Содержание взаперти было любимой опцией полиции, потому что тогда Уэбб не мог говорить и писать относительно свободно. Однако новые условия освобождения под залог эффективно сковывали его, став удобным Планом Б. Больше не было никаких опасений, что кто-то будет трепать полиции нервы; больше не нужно было заботиться о безмолвии пресс-службы ФОЖ и сохранности секретной информации, которую Уэбб регулярно делал достоянием общественности.

После трех лет жизни при комендантском часе и отмечаниях в полицейском участке, наконец, началось рассмотрение дела о дробовике в багажнике. Первые два слушания прошли в юридических баталиях, по завершении которых судья снял с обоих подсудимых все обвинения за недостатком улик. Оба с самого начала отрицали какую-либо связь с оружием. Прокурор сообщил, что полиция получила информацию про наличие дробовика в багажнике из надежного источника. Защита возразила, что информатор, этот всевидящий, всезнающий свидетель, являлся потенциальным подозреваемым и должен был подвергнуться перекрестному допросу о таинственном появлении дробовика, которого раньше и в помине не было. Судья согласился. Полиция отказалась раскрыть личность информатора, не желавшего публичности, и прокуратура предпочла закрыть дело.

Происходящее представлялось однозначно забавным, и полицейские очень заботились о том, чтобы никто не разобрался в ситуации. Паранойя многих людей оправдывается тюремными приговорами для нескольких, кому не повезло, но она довольно разрушительна для психики, когда приходится смотреть с подозрением на друзей. Странные отношения Хаммонда с Эннисом продолжались еще долго после того, как стало известно, что последний трудится на Государство. Например, в одном из заявлений в 1996 году Эннис сказал полиции: «Я использовал его (Хаммонда) как источник информации по многим террористическим процессам, которые имело место внутри движения за права животных, и он был очень полезен». Хаммонд все отрицал и терял лицо среди коллег; в конце концов, после обнародования информации он стал для движения персоной нон грата. Информация, которую он сообщал, вредила делу защиты животных. Кроме того, всплыл факт нецелевого расходования £2000 из фонда поддержки заключенных, за который Хаммонд отвечал.

Некогда трудолюбивый активист, Хаммонд предал, прежде всего, себя, когда начал рисовать и публиковать на своем новом сайте «Новое веганское освобождение» карикатуры, высмеивающие ФОЖ и людей, с которыми он поругался или был не согласен. Когда веб-сервер закрыл его площадку в ответ на жалобы, Хаммонд начал чудить еще больше, обратившись за поддержкой в прессу. Sunday Telegraph опубликовала его историю. Заголовок гласил: «Почему я порвал со злобными фанатиками». В тексте бывший боец прицельно швырял камни в огород ФОЖ, но это делали и до него, поэтому ничего нового сказать он не смог. Статья явилась разве что мешаниной различных воззрений Хаммонда. В концовке материала говорилось, что Хаммонд живет по секретному адресу во Франции, где пишет мемуары о своем участии в акциях ФОЖ, и что его покажут в документальном сериале «Хроники»171. Мемуары никто так и не увидел, а те «Хроники» едва ли был рад видеть сам Хаммонд. Об этом чуть позже.

The Express с ликованием придал остроты истории Хаммонда, озаглавив ее «Внутри Фронта освобождения животных». В тексте говорилось, что Хаммонд узрел ошибку в действиях ФОЖ. Активист писал, что ему периодически звонил Робин Уэбб, чтобы узнать о его мнении относительно той или иной идеи или слогана. Причина, по которой Хаммонд пополнил ряды ФОЖ, звучала так: «Тот, кто ведет скучную жизнь, внезапно обретает некий смысл. Вы становитесь кем-то». Это выглядело по-настоящему печально, ужасающе откровенно. Его 15 минут славы привели только к тому, что он лишился работы школьного уборщика, уважения в зоозащитных кругах и почти всех друзей.

В самый разгар разбора «проблемы южного побережья» грянул скандал, центральной фигурой которого стала женщина по имени Салли Дженкинс, или — как ее уничижительно называли многие — Толстая Салли; женщина с дробовиком, если угодно. Она, похоже, тоже изменила свое отношение к происходящему, ополчившись на друзей и встав на сторону угнетателей животных. Поскольку альтернативных данных по этому поводу нет, остается предположить, что некогда деятельная и храбрая активистка стала информатором под напором угроз полиции и начала снабжать детективов информацией о планах своих бывших друзей.

Будучи довольно пышной женщиной, Салли Дженкинс не годилась для того, чтобы сигать через ограды и карабкаться на крыши, но она была преданна животным и делала то, что могла. Она ничего не боялась и всегда с радостью бралась за роль водителя, вне зависимости от того, что затевалось. Она и ее муж Генри выглядели скверной парой; она явно была за мужчину в семье, откровенно доминировала на публике и наслаждалась, издеваясь над ним.

Она вела активную во всех смыслах работу на протяжении трех-четырех лет, и причин сомневаться в ее лояльности не было; в самом деле, ее считали человеком, которого можно подозревать в последнюю очередь. Есть люди, способные долго говорить про ФОЖ и спекулировать этой темой, но Салли сама была из Фронта. В этом и заключалась проблема, потому что она настолько погрузилась в кампании и рейды, что была вне подозрений. Выяснилось, однако, что она переоценила степень своей смелости, и когда замаячила тюрьма, она продала и животных, и своих лучших друзей.

Похоже, что все началось с ареста по подозрению в загрязнении яиц кур с батарейной фермы. Ее и других подозревали, арестовали и, вероятно, обвинили бы, но полисмены думали о более крупной добыче. И они сказали Салли: «У нас достаточно доказательств, чтобы посадить тебя на многие годы. Ты больше не увидишь своих животных, потеряешь работу и дом, к тому же человеку твоей комплекции в тюрьме придется несладко. Или ты можешь помочь нам». Подавляющее большинство арестантов слышат нечто подобное и соглашаются на тюрьму, как на неизбежное последствие своих действий и самое страшное, что может случится, но Салли вдруг очень испугалась. Возможно, она никогда не задумывалась о возможных последствиях. К тому же, не исключено, что офицеры предложили ей деньги.

Салли была инициативной активисткой. Считалось, что на нее можно положиться. В какой-то момент она даже чуть не взялась за руководство Группой поддержки ФОЖ. Она действительно очень хотела помогать животным. Так же как Хаммонд и Уэбб. Все трое знали друг друга много лет. Люди, которые их не знали, уважали их за приверженность борьбе; точно так же они относились друг к другу. Пригласить выпить кого-то из таких людей после митинга или демонстрации считалось делом обычным. Какой была долгосрочная цель полицейских, мы никогда не узнаем, но когда они увидели отношение Хаммонда и Уэбба к Салли, они тут же поняли, что нужно использовать слабое звено. Салли не была самой умной активисткой, но могла свободно перемещаться по стране и останавливаться у хорошо известных активистов. Ее всегда охотно выручали.

34-летняя Джиллиан Пичи много лет была в движении и участвовала в самых разных акциях. В эти дни, например, ее занятость обеспечивает противостояние государственной программе по истреблению барсуков в Корнуолле. Джиллиан знала Салли не один год и доверяла ей больше, чем кому-либо еще в их группе. Они вместе ходили на демонстрации, организовывали поддержку заключенных, выполняли другую нудную и тяжелую работу. Они и другие члены их исключительно девчачьей группы противостояли многочисленным объектам в Хэмпшире и не брезговали оставить в паре мест за вечер по зажигательному устройству. Неоднократно бывало, что Салли, как водитель, очень рисковала, и все могло закончиться многими годами тюрьмы. Она становилась странной, по-настоящему странной.

Поначалу на это никто не обращал внимания, но активистки начали замечать диковинные вещи в районе. Например, то, что полицейские явно заранее знали о готовящихся акциях. Естественно, в воздух поднялись указующие персты, но они указывали не на того человека. Арест Пичи и Дженет Маккланнен возле отеля Botley Grange в Хэмпшире через несколько минут после того, как Пичи оставила муляж бомбы в женском туалете, не был совпадением. Члены охотничьего клуба Харсли-Хемблдона должны были встретиться в гостинице на очередном собрании. В фойе, баре и на парковке хватало полицейских под прикрытием. Они явились туда не из-за сбора охотников, а потому что Салли сообщила им о том, что две дамы из ее команды собираются сделать. Примечательно, что первоначальным планом было попросту обыскать отель, чтобы выяснить, что и где можно в нем оставить в другой день, но именно Салли настояла, чтобы девушки оставили после себя подарочек. Сама она принесла извинения и осталась дома.

Было непонятно, как их вычислили, но было понятно, как их обеих арестовали. Еще больше всех сбил с толку вопрос — почему Джилли Пичи отказывали в освобождении под залог на протяжении шести месяцев, а Дженнет Маккланнен выпустили через неделю? У последней, правда, имелись дети, как смягчающее обстоятельство, но на момент ареста она и так уже была освобождена под залог за другие правонарушения, включая нападение на сотрудника полиции. И тут вдруг неожиданно с нее сняли все обвинения и отпустили на все четыре стороны! Тем временем остальные члены группы ощущали на себе усиливающуюся слежку. Пролетел слух о том, что среди них есть информатор. Для Пичи, Салли и других Маккланнен была самой вероятной подозреваемой — сформулировала эту идею, конечно же, Салли. Пичи игнорировала предупреждения о том, что как раз Салли может быть проблемой; она не могла даже вообразить, что причина всех бед — ее близкая подруга. В этом попросту отсутствовал смысл, потому что Салли считалась куда более закаленной активисткой ФОЖ, чем Маккланнен.

Чтобы проверить теорию, группа дождалась выхода Пичи из тюрьмы и заставила Маккланнен поверить в то, что они кое-что планируют одной ночью. Девушки засели на безопасном расстоянии от места предполагаемого действия и стали наблюдать. И, действительно, они были вознаграждены за наивность, видя бурную деятельность полиции в окрестностях. Подозрения были полностью сняты с Салли (которая в то время с готовностью организовывала посещения Робина Уэбба в тюрьме) и возложены на Маккланнен, особенно после того, как ей сообщили, что операцию перенесли на другую дату, и сценарий повторился. Все было ясно, как день: Маккланнен знала про их планы, равно как и полиция. Дважды.

Разумеется, к Маккланнен все это не имело никакого отношения, а Салли и ее сообщники были вне подозрений. Такой представляется сбывшаяся мечта любого информатора: полиция работает и проводит серьезные аресты, а отдувается за это другая, невиновная активистка, ставшая новой мишенью для ФОЖ! Маккланнен испытывала на себе нападки бывших товарищей. Она провела месяцы в состоянии, которое можно описать как ад кромешный, а Салли спокойно планировала каждый следующий шаг. Пичи приговорили к 21 месяцу условно с испытательным сроком в два года и выплате штрафа в размере £1800 за размещение муляжа взрывного устройства. Маккланнен признали невиновной. Странный исход, заставивший всех подозревать ее еще больше. Для Пичи же приговор стал облегчением, потому что она ожидала трех лет, но, главное, она думала, что проблема их группы определена и обезврежена. Салли тоже было приятно, что про нее никто не мог подумать ничего плохого. Она вела себя невозмутимо. Она была как скала и вдохновляла этим Пичи, которую совершенно не изменил тюремный срок. Она не сомневалась, что лучший путь пролегает через прямое действие и очень быстро вернулась в группу, планируя новые акции.

Любое обвинение в течение следующих двух лет увенчалось бы для нее тюремным сроком от 21 месяца, к которому бы еще что-то добавили, но она была счастлива, что все позади, ведь доносчика удалось вычислить. На самом деле вокруг группы сжималось кольцо. Условный срок для многих означал бы возможность избежать тюрьмы, но для Пичи это не было ответом на все вопросы. Она твердо верила в то, что действия громче любых слов. Другие девушки тоже горели желанием продолжать действовать, особенно Салли.

Был канун Рождества 1995 года, и активистки ощущали себя в сравнительной безопасности. Одной из них, правда, было намного спокойнее, чем им. Полиция занималась пьяными водителями и перебравшими драчунами, что давало поджигателям ФОЖ возможность беспрепятственно заняться любимым делом. Руководителя охотничьего клуба «Нового леса шотландских борзых» можно было с легкостью застать врасплох и устроить ему хорошенький праздник. Салли, конечно же, знала о замысле, как и том, что было в машине, в которой ехали ее хорошие подруги. Сама она вновь обстоятельно извинилась, но не поехала.

Любопытно, но никто по-прежнему ничего не понимал (а прошел уже год после инцидента с дробовиком), даже когда машину остановили буквально в минуте езды от выбранной цели. С рождеством, офицер, но вас не должно было здесь быть! В таких случаях сначала ты думаешь, что нарушил что-то и очень скоро отделаешься пустяковым замечанием или штрафом и праздничным поздравлением. К несчастью для Джиллиан Пичи это был не тот случай. У багажника машины уже стоял детектив. Девушки оказались зажаты в железной коробке, как дикие животные. Между тем к машине сбегались полицейские, точно знавшие, что они ищут. Один крупный удалец, агент сыскной полиции приблизил лицо к лицу Пичи и прорычал: «Вот теперь мы тебя сцапали, сучка!». Он сказал это еще до того, как заглянул в багажник. Потому что знал обо всем заранее.

