От Мюнхена до Токийского залива: Взгляд с Запада на трагические страницы истории второй мировой войны

Алистер Хорн Операция «Катапульта», или Как британский флот по приказу Черчилля расстрелял эскадру недавнего союзника[65]

3 июля 1940 года впервые со времен наполеоновских войн и адмирала Нельсона корабли военно-морского флота Великобритании и военно-морских сил Франции вступили в ожесточенную схватку друг с другом. Снаряды весом более тонны, выпущенные из пятнадцатидюймовых английских орудий, вспарывали броню французских линейных кораблей, мирная гладь Средиземного моря вскипала гигантскими гейзерами, синеву неба заволокло черным маслянистым дымом сражения.

Всего за несколько недель до этого французские и английские войска плечом к плечу сражались против армий Гитлера, вторгшихся во Францию. Теперь же самые мощные корабли королевского флота Великобритании безжалостно расстреливали французские боевые корабли, укрывшиеся на военно-морской базе Мерс-эль-Кебир в Северной Африке.

Эта акция привела в ярость французов, обрадовала Гитлера, вызвала беспокойство в Англии и возмущение во многих странах мира и оказала ощутимое воздействие на ход второй мировой войны. Это был шаг, который Уинстон Черчилль, отдавший приказ о нападении, назвал «греческой трагедией», добавив: «Но никогда еще ни одно действие не было более необходимым для спасения Англии».

В сентябре 1939 года Англия и Франция объявили войну нацистской Германии, напавшей на Польшу. Затем последовали месяцы «странной войны». 28 марта 1940 года английское и французское правительства подписали торжественное обязательство, что они не будут заключать сепаратный мир с Гитлером. Однако 10 мая бронетанковые дивизии вермахта, прорвав фронт союзников в Арденнах и разбив французские части у Седана, устремились к Ла-Маншу, отсекая союзнические армии на территории Бельгии от войск во Франции, и прижали английские экспедиционные войска к морю. Эвакуация этих войск из Дюнкерка была расценена в Англии и США как чудо, но многим французам, в беспорядке отступавшим в глубь страны и вскоре капитулировавшим, она казалась актом исторического предательства со стороны Альбиона.

В середине июня премьер-министр Франции Поль Рейно обратился к Черчиллю с просьбой освободить его от принятого в марте обязательства не заключать сепаратного мира с Германией.

14 июня пал Париж. Двумя днями позже Черчилль, стремясь укрепить волю французов к сопротивлению, направил два драматических ответных послания, в которых излагались условия английского согласия и делалась попытка подбодрить французов. В первом из них Англия соглашалась на то, чтобы французское правительство выяснило у Германии предложения о перемирии, но только при обязательном условии, что французский флот будет отправлен в британские порты до переговоров с немцами. Далее в послании подчеркивалась решимость Великобритании, несмотря на любые трудности, продолжать войну против Гитлера. В тот же день под давлением генерала де Голля, настаивавшего на необходимости какого-нибудь «драматического жеста», чтобы побудить Францию продолжать борьбу, Черчилль выдвинул историческое предложение о провозглашении «нерасторжимого союза» с Великобританией.[66]

К этому времени французское правительство уже эвакуировалось в Бордо. Когда английские послания были переданы, премьер-министр Рейно находился в подавленном состоянии. Но послание Черчилля подбодрило его. Премьер-министр ответил, что будет «бороться до конца». В этот момент к тому же произошло трагическое недоразумение: Черчилль направил через английского посла дополнительное уведомление, что первое послание следует считать «временно приостановленным», пока рассматривается предложение о союзе, но Рейно было сообщено, что оно считается «аннулированным». Незначительное, возможно, семантическое различие, которое, по мнению Черчилля, вероятно, привело французское правительство к недооценке всей той серьезности, с которой Англия взирала на судьбу французского флота. Большинство французских руководителей в Бордо, однако, встретили предложение Черчилля о «нерасторжимом союзе» с подозрением и враждебностью. В обстановке, где превалировали пораженческие настроения, 73-летний главнокомандующий французской армией генерал Вейган провозгласил, что в течение трех недель «Англии свернут шею, как цыпленку». Маршал Петэн заявил, что английское предложение равносильно «слиянию с трупом». Два первых послания Черчилля, в которых речь шла о французском флоте, так и не были рассмотрены разваливающимся правительством Рейно.

