Активисты хотели связаться с кем-то из прессы, чтобы осветить происходящее в этом месте, но по опыту они знали, что подобные усилия окажутся тщетными. Им посоветовали вернуться в Англию и сделать побольше наметок на тему того, как можно самостоятельно решить проблему. Они вернулись и сообщили, что на территории парка нет охраны и освободить животных не составит ровным счетом никакого труда.
Месяц спустя, когда погода стала получше, группа из шести человек высадилась из машины на поле в нескольких километрах от парка. Когда опустилась ночь, они пробрались на территорию, перерезали замок на воротах с помощью кусачек и систематически демонтировали все клетки. Один из активистов восторженно пересказал случившееся годы спустя:
«Атмосфера сложилась волнующая. Животные и мы. Я уже участвовал в акциях спасения животных и раньше, но это было много лет назад, и стены с оградами представляли серьезные препятствия. Наши маленькие рейды всегда были захватывающими, щекочущими нервы и нередко стремительными, потому что подчас требовалось быстро эвакуировать животных, пока охрана не проснулась; как правило, неподалеку всегда был кто-то в доме или в будке охраны. На сей раз никого не было. Ни души на много километров — ни патрулей охраны, ни высоких заборов, ни фермеров, ни случайных прохожих с собаками. Только мы, эти потрясающие создания и миллионы звезд в небе. Как эти люди могли день за днем уходить и запросто оставлять сов в загонах, когда от свободы их отделяла только сетка колючей проволоки?»
Хороший вопрос. Но они могли. Меж тем, задача перед активистами стояла не сложная, но у них ушло четыре часа на то, чтобы открыть клетки лис, песцов, орлов, сов, барсуков, хорьков, лесных куниц, диких кошек, тетеревов и выдр. Некоторые, как, например, пара лис, не могли ждать. Создавалось такое впечатление, словно они уже спланировали, куда бежать, потому что в тот момент, когда активисты закончили резать проволоку и отступили, две лисы рванули прямиком в сторону ближайшего леса на холме.
Некоторые звери и птицы дожидались, пока люди не отойдут на почтительное расстояние. Другие слишком привыкли ничего не делать и продолжали сидеть в продырявленных клетках вплоть до следующего утра, когда их обнаружили шокированные сотрудники парка. В клетках запертыми остались только бурые медведи и волки. У них не было никаких шансов выжить ввиду неминуемой истерической острой реакции, которая последовала бы за их появлением в местной дикой природе. «Никто не хотел подвергать испуганных медведей неминуемой погибели, выпустив их из клеток», — объяснил участник событий. Любой геройствующий сорвиголова на селе пополнит ряды добровольцев службы по борьбе с сельскохозяйственными вредителями, чтобы вновь запереть косолапого на три замка или прикончить, как это веками происходило повсеместно. Считается, что популяция волков в Шотландии сократилась до минимума к 1743 году; медведей полностью истребили к X веку.
Росписи, оставленные в центре для посетителей ужасной, зеленой, глянцевой краской, не оставляли сомнений в том, кто здесь побывал. Реакция СМИ была в основном негативной, а активисты мечтали вернуться в парк и освободить тех животных, которых персоналу удалось поймать и вновь посадить в клетки.
Отказ от идеи выпустить волков аукнулся для освободителей годы спустя, когда выяснилось, что вслед за смертью альфа-самца стаи, другие волки начали вести себя неестественно, поэтому были зарезаны сторожами парка. Популяция волков Шотландии вновь существенно сократилась...
Операция «Пика»
За последний десяток лет ФОЖ превратился в наиболее современную версию лобби становящегося все более воинственным зоозащитного движения, оставшись маленькой, но безжалостной организацией.
Патрик О’Флинн, Birmingham Post, 1991
Некоторые активисты ФОЖ в Манчестере и не только откровенно искушали судьбу. В то время как большинство работали над другими проектами в других сферах, нетерпеливость и чрезмерная уверенность от возбуждающего ощущения, что делаешь доброе дело в компании единомышленников, были опасной комбинацией. Это привело к ошибочной тактике, в рамках которой многие брались за все сразу и не могли устоять перед рискованным соблазном лениво нагадить на чьем-то крыльце.
Аресты за битье окон в ближайшие месяцы стали будничным делом. Полиция подозревала, что существует какой-то заговор. Причина, по которой офицерам удавалось с небывалой легкостью задерживать ответственных за рейды, поджоги и прочее, заключалась в том, что многие участники этих акций были друзьями, встречались на демонстрациях, вместе саботировали охоту и так далее. Некоторые занимались любимым делом долгие годы и были хорошо известны полиции. Другие, хоть и считались новичками, но слишком часто светились в компании ключевых фигур движения. Не думаю, что многие активисты вступили в ряды ФОЖ, ни разу не поучаствовав в массовых протестах с последующим переживанием разочарования в легальных акциях; печально, но факт: подобная тенденция очень часто помогает находить виновников.
Вдобавок, как показывает практика, за большую часть нанесения ущерба несет ответственность лишь небольшая горстка активистов. Расследование привело полицию к мысли, что дом 201 по Клэрендон-роуд в Уэлли-Рейндж на окраине Манчестера был хорошей мишенью для слежки. В квартире по этому адресу не очень известные зоозащитники встречались с очень известными. В начале лета 1991 года наблюдательный пункт был разбит на верхнем этаже дома напротив. Наблюдение велось с 7.00 до 19.00, после чего офицеры, очевидно, расходились. Это было частью операции «Грелка», которая, в свою очередь входило в широкомасштабную операцию «Пика». Необходимо заметить, что подавляющее число преступлений, расследуемых этой командой высококвалифицированных детективов, которые открыто заявляли о своем твердом намерении прихлопнуть ФОЖ с концами, совершались с наступлением темноты и уж точно после 19.00 в это время года, но у полиции ушло два месяца на то, чтобы принять решение продлить время дежурств.
С самого начала полиция была нацелена на то, чтобы продумать заговор, который позволил бы обвинить активистов в куда менее серьезных преступлениях, чем поджоги. Было решено, что активистов не только похватают с поличным, но и будут забирать прямо из домов за причастность к тем или иным проступкам. Если они удостоятся выхода под залог, то для них введут очень жесткие ограничения. Цель в долгосрочной перспективе заключалась в том, чтобы устроить большой показательный процесс, который обеспечил бы продолжительные тюремные сроки для максимально возможного числа активистов. Краткосрочной целью было выявлять и разрушать активные группы.
Конкретно эта часть операция была необходима, чтобы доказать, что несколько ключевых подозреваемых находились в одном помещении вместе и, значит, вероятно, совершали преступный сговор. Неважно, что трое активистов жили по этому адресу. Круглосуточные наблюдения начались в августе. Две недели спустя в стену соседней с активистской квартиры было вмонтировано подслушивающее устройство, которое записывало разговоры активистов весь остаток года.
В довершение ко всему дополнительные наблюдательные пункты были организованы напротив дюжины других «подозрительных» домов на северо-западе. Полиция следила за каждым телодвижением жильцов. Одновременно проводились операции «Блеск», «Копье», «Сабля», «Шпага», «Меч» и «Лезвие». Операция «Генерал и ракета» проводилась в отношении офисов Манчестерской группы защиты животных (Manchester Animal Protection Group) и ALIU в центре города. Кольцо сжималось.
В то время как дом 201 по Клэрендон-роуд был под наблюдением, злостные преступники действовали с совершенно другого адреса. Например, в ходе аналогичной рейду в Кингрейге акции в Парке диких животных в Райбер-Кастл в Мэтлоке в графстве Дербишир клетки покинули разнообразные дикие животные. Это место в лучшем сулчае можно было бы назвать зоопарком, но владельцы упорно предпочитали именовать его заповедником. Активисты ФОЖ заявились однажды ночью и выпустили обитателей на природу. За ночь зоопарк превратился в собственную тень. Он распрощался с совами, лисами, голубями, валлаби, хорьками и кошками Жоффруа. Два десятка домашних кроликов и множество крыс активисты пересадили в коробки и увезли домой, оставив после себя лишь надписи краской повсюду: «НЕТ ЗООПАРКАМ», «ФОЖ», и «ДИКИМ ЖИВОТНЫМ — ДИКАЯ ПРИРОДА». На следующий день офицеры усердно снимали на пленку Терри Хелсби, жившего в доме номер 201 и хорошо известного полиции, а также Элисон Маккюан. Ребята делали уборку во взятом напрокат фургоне, припаркованном на Клэрендон-роуд.
Представитель зоопарка Ферн Миллард, разумеется, считал, что он и его коллеги оказывали животным неоценимую услугу: «Животные счастливы в своих загонах. Если бы они были несчастны, они бы не размножались». Проводить связь между заключением и желанием завести семью или инстинктом или скукой или изнасилованием или искусственным осеменением? Прекрасный аргумент... Зоопарк закрылся несколько лет спустя.
Пока полиция следила за происходящим в Манчестере, не отрывая взгляда от тех активистов, кто был на виду, остальные продолжали действовать. Кто-то, например, разрабатывал планы в Кембридже. Где бы активисты ни были, они выказывали откровенное неуважение к неэффективной системе сдерживающих и уравновешивающих сил, защищавшей угнетателей животных.
Только преступное государство станет карать своих убежденных противников, желая помешать плавному становлению общества, в котором животных не держат в клетках.
Жестокий заговор
Пока есть скотобойни, будут и поля сражений.
Лев Толстой
Принадлежавшая Университету Кембриджа ферма Лондри подверглась рейду в 1991 году. Одетые в маски активисты ворвались в стойла, вывели оттуда трех лошадей и погрузили их в трейлеры. Как только машины с лошадьми уехали, активисты предприняли попытку проникнуть в хорошо укрепленное отделение для собак. Загремевшая сигнализация заставила их отказаться от своих планов и покинуть место событий, однако они успели прихватить с собой материалы, которые вновь вызвали подозрения, что собак, используемых в экспериментах, воруют у простых британцев.
Согласно Закону о проведении научных исследований на животных 1986 года использование домашних питомцев в опытах — это законно. В действительности лаборатории, конечно, не слишком обеспокоены тем, откуда к ним поступают животные. Не волнует это ни МВД, ни Общество защиты исследований, ни RSPCA.
Превосходно об этом зная, ALIU организовал скрытую проверку фермы Лондри, чтобы выяснить, не скрывает ли она чего-то. Правительство, RDS, RSPCA, СМИ и полиция осудили этот подход, но мы уже хорошо знали, как низко могут пасть люди этой индустрии и официальные лица, курирующие их деятельность. Согласно цифрам МВД за 2003 год, всего 26 инспекторов проверять более чем 3000 лабораторий, свыше 4000 держателей лицензии и 2,7 миллионов экспериментов. Эти люди были лишены физической возможности следить за всеми экспериментами, даже если бы у них были строгие указания это делать и являться в лаборатории без предупреждения. Огромное количество животных наедине с тысячами мужчин и женщин, страдающими от умственных отклонений, позволяющих им не иметь никакого сострадания. И что, нигде при этом не допускается жестокость к животным?
По состоянию на май 1990 года из 18 членов Комиссии по опытам на животных (Animal Procedures Committee) — органа, ответственного за контроль над вивисекционными исследованиями — 13 некогда были или на тот момент являлись вивисекторами. Двое при этом были представителями групп, лоббировавших интересы вивисекторов — RDS и «Животные в информационном центре медицинских исследований» (AMRIC). Еще трое придерживались нейтральной позиции и двое называли себя людьми, «заботящимися о благополучии животных», то есть скрывались за определением, как ни одно другое, очень любимом вивисекторами, когда им требуется описать свое отношение к братьям нашим меньшим перед лицом общественности. И, тем не менее, этот орган, развращенный шкурными интересами, вселял страх в сердца живодеров в белых халатах.
К 1999 году число членов комиссии увеличилось до 23, предположительно чтобы придать больший вес сторонникам благополучия животных в составе. Для многих наблюдателей этот факт сам по себе содержал противоречие. Сегодня комиссия представляет собой правительственный, любимый RDS и отстаивающий интересы вивисекторов орган, который отказывается подвергать сомнению даже самые откровенно жестокие и нелепые эксперименты.
Нам навязывают подобные комиссии, руководимые людьми «из толпы». Нам навязывают оплачиваемых правительством инспекторов, проверяющих на вшивость эксперименты, от которых само правительство получает доход. Нас, как налогоплательщиков, заставляют финансово поддерживать вивисекционную индустрию — коротко говоря, принимая во внимание тот факт, что все правительственные пешки вдохновляют, поддерживают, увековечивают и защищают эту гнусную практику и ее распространение, можно с уверенностью сказать, что деятельность таких организаций направлена против животных. И все это, не будем забывать, исходит от того же правительства, которое угрожает применить раздел 24 закона 1986 года, предполагающий двухлетнее тюремное заключение для любого, кто посмеет раскрыть подробности закулисной деятельности вивисекционных лабораторий без разрешения властей.
Ферма Лондри
82% британских врачей не доверяют результатам, полученным посредством опытов на животных.
Европейцы за медицинский прогресс (EMA)140
Надев кепки с логотипом ALIU, вооружившись планом фермы Лондри и твердо вознамерившись создать резонанс вокруг проблемы опытов на животных, несколько проникнутых духом гражданственности активистов были воодушевлены мыслью о том, что (согласно положениям статьи за воровство) смогут безнаказанно вынести имущество в виде документов, так как не собираются забирать их у владельца насовсем. Разумеется, они знали, что сторона обвинения будет иначе трактовать этот нюанс в зале суда, но у защиты все равно оставались крепкие позиции. Даже у жесткого законодательства удавалось отыскать слабые места, позволявшие рассказывать людям о страданиях животных, тем самым предотвращая их продолжение.
