинулся на спинку кресла и ждал.

Нет дурака хуже, чем старый дурак… молодой дурак… средних лет…

Вторая женщина, с которой он переспал, была проститутка с Пиккадилли. Она взяла с него пять фунтов и заразила триппером.

Ему было шестнадцать. Пояс с подвязками она не носила.

Вдруг их стало двое.

Джина. Пышная. Шикарная. Секс-бомба, обожаемая всей Америкой.

А с ней рядом хрупкая женщина-евразийка. Темно-оливковая кожа, черные волосы ниспадают завесой до бедер, маленькая грудь и осиная талия. На ней ничего не было, кроме белого кружевного пояса с резинками, который лишь оттенял шелковистые спутанные волосы на лобке.

– Это Тяо Лин, – сказала Джина. – От меня нам с тобой подарок. По-английски она не говорит, но понимает. Искусству любви ее обучали с детства. Отметим наш с тобой контракт, Нийл. А после этого отправимся на прием.

Глава 35

– Ваша кто? – в ужасе переспросил Оливер, все старания которого собрать блистательный актерский ансамбль рушились прямо у него на глазах.

– Твой кто? – заверещала Памела. И покатилась со смеху, заржала, сотрясаясь всем телом. – Это Оливер Истерн, – ловя ртом воздух, выдавливала она между приступами хохота. – Этот… этот… разъяренный недомерок.

Загоготал и Джордж.

– Да, безмозглая ты курица. Не смей оскорблять продюсера, ведь это он нам платит.

Она давилась от смеха.

– Ах, тот самый!

Из своего бешенства и смущения Оливер выдавил слабенькую улыбочку, пытаясь вместе с брюками поддержать и остатки собственного достоинства.

– Миссис Ланкастер, – залебезил он, – простите меня, пожалуйста. Я понятия не имел, миссис Ланкастер. Я так рад наконец-то с вами познакомиться, миссис Ланкастер.

– Ради бога, зовите меня Памелой. По-моему, мы знаем друг друга достаточно интимно, правда?

И с этими словами на нее опять накатил безудержный смех.

Волнение из-за Памелы Лондон и Оливера Истерна улеглось, но герой комедийного сериала и не думал отставать от Ангель.

Бадди пробовал его не замечать.

– Нам надо поговорить, – настаивал он, беря ее под руку.

От его прикосновения она вздрогнула.

– Я… я не думаю, что нам есть о чем говорить.

– Очень о многом.

– Почему бы тебе не отвалить, приятель? – сказал герой комедийного сериала.

Ангель видела, что Бадди закипает, и быстро сказала:

– Пожалуйста, не устраивай скандала. Может, мы поговорим позже?

Как она себя с ним ведет! Что это еще за игры в молчанку! Она его жена. А он ей муж.

– Сейчас же, – категорично заявил он. Ему было что сказать, и не откладывая.

Герой комедийного сериала спросил:

– Что это за хрен?

И прежде чем Ангель успела вмешаться, Бадди развернулся и нанес какой-то сумасшедший удар кулаком, который, однако, только скользнул по подбородку телезвезды. Тот, в прошлом каскадер, увернулся и ответил коротким ловким ударом в живот, от чего у Бадди искры из глаз посыпались. Он согнулся пополам от боли, а когда смог наконец выпрямиться, Ангель и ее галантный кавалер уже исчезли в другой комнате.

Мэрли Сандерсон недовольно тряхнула белыми волосами, уложенными, как у пажа. Элейн ее предупреждала, что пригласит Нийла с женой. Так где же Нийл? И почему Монтана расхаживает, задрав нос, по всему дому словно полоумная индеанка? Со всеми этими косичками и бахромой вид у нее нелепый до смешного. Сколько же ей лет?

Непостижимо, как Нийл вообще мог на ней жениться. Она урод высоченная. Вид безумный не в меру. Все в ней свыше всякой меры.

Рука Рэнди поползла вверх по ее бедру. Она хлопком отогнала ее, словно назойливую муху. В постели Рэнди был хорош, очень даже хорош. Но на вечере вроде этого он как-то терялся, уходил на задний план. Он что – вообще ни с кем не знаком? Ему недостает того, что ее отец называл «социальным нюхом». Раньше это ее никогда не беспокоило, но то, что сегодня он никак не может оторваться от ее юбки, вызывает досаду. Может быть, Карен и Элейн правы. Ни та, ни другая ничего не сказали, но Мэрли могла понять, что они не одобряют. Не бывает так, чтобы сегодня выйти замуж за такого мужчину, как Нийл Грей, а потом появляться в обществе с таким, как Рэнди Феликс. И потом, она стала подозревать, что денег у него нет, а из наследства ее никто и медяка не получит. Это уж точно.

– У самого большого из всех известных мне стервецов был самый малюсенький! – воскликнула холеная дама средних лет в элегантном черном платье.

– Если за то, чтобы посрать, ему надо будет выложить пять центов, так он лучше сблюет, – тараторил продюсер.

– Каждый день является ко мне в кабинет, запирает дверь, лезет под стол и сосет мой член, – говорил босс киностудии.

Голливудские разговоры. Росс все это слышал и раньше. Его одолевали собственные мысли. Почему Элейн позвонила Карен, когда искала меня? Может, видела фотографии? Литтл С. Порц просит десять тысяч долларов. Если Элейн фотографии уже видела, тогда пусть этот хер катится подальше – а это, вероятно, ему так или иначе придется сделать. И речи не может быть, чтобы он раздобыл десять тысяч наличными, он и так уже везде поистратился. Его импресарио звонит каждый день, требует встречи.

Импресарио наложит в штаны, когда хлынут счета за прием.

Остается только надеяться, что Сейди Ласаль спасет его шкуру и вернет наверх, туда, где ему место. Она его однажды уже туда протолкнула.

Оливер Истерн сшивался по углам в поисках такого собеседника, который не был свидетелем, как унизила его жена Джорджа, припадочная дура. Что за ведьма! Даже ему было бы трудно спать с такой бабой, несмотря на все ее миллионы. А ведь Оливер известен как человек, который что хочешь сделает ради денег.

Он стоял и хихикал с какой-то рыжей стервой, а внутри у него все кипело, жгла язва и беспокоил геморрой. Однако он свое еще возьмет. Когда картина будет закончена, окажется, что у него в кармане денег больше, чем у любого из них. За здорово живешь Оливер дела не делал.

Ужин подан. А кто где сидит? В Беверли-Хиллз то, где кто сидит, имеет значение почти такое же, как и сам банкет. Элейн не один час провела, колдуя над списком гостей и решая, как всех рассадить. Двадцать столов по двадцать человек за каждым столом. Хрусталь «баккара». Английский фарфор. Салфетки, свернутые и продетые в обручи. Маргаритки, анемоны и фрезии, собранные букетами в изящные стеклянные вазы и поставленные в центр каждого стола. Каллиграфически выписанные карточки у каждого прибора – сверху имена Элейн и Росса Конти, а под ними – имя гостя.

Себя она посадила между Джорджем Ланкастером и Адамом Саттоном. Росса поместила между Сейди Ласаль и Памелой Лондон.

После инцидента с Памелой и Оливером она помчалась наверх и проглотила еще одну таблетку валиума. А когда снова спустилась к гостям, все уже успокоилось. Оливер извинился. А Памела с Джорджем сочли все случившееся дьявольски смешным.

Как и следовало ожидать, когда хохотал Джордж, весь мир смеялся вместе с ним. Элейн вздохнула с облегчением.

Росс смотрел на Сейди, когда она подходила к его столу.

В пятьдесят с лишним она, безусловно, выглядела лучше, чем в двадцать. Была почти стройной, почти привлекательной. Интересно, по-прежнему ли она стряпает? Какая стряпуха! Как трахается! А сиськи какие! Но к его имиджу она не подходила.

Села.

– Сколько времени прошло! – сказал он душевно. – Слишком уж много, а выглядишь ты потрясающе.

Не отрываясь, смотрела она на него своими лучистыми черными глазами – красивее всего у нее всегда были глаза.

– Ты мне это уже говорил, Росс.

– А ты выглядишь так, что это можно и повторить, ничего страшного. В конце концов, ты и я – мы ведь знаем друг друга вечность, правда? – Он доверительно к ней наклонился. – Помнишь беднягу Берни Лефтковича? И как я однажды вечером нагрянул к тебе домой, когда ты готовила ему ужин?

Разве она может когда-нибудь это забыть?

– Какого Берни?

– Берни Лефтковича. Остолопа Берни ты должна помнить.

Он уже совсем готов был ошарашить тебя своим предложением.

Ладно тебе, Сейди, то была ночь, когда ты и я… мы в первый раз… – Он прервал себя и ухмыльнулся. – Только не рассказывай, что ты это забыла.

Она слабо улыбнулась.

– Ты же знаешь этот город… легкие встречи, прощание без слез.

Официант завис над ними с вином.

– Наконец-то, – громко произнесла Памела, как будто уже несколько часов – не пять минут – изнывала от жажды. – Официант, покажите-ка этикетку, и если это не приличное «Каберне Совиньон», можете унести назад!

Оливер Истерн налетел прямо на Карен Ланкастер. И в ту же минуту, как ему показалось, он углядел девушку с пляжа, которая вместе с женщиной постарше шла к покрытому навесом внутреннему дворику.

– Разрешите-ка, – быстро проговорил он.

– В чем дело? – спросила Карен с хриплым смешком. – Опять в уборную приспичило?

Он пропустил ее слова мимо ушей и вышел из дома. Девушка усаживалась за столиком, за которым сидела и Памела Лондон.

Как бы ни хотелось ему сделать звезду из этой девушки, подходить к ней, когда та баба рядом, он не собирается. По нему, счастье – это когда тебе больше ни разу не доведется увидеть Памелу Лондон.

Монтана не горела желанием присоединяться к остальным гостям, уже усевшимся за столы. Есть ей не хотелось, и потом она уже просмотрела карточки, узнала, кому где сидеть, и выяснила, что ее засунули между двумя совершенно незнакомыми ей людьми. А в довершение ко всему Нийл еще не появился, и это выводило ее из себя. «Что я здесь делаю? – думала она. – С таким же успехом я могу отсюда убраться, игры эти не для меня».

И тут она увидела Бадди Хадсона, который слонялся возле бара. Он смотрелся таким же пришибленным, как и она сама.

Может, удастся его развеселить. Она подошла и слегка дотронулась до его руки.

– Удивлен? Так же весело, как и мне?

Бадди обернулся, и перед ним предстала дикарка – сплошные косички с бахромой и черные как смоль волосы.

– Монтана Грей, – объявила она, заметив, что он смутился. – В нерабочее время я выгляжу несколько иначе.

Он даже присвистнул от облегчения, что не Фрэнсис его заловила, и обрадовался встрече с Монтаной.

– Можешь еще раз представиться. Дружок жениха или невесты?

– Что?

– По моим прикидкам, семья Конти – невеста, потому как кончится все это тем, что их поимеют, не говоря уж о счете, который им выставят за этот вечер. А Ланкастеры – жених, потому что на всех, кроме себя самих, им наделать.

Он засмеялся, готовый позабыть о тупой боли в животе «.

– Я сам по себе. Никого тут не знаю.

– Так лучше всего. – Она сделала маленький глоток» Перно»с водой, что держала в руке, скорчила физиономию и сказала:

– Вкуса терпеть не могу, а как действует – люблю.

Он разрывался. Болтать и дальше с Монтаной или постараться найти Ангель? Внутренний голос подсказывал ему, что нужно остаться с Монтаной, а сердце посылало его за Ангель.

– Как дела? – машинально спросил он, ожидая услышать очередную блевотину: «Мы по-прежнему рассматриваем вашу кандидатуру».

– Я собиралась позвонить тебе завтра после пресс-конференции Джорджа Ланкастера. – Она заулыбалась. – Но коль скоро ты здесь…

О черт! Неужели она собирается сказать то, на что он надеялся? В горле у него вдруг пересохло.

– Да?

– Ты – Винни, малыш.

В ту минуту он чуть с ума не сошел и думал, что в штаны напрудит.

– Святой Мик Джеггер! Херовина небесная! Быть того не может!

Он орал дурным голосом. Ну и что?

– Tec… – Монтана смеялась, наслаждаясь его ликованием. – Я не назначила тебя президентом.

Он был в облаках.

– Это то же самое!

– Рада, что ты доволен.

– Дай дух перевести – я спятил! – Он ее крепко обнял. – Ты это серьезно? Без трепа?

– Зачем же мне врать?

– Черт! Не могу поверить.

– Так поверь.

– Мне… мне, наверное, снится.

– Бадди! Деревенщиной-то я тебя никогда не считала. Успокойся. Это всего лишь кино.

– Для тебя это кино. А для меня – моя жизнь.

История с Оливером Истерном кочевала среди всеобщего веселья от стола к столу. Ангель не поняла того, что услышала, – по ее разумению, он казался психически неполноценным. Она признала в нем мужчину с пляжа и понадеялась, что он ее не помнит.

Все ее мысли занимал Бадди. Ей хотелось сказать, что она его любит. Но он все испортил, и нет пути назад. Только какой красивый он сегодня вечером! И она ждет от него ребенка. Может, им надо все-таки поговорить, несмотря ни на что. Она переживала из-за того, что комедийная звезда отколотил Бадди, но он сам в этом виноват, он первым начал.

Она вздохнула в замешательстве. Она хочет Бадди. Не хочет она его. Но она по-прежнему его любит.

– У тебя все в порядке? – Миссис Лидерман наклонилась через стол. – Что-то ты бледненькая.

– Все хорошо, – ответила она вежливо. Она и в самом деле замечательно должна была бы проводить время, но Бадди все испортил.

К ней перегнулся через стол кудрявый мужчина в ослепительно белом костюме и пьяным голосом произнес:

– Мне пора идти поработать с публикой… думаете, мне быть мной легко? А кто вы, милочка? Я Фрэнк.

Он был красив. Но не так, как Бадди.

– ..поселиться в моей квартире? Радость моя, я бы тебе и туалетной бумаги своей не дал!

– ..Знаешь, что мне говорит эта рвань? Он говорит: «Не трахайся в моих владениях… хочешь порезвиться, делай это на кровати, за которую платит кто-нибудь еще»

Элейн пристальным взглядом обвела комнату, своих гостей и вымученной улыбкой улыбнулась Джорджу Ланкастеру.

– Всем вроде бы неплохо, правда?

– Истинная правда. Только почему рядом со мной пустое кресло? – посетовал он.

Элейн тут же вытянулась по стойке «смирно».

– Прошу извинить! Джина должна была тут сидеть. Вы видели ее?

Джордж бросил плотоядный взгляд.

– Если бы видел, то об этом бы не забыл. Она та самая с большими…

– Именно, – сухо заметила Элейн, отодвигая свое кресло и выбираясь из-за стола. – Пойду посмотрю, где она. Наверное, еще в доме. Я вернусь через минутку.

– Ради Бога, малыш.

Она поспешила в дом, где в разных местах еще сидели группками гости. Возле бара увидела Монтану Грей, болтающую с незнакомым мужчиной. Рядом увлечены были разговором Шон Коннери и Роджер Мур с женами. Из гостевой ванной вышли Карен Ланкастер и Шарон Ричман, смеясь и хихикая.

О, Карен, я с тобой еще не закончила. Я, собственно, еще и не начинала, сука.

Она прошла к парадному входу и справилась у охранников.

Джина Джермейн еще не приезжала.

– Где Нийл? – громовым голосом спросила Памела Лондон. – Я за весь вечер его ни разу не видела.

Росс, который пытался сосредоточиться на Сейди-Ласаль, повернулся к почетной гостье. Видик у нее, будто нацепила алый парик, каким ворон пугают, – почему ей не скажут насчет ее волос?

– Он где-то туг, разве нет?

– Я его не видела, а он должен был сидеть рядом со мной.

Господи, думал Росс, ну что это за организация! И у того, и у другого почетного гостя – рядом пустые кресла. Хоть что-нибудь Элейн может сделать как надо?

Как только Элейн вышла из-за стола, Биби принялась действовать и подсела к Джорджу.

– Джордж, пусик! – вздохнула она. – Банкет очень хорош, но уж очень много народу. У меня для тебя и Памелы готов совсем особый ужин. Всего несколько друзей. Что ты думаешь?

– Я думаю, что для старой девки ты довольно хорошо сохранилась. – Он ущипнул ее за ляжку. – Все еще аппетитная бабенка.

– Джордж! – Она оттолкнула его руку и попыталась изобразить оскорбленную честь, но ничего не вышло. Джордж знал ее с тех пор, как ей было шестнадцать и она обхаживала Елисейские поля, что, как она надеялась, он давно позабыл.

Монтана прижала палец к губам и сказала:

– Никому, Бадди, ни слова. Я не должна была тебе говорить, пока не будет объявлено об участии Джорджа Ланкастера.

– Я буду сниматься в твоем фильме, и ты мне говоришь, что я не могу ничего об этом сказать? Будет тебе – я не настолько хорошо владею собой.

– Научись.

– А если бы у меня была жена, я мог бы ей рассказать?

– А что, есть?

Секунду он не знал, что ответить, потом сообразил, что время для откровений еще не подошло.

– Я похож на тех, кто женится?

Она рассмеялась.

– Так зачем задаешь глупые вопросы?

– Я в смущении.

– Так перестань смущаться. Должен соображать, что в твоих же собственных интересах не говорить никому ни слова. Закон Голливуда, детка, – не сглазь.

– А что будет теперь?

– Мы позвоним твоему агенту.

– У меня нет агента.

– Найди.

– Как же я найду агента, если предполагается, что я никому ничего не должен говорить?

– Агенты как духовники – им можно доверять. Я вот что тебе скажу. Я поговорю с Сейди Ласаль, может, устрою, чтобы она тебя завтра приняла. Как ты на это смотришь?

– По-моему, я тебя люблю.

Они оба рассмеялись.

Издалека он углядел, как к нему со свирепой физиономией приближается Фрэнсис Кавендиш.

– Похоже, надо сматываться, – торопливо заговорил он. – Эта… э… особа, у которой я сегодня в паре, идет по мою душу, и я не хочу, чтобы ты слушала ее ругань.

Монтана кивнула с серьезным видом.

– Понимаю.

Он ей нравился – чутье ей подсказывало, откуда ему пришлось выбиваться и через что пройти. Она была рада, что свой шанс в жизни он теперь получит.

Бадди взял ее руку и крепко сжал.

– Спасибо, – сказал он тепло. – Я думаю, ты спасла мне жизнь.

– Будет тебе. Мне-то не устраивай душещипательных сцен – оставь их для кино.

Карен сгорала от злости. Как получилось, что ее запихнули за самый дрянной стол, где сидит одна шелупонь? Как Элейн смеет так с ней обращаться?

Последней каплей стал Рон Гордино, который подошел этакой небрежной походочкой и расселся. Ее посадили рядом с Роном Гордино, говенным физкультурником. Чем она такое заслужила?

«Я прибью Элейн Конти, – думала она. – Чтобы так меня унизить и остаться как ни в чем не бывало, – да никогда в жизни!

А еще лучше, если раз и навсегда я уведу у нее мужа и буду закатывать прием за приемом, ни на один из которых ее не пригласят.

Толстозадая Этта Гродински. Да-да. Мне все известно, из какой ты вышла грязи. Твой дорогой, любимый, неверный муженек мне рассказал».

– А… прекрасный прием, – тянул Рон Гордино.

– Скажи-ка, – мило улыбаясь, проговорила Карен, – сколько раз ты трахал нашу хозяйку?

Глава 36

Ноги, руки, груди. Шепот уст, дразнящие языки, жаркое дыхание, слюна, вкус и прикосновение и осязательная чувственность.

Много лет прошло с тех пор, как был он с двумя женщинами.

Может быть, десять. Париж. И они были сестрами, невыносимо похожими друг на друга.

Теперь было по-другому. Две женщины из двух различных культур, и переносили они его в мир такого экстаза, в котором он и не чаял уже побывать.

Тяо Лин была поистине художницей, только работала она не палитрой с красками, а ароматными маслами и легкими, словно из перьев, детскими пальцами. Она занималась сразу и Джиной, и Нийлом, сначала прикасаясь к набухшим соскам Джины, а затем – к восставшей плоти Нийла, пенис которого вот-вот мог разорваться в клочья, так натянулась на нем кожа.

Она перебиралась от нее к нему, терлась о них, и ее длинные волосы стелились у них по коже, как пряди тонких шелковых нитей.

Вскоре это стало пыткой.

Утонченной пыткой.

Он оттолкнул евразийку и взгромоздился на Джину, которая желала его так же сильно, как и он ее. Она настолько была мокрой там, внутри, настолько готовой к нему, что он чуть из нее не выскочил, но Тяо Лин их не оставила, она была рядом, чтобы помочь ему войти в мокрую теплоту второй по популярности блондинки в Америке. Она отвела его в рай. И он знал – и знал точно, – что этому суждено быть самым волнующим сексуальным событием его жизни.

Давно забыта была Монтана.

Давно забыты «Люди улицы».

Прием давно забыт.

Он входил в страну райского блаженства.

Глава 37

Ровно в одиннадцать «Трио Дзанкусси» сыграло последний аккорд очаровательной, берущей за душу мелодии из «Крестного отца»и умолкло. Теперь настал черед Рика и Фила – динамики расставлены по местам, длинные патлы бешено развеваются.

Словно взрыв, грянул из семи динамиков, упрятанных так, что их не было видно, ансамбль «Кул энд гэнг», заклиная каждого «Наброситься!».

– Зараза! – Росс вскочил как ужаленный. – Оглохнуть можно!

Площадка для танцев была свободна, и Памела решила, что это он ее приглашает. Она тоже вскочила.

– Давай, Росс, давай покажем им, как это делается!

Памела Лондон, рыжая каланча шести футов, потащила его танцевать. Сейди, которую он уже задавил своим шармом, была только рада немного от него отдохнуть. Он приставал к ней весь вечер, а она, хотя и знала, что это только его «штучки», не могла им не поддаться, как ни старалась. Она пришла в сексуальное возбуждение и была этим не очень довольна.

По-прежнему он способен распалить ее одними только словами. А ведь если б он не бросил ее, жизнь могла бы сложиться иначе.

– Спляшем? – потребовала Карен Ланкастер у Бадди Хадсона.

Он сидел между ней и Фрэнсис Кавендиш – и пребывал в растерянности. Должен, по идее, чувствовать себя превосходно, а вместо этого он пялится на Ангель, стол которой – в другом конце, и вовсю нервничает, напоминая самому себе – сдерживайся, подожди, пока не будет подписан контракт.

Черт! Это лучший вечер в его жизни. Но и худший тоже. С каким это хером сидит Ангель? Он подумал, что сейчас вот пойдет и пригласит ее на танец. Потом отведет в укромный уголок и спросит: «Почему ты избавилась от нашего ребенка? Почему ты ушла от меня? Почему бы нам снова не попробовать?»

– Ну, так что – спляшем? – невнятно лопотала Карен. Она здорово набралась, зрачки огромные. Они с Шелли под стать друг другу.

Он хотел отказаться, но прикинул, что с таким папашей, как Джордж Ланкастер, и со всем прочим будет, наверное, лучше сказать «да», и повернулся к Фрэнсис, только что вернувшейся из туалета, где она выкурила сигаретку с марихуаной.

– Не возражаешь, если я потанцую? – спросил он.

– Делай как знаешь, – раздраженно буркнула Фрэнси. Она была недовольна. На внимательного кавалера, каким она его себе представляла, он вряд ли тянет. А о работе на «Юниверсал» пусть и не думает. Она так ему и скажет, когда он отвезет ее домой.

– Да, конечно, пошли, – сказал он Карен, и они пустились в круговерть вместе с третьей самой богатой женщиной в мире, которая танцевать не умела, и с Россом Конти, который танцевать не умел.

Карен могла бы исполнять «Наброситься!»с самыми лучшими из танцоров. Ее движения были такими, что тело устремлялось в одну сторону, а грудь с экзотическими сосками, не прикрытая лифчиком, – совсем в другую.

– Эй! – воскликнул Бадди. Танцевал он всегда с удовольствием, а в такой компании – с особым.

Ангель, детка, пойми: это только дела ради.

Карен перескочила поближе к Россу.

– Памела, старая ты пройдоха, – зачастила она, глотая слова. – Не знала, что ты можешь так выкаблучивать. Иди-ка сюда, Бадди, ты танцуй с Памми… а я забираю Росса.

Она ловко пролезла между ними, и получилось, что Бадци оказался напротив Памелы Лондон, от чего он ошалел.

Бадди вежливо осклабился. В ответ Памела ощерила желтые лошадиные зубы.

– Пойдем, Элейн, раз у них получается, то и мы ничуть не хуже, старушенция, – прогудел Джордж Ланкастер, вытаскивая ее из-за стола.

Элейн выдавила улыбочку. «Старушенция» особой радости ей не доставила. Карен стиснула Росса и, как похотливая сука, терлась своим поганым телом о его ногу. И все это видели.

Изобрази радость, Элейн.

А пошла ты на хрен, Этта!

– Кажется, я сейчас кончу от твоей коленки, . – пьяно просипела ему в ухо Карен.

– Возьми себя в руки, все смотрят, – бросил он резко, не спуская глаз с Сейди, которая занята была беседой с Шакирой и Майклом Кейнами.

– Ну и что? – невнятно бормотнула Карен.

– Уймись, вот что.

– Уймись… уймись. – Она задрала руки над головой и стала извиваться, словно в стриптизе.

– Во девка моя дает! – гаркнул Джордж и, бросив Элейн, перескочил к дочери.

И получилось, что Росс – к его неохоте – стал танцевать с Элейн. В этот самый момент рядом оказалась, отплясывая буги-вуги, та блондинка, которая утром-махала ему из «Порша». Он узнал в ней сейчас Шарон Ричмонд.

– Так у кого ты сегодня утром был? – захихикала она. – Что, застукала я тебя? – И снова захихикала. – Шучу, Элейн, шучу.

Всем же известно, что только в моем доме практикуют три зубных врача.

Ее партнер, почувствовав, что Росс взбешен, уволок ее в сторону.

Элейн сощурилась.

– Ах ты, сволочь! – прошипела она.

Оба разом покинули танцевальную площадку.

– Бег трусцой – полное дерьмо! – заметила девица в кудряшках, вульгарно икая.

– Знаешь, что я хочу? – задумчиво произнесла ее подруга, со вкусом одетая брюнетка, у которой фигура была, как у Бо Дерек. – Я бы хотела, чтобы какая-нибудь большая кинозвезда мыла мне окна.

«Блеск остроумия», – подумала Монтана.

Поскольку на музыкальную вахту заступили Рик и Фил, а после трехчасовых возлияний у всех и каждого отпустили тормоза, тут и пошло-поехало. Но только не у нее. Может, если б показался Нийл, и она бы развеселилась. А его отсутствие начинало ее тревожить. Оливер не знает, где он. Она разыскала его секретаршу, но и та ничего не знала. Стали вдруг закрадываться неприятные мысли – о том, как он водит свой «Мазерати». Гоняет. Очень уж гоняет. Не попал ли в аварию?

Как только Памела вышла из-за стола, Оливер вскочил и поспешил к Ангель.

– Это ведь вы, правда? – спросил он, наклонившись над ее креслом.

Она вздрогнула.

– Простите?

– Это вы та девушка с пляжа? Только не уверяйте меня, что я ошибся. Я знаю, что это вы.

– А…да.

– Я посылал людей, чтобы разыскать вас. Вам разве не хочется стать кинозвездой?

– Я… я… – Она подумала, что ребенок Бадди, которого она носит в себе, куда важнее восхождения к звездам.

– Нет, – ответила она.

– Нет? – переспросил он, не веря своим ушам.

– Нет, – твердо повторила она.

– В чем дело? Вы нездоровы? Никто никогда не говорит «нет» предложению стать звездой.

– А я говорю, – произнесла она тихо.

– Сейди, у нас ведь с тобой было все так здорово. Где же сбились мы с дороги?

Мы. Еще имеет наглость говорить «мы». Какой же Росс Конти себялюб, помешанный на самом себе эгоист!

Так что он еще ей такого скажет?

Она помахала Уоррену Битти и Джеку Николсону, которые, опоздав, только-только появились.

– Иногда проснусь среди ночи, – продолжал он, – и думаю про себя: почему тут не лежит Сейди? Почему нет ее рядом?

С мягким теплым телом и с дивными большими сиськами.

Этот мужик по-прежнему называет их сиськами. Прямо ей в лицо. И думает, что ей это льстит. Он что, ничего не слышал о движении феминисток и сексуальной революции? Вяжется к ней как к дуре-девке, которой зубы заговорил – и тащи в постель.

Бедный Росс. За эти долгие годы так ничему и не научился.

А он совсем разошелся.

– Я хочу тебя, Сейди, – шептал он. – Я так тебя хочу, что, если ты сунешь ко мне сейчас руку под столом, почувствуешь, как сильно я хочу.

– Желаю, чтобы меня отвезли домой, – сухо бросила Фрэнсис Кавендиш.

– Сейчас?

– Нет. Можно и завтра утром. – Она прищурила недобрые глаза. – Сию же минуту, Бадди.

– Но вечер-то как раз и начинается.

– А для нас он как раз кончается.

На какое-то мгновение он подумал, что надо бы послать ее куда подальше. В конце концов, он теперь – в «Людях улицы».

Кому нужна Фрэнсис Кавендиш? Но здравый смысл взял верх, и он решил отвезти ее домой, потом вернуться на прием, отозвать Ангель в сторону и поговорить с ней начистоту.

– Поехали, – сказал он, довольный своим решением.

– Я должна попрощаться с Конти.

На это он и рассчитывал. Пока Фрэнсис благодарила Элейн, он поспешил к столику Ангель, наклонился к ней и сказал:

– Мне надо отъехать кое-куда, но через двадцать минут я буду обратно, нам надо поговорить… и чтоб не встревали никакие охломоны. Уж это ты должна бы для меня сделать?

Она нахмурила брови.

– Я тебе ничего не должна. После того что Шелли мне рассказала…

– Что тебе рассказала Шелли?

– Что ты и она… – Ангель запнулась, не в состоянии повторить. – Это правда?

Пропади пропадом эта Шелли! Она что, опять болтала с Ангель, а ему не сказала?

– Что происходит, дорогая? – спросил мужчина в кудряшках, сидевший слева от нее и теперь ухе не такой ослепительный, а, наоборот, неряшливый и растрепанный. Ангель пропустила его слова мимо ушей и отодвинулась от стола.

– Ладно, давай поговорим. Уединимся где-нибудь, где тихо и…

– Бадди, я жду, – скомандовала, подходя к ним, Фрэнсис Кавендиш.

– Через двадцать минут, – в отчаянии прошептал он хрипло. – Вот только отвезу эту бабу домой. Вроде как моя работа, понятно?

Она печально кивнула. Бадди не меняется. Что толку разговаривать с ним?

– Уверяю тебя, Монтана, она подходит. Больше, чем все, кого пробовали, – волновался Оливер. – Я хочу, чтобы ты с ней поговорила. Тебя она послушает. Когда…

– Что, по-твоему, могло случиться с Нийлом? Может, позвонить в полицию? – перебила она, тревожась.

