От заката до рассвета

Если учесть сравнительно небольшой возраст ФОЖ, он добился значительных успехов. Да, отзывы в прессе не самые хвалебные, но ни одна другая организация за всю историю на спасала столько жизней напрямую; даже близко не подобралась. ФОЖ оказался невероятно успешен в достижении поставленных целей. Участники рейдов не только калечили такие преступные бизнесы, как торговля мехами — избегая какого-либо насилия, они привлекали внимание общественности к жестокости, которая процветает на подобных предприятиях. Каждое освобожденное из заточения и от пыток животное и любая публичность, вызывающая дебаты — все это маленькие победы в грандиозной войне против зла, которые можно расценивать как хорошо выполненную работу. Вызволить запущенную собаку из сарая на заднем дворе так же важно, как провести скрупулезную зачистку на хорошо охраняемой вивисекционной лаборатории, освободив сотни животных, а делают и то, и другое, как правило, одни и те же люди.

Не существует никакой закономерности в том, как люди становятся активистами ФОЖ: у Фронта нет ни вербовщиков за школьными воротами, ни агитационных стендов в магазинах диетических продуктов. Единомышленники собираются вместе и пытаются остановить угнетение животных законными мерами, а чуть позднее приходят к тому, чтобы отдать предпочтение ночным акциям: так образуются «ячейки». Одна знакомая мне ячейка была сформирована вечером после футбольного матча в Манчестере. Двое мужчин, обоим по двадцать с лишним, не виделись со школьных лет, но вдруг узнали друг друга, играя за разные команды. В школе они виделись на занятиях, но не дружили. Все изменилось после той игры, когда в процессе общения они выяснили, что они не только, но еще и мыслят одинаково радикально и хотели бы применить себя к решению проблем животных. После этого они участвовали во многих налетах на собственность угнетателей животных, порой вместе, порой работая с другими единомышленниками. При этом внешне они ничем не отличались от других игроков на футбольном поле.

Некоторые активисты ФОЖ вступают на путь освобождения животных после размышлений о том, чтобы нарушить закон, и очень быстро убеждаются в эффективности подобного подхода в сравнении с легальными вариантами. Главное, что в долгосрочной перспективе животные только выигрывают, потому что их участь постоянно обсуждается, тяготы подчеркиваются, а, кроме того, оказывается достаточное давление на тех, кто их угнетает; в краткосрочной же перспективе им попросту спасают жизни и избавляют от страданий. Эксплуататоры не зря строят свой бизнес на секретности и держат животных за закрытыми дверями; для них жизненно важно, чтобы эта завеса тайны оставалась плотно прикрытой, поэтому любое освещение их деятельности способствует ее упадку. Многие начинающие активисты с некоторым сожалением замечают, что добиться этого удается, только выйдя за рамки закона.

Некоторые проводят маломасштабные акции на регулярной основе, вторые постоянно забрасывают свои мишени зажигательными бомбами, третьи делают и то, и другое от случая к случаю, а есть и такие, кто не может с собой ничего поделать, поэтому берутся за все без разбору. Последние попадут в тюрьму в первую очередь. Я общался со специалистами по освобождению животных, которые не слишком уж их любят, у которых даже нет своих питомцев. В конечном счете, это дело личных предпочтений и приоритетов. Например, организация рейда может занять месяцы и влететь в копеечку: разведка и сбор денег необходимы, а животных нужно на чем-то переправлять в надежные убежища и пристраивать в хорошие дома. В то же время закидать целую автостоянку грузовиков зажигательными бомбами можно в любой момент, не потратив при этом почти ни копейки. Я знаю, потому что я это делал. Урезание финансирования может негативно сказаться на спасении животных, тогда как ребятам, которым нужны баллон с краской и полкирпича, не потребуется много денег. Зажигательные устройства обходятся даром по сравнению с тем, сколько всего они способны уничтожить.