Трансплантация органов — к которой были приговорены многие животные на ферме — это аргумент, регулярно приводимый в пользу научного прогресса, следующего путем опытов на животных. От рук ученых и хирургов пострадали и умерли сотни тысяч животных, подвергшихся трансплантациям. Антививисекционное движение располагает обширными сведениями об этом. Многочисленные факты были задокументированы как в ходе акций, так и в рамках различных расследований. Подобные эксперименты не сметают препятствия на пути к успешной трансплантации у людей — на самом деле они часто лишь подкидывают новые проблемы. Пораженная видами страданий таких животных, которых Анджела Хемп наблюдала в ходе акции ALIU, она очень эмоционально описала подробности происходившего:
«Через минуту после того, как мы зашли в помещение через никем не запертую дверь, мы увидели нескольких собак. Главный отсек, где размещались собаки, был закрыт, но этих держали на погрузочной платформе; их выбрали следующими для отправки в кембриджские пыточные. Лаборатория Роя Кална Адденбрука — одна из тех, что специализируются на трансплантационной хирургии. Я держала в руках маленькую помесь колли с какой-то другой породой, она была почти вся черная, но с белыми пятнами на груди и на кончиках пальцев. Я передала ее кому-то еще и вскарабкалась на маленькое крыльцо и когда я ее передала, я вспомнила, что именно так выглядела моя домашняя колли, когда была маленькой.
Щенку было примерно четыре месяца, и она не демонстрировала никакого страха, когда я с ней разговаривала, когда бережно ее держала; она лизала мое лицо. Мы смогли забрать восемь собак, прежде чем ушли. Мы понесли их через поля в мой фургон. Нам нужно было преодолеть несколько полей, и, начав уставать, я передала щенка коллеге. Щенок был еще совсем маленький, но мне нужно было немного отдохнуть. Через минуту я опять ее взяла. Я хотела, чтобы она была в полной безопасности, и молилась, чтобы все закончилось хорошо.
Мой фургон был припаркован в конце старой лежневой дороги на краю поля. В багажник посадили семь щенков. Они представляли собой восхитительный комок пуха. Родители у них явно были разные. Им исполнилось не более шести месяцев. Черно-белая колли и рыжие, белые и желтые лабрадоры. Восьмая собака поехала в другой машине. Вырулив на основную дорогу, я миновала одну полицейскую машину и, повернув направо на перекрестке, проехала навстречу второй. Обе машины двинулись вслед за мной. Все шло к тому, что мне от них не уйти, но я решила попытаться. Щенки позади меня вовсю играли друг с другом, даже не подозревая о серьезности ситуации и наслаждаясь приключением. Все, что я могла сделать — это увезти их настолько далеко от этого гадюшника, насколько возможно.
Полиция, в свою очередь, настроилась остановить меня как можно скорее. Это была настоящая погоня. Я вела себя спокойно и управляла машиной хорошо, даже несмотря на то, что в какой-то момент мои глаза застлали слезы и я услышала, как кричу — не кому-то конкретному, а просто: “Пожалуйста, помоги им!” Я надеялась, что, если бог есть, полицейским не победить в этой гонке. Меня не волновало, что будет со мной, я лишь хотела, чтобы собаки оказались в безопасности. Я промчалась около 27 километров, прежде чем полиция силой вынудила меня остановиться. Тогда я запрыгнула в багажник, чтобы быть с собаками и убедиться, что они не пострадали.
С ними все было хорошо. Они игриво бросались на меня, я целовала их и прижимала к себе. По моему лицу лились слезы. Я продолжала повторять им, что все будет в порядке. Все, что я знала о будущем собак в подобных ситуациях, основывалось на информации о рейде в Interfauna (после суда полицейские отдали собак в приют для животных неподалеку, откуда люди потом их разобрали по домам). Секунды спустя задняя дверь фургона открылась и меня жестоко выволокли из него, схватив за волосы. Я боролась, чтобы высвободиться. Мне скрутили руки, несколько раз ударили и пинком закинули в одну из полицейских машин. Внутри меня ткнули локтем в живот с хорошей силой, после чего я сидела в полном молчании. Том Уокер, мой юрист, звонил в полицейский участок каждый час, чтобы справиться о том, как я там. Дважды вызывали доктора, чтобы составить протокол о моих травмах.
Я не знаю, что конкретно случилось со щенками. В приемной участка мне сказали, что с ними все будет хорошо. На самом деле в это время их везли обратно на ферму, чтобы потом отправить в какую-нибудь скрытую лабораторию Кембриджа. Я никогда не забуду этих маленьких щенков, особенно ту маленькую черно-белую коли. Мне до сих пор снятся кошмары. Сейчас они уже давно мертвы, но я продолжу сражаться в память о них до того дня, когда умру».
Анджелу Дэвис продержали в заключении три дня, после чего предъявили обвинение в краже со взломом и нарушении правил дорожного движения. Для нее, как и для многих других активистов, обвинения пахли тюрьмой. Восьмую собака, молодого лабрадора с татуировкой «AP24», благополучно доставили в безопасное место. Она осталась жить у своих похитителей. Желание найти и вернуть собаку на ферму было столь огромным, что полиция поместила пса в список самых разыскиваемых. Одержимость властей приобретала все более монструозные формы. Зоозащитные круги были в смятении и ярости. Найти животное полицейским так и не удалось.
Радиация и свиньи
Зверства — это не зверства, если они происходят в лабораториях и называются медицинскими исследованиями.
Джордж Бернард Шоу
Тот, кто ищет чего-то поистине абсурдного, всегда найдет это в любой оксфордской вивисекционной лаборатории. Весь город утыкан подобными местами, и они очень разнообразны. Некоторые более охраняемые, некоторые менее. В некоторых до животных проще добраться из-за недостатка финансирования лаборатории. Черчилльский институт медицинских исследований принадлежал Университету, не слишком менялся с годами и не собирался начинать это делать. Однако тайное всегда становится явным. В данном случае ключевую роль сыграло содержимое помойных контейнеров у заднего входа в здание. Рыться в мусоре — едва ли самая социально приемлемая практика, зато очень продуктивная.
Конечно же, администрация либо врала о том, чем занимается институт, либо все отрицала, но в ходе разведки на местности кто-то нашел любопытные документы, мгновенно занеся институт в список вивисекционных преступников. Судя по бумагам, многие сотни свиней и грызунов жили и скоропостижно умирали здесь в результате извращенных экспериментов, включавших облучение радиацией. Доказать это не составляло труда, но ограничиться обвинениями было не в правилах ФОЖ.
Вскоре налетчики уже прибыли на место и забрались на крышу. Вытяжной вентилятор выдавал запах грызунов. Активисты принялись выдалбливать дыру в кровле. Покрытый битумом картон легко сдавался под продолжительными ударами ломом. Вскоре дыра, достаточно крупная для того, чтобы проникнуть в здание, была готова. Двое проворных активистов спустились вниз для обследования помещения. Там их ждали полдесятка свиней, содержавшихся в бетонных стойлах. Все они выглядели испуганными. Они явно испытывали дискомфорт, что не вызывает удивления, учитывая, что их, по сути, подвергали последствиям ядерной катастрофы! Все кишело тараканами. На них здесь не ставили опыты, просто была антисанитария. Они лишь получали удовольствие от атомных отходов.
Активисты не могли даже попытаться спасти этих свиней: они были слишком крупными, а способа вытащить их не находилось. Невозможность помочь этим потрясающим, умным животным разбивала сердца. Их тела были покрыты шрамами, походившими на сигаретные ожоги большой площади. Если учесть, что ученые располагают исчерпывающей информацией о действии радиации на организм человека, основанной на исследования и лечении людских жертв ядерных бомбардировок, подобные опыты на животных не просто жестоки, но и совершенно не нужны.
Пока одни активисты снимали свиней на камеру, запечатлевая их состояние, другие сверлили крышу в другом месте. Они увидели бойлерную. Используя лестницу, через нее они попали в офис и лабораторию. Снимая панели на крыше, было удобно заранее просматривать, что ждет в каждой из комнат. Оказавшись в офисе, налетчики насладились свободой действий. Во всем здании стоял сильный запах грызунов, но никто не мог найти нигде ни клеток, ни даже коробок с ними. Тщательные поиски помогли обнаружить 200 сосудов с подвергнутыми радиации мозгами крыс в одном из холодильников. От этой находки активистам стало еще хуже.
Дозорные сидели в ожидании достаточно долго. Ничего не происходило. Стояла тихая, немного морозная ночь. Внезапно из здания начали раздаваться звуки бьющегося стекла. По крайней мере, теперь что-то происходило. Погромщики настолько увлеклись поисками грызунов, что забыли объяснить дозорным, что происходит. Они ломали холодильники и крушили их содержимое. Они рвали книги и энциклопедии и кидали их в кислоты и смеси красок. Они портили научное и электрическое оборудование. Они устроили прочные засоры в раковинах и открыли все краны. Все ценные документы они изъяли для дальнейшего тщательного изучения в спокойной обстановке. Это было далеко не все, с чем они хотели уйти оттуда, но хоть что-то им удалось унести! Они дали волю лютому гневу. В системе ценностей ФОЖ «испоганить» жизнь угнетателям — это уже повод для гордости.
The Daily Express отрапортовала: «Благодаря рейду ФОЖ была погублена работа, обошедшаяся в миллионы фунтов. Файлы, содержавшие данные о кропотливых исследованиях, украли или уничтожили... Ученые искали способ помочь раковым больным, сократив при этом тяжесть воздействия радиотерапии на человеческую кожу». Однако из конфискованных документов следовало, что эксперименты по изучению радиации, включавшие использование свиней, хомяков и крыс, преследовали целью сымитировать эффект, который оказывают последствия ядерного взрыва на людей. Финансировали опыты Кампания по изучению рака (позднее слившаяся с Имперским фондом исследований рака) и компания BNFL («Британское ядерное топливо»).
Активисты отправили копию видео в местные СМИ. На пленке были показаны раны свиней, условия их жизни и все, что окружало эти исследования. Фильм как бы сравнивал опыты на животных с тем, что случилось в Хиросиме и Нагасаки.
Ошеломленный широкой оглаской институт во всем признался и объявил о том, что прекращает любые эксперименты с радиацией на свиньях, добавив, что «это планировалось уже давно». Удивительно, насколько альтруистично могут себя вести подобные заведения, удостоившись всенародной славы!
Королевская лондонская больница
Сегодняшняя медицина зашла в тупик. Она больше не подлежит трансформациям, модификациям и переориентациям. Попыток было слишком много. Сегодняшняя медицина должна умереть, чтобы родиться заново. Мы должны быть готовы к ее полному обновлению.
Профессор Морис Делор, французский врач, 1962
Через шесть дней после акции в Черчилльском институте на улицах Ист-Энда, по которым когда-то бродил Джек Потрошитель, несколько активистов пытались остановить извращенное насилие.
Опытная активистка по имени Шейла узнала от друзей, насколько полезно бывает рыться в мусорных контейнерах угнетателей животных. Ей были известны почти все лондонские лаборатории, поэтому прошлась по адресам, чтобы посмотреть, что она сможет разыскать. К сожалению, многие лаборатории прячутся в стенах университетов и больниц, и их помойные баки не так доступны, как у более обособленных лабораторий и «ферм» за пределами города.
Королевская лондонская больница, как вы, наверное, догадываетесь, представляет собой довольно большой комплекс, и найти в нем вивисекционную лабораторию, не располагая сведениями, полученными изнутри, может быть крайне проблематично. Шейла получила эти сведения при случайной встрече с водителем, как-то разгружавшим коробки с мышами возле больницы; Шейла вроде как «потерялась», направляясь в больницу.
В то время Шейла была «вегетарианкой» — она ела рыбу и говорила, что любит животных. Позднее она вспоминала:
«Я начала есть больше рыбы и молочных продуктов, чтобы не нанести урон здоровью отказом от мяса. Я не уменьшала страдания животных, я не спасала жизни, но я поддерживала мнение людей из велферистской группы, которой тогда помогала деньгами. Они всегда пребывали в неустанных трудах, но некоторые не были даже вегетарианцами, и лишь один был веганом. Они очень любили говорить о том, что ФОЖ только и делает, что наносит бессмысленный ущерб, всякий раз, как что-то подобное передавали в новостях. Одно из таких обсуждений во время нашего группового утренника стало для меня последней каплей. Двое активистов общались между собой. Один сказал, что тюрьма — это единственное место для людей, которые ворвались на ферму и выпустили животных “на верную смерть”. Они продолжали говорить о том, о чем не имели ни малейшего понятия. Я считала, что если животных выпустили в дикую природу, где им предстояло умереть, это все равно не так ужасно, как то, что ждало их на ферме. И в тюрьме должны сидеть палачи этих животных.
Второй согласился, что эксперименты, может, и не слишком прекрасны, но они не должны причинять страданий, ведь правительство регулирует деятельность лабораторий! Я молчала до этого момента, но вдруг потеряла самообладание, высказала им все, что думала, и больше не вернулась. Это было совсем на меня непохоже, а их словно размазали по стенке, но я чувствовала себя освобожденной, как будто огромный груз свалился с моих плеч, и теперь я могла жить своим умом и делать то, что считала нужным».