– Ты что, спятила? Я тебе рассказываю об идеальной Никки, а ты несешь про полицию.

– Я беспокоюсь за Нийла.

– Он взрослый парень.

– Правда?

Сарказм ее от него отскочил как горох от стенки.

– Ладно тебе, забудь о Нийле – он и сам может за собой присмотреть. Девушку зовут – ты можешь в это поверить? – Ангель.

Мне кажется, мы можем называть ее Ангель Ангели – пресса за это ухватится. Пойдем, Монтана, поучишь малышку уму-разуму.

В кино все хотят сниматься.

Глава 38

Он испытывал оргазм. Извержение солоноватых сгустков эссенции жизни.

А Тяо Лин прямо у него под носом расколола маленькую стеклянную ампулу с амилнитритом.

Извержение за извержением.

Жизни сладкие желания. Оргазм бесконечный… нирвана-рай… блаженство.

А потом боль. Такая внезапная. Такая неожиданная.

Мучительная боль пронзила молнией и крепко сдавила всю грудь и бок с такой силой, что мочи нет терпеть.

– О господи! – сказал он. По крайней мере ему показалось, что сказал, но слов своих он не слышал.

Член его все еще был тугим, все еще пульсировал, но удовольствия уже не было, и уже не вырвутся из него слова, которые поведали бы миру, что он проваливается в бездну.

Ни одной из женщин и в голову не пришло, что что-то случилось. Тяжесть его тела Джину не беспокоила, напротив – только усиливала блаженство ее мгновения экстаза. А потом, когда мгновение это прошло…

– Нийл! – пробормотала она. – Нийл, пожалуйста, подвинься, ты меня раздавил. – Она повысила голос. – Нийл! – Она пыталась столкнуть его с себя. – Кончай валять дурака – не смешно.

Он простонал.

– Мне… не… хо… рошо.

О, нет! Только не сердечный приступ. Не на ней. Не в ее доме.

Ой, только не это!

Она запаниковала и попыталась его с себя сбросить, но ее влагалище сжалось самым причудливым образом.

– Слезай с меня! – взвизгнула она.

Боль, сдавившая ему грудь, чуть утихла, и он силился вырваться из влажной ее хватки.

Более странного ощущения он никогда не испытывал.

Не может вытащить свой член. Словно пенис его сжали тисками.

– Джина, что-то случилось, – вяло промямлил он.

– Прекрати, Нийл, – обрезала она сердито.

Ах, если бы он только мог!

Глава 39

– Всю жизнь буду помнить, и никогда мне этого, малышка, не забыть: никогда ни с кем больше мне не было так, как с тобой.

И ты ведь это чувствуешь, да?

С одной стороны, Сейди хотелось, чтобы он умолк. Но она наслаждалась каждым мигом, пока он ее охмурял.

– Разве ты не знаешь, что у нас с тобой было самое лучшее? – гнул свое Росс, которому очень хотелось, чтобы Фил и Рик приглушили свои проклятые динамики.

Оглушительная рок-музыка никак не способствует романтическому настрою. И все же он чувствовал, что дела подвигаются неплохо. Он пока еще не добрался до того, когда можно было бы положить ее руку себе на стояк, но слушает она внимательно, и это хороший признак.

Проглатывает все, что он ни брякнет.

– Так как же? – Он твердо решил добиться от нее ответа. – Был у тебя кто-нибудь получше?

Она знала, чего он хочет, а потому решила избавить его от мучений.

– Ты хочешь, чтобы я была твоим агентом?

– Что? – Он сделал вид, что возмущен.

– Повторю: хотелось бы тебе, чтобы я опять была твоим представителем?

– Сейди, да я об этом и не думал никогда.

– Ты думал об этом несколько лет назад. Помнишь, на приеме в студии «Фоке»?

Он небрежно хмыкнул. Он мог и шпильки сносить.

– Да. Помню. Ты мне велела катиться подальше… или что-то вроде этого.

– Вообще-то я сказала, что, если бы на твои комиссионные мне надо было покупать себе обед раз в неделю, я бы с голоду сдохла.

Он и сам это прекрасно помнил.

– Так и сказала?

– Я с тех пор подобрела.

– Надеюсь!

– Так что? Хочешь ты быть моим клиентом или нет?

Он сделал вид, что особым желанием не горит.

– Я доволен своим нынешним агентом.

– А жаль! В таком случае…

– Нет-нет. Я не настолько доволен, и кое-что, думаю, ты смогла бы для меня сделать.

– Правда?

– Да. Это…

– Не теперь, Росс. Зайди ко мне завтра на работу. В пять часов тебя устроит?

Время его устраивало. Но хорошо ли это, что ему придется тащиться к ней в офис, как мальчишке? Разве не лучше было бы назначить ленч в «Ма Мезон» или в «Бистро Гарденс»? Не ей ли, агенту, надо бы бегать за ним?

Прекрати. Кого ты дурачишь? Весь фокус в том, чтобы заполучить ее снова, а не пожимать за салатом с курицей ножку под столом и не кончать от возбуждения при мысли о том, что полная комната засранцев видит, как ты общаешься с Сейди Ласаль.

– Отлично, – согласился он.

– Ну и хорошо, – ответила она, вставая. – А теперь извини, мне надо поговорить с Джорджем.

Он смотрел ей вслед.

Не так уж и трудно было вернуть тебя, Сейди. Ты хоть и тертый калач, но я все еще могу вить из тебя веревки.

Тяжелый ритм диско сменила музыка медленная, и на площадку набились танцующие в обнимку пары. Какой-то папараццо сумел-таки прорваться и забраться на дерево, где и сидел, рискуя сломать себе шею и отчаянно пытаясь нащелкать фотографий до того, как охрана стащит его и выбросит за ворота.

На ум пришел Литтл С. Порц и компрометирующие фотографии. У Карен денег навалом… может, она надумает выкупить негативы.

Он огляделся. Похоже, всем расчудесно. Уже первый час, а домой пока никто и не собирается. В Голливуде жизнь начинается рано, и первый час для Голливуда – время позднее. Прием Элейн удался на славу.

На минуту его мысли вернулись к жене. О чем она думала, когда стибрила браслет? С ума сошла? Не учла, какие будут последствия? Пора опять обращаться к психиатру. Это уж точно.

Кстати, где она? Он поискал ее глазами и увидел, как она танцует впритирку с каким-то отпочковавшимся суперменом. Их обволакивала сексуальная мелодия – обещание Тедди Пендерграсса. Росс наклонился через стол к Мэрли.

– С кем Элейн танцует?

Она взглянула в ту сторону.

– А, это Рон Гордино, наш инструктор по физкультуре.

Сразу же вспомнились слова Карен: «По-моему, Элейн тебя надувает».

Он пристально вглядывался в обжимавшуюся парочку. Показалось ему или этот хмырь и вправду покусывает ее за мочку уха?

Быть такого не может. Элейн – его жена. Она не посмеет шляться на стороне.

Или посмеет?

– Думаю, нам пора, – сказала миссис Лидерман. – А то бедняжка Фруи удивится, куда это ее мамочка попевалась.

Ангель беспомощно оглянулась. Бадди говорил, что вернется минут через двадцать, но прошел уже час.

Совершенно ясно, что ему нет до нее дела… как Шелли и предупреждала.

Глаза ее затуманились, и она поняла, что раз и навсегда должна забыть его и быть в этом твердой.

– Когда вы скажете, тогда и поедем, – не колеблясь, ответила она.

– Мне и спрашивать не надо, хорошо ли вы провели вечер, – говорила довольная миссис Лидерман. – Я наблюдала за вами, вы были в центре внимания.

Ангель с трудом выдавила из себя улыбку. Ее просили сыграть в картине, и чем больше она отказывалась, тем, казалось, больше была им нужна. А Оливер Истерн вообще дошел до того, что подвел к ней ту женщину, которая написала сценарий.

– Разве она не Никки? – спрашивал он настойчиво.

А женщина прищурилась и ответила:

– Может быть… если умеет играть.

– Но меня не интересует это, – возражала Ангель.

Интересует или нет, а Оливер Истерн настоял, чтобы она позвонила ему на другой день. В конце концов она согласилась, хотя и не намерена была этого делать. Миссис Лидерман сказала:

– Не будем прощаться. Терпеть не могу прощаний. Кроме того, завтра я обедаю с Памелой.

Шофер миссис Лидерман ждал ее у дверцы кремового «Роллс-Ройса».

Ангель опять погрузилась в роскошь, и машина плавно покатила вниз по аллее.

Если бы она смотрела в окно, то заметила бы Бадди, который с озабоченным видом стоял у края тротуара и расплачивался с таксистом. Ему хватало, чтобы только заплатить за проезд сюда, а добираться домой к Рэнди уже было не на что. Ну и ночка!

У новой звезды в городе нет ни гроша. Он ринулся назад в толпу гостей, пытаясь поскорее отыскать Ангель. Методично он обходил комнату за комнатой, проверил ванную, искал в толпе танцующих, во дворике, где были расставлены столы. И не находил.

Такое уж было у него везение, что именно в эту ночь «Понтиак» решил испустить дух. К счастью, произошло это уже после того, как он высадил взвинченную Фрэнсис, которая на пороге своего дома объявила ему, что, по ее разумению, он все-таки не годится для картины «Юниверсал».

– Я ошиблась, – сказала она, думая, что он тут же и рассыплется.

– Ничего не попишешь, – бодро ответил он.

Она просто взбесилась. Ее лишили минуты злорадного торжества.

Тщетно разыскивал он свою прекрасную Ангель. Могла бы уж по крайней мере подождать. У него даже не было ни ее адреса, ни телефона. Как же он мог снова позволить ей от него уйти?

Каким надо было быть дебилом!

Но…. она избавилась от его ребенка. Сделала это, даже не поговорив с ним. Она от него ушла.

Он направился к бару и жадно выпил стакан минеральной воды «Перье».

– А… – К нему, шатаясь, подходила Карен Ланкастер. – Вот ты где… танцор. Пойдем-ка, бандит. Отколем им такие па, что у них глаза на лоб полезут!

Монтана понимала, что в полицию звонить глупо. Но, закрывшись в спальне Конти, она все равно позвонила в полицейский участок Беверли-Хиллз. Сообщить ей им было нечего, и потому она снова попыталась дозвониться до дома. Но телефон не отвечал, как не отвечал последние два часа.

Нийл – взрослый парень, он может сам о себе позаботиться, говорил Оливер. Может быть, Оливер знает, где он? Минуту она просто так сидела, собиралась с мыслями. Да. Оливер знает. Должен знать. Вот почему он ничуть не беспокоится.

Она вернулась к нему.

– Ладно, хватит мне очки втирать. Где он?

– Что это на тебя нашло? Я не знаю.

– Знаешь. И если не скажешь, я тебе такое устрою!.. Ты этого хочешь? Здесь? Сейчас? Перед дорогим старым Джорджем и твоим новым добрым другом Памелой?

– Вот уж никогда не думал, что ты ревнивая жена.

– Ревнивая жена. Ха! Я всего лишь хочу убедиться, что мой старик не попал в какую-нибудь больницу. Тощая отвалю с этого вшивого вечера и лягу спать. – Она замолчала и уставилась на него. – Я ведь не как ты, Оливер. Мне не надо тут ходить и облизывать задницы. Я могу ехать домой. Сейчас же говори, где он.

Оливер страдал. Язва давала о себе знать приступами боли.

Геморрой – сплошной кошмар. А то, что случилось у него с вульгарной богачкой, женой Джорджа Ланкастера, – невыносимый конфуз, который по крайней мере два дня будет его преследовать.

Вдобавок он терпеть не мог иметь дело с Монтаной. Ее сценарий у него. Больше она ему не нужна. Да и чего ради он покрывает Нийла? Подлец даже не дал себе труда показаться на приеме в честь звезды их будущей картины.

– У него была встреча с Джиной Джермейн. – Он немножко помолчал, наслаждаясь эффектом. – Как знать! Может быть, она никак не закончится.

Монтана уставилась на него глазами тигрицы, холодными, как сибирская стужа.

– Благодарю, – произнесла она ледяным тоном.

– Пожалуйста-пожалуйста.

– Знаешь что, Оливер? Ну и мерзавец же ты! И вдобавок от тебя несет… в буквальном смысле.

И она зашагала прочь, а он попытался проверить, не воняет ли у него из подмышек.

За этим делом его и застала Намела Лондон, направляясь в ванную.

– Так! – закричала она, и скрипучий ее голос разнесся по всей гостиной. – Я кое-что слышала об извращенцах, но чтоб о таких, как ты!.. ***

Танцевать с Карен Ланкастер значило ловить кайф, в котором он не особенно нуждался. Она была и пьяной, и одуревшей от наркотиков. И использовала его, чтобы вызвать ревность у Росса Конти. Он не хотел ей грубить. В конце концов, до Ангель он бы с удовольствием встречался с Карен. Но теперь – к чему? Он не Рэнди Феликс, который спит и видит, как бы окрутить какую-нибудь богачку. Он хозяин своей судьбы и дал себе слово: выйдет у него с Ангель или нет, он никогда больше не будет собой торговать. Отныне он играет в игру под названием «Говори правду и не теряй чувство собственного достоинства».

Карен придвинулась вплотную. Росс не обращал внимания на ее выкрутасы, и ей это не нравилось.

– Еще раз, зовут тя как? – глотая слова, промычала Карен и прижалась потным телом к белому его пиджаку.

– Бадди Хадсон, – ответил он, мягко ее отталкивая.

– Бадди, а? – Она падала на него, хватаясь, чтобы удержаться, за лацканы его пиджака. – Хошь быть моим дядей-бадей, Бадди?

Она прямо-таки зашлась от своего остроумия, и, пока хохотала, Бадди заприметил Рэнди и Мэрли, что сидели, поглощенные разговором, за полупустым столом. Он подвел к ним Карен и опустил ее на стул.

– Карен! – воскликнула Мэрли, довольная, что их прервали. – Сдается, чашечка крепкого черного кофе тебе не повредит.

– К черту кофе! – выдавила Карен. – Я знаю, что мне надо. – Она обернулась к Бадди. – Садись.

Он так и сделал, старательно избегая свирепого взгляда Рэнди.

– Ща… постой, – продолжала она. – Это Мэрли – с приятелем…имя забыла…

– Рэнди Феликс, – сказала Мэрли, которая нервно вертела в руках ложку.

– И как я запамятовала такое имечко, как Рэнди, – захихикала Карен. – Что делаешь, сладунчик?

Мэрли нахмурилась.

– Карен… – начала она.

– Извиняюсь. Не должна спрашивать, что делает Рэнди.

Она схватила за рукав официанта, что вертелся рядом.

– Водки. Со льдом. Быстро. – В рассеянности она продолжала держаться за его сюртук, и Бадди старательно разжал ее пальцы.

Она мрачно на него посмотрела.

– Это Бад, – оповестила она. – Танцор.

– Здравствуйте, – вежливо сказала Мэрли.

– Рад познакомиться, – сухо бросил Рэнди.

Карен взглянула сначала на Бадди, потом на Рэнди.

– Думала, вы знакомы. Разве я не встречала вас вместе в «Ма Мэзон»?

– Нет, – гаркнул Рэнди.

Бадди не хотел никаких перебранок. Он вскочил.

– Должен извиниться, – сказал он. – Тут где-то ходит моя дама и, наверное, меня уже ищет.

– Конечно, – неуверенно сказала Карен. – Лучше бы ее найти. Звякни мне как-нибудь, Бад.

– Непременно.

И, облегченно вздохнув, он спасся бегством.

Джордж Ланкастер готовился произнести речь. Монтана решила, что ей определенно пора уходить. Мелькали лихорадочные мысли. Нийл с Джиной. Нийл ей изменяет.

Черт бы его побрал!

Может, это не правда. У выхода ее догнал Бадди Хадсон.

– Ты уходишь?

– Ага.

– Не подвезешь меня?

– Где твоя машина?

– Заглохла на бульваре.

– Где ты живешь?

– Прямо рядом с Сансет-стрит.

– Поехали.

Он собрался было двинуться за ней, уже выходившей на улицу через парадные двери, но при виде Вулфи Швайкера, который появился из гостевого туалета, застыл как вкопанный.

Очень похудевший, с другой прической, но те же маленькие злые глазки, та же круглая физиономия, острые, как у хорька, зубки, торчащие между толстыми губами, – тут ошибиться невозможно.

Колобок… жирный дядька на вечеринке! Двенадцать лет назад. Измочаленное тельце Тони – на столе в морге. Он содрогнулся: слишком тягостное воспоминание. Вулфи, должно быть, почувствовал, что на него пялятся, так как стрельнул глазками и, решив, что напряженно пристальный взгляд вызван сексуальным интересом, сказал:

– Привет.

– Так подвозить тебя или нет? – Монтана снова появилась в дверях, в голосе раздражение.

Бадди медленно отвел глаза от Колобка. Он, наверное, ошибся. Это не мог быть тот же самый человек.

А почему нет?

Он вышел за Монтаной на улицу.

– Кто этот парень? – выпалил он.

– Какой парень?

– Тот, в холле.

Она нахмурилась, мысли ее где-то витали.

– Булфи какой-то… Вулфи… да, Вулфи Швайкер. Он все время околачивается вокруг Биби Саттон.

– Вулфи Швайкер, – медленно повторил Бадди. Он не собирался забывать это имя.

Джордж Ланкастер встал, постучал по бокалу с шампанским и прогудел:

– Ради звезды немножко тишины.

Разномастное сборище сделало одолжение.

– Я собираюсь произнести речь, – заявил он.

Раздалось несколько добродушных стонов и свистки.

– Ску-чно! – громко крикнула Памела. Дворик, покрытый навесом, грянул хохотом.

– Не обращайте внимания на эту старую морду! – крикнул Джордж. – Мне давно уже надо было отправить ее на подножный корм.

Снова хохот.

– А если серьезно, ребята, – продолжил Джордж, – то для меня истинное удовольствие видеть сегодня здесь всех моих старых друзей… кое-кто из них немного старее, чем мне помнится. – Безудержный хохот. – Но это ничего… кто из друзей заметит накладные волосы и искусственные челюсти?

Публика повалилась.

– Вас всех, наверное, интересует, что это Капитан опять задумал в городе? Что это жопе его не сидится в Палм-Бич с этой денежной бабой, а? Вам и впрямь хочется знать, так ведь?

– Продолжай! – горланила Памела, балдея от каждого его слова.

– Я возвращаюсь! – заорал Джордж. – Вы знаете, что это такое – это то, что Фрэнк делает раз в год!

– Точно! – завопил кто-то.

– Я буду сниматься в картине у моих друзей Оливера Истерна и Нийла Грея, потому что Нийл убедил Памелу, что она первоклассно проведет здесь время, а Оливер сделал мне такое предложение, от какого даже я не смог отказаться. А раз им не удалось заполучить Берта…

Он говорил и говорил, но ни Элейн, ни Росс не слушали. Они потрясение переглядывались. Джордж Ланкастер снимается в «Людях улицы»? Джордж Ланкастер, который, по словам его любящей дочери Карен, отказался от картины еще несколько месяцев назад? А они ради него устроили прием. Спустили уйму денег, что с трудом могли себе позволить, – и ради чего?

Элейн не могла в это поверить. Она хотела просто все бросить и доползти до постели.

Росс был потрясен даже больше. Он знал, что это его роль.

Убедил себя, что только он может по-настоящему сыграть роль так, как ее надо играть. И Сейди Ласаль на его стороне…

Он почти на вкус ощутил горькое разочарование, охватившее его с головы до ног.

Глава 40

Самолет компании «Америкен Эйрлайнз» был битком набит, но Милли ничего не имела против. Она в самый первый раз летела, и ее возбуждение было заразительно.

Леон был тоже возбужден. Но по другой причине.

Выбор времени такой странный. Ты ждешь и ждешь – вот что-то произойдет, и ничего никогда не происходит. Тогда ты действуешь, строишь планы – и бац!

На компьютере вылезли два сообщения. Первое – двойное убийство в Питтсбурге, исполосованы проститутка и ее сутенер.

Второе – убийство хитч-хайкера в Техасе, двадцать восемь ударов ножом.

И в том, и в другом случае Дек Эндрюс оставил метку – отпечатки пальцев.

Леон хотел отменить намеченный отпуск и заняться этими новыми событиями. Но он не мог так поступить с Милли, это было бы жестоко.

Молодой сыщик по имени Эрни Томпсон был послан в Питтсбург и в Техас, чтобы ознакомиться с тем, что там нашли.

Он будет держать Леона в курсе дела, где бы Леон ни находился.

Это было не самое лучшее решение – Леон явно предпочел бы сам туда съездить, – но в этих условиях сойдет и так.

– Мне с трудом верится, что мы в пути! – Милли крепко сжала его руку и поцеловала в щеку.

Он ответил ей нежным поцелуем. Наконец они в пути – и, похоже, держат курс в ту же сторону, что и Дек Эндрюс.

Глава 41

Они были сцеплены друг с другом. Джина Джермейн, вторая по популярности блондинка в Америке, и Нийл Грей, уважаемый и чтимый всеми кинорежиссер.

Джина, насаженная как рыба на крючке, хныкала, не переставая.

Нийл только стонал. Попав в капкан к объекту своего вожделения, как муха в объятия богомола, он чувствовал себя странно бессильным и бестелесным. Боль, что раньше его крепко держала, отпустила, но он был напуган ее силой и пребывал в ужасе от положения, в котором оказался. Он был в лихорадочном состоянии, напрочь измотан. Слишком уставший, дабы что-нибудь предпринять, он был способен лишь тяжело ворочаться на Джине и ждать, когда она его выпустит из смертельного женского капкана.

Тяо Лин, уже больше не сладостный и не покорный секс-объект, делала все, что в ее силах, чтобы их разъединить, – окатывала холодной водой нижние части их тел, тянула изо всех сил за половые органы Нийла, обильно смазывая их вазелином. Ничего не помогало.

– Черт бы тебя взял, Джина! – рявкнула Тяо Лин, у которой вдруг обнаружился сильный нью-йоркский уличный акцент. – Кончай ты с блядскими своими истериками и говори мне лучше, что надо делать.

– О господи! – выла Джина. – За что мне такое наказание! – Она корчилась и извивалась. Легким Нийла не назовешь, у нее было такое чувство, будто в нее запихнули холодный огурец, да так и оставили. Она знала, что сойдет с ума, если быстро что-нибудь не сделают.

– Может, вызвать врача? – предложила Тяо Лин.

– Ой, ради бога! – охнула Джина. – Мы навсегда станем посмешищами. Попробуй еще холодной водой. Боже! Ну сделай же что-нибудь!

Крошка «Фольксваген» летел по дороге как снаряд. Когда добрались до бульвара Сансет и Монтана рванула в сторону каньона Бенедикта вместо того, чтобы ехать к Голливуду, Бадди сказал:

– Эй, по-моему, ты забыла свернуть.

– Нет, не забыла, – ответила она сквозь зубы. – Мне просто надо кое-что проверить. Ты ведь не против?

Кто он такой, чтобы быть против? Машина-то ее.

Машина взлетела вверх на Бенедикт, завернула направо к Тауэр-роуд, сделала еще более крутой поворот на Сан-Исидордрайв и в конце концов затормозила прямо через улицу от массивных железных ворот.

Монтана выключила зажигание, вытрясла из полной пачки сигарету, закурила, глубоко затянулась и сказала:

– Сделай мне одолжение.

Он услужливо кивнул.

– Для тебя – что угодно.

– Слушай, я чувствую себя довольно глупо, обращаясь к тебе с просьбой, – сказала она нерешительно.

Он не имел понятия, что она хочет, и надеялся, что это никак не связано с сексом. Она красивая женщина, но спрос на него должен быть за его талант, а не за удовольствия, которые он мог доставить.

– Что нужно сделать?

Она тянула и тянула свою сигарету и невидящим взглядом смотрела в окно машины.

– Пройди за те ворота, проверь, что там на аллее и в гараже того дома, посмотри, не стоит ли где-нибудь серебристый «Мазерати».

Он пытался переварить ее просьбу. Как он пройдет за ворота?

Перелезет? А если перелезет и хозяин примет его за грабителя (что весьма вероятно, когда на дворе – час ночи) и подстрелит?

Всем, в конце концов, известно, что большинство обитателей Беверли-Хиллз вооружены до зубов и готовы отразить революцию.

– Послушай… – начал он.

– Ты можешь и не делать этого, – устало сказала Монтана.

– Чей это дом хотя бы? – спросил он, чтобы выиграть время, пока взвешивал все «за»и «против».

– Джины Джермейн.

Вот повезло! Дом кинозвезды. Да у нее, наверное, вооруженные охранники на крыльце спят.

– Я пойду, – неохотно сказал он. В конце концов, она дала ему Винни; он должен дать ей хоть что-то взамен.

Оливер Истерн сидел за рулем отлакированного английского «Бентли» 1969 года выпуска – очень хорошего года для «Бентли».

Машина была в идеальном состоянии, как ей и надлежало быть, поскольку машина эта, когда ею не пользовались, содержалась обернутой в чистое полотно в гараже, рассчитанном на четыре машины, в доме в Бель-Эйр, который снимал Оливер, – через три особняка направо от поместья Биби и Адама Саттон. Этот «Бентли» был у него с самого своего рождения. Прямо с завода доставлен был Оливеру Истерну. Безупречная машина для безупречного человека.

Он прокручивал в памяти прошедший день. Памела Лондон ему все испортила. И, конечно, Монтана. Что одна, что другая – чересчур умные. Если Нийл с Монтаной разойдутся из-за того, что он выболтал, – прекрасно. Он, со своей стороны, будет только счастлив. Какова наглость – так с ним разговаривать! При всех заявила, что он лижет задницы. Уж ей ли не знать, что это нужно для дела!

Ставишь картину. Лижешь задницы. Не найти в городе ни одного продюсера, который не вылизывался бы по полной.

Утро у него прошло неплохо. Контракт с Джиной Джермейн на съемки в новом фильме Нийла – плюс. Посмотреть бы на физиономию Монтаны, когда она услышит эту новость.

Вернувшись домой, он помылся под душем, принял густую молочную микстуру от язвы, а с другого конца поставил свечу «Препарейшн Эйч». Потом надел чистую шелковую пижаму, набросил сеточку на редеющие волосы и забрался в постель, думая об Ангель. Ее природная красота и свежесть так подходят для Никки. Надо убедить ее сыграть эту роль, она просто идеальный вариант.

Он заснул с мыслями о золотоволосой Ангель.

Бадди осматривал массивные железные ворота. Не меньше десяти футов в высоту, они щетинились наверху острыми шипами.

– Вот зараза, – пробормотал он, снял белый пиджак, свернул, положил на землю. Еще раз внимательно осмотрел ворота.

С обеих сторон к ним вплотную примыкала непроходимая живая изгородь футов шестнадцать высотой, в движение они приводились электричеством. Был только один способ – перелезть через них.

А потом он заметил таблички, по одной с каждой стороны. На первой было написано: «Осторожно, злые собаки». На другой – «Вооруженная охрана Вестек».

– Что я здесь делаю? – проворчал он, представляя себе картину: Бадди Хадсон добивается удачи, а кончает жизнь в пасти датского дога или, хуже того, от пули.

Он поспешил назад к машине, где одна в темноте сидела Монтана.

– Собаки и вооруженная охрана, – заявил он возмущенно.

– Не обращай внимания на таблички. Они здесь у всех.

Замечательно! Спасибо, Монтана. Не свою задницу подставляешь.

Он с неохотой вернулся на передовую и осторожно начал взбираться на ворота. К счастью, конструкция ворот в стиле ар-деко[21] облегчила ему задачу, хотя перелезть через зубья наверху оказалось сложным делом; он слышал, как трещат его брюки, и это его разъярило. Он выругался и перелез.

За воротами была круглая аллея, которая освещалась зелеными расставленными через равные интервалы фонариками. Он рванул по ней, держась ближе к краю, затаив дыхание, моля бога, чтобы не нарваться на бдительную немецкую овчарку.

Ей вдруг пришло в голову, что Оливер – единственный, кто может помочь. Если он не будет держать язык за зубами, то кто будет? Режиссер его картины. Исполнительница главной роли в его следующей постановке. Господи, это его обязанность! Для чего продюсеры, если не выручать из беды?

– Позвони Оливеру Истерну, – простонала Джина, обращаясь к Тяо Лин, которая уже оделась и была готова быстренько смыться.

– Кому-кому? – осведомилась та нахально.

– Звони! – взвизгнула Джина. – Не задавай вопросов!

Она пыталась оттолкнуть тяжелое тело Грея, колотила его в грудь, опять стонала. Он тяжело дышал и был без сознания, что ее просто бесило. Ведь это она под ним застряла. А от него никакого толку, как медведь на нее навалился. «Вызови врача», – сказал, задыхаясь, перед тем как потерять сознание. Дурень английский.

Он что, и впрямь рассчитывает, что она пустит врача любоваться на них в таком вот виде?

– Телефон Оливера Истерна в моей записной книжке на письменном столе… позвони… пожалуйста. И дай мне трубку, когда дозвонишься. Мне кажется, я умру.

– Прибереги это для съемок, сестрица, – вполголоса заметила Тяо Лин.

– Что? – задохнулась Джина.

– Ничего, – ответила та, отыскивая телефон Оливера. – Надеюсь, этот пижон дома, потому как я должна исчезнуть.

– Что ты должна? – задохнулась Джина от возмущения. – До самого конца будешь со мной ковыряться, сикуха китайская.

– Не китайская, а азиатская, – загадочно улыбнулась Тяо Лин. Она-то знала, что уберется отсюда, как только появится Оливер. Такие вещи не способствуют бизнесу, а для Тяо Лин бизнес был на первом месте.

Телефон нарушил его приятные сновидения.

– Оливер! – истерично задыхалась Джина Джермейн. – Ты мне нужен. Скорее приезжай!

Оливер Истерн торопливо одевался: синий кашемировый свитер, с безупречными складками джинсы и итальянские мокасины. А волосы немного примялись, чтобы их уложить, требовалось время.

Истерический телефонный звонок Джины Джермейн выбил его из колеи. От полуночных звонков не жди ничего хорошего, и этот неминуемо будет, как и все остальные. Он быстро вел машину по безлюдным улицам Беверли-Хиллз, проглотив по дороге «Мэлокс»[22], чертыхаясь и гадая, что его ждет.

В конце аллеи, в обрамлении квадратного дворика, стоял дом в испанском стиле, и почти во всех окнах горел яркий свет. Бадди не пришлось слоняться в поисках серебристого «Мазерати», он был припаркован прямо у парадной двери, на самом виду. Держась в тени, Бадди приготовился возвращаться.

Когда-нибудь и он станет владельцем дома со сторожевыми собаками и вооруженной охраной. Когда-нибудь. Скоро. И уж он-то позаботится, чтобы его собаки были спущены и готовы броситься на любого недотепу, который полезет через его ворота.

Краем аллеи он спускался вниз, ощупывая брюки – дыра не меньше десяти дюймов. Выругался еще пару раз.