Спустя пять дней и многочисленные обыски домов Джилли Пичи, Гейнор Форд и Сандра Уат были обвинены в преступном сговоре с целью хранения взрывчатых веществ и причинения криминального ущерба 24 декабря, а также в поджоге куриной фермы 5 декабря. В освобождении под залог им отказали. Они все еще дивились, как это могло случиться. Быть может, их машина прослушивалась? Или чей-то дом? Или, может, кто-то проболтался? Все, кроме Джиллиан, косо поглядывали на Салли, но она считала, что это невозможно. Никогда. Салли всегда была рядом, предлагая поддержку и помогая чем угодно. Только тогда, когда они с Генри тихо переехали и бесследно исчезли несколько месяцев спустя, все, наконец, встало на свои места.

Однако легкость, с которой полиция хватали людей, не смогла уберечь ее от сложностей, которые возникли, когда судья настоял на том, чтобы подвергнуть информатора перекрестному допросу по просьбе адвоката, утверждавшего, что в данном случае работал агент-провокатор. Салли не могла себе этого позволить. Она в существенной степени отвечала за планирование акций и, возможно, стыдилась своей двойной жизни и зла, которое она причинила борьбе за права животных и своим соратницам. Она сделала грязное дело и сбежала.

В отсутствие Салли и при наличии других осложнений два дела были закрыты, а третье лопнуло. С Сандры Уайт и Гейнор Форд сняли все обвинения. Несчастной Пичи опять не повезло. Поскольку против нее имелись изобличающие доказательства, не последним из которых являлся тот факт, что зажигательные устройства лежали в багажнике именно ее машины, она решила сократить потери и признать свою вину, чтобы получить меньший срок. Но судья не проявил милосердие и приговорил ее к шести годам и девяти месяцам, включая тот 21 месяц, который ей достался от прошлого приговора.

Джиллиан Пичи стала последней жертвой разгула информаторов и предателей на юго-востоке страны в середине 1990-х. Робину Уэббу, в свою очередь, предстояло вынести от рук полиции еще немало.

Гэндальф

Всего через пять недель после того, как с Робина Уэбба сняли все обвинения, касавшиеся незаконного предоставления пресс-релиза о загрязнении яиц активистами PLO новостному агентству, полиция Хэмпшира уже вновь стояла у него на пороге. Уэбба арестовали наряду с другими активистами и предъявили ему следующее обвинение: «В Хэмпшире и не только в неизвестные дни в промежутке между 01.01.91 и 17.01.96 вы вступили в преступный сговор с остальными обвиняемыми с целью подстрекательства неизвестных людей причинять криминальный ущерб».

По итогам процесса троих подсудимых отправили в тюрьму на три года только за то, что они сообщали об актах саботажа и спасения животных, никого при этом не подначивая; этот случай выявил тот факт, что свобода слова, которой мы так кичимся, всего-навсего миф.

С самого начала этого дела, которое вошло в историю как Заговор Гэндальфа, было ясно, что полиция хочет связать людей, стоящих за пресс-службой ФОЖ и бюллетенем Группы поддержки ФОЖ с журналом Green Anarchist172. Дело получило название от аббревиатур: GA aND ALF.

Это была скандальная попытка раздавить свободу слова и урезать обмен информацией о радикальном мышлении между борцами за перемены. От GA никогда не исходила реальная угроза; несомненно, главной целью был Робин Уэбб. Власти решили добраться до него любыми средствами, а остальных набрали только для того, чтобы было побольше обвиняемых и, следовательно, чтобы дело выглядело как можно солиднее и страшнее. Для одержимой полиции Хэмпшира операция «Вашингтон», в ходе которой было проведено по меньшей мере 56 рейдов, и особенно для старшего инспектора Десмонда Томаса это оказалось дорогостоящей, бесплодной и трудоемкой ошибкой. Но им было неважно, смогут ли они инкриминировать что-то Уэббу, потому что его уже удалось заткнуть и держать на привязи условиями освобождения под залог.

Прямо перед началом заседаний, через неделю после предания обвиняемых суду, присяжные сочли, что дело против Уэбба нарушает гражданские права, и освободили его. Конец фильма? Неа. Остальные обвиняемые предстали перед судом. Доказательства против Саймона Рассела были еще более сомнительными, чем против Уэбба. В то время он был трудолюбивым редактором бюллетеня Группы поддержки ФОЖ. Именно на том основании, что Рассел носил все материалы к юристу для проверки и одобрения перед каждой публикацией (что было нормальной практикой, призванной защитить редакторов и Группу поддержки от обвинений в подстрекательстве), полицейские утверждали, что он стремился подстрекать людей к противоправным действиям. Какая интересная логика! Кроме того, офицеры делали акцент на его тесной связи с Робином Уэббом, который, нужно заметить, в глазах закона теперь был чист.

Обвинители утверждали, что пять подсудимых — Саксон Берчналл-Вуд, Пол Рождерс, Стивен Бут, Саймон Расселл и Ноэль Молланд — участвовали в издании радикалистской периодики, знали других людей, делавших то же самое, и придерживались левых политических взглядов. Смысл заключался в том, что публикация подробностей акций прямого действия воспринималась как подстрекательство совершать подобные поступки, а если были еще какие-то люди, печатавшие аналогичные материалы, значит, имел место преступный сговор. Сотрудничество Берчналла-Вуда с GA ограничивалось написанием музыкальных рецензий и статей про технологии. Еще большую смуту в процесс внес Пол Роджерс, уволивший своего адвоката, когда они не сошлись во мнениях относительно выбора тактики защиты. Таким образом рассмотрение его дела было отложено. Перед судом предстали четверо.

Саймона Расселла обвиняли в том числе в создании сайта Министерства Справедливости. Человек, который на самом деле создал площадку — канадский активист ФОЖ Даррен Терстон — специально прибыл в Великобританию, чтобы свидетельствовать об этом в суде. Юрист Расселла проверил его версию, но быстро отправил его обратно в Канаду — говорят, из-за того, что против Терстона имелись обвинения в проведении акций ФОЖ. После длительных разбирательств суд, в конце концов, согласился принять письменное заявление Терстона. Только тогда полиция сняла свое плохо продуманное обвинение против Расселла в том, в чем он явно не был замешан. Чтобы придать защите вес, даже его юрист дал показания в суде, подтвердив тот факт, что бюллетень Группы поддержки ФОЖ публиковался в рамках закона.

После 46 дней процесса присяжные оправдали Саймона Расселла, но признали виновными остальных троих подсудимых. Каждый получил по три года тюрьмы. Серьезность этой атаки на свободу слова была преимущественно проигнорирована основными СМИ. В этом крылась ирония, учитывая, что за подобным инцидентом могли последовать самые разнообразные последствия для тех журналистов, чьи политические воззрения рискуют не понравиться Машине государства, способной закрыть любое СМИ, какое пожелает.

Шесть месяцев спустя в апелляционном суде прозвучал тот же аргумент, что и на процессе по Шоремскому делу: подсудимых приговорили за совершение совсем не тех правонарушений, которые им вменялись в вину, а именно подстрекательство к причинению криминального ущерба. В данном случае потребовались бы доказательства отношения к поджогам и акциям Министерства справедливости. Судьи поняли это в два счета. Они подумывали о пересмотре дела, но пришли к выводу, что это плохая идея, если учесть резко возрастающие при подобных поворотах расходы и истекшее время, так как аресты были произведены больше двух лет назад. Апелляционный суд снял все обвинения — к сожалению, не из уважения к свободе слова, а из-за юридических тонкостей. Однако Его честь мистер Генри заявил: «События, которые сломали это дело, слишком фундаментальны, чтобы их можно было описать как формальности». Кроме того, он отметил, что даже если бы подсудимым предъявили правильные обвинения, наказания за них были бы чрезмерными. В национальной прессе, куда больше интересовавшейся последней стрижкой Дэвида Бекхэма, не было никаких сообщений об этом важном процессе.

Как обычно, полиция восприняла подобные контрдоводы как часть игры (особенно принимая в расчет хрупкость дела), быстро отстала и занялась решением других вопросов. Однако стражи правопорядка были настолько одержимы идеей поддержания многомиллионной кампании против пресс-службы, что возобновили обвинения против Робина Уэбба. В обвинения против него и Пола Роджерса были внесены поправки: полисмены добавили слово «поджог». Они рассчитывали посадить человека, пользуясь теми же доказательствами, что предоставили суду в прошлый раз, нисколько не смущаясь от того, что в прошлый раз суд доказательства отклонил. Вообще, правовые принципы запрещают использовать одни и те же доказательства повторно, но, судя по всему, в данном случае правовые принципы отдыхали.

Прокурор пытался возражать, что, так как первый процесс по делу Гэндальфа развалился из-за апелляции, его вроде как и вовсе не было, поэтому доказательства можно использовать, ведь это же совсем как в первый раз. После трех недель прений с подсудимых окончательно сняли все обвинения, но для Уэбба и на этом еще не все закончилось.

Шпион, который нас разлюбил

Когда я был молод, я видел, что 9 из 10 вещей, которые я делал, оборачивались неудачами. Я не хотел быть неудачником, поэтому начал делать в 10 раз больше.

Джордж Бернард Шоу

Грэм Холл заработал уважение зоозащитного движения в 1990 году — за то, что бесстрашно внедрился в банду браконьеров, убивавших барсуков. Это закончилось громким судебным процессом в местечке Билт-Уэллс в центральном Уэльсе. В данном случае для создания репутации не понадобилось подводить убийц под серьезную статью. Если ты работал под прикрытием в опасном мире браконьеров и усадил нескольких из них на скамью подсудимых, ты принят в клуб защиты животных. Многие в движении не поняли только одного: для Холла это была работа. Он занимал себя и другими, никак не связанными с зоозащитной тематикой бизнес-проектами в последующие годы, а потом вновь возник из ниоткуда на поле борьбы за права животных, и совсем не многие отнеслись с подозрением к его желанию погрузиться в глубины ФОЖ.

Холл не планировал ничего хорошего и был в сговоре с полицией Хэмпшира и Четвертым каналом. Он вовсе не стремился сражаться с угнетением животных, как думали многие про человека, некогда подвергавшего себя такой опасности со стороны браконьеров. Холл намеревался завлечь доверчивых активистов в ловушку и орудовал скрытой видеокамерой. Ему повезло заснять Дэвида Хаммонда в очередной вспышке гнева. Ему также распростерла объятия не умеющая держать язык за зубами Гейнор Форд. Плюс, его представили Робину Уэббу, потенциально самой крупной добыче. Холл, брутальный уроженец Бирмингема, умел вливаться в коллектив и смог убедить кого-то из новых друзей, что годится для акций прямого действия. Как для человека, который строил карьеру на ухищрениях, для Холла не имело значение, кого ему удастся предать в руки правосудия. Он делал съемку для программы «Хроники» на Четвертом канале. Полиция, в свою очередь, конечно же, хотела заполучить Уэбба.

В фильме «Внутри ФОЖ» ясно видно, что Холл ухаживал за Гейнор Форд, даря ей цветы и гашиш. Она даже провела для него — как дают понять скрытая камера и микрофон — автомобильную экскурсию по местам, которые наметила в качестве мишеней в районе Хэмпшира, рассказывая о том, как она финансировала свои акции на пожертвования общественности. Было понятно, что она наговорила много лишнего и навлекла на себя серьезные неприятности. Но документальный фильм служил совсем иным нуждам. Несмотря на открытые признания даже гиперактивные ликвидаторы Фронта из полиции Хэмпшира не собирались арестовывать Форд, что уж говорить про предъявление обвинений. Не интересовал их и как с цепи сорвавшийся Хаммонд, который к тому моменту уже не был уверен, активист он вообще или нет.

Видимо, из желания внушать доверие Хаммонд играл исправившегося активиста, которого настолько ужасали поведение бывших коллег и агрессивный подход «элиты ФОЖ», что он был вынужден рассказать миру то, что знал. Но Хаммонд делал все так, чтобы его по-настоящему заметили. Он стремился покарать движение и отречься от него. Он видел в Холле активиста и союзника и, будучи неосторожным в болтовне со своим новоприобретенным другом, он не слишком старался продемонстрировать переосмысление своей позиции относительно воображаемого «насилия ФОЖ» и открыто признавался, что ему нравилось, когда угнетателям животных крепко доставалось.

Холл зашел очень далеко, упросив Уэбба показать ему, как делается зажигательное устройство, воплотив тем самым в жизнь предположение о том, что пресс-атташе «серьезно замешан в терроризме». Но при аккуратном видеомонтаже и манипуляции фактами можно доказать что угодно. Четвертый канал в тысячный раз искал способ доказать, что ФОЖ — это опасная террористическая организация, нацеленная на убийства. По словам Холла, он провел «семь месяцев под прикрытием внутри очень опасного и засекреченного мира Фронта освобождения животных», внутренняя жизнь которого ранее не освещалась, хотя все, что он смог показать, это что ФОЖ существует! Но это был еще не финал.

Высшим пилотажем стало появление Холла через год на передовице The Mail on Sunday. Нас ждал еще один эксклюзив. Разворот занимала леденящая кровь история о том, как разоблачитель ФОЖ пережил ночь ужаса, пострадав от рук фанатиков, правду о зловещем политическом курсе которых он сделал достоянием общественности. На сей раз, для того, чтобы раз и навсегда доказать подлинность всех неподтвержденных обвинений в насилии, Холл храбро демонстрировал раны, нанесенные ему людьми, которые похитили его, держали в качестве пленника двенадцать часов и использовали раскаленный утюг, чтобы выжечь на его спине 10-сантиметровые литеры «ФОЖ». Он заявлял: «Даже я их недооценил. Они очень организованны и совершенно одержимы — они не перед чем не остановятся. Этот конфликт вышел из-под контроля и грозит закончиться коллапсом». Хм, правда что ли?