В голове Шейлы до этого долго бродили подобные мысли, и интуиция толкала ее скорее к Фронту, чем к тому, что считалось «верным путем». Этот же случай стал катализатором, вдохновившим Шейлу на акции прямого действия. Она спешно исключила из своего рациона рыбу и молочные продукты, узнав массу полезного из литературы и кино, а также на ежегодной Лондонской веганской ярмарке. Именно здесь Шейла познакомилась с человеком, который, как ей показалось, мог заинтересоваться тем фактом, что в Королевской лондонской больнице никогда не закрывали окно с торца здания. Шейла не ошиблась: человек заинтересовался. Когда-то она побаивалась того, чем занимается ФОЖ. Теперь она вела себя с бывшими заключенными и теми, о чьем участии в акциях прямого действия она знала, как она вела бы себя с собственными детьми. Ее внешний вид никак не подпадал под стереотипический облик активистки ФОЖ, что позволяло ей расхаживать вокруг лабораторий больницы дольше, чем это удалось бы многим юнцам. Ей было любопытно. Она даже не представляла, к чему это может ее привести, но полагала, что если она окажется вблизи животных, возможно, она могла бы унести одного-двух. Такое случалось прежде, но ее помыслы были скорее надеждой, чем ожиданием.
Лайам жил всего в нескольких километрах от места проведения ярмарки, но, как и многие другие, год за годом приезжал посмотреть, что нового продается на ярмарке. Для него ярмарка была не только редкой возможностью сибаритствовать весь день, но и шансом пообщаться с теми, кого он годами знал по активной деятельности, но с кем редко мог встретиться по тем или иным причинам. Он всегда был очень занят делами во благо животных. В случае с лабораторией он мог совместить свою активность и желание приятно провести время в кругу единомышленников.
Пола жила в пригороде Лондона и участвовала во многих кампаниях по всей стране. У нее почти не хватало времени на организацию походов по лабораториям и фермам ради спасения животных. Однако подобный опыт у нее за плечами был. Теперь ее жизнь стала более приземленной, а деятельность уже не приносила столь быстрых результатов, при том, что пребывание в Лондоне, население которого было как население маленькой страны, вызывало в ней острую потребность усиливать веганское влияние, пробовать новые способы пропаганды инакомыслия и освещения эксплуатации животных.
Пола и Лайам работали над множеством проектов ФОЖ в недалеком прошлом и оба неоднократно чудом избегали тюрьмы. Они стали меньше общаться по личным вопросам и редко встречались в последнее время. Под личными вопросами имеются в виду трепет ее длинных, темных ресниц, ее улыбка и ее грубоватый голос. Именно эти черты в первую очередь привлекли Лайама к этой девушке. Однажды ее достоинства спасли их обоих от разоблачения и тюрьмы. Это случилось ранним утром, когда полицейский патруль остановил их машину в полутора километрах от автомобильного депо, которое они намеревались уничтожить зажигательными бомбами. Багажник машины был забит всем необходимым для выполнения операции. Если бы офицеры обыскали машину, активисты отправились бы в тюрьму очень надолго, но Пола была хорошо одета и принялась флиртовать с толстым полисменом, скормив ему какую-то историю про ее немолодую, хворую мать. Офицер даже не выписал штраф за сомнительно работающую заднюю фару. Этот случай стал напоминанием о том, что важно не только количество активистов, но и их качества.
Заинтригованные информацией, полученной от Шейлы, и редкой возможностью провести вечер вместе, они отменили другие планы и прогулялись по Уайтчепелу141. Извлекать животных из городских лабораторий — это куда более сложное занятие, чем делать это в сельской местности. Первая же проблема заключалась в том, как проникнуть в больницу, в которой содержались животные. Она располагалась прямо у магистрали. А в здании напротив были люди. Им хватило бы одного взгляда из окна, чтобы заметить команду налетчиков, выносящих коробки с животными.
Эшворд-стрит не была оживленной улицей. С наступлением темноты она становилась пустынной. Периодически проезжали автомобили. Пешеходов было еще меньше. До этого активисты предпочитали парковать машину в поле, где ни один гуляющий с собакой человек ее не заметил бы, даже если бы люди в масках продолжали трудиться ночь напролет. Но правила этого рейда были иными: требовались беспримерная храбрость и небывалая быстрота. Или вертолет.
Лайам и Пола прогуливались мимо больницы в самое оживленное время вечера. Они держались за руки, изображая счастливую чету. Так оно и было. Они прошли непосредственно мимо входа впервые, заметив дорожку, ведшую к заднему фасаду больницы и заветному окну, о котором упоминала Шейла. Они перешли дорогу, осматриваясь на местности. Проехала пара машин, прошли двое влюбленных, не обратив на активистов никакого внимания. Наконец, они улучили момент, чтобы пройти вглубь по дорожке, будучи незамеченными.
Окно, как и говорила Шейла, было открыто. Ух ты! Не раздумывая о последствиях, они пролезли внутрь и, осторожно осматриваясь, прошли вверх по ступенькам. Все было в точности так, как описывала Шейла, до малейших деталей! Они не знали наверняка, содержатся ли в помещениях по коридору на третьем этаже животные, но запах и атмосфера всячески на это намекали. Еще одним важным наблюдением явилось то, что на дверях стояли электронные замки, открываемые только с помощью специальных карт. Неожиданно все их многонедельные планы о спасении голубей из птичников, беседы со школьниками на тему уважения к животным и проверки домов желающих взять животное из приюта были отложены. На то появилась уважительная причина: это дело стало для них приоритетным. Все остальное представлялось не таким рискованным и могло быть сделано когда угодно. Когда они шли обратно по дорожке и по Эшворд-стрит, их охватывало небывалое возбуждение. Они прикрыли за собой окно, чтобы никто не заметил, что оно распахнуто, и не защелкнул его.
К концу недели приготовления были завершены. Расследование показало, что бравые вивисекторы этой лаборатории отыгрывались в основном на мышах. Активисты ничего не могли поделать с опасностью погрузки животных прямо на крупной дороге, им пришлось попросту положиться на судьбу, или «забить на это», как выразился Лайам. Практика показывала, что такие вещи редко срывают операции.
Медленно проехав по Эшворд-стрит, фургон остановился на противоположной стороне дороги с выключенными габаритами, но работающим двигателем. Ответственность за операцию ложилась на плечи двух пар активистов. Они были как семейные подряды. Задние двери фургона мгновенно распахнулись, и на улицу высыпали трое активистов — Пола, Эмма и Уинк. Они взяли из фургона несколько связок плоско сложенных котоносок и рюкзак с инструментами, а также камеру. Они бегло оглядели окрестности и поспешили скрыться из виду на скрываемой тенью здания дорожке, ведшей к заветному окну. Лайам отъехал припарковаться.
Он присоединился к друзьям в коридоре на третьем этаже, где Пола давала краткий инструктаж Эмме и Уинку. Две пары влюбленных в сердце вивисекционной лаборатории, и больше никого. До чего же здорово быть освободителем животных! Звуки хрустящего и раскалываемого дерева, отдававшие эхом, звучали как настоящее чудо: вместо электронных карточек для дверей Лайам применил лом. «Извините», — пробормотал он после первой порции грохота. В конце концов, они находились в действующей больнице, где круглосуточно работали и лечились люди. Хватило бы одного-единственного свидетеля, чтобы круто изменить ход событий.
Наконец, дверь открылась — от удара, громкость которого нарисовала гримасы на лицах активистов. Они мгновенно представили, на какое расстояние мог пронестись этот гром. Звук отдавался еще долго, пока наконец постепенно не стих. Дальше была тишина. Гробовая тишина. Они стояли неподвижно, прислушиваясь. Не было ни криков, ни шагов на лестнице, ни скрипа открываемых дверей, ни орущей сигнализации. Было только долгое прекрасное безмолвие и дыра в том месте, где раньше располагалась дверь. Вот и чудно.
Пола деловито шагнула через дверной пролет вглубь комнаты. От стены до стены простирались клетки с мышами. Сложенные штабелями на подвижных стеллажах, высились бесчисленные пластиковые поддоны с проволочными потолками, служившие домами для бесчисленных белых зверей, которые буквально сходили здесь с ума. У некоторых из тел торчали нитки — последствия операций по удалению селезенки. Им нечего было делать в этих крошечных тюрьмах. Им незачем было проводить недели или, возможно, месяцы в безнадежной тоске, психологических муках и физических страданиях, исходом которых была смерть. Даже их питание состояло исключительно из мягких, технологически обработанных гранул. Жестокость подобного существования хоть и не обсуждалась широко, но, пожалуй, очевидна любому, кто имеет хоть крупицу информации о любознательной натуре этих энергических животных. Такому человеку понятно, насколько сильно мыши страдают от подобного заточения. Они проводят жизни в крошечных пластиковых контейнерах, пол которых устлан опилками и которые они делят с несколькими своими собратьями по несчастью. Это и есть весь их мир.
В свое оправдание вивисекторы говорят, что это всего лишь мыши, которые разводятся специально для эксплуатации, поэтому не стоит о них беспокоиться. При этом они с гордостью заявляют, что грызуны составляют примерно 80% животных, используемых в экспериментах. В неделю это означает 80 обезьян, 120 собак, дюжина кошек, 300 кроликов и так далее. В статистике США мелкие животные вообще не учитываются, а их использует как раз больше всего. Бесполезные, но легко заменяемые мини-люди. Великолепно!
Активисты опустошали клетки и поддоны и бросали их в одну кучу вместе с опилками и даже бутылками из-под воды. Как выяснилось, это было не слишком умно, потому что в процессе переезда в новые, пусть и временные дома в виде котоносок, некоторые мыши совершали побег и удирали в самое безопасное место, а именно под гору поддонов. У активистов ушло 2,5 часа на то, чтобы их собрать. Поскольку они заполнили уже все котоноски, остальных мышей пришлось выносить прямо в их клетках и ставить их возле лестницы, готовя к отправке.
Дальше по коридору была не без шума открыта еще одна дверь. В этом помещении содержались четыре ошеломленно смотрящих бигля. Активисты были удивлены не меньше — они ожидали увидеть здесь мышей. Весь пол комнаты был устлан жидкими испражнениями, а единственной декорацией клинически белого помещения служил большой магнитофон, висящий на стене. Чтобы заглушить лай? Комнатка была тесная и люди здесь, судя по всему, бывали нечасто. Бигли, видимо, имея соответствующий опыт, потому что относились к мужчинам осторожно, тогда как Пола и Эмма пустили в ход все свое терпение и знания, чтобы заслужить доверие животных и надеть на них импровизированные поводки. Лайам и Уинк, тем временем, с нескрываемым энтузиазмом взялись за офис и компьютеры в нем. Они испортили все, что смогли.
Надеть на собак поводки оказалось куда проще, чем заставить их спокойно идти, потому что они тут же принялись вертеться на месте, демонстрируя нечто вроде собачьего брейк-данса. Пола сказала, что на то, чтобы преподнести биглям поводки как хорошую идею, уйдет больше времени, чем активисты могут себе позволить, поэтому собак выносили на руках, как детей.
Лайам ушел, чтобы подогнать фургон. Наступал последний этап операции. Это представлялось по-настоящему рискованной затеей. Улица действительно была тихой, но вдоль дороги она очень неплохо освещалась. Все пошло бы насмарку, если бы кто-то заметил, что делают активисты. «Ждите у входной двери, — сказал Лайам. — Я проверю, нет ли кого, а потом подъеду. Не выходите до того, как я открою задние двери фургона. Как только я это сделаю, начинайте загружать».
Активистам очень везло. Никто не проезжал и не проходил мимо и не смотрел на улицу в окно, пока они заполняли фургон. На протяжении нескольких нервозных минут они бегали к фургону с коробками и клетками, тревожно озираясь по сторонам и надеясь, что никого не будет. На съемке камер наблюдения все это выглядело, возможно, иначе. Четверо движутся ровно и свободно, делая только то, что нужно, в процессе заполнения фургона драгоценным грузом настолько быстро и безопасно, насколько это возможно. Никакой паники. Никаких ошибок. И все это в воскресенье, в час ночи. Когда мыши были погружены, активисты взялись за собак. Их передавали из рук в руки и ставили рядом с клетками. Шел дождь, но в фургоне было уютно.
Лондонские активисты Эмма и Уинк идеально подходили для участия в этой операции. Они давно были вместе, Лайам и Пола их хорошо знали и могли им доверять. Эмма и Уинк не выступали в роли организаторов, но компании и подмоги лучше было не найти. И они никогда не отказывались поучаствовать в чем-нибудь подобном.
Фургон мчался прочь. Далеко-далеко. Активисты распевали песню группы Middle of the Road142 “Chirpy Chirpy Cheep Cheep”: «Вчера я услышал, как моя мама поет эту песню...» Пришло время расслабиться. До багажника фургона музыка долетала частями и таяла, но это было неважно: активисты радостно голосили, как дети, а некогда осторожные собакb явно были в восторге от происходящего. Подобные моменты врезаются в память раз и навсегда.
Утрата концентрации и сильный дождь едва не сорвали все планы, когда Лайам проехал на красный свет, наперерез полицейской машине. «Идиот!», — выругался на себя Лайам, чувствуя себя нехорошо от осознания произошедшего и таращась в зеркало заднего вида. «Не волнуйся, — сказала Пола, — все будет в порядке. Следи за дорогой». Патрульная машина поехала дальше по своим делам.
Именно патрульные машины чаще всего приносили активистам неприятности. Кого-то останавливали за негорящую фару, кого-то — за превышение скорости, кого-то — за парковку на проселочной дороге, чей-то номер был когда-то записан на всякий случай, но всплыл в ходе расследования...
