От заката до рассвета

Брат Эллермана Клинтон тоже принимал участие в акции, хоть его роль и была эпизодической, и он тоже захотел заключить сделку. Это привело к тому, что шести людям предъявили тяжкие обвинения. Четверо из них держали рты на замке и готовились понести суровое наказание. Двое других готовы были сделать что угодно, лишь бы спасти свои шкуры. Один активист — Алекс Слэк — покончил с собой в разгар происходящего, отчасти из-за напряжения в связи надвигающимся процессом вперемежку с серьезными проблемами со здоровьем. Представители зоозащитного движения во всем мире были в ужасе от этой истории: сокрушительный рейд, активист в бегах, жестокое и тяжелое судилище, трое активистов могут провести за решеткой больше трети века, двое других довольны сделкой с ФБР, один свел счеты с жизнью, враг хохочет во все горло.

На суде Эллерманы тыкали пальцем в своих соучастников. Видимо, они тыкали слишком много. Беда братьев заключалась в том, что кроме их показаний, свидетельств против их друзей не было никаких. Они лгали под присягой, а защита играла на том, что Эллерманы не только сами признались, что участвовали в рейде в Юте, но и отчаянно старались избежать наказания. Плюс, у двоих обвиняемых было хорошее алиби, а присяжные сомневались в правдивости истории, рассказанной Эллерманами. Это было изнурительное время для подсудимых Шона Готчи, Адама Писа и Эндрю Бишопа: их продали двое друзей, еще один товарищ погиб, им светили длительные тюремные сроки. Однако присяжные были на их стороне и вынесли оправдательные приговоры по всем 26 пунктам обвинения! Это был не лучший исход для Джошуа Эллермана, который сел на семь лет, да и для Клинтона тоже. Они выглядели стукачами, и относились к ним все соответственно. Их единственные друзья — ФБР — швырнули их за решетку.

Из Аризоны в Эйнтри¹²²

Ребятам, выступающим за права животных, есть что сказать, но мне жаль, что они делают это подобным образом.

Жертва поджога, совершенного активистами ФОЖ

У меня и пары друзей вошло в привычку слоняться в районе ипподрома в Эйнтри, где проходили скачки, призванные собирать деньги на местную охоту. Поскольку это конное событие предназначалось для того, чтобы привлечь как можно больше средств и новых людей в охотничьи забавы, саботажников там не жаловали, но они непременно заявлялись, чтобы собирать разведданные и провоцировать тех, кто их ненавидел и зачастую прибегал к помощи агрессивной молодежи, лошадиных копыт, хлыстов и полиции, стремясь прервать съемку творящихся дикарств. У нас были странные отношения с этими охотниками. Годы усиленного давления со стороны саботажников урезали их свободу, а бесконечное наступление урбанизации поглотило очень большую часть территорий, некогда бывших охотничьими угодьями, в результате чего они оказались зажаты между пригородами Манчестера с юга, Ливерпуля — с востока, и Престона — с севера. У охотников был небольшой простор для маневра. А поскольку вокруг находилось множество университетов, от саботажников не было спасения: они являлись каждый день, приводя к тому, что одна из старейших организованных конных охот была стеснена в свободе и движениях и располагала лишь горстью земли.

Нам было известно, где каждый из них живет, и они это знали. Особенно это проявлялось, когда в ходе акций с кем-то из нас что-то случалось. Ответом на крупную добычу и хороший день можно было считать гарантированный «выезд на дом». Например, у кого-то оказывался поврежден трейлер для лошадей. Или на их субботнее сборище могли явиться сотни активистов, неся с собой хаос и разрушение. Все это привело тех охотников, кто был способен думать, к неодобрению идиотских попыток кого-нибудь избить, и ситуация менялась таким образом, что мы уже могли саботировать их действия поодиночке или открыто следить за тем, что они делают, не боясь получить по шее. Я частенько так поступал и уходил невредимым. Взаимоотношения развились до того, что один-два охотника даже начали общаться вежливо и могли купить мне выпить в пабе под конец дня. Один даже поделился со мной датами охотничьих встреч в обмен на обещание, что я его не выдам! Он был благодарен, учитывая, что мы знали его имя, телефонный номер и адрес. Он был единственным, кто относился к нам с уважением и никогда не поддерживал тех, кто применял насилие.

Другие, разумеется, не были столь обходительны, и мы никогда не могли исключить возможность драки; мы звонили этим людям (или отбросам, к которым их куда чаще причисляют) домой в любое время дня и ночи (чаще — ночи) и регулярно повреждали их имущество, причем даже то, что было на работе.

Главным у этих охотников был противный тип, который ненавидел всех, кто был на нашей стороне, а меня чуть больше остальных. В результате возникало очень много конфронтаций. Саботировать эту охоту было все приятней, всякий раз видя гнусную гримасу этого создания, которая появлялась при нашем появлении; он притворялся, что ему наплевать, но быстро терял терпение. Ему не нравилось, когда ему кто-то мешал. Он не любил отрываться от преследования активистов.

В тот день в 1990 году я застрял в Эйнтри. В Ливерпуле играла какая-то панк-группа, а я больше слушал ABBA, и это было не мое. Но остальные захотели поехать, и я согласился вернуться в Манчестер своим ходом. Я решил попросить Алекса Шнеддона, охотника, меня подвезти. Он приехал охотиться на своем трейлере для лошадей, так что недостатка в свободном месте не наблюдалось, но я не знал, согласится ли он оказать мне услугу, учитывая, что я всегда старался максимально усложнить ему жизнь и заставить сменить род занятий? Я спросил его. Он сказал, что подвезет меня, но попросил, чтобы я пошлялся где-нибудь за пределами ипподрома, пока он не выедет, так как он не хотел, чтобы их главный увидел, как Шнеддон меня подвозит. Увидеть, как этот, самый ценный подручный, помогает врагу? Да его бы линчевали!

Это было поистине дико. Как бы то ни было, я ждал на обочине, как мы договорились, ощущая себя полным кретином всякий раз, как мимо проезжали нескончаемые любители охоты. Я не слишком ожидал, что Шнеддон действительно остановится и подбросит меня. Я представил, как они проедут мимо, смеясь надо мной, и я пойду искать железнодорожную станцию. Но тут подъехал Шнеддон, выпрыгнул и открыл мне боковую дверь лошадиного трейлера, запуская меня назад.

Я был немного ошарашен, когда понял, что ошибочно полагал, что если и поеду, то в кабине. Еще больше меня ошеломило то, что мне надлежало для начала вскарабкаться по огромной мертвой лошади, которая лежала в трейлере — одной из жертв их развлечений — а потом протиснуться между парочкой любителей охоты, дочерью охотника, бешеным охотником Найджелом (которому мы недавно посвятили и регулярно исполняли во всю глотку песню группы XTC “Making Plans For Nigel”, чтобы его позлить) и сворой из сорока фоксхаундов.

Я внезапно осознал, что меня окружают враги, и никто из друзей и близких не знает, где я нахожусь! Как только мы тронулись, я уже и сам не знал. Я годами преследовал этот трейлер, не имея ни малейшего представления о том, куда он направляется. Теперь я был внутри. Я прикидывался бесстрашным перед этими людьми на протяжении стольких лет, поэтому просить, чтобы меня высадили, было уже слишком поздно, и я устроился поудобнее. А поездка выдалась лихая, потому что я находился в компании охотников с их соответствующими разговорами, нескольких десятков собак и мертвой лошади. В процессе я выяснил, что они собираются охотиться в следующую субботу (встречу, которая была нанесена на наш календарь, перенесли), а также что один из их старейших благодетелей умер, и его похороны состоятся во вторник; а еще что Найджел проведет вечер в конурах, расчленяя двухлетнюю мертвую лошадь, пристреленную из-за сломанной ноги, и скормит ее своре гончих. Это общение шло вразрез с моими представлениями о хорошей вечеринке, но, как ни странно, мне было легко в этой монструозной компании.

Спустя час меня высадили, как и обещали, недалеко от дома. Я уважительно попрощался с лошадью, карабкаясь через нее, и вежливо расстался с остальными. Я был искренне благодарен Шнеддону. Мы регулярно встречались на протяжении следующих двух лет, спорили, сражались и обменивались чем-то вроде любезностей. Ни один из нас не вспоминал о том вечере, но это был необычный опыт. Алекс Шнеддон умер от рака желудка в 2005 году...

Ипподром Эйнтри был выбран мишенью неспроста. Всякий раз, обсуждая протесты против скачек среди активистов, мы искали способы выступить более эффективно, чем просто расколотить окна пары букмекерских контор: где лучше всего повлиять на спорт, ежегодно уносящий жизни 250 лошадей, как не на ипподроме, который принимает не только охотников, но и бродячие цирки с животными? Мы точно не знали, что будем делать, но регион был заполонен нетерпеливыми зоозащитниками, а этот факт открывал определенные возможности.

Ипподром подвергался атаке зажигательными бомбами со стороны ФОЖ Мерсисайда на протяжении всех 1980-х. Однажды викторианской постройке был нанесен ущерб в размере £100.000. В результате этих нападений и в преддверии ежегодных зрелищ, связанных с Большими национальными скачками¹²³, во время бегов безопасность ставилась превыше всего. Район патрулировали охранники с собаками.

Мы понимали, что это будет жесткое противостояние, но оно того стоило. Когда ты саботируешь лисью охоту, ты всегда можешь скрыться. На ипподроме Эйнтри собирались толпы людей и все жаждали зрелищ. Любой, кто отважился бы прервать мероприятие, оказался бы на стадионе в окружении любителей скачек и охоты, и деваться ему было бы некуда. Могла пролиться кровь, но мы решили, что это слишком публичное мероприятие, чтобы кто-то посмел превратить его в побоище. Это же не субботний вечер в темном лесу.

Ранним утром в день Больших национальных скачек в апреле 1991 года мы уже были на ногах, пакуя плакаты и делая последние приготовления для акции в преддверии бегов во второй половине дня. Вскоре мы мчались по трассе М62 в сторону Ливерпуля. Охрана ипподрома ночью — одно дело, но проникнуть на территорию днем не составляло особой проблемы. Десять из нас пробрались на стадион, не заплатив ни пенни — местные мальчишки показали простой и бесплатный проход. Все бы ничего, но это была сторона ипподрома, противоположная той, что требовалась нам. Нам нужно было подобраться ближе к стартовой линии. Мы надеялись, что начало отложат, и мы успеем выступить перед 500-миллионной аудиторией (если считать телезрителей). Фотографы из прессы буквально лазили друг у друга по головам в переплетении треног, готовясь запечатлеть очередную груду скрученных, сломанных тел, бьющихся о землю в этом загоне.

Во время этого отвратительного мероприятия годом ранее мой друг Пит и я с недоверием взирали на толпы азартных игроков, рыдавших, когда лошади падали и умирали на их глазах. Некоторые были слишком мачо, чтобы плакать, наблюдая, как величественные создания кубарем валятся на землю и корчатся в агонии. Ни один азартный игрок не был в состоянии понять, что именно благодаря их деньгам этот спорт продолжает существовать. В том году две лошади умерли на месте после падения. Еще пять скончались в различных местах на стадионе в течение трехдневного мероприятия. Двух лошадей, умиравших у нас на глазах, убили ветеринары за торопливо поднятыми ширмами, после чего погрузили в грузовик живодера.

Что запомнилось мне не меньше, так это сотрясающая землю мощь 40 лошадей, грохотавших мимо нас. Нужно было быть очень проворным, чтобы остановить их, и мало кто пожелал бы преградить им путь. Держа это в голове, мы разделились на пары, чтобы всеми правдами-неправдами подобраться так близко к линии старта, как только можно. Баннеры были распакованы, камера включена.

Примерно за 30 секунд до того, как гонка началась, лошади и наездники заняли позиции и нация приготовилась лицезреть большое шоу. И в этот момент в небо взметнулся фейерверк. Фейерверк запустил один из — он подал сигнал к действию. Кроме того, это был хороший способ отвлечь внимание, и в моем случае это безусловно сработало: как видеооператор, я проследил камерой полет фейерверка и не мог оторваться от него. В какой-то момент я с ужасом увидел, что он летит прямо в полицейский вертолет. Они встретились только у меня в голове — к счастью, ракета взорвалась до того, как добралась до воздушного судна. Если бы они пересеклись, это бы слишком отвлекло публику больше, чем мы планировали!

Прежде чем кто-то что-то понял, на поле уже высыпали девять человек с плакатами, которые призывали: «Остановите побоище!» и «Запретите скачки!». Как только зрители осознали, что происходит, с трибун понесся недовольный свист. «Уберите их отсюда!», — орали зрители.

Одного офицера полиции настолько воодушевил рев толпы, что он провел хук с правой в лицо активисту. Один готов, сержант! Осталось восемь. Скачки отложили. Начальству ипподрома требовалось свести ущерб к минимуму. Они должны были убрать с поля препятствия в виде протестующих. Препятствие тем временем всячески желало затянуть вынужденную паузу мероприятия. Пара зрителей и стюардов включились в погоню за зоозащитниками, сфокусировавшись на том, что для них было важнее всего — на вырывании плакатов! Люди очень часто не хотят встречаться лицом к лицу с правдой о своем соучастии в причиняемой животным жестокости и предпочитают атаковать того, кто констатирует эту правду. Жить впотьмах помогают истории, в которых СМИ описывают ужасающие бесчинства, якобы чинимые активистами. Конечно, всем просто хотелось поглазеть на скачки!