Невзирая на то, что группы преследуют целью поразить цель, огромное внимание уделяется тому, чтобы убедиться, чтобы никто не пострадал. Пусть немногие стали бы горевать из-за гибели вивисектора или забойщика, еще меньшее число людей готовы начать их убивать. Такие промахи имели бы плохой отголосок в прессе, а акции были бы менее продуктивными, чем атаки на сам бизнес подобных предприятий. В этой связи хоть огонь и считается лучшим оружием в плане нанесения максимального ущерба, многие налеты были отменены именно из-за потенциальной опасности распространения пламени. При этом нужно знать, что пожарные хорошо осведомлены о рисках, сопряженные с огнем, и проинструктированы не испытывать собственную судьбу ради спасения чьей-то собственности. Можно ли сравнивать пылающий объект вроде грузовика или деревянного ангара с жизнью? Таков основной аргумент поджигателей ФОЖ. Конечно, нельзя. Но те, кто получает доход от страданий и эксплуатации животных, не выстраивают свои приоритеты надлежащим образом. Суды тоже демонстрируют довольно смазанные представления о морали. Активисты, которых еще до первого заседания окрестили «зоозащитниками-экстремистами» из-за проведенного спасательного рейда, могут ожидать куда более сурового приговора, чем любой среднестатистический отморозок с улицы, сунувший кому-то в лицо осколок стекла. Если нужны какие-то доказательства того, что ФОЖ не нравится истеблишменту, то судебные решения — наилучшее из них.

Угнетатели животных (основное определение, которое я использую для людей, которые участвуют тем или иным образом в физических или психологических истязаниях беззащитных существ ради своих нужд) часто обвиняют активистов ФОЖ в безрассудном пренебрежении человеческими жизнями и бесчеловечном желании ранить или убивать людей. Ничто не может быть дальше от истины. ФОЖ исповедует политику ненасилия с первого дня своего существования — какой бы несостоятельной эта политика ни казалась в свете непрекращающихся пыток, которым подвергаются животные из-за недостатка политических шагов, направленных на прекращение этих пыток — и его активисты никогда не нападали непосредственно на людей. Если идея заключалась в том, чтобы испортить имущество угнетателей животных, разумеется, сами угнетатели могли попасть под горячую руку. Но при этом всегда существовала сознательная установка избегать физического насилия. На то, чтобы открыть двери подобных предприятий тратятся куда большие силы, чем потребовались бы на то, чтобы выследить этих людей. Намного проще было бы организовать убийство кого-нибудь из них, пробравшись к нему в гараж и заминировав его машину. Попытки исковеркать правду, настояв на том, что активисты пытаются, надеются или намереваются кого-либо травмировать или убить, умышленны и дурно пахнут. Хорошо, что факты говорят сами за себя.

Критики кампаний ФОЖ часто выражают «обеспокоенность» тем, что подобное «преступное поведение» приводит к обратным результатам, и что добиться чего-либо можно только законным путем, но история свидетельствует об обратном, равно как и современные реалии движения. Суфражистки нарушали все возможные правила, прибегая к поджогам и насилию, чтобы вывести на первый план всех обсуждений дискриминацию женщин и, в конечном счете, обеспечить им равные права или хотя бы возможность голосовать. Бойцы сопротивления в годы Второй мировой войны использовали взрывчатку и огнестрельное оружие, убивали невинных людей наравне с виноватыми, пытаясь побороть нацистский режим в Европе. АНК⁴⁸ видели необходимость в вооруженной борьбе с системой апартеида в Южной Африке, на которой лежала ответственность за бесконечное насилие, пытки и убийства, и которая была не готов выслушивать рациональные аргументы. Рабы расизма в Вест-Индии⁴⁹ понимали, что у них нет другого выбора, кроме как применить насилие, чтобы обрести свободу, так же, как и все остальные невольники и сопротивленцы на протяжении всей истории. Исключение составлял только Ганди, которому повезло с эпохой и числом последователей.

Неужели все эти бойцы заблуждались? Можно ли утверждать, что у них была возможность добиться своих целей исключительно законными, мирными методами? Очевидно, нельзя. Кто-то медленно кладет голову на плаху, пока другие делают все возможное, чтобы изменить положение вещей, если испытывают на себе реакцию властей. Это естественный процесс.

Фронт освобождения животных вырос на руинах BoM в 1976 году. Пару дюжин новых активистов привлекла шумиха, окружавшая дело Бистерской Троицы, разоблачение ICI и желание совершать нападения — то, чем другие организации заниматься отказывались. Название «Группа милосердия» мало кому виделось достаточно мощным, чтобы представлять авангард замышляемой революции, поэтому организацию переименовали.