Безопасное жилище располагалось в часе езды, но поездка того стоила. Бдительных соседей не было, пространства для размещения животных хватало. Они прибыли и проделали самое необходимое, прежде чем кто-то смог расслабиться и проанализировать случившееся. 1070 мышей и четыре бигля были накормлены, напоены и рассортированы. Активисты потрудились на славу. Они знали, что Шейла будет довольна. Им представилась редкая возможность рассказать историю освобождения кому-то, кого не было с ними в ночь вылазки.
Некоторые мыши оказались слепыми, тела некоторых были в шрамах после операций по удалению селезенок. Вскоре их отправили по новым домам, где они обрели безопасность и хороший уход на всю оставшуюся жизнь.
Лаборатория подсчитала свои потери и пришла к выводу, что бесследно пропали 15 лет исследований и 400 мышей. Могут ли люди заблуждаться настолько глубоко? Расквартированные в Скотланд-Ярде совсем близко к больнице следователи ARNI прибыли на место происшествия с молниеносной быстротой. Они очень скоро заподозрили неладное и были рады узнать, что один из сотрудников лаборатории работает под прикрытием, являясь членом общенациональной антививисекционной группы.
День спустя
Если человек еще не задушил в себе чувства, он должен питать доброту по отношению к животным, ибо тому, кто жесток с животными, трудно иметь дело с людьми. Мы можем судить о сердце человека по его отношению к животным.
Иммануил Кант
Был понедельник, 7 часов утра. Адам Спэр, зоотехник-стажер, мыл клетки. Старший зоотехник, Дженет Джури, проводившая эксперименты, вошла и спросила: «Ты слышал о том, что произошло?» Она рассказала, что их взломали и обокрали; она не выглядела чересчур шокированной, но она еще не видела, что именно произошло. Адам вытер клетку и пошел вслед за ней посмотреть.
Первыми признаками того, что в лаборатории побывали непрошенные гости, стали россыпи опилок у лестницы и надписи на стенах: «ЗДЕСЬ БЫЛ ФОЖ» и «ПРИШЕЛ, УВИДЕЛ, УКРАЛ ЖИВОТНЫХ».
Адам услышал, как наверху на лестнице Дженет кричит: «О, боже! О, боже!». Адам поднялся и увидел, что она стоит, воздев руки к потолку и причитает: «О, боже, о, боже, что же мы будем делать?» Но Бог был, вероятно, очень занят, потому что ответа не последовало. Дженет стояла на пороге офиса, в котором обычно делали спленэктомию143 и где по обыкновению обедал персонал, даже если в этот момент кто-то резал мышей. Офис был разорен.
Сломанное и испорченное оборудование валялось на полу. Все стены активисты исписали лозунгами. Адам не мог удержаться и начал смеяться. Между тем, состояние Дженет обострялось. Она была близка к истерике. Не в силах с собой совладать, Адам покинул офис и прошел вдоль по коридору в направлении помещений для животных. Двери были выбиты, внутри — никого. Комнаты полностью очистили от животных, разбросав пустые клетки по полу. Стены покрывала краска из баллона. Стояла интимная тишина. Адам был бесконечно счастлив. Только что сбылась его мечта. Разумеется, он не мог сказать об этом никому, даже своим начальникам из BUAV, которые, как это ни странно, ужаснулись бы так же, как Дженет.
Пришли два охранника в униформе и их начальник в костюме. Они осмотрелись и сказали, чтобы никто ничего не трогал — немного с приходом, и с требованием. Ричард Роунтри, глава отделения патологии, явился вместе с полицией. Он пребывал в живом расположении духа; единственное, что его волновало — это проинформирован ли ARNI. А вот Дженет не справлялась, и Адама попросили увести ее покурить, потому что ее состояние было плачевным. Он увел ее в туалет. Одна из пропавших собак наложила кучу на верхней ступеньке лестницы, прежде чем уйти, и полицейские обрадовались отпечатку ботинка в куче, полагая, что он может пригодиться, поэтому кучу аккуратно сохранили, как вещественное доказательство, для последующего анализа. Образец А: одна расплющенная какашка. Постепенно прибывали другие сотрудники. Всех отправляли в буфет для снятия показаний и отпечатков пальцев. Полиция держала лабораторию закрытой еще три дня.
После обеда пришла пожилая исследовательница Роза Васкез. В Королевской лондонской больнице она считалась королевой спленэктомии и экспериментировала на мышах около 30 лет. Позднее Адам сказал: «Все волновались, потому что лаборатория — это все, что у нее было. И тут у нее забрали всех животных. Дженет отвела ее в комнату и объяснила, что произошло. Она не могла в это поверить и отрицала случившееся весь оставшийся день. Она могла использовать человеческие клетки, но предпочитала животных. Проект был полностью стерт атакой ФОЖ и больше не возобновлялся».
Вопреки ожиданиям далеко не все люди в больнице были обеспокоены рейдом, равно как и другими инцидентами. Адам уже работал в лаборатории, когда несколько месяцев назад ФОЖ потревожил Университет Суррея. Вскоре после этого к нему подошел кто-то из коллег и сказал: «Ты слышал? Суррей обчистили — вынесли всех животных!» Говорившему было приятно от этой новости, что являлось довольно странной реакцией для человека из мире зоотехнии.
Эти люди находятся на самом острие медицинских исследований и научных достижений. В объявлениях о вакансиях часто говорится о «карьере, построенной на тесном взаимодействии с животными», а для получения квалификации достаточно сдать только математику, английский язык и любой технический предмет на оценку «2» и выше.
Адам верил этому человеку. Он видел, как тот плачет, когда видит собак в лаборатории. Ему светило повышение, если бы он согласился быть более вовлеченным в опыты, но он отказался. Он ничего не умел, кроме как без задней мысли помогать животным, заботясь о них. Он был рад, что больница подверглась нападению, но беспокоился, в хорошие ли дома попадут собаки. Адам, будучи активистом, знал, что в хорошие, но ничего не сказал.
Лабораторию закрыли, в 15.00 сотрудникам сказали расходиться по домам. Две недели спустя Адам Спэра арестовали. Полиция сообразила, что он не тот, за кого себя выдает, и не поверила, что он получил должность, чтобы узнать секреты лаборатории и предоставить их BUAV для обнародования. Его заподозрили в том, что он привел налетчиков в эти стены. Это было сюрреалистично для Спэра. Он испытывал теплые чувства по отношению к ФОЖ, но контактов с кем-либо из активистов прямого действия никогда не имел.
Начальство Спэра в BUAV не испытывало радостных чувств. Оно откровенно разозлилось. Они принялись врать и подозревать своего человека в том, что он запорол их расследование. Адама предали остракизму. Полиция установила за ним наблюдение и придерживалась мнения, что он — налетчик ФОЖ, работавший под прикрытием. У них не было никаких доказательств этого, но позже они обвинили его в сговоре с целью совершения кражи, воровстве и мошенничестве.
Примерно через два года начался суд над Спэром и Нэнси Фиппс, которую обвинили в предоставлении Адаму фальшивых рекомендаций, позволивших получить эту работу. Судья резонно закрыл все судебные разбирательства ввиду отсутствия состава преступления и вещественных доказательств. Отпечаток ботинка в собачьем кале так и не пригодился.
Семимесячное расследование BUAV выявило, что собаки, содержавшиеся в лаборатории, не видели дневного света и не имели постели; что животные испытывали нехватку ветеринарной помощи; что одна собака умерла от потери крови в результате драки, потому что ветеринара не было на месте; что другие животные страдали болезненными и смертельными недугами после серьезных инвазивных хирургических операций.
Лаборатория также ставила опыты на биглях (после чего убивала их), которых некогда держали для разведения в фармацевтических компаниях. Двум из них было по десять лет и каждая из самок выносила по тринадцать пометов, пока не оказалась в больнице. Glaxo дешево продала больнице Молли, пятилетнюю самку бигля, которая раньше приносила фармацевтам щенков для новых пыток. Молли была любимицей Адама. Однажды он увидел, что ее нет в конуре. А потом нашел ее связанной и зарезанной в холодильнике. Покинуть этот мир благодаря атаке ФОЖ было для Адама лучшим исходом из всех, какие только могли быть ему уготованы.
Hylyne Rabbits — начало гниения
Моим старым врагом была компания Hylyne Rabbits. Одна из крупнейших ферм по разведению кроликов в Европе, она ежегодно выращивала по 250.000 кроликов на мясо, мех, для нужд вивисекторов или любых других эксплуататоров, готовых заплатить пару пенсов. Штаб-квартира компании располагалась неподалеку от Тельвальского виадука в Лимме, графство Чешир.
Их офис и главный центр по разведению кроликов неоднократно упоминались в литературе ФОЖ на протяжении долгих лет и неоднократно подвергались рейдам. Как минимум восемь крупных атак (плюс множество неучтенных и менее массированных) имели место в 1980-е. Одной ночью активисты увезли 87 кроликов по Манчестерскому каналу на лодке. Идея была гениальной, потому что полностью обесценила камеры наблюдения, следившие за дорогой, ведшей к комплексу.
За пару лет до этого с территории бесследно исчезли свыше 100 кроликов, а еще как-то раз активисты полностью очистили офис Hylyne от документации, обзаведясь таким образом обширной информацией о многих лабораториях-клиентах лидера по производству кроликов. Впоследствии мне инкриминировали участие в этом рейде, когда в процессе обыска, вызванного каким-то другим делом (каким, не помню) полицейские обнаружили у меня каталоги Hylyne. Офицеры решили, что это была часть краденого, однако каталог мне прислала сама компания, как и любому другому человеку, интересовавшемуся ее продукцией. Меня признали невиновным в краже со взломом, но приговорили к выплате штрафа за хранение украденных документов.
В начале 1994 года кто-то сжег машину владельцев компании Эдвина и Эйлин Саттонов. Давление усилилось, когда Министерство Справедливости прислало им бомбу в металлической трубе. Саперы ее дезактивировали и предупредили Саттонов ежедневно по утрам проверять днище машины на предмет наличия посторонних предметов.
Затем Манчестерская группа защиты животных объявила о намерении запустить кампанию против Hylyne, увеличив число протестных акций. Для владельцев компании это было уже слишком и в том же году они опубликовали публичное заявление:
«Ввиду недавних атак с зажигательной бомбой и бомбой в посылке, совершенных в отношении Hylyne Rabbits, компания была вынуждена прекратить торговлю и закрыться. Компания не желает подвергать свой персонал и их семьи дальнейшим опасностям насилия и травли. В результате ряда недавних нападений были уничтожены машины сотрудников, сожжены отделения для разведения и содержания кроликов, а итогом последнего инцидента стали серьезные проблемы у новорожденных кроликов и кормящих матерей. Многих кроликов украли.
Hylyne Rabbits Ltd известна во всем мире благодаря разработке современных технологий разведения кроликов, усовершенствований в стандартах содержания, ветеринарии и экологии. Туристы со всей планеты посещали современный родильный корпус в Лимме и проходили краткий курс обучения на ферме. Наш бизнес был основан в 1955 году с капиталом в 30 фунтов, наладил торговлю по всему миру и неоднократно бил рекорды по объемам экспорта. В результате закрытия компании будут отменены несколько крупных экспортных заказов, а персонал потеряет работу. Индустрия по разведению кроликов на континенте от этого только выиграет, потому что в материковой Европе позиции Фронта освобождения животных слабы. Это будет печальная утрата для британского сельского хозяйства, которое постоянно ищет методы выгодного развития.
Coney Europa Ltd, дочерняя маркетинговая компания, также подлежит ликвидации, поскольку их офис был полностью сожжен буквально через несколько месяцев после капитального ремонта.
Покойся с миром, Hylyne Rabbits».
К несчастью для Эдвина и компании, с тех пор ФОЖ неплохо расплодился на европейском континентальном пространстве и угнетатели животных едва ли отыщут там тихую гавань, чтобы заниматься своими делишками.
— Что там с кроликами? — спросил я друга по телефону, позвонив ему из тюрьмы.
— Они в порядке. Их заграбастало RSPCA, но мы над этим работаем.
Мне не нравится RSPCA и я не доверяю тем, кто у власти, особенно когда речь идет о благосостоянии животных, но, должен признаться, тот факт, что Общество взяло на себя заботу о кроликах, придало нам всем оптимизма. Компания перепоручила кроликов RSPCA, полностью сосредоточившись на решении финансовых вопросов. Если уж RSPCA настолько испорчено, что защищает мясоедение и вивисекцию, то, по крайней мере, проследить за тем, чтобы кроликов не подвергали каким-либо страданиям и тем более экспериментам, Общество в состоянии. В этом никто не сомневался, потому что достаточно было бы представить, как в противном случае выглядел бы газетный заголовок: «Величайшая организация защиты животных в стране передала 600 кроликов дилеру на бессмысленные и жестокие опыты».
Как ни печально, но газеты так и не сообщили о чудесном спасении кроликов, потому что произошли поразительные события. Никто не знает точной судьбы этих животных, или, по крайней мере, никто не скажет о ней, но хеппи-энда в этой истории точно не было.
Неужели RSPCA не могло пойти на сделку ради спасения кроликов? Неужели лишь малюсенький процент руководства организации был доволен тем фактом, что руководство компании избавлялось от поголовья скота? После объявления о закрытии Hylyne Rabbits RSPCA проявило откровенную незаинтересованность будущим кроликов, заставляя всех неравнодушных волноваться. Именно поэтому в июле ALIU отправила команду в Hylyne, чтобы выяснить, что происходит.