Толпа была в восторге от регбистского толчка, которым повалили на землю еще одного активиста. Наконец, все они приняли горизонтальное положение, но это было еще не все — требовались дополнительные усилия, чтобы убрать их с поля, на котором они лениво и жизнерадостно разлеглись. К этому моменту на поле высыпали уже десятки людей, пытающихся очистить стадион для нетерпеливых наездников.

Констебль 7233 в своем последующем заявлении сказал: «Затем я схватил женщину и попросил ее очистить поле. Она не ответила. Она обмякла, она упала на землю. Я попытался взять ее и вывести с поля. Но метров через пять она опять расслабилась и упала».

Она сидела, улыбаясь и намереваясь продержаться максимально долго. Констебль 7233 не нашел ничего увлекательного в том, чтобы быть публично унижаемым и не жаждал вновь ронять девушку, поэтому он взял ее за волосы и поволок — к откровенному удовольствию злобной толпы. Он делал это так, будто волок самку в пещеру. Скачки задержали всего на несколько минут, но урон явно был нанесен. Всех активистов вывели и арестовали, но всех же отпустили без предъявления каких-либо обвинений. Большая часть нашей акции попала в прямую телетрансляцию. Что касается новостных сводок, то редакторы бились в истерике, рассуждая об экстремизме, равносильном государственной измене; лишь некоторые вспоминали гибнущих лошадей.

Прошлогодние скачки прослыли такими кровавыми, что на сей раз планка была снижена. Тем не менее, на мероприятии погибли четыре лошади. Коричневая Трикс и Сиандем скончались в ходе гонки, Кингсмилл сломал тазовую кость и был «устранен» ветеринаром, а Действия Противника умер от сердечного приступа. Бэллихейн пережил разрыв кровеносного сосуда; его не стало вскоре после мероприятия.

В течение нескольких недель ФОЖ ответил на проведение этой бойни. Поздно ночью неподалеку от ипподрома высадился отряд — двое мужчин и женщина. Они оставили водителю подробные инструкции относительно того, как ему их забрать. Провести здесь акцию было необходимо. Они собирались уничтожить Стенд Королевы-Матери стоимостью £3 миллиона большим пожаром, но у них не было зажигательных устройств: только две канистры бензина, коктейль Молотова, ледоруб и зажигалка. Ох уж эта зажигалка! Чтобы пролезть к стенду, нужно было разбить окно, поэтому дальнейшее промедление было исключено. Все согласились, что лучше сделать дело как получится и скрыться.

Они пробрались на территорию через дыры, сделанные в ограде, и направились к выбранной мишени. Отягощенные канистрами и постоянно озирающиеся на случай патрулей охраны, они двигались неуклюже. Выбившись из сил и вспотев насквозь, они взяли минуту на то, чтобы прийти в себя и дождаться пока не пройдет следующий патруль охраны, прежде чем осуществить задуманное или сесть в тюрьму на несколько лет.

Это было чистым безумием, но отступать никто не хотел. Легким движением руки стекло было разбито, и первая канистра с бензином оказалась внутри. Следом они облили все вокруг из второй канистры. В ночном воздухе сильно пахло неприятностями. Два наиболее медленных активиста покинули место действия прежде, чем вспыхнул огонь. До появления третьего члена команды должны были пройти секунды, но время шло и шло, а его все не было. Наконец, неудачливый поджигатель прибежал к ним в панике:

— Чертова зажигалка не работает!

— ЧТО?

— Зажигалка, — он продемонстрировал.

Больше ни у кого зажигалки не нашлось. Вот так ситуация! Следующие 15 минут они провели, отчаянно пытаясь высечь искру, но безрезультатно. И когда все уже казалось безнадежным, появилась искра, которая превратилась в огонек, а он в свою очередь обернулся пламенем. Двое поджигателей быстро огляделись и ретировались, пока третий двигался в направлении стенда. Внезапно весь первый этаж озарился огромной шаровой молнией, на фоне которой, нервно смеясь, убегали три фигуры.

Выбравшись через дыры в ограде, они повернулись, чтобы посмотреть на пылающие итоги своего труда, но увидели мигалки пожарных машин, спешивших к месту событий. Пожарная станция находилась вниз по дороге: они оказались чертовски быстры и сумели погасить пожар, который все равно стоил стадиону десятков тысяч фунтов. С этого момента дела ипподрома в Эйнтри только ухудшались.

Возвращение в Эйнтри

Это не было оплошностью. Я действовал сознательно.

Пол Уотсон¹²⁴ в ответ на обвинение в беспечном поведении после того, как его корабль протаранил китобойное судно

Шел апрель 1993 года. Я сидел в Уолтонской тюрьме (это было незадолго до моего побега), которая располагалась прямо за углом ипподрома Эйнтри. Я слушал, как все готовятся к мероприятию, по радио вместе с моим соседом по камере по имени Джон. Ему было сорок с чем-то. Как выяснилось позднее, его осудили ошибочно, и вскоре он вышел по апелляции. Обычно я не слушал комментарии к бегам (ввиду отвращения), но для Джона это было важно — он вырос рядом с Большими национальными скачками и для него они представляли собой важное событие. Я слушал репортаж еще и потому, что кое-кто из гостей на свидании предупредил меня, что в этот раз на скачках произойдет нечто такое, на что букмекеры ставок не принимали. Забавно, что после разговоров о темной стороне бегов, мой сокамерник начал разделять мой энтузиазм в ожидании чего-то, что испоганит сегодняшнее мероприятие.

Азартные игроки начали стягиваться к ипподрому задолго до старта в 15.45. Некоторые заблаговременно забронировали номера в гостиницах на все три дня мероприятий. Перед входом, как всегда, развернулась небольшая демонстрация и, как всегда, протестующие получили сполна от фанатиков кровавого спорта. Бессмысленно пытаться переубедить недоумка, чьи самые интеллектуальные аргументы звучат так: «А иди-ка ты на х..!», «Х...ня!», «Лошади бы этого не делали, если бы им не нравилось», «Сраные хиппи!», «Почему бы тебе не поискать работу?», «Тебе что, делать нечего?» и так далее.

Охрана была усиленная, но нескольким смельчакам удалось пробраться на стадион незамеченными. За минуту до начала у линии старта уже стояли 40 лошадей и жокеев. За происходящим приглядывали охранники, стюарды и полицейские. Однако небольшая группа саботажников все же объявилась у старта. Их заметили, но было уже слишком поздно.

Активисты высыпали на поле, подошли прямо к линии старта и развернули большой баннер с текстом «ОСТАНОВИТЕ БОЙНЮ!», который толпа видела у входа. Последовавшую реакцию публики нельзя было назвать оригинальной. Полиция конфисковала баннер «для предотвращения любых дальнейших нарушений спокойствия». Зрители освистывали саботажников, а телерепортеры делали вид, что ничего не происходит. Старт скачек был отложен. Охрана хорошо знала, что ей делать, быстро заграбастала шестерых бузотеров и очистила от них поле.

Толпа вздохнула с облегчением, ожидая начала скачек. Но была и вторая группа активистов, которая тоже проникла на стадион незамеченной. Они подошли к треку и сделали по глубокому вдоху перед тем, как со всем пылом взяться за дело. Вот уже и они выстроились на поле перед стартовой линией. Некоторые наездники всю жизнь ждали возможности поучаствовать в Больших национальных скачках, и теперь у них складывалось ощущение, что они застряли перед стартом навечно. Что случилось с чертовой охраной, которая должна защищать порядок и покой? Это было просто комично!

Скачки снова отложили. Опять начались потасовки, и протестующих удалили с поля. Человек, отвечающий за старт, решил, что нельзя терять время, и нужно гнать лошадей, пока еще что-нибудь не случилось. Но в спешке лента зацепилась за шеи двух лошадей. В результате лишь половина команд смогла вырваться на поле. Остальные остались за лентой. О, боже — фальстарт! Скачки вновь отложили. Увидев, что возникла проблема, сотрудник скачек, стоявший в 150 метрах дальше на поле, начал размахивать флагом, дабы дать наездникам понять, что имел место фальстарт, но жокеи решили, что человек с флагом — это очередной саботажник, пытающийся испортить веселье, поэтому проигнорировали его и продолжили скакать. Вот это была уже настоящая проблема!

Фарс не прекращался. Некоторые жокеи домчали до финиша, чтобы только там узнать, что Большие национальные скачки 1993 года фактически еще не начинались. Букмекеры лишились примерно £80 миллионов, правительство не получило £6 миллионов от этой суммы в виде налогов, 500 миллионов жителей Земли стали свидетелями крупнейшей спортивной катастрофы всех времен. Некоторые винили во всем бедолагу с флагом, ставшего козлом отпущения, но The Sunday Telegraph придерживалась иной точки зрения: «Вчера величайшие скачки с препятствиями были уничтожены активистами за права животных».

На следующий год вокруг поля был воздвигнут двухметровый железный забор стоимостью £1 миллион, а вооруженная полиция патрулировала окрестности сотнями, в любой момент готовая пристрелить саботажников на месте за неповиновение приказам. Один высокопоставленный офицер Особой службы, чье подразделение пять месяцев планировало эту операцию, описал ее так: «Охрана скачек — это самая завидная и сложная работа, какую себе только можно представить!»

Выяснилось, что впоследствии ипподром выплатил по £350 одной паре, которую удалили со стадиона, приняв за зоозащитников. Кроме того, им вручили два бесплатных билета. Не нужно было прогуливаться на территории стадиона в хипповатой шляпе с пакетом соевого молока!

Полиция Эйнтри пошла еще дальше, арестовав 23 активистов в преддверии Больших скачек. Все они были выпущены по окончании скачек без предъявления обвинений. Они подали в суд, выиграли дело и получили £22.000 в качестве компенсации за незаконное задержание. Небольшая плата за уверенность общественности, что скачки пройдут без задоринки, правда? Аналогичные тактики применяются для предотвращения саботажа охоты, антививисекционных атак и так далее.

Возвращаясь к тому дню, проведенному мной в крыле Б в Уолтонской тюрьме. Мы были прикованы к звукам, доносившимся из радиоприемника. Это было воплощением всех моих мечтаний! Диверсионный сценарий сработал с военной мощью. При этом обошлось без жертв, а травмы были несущественными. Положительные эмоции переполняли даже моего сокамерника.

Тем не менее, улыбке было суждено вскоре исчезнуть с моего лица, потому что я узнал о печальном инциденте на заключительной встрече охотников в Кембриджшире. Согласно сообщениям из новостей, по меньшей мере одного человека отвезли в больницу с подозрением на серьезные ранения. Я знал, что если только этот человек не упал с лошади, значит, пострадавший — активист. Но суровая реальность превзошла все мои самые худшие ожидания.

ОХОТА НА ЗАЙЦЕВ И УБИЙСТВО ДЕТЕЙ

Когда я достиг возраста, достаточного для понимания того, что ради мяса необходимо убивать животных, я счел это иррациональным способом использования нашей энергии — изуверствовать над теми, кто слабее. Это равнозначно ситуации, когда хулиганы обижают детей из младших классов.

Ривер Феникс¹²⁵

Древние ритуалы

Охота на лис, как считается сегодня, имеет 300-летнюю историю. Вслед за восстановлением монархии и воцарением Чарльза II в 1660 году гончих начали натаскивать специально для охоты. В норманнской Англии той эпохи охотиться на оленей и кабанов имела право только королевская семья, а также их гости. В дальнейшем привилегии распространились на всех землевладельцев, некоторые из которых формировали собственные своры. К середине следующего столетия популярность охоты с гончими выросла неимоверно. И хотя протестующие были всегда, для появления настоящей оппозиции потребовались три столетия.

Первые координированные атаки на охотников начались с развитием ФОЖ. В августе 1973 года подверглись нападениям имущество и транспортные средства нескольких охотников на юге Англии. По итогам 30-летней борьбы и бесконечного количества рейдов ни один фанатик охоты до сих пор не пострадал (и это подразумевает, согласитесь, что едва ли членовредительство является приоритетом Фронта — что бы там СМИ ни твердили). Согласно опросам, проведенным в начале XXI века, охоту не одобряет порядка 80% населения страны. Широкая огласка не прибавила охотникам друзей, равно как и их заносчивость. Но даже при этом они умудряются рассказывать людям сказки в попытках оправдать свою жестокость, не скрывая нездоровой жажды насилия. Добро пожаловать в деревню!

По состоянию на 1999 год, в Великобритании действовали 347 зарегистрированных охотничьих хозяйств, 185 из которых располагались на территории Англии и Уэльса и 9 — в Шотландии. Что касается пород собак, то 18 свор состояли из харьеров (охотятся в основном на зайцев), 75 свор — из биглей (охотятся на зайцев), 11 свор — из бассет-хаундов (охотятся на зайцев), 18 свор — из минкхаундов, 3 своры — из стагхаундов, 17 свор — из драгхаундов и 11 свор — из английских кровяных гончих.

Гончие охотятся, полагаясь на нюх. При их разведении селекционеры делают все, чтобы придать собакам качеств, позволяющих бежать максимально долго. При этом скорости значение не придается, поскольку в этом случае погоня займет меньше времени, а, значит, будет не так весело. Охотники любят преграждать саботажникам путь и атаковать их, когда никто не видит. По своему опыту могу сказать, что они не слишком приятные люди, особенно терьермены¹²⁶. Эти персонажи опасны, они привыкли думать, что они очень лихие, и зачастую они дики и бессердечны. Они не стесняются угрожать и претворять угрозы в жизнь. Их часто можно видеть на встречах охотников ищущими, чей бы череп расколоть. Обычно при этом они держат одного-двух потрепанных терьеров у ноги либо в коробке и обожают рвать ими лис на части.