Вечером 16 июня Рейно подал в отставку, и маршал Петэн, 84-летний герой битвы за Верден в 1916 году, возглавлявший группу пораженцев, сформировал новое правительство. На следующий день Черчилль возобновил свои требования, чтобы новое правительство Франции не передавало «противнику великолепный французский флот». Но к этому времени в Бордо уже сложилось мнение, что отправка французских военных кораблей в Англию была бы бессмысленной; если Англии в скором времени действительно «свернут шею», то французский флот в конечном счете все равно окажется в кармане у Гитлера.

18 июня первый лорд Адмиралтейства [военно-морской министр Англии] Александер и начальник штаба ВМС адмирал Дадли Паунд были срочно направлены во Францию для личной встречи с адмиралом Дарланом, главнокомандующим французским флотом. По словам Черчилля, «они получили много торжественных заверений, что флоту никогда не будет позволено очутиться в руках немцев». Но, отмечает Черчилль, Дарлан не предпринял никаких мер с целью «вывести французские военные корабли за пределы досягаемости быстро приближавшихся немецких войск».

22 июня Франция подписала перемирие с Германией в знаменитом железнодорожном вагон-салоне, стоявшем в Компьеньском лесу.[67]

В соответствии с перемирием, Петэн согласился, что французский военный флот, за исключением той его части, которая сохраняется для защиты французских интересов в ее колониальной империи, будет сосредоточен в портах и разоружен «под германским или итальянским контролем». В ходе переговоров было сказано немало слов «о чести», однако, с точки зрения Лондона, Франция не сделала ничего, чтобы сдержать данное ею в марте торжественное обязательство или рассеять английские опасения о дальнейшей судьбе французского флота.

Насколько были оправданны эти опасения Англии?

В предвоенный период в основе строительства английского военно-морского флота лежал принцип «уровня двух держав», означавший, что английский военно-морской флот должен по числу боевых единиц превосходить объединенную мощь военно-морских сил двух любых вероятных противников Великобритании. В 1940 году Англия все еще обладала самым крупным военно-морским флотом в мире. Но этот флот уже понес потери в ходе операций по охране конвоев в Северной Атлантике, в неудачной норвежской кампании и у Дюнкерка. Большинство английских линейных кораблей участвовало в операциях по прикрытию конвоев от угрозы немецких надводных рейдеров, таких, как «карманный» линкор «Граф Шпее» (настигнутый в конце декабря 1939 года и поврежденный в бою тремя английскими крейсерами, этот рейдер был затем затоплен своей командой в Монтевидео).

На бумаге английский флот имел ощутимый перевес по числу крупных кораблей: 11 линкоров, три линейных крейсера и пять линкоров в постройке, тогда как Германия располагала двумя «карманными» линкорами, двумя линейными крейсерами новейшей постройки и строила еще два линейных корабля.

Но вступление Италии в войну в июне 1940 года серьезно изменило соотношение сил. Итальянцы располагали современным и быстроходным флотом, хотя боеспособность его была неизвестна (фактически итальянский флот оказался малоэффективным, однако предвидеть это было невозможно), и поэтому англичане были вынуждены держать в Средиземном море по меньшей мере шесть линейных кораблей против шести итальянских. Для Тихого океана против Японии, которая, как ожидали, недолго останется нейтральной, англичанам выделить было нечего, а Лондон не был уверен, что военные корабли нейтральных Соединенных Штатов будут защищать английские владения и морские коммуникации в этом регионе.