Шум открывающихся электрических ворот до смерти его напугал, и он встал как вкопанный. Потом свет от фар машины, влетевшей на полной скорости, заметался внизу аллеи. Он как раз успел броситься в кусты и приземлился на правую руку, которая отозвалась нешуточной болью. Он застонал. Земля была влажной – постоянно включены были автоматические разбрызгиватели, и он катался по грязи.

Услышав лай собаки, он застыл от ужаса.

Дверь открыла маленькая кроткая азиатка.

Оливеру нравились уроженцы Востока: они знают свое место.

– Оливер Истерн, – сказал он вежливо. – Мисс Джермейн мне звонила.

– Где тебя, блядь, носит! – нагло заявила не такая уж и кроткая азиатка. – Иди за мной.

Расстроенный таким приемом, он потащился за ней на второй этаж в спальню. Там его взору открылась потрясающая, если не сказать больше, картина. Джина Джермейн… величайший символ секса… лежала, распластавшись, как белоснежная дива на пляже. А сверху, выставив для обозрения голую волосатую задницу, развалился Нийл Грей.

– Ах, дерьмо! – воскликнул Оливер. – Вы только для того подняли меня с постели, чтобы я посмотрел, как вы трахаетесь?

Я, знаете ли, видел такое и раньше… только в лучшем актерском исполнении.

– Ты, хер! – собрав все свои силы, завизжала Джина. – Сделай что-нибудь, черт тебя побери! Ты ведь у нас лучший продюсер.

Глава 42

– Я ищу одну женщину, – монотонно пробубнил Дек.

Толстуха в фиолетовом свитере, в короткой черной юбке и с маленьким ребенком на боку засмеялась и сказала:

– Ане всех?

Она стояла в дверях захудалого домишки и ждала, что он еще скажет.

– Миссис Кэрролл, – сказал он, вертя в руках бумажку, хотя и знал прекрасно, что на ней написано. – К-э-р-р-о-л-л, – медленно повторил он, читая по буквам.

Женщина неуверенно покачала головой.

– Не знаю. – У ребенка потекло из носа, и она рассеянно утерла его ладонью. – Не знаю.

– Кто там? – раздался мужской голос, и рядом с ней в дверях появился жирный коротышка. – Да? – рявкнул он. – Чего надо?

Дек подставил ногу, чтобы дверь не захлопнули.

– Кто здесь жил до вас? – холодно спросил он.

Что-то было в его взгляде – таком пустом и суровом, – что мужик отнекиваться не стал.

– Какая-то старая ведьма.

– По фамилии Кэрролл?

– Не знаю. – Он насел на дверь, пытаясь ее закрыть, но нога Дека мешала.

Женщина громко шепнула:

– Чо ему надо? Чой-то он не катится?

– Где мне узнать, кто здесь жил раньше? – спросил Дек; в черных его глазах горело разочарование.

– Повыспроси-ка у того бездельника, что нам сдает эту халупу, – сказал мужик, которому не терпелось, чтобы Дек убрался с его порога. – Он порасскажет, А мы ничо не знаем.

– Не, – поддакнула женщина. – Мы тут ни с кем не знаемся.

Мужчина ушел в дом и вернулся с обрывком газеты, на котором нацарапаны были фамилия и адрес.

– И скажи этому жмоту, что новую-то крышу пять лет как обещается поставить.

Дек взял бумажку, убрал ногу и, не сказав больше ни слова, пошел восвояси.

– Придурок трахнутый, – рявкнул мужик и захлопнул дверь.

Дек шел быстрым шагом, смотрел прямо перед собой. Бумажка. Клочки бумаги. И все они куда-то да ведут…

Они сидели рядышком в местном баре, Дек потягивал кока-колу, а Джой опрокинула один за другим три рома скалой.

– Поздно уже, – сказала она. – Во сколько ты обещал предкам, что мы придем?

– Как получится, – ответил он.

– Чего это? – спросила она. – Они не горят, что ли, со мной познакомиться?

– Еще как, – сказал он уныло, вспоминая слова матери.

Она пялилась на него, словно чувствовала, что эта будет не такая, как все. «Приводи, если тебе так у ж надо», – сказала она.

«Нам прийти к ужину?»– отважился он.

«После ужина. Яне собираюсь готовить для какой-то дешевой потаскушки, с которой даже и незнакома».

«Она не дешевая потаскушка», – возразил он.

Мать растянула губы щелочкой, улыбнулась.

«Раз ты ее подцепил, значит, потаскушка».

– Потопали, – ныла Джой. – Вот те точно, ковбой, еще стакашку пропущу и все тогда на них, выблюю.

Дек взглянул на часы. Было полдесятого.

– Что-то я себя неважно чувствую, – пробормотал он.

– Опять норовишь открутиться. Вот оно что.

– И не думал откручиваться, – возмутился он.

– Конечно, – проворчала она.

Он глубоко вздохнул.

– Пошли. Готова?

Она выхватила из сумочки замызганное зеркальце в оловянной оправе и уставилась на себя. Потом отыскала помаду и намазалась еще сильнее.

– Для маменьки твоей хочу выглядеть что надо, – оправдывалась она. – Бабы живо подмечают, кто как намазан. Сказал ей, как я тебе говорила, что я манекенщица?

– Забыл.

– Вот зар-раза! А она бы думала: вот это класс! Иной раз ты дурак дураком.

Он сдавил ее запястье как клещами.

– Не говори так.

Она вырвалась.

– Ладно. Ладно. Ты же знаешь, это я так. – Голосок ее стал детским. – Улыбнись мне, ковбой. Я твоя крошка. – Она игриво потянула его за ухо. – Крошка сильно любит взрослого мужика.

Он успокоился.

Она почувствовала облегчение. Не хотела, чтобы опять все сорвалось с маманей и папаней. Она знала, стоит им только познакомиться, и они ее полюбят, а полюбят, так все будет легко. Надо же ей кого-нибудь иметь. Восемнадцать лет отроду и уже вымоталась совсем. С тринадцати лет на улице, нелегко бывало, но справилась.

Была надежда, что получится что-нибудь с полицейским. Он первый мужик, который по-человечески с ней обошелся, и она бы все для него сделала. Но когда позвонила, чтобы дать ему еще один, самый последний шанс, он притворился, будто не знает, кто она такая, и трубку повесил. Вот гад!

Леон, полицейский. Таким же, как и все остальные, оказался.

Потом Дек подвернулся, и она сразу поняла, что он с придурью.

Но обращалась с ним осторожно, быстро усвоила, на какие давить кнопки, чтобы был у нее как шелковый.

Ее пробирало от восторга, как представит, что, может, доведется завести семью. Миссис Дек Эндрюс с маманей и папаней… его маманей и папаней; они привыкнут и полюбят ее, как если бона была их дочерью.

Она вздохнула. Лучше Дек, чем ничего. Не урод, подстриг бы только волосы, а то распустил до плеч и ходит как привидение.

Мать терпеть не может его прическу, Джой хорошо это усвоила.

Вместе они заставят его подстричься. Когда поженятся, она много чего сделает.

– Ну, ковбой! – Она весело подмигнула. – Крошка твоя готова.

Подобной жары он не помнил. Жара как в пустыне – обволакивающая, удушливая.

Он зашел в парикмахерскую и потребовал, чтобы его обрили наголо.

– Хочешь, чтобы я снял все? – спросил старик, хозяин парикмахерской.

Дек кивнул.

– Инфекция какая завелась? Так есть лосьоны от этого.

– Ты можешь выбрить мне голову или нет?

– Ты кто? Из религиозников всяких?

Он кивнул. Так было проще всего.

Бритый череп – когда дело было сделано – ему понравился.

Смотрится опрятно и красиво. Похоже на то, как было в самом начале. Стражу Порядка очень подходит.

Он направился по новому адресу. Одноэтажное строение, занятое всякими конторами, на тихой улице. В приемной одиноко сидела секретарша и грызла тоненькую морковку. На столе у нее, на подставке, лежал номер журнала «Ас», которым она зачиталась.

– Все ушли обедать, – сообщила она и опять уткнулась в статью о Томе Селлеке.

Дек сказал:

– Может, вы мне поможете?

Не поднимая глаз, она ответила:

– Извините, но я здесь работаю временно.

– Но где архивы, вы знаете? Мне нужен архив Ниты Кэрролл. Мне нужен ее новый адрес.

Она быстро на него взглянула, и вид его ей не понравился.

– Почему бы вам не зайти через час?

Терять время он не был намерен.

– Вы тут одна? – спросил он.

Она была одна, но говорить этому придурку не собиралась.

– Нет, не одна. Может, вам лучше уйти?

Действовал он стремительно: сбил журнал на пол, скрутил ей руки за спиной.

– Покажи мне архивы, и я тебя не трону. – Голос был шепотом, несущим смерть.

Она задрожала. Сумасшедший – как же она сразу не поняла по одному его виду?

– Бритоголовый ты подонок, – шипела она, все еще дрожа, но с твердым намерением не дать себя сломить. – Меня уже один раз изнасиловали, и больше этому не бывать.

Голос ее сорвался на крик.

– Только тронь меня, и я прибью тебя… чертов подонок.

Он был удивлен, что она ему так отвечает, но и доволен по-своему.

Он не собирался ничего ей делать, но то, что она пыталась сказать, так ясно и определенно. Она его просто просит об этом.

Проклятье.

Подонок.

Изнасиловать.

В мгновение ока в руках у него появился нож. Горло ее было вполне готово. В конце концов он – Страж Порядка. Есть вещи, которые он просто обязан делать.

Глава 43

Самые последние гости уехали точно в пять минут третьего.

Широкая улыбка сохранялась на лице Росса до тех пор, пока за ними не захлопнулась парадная дверь, и тогда он промаршировал через пустые комнаты в бар, где и уселся угрюмо среди битой и грязной посуды, потягивал двойной виски и ждал, когда придет Элейн просить прощения и выражать сочувствие.

Двадцать минут он ждал, а когда она не появилась, отправился ее искать и нашел в своей гардеробной, где она в бешенстве швыряла одежду в раскрытый чемодан.

Минуту он стоял и смотрел в полном замешательстве. Затем он наконец понял, что происходит, и заорал:

– Что ты, мать твою, делаешь?

Хотя и без того было ясно, что она собирается вышвырнуть его из дома.

– Мне… осточертело… Росс, – сквозь зубы проговорила она с перекошенным от ярости лицом. – Как… ты… посмел! Как… ты… посмел! С… моей… лучшей… подругой – сукин ты сын! – изменять мне!

Он усвоил с младых ногтей, что надо все отрицать.

– Понятия не имею, о чем это ты, – сказал он, стараясь казаться оскорбленным.

– Не прикидывайся! – выпалила она, швыряя шелковые рубашки на ботинки ручной работы. – Побереги свое актерство для кино.

Он усвоил с младых ногтей, что нападение – лучшая защита.

– Кто бы это говорил! А как насчет тебя и этого переростка-физкультурника?

Ее рука, готовая швырнуть свитер работы Ива Сен-Лорана, на мгновение замерла.

– Не смей меня ни в чем обвинять! Я была тебе замечательной женой, настоящим приобретением, но чтоб ты когда-нибудь по-настоящему понимал это!

Она швырнула свитер ему в лицо, исходя злобой.

– Карен Ланкастер, да неужели? Я думала, что у тебя получше вкус.

Он взорвался:

– Откуда вкусу взяться? Я ведь женился на, тебе.

Элейн захлопнула чемодан, сунула ему.

– Вон! – прошипела она.

Он был не в трезвом уме, иначе бы никогда не ушел.

– Вон! – повторила она.

– Не беспокойся, уйду. По горло сыт твоим фригидным нытьем.

Она довела его до дверей.

– Завтра же позвоню Марвину Митчельсону[23], – гордо объявила она. – И когда я с тобой разделаюсь, ты сможешь позволить себе молочко, только подоив сиськи Карен Ланкастер!

– Пошла бы ты на…. ноющая сука. Та хотя бы не сопрет ничего.

– Вон! – завизжала она, и он вдруг очутился за порогом собственного дома в половине третьего ночи, и деться ему было некуда.

Когда Бадди наконец поднялся и бросился к воротам, они уже были закрыты. Он по-прежнему слышал, как вдали лает собака, но лай не приближался, и от этого ему стало полегче. Не хватает только, чтобы какой-нибудь бешеный пес вцепился ему в глотку.

Рука, которую он ушиб при падении, болела. Может, перелом. Кому вчинить за это иск? Не Джине Джермейн – это точно.

И еще. Сможет ли он со сломанной рукой играть Винни?

А еще важнее, сможет ли он со сломанной рукой перелезть через ворота? Он сделал попытку, но ничего не вышло, только разорвал шелковую рубашку.

– Монтана! – тревожно крикнул он в темноту.

Она поспешила к нему с другой стороны улицы.

– Чего ты ждешь?

– Ушиб руку. Наверное, не смогу перелезть обратно.

Они уставились друг на друга через массивные ворота.

– Попытался бы все-таки, – наконец сказала она. – Долго мы тут не можем торчать. В этом районе все время патрулируют полицейские машины.

– Вот спасибо, – сказал он с горечью.

– Давай, – уговаривала она. – Ты в хорошей форме. Взбирайся одной рукой, а потом просто перевалишься.

Поскольку другого выхода, видимо, не было, он последовал ее совету и, шмякнувшись на асфальт, вскрикнул от боли. В доме по соседству залаяли две собаки.

– Давай сматываться, – сказала она и заспешила к «Фольксвагену».

Пока он догонял ее, она уже завела машину и готова была ехать. Он бросился на сиденье рядом, и они рванули.

Минуту оба молчали, потом она спросила по-будничному:

– «Мазерати» там был?

– Да, был. Эй, слушай, я не шучу, по-моему, я и в самом деле сломал руку.

Он замолчал, думая услышать слова сочувствия, но она как воды в рот набрала.

– А, черт побери! – воскликнул он. – Пиджак забыл у ворот.

Надо вернуться.

– Назад я не поеду.

– Ладно тебе, это мой лучший пиджак. Армани. К тому же у меня там все мои деньги.

– Я куплю тебе новый пиджак и деньги верну. Сколько?

Полтора доллара. Он становится честнее, чем прежде, но нужда есть нужда, и потом он всегда сможет вернуть ей деньги, когда станет побогаче.

– Шестьсот долларов, – сказал он, думая, как бы не запросить много или чересчур мало.

Она резко затормозила как раз в тот момент, когда они должны были выехать на бульвар Сансет. «Только не это! Неужели возвращается?»– подумал он.

Она развернулась и опять рванула к каньону Бенедикт, сделав резкий поворот на Лексингтон.

– Мы едем ко мне домой, – решительно сказала она. – Посмотрю, что у тебя с рукой, и дам денег. Хорошо?

Кто он такой, чтобы возражать?

Перед сном Сейди Ласаль совершала маленький ритуал. Сначала она долго принимала ароматичную ванну. Это ее успокаивало. Потом выбирала видеокассету фирмы «Сони Бетамакс», одну из того множества, что стояли аккуратным рядком на полке. Она заряжала кассету в видак, включала телевизор и каждую ночь засыпала под какую-нибудь старую ленту с Россом Конти.

Сегодня она выбрала одну из самых своих любимых, ту, которая шла с потрясающим успехом в 1958 году. Росс в самом начале своей карьеры, молодой и беспечный, голубые глаза, ясные, как у младенца, белокурые волосы и гладкое упругое тело. Ничего лишнего, ни единого грамма. Сегодня она увидела, что намечается брюшко, глаза не такие ясные и волосы не такие белокурые, а кожа задубела от жизни, которую он ведет.

Интересно, подумала она, а как у него со всем остальным, и вздрогнула от предвкушения, хотя себя за это и ненавидела.

Скоро он опять у нее будет. И она обойдется с ним так же, как он обошелся с ней.

И на этот раз уйдет от него она.

Без звонка. Без письма. Без всякого объяснения.

Без всего.

Росс Конти разбил ей жизнь и теперь наконец за это поплатится. Когда же она с ним разделается, он проклянет тот день, когда встретил ее.

На телеэкране улыбался Росс. Мистер Неотразимый. Сейди устроилась поудобней, чтобы смотреть кино. Она видела этот фильм уже сотни раз.

Бадди беспокойно ходил взад-вперед по гостиной, обставленной – по современной моде – без излишеств. Боль в руке чуть улеглась – может, и не перелом вовсе.

– Где… э… сам-то? – как бы невзначай спросил он. Вопрос этот весь вечер не давал ему покоя.

Монтана была занята тем, что набирала шифр к сейфу, спрятанному за картиной, и головы не подняла.

– Я вот о чем… ну, вроде… не надо ли мне с ним познакомиться? Ему понравилась моя проба? Что он говорит?

Она открыла сейф, вытащила стопку банкнот и стала отсчитывать стодолларовые купюры. Потом вручила ему пачку.

– Тысяча двести долларов. Этого должно хватить, чтобы компенсировать, что ты потерял наличными и ущерб твоей одежде.

Он мог бы ее расцеловать. И все равно его охватило чувство вины.

– И кстати, – добавила она, – я разговаривала с Сейди Ласаль.

Она сказала, чтобы ты зашел к ней на работу завтра утром в одиннадцать.

Счастье ему улыбалось все больше.

– Эй, так это ж замечательно!

Она взяла со стола сигарету и закурила.

– Пустяки. Теперь… давай-ка посмотрим, что у тебя с рукой.

– Да подвернул, наверное, когда падал, – сказал он, разгибая перед собой руку.

Она все равно настояла на том, чтобы посмотреть руку, и ощупывала ее длинными тонкими пальцами, проверяя, все ли кости целы.

– Выживешь, – объявила она.

Теперь он и в самом деле чувствовал себя отвратительно. Как он только посмел надуть ее с деньгами! Не такого же он низкого пошиба.

– Э… послушай, – заговорил он извиняющимся тоном. – У меня вообще-то не было в пиджаке шестисот долларов. Я просто как бы… э… пошутил.

Она сурово смотрела на него.

– Деньги тебе нужны?

Он кивнул.

Она глубоко затянулась сигаретой.

– Тогда пусть это будет взаймы. Когда получишь свой первый гонорар, отдашь с процентами.

– Ты потрясающая женщина.

– Спасибо, – ответила она сухо. – Но только не говори мне, какая я замечательная, потому что именно сейчас я чувствую себя мерзкой и злой, а вовсе не потрясающей.

Она как будто тут же пожалела, что открылась ему, хотя и сказала всего несколько слов.

– Наливай себе сам, – резко бросила она. – А я пойду переоденусь и потом подброшу тебя домой.

– Не беспокойся. Я могу вызвать такси.

– Я обещала подвезти тебя домой и обещание выполню. Мне к тому же хочется посидеть за рулем.

Она ушла, и он огляделся. Обставлена комната уютно и современно. Захватывающий вид на Голливуд. На журнальном столике – фотография Нийла Грея в серебряной рамке. На фотографии – надпись: «Моей любимой М. – которая заново научила меня жить».

Монтана примчалась обратно уже в выцветших облегающих «Дивайсах», которые были заправлены в изношенные ковбойские сапоги, и простой белой тенниске.

– Пошли, звезда, – сказала она, захлопывая сейф. – Доставим-ка тебя домой. Не хочу, чтобы ты явился завтра к Сейди с мешками под глазами, Я ведь всем наговорила, что после Марлона в «Трамвае» ты самый красивый актер.

Чего не отнимешь у Монтаны, так это умения сказать то, что надо.

Валиум успокоил ее. Знала, что глотает слишком много таблеток, ну и что? Не каждый же день случается так, что тебя почти арестовывают, что ты закатываешь самый роскошный в городе банкет и в ту же ночь выгоняешь мужа.

Элейн решительно тряхнула головой. Поделом мерзавцу. Захотел ходить по самому краю, так будь готов сверзиться.

Ладно тебе, Элейн. Ты б никогда его не вышвырнула, если б думала, что у него есть шанс заполучить роль.

Заткни свою пасть, толсторожая Этта! Ничему ты так и не научилась.

Я же знаю, кем ты стала – мерзкой сучкой из Беверли-Хиллз.

Верно, спал он с Корен. Ну а ты разве не спала с Роном?

Это разные вещи!

Кто бы говорил!

Ее прошлое и ее настоящее. Ах, если бы прошлое взяло да испарилось! Почему унылая Этта Гродински ей все время должна напоминать о себе?

Россу ты была сегодня нужна.

Росс даже слова такого не знает.

Она подумала, что сейчас разревется. Но затем представила, что вдобавок ко всем прочим радостям глаза ее покраснеют и распухнут, и лить слезы передумала.

Элейн Конти. Жена, расставшаяся с мужем. Что она станет делать? С кем общаться? На что будет жить?

Эмансипация женщин ее никогда не интересовала. Дело женщины – быть красивой и выполнять роль хозяйки. Дело мужчины – обеспечивать.

Полная белиберда.

Имею право на собственное мнение.

Она бесцельно прошлась по пустому дому, проверила еще раз сигнализацию, подумала: хорошо бы, если б был у нее кот или собака, хоть кто-нибудь.

Не нравится ей быть одной. Это она большую ошибку сделала, что выперла Росса. Он, может, и сукин сын, но ее ведь сукин сын.

Грустно было Монтане, когда она везла Бадди обратно с холма. Грустно за себя, а еще больше за Нийла. От него она ждала большего. Чего он вдруг решил поставить под удар их совместную жизнь ради романчика с такой, как Джина? Какая пустая трата!..

А ведь какое-то время все у них было так хорошо…

Как он мог быть таким набитым дураком! Пять дивных лет козе под хвост. И ради чего? Ради какой-то королевы экрана с пышным бюстом?

На минуту она разозлилась. Как мог он так поступить! Как мог обмануть ее доверие! Но потом поняла, что злостью себе не поможет. Дело сделано. Никаких выяснений не нужно. Теперь ей только решить – оставаться в Лос-Анджелесе, пока не будет закончена картина, или же убраться из города, чтобы всем было спокойно.

«Эй… погоди-ка, а почему это я должна уезжать? – в ярости рассуждала она. – Почему я должна отказываться от фильма, в который вложила душу, и отдавать его на растерзание Нийлу, Оливеру и Джорджу, чтобы они обосрали все до полной неузнаваемости?»

Она прикидывала, как ей поступить. Первым делом – съехать отсюда, пусть дом остается Нийлу, ей не нужно от него ни единого цента. Она заберет одежду, пластинки, и книги, и свою машину – она сама за нее платила. На счету в банке у нее достаточно денег, чтобы продержаться, пока не решит, что будет делать дальше. Чутье ей подсказывало, что Нийл без драки ее не отпустит.

Найдет любые оправдания. Бедняга Нийл… она его чуть ли не жалела.

Мысли ее прервал голос Бадди:

– Ты не туда едешь.

– Да? – переспросила она рассеянно. – Кажется, голова у меня забита не тем.

Он рассмеялся.

– Рад, что меня замечают.

Она метнула на него взгляд тигрицы, и он подумал, как потрясающе она красива – дикой и чувственной красотой. К тому же расстроена, а он так занят мыслями о себе самом, что и не понял, что и у нее свои трудности.

Она сбавила скорость, выбирая, где бы повернуть.

– Если хочешь покататься, то и я с тобой, – вызвался он.

Она была довольна, что ей составят компанию. Не сказав больше ни слова, нажала на педаль, и маленькая машина рванула и запетляла по изгибам и поворотам бульвара.

– Вот сейчас я хотела бы, чтобы у меня был «феррари», – сказала она тихо.

Он кивнул, занятый мыслью о том, что же все-таки происходит. Нийла Грея на приеме не было. Джины Джермейн на приеме не было. Серебристый «Мазерати», припаркованный у дома белокурой кинозвезды. Не надо быть Коджаком[24], чтобы представить себе, в чем дело.

Он подался вперед и вогнал в магнитофон кассету. Стиви Уандер. «Та девчонка». Всю дорогу до океана приятная музыка, а они оба погружены в молчание – за компанию.

Монтана думала, каково это – опять быть свободной. Ей будет не хватать Нийла, но как удивительно приятна сама мысль о свободе!

Бадди думал об Ангель и о том, что получит роль в фильме, о том, что его примет легендарная Сейди Ласаль. Потом он вспомнил этого типа, Вулфи Швайкера, и лицо его потемнело. Воспоминания, от которых ему никогда не избавиться.

Она долго вела машину по Тихоокеанскому шоссе и наконец заехала на обрыв, нависавший над черным ревущим океаном.

– Хочешь пройтись? – спросила она.

– Почему бы и нет?

Они вылезли из машины и вниз по склону пошли к пляжу.

Был прилив, они остановились, она сняла сапоги, а он – ботинки и носки.

– Я жил раньше на берегу, когда первый раз приехал в Лос-Анджелес, – сказал он. – Сейчас самое лучшее время. Кругом ни души.

Он сделал глубокий вдох.

– Знаешь, чего мне не хватает? Запаха океана.

Она улыбалась в темноте.

– С виду ты как племенной жеребец, но на самом деле совсем не такой, правда? Ты заботливый и милый, и на экране это видно.

Замечательное сочетание. Смотри, не утрать его.

В жизни никто и никогда не называл его заботливым и милым. И вот… а почему бы и нет?

– Э… – пробормотал он, не зная, что сказать.

Она тихо засмеялась.

– Пойдем, Бадди.

Золотистый «Корниш» ехал сначала по направлению к Сенчюри-Сити, где у Карен была квартира, но потом круто развернулся и двинулся к дому Сейди Ласаль в Бель-Эйр, а в конце концов остановился у отеля «Беверли-Хиллз»– обители кинозвезд.

Росс без труда получил номер, хотя свободных мест, как обычно, не было.

– Я приятель госпожи Слаткин, владелицы, – сообщил он ночному портье, дабы не было трудностей с устройством.

– Нет проблем, мистер Конти. Для вас номер всегда найдется, – заверил ретивый клерк.

Прекрасно. Элейн хотела его выставить, вот он и не вернется:.

Она себя проявила сегодня вечером. Показала, какая бесчувственная, бессердечная она сука. Ей-то лучше всех известно, что значат для него «Люди улицы». Она обязана была его поддержать.

Никогда раньше не чувствовал себя Бадди с женщиной так легко и спокойно. Подсознательно женщины были для него врагами. Ты либо сражаешься с ними, либо пытаешься их перехитрить, либо покоряешь их. Но с Монтаной было иначе. Он и впрямь мог просто с ней поговорить, и он говорил, позабыв о ее трудностях, и впервые в жизни изливал свою душу. И ему это давалось почти с легкостью, пока бродили они по берегу в темноте, под шум прибоя. А стоило ему только начать, остановиться было трудно. Казалось, что жизнь его, хоть и непутевая, и вправду ее заинтересовала.

Он принялся рассказывать о своем детстве, а как только начал говорить о Сан-Диего, его прорвало. Хотя всего он ей не рассказывал. Он опустил два самых важных события – убийство Тони и ту ночь, когда мать вошла к нему в комнату.

Он рассказал ей о том, как мальчишкой, без гроша в кармане, приехал в Лос-Анджелес. О днях, проведенных на берегу, и об актерских курсах Джой Байрон. Потом о ночах в Голливуде, о трюках, которые он проделывал, о наркотиках, разочарованиях и о надеждах, которые никогда не сбывались. Он дошел до Гавайев и остановился. Почему-то не хотелось упоминать Ангель. Пусть будет его тайной.

– И вот я вернулся, – завершил он. – И услышал о твоем фильме, и… э… вот так вот.

Ей понравилось, как он назвал это ее фильмом. Он чуть ли не единственный, кто так сказал. Она знала, что Нийл будет нагонять на него страх, что Джордж Ланкастер будет топтать его ногами, а ей так хочется, чтобы он добился успеха, используя тот шанс, который, наверное, будет и единственным.

Когда они вернулись к машине, уже начинало светать и на горизонте замаячили одинокие фигуры любителей бега трусцой.

Теперь, выслушав рассказ о его жизни, она чувствовала себя получше. Слушать других – значит, не надо думать о собственных проблемах.

Какое-то время они сидели молча в машине, наблюдая, как встает солнце, а потом она спросила:

– Как рука?

– Ты знаешь, я и забыл про нее. – Он попробовал ее согнуть. – Ничего не болит. Вот это да!

– Знаешь, чего я хочу? – хрипло сказала она. – Я хочу предаться с тобой любви… потому что ты нравишься мне и я, по-моему, тебе нравлюсь… и это как раз то, что мне сейчас нужно.

Ничего серьезного – только… близость.

Испытующе уставилась на него – дикими глазами тигрицы.

О сексе с ней он по-настоящему и не думал.

С тех пор, как они уехали из ее дома, мысль об этом сидела где-то в отдаленных закоулках его мозга.

У Оливера был врач, дорогой и неболтливый. Едва взглянув на несчастную парочку, он тут же его и вызвал. Была мысль, что команда из ближайшей больницы приедет быстрее, но сразу и прошла. Газеты развопятся. В этом отношении мозги у них с Джиной работали в одном направлении. В некоторых случаях, хотя и очень редких, прессу даже на пушечный выстрел нельзя подпускать.

– Я ужасно себя чувствую, – стонала она. – Мне плохо, Оливер. Ты бы лучше помог мне.

Больной она ему не показалась. Исполинские сиськи и задница. Пышные женщины его никогда не волновали. Он любил, чтобы они знали меру, были складными и очень-очень чистыми.

Он отвел глаза от Джининых молочных желез и внимательно посмотрел на Нийла. Вот у кого больной вид. Цвет лица зеленоватый, дыхание затруднено.

Оливер не был докой в вопросах первой помощи. Он понятия не имел, что надо делать. И, разумеется, не хотел до них дотрагиваться – одна мысль об этом вызывала отвращение. Поэтому в ожидании врача он занялся делом, самым для него естественным, – взял пепельницу, что была ближе всех, и принялся ее вычищать.

Они лежали на постели с водяным матрасом в мотеле на берегу океана, голые и расслабившиеся. Секс, которым они хотели заняться сразу же, получился скорым, и теперь был черед Монтаны говорить. Она открывала перед ним эпизоды своей жизни. Мысли, взгляды, замыслы. Нийла не упомянула ни разу.

Потом они снова занимались любовью, на этот раз медленно и размеренно, как если б то была игра двух умелых атлетов.

У нее были длинные руки и ноги, она была чувственной и к тому же агрессивной, что очень возбудило Бадди – раньше ему не выпадала такая партнерша, и это ему понравилось.

У нее было изумительное тело, стройное и по-кошачьи гибкое, с широкими плечами, высокой грудью, узкими бедрами и длинными ногами. Оттенком и на ощупь кожа у нее была как темное оливковое масло, в любви она была изумительна. Искусно определяла те точки, которые – если нажать на них – по-настоящему его возбуждали, массажировала ему шею, грудь и потом – ниже, ниже, медленно, медленно – и восставшая его плоть оказывалась у нее в руках, губы обхватывали ее, и язык приступал к ласкам.

Он погрузил руки в ее длинные и черные как смоль волосы и, пока она раздразнивала его, крепко держал ее голову. Хотел кончить прямо ей в рот, но хотелось и ее на вкус попробовать. Он переменил позу и зарыл голову у нее между ног.

Наслаждение они испытали безмерное, двое искушенных и заботливых игроков, играющих в свое удовольствие.

Для Монтаны это был акт вожделенного освобождения. Пять лет только с Нийлом. Она почти забыла острое возбуждение, возникающее от нового тела.

Беззвучно они доиграли сцену.

Блаженствуя, достигли кульминации.

Бадди считал, что он единственный в своем роде, потому что никогда не издавал ни звука. Но в Монтане он обрел родственную душу. Всего лишь протяжный вздох, когда, вздрагивая всем телом, она подошла к концу. И почувствовав, как ее сотрясает дрожь, он тоже кончил.

Было около четырех утра. Они заснули обнявшись. Через несколько часов их разбудили крики играющей на пляже детворы.

Солнце залило комнату, и Бадди не сразу вспомнил, где он.

Потом все вернулось на место, и он машинально схватился за часы.

Восемь сорок девять, а у Сейди Ласаль он должен быть в одиннадцать. Надо пошевеливаться. Он слегка дотронулся до плеча Монтаны.

Она что-то бормотнула и потянулась, как леопард.

– Почти девять, – поспешно сказал он. – А мне надо успеть переодеться и потом идти к Сейди Ласаль. Успеем?

– Ого! По утрам ты у нас прямо романтик.

Он усмехнулся.

– Что ты хочешь от меня? Дело есть дело. Мне нужен агент, разве нет?

Она прикрыла наготу простыней и заявила:

– Это ты мне говоришь? Я встречу устроила. Иди в ванную, я пока закажу кофе. Не бойся, ты будешь дома еще до десяти.

– Чудесно.

Он ринулся в ванную.

Она сняла трубку.

– Два кофе и апельсинового сока.

Она чувствовала себя удивительно хорошо: секс – превосходный лекарь. Может, это и глупость, но в некотором отношении она вроде как поквиталась с Нийлом.

Включила телевизор и перебирала каналы, пока ее не поприветствовала бодрая физия Дэвида Хартмана.

– Доброе утро, Америка, – пробормотала она.

Экран заполнила реклама. Интересно, подумалось ей, что скажет Нийл. Конечно, соврет. Противно, что придется с ним пройти через все это.

– Анджела Блэк передает последние известия, – объявила красивая дикторша.

Наверное, бывшая актриса, решила Монтана, не особо вслушиваясь в то, какие новости зачитывала мисс Блэк. Все кругом плохо. Ничего другого все равно не скажут.

– Кинорежиссер Нийл Грей сегодня рано утром с обширным инфарктом был срочно доставлен в больницу. Представитель больницы «Ливанские кедры» сообщил, что он находится в реанимационном отделении и что состояние его устойчивое. В Нью-Йорке сенатор…

В полной растерянности Монтана выключила телевизор. Она с трудом соображала… Нийл… инфаркт… обширный… реанимация.

В оцепенении покачала головой. Потом, заставив себя расшевелиться, начала одеваться и крикнула Бадди.

– Что случилось? – Он мокрый выскочил из ванной.

– Чепе, – мрачно сказала она. – Надо ехать. Сейчас.

Глава 44

Эрни Томпсон позвонила Леону как раз тогда, когда Милли была рядом, держа в руке «Полароид»; летнее платье и белые сандалии выгодно подчеркивали ее бронзово-темный загар. Они уже собирались выезжать на автобусную экскурсию по Сан-Диего.

Как хотелось сказать ей, чтобы ехала без него, но ух очень ей было хорошо, и не мог он никак ей все испортить.

– Диктуй номер. Я перезвоню, так получилось, – с неохотой сказал он Эрни.

– Кто звонил? – поинтересовалась Милли, когда он повесил трубку.

– Ничего особенного. По работе.

Она подняла брови, но смолчала. Леон скажет, когда будет готов сказать. Приставаниями от него ничего не добьешься.

День они провели, осматривая Сан-Диего – то из автобуса, то выбираясь из него. По крайней мере Милли это доставило удовольствие. Леон же просто тащился сзади, прикидывая, что там за новость у Эрни, и придумывая, как бы ему выкроить время для себя.

В Сан-Диего они берут напрокат машину и едут в Лос-Анджелес, останавливаясь по дороге в Каталине и на Лонг-Бич. Это их последняя ночь в Сан-Диего, и еще одна пара, с которой они познакомились в автобусе, хотела бы, чтобы все вместе они отправились вечером поужинать в Ла-Джоллу. Он был против. Она настаивала. В Тикуане он подхватил кишечную инфекцию, под этим предлогом убеждал ее пойти без него.

– И оставить тебя одного? – возражала она. – Я так не могу.

– Если обещаешь вернуться до одиннадцати, думаю, переживу.

Соблазн был велик. Ла-Джолла – это (так, во всяком случае, ей сказали) особое курортное местечко на берегу океана, и ехать туда всего двадцать минут. Живописные рестораны на открытом воздухе и занимательные магазинчики. Как не побывать!

Она колебалась.

– Ну, если ты и в самом деле не против, что я пойду без тебя…

Как только она ушла, он позвонил Эрни. За двадцать минут, что они говорили, Леон спрашивал, повторял вопросы, впитывая каждую мелочь из той информации, что получал. Он делал записи в блокноте, но попросил, чтобы донесения, отпечатанные на машинке, ему отправили в Лос-Анджелес, в гостиницу «Холидей Инн», куда он через три дня приедет.

Итак, Дек Эндрюс всплыл наконец на поверхность. В Питтсбурге и Техасе. Мерзавец сшивается где-то поблизости, оставляя след.

Попадется в конце концов. А уж когда его начнут ловить, Леон обязательно будет на месте.

Глава 45

Беверли-Хиллс гудел, как пчелиный рой, обсуждая новость об инфаркте Нийла Грея. Закупорка сердечных сосудов была в городе темой весьма актуальной, вызывающей ожесточенные споры.

У каждого было свое мнение, как избежать инфаркта.

Надо держать себя в форме.

Сбить уровень холестерина.

Трескать витамины.

Бросить наркотики.

Бегать трусцой, гонять, скакать, прыгать, накачивать мускулы… Надо заниматься физическими упражнениями!

Ну и… больше трахаться (этот рецепт дал двадцатитрехлетний сотрудник киностудии, который даже не знал, что такое сердце!).

Тяжело хранить в тайне пикантные истории, но в Голливуде – Мекке сплетен – особенно.

– Слышала, что он был с Джиной Джермейн?

– Знаешь, что их доставили в больницу спаренными, как на собачьей свадьбе?

– Слышала, они нюхали кокаин?

– ..курили травку…

– ..накачивались кислотой…

– ..глотали снадобья…

– ..впрыскивали героин…

– Он, конечно, гомик.

– А она лесбиянка.

– Устроили оргию.

Ах, сплетни! Ах, Голливуд!

Как же все забавлялись слухами, грязными намеками и откровенной похабщиной!

В джинсах и тенниске – растрепанные черные волосы бешено развеваются – примчалась Монтана в больницу. Фотографы уже выстроились в ряд и ждали вместе с пишущей братией, телевидением и радио.

– Почему вы не были с ним?

– С кем он был?

– Где были вы?

– Почему его не было на приеме в честь Джорджа Ланкастера?

– Вам есть что сказать?

– Можете что-нибудь сообщить нашим зрителям?

Она промчалась мимо и угодила в объятия одного из недоумков, Оливера Истерна, он провел ее наверх к нему самому, к великому человеку.

– Где ты пропадала? – встретил ее Оливер Истерн.

Он бросил ходить взад и вперед по больничному коридору и уставился на нее прокурорским взглядом.

– Как, по-твоему, на это посмотрят газетчики? У человека инфаркт, а жена его неизвестно где обретается.

– Как он?

– Господи! Она еще спрашивает. В реанимации, вот он как.

Борется за жизнь с тех пор, как сюда попал.

Изо всех сил она пыталась оставаться спокойной.

– Что случилось?

Он не знал, сказать ей правду или соврать. Монтана умница.

Ее не так просто одурачить, да и сам он ей говорил, что Нийл в свое время крутил с Джиной.

Он схватил ее за руку.

– Мне дали тут отдельную палату. Пойдем поговорим.

– Я хочу видеть Нийла.

У Элейн с утра зазвонил телефон. Во сне она потянулась к трубке, готовая начать принимать поток комплиментов от благодарных за великолепный прием. Нащупывая телефон, она задела стакан, который с грохотом свалился на пол, и открыла глаза с перепугу. Была она не в своей удобной кровати, как ей думалось, а на диване в гостиной, посреди кавардака, что остался после вечеринки.

– Росс! – громко позвала она и охнула.

Ты его выгнала, кроличьи твои мозги.

Не напоминай, благодарю покорно.

А телефон звонил. Она встала и с опаской к нему подошла.

Если Росс, то она должна быть уверена – скажет все как надо. Упрямый, подлец; чтобы заполучить его назад, придется ублажать и задабривать. Она подняла трубку без особого вдохновения, поскольку заметила, что времени было только семь тридцать утра.

– Алло! – пропела ласково на тот случай, если это Росс.

– Элейн! – захлебывалась от рыданий Мэрли. – Ужас, что случилось!

Да. Со мной. Откуда ты знаешь?

– Что? – рявкнула она. Новость и в самом деле должна быть Просто ужасной, а то Мэрли, разбудившей ее в такую рань, худо будет.

– Это… это Нийл.

– Что Нийл?

– У него инфаркт. Его умчали в больницу. Я должна к нему сходить. Пойдешь со мной?

Элейн опешила и не смогла сразу ответить. Кто бы ни заболел, она всегда бывала потрясена. Она почему-то полагала, что люди всегда здоровы и живут вечно.

– Боже!.. Как жаль… ужасно!..

– Можешь со мной пойти? – плача, умоляла Мэрли.

– Прямо сейчас, нет, не могу. У меня тут… э… сложности.

Чуть слышный разочарованный вздох: «А-а-а…»

– Но я тебе вот что скажу… – Элейн овладела собой. – Я тебя там увижу попозже.

– Буду признательна. Не хочется в такое время быть одной.

С твоими миллионами ты никогда не бываешь одной. Где Рэнди? Как ему нравится эта внезапная любовь к бывшему мужу?

– Понимаю. Какая больница?

– «Кедры».

– Буду.

Она повесила трубку, увидела себя в зеркале и в ужасе открыла рот. Несвежий грим размазан по всей роже. Вид как у старой карги. Как же она могла лечь спать, не сняв грима? Господи, наверное, и в самом деле была очень расстроена.

– А еще кто был, греза моя? – спрашивал Коко. – Чудно было? Потрясающе ты провела время? Разве в тебе все сегодня не поет?

Ангель с трудом улыбнулась.

– Миссис Л, была вся в бриллиантах? – взволнованно про – . должал Коко. – Перещеголяла Памелу Лондон? Джордж Ланкастер великолепен? А как Ричард Гир? Он чудно выглядел? Кто еще был там, дорогая моя? Расскажи мне все как было!

«Был Бадди, – хотелось ей сказать. – Знаю, надо его забыть, но я его так люблю, что даже больно. А ему до меня дела нет. Он ясно дал это понять, не вернувшись за мной».

– Было дивно, Коко, – сказала она, собравшись с духом, потому что знала, как он разочаруется, если не услышит от нее восторженного отзыва. – Просто изумительно.

Высадив Монтану у больницы, Бадди погнал машину к Рэнди домой. Монтана одолжила ему на время «Фольксваген», и это придало ему мобильности. Его беспокоила картина. Нийл Грей в больнице, и, значит, съемки отложат. Везет как утопленнику.

Он ворвался в квартиру и, к своему удивлению, застал дома Рэнди – тот спал, растянувшись поперек кровати. Бадди требовалось только переодеться и быстро убраться. Не годится заставлять Сейди Ласаль ждать. Проблема – что надеть? Лучший пиджак, брюки и рубашка изуродованы. Он открыл стенной шкаф, забитый шмотками. Ничего не было видно, и он поднял штору на окне.

Рэнди беспокойно заворчал:

– Опусти чертову штору и отвали. Не мешай спать.

Это вместо приветствия! Он мигом перерыл свои вещи, сваленные в одном углу шкафа. Схватил другой свой пиджак от Армани. Мятый и грязный, но придется довольствоваться таким.

Брюки и рубашка в таком же состоянии. Он тихо выругался и стал переодеваться.

Рэнди сел и свирепо на него уставился.

– Заведи собственную говенную халупу, Бадди. У меня не богадельня, а ты у меня, мужик, в печенках уже сидишь.

– Не вышло с Мэрли, а? – сочувственно справился Бадди.

Рэнди было не до смеха.

– Отвали, и ноги твоей чтоб здесь больше не было, ключ оставь, а говенные деньги, что мне должен, перешлешь.

Бадди сгреб вещи и затолкал в чемодан. Рэнди он не винил.

Не стоит засиживаться дольше, чем приятно хозяевам.

Встретиться лицом к лицу с бывшей женой Нийла – не совсем то, чего ждала Монтана. Но она сохранила невозмутимость, представилась с коротким рукопожатием, хотя и почувствовала себя оскорбленной, поскольку пришлось спросить:

– Вы видели его?

Мэрли, расположившаяся у реанимационной, потрясла светлыми кудряшками.

– Никого не пускают, – объяснила она.

«Я его жена, – подумала Монтана. – И нравится им это или Нет, я зайду к нему».

Появился врач. Красавец лет сорока с хвостиком, выхоленный до изнеможения. Вид его доверия у Монтаны не вызвал. От туфель «Гуччи»и толстых золотых цепочек под белым накрахмаленным халатом ей стало как-то не по себе.

– Миссис Грей? – вкрадчиво спросил он, направляясь прямо к Мэрли.

– Да, – выдохнула Мэрли. Она была из тех женщин, которые, очень нервничая, начинают говорить тоненьким детским голоском с драматическим придыханием.

– Миссис Грей – это я, – решительно объявила Монтана, вставая между ними.

Врач взглянул на нее в замешательстве. Она заметила, что брови он выщипывает, а темные круги под глазами скрывает, чуть-чуть их подрумянивая.

Замешательство сменилось улыбкой, когда он вспомнил, ЧТО это ведь Голливуд.

– Ах! – понимающе вздохнул он. – Вы обе миссис Грей.

– Пять за сообразительность, док, – обрезала Монтана. – Можно тут где-нибудь поговорить с глазу на глаз?

– Вы теперешняя миссис Грей?

Она хотела съязвить, но удержалась.

Он провел ее в отдельный кабинет. Мэрли пыталась увязаться за ними, но Монтана остановила ее взглядом.

– Миссис Грей, – сказал врач, сжимая пальцы и глядя ей прямо в глаза, – ваш муж в очень плохом состоянии.

– Понимаю, доктор. Мне хотелось бы знать точно, что произошло.

Он взял со стола какие-то бумаги и принялся их внимательно изучать.

– Вы еще не говорили с мистером Истерном?

– Говорила, но он ничего не сказал. Сюда его привез Оливер Истерн?

Минуту доктор был в нерешительности.

– Мистер Истерн позвонил мне… Хорошо, что он был с вашим мужем в это время.

Но Оливер был на банкете. С чего бы ему уходить с банкета и ехать к Нийлу? Она нахмурилась. «Мазерати» Нийла стоял перед домом Джины Джермейн, и, пока она ждала Бадди у ворот, на бешеной скорости подъехала машина. Если подумать, так, может, это и был Оливер.

Должно быть, у Нийла случился приступ в то время, когда он был с Джиной. Она вызвала Оливера. А Оливер послал за врачом, который, ясное дело, об этом шуметь не должен.

– Чем был вызван приступ? – холодно спросила она.

Он пожал плечами.

– Кто знает? Перегрузки, переедание, стресс…

– Секс?

Притворяться он не умел. Красивое лицо омрачилось чувством вины.

– Может быть, секс. Все что угодно может это вызвать…

– С Джиной Джермейн? – перебила она.

Теперь наступил черед доктора хмуриться. Пропади пропадом Оливер Истерн, который затеял делать из всего этого тайну.

Жена знает, в чем дело. И, вероятно, знает вся больница. Не каждый день в отделение неотложной помощи доставляют сцепленные друг с другом парочки, которых приходится расцеплять хирургическим путем. Особенно если одна половина парочки – кинозвезда.

Он вздохнул.

– Видно, что с положением дел вы знакомы, миссис Грей.

Ситуация печальная, но все мы люди, и я уверен, что для вас главное – чтобы мистер Грей поскорее поправился и выписался.

Он сменил голос отзывчивого друга на деловой тон врача.

– Он перенес два инфаркта. Первый – до того, как мы привезли его в больницу, а второй – после того, как их с мисс Джермейн… э… разделили.

Ей показалось, что она не правильно расслышала.

– Что? – переспросила она, чувствуя, что ей холодно и знобит.

Осторожно подбирая слова, он объяснил, в чем дело:

– Вагинизм. Резкое сокращение влагалища, что и вызвало у мистера Грея… э…

Больше она не слушала. Ее мутило. То, что у Нийла случился инфаркт, ухе плохо. Но при таких обстоятельствах!

До нее смутно доходило, что бубнил доктор.

– ..истощен и ослаблен… без сознания… пульса и давления нет… искусственное дыхание дало результат… реанимация… теперь состояние устойчивое… сделано все возможное.

Она чувствовала, как по телу расползается слабость. Ощущение холодное и вязкое. Внезапно она свалилась в обморок.

Хлопоты гостиничной прислуги разбудили Росса Конти. Осторожные шорохи за дверью в коридоре, дребезжание посуды, испаноязычный шепот. Он потянулся, откашлялся и подумал, как хорошо спать в одиночестве. Потом вспомнил о сообщении, сделанном Джорджем Ланкастером, и помрачнел. Вот так вот взять и погубить картину. Отдали роль Джорджу Ланкастеру. Да он даже из презерватива выпутаться не может. Все это знают.

Он нахмурился еще больше, когда снимал трубку и заказывал себе в номер плотный завтрак.

Элейн захотела его выставить, так? Если это то, что ей нужно, пусть сидит и радуется.

Элейн, зануда. Элейн, членодробилка. Элейн, магазинная воровка.

Осточертело слушать: делай это, делай то, сядь на диету, займись физкультурой. Ты жирный. Ты старый. Ты лысеешь.

Он-то не лысеет. Если на то пошло, так лысеет она. Волосы лезут пучками… сам видел у нее на щетке. Не забыть бы ей об этом сказать, позлорадствовал он.

Когда? Ты с ней не увидишься, придурок.

Он встал и вывалил из чемодана фирмы «Вьюнтон» кое-как брошенные вещи. Хоть в дорогу собрала с приличным багажом.

Впрочем, ему на это наделать. Ярлыки его не волнуют, никогда не волновали. Это у нее вся жизнь построена на ярлыках.

Он громко зевнул. «Перестань!»– сказала бы Элейн. Он пернул… салют трубача. Заныла бы: «Боже, Росс! Ты просто омерзителен». Как будто сама никогда не пердит. А вообще-то, если подумать, то, наверное, и нет. Вот если бы пердеж был предусмотрен дизайном…

Он оглушительно загоготал. Переживет он все это. Уйти из дома – конец счетам, что утром приносят для оплаты.

Вкатили столик на колесиках, уставленный всякими вкусными вещами. Свежевыжатый апельсиновый сок, горячий кофе, глазунья из двух яиц с кусочками бекона, гренки из гречихи и гарнир из поджаренных овощей. На еду он набросился как голодный волк.

Надо бы позвонить Карен, но не хочется. Ее развязное поведение на банкете удовольствия ему не доставило. Она не имеет на него прав. К тому же, раз он будет свободен, можно и развернуться. Теперь, когда он ничем не связан, на ум приходит сразу несколько женщин, с которыми было бы неплохо встретиться… с Джиной Джермейн, например.

Он улыбнулся сам себе и постарался забыть, какое разочарование для него – лишиться роли и быть выставленным из собственного дома. По крайней мере днем он встречается с Сейди Ласаль, а если кто и может спасти карьеру актера, спрос на которого падает, так это она.

Кажется, Нийл сотворил немыслимое. Монтана никогда бы не подумала, что он попадется в явную ловушку, подстроенную пышногрудой кинозвездой, жадной до внимания, но он оказался таким же мужиком, как и все. Измена ее терзала, она думала о нем куда лучше. Тяжело сознавать, что он рохля. Такой рохля, что чуть себя не угробил.

Ненависти к нему она не чувствовала. Но и любви не ощущала. Его поведение ошеломило ее, и она знала наверняка: все, что у них было, ушло.

Она придумала, что делать. Пока он в больнице, она будет рядом. Но когда выйдет… ну, что до нее, то возврата нет.

Одиннадцать. Точность – прямая дорога на киноолимп. Несмотря на мятую одежду, Бадди чувствовал себя уверенно.

– Миз Ласаль, – сказал он секретарше, которая сидела в приемной и была занята подпиливанием ногтей.

– Кто? – выпалила она.

– Миз Ласаль.

Это вывело ее из себя. Девицей она была немногословной.

– Вы-то кто? – рявкнула она.

Она заглянула в журнал регистрации, показала Бадди на стул, проронила: «Ждите», – и объявила его имя по селектору.

Пять минут превратились в десять. Он просмотрел журналы «Тайм», «Драмалог»и разные кинематографические издания.

Десять превратились в двадцать. Он немного подумал об Ангель, вспомнил свой вечер с Монтаной. Фантастическая женщина, хорошо бы им остаться друзьями. Секс с ней был роскошным – как раз то, что им обоим тогда и было нужно… но не навечно. Он знал, что она думает так же. Зажужжал селектор.

– Идите, – сказала девица, указывая трехдюймовым наманикюренным ногтем в сторону коридора, куда выходили двери множества кабинетов.

Он сделал глубокий вдох. В жизни его наступал важный период, и от этого он и впрямь нервничал.

К нему шла секретарша в красном платье.

– Бадди, добро пожаловать. – Она улыбнулась. – Пожалуйста, сюда.

Она проводила его в конец коридора и распахнула дверь кабинета, где сидел мужчина и печатал на машинке. Он поднял голову и быстренько прикинул на глаз, чего стоит Бадди.

– Здравствуйте, – сказал он. – Сейди сейчас будет. Присаживайтесь.

– Это Ферди Картрайт, – объяснила секретарша. – Личный помощник миз Ласаль. – Она улыбнулась и ушла.

Бадди сел. Подмышки потеют, на рубашке остаются пятна.

Только бы на пиджаке не проступило.

Ферди кончил печатать и, картинно взмахнув рукой, вытащил лист из машинки.

– Готово! – воскликнул он. – Личная записка от Сейди Барбаре[25].

Бадди сидел, уставившись перед собой, и повторял про себя ту фразу, которой начнет разговор.

«Мисс Ласаль». Не так. «Миз Ласаль, об этом дне я мечтаю с тех самых пор, как впервые попал в Голливуд».

Слюнявая чушь!

«Сейди, вам и мне… нам предназначено быть вместе».

Еще хуже.

«Сейди Ласаль»– произносится с благоговением. «Живая легенда в своем городе».

Ну и дерьмо!

– Миз Ласаль просит вас зайти, – сказал Ферди, услышав три коротких звонка.

Бадди вскочил. От хладнокровия его не осталось и следа. Он пошел за Ферди, который провел его в дверь знаменитого внутреннего кабинета.

– Миз Ласаль, позвольте представить Бадди Хадсона, – официально произнес Ферди.

Она сидела за большим старомодным письменным столом, заваленным сценариями. Брюнетка средних лет, черные волосы коротко подстрижены, и лицо примечательно только большими черными с поволокой глазами. Не привлекательная. Но и не отталкивающая. Ее лицо кого-то очень напоминало, только он не мог вспомнить кого.

Она курила тоненькую коричневую сигарку, махнув которой пригласила его сесть.

Сейди сразу же поняла, что имела в виду Монтана. Парень не вошел к ней в кабинет, он вбрел, как-то по-особому вихляя бедрами, на что трудно было не обратить внимания. Фигура отличная – это видно даже в одежде; и, хотя он смуглый, ей все равно сразу же вспомнился Росс – каким он был в тот раз, когда они впервые встретились. Та же походка. То же движение бедер. Откровенная чувственность, от которой теряешь самообладание.

Она использовала все это, чтобы сделать Росса звездой. Попробовать сделать это еще раз! О, она многих сделала звездами! Но ни с кем не было так, как с Россом.

Интересно, как бы Бадди смотрелся на рекламных щитах по всей Америке, от океана до океана? Теперь, спустя все эти годы, точно такая же кампания, как и тогда, с Россом. Обрезанные выцветшие «ливайсы»и вопрос: «Кто Бадди Хадсон?»

Мысль эта ее заинтриговала.

Он робко пристроился на краешке стула, давно позабыв все вступительные фразы. Она пристально рассматривала его, словно он был куском отборного мяса, и от этого ему становилось неловко.

Наконец она сказала:

– Я рада, что ты пришел, Бадди. Монтана Грей отзывалась о тебе с восторгом. Утром я просмотрела твою пробу, и я согласна с Монтаной.

– Правда? – разволновался он. Удача его не оставляет. Все становится на место. – Я рад, – пролепетал он.

– К тому времени, как я с тобой закончу, ты будешь больше чем просто рад. Ты хотел бы стать звездой, так ведь? И мне кажется, я могу тебе это устроить.

Он ушам своим не верил, но ведь именно этого он и ждал всю жизнь.

Две пары черных глаз встретились.

– Я готов, – сказал он.

– Знаю, – ответила она.

Глава 46

Дек знал о могучих жизненных силах, что растекались по всему телу. Он давно чувствовал, как они набирают и набирают мощь. И вот теперь, когда голова обрита, силам дана воля, он знал, что отныне может сделать все что угодно, поскольку силы эти будут его хранить. Он неуязвим. Один, а кругом – подонки.

И только он, он один, может дать людям свободу – если того пожелает.

Он действовал во спасение, когда перерезал глотку и смотрел, как льется кровь. Стражу Порядка нечего больше осторожничать.

Он недосягаем.

Это доказано стопроцентно.

Он избавил секретаршу от жалкого ее существования. Кромсал ее ножом, пока она не истекла кровью, пока не оставила ее жизнь. Потом обмылся в туалете, сбросил перепачканную рубашку, сунул под кран с холодной водой, отмыл липкую кровь, надел мокрую рубашку и пошел искать шкаф с картотекой.

Все это он проделал, не торопясь. Он был совершенно спокоен и чувствовал себя в полнейшей безопасности.

Нашел, что искал, а все остальные папки вывалил прямо на пол. Поднес зажженную спичку и смотрел, как заполыхала бумага. Не торопясь, пошел к фургону, который оставил за квартал.

Джой им бы гордилась.

И вот он сидит на жесткой кровати в унылом мотеле и роется в папках, пытаясь отыскать то, что нужно.

Мать сказала: «Рада познакомиться», – и поджала губы – верный признак того, что недовольна.

Джой стиснула удивленную женщину в медвежьем объятии и влепила ей в щеку смачный поцелуй.

– Мамочка! – выпалила она. – Во как я вас буду звать – решила, как только Дек про вас рассказал.

Не без усилий Уинифред Эндрюс отпихнула девицу и попыталась взять себя в руки. Она терпеть не могла, когда к ней прикасались.

– Так меня не называйте, – сказала она (скуластое лицо бесстрастно, как маска). – Вам так делать не подобает.

– Пока что! – добавила Джой и кокетливо подмигнула.

Дек стоял в дверях прибранной гостиной, где каждый предмет, каждая безделушка были начищены до блеска и расставлены строго по своим местам. Заходить он не хотел. Знал, что ничего хорошего не выйдет и что потеряет он того единственного человека, который для него что-то значит.

– Ух ты! – заорала Джой. – Уютненько у вас тут. Так все… уж! Так по-домашнему. Мне нравится!

Левое нижнее веко Уинифред Эндрюс задергалось. Она была женщина строгая, седовласая, с благочестивым выражением лица.

Муж ее Уиллис был такой невзрачный и забитый, что можно было находиться с ним рядом в одной комнате и его не заметить.

Именно так Джой и сделала. С твердым намерением понравиться она сосредоточила всю свою энергию на миссис Эндрюс.

– Где мистер Э.? – игриво осведомилась она. – Он такой же раскрасавец, как мой Дек?

Уинифред повернулась и метнула взгляд на Дека, который все еще топтался в дверях.

– Познакомь свою… подругу… с отцом.

Без всякой охоты он вошел и неуклюже совершил акт представления.

– У-у-у, мистер Э., я-то и не видела, что вы тут сидите. – Джой так и лучилась радостью. – Здорово! Вы тоже красавчик.

Можно вас чмокнуть? – И, не дожидаясь ответа, облобызала в обе щеки бесцветного человечка.

Уиллис нервно стрельнул глазами в жену.

– Сядь, – сказала Уинифред леденящим тоном. – Это Джозефина, не так ли?

– Ага, – ответила Джой. – Но все мои кореши зовут меня Джой. Это у меня как прозвище вроде.

Она плюхнулась на узкий коричневый диван и поманила к себе Дека.

Он неохотно сел рядом.

Воцарилось молчание.

Нарушила его Уинифред:

– Ты очень припозднился, Дек. С чего бы это?

– Говорила я ему, припаздываем, – заворчала Джой. – Сколько раз обалдую этому говорила, но он разве послушает.

Теперь-то Дек как раз и слушал. Как смеет она обзывать его при матери! Как смеет!

Уинифред подхватила:

– А Деку что ни говори, все без толку. Все равно слушать не будет, сделает по-своему и все не так, как надо, и дела ему ни до кого нет.

Джой участливо кивнула.

Уинифред испустила мучинический вздох.

– Мы все для него делали. Себя не жалели ради него. Рассказывал он, как я чуть не умерла, его рожая?

Джой затрясла острыми пучками волос.

– А что ему до таких мелочей? – продолжала Уинифред. – Это ведь я чуть не умерла, а не он.

– Футы, во балбес, – вставилась Джой, довольная, что миссис Эндрюс делится с ней сокровенным.

– Может, вы думаете, что после всех моих страданий у меня родился заботливый сын, любящий свою мать? Нет. Дек доставляет мне лишь боль и мучения. Он…

Дек слушал, как срываются с ее тонких поджатых губ резкие слова обвинений. Он слышал их уже столько раз – всю свою жизнь.

Ни на что не годный, лоботряс, размазня, думает только о себе.

Джой упивается каждым словечком, открыв слюнявый рот, закатывая пьяные глазки. Согласно кивает. Она с матерью заодно.

Он чувствовал, что его вероломно, ужасно предали. Они смотрят на него как на пустое место. Только с Джой он был большим человеком. Ее ковбоем, ее возлюбленным. Неужто проститутка все врала?

Постепенно его стало охватывать бешенство. Он не позволит матери разрушить то, что было у них с Джой.

Он резко встал.

– Мы собираемся пожениться, – сказал он.

Уиллис Эндрюс заторопился включить телевизор, как будто это могло предотвратить надвигающийся скандал.

Уинифред глядела на него, как смотрят на разлагающийся труп.

Джой захлопала в ладоши – так дети радуются новой игрушке.

Потом сказала то, что говорить не следовало:

– Вот у видите, миссис Э., как мы поженимся, я Дека исправлю.

Вы и я – мы вместе за него возьмемся. – Она глупо захихикала. – Гриву заставим обрезать и одежу купить поприличнее. – Глаза у нее сияли. – Миссис Э., обещаю, из меня выйдет потрясная дочь. Вы меня полюбите. – Вся она излучала надежду. – Вот ей-ей!

Уинифред сначала таращилась на Джой, потом уставилась на Дека.

– Это то, что ты хочешь, сын? – спросила она, все еще не веря. – Эта… эта… шлюха?

Джой помрачнела.

Уиллис Эндрюс не отрывал взгляда от телевизора.

– Да, – сказал Дек.

Она презрительно скривила тонкие губы.

– Яне ослышалась, ты сказал «да»?

– Она меня любит, и я без нее не могу.

– Тебя любит. Разве тебя можно любить?

Кровь застучала у него в висках.

– А она любит.

– Ты к ней хоть раз пригляделся? Она же шваль.

– Эй… – начала было Джой, но никто ее не замечал.

– Со мной она добрая. Славная.

– Она жалкая уличная шваль. И даже такая она слишком хороша для тебя. Для тебя любая слишком хороша… ты ведь знаешь, да?

Джой вся съежилась на ветхом коричневом диване. Где-то она, наверное, переборщила. Лучше бы сейчас заткнуться, пока не удастся все вернуть в нормальную колею.

Уинифред продолжала поливать сына, измывалась над ним, обрушивая на него жестким непреклонным голосом оскорбление за оскорблением.

Всю жизнь он сносил это. И никогда прежде не оправдывался и не пытался отвечать тем же. Даже когда они заставили его продать машину – гордость его и утеху. Но когда тут сидит Джой и слушает…

– Ненавижу тебя! – вдруг заорал он. – Лучше б ты сдохла, когда меня рожала! Лучше бы ты в жопу подохла! Ты мне жизнь испортила!

Потрясенная, Уинифред на какое-то мгновение умолкла.

– Ах ты, паразит неблагодарный! – вскипела она. – Грубости от грубой сволочи?!. Мы тебя из грязи вытащили. Дали тебе крышу над головой, накормили, одели. Хоть ты нам и неродной. Своей матери ты не нужен был…

– Уинифред, – попытался вмешаться Уиллис.

– Молчи! – зашлась она в злобе. – Пора ему узнать правду.

Дек помотал головой. Что она болтает? Он ничего не понимал.

– Мы тебя купили, – сказала она; глаза ее, обычно тусклые, чуть ли не горели. – Как покупают собачонок. Выбрали тебя… как щенка в помете. Ха! Тот еще выбор.

– Что ты болтаешь? – жалобно заныл он.

– Сто пятьдесят долларов. В то время немалые деньги. – Ее лицо сияло торжеством, словно она испытывала необычайное облегчение. – Что ты на это скажешь?

Он дрожал. у – Врешь!

– Не вру.

Он закричал не своим голосом:

– Врунья!

– Нет, – твердила она упрямо. Пошла в другой конец комнаты, к письменному столу, который всегда держала под замком, открыла. Теперь только телевизор издавал звуки. Уиллис Эндрюс схватился за голову и что-то бессвязно лепетал.

Джой будто вросла в диван. Препоганый вышел поход в гости.

Любящая семейка встречает ее с распростертыми объятиями.

Уинифред извлекла какую-то бумажку и сунула Деку.

– Вот, – сказала она. – Это имя и адрес женщины, у которой мы тебя купили в Барстоу, Калифорния. Торговка детьми. Бог знает, где она выкопала такое отродье.

Ему казалось, что он умирает. Его жизнь промчалась у него перед глазами, как кинолента. Побои, издевательства, вечная пытка от того, что приходится слушать, какой ты никчемный…

И чувство вины…

Я ЧУТЬ НЕ УМЕРЛА РОДАМИ. ТЫ ЖЕ МОГ МЕНЯ УБИТЬ, КОГДА РОДИЛСЯ.

Всю жизнь считать себя виноватым.

Ни за что!

Она не мать ему. О господи, не мать!..

Кровь стучит в висках, в глазах темнеет. Он задыхается от ярости и разочарования.

Уинифред Эндрюс. Чужая тетка. Он зашелся невеселым смехом.

НЕ ТАК УЖ ПЛОХО… НЕ ТАК УЖ ПЛОХО.

Джой тоже засмеялась. Нервы.

НЕТ, ПЛОХО. НЕТ, Я ДОЛЖЕН ЧТО-ТО СДЕЛАТЬ.

Уиллис тоже смеется. Или плачет? Не имеет значения.

Три свиньи. Три хохочущих рыла. Зубы, глаза, волосы. Три свиньи.

Информация, которую он искал, была там, в папке, среди пожелтевших писем с жалобами. Сухая гниль. Сырость. Заделано мышами. Миссис Нита Кэрролл проживала в доме с 1956 года по 1973 – й, после чего переехала в Лас-Вегас. Ее новый адрес был аккуратно отпечатан на обмахрившейся по краям белой карточке.

Миссис Нита Кэрролл.

Дай бог, чтоб была жива. Теперь, узнав все необходимое, чтобы выжить, он мечтал об одном – прибить эту женщину.

Глава 47

Пятница, час обеда в «Ма Мезон». Появляется Джина Джермейн. Все поворачиваются и провожают ее пристальными взглядами. Тишина. Но только на мгновение. Потом все возвращается в норму.

Джина подсела к Оливеру Истерну за столик, где он обычно сидел, и принялась язвить:

– На что они, бляди, глазеют?

– На тебя, разумеется, – ответил Оливер, ковыряя пальцем пятнышко на скатерти. – Пора бык этому привыкнуть. Ты сколько лет в кино?

– Достаточно давно и знаю поэтому, что по пятницам в этом ресторане за ленчем никто глаза не пялит. Рэкел Уэлч может голой войти, никто и бровью не поведет. – Глаза ее тревожно расширились. – Все знают, Оливер, да? Слух пошел?

Он похлопал ее по руке, чтобы приободрить, и поразился, как она могла подумать, будто удастся сохранить в тайне, что их с Нийлом, сцепившихся, если можно так выразиться, в сражении, срочно доставили в больницу. Все кому не лень болтают об этом.

Ну и что? Если голова у нее работает, так пусть ходит с наглым видом и радуется, что прославилась.

Прошла неделя. Нийл Грей по-прежнему в больнице. Ничего хорошего врачи не обещают. Оливер не сидел сложа руки. Он не даст, чтобы фильм пошел прахом только потому, что выбыл из строя Нийл. Поскольку так было надо, он позабыл о девушке с пляжа и изменил свое решение насчет Джины. У него было несколько конфиденциальных бесед, и он убедился, что у картины с участием Джорджа Ланкастера и Джины Джермейн хорошие перспективы. Если они будут сниматься вдвоем, это значит, что в банк потекут деньги. Ему предложили необычайно выгодную, рекордную сделку на кабельном телевидении, если он поставит товар. Именно это он и собирался сделать.

А если это не понравится Нийлу с Монтаной, так он их пошлет на хер. Едва ли они сейчас в состоянии воевать с ним.

Джина подозвала официанта и заказала «Кровавую Мэри».

Одета она была в белое платье с открытыми плечами, которое подчеркивало ее великолепную грудь. Оливер вовсе не считал ее грудь великолепной; он считал ее отвратительной. Но как деловой человек он знал, что публике надо давать то, чего публика хочет, а у Джины не отнимешь. Толпа ее любит, и кассовые сборы она приносит громадные.

– По какому поводу обедаем, Оливер? – справилась она язвительно.

– Я меняю свое решение и даю тебе роль Никки.

– Ой! – От изумления Джина открыла рот. – Правда?

– Мне всегда была по душе эта мысль, но Нийл с Монтаной считали, что ты не подходишь. Откровенно говоря, мне кажется, у тебя получится.

Она нежно замурлыкала.

– Я всегда говорила, что ты умный сукин сын. Всякий раз, когда тебя поливают, я заступаюсь. – Взмахнув длинными накладными ресницами, она сжала ему руку. – Я очень тебя люблю, Оливер.

Он отдернул руку.

– Спасибо.

– Я говорю серьезно.

– Ничуть не сомневаюсь.

Она взбила белые, как засахаренный пух, волосы и опустила васильковые глаза.

– Мне очень неловко из-за той ночи. Все было так… унизительно.

– Не волнуйся, – утешил он. – Думай о будущем.

– Да. Надо. – Вид у нее был решительный. – Дело в том, что я постоянно беспокоюсь за других. Хоть раз в жизни надо о себе подумать.

В голосе ее зазвучала глубокая искренность.

– Я очень хочу сыграть в «Людях улицы», но когда же начнутся съемки? Нийл в больнице, и вообще… – протянула она. – Какие у тебя планы?

Он откашлялся, помахал нескольким знакомым.

– Джина… – начал он. – Бизнес есть бизнес, и, как бы Я ни переживал, что Нийлу… э… так не повезло, представление, как кто-то однажды сказал, должно продолжаться. Есть у меня идеи.

Может быть, другой режиссер. Не волнуйся, только представь себе надпись на рекламных щитах.

– Джина Джермейн и Джордж Ланкастер, – захихикала она.

Про себя же Оливер сказал по-своему.

Фильм Оливера Истерна.

Продюсер Оливер Истерн.

Джордж Ланкастер и Джина Джермейн в «Людях улицы».

– Точно, – сказал он. – После обеда позвоню Сейди.

– А потом что делаешь? Почему бы не заскочить ко мне домой на рюмашку?

Его передернуло. Одна мысль о сексе с Джиной приводила его в ужас.

– Я воспользуюсь твоим приглашением в другой раз.

– Дай слово, – кокетничала она.

– Непременно.

Тщетно пыталась Элейн вернуть Росса под супружеский кров. Сначала два дня она его разыскивала, когда же выследила в отеле «Беверли-Хиллз», он не отвечал на ее звонки.

Надо же было быть такой дурой, чтобы его выгнать. Как его вернуть и при этом избежать скандала, – вот в чем вопрос. С этим в Беверли-Хиллз беда, все в курсе дела.

Дом был как цветочная лавка. Желтые розы от Памелы и Джорджа – уже слегка увяли. Орхидеи от Биби и Адама. Тюльпаны, лилии, пальмы и юкка – бесконечная вереница экзотических цветов с короткими записками, в которых благодарят чудесных Конти за чудесный прием. Должно быть, в цветочном магазине «Флауэр фэшн» сегодня урожайный денек. В нормальной обстановке Элейн зашлась бы от восторга. Но без Росса на душе было пусто, и она не знала, как быть. И поговорить было не с кем.

Только с Мэрли, которую больше интересовали дурацкие бдения в больнице.

– Ты ведь развелась с Нийлом, – твердо напомнила Элейн.

– Теперь это не имеет значения, – говорила со слезами в голосе Мэрли. – Я люблю его по-прежнему и хочу, чтобы он это знал.

Рэнди пустили побоку, и Мэрли говорить о нем не желала.

Время от времени Элейн заглядывала в больницу, чтобы составить ей компанию. Но чувствовала себя неудобно, особенно когда появлялась Монтана и расхаживала с таким видом, будто она здесь хозяйка.

Счетов становилось все больше. Она их складывала кучкой, чтобы отправить управляющему делами Росса. Наличных было маловато, и она прикидывала, что же ей делать. Не то чтобы ей много было нужно: все оплаты производились по кредитным карточкам «Виза» или «Америкой экспресс». Но Лина ждет жалованья наличными, а признаться служанке, что денег у нее нет, она стеснялась.

Ах, Росс! Зачем ты это сделал?

Не он сделал. А ты.

Через неделю после изгнания Росса у парадного входа вдруг появился Рон Гордино – в руках большое вьющееся растение.

– Подумал, может, найдешь для него место, – произнес он в своей тягучей манере.

Она не отрывала взгляда от того места тренировочных штанов, где немыслимо выпирала его мужская плоть.

– Спасибо, – пробормотала она. Днем он лучше смотрится, чем вечером.

Он топтался на пороге, не желая уходить, пока она в конце концов не пригласила его в дом выпить чаю со льдом. Был полдень, и Лина бросала подозрительные взгляды, когда они уселись у бассейна.

– Почему ты… э… ко мне не заходишь? – спросил Рон. – Тебе надо держать себя в хорошей форме, Элейн. Ослабнет тело – что угодно прицепится. Витамины пьешь?

Она кивнула, тронутая его заботой. Хоть он за нее волнуется.

– Ходят слухи, что ты и… э… Росс выехали на гастроли в «развод-град».

– Кто тебе сказал?

– Говорят.

– Мы просто сделали передышку.

– Вид у тебя напряженный.

– У меня все хорошо.

– Вид такой, как будто тебе нужен… э… массаж.

– Не сегодня, Рон.

– Почему же?

– Нет настроения.

Он подался вперед и большими пальцами медленно, с ленцой, впился ей в основание затылка.

– Дамочка в напряге, – протянул он. – Появятся морщины.

Она устало вздохнула.

– Уже появились.

– Ложись.

– Не могу.

– Почему?

Она подумала о Лине, которая возилась в доме.

– Невозможно.

– Никакого секса, Элейн, – тянул Рон. – Я просто хочу… э… помочь. Тебе это нужно.

Уж не думает ли она подстраивать свою жизнь под какую-то горничную-мексиканку? Ей это действительно нужно.

Она провела его в спальню и заперла дверь. Сняла с себя все, кроме лифчика и трусиков, и легла на кровать лицом вниз.

Он сразу взялся за дело; искусные пальцы, что снимают мышечную боль, успокаивают, расслабляли ее тело.

– Перевернись, – распорядился он.

– Никакого секса, – слабо запротестовала она.

– И в мыслях… э… такого не было, Элейн.

Он стал массажировать ее ступни – это ей особенно нравилось. Потом руки медленно пошли вверх по ноге… лодыжка, икра, бедро. Внутренняя сторона бедра. Крепкие пальцы растирают ее, массажируют. Крепкие пальцы оттягивают в сторону трусики и входят в нее так повелительно, что нет сил сопротивляться.

Ах, Росс! Вернись скорей, я все простила.

А-а-а-х…

Росс целую неделю не шлялся по бабам. Случай с Нийлом Греем и Джиной Джермейн перепугал его до ужаса. Ну конечно, все настоящие мужики хвастают, что могут хоть в седле. Но на деле-то! Господи боже мой! Забудь об этом. Он не представлял, что может быть хуже. Да и что за щеколда такая у Джины Джермейн? Медоточивая западня, к которой ни один мужик, что в здравом уме, теперь и близко не подойдет. Как хорошо, что он никогда с ней не встречался. С его-то шлангом всю дорогу были бы неприятности.

С траханьем придется повременить. Теперь куда важнее заполучить Сейди.

Он встретился с Сейди у нее в офисе. Она была деловита до жестокости. Все время, пока они говорили, в кабинете был ее помощник-гомик. По послужному списку Росса она прошлась язвительно.

– Ты наделал кучу ошибок, – холодно сказала она.

Интересно, каких?

Их встреча длилась час, потом она его выпроводила, отрубив:

– Подумаю, что можно для тебя сделать. Если решим, что многого дать тебе не сможем, и смысла нет за тебя браться «.

Он чувствовал себя, как начинающая актриса, которая бьется изо всех сил. Впрочем, начинающие актрисы не бьются изо всех сил, они просто откидываются на спину, раздвигают ноги и радушно принимают Америку.

Жить в гостинице было хорошо. Телевизор. Обслуживание.

Тебе говорят, кто звонит, и ты можешь не брать трубку. Никто не цепляется. Изредка прогулки вокруг бассейна. Ленч в буфете – чем бог пошлет. Перед ужином – коктейль в баре» Поло «.

Он не обращал внимания на звонки Элейн, решив дать ей немного помучиться. Элейн не дура. Она знает, что к чему. Какие бы промахи он ни совершал, быть за ним замужем – это значит что-то из себя представлять. Без него она никто. Таков закон Беверли-Хиллз, нравится ей это или нет. Вот если бы у нее были деньги – а у нее их нет – или связи – их тоже нет, – возможно, дело бы обстояло по-другому. Он для нее – все, и у нее хватит ума это понять.

Поскольку Сейди не звонила, он позвонил сам.

– Миз Ласаль вам перезвонит, как только сможет, – был ответ.

Миз Ласаль не торопилась. Через четыре дня он позвонил! снова, и миз Ласаль сочла наконец-то возможным взять трубку.

– Извини, Росс, – произнесла она деловым голосом, как будто и не было той ночи с банкетом. – Та еще выдалась неделька.

– Я ушел от Элейн, – сообщил он.

Она прореагировала мгновенно:

– Надеюсь, у тебя есть хороший адвокат. Как бы алименты тебя не прикончили.

Его взяла досада, что она не проявляет участия.

– Я думал, ты позвонишь.

– Я ведь сказала – неделя была сумасшедшая.

– Да, знаю. Но важно, чтобы ты мне сказала: вместе мы опять или нет?

Она нарочно молчала слишком долго. Потом сказала:

– На уик-энд я еду в Палм-Спрингс. Может, ты захочешь там со мной встретиться, и мы это обсудим.

Он был в растерянности. Когда с ним играли, он распознавал это сразу – он и сам играл достаточно.

– А как насчет ужина сегодня? – предложил он свой вариант.

– С удовольствием бы, но иду на просмотр.

– Завтра вечером?

– К сожалению, или уик-энд, или ничего. – Она помолчала минуту, наслаждаясь. – В чем дело? Ты разве не хочешь провести со мной уик-энд?

У него был план, как соблазнить Сейди. Но на его условиях;

И вот теперь тон задает она.

– С превеликим удовольствием, – сказал он, пытаясь повернуть разговор по-своему. – Я за тобой заеду и отвезу туда.

– Мне бы очень хотелось. – Она с сожалением вздохнула. – Но я уже договорилась, как ехать. Я дам тебе адрес, а ты подъезжай в субботу, часов в пять.

Он принял ее условия. Как только ее заманит, все пойдет по-другому.

Сознание вины угнетало Монтану. Хотя она и знала, что оснований чувствовать себя виноватой у нее нет. Она не сводила глаз с Нийла, все еще лежавшего в реанимационной, и ей хотелось закричать:» Ты сам во всем виноват «. Но, разумеется, она молчала.

Неделю она ходила как в тумане, перебралась в палату рядом, чтобы быть как можно ближе к нему. Он лежал неподвижно как камень, бледный и исхудалый, словно жизнь уже его покинула.

Трубки, капельницы, мониторы – все это, чтобы поддерживать в нем жизнь. Говорить он не мог, но она чувствовала, что он все прекрасно понимает.

Доктор, которого она прозвала за его увлечение ярлыками мистером Гуччи, сказал, что доволен состоянием Нийла.

Какое там состояние! Она хотела знать мнение других врачей, но, наведя справки о мистере Гуччи, выяснила, что у него отличная репутация.

Мэрли все время была там, белокурая и в слезах. Монтана решила, что она не такая уж сука, какой ее представлял Нийл.

Изредка являлся Оливер Истерн, как обычно – в сопровождении нескольких подлипал. В голливудских газетах полно было сплетен о» Людях улицы «, но Монтана и не думала их читать.

Как-то Оливер отозвал ее в сторону и сказал:

– Нам надо поговорить о фильме.

Она не могла поверить, что в такое время он хочет говорить с ней о делах, о чем ему и сказала.

– Не строй из себя дурочку, – оборвал он. – Я должен выполнять обязательства. Задержки дорого обходятся.

– Ну и что ты намерен делать? – спросила она язвительно. – Снимать картину без Нийла?

– Именно, – рявкнул он. – И мой адвокат говорит, что у меня на это полное право, – почитай сама то положение в контракте, где речь идет о болезнях.

Она была вне себя от возмущения.

– Ты этого не сделаешь.

– Увидишь. Когда речь идет о деньгах, я не то еще могу.

Сейди Ласаль отдавала распоряжения:

– Я устраиваю для тебя съемки, Бадди, с одним из лучших фотографов на Западном побережье и хочу, чтобы ты выглядел как картинка. Итак, пока я не дам тебе знать, спать ты ложишься рано и чаще бываешь на солнце. Справишься?

Да если ей надо, он голым промчится по бульвару Сансет.

– Наркотиками увлекаешься? – решительно осведомилась она. – В порнофильмах снимался? Голым фотографировался?

Выкладывай все, о чем мне следует знать, пока мы еще не приступили. Не хочу, чтобы твое прошлое вдруг тебя настигло, так что, будь добр, говори правду.

Правды он не сказал. Не хотел, чтобы все пошло прахом, даже не начавшись. И потому он предстал чистым как стеклышко и не признался ни в чем – вот разве только травкой подымил пару раз.

– Как с семьей? – спрашивала она. – Никаких Билли Картеров[26] в чулане?

Минуту он с горечью вспоминал о матери, а потом покачал головой.

– Женат? Развелся? Гомик? Бисексуал?

Никаких отклонений от нормы у него нет и брачными узами связан не был и не связан сейчас, по его словам. Ангель станет неожиданностью. Приятной.

Они поговорили о» Людях улицы «, о его пробах и о том, что, как заверила его Монтана Грей, роль – его.

– В нашем деле гарантий не бывает, – сказала Сейди. – Заруби это себе на носу и помни, как бы высоко ни взлетел. – Она помолчала. – Конечно, я сразу же переговорю насчет тебя с Оливером Истерном. Хотя думаю, что, раз Нийл Грей все еще в больнице, на уме у него другое. Съемки, вероятно, отложат, так что давай-ка умерим наши мечты.

– Я в ваших руках. – Он пожал плечами. – Как скажете, так и сделаем.

– Умный подход. Его и держись.

С первой их встречи он уходил, поверив наконец, что кой-чего в жизни добьется. Раз Сейди Ласаль распознала в нем будущую звезду, значит, не обманывал он себя все эти годы.

Прежде всего надо найти жилье. В кармане у него есть деньги., хватит, чтобы выбрать что-нибудь приличное – для разнообразия. Он купил» Голливуд рипортер»и изучил раздел объявлений о недвижимой собственности.

Посмотрев несколько домов, выбрал меблированную квартиру на Уилшир рядом с Уэствудом. Отнюдь не помойка. Дороговато, но в подвале – хорошо оборудованный гимнастический зал, большой чистый бассейн на крыше и приходящие горничные.

Он перебрался, дал горничной двадцать пять долларов, чтобы она разобрала всю его одежду: выстирала, починила, сдала в химчистку. Тысяча двести долларов – любезность, оказанная Монтаной Грей, – спасли ему жизнь, и он вернет ей их с первого же гонорара.

Вопрос с машиной остро не стоял, так как Монтана разрешила ему взять «Фольксваген», пока он ей самой не понадобится. Он пытался дозвониться ей в больницу, сказать, что сочувствует по поводу ее старика, но она на звонки не отвечала. Оставил для нее номер своего телефона, чтобы при надобности она могла потребовать свою машину.

Конечно, он все время думал об Ангель. Но, может быть, сейчас она будет скорее помехой, чем подмогой, поэтому на какое-то время он задвинул ее на задний план. Сейди Ласаль говорила, что надо раньше ложиться и больше бывать на солнце; как раз этим он и занялся, сосредоточившись только на том, чтобы тело было красивым. Ко времени фотосъемки ему хотелось затмить самого себя.

Сейди не стала затягивать. Она позвонила сразу после разговора с Оливером Истерном и сказала, что все обстоит, как она и думала, – ничего еще не решено. Он ощутил мучительный приступ тревоги. Почему, черт побери, Нийлу Грею надо было взять и схлопотать инфаркт? Как его угораздило выбрать такое время?

– Насчет фотосъемки договорились на завтра, – продолжала она, как видно, не беспокоясь из-за проволочек с фильмом. – В девять утра за тобой заедет лимузин. Будь готов к напряженной работе.

Она его не дурачила. В девять прибыл лимузин, и на заднем сиденье собственной персоной восседала Сейди.

Он все внимание уделял загару и своему телу. Он был в отменной форме – как бегун, готовый рвануть на старте.

– Я тобой довольна, – сказала она. – Предписания выполнять умеешь.

Он улыбнулся. Похвалы были ему очень даже нужны. Потом задумался, а не собирается ли она к нему клеиться, и отчаянно понадеялся, что нет.

Будет. Так бывает всегда, когда для тебя что-нибудь делают.

Съемка прошла хорошо. Девять часов подряд с коротким перерывом на обед. Семь человек занимались только им. Парикмахер, художник-гример, художник по костюмам. Фотограф, два его ассистента. И Сейди.

На все у нее было свое мнение. Из-за каждого кадра со всеми совещалась. Знала, чего хочет, и не отступала, пока не была уверена, что вот теперь – именно то, что надо.

К вечеру он был совсем измочален и все же в восторге. Если это первое знакомство с тем, что ему предстоит, он хочет еще и еще.

– Когда я смогу посмотреть отпечатки? – спросил он с волнением, когда Сейди высаживала его у дома.

– Скоро. Я позвоню, – пообещала она.

На следующий день его вызвали к ней в офис. Когда он вошел в ее кабинет, она разговаривала по телефону и махнула ему, чтобы он сел. Он слышал, как мужской голос орал на другом конце провода. Сейди это как будто не возмущало: она отставила трубку от уха и терпеливо слушала.

Он огляделся. Стены были завешаны фотографиями суперзвезд в рамках. Куда она воткнет его фото? Черт! С трудом верится, что все это с ним происходит.

– Не волнуйся, Джордж, – ласково говорила она в трубку. – Вечером я снова встречусь с Оливером и совершенно точно узнаю, когда у тебя начинаются съемки.

Новая порция ора.

– Потом, Джордж, – твердо сказала она. – Положись на меня. – Она повесила трубку, запустила руку в серебристую коробочку и закурила длинную тоненькую сигарку.

– Можно взглянуть на мои фотографии? – спросил он с надеждой.

– Еще не готовы.

– А… – Он занервничал. Зачем же она его вызывала? Хорошая новость или плохая?

Она задумчиво на него посмотрела.

– Итак, Бадди, «Люди улицы»– определенно твои. Пятнадцать тысяч в неделю за десять недель запланированной работы, и самое лучшее – в афишах и в титрах будет указано: «Представляем Бадди Хадсона в роли Винни». Контракт сейчас печатается.

Он не сказал ни слова. Просто сидел обалдевший.

– У тебя возражений нет?

– Пятнадцать тысяч долларов в неделю? – выговорил он.

– Может, ты предпочитаешь рубли?

– Го-о-споди!

– Рада, что ты доволен. Приятно, когда хоть один клиент удовлетворен.

Он не знал, что сказать.

– Любой другой агент добыл бы тебе лишь четверть этой суммы, – без обиняков заявила она. – Я хочу, чтобы ты это запомнил.

– Я никогда этого не забуду, – задохнулся он.

– Забудешь, и еще как скоро. – Слов она не тратила. – Через год речь пойдет об очень больших деньгах, вот тогда-то ты скорее всего и забудешь, с кого все началось.

Не совсем так: не с нее все началось – благодарить он должен Монтану. Но не может быть сомнений, что именно Сейди вывела. его на большие деньги, и за это он будет вечно ей благодарен.

Вдруг его прорвало, и он начал сыпать вопросами:

– Когда я получу сценарий? Режиссером будет Нийл Грей? Когда начнутся съемки?

Она отвечала коротко:

– Дата пока не определена. Но скоро. Сценарий послан мне с нарочным. Костюмер свяжется с тобой попозже. Отделу рекламы нужны твоя биография и самые последние фото – не говори им о том, что у нас с тобой была фотосъемка, это очень важно, а с картиной никак не связано, пусть все так и останется.

Она еще не сообщила ему о своих планах расклеить его на рекламных щитах по всей Америке.

– Буду что надо, – пообещал он, воспрянув духом. – Никого не подведу.

– Надеюсь, что нет.

– Очень за титры признателен.

– И прав.

Он встал и заходил по кабинету, прикидывая, не пора ли заговорить про Ангель.

Нет. Сначала надо ее отыскать. Начать съемки. Вот тогда-то и вывести ее на сцену.

– Я собираюсь на уик-энд в Палм-Спрингс, – как бы между прочим сказала Сейди. – У меня там дом.

Так он и думал.

– Спринте тебе совсем незнаком? – спросила она.

Почему за все надо платить?

– Никогда там не был, – осторожно заметил он.

– Мне бы хотелось, чтобы ты приехал в воскресенье. Это недалеко. Машина ведь у тебя есть?

Он увидел путь к спасению.

– Да она у меня сломалась.

– Похоже, тебе нужна новая. Что ж, организуем для тебя аванс. Есть у меня очень хороший менеджер, который отлично о тебе позаботится.

Она написала фамилию и телефон и протянула ему.

– Звякни ему попозже, я его предупрежу.

– Насчет Палм-Спрингс… – начал он.

– Важно, чтоб ты приехал, Бадди. У меня для тебя сюрприз.

Подъезжай утром в воскресенье где-то между десятью и одиннадцатью.

Он неохотно кивнул и подумал, какой же надо стать звездой, чтобы можно было уже не выкладываться.

Вот зараза! Все это было ему отвратительно.

Глава 48

У Милли в Лос-Анджелесе была куча родственников. Она была рада их повидать, и они были в восторге от ее общества, поэтому, когда Леон сказал, что ему надо съездить на денек в Барстоу, она его особо не задерживала.

Он ни свет ни заря отправился в машине, взятой напрокат в «Гертце», и вырулил на шоссе до начала утреннего часа пик.

Голливуд Милли заворожил. Она тут все полюбила – от неряшливого Голливудского бульвара, где тротуары изукрашены отпечатками ног кинозвезд, до обсаженных пальмами улиц Беверли-Хиллз.

Леон же этот город возненавидел. Слишком жарко и беспокойно. Он чувствовал – тут всякое может произойти, да так оно обычно и было.

Однажды, проезжая по бульвару Сансет, они видели, как малолетняя проститутка договаривалась с водителем роскошного серебристого «Мерседеса». Девчонка на вид едва тянула на четырнадцать. Детское личико и подростковое тельце, упакованное в черные кожаные брюки в обтяжку и коротенькую, выше пупка, майку. Она напомнила Леону Джой, и он быстро отвел глаза в сторону.

– Нет, ты видел? – требовала ответа Милли. – Это ж подумать – соплюшки уже пристают на улицах к мужикам. Почему никто не вмешается?

Тогда он понял, что никогда не сможет признаться ей насчет Джой. «Почему ты ей не помог?»– станет негодовать Милли.

А ответить будет нечего, только то, что ему стыдно.

В Барстоу было жарко и пыльно. Он провел день, собирая сведения об Уинифред и Уиллисе Эндрюсах, которые сочетались священными узами брака, а потом исчезли неизвестно куда.

Единственной зацепкой был ушедший на пенсию врач, фамилию которого Леон отыскал, роясь в старых медицинских архивах по месту давней работы Уиллиса, где его совсем никто не помнил.

Он позвонил врачу – человеку, судя по голосу, старому и раздражительному.

– Не уверен, что смогу вам помочь, я уже двадцать лет как на пенсии.

– Нет ли у вас истории болезни Уиллиса Эндрюса? – с надеждой спросил Леон.

Старик-доктор проворчал что-то о подвале, где у него свалены истории болезней не одной сотни больных.

– Можно мне прийти и поискать? – попросил Леон и получил ворчливое разрешение.

Доктор жил в часе езды от города, и, проезжая засушливые пустынные места, Леон задавался вопросом: «Что я тут делаю у черта на рогах? Какая связь между этой детективной ерундой и Джой Кравец?»

Когда он нашел дом, уже стемнело. Он весь вспотел и хотел есть, но горел желанием раздобыть любые сведения, пусть самые ерундовые.

Дверь открыла изможденного вида женщина.

– Извините за беспорядок, – проговорила она, впустив его в уютную гостиную. – Но гости к нам заходят нечасто. Па, – позвала она, направившись с Леоном к подвалу, – пришел тот полицейский.

– Пускай идет вниз! – проорал старик.

Леон спустился в подвал – сырое затхлое помещение, до потолка загроможденное старой мебелью, картонными коробками и разным старьем. Среди всего этого сидел доктор – ссохшийся человечек с копной растрепанных седых волос и проницательными серыми глазами. Леон подсчитал, что ему, хоть он и хорошо сохранился, никак не меньше восьмидесяти. Вокруг него валялись древние регистрационные книги и какие-то бумаги. Содержимое дюжины с лишним коробок было вывалено на холодный каменный пол. С первого взгляда Леон понял – понадобится не меньше недели, чтобы во всем этом разобраться. Он протянул руку и представился.

Доктор ответил костедробильным рукопожатием.

– Как дела? – поинтересовался Леон.

– Вот это хороший вопрос, – ответил старик, давая понять, что пребывает в некоторой растерянности.

Леон вздохнул.

– Не думаю, чтоб вы помнили Уиллиса Эндрюса.

Старик фыркнул от смеха.

– С такой памятью, как у меня, я помню только, что мне сегодня на завтрак давали.

Три часа спустя Леон ехал назад по автостраде в Лос-Анджелес, заручившись обещанием доктора, что тот позвонит, если когда-нибудь найдет медицинскую карту Эндрюса. Впрочем, не так уж это было и важно. Он прекрасно понимал, что гоняется за мелочами. Было четыре часа утра, когда он добрался до гостиницы.

Милли крепко спала. Он лег рядом. Она что-то пробормотала, но не проснулась.

Час он лежал, не смыкая глаз, потом наконец заснул.

Глава 49

Палм-Спринте. Температура дошла уже до ста трех градусов по Фаренгейту.

Сейди приехала в субботу в полдень со своим помощником Ферди Картрайтом. Ферди был при ней семь с половиной лет.

Ему было сорок, одет с иголочки, остер на язык и прекрасный работник.

Дом ее собственный, стоял на улице Песчаных дюн в фешенебельном квартале Ранчо Мираж. Ничего выдающегося, просто дом, куда можно было время от времени удирать – так по крайней мере Сейди нравилось говорить. Ферди был счастлив, что его взяли с собой, хотя она предельно ясно дала понять, что на ночь он не останется.

– Дом у тебя чудный, – бурно восхищался он, стрелой летая из комнаты в комнату и сгорая от желания быть в этом доме званым гостем, а не просто помощником, которого Сейди попросила помочь ей подготовить сюрприз для Бадди Хадсона. Откровенно говоря, Ферди был несколько ошарашен внезапным всепоглощающим интересом Сейди к мистеру Хадсону. Ей же вроде нравились дамы?

Несколько странно переключаться в ее возрасте, не правда ли? И не полнейшая ли глупость с ее-то положением в обществе цеплять молоденького безработного актера? Согласен, Бадди Хадсон великолепен. Но в Голливуде великолепных хоть отбавляй.

Интересно, думал он, свершили они уже свое грязное дело или… это задумано сделать как раз на уик-энд?

– Ферди! – резко окрикнула Сейди. – Я рада, что мой дом тебе понравился, но будь добр, выгрузи-ка все из машины.

Он подчинился. Ради Бадди Хадсона она, конечно, берет на себя массу хлопот. Он неодобрительно фыркнул; одна надежда, что Бадди того стоит. Однако, по его скромному мнению, в постели красавчики всегда страшно разочаровывают.

Заниматься делами Монтана обычно предоставляла Нийлу.

У них был один и тот же нью-йоркский адвокат, который отлично справлялся со своим делом, обеспечивая Нийлу выгоднейшие контракты и достойно соблюдая и ее интересы. Близко знакома она с ним не была – несколько деловых встреч, один ужин. После разговора с Оливером она сразу же бросилась к телефону. Он поохал и поахал, произнес все полагающиеся в таких случаях слова, но потом сказал нечто такое, что ее ошеломило:

– Разумеется, вы должны понимать, что права на сценарий «Людей улицы» принадлежат Оливеру Истерну. Если Нийл не в состоянии соблюсти условия контракта… ну…

Она в бешенстве швырнула трубку. Меряя шагами палату, в которой обосновалась на это время, она вся кипела. Должен же быть какой-то выход. Нельзя позволить Оливеру вытворять с ее собственностью все, что ему взбредет в голову, даже если она и продала мерзавцу сценарий.

Да, а как насчет полного контроля? Как насчет сделки в целом?

Есть ответ, и постепенно она на него вышла. Почему бы не поставить фильм самой? Взять на себя обязанности Нийла, пока он не поправится?

Она даже задрожала от предвкушения. Это куда лучше, чем брать нового режиссера, и если Оливер хочет придерживаться первоначального графика съемок, то она вполне готова. Лучше ее никто не знает ее детища.

Но справится ли она?

Конечно, справится. Она шла к этому все время. Не ее вина, что Нийл свалился с инфарктом и дал ей эту блестящую возможность. К тому же предательского удара в спину она ему не наносит. Когда он выздоровеет, то просто придет и все возьмет на себя.

Воодушевленная, она позвонила Оливеру и потребовала встречи. Он согласился пообедать с нею на другой день в «Поло».

В тот вечер дела у Нийла пошли на поправку, и она сразу поняла, что решение ее правильное.

Утопая в цветах, Элейн ничего, кроме одиночества, не ощущала. Она даже не представляла себе, насколько ее повседневная жизнь зависит от Росса. Ну, конечно, она его пилила и орала на него, но вокруг него – как вокруг единственного избалованного ребенка – вращалась вся ее жизнь. Что бы она ни делала, все было так или иначе связано с ним. Конечно, за исключением Рона Гордино. Которого она ненавидит. С его провинциальным протяжным говором. И лакейскими пальцами. И длинным тонким членом.

За десять лет брака она только трижды разлучалась с Россом.

И то были вынужденные разлуки, потому что он уезжал на съемки, а она, пока его не было, проводила время, занимаясь его делами. Что бы она ни делала, все было для него – покупала ли новое платье или удаляла волосы на ногах.

Ее как громом поразило: а ведь любит она этого лодыря и изменника, беспечного сукиного сына!

Она пошла к своему психотерапевту и сказала ему об этом.

– Знаю, Элейн, – ответил он самоуверенно. – Именно это я всегда и пытался тебе втолковать.

Как только заработала местная кухня сплетен, телефон ее умолк. Одиноких женщин не встречают с распростертыми объятиями на ужинах, приемах и просмотрах, если только они не богаты и знамениты сами по себе. Элейн в одиночку – это угроза.

А вдруг у какого чужого мужа зачешутся яйца… Элейн в ее положении вряд ли откажет.

Она сделала открытие, что друзей у нее нет. Только знакомые до первой беды.

Есть, конечно, Мэрли. Святая Мэрли, как ее за ночные бдения у постели Нийла подло прозвала вся кинобратия.

Потом Карен.

В жопу Карен с ее огромными сосками! Элейн ненавидит ее лютой ненавистью. Ради бога, только бы Росс больше не встречался с этой сукой!

Снова приходил Рон Гордино, на этот раз с батоном натурального хлеба и свежими коричневыми яйцами с фермы.

Она спряталась в спальне, а Лине велела сказать, что ее нет дома.

Он поглядел на ее голубой «Мерседес», стоящий у подъезда, потом наконец легкой походкой отошел и залез в свой нелепый джип.

Она стала попивать. В первой половине дня – ни капли. Но в обед белое вино помогало, а потом – крохотная рюмашка водки, дотянуть до вечера. После шести часов, когда Лины уже не было, пропустит еще вина, пару стаканчиков водки и несколько рюмок крепких ликеров, пока не забудется спасительным сном.

Иногда она забывала поесть. И скоро превратилась в развалину.

В субботу Росс отдал вымыть и начистить свой «Корниш».

Пока шла работа, он устроился в шезлонге, выставленном у бассейна, и принялся наблюдать мир и проходящих туристов.

Несколько знакомых помахали ему, но никто его не донимал.

Понятно. Что его донимать, в лучах славы он ведь не купается. Даже носа не греет.

От нечего делать он смотрел, как блондинистая проститутка охмуряет какого-то деревенщину, исходящего потом и увешанного золотыми цепочками.

Блондинка несколько раз прошлась, вихляя бедрами, мимо купальной кабинки, в которой тот сидел, пока он не обратил на нее внимания. На ней было узенькое-преузенькое бикини и белые босоножки на тонком высоком каблуке; тощее тело с головы до пят смазано густым темным кремом.

– Привет, – в конце концов проворковала она. – Не против, если я взгляну на ваш номер «Вэрайети?»

– Отцепись, девонька, – посоветовал мужик – не такая уж, оказывается, и деревенщина.

– Извиняюсь, – грубо бросила проститутка и принялась оглядываться, подыскивая других клиентов. Она заметила, что Росс наблюдает за ней, и состроила ему – для начала – улыбочку. Он перевернулся на живот и сделал вид, что не видит.

Он, должно быть, заснул под палящим солнцем, так как вдруг почувствовал, что ему на спину капают холодную воду, а чуть с хрипотцой голос Карен Ланкастер, который ни с каким другим не спутаешь, произносит:

– Ах ты, вшиварь ленивый! От жены ушел, а я узнаю об этом из газет. Чудненько!

Он охнул и перевернулся.

– Ты-то что здесь делаешь?

– Обедаю с папочкой и Памелой. А теперь вопрос по существу: что здесь делаешь ты?

– Я здесь живу.

– Мило, что ты мне об этом не сказал.

– Вот теперь и говорю.

– Великое одолжение, – надулась она. – Мог бы по крайней мере позвонить. Если я ошибаюсь, ты меня поправь, но мне казалось, что у нас с тобой что-то особенное.

– Ты рассказала про нас Элейн.

– Не рассказывала, – взвилась она. – Как ты вообще мог такое подумать?!

– Кто-то же ей рассказал.

– Не я. Она звонила и разыскивала тебя в день вашего приема, а я разыграла удивление.

– Наверное, не очень хорошо разыграла.

– Чего ты расквохтался? Ты и так уже готов был ее бросить, так и нечего искать отговорки, что она про меня узнала.

Она сняла зеркальные очки и испепелила его взглядом.

– Почему ты поселился здесь? Мог бы приехать прямо ко мне.

Он не нашелся что ответить. У Карен Ланкастер нет прав на него.

Его спасло появление Джорджа Ланкастера, Памелы Лондон и разномастной свиты, державших путь к тенту Ланкастера, где уже расставлены были столы для ленча.

– Росс! – прогудел Джордж.

– Росс! – эхом отозвалась Памела.

Раньше надо было думать. Бассейн в отеле «Беверли-Хиллс»– едва ли то место, где можно спокойно позагорать.

– Пойдем перекусишь с нами, – залилась трелью Памела, ее костлявое тело ходуном ходило в свободном, до пола, платье с ярким тропическим рисунком.

– Да-да, – поддержал Джордж, ослепительный в своем белом «сафари».

– И я бы хотела, – хрипло сказала Карен, снова надевая очки.

Было чуть больше половины первого, а в Палм-Спрингс ему надо было поспеть к пяти. Если уехать около двух, то времени хватит с лихвой.

– Почему бы и нет? – отозвался он, встал и надел рубашку.

Памела взяла его под руку.

– Мне очень жаль, что у вас с Элейн так вышло, – захлебывалась Памела. – Но такое ведь случается. – Она хрипло рассмеялась. – Мне ли не знать! Мужей у меня было предостаточно!

Суббота всегда была самым напряженным днем. Коко носился по парикмахерской как ненормальный, устраивая своих леди – так он любил называть всевозможных представительниц женского пола, часто посещавших его салон. Раймондо, как всегда, бросал плотоядные взгляды и кадрился. Ангель сидела на телефоне, вела запись клиентов, звонила, чтобы заказать что-нибудь поесть, и вообще всему задавала тон.

– Даже не знаю, как бы я без тебя управлялся, – вздыхал Коко. – Дарлен была такой ведьмой, заставить ее заказать сэндвич с тунцом было все равно, что уговорить Нэнси Рейган покупать платья в обычных магазинах!

Ангель выдавила улыбку. После приема она не очень хорошо себя чувствовала. Плохо спала и каждое утро просыпалась измученной: ее тошнило.

Коко пристально посмотрел на нее.

– У тебя все в порядке, греза моя?

Ее красивые глаза наполнились слезами.

– Все хорошо.

– «Хорошо»! – передразнил он. – Да у тебя такое лицо, как будто конец света.

Она залилась слезами.

– Просто я запуталась.

Зазвонил телефон. Какая-то женщина в бигуди подлетела как бешеная к столу и завопила:

– Вызовите такси, я ухе опаздываю на десять минут.

Раймондо заорал из глубины салона:

– Следующая сука – пра-а-ашу!

Коко крепко обнял Ангель и принялся успокаивать:

– Не вовремя ты это, милая. Давай-ка мы на вечер оставим наши слезы. Поужинаем у меня дома и поиграем в правду. Идет?

– Идет, – благодарно всхлипнула она, понимая, как надо ей с кем-нибудь поделиться. – Мне бы очень хотелось.

Пока Росс разделял у бассейна трапезу с Ланкастерами, Оливер Истерн и Монтана Грей сидели за ленчем в «Поло».

Оливер гонял по тарелке омлет. Монтана терзала салат. Оба были заняты своими мыслями, пытаясь в то же время поддерживать светский разговор. Оба друг друга терпеть не могли. Оба были друг другу нужны. Монтана поняла это день назад. Оливер только начинал смиряться с этим благодаря тому, что у Монтаны был дар убеждения. Она упорно продолжала доказывать, что другой кандидатуры в режиссеры у него просто нет, пока Нийл не поправится, чтобы взять все в свои руки.

Сначала он поднял ее на смех. За кого она его принимает – за сумасшедшего? Но по мере того, как она излагала свои доводы, ее предложение обретало все больший смысл.

Она лучше всех знает сценарий. Лучше всех знает съемочную группу, подобранную Нийлом. Она сама набирала актеров для фильма – за исключением Джорджа и Джины. (Про Джину он ей еще не сказал, приберег этот лакомый кусочек на десерт.) Она открыла Бадди Хадсона, который, по мнению Сейди, будет дьявольски популярен. Она уже ставила фильм. Правда, это была всего лишь короткометражка, снятая почти без бюджета, но за нее она получила премию.

Но самое главное – она, вероятно, будет работать бесплатно: настолько ей хочется ставить этот фильм, а из трех режиссеров, к которым Оливер уже обращался, два запросили столько, что проще руки-ноги отдать, а с третьим Оливер яиц бы лишился.

И вовсе это не плохая идея – чтобы картину ставила Монтана. Ей он, понятное дело, этого не сказал. Приятно было, что она оказывает ему хоть немного внимания – для разнообразия. Хотелось бы думать, что она пресмыкается, но этого не было – пока.

– Не знаю, – морочил он ей голову. – Опыта у тебя ведь нет.

Сомневаюсь, что Джордж согласится. Мои финансисты дадут мне, наверное, от ворот поворот, если я только заикнусь о тебе. – Он выложил свой козырь. – Уж если ты называешь меня говнюком, могу себе представить, что услышу от них.

Она спокойно глянула на него через затемненные очки для чтения.

– Я приношу извинения, Оливер. Иногда я говорю то, что говорить вслух не надо.

– Что такое происходит в Палм-Спрингс, о чем нам следовало бы знать? – гремел Джордж.

– Просто дела, – сказал Росс, принося извинения зато, что должен уйти со скучного ленча.

– Ну, прямо, – зло буркнула Карен.

– Если и были у меня когда-нибудь дела в Палм-Спрингс, так либо с мячиком для гольфа, либо с какой-нибудь милашкой. – Взгляд у Джорджа стал масленым.

Росс вежливо улыбнулся.

– Ты должен нас навестить, – громко заявила Памела. – Если дурацкий фильм Джорджа не начнут скоро снимать, мы уедем домой, и бог с ним со всем. Тут подохнуть можно от скуки.

Росс встрепенулся, и не оттого, что рука Карен весь обед тискала под столом его яйца.

– Когда начнутся съемки? – как бы между прочим поинтересовался он, вставая из-за стола.

– А кто его знает! Этот тип Истерн все кормит обещаниями.

Несет какую-то ерунду, что должен найти подходящего режиссера.

– Когда вернешься, Росс? – строго спросила Карен.

Интересно, подумал он, что намечает Сейди? Два дня в постели, может, три?

– Во вторник или в среду.

– Где остановишься?

– Боже, Карен, дорогая… ты насела на беднягу как жена, – заливалась трелью Памела.

Карен метнула на нее злой взгляд, и Росс поспешил исчезнуть.

Он проворно зашагал к отелю и чуть не прошел мимо Оливера Истерна, который держал путь к бассейну.

– Оливер! – крикнул он на ходу. – Как жизнь?

И почему безмозглый олух не понимает, что только я подхожу для его вшивого фильма?

– Привет, Росс. Как делишки?

Избави нас, боже, от померкших кинозвезд в полосатых шортах.

– Отлично. Лучше не бывает.

Посмотри на меня, выгляжу я прекрасно. Все, что мне нужно, – это твой распроклятый фильм, и я опять звезда.

– Вот и хорошо. Пока.

И они разбежались. Росс – готовить себя к Палм-Спрингс и Сейди, Оливер – разыскивать и успокаивать звезду своей картины.

Сейди тщательно выбирала, что ей надеть, и в конце концов решила, что белый атласный пеньюар идеально подходит для ее затеи.

Без четверти пять; только бы Росс приехал вовремя. Впрочем, едва ли. Росс Конти всю жизнь опаздывает.

Она посмотрела на себя в зеркало и, как всегда, осталась недовольна. Столько сил положено, а все равно видно, что у нее заурядная внешность, хотя у нее прекрасные глаза и густые с отливом волосы.

Она включила стерео, поставила пластинку – одну из его любимых. Стан Гетц. Босса-нова. Ах, было время – кружились они по комнате в танце, хохотали, валяли дурака, вместе строили планы на будущее.

Росс. Возвращается к ней через двадцать шесть лет. Почувствовав, как между ног нарастает возбуждение, она прижалась лбом к прохладному зеркалу.

А вдруг не сможет довести до конца, что задумала? Вдруг не устоит перед мужской его силой? А пыла у Росса хватает.

Она прибавила громкости, проверила, охладилось ли шампанское в серебряном ведерке со льдом, и принялась его ждать.

Коко никогда еще не приглашал Ангель к себе. Иногда после работы подбрасывал ее домой, время от времени заходил поболтать ненадолго, но знала она о нем не так уж и много.

Она удивилась, обнаружив, что живет он вовсе не один в маленьком изысканном домике на Голливудских холмах, куда он ее привез. Он познакомил ее со своим другом Адрианом – красивым мужчиной лет тридцати с небольшим. Адриан не встал, чтобы с ней поздороваться, и она подумала было, что он обозлился на Коко зато, что тот пришел с ней. Но держался он очень приветливо и вежливо болтал о всяких пустяках, в то время как Коко хлопотал на кухне. И только когда готов был ужин и Коко, словно между прочим, перенес Адриана в инвалидную каталку, она поняла, что ноги у того парализованы.

Адриан, чувствуя на себе ее взгляд, сказал: «Вьетнам», – и ни в какие подробности больше не вдавался.

Язык получился отменным. Таким же был лимонный мусс – следующее блюдо.

– Коко – настоящий волшебник по кулинарной части, – сказал Адриан, тепло глядя на друга.

– Не любить мою стряпню ты вряд ли можешь себе позволить, – не остался в долгу Коко.

Глаза двух мужчин на минуту встретились, и Ангель ощутила, как любят они друг друга. Она тут же вспомнила о Бадди и как у них было когда-то. На глаза у нее навернулись слезы.

– Ну-ну, греза моя, – бросился утешать Коко. – Не будь с нами плаксой. Уберу со стола, и тогда поговорим.

После ужина Адриан незаметно исчез в спальню.

– Устает он, – объяснил Коко.

– Так ужасно!.. – прошептала она.

– Ничего подобного, – отрубил Коко. – Такова жизнь. И если это признает Адриан, то не знаю, почему остальные не могут.

Быть парализованным – это не болезнь, знаешь ли. – Он сердито покачал головой.

– Извини.

Он вздохнул.

– Не извиняйся. Просто это… ужасно. Но я не могу позволить тебе так думать. – Он глубоко вздохнул. – Давай теперь о тебе поговорим. Ведь за этим ты здесь.

Она чувствовала огромную потребность излить душу Коко.

Он добрый и сердечный, и почему-то она была убеждена, что ее признания не пойдут дальше него. Какое-то мгновение она колебалась.

– Поехали, милая девочка, с самого начала и начинай, – приободрил он.

И она начала – осторожно – с рассказа о Луисвилле, о приемной семье, о том, как обращались с ней ее опекуны. Потом – о победе на конкурсе в журнале, приезде в Голливуд и о всех ее надеждах и мечтах.

Он слушал, не перебивая, когда она рассказывала о Дафне, Гавайях и наконец – о Бадди. Когда дошло до него, лицо ее оживилось и глаза засияли.

– Он такой замечательный, Коко. – И быстро поправилась:

– Я хочу сказать, был такой замечательный.

Рассказала, как они жили в чужой квартире, как она забеременела, как не хватало денег, потом о Джейсоне Суокле и домике у пляжа.

Бровь у него поднялась и появилось циничное выражение на лице, когда он услышал, как Бадди с Джейсоном загуляли по магазинам.

– Когда съехали с пляжа, все пошло наперекосяк, – продолжила она грустно. – Рэнди, и Шелли, и наркотики. Бадди как подменили. Поэтому в одно утро я взяла и ушла от него. Как раз в тот день я оказалась в салоне, где и встретила тебя.

– И с тех пор ты с ним не общалась?

– Ну… почти.

Она рассказала о телефонном разговоре с Шелли и о том, каких ужасных вещей та ей наговорила. Потом – о приеме у Конти и, на этом закончив, беспомощно пожала плечами.

– Я просто не знаю, что делать. Забыть о Бадди? Ведь глупо все время о нем думать, если ему даже дела нет до меня. – Она заплакала.

Коко потянулся к ней, обнял и стал укачивать.

– Бедняжка моя, – успокаивал он. – Сущая Золушка в современном варианте… только, ради бога, не спрашивай, «кто это такая».

Ей нравились теплота его рук, мягкость его свитера. Ей было уютно ухе просто оттого, что ее обнимают. Легкими прикосновениями бумажной салфетки он осушил ее слезы.

– Когда ты на приеме виделась с Бадди, он хоть словом обмолвился о ребенке? Спросил, как ты?

Она с жалким видом покачала головой.

– По закону он должен содержать тебя и ребенка. Кто нам нужен, так это толковый адвокат.

– У Бадди нет денег.

– Тогда ему просто придется пойти и найти себе работу, как у всех у нас, простых смертных, – сказал Коко прозаично. – Не умрет от этого.

Она упрямо помотала головой.

– Ничего не хочу от него.

– Ну, не будь дурочкой.

– Я серьезно.

Вид у него был озадаченный.

– Отложим до утра? Завтра ты, может, увидишь все в другом свете.

– Никогда я не возьму у него денег.

– Хм-м… В таком случае надо будет нам просто найти тебе богатого мужа. Поищем?

Росс проделал весь путь в рекордно короткое время: он прямо летел по шоссе в золотистом своем «Корнише»– как Чарлтон Хестон в «Бен Гуре». Его подгоняла мысль о том, что Джордж Ланкастер, возможно, откажется от фильма. Сейди – агент Джорджа, она в курсе его намерений. Если Джордж уйдет, она будет знать первой, и Росс Конти тут как тут – готов и ждет.

Он напевал себе под нос, объезжая выжженные солнцем улицы и отыскивая нужный дом. В Палм-Спрингс было жарко, когда он остановился на бензоколонке, чтобы спросить, как проехать, жара просочилась в открытое окно машины, как липкая черная патока.

– Вы – Росс Конти, – сообщила ему старая карга на бензоколонке, как будто говорила нечто такое, чего он и сам еще не знал.

– Да, – любезно согласился он. – Это я.

– В том фильме вы мне не понравились.

– В каком фильме?

– «Некоторые любят погорячее».

– Я не играл в «Некоторые любят погорячее».

Она строго погрозила пальцем.

– Нет, играли. – Нагнулась к окну – не физиономия, а одни гнилые зубы и хитрые глазки.

– А в жизни Мэрилин Монро какой была?

Не ответив, он уехал. Его уже принимают за Джека Леммона или Тони Кертиса – началось.

Когда он разыскал дом Сейди, было уже пять тридцать. Он въехал на извилистую аллею, поставил машину у парадной двери и пару раз посигналил, просто давая ей знать, что звезда прибыла.

Потом выскочил из машины, открыл багажник и достал чемодан.

Сейди уже стояла в дверях.

– Милости просим, – сказала она, протягивая бокал холодного шампанского.

Он глазам не поверил. В ночном халате. Ничего себе начало!

Он подошел к ней, опустил чемодан на землю, взял предложенный бокал и потянулся к ней, чтобы поцеловать в щеку.

Она сжала его в своих объятиях, словно тисками, и просунула свой язык ему в горло так глубоко, что он чуть не задохнулся.

Он вырвался, глотая ртом воздух. Это ему надлежало сделать первый шаг.

– Пойдем в постель, – прохрипела она. – Я устала ждать. – Она схватила его за руку и потянула в дом, ногой захлопнув за ним дверь.

Он помнил другую Сейди. С громадными сиськами и сдержанную в постели. За все время, что они прожили вместе, она ни разу к нему сама не лезла. Но годы идут… все мы меняемся.

Она втащила его в прохладную спальню. Шторы были задернуты, и жужжание кондиционера заглушал Стэн Гетц в стереофоническом звучании. Он живо глотнул шампанского – и хорошо сделал, потому что она забрала у него бокал и поставила на столик у кровати.

– Хочу тебя прямо сейчас, – потребовала она, срывая с него одежду.

– Послушай. Обожди. Дай я хоть душ приму, – возразил он.

– Сейчас же, – не отступала она, расстегнула его рубашку, стащила с плеч и взялась за ширинку.

Он знал, что у него не стоит. Знал, что шланг его съежился, как трусливый заяц.

– Минутку, минутку, – пожаловался он. – По приказу у меня не выходит.

Она сразу же оставила его в покое и сказала с холодком:

– А я-то думала, мы оба этого хотели.

– Так и есть, но я с дороги. Путь неблизкий. Чувствую себя грязным и уставшим.

Господи! Ну совсем как баба!

Она сумела принять надменный и в то же время оскорбленный вид.

– Что ж, извини, – сказала она. – Наверное, я не так поняла.

Он был в полном замешательстве. На приеме держалась весьма холодно. В офисе – энергично и по-деловому. И вот вам, пожалуйста. Да он просто не ждал от нее такой прыти. Это его и выбило из колеи. Он чувствовал себя дураком.

– Милый домик, – сказал он не к месту.

– Ванная там. – Она показала на дверь. – И мыло, и полотенца – все что нужно. Будь как дома.

Он улизнул в ванную, чувствуя, что сделал что-то не так, только не знал что. Целых десять минут простоял под душем, надеясь, что к тому времени, как он выйдет, пылу у нее поубавится.

Ничего подобного. Она ждала его в постели, прислонившись к обитой спинке, курила тонкую черную сигарку и потягивала шампанское.

Он был в брюках и рубашке, но ее это не обескуражило.

– Иди сюда. – Она похлопала по постели. – Столько лет!

Ничего не могу с собой поделать – жду не дождусь.

Он с опаской подошел к кровати. Чего она от него хочет? Он был готов отдать ей свое тело, но она могла бы и не торопить события.

– Ты раздеваться не думаешь? – справилась она. Так мужчина, забавляясь, разговаривает с оробевшей девственницей.

Росс опять чувствовал себя дураком. Он снял рубашку, выпутался из брюк, но трусы решительно оставил на месте, чтоб прикрывали сокровища Конти.

– Так-то лучше, – похвалила она, гостеприимно протягивая к нему руки.

Он подумал о ее фантастических сиськах – они должны его завести.

Закрой глаза и думай о Карен.

Почему Карен? Она его больше не возбуждает.

Все равно закрой глаза, охламон.

Опять она набросилась на него со своим языком, пройдясь им по его зубам, деснам, облизав небо резкими короткими рывками.

– Помнишь, что ты говорил на своем приеме? – прошептала она. – О том, как у нас было чудно? И что больше так хорошо тебе ни с кем не было. Помнишь, Росс?

Они вправду так говорил?

Ее язык скользнул ему в ухо, и в первый раз он почувствовал возбуждение. Запах ее возвращал ему теплые липкие воспоминания. Мускусный, женственный… запах Сейди. Он вдохнул всей грудью. У каждой женщины свой особенный аромат, а это-то его и распаляло.

Он дотянулся до ее грудей, и его захлестнуло разочарование.

Их не оказалось. Лучшая двойня Голливуда превратилась в два твердых маленьких холмика, едва с пригоршню.

– Что с твоими сиськами? – задохнулся он.

– Подправила.

– Они и так были в порядке!

– Нет, не были.

– Я так любил твои сиськи.

– Ну, прости. Знала бы, что через двадцать шесть лет ты вернешься, ни за что бы с ними не рассталась.

Он нажал на ее соски. На ощупь как резиновые.

– Ты сделала большую ошибку. – Он тяжело вздохнул.

– Ради бога! – огрызнулась она. – Мы будем трахаться или служить панихиду по моим сиськам? – Помолчала, затем добавила:

– И мне кажется, следует тебе знать, Росс, что любой мужчина, который не желает схлопотать ярлык тупого шовиниста-самца, не называет их больше сиськами.

– Ты изменилась, Сейди, – сказал он печально.

– Черт возьми! Надеюсь.

Бадди встретился с менеджером, которого порекомендовала Сейди. Тот отнесся к нему как к важной персоне. А почему бы и нет?

Раз он будет зашибать пятнадцать тысяч в неделю, едва ли его можно считать ничтожеством. Ему и в голову не пришло, что в клиентах у того есть люди, которые зарабатывают миллионы, и что согласился он вести его, Бадди, дела, только чтобы сделать одолжение Сейди.

– Сейди сказала, что вам нужна машина, – сообщил он. – Могу организовать блестящую сделку на совершенно новый «Мустанг ГТ». Вас это интересует?

– У меня нет денег… пока.

– Ничего. Об этом позаботились. Когда вам начнут платить, сумму удержат. Что касается наличных, сколько вам сейчас нужно?

Иной раз Бадди казалось, что стоит ему себя ущипнуть, и он проснется. Было просто невероятно, что наконец-то все идет как надо. Все, кроме Ангель…

Он забрал машину в субботу вечером. Она была черной, с кожаной обивкой, а самое отличное в ней – четыре динамика и встроенный магнитофон. Он поехал прямо в «Тауэр Рекорде»[27], где накупил кассет на двести долларов. В основном «Роллингов».

Их ранние записи. Потом носился кругом. «Не то, что нужно», «Джампинг Джек Флэш»и другие прекрасные старые хиты.

Он думал, как ему найти Ангель. Домой, как он надеялся, она еще не успела сбежать.

Бадди нахмурился. Может, дать объявление в голливудские газеты – вдруг кто-нибудь ей покажет? Единственная загвоздка, что и Сейди их увидит.

Утром в воскресенье он отправился в Палм-Спрингс раньше времени. Машинка летела как ракета, и в Спринте он приехал в девять, на час раньше.

Остановился позавтракать, но обнаружил, что потерял аппетит. Он мрачно глазел из окна машины. Только одно у него желание – поскорее разделаться с этим эпизодом.

Утром в воскресенье Сейди проснулась раньше Росса и заторопилась в ванную, чтобы подправить то, что было повреждено деяниями прошлой ночи. Вид у нее был ужасный. Черные волосы взлохмачены и спутаны. Остатки красиво наложенной косметики втерлись в кожу. Под глазами мешки, а резкие морщины, безжалостно выдающие возраст, обозначились еще глубже.

Ее рука слегка дрожала, пока она наносила на веки свежие тени. Вечер прошел точно так, как было задумано. Она до чертиков оконфузила Росса своими требованиями: «А ну, снимай штаны!» Он был смущен, и его неловкость доставила ей массу удовольствия.

Но в конце концов он ею овладел. Во всех смыслах. И все переменилось. На время.

Она ненавидела себя за слабость. Ей было невыносимо, что он сумел-таки достать ее своей неутомимой сексуальной удалью.

Она вздрогнула и спросила себя, надо ли по-прежнему придерживаться своего плана. Куда проще было бы снова впустить его в свою жизнь. Но потом она поняла, чем это кончится. Он будет использовать ее до тех пор, пока его это устраивает, а затем бросит ради какого-нибудь пустого ничтожества с большими грудями и красивой мордашкой.

Россу Конти нельзя доверять. Надо его проучить.

Она оделась и вернулась в спальню. Он спал, раскинувшись на кровати.

Пристально глядя на его неподвижную фигуру, она вдруг со злостью поняла, что все еще его любит… как бы ни называть ее чувство. И это чувство за всю ее жизнь вызывал у нее только он один. Проклятая власть секса!

Злая, она решительно отправилась на кухню. Самовлюбленный мерзавец и эгоист! Ничуть не переменился, вот только постарел.

Росс всхрапнул в последний раз. Вздрогнул. И проснулся.

Минуту ничего не понимал. Где он? Дома? У Карен? В отеле «Беверли-Хиллз»? Потом все встало на место. Сейди. Не такая уж и несговорчивая в конце концов. Суровая внешность. Язычок как бритва. Но стоило ей отведать его коронного блюда…

Он зевнул и ухмыльнулся. Сиськи-то она, может, и потеряла, зато страсть вся при ней. Еще как у него стонала и визжала, умоляла еще и еще – совсем как в старое доброе времечко.

Он всегда с удовольствием взвинчивал Сейди до исступления.

Когда-то, научив ее употреблять словечки, заставлял говорить такое, отчего она в те годы заливалась краской. Теперь она знает словечки, может, еще похлеще, чем он, но этой ночью он заставлял ее повторять каждое по десять раз, и от этой игры она задыхалась, заходясь в давно утраченном наслаждении.

Он вернулся в ее жизнь. И теперь оба они могут заняться его карьерой.

Росс от души потянулся и с удовольствием стал думать о предстоящем дне.

Бадди уплатил по счету и отправился дальше.

Может, он не станет этого делать. Может, выложит ей все как есть. Может, она разорвет контракт, заберет у него машину, откажет в авансе.

Ну, что такого – друзьям трахнуться?

Да много чего.

Вот дерьмо-то!

Росс подошел сзади и обхватил ее, полный утренней самоуверенности.

– Доброе утро, детка, – промурлыкал он, потерся о нее и запустил руку ей под шелковую блузку.

Она живо повернулась и оттолкнула его.

– Оденься, ради бога. Ничто так не портит мне перед завтраком аппетита, как мужик без штанов. Смотришься ты нелепо.

Он обалдел. Куда делась та дама, которая ночью стонала, задыхалась, умоляла?

– Не забыла меня? Это малыш Росс. – Он хотел ухватиться за сиську. И получил по руке.

– Нельзя ли попросить малыша Росса одеться?

Член у него встал уже наполовину, готовый, если надо, ринуться в бой.

– Я подумал, что пройтись утром по аллее воспоминаний…

– Вот и ошибся.

До конца он ее пока не раскусил. Она, конечно, изображает Джекила и Хайда[28]. Но и он умеет играть во всякие игры: сегодня ночью она будет по-настоящему умолять его. Он поднял руки, показывая, что сдается.

– Ладно-ладно. Ни одной женщины я пока не насиловал.

Он хотел влепить поцелуй ей в щеку, но она ловко увернулась, и получилось, что он расцеловал воздух. Озадаченный, он вернулся в спальню и надел плавки.

Сегодня он уладит два дела. Первое – «Люди улицы». Второе – их отношения.

Легкий завтрак, несколько часов на солнышке. Может, попозже она будет в лучшем настроении. Сейчас чувствует, наверное, себя виноватой, что получала такое наслаждение от секса. У некоторых женщин это бывает, особенно у тех, что в возрасте.

Ровно в десять часов Бадди позвонил в дверь дома Сейди Ласаль в Палм-Спрингс и ждал, нетерпеливо щелкая пальцами.

Сейди была на кухне. Она крикнула Россу, который еще был в спальне:

– Открой, пожалуйста…

Он вышел в полосатых шортах.

– Ты кого-нибудь ждешь?

– Тебе что, трудно дверь открыть? – нетерпеливо отрезала она.

Он пошел к двери, распахнул ее и носом к носу столкнулся с Бадди.

Они уставились друг на друга. Бадди сразу же узнал Росса Конти и подумал, не ошибся ли адресом.

Росс тоже узнал Бадди, хотя имени его не знал, просто запомнил его как одного из партнеров Карен, с кем она, пьяно выпендриваясь, танцевала на приеме.

– Да? – холодно осведомился он. С молодыми красивыми жеребцами он никогда особой приветливостью не отличался – они чертовски напоминали ему о его утраченной молодости.

– Э… это дом Сейди Ласаль?

– Да.

– Она…э… дома?

– А что?

Сейди показалась за спиной Росса, на лице ее сияла радушная улыбка.

– Бадди! Как я рада, что ты смог вырваться!

Она посмотрела мимо него, на аллею.

– Вижу, ты купил машину. Доволен?

– Ты, верно, шутишь. Она просто блеск.

– Давай заходи. Ты знаком с Россом Конти?

– Э… мистер Конти, сэр. Я очень рад. – Он протянул руку, на которую Росс не обратил никакого внимания.

– Росс, это моя новая будущая звезда, – сказала Сейди, наслаждаясь этим мгновением. – Бадди Хадсон. Запомни это имя – он станет знаменитостью. Его уже утвердили на одну из основных ролей в «Людях улицы».

Она схватила Бадди за руку и повела в дом.

– У меня для тебя сюрприз, тебе он наверняка понравится.

Пойдем с нами, Росс. Думаю, тебе тоже будет интересно.

Росс был удивлен, почему она не предупредила, что ждет гостя? И к чему весь этот вздор про новую восходящую звезду?

И «Бадди Хадсон. Запомни это имя – он станет знаменитостью».

Когда-то она его представляла таким же образом: «Росс Конти.

Запомни это имя – он станет знаменитостью».

Он плелся за ними через весь дом, недовольный, что события приняли такой оборот.

Она вцепилась в руку Бадди, да с таким видом собственницы, что Росс прямо-таки кипел. Что-то тут не так. Это на нем она должна виснуть после прошлой ночи. Удивительно, как она вообще в состоянии ходить после такой ночи.

Они прошли мимо сверкающего голубого бассейна и остановились перед домиком для гостей. Сейди торжественно отперла дверь, врубила полный свет, и все трое вступили в большую белую комнату, пустую – кроме огромного рекламного плаката размером со всю стену. На нем как живой был Бадди. Бадди с его вьющимися черными волосами, темными, подернутыми поволокой глазами – и в одних только выцветших шортах – «ливайсах». Дивное, бронзовое от загара тело.

Великолепная фотография. Точно такая же, для которой Росс позировал много лет назад, – взъерошенные светлые волосы темно-синие глаза и дивное, бронзовое от загара тело.

Через весь плакат четким почерком красными буквами были выведены магические слова: «КТО ОН – БАДДИ ХАДСОН?»

– Го-о-споди! – воскликнул Бадди. – Великолепно, но для чего?

– Верный путь сделать тебя звездой, – ответила Сейди. – Этот плакат будет на рекламных щитах по всей Америке.

Она обернулась и посмотрела Россу прямо в глаза.

– Один раз у меня это уже получилось – и получится снова.

Немного хитрости и благодарный клиент – вот и все. – Она не отводила взгляда от Росса, пока не убедилась, что ее слова дошли до него, потом взяла Бадди под руку и сказала:

– Поехали-ка обратно в Лос-Анджелес. Палм-Спрингс в этот уик-энд принес сплошное разочарование – впрочем, больше такого не повторится.

Глава 50

Лас-Вегас предстал перед Деком как тигриный глаз. Он гнал машину ночью через черную пустыню, и вдруг – яркий всполох вдали, миллионы искрящихся огней. Лас-Вегас. Он в жизни не видал ничего подобного.

Медленно въезжал он в город, тараща глаза на казино, на вспышки неоновой рекламы, на людей. Они сновали повсюду, как муравьи в муравейнике. Туда-сюда, смеющиеся, пьяные, некоторые сжимали в руках бумажные стаканчики, доверху наполненные четвертаками и серебряными долларами[29].

Он вспомнил, как были они с Джой в Атлантик-Сити. Она любила азартные игры, любила одну за другой заталкивать монеты в сверкающие автоматы, как будто кормила прожорливых акул.

Следовало бы ее остановить. Автоматы – зло. Они пожирают деньги. Деньги – зло. Люди, что играют на деньги, – людоеды.

Сосущие кровь, порочные людоеды. Люди эти уволокли Джой и поглотили ее.

Некоторое время он просто ездил, чтобы освоиться в этом городе, почувствовать его, и все время следил – холодными пустыми черными глазами, – как снуют муравьи, вбегая и выбегая из своих храмов. Муравьи-людоеды. Их бог – деньги. Их храмы – казино. Джой они принесли в жертву.

Он устал, ему хотелось спать, хотелось есть, хотелось под холодной водой смыть с тела грязь жизни.

Манили к себе сотни дешевых мотелей. Предлагали бассейны, водяные постели, порнографические фильмы по кабельному телевидению, игровые автоматы и бесплатные завтраки. Джой понравилось бы в Лас-Вегасе.

Милая Джой. Где она теперь? Он тоскует без нее.

Он нахмурился, на миг запутавшись в своих мыслях. Потом вспомнил. Дома она, с его матерью. Никто ее не обидит.

Он остановился в мотеле, но, хотя вконец измотался, никак не мог уснуть.

Наверное, надо сначала что-то сделать, чтобы потом позволить себе насладиться отдыхом. В конце концов, он не простой человек. Он Страж Порядка. Он несет определенную ответственность.

В три часа утра он бродил по центру города. Ему хотелось спать. Глаза саднило, оттого что он с трудом не давал им закрыться. Но он должен был что-то сделать, и теперь надо было ждать знака. Проститутка заметила его задолго до того, как он ее увидел.

Очень странный был тип – голова обрита и взгляд неподвижный, – но дела шли плохо, ей позарез был нужен клиент. И потом, что в наше время считать странным? Какая ей разница, главное – заработать деньжат, а уж мордовать себя она не позволит.

Она шла за ним некоторое время, а потом тронула за плечо.

– Приветик, ковбой. Повеселиться хошь?

Он повернулся к ней – красные круги вокруг глаз, взгляд ненормальный, и проститутка было решила смотаться. Но потом прикинула: какого черта, еще один дурачок, только и всего.

– Джой? – спросил он.

– Кто, я? Смеесся, что ли, женщина я вся из себя. Хошь пойдем и убедисся? За двадцать зелененьких все получишь.

Дек знал, что должен пойти, потому что она Джой и ей нужна его помощь. Она назвала его ковбоем. Это знак.

Он пошарил в кармане рубашки, насчитал шестнадцать долларов бумажками по доллару.

– Это все, что у тебя есь? – спросила она с отвращением.

Потом схватила его за руку, как бы не передумал. – По мне так сойдет, – сказала она и торопливо повела за собой по улице.

Он охотно с ней пошел. Через пять минут они очутились вдали от ярких огней, на темных пустынных улицах. Она затащила его в какой-то подъезд и стала расстегивать юбку. Юбка распахнулась. Под ней ничего не было. Привычно она прислонилась к стене и раздвинула ноги.

– Двадцатки, видать, у тя не буит, значит, придется стоймя.

Она полезла расстегивать у него «молнию» на брюках.

Он полез за ножом.

Она оказалась проворнее. Он и оглянуться не успел, как уже был без штанов, и она со знанием дела принялась ласкать его член.

Он застыл неподвижно с ножом в руке.

Через несколько секунд она с раздражением заторопила его:

– Ну, давай же.

Он не шевельнулся. Какая-то баба пьяно ругалась в ночи.

Она покачала еще немного и снова пожаловалась:

– Чей-то с тобой? Не все в порядке?

Тогда-то он и взялся за нож, за настоящее свое оружие, и сладко было облегчение.

Она вопила благим матом, а вдали продолжала орать пьяная баба.

Когда она рухнула на землю, он весь был в крови. Снял рубашку и набросил на нее.

– Теперь можешь передохнуть, Джой, – сказал он тихо. – Когда я все закончу, отдохну с тобой.

Глава 51

У Бадди голова шла кругом – как быстро все закрутилось.

Только что он был в числе многих других, кто ловил свой шанс, а теперь – очередная находка Сейди Ласаль и исполнитель одной из главных ролей в новом фильме, о котором все только и говорят.

Слава Богу, он находка Сейди и больше ничего. К его великому облегчению, она и не думала к нему приставать. Он-то был уверен, что именно с этой целью она приглашала его в Палм-Спрингс, но нет, она показала ему рекламную афишу, а потом они вернулись в Лос-Анджелес, он высадил ее у дома, этим дело и кончилось.

Сейди Ласаль и Росс Конти. Уж не привиделось ли это ему?

Но, поспрашивав, он узнал, что не так уж это и маловероятно. По голливудским сплетням выходило, что Сейди «открыла» Росса, сделала его звездой, после чего он быстренько ее спровадил.

– Надеюсь, афиша тебе понравилась, – игриво хмыкнул Ферди, когда Бадди в понедельник заехал в офис. – Мне ее пришлось тащить всю дорогу туда, а теперь придется тащить всю дорогу обратно.

– Вот если бы я был на него похож! – пошутил Бадди.

Ферди улыбнулся.

– Ну и как прошел уик-энд? – не смог он удержаться.

– Тоже мне уик-энд! Не успел я туда приехать, как Сейди уже захотела, чтобы я вез ее обратно в Лос-Анджелес. Даже позагорать не довелось.

– Ты что, хочешь сказать, что на ночь там не оставался? – спросил Ферди.

– Нет.

Было видно, что Ферди удивлен.

– Э… Сейди тобой займется через минуту. Она говорит сейчас по телефону с Оливером Истерном.

– Ничего, подожду. – Бадди принялся расхаживать по приемной, внимательно разглядывая фотографии известных актеров, украшавшие стены, фотографии с автографами. Он задержался взглядом на фотографии звезды из телевизионной комедии, того самого, который сшивался вокруг Ангель на приеме в честь Джорджа Ланкастера.

– Этот хмырь тебе знаком? – спросил он.

– Фотографии незнакомцев я вряд ли буду развешивать, – отрубил Ферди. – Он клиент нашего агентства. Лично Сейди им, конечно, не занимается. У нас есть отдел телевидения.

– Можешь мне сделать одолжение?

– Смотря какое. Для любимых клиентов мадам готов на многое. Но наркотики не поставляю и не снабжаю представителями противоположного поля.

Бадди покатился со смеху.

– Будь у меня нужда в таком одолжении, ты последний, к кому бы я обратился.

– Большое спасибо, – оскорбился Ферди.

– Не хотел тебя обидеть. Видишь ли, я пытаюсь разыскать одну девушку. Она была на приеме в честь Ланкастера… может, как раз с этим придурком.

Он ткнул пальцем на фотографию.

– Как ее зовут?

Не мог же он взять и сказать – Ангель Хадсон.

– Точно не знаю. Может быть, Ангель. Она очень хорошенькая блондинка… просто красавица.

– Посмотрю, чем смогу помочь. Учитывая, что в Голливуде не так уж много ангелов!

В тот самый день, когда объявили, что Монтана Грей будет ставить «Людей улицы», Джордж Ланкастер от картины отказался. Он даже не стал оправдываться. Они с Памелой забрались в ее личный самолет и улетели, не оглянувшись, в Палм-Бич.

Джордж Кристи процитировал в «Голливуд рипортер» слова Памелы: «От Голливуда тошнит», но особым тактом Памела никогда и не отличалась.

Поначалу Оливер взбесился. Он видел, как спускают в сортир его сделку с кабельным телевидением. Потом он скоренько все прокрутил в голове, подсчитал, сколько сэкономит на том, что Джорджа Ланкастера в картине не будет, и решил, что в конце концов это не такая уж и катастрофа. Фильм вытянет на одном имени Джины. А он взял ее за полцены – к большому неудовольствию Сейди. Вдобавок Бадди Хадсон получит сущую ерунду, а то, что он платит Монтане, – просто анекдот.

Он решил особо раскрутить ту роль, которую будет играть Бадди Хадсон, чтобы привлечь к фильму внимание молодежи.

Как ни противно было ему хвалить Монтану, она и в самом деле сделала роскошное открытие – у этого парня большие возможности.

Теперь ему оставалось одно – проявив творческий подход, подобрать актера на освободившуюся роль Мака, которую он так и так хотел переделать, подсократить и перевести на второй план.

Кому нужен еще один Джордж Ланкастер? Только не Оливеру.

Ему нужен не очень дорогой актер с не очень громким именем, который не будет требовать невозможного гонорара.

Он счел, что Росс Конти может подойти, когда агент Конти Зак Шеффер позвонил и предложил его кандидатуру. Не то чтобы никого во всем городе больше не сыскать. Агенты обрывали телефон, наперебой предлагая своих актеров, но Оливеру нравился запах Росса Конти. Непривычная для него роль. Красавчик Конти играет обшарпанного старого полицейского, самая первая его приличная актерская работа – журналы будут в восторге. Он уже представил обложку «Пипл». Вдобавок Росс опять разводится, значит, и писать о нем будут больше. А флюиды между Россом и Джиной что-нибудь да значат. Всем известно, что Росс любитель сисек.

Сведи их вместе – и что получится?

Куда больше заголовков на первых полосах, вот что.

Да, Оливеру нравился аромат всего этого. Он любил сводить все воедино на последнем, завершающем этапе. Особенно если все шло так, как он замышлял.

Нийла Грея выписали из больницы через три недели после инфаркта. Только поехал он не домой, а в домик, взятый в аренду на берегу океана, и компанию ему составила личная сестра-сиделка.

Все устроила Монтана.

– Так будет лучше всего, – сказала она.

– А что же ты? – спросил он, чувствуя себя как человек, которого вырвали из объятий смерти – так оно, впрочем, и было.

– Постараюсь выбираться по уик-эндам, – неопределенно пообещала она.

Они не касались причин его инфаркта. Не было ни шумных ссор, ни обвинений. Но Нийл понимал – она знает и был готов на все, лишь бы ее удержать.

– Обещаешь? – спросил он, презирая в своем голосе умоляющие нотки.

– Постараюсь. Но картина и прочее… – отговаривалась она.

– Монтана… – начал он.

– Не хочу об этом говорить, – жестко заявила она. – Я еще не готова к разговору.

Итак, он сослан на берег океана с наказом отдыхать и поправляться, тогда как жена его сама ставит его картину… с Джиной Джермейн в главной роли, отчего все и вправду становится очень странным.

Ему хотелось спросить, почему она согласилась взять в фильм Джину, но он не мог себя заставить упомянуть имя этой женщины. Спроси он Монтану – сказала бы, что выбирала не она, а поскольку хотела ставить картину, то пришлось выполнять требования Оливера Истерна, иначе он бы взял другого режиссера. «Либо соглашайся, либо уходи, – сказал Оливер, получая от этого огромное удовольствие. – Но помни: если даешь согласие, то палки в колеса мне не вставляй. Главный я – говнюк будет командовать. Ясно?»

Безмозглый говнюк. Ведь как только съемки начнутся, он все возьмет в свои руки; каждому известно, что, как только заработает камера, режиссер берет продюсера за яйца и уже не выпускает.

С трудом верилось, что Оливер утвердил Джину. Но дело сделано, и тут ничего не изменишь, потому пришлось вызывать Джину в студию на встречу. Она решила: так или иначе, но она добьется, чтобы Джина сыграла по-божески.

– Я так расстроилась, когда узнала о Нийле, – выпалила Джина – глаза широко распахнуты, волосы белые, груди невероятные.

Монтана убила ее взглядом, которым все было сказано.

Потом убила словами:

– Мне надо, чтобы ты сбросила двадцать фунтов. Волосы у тебя неестественные, придется изменить. И никаких нарядов по особому заказу. Только из обычных магазинов. Что касается макияжа, то никаких накладных ресниц, никакой помады с глянцем, никаких теней.

Джина зло на нее посмотрела.

– Мне не нужна на экране Джина Джермейн, кинозвезда.

Тебе надо попытаться ухватить простоту Никки.

У Джины сделался скучающий вид.

– Давай не будем друг друга дурачить, – продолжала Монтана, твердо решив выложить все начистоту. – Я не хотела брать тебя на эту роль, да и тебе, наверное, противно, что ставлю фильм я. Но, в сущности, у нас обеих одна и та же цель – хорошая картина. Так что хватит заниматься ерундой и давай делать фильм. Договорились?

У Джины сделался удивленный вид.

– А что, дело! – решила она, и женщины пожали друг другу руки.

– Он хочет встретиться сегодня с тобой за ленчем. В «Ма Мезон», – сообщил Зак Шеффер. – Мне кажется, мы сможем договориться. Деньги небольшие, но роль нельзя упускать.

Этот хрен еще указывает ему, чего нельзя упускать. Кого, черт побери, он, Росс, несколько месяцев как ненормальный донимал «Людьми улицы»? Как только он узнал, что Джордж Ланкастер отказался от картины, Росс тут же связался с Заком и потребовал, чтобы тот немедленно звонил Оливеру Истерну.

– Звонил я ему, миллион раз, – недовольно проворчал Зак, которому интереснее было гоняться за кокаином и бабами, чем обеспечивать клиентов работой.

– Так позвони еще раз. Сейчас же.

Время он выбрал удачно. Об уходе Джорджа еще даже не сообщили газеты. Карен поставила его в известность заранее. Наконец-то позвонила ради того, что ему действительно было нужно.

Обычно же звонила, чтобы спросить: «Почему-то мы с тобой не встречаемся? Что с тобой случилось?»

Он не знал, что с ним случилось. После того, что произошло у них с Сейди в Палм-Спрингс, он был сам не свой. Она с ним обошлась, как с какой-то телкой для секса. Пользовалась им, чтобы вызвать ревность у своего нового кобеля, и в первый раз в жизни его заставили почувствовать себя отвергнутым дураком. Чувство не из приятных, черт ее побери!

Он заперся в своем номере в отеле, днями напролет смотрел телевизор, еду заказывал в номер и даже не давал себе труда побриться. Депрессия продолжалась несколько дней, и радости от нее было мало. Из-за нее он чувствовал себя старым и ранимым, а в довершение ко всему борода его, когда отросла, оказалась седой. Господи! С такой вот бородой и с побледневшим загаром он выглядит чертовски дряхлым.

Тогда он и взял себя в руки, как раз к тому времени, как позвонила Карен, чтобы предупредить о предстоящем уходе Джорджа. Телефонных посланий от Элейн с каждым днем становилось все больше. Сначала она просто передавала, что звонила, и просила перезвонить. Потом записки с посланиями, которые подсовывали ему под дверь, становились все более личного свойства… да такими, что ввергали в смущение. Она хочет, чтобы весь свет узнал, что происходит? Надо что-то с ней делать. Сходить к адвокату и поговорить о разводе. Но когда оставалось только встать и пойти, начали одолевать сомнения: а хочет ли он этого на самом деле?

Не надо было его выгонять. Пусть еще помучается, там видно будет.

Бадди никогда в жизни не был так занят, но ему это нравилось. Были пробы с разными прическами, гримом, костюмами.

Делались фотопробы. Устраивались встречи с людьми, отвечающими за связь со средствами массовой информации, чтобы они могли подготовить достойную его биографию. Наступал вечер, и он без сил валился в постель. Пятница была его первым свободным днем, и он решил заехать повидать Шелли и Рэнди: может, они слышали что об Ангель. Заодно и вернуть им деньги, которые занимал.

Когда он добрался до квартиры Рэнди, был полдень. Бадди несколько минут звонил, пока наконец не открыла Шелли: она стояла, шатаясь, в безразмерной тенниске, рыжие кудри растрепаны, пьяные глаза в тумане от сна.

– Ну? – пробормотала она, не понимая даже, что это он, – Хорошо, когда тебя помнят.

Она тупо на него смотрела, пока до нее не дошло.

– Бад, – невнятно залопотала она, – рада тебя… видеть, Бад.

Он вошел за ней в тесную квартирку. Голый Рэнди спал, разметавшись по всей кровати. Комната смахивала на помойку еще больше, чем обычно, – повсюду разбросаны одежда и пластинки, валялись пустые бутылки от вина, недоеденная пицца, а на тумбочке у кровати – опрокинутый пузырек метаквалона, шприц с иглой и жестяная коробка, в которой было немного кокаина.

Одного взгляда хватило, чтобы Бадди все понял.

– Вы, как вижу, нашли друг друга, – сказал он с тревогой.

– А почему бы и нет? – парировала Шелли, зевая, и провела пальцами по спутанным волосам. – Битники спят одни. – Она подобрала с пола джинсы и хлестнула ими по неподвижному Рэнди. – Просыпайся, Бад к нам в гости пришел.

– Отвали, – промычал Рэнди.

– Всю ночь гудели, – объяснила она, вяло махнув рукой в сторону шприца и наркотиков. – Вообще-то даже всю неделю.

Летит же времечко, когда весело. Хочешь покайфовать?

Бадди покачал головой. Неужто он и в самом деле вел такую жизнь? Нечего удивляться, что Ангель сбежала.

– Слушай, – быстро проговорил он. – Я просто заехал, чтобы вернуть вам обоим деньги, которые был должен. – Он полез за пачкой.

– Ну и дела! Ты что, «Сейфуэй»[30] обчистил? Рэнди! Проснись.

Бад пришел. И с деньжатами.

Рэнди подскочил как ужаленный и сел с безумным взглядом.

– Черт бы тебя взял! Перестань орать как резаная. Терпеть этого не могу.

Бадди показалось, что он замурован. Вся эта сцена его тяготила. Ему и в самом деле нечего было тут делать.

– Где это ты оторвал? – поинтересовался Рэнди. Вид у него был такой, словно он вот-вот развалится на части. Безумные остекленевшие глаза на бледном перекошенном лице.

– Что с тобой творится? – спросил Бадди, показывая на шприц. – С каких пор ты занялся этим?

– Ой, обойдемся без липового сочувствия. Выкладывай деньги и мотай отсюда.

Минуту Бадди казалось, что ему, наверное, следует вмешаться, хотя бы попытаться с ними поговорить. Но потом он подумал:

«Я что, с ума сошел? Они сами могут о себе позаботиться».

– Вот. – Он отсчитал банкноты и протянул Рэнди. – Думаю, мы квиты.

– Нашел работу, Бад? – пролопотала Шелли.

– Ага, – отозвался он. Этим двум вурдалакам, одуревшим от наркотиков, он ни за что не станет рассказывать о тебе. – Э… слушайте. Я переехал. Если Ангель позвонит, дайте ей мой номер. – Он записал его в блокнотик, что лежал рядом с телефоном. – И пожалуйста, постарайтесь узнать у нее, где она сейчас.

Мне очень надо ее найти.

– Она как мороженое, приятель, – бормотала Шелли и терла глаза с покрасневшими веками. – Надавишь – оно и растает.

– Так… ладно, увидимся как-нибудь, – сказал Бадди, отступая к двери.

– Опять тем же самым торгуешь? – приставала Шелли.

Он не ответил. Выскочил за дверь, помчался вниз по лестнице, прыгнул в машину, чтобы умчаться как можно дальше оттого, кем и чем он был в прошлом.

– Мы с Адрианом посоветовались и решили – лучше тебе переехать к нам, – сказал Коко.

Ангель начала было отнекиваться.

– Никаких возражений, – твердо сказал он. – К тому же я слышал, что девица, чью квартиру ты снимаешь, возвращается.

Так что, видишь, все улажено.

Она думала затеять спор, утвердить свою вновь обретенную независимость. Но мысль о том, чтобы переехать к Коко и Адриану, была слишком соблазнительна, чтобы ей противиться. Они могут стать ей семьей. На время. Неужели хотеть этого – так дурно?

Несколько дней спустя они погрузили ее пожитки в его машину, и она переехала в домик на холмах.

Сначала она чувствовала себя неловко и не на месте, но Андриан был с ней так сердечен, а Коко так добр, что скоро она вполне освоилась.

Беременность ее начинала становиться заметной.

– Ага! – как-то утром поддел ее Раймондо. – С королем в мяч поиграть не захотела, а где-то доигралась.

– Иди дури голову клиентке, – съязвил Коко, вертевшийся, как обычно, рядом.

– Очень рад, что хотя бы одному из нас удалось, – отбрил Раймондо. – Для бизнеса это, парень, хорошо.

– Избави нас, боже, от сексуально озабоченных пуэрториканцев, – пробурчал Коко. Он повернулся к Ангель. – Я нашел тебе врача. Он будет присматривать за тобой, пока не родится малыш, больше того, когда придет время, он примет маленькое чудище. – Он изобразил тяжелый вздох. – Ума не приложу, как мы будет ухаживать за ребенком – в нашем-то доме. – Он обнял ее, словно прикрывая собой. – Но волноваться незачем – как-нибудь да управимся. Может, возня с писклей будет для меня сплошным удовольствием!

Она сжала его руку.

– Я, правда, тебя люблю, Коко. Всю жизнь буду благодарна за то, что ты для меня сделал.

Его лицо, обрамленное диковинными завитушками, залилось краской.

– Умоляю тебя, греза моя, не надо сантиментов. Эмоциональных нагрузок я не выдерживаю. Они вредны для моих гормонов!

Оливеру нравилось вести игры с голодными актерами. Особенно со знаменитыми. Как правило, они его брали за яйца и, как правило, почище разъяренной лесбиянки выдавливали все до капли. С Россом Конти все козыри были у Оливера, и ему это нравилось. И нравилось вдвойне, поскольку он настоял, чтобы к ним присоединилась Монтана, и уже одно то, что имена Джины Джермейн и Росса Конти окажутся рядом, возможно, навсегда выбьет ее из колеи.

– Господи, Оливер! – взорвалась она, когда узнала. – Я могу еще понять, почему для тебя был так важен Джордж Ланкастер.

Но почему Росс Конти, когда вокруг полно и в самом деле хороших актеров?

Сидя за своим обычным столиком в «Ма Мезон», Оливер чувствовал себя как рыба в воде. Даже геморрой прошел, а это лишний раз доказывает, насколько вредно, когда ему досаждают, зато когда все пляшут под его дудку – это полезно.

Монтана была раздражена – куда делись обычные ее невозмутимость и хладнокровие.

Росс вел себя как нельзя лучше, а Оливер играл с ним, как кот с мышью.

– Надо сказать, это один из лучших сценариев, которые я когда-либо читал, – с охотой сказал Росс. – В нем прекрасный темп, и замечательный реализм, и великолепная для меня роль.

«Хоть нравится, – подумала Монтана. – Шаг вперед по сравнению с Джорджем, который скорее всего сценарий вообще не читал».

– Сейди звонила мне утром, – сообщил Оливер, усиленно протирая салфеткой вилку. – Ей кажется, что роль может заинтересовать Адама Саттона.

Росс проглотил обиду и промолчал. Он видел игру Оливера и понимал, что самому ему остается одно – высидеть до конца.

– Адам, конечно же, запрашивает нелепую сумму, – продолжал Оливер, помахав Дани и Хэлу Нидхем. – А то, что Биби будет вертеться на съемочной площадке, – это гарантия, что бедняга не сможет работать. Но он очень популярен, особенно в Европе. – Оливер закончил надраивать вилку и теперь любовался своей работой. – Знаешь, Росс, с Заком на редкость трудно. Я знаю, что у тебя своя цена. – Он пожал плечами. – Но должен тебе сказать, что, еще не приступив к съемкам, мы уже перебрали со сметой.

Росс начал потеть. Перед обедом он разговаривал с Заком, и то, что предлагал Оливер, было просто оскорбительно. Так неужели он еще хочет сбить цену?

– Откровенно говоря, – великодушно предложил Оливер, – если мы сойдемся на цене, роль твоя. Если нет… – Он снова пожал плечами. – Сегодня к четырем часам все должно быть решено.

Монтана поднялась.

– Знаю, что вы простите меня, – сказала она. – Но рассиживаться за ленчем в наше время – роскошь не по мне. Через неделю начинаем съемки, и у меня дел невпроворот.

– Через неделю? – задохнулся Росс.

– Именно, – сказала она, жалея его, чувствуя к нему симпатию и думая, что в конце концов, видимо, не так уж он и не подходит на роль. Небрежно махнула Оливеру:

– Пока, – вызвав тем самым у него раздражение, и ушла.

– Надо думать, фильм она сделает потрясающий, – нехотя выдавил из себя Оливер, – хоть и женщина.

– Сценарий замечательный.

– Да, хороший, – вынужден был признать Оливер. – Само собой, мне пришлось внести кое-какие изменения. – Он сделал глоточек «Перье»и оглядел ресторан. – Не твоя ли это жена?

Росс обернулся как раз в ту минуту, когда в ресторан входили Элейн и Мэрли. Господи! Только этого ему не хватало. Он быстро развернул стул и стал смотреть в другую сторону, понадеявшись, что она его не заметит.

Не повезло. Она увидела его, как только вошла, и, едва Мэрли заняла столик, подплыла к ним.

– Привет, Оливер, – поздоровалась она, сумев обворожительно улыбнуться. – Привет, Росс, – кинула она оскорбленный взгляд обвинителя.

Оба ответили на приветствие.

Неловкое молчание.

– Ты не попьешь потом со мной кофейку, Росс? Хочу поговорить кое о чем.

По крайней мере хватило ума не устраивать сцену перед Оливером.

– Договорились, – милостиво согласился он, не собираясь этого делать.

Она слегка кивнула. Для Элейн довольно скромно. «Спасибо». Не сказав больше ни слова, вернулась к Мэрли.

– Говорят, вы разъехались, – сказал Оливер, словно об этом не знал весь Голливуд.

– Только на время, – беззаботно отозвался Росс. – Не разрыв, а всего лишь размолвка.

– Прекрасно. Не хотелось бы думать, что ты рядом с Джиной будешь разгуливать без узды.

Оливер говорит так, словно роль у Росса уже в кармане. Но доверять Оливеру – все равно что доверять голодной пиранье.

– Много ли правды в том, что говорят о Нийле и Джине? – спросил Росс, изображая легкий интерес.

– Возьми то, что слышал, и умножь на три.

– Правда?

– Знаешь выражение «блядь-хапуга»? Ну, так именно это Джина из себя и представляет, в буквальном смысле.

Оба заржали – мужская солидарность – с облегчением, что попался этот олух Нийл Грей, а не они.

– У меня создается впечатление, что мы с тобой сможем прийти к согласию, – сказал Оливер. – Поговори ты со своим агентом – у меня деньги с неба не падают. Не будешь требовать невозможного, глядишь, и договоримся.

«Вот проходимец, – думал Росс. – Куда же делись те деньги, что тебе не придется платить Джорджу Ланкастеру? Эх, была бы моим агентом Сейди!..»

Но она не его агент. И даже вспоминать о ней для него верх унижения – чувство для него непривычное, и поощрять он его не собирался.

– Вид у него ужасный, – забеспокоилась Элейн.

– А мне кажется, вид у него такой, как всегда, – отозвалась Мэрли. И хотела добавить: «Это у тебя вид ужасный».

– Зарос, под глазами мешки и потолстел, – констатировала Элейн. – Махнул на себя рукой.

И ты с ним вместе, хотела сказать Мэрли. Она никогда – просто никогда – не видела Элейн с облезшим лаком на ногтях. Говорит, что кто-то потолстел на пару фунтов, а у самой уже наметился двойной подбородок. А волосы! Уж не седая ли прядь на самом виду?

Она пригладила свои идеально ухоженные светлые кудри и подумала: какой бы личный кризис она ни переживала, последить за собой всегда есть время. Элейн совершает жуткую ошибку, что позволяет себе так распускаться.

– Интересно, какие там у Росса дела с Оливером? – пробормотала Элейн задумчиво.

– Поговаривают, что он, наверное, заменит Джорджа Ланкастера, – сказала Мэрли.

– Очень тебе благодарна за сообщение, – холодно оборвала ее Элейн.

– Я только что об этом услышала и знала, что увижусь с тобой за обедом. – Мэрли помолчала, решительно настроившись перевести разговор на то, что она хотела бы обсудить. – Нийл мне сказал. Мы каждый день с ним разговариваем. Знаешь, он очень быстро поправляется.

– Может быть, я ошибаюсь, – раздраженно заметила Элейн, ни на секунду не упуская из виду своего блудного мужа, – но он ведь по-прежнему с Монтаной?

– Пожалуй, да… что-то вроде этого. Но, кажется, ненадолго.

Элейн не могла скрыть удивления.

– И ты хочешь, чтобы он вернулся? После того, как он тебя бросил?

Мэрли надменно вскинула светлые кудряшки.

– Не тебе говорить о том, кто кого бросил. Ты-то примешь Росса назад?

Элейн захлебнулась от злости.

– Росс меня не бросал. Я его выгнала за шашни с нашей милой подругой Карен. И раз уж мы об этом заговорили, тебе должно было бы быть известно, что происходит. Почему ты мне не сказала?

Мэрли широко раскрыла голубые глаза, подведенные так умело, что даже не скажешь, что она накрасилась.

– Я не знала.

– Наверное, нет. Слишком занята была – трахалась с Рэнди.

Он-то куда делся? Или счет в банке у него не такой твердый, как его член?

Мэрли быстро надела большие очки от солнца в белой оправе.

– Не понимаю, какая муха тебя укусила. Болтаешь такое, чего друзья не должны говорить.

– Если не друзья, то кто тогда скажет? – логично сформулировала Элейн, хватая за рукав проходившего мимо официанта.

– Еще одну порцию водки с мартини, – бросила она. – Лучше две. Ненавижу пить с перерывами.

Ферди дозвонился до Бадди, когда тот отжимался на полу.

– Тебе надо договориться со службой автоответов, – проворчал он. – Устроить?

– Валяй, – решил Бадди. Если он собрался стать звездой, так уж по всей форме.

– Я раздобыл телефон той девушки, которую ты ищешь, – прозаично сказал Ферди. – Ее имя и в самом деле Ангель. И она работает в парикмахерской на бульваре Сансет. – Он дал Бадди номер, сопроводив советом:

– Теперь тебе следует быть осмотрительнее по женской части. Скоро каждый твой шаг будут фотографировать и обо всем писать. Лучше встречаться с актрисами, которые знают, как вести себя в таких случаях.

Бадди усмехнулся. Иной раз Ферди выглядит бледной копией Сейди. Она уже одарила его точно таким же советом.

– Спасибо, запомню. А сейчас я должен бежать. Линда Эванс[31] ждет меня в «джакузи».

– Ты у нас хитрожопенький, – не без нахальства поддел его Ферди.

– А ты не знал?

Бадди повесил трубку и глубоко вздохнул.

Ангелъ, сегодня ты ко мне вернешься!

Он набрал номер, который дал ему Ферди, и ждал с нетерпением, когда возьмут трубку.

Ответил мужской голос:

– «У Коко».

– Да… э… я хочу поговорить с Ангель.

Молчание.

– Кто звонит?

– Скажите, что друг.

– Что вы друг, я не сомневаюсь, но сейчас Ангель нет, поэтому не будете ли вы так любезны оставить мне свое имя и номер телефона, и я позабочусь, чтобы она вам перезвонила.

Вот сука! Недоверчивый хмырь.

– Я позвоню позже, – раздраженно сказал Бадди.

– Спасибо, – пропел Коко.

– Бадди положил трубку и уставился в никуда. Надо было узнать адрес, сесть в машину и просто туда поехать. Тогда бы он и слушать ничего не стал, а вернул бы Ангель назад.

А вдруг она не пойдет? Мысль эта напугала его куда больше, чем он готов был признать.

– Тебе тут звонили, – сказал Коко, когда Ангель вернулась от врача.

– Кто?

– Не сказал.

Бадди, подумала она. О господи, сделай так, чтобы это был он!

– Он еще позвонит? – спросила она с тревогой.

– Если не позвонит, ему будет хуже, греза моя.

Только что был тут, и уже его нет. В беспомощной ярости Элейн пялила глаза на пустой столик Росса. Всего на минуту вышла в туалет, и подлец воспользовался этой минутой, чтобы улизнуть.

– Ты видела, что Росс ушел? – набросилась она на Мэрли.

– Нет.

Элейн тяжело опустилась на стул.

– Ненавижу этот проклятый город, – завелась она. – Одни говенные пройдохи, которых только и волнует, как бы не пропустить какой-нибудь вечеринки. А не пригласили, значит, сидишь дома с выключенным светом, чтобы все думали, что тебя нет в городе.

Мэрли захлопала глазами.

– Что?

– Ничего. – У Элейн дрожал голос. – Становлюсь похожей на Росса. – Она вздохнула. – Давай еще выпьем.

– Думаю, не стоит, – с неодобрением заметила Мэрли. – Сегодня у меня еще класс балета.

– Дерьмо! – запальчиво воскликнула Элейн. – В этом городе одно дерьмо.

Ровно без пяти четыре Росс Конти велел Заку Шефферу позвонить Оливеру Истерну и принять его условия – любые.

– Если мы позволим сбить цену, через сутки весь город будет знать об этом. А чтобы потом снова ее поднять, придется лезть вон из кожи. – Зак понизил голос. – Знаешь, Росс, актер – как проститутка. Она и за пятерку трахается, и за полсотни. Понимаешь, что я хочу сказать?

– Я хочу этот фильм, Зак. И я проститутка, которая все сделает, чтобы его получить. Звони Оливеру. Сейчас же.

Глава 52

Доктор позвонил Леону рано утром, когда тот еще спал.

– Я подумал, нет ли у вас желания заскочить повидаться со мной. – Старик говорил так, будто живет по соседству. – Тут у меня история болезни Эндрюса, интересная штука.

– Я не могу, – с сожалением ответил Леон, потихоньку отодвигаясь от неподвижно лежавшей Милли. – Можете подождать минутку?

Он торопливо пошел с телефоном в руках в ванную и закрыл дверь. Сел на крышку унитаза и стал слушать. И вправду интересная штука. Стоило доктору найти медицинскую карту, и его память, кажется, полностью восстановилась.

– Уиллис Эндрюс был тихим человечком, – вспоминал он. – Сначала пришел ко мне на прием из-за мигрени. Только это была не мигрень, а его жена. Половые расстройства. Это обнаружилось, только когда он в третий или четвертый раз побывал у меня. В те времена, знаете ли, не так, как сейчас, – о сексе откровенно не говорили.

– Верно, – согласился Леон.

– Мистер Эндрюс страдал тем, что не мог поддерживать эрекцию, – продолжал доктор. – И дома от этого возникали конфликты. Миссис Эндрюс очень хотела забеременеть.

– Да?

– Я проконсультировал больного. Поговорили с ним о витаминах, правильном питании, о технике секса. Тема секса всегда была одной из моих любимых. Мне нравилось помогать людям с расстройствами в этой области. Я словно боролся с сильным противником.

– Помогли вы Уиллису Эндрюсу?

– Увы, нет. Он упорно следовал моим советам, но, помнится, уже после нескольких консультаций я подумал, что, наверное, дело не в нем. Должно быть, проблема была с миссис Эндрюс…

– Вы ее видели?

– К сожалению, нет. Я предложил с ней встретиться, но он очень разволновался. Если учесть, что случилось потом, мне надо было бы тогда настоять.

– А что случилось потом? – заинтересовался Леон.

– Я вырезал заметку из газеты и вложил в его карту. , – Какую заметку? – не отставал Леон.

– Супруги Эндрюс взяли ребенка. Девочку. Произошел несчастный случай – ребенок погиб. Они сказали, что она упала с лестницы. Соседи утверждали, что ребенка забили до смерти. Их арестовали, но почему-то обвинения были сняты. Из-за недостатка доказательств, что-то в этом роде. Они, разумеется, уехали из города. Я никогда не мог разобраться в этой истории. Вспыльчивым Уиллис Эндрюс никак не был.

Мысль Леона бешено заработала. Почему они вообще взяли ребенка? Может, потому, что из-за проблемы, которая была у Уиллиса, не могли обзавестись своим собственным? Как Леон ни старался, но до сих пор он так и не смог раскопать никакой информации, касающейся рождения Дека. Неужели его тоже усыновили?

Адреналин бурлил у него в крови. Ему нужно больше информации. Гораздо больше.

Надо узнать, кто Дек Эндрюс на самом деле.

Глава 53

Состав исполнителей утвердили.

Фильм производства Оливера Истерна «Люди улицы». В главных ролях Джина Джермейн и Росс Конти. Впервые на экране – Бадди Хадсон в роли Винни.

Продюсер Оливер Истерн. Режиссер Монтана Грей.

Две недели съемок с декорациями в студии. Затем – восемь недель съемок на натуре.

Прием для прессы за три дня до начала съемок в отеле «Уэствуд Маркиз»– представить исполнителей репортерам.

Монтана готова была задушить Джину Джермейн. Светлые волосы взбиты и нещадно начесаны. Белое платье, которое словно обтекало изгибы ее тела, едва прикрывало знаменитые груди.

– Идея, – зло выговаривала ей Монтана, – заключалась в том, чтобы дать знать прессе: эта роль – качественно новая для тебя. Как, по-твоему, они смогут принять тебя всерьез, если ты выглядишь так, будто приготовилась выступать в варьете в Лас-Вегасе?

– Да не переживай ты так, милочка, – заворковала Джина. – Боюсь, ты убедишься, что я всегда в центре внимания, что бы ни надела.

Эта женщина явно не поняла ни слова из предыдущей их беседы.

– Слушай, – быстро сказала Монтана. – Я думаю, нам надо поговорить.

– Только не сейчас, дорогуша, – сладким голоском отказалась Джина, махнув в сторону репортеров и проводя язычком по блестящим губам.

– А завтра утром как? – не отставала Монтана.

– Если я не работаю, то никогда раньше двенадцати не встаю, – заметила Джина таким тоном, будто все должны об этом знать.

– Тогда за ленчем.

Без особого желания, со вздохом она согласилась:

– Ну ладно.

Потом Монтана увидела Росса Конти. На вид прямо-таки красавец. Куда делся стареющий актер, с которым она обедала в «Ма Мезон»?

Он посидел под лампой для загара. Слегка подкрасил волосы – скрыть седину. Массаж лица. Просто массаж. Двухдневное голодание. Особые глазные капли, чтобы избавиться от красноты в белках.

– О боже! – ужаснулась Монтана. Перед ней была парочка голливудских звезд, которые во что бы то ни стало хотят выглядеть как можно лучше, и черт с ним, с фильмом. Но дело они будут иметь с ней, а она такого не потерпит.

Только у Бадди вид нормальный. Что он ни делает, ничто не может скрыть его животной сексуальности. Нельзя не понять, что Он с легкостью окажется победителем в этом фильме – сумеет она добиться от него хорошей игры или нет.

Знакомясь с ним, Джина надолго задержалась. Она изучала его, как ювелир драгоценный камень.

Пока Джина разглядывала Бадди, к ней пристреливался Росс.

Такого бюста, как у нее, он давно не видел. Почему он не мог найти такую женщину, чтобы сиськи у нее были, как у Джины, соски – как у Карен, деловая хватка – как у Сейди, а позаботиться о нем она умела, как Элейн?

На приеме он избегал Сейди. Так с ним обошлась – никогда ей этого не простит.

А смеется-то последним он. Играет в «Людях улицы», хотя и разозлился не на шутку, увидев новый сценарий. Его роль сократили до ужаса.

– Не волнуйся, – заверила его Монтана. – Плюнь на урезанный вариант. Снимать будем по первоначальному – только чтобы Оливер не узнал.

Сейди наблюдала за Россом, испытывая и раскаяние, и удовлетворение. Она знала, что оскорбила его… гордость его по крайней мере задела.

Но разве это месть, если сравнить, как он с ней обошелся?

Надо бы, чтобы он ответил сполна. Слишком поздно – он ее избегает. Напрасно. Она-то могла бы выбить для него сумму вдвое больше, чем та, на которую он согласился.

Бадди сиял. Быть на виду – его стихия. Блистающая звезда.

Ну, может, и не звезда пока, но на орбиту вышел, это точно. Уже совсем готов взмыть вверх.

Хорошенькая курносая негритянка представилась:

– Привет, я Верджи из «Тин Топике». – Она вертела в руках магнитофончик. – Можно задать несколько вопросов?

Он улыбнулся.

– С удовольствием отвечу.

Говорить о себе становится привычкой. Двадцать три интервью за пять дней. В уборную сходить некогда, а не то что разыскать Ангель. Он звонил ей только один раз. Чтобы вернуть ее, нужно время и пространство.

Верджи щелкнула магнитофончиком.

– Где вы родились? – спросила она.

Тонкий голосок с придыханием. Над верхней губой капли пота. Нервничает, разговаривая с ним?

– В Нью-Йорке, – соврал он. – Кухня ада. Трудно было, но я справился.

– Когда вы приехали в Голливуд?

– В прошлом году. Всю дорогу из Нью-Йорка ехал на попутных машинах. Когда добрался сюда, попытал счастья на нескольких работах. Спасатель, спортивный вожатый у ребят, таксист.

Вот так. – Он помолчал. Для большего впечатления. – Однажды ко мне в такси села Сейди Ласаль – и бац! «Вы актер?»– говорит, «Да», – отвечаю. «Тогда, – говорит, – я хочу, чтобы вы немедленно встретились с Оливером Истерном».

У Верджи глаза на лоб полезли.

– Нуда!

– Все было как во сне. На следующей неделе – кинопроба.

Вы не поверите.

Она записала каждое его слово.

– Все в порядке, Бадди? – поинтересовался Пусскинс Малоне, глава отдела по связям с прессой, который помог ему сочинить его новую биографию.

Бадди утвердительно сложил кружком большой и указательный пальцы.

– Тебя хотят сфотографировать с Джиной. Извините нас, дорогая.

Верджи кивнула.

– Спасибо, – поблагодарила она. – Я буду следить за вашим фильмом. Может быть, мы еще поговорим, когда фильм выйдет.

– Конечно. Непременно. – Не кинозвезда, а сама любезность. Ему это нравилось.

– Ты захватил набор для прессы, дорогой? – спросил Пусскинс, – Снимки, биография – все на столике у входа. Если еще что-то понадобится, только звякни мне.

– Обязательно.

– Миловидная крошка, – заметил он, поспешая с Бадди к Джине, которую плотной стеной обступили восторженные фоторепортеры. – Еще не знаком с этой сверхблядью?

– Не имел удовольствия.

Пусскинс цинично рассмеялся.

– Гунн Аттила с сиськами!

– Не в моем вкусе.

– Неважно. А вот ты – в ее ли вкусе? Если да – спасайся бегством!

– Спасибо, но я уже знаю, что случилось с Нийлом Греем.

– Ему еще повезло. Кое-кто из ребят нырял промеж этих ляжек и на неделю пропадал из виду!

Джина встретила его голодным взглядом, деланной улыбкой и мощно выпяченной грудью.

– Разве он не сексуален, дорогуши? – проворковала она репортерам.

– Поцелуй его, Джина.

– Обними его, Джина.

– Немного побольше разрез на груди, Джина.

Она вцепилась в Бадди и приняла все те позы, какие были нужны.

Он заметил, что при всей своей косметике, шиньоне и кокетливых шутках она холодна как ледышка.

Пока фоторепортеры, не переставая, щелкали, она отдавала ему распоряжения: «Улыбайся. Прими сексуальный вид. Ради бога, отодвинься. Моя тень на тебя падает. Чем ты потом будешь занят?»

Ему вспомнился старый анекдот:

«Я к тебе и десятифутовой палкой не притронусь». – «Найди мне палку в десять футов, а сам можешь катиться».

Сияя, к ним подошел Оливер.

– Вот это пара! Прекраснейший подбор.

Монтана давала интервью Вернону Скотту из ЮПИ и, издалека наблюдая за этой сценой, внутренне сжалась. Хорошенькое крещение ее будущего фильма.

До Росса добралась Верджи и сунула ему под нос свой непременный магнитофончик.

Сейди наблюдала, как Джина с Бадди позировали репортерам. Будь Росс ее клиентом, и он бы стоял с ними рядом. Обязательно Завтра фотографии разойдутся по всей стране, и упомянуты будут «Люди улицы». Джина Джермейн и Бадди Хадсон.

А бедного старика Росса обошли. Опять.

Ей стало его жаль. Потом она вспомнила, и взгляд ее стад жестким. Черт с ним, с Россом Конти! Что заслужил, то пусть и получает.

Она отвернулась как раз в тот момент, когда Пусскинс схватил Росса и торопливо потащил в гущу фоторепортеров.

– Вы мне должны за две недели. Четыреста шестьдесят долларов, сеньора. – Лина с решительным видом застыла у черного входа.

– Четыреста шестьдесят долларов, – тупо повторила Элейн.

– За две недели. И Мигелю двести – платить в субботу.

– Вам заплатят, – с важным видом пообещала она.

Как это получается, что всякий раз, когда Лина заговаривает о деньгах, английский у нее безупречен?

– Когда? – настаивала Лина.

– Скоро.

– Когда скоро?

– Да оставь ты меня в покое, глупая баба!

Она бросилась в спальню и шарахнула дверью. Вот она, преданность. Смех, да и только. Лина работает на нее восемь лет. Она ей регулярно платила – и когда та болела, и когда была в отпуске.

И теперь, казалось бы, что ей стоит подождать денек-другой!

Прислуга чертова! Если бы Лина не была экономной, она бы ее уволила и сама вела хозяйство.

Надо было завести детей, Элейн. Так бы он не смог оставить тебя без гроша.

Отвяжись, Этта. Думаешь, я сама не знаю?

Она слонялась по пустому дому и страдала от одиночества.

Черт с ними, с деньгами! А может, и вправду было бы здорово, если бы были дети. Предпочтительно взрослые. Ей никогда не светило заниматься пеленками, игрушками и всей этой младенческой ерундой. И раз уж не получилось, так зачем вообще об этом думать? И Росс не возражал. В сущности, он был этим совершенно доволен. Типичный актер. Конкуренты ему ни к чему.

Собравшись с духом, она отважилась выйти из спальни.

С Линой лучше помириться. Глупая служанка все-таки лучше, чем вообще без служанки.

Литгл С. Порц три раза проехал мимо дома Копти. Войти он не решался. Миссис Конти он никогда не встречал, а жены иной раз такие когти выпускают, когда им показывают фотографии их мужей в постели с другими женщинами; но поскольку мистер Конти на встречу так и не явился, самое лучшее, на его взгляд, – теперь обратиться к ней.

Мимо медленно проехала патрульная машина, и полицейский бросил на него внимательный взгляд. Литтл живо свернул на аллею, ведущую к дому Конти, и припарковался. Из газет он узнал, что Конти разошлись. Если миссис К, нужны улики для бракоразводного процесса, они у него есть, да еще какие. А если заплатит, они – ее.

Он вышел из машины и направился к парадной двери, отметив по пути, что некоторые, бесспорно, жить умеют.

Дверь отворила угрюмая латиноамериканка с лицом как грозовая туча.

– Ну? – грубо бросила она.

Он выпрямился во весь свой рост, во все свои пять футов пять дюймов, и протянул ей потрепанную визитную карточку.

– Передайте это миссис Конти, – произнес он со всей важностью, на которую был способен. – Скажите, я пришел по поводу ее мужа.

– Мистер Конти здесь нет. Он уходить… вы возвращаться другой раз. – Она стала закрывать дверь.

Он применил «ножной трюк»– вставил ногу в проем. Научился он этому по книжкам Микки Спиллейна, которых прочел ужас сколько.

– Убери свой проклятые нога, – заголосила Лина.

– Я хочу видеть миссис Конти. Миссис Конти, – не отступал он. – Передай ей мою карточку.

Лина метнула подозрительный взгляд.

– Почему не говорить сначала про хозяйка?

– Я сказал.

– Ждите.

Она захлопнула дверь с бешеной силой, шарахнув его по ноге и чуть не оставив на всю жизнь калекой. От жуткой боли и ярости он просто взвился. Какой бы ни была Элейн Конти, она наверняка лучше своей служанки.

– Ах, Лина, вот ты где, – приветливо сказала Элейн. – Я хочу извиниться за грубость.

Лина бросила на нее злой взгляд и сунула ей под нос карточку.

– Что это?

– Мужик у дверь, – буркнула она и с ворчанием направилась на кухню.

Близоруко щурясь, Элейн разглядывала карточку. Контактные линзы она не надела, а надпись на карточке была заляпана пятнами грязи. Она пошла за Линой на кухню.

– Что надо этому человеку?

Лина с безразличным видом пожала плечами: «Не знаю».

И занялась раковиной.

О господи, кредитор! Росс перестал платить по счетам.

– Лина, – принялась обхаживать ее Элейн, – пожалуйста, скажи ему, что меня нет дома.

Лина гремела посудой, не обращая внимания.

– Линочка, прошу тебя.

Служанка повернулась и уставилась на нее волком.

– Очень грубый мужчин. Я не иметь с ним дела.

Элейн топнула ногой.

– Я плачу за то, чтобы ты имела дело.

– Ничего вы мне не платите, – ликуя, прокаркала Лина.

Элейн выбежала из кухни. Господи! С каким-то паршивым кредиторишкой она как-нибудь разберется сама, и нечего было умолять служанку. Да как она посмела так себя вести!

Она решительно направилась к входной двери и рывком открыла ее.

– Да? – взвизгнула она. – Что вам надо?

Литгл взглянул на Элейн Конти в бледно-розовом пеньюаре, с сумасшедшими глазами, отступил на два шага, зацепился за что-то и упал, едва не сломав себе шею.

Элейн помогла ему подняться, не забывая ни на минуту, что он на ее территории и если что-нибудь себе сломает, то может ведь и иск ей вчинить.

– Я Литтл С. Порц, – задыхаясь, проговорил он. – Частный детектив. И у меня тут фотографии, которые, кажется мне, могут вас заинтересовать.

– Чем ты потом будешь занят? – шепнула Джина Бадди на ухо.

Прием для прессы подходил к концу. Только что объявили, что бар закрылся, а это, как правило, означало массовый исход.

– Не знаю, как ты, а я буду учить свою роль, – сказал он.

Она облизала пухлые, глянцевитые от помады губы и улыбнулась зазывной улыбкой.

– Хочешь вместе поучим? Кинозвезду хочешь трахнуть?

Он изобразил удивление.

– Эй… ты и вправду думаешь, что Росс Конти мне позволит?

Она нахмурилась.

– Если ты гомик, дорогуша, тогда я – мама Сейди Ласаль!

– Как скажешь. – Он отступил и, пока вокруг еще толклись люди, быстро слинял. Кто бы подумал, что наступит день, когда он пошлет подальше живую настоящую кинозвезду! Ого-го, с возрастом он явно набирался ума. Раскусил ее с первого взгляда, и даже желания не возникло. Как это говаривал Пол Ньюмен?

Зачем есть гамбургер, если дома ждет сочный бифштекс!

Только у него дома ничего не было. А надо, чтобы ждала его Ангель.

Он должен сделать первый шаг. Чем дольше он ждет, тем будет труднее. Бадди решительно направился к телефону-автомату. Половина седьмого, но, может, она еще не ушла.

Ответил тот же мужской голос:

– «У Коко».

– Мне нужна Ангель, – сказал Бадди.

– Всем нужна, – пропел голос.

Началась медленная пытка.

– Там она или нет?

– Сожалею, нет. Что ей передать?

– Где я могу ее застать?

– Нигде.

– Но мне надо с ней поговорить.

– Сожалею. Что-нибудь передать?

С неохотой он оставил свое имя и телефон.

– Позаботьтесь, чтобы ей передали. Это срочно.

Коко все записал, но не знал, как быть – сказать ей или нет.

Она сейчас такая умиротворенная и счастливая. Так нужно ли ей, чтобы в ее жизнь вернулся муж? Наверное, нет, подумал он, сложил листок и сунул в карман рубашки. Позже он переговорит с Адрианом, послушает, что думает он. Адриан всегда принимает правильные решения.

Джина Джермейн, обиженная равнодушием Бадди, взялась за Оливера – к его великому ужасу.