Полиция графства даже не знала о совершенном нападении до того, как история появилась в прессе. Представитель ведомства намекнув на свое отношение к заявлениям Холла так: «Трата времени полиции все еще уголовно наказуема». По словам Холла, этого профессионального лохотронщика, он был так сильно травмирован в ходе атаки, что обмочился, однако смог впоследствии подробно реконструировать череду ужасных событий для газеты. Он поведал фантастическую историю, в которую многие, включая полицейских, не смогли поверить и которая явилась тревожным звоночком для других журналистов, которые слышали аналогичные заявления о похищениях и пытках от Холла за много лет до этого. Тогда он утверждал, что это дело рук поклонников собачьих боев, которые облили его смолой и посыпали перьями.

Всплыли многочисленные голословные заявления и проделки Холла, включая растрату £10.000 из кассы благотворительной организации, на которую он должен был работать под прикрытием. Его даже обвиняли в бездеятельном присутствии при сценах жестокости к животным в ходе съемок фильма для другой зоозащитной группы. Кроме того, Холл в свое время сидел в тюрьме и имел насыщенное криминальное прошлое, включавшее кражу со взломом и воровство.

Однако сказке Холла суждено было стать инсценированной и восхваляемой «историей, шокировавшей Англию». Момент был выбран идеально, да и прессе сюжет понравился. Плюс, появление небылицы Холла совпало с выходом драматического часового эпизода больничной мыльной оперы «Катастрофа»173, повествовавшего о том, как активисты за права животных размещали взрывные устройства в медицинских учреждениях. Еще одним совпадением стало объявление правительства о введении более жесткого законодательства для пресечения становящейся все более неистовой террористической угрозы со стороны экстремистов за права животных. Через неделю Королева одобрила эти планы в своем обращении к нации.

Живые норки и умирающая империя

Убийство животных есть жестокость, ярость и проявление в человеке дурной привычки проливать кровь невинных.

Йосеф Альбо174

Рост числа акций прямого действия против меховой индустрии в Великобритании в течение 1980-х и длинная цепочка побед над закрывающимися фирменными магазинами, фермами и универсамами наряду с клятвами лейбористов запретить меховые фермы привели к созданию общей картины гибели меховой индустрии. Но вследствие появления других кампаний борьба с мехом переживала медленный спад. Впоследствии индустрию ждало нечто вроде воскрешения, когда компаниям удалось прошмыгнуть на рынок и главные торговые улицы городов, правда, уже не с шубами, а с меховыми подкладками, обшлагами и аксессуарами. Что было особенно непотребно в поведении индустрии, хвастающей красотой натурального меха, так это то, что вернуться в магазины ей позволила практика изменения внешнего вида натурального меха таким образом, чтобы он выглядел, как искусственный, и продавался под видом ненастоящего. При этом представители компаний не стеснялись утверждать, что спрос на натуральный мех возвращается.

Лично я придерживался мнения, что с меховой индустрией покончено, и она не сможет восстановиться, поэтому сфокусировался на других проблемах. Но мы имели дело с индустрией, которая очень хотела вернуть старые добрые времена и масштабы жестокой эксплуатации. Тем не менее, с тех пор, когда это считалось сугубо английской проблемой, многое изменилось; идея разлетелась по миру и пустила побеги не только по другую сторону Атлантики, но и в царстве натурального меха — в Скандинавии.

В начале лета 1995 года Финляндия пережила первые рейды подобного рода. Активисты освободили более шестисот лис из их клеток в результате акций на четырех фермах на западе страны; страны, держащей в заточении самое большое число лис в мире и срывающей свыше двух миллионов шкур в год. Спасение животных было само по себе важным моментом в развитии движения, но еще большее внимание к индустрии привлек суд над тремя молодыми женщинами, ответственными за акции. С попадания их лиц на полосы газет началась антимеховая кампания, в 1990-е распространившаяся по всей Европе.

Из трех 20-летних арестанток две не сказали полиции ничего, несмотря на усиленное давление, а третья рассказала все. Благодаря ее показаниям всем трем предъявили обвинение. Мягкотелость Кирси Култалахати стала ее единственной наградой, потому что она немного выгадала по сравнению со своими подругами по окончании длившегося месяц процесса. Миа Салли и Миннна Салонен получили по 2,5 года условно, а говорливая активистка — два года условно. Им надлежало разделить между собой выплату штрафа в размере 850.000 финских марок — около £135.000 — за покрытие расходов фермеров и подорожавшие услуги страховых компаний.

Освещение этой истории в СМИ и сопутствующее разоблачение меховой индустрии занимали передовицы и вдохновляли людей на активные действия. Так родился Elainten Vapataus Rintama, финский ФОЖ. К концу года полиция располагала статистикой, согласно которой минимум раз в неделю кто-то обязательно выбивал окна мехового магазина, а замки заливали клеем еще чаще. Той же осенью были совершены атаки еще на две фермы: активисты выпустили на волю 200 лис. Сотни тех животных, что остались на ферме, они вымазали красной краской и унесли с собой все записи о разведении. Вскоре после этого вспыхнул огромный кожевенный завод, принадлежавший крупнейшей меховой ферме. На нем хранились 20.000 шкур хорька и 2000 лисьих. Еще на одной ферме активисты вымазали краской 50 лис. Два месяца спустя в стране впервые подожгли несколько грузовиков, перевозивших мясо. В канун Рождества запылали еще три. Дабы доказать, что эти акции не были изъявлением воли небольшого числа несогласных 200 активистов собрались, чтобы протестовать против Международного мехового аукциона, чрезвычайно важного для торговцев шубами мероприятия. Спорадические акции вокруг события вылились в настоящую осаду и привели к тому, что по итогам дня 40 человек были арестованы.

И все это в кратчайшие сроки и в стране, которая прежде играла ничтожную роль в развитии движения за освобождение животных. По окончании года, вошедшего в историю благодаря беспрецедентному числу акций прямого действия, которые проводили, главным образом, люди 19-20 лет, прибыли меховых магазинов упали ниже некуда, и активисты делали очень смелые предсказания о надвигающемся крахе меховой индустрии в Финляндии в последующие несколько лет. Для представителей промышленности это стало призывом встать и сражаться. Это означало не столько практику поддержания хорошего имиджа индустрии и превознесения ее добродетелей, сколько банальное насилие.

Предприниматели быстро высказали собственные угрозы активистам в том духе, что если фермеры их поймают, у них будут большие проблемы. И хотя до дня, когда такой случай действительно представился, прошло всего два года, меховщики не напрасно ждали возможности сдержать обещание. Однажды ночью недавно установленная беззвучная сигнализация предупредила бодрствующего фермера, что к нему пожаловали незваные гости. Пять активистов прокрались на лисью ферму, которая до этого подвергалась атакам уже три раза. Как только налетчики поняли, что их обнаружили и рванули наутек, фермер выпустил в них обойму дробовика.

Одному он попал в низ спины, другому пять раз в руки, а еще один получил заряд в легкие и еще девять ранений. Все трое выжили и считали себя большими везунчиками, даже притом, что их арестовали по пути в больницу, после чего обыскали их дома. Раненую женщину не выпустили под залог. Она провела в заключении пять месяцев, в течение которых ее многократно допрашивали. Ее освободили только после того, как она объявила голодовку. Фермер наврал с три короба, и этому вооруженному и опасному человеку разрешили продолжить вести жестокий бизнес, пока спустя некоторое время давление общественности не усилилось, а пострадавшие не подали на него на него в суд. Тогда его пригласили в полицию на серьезный разговор. Его арестовали и обвинили в нападении — не слишком точная формулировка, учитывая обстоятельства, зато шаг в правильном направлении. По мере роста интереса СМИ к этой истории полицейским пришлось расширить обвинения до попытки убийства и угрозы жизни по неосторожности. Активистам инкриминировали нарушение общественного порядка.

На слушаниях по делу о членовредительстве фермер утверждал, что у него не было другой возможности задержать домушников, кроме как стреляя в них. Кончилось тем, что фермер и активисты обменялись деньгами. Ему пришлось выплатить троим компенсацию за ранения в размере 4000 финских марок, а также покрыть больничные счета и 18 месяцев реабилитации. Активистов же суд обязал выплатить ему и его жене 1000 марок за моральный ущерб. Плюс, их приговорили к четырем месяцам условно.

Объемы симпатии общественности к человеку с ружьем и всей индустрии стали для инициативного и совсем еще юного движения призывом к действию — напоминанием о том, что еще много предстояло сделать, прежде чем Финляндия освободится от мехов. За десять лет активистам удалось закрыть тысячу ферм. Еще 1500 по-прежнему функционируют.

В ходе судебных разбирательств выяснилось, что лишь одна из пятидесяти лис, освобожденных с той же фермы, но в рамках другого рейда, не была впоследствии поймана и возвращена обратно, и похожая статистика неоднократно повторялась повсеместно. В Великобритании после освобождения 150 норок с фермы Фэйр-Вуд рядом с Болтоном в 1984 году 145 зверей удалось вернуть, три погибли и лишь две остались на воле.

Результаты тестов, проведенных Финским союзом меховщиков, показали, что если нанести на шкуру зверя хну, исправить вред шубе решительно невозможно и, следовательно, окрашенный ею мех не имеет никакой ценности. А шкуры, которые не имеют ценности, означают, что никому не нужно сажать их в клетки и убивать, потому что это не приносит деньги. На протяжении десяти лет в стране были атакованы 100 меховых ферм. Десятки тысяч животных обрели свободу. Сумму ущерба, причиненного шкурам и оборудованию ферм, даже невозможно было подсчитать.

По завершении нескольких рейдов на норковых фермах в Германии 300 зверей с предварительно окрашенным мехом были выпущены на свободу. Активисты сожгли несколько зданий. Два рейда в Австрии подарили свободу 150 норкам. В Италии клетки покинули 2000 норок. Отчаянную борьбу с индустрией вели люди в Норвегии. Разоряли офисы меховщиков, выбивали окна десятками, заливали клеем замки, портили оборудование. В губернии Телемарк был также поврежден автомобиль, оставлены граффити по всей ферме и изъяты записи о разведении. Однажды ночью пять ферм в Ругалланне лишились по 20-25 норок каждая. На меховые магазины тоже регулярно совершались нападения. В Швеции активисты DBF сожгли пять зданий пустого кожевенного завода и офисов, причинив тем самым ущерб в размере $600.000.

В Америке против меховщиков проводилось куда меньше броских акций, зато зажигательное устройство, брошенное в окно двухэтажного склада Alaskan Fur Co. в Блумингтоне вызвало пожар, стоивший компании $2.750.000. Ущерб еще на миллион был причинен главному офису и четырем грузовикам Сельскохозяйственного кооператива меховщиков Юты. Кроме того, активисты сожгли грузовик, поставлявший меховщикам чистящее средство для шкур.

Имели место и менее громкие проявления давления на меховую индустрию в этих и других странах. Harrods в Лондоне вновь начал продавать шубы, чем регулярно привлекал к себе активистов, чье внимание обходилось культовому универмагу в десятки тысяч фунтов в день; и это если считать только выбивание судебных предписаний на запрет проведения протестных акций у входа в здание.

Первых лис с британской фермы освободили в 1976 году. Это произошло в Шотландии и обозначило начало конца меховой индустрии. И если когда-то в стране работали 600 меховых ферм, то к началу 1980-х осталось лишь 68 норковых ферм и несколько лисьих, включая одну в Уэльсе и восемь в Шотландии. Большинство из них были закрыты в течение 1990-х. От 52 по состоянию на 1989 год в 1999-ом осталось всего 13.

И хотя справедливо будет сказать, что большинство людей в движении немного безалаберно относились к меховой индустрии после первого прорыва, некоторые активисты не сводили глаз с остававшихся в стране ферм. Периодически они уделяли вечерок-другой, чтобы напомнить обществу о жизни норок в клетках. Общественность в США и Европе была гиперчувствительна к выпусканию животных на открытые просторы без предварительного периода адаптации, но всякий раз ответной реакцией активистов на возмущение чиновников и СМИ были очередные достижения по числу освобожденных зверей. Все рекорды побили британцы, выпустив 6000 норок в национальный парк Нью-Форест в 1998 году. Это был разгар мертвого сезона для новостников, потому что парламент наслаждался каникулами. Вместе с норками ФОЖ дал разгуляться человеческим предрассудкам.

Активисты не видели причин для жалоб на то, что они делали, и уж тем более для последующего снаряжения команды ликвидации норок. Налетчики высадились в Нью-Форесте ранним утром и, надев маски, направились к ферме Кроу-хилл, где быстро справились с оградой. Открыть меховую ферму в долине — прекрасная идея, когда есть что скрывать, но тот, кто ищет, тот найдет, даже если потребуется пробираться через густой лес. Сторожевые псы сидели на привязи. Ночь дышала свежестью. Выпускать норок из клеток было несложно. У некоторых не было даже будок для сна — нынешняя меховая индустрия считает ее наличие необходимым условием. Спустя два часа интенсивной работы налетчики ретировались и предпочли уехать из графства. У шести тысяч норок не было шансов сделать то же самое.