Таким образом, для островной Великобритании с ее заморскими имперскими владениями, зависевшей от сохранения военно-морского могущества, переход боевого флота Франции в руки Германии был бы подлинной катастрофой. Франция имела четвертый по численности военный флот в мире. Он состоял из пяти старых линейных кораблей, двух современных линейных крейсеров («Дюнкерк» и «Страсбург»), вооруженных восемью 13-дюймовыми орудиями и способных противостоять германским линейным крейсерам «Шарнгорст» и «Гнейзенау», и двух мощных линкоров, постройка которых близилась к завершению («Жан Бар» и «Ришелье»), а также 18 крейсеров, двух авианосцев и значительного числа превосходных эсминцев.

Ключевую роль в военно-морском флоте Франции играл 58-летний адмирал Жан Луи Ксавье Дарлан. Со времени встречи с ним в декабре 1939 года Черчилль «считал его одним из тех истинных французов, которые ненавидят Англию» и никогда не доверял ему.

Сам Дарлан на встрече с двумя руководителями английского Адмиралтейства в Бордо 18 июня 1940 года дал обещание ни при каких обстоятельствах не передавать флот Германии.

Тем не менее статья 8 германо-французского соглашения о перемирии вызвала у англичан самые серьезные опасения — особенно слова о разоружении флота «под германским или итальянским контролем». Для англичан слово «контроль» означало, что Гитлер получал возможность распорядиться французскими кораблями по своему усмотрению.

На заседании 24 июня английское правительство пришло к выводу, что «полагаться на оговорки, содержащиеся в этой статье, невозможно». Опасения Черчилля подогревал генерал Эдуард Спирс, специальный английский представитель во Франции, который прямо заявил, что — независимо от намерений Дарлана — если Гитлер захочет в последующем завладеть французскими кораблями, ему достаточно будет пригрозить сжечь Марсель, а если эта угроза не сработает, то предать огню Лион или пообещать уничтожить Париж. Учитывая прошлое вероломство Гитлера, это был весомый аргумент. Французы были бы бессильны сдержать свое слово, даже если бы захотели. Доверие Черчилля к режиму Петэна было еще более подорвано, когда, вопреки своим обещаниям, французское правительство вернуло Германии 400 пленных немецких летчиков, сбитых во время битвы за Францию. Их возвращение должно было усилить люфтваффе в предстоящей битве за Англию.

В этой атмосфере взаимных упреков и озлобленности произошла еще одна — и, возможно, решающая — ошибка в официальной переписке между Англией и Францией. В шифрованной радиотелеграмме, переданной 24 июня главному офицеру связи Дарлана в Лондоне, в которой речь шла о возможной дислокации французского флота, был опущен важный параграф, касавшийся возможности перебазирования французских кораблей в порты Соединенных Штатов, шаг, который, безусловно, рассеял бы опасения Великобритании. По мнению некоторых нынешних французских историков, этот промах или недосмотр — если он действительно был случайным, — возможно, стал непосредственной причиной последовавшей затем трагедии.

Этот недосмотр или упущение представляется особенно примечательным в свете того исключительного значения, которое и Англия и Франция придавали позиции и возможной роли Соединенных Штатов по отношению к французским военным кораблям. Еще 26 мая 1940 года, до событий в Дюнкерке, президент Рузвельт телеграфировал своему послу в Париже Буллиту, что он считает французский флот «исключительно важным для восстановления Франции и французских колоний и для будущего контроля над Атлантикой». Французский флот, подытожил президент, «не должен быть закупорен в Средиземном море».