Лопаты, огнестрельное оружие и ломы всегда под рукой; это незаменимые инструменты для тех, кто постоянно имеет дело с убийствами и разрушениями. Эти же инструменты активно применяются в борьбе с людьми, которые пытаются помешать убивать животных. Наняв несколько пар фермерских рук, можно быть уверенным, что вы обзавелись толпой вспыльчивых мужиков, готовых в любой момент атаковать саботажников где-нибудь в дремучем лесу. Для некоторых из них подобные практики давно стали частью спорта.

Все становится на свои места, когда они начинают говорить, а ты взвешиваешь факты. По их словам, в Соединенном Королевстве насчитывается 300.000-500.000 лис (мне кажется, их больше). Сами охотники при этом утверждают, что убивают в среднем 12.000-13.000 лис ежегодно. Лисы, как биологический вид, в состоянии перенести 70-процентный уровень смертности, тогда как охотники, выходит, убивают всего 2,5% от общего количества. Охотничьи хозяйства в определенных местах известны тем, что искусно отгораживают лис от остального мира, чтобы их было удобнее загонять, поэтому сложно установить процент убитых от общего числа популяции. Министерство сельского хозяйства, продовольствия и рыбной промышленности подсчитало, что угроза популяции оленей со стороны лис несущественна, в отличие от угрозы со стороны человека. Исследования показывают, что даже по данным фермеров, лишь 1 из 200 ягнят становится жертвой лисы, тогда как от 10% до 24% ягнят умирают от гипотермии или болезни пищевой недостаточности либо появляются на свет мертворожденными. Всех остальных люди убивают сами.

А слышали ли вы о том, что лисы получают огромное удовольствие, когда за ними гонятся 40 собак с намерением прикончить? Так вот, лисам это действительно нравится, если верить респектабельным людям, услаждающим себя охотой.

Или, быть может, вы слышали истории про один маленький укус на шее животного, который отправляет его невинную душу в эмпиреи? Чистенький, милый, безболезненный и аккуратный укус. Верите в это? Зря. Так умирают звери лишь в фантазиях нескольких охотников, рассказывающих басни несведущим людям. Я был свидетелем травли много больше раз, чем хотел бы вспоминать, и ни разу не наблюдал, чтобы лиса простилась с жизнью после одиночного, безболезненного профессионального укуса на шее. Даже Дэвид Аттенборо¹²⁷ не изловчился бы снять нечто подобное!

Печальная реальность заключается в том, что саботажники всегда обнаруживали больше трупов лис после охоты, чем сами охотники, и животные всегда были выпотрошены сворой бешеных собак в качестве неизбежно кровавого финала. Исключения имели место лишь тогда, когда саботажники прыгали в самую гущу своры и спасали жертву, прежде чем собаки успевали ее разорвать. Именно в такие моменты, а также при попытках охотников разрыть нору, начинаются столкновения между убийцами и саботажниками. Это происходит не потому, что активисты в ярости нападают на охотников, а потому, что охотники настолько одержимы своим желанием получить трофей; или избавиться от вещественных доказательств. Многих растерзанных животных показывали прессе или снимали на видео, но охотники по-прежнему предпочитают, чтобы подобных разоблачений было поменьше.

Когда я впервые стал свидетелем этого неистового помешательства из-за мертвого животного, я был глубоко ошарашен. Это случилось туманным осенним утром в чеширском лесу. Мы втроем копошились среди своры гончих в поисках трупа лисы, пока на нас не ринулся охотник на лошади, не думая о том, какие ранения он может нанести нам и собакам. Потом он спешился и начал отвешивать нам пинки, пытаясь отобрать то, что осталось от лисы. Он безумно злился из-за того, что мы собирались забрать у него тело! Мне было сложно понять это нездоровое психическое поведение, равно как и саму охоту. И ведь мы не столкнулись здесь с кем-то уникальным: я очень-очень много раз наблюдал подобное поведение охотников.

Боевые шрамы и кровавый спорт

Они — всего лишь толпа подкупленных хулиганов. Поначалу мы думали, что они по-настоящему любят животных, но теперь мы знаем, что они получают по £40 в день за то, чтобы устраивать беспорядки. Большинство из них живут на пособия или студенческие стипендии, поэтому озвученная сумма — это уйма денег для них. Их действия мотивированы политически кем-то, кто им платит.

Миссис Дороти Кук, руководитель охоты в Холдернессе, графство Йоркшир, январь 1994

В 1984 году я был новичком по части саботажа, но быстро учился. Меня переполняла энергия, что позволяло мне держаться близко к охотникам, когда они шли на дело, в отличие от большинства наблюдателей с обеих сторон. Из-за этого я регулярно попадал в щекотливые ситуации и оказывался перед превосходящем меня численностью противником. Однажды я оказался среди пары десятков саботажников, которые противостояли тридцати наездникам, четырем констеблям полиции Ланкашира и своре собак. А пару часов спустя лицом к лицу оказались двое полицейских, охотник, гончие, заяц и я. Заяц был главным игроком. Полиции происходящее, судя по всему, нравилось, учитывая то, как мило они беседовали с охотниками и скакали галопом за гончими, крича. Если уж выпала такая служба, может, нужно получать от нее удовольствие, верно? Если суммировать опыт, можно сказать, что порой присутствие блюстителей помогало сохранять дистанцию между активистами и охотниками; а иногда они наоборот подливали масла в огонь и были рады, когда саботажникам доставалось, а животных убивали. Я знал, что едва ли смогу спасти этого конкретного зайца, но я отчаянно жаждал попытаться. В конце концов, за этим я явился туда.

Зайца гнали час и он уже еле двигался. Когда заяц устает, он начинает бегать кругами, диаметр которых постоянно сокращается. Когда гончие подбираются совсем близко, и зайцу остается жить недолго, он бежит по прямой. Большая часть наездников и активистов были рассеяны по округе, увлеченные беседами и конфликтами. Мне же оставалось всего лишь оказаться между гончими и их жертвой — крупным коричневым зайцем с массивными ногами, ушами и глазами, белки которых были видны очень хорошо, потому что заяц вытаращился в ужасе. Я не имею представления, о чем думали полицейские, но их действия говорили сами за себя: они сделали все, чтобы преградить мне путь к месту будущего убийства, схватили меня и прижали к густым кустам. Двое зажали меня в этой ловушке, сидя на лошадях; меня держали за воротник и угрожали арестовать за нарушение спокойствия, а гончие с рыком бросались на трясущегося зайца по другую сторону кустов. Прискакал охотник, чтобы забрать трофей или мастурбировать или что они там делают и чувствуют в эти моменты. Когда свора принялась рвать зайца на части посреди поляны, он издал самый жуткий крик на свете, какой я когда-либо слышал.

Это был безнадежный вопль маленького животного, безобидного и ни в чем неповинного существа. Я слышал подобные крики вновь и вновь, месяц за месяцем. Парадокс в том, что большинство охотников не слышат этих криков, несмотря на то, что именно они ответственны за происходящее. С какой стати? То, что произошло в тот день, изменило меня навсегда.

Внушительное по своим масштабам и глубине насилие имело место начиная с самых первых встреч саботажников с охотниками. Жертвами, как правило, становились активисты. Охотники и сочувствующие им — несмотря на впечатление, которое пытаются создать СМИ и охотники — в действительности страдают куда меньше и реже.

Насилие на охоте хорошо проиллюстрировано на сайте HSA. В 1976 году в Соединенном Королевстве активист Лиги противников жестоких видов спорта Уильям Суит был убит в ходе стычки со стрелком-фанатиком. С тех пор погибли многие, а список легкораненых вообще очень-очень длинен, и каждая строчка в нем — это шокирующая история жесточайшего насилия и полного равнодушия полиции и прессы.

Тридцатичетырехлетний Эдди Кулстон никогда раньше не участвовал в акциях саботажа до того дня, когда пополнил ряды сотен активистов, прибывших воспрепятствовать проведению омерзительного Кубка Ватерлоо¹²⁸ в Грейт-Альткаре неподалеку от Ливерпуля в 1984 году. Кулстон пробыл там меньше часа, прежде чем любитель охоты Пол Уиллингейл проломил ему череп треногой для стрельбы. Удивительно, но напавшего приговорили всего к шести месяцам тюрьмы. Эдди Кулстону пришлось пережить хирургическую операцию, в ходе которой врачи удаляли осколки костей из мозга, спасая потерпевшему жизнь. В дальнейшем у него начались эпилептические припадки. В день нападения на Кулстона охотники в пьяной драке убили одного из своих. Многочисленные подобные инциденты были сняты активистами и независимыми обозревателями на фото и видео, свидетелями неоднократно становились полицейские и тем не менее число отморозков, отправленных за такие действия в тюрьму, можно пересчитать по пальцам одной руки.

Вот яркий пример. Двадцать лет спустя тридцатичетырехлетний Стив Кристмас получил компенсацию в размере £18.500 за вред здоровью в ходе нападения любителей охоты, когда саботировал травлю лисят охотничьими клубами Олд-Суррея и Берстоу. Учитывая обстоятельства, награда была смехотворной и досталась в нелегкой борьбе. Психически нестабильные охотники подзуживали небольшую группу саботажников на протяжении нескольких часов, поколачивая некоторых из них и обещая претворить в жизнь страшные угрозы. Разъяренный тем, что активисты пытались помешать ему разорвать на части детенышей диких животных, лесник Мартин Мейнард сел за руль и откровенно умышленно повел машину на группу саботажников. Он сбил пытавшегося убежать Стива Кристмаса, а потом опять же явно преднамеренно переехал его на своем Land Rover.

И все это произошло на земле, принадлежащей местному судье. Кристмаса на вертолете доставили в больницу, к его сердцу присоединили трубки, его подключили к аппарату искусственного дыхания. Четыре недели он провел под пристальным присмотром врачей. У него были раздроблены кости таза, сломаны ребра, обширное внутреннее кровотечение и серьезные раны брюшной полости. Впоследствии ему удалили часть кишок, вставили пластину в таз и вырезали несколько желудочных грыж. Теперь он страдает двойной паховой грыжей, которая не операбельна ввиду уже проведенных операций. Он даже не может работать.

В деле было три хороших свидетеля. Все они показали, что Мейнард, сбив Кристмаса, сначала в панике уехал, но через несколько минут вернулся, чтобы добить умирающую жертву. Полиция была неправдоподобно, безумно медлительна в вопросах задержания подозреваемого. Нападавшего изначально обвинили в нанесении тяжких телесных повреждений, но уголовный суд вскоре снял обвинения, основываясь на том, что один из свидетелей до этого побывал за решеткой за совершение правонарушения, связанного с освобождением животных. В высшей степени необычное решение при любых возможных обстоятельствах, но учитывая, что атаковавший и его транспортное средство были четко опознаны при попытке убить человека, а также то, что за Мейнардом числился длинный послужной список преступлений, связанных с насилием, решение суда можно назвать просто нелепым. На месте преступления остались следы от шин. Кроме того, люди называли номер машины и подробно описывали водителя. И все равно у полиции ушло два года на то, чтобы предъявить обвинение вновь: Мейнарду предъявили управление транспортным средством без прав и страховки. И даже этих обвинений удалось добиться только при сильном давлении на власти.

Вскоре после этого группа саботажников, собравшихся на акцию протеста у охотничьей псарни после происшествия, была атакована сотрудниками, вооруженными древками мотыг. Активисты ответили битьем окон в доме одного из охотников, прежде чем удрать. Группу, состоявшую главным образом из женщин, преследовал полицейский отряд из шестидесяти человек. Восемнадцать человек были арестованы и предстали перед судом по обвинению в преступном сговоре. После юридических процессов признанные виновными едва избежали тюрьмы. Их приговорили к продолжительным общественным работам. Тем временем любители охоты продолжали нападать на тех, кто мешал им убивать и мучить беззащитных зверей.

Что касается дела Мейнарда, то ушло четыре года и £20.000 на юридические расходы, чтобы изменить изначальное решение суда о том, что нападавший не обязан выплачивать пострадавшему компенсацию. Это один из тех случаев, когда полиция и любители охоты выступили единым фронтом.

Необходимо добавить, что многие-многие другие обидчики активистов сумели избежать правосудия. Некоторые саботажники воспринимают угрозу ареста и вреда здоровью слишком серьезно и с тяжелым сердцем продолжают кампании; другие демонстрируют способность преодолеть все страхи и с восхищающей сноровкой годами рискуют жизнью и свободой ради спасения диких животных. Эти люди — настоящие герои нашего движения.

Даем отпор

На самом деле это кучка грязных и вонючих людей. Они не моются. Очевидно, это студенты, получающие по £35 в день и бесплатный обед в Лиге противников жестоких видов спорта.

Член охотничьего клуба Куорна, графство Лестершир

Придя в зоозащитное движение, я оказался среди людей, которые не намерены были идти на какие-либо компромиссы с любителями охоты. Это вполне меня устраивало. Пацифизм — прекрасная вещь, но когда имеешь дело с охотниками, сильные травмы или насильственная смерть — более чем возможный результат общения. Я видел, как людей били до потери сознания, потому что они не давали сдачи, а после этого били еще сильнее; женщины и пожилые активисты не удостаивались никакой форы.