В течение пары часов после рассвета Министерство сельского хозяйства, продовольствия и рыбной промышленности нарядило команду из 14 человек в камуфляж и отправило в погоню за животными по всему Нью-Форесту, площадь которого составляет 93.000 акров. Фермерам и землевладельцам была предоставлена полная свобода действий при уничтожении любой попавшейся норки. Зашевелились все стреляющие без разбору, бряцающие оружием болваны. Оживился Хэмпширский клуб охотников на норок. Добрые дяди отправились по следам беглых животных, полагая, что приносят этим обществу какую-то пользу. Все слетелись в парк, чтобы истреблять маленьких зверей или возвращать их к жалкой жизни в клетках. Взять живыми или мертвыми! Освободители были потрясены этой тихой истерией общества в ответ на простой акт саботажа. Внезапно все — скучающие журналисты, «борцы за охрану природы», «зоозащитники», охотники, редакторы и полицейские — сочли себя достаточно компетентными, чтобы прокомментировать ситуацию в Нью-Форесте. Они высказывались в том духе, что сделанное освободителями — не что иное, как безрассудный поступок.

Местные жители вооружились и приготовились защищаться; их предупредили, чтобы они были бдительными. Некоторые закрылись на все замки в своих домах вместе с детьми, опасаясь, как бы беспощадные, «неистовствующие» норки, разбежавшиеся по всей сельской местности Хэмпшира не сожрали их на бегу, как саранча, уничтожающая все на своем пути. Одна женщина неоднократно баррикадировалась в дымоходе. Это звучало бы смешно, если бы не было так серьезно. Все боялись норок и охотились на них — на маленьких, милых пушистых хищников, куда менее страшных и опасных, чем те изуверы, что держат их в клетках. Даже RSPCA пустилась в погоню за зверями. Даже они! Впрочем, учитывая богатое прошлое Общества, это не вызывает особого удивления.

Итак, выжившие норки возвращались в грязные, вонючие клетки и загоны. Туда, где они умирали от заражения крови из-за открытых ран, которые никто не лечил. Туда, где живые соседствовали с мертвыми. Туда, где у зверей отсутствовали или были сломаны конечности. На ферме Кроу-Хилл считалось нормальным держать вместе живых, умирающих и мертвых зверей в нестерпимо смердящих и устланных экскрементами клетках, кишащих личинками и мухами.

Инспектор RSPCA, проверявший ферму, не нашел на ней никаких нарушений. Представители Министерства сельского хозяйства, продовольствия и рыбной промышленности часто посещали Кроу-Хилл и тоже ничем не возмущались. Только после того, как кто-то лично доставил в штаб-квартиру RSPCA видео, свидетельствовавшее о творящемся на ферме, Общество начало что-то делать — но очень мало и слишком поздно.

Ужасы, которым подвергаются эти очаровательные, пушистые создания в подобных местах слишком отвратительны, чтобы облекать их в слова. Лейбористы знали о сложившейся ситуации, обещали положить конец торговле мехом и, конечно же, не сдержали слово. Я за них не голосовал, но я зол; интересно, до чего же должны быть злы те, кто поверил их обещаниям? И кому им жаловаться? И как быть с норками? Это был главный вопрос, который задали себе несколько человек, отважившихся собственноручно изменить судьбу зверей. То, что они совершили, не было «бездумным актом вандализма», как трактовали их действия многие.

«Мы давно это планировали. Но сначала хотели посмотреть, что сделает правительство. Мы решили, что если политики не сделают обещанное, значит, люди должны сделать все за них», — сказал один из участников акции. Его мнение сводилось к тому, что на воле выпущенные норки обязательно начнут охотиться на подходящих по размеру диких животных, вместо того, чтобы продолжать гнить заживо в клетках. Это была глубоко продуманная операция. Хоть и шокирующая ввиду неожиданности.

Отнюдь не ФОЖ привел к росту численности популяции диких норок в Британии до 100.000 особей. Спрашивайте с меховщиков: это они завозили их из Северной Америки в конце 1920-х. Через двадцать лет норки обжили британскую сельскую местность и начали размножаться в дикой природе. Кто-то сам убегал с фермы, а кого-то — целыми сараями — неминуемо выпускали владельцы-банкроты. Если учесть, что в XIX веке мода на мех выдр заставила водяных крыс столкнуться с угрозой охотников и современными практиками звероферм, а хорьки оказались на грани уничтожения благодаря лесникам, в природе образовалась свободная ниша. Итак, норок не только вынудили жить там, где они жить не собирались, их еще и заперли в клетках. Это неправильно! Правительство согласилось, что меховую промышленность необходимо запретить, но ничего не сделало. Это нерадивое, сумасбродное поведение, или вранье, не вселяло уверенности и вдохновляло людей форсировать события, обычно противоречивыми методами.

О какой «экологической катастрофе» писала The Sunday? О какой «экологической катастрофе» твердило RSPCA? T he Guardian упоминал о том, что норки угрожают 207 квадратным километрам сельской местности, а The Mirror напечатало заголовок «Норки дичают и устраивают поля смерти». Автор статьи выступал с абсурдными заявлениями о том, что норки ответственны за «серию убийств на природе» и оставляют за собой след разрушения, который уже протянулся на 8 километров от фермы. Полиция предупреждала: «Маленькие дети, особенно младенцы, не должны оставаться одни и, конечно, не на улице. Они нападают на детей, кошек, собак, кур и сразу перегрызают глотку». По мнению The Independent, освобожденные норки представляли собой «скрывающихся за пятью буквами хищниками, вселяющими страх в сердце Хэмпшира охотниками на диких зверей Нью-Фореста, которые движутся к границе Дорсета. Норки не знают ни стыда, ни пощады». Батюшки! По всему тексту были разбросаны намеки на «беспокойство» о том, что не все несчастные существа приспособлены для выживания в дикой среде. Неужели норки действительно что-то потеряли, покинув место своего заключения, где им была уготована скотская жизнь и преждевременная смерть? Да еще какая смерть! Незадолго до рейда было сделано видео, на котором один из сотрудников Кроу-Хилл брал норок за хвост и разбивал их головы о землю.

Одна из газет поведала историю Йена Старрока, который «смотрел в глаза ужасу», когда норка проскользнула в коляску к его 18-месячному сыну. Очень странно: если Старрок так боялся за жизнь своего ребенка, почему статья сопровождается фотографией, сделанной самим Старроком, на которой норка лежит рядом с младенцем? Наверняка ведь заботливый отец первым делом поспешил на помощь сыну, если бы видел в животном опасность? Так в чем же дело? В тридцати серебряниках или в пятнадцати минутах славы? И неужели разыскиваемое живым или мертвым животное причинило ребенку какой-то вред? Очевидно, нет, несмотря на четкие выводы о том, что наши дети находятся в опасности. С какой стати? Какие-то норки уже атаковали кого-то?

Еще одну фантастическую историю — а выбирать было из чего — рассказал рыбак, утверждавший, что его атаковала банда норок, когда он мирно ждал, пока рыба напорется ртом на его крюк. Эта статья The Telegraph называлась «Норки отбирают у рыболова наживку». В материале были такие строки: «Неожиданно темные фигуры выпрыгнули из кустов поблизости и накинулись на меня. Они меня окружили. Их было по меньшей мере четыре, если не больше. Они бегали по моим ногам и пытались вскарабкаться по мне. Я кричал. Я схватил сачок и попытался от них отбиться. Я ударил пару из них, но это не слишком помогло. Они были бесстрашны. Я бился с ними около минуты». Вот что пережил отважный рыболов Джон Стоун, судя по всему, через часок-полтора после приема магических грибов. Подмоченная репутация норок, казалось, будет служить поводом для подобных историй до бесконечности.

Норок убивали или ловили и возвращали на ферму. Лишь меньшинству из них удалось спастись; вероятно, лишь несколько сотен пережили первое время после освобождения и далеко не все одолели зиму. Возможно, некоторые до сих живут припеваючи в куда большей гармонии с дикой природой, чем большинство современных людей.

В новостях было столько тревоги о том, что норки поубивают всех животных и захватят мир, что об основном событии все забыли. Двойные стандарты были непостижимы. По-видимому, не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что если бы не те четыре активиста, то освобожденные норки сидели бы в клетках взаперти на телах своих мертвых собратьев, пока за ними не пришли бы жестокие убийцы. За всеми! Не говоря уже о том, что на одной только на меховой ферме в Девоне 26.000 тысяч норок ежедневно съедали 8 тонн курятины, рыбы, хлопьев, витаминов, печени и пшеничных зародышей каждый день.

А как насчет бесчувственной резни, которую устраивают лесники в трехстах поместьях, отстреливая миллионы зверей и птиц из дробовиков, ловя их в силки и травя спорта ради? Давайте же поговорим о жестоких убийствах!

Норкам то приписывали неистовые массовые убийства по всей дикой местности, то, наоборот, голодное умирание. Освободителей настолько возмутила истерия в СМИ, что неделю спустя после первой акции они вернулись на ферму Кроу-Хилл и выпустили еще 1000 норок. Есть вещи поважнее того, кто что скажет, но сам факт, что столькие люди узнали о меховых фермах из-за первой акции, был очень важен, потому что, позабыв о предвыборных клятвах, правительство перестало говорить о меховой индустрии вообще.

Очень немногие из тех, кто ныл о «безответственном» освобождении норок, действительно что-то сделал, чтобы остановить жестокость и страдания на фермах, а волна критики была откровенным преувеличением истинного эффекта, который норки могли оказать на сельскую местность. По счастью, среди гула панических голосов звучал один-два вменяемых. Пусть и не прямолинейный, но выдающий точку зрения автора комментарий был написан Беном Шарраттом в журнале Motor Caravan: «Я был уверен, что норки — это маленькие, но агрессивные плотоядные, привыкшие охотиться на мышей-полевок и молодых птиц, пока не прочитал газету и не посмотрел телевизор, где говорили, что на самом деле норки — детоубийцы и машины для уничтожения собак, славящиеся злобным взглядом, холодным сердцем и неумолимо разбойными наклонностями».

Джон Видал, корреспондент, пишущий для The Guardian на тему окружающей среды, согласился, что «пресса смехотворно описывает норок. Это одиночные животные, которые метят территорию за 1,5 километра друг от друга и могут преодолевать за сутки дистанцию в несколько километров в поисках еды, тем самым обеспечивая большое распространение популяции. Они не тупые!». Видал процитировал отчет Окружного совета Нью-Фореста, где через два месяца после освобождения животных утверждалось, что лишь 1000 норок все еще числится в бегах и что все они пропали с концами, не причинив особого вреда.

«Норки — жертвы моды, экономического давления, политических спекуляций, научных теорий, политики природоохранных организаций, моральных принципов, невежества и предрассудков. Мы должны проявлять к этим созданиям больше уважения», — сказал в 1998 году Пол Эванс из Британской ассоциации борцов за окружающую среду. Популяция норок и ее влияние на дикую природу неоднократно становились предметами научных исследований. Результаты показывали, что норки не наносят сильного удара по численности других видов. Это касается даже популяции находящихся под угрозой исчезновения водных полевок, чьей главной проблемой, как всегда, является человек, продолжающий чинить разрушения в их среде обитания, выводя на выпас чрезмерные поголовья скота, выкорчевывая кусты, удаляя тростник у берегов рек, строя плотины, оросительные системы, дома и дороги, и охотясь на берегах рек с гончими.

То же относится и к пернатой дичи, которую многие вооруженные фермеры стремятся защищать от норок. Самой большой угрозой жизни для этих и других птиц являются люди. Они же ответственны за сокращение популяции зайцев, которых решили отнести к вредителям и, следовательно, истребить. Каким-то образом от людей ускользнула важная деталь: на зайцев охотятся норки, а также, конечно же, лисы, которые — если бы на них никто не охотился — могли бы сами регулировать популяцию зайцев. Это очень радикальная, почти экстремистская позиция, я знаю.

В конечном счете принужденное к активным действиям RSPCA отправило команду инспекторов на ферму Кроу-Хилл вместе с офицерами полиции в ноябре 1997 года. Они располагали девятичасовой видеопленкой, сделанной скрытой камерой активистами RFA за 19-месячный период, поэтому знали каждую деталь, на какую следует обратить внимание при осмотре 4000 клеток в бесчисленных сараях. Они знали точное расположение клеток с мертвыми животными, ранеными и изувеченными норками. Они знали, где искать переполненные клетки, в которых содержались до семи взрослых зверей, тогда как рассчитаны эти клетки были на двух-трех.

Посмертный осмотр мертвых животных в ходе расследования выявил, что они ужасно страдали. У одной норки торчала кость из ноги — результат драки. У другой, вскрытой норки в желудке не было ничего, кроме опилок. Другие умирали от того, что их раны никто не лечил. Что интересно, отделение ветеринарной хирургии, где хранились тела на протяжении всех рождественских праздников, было взломано, и часть трупов бесследно исчезли пропала. Так пропали все доказательства вины фермеров. Больше ничего украдено не было. Кому же могло прийти в голову проделать подобное?

Руководители RSPCA могли различать только черное и белое. Разумеется, они посещали ферму Кроу-Хилл, чтобы осмотреть тамошние условия, на которые столькие люди жаловались, но каким-то образом всякий раз упускали бесконечную череду кошмаров, ради которых они приезжали. Как им это удавалось? Хватило бы беглого взгляда на видео с фермы, чтобы убедить даже идиота в том, что условия на ферме далеки от «удовлетворительных» или даже просто законных, но инспекторы RSPCA и правительства не смогли увидеть ничего дурного. Или не захотели. Это не могла быть некомпетентность или случайность.