Группа из десяти человек вихрем пронеслась по офису компании, схватила документы и ушла, прежде чем успела сработать сигнализация. Все кролики бесследно пропали, но в руках у активистов оказалась масса бумаг — которые были скопированы и возвращены, — включая накладные за шесть месяцев торговли кроликами. Взаимодействие с вивисекторами заключалась не только в сбыте им живых кроликов, но также в продаже их голов и даже ушных клещей, которых заказывал для тестирования пестицидов и родентецидов один чеширский производитель. Среди недавних крупных клиентов были Ливерпульский и другие университеты, а также десятки лабораторий и компаний. Что любопытно, судя по документам, лаборатории все еще заказывали кроликов спустя три недели после того, как Hylyne Rabbits была официально закрыта и в то время, как RSPCA вроде бы присматривала за животными. Это было ужасающе. Это уже не шокировало, но, тем не менее, воспринималось с трудом. Как они могли?
ОДИН МЯСНИК — УЖЕ СЛИШКОМ МНОГО
Даже несмотря на то, что я — мясник, я очень ценю вегетарианство. Я думаю, это хорошая вещь, потому что вегетарианцы не живут так долго, как мясоеды, и чем больше появляется вегетарианцев, тем меньше стариков будет висеть балластом на стране. Именно поэтому японские армии всегда проигрывали китайским: японцы ели только рис и овощи.
Мясник Пол Дженкинс, показывая корреспонденту Kent Evening Post признаки инфекции губкообразной энцефалопатии крупного рогатого скота на выгуле
Шарики и окна
Была поздняя ночь в октябре 1991 года. Полиция Дербишира остановила машину к югу от Манчестера. В ту ночь в графстве кто-то выбил очень много окон, и это был далеко не первый подобный случай. Полицейские обыскали машину, в которой сидели трое, и обнаружили пару шлифованных шариков, несколько шарикоподшипников и три рогатки. Ни одно простое объяснение относительно этих предметов не пришло ни к кому в голову. Это был положительный результат для полиции, которая, правда, лишилась одного из троих подозреваемых. Он убежал куда-то в ночь, прежде чем на него успели надеть наручники.
Манчестерских активистов Алистера Хоусона и Райан Томас обвинили в сговоре с целью причинения криминального ущерба 17 магазинам. Поскольку оба они на тот момент уже были выпущены под залог (он — после инцидента в Додлестоне, в ходе которого его пристегнули наручниками к водосточной трубе, а она — в результате битья молотком окон вивисекционной лаборатории Ливерпульского университета, больше известной как «Крепость дьявола»), ни для кого не стало сюрпризом, что ждать суда им пришлось в заключении.
Как и все мы, они знали о том, что полиция собирает сведения для создания дела о большом и страшном преступном сговоре. Хоусон и Томас тоже угодили в эти жернова. Они явно занимались как своими акциями, так и командной работой. Полиция была уверена, что эти двое вовлечены в злодейский замысел манчестерских зоозащитников, но так как их не зафиксировали входящими в заговорщический дом по адресу 201 Клэрендон-роуд, их решили не приобщать к этому делу.
После четырех месяцев, проведенных за решеткой в ожидании суда, обоих признали виновными по шести пунктам в причинении криминального ущерба на сумму £8,750 и приобретении оборудования для совершения этих правонарушений. Райан Томас приговорили к 12 месяцам тюрьмы и 6 месяцам условно, Алистера Хоусона — к 15 месяцам за решеткой и 9 месяцам условно. И хотя большую часть своих сроков они к тому времени уже отсидели, пока ожидали суда, это были довольно суровые приговоры за их проступки, учитывая, что пьяные кретины и взломщики отделываются условными наказаниями за куда более скверные преступления, а некоторые люди получают 12 недель за то, что переломали собаке все кости (а если это сделать в лаборатории, вас не то что не засудят — вам еще и заплатят!).
Хоусон и Томас вскоре вышли на свободу, тогда как многим другим активистам, побывавшим в доме номер 201, предстоял длинный путь в суд. Они сидели под домашним арестом, но должны были ежедневно приходить отмечаться в полицейском участке.
Марк Пауэр был следующим, кого ждал разгром в 1991 году. И хотя он не имел ни малейшего отношения к активистам Манчестера, ему вменили преступный сговор с самим собой:
«Ровно в полночь 3 ноября полиция остановила меня возле входа в мясную лавку в Бирмингеме. Оглядываясь назад, я понимаю, что они какое-то время следили за этим заведением. Полисмен, арестовавший меня, вызвал подмогу, и хотя я не оказал никакого сопротивления, к месту на бешеной скорости прибыли четыре патрульные машины. Меня отвезли в полицейский участок в Сметвике. Полиция держала меня там пять дней и допрашивала по трем делам. Я отвечал “без комментариев” на все вопросы. На второй день состоялся суд. Судья отказался выпустить меня под залог. Я быстро связался с юристом, отказавшись от услуг дежурного юрисконсульта, потому что всем известно, как они ненадежны и равнодушны к судьбе своих подзащитных.
В конце концов, на третий день меня обвинили в сговоре с целью совершения поджога, хранении изделий с намерением совершить поджог и, собственно, в поджоге. В дальнейшем были добавлены еще девять пунктов о причинении криминального ущерба мясным лавкам. Той же ночью, когда меня арестовали, полиция обыскала мою квартиру и вынесла из нее кипы печатных материалов, а также всевозможные хозтовары и инструменты. В итоге большая часть конфискованных документов, включая листовки и литературу таких безобидных организаций, как NAVS и CAA, была приобщена к делу! Полисмены забрали у меня даже футболку с символикой ФОЖ. Они изъяли молоток и смогли впоследствии сопоставить частицы стекла, обнаруженные на нем, с теми, что были в магазине. Судебные эксперты явно старались изо всех сил; полиция твердо решила добиться обвинения.
На пятый день моего пребывания под стражей меня снова отвезли в суд, откуда отослали в тюрьму Уинсон-Грин. Тогда же я узнал, что отстранен от работы (я трудился медбратом в психиатрической больнице). Все складывалось, мягко говоря, не слишком удачно для меня. Когда я сидел в приемной тюрьмы, явился громкоголосый, агрессивно таращащийся дуралей, который потребовал ответить, не я ли ответственен за поджог восьми грузовиков мясокомбината в Кенилворте, которые загорелись через день после моего ареста. Я ответил “нет”, а он свирепо глянул на меня и посоветовал проследовать в анус. Очаровательно!
Меня отправили в тюремную больницу на обследование, где я и остался до конца декабря. Потом я вернулся в крыло к здоровым арестантам, большинство из которых симпатизировали ФОЖ. Многие были вегетарианцами, а несколько человек — веганами. Все время я посвящал самообразованию, хотя возможности тюрьмы в этом плане были ограничены, но, главное, что чтение позволяло мне отвлечься от того, что меня окружало. Условия содержания в Уинсон-Грин очень плохие. Дело даже не в том, что там грязно, и большинству заключенных позволяют принимать душ только раз в неделю. Дело в том, что ты ежедневно сталкиваешься с безучастным равнодушием служащих. Многие заключенные имели серьезные проблемы со здоровьем, которые необходимо было решать, но ими никто не занимался, если только им не удавалось достучаться до охраны, что случалось нечасто. Другая крупная неприятность заключается в атмосфере мачизма, окутавшей большинство тюрем. Это проявляется в постоянной жажде демонстрировать свою мужественность, а также в идиотских представлениях о расах и полах.
В марте меня отвезли в Королевский суд Вулверхэмптона для вынесения приговора. Меня признали невиновным по обвинению в сговоре, но виновным по другим пунктам из-за исчерпывающих доказательств против меня. Я подал апелляцию, и ее приняли. Мне далии четыре года, и, если честно, для меня это было облегчением, потому что, следя за настроениями судьи, я ожидал большего срока. Он позиционировал меня как террориста, пытавшегося запугать бизнес-сообщество Бирмингема. Это притом, что я всегда считал себя человеком, наименее способным кого бы то ни было запугать из всех, кого я знаю. Так или иначе, теперь мне оставалось ждать освобождения. Я не жалею о том, что сделал, мне просто хотелось бы, чтобы меня не поймали».
Кто-то утверждает, что ФОЖ — это борцы за свободу, заслуживающие награды. Кто-то сравнивает Фронт с ИРА и считает, что приговоры активистам недостаточно строги. Большинство людей при этом убеждены в том, что угнетение животных неприемлемо и, хотя они сами ничего не хотят с этим делать, они понимают, почему делают другие. Как это ни грустно, но на законодателей и судей влияют не простые граждане, а бизнесмены, использующие животных, и желающие продолжать пытки и убийства. Их не слишком беспокоит, насколько страдают люди: они заняты защитой своих инвестиций, которым угрожает ФОЖ. Суровая реальность такова, что деньги — это власть, а жизнь — продукт одноразового потребления.
Главное, чтобы легальное угнетение животных прекратилось до того, как будет остановлено сопротивление ему. Лишь тогда люди смогут утверждать, что они цивилизованны и развиты. И именно «экстремистам» уготовано позаботиться о том, чтобы это случилось скорее раньше, чем позже. Исторически резкие социальные изменения всегда являлись результатом радикальных действий, в то время как разумные дебаты и политические отсрочки лишь способствовали продолжению застоя: статус-кво никогда сам не уступит переменам.
Воздействие акций ФОЖ в комплексе с легальными стратегическими компаниями, как мы видим, действительно срабатывает и поддерживает борьбу за права животных в центре внимания. Несмотря на предвзятость СМИ и предрассудки общества, существует множество людей, которые чувствуют, что резкая критика и длительное заключение зоозащитников ничем не оправданы. Печально, что нам придется пройти длинный путь, прежде чем воля людей станет законом для полиции.
Осознавая масштабы сопротивления, мы уже не удивляемся тому, что Особая служба была призвана отстоять царствование узаконенного государством террора. К началу 1991 года Манчестер, его окрестности и близлежащие территории стали свидетелями того, как Особая служба приняла участие в крупнейшей операции, в которой полиция использовала боевые машины. Недостатка в мишенях не ощущалось.
Великобритания 1990-х пережила множество освободительных рейдов, атак поджигателей, угроз и розыгрышей, а также серию других творческих акций. Все чаще арестованные, если их выпускали под залог, по условиям освобождения, были вынуждены жить в полной изоляции. Эти меры оказывали прямо противоположный желаемому эффект, смещая центр активности и вовлекая в борьбу все новых активистов.
Новой тактикой, популярность которой росла день ото дня, было битье окон магазинов с применением рогаток. Расположенные в уязвимых местах оскорбительно анатомические витрины мясных лавок становились жертвами предприимчивых/пьяных активистов на протяжении многих лет. Это был не то что бы очередной шаг к уничтожению индустрии — это был скорее жест, показанный всем, кто убивал или платил за убийство, чтобы побаловать свои вкусовые рецепторы.
Рогатки были легче кирпичей, но оказывались не менее эффективными, помогали наносить сильные повреждения, особенно мясным лавкам, зоомагазинам, торговцам рыбой и филиалам Boots. При этом рогатки делали не так много шума и оставляли скромную горстку битого стекла. За счет этого результаты акции зачастую были неведомы угнетателям вплоть до самого утра. Стоило проделать выпущенным из рогатки шарикоподшипником небольшую дырку в стекле, от которой в разные стороны идут трещины, и все — окно становилось ненадежным, опасным и подлежало замене. Как только пронесся слух о том, что имея мешочек шарикоподшипников или шлифованных шариков, можно стрелять по окнам, не вылезая из машины, это стало по-настоящему модно. Тактики особенно придерживались активисты северо-запада, которые неустанно бомбардировали окна в Мерсисайде, Ланкашире, Чешире, Манчестере и Дербишире, причиняя ущерб десяткам магазинов за ночь и не менее чем 1000 за восемь месяцев. Магазины в Западном Йоркшире и Нортентсе тоже сильно страдали. Другим регионам приходилось нелегко, но не настолько.
Один мясник в Нортхэмптоне изобрел гениальный метод предотвращения дальнейших атак и экономии на замене окон. Он вырезал куски стекла и клеил их, как заплатки на места, где виднелись дыры. Какое-то время это действительно спасало и не давало разрастаться существовавшим дырам, разве что выглядело нелепо и, вероятно, негативно влияло на вес ослабленного трещинами стекла. И чем больше он лепил осколков стекла на свою витрину, тем больше вдохновлял местных активистов расстреливать его окна. В какой-то момент можно было насчитать целых 15 дырок только в одном стекле. Эти маленькие кампании превращались в борьбу характеров. Возможно, внимание, которое уделялось маленьким предприятиям, продававшим мясо, было неоправданно большим, тогда как столькие крупные поставщики супермаркетов и оставались почти невредимы, но для многих это становилось делом принципа.
Кампания достигла пика в тот момент, когда полиция начала активно защищать атакуемые магазины. Для владельцев это, понятно, было вопросом поддержания благосостояния и сохранения привычного образа жизни. Для некоторых активистов рогаточная война стала скорее удовлетворением собственного эго, чем тактикой. Однако подобная сосредоточенность и упорство привели к развитию творческого мышления, а это всегда хорошо. Тем временем офицеры в штатском засели в засадах у бесчисленных потенциальных мишеней вместо того, чтобы попросту следить за подозреваемыми, которые чинят хаос и разрушения с рюкзаками, набитыми шариками.