Поскольку, по мнению Черчилля, условия германо-французского перемирия создали «смертельную опасность» для Великобритании, необходимо было предпринять немедленные контрмеры. Английская разведывательная служба считала, что Гитлер, возможно, попытается начать вторжение в Англию 8 июля. До этой даты и надо было решить вопрос о судьбе французского флота, чтобы иметь возможность сосредоточить английские военные корабли в водах метрополии. Решающее заседание кабинета министров состоялось 27 июня. К этому времени часть кораблей французского флота находилась в портах самой Франции, и предпринять что-либо против них было невозможно. Несколько военных кораблей оказались в английских портах, их можно было захватить силой, если команды отклонят английские условия. Недостроенные линкоры «Жан Бар» и «Ришелье» стояли соответственно в Касабланке и Дакаре, где их караулили английские военные корабли. Особой проблемы они не представляли. Сильная французская эскадра под командованием вице-адмирала Рене Годф-руа базировалась в Александрии и находилась в оперативном подчинении адмирала Кэннингхэма. Эти адмиралы поддерживали дружеские отношения. Вопреки приказу Дарлана о перебазировании эскадры в один из французских портов в Тунисе, Годфруа согласился не выводить свои корабли из Александрии. (Эта эскадра фактически оставалась в Александрии до полной победы англо-американских экспедиционных сил в Северной Африке.) Главная угроза для Великобритании исходила из небольшой военно-морской базы Мерс-эль-Кебир на побережье Алжира, западнее Орана. Здесь находилось сильное военно-морское соединение под командованием адмирала Жансуля. Адмирал Паунд предупредил Черчилля, что корабли Жансуля — в германских руках или самостоятельно — могут вынудить Англию уйти из Средиземного моря и тем самым создать угрозу возможности защитить Ближний Восток и вообще вести войну в Средиземноморье.

Ко 2 июля английское правительство направило адмиралу Жансулю четыре предложения на выбор:

1. Увести корабли в английские порты и продолжать сражаться вместе с Англией.

2. Направиться, имея на борту экипажи уменьшенного состава, в один из английских портов, откуда экипажи будут репатриированы.

3. Направиться с экипажами уменьшенного состава в какой-либо французский порт в Вест-Индии, например на Мартинику, где корабли можно передать под охрану Соединенных Штатов до конца войны.

4. Потопить свои корабли.

В случае отказа Жансуля принять одно из этих четырех предложений английскому военно-морскому флоту приказывалось уничтожить французские корабли, особенно «Дюнкерк» и «Страсбург», используя все имеющиеся средства. Этот «смертельный удар», как Черчилль позднее назовет его, был предпринят по личному настоянию английского премьер-министра вопреки сдержанному отношению к этому плану членов Комитета начальников штабов. Они сомневались, что операция «Катапульта», как был закодирован этот план, увенчается полным успехом. Сам же Черчилль считал, что «на карту было поставлено само существование нашего государства и спасение всего нашего дела».

Проведение операции «Катапульта» было поручено «соединению “Эйч”» («H») — ударной группировке, собранной в Гибралтаре.

В ее состав входил крупнейший английский военный корабль — линейный крейсер «Худ» водоизмещением 42 тысячи тонн, два линкора — «Резолюшен» и «Валиант», 11 эсминцев и авианосец «Арк Ройал». Соединением командовал вице-адмирал Джеймс Соммервилл, получивший утром 1 июля приказ: «Быть готовым к “Катапульте” 3 июля».

Мысль о том, что им надо будет открыть огонь по французским кораблям, привела в ужас адмирала Соммёрвилла и всех его старших офицеров. Адмиралтейству было направлено альтернативное предложение о передаче приглашения французским кораблям «выйти в море» и позволить захватить себя соединениям «H». Соммервилл предупредил, что наступательная операция со стороны Англии «немедленно оттолкнет всех французов, где бы они ни находились, и превратит побежденного союзника в активного врага».

Учитывая то смешанное со страхом почтение, с которым относились к Черчиллю в Адмиралтействе, это был весьма смелый шаг, и Соммервилл получил резкую отповедь. 2 июля ему были направлены окончательные приказания, включая текст личного обращения к адмиралу Жансулю. «Мы полны решимости сражаться до конца, и если мы победим — а мы думаем, что победим, — мы никогда не забудем, что Франция была нашим союзником… Мы торжественно заявляем, что в случае победы мы восстановим величие и территорию Франции».