У Министерства сельского хозяйства был выход из положения: его представители не могли основывать свои обвинения в суде на доказательствах, незаконно полученных зоозащитниками, поэтому они заключили сделку с крестьянином, который до этого уже подавал в суд на владельца фермы Кроу-Хилл, обвиняя его по 29 пунктам. Теренс Смит 50 лет занимался разведением норок, называл себя в интервью «любителем животных» и обладал, мягко говоря, пугающей репутацией. На сей раз он признал свою вину от лица компании T.T. Smith (Mink) Ltd по 15 пунктам обвинения в жестокости и пренебрежении правилами надлежащего содержания животных. Его приговорили к штрафу в размере £5000 и обязали потратить еще £15000 на усовершенствование условий содержания животных.

Козел отпущения, 43-летний Йен Строуд, верзила, нанятый Смитом для убийства животных, признал свою вину по шести пунктам жестокости к норкам после того, как ему была показана пленка, на которой он мозжил головы зверей о клетки, когда они отказывались умирать от порции отравляющего газа. Его приговорили всего-навсего к 150 часам общественных работ и оплате судебных издержек на сумму £100. При этом старшина жюри присяжных совершенно серьезно заявил: «Общество в этой стране всегда будет очень серьезно относиться к проявлениям жестокости к другим живым созданиям». Позволить человеку, ответственному за причинение ужасных страданий, остаться безнаказанным и улыбаться во весь рот — это не слишком эффективный способ уговорить ФОЖ сложить оружие.

Через две недели после вынесения приговора хэмпширскому фермеру и по мере нарастания ярости по поводу норок активисты ФОЖ подлили масла в огонь, посетив норковую ферму Келбейна в деревне Оннли в Стаффордшире — одну из самых скрытых ферм в стране. Здесь они раскурочили 3500 клеток при помощи болторезов, освободив 8000 норок, 3000 из которых благополучно покинули территорию фермы. Четырьмя днями позже фермер заявил о том, что непойманными остаются 400 животных. Он оценил рыночную стоимость их шкур в £50.000 (несколько дней спустя незваные гости явились вновь, чтобы изъять из клеток племенные карточки, но им помешали закончить работу). Кроме того, активисты облили растворителем краски Audi стоимостью £18.000, принадлежавшую жене фермера.

«Происходящее чудовищно, — жаловался Лен Келсолл, ершистый 60-летний фермер и председатель Ассоциации меховщиков. — Все это похоже на поле боя». Мы твердим им это годами! «Только сейчас я начинаю понимать, насколько все плохо, — продолжал Келсолл. — Это терроризм и жестокость в худших их проявлениях, и правительство должно положить им конец».

Итак, и руководство Ассоциации меховщиков, и освободители животных пришли к общему мнению, что всему виной лейбористское правительство. «Перед выборами они обещали запретить норковые фермы, но ничего для этого не сделали», — дулся Келсолл, все больше изъясняясь так, как это делают его заклятые враги, но на самом деле потирал ладони в предвкушении возможной денежной компенсации за закрытие бизнеса. В свою очередь лютый ненавистник ФОЖ Марк Гловер175, запечатлевший на видео и донесший до RSPCA правду об кошмарах, творившихся в Хэмпшире, заявил о том, что освобождение норок с фермы было экстраординарным шагом, спровоцированным бездействием правительства после обещаний покончить с меховой промышленностью. Он счел, что исход для выпущенных норок «был таким же безрадостным, как и жизнь в клетках». Его слова стали своего рода эхом заявления Роберта Моргана, исполнительного директора Британской ассоциации меховой торговли, который в июне 1997 года объяснил The Observer, почему норкам, которые на природе проводят 60% времени в воде, лучше жить в клетках: «Если у норок будет доступ к водоему, они вымокнут и, вероятно, замерзнут и умрут».

Ну, так выдайте им фены! Безусловно, в природе не предусмотрены трехразовое питание и дома рядовой застройки, но дикие звери привыкли выживать и, если бы они встали перед выбором, то едва ли предпочли бы короткую, полную стрессов жизнь в клетке и насильственную смерть шансу испытать свои силы в сельской местности.

К следующей весне член парламента от лейбористов Мария Игл подготовила билль, запрещающий меховую промышленность в Великобритании. Он получил межпартийную поддержку и был одобрен Национальным союзом фермеров и даже Ассоциацией меховщиков. Все, кроме одного из остававшихся на тот момент в деле норковых фермеров были счастливы от мысли, что закрытие их бизнеса принесет им компенсационные выплаты. Они устали от мороки, которую им навязывала современная жизнь, а безболезненный выход из игры спасал их от потенциальных затрат на укрепление мер безопасности. На это шаг их побуждали недавние рейды, заставившие правительство увеличить стоимость лицензий со £115 до £630.

Как можно было ожидать, парламентарии-консерваторы, внесшие в билль свыше тридцати поправок, затормозили его принятие. Но в начале 2003 года он, наконец, попал в свод законов, запретив то, что оставалось от меховой индустрии в Великобритании. Это был очень важный момент. И далеко не единственный.

Отходная для охоты

Пока мы не найдем в себе смелость различать жестокость, вне зависимости от того, кто жертва — человек или животное, — мы не можем ожидать, что мир существенно изменится к лучшему... Не будет мира среди людей, чьи сердца исполнены удовольствия от убийства живого существа. Каждым поступком, который восславляет или даже просто выражает терпимость по отношению к подобным идиотским наслаждениям, мы задерживаем развитие человечества.

Рейчел Карсон176

Билль о (защите) диких животных от 1996 года должен был положить конец охоте с гончими и уберечь всех диких млекопитающих от этих актов жестокости. Это было первое подобное постановление в стране, народ которой всегда имел репутацию любителей животных. Но, прежде чем кто-то согласился защитить диких животных, упоминание об охоте со сворами собак было вычеркнуто, иначе Билль не прошел бы: уважающие охоту члены парламенты его бы не пропустили.

Попытки улучшить положение диких животных и особенно запретить охоту с гончими предпринимались и в прошлом — в 1949-ом, 1970-ом, 1992-ом, 1993-ем и 1995-ом годах. В апреле 1996 года некоторые дикие млекопитающие (в число которых не входили птицы, рептилии, земноводные и рыбы) были вознаграждены кое-какой, пусть и слабой, защитой от тех, кто мог бы их «увечить, пинать, бить, пригвождать или протыкать иным образом, колоть, бить камнями, жечь, давить, топить, волочить или душить с намерением причинить ненужные страдания». Согласно условиям закона, любой человек, уличенный в чем-то из вышеизложенного, отныне получал 12-недель тюрьмы и/или выплачивал штраф в сумме до £5000. Животных, занесенных в список промысловых, которых ловят и ранят на охоте с собаками, ружьями и силками, теперь надлежало убивать «разумно быстрым и гуманным способом», чтобы это ни значило. Если охотник недостаточно расторопен и добр и кто-то может это доказать, преступник предстанет перед судом.

Первый судебный прецедент был зафиксирован девять месяцев спустя. В Грейт-Ярмуте подросток был признан виновным в пинании, избиении и прокалывании ежа. Его приговорили к 120 часам общественных работ и оплате судебных издержек в размере £50. В другом случае жители Хэмпшира Ричард Смит и Пол Уэст были осуждены за то, что они пинали ежа и истязали его при помощи паяльной лампы до смерти. Они получили по 80 часов общественных работ и покрыли судебные издержки в размере £75. Суд Солсбери взыскал £75 штрафа и £45 за судебные издержки со школьного повара Саймона Банди, который пинал ежа, идя по улице в подпитии. Ежи, как кошки — это любимые игрушки для садистов. Уже сам факт, что правосудие начало признавать их живыми существами, был огромным шагом вперед. То, что этих людей стали осуждать, это прогресс, но подобные приговоры едва ли сдержат живодеров. Сомневаюсь, что животные закатили бы пир горой, если бы имели полное представление об уровне развития нашего общества с его медлительной эволюцией.

Можно было предугадать, что любящие охоту члены парламента (читай «парламентарии-консерваторы») пожелают защитить свой кровавый спорт, но как разумно объяснить их отрицательную реакцию на Билль, призванный контролировать жестокую практику разведения животных на фермах и содержания щенков? Не запретить полностью, между прочим, как бы здорово это ни звучало, а только лишь следить за происходящим и регулировать степень запущенности и деградации, присущих фермам, на которых ненасытная индустрия выращивает бесконечное число щенков для свободного рынка.

Билль был предложен членом парламента от либерал-демократов Дайан Мэддок и одобрен RSPCA (ура!). Парламентарии от всех партий и по меньшей мере одна национальная газета (которая какое-то время даже вела войну против разведения щенков на фермах) предлагали ввести обязательные инспекции центров разведения и предусмотреть штрафы на сумму до £2500 за любые нарушения базовых стандартов благосостояния и заботы. Однако два члена парламента, Саквилль и Оттауэй, рассудили, что подобные наказания не принесут пользу ни обществу, ни бесчисленным детенышам, которых без ограничений разводят в амбарах, сараях, надворных постройках и подсобных помещениях.

Примечательно, что преуспевающее RSPCA выразило поддержку Биллю. При этом Общество за свою историю мало что сделало для борьбы с колоссальной проблемой надомного разведения животных, забота о которых легла на плечи приютов, центров спасения, организованных RSPCA и работающим в одиночку членам муниципальных советов.

Дальнейшие попытки положить конец охоте с гончими сплотил охотников всех мастей, любителей стрельбы и других кровопийц под знаменами Альянса сельских жителей (CA)177, который организовал пару впечатляющих массовых акций протеста. CA — это союз организаций, которые позиционируют себя как защитников традиционной деревенской жизни, хотя более широкие и никак не связанные с убийствами и пальбой вопросы они почти не затрагивают. В CA входят образования, подобные BFSS, заметно выделяющейся на фоне других. В реальности CA была проявлением охотничьей силы, сконцентрированной для оказания сопротивления только-только победившей на выборах Лейбористской партии с ее обещаниями позитивных изменений для животных.

CA обошелся без пресс-релизов, громко заявив о себе громадным маршем в Лондоне летом 1997 года. Им удалось собрать в Гайд-парке 100.000 человек. Зрелище было впечатляющим, если абстрагироваться от задачи собравшихся высказаться против билля Майка Фостера о запрете на охоту с гончими, хотя некоторые этого не понимали, а другие и вовсе не хотели присутствовать на акции. CA щедро расходовала характерные для серьезных охотников богатства, чтобы доставить простых сельчан в столицу — чудо из чудес, которое мало кто видел воочию — чартерными самолетами, поездами и автобусами. Поэтому неудивительно, что многие чувствовали себя здесь не в своей тарелке. Деревенщинам даже угрожали, что если они не явятся на марш в Лондон, они могут забыть о следующем охотничьем сезоне, потому что их никто не пригласит.

Члены Охотничьего клуба Оукли в Бакингемшире, например, получили вот такие инструкции от своего комитета: «Вам необходимо взять выходной на работе или сказаться больными или еще что-нибудь придумать... Отправьте детей в школу и приходите! Если вас это отяготит, пожалуйста, не утруждайтесь охотиться с клубом Оукли в следующем сезоне». Ух!

Аналогичные настроения, пусть и в менее резких выражениях, были повторены в журнале «Лошадь и гончая». Генеральный секретарь от сельскохозяйственных рабочих в Профсоюзе работников транспорта и неквалифицированных рабочих свидетельствовал: «Мне много раз звонили люди, которых заставили присутствовать. Фермерами-арендаторами командовали землевладельцы, сельскохозяйственными рабочими — их наниматели. Похоже, это было частым явлением».

Воодушевившись резонансом, который удалось создать, и отчаянно боясь не добиться желаемого, CA организовал еще один марш в столице. На этот раз Альянс хотел, чтобы присутствовала четверть миллиона человек, и они надлежащим образом пригласили каждого. Дженет Джордж из CA заявила, что «это шанс для любого, кто хочет сказать свое веское слово». Фермеры-туристы требовали права на праздношатания, а землевладельцы запрещали им это. Пенсионеры просили комфортабельные автобусы для сельских общин, скотоводы жаловались на коровье бешенство, а другие рабочие не хотели иметь проблемы на своих сельских работах в связи с прогулами. Хватало и обычных любителей убивать, не заинтересованных в политике. Это была самая ничтожная акция протеста в истории. Разумеется, CA утверждала, что все собравшиеся пришли выразить свою привязанность к охоте. Представители альянса заявляли, что люди прибывали в Лондон из Ирландии, США и «буквально из всех стран Европы». Что ж, по крайней мере, эти лоботрясы оставили охоту хоть какое-то время.

Как и перед предыдущим маршем, фермеры-арендаторы получили строгие указания от землевладельцев идти на мероприятие или расстаться со снимаемыми домами. Британская национальная партия нашла здесь благодатную почву для вербовки сторонников «традиционно британского образа жизни» и раздала 20.000 копий специального выпуска своего бюллетеня. Организаторы, немного не соглашаясь в подсчетах с прессой, заявили о присутствии чуть менее чем четверти миллиона человек. Однако подробное исследование выявило, что настоящей цифрой было не более 163.000.