Один магазин на юге Манчестера удостоился особенного внимания активистов. Это была «Мясная лавка Эндрюса» в Корлтоне. Хозяин поставил стальные рольставни после нескольких атак и был уверен, что они уберегут его от дальнейших неприятностей. Полицейские так не считали, и до чего же они были правы!
Лавка была для зоозащитников настоящим плевком в лицо: малоприятная личность хозяина вкупе с выставленными на витрине экзотическими частями тел мертвых животных, как магнит, притягивали радикальных веганов с булыжниками наготове.
Полиция не любит признавать истинные объемы (или даже сам факт существования) разведывательных операций, но многие из них были проведены в ходе этого регионального развертывания сил. Офицеры не только наблюдали за бесчисленными магазинами, но еще и размещали прослушивающие устройства в домах и офисах, отслеживали людей и их автомобили, преследуя конечной целью изжить все эти блуждающие радикальные идеи.
Детективы таращились на магазины месяцами, и это было по большей части исключительно скучно, но инцидент, связанный как раз с лавкой Эндрюса, убедил всех офицеров в том, что ожидания не всегда напрасны. Полиция снимала на пленку все описанные ниже события с наблюдательного пункта, расположенного вниз по улице. Изображение получалось зернистое и с этой точки не удалось бы запечатлеть, как человек стреляет из рогатки, сидя в проезжающей машине, но стальные рольставни все равно защищали стекло от подобных неприятностей, посему за это можно было не переживать. Для съемки того, что в итоге случилось, камера достойно выполнила свое предназначение.
К магазину подъехал желтый Escort. Команда наблюдения пришла в возбуждение. Из машины вышли трое. Автомобиль был украден и находился в розыске. Трое мужчин походили туда-сюда, подозрительно озираясь, после чего один из них вернулся в машину. Он отъехал, но вместо того, чтобы развернуть автомобиль на дорогу, разогнался и на скорости влетел в магазин, смяв стальные рольставни и перебив окна, располагавшиеся за ними.
Команда наблюдения не могла поверить своим глазам. Самое большее, на что они рассчитывали, это подросток с баллоном краски ядовитого цвета или Т-образной монтировкой, которую при большом желании можно просунуть между листами рольставен и поколотить окна.
Все трое мгновенно побежали. Полиция погналась за ними со всех ног. Водитель не надел ремень безопасности и теперь не мог найти очки, слетевшие с него, когда он врезался в магазин. Это закончилось тем, что он начал бороться с первым подбежавшим офицером. Карьера «террориста» временно была приостановлена. В течение считанных минут к месту слетелись десятки полицейских — пешком, на машинах и даже на вертолетах.
Один из убежавших активистов спрятался в горе мусорных мешков в углу двора какого-то дома неподалеку. Когда он увидел подлетающий вертолет, освещающий все на земле огромным прожектором, он решил, что сейчас его арестуют. Он думал, что нужно было продолжать бежать, но теперь повсюду были преследователи, и покидать укрытие не имело смысла. Оставалось сидеть неподвижно и полагаться на удачу. Вертолет, покружив в окрестностях, наконец, улетел, голоса полицейских стихли. Активист не мог поверить своему счастью и сидел в мусоре еще добрый час, пока не побрел домой принимать ванну и скорбеть о пойманном друге.
Итак, был всего один арестованный. Он не переставал думать о том, что надо бы сменить очки на контактные линзы... Джона Хьюза обвинили в преступном сговоре с целью причинения криминального ущерба и незаконном завладении автомобилем. Его выпустили под залог лишь несколько недель спустя со строгим указанием держаться подальше от этих мест и не возвращаться. Предупредительные знаки были расставлены полицейскими не только для него. Все мы знали, что они не шутят. Несомненно все местные активисты были под наблюдением. Стратегия откровенно требовала переосмысления, но так же, как люди, подсаживаются на наркотики, они не всегда могут распрощаться с дурными привычками.
Один свидетель этих событий, Пиппин Тук, обобщил все, что думал о сложившейся ситуации, в письме журналу Arkangel:
«Те, кто участвует в подготовительной части герильи, должны иметь экстраординарные способности к самоконтролю и самопожертвованию. Эти слова принадлежат Инти Передо144, боливийскому городскому партизану 1960-х. Однако они могут быть отнесены и к ФОЖ образца 1990-х. Никто не станет отрицать необходимость самопожертвования и преданности нынешних активистов борьбе за права животных. В условиях работающей в полную силу государственной машины подавления ФОЖ стал самой эффективной из практикующих ненасилие подпольных организаций герильи по всей Европе. Если погрузиться в изучение причин подобного успеха, то в качестве самой важной следует назвать способность выбирать мишени и время для удара как заблагорассудится, что всегда усложняло работу полиции при отслеживании активистов и тем самым усиливало результативность. Совершенно очевидно, что это ключ к победе в любой партизанской войне: ударь туда, где этого меньше всего ждет твой противник. Именно здесь становится значителен акцент, который Передо делает на самоконтроле.
Я мало знаю о недавних событиях в Манчестере, поэтому, может быть, я не прав, но мне кажется, что продолжающиеся акции в этом регионе быстро становятся нагляднейшим примером того, как самодисциплина и правила подполья идут по боку. Серия блестящих акций привела к массированному усилению мер безопасности и началу разведывательной операции — как и следовало ожидать. Инстинкт городских партизан в данном случае должен был незамедлительно подсказать им, что сейчас необходимо снять вязаные маски, спрятать рогатки и прочий инвентарь в безопасном месте и зажить “нормальной жизнью”. И продолжать жить так ровно столько, сколько потребуется. Финансирование любой полицейской операции строго ограничено, особенно если она приносит скудные плоды. Время — один из наших величайших союзников, когда считанные часы оказывают на полицейских серьезное давление.
Безусловно, чтобы знать, когда пора пригнуть голову, необходимы самоконтроль и хорошее чувство обстановки. Но как долго власти смогут сидеть, ничего не делая? Если ARNI охота стеречь мясные лавки и караулить активистов у домов, позвольте им насладиться зеленой тоской бездеятельности и бесперспективности, пока начальство не надает им по заднице. И, кстати, если операция провалится, руководство не станет с такой готовностью выделять средства на подобные авантюры в будущем.
Так почему же большая часть акций продолжает происходить именно в Манчестере, где активистов хватают с поличным одного за другим? В какой момент отвага превращается в глупость? Возможно, когда гордыня говорит нам “эти ублюдки не заставят меня сидеть сложа руки”, именно тогда мы начинаем играть по их правилам и забываем про существование наших собственных. Продолжительные акции на ограниченной территории — это верный путь к тому, чтобы быть пойманным, поэтому мы не должны слушать наше эго, когда оно говорит нам: “продолжай сражаться любой ценой”. Животным нужны защитники на свободе и в подполье, а не в тюрьме. Вероятно, нам мешает та же гордыня, что заставляет саботажников мешать проведению охоты, на которой их ждет насилие и боль, вместо того чтобы препятствовать охоте, которую проще испоганить. Пожалуй, это грубое упрощение, но насколько часто мы слышим слова “мы не можем позволить этим подонкам остановить нас своим преследованием”! Это говорит нам эго, и это не приносит ничего хорошего животным. Именно эго сделало людей рабами. Мы обязаны быть там, где от нас будет наибольшая польза животным, независимо от того, что мы сами чувствуем по этому поводу. Прыжки через горящее кольцо — не лучший путь к славе. Если мы сумеем держать наше эго под контролем, возможно, наши карьеры активистов продлятся чуточку дольше.
Это не попытка подвергнуть критике активистов Манчестера, и я надеюсь, они не воспримут мои слова таким образом, но, пожалуйста, помните: тот, кто ноги унесет, завтра снова в бой пойдет145».
Тающие грузовики с мясом
Сегодня в 10.40 мне позвонил ребенок, который заявил, что был рад узнать, что мои грузовики сгорели, и поздравил меня с Национальным днем вегетарианства. Я пытался затянуть разговор, чтобы отследить звонок, но он повесил трубку.
Старший менеджер компании, торгующей свежим мясом
Не слишком желая сбавить обороты, активисты, напротив, выкладывались полностью. Когда поджигаешь что-то, это всегда вызывает у тебя более глубокую «озабоченность» тем фактом, что кто-то может умереть, чем при совершении любой другой акции из арсенала ФОЖ. Пожары — это действительно страшно, и информация о том, что огонь подчас невозможно контролировать —чистая правда, особенно если ты уже покинул место действий, что активист должен сделать как можно скорее. И все-таки скотобойни, лаборатории, универмаги, фургоны с мясом, грузовики для скота, охотничьи конуры, рыбацкие лодочные хозяйства и другие места пережили сотни поджогов, которые на сегодняшний день не принесли никаких серьезных ранений кому бы то ни было. Информационное пространство изобилует отчетами о дальнобойщиках, которые сгорели бы заживо, если бы прикорнули в кабине, и людях, эвакуированных с мест событий. Есть сообщение про пожарного, который надышался дыма. Но статистически выходит, что в сравнении с игрой в футбол, питьем воды, времяпрепровождением в полицейском участке, прогулками в грозу и поеданием говядины атаки пустующих зданий с зажигательными бомбами — это вполне безопасно.
Относительно поджогов в среде активистов прямого действия существует неписанное правило: необходимо планировать все тщательнейшим образом, чтобы исключить риск чьей-то жизни, и, если группа поймет, что есть опасность распространения огня на другие объекты, которые не выбирались в качестве мишеней, тогда поджогу не бывать. По статистике, очень небольшая часть активистов ФОЖ совершает поджоги, но те, кто это делает, как правило, оттачивает выбранную методику.
Для большинства активистов зажигательные устройства — это загадка, и лишь немногие, если их попросить, в состоянии описать такое устройство. Зажигательное устройство — это, по определению, нечто, что можно использовать или приспособить для разжигания огня (например, сложное устройство с детонатором и таймером или нечто попроще, будь то хоть губка или свеча). ФОЖ применяет главным образом зажигательные устройства, которые можно отнести к категории взрывобезопасных. Они сконструированы только для того, чтобы создать пламя в определенное время, то есть когда поджигатели находятся как можно дальше. Такие устройства не «взрываются», как часто предполагается в истеричных сообщениях СМИ. Они используются, чтобы создать резонанс в обществе вокруг причины для поджога и увеличить страховые издержки атакованного бизнеса.
Когда горстка грузовиков, перевозивших мясо, были сожжены однажды ночью в начале 1990 года, СМИ отрапортовали о начале кампании против мясной индустрии. Здесь они немного промахнулись, потому что кампания началась за много лет до этого, но тот поджог действительно послужил сигналом усиления давления.
Масс-медиа рассказывали истории о том, как «чудики» прикончили меховую индустрию и переключились на мясную. И снова пресса была не в теме. Идея заключалась не в том, чтобы уничтожить мясную отрасль физически посредством поджогов (это невозможно), а в том, чтобы поднять до потолка ее страховые издержки и, соответственно, цену продуктов, в то время как огласка, вызванная подобными акциями, сделает судьбу животных более частой темой разговоров — по крайней мере, до тех пор, пока будет продолжаться кампания.
Работая над этой книгой, я изучил множество материалов о том, сколькие люди потеряют работу, если человечество изберет образ жизни, исключающий жестокость. Автор этих текстов подразумевали, судя по всему, мысль о том, что мы должны немедленно отбросить все попытки вести себя как цивилизованные, разумные создания и перестать обращать внимание на тот факт, что на свете всегда будут люди, ищущие новую работу. Аналогичный аргумент можно использовать для защиты интересов работорговцев, владельцев потогонных предприятий с детским трудом, порнографов, а также тех прекрасных людей, слоняющихся по океанам в поисках китов, в которых можно воткнуть гарпун, и мозжащих черепа бельков кирками.
Охотничья братия использовала аналогичный аргумент, проливая крокодиловы слезы над невозможностью убивать в силу пропажи лошадей или замешательства гончих, слышащих слишком много горнов с разных сторон. Безусловно, не везет тому, кто теряет работу из-за того, что общество отворачивается от варварства, но это плата за прогресс — прогресс, который, в свою очередь, создает новые рабочие места и возможности в новых сферах бизнеса, которые неизбежно появляются. Мы же не перестаем бороться с преступностью на том основании, что успех на этом поприще в конечном счете приведет к сокращению сил полиции и тюремных надзирателей, хотя этот пример демонстрирует, насколько преступность хороша для экономики. Нельзя забывать и о том, до чего хорошо благодаря Фронту идут дела у стекольщиков, автомастерских и служб безопасности. Они могли бы быть нам по-настоящему благодарны.
В июле 1991 года на северо-западе Англии активисты совершили скоординированную акцию, разместив несколько зажигательных устройств в границах Большого Манчестера. В результате грузовики скотобойни Страйвенса и автомобильного депо R&J Taylor получили сильные повреждения.
Активисты выбили боковые окна машин. В кабины они поместили бутылки с горючим, из которых тянулись свечные фитили. Впоследствии они утверждали, что спасли скотобойню от куда более серьезных повреждений, отказавшись от мысли сжечь все — им хватило бы инвентаря — из-за близости помещений с животными. Парадоксально, но эти животные ждали забоя. Учитывая, насколько жестоки методы убийства на бойнях, кто знает, может быть, они предпочли бы сгореть заживо или задохнуться дымом. В любом случае полное уничтожение бойни было бы куда большим успехом, но едва ли среднестатистический поджигатель ФОЖ мыслит в подобном ключе.