Задолго до того, как охотничьи хозяйства начали нанимать стюардов для контактов с саботажниками, на охотах по всей стране люди любого пола и возраста получали тяжелые травмы вне зависимости от половой принадлежности. Многие из них никогда не выказывали интерес к дракам. Были зафиксированы бесчисленные нападения, снятые медицинские показания, сломанные кости и трещины в черепах, смерти и многочисленные пограничные случаи, на численность которых никак не влияло даже все учащающееся присутствие полиции.

Я всегда интуитивно полагал, что подонкам, ответственным за угнетение животных, необходимо мешать при любой возможности. Но когда я узнал, что они с готовностью атакуют тех, кто протестует мирно или просто следит за ними, это укрепило мою решимость. Мы заработали неплохую репутацию на северо-западе и частенько откликались на призывы других групп, когда угроза насилия была для них слишком велика. Общенациональные акции возмездия стали для нас необходимым проявлением силы. В них участвовали по 200 активистов, которые внятно сообщали охотникам: если вы бьете нас, мы бьем вас. Местным саботажникам, конечно, это помогало не всегда, потому что когда толпы соратников уезжали, они вновь оставались лицом к лицу с теми же охотниками, с которыми у них уже бывали столкновения. Вместе с тем подобные рейды оказывали должное влияние на определенные охотничьи хозяйства. Я обожал, когда нам удавалось полностью сорвать охоту и испоганить охотникам весь день.

Я неоднократно становился свидетелем того, как активистов арестовывали за то, что их избивали (и я бывал в их числе), при том, что в этот момент они могли лежать в больнице избитые, покрытые синяками и окровавленные! Охотники, в свою очередь, всегда чувствовали себя безнаказанными с точки зрения закона. Когда они избивали активистов, они знали, что риск предстать перед судом невелик. Даже если саботажник лежал пластом на земле, кровоточа, а имя и адрес его обидчика были хорошо известны, если после этого происходил арест, это воспринималось просто-напросто чудом. Почему?

После 1980-х, когда многие активисты выяснили, что избиение — это их профессиональный риск, и научились мстить и побеждать сорвиголов, охотники начали нанимать специальных отморозков, которым надлежало охранять святость охоты. Назвать их тупоголовыми, прошедшими армию психопатами не было бы преувеличением. Эти «стюарды» и «приставы», как нарекали их наниматели, выполняли роль агентов землевладельцев и были обличены властью применять максимум усилий в случае возникновения необходимости избавиться от саботажников.

Ирония заключалась в том, что долгие годы охотничья братия обвиняла активистов в том, что они — наймиты, которым платят лейбористы, Лига противников жестоких видов спорта и даже Коммунистическая партия (хотите верьте, хотите нет, но последнее предположение высказывала полиция).

Правда среди лжи

На прошлой неделе охотники пообещали терьерменам, что они получат по £5 прибавки к жалованью за каждую сломанную ногу саботажника и по £10, если активист ляжет в больницу.

The Mail on Sunday, февраль 1992

Линн Сойер застала самый разгар этих столкновений. У нее сложилось любопытное мнение по вопросу:

«Моя карьера охотника началась на лисьих травлях в Эссексе в 1982 году, когда мне было четырнадцать. К 1990 году я могла похвастать тем, что успела поохотиться много с кем, включая охотничьи клубы Восточного Эссекса, Ноттингемшира и Западного Кента. Эти восемь лет я провела бегом или верхом, следуя за гончими; орудуя лопатой у нор; помогая гончим делать упражнения и выполняя странные работы в конурах; прислуживая на скачках с препятствиями; собирая подписи под петициями в защиту охоты и пожертвования на стендах BFSS, завлекая людей на развлекательных мероприятиях и общаясь с прессой.

В период 1984-1990 большую часть моего времени занимал сбор информации о действиях против охотников. Это означало, что я собирала самую разнообразную информацию. Моя работа включала запись номеров машин (к 1990 их скопилось свыше 130!), фотографирование саботажников, изучение зоозащитной литературы и музыки, которую я покупала в специальных магазинах, присутствие на митингах и концертах за права животных, болтовня с полицией и любые другие поиски сведений, какие мне были доступны (ничем из перечисленного я сегодня не горжусь).

По ряду причин начиная с 1990 года я больше не могла продолжать этим заниматься и провела четыре года, пытаясь понять, что чувствую по этому поводу. В какой-то момент я почувствовала, что должна высказаться. Я надеялась, что смогу остановить поток грубо преувеличенной антисаботажной пропаганды, а заодно и насилие, которое эта пропаганда привносила в охоту.

Я сделала все возможное, чтобы обсудить проблему насилия на охоте с руководством BFSS и другими видными любителями охоты, пока не поняла, что не могу повлиять на их ограниченное мышление в том, что касалось перемен. Еще я поняла, что с такими разговорами без патронажа какого-то влиятельного представителя индустрии я попросту вылечу за борт, как нарушитель спокойствия».

Открытое письмо охотникам

Когда мнение Линн о происходящем изменилось, она написала охотникам открытое письмо:

«Это открытое письмо тем, кто, как мне кажется, имеет право знать о моем недавнем решении отказаться от нейтрального отношения к проблеме охоты и встать на сторону движения за права животных. Для тех, кто еще не знает, я перестала поддерживать охоту четыре года назад, потому что ощущала дискомфорт от того, как я должна была себя вести, чтобы не обмануть ожиданий окружающих, а также из-за того, какую реакцию я получила от лидеров охотничьего братства, когда не согласилась с их тактиками. Четыре года нейтралитета позволили мне иначе взглянуть на мое прошлое, как охотника, сотрудника BFSS, работника фермы, мясоеда и так далее.

Я провела много часов, изучая зоозащитную литературу, следя за событиями, читая спортивную прессу, ходя на встречи охотников и наблюдая происходящее на охоте, прислушиваясь и приглядываясь к каждой из противоборствующих сторон. Решение, которое я приняла, возможно, самое сложное из всех, что выпадали на мою участь. Мне стоило больших усилий его принять. Я просто хочу быть честной с теми, кто читает сейчас это письмо, и с самой собой. Вот причины, по которым я приняла это решение:

1. При том, что я с глубоким уважением отношусь к святости человеческой жизни и достоинства, я распространяю это уважением на ВСЕ разумные существа. Я считаю, что убивать отвратительно, если только это не происходит в исключительных случаях, как, например, эвтаназия. Я также считаю, что нельзя причинять страдания живым существам, руководствуясь исключительно нашими интересами. Все это означает, что теперь я — веган, и бойкотирую компании, производящие товары из кожи, шелка, шерсти и так далее. Я больше не могу игнорировать мои угрызения совести от того, какие огромные страдания я причиняла, так же как не могу игнорировать то, что происходит на скотобойнях, в лабораториях, океанах, на фермах и в охотничьих угодьях.

2. В то время как я признаю, что саботажники — это не образцы добродетели, я могу торжественно заявить, что на протяжении тех двенадцати лет, что я наблюдала их действия на охотах, включая шесть лет, в течение которых я собирала информацию для BFSS, со мной обходились с уважением в самых разных ситуациях. Я также неоднократно являлась свидетелем того, как активисты обращались с другими людьми с той же вежливостью и отсутствием каких-либо намеков на насилие. Я всецело удовлетворена тем фактом, что большинство саботажников — это альтруисты, и что существуют законные способы наказать тез людей с каждой из сторон, кто будет угрожать насилием или прибегать к нему.

3. Британская история полна примеров того, как людям приходилось прибегать к ненасильственным акциям прямого действия, когда они хотели, чтобы их недовольство не было проигнорировано обеспечивающим только собственные интересы истеблишментом. Суфражисток не останавливал риск оказаться в тюрьме, так же, как и их современных эквивалентов, будь то саботажники охоты, активисты за ядерное разоружение или любая другая группа, которой не нравится снисходительное отношение государства и которая не собирается отказываться от убеждений, даже есть угроза оказаться в застенке.

Билль криминального правосудия и общественного порядка стремится вывести за рамки закона любую группу людей, которых правительство расценивает как достаточно слабых, чуждых или подпадающих под определение врагов государства. Делается это с целью найти козлов отпущения, с которых можно было бы возложить ответственность за собственную некомпетентность. Это угрожает гражданским свободам КАЖДОГО человека и уничтожает право эффективно протестовать, право на свободу движений, право на свободу сборищ и право на то, чтобы жить жизнью, которая отличается от нормы, заложенной правительством. Я не могу больше придерживаться нейтральной позиции, наблюдя столь гнусное попрание гражданских свобод.

Инициаторы использования стюардов на охоте не могли найти более эффективный способ поднять уровень насилия на беспрецедентный уровень. Представляется вполне логичным применение саботажниками неизбежной, прошедшей проверку временем тактики массированных ударов в ответ на не слишком дипломатичные действия людей, действующих под эгидой BFSS и приведших к настоящим битвам. Я надеюсь, что ошибаюсь, предполагая, что это был желанный результат для тех, кто готов подвергать жизни охотников, стюардов, саботажников и полиции серьезной опасности, потому что последствия будут куда более зловещими. Опять же, я не могу закрывать глаза на подобные манипуляции и агрессию.

Я приношу извинения тем, кто почувствует себя преданным в связи с переменами в моих взглядах, особенно тем, кому хватило порядочности и честности меня выслушать. Я никогда не буду поддерживать насилие против людей и гарантирую, что все конфиденциальное, что мне доверяли в прошлом, останется конфиденциальным».

Это было в 1990 году. Линн Сойер с тех пор полностью посвятила себя кампаниям в защиту животных. Приложенные ею усилия привели к тому, что она провела существенную часть своей жизни в полицейских участках и даже больницах. Ее стремление очиститься от грехов прошлого затянуло ее в невообразимое путешествие, о большей части которого вы узнаете из этой книги.

Частичный порядок

При выявлении случаев жестокости к животным я хочу, чтобы инспекторы RSPCA решали, не нужно ли сообщить нам о возможной жестокости к детям. Жестокость к животным может быть признаком насилия в семьях и бывает тревожным сигналом, возвещающим о том, что дети могут быть в опасности. Мы должны признавать определенную связь между плохим обращением с детьми и с животными.

Джим Хардинг, исполнительный директор Национального общества по защите детей от жестокости (NSPCC), The Express, октябрь 1988

Работа саботажника заключается в том, чтобы вмешаться в охоту любым способом и предотвратить убийство, не нарушая при этом действующих законов. Классическая тактика — прикинуться для гончих охотником, дуя в горн, чтобы сбить их с толку. Неразбериха в собачьей своре помогает животному, которое загоняют избежать печальной участи и убежать достаточно далеко, чтобы не быть пойманным. Также используются пульверизаторы. Активисты распыляют чеснок и анис — они хорошо маскируют запахи, которые оставляет преследуемый зверь.

Помимо постоянной угрозы насилия, саботажникам охоты всегда приходилось противостоять полиции, препятствовавшей эффективной протестной деятельности, что только больше побуждало к совершению незаконных акций прямого действия. Это было подстрекательство. После пары загородных прогулок с саботажниками охотники настойчиво просили у полиции дать им констеблей и их просьбы с готовностью выполнялись. Когда влиятельный президент охотничьего клуба просил у полиции защиты, ему предоставляли людей на лошадях, мотоциклах, машинах и даже вертолетах. А если полисмены получали приказ арестовать всех, кто подвернется под руку, вне зависимости от того, что люди сделали, значит, так они и поступали. Как только активисты появлялись, их запихивали в полицейские фургоны и увозили в участок, где держали на протяжении всего дня охоты. Это Великобритания. Это было незаконно, но правительство содействовало. Это как войны и страдания. Для меня все негативные последствия деятельности полисменов уравновешивались несколькими случаями, когда я был по-настоящему счастлив их видеть — когда ситуация окончательно выходила из-под контроля. Они неоднократно спасали мою жизнь и жизнь моих товарищей. При этом, как правило, они сводили свои достижения к нулю, проявляя предубежденность и равнодушие.

Эта предубежденность была, конечно же, не в пользу дикой природы и саботажников, но поскольку задерживать активистов без причины — это незаконно, а также благодаря нескольким симпатизировавшим нам адвокатам, которые всегда были готовы подвергнуть сомнению авторитет полиции, незаконные аресты стали для саботажников охоты настоящим благословением. В последние годы бесчисленные компенсации выплачивались полицией саботажникам безо всякого суда из-за незаконных арестов и домогательств к законопослушным гражданам. Был даже зафиксирован рекорд: один юрист собрал за 14 месяцев жалобы 80 незаконно задержанных полицией активистов и в конечном счете умудрился получить для них £80.000-ную компенсацию за домогательства. Вот так полиция! Благодаря работе органов правопорядка сотни тысяч фунтов налогоплательщиков поступали в казну зоозащитного движения на протяжении многих лет. Зачастую они расходовались на техническое оснащение и транспорт для саботажа и даже на финансирование рейдов ФОЖ!

В конце сезона охоты 1993 года The Liverpool Echo опубликовала материал под названием «Приговор дороже денег». Полицейское спецподразделение А16, имеющее в своем распоряжении мотоциклы и видеооператора, получили приказ остановить саботажников, которые портили охоту в графстве Чешир на протяжении нескольких лет. Газета писала, что полиция посвятила 8000 рабочих часов прочесыванию окрестностей в течение сезона охоты 1992/1993. Это обошлось казне в £120.000. И потрачены эти деньги были не на поимку избегающих насилия активистов, а на успокоение кучки спесивых, хитрых, лгущих отморозков, которые застряли в прошлом и требовали (и беспрекословно получали) полицейских ресурсов для помощи в поддержке своего образа жизни. Все это вело к тому, чтобы охота становилась проблемой для большинства, которую пришлось бы обсуждать на общенациональном уровне и которую в конечном счете парламент решил бы раз и навсегда, запретив охоту как таковую.