Вскоре после этого внутри организации возникли противоречия, вызванные тем, что защитники охоты повели CA в свою сторону. Некоторые организаторы почувствовали, что охотничье лобби слишком велико, в то время другие вопросы обходятся стороной. Они созвали собрание и дали отставку более чем половине членов правления, включая герцога Вестминстера, графа Пила, лорда Стила, графа Стоктона и Дженет Джордж. Герцог Вестминстера, один из самых состоятельных землевладельцев страны и страстный стрелок по птицам, дал на кампанию примерно £1 миллион, а теперь, после увольнения, потребовал их назад. Лорд Стил попал в черный список из-за того, что не отработал в парламенте £94.000, которые получил от CA на лоббирование охоты.

Защитники охоты были настолько раздосадованы тем, что их тематика поставлена под сомнение, что даже обсуждали планы по срыву собрания. Предположительно, они не смогли придумать, как это сделать, и это каким-то образом замедлило бунт. Тогда, сбитые с толку и зажатые в угол, они ополчились на RSPCA с его позицией против охоты и политикой, «от 85 до 90 процентов» которой, по признанию BFSS, она всегда поддерживала. Это признание шокировало меня куда меньше, чем могло бы. Исполнительный директор BFSS Питер Вот предположил: «Животные не могут иметь права, потому что у них нет обязанностей». Это частое оправдание эксплуатации, в сущности, оспаривающее наличие прав у детей дошкольного возраста и психически больных.

Прикрываясь именем Группы заботы о животных в деревенских видах спорта (Country Sports Animal Welfare Group), защитники охоты проникали в ряды RSPCA, чтобы влиять на его политику и отстаивать свои интересы внутри бесхарактерной благотворительной организации, в которой доминировали консерваторы (если кого-то из угнетателей животных пугала RSPCA, то все остальные группы уж точно могли нагнать на них настоящего страху). Членам Группы предлагалось «вступить в RSPCA и начать роль в возвращении Общества к исконной роли заботы о братьях наших меньших и отойти от борьбы за права животных и политических кампаний». В итоге почти 3000 человек вступили в RSPCA в 1996 году, как раз перед ежегодным общим собранием, но еще не имели права голоса, потому что, по правилам, для этого нужно было состоять в организации не менее трех месяцев. План провалился. Фух! Животные могли вздохнуть спокойно.

На собрании, по традиции прошедшем в Лондоне, решение придерживаться позиции против охоты было поддержано 500 голосами. Три года спустя ряд известных защитников охоты из числа членов совета Общества сумели провести ежегодное собрание RSPCA в традиционно охотничьем графстве Лестершир, к большому удовольствию новых, любящих охоту членов, пять сотен которых явились на эту, зоозащитную, по идее, встречу. Из нормальных членов организации присутствовала только четверть.

С тех пор RSPCA удалось вернуть контроль над собственной политикой путем исключения тех, чьи действия противоречили основополагающим целям обеспечения благосостояния животных, но не более того. По состоянию на 2004 год правила Совета напоминали представителям организации, что «ни одно животное не должно быть съедено на таких территориях RSPCA, как штаб-квартира RSPCA, и помещения, где проходят встречи Общества». Это был уже своего рода прогресс, но RSPCA еще предстоит преодолеть длинный путь, прежде чем оно станет любимой организацией среди животных и тех, кто их действительно защищает.

Причина проста: стремление к накоплению богатств у RSPCA всегда было столь сильным, что к концу 1990-х накопления составляли свыше £100 миллионов. Комиссия по благотворительности в Англии и Уэльсе даже была вынуждена попросить организацию ограничить объемы «добычи» до £45 миллионов. Неудивительно, что угнетатели животных мечтают контролировать Общество — под их чутким руководством забота о животных станет по-настоящему первоочередной задачей! Движение за освобождение животных в финансовом плане заметно проигрывает велферистам.

RSPCA неукоснительно повиновалось требованию комиссии, но вместо того чтобы потратить средства непосредственно на заботу о животных, решив, например, проблему бродячих кошек и собак, или на пропаганду веганства, совет предпочел увеличить сотрудникам зарплаты и сделать ремонт в офисах — в частности, они не постеснялись прокутить на новый офис штаб-квартиры £21 миллион. При этом RSPCA не забывало активно тратить деньги на рекламу животноводства через свою «Пищу свободы», то есть мясо, яйца и молочные продукты. Оправдание этой карикатуры можно было услышать из уст генерального директора RSPCA Питера Дэвиса в его интервью для «Би-Би-Си»: «Мы должны смириться с наличием интенсивного животноводства в этой стране из-за спроса на молочные продукты и богатое белком мясо. Их не получить с заднего двора — это невозможно. По моему мнению, “Свободная пища” — это одна из самых важных вещей, какие мы делаем». Он не шутил.

Поскольку лейбористское правительство объявило о том, что готовит постановления для запрета охоты, фанатики принялись предсказывать конец того мира, который мы знаем. Они предвещали массовую безработицу, разрушение природы и рост убийств лис, лошадей и гончих охотниками, жаждущими вкусить кровушки напоследок. Бесконечно нытье про подавляемое, обездоленное меньшинство. Кроме них самих, их никто не жалел. И поделом: охотничья братия всегда демонстрировала глубокое презрение к мнениям меньшинств и всех, кто выступал с альтернативной точкой зрения.

Они предсказывали, что если не станет охоты, следующей на очереди будет рыбалка. Они подбивали трехмиллионное сообщество рыболовов присоединиться к их борьбе и прибегнуть к «экстремальной тактике». Они планировали не просто физически атаковать своих оппонентов, как они это любят делать; они грозились применить тактики революции, гражданского неповиновения и саботажа, коллективного попрания буквы закона. Они клялись сжечь все леса, чтобы «маленький рыжий дьявол» уже не смог нигде укрыться, готовясь к следующему набегу на чью-нибудь ферму. Они угрожали блокировать магистрали и автострады своими трейлерами для лошадей и «отравлять водные пути» до тех пор, пока им снова не разрешат охотиться на лис. Вот слова Дженет Джордж: «В сельской местности поднимется мятеж. Нам придется показать, что мы не те, с кем можно валять дурака».

Колумниста The Daily Telegraph Оберона Во вполне можно было бы привлечь к суду за подстрекательство к противоправным действиям, если бы наше государство дружило с животными, потому что автор вовсю призывал своих приятелей-экстремистов блокировать магистрали в случае, если охоту отменят. Он назвал возможный запрет «объявлением войны деревенской Англии». И все это из-за похабной жажды крови.

Представленные в огромных количествах на своем марше в столице, размахивающие треногами для стрельбы, ни от кого не получающие угроз и проливающие слезы по своим гражданским правам унижаемого меньшинства, охотники все-таки умудрились отправить в больницу двух настроенных против охоты наблюдателей; одного — со сломанной рукой, другого — со свернутой челюстью.

Через неделю после второго сборища в Лондоне Национальная кампания против охоты провела марш по Сити, который привлек куда меньшее число протестующих, в общей сложности всего несколько тысяч. За сравнительно небольшие цифры можно было отчасти поблагодарить национальные благотворительные организации, действующие под эгидой Кампании в защиту диких животных, объединявшей RSPCA, LACS и IFAW178.

Участников кампании убедили бойкотировать марш на том основании, что он носил «необязательный и конфронтационный характер». LACS организовала в своем заповеднике в Девоне день открытых дверей и призвала своих членов посетить его вместо того, чтобы присутствовать на марше. Джон Брайант из LACS внес свою лепту в единение и заботу о диких животных, проинформировав общественность о том, что «лондонская демонстрация организована Нилом Хэнсеном, активистом с внушительным террористическим прошлым, а мы проводим мирную кампанию». Что сделал этот страшный террорист? Он отправил кошачий поддон человеку, участвовавшему в вивисекции, и получил за это три года тюрьмы.

Но какой был смысл преподносить все таким образом и столь сильно преувеличивать? LACS много сделала для того, чтобы монополизировать политическое пространство кампаний против охоты. При этом Лига показала обществу изнанку охоты путем расследований под прикрытием, в чем особенно преуспел Майк Хаскиссон со своей книгой «Обманутые», но протестовать против охоты не значит защищать интересы только своей организации. Вне зависимости от истинных причин Кампания в защиту диких животных подлила масла в затухающий огонь кровавых видов спорта саботажем марша. Один охотник, ликуя, заявил, что это свидетельство утраты интереса к протестам против охоты.

В действительности интереса широких масс к подобным акциям никогда и не было; оппоненты жестокого хобби предпочитали саботировать охоту и портить убийцам настроение на их собраниях. Настоящее противодействие всегда принимало форму прямого физического вмешательства, и это знало даже подавляющее большинство тех, кто не участвовал в этих акциях, но выступал за запрет охоты при каждой возможности. Кроме того, оппозиция меньше концентрировалась на порче имущества, придерживаясь более демократического политического процесса.

IFAW управлялся его создателем Брайаном Дэвисом, который ежегодно получал по £115.000 в качестве зарплаты и удостоился щедрых отступных, когда покидал пост. В программе «Здесь и сейчас» в апреле 1994 года сообщалось, что IFAW перенаправило десятки тысяч фунтов в траст под названием Фонд Брайана Дэвиса, из которого £30.000, перечисленных любителями животных на благотворительность, были инвестированы в лабораторию по разведению животных Bausch & Lomb; £60.000 — в US Surgicals, убивающую бесчисленное количество животных, чтобы «протестировать» свои медицинские товары, £20.000 — в Glaxo, Merck, Abbot & Upjohn (активные потребители лабораторных животных); £63.000 — в табачную компанию Phillip Morris с еедлинной историей экспериментирования на животных; и £40.000 в — последнюю по списку, но не по значению — McDonald’s.

В марте 1998 года Билль о(б охоте с гончими на) диких млекопитающих, разработанный членом парламента Майком Фостером, вновь был загублен парламентариями-спесишистами, как это обычно бывает. Билль побил в парламенте рекорд всех времен, набрав перевес в 260 голосов за принятие (411 против 151), но противники закона откладывали ратификацию бесконечными поправками, и отведенное законом время на принятие постановления вышло.

Лейбористы, для которых этот вопрос был приоритетным, уверенно рвались в бой, если и не из-за собственных зоозащитных убеждений, то чтобы умилостивить любителей животных, которые уверовали в их обещания и проголосовали за партию на выборах. Кроме того, всем очень также хотелось отплатить консерваторам за страдания, которые меньшинства испытали в период их правления. К этому моменту ведомый большинством прогресс набрал слишком большую силу, чтобы его можно было остановить.

На протяжении многих лет политических надувательств члены парламента голосовали за запрет охоты по своему усмотрению, то поддерживая протестные инициативы, то снова помогая охотникам. Тони Блэр одно время выступал против охоты, но пошел на попятную, когда охотники стали громогласны и грозны. Тогда он решил придерживаться золотой середины — лицензионной системы, которая позволяла большей части охот проходить, как и раньше, но ставила под запрет охоту на зайца с гончими «по-зрячему»179 и охоту на оленя.

Непреклонный к попыткам превратить запрет на охоту в фарс, парламент негативно отреагировал на измененный закон: 362 человека проголосовали против, 154 высказались за. Но страна все еще испытывала на себе пережиток прошлого в лице влиятельной, неизбираемой, очень любящей охоту Палаты лордов, которая воспрепятствовала воле большинства. Теперь уже правительство было вынуждено применить редко используемый Закон о парламенте от 1949 года и запретить принятие закона.

Через восемь полных лет лейбористы пообещали провести голосование по свободному усмотрению. В полночь 17 ноября 2005 охота с гончими в Англии и Уэльсе была запрещена.

В практическом смысле запрет мало что менял для диких животных, потому что злобные убийцы продолжили убивать их любыми доступными способами, включая запрещенные. В качестве проявления силы 250 охот были проведены буквально через два дня после запрета, показав неприличный жест демократическому обществу и полиции, продолжавшей арестовывать саботажников.

Отчасти это была поза охотников, отчасти желание «потренировать» своих гончих. Полицейские по большей части заявляли, что больше они не ставят охоту в приоритет — якобы у них внезапно возникла нехватка ресурсов. Серьезно? Ресурсов хватало буквально за несколько недель до этого, когда саботажники вели активную борьбу. Некоторые офицеры даже предлагали саботажникам охоты подавать частные иски в суды на основании собственноручно добытой информации.

Начальник полиции Суффолка и докладчик о сельских вопросах в Ассоциации начальников полиции пролил луч надежды на кромешную тьму безнравственности и беззакония. В интервью для Mail on Sunday Алистер Макуиртер сказал: «Не поддавайтесь иллюзиям — полиция обеспечит соблюдение этого закона». Чего, однако, не случилось.

По окончании первого дня незаконной охоты CA публично похвастался, что была убита 91 лиса, однако ни единого ареста не последовало. На следующей неделе было заявлено о 150 мертвых лисах и так далее. 18 февраля 2005 года глава Охотничьего клуба Старого Суррея и Барстоу похвалился: «Сегодня мы убили четырех лис, славно повеселились». Многие продолжали открыто гордиться подсчетом голов. Неожиданно все вопли про традиции, общение и удовольствие от контакта с природой сменились всепоглощающим желанием доказать свою возможность убить как можно больше животных.

И, тем не менее, несмотря на все ослепительные провалы лейбористского правительства и недостаток воли у полиции, необходимой для того, чтобы обеспечить соблюдение закона, это был монументальный шаг в правильном направлении. Он немедленно затронул очень много видов охоты, включая охоту на норок и охоту верхом.