То, что животных жестоко эксплуатируют ради веселья, по привычке или из финансовых соображений, считалось общепринятым, и совсем немногие мыслители считали возможным привлекать внимание к этой проблеме или попытаться положить конец каким-то из форм эксплуатации. Но молодежь больше, чем когда-либо, была готова участвовать в акциях прямого действия, и за двенадцать месяцев существования ФОЖ ущерб от приведенного в негодность имущества исчислялся половиной миллиона фунтов.

Первым освободительным рейдом ФОЖ стало нападение на лабораторию Pfizer⁵⁰ в городе Сэндвич в графстве Кент. В результате хорошо спланированного рейда с использованием ворованной лодки для пересечения реки и отсутствия контактов с охраной были спасены три беременных самки бигля, которые впоследствии родили тринадцать щенков. В отличие от ошеломляющих систем безопасности, которыми оборудованы все сегодняшние вивисекционные лаборатории (включая лаборатории Pfizer), в те первые годы противоборства охрана не была такой уж большой проблемой. С годами освободителям приходилось адаптировать свои методы к усовершенствованиям в мерах безопасности и технологиям, внедрение которых стали неизбежной параноидальной реакцией на урон от рейдов в сферах угнетения животных.

В ноябре того же года тринадцать биглей были вызволены из Оксфордской колонии лабораторных животных в местечке Чэпел-Иссак в Уэльсе из огромной фермы, разводившей собак и в будущем описанной активистами как «крупнейшее собаководческое предприятие в Европе, окруженное трехметровыми стенами и высоким забором с колючей проволокой».

Также под покровом ночи подверглись нападению офисы Общества в защиту исследований (RDS)⁵¹ в Лондоне. В результате налета удалось обнаружить крайне важные сведения, включая домашние адреса вивисекторов. В телефонном разговоре, который последовал за рейдом, звонивший активист Фронта сказал: «Это ФОЖ. Ваши документы у нас. Мы считаем, что вы довольно серьезно больны».

Тогда, в отличие от того, что происходило тридцать лет спустя, ни у кого не было особого желания устраивать акции, направленные непосредственно на дома людей; все были сосредоточены на центрах угнетения. Тогдашняя обстановка резко контрастировала с тем, что мы имеем сегодня, поэтому вивисекторы могли чувствовать себя дома в относительной безопасности. Милое, обходительное, вежливое английское отношение ожидало даже тех, кто подвергал животных настоящим ужасам вивисекции. В лабораториях, правда, им было уже не так комфортно. Состояние полного покоя было утеряно навсегда, потому что активисты навещали всех без предупреждения и наводили достаточно шороху, при этом не переходя на личности. Благовоспитанный подход практиковался лишь следующие три года, прежде чем запасы терпения не начали подходить к концу. Работа и образ жизни угнетателей начали стремительно отражаться на том, что творилось у них дома. Изначально доставалось главным образом охотникам и вивисекторам, но вскоре фермеры-скотоводы и другие эксплуататоры тоже оказались под ударом.

Но и набеги на сами предприятия никто не отменял. Потери в связи с освобождением 1500 голубых песцов с фермы в Далчонзи в Шотландии в октябре 1976 года составили свыше £90.000. Я вышел на группу, которая совершила эту акцию. Команда активна до сих пор. Один из ее членов рассказал мне следующее⁵²:

«Тогда я еще не был до конца уверен, что поступаю правильно, но друг сказал, что нужна моя помощь, и я согласился. Мне было некомфортно от молчания, царившего в машине по дороге туда. Мы никогда раньше не делали ничего подобного, и я знал, что мы можем попасть в беду. У нас едва получалось говорить. Я думал, что это я вывожу всех из себя. Но стоило нам забраться на ферму и начать открывать клетки, как мы увидели разбегающихся песцов, некоторые из которых оглядывались, как бы благодаря нас за то, что мы вернули им свободу, и тогда я понял, что моя жизнь изменилась, что мы поступили хорошо! По дороге домой мы оживились, пели и шутили. Мы очень нервничали и чувствовали себя не до конца уверенно, но это было нечто поистине захватывающее. Как будто нас самих кто-то освободил вместе с теми песцами».

К этому моменту ФОЖ уже прочно укрепился в Великобритании. Только за 1977 год горстка активистов освободила более двухсот животных, забрав их у поставщиков лабораторий. В результате потребность в неактивных участниках вскоре начала расти столь же стремительно, как и необходимость появления новых налетчиков, потому что движению требовалась проверенная сеть убежищ, которая постепенно создавалась и использовалась. На протяжении последующих лет многие тысячи животных были вызволены со скотоводческих предприятиях и из лабораторий по всему миру, и все они нуждались в хороших домах. Укрытия для нужд ФОЖ становились бесценными.