В полдень 2 июля соединение «H» вышло из Гибралтара и направилось к Орану. На следующее утро Соммервилл послал на эсминце «Фоксхаунд» капитана Седрика Холланда к адмиралу Жансулю. Ранее 50-летний Холланд служил в Париже в качестве военно-морского атташе, он свободно говорил по-французски, хорошо знал французский флот и был лично знаком с Жансулем. Весьма эмоциональный Холланд симпатизировал французам и тяжело переживал поражение Франции. Помимо всего прочего у него были также серьезные сомнения относительно добропорядочности вверенной ему миссии и ее шансов на успех. Своей жене он доверительно сообщил, что адмирал Жансуль — «это дубоватый старый отставник».

Каким бы Жансуль ни был в свои 59 лет, по меньшей мере, он утверждал, что «настроен проанглийски на все сто процентов». В то же время это был гордый офицер, твердо следовавший принятым правилам и до конца преданный Дарлану. Он был раздосадован тем, что Соммервилл, вместо того чтобы прибыть самому, прислал всего лишь капитана, и заявил, что слишком занят, чтобы принять Холланда. Его самолюбие задел также радиосигнал, переданный с эсминца, в котором говорилось, что «английский флот ждет в море у Орана, чтобы приветствовать вас».

Поскольку эсминец «Фоксхаунд» стоял на якоре у входа в Мерс-эль-Кебир, а французский флот находился внутри гавани, Жансуль послал в качестве своего представителя лейтенанта Бернара Дюфе, старого приятеля Холланда. Последний объяснил, что имеющееся при нем послание может быть передано только лично французскому адмиралу. Жансуль ответил на это приказом «Фоксхаунду» «немедленно удалиться прочь». Холланд, сделав вид, что подчиняется приказу, быстро спустился в небольшую моторную лодку и на полной скорости направился к флагманскому кораблю Жансуля «Дюнкерк». Добиться личной встречи с адмиралом ему опять не удалось, но он продолжал упорствовать и все же сумел передать Жансулю английское послание с изложением условий. Эти условия тут же были переданы по радио Дарлану. Но при этом вновь была допущена трагическая ошибка — в своей радиограмме Жансуль опустил предложенную англичанами возможность направиться со своим флотом в Вест-Индию. Позднее, когда французские власти подвергли его суровой критике за это упущение, в объяснение Жансуля сквозила галльская гордость: он счел невозможным принять любые подобные предложения, находясь под прицелом английских орудий.

Пока велись переговоры, самолеты с авианосца «Арк Ройал» сбросили магнитные мины у побережья, чтобы помешать французскому флоту выйти из гавани, что, разумеется, не способствовало ходу переговоров.

До 3 июля, несмотря на капитуляцию Франции, жизнь на борту французских военных кораблей шла своим обычным чередом. Первым английскую эскадру увидел 26-летний моряк Морис Путц, который проводил групповые спортивные занятия на высоком холме за Мерс-эль-Кебиром. С высоты холма французы заметили приближающиеся с запада корабли и вскоре распознали знакомый силуэт «Худа», с которым многим французским кораблям довелось участвовать в совместных патрульных операциях в Атлантике.

На борту «Дюнкерка» (где Холланд по-прежнему добивался личной встречи с Жансулем) многие члены экипажа пришли в ужас, когда по флоту был отдан приказ «приготовиться к бою». В ходе второй встречи Холланда с Дюфе был отдан приказ развести пары.

Время шло. На борту своего корабля Соммервилл разгадывал бесчисленные кроссворды, а старшие офицеры «Арк Ройал» играли в мажонг.