Сведения, собранные наблюдателями за последующие месяцы, позволили выявить массовые случаи преступлений — их было больше чем достаточно, чтобы полиция начала действовать.

Однако власти мало интересуются подобного рода бесчинствами. Нехватка политической воли будет все чаще приводить к частным обвинениям тех, кто открыто нарушает закон. В то же время утрата политиками доверия масс продолжит все больше толкать ФОЖ и ему подобные группы на активные действия.



ВСЕ СТАНОВИТСЯ СЕРЬЕЗНЕЙ?

Они мазали фургоны краской, били окна и сыпали сахар в бензобаки. Но я бы никогда не подумал, что они дойдут до такого, никогда в жизни.

Менеджер скотобойни

Дружина за права животных

В стремлении освободить животных некоторые группы попробовали вынести борьбу за рамки объявленной ФОЖ политики ненасильственного вандализма, и эти попытки заработали подобным группам противоречивую репутацию.

Дружина за права животных (ARM) — одно из образований, названия которых мы слышим с определенным постоянством; эта организация не столько плодовита, сколько эффектна, и считается самой радикальной, если угодно. Впервые ARM заявила о себе, взяв ответственность за отправку бомбы в посылке члену парламента в 1982 году. Это казалось поистине странной тактикой в то время и не очень походило на действия зоозащитников в принципе, но то же название организации прозвучало несколькими годами позже и спонтанно использовалось на протяжении многих лет, если активисты хотели заявить о наиболее драматических действиях, включая минирование автомобилей.

В конце сентября 1985 года на юге Лондона зажигательные устройства вывели из строя машины докторов Шарата Ганголли и Стюарта Уокера. Оба были вивисекторами из Британской ассоциации промышленных биологических исследований (BIBRA)180 и ни один не получил ранений.

ARM заявила The Sutton Herald: «Мы пойдем на что угодно с целью остановить смертоносную деятельность угнетателей животных, и если это будет означать убийство, мы не станем уклоняться от подобных действий». Несколько месяцев спустя, ночью в январе 1986 года, под днище автомобилей четырех хорошо известных вивисекторов были помещены бомбы: одна — в Харрогейте, другая — на юге Лондона, третья — в Стаффордшире и четвертая — в Суссексе. Все четыре имели часовой механизм. В последний, по словам ARM, момент владельцы получили предупреждения, и команда саперов смогла обезвредить устройства.

Следующая атака явно была направлена на то, чтобы убить доктора Эндора Себестени, вивисектора из Императорского фонда исследования рака (ICRF), но он спасся, заметив бомбу, прикрепленную к днищу машины. Его никто не предупреждал.

С тех пор в тюрьму попали два активиста ARM. Пол Скерс получил год в 1998-ом за отправку писем с вложенными бритвенными лезвиями людям из своего черного списка, а Нил Хэнсен в 1995 году отправил на такси бомбу в горшке в пиар-отдел GlaxoSmithKline в Хертфордшире. Именно так, бомбу в горшке — муляж взрывного устройства в кошачьем поддоне. Изначально его обвиняли в попытке убийства, однако впоследствии пересмотрели формулировку, что не помешало посадить Хэнсена на три года.

ARM отвоевала себе заголовки газет серией поджогов магазинов. Аналогов этой свирепой кампании мир не знал с 1980-х годов, когда зажигательные устройства в универмагах провоцировали включение систем пожаротушения. На сей раз никто не делал ставку на обильное орошение с потолка — пламя оставляло от магазинов руины. Никакой специализации при выборе мишеней тоже не прослеживалось.

Рано утром 6 июля 1994 года начали циркулировать сообщения о пожарах в кембриджском магазине сети Boots и Edinburgh Woollen Mill181 в центре шотландской столицы. Два этажа крупной точки Boots были изуродованы огнем, который полыхал более четырех часов; здание эдинбургского магазина тоже сильно пострадало, вся одежда сгорела. Третье устройство обнаружили тлеющим в кармане куртки из овечьей кожи в магазине Marrs Leather182, а четвертое — в кожаном магазине Eaden Lilly.

Центр Кембриджа перекрыли. Во многих местах была проведена эвакуация. Разрушения квалифицировались как колосальные. Всюду искали новые устройства. ARM заявляла о том, что разместила восемь штук, шесть из которых сработали прошлой ночью, и два должны были повторить их судьбу в середине следующего дня.

Месяц спустя активисты нанесли удар в Оксфорде. Шорная мастерская и кожаный магазин C.H. Brown183 сгорели дотла. Еще три устройства были обнаружены в двух кожаных и одном меховом магазине. Полиция, хорошо осведомленная о происходящем в Кембридже, быстро обыскала помещения всех потенциальных мишеней после того, как воспламенилось первое устройство. Благодаря стремительной реакции властей серьезных последствий удалось избежать.

Две недели спустя полиция Хэмпшира не могла справиться с полыхающим островом Уайт, хотя предотвратить масштабные разрушения было в ее силах. Все началось с того, что покупатель случайно обнаружил зажигательное устройство в магазине рыболовных принадлежностей. Меряя куртку, он нащупал в кармане пачку сигарет. При беглом осмотре оказалось, что это не просто табак и картон, и владелец магазина немедленно вызвал полицию. Покупка сорвалась, потому что куртку забрали на экспертизу, но хозяину очень повезло, что он не лишился куда большей части имущества.

Полиция обстоятельно обзвонила все магазины рыболовных снастей на острове и посоветовала им быть начеку. Этим она решила ограничиться. Поджигателям, которые вовсе не концентрировались только на рыболовных магазинах, улыбнулась удача. Одно устройство рвануло в Halfords, дочернем магазине Boots — произошел контролируемый взрыв. В 2.00 начали гореть вещи в двух кожаных магазинах и магазине Имперского фонда исследований рака (ICRF). Главному на острове филиалу Boots тоже был уготован поджог. Огонь был таким интенсивным и настолько широко распространился, что сотня пожарных острова и 19 единиц техники работали на пределе возможностей. Пришлось вызывать помощь с материка, но предотвращать серьезные разрушения было уже поздно. Совет острова впоследствии потребовал от Министерства внутренних дел покрытия расходов на восстановление и потребовал объяснений в связи с действиями полиции, недоумевая, почему помещения вероятных мишеней не были обысканы. Еще четыре зажигательных устройства вспыхнули рано утром в магазинах Райда и Ньюпорта.

Размещение зажигательных устройств в магазинах – это очень важный активизм в плане привлечения внимания общественности. Безусловно, он связан с большой опасностью. Подвергать жизнь людей риску — это плохо, но делать громкое публичное заявление всегда считалось чрезвычайно успешной акцией.

Нашлись свидетели, с помощью которых удалось составить фоторобот человека, который, по их мнению, был ответственен за размещение устройств. Полиция обнародовала этот фоторобот. В ответ они получили свыше ста звонков. Большинство называло человеком на картинке Марка Кинга, певца и басс-гитариста из группы Level 42184. Неверно. У него не только было алиби, но и отсутствовал мотив. Расследование зашло в тупик, а пять лет спустя ARM ударила снова.

После первых пожаров Boots неоднократно предупреждала сотрудников всех своих 1100 магазинов быть настороже, но все равно не смогла предотвратить существенные разрушения, особенно в магазинах на другом конце страны — в Йорке и Харрогейте, графство Йоркшир. Boots в Харрогейте и Fads, еще одно дочернее предприятие, сильно пострадали. Кроме того, активисты подожгли магазин товаров для охоты и стрельбы Lindsey Brothers и торговую точку ICRF. В Йорке вспыхнули только-только отремонтированные магазины Boots и Fads, хотя на этот раз был причинен менее внушительный ущерб. В общем и целом потери от огня составили £2 миллиона в каждом из населенных пунктов, не считая упущенного сбыта и увеличившихся расходов на меры безопасности.

Вскоре после этого полиция в очередной раз отказалась пользоваться интеллектом: со слепым энтузиазмом она отреагировав на плакаты, рекламировавшие Встречу ARM в Бороубидже, Северный Йоркшир. Только бездонное отчаяние могло заставить офицеров поверить в то, что ARM станет открыто рекламировать свои мероприятия, и уповать на то, что бомбистов можно будет взять с поличным за столом, в вязаных масках и с зажигательными устройствами в руках. Приехав по указанному адресу, полисмены обнаружили собрание Ассоциации радикальных акушерок (Association of Radical Midwives) — просто совпали аббревиатуры “ARM”.

Активисты приготовили еще много интересного и ждали шанса, чтобы это доказать, несмотря на то, что полиция постепенно умнела. А тем временем...

Министерство справедливости

Через миллион лет Землю могут населять создания, наотрез отрицающие свое происхождение от человека.

The Irish Digest

Когда закончились громкие судебные процессы 1990-х, активисты мобилизовались, дабы продемонстрировать, что их не остановят суровые приговоры и что их все еще много. Характеризуя изготавливаемые устройства как «экспериментальные», Министерство Справедливости (JD) заявило о своем выходе на передовую, отправив почтой несколько бомб в конвертах ведущим организаторам мероприятий кровавых видов спорта и Фрэнку Эвансу, живущему в Британии матадору. После того, как одно из устройств взорвалось раньше времени на почтовой сортировочной станции на севере Лондона, местность оцепили, а почту скрупулезно проверили, что позволило выявить и обезвредить еще шесть бомб.

Несмотря на то, что обстоятельства дела нам неизвестны, судя по всему, эти устройства представляли собой нечто большее, нежели муляжи. Их изготовители не ставили перед собой задачу причинить серьезный физический вред, они стремились скорее шокировать получателя и нагнать на него страху. JD не остановил этот провал. Поскольку охотники теперь осторожничали с получаемой корреспонденцией, активисты отправили устройства двум людям, известным своим участием в других формах запредельной жестокости к животным.

Колин Френч был всего лишь фермером, но против него выдвигали 92 пункта обвинений в жестокости по отношению к принадлежавшим ему животным. Ему также инкриминировали нарушение запрета суда на их содержание. Заголовок Daily Star гласил: «Закон не в силах его остановить». Когда Френчу впервые запретили держать коров, овец и коз 15 лет, он оформил владение животными на своего скотника. Кроме того, на него наложили штраф в размере £70.000. Когда скотнику тоже запретили иметь этих животных из-за его жестокости, Френч обратил свой взор к другим видам фауны. Инспектор RSPCA написал в отчете, что ферма Френча — это «концентрационный лагерь, Бельзен для животных». «Я не могу представить, — продолжал он, — владельца животных, который был бы хуже, чем Френч». Ослицу инспектор обнаружил лежащей рядом с кишащим личинками трупом ее детеныша, а изнуренную козу — привязанной так крепко, что веревка выполняла функцию кровоостанавливающего жгута. Многие животные были настолько голодны, что едва держались на ногах. За все это JD и отправило Френчу посылку.

Кристофер Браун нес ответственность за разведение тысяч кошек и снабжение ими лабораторий всего мира. Его ферма располагалась в Оксфордшире. Несколько лет назад он стал героем среди своих коллег, когда успешно подкараулил группу активистов в одном из сараев с кошками — освободители пришли, чтобы вынести сколько-нибудь животных. Им не удалось спасти ни одно из них, потому что их арестовали. На сей раз Брауну повезло меньше.

Оба устройства в корпусе видеокассет взорвались при вскрытии посылок, нанеся несущественные ранения, но ощутимые мучения. Это было далеко не все, что ждало обоих мужчин. Движение за освобождение животных довело их карьеры до благополучного завершения, и уже вскоре Браун потерял бизнес и лишился всех кошек, а Френч горел в аду.

В течение следующих четырех недель были отправлены еще пять посылок: две — меховщикам, две — фанатам кровавых видов спорта, и одна — норковому фермеру. Неудивительно, что, получив сюрприз, охотники первым делом позвонили в полицию. Норковый фермер тоже был бдителен. А вот Хейдон Ноубл из Noble Furs в Лондоне ошибочно решил, что получил рекламное видео от Британской ассоциации меховой промышленности. Устройство взорвалось ему прямо в лицо. Розали Ноубл разумно доверила вскрытие полученной ею посылки саперам.

Под Рождество 1993 года почтой были отправлены другие устройства – на сей раз вмонтированные в 60-сантиметровые тубусы. Тринадцать бомб должны были детонировать при вскрытии, воткнув в получателя ВИЧ-инфицированнные иглы, или, по крайней мере, так утверждали отправители. Жертвами были избраны различные исследователи, разводчики и другие представители вивисекторского сообщества. JD объяснила свою акцию желанием «вернуть вирус тем, кто его создал». Первым получателем стала частая мишень акций протеста ферма Шемрок, поставщик приматов для опытов. В результате четыре сотрудника получили ожоги, проблемы слуха и шок. Один из них открыл посылку, разбирая утреннюю почту.

Офицеры Особой службы поспешили предупредить об устройствах других потенциальных получателей и сортировочные станции. Но не все послушались. Терри Хорнетт стремительно карабкался вверх по карьерной лестнице в мире вивисекции. Он был менеджером лаборатории Glaxo в Херефорде, членом совета Института зоотехников и членом консультативного комитета RSPCA по повросам опытов на животных — последний орган был чем-то вроде шизофренической шутки; это касалось как самого факта его существования, так и занятости в нем вивисекторов. Хорнетт проигнорировал предупреждения и открыл посылку, которая тут же взорвалась ему в лицо, но не причинила серьезных увечий. На этом неприятности для мистера Хорнетта не закончились: через несколько дней он умер от лептоспироза — противной болезни, которой можно заразиться через контакт с крысиной мочой, а с ней Хорнетт, будучи вивисектором, вероятно, вступал контактировал регулярно.