До принятия Закона об уголовных преступлениях в 1994 году препятствование охоте считалось тривиальным правонарушением, которое каралось административно. Но вышеупомянутое и другие постановления наряду с действиями необъективной полиции все больше усложняли возможность вмешиваться в охоту и спасать жизни без риска уголовного преследования. В этой связи неудивительно, что поток людей, которые чувствовали, что у них нет выхода, кроме как прибегнуть к подпольным методам ФОЖ, был неиссякаем. Что им оставалось делать, учитывая, что армии охотничьих наемников и полицейских препятствовали саботажникам, прибегая к приемам, сопряженным с насилием и преступлениями.

Полиция регулярно использует свои транспортные средства, чтобы преградить активистам путь, остановить, обыскать и задержать их, якобы подозревая в хранении оружия или наркотиков. Нередко полицейские прикрываются Параграфом 5 Закона об общественном порядке 1986 года, где говорится об оскорблении окружающих, создании опасных ситуаций и провоцировании чрезвычайных происшествий. И никого не волнует, что куда большее число людей оскорблено самим фактом существования убийства диких животных.

Охотники на охотников на барсуков

Сначала потребовалось цивилизовать человека в его отношении к другим людям. Теперь необходимо цивилизовать человека в его отношении к животным.

Виктор Гюго

В 1984 году журнал о кровавых видах спорта «Новости охоты» (теперь — «Деревенский еженедельник») запустил кампанию по сбору средств в помощь троим мужчинам, обвиненным в охоте на барсуков в норе, а также учредил конкурс на звание самого бывалого терьермена. Одна статья про питбультерьера, где его с восхищением называли «подконтрольным хищником», была написана Дэвидом Морфью, человеком, которого впоследствии обвинили в том, что он принимал участие в организации собачьих боев в Чесханте, графство Хертфордшир. В газете открыто рекламировались книги о собачьих и петушиных боях, а также об охоте на барсуков в норе. Подборки фотографий очень хорошо иллюстрировали настроения в редакции: терьермены, раскапывающие лисьи, барсучьи и другие норы, терроризирующие и убивающие диких животных. Издание гордо именовало себя «британской газетой деревенских видов спорта». Оно изобиловало советами о том, как лучше всего расправляться с лесным зверьем, используя собак, капканы и так далее.

В 1988 году редактор газеты Клайв Бинмор призвал пересмотреть закон в отношении защиты барсуков и отменить запрет на охоту. В том же году я поместил в газету собственную рекламу — это было объявление о вакансии ассистента охотника на лис. Тем самым я хотел узнать как можно больше о местных кровопийцах (разумеется, в действительности никакого ассистента охотника я не подбирал) и их проделках. В мой ящик посыпались отклики и резюме.

Соискатели очень хотели получить эту работу. Они даже не заметили, что я использовал абонентский ящик нашей местной зоозащитной организации. Когда я отобрал первую группу — 70 человек — я написал им письмо с просьбой предоставить рекомендации от людей, для которых они уже убивали, а также документальные подтверждения (фотографии), на которых они запечатлены за работой, чтобы я мог принять взвешенное решение и выбрать лучшего из них. Не все были глупы настолько, чтобы выполнить мое условие, но по меньшей мере половина прислала мне сотни снимков, на которых они были с оружием, собаками и трупами, бесконечно гордые собой. Я безумно хохотал, поняв, что я собрал целые портфолио извращенцев, которым теперь можно было найти самое широкое применение.

Димвит Тревор Лимб из Бенчилла в Манчестере не ответил на мое письмо, но он вляпался в другую неприятность, повлекшую за собой последствия и для него, и для его испорченных друзей. В ответ на данное им в «Новостях охоты» рекламное объявление с ним вышли на связь два человека. И хотя они умудрялись спокойно есть мясо и наблюдать, как животных истязают, если учитывать, что они сделали, я не могу не питать к ним определенных симпатий.

В течение нескольких недель их приглашали на охоту на барсуков в норе в Билт-Уэллс в центральном Уэльсе. Лимб и четыре его закадычных друга поначалу были не в восторге от того, что их гости носили с собой видеокамеру и сохраняли на нее живые воспоминания о бравых походах. Однако новички убедили Лимба и компанию, что в этом нет ничего необычного, что очень здорово носить с собой камеру для записи приключений и потом смотреть их в комфортных условиях дома.

Единственное, о чем не упомянули двое друзей в разговорах с пятью неустрашимыми браконьерами, так это о своем намерении показать пленку всему миру. Они работали с Лигой противников жестоких видов спорта, надеясь собрать свидетельства. У Лиги был бюджет на финансирование частных расследований в случаях, если были сведения о нелегальной жестокости к животным. К тому времени полиция и уголовный суд уже доказали, что скорее нарочно сорвут любую операцию зоозащитников, чем покарают кого-то за акты насилия над животными.

Все пятеро браконьеров были откровенно садистскими чудовищами; хватило одного разговора в пабе, чтобы в этом убедиться. Ножи, лопаты, дробовоки и свора собак, которую они брали с собой против нескольких барсуков, служили лишним напоминанием об этом. Весь процесс, включая обнаружение барсучьей норы и медленное и систематическое истязание каждого извлеченного животного, был заснят на пленку, равно как и физиономии тех, кто все это творил. Собрав достаточно доказательств (главным образом это была съемка раскапывания норы, в которой жила одна семья барсуков, но также активисты приложили к делу пленки, сделанные самими живодерами во время их поездки в Ирландию и другие места), активисты передали их в полицию, и браконьеров арестовали.

На суде в Бреконе леденящая кровь съемка приключений пятерых изуверов показала, как барсуков рвут на части собаки, как в них стреляют, как их пронзают, как их, в конечном счете, убивают. Лимб позировал, когда готовил и ел барсучью ногу в Манчестере. Голову другого барсука набили начинкой и накололи на шампур, но то, что они делали с животными до того, как их ели, раскрывает в них подлинное зло. Съемка длилась три часа. К окончанию записи все зрители на местах для публики громогласно требовали правосудия. Браконьеры и сами понимали, что показывать такое людям было нельзя.

Подобные персонажи любят насилие и опасны для общества. Однако исторически сложилось так, что законодатели нашего общества «не замечают» того, как обращаются с животными подобные изверги, во многом потому, что испытывают симпатии к подобного рода забавам, особенно если речь идет о деревенском времяпрепровождении. Даже охота на барсуков, незаконный и, возможно, наиболее оскорбительный из всех кровавых видов спорта, в то время не карался тюремным сроком: максимальное наказание составляло штраф в размере £2000. К счастью, закон до определенной степени защищает домашних собак, а поскольку собаки получили ранения в схватках с барсуками, усилия прокурора были плодотворны. Одна собака — черный терьер, которого браконьеры пытались продать через рекламу «Новостях охоты» — был жутко изуродован, а это уже жестокое обращение с домашним животным, то есть правонарушение, заслуживающее максимального наказания в виде шести месяцев тюрьмы.

Доказательства были настолько неопровержимы, что всех пятерых посадили на полгода, но только из-за пострадавшей собаки. Если бы она не получила таких сильных ранений, браконьеры вышли бы на свободу, отделавшись штрафами. Зоозащитников бы больше устроил последний вариант, потому что в этом случае у подонков не было бы шанса отсидеть 12 недель (к которым их в итоге приговорили), подождав пока страсти не улягутся, а предварительно покинуть зал суда с охраной в виде полицейских и сразу сесть в безопасный фургон. Если бы они вышли без охраны из здания суда, не исключено, что кто-то из толпы на улице потерял бы над собой контроль. Браконьерам и так очень повезло, что они ушли невредимыми с предварительных слушаний, когда небольшая группа протестующих заняла места прямо в середине зала суда. Тогда подсудимым посчастливилось проскользнуть и удалиться через заднюю дверь. Они удирали как дикие животные. Только прыжками через высоченную стену за зданием суда двое из них избежали побоев. Кажется, насилие уже не казалось им таким привлекательным.

В день объявления приговора все входы в зал суда были забиты зрителями, и шанс ускользнуть исключался. Безопасность браконьеров обеспечивали обильные силы полиции. Стражи правопорядка попытались создать что-то вроде туннеля из офицеров вплоть до самого фургона. Когда браконьеров повели по залу, толпа, издав рев ярости, бросилась на них, как свора охотничьих собак, по возможности избивая и проклиная. Полицейские затолкали их в фургон одним большим кульком. Ранения охотников были минимальными, но они все поняли. Их ненавидели.

Между тем, впереди уже маячила новая несправедливость. Пятеро протестующих были арестованы около зала суда и пошли под инсценированный суд. Один из обвиняемых, Брендан Макнелли, рассказал, как это произошло:

«Всю ночь меня продержали в Бреконе и отказали в адвокате, даже когда я попросил его мне предоставить, и об этом была сделана соответствующая запись. На следующий день меня отвезли в суд в какую-то уединенную деревню в 40 километрах оттуда, потому что суд в Бреконе работал только раз в неделю. Здесь присяжные отказались перенести заседание, а так как юриста у меня не было, мне пришлось защищать себя самому после ночи проведенной в клетке, голодным и неумытым. Невероятно, но меня каким-то образом обвинили в препятствовании выполнению обязанностей офицера полиции и приговорили к выплате штрафа в размере £100. С меня как будто взыскали какой-то редкий налог. Со мной такого еще не случалось, а ведь мне уже приходилось видеть кое-какие сумасшедшие штучки в залах суда в свое время.

Разумеется, я подал апелляцию, и обвинение было разбито в пух и прах в Королевском суде Суонси. Тогда я подал иск за незаконный арест, неправомочное содержание под стражей и злонамеренное судебное преследование. Мы долго торговались и в конце концов я выбил из суда £5000, которые пошли на доброе дело борьбы с угнетением животных.

ФОЖ зажигает

Ирландских гвардейцев нанимают в качестве стюардов для участия во все учащающихся стычках с саботажниками. Местный активист прокомментировал это так: «Очень тревожит тот факт, что прошедших военную подготовку солдат бросают на мирных протестующих».

Наверное, все люди, которых обвиняли как активистов ФОЖ, имели опыт участия в легальных кампаниях и саботаже охоты. Ассоциация саботажников охоты (Hunt Saboteurs Association) никогда не рекрутировала людей в ряды Фронта, а лидеры ФОЖ не подбирали таланты среди саботажников. Напротив, это охотники и их группы поддержки всегда толкали людей (и меня в том числе) выйти на более прямой и менее конфронтационный путь. В первую очередь потому, что такая тактика приносила плоды.

ФОЖ всегда был на передовой зоозащитного движения. Его активистам неизменно грозила тюрьма, но саботажники охоты порой рисковали куда больше. Многие предпочитали заниматься подпольной деятельностью вместо того чтобы рисковать здоровьем и жизнью в субботу после обеда.

Одной из первых акций подобной серии в 1990-е стал рейд в Северной Ирландии, где активисты подожгли ипподром в Данганноне. Огонь уничтожил блок управления, буфет, трибуну, грузовой отсек, бар, офис и механического зайца. Акция была совершена «во имя лошадей, которые умирают в ходе бегов и после них, а также во имя борзых, от которых беспощадно избавляются, когда те уже не могут бегать достаточно быстро, чтобы зарабатывать деньги для владельца».

В Англии и Уэльсе серия поджогов, направленных против кровавых видов спорта, началась с пожара в офисе газеты «Новости охоты» в Девоне. Здание серьезно пострадало, крыша провалилась, компьютеры растаяли в огне. Общий ущерб составил свыше £50.000.

Фотограф «Новостей охоты» Саймон Эверетт был разбужен однажды рано утром, чтобы узнать, что его фургон, припаркованный рядом с домом, полыхает. Две недели спустя любитель охоты Пол Хадсон лишился трейлера для лошадей — он тоже сгорел. Затем поджигатели поднесли спичку к охотничьим конурам в местечке Вейл-оф-Лун неподалеку от Ланкастера, причинив £20-тысячный ущерб, а во владениях охотничьего хозяйства Южного Дорсета команда саперов обнаружила и нейтрализовала заложенное зажигательное устройство. Зданию Вессекской школе рыбной ловли нахлыстом рядом с Толпуддлом повезло меньше — она сгорела дотла, равно как и два рыболовных судна на реке Фром.

Они всегда были очевидными мишенями, но лишь в ходе нескольких предшествующих лет благодаря Кампании за запрет удебного лова (CAA) убийство рыб стало проблемой, и удильщики поняли, что есть люди, которых беспокоит то, чем они занимаются, и могут что-то сделать по этому поводу.

Выпущенный RSPCA в 1980 году Отчет о Средиземном море был сфокусирован на рыбе. По сей день он остается лучшим, что сделало RSPCA за свою историю. Вывод, сделанный в отчете — очевидный любому наблюдателю — гласит, что рыба действительно чувствует боль, пусть большинство удильщиков и других рыбаков с этим и не согласны.

Стремясь пополнить свои ряды, BFSS встала на защиту рыбной ловли, пытаясь собрать большую группу поддержки во спасение своего кровавого спорта и сплотить вокруг себя всех, кто занимался подобного рода деятельностью. «Присоединяйтесь к нам, или будете следующими, до кого доберутся», — как бы говорили они. По статистике самих рыбаков, в Соединенном Королевстве насчитывается около трех миллионов удильщиков, а это немалое число голосов в пользу любителей убивать.