Один из первых рейдов 1977 года закончился плачевно. Освобожденных животных схватили и отправили назад в лабораторию, а Ронни Ли арестовали и посадили в тюрьму за их кражу. Фрэнк Эванс, владелец Центра разведения лабораторных животных в Кершелтоне, графство Суррей, отрапортовал полицейским после рейда:

«Задача моего центра — разводить мышей для медицинских исследований. Я продаю их в больницы и лаборатории. В моем центре единовременно находятся порядка десяти тысяч мышей. В четверг 17 февраля 1977 года примерно в 16.30 я закрыл двери, как обычно, и проверил, все ли в порядке.

На следующий день, в пятницу 18-го я пришел около 8.00 утра, чтобы приступить к работе. Придя, я обнаружил мои помещения разгромленными. Первым делом я увидел надписи краской на стенах.

Это были лозунги вроде «ПРЕКРАТИТЕ ЭКСПЕРИМЕНТЫ НА ЖИВОТНЫХ» и «ДОЛОЙ ЖЕСТОКОСТЬ». Потом я увидел, что окно моего офиса выбито. Дальше, идя по лаборатории, я обнаружил, что пропали небольшие суммы наличных денег. Потом я заметил, что телефонные провода перерезаны. Проверив саму лабораторию, я убедился в том, что трех ящиков с мышами нет. В двух из них было по 50 мышей, в третьем — 25. Стоимость каждого ящика составляла как минимум £25. Итого £55. Я также зафиксировал пропажу записной книжки, стоимость которой указать затрудняюсь. В ней содержатся различные записи о моих постройках за многие годы, и исчезновение этих данных повлечет за собой неудобства».

Конечно, это не то же самое, что взрывать поезда в метро или всаживать самолеты в небоскребы, но в нынешней политической атмосфере поведение подобного рода было бы охарактеризовано как терроризм, термин, которым настолько злоупотребляют, что он стал бессмыслен, если только его не применяют к людям, которыми недовольны власти.

Ронни Ли, человек, описанный одним репортером, как «самый учтивый человек, которого я когда-либо встречал», и с ним мало кто не согласился бы, стал известен полиции как человек, чьи дерзкие поступки не вязались с его известной и куда менее зловещей интеллигентной наружностью. Он играл ключевую роль в построении стратегии ФОЖ. Не зная о том, что полиции известен его новый адрес, он забрал освобожденных мышей себе. В тот же день его жилище обыскали, нашли всех мышей и отправили обратно в селекционный центр. Восемь месяцев спустя Ли признали виновным в краже со взломом и дали год тюрьмы. После вынесения приговора он сказал: «Прокурор говорил здесь, что закон существует для защиты слабых от нападок. Похоже, здесь мы имеем прямо противоположную ситуацию. Закон существует для того, чтобы на слабых продолжали нападать как вздумается. Он позволяет эксплуатировать животных».

Первым успехом тактики экономического саботажа ознаменовалось вторжение в лабораторию Consultox⁵³ в Лондоне, которое стоило компании £80.000. Это были существенные финансовые потери, которые в очень скором времени привели к тому, что лаборатория закрылась. Бесчисленное (хоть я и пытался провести какие-то калькуляции) количество других участников эксплуатации — от мясников до ученых и от агропромышленных фермеров до владельцев универмагов пали жертвами пусть и не слишком искусных, но оттого не менее внушительных требований обращаться с животными иначе. Такие победы, как закрытие меховой фермы или зоомагазина, зачастую достигались и достигаются путем совместной работы с активистами, работающими в рамках закона. В сущности, они максимально распространяют ужасы, выясненные и задокументированые бойцами ФОЖ, применяя легальные методы давления посредством акций протеста и бойкотов; иными словами, пока «дипломаты», как они себя называют, стучатся в парадную дверь, ФОЖ заходит через заднюю. Для некоторых людей, однако, одной только вынесенной дверь черного хода и угрозы новых визитов непрошенных гостей бывает вполне достаточно для того, чтобы быстро закрыть лавочку.