Под канун Рождества JD изменила тактику на менее насильственную, но куда более подрывную в экономическом плане, оставив зажигательное устройство в магазине Boots в Нортхэмптоне. Огонь и обширное затопление нанесли ему значительный урон. Через несколько дней JD атаковала Boots в Корнуолле, оставив на полках устройства, вмонтированные во флаконы краски для волос, аналогичные которым продавались в магазинах. Они были так мастерски замаскированы, что покупательница приобрела такое устройство в магазине в Лискирде и унесла домой. Только там она обнаружила подозрительное содержимое флакона и позвонила в полицию. Boots напомнил персоналу одиннадцати сотен своих магазинов быть бдительными. Полиция советовала покупателям товаров для волос в магазинах Boots провлять осторожность.

Министерство справедливости открыто заявляло о своем желании ранить своих жертв, хотя это можно было не объяснять, учитывая, что бомбы в посылках тесно сопряжены с членовредительством. До конца неясно, полагались ли активисты на судьбу, рассматривая возможность того, что покупатель унесет устройство домой, или просто смирились с тактическим риском. Подобные действия выглядят странноватыми, чтобы прибегать к ним преднамеренно, но ставка делалась на то, чтобы пробудить в людях страх и недоверие к товарам Boots. Одно дело подозрительно относиться к посылкам без обратного адреса и другое — проверять в магазине товар на наличие взрывчатки: эти дополнительные неудобства для компании — логичный шаг после звонков с предупреждениями о заложенных (несуществующих) бомбах в магазинах и провоцирования паранойи вокруг «сомнительных посылок».

Потом пришел черед взведенных мышеловок с прикрепленными бритвами, задачей которых, по всей видимости, было срабатывать при вскрытии посылки и отсекать пальцы получателей. В течение последующих месяцев десятки, а, возможно, сотни подобных посылок были отправлены огромному множеству именитых угнетателей животных, включая Чарльза Уиндзора, принца Уэльского. Следующей акцией JD стал поджог двух быстроходных катеров, принадлежавших известной лаборатории, разводившей щенков на псарне Гаретмар (ранее известной как Коттеджпэтч) в Хэмпшире, откуда активисты ФОЖ некогда вынесли десять щенков. Следом за этим JD отправила устройство в корпусе видеокассеты в магазин Boots в Кембридже. Получатели сообщили о посылке куда следует, и бомба была обезврежена.

Следующая серия устройств, которые теперь уже стали намного сложнее и отправлялась более осмотрительно, спровоцировала новую волну страхов, когда секретари Stena Sealing185 получили ранения, проверяя утреннюю почту. Компания с отделениями в Глостере, Оксфорде, Эдинбурге и Кенте принимала участие в экспорте живого скота. Эффект был таким, что судоходные компании, участвующие в экспорте животных, вскоре разорвали контракты, опасаясь за безопасность своих сотрудников. Их можно было понять: когда бомбы оказываются в краске для волос, а присланные почтой мышеловки рубят пальцы бесчисленным получателям, становится ясно, что имеешь дело не просто с одним-двумя фанатиками!

Пожалуй, единственным по-настоящему удивительным исключений из правил Министерства справедливости, выработанных этой маргинальной группой, был визит антитеррористического подразделения S013 в дом живших в Ковентри сикхов. Это произошло вечером, во время теленовостей, как раз повествовавших об атаках, совершенных зоозащитниками накануне вечером. Телевизор смотрел только Гуржит Ауджла: его родители с трудом говорили по-английски.

Движение за права животных состоит преимущественно из представителей белого рабочего и среднего классов, что нехорошо и нуждается в изменении. Активистов, происходящих из других этнических групп, очень немного, в чем легко можно убедиться на маршах. Еще меньше этнических меньшинств вовлечено в деятельность ФОЖ и более радикальных групп. Эти немногочисленные представители очень выделяются из массы, особено в сельской местности, где Гуржит, ходивший на все акции саботажа охоты и демонстрации, постоянно слышал о том, что он — «пакистанский ублюдок», которому пора «валить домой». Гуржиту было бесполезно прятать лицо за вязаной маской. Его очень любили все, с кем он общался. Его знали, как тихого, щедрого и надежного друга, который отстранился от тесно спаянного семейного круга, чтобы делать то, во что он страстно верил, но что было чуждо его семье. Грубо говоря, он был белой вороной, как многие из нас. Его сестры придерживались традиции работать в семейном бизнесе; они были хорошими детьми. Гуржит был плохим. Очень плохим, хотя родители не знали об этом и никогда бы не догадались.

Он предпочел не говорить им слишком много, так же делают многие из нас, зная, что в этом нет смысла, потому что, как правило, родственники постараются отговорить тебя от того, что ты делаешь или задумал сделать, либо просто ничего не поймут. Арест Гуржита стал существенным продвижением в деле о поимке бомбистов JD. В его спальне полиция нашла все, что ей было необходимо, чтобы связать Гуржита со взрывными устройствами. Ему предъявили обвинение и не выпустили под залог, содержа как заключенного Категории А. Он сидел в соседней камере с известным серийным убийцей Фрэдом Уэстом186, который тоже ждал суда. Для Гуржита стремительное расставание с тихой жизнью в любящей семье явилось сильным переживанием. Он попал в большую беду.

За неделю до суда по ITV показали очередную серию фильма «Лондон в огне»187 — драму про то, как экстремисты за права животных рассылают бомбы в конвертах по почте, учиняя тем самым настоящую резню. Гуржиту Ауджле было далеко до персонажей, которых выдумал сценарист, но он действительно отправлял бомбы в посылках, и полиция просила дать ему шесть пожизненных сроков. Ауджла признал себя виновным в надежде минимизировать потери.

Он заявил, что его кампания включала всего шесть устройств, которые он разослал в судоходные компании, экспортировавшие живой скот. Он подчеркнул, что не несет ответственности за другие отправленные JD бомбы. Судья принял его заверения в том, что целью отправки устройств было вызвать хаос и панику, а не причинить физический вред. Судья даже обещал учесть тот факт, что подсудимый находился в депрессии по поводу недостатка политических действий, направленных на прекращение жестокой торговли животными, проблема которой явилась поводом беспрецедентных акций протеста в центральной Англии.

Судью смягчило не столько признание вины Гуржитом и его искреннее раскаяние в связи с ранениями и страхом, на которые он обрек невинных людей, сколько пылкое сопереживание семьи подсудимого. Их сын никогда раньше не делал ничего дурного и, по словам отца, никак не подходил под описание человека, которое составил прокурор. Он был любящим, заботливым сыном с будущим в семейном бизнесе, которого сбили с толку его убеждения. Ауджла понимал, что ему очень повезло и что он в неоплатном долгу перед своей семьей, когда судья дал ему шесть лет, минимальный, по словам самого судьи, срок, учитывая обстоятельства. Это был действительно неплохой исход событий, так же, как — по мнению многих — самоубийство Фрэда Уэста в новогоднюю ночь 1995.

Ауджла доказал, что умеет держать слово: после освобождения он больше не нарушал закон.

Конец вивисекционной кормушки

Более 10.000 человек ежегодно умирают в Великобритании от побочных лекарств, прописанных врачами.

British Medical Journal, 2004

Объясняя, почему правительство не сдержало обещание, данное Королевской комиссии по вивисекции, премьер-министр Тони Блэр сказал в декабре 2004 года:

«Мы обещали обеспечить более гуманное отношение к животным и лучшие гарантии безопасности в экспериментировании на животных и мы выполнили это обещание. Мы убедились в том, что все опыты проводятся в строгом соответствии с самыми суровыми правилами. Именно по этой причине мы хотим сказать экстремистам за права животных, что в этой стране приняты очень жесткие меры в отношении вивисекции, поэтому преследованию и запугиванию людей, занимающихся своим законным делом, не может быть никаких оправданий».

Обещания, данные лейбористским правительством в преддверии выборов, оказались враньем. Хуже того, число животных, обреченных на смерть в лабораториях, увеличилось. Тайное стало явным, когда лейбористы распахнули объятья для фармацевтических и вивисекционных монстров, открыто защищая рост числа экспериментов на животных и развитие новых лабораторий. Стремление одного человека заставить правительство выполнить хотя бы единственное предвыборное обещание стоило ему жизни. Этому предшествовала героическая борьба, которую этот человек вел прямо в тюрьме, и которая вывела активизм за права животных на новые рубежи.

Голодовка

Лучше быть счастливым, чем превращать свое тело в могилу для животных. Поэтому апостол Матфей отдавал предпочтение семенам, орехам и овощам, избегая мяса.

Святой Клемент Александрийский188

В июле 1996 года 44-летннего Барри Хорна арестовали за хранение и размещение — он был как раз в процессе, когда его задержали — зажигательного устройства карманноо размера в магазинах в центре Бристоля. Это входило в кампанию ARM. Магазины были неотъемлемо связаны с вивисекцией и другими формами угнетения животных. На протяжении нескольких лет Барри то оказывался за решеткой за тот или иной поступок, то выходил на волю. Полиция неоднократно устанавливала наблюдение за ним. Барри узнал правду об угнетения животных девять лет назад и пришел на митинг в Нортхэмптоне, где почувствовал себя в хорошей компании. Среди присутствующих на мероприятии была большая доля радикально мыслящих активистов, действовавших в этой местности; людей, которых не волновало, что скажут другие; людей, готовых идти ради животных на риск.

С течением времени Барри познал преимущества одиночной работы, не учитывать которые при большом интересе полиции к местным активистам он не мог. Вокруг хватало надежных людей, но полиция знала их и легко могла установить за ними слежку. Барри нравилось трудиться одному. Он считал, что так у него больше шансов безнаказанно «делать свое дело». Мы обсуждали наши свершения, обычно в пабе. Как правило, это были общие и коллективные разговоры, с несколькими упоминаниями чего-то конкретного, но каким-то образом все были в курсе, кто чем занимался. Это было важно: знать, что твои друзья — по-настоящему преданные идее люди, стремящиеся облегчить страдания животных, нанести их угнетателям урон и, возможно, вдохновить других на совершение собственных набегов. Испытываешь какое-то чувство комфорта, осознавая тот факт, что вы вместе стараетесь ради общей цели.

Барри мог снискать себе славу отшельника, но ему все равно нужны были единомышленники, движимые неприятием страданий животных. С ними он мог делиться кошмарами, свидетелем которых он был. Многие люди не хотят слушать подобное, но ты чувствуешь, что должен выпустить это из себя, поэтому мы неизбежно перебрасываем друг на друга этот груз. Потом Барри мог насладиться кружкой пива и рассказать пару анекдотов. Он не был стеснительным, но был скрытным. Он не задавал темп беседы, но умел ее поддержать, а кружка пива высвобождала превосходное чувство юмора, которое в нем мало кто замечал. Порой он бывал угрюмым, но это случается со многими мужчинами, когда у них начинают выпадать волосы в молодом возрасте. Барри не был тщеславным, но расстраивался из-за того, что лысел. «Бесполезно что-либо с этим делать, — говорил он. — Выглядит по-идиотски».

Но было немало других вещей, портивших ему настроение куда сильнее. Либо неописуемая жестокость, о которой ты узнаешь, выедает тебя изнутри, либо ты начинаешь ее игнорировать, либо приступаешь к активным действиям, чтобы с ней покончить. Мы вместе смотрели видео и читали ужасные истории. Нет лучше способов прекратить все разоворы в комнате, полной веганов. Барри всегда держал в голове то, что узнавал о жестокости к животным.

Барри не пытался проявлять силу или добиваться материальных ценностей. Ему было достаточно жить как живется. Это не касалось только угнетения животных: оно привлекало его пристальное внимание. Он поздно начал, но начал, и это было важно. Он был старше, чем большинство активистов ФОЖ в период, когда они наиболее храбры и самоуверенны, но ему было нечего терять.

В какой-то момент полицейские сделали вывод, что Барри что-то замышляет, и они не ошиблись. Тут не требовалось знание высшей математики: он всегда что-то замышлял. Детективы не спускали с него глаз, подозревая в предыдущих атаках ARM с применением зажигательными бомбами. Они знали, что он специально держится в тени, не показываясь на многочисленных демонстрациях и митингах. Они не могли его арестовать только потому, что подслушали чью-то болтовню о том, что «Баз работает один». У них было описание того, кто им нужен, но Барри не подходил под него на все сто, если не читать того, что он был белым мужчиной. Конечно, это немного помогло сузить круг подозреваемых, но куда более важную роль играло то, что число людей, которые могут изготовить зажигательное устройство и правильно разместить его в магазине, не так широк даже в кругах ФОЖ. В ходе плодоносной антимеховой кампании 1984 и 1987 годов небольшая группа активистов оставила в магазинах лишь около 40 устройств.

Менее сложные технические устройства шли в ход куда чаще, но все равно пользовалось ими небольшое число людей. Проще говоря, к атакам с зажигательными устройствами прибегают немногие, но тот, кто сделал это единожды, со временем теряет страх и продолжает выполнять большую часть подобной работы до тех пор, пока не случится неизбежное. Такие люди, как правило, либо совсем не известны полиции, либо известны очень хорошо.

Загрузка...