В депо R&J Taylor сгорели четыре грузовика, у Страйвенса — три плюс фургон для перевозки скота. Местные СМИ активно освещали произошедшее. Ущерб оценивался в £500.000. Манчестерский член парламента от Партии лейбористов выразил свою озабоченность, заявив: «Подобные акции отвратят общественное мнение от этих людей. Я очень встревожен тем, что они применяют столь воинственные методы. Все могло закончиться чьей-то смертью. Подобный терроризм — не выход». Политик-мясоед не сказал, терроризм какого рода он расценивал бы как достойный выход. Он также забыл упомянуть хотя бы один пример ненасильственной акции прямого действия, которая эффективно исключила бы мясо из его диеты. Как всегда, были причитания и обвинения, но отсутствовали какие-либо конструктивные предложения.
То, что происходило дальше, в ближайшие месяцы выросло в непрерывную кампанию. Грузовики мясной индустрии становились объектами поджогов по всей стране, заставляя владельцев депо ставить машины подальше от зданий и друг от друга для минимизации ущерба. За 12 месяцев ФОЖ в Великобритании сжег не менее 100 автомобилей, перевозивших животных или мясо. Десять тракторов были атакованы на территории крупнейшей скотобойни Европы — Midland Meat Packers — в Крике, графство Нортхэмптоншир, что принесло компании ущерб в размере £500.000. Предприятие сторожили патрулирующие охранники. В темное время территорию освещали прожекторы, установленные на крышах. Активисты попросту дождались, когда патруль проедет мимо, перелезли через высокую ограду и подпалили тракторы. Вернувшись, охранники увидели пламя до небес. Вскоре после этого еще десяток транспортных средств сгорели дотла на скотобойне Great Harwood Frozen Foods и на мясоперерабатывающем заводе в Блекберне, графство Ланкашир. Еще шесть грузовиков, принадлежавших Fresh Meat Company, сгорели в Кенте, пять машин British Bacon Company подверглись атаке в Хаддерсфилде. Weddel Swift потеряла четыре автомобиля в Рочдейле, три — в Ноттингеме и два — в Вулверхэмптоне, а Snelsons лишилась восьми в Кенилворте, что обошлось ей в £500.000. Только за период июнь-август 1991 года в стране произошли 17 атак поджигателей.
Через несколько лет после этого я общался в тюрьме с одним рецидивистом. Он рассказал, как однажды ночью он и пара его приятелей рассчитывали свиснуть пару набитых мясом фургонов, на которые они заблаговременно положили глаз, но по дороге кавалькада пожарных машин заставила троицу прижаться к обочине. Подъехав ближе к месту, они застали исступленную активность, гирлянды синих мигалок и полыхающие фургоны с мясом. Неудачливые воришки чувствовали себя так, словно их надули...
Фигуранты индустрии подняли гам, опасаясь за свое будущее и заявляя о том, что они стали жертвами злодеяний. Это ворчание со стороны тех, кто считал своей добычей всех, кто был слабее и беззащитнее, звучало почти иронично. Мясная индустрия была не единственной, пострадавшей от эскалации прямого действия против угнетателей животных: многие другие люди с кровью на руках тоже оказались в буквальном смысле на линии огня.
Связи с общественностью. Пресс-служба ФОЖ
Это мог сделать извращенец или психопат или ненавистник животных или саботажник охоты или кто-то завистливый.
Офицер полиции в комментарии к волне нападений на конюшни, The Daily Telegraph, 1993
Не на шутку удивляет тот факт, что каким бы тихим и благонамеренным ни был преступник, насколько бы альтруистической и умеренной ни была акция, освобождение животных всегда получает дурную реакцию в СМИ. Так было не всегда: когда Группы милосердия и ФОЖ только появились в 1970-х и вплоть до первой половины 1980-х, освещение в СМИ носило вполне положительный характер, а спасение животных характеризовалось как подлинно английский феномен. Но стоящая за этой новизной эксцентричная английскость — это, как мы знаем, очень серьезный момент. И дело здесь не только в оповещении общественности об истинном положении животных. Дело еще и в том, кем выставлялись в данном контексте их угнетатели, которым удавалось делать свое грязное дело безнаказанно в первую очередь потому, что они делали за закрытыми дверями.
ФОЖ изменил это положение вещей: яркие сцены насилия и жестокости к животным сопровождали материалы симпатизировавших Фронту изданий, в которых описывались последние акции. Ряды ФОЖ полнились, акции учащались. Это не было обществом избранных, здесь не подразумевалась какая-то определенная степень любви к животным, и никто не думал о том, вдохновят ли его поступки других людей на аналогичные. Но рекламодатели и даже инвесторы этих изданий были в том числе теми же людьми, предприятия и даже дома которых атаковали активисты. Вполне логично предположить, что они оказывали определенное влияние на характер и угол подачи новостей. Поставщикам яиц не очень нравится давать рекламу в издание, которое с негативной стороны демонстрирует внутренне убранство их яичных ферм.
Из этого для владельцев СМИ складывалась ситуация, при которой обыватель узнавал новости о разгроме фермы, смотрел на ужасы, которые в ней творились, переставал есть яйца, от чего теряли производители и издатели — последние больше не получали рекламу. Получалось, что куда выгоднее иметь на своей стороне богатую и влиятельную компанию, чем горстку нарушающих закон, но благонамеренных любителей животных, которым нечего инвестировать и рекламировать, и у которых нет хороших связей.
Сегодня спасение животных от невообразимой жестокости считается жестоким и даже опасным преступлением. Так считают правительство, СМИ, бизнесмены, полиция и ряженые в белые халаты люди с дипломами ученых. Даже благотворительные организации, помогающие животным, привыкли поддерживать респектабельный имидж, а для этого необходимо порицать освободителей. Правду о судьбе животных все чаще можно узнать только из анонимных коммюнике, которые распространяет сам ФОЖ. Как так вышло?
В свои ранние годы ФОЖ не представлял для системы очевидной угрозы. Это позволяло представителям организации не только открыто говорить о жестокости к животным и мотивах, скрытых за рейдами, но и опровергать голословные обвинения противников и их регулярные заявления о том, что спасенные животные не смогут выдержать состязание с миром за пределами их клеток.
По мере увеличения числа акций и их эффективности рос и страх системы. Это, вкупе с ориентацией полиции на поимку представителей зоозащитной угрозы, просачивалось в СМИ, все больше убеждая в том, что тема прав животных недолго еще будет рассматриваться объективно в прессе; и, действительно, взаимодействие со СМИ стало для активистов проблематичным и даже опасным.
С заключением Ронни Ли в тюрьму в 1986 году голос ФОЖ смолк. Его место быстро занимали другие смельчаки, но и их ждала аналогичная участь, поэтому должность все время была вакантной. Роджер Йейтс, пресс-атташе северной части страны, скрылся в ходе того же процесса, на котором судили Ли, и был приговорен заочно. Их преемник, Робин Лейн, был арестован в 1987 году и также отправлен в тюрьму. Основными пунктами обвинения по всем этим делам значились преступный сговор и подстрекательство. Стало совершенно ясно, что роль публичного представителя ФОЖ в лучшем случае непростая.
Несколько лет задача по связи с прессой лежала на самих активистах ФОЖ, заставляя их рисковать анонимностью и свободой. Неоднократные случаи взаимодействия со СМИ приводили к тому, что журналисты компрометировали меня и других людей, непосредственно вовлеченных в акции. Учитывая эту тенденцию, я не удивлен тем, что некоторые активисты попросту игнорируют СМИ, оставляя ложные обвинения полиции и атакованных угнетателей без ответа.
Всем небезразличным было понятно, что Фронту требовался публичный человек, кто-то уверенный и понятный, кто-то, кто сам не участвовал в акциях прямого действия, но кто хорошо понимал их смысл, кто-то, кто не побоялся бы встать на защиту акций ФОЖ пред лицом СМИ и под натиском полиции.
Были преемники. Собственно, был лишь один. Робин Вебб — вероятно, самый подходящий из кандидатов, представлял из себя 47-летнего седовласого велфериста, хорошо известного как член совета RSPCA и Христианского консультативного совета за благополучие животных (Christian Consultative Council for the Welfare of Animals). Он ходил в костюме даже дома и никогда не участвовал ни в чем незаконном; во всяком случае, он ни в чем таком никогда не признавался. Он определенно не подпадал под стереотип, зато отвечал требованиям вакансии.
Веббу предстояло решить, распрощаться ли с высшим эшелоном власти в легальной и уважаемой организации с полуторавековой историей, где ему была обеспечены достойные карьерные перспективы, ради того, чтобы вступить в ряды 15-летней незаконной и всеми третируемой группы без четкой иерархии. «Высказываться в пользу клеток большего размера и лучшего обращения с животными в неволе — это не та карьера, которой я хочу. Я хочу освобождения животных и хочу его сейчас», — таким был его откровенный ответ, когда я сказал ему, что ФОЖ подыскивает публичного представителя. Весь оставшийся совет RSPCA под патронажем постоянно угнетающей животных Королевы Англии был не в восторге от того, что Вебб поддержал настоящих активистов. Ну и что с того?
Мы запланировали пресс-конференцию, чтобы объявить о назначении в октябре 1991 года в центре Лондона и подали мероприятие как «важнейшее для СМИ зоозащитное событие десятилетия». Это был шанс не только предложить прессе правдивые ответы на горячие вопросы, но и дать Фронту возможность сделать заявление о будущих целях и активностях. Пресс-релиз гласил:
«Организаторы пресс-конференции считают ее уникальным событием — едва ли они когда-нибудь еще предстанут в этом полном составе перед СМИ. Цель пресс-конференции — наладить коммуникации между ФОЖ и масс-медиа для грядущих контактов. По соображениям безопасности мы не можем дать более подробную информацию о мероприятии, но если у вас есть вопросы, свяжитесь с нами по телефону... Будем рады видеть вас».
Пресс-конфереенция, к сожалению, так и не состоялась. 1991-й вошел в историю как суетливый год для всех, а между выходом пресс-релиза и намеченной датой никто не успел даже моргнуть глазом. Разве что Робин Уэбб всегда был доступен, чтобы дать комментарий (и вскоре он уже привык оглядываться, проверяя, не следят ли за ним), тогда как из четверых других людей, которые вместе с Уэббом собирались давать пресс-конференцию, трое сидели в тюрьме, а один подался в бега. Пресс-служба, тем не менее, была официально учреждена.
Узнав, чем занимается их человек, начальники RSPCA негодовали и хотели исключить Уэбба из совета, но он опередил их и ушел сам, что оставляло для него возможность однажды вернуться, выиграв на выборах, возникни у него такое желание. Ужасаясь от одной мысли, что центральная фигура в ФОЖ когда-нибудь сможет войти в совет RSPCA (а Уэбб с удовольствием надавал бы всем пинков, имея полномочия), его решили лишить членства в Обществе на том основании, что он работает на организацию, чьи методы и — как сказали бы многие — цели противоречат принятым в RSPCA.
Одним из недавних назначенцев Общества был помощник главного констебля полиции Суссекса Найджел Йео, который ранее убил полицейскую собаку, об утрате которой он отозвался в рапорте, как о «единице оборудования». Его новой работой стала должность регионального менеджера RSPCA на юго-востоке страны. Йео также известен прославился тем, что позволил охотникам нарушать закон посредством отказа получать разрешение полиции на проведение своих кровавых игрищ. О других «звездах» RSPCA я еще расскажу.
Lucozade146
Идеалисты считают, что убийство наших собратьев постепенно разрушает наше чувство сострадания, которое является лучшим чувством из всех, что доступны человеческой натуре.
Томас Мор147
Прежде чем в штаб-квартире RSPCA остыл жареный ягненок с корочкой на обед, Робин Уэбб уже разбирался с шумихой в СМИ по поводу напитков Lucozade, их связи с вивисекцией и угрозой их отравления.
Было 4.30, тихое, до боли холодное утро в середине ноября в жилом массиве где-то в Ковентри. Внезапно спокойствие было нарушено появлением на отдаленной улочке ватаги 20 задиристо выглядящих, агрессивных мужиков. Это были люди из антитеррористического отряда. Они прилюдно поигрывали мускулами. Другие такие же отряды были выброшены в Нортхэмптоне, Гастингсе и Манчестере. Все они ожидали дальнейших указаний. Им выдали ордеры на аресты людей, если при обыске у них удастся обнаружить соль, уксус или крысиный яд. Полиция утверждала, что располагает доказательствами серьезного заговора, преследующего целью загрязнения товаров. Операция шла гладко, и уже в 4.40 десять подозреваемых были заключены под стражу, обысканные, обалдевшие и выхваченные прямо из постелей. Они пережили грубое пробуждение.
Ордер был составлен довольно необычно в том, что касалось упоминания лакомых вещественных доказательств, но полицейских это явно не слишком волновало. Они утверждали, что владеют данными, согласно которым задержанные (большинство из которых были обычными подозреваемыми, которых набрали по случайному принципу и далеко не все из которых были невиновны) собираются загрязнить продукт SmithKline Beecham вышеперечисленными ингредиентами.
Если бы офицеры обнаружили хоть в одном из домов крысиный яд, это действительно был бы тревожный звонок, причем даже для активистов, для которых эта отрава символизирует жестокое, рутинное, бездумное убийство мелких животных, которых некоторые называют вредителями. Но яда нигде не нашлось. Явно раздосадованные бесплотным изучением приправ для чипсов на кухне, детективы принялись искать печатные публикации, затрагивающие тему прав животных.