Через неделю после поджога редакции «Новостей охоты» активисты без приглашения посетили офисы Британской ассоциации стрелков и охраны природы (BASC) в Мерфорд-Милл под Рексемом в Северном Уэльсе. BASC одобряет разведение пернатой дичи, которую выпускают лететь прямо перед вооруженными дробовиками «охотниками».

В деревянных стенах активисты коловоротом просверлили дыры, чтобы обеспечить доступ ко всем трем зданиям на месте. Зажигательные устройства были помещены в каждое из них. Основная цель выстояла, так как пламя затухло, но другие здания и выставочный трейлер превратились в пепел. В заявлении для прессы ФОЖ предупредил, что в течение пяти лет все будет сделано как надо, и BASC перестанет существовать. Это обещание так и осталось невыполненным, хотя два года спустя в Мерфорд-Милл доставили бомбу в посылке. Заряд был закреплен в корпусе видеокассеты. Это событие совпало с выходом промо-роликов BFSS, в которых она предупреждала саперов о «загадочных посылках, которые присылают охотникам по всей Британии».

В мае подвергся нападению офис редакции журнала «Терьер за работой». Как следует из названия, это издание тоже писало об охоте и было любимым среди терьерменов. В помещение на втором этаже в здании в Уигане, графство Большой Манчестер, удалось проникнуть с помощью лестницы; активисты разбили окно, забрали пару «полезных вещей» и оставили зажигательное устройство. Пламя опустошило офис. Редактор журнала Эдди Роуботтом впоследствии сказал: «Это тошнотворно. Нам придется начинать все с начала».

ФОЖ ответил: «Что тошнотворно, так это материалы, которые ставил журнал, призывая других участвовать в этой дикости и настаивая на том, что садистское поведение легально. Мы советуем толстячку (Эдди Роуботтому – прим. авт.) и его больным друзьям заняться чем-то менее разрушительным, потому что мы еще не закончили и постоянно совершенствуемся».

Еще один убийственный день

Праведник ценит жизнь всякого животного, а сердце грешника не знает милосердия.

Книга притчей Соломоновых, 12:10

Суббота, 9 февраля 1991. Со всего Ливерпуля на железнодорожную станцию съехались саботажники охоты, среди которых был 18-летний юноша Майк Хилл. Все собравшиеся активисты уже саботировали охоту. Иногда день выпадал хороший, иногда не очень. Под хорошим днем понималось, что группа не только соберется, приедет на охоту и избежит избиения, но и не даст убить ни одно животное.

Предсказать наверняка это невозможно, но на большинстве охот насилие — обычное дело. Для некоторых из последователей охотников из Чешира бить людей — это важная активность при охоте на зайцев, доказавшая свою способность служить хорошей заменой убийству зверя, если с этим сегодня не повезло. Как правило, на эту охоту активисты ехали только если набиралось достаточное число людей, позволяющее воспрепятствовать происходящему. Первоочередная забота — найти способ применить уже имеющиеся навыки, чтобы отвлечь внимание собак и охотников от зверя.

Майк Хилл с другом ехали за город из Центра спасения животных во Фрешфилдзе, где они имели дело с последствиями любви местных жителей к нелегальному разведению животных и, соответственно, появлению большого числа нежеланных животных, что выливалось в пренебрежительное и жестокое отношение к животным. По лицу Майка можно было понять, какую боль он наблюдал и испытывал изо дня в день, помогая животным. Он был тихим, полным сострадания человеком, делавшим все, чтобы улучшить жизнь животных. Он не любил об этом говорить. Он просто хотел делать то, что мог. Он был хорошим парнем. Как вы могли догадаться, его уже нет в живых.

Когда активисты прибыли в паб «Красный лев» в Литтл-Бадворте без чего-то час дня, охота все еще продолжалась. Отвратная толпа охотников быстро собралась, чтобы определить численность врагов, как только саботажники подъехали небольшой вереницей легковушек в сопровождении хорошо известного саботажного ливерпульского фургона.

Присутствие отморозков не понравилось саботажникам, но эти две группы уже неоднократно сталкивались, держать охотников в поле зрения всегда было лучше, чем не знать, где охотники находятся: иногда они прятались и устраивали засады. Активисты полагали, что на месте будет еще одна команда соратников, но она лишь накануне вечером разбиралась с другой охотой в соседнем графстве, поэтому должна была приехать позже. Высадка в час дня давала возможность саботировать лисью охоту в первой половине дня и заячью во второй, что представляло собой как двойную удачу, так и двойную опасность.

Вышло так, что ждать подкрепления оказалось неоткуда. Дружественная группа саботажников застряла на другой охоте, спасая лис, а еще одна команда в досягаемости даже не двигалась куда-либо, потому что у нее сломался фургон.

Во избежание излишних конфронтаций до начала охоты, саботажники расположились так, чтобы видеть одного из охотников, Алана Саммерсгилла. Все остальные, как правило, следовали за ним. Трейлер с гончими был открыт без одной минуты час дня. Быстро подув в горн, хозяин подозвал к себе возбужденную свору биглей. Он был для них как Крысолов из сказки братьев Гримм, ведший грызунов за собой с помощью дудочки. Все саботажники, кроме водителей, которые отвечали за высокую мобильность группы, высыпали на природу в полной боеготовности. Всегда очень важно держать охотников в зоне видимости, иначе они ухитряются пропасть на весь день. Группа поддержки охотников не прочь пропустить кровавое веселье, лишь бы убийца мог спокойно делать свое дело, недоступный или скрывшийся от саботажников. И вот две толпы оказались друг перед другом.

Одну активистку сильно толкнул в спину толстый, немолодой, краснолицый увалень, посоветовавший ей «найти работу». Она упала лицом в землю. Если бы это хоть как-то касалось этого быдла, то девушка бы ответила, что вообще-то работа у нее была, причем очень не плохо оплачиваемая. У нее был выходной, и она посвятила его спасению жизней. Надо заметить, что далеко не вся группа поддержки увлекалась потасовками с саботажниками. Некоторые просто для них не годились: кто-то был слишком молод, кто-то слишком стар, но они явно участвовали в происходящем с неохотой. Поэтому ищущие приключений очень быстро отделились от тех, кто их не искал. Дракам не было конца, но они не смогли удержать саботажников на расстоянии от травли.

На протяжении двух часов активистам удавалось эффективно саботировать охоту с помощью горнов и криков, пока охотники не решили, что лучше остановиться, пока не поздно, чтобы окончательно не пустить весь день коту под хвост. Они призвали собачью свору и начали сворачивать охоту. Группа поддержки слонялась по окрестностям, ожидая каких-то событий. Создавалось впечатление, что охотники надеялись на приезд полицейских, но те были заняты на футбольных матчах, где им и так не хватало людей. Тогда охотники решили временно закрыть мероприятие и устроить рандеву в пяти километрах от места встречи, чтобы избавиться от саботажников. Они сели в трейлер для гончих и выдвинулись.

Раньше подобное срабатывало, но не в этот раз. Несколько активистов заблокировали дорогу прямо перед машиной беглецов. Это было небезопасно. Помимо того, что их могли просто переехать, они сидели и были безоружны — легкая добыча для любой группы поддержки охоты.

Какое-то время ничего сверхъестественного не происходило: обычное сверление взглядом, брань и угрозы. За рулем был Саммерсгилл и он бы с удовольствием переехал любого, кто не ушел бы с его пути или кого не сумела бы убрать группа поддержки, которая, кстати, тоже оказалась перед машиной. Не имея возможности двигаться, Самерсгилл выскочил из машины с баллонным ключом, видимо, намереваясь крошить черепа. Это только задержало охотничьи забавы, потому что начались новые драки, что было одновременно хорошо и очень плохо для саботажников. Начало темнеть, времени на охоту оставалось все меньше. Перестав махать кулаками, охотники вернулись в машину и вновь попытались прорваться, на сей раз тараня дорожное заграждение и преуспевая в попытке уехать. Тогда Майк Хилл, Дэвид Бленкинсоп и Пиррип Спенсер запрыгнули на крышу грузовика, резонно полагая, что когда ты наверху, до тебя сложно добраться. Теперь охотники должны были дожидаться полиции, потому что это же незаконно и опасно — разъезжать с людьми на крыше. Так ведь?

Саммерсгилл придерживался иного мнения. Он уже не помнил себя от ярости. Он гнал во всю прыть, трейлер мотало из стороны в сторону, он оставлял за собой клубы вонючего дыма, который ослеплял всех, кто остался позади. Какой был смысл мчаться прочь от саботажников, имея троих на борту? Или у Саммерсгилла имелись другие планы относительно них? Следующие 8 километров он гнал под 130 км/ч, грузовик шатало и трепало что есть мочи. По халатности или намеренно, но Саммерсгилл явно пытался убить активистов. Без шуток. Вскоре, осознав опасность, которой они сами себя подвергли, оказавшись, по словам Бленкинсопа, «в руках психопата», они цеплялись за крышу изо всех сил, всячески пытаясь заставить его остановиться, но их усилия были тщетны.

Сильно похолодало. Ребята не на шутку перепугались. Они не знали, какая участь их ждет, но варианты были не из приятных. Они могли слететь с крыши и разбиться или угодить под колеса. Они могли ехать в устроенную охотниками засаду. В конце концов, если Саммерсгилл ехал далеко, они могли запросто замерзнуть насмерть. «Он явно что-то задумал, и не в наших интересах было оставаться частью его замысла», — сказал позднее Бленкинсоп. Все трое согласились, что лучшее решение — это спрыгнуть с грузовика, когда он остановится на развязке, или сбросит скорость перед изгибом дороги. Один изгиб как раз приближался. Майк Хилл был самым храбрым. Он прыгнул первым. Прыгнул на травяное ограждение, но не достиг его. Он ударился об угол трейлера и упал под его колоса, отчего трейлер сильно тряхнуло. Водитель сумел справиться с управлением и поехал дальше.

Саммерсгилл узнал о случившемся, но только тогда, когда заднее стекло трейлера, наконец, разбилось вдребезги, и он остановился. Он испугался не на шутку. Друзья Майка побежали к нему, а охотники скрылись. Восемнадцатилетний Майк Хилл умер на месте.

Алана Саммерсгилла позднее арестовали. Он провел несколько часов в полицейском участке, прежде чем его выпустили, не предъявив никаких обвинений. Его не привлекли даже за опасную езду или за отказ остановиться при виде несчастного случая! Его юрист был председателем охотничьего клуба «Чеширские бигли». При обычных обстоятельствах, когда имеет место подобный инцидент — причем куда менее серьезный, чем гибель подростка — полиция предъявляет обвинения, пусть даже не всегда корректные. Это позволяет держать подозреваемого под стражей или выпустить его под залог, что удержит его от совершения новых правонарушений. Причем чем менее существенно наказание, тем более безнаказанно чувствует себя подозреваемый. Ситуация, подобная этой, была бы подарком для любого прокурора. Чего стоит одно только исчезновение с места чрезвычайного происшествия, не говоря уже о причинении смерти халатной ездой, преднамеренном или даже преднамеренном убийстве!

Поразительно, но в этом деле не было и намека на правосудие, невзирая на наличие трупа. У полиции напрочь отсутствовала мотивация. Свидетельница утверждала, что случайно подслушала разговор двух детективов в полицейском участке. Один из них предположил, что Саммерсгилл был пьян и не владел собой. Охотники известны своим пристрастием к выпивке, особенно перед началом кровавых игрищ, в процессе и после. В любом случае алкоголь в крови Саммерсгилла едва ли мог повлиять на ход дела, потому что политическая воля, необходимая для наказания этого преступника, откровенно отсутствовала.

Когда на саботажников нападают, даже в присутствии полицейских, нормальная реакция последних — делать вид, что ничего не происходит. Это настолько регулярная практика, что даже интересно, не согласованная ли это политика. Поразительно, что саботажников могут тысячами держать в участках под замком на протяжении всего уикенда за куда менее существенные проступки, как то «изъявление намерения устроить саботаж», получение травм в драке или дутье в горны. Я знаю массу активистов, каждый из которых не сделал практически ничего противозаконного и провел за решеткой больше времени, чем Саммерсгилл, убивший 18-летнего парня.

Если бы погиб Саммерсгилл, все присутствующие саботажники без сомнения были бы арестованы, обвинены и сидели бы в тюрьме безвылазно вплоть до показательного суда. Пресса вытоптала бы все поля вокруг места происшествия при поддержке политиков и полиции, во всю глотку вопя о насилии, устраиваемом «экстремистами» и призывая к введению более строгих законов, запрещающих акции саботажа во избежание повторения подобных трагедий. Это мое мнение, и оно подкреплено не слухами, пересудами, предрассудками или злостью; его подтверждает многолетний опыт.

Саботажники охоты получили очередное предупреждение, и оно вызвало их неистовый гнев, как только прошло шоковое состояние. Они взывали к правосудию, но их криков не слышали не только те, кто всегда был к ним глух. Даже те, кто должен был их услышать, не подали виду. А поскольку никаких реакций властей не последовало, нам лишь оставалось самим позаботиться о том, чтобы правосудие свершилось.

Додлестон

Дикие животные никогда не убивают спорта ради. Человек — это единственное существо, для которого пытки и убийства ближних являются развлечением.

Джеймс Фруд¹²⁹

Телефоны звонили всю ночь и весь следующий день. Все мы знали, что нечто подобное рано или поздно случится. Нас переполняло глубочайшее отчаяние вперемежку с негодованием. Мы спешно организовали демонстрацию рядом с охотничьими собачьими конурами в Додлестоне близ Честера. При подготовке упор делался на то, чтобы как можно ярче и полнее предать широкой огласке события, окружающие смерть Майка, и бездействие полиции, а также указать властям на то, что необходимо принять превентивные меры, которые бы не допустили новые убийства, если кто-то дерзнет попытаться сделать это вновь. Пресса была уведомлена о том, что перед домом человека, убившего Майка, пройдет молчаливый пикет. Телевидение и пишущие репортеры собрались в компании 150 активистов.

Ни у кого не было планов смять конуры или сделать нечто в этом духе, однако полиция Чешира обеспечила совсем уж условное присутствие, поэтому произошло то, что произошло. Возле дома охотника за воротами был припаркован тот самый трейлер — орудие убийства. Несмотря на то, что демонстрация была заявлена как молчаливый пикет, эмоции хлынули через край. После откровенно бессмысленного фланирования перед домом, настроения резко изменились, когда небольшая группа протестующих направилась через поля к тыльной стороне конур. Поднялось спонтанное веселье, загудели горны — а это гарантировало прилив адреналина. А потом тонкая голубая линия из восьмерых офицеров, охранявших вход в ворота, порвалась под натиском толпы. Это было слишком просто.

Дальше началась свалка возле дома и трейлера для собак. Никаких бомб или чего-то в этом духе — лишь несколько разбитых окон и немного шума. Какие-то демонстранты использовали транспаранты, чтобы закрывать обзор для камер прессы; другие блокировали вход в ворота, не давая заснять происходящее. Горстка полицейских попыталась кого-то арестовать, но они очень быстро поняли, что это бесполезно, потому что задержанных молниеносно отбивали другие активисты, а если бы началась реальная рукопашная, активисты победили бы простым численным преимуществом. Полицейское подкрепление уже направлялось к месту событий, но в течение нескольких минут после начала рейда толпа рассеялась, сделав то, что хотела. Арестован был всего один человек, его взяли рядом с конурами — его пристегнули наручниками к водосточной трубе. Еще целый фургон активистов был задержан в нескольких километрах от места рядом с железнодорожной станцией Честера.

Еще троих арестовали в тот же день чуть позже — после того, как они позвонили в участок, чтобы узнать о судьбе своих задержанных друзей. Всем арестованным торопливо предъявили обвинение в соответствии с Разделом 1 Закона об общественном порядке 1986 года — поднятие мятежа — что карается 10-летним тюремным сроком. Одной из обвиненных была девушка Майка Хилла Джули Берджесс. Никого не выпустили под залог, хотя полиция уверяла, что они сидят в диспетчерской. Тем временем полиция занялась поиском доказательств для предъявления более серьезных обвинений. И все это из-за нескольких разбитых окон! Это явилось устрашающим стечением обстоятельств даже для самых бывалых активистов, за некоторыми из которых — в том числе за мной — теперь охотились отряды полиции.

Огромная операция, затеянная с целью нейтрализовать максимальное количество людей, присутствовавших на демонстрации, была захватывающей и вызвала волну негодования и злобы. Кого-то волновало убийство юноши и отсутствие наказания, несмотря на наличие заслуживающих доверие свидетелей, однако чеширскую полицию куда больше интересовали разбитые окна.

По всей стране в последующие недели были арестованы десятки человек. В конечном счете сорока одному из них предъявили участие в мятеже. Кого-то выпускали только под залог в £1000 при условии, что человек будет держаться подальше от Чешира, Клуида и Виррала — охотничьих угодий «Чеширских биглей». Власти не выражали ни малейшего желания наказать Саммерсгилла, но проявили непостижимый энтузиазм, врываясь в десятки домов и собирая сведения об активистах, арестованных за битье окон.

В интервью для прессы, которое я дал буквально перед началом нападения на конуры, я заявил, что нашим намерением является остановить эту охоту навсегда, чтобы больше никто не погиб. У полицейских были свои мысли на сей счет. Они выставили меня организатором акции. Не желая решить проблему, полиция обезопасила охоту от многих людей, чем только раззадорило других активистов. Они оказали массированное давление на «Биглей» из уважения к памяти Майка Хилла. На ликвидацию последствий были брошены еще большие силы в виде конной полиции, офицеров под прикрытием и вертолетов — все, что угодно, лишь бы защитить шайку отморозков и отстоять их право убивать диких зайцев!

Сообщалось, что Саммерсгил прячется, опасаясь за свою жизнь. Его точно не было дома в ночь, когда его дом сгорел дотла усилиями бойцов ФОЖ через неделю после смерти Майка, что заставило охотничий клуб покинуть свою базу и начать искать новое место, где им были бы больше рады. Телевизионщиков не шибко жаловали в этих краях; слишком много неприятностей принесла всенародная слава.

К моменту, когда дело дошло до суда 14 месяцев спустя, на скамье подсудимых оказались 17 человек. Никого не волновало, что большая часть арестов закончилась ничем из-за отсутствия доказательств. Власти считают, что аресты — это всегда полезно. Семнадцати обвиняемым, включая меня, была предложена сделка: если мы признаем себя виновными в нарушении общественного порядка с применением насилия, что влечет за собой шестилетний тюремный срок, то обвинения в поднятии мятежа, которое оценивается в 10 лет, будет снято. Адвокаты посоветовали шести подсудимым, которых свидетели видели на территории конур и могли это доказать, принять предложение. Остальные предпочли судиться.

Единственным доказательством с места преступления, какое попыталась предъявить полиция, это бесценная видеопленка, на которую удалось запечатлеть часть событий (начало штурма). Запись была сделана на камеру, которую полисмен надежно расположил под патрульной машиной, а сам пошел помогать коллегам препятствовать беззаконию. Офицер подумал, что по крайней мере камера находится в безопасности, но кто-то видел, как он ее прятал, и умыкнул устройство, как только офицер ушел. В итоге активист снял собственную версию событий. К несчастью, этот человек был среди активистов, ехавших в фургоне, который полиция задержала в Честере. Офицеры обнаружили камеру и конфисковала ее вместе с пленкой. Это были решающие улики для прокурора, который в дальнейшем обзавелся фотографиями, изъятыми у прессы. Лица на снимках внимательно сличили на предмет совпадения с лицами из картотеки Особой службы.

Без каких-либо усилий с моей стороны я оказался в эпицентре всех процессов. Непосредственно перед тем, как толпа прорвалась через главные ворота в час дня, двух людей видели приближающимися к заднему фасаду конур; сторона обвинения утверждала, что одним из них был я. Определили они это по фотографиям, сделанным издалека. У человека на снимке была куртка, похожая на мою. Примерно в то же время кто-то дунул в горн — неминуемый признак сбора саботажников охоты. Прокурор представлял меня зачинщиком «мятежа». Это было чистейшей фантазией, но, главное, это очень хорошо помогало отвлечь внимание от жестокого убийства. Равно как и история, рассказанная полицейскими. Они говорили, что бедный Саммерсгилл находился в доме в момент вторжения; якобы его едва не выгребли из дома через разбитое окно; якобы он прятался под мебелью от дождя из кирпичей и стекла. Это была сказочка, в подробности которой были посвящены только полицейские и убийца Майка. Как бы то ни было, через две недели в набитом до отказа зале суда присяжные удалились для вынесения вердикта. Им предстояло определить степень виновности подсудимых в нарушении общественного порядка с применением насилия и использованием угроз и оскорблений либо оправдать активистов. Судья очень любил подводить так называемые итоги, однако у него не получилось повлиять на жюри.

Я был первым, кого признали невиновным по обоим пунктам обвинения, отчего по-настоящему возликовал! Пятеро подсудимых были признаны виновными в угрожающем поведении и приговорены к трем месяцам условно плюс выплате по £250 в счет судебных расходов. Анджела Хэмп не явилась на судебное заседание. На ее имя был выписан ордер на арест. Грэм Вуд, Джон Кертин, Нил Кручер, Мартин Эггльтон и Элистер Хоусон были признаны виновными в нарушении общественного порядка с применением насилия и отправились в тюрьму на 12 месяцев. Дейв Бленкинсоп, который держал за руку умирающего Майка Хилла, получил 15 месяцев.

Никто не жалел ни сил, ни средств на то, чтобы посадить как можно больше людей. Никто не жалел ни сил, ни средств на то, чтобы убедиться в том, что «Чеширскис биглям» ничто не угрожает. Саммерсгилл публично заявил о том, что опасается за жизнь своей жены и ждет отмщения. Он добавил, что больше не охотится. Конуры были официально покинуты вслед за пожаром. Клуб стал бездомным. Несмотря на риторику, Саммерсгилл продолжил охотиться и по сей день известен как большой любитель кровавых извращений, присущих работе терьермена.

Против Саммерсгилла было выдвинуто частное обвинение. Ему предъявляли халатное вождение и уезд с места несчастного случая. Несмотря на факты и свидетельства, включая показания независимой очевидицы, которая застала грузовик мчащимся на опасной скорости мимо ее окна с тремя людьми на крыше, убийца так и не был осужден. Его даже не допросили в ходе следствия. А вот его сообщник Мартин Стоунли рассказал свою, фантастическую версию случившегося. Он утверждал, что Майк выразил намерение бросить спичку в бензобак грузовика — и вот он оказался со спичкой в одной руке и крышкой от бензобака в другой, а грузовик при этом ехал быстро. Что касается рассеянного поведения Саммерсгилла и Стоунли и их отъезда с места происшествия, так это следствие страха охотников за свою жизнь.

Смерть Майка была официально признана несчастным случаем, что едва ли кого-то удивило. Это выглядело как давно принятое решение и лишь стало жирной точкой в этой омерзительной истории, которая внушила многим, что необходимо сражаться яростнее, но осторожнее. Сотни людей пришли на похороны Майка в его родном Сомерсете. С тех пор каждый год на годовщину смерти толпа людей отправлялась в Чешир и устраивала хаос на охотах по всему графству. Майк Хилл посвятил свою жизнь борьбе с угнетением животных. Он помогал им в центре спасения во Фрешфилдзе, следя за чистотой и порядком в отделении для щенков.

Когда-то популярной мантрой на маршах протеста были слова: «Чего мы хотим? Освобождения животных! Когда мы хотим его? Сейчас! Будем мы сражаться за него? Да! Умрем ли мы за него? Да!»

Мы больше не предлагаем друг другу умереть за него; это вышло из практики с тех пор, как трагические смерти стали реальностью. Последние слова уступили место новым: «Добьемся ли мы его? Да!», и они эхом проносятся в наших ушах. Мы действительно добьемся уважения к животному царству, без исключения. И, если надо, умрем ради этого.

Короткий взгляд на историю показывает, что насилие, репрессии, непоследовательная политика и намеренное усложнение жизни одной стороны конфликта силами другой, сильной стороны, всегда ведет к укреплению, решительности и активности этой слабой, страдающей стороны. В конце концов, все это ради победы угнетения и несправедливости. Мне придают сил бороться вся та боль, какую я ощущаю из-за животных, которых никогда не увижу, и все те люди, которые страдают из-за сопереживания, которое они проявляют. И все это несмотря на лицемерие властей, обвиняющих тех, кого они карают, в насилии. Возможно, битье окон — не самое благородное занятие, но есть и куда более ужасные вещи, которые несомненно должны злить нас.

Майк не стал первым активистом, павшим от рук угнетателей животных, как не стал и последним. Несколькими годами ранее, в 1985-ом, Диана Фосси¹³⁰ была убита неизвестным нападавшим в исследовательском центре Карисоке, который она открыла, чтобы защитить горных горилл Руанды. Началось с того, что браконьеры убили ее любимую гориллу — Диджита. Тогда Фосси учредила Фонд Диджита (Digit Fund), призванный помочь оставшимся 600 обезьянам выжить в двух регионах Уганды и Руанды.

В том же году правительство Франции послало двух убийц, часто позиционируемых как агенты спецслужб, но куда больше похожих на террористов, в порт Окленда в Новой Зеландии с миссией потопить корабль Greenpeace «Воин радуги», чтобы он перестал мешать проведению французами ядерных испытаний. Фотограф Greenpeace Фернандо Перейра был на борту и погиб от взрыва магнитной мины, которую диверсанты присоединили к корпусу судна. Этот классический акт государственного терроризма не только шокировал мир, но и привлек внимание к ядерным программам и укрепил политику стран Тихого океана, направленную против этих испытаний.

Ирония заключается в том, что первая кампания «Воина радуги» преследовала целью переместить обитателей атолла Ронгелап, загрязненного США в ходе ядерных экспериментов на островах в 1950-е. Америка проигнорировала призывы о помощи, зато Франция открыто продемонстрировала, на что можно пойти ради власти, убив человека и уничтожив неугодное судно.

Два человека, физически ответственные за убийство Фернандо Перейры, получили впоследствии 10-летние сроки, но, проведя три года в военной ссылке на острове в Тихом океане вместе со своими семьями, вышли на свободу: правительство сочло, что они вдоволь настрадались. Десять лет спустя Greenpeace вернулась в Тихий океан с новыми лодками, включая «Воина радуги II», протараненного и конфискованного французским правительством в ходе их военных экспериментов с новыми ядерными устройствами, более эффективно отравляющими нашу планету...

В 1993 году Гитабан Рачива зарубили насмерть мясники в городе Амбавати на Западе Индии. Она была сильным активистом против жестокости и торговли мясом. Ее убили в связи с падением продаж.

Нужно всегда быть готовым к тому, что эксплуататоры предпримут нечто подобное. Я не преувеличу, если скажу, что именно так называемые экстремисты становятся самыми значительными жертвами насилия со стороны угнетателей в ходе борьбы за права животных. Я расскажу о потерпевших с обеих сторон баррикад. Вы сами сообразите, кто охотней прибегает к насилию.

Юный Том Уорби

Сострадание к животным непосредственно связано с добротой характера; и можно с уверенностью утверждать, что тот, кто жесток с животными, не может быть хорошим человеком.

Артур Шопенгауэр

И тут мы вновь возвращаемся к моменту, когда я сижу в тюрьме, а Фронт освобождения животных мелькает во всех заголовках, гласящих, что Большие национальные скачки сорваны. 3 апреля 1993 года.

Я никогда не встречался с Тони Боллом, но все, с кем я говорил о нем, описывали его как легко возбудимого, злого человека, которого лучше остерегаться. Остальное — история. У Болла выдался паршивый день. Ему пришлось призвать свору гончих раньше времени из-за кучки саботажников. Возможно, он проигрался на скачках и был не в лучшем расположении духа. Для 53-летнего охотника на лис из Кембриджшира хороший день представлял собой запахи цветочков и лис, на которых никакие чертовы саботажники не мешают охотиться. Он ехал домой рано на своем трейлере для лошадей, и тут перед ним возникли семенящие активисты. Их день сложился удачно, потому что охоты было мало, а убийств не случилось вовсе. Активисты тоже направлялись домой. Среди них был Том Уорби. Я не знал Тома, но я хорошо себе представляю, как он себя чувствовал. Он впервые поехал саботировать; он вкусил успех, другие саботажники были с ним дружелюбны и присматривали за ним, как это принято: все друг за другом присматривают. Его девушка ездила саботировать охоту несколько раз, вот он и решил поехать с ней в тот день. Она знала, что и как делать; чтобы научиться правильно себя вести, много времени не надо.

Люди из деревни скажут вам, что, согласно этикету, когда ведешь машину в сельской местности и перед тобой появляются пешеходы, необходимо дождаться, когда представится возможность проехать. Что если на дорогу высыпало стадо коров или овец, не нужно мчаться сквозь них — следует дождаться, пока фермер не уберет их с вашего пути. Что не нужно дудеть в клаксон на саботажников охоты — они позволят тебе проехать как только смогут. Это деревня, городские должны учиться терпению. Но Болл не желал терпеть. Это была его деревня, и он ревел двигателем, чтобы все знали это, но в том самом месте убраться с дороги было действительно некуда. Тем не менее, он угрожал и обзывался. Кто-то даже слышал, как он огрызнулся: «Если вы не дадите проехать, я вас всех к такой-то матери передавлю».

Увеличивая число оборотов и разгоняя фургон, Болл принялся прокладывать путь через группы разбегающихся по двое-трое активистов. Уорби инстинктивно попытался убраться с дороги и прыгнул вправо, чтобы забраться на узкое травяное ограждение, но оно было покатым, и уцепиться на нем было не за что. Все видели, что пешеходы в опасности. Но никто, кроме водителя, ничего не мог с этим сделать. Юноша отлетел и ударился о грузовик, сломав при этом ногу. Он ухватился за боковое зеркало и смог удержаться за него несколько секунд, пока Болл продолжал гнать во всю прыть. Испуганный парень и расчищенный теперь уже путь — казалось бы, Болл добился, чего хотел, и мог бы остановиться, но теперь его охватило возбуждение от происходящего. Через 50 метров Уорби уже не мог продолжать держаться и упал под колеса грузовика. Он умер на месте. Грузовик же продолжил свой путь к конурам.

У тех из нас, кто имел опыт в подобных делах, не вызвало удивления ни то, что не полиция не проводила большого расследования, ни то, что она не вышибла дверь дома Болла и не заковала в наручники, ни то, что СМИ отчего-то не стали вопить об исполненных жажды насилия отморозков, убивающих детей. Я проводил выходные в околотке и за куда меньшие грехи, чем убийство: для примера, дул в охотничий горн и прогуливался по полю. Мою дверь вышибали из-за так называемого подозрения в краже чьего-то дневника и обязывали соблюдать комендантский час, чтобы отвадить от спасения кур на фермах по ночам. Это стандартное наказание для тех, кто выступает против угнетения животных.

Тони Болл, как Алан Саммерсгилл и многие другие похожие личности до него, был впоследствии арестован, допрошен и выпущен без предъявления каких-либо обвинений. Ему не инкриминировали даже неосторожное вождение или покидание места несчастного случая — позиция полицейских, до изумления похожая на ту, что последовала за смертью Майка Хилла. Отсутствие даже намека на возмездие за жестокие нападения взрослых мужиков на женщин и детей, а также атмосфера равнодушия и даже препятствования восстановлению справедливости, сделали этих мужиков бесстрашными перед возможными последствиями подобных нападений.

Сдержанная реакция полиции Кембриджшира была предсказуемой, тогда как пресса отреагировала совсем уж неадекватно. Поскольку Том Уорби не был известен полиции как саботажник охоты или террорист с криминальным прошлым, смерть юноши повесили на его друзей и на Ассоциацию саботажников охоты, которая якобы безжалостно дезинформирует детей о том, что представляет собой охота! The Mail on Sunday «удалось выяснить», что Ассоциация обучает доселе неизвестную небольшую группу под названием «Лисята», готовя из представителей молодого поколения, еще слишком юных для акций, настоящих диверсантов. «Саботажники охоты вербуют детей», — кричал испуганный заголовок. В статье жестко критиковались саботажники, а их деятельность приравнивалась к насилию над детьми, только потому, что они объясняли недорослям, что насилие — это жестоко, а также потому, что координировали кампании по коллективному написанию писем членам парламента. Кроме того, автор накопал грязи на бывшего мужа одной престарелой саботажницы, который, как говорилось в материале, был фашистом. Зачем все это? Чтобы отвлечь внимание от смерти подростка. Мужчина средних лет имел репутацию человека, склонного к угрозам, а в один ненастный день взял да и убил совершенно невинного, беззащитного 15-летнего парня, однако его никто ни в чем не винил! Статья представляла собой худший пример низкопробной журналистики, которой почти удалось скрыть правду о том, что случилось в том лесу. Как вышло, что авторы заголовка орали про насилие, террор и экстремизм из-за разбитого окна и письма с угрозами, при этом игнорируя настоящее насилие и зверское убийство? Как могла подобная история внезапно встать с ног на голову?

Тюрьма всегда берет свое и предстает не самым приятным местом для детоубийц вроде Болла. Он вполне мог убить кого-то, кого я знал. Это было не столь важно — хватало того, что убитый был со мной заодно и активно действовал против угнетения животных. Узнав об убийстве, сидя в тюрьме, я впервые за многие месяцы заключения почувствовал себя бессильным и отчаянно нуждающимся в разговоре с кем-то, кто помог бы мне понять смысл происходящего, но договариваться о телефонных звонках требовалось заблаговременно. Мой сокамерник Джон был чувствительной натурой. Это не была смерть кого-то близкого мне, и мне требовалось пообщаться с кем-то, кто вполне мог понять мои ощущения. Я был изолирован, запутан и зол, а ток-шоу на радио уделяло больше внимания обсуждению сорванных скачек и поискам виноватых.

Разумеется, в кругах зоозащитников зрели мстительные настроения, но местные саботажники призвали всех к спокойствию. Никто не хотел повторения Додлестона и предпочитал обрушиться на власти с критикой, когда страсти улягутся, но что могло быть хуже, если людей вовсю убивали? Погромы в конурах при свидетелях, возможно, были не лучшим ответом на беспредел, но не делать совсем ничего?

Никто так и не ответил за убийство Тома Уорби, хотя полиция не преминула отправить людей на подавление «мятежа» возле конур. И все! Разве движение становится сильнее, когда подставляет другую щеку? Или, может, подставить щеку означает дать понять, что мы готовы нести потери в будущем? Будут нас больше или меньше уважать? Если те, кто за это отвечает, ничего не делает, что тогда? Они убивают детей!

РЕЙДЫ

Бигли, которых разводят в лабораториях, не могут жить в других условиях.

Боб Коули, менеджер Interfauna

Суд и возмездие

С тех пор как Хантингдонский исследовательский центр был нанесен на карту антививисекционного движения, начали просачиваться все новые и новые сведения о местных предприятиях, о деятельности которых широкие массы ничего не знали. Многие активисты знали о существовании HLS, но мало кто слышал про компанию под названием Interfauna, здание которой было расположено вниз по дороге от исследовательского центра в местечке Эбботс-Риптон. О деятельности предприятия можно догадаться по ее названию: если Interflora доставляет цветы, то Interfauna доставляет животных. Совпадение. Или нездоровая шутка. Как бы то ни было, прошел слух, что эта компания — крупнейший поставщик биглей прожорливым лабораториям, не слишком перегруженная мерами безопасности.

Когда опасность обнаружения животных была оценена по достоинству, HLS сам поднял вопрос, создав кордон безопасности. Он не был непреодолимым — и Сара Кайт это доказала — но «Интерфауна» представляла собой другой, куда более независимый бизнес. Были выявлены и иные звенья цепи, включая центр разведения грызунов в промышленном комплексе в Стакли-Мидоуз, но Interfauna выглядела заметно более слабым звеном и легкой, но драгоценной добычей для копилки ФОЖ.

Компанию основали в середине 1970-х два ветеринара Хэккинг и Черчилль. Они были бывшими сотрудниками HLS и умели гробить здоровых животных. Они придумали хороший способ жить припеваючи — получать деньги за то, чтобы снабжать друзей и коллег животными, которые им требуются, но однажды кто-то со стороны прознал про их жалкий бизнес и призадумался, а не спасти ли выращиваемых животных.

Заговор зародился на демонстрациях против HLS среди усердных людей, которые были знакомы и доверяли друг другу. Они условились вызволить свору биглей из помещений Interfauna. Джон Кертин принимал активное участие в этих событиях. Вот как он описывает эту историю:

«Когда мы приняли идею освобождения, следующим шагом стало съездить туда и увидеть все собственными глазами. Так мы с еще одним заинтересованным человеком и сделали. Нашей первой реакцией на происходящее в Interfauna — помимо приступов тошноты от отвращения — было искреннее изумление от явного недостатка мер безопасности. Никакой колючей проволоки, никаких прожекторов, никаких охранников — лишь один менеджер и два довольно добродушных ротвейлера. Гарантией безопасности этого места служило только то, что оно было хорошо припрятано. Этот дом был крепостью только потому, что о нем до недавнего времени никто не знал. А высокий забор и камеры наблюдения на каждом шагу лишь привлекли бы ненужное внимание. Но теперь завеса тайны была сброшена, активисты уже высадили разведчиков. По сравнению с большинством рейдов этот представлялся плевым делом.

Мы составили примерные планы. Примерные, потому что было ясно, что нам понадобится множество людей и кропотливая, скрупулезная постановка задач. Я пообщался с массой активистов и к моему большому удовлетворению одним из опрошенных был Дэнни Эттвуд, который сам в поте лице работал над проектом нападения на Interfauna и освобождения ее узников. Как говорится, гениальные умы мыслят в одном направлении! Объединив усилия и посвятив пару вечеров прогулкам по окрестностям предприятия, мы получили подробную информацию от бывших сотрудников компании, которые уволились, не выдержав обстановки секретности и ужаса в этой компании. Они описали нам шокирующую картину, но она вполне укладывалась в рамки нашего представления об изнанке подобных предприятий.

Было решено, что мы попробуем проникнуть в Interfauna и вынести из отсека для собак столько щенков биглей, сколько получится. Разумеется, мы собирались постараться вызволить и взрослых собак тоже. К сожалению, нам не удалось этого сделать, потому что при приближении человека собаки начинали биться в истериках и лихорадочно лаять, а продолжительный шум из конур в ночное время мог привлечь внимание дежурного менеджера. Нужно помнить, что в Interfauna единовременно содержались около пятисот биглей, и эта цифра сохраняется по сей день. Мы мечтали забрать всех, но должны были отталкиваться от ситуации.

На акцию отправились две группы. Обе двигались по близлежащему полю, по его краю — так, чтобы не быть замеченными. Мы подъехали прямо к заднему фасаду здания, где держали щенков и забрались внутрь, вырезав большую дыру в крыше. Мы знали, что двери стоят на сигнализации, поэтому это было логичным решением и вопросом нескольких минут, хоть и привнесло в безмолвие ночи кое-какой диссонанс. Мы оставили дозор с уоки-токи на крыше. Ротвейлеры, между тем, безмятежно спали, не потревоженные нашим визитом.

Проделав дыру в кровле, мы спустили внутрь лестницу, и в течение нескольких секунд первый щенок бигля уже был на пути к свободе. Разведка донесла, что мы можем использовать клетки и коробки самой компании для перевоза собак. Работали по следующей схеме: помещали щенков по четыре в большую клетку, после чего двое человек несли ее по полю в ожидающую машину. Это была трудозатратная работа.

Мы стартовали в 21.00 и только к часу ночи загрузили фургон до отказа. Когда я говорю до отказа, я хочу, чтобы вы представили себе 82 щенка в клетках в одном микроавтобусе. Вспоминая об этом, я мечтаю, чтобы у нас тогда были сотни фургонов и активистов — может, тогда мы могли бы полностью очистить это место. Мы никак не думали, что все пройдет так гладко, и не ожидали, что сумеем освободить аж 82 щенка, но представьте наши ощущения: мы спасли из жестокого заточения несколько десятков собак, оставив стольких в неволе!