Около 4 часов дня Жансуль наконец согласился на встречу с Холландом. В течение полутора часов они вели переговоры в душной каюте. Вначале французский адмирал кипел от гнева, затем смягчился и стал разговаривать с Холландом в более примирительном тоне. Он сообщил о полученном приказе Дарлана от 24 июня, в котором говорилось, что если какая-либо иностранная держава сделает попытку захватить французские корабли, то эти корабли должны без промедления либо уйти в Соединенные Штаты, либо потопить себя. С учетом имеющейся ныне информации можно, однако, предполагать, что Жансуль, скорее всего, пытался выиграть время и, если повезет, дождаться наступления темноты, чтобы ускользнуть из гавани. Холланд, в частности, лишь в последний момент узнал, что Дарлан сразу же отдал приказ всем находящимся в Средиземном море французским кораблям идти к Жансулю. Этот зашифрованный приказ, перехваченный английским Адмиралтейством, побудил Черчилля передать окончательное распоряжение соединению «H». «Быстрее кончайте дело, иначе вам придется иметь дело с подкреплениями».

В 5 часов 15 минут Соммервилл направил Жансулю ультиматум, гласивший, что, если через 15 минут одно из английских предложений не будет принято, «я должен буду потопить ваши корабли».

Когда убитый горем Холланд покидал французский флагманский корабль, он услышал, как прозвучал сигнал боевой тревоги. Все корабли, казалось, готовились к выходу в море, тем не менее он отметил в своем рапорте: «Мало кто спешил занять места по боевому расписанию» — словно французы все еще не могли заставить себя поверить, что англичане от слов перейдут к делу.

Холланд на своей моторной лодке, рискуя жизнью, помчался к эсминцу «Фоксхаунд», который находился прямо на линии огня.

Он успел удалиться на милю от Мерс-эль-Кебира, когда в 5 часов 54 минуты Соммервилл, оттягивавший, насколько возможно, развязку, наконец отдал приказ открыть огонь.

С расстояния 10 миль — предел видимости — его линейные корабли выпустили 30 залпов из своих 15-дюймовых орудий, снаряды весом в тонну каждый обрушились на французские корабли, вызвав страшные разрушения. Один из первых снарядов попал в «Дюнкерк», разрушил орудийную башню, уничтожил главный генератор и вывел из строя гидравлическую систему. Один из офицеров, видевший это попадание, сказал, что от удара «часть брони, как гигантский поршень, рухнула вниз и раздавила всех, находившихся в башне, в лепешку». Старый линкор «Бретань» загорелся от попаданий нескольких крупнокалиберных снарядов. Над линкором в небо взметнулся гигантский столб клубящегося дыма, затем корабль перевернулся. Более тысячи человек из его команды погибли. Другой старый линкор, «Прованс», превращенный в груду обломков, выбросился на берег. У эсминца «Могадор» прямым попаданием была оторвана корма. Но главная цель англичан — линейный крейсер «Страсбург» — остался неповрежденным.

Французы открыли ответный огонь, но он был малоэффективен. Канониры не успели полностью приготовиться к бою и стреляли по движущимся целям, которые вскоре вышли за пределы досягаемости огня. Тем не менее осколками снарядов на «Худе» были ранены двое моряков, а снаряды береговых батарей начали подымать столбы воды в опасной близости от английских кораблей. В 6 часов 4 минуты, менее чем через четверть часа сокрушительного огня, английские орудия смолкли. Приказ о прекращении огня частично был отдан по гуманным соображениям, а частично по техническим причинам: английские корабли, двигавшиеся в кильватерном строю мимо базы на запад, не могли более вести огонь по гавани, которую скрыли высокие прибрежные скалы.

Прокладывая себе путь среди обломков, укрытые пеленой дыма, «Страсбург» и пять эсминцев на полной скорости вырвались из гавани, прошли над неудачно поставленными английскими минами и устремились в открытое море. Превосходно маневрируя, французский линейный крейсер вскоре растворился в наступивших сумерках. Прошло добрых полчаса, прежде чем Соммервилл обнаружил его исчезновение. После захода солнца устаревшие самолеты-торпедоносцы «Сордфиш» были подняты с авианосца «Арк Ройал», но безуспешно. На следующую ночь «Страсбург» прибыл в Тулон, где к нему присоединился десяток крейсеров и эсминцев из Алжира и Орана. Вскоре после этого адмирал Соммервилл отправил самолеты-торпедоносцы прикончить «Дюнкерк». Не обходимости в этом не было. Поврежденный линейный крейсер никогда больше не вступит в бой, а торпедная атака привела лишь к новым тяжелым человеческим жертвам, так как от взрывовторпед детонировали глубин ные бомбы на тральщике, помогавшем эвакуироват оставшихся на «Дюнкерке» членов экипажа.

Таким образом, операция «Катапульта», как и опаса лись ее критики, завершилась по меньшей мере — с чи сто военно-морской точки зрения — лишь половинчаты успехом. Испытывая отвращение к этому, по его выражению, «грязному делу», адмирал Соммервилл в письме к жене писал: «Боюсь, что получу здоровую нахлобучку от Адмиралтейства за то, что позволил ускользнуть линейному крейсеру… Не удивлюсь, если меня после этого снимут с командования. Я не буду возражать, потому что это была совершенно ненужная и кровавая затея… По правде говоря, мне она была не по душе». Он также назвал это нападение «крупнейшей политической ошибкой нашего времени», будучи уверенным, что оно восстановит весь мир против Англии. Капитан Холланд был так потрясен случившимся, что попросил освободить его от командования авианосцем «Арк Ройал».

В Лондоне Уинстон Черчилль изложил этот «прискорбный эпизод» молчавшей палате общин. Он отдал должное мужеству французских моряков, но упорно отстаивал неизбежность этого «смертельного удара». Когда он закончил выступление, еще раз подчеркнув решимость Великобритании «вести войну с величайшей энергией», все члены палаты вскочили на ноги, долго и бурно выражая свое одобрение. Слезы катились по щекам Черчилля, когда он вернулся на свое место.

В Мерс-эль-Кебире адмирал Жансуль похоронил более 1200 офицеров и матросов, из которых 210 погибли на его флагманском корабле. Из ведущих персонажей этой трагедии Жансуль был предан забвению и не был реабилитирован ни вишистским правительством, ни послевоенной Францией. Адмирал Дарлан был убит в Алжире в декабре 1942 года молодым французским роялистом.

Из кораблей, участвовавших в этом сражении, могучий «Худ» взорвался и погиб почти со всем своим экипажем в бою с немецким линкором «Бисмарком» в мае 1941 года — снаряд попал в пороховой погреб. Авианосец «Арк Ройал» был потоплен немецкой подводной лодкой в ноябре 1941 года. Гордый «Страсбург», как почти и все другие французские корабли, ускользнувшие из Мерс-эль-Кебира, был затоплен своим экипажем в Тулоне, когда немецкие войска вторглись в «до этого не оккупированную» зону Франции в ноябре 1942 года.

С любой точки зрения «смертельный удар» в Мерс-эль-Кебире надолго омрачил англо-французские отношения. Можно ли было избежать его? Был ли он необходим?

В историческом плане наиболее важным последствием операции «Катапульта» было ее воздействие на Франклина Рузвельта и общественное мнение в США. В июле 1940 года призывы Черчилля к американцам оказывали на них ощутимое влияние, но американцы сомневались, что Великобритания захочет или сможет продолжать борьбу в одиночку. Одним из наиболее влиятельных (и красноречивых) скептиков, отрицательно оценивших способность Англии, был американский посол в Лондоне англофоб Джозеф П. Кеннеди. Поэтому, принимая решение потопить флот своего бывшего союзника, Черчилль, несомненно, учитывал воздействие своего шага на Америку. Недаром в своих мемуарах, говоря о Мерс-эль-Кебире, он указал: «Стало ясно, что английский военный кабинет ничего не страшится и ни перед чем не остановится».

Несколько месяцев спустя Гарри Гопкинс, пользовавшийся полным доверием американского президента, сообщит, что это драматическое нападение на французский флот более всего убедило Рузвельта в решимости Черчилля (и Великобритании) продолжать войну.