За отсутствием улик, доказательств и признаний арестантов для суда дело выглядело слишком шатким. Позднее появилась теория заговора, согласно которой полиция пыталась поднять истерику в СМИ, чтобы связать это дело с делом Брэмптонской Тройки (арестованной с зажигательными устройствами рядом с HLS годом ранее), дабы тем самым убедить суд в виновности задержанных. И пресса с готовностью заглотнула наживку. Заголовок одной национальной газеты гласил: «Фанатики за права животных решили сделать больно» и «Фанатики за права животных устраивают диверсию с отравлением». Из этого раздули целую историю. Причем она не имела под собой ни малейших оснований, если судить по безоговорочному освобождению из-под стражи всех задержанных, один из которых якобы был участником Брэмптонской Тройки. Неважно, что его давно оправдали по тому делу.
Если за всем этим стоял какой-то полицейский заговор, то он с треском провалился. Полиция так и не объяснила, чем руководствовалась, задерживая этих людей, каждый из которых впоследствии получил от £3000 до £4500 в качестве компенсации за незаконный арест. Но, главное, компания сняла с продажи в Великобритании 5 миллионов бутылок Lucozade, несмотря на то, что все подозреваемые были под замком, а состав преступления отсутствовал. Возможно, слухи о загрязнении Lucozade были всего лишь слухами, но, так или иначе, SmithKline Beecham потеряла £3 миллиона. За сутки ее акции подешевели на £130 миллионов.
Шотландия в огне
Я голосовала за лейбористов всю мою жизнь. Нас всех очень воодушевляли мысли о будущем животных и о том, что у нас есть своя партия. Мы сделали их тем, кем они стали, и только потом поняли, что мы натворили. Мне стыдно. Политики потеряли всякое доверие. ФОЖ — единственная надежда животных.
Нэнси Фиппс
Робин Уэбб все больше понимал, насколько ФОЖ деятельнее, чем RSPCA с его говорильней в конференц-залах. Вскоре после истории с отравлением напитков активисты устроили свирепый пожар на фабрике Lucozade в Болтоне. За ней последовала серия поджогов в Шотландии. В рамках бесстрашной двухнедельной войны имели место не менее десяти существенных возгораний.
В первую же ночь вспыхнули сразу три лаборатории Bush Industrial Estate в Пеникуке рядом с Эдинбургом. Серьезные разрушения огонь принес зданиям Центра тропической медицины, Шотландского сельскохозяйственного колледжа по изучению генетики (и его отделения для разведения животных) и Министерства сельского хозяйства, продовольствия и рыбной промышленности.
Шесть зажигательных устройств существенно повредили скотобойню Хендерсона в Линлитгоу, графство Западный Лотиан. Следующей ночью £300-тысячный ущерб был нанесен Институту экологии живых организмов в Бэнкори рядом с Эбердином, а еще через два дня огонь поглотил трейлер для лошадей, принадлежавший охотничьему хозяйству Ланкашира и Ренфрушира. На следующий день активисты нанесли удар по мясокомбинату Nastuiks в Фолкерке. Два дня спустя пламенем был уничтожен офис кожевенного завода Дж. Хьюитта в Карри, графство Мидлотиан. Потом была очередь Исследовательнской лаборатории по разведению домашней птицы Росса в Ньютоне, Западный Лотиан, и, наконец, птицефабрика Marshalls Chunky Chicken в Бонниригге. Оба предприятия были основательно повреждены. А на следующий день в Саутпорте, графство Ланкашир, сгорело четвертое судно ловцов креветок за четыре дня.
ИСПЫТАНИЯ И БЕДЫ
В раю выдался тихий день, поэтому Бог позвонил Сатане, чтобы узнать, как идут дела в аду. «У нас тоже сегодня тихо», — сказал Сатана. «Тогда, — сказал Господь, — почему бы тебе не устроить собачьи бои? Это может быть забавно». «Звучит неплохо, — ответил Сатана. — Но зачем ты мне это предлагаешь, ведь все собаки у тебя». «Ну, конечно, — признал Бог. — Зато у тебя все судьи».
Анекдот
Расходуя запас удачи
Лето выдалось хлопотное, и на той же неделе, когда в Шотландии кипела работа, активисты отметились и Ноттингеме, где подожгли целый парк холодильных фургонов, принадлежавший мясным оптовым продавцам Masons Brothers, причинив ущерб в размере около £500.000. Грузовики со всем их содержимым пришли в негодность. То, что они были полны мяса, послужило дополнительным доводом в пользу того, чтобы их сжечь, но решающим фактором стало то, что ввиду ремонта зданий машины временно парковали вдали от хорошо защищенной территории компании.
Следующей целью поджигателей стало городское депо свиных ферм, которое понесло £200-тысячные убытки. Грузовик и фургон, оба сошедшие с конвейера буквально в августе и имевшие крошечный пробег, были уничтожены. Также пострадал стоявший рядом автомобиль. Через неделю активисты атаковали парки грузовиков еще в трех графствах, и вновь огласка была значительной, а негодование индустрии побило все рекорды.
Но удача стала отворачиваться от ночных проказников, когда офицеры, работающие на местах преступлений, начали собирать коллекцию целых и частично уцелевших зажигательных устройств, подобных тем, что были обнаружены в The Pig Improvement Company, расположенной в Кингстон-Багпуиз в окрестностях Оксфорда. Компания разводит и «совершенствует» свиней для выгоды индустрии, заставляя их быстрее расти и меньше болеть, и владеет целой флотилией трейлеров для свиней, которая и привлекла однажды ночью пару недотеп с полудюжиной импровизированных зажигательных устройств. Все пошло не по плану, когда из-за утечки топлива одно из устройств воспламенилось в трейлере раньше времени. Это означало, что остальные устройства пришлось в спешке оставить.
Mayfield’s Chicks в Ланкашире подверглась атаке той же ночью. Эта компания — главный поставщик однодневных цыплят фермам интенсивного животноводства. Бройлеры, или птицы, откормленные на мясо — это белые куры, которых сортируют по 50.000 особей за раз и более. Первую неделю их жизнь относительно выносима, но дальше они стремительно растут в размерах и к окончанию своих жизней в возрасте шести недель едва могут шевелиться — их ноги просто не выдерживают вес тела. К этому моменту они превращаются в напичканных наркотиками уродов, которых ценят только за мясо стоимостью в пару фунтов. Смерть для них — облегчение во всех отношениях, потому что только она способна избавить их от страданий, хотя путь на забой и ужасен.
На бойне их ждет кульминация жестокости и пренебрежения, которые они терпели от рождения до смерти. Но 41 день жизни в темнице расценивается индустрией как слишком долгий срок, и она жаждет его максимального сокращения, помочь достичь которого могут ветеринарные исследования... Активисты подожгли десять фургонов Mayfield’s. Оперативно прибывшим пожарным удалось спасти половину машин (четыре года спустя поджигатели вернулись и нанесли ущерб в размере £200.000).
Той же ночью трое активистов подожгли парк фургонов для перевозки мяса, принадлежавших York House Meat, в графстве Бедфордшир. Как сообщили СМИ, один полицейский, не будучи при исполнении обязанностей, услышал звук бьющегося стекла и, прежде чем приступить к расследованию, позвонил коллегам. Применив драгоценные навыки и проявив нешуточную отвагу, офицер обезвредил бомбы, оставленные внутри машин. Именно так написала пресса. На самом деле он задул три свечи, прикрепленные к пластиковым бутылкам с бензином, но правду далеко не всегда интересно читать. Она не звучит так устрашающе, а этот фактор жизненно необходим для того, чтобы держать людей в страхе.
Бедфордские налетчики были частью большой сети преданных активистов, которые либо участвовали в акциях прямого действия, либо знали тех, кто участвовал. Многие уже были знакомы полиции и успели побывать в заключении. Как всегда, это и являлось частью проблемы, наряду с тем фактом, что они засветились, участвуя в законных кампаниях.
Сразу после инцидента детективы проверили адреса вероятных подозреваемых в регионе. Они не отнесли к простому совпадению тот факт, что вскоре после полуночи в дом номер 11 по Эбингдон-авеню в Нортхэмптоне вошли три человека. Полиция уже бывала по этому адресу с вопросами о совершенных акций достаточно много раз, чтобы понимать, что трое людей, покинувших депо мясной компании в соседнем графстве час назад — это неспроста.
Многие предыдущие полицейские рейды играли роль этакой рыбалки на удачу, когда офицерам могло повезти узнать что-то новое или поймать кого-то на ошибке. Теперь же у них в руках оказались ключевые активисты, против которых имелись косвенные доказательства. Анджела Хемп, Аннетт Тиббис и неизвестный мужчина из Оксфорда были арестованы. На их одежде и обуви все еще оставались крошечные частицы стекла, которые впоследствии полностью совпали с обнаруженными на месте преступления.
Изначально было признано целесообразным содержать арестантов под стражей вплоть до судебных разбирательств, но полиции не хватило времени на сбор доказательств опасности обвиняемых, и шесть недель спустя активистов отпустили под залог.
Тем временем манчестерская полиция бросила чуть ли не все силы на поимку стреляющих шариками из рогатки маньяков... Черная Vauxhall Astra медленно курсировала вдоль ряда магазинов, находившихся под наблюдением, что уже само по себе было подозрительно, не говоря уже о заднем окне, которое за отсутствием стекла было заклеено черной пленкой. Полиция знала, что машина принадлежит саботажнику охоты, а окно ему выбили охотники в Чешире. Он специально не стал вставлять стекло, чтобы никто не видел, что происходит на заднем сиденье, если активисты будут готовить какой-то сюрприз для саботажа.
Внутри машины находились Джон Марнелл, Клэр Раш и Макс Уотсон, а также рогатка и несколько шариков. Все трое были завсегдатаями дома номер 201 по Клэрендон-роуд и всех в прошлом уже обвиняли в преступном сговоре с целью причинения криминального ущерба. На следующее утро отовсюду начали поступать сообщения о разбитых окнах на общую стоимость £13.500. Это было не самое страшное преступление на общем фоне, но оказывало эффект на мир эксплуатации животных, и власти страстно жаждали задушить столь заразный феномен.
В случаях, когда сроки наказания за правонарушения превышали сроки, которые активисту предстояло провести в заключении, ожидая суда, суд применял жесткие условия освобождения под залог, которые, по словам судьи, обеспечивали уверенность в том, что подозреваемые станут «неприкасаемыми ссыльными».
В данном случае троим активистам разрешили выйти под залог в £2500 несколько недель спустя с обязательным условием покинуть их жилища в Манчестере и остановиться у родственников в любом другом месте страны. Они должны были ежедневно отмечаться в полицейском участке, соблюдать комендантский час с 19.00 до 8.00 и держаться подальше друг от друга и от других активистов за права животных. Им запрещалось покидать страну, и это ограничение продолжало действовать последующие два года, в течение которых шла подготовка к суду. И даже при всех этих ограничениях за ними велось постоянное наблюдение.
К осени 1991 года Манчестер стал рискованным местом для проведения акций, что не помешало Терри Хелсби и Джону Хьюзу, которых уже неплохо знала полиция (Хьюзу условиями выхода под залог было запрещено пребывание на северо-западе, а Хелсби прославился тем, что жил в доме 201 и какое-то время представлял для полиции интерес) провести очередную провальную акцию. В журнале наблюдений за домом 201 значилось, что их видели покидающими этот адрес, после чего они исчезли из поля зрения.
Несколько часов спустя они дали о себе знать. Наблюдающий за мясной лавкой полисмен прятался в тени у входа, когда заметил медленно едущую машину, из окна которой высунулся человек, чтобы разбить окно магазина. Офицер записал номер автомобиля и проверил его по базе полицейского компьютера, после чего сообщил всем данные. Вскоре машину остановили, обоих активистов арестовали. В последующем их обвинили в причинении криминального ущерба на сумму £3000 шести окнам мясных лавок, разбитых за тот вечер.
Хелсби выпустили под залог со статусом «неприкасаемого ссыльного», а Хьюз, который не только бил окна, но еще и не должен был, по предписанию суда, находиться в этом регионе, остался в заключении. Прокуратура тонула в работе, пытаясь сделать из этого максимально огромное дело о глобальном заговоре, что работала сверхурочно, скрывая от всех истинные объемы предстоящей операции. В прокуратуре считали, что, отпустив обвиняемых под залог ждать суда, они подведут черту под этим делом. Это коснулось даже Хьюза четыре месяца спустя.
Хаддерсфилдская четверка
Те, кто знали Денис, Гэвина, Ричарда и Дэрила (сплоченную команду, в которой каждый держался за друга) очень расстроились, узнав, что их арестовали за поджог, но еще больше из-за того, что их взяли с поличным. Дэрил был тихим и с виду немного поверхностным, но это было обманчивое впечатление. Денис (с которой я познакомился на встрече активистов в пабе в Рочдейле за несколько лет до описываемых событий) можно было узнать за версту по ее пышной копне рыжих волос, остро торчащих в разные стороны. Она была панком и гордилась этим, вела себя очень страстно и обожала активность.
Я не слишком любил, когда панки принимали участие в кампаниях, особенно учитывая, что многие из них носили кожу, но в 1980-е они очень много сделали для движения. Многие из группы Рочдейла, хоть и были веганами по большей части, представляли собой людей зрелых, умеренных по части гардероба и вообще внешнего вида и совсем не радикальных; на самом деле они избегали ассоциаций с теми, кто выглядел и вел себя маргинально, считая, что это негативно сказывается на образе активиста.
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги