Остров Фиаско, или Последние приключения барона Мюнхаузена

Письмо

Никогда снег не пахнет так, как перед Новым годом, когда кончился последний урок второй четверти, уютный урок при электрическом свете, и впереди каникулы — двенадцать долгих прекрасных дней!

Я возвращался из школы и думал: «Как это много — двенадцать дней… Сначала пройдут три дня. Что можно сделать за три дня, даже трудно себе представить! Но это только три дня, впереди еще целых девять, в три раза больше!»

Так думал я, подставляя язык под летящие снежинки.

Дома я разделся и, запрятав подальше свой портфель, снял с полки Андерсена.

«Снежная королева поцеловала мальчика, и его сердце превратилось в кусок льда…»

Я посмотрел во двор. За окном, как и в сказке, шел снег. Безмолвно синели пушистые сугробы.

И, глядя в морозное зимнее окно, я подумал: «Вот… сейчас та снежинка превратится в Снежную королеву…» Несколько секунд я пристально следил за большой снежинкой, примостившейся в углу рамы. Но снежинка так и осталась снежинкой. Никакого чуда не произошло.

Тогда я захлопнул книгу и открыл дверь на балкон. Там, упираясь зеленой верхушкой в перегородку, стояла елка. Я долго смотрел на ее тяжелые игольчатые гроздья и глубоко вдыхал свежий запах хвои.

Наглядевшись, я уже хотел закрыть дверь, но вместо этого подхватил ладонью пригоршню душистого снега и поднес его к губам. Ох, до чего он был вкусный! Я так увлекся, что не заметил, как рядом очутилась мама.

— Что ты делаешь?! — закричала она. — Ты же недавно болел!

— Больше не буду!

Но мама и слушать меня не стала:

— Только подумать! Выскочил на балкон и ест снег! Очень жаль, но ты сам решил испортить себе праздник: будешь сидеть дома!

— Нет, не буду! — сказал я.

— Нет, будешь! — сказала мама.

— За что?

— Сам знаешь!

— Нет, не знаю!

Но мама уже вышла из комнаты. А я уселся за стол и уставился в окно. За окном все так же падал снег и все так же было красиво и хорошо. Но мне было очень плохо.

Скоро праздник, Новый год, а я… Неужели я и вправду буду сидеть дома? Но мы же с ребятами собирались строить снежную крепость… И кататься на лыжах… А каток? Как же каток?

Но почему? Почему? Что же творится на свете? Почему большие мучают маленьких? Что мы им сделали? Или, быть может, их поцеловала Снежная королева?.. Но ничего, они еще пожалеют. Еще как пожалеют!

Я взял карандаш и листок бумаги. Из кухни доносился звон тарелок — мама готовила ужин.

«Мама, я не могу тебе выразить, как ты меня обидела, — писал я. — Мама, ты нисколько меня не любишь. Поэтому я не хочу больше жить, хотя у тебя и головная боль… Теперь тебя никто уже не будет расстраивать…»

Слезы навернулись на мои глаза.

«Вы уже давно обещали повести меня в цирк, но этого никогда не будет. Но вы сходите без меня, посмотрите…»

Я представил себе, как убитые горем мама и папа выходят из цирка. Папа совсем седой…

«До чего же здорово было в цирке! — говорит он. — Если бы наш Вадик был с нами! Бедный мальчик! Это я во всем виноват. Я ругал его на каждом шагу… И заставлял есть гречневую кашу, которую он терпеть не мог…»

«Не успокаивай меня, — тихо перебивает мама. — Во всем виновата я… Это я наказала его за то, что он ел снег. Ах, если бы я только знала! Пускай бы ел себе на здоровье!»

Если бы она знала… Я снова засопел.

«До свидания, мама и папа, в третьей четверти я, наверное, стал бы отличником… — и, обливаясь слезами, добавил: — Я плачу, но скрываю».

Успокоившись, я с увлечением приступил к выполнению своего давно задуманного плана. Немного отступив от последней строчки, принялся рисовать череп.

Работа была трудная. Довольно быстро я набросал пустые глазницы. Одна из них вышла вдвое больше, но так было даже лучше. Гораздо труднее получались зубы. Их было много, и все разные.

Окинув внимательным взглядом свой рисунок, я почувствовал удовлетворение. Череп был хорош! Разве только немного сузить подбородок. Чуть-чуть…

Я принялся оттачивать карандаш. Раз — стружка, два — стружка, три… Бритва полоснула по пальцу, и капля крови шлепнулась на череп.

Трудно было переоценить эту находку. В один миг я закапал кровью все письмо, а под самым большим пятном у черепа аккуратно подписал: «Кровь Вадика».

Я посмотрел на шкаф, потом на стол, подошел к дивану. Я прощался с вещами…

Диван был старый и всегда скрипел, когда на него садились. Мне захотелось еще раз услышать, как скрипит диван, и я сел на него. Несколько раз подряд я вставал и садился. Очень скоро я пересмотрел все вещи в комнате и пошел на кухню — смотреть на кухонный столик…

А родители? Мне захотелось, чтобы они еще сильнее почувствовали свою вину. Поэтому я вернулся в комнату со щеткой и стал подметать пол.

Наступил вечер. Пришел папа, и мы стали ужинать.

— Как у нас сегодня чисто, — сказал он. — Это ты подмел пол?

— Нет, — ответил я, — это не я.

Пусть никто не узнает, что это я подмел пол.

И только через много лет догадаются, кто это сделал.

— Как это я сразу не сообразил, — заметил отец. — Разве ты что-нибудь сделаешь без напоминаний.

Я знал, что он так скажет.

— А помнишь, папа, ту желтую чашку? Ты все искал ее. Помнишь? Это я ее разбил…

И папа поверил…

— Я так и подумал. Вечно ты все ломаешь!

Я встал и пошел одеваться. В дверях показалась мама:

— Куда это ты собрался?

— Я сейчас… На минутку…

Торопливо достав завернутое в бумажку письмо, я положил его на столик, рядом с вешалкой, и выбежал.

Было уже совсем темно. Я притаился за сараем. В глубине двора сквозь голые ветви загадочно светились наши окна. Наверное, они там уже прочли…

Внезапно распахнулась форточка:

— Вадик! — раздался тревожный голос мамы.

— Вадик! — крикнул отец.

«Поздно, — думал я, — слишком поздно… Я останусь здесь, за сараем, и замерзну. Я уже замерзаю…»

— Вадик! — еще громче крикнула мама.

— Иди домой! — неуверенно добавил отец.

— Вадик! — хором крикнули они.

Наконец форточка закрылась. И к моим страданиям стало примешиваться легкое беспокойство. Рано или поздно я должен был вернуться домой. Но как я мог после такого письма! Вот, если бы меня спасли…

Дверь в подъезде отворилась, и я увидел маму с папой. Оглядевшись по сторонам, они медленно обошли весь двор. Но упорно не замечали сарая. Я высунул из-за угла голову. Меня по-прежнему никто не видел. Я вылез по пояс — никакого результата! Папа забрался в противоположный угол двора и настойчиво обшаривал кусты.

— Эх! — вздохнул я.

Бесполезно.

— Эх!!!

Они вздрогнули и разом повернулись. Больше я не мог прятаться и быстро вышел из-за сарая. Первым подоспел отец. Он взял меня за руку:

— Где ты был?

Мы направились к дому.

Комната ослепила светом. Опустив голову, я стаскивал пальто и жмурился, я старался не смотреть по сторонам. И вдруг, не выдержав, оглянулся: на столе стоял ящик с новогодними игрушками.

…Я так спешил, что руки запутались в рукавах. Отец тем временем уже затаскивал в комнату елку.

— Не бойтесь, — сказал я, — не бойтесь! Я передумал…