За пределами Соединенного Королевства настроения зоозащитников тоже вовсю менялись. В 1977 году группа, называвшая себя Подводной Железной Дорогой, спасла двух дельфинов-афалин из лаборатории Университета Гавайев, где их использовали в экспериментах по изучению коммуникативных способностей. Подопытные по имени Пьюка и Киа были захвачены в Мексиканском заливе за шесть лет до этого. Основатели Подводной Железной Дороги, два студента-серфера, которые принимали участие в проекте, в какой-то момент разочаровались в необходимости безжалостных экспериментов. Ученые перестали давать дельфинам резвиться в их бассейнах, отняв у них все игрушки в стремлении подвигнуть их к большему сотрудничествус людьми.

Стив Сипман и Кенни Л’Вассер, вероятно, оказались единственными настоящими друзьями этих дельфинов, поэтому им было просто решиться на освобождение товарищей. Работая по ночам и выходным, парни тайно учили дельфинов ловить рыбу, чтобы прокормиться. На протяжении всех шести лет, которые дельфины провели в маленьких бетонных затонах, они ели рыбу из холодильника, и перестроиться им было сложно, но они старались изо всех сил. Стив и Кенни в тайне от начальства позволяли дельфинам играть, и, возможно, те чувствовали, что движутся к лучшей жизни. Так и было.

Стив и Кенни обрели сподвижников и 29 мая, когда все сотрудники лаборатории разошлись по домам на выходные, команда отправилась осуществлять план спасения. Это оказалось на удивление просто. Несомненно, участие тех, кто знает систему изнутри, всегда помогает делу, но даже при этом существует масса возможных опасностей. Перемещение животных с помощью лебедки было одной из них. Она порвалась под весом тела одного из дельфинов. В конечном счете, положение спасли безупречная решимость, пена для комфорта и безопасности, веревки для подъема, мокрые тряпки, лакомства и микроавтобус Volkswagen. Дельфинов отвезли на берег. Наши герои облачились в серферскую одежду и аккуратно переместили своих друзей в море, а потом, накормив их лакомствами, прыгнули на доски и погребли, увлекая Пьюку и Киа в открытое море.

Пьюка всегда была более заводной, чем Киа, и рванула в океан, быстрее, чем спасители успели выкрикнуть «Берегись дельфина, рыба». Киа, в свою очередь, болталась возле берега на протяжении нескольких дней к восторгу местных жителей и серферов, избегая многочисленных попыток вновь ее изловить. Когда сотрудники лаборатории вернулись на работу, они обнаружили двух надувных дельфинов и крупную надпись:

«УШЛИ КУПАТЬСЯ. Пьюка, Киа, Кенни и Стив».

Ребята сдались полиции после того, как дали пресс-конференцию на следующий же день, и были обвинены в тяжкой краже, но получили признание — в том числе — Американского общества за права животных, которое заявило: «Животные долго этого ждали». Их имена были не слишком известны, но они сыграли немалую роль в росте международного интереса к судьбе дельфинов-узников. Не слишком замысловатая акция стала первым примером столь удачного освобождения, за которым последовали другие, по мере того, как все новые дельфины становились невольниками человеческой жажды развлечений по всему миру: так или иначе, в Великобритании их не стало через двадцать лет.

В 1978 году Фронту в Великобритании был нанесен чувствительный удар, когда пятерых наиболее активных членов заключили в тюрьму в результате двух судебных процессов. 21-летнего Гэри Тредвелла, 48-летнего Дэвида Хоу и 24-летнего Майкла Хаскиссона (того самого, что вызволил собак из лаборатории ICI) посадили под замок за надругательство над могилой охотника Джона Пила, кумира всех охотников на лис. Он обожал раскапывать лисьи норы и убивать беззащитных животных. Место, где лежали его кости, было святыней для всех фанатиков кровавых видов спорта. Идея подобной акции витала в воздухе много лет, пока активисты наблюдали, как охотники разоряют лисьи норы, чтобы травить их и убивать, отдавая дань варварской традиции. Активисты перевернули надгробие и оставили в частично разрытой могиле лисью голову, украденную в пабе, где сиживали охотники. Надпись на бумаге рядом гласила: «Дуйте в рожки, пока рожи не посинеют».

Ущерб исчислялся всего £70, но дело было не только в этом. Проблема заключалась не в стоимости восстановительных работ: суд счел, что разгуливать по кладбищам и крушить могилы, практически выкапывая кости покойников — это в корне неверно. Нарушители ожидали, что их оштрафуют, но судью не впечатлили их мотивы, поэтому он отправил всех троих в тюрьму на девять месяцев. Гэри Тредвелл впоследствии сказал: «Я считаю, что этой акции придали слишком много драматизма. Я никак не возьму в толк, из-за чего поднялась такая шумиха — наш поступок немногим отличался от действий археологов, которые пробираются в египетские гробницы, чтобы разрыть чьи-то останки, а ведь их принято поздравлять».

В тот же год судья Сьюзан Норвуд, председательствовавшая на процессах по делу о краже со взломом и вандализме в офисах Британского общества любителей охоты и рыбной ловли в Лондоне, заявила обвиняемым в порыве ободряющего просветления: «Я могу понять, почему вы врываетесь в вивисекционные лаборатории и выпускаете животных, но печатные машинки и калькуляторы им ничего не сделали». Гэри Тредвелу добавили еще девять месяцев к тем, что у него уже были; двадцатилетнего Обри Томаса приговорили к шести месяцам, а Кристофер Морисси провел под арестом три недели, после чего был отпущен. В этом же месяце три женщины и двое мужчин, всем немного за двадцать, прошли по делу о спасении 12 кур, которое принесло владельцу £12 убытков, с фермы в Сэйерс Коммон в графстве Суссекс, на которой содержались 40.000 птиц. Обвиняемых вскоре освободили из-под стражи, потому что они настаивали на том, что взяли птиц на обследование в Министерстве сельского хозяйства и, таким образом, не собирались грабить хозяина животных. Во время задержания Робин Ховард спросил у полицейского: «Если я возьму вину за проникновение на себя, вы отпустите остальных?». Он получил отрицательный ответ: полиция желала предъявить обвинения всем.

Эти аресты, суды и заключения, а также связанные с ними неприятности оказали существенный эффект на деятельность совсем еще юного Фронта. С этого момента, хоть дело и не застопорилось навечно, но все было не очень хорошо вплоть до возрождения движения в 1979 году. Например, летом около сотни батарейных кур были освобождены с фермы в местечке Миддл-Уоллоп в Уитшире. Газеты написали, что ФОЖ предупреждает о новых рейдах, тем самым создав хорошую огласку происходящего. В августе был совершен налет на батарейную ферму «Шангри-Ла» в Стивнидже, графство Хертфордшир, откуда удалось вызволить 70 кур. В интервью журналистам владелец отрицал факт жестокостей на ферме, утверждая, что критика ФОЖ необоснованна, поскольку его птицы регулярно получают сбалансированное питание! Видимо, счастливый в связи с этим, он позировал для фотографов на фоне своих сараев, перед тогда еще мало кому знакомыми по снимкам бесконечными рядами клеток, плотно нашпигованных курами.

Так как в те времена подобные сцены были не слишком известны общественности, активисты воспринимали распространение этой информации с оптимизмом. Тогда, как и сейчас, всех грела надежда на то, что, получив свидетельства происходящих зверств, люди восстанут против системы. Как ни грустно, но это были — и остаются — очень редкие исключения. Меньшинство, на которое это производит впечатление, существенно проигрывает в количественных показателях тем, кто либо быстро забывает, что они видели, либо отказывается брать на себя какую бы то ни было ответственность, потому что «этим есть кому заниматься»; или тем, кому попросту начхать. Ожидания от обнародования подобных изображений сильно преувеличены — они редко, если вообще когда-либо, оказывают желаемый эффект: вместо того, чтобы делать что-то для прекращения жестокостей, правительства и бизнес идут иным путем, предотвращая будущие разоблачения⁵⁴.

В том же месяце активисты испортили несколько газонов, принадлежащих гольф-клубу «Кумб Хилл» в Кингстоне в графстве Суррей, в знак протеста против использования клубного оборудования Ассоциацией продавцов меха. Это был небольшой сдвиг в тактике, расширивший понятие виновности для сфер эксплуатации животных. 1 августа The Daily Telegraph подсчитала, что на тот день ФОЖ совершило акций на £1 миллион ущерба — цифра, которую сами вредители назвали оценкой с большущим запасом.

По мере того, как росло число активистов, готовых рисковать своей свободой, увеличивались расходы угнетателей животных на меры безопасности. В долгосрочной перспективе эта цепная реакция выразилась в том, что будущие вивисекционные лаборатории развертывались как можно выше в многоэтажных зданиях или под землей. Те, что все еще располагались на уровне земли, особенно если они принадлежали крупным компаниям и университетам, укреплялись все более дорогими системами безопасности. Разумеется, полностью перекрыть людям доступ внутрь не могли даже они. Как говорится, упорство пробьет любую стену (или что-то в этом духе).

Сообщения о совершенных акциях поступали отовсюду в штаб-квартиру ФОЖ в Великобритании. В числе стран, в которых действовали активисты, были Канада, Франция, Голландия и США. Голландский ФОЖ образовался в 1977 году, стартовав рейдом на батарейной ферме в Виндхавене. Вскоре активисты освободили двенадцать биглей из лаборатории в Зейсте и спасли более 200 норок и трех лис со звероферм, а также 400 фазанов, которых разводили для охоты. Еще они вызволили овец и пони, с которыми плохо обращался один голландский политик, десятки кур с ферм и 21 кошку из центра разведения животных для лабораторных исследований, а одной ночью выпустили сотни серебряных лис с трех ферм, предварительно испортив безопасной для здоровья животных краской их мех.

Во Франции наибольшее внимание общественности к вопросу было приковано, когда были похищены 57 собак, предназначенных для лабораторных экспериментов. Многие канадские газеты осветили историю про рейд, в ходе которого из лаборатории больницы для детей в Торонто были спасены 14 морских свинок, 5 кроликов и кот; активисты ФОЖ сделали всеобщим достоянием снимки освобожденных животных — кот был изуродован, у него отсутствовали уши. Фронт заявил прессе: «Войти туда было все равно что очутиться в кабинете Франкенштейна — лишенные голоса собаки, покрытые ожогами поросята и 18 кошек с отрезанными ушами. Мы взяли столько животных, сколько могли с собой унести, и прошли мимо медсестер. Мы знали, что они не станут спрашивать нас при детях, куда это мы идем с изувеченными животными. И они не стали. Власти назовут это кражей, но мы — законопослушные люди, и предпочитаем называть это гражданским неповиновением. Нам стало по-настоящему дурно от того, что мы там увидели». Помимо перечисленных животных, в лаборатории содержались кролики в ремнях с переломанными лапами и облученный радиацией ягненок.

Если пример Франции мало кого удивил, то едва ли кто-то мог предсказать столь скорый приход акций прямого действия в Японию. Впрочем, необходимо упомянуть о том, что главным действующим лицом в данном случае выступил американец. 36-летний Декстер Кейт был экологом, который прославился тем, что попал под суд за освобождение 250 дельфинов, ожидавших забоя⁵⁵. Его признали виновным в подрыве легального бизнеса рыбаков. Он прорвался сквозь высокие волны прибоя в бухте Касумото на острове Ики неподалеку от Нагасаки ночью и перерезал рыбацкие сети, выпустив дельфинов в океан. Рыбаки считают дельфинов «морскими разбойниками», потому что те едят рыбу и называют их паразитами; это ярлык, который угнетатели животных вешают на любых животных, которые им не нравятся в той или иной точке земного шара. Кейт ожидал, что получит три года тюрьмы и будет серьезно оштрафован, но судьи решили, что трех месяцев предварительного заключения и шести месяцев условно вполне достаточно.

В США Международный фронт освобождения животных (IALF) спас 60 песчанок и 32 крыс из лаборатории Университета Южной Флориды; песчанок использовали в психологических экспериментах, тог да как крыс подвергали хирургическим операциям.

В то же самое время там, откуда все пошло: активисты посещали лабораторию центра разведения животных компании A. Tuck & Son Ltd в Бэттлсбридже в графстве Эссекс несколько раз в 1977 году и еще один раз в июле 1980 года, эвакуировав в общей сложности 500 мышей. В Нортхэмптоншире активисты нанесли визит на склад Faccenda⁵⁶, изрисовали его и обездвижили 15 грузовиков.

В рамках другого, более популярного, рейда этого периода из лаборатории в Уикеме, графство Хэмпшир, были спасены бигли. Инцидент широко обсуждался в национальной прессе. Среди опубликованных фотографий была та, что остается едва ли не самым известным изображением ФОЖ⁵⁷. На снимке активист держит освобожденного бигля. Последующее освещение этих событий в СМИ помогло опровергнуть заявления угнетателей о том, что собаки умерли бы без лекарств, которыми их пичкали.

ВОСЬМИДЕСЯТЫЕ

Меня порой спрашивают: «Почему вы тратите столько времени и денег на блага для животных, когда в мире столько жестокости к людям?» Я отвечаю: «Я копаю под корень».

Джордж Этигелл⁵⁸

Уикем. Раунд первый

Уикемская вивисекционная лаборатория — это часть комплекса, включающего крупную ветеринарную практику, учрежденную Уильямом Картмеллом, практикующим ветеринаром и вивисектором в Министерстве сельского хозяйства. Лаборатория была выбрана мишенью для акции после распространившихся слухов о том, что в ней проводят эксперименты на животных, но беглый взгляд на местность дал не слишком воодушевляющие результаты. Уикем — это оживленная деревня, а лаборатория располагалась на главной дороге и была окружена коттеджами, заселенными Картмеллом и сотрудниками центра, и единственным свободным для подхода местом оставался район жилой застройки.

Однако разведка на местности обнадежила: в жилом районе не работали уличные фонари. Возможно, их чинили. Кроме того, в ограде, окружавшей лабораторию, имелась серьезная прореха. В здании горел свет, портфель стоял на улице. Можно было предположить, что его владелец находился в офисе лаборатории. Два активисты забежали на территорию, схватили портфель и скрылись. Добыча оказалась бесценной.

В портфеле были бизнес-проспекты с цветными фотографиями различных животных во время экспериментов и детали лабораторных опытов, связанных с вдыханием, в ходе которых использовались дым, пыль, газы и аэрозоли, распыляемые на все тело или только на голову. Кроме того, здесь нашлись результаты хирургических операций, а также тестов на раздражительность и кожную чувствительность с использованием самых разных животных. Активистам также досталась записная книжка с множеством адресов и имен. Было в портфеле и письмо с указанием деловых нюансов в связи с расширением Уикемской лаборатории и открытием ее филиала на ферме Торбей в нескольких милях от места. Очень интересный документ касался покупки щенков биглей на Эллингтонской ферме в Портон-дауне⁵⁹. Для исследований требовались собаки весом не более трех килограммов; щенкам вкалывали кошачью вакцину Pfizer и переправляли в одну из лабораторий Beecham⁶⁰. Настоящая жуть и разоблачение. Имелись и сведения об аналогичных транспортировках во владения Fisons⁶¹. Активисты посетили уикемский комплекс, чтобы узнать наверняка, где содержатся собаки, и проработать пути проникновения и отхода.

Шел март 1981 года. Члены команды встретились возле железнодорожной станции «Винчестер» незадолго до полуночи. К ним присоединился местный журналист-фрилансер. Подъехав к лаборатории с торца через жилой район, они припарковали машины рядом с закрытыми на замок воротами, которыми никто не пользовался. Передовая группа, вооруженная кувалдой (для проникновения в здание с собаками) и болторезам, (для замка на воротах) проникла в лабораторию через сад граничащего дома и распечатала ворота. Как только это было сделано, оставшаяся часть группы присоединилась к авангарду. Предварительно на стратегических точках были расставлены четыре дозора. Свора биглей ведет себя очень шумно, если ее разбудить, поэтому действовать приходилось на внушительной скорости. Дверь сдалась с небольшим скрипом, зато болторезы быстро справлялись с клетками. В каждом загоне было по три собаки, и вели они себя очень подвижно; как только удалось отпереть первый загон и извлечь одну собаку, как две другие сорвались и унеслись. Это не входило в планы, но у собак, по меньшей мере, оставалась возможность спастись. Остальные — в общей сложности 11 — были благополучно перенесены в ожидавшие машины, на которых их развезли в различных направлениях, чтобы максимально увеличить шансы на окончательное освобождение. Щенки вели себя тихо, хоть и немного растерянно, но вскоре успокоились. Они оставались на передержке, пока не пришли результаты анализов. Когда активисты убедились, что животные ничем не больны и не заразны, их развезли по новым домам.

Картмелл впоследствии описал напавших на его лабораторию людей как «анархистских домушников, которых нужно представлять теми, кто они есть». Огласка была широкой и придала оптимизма: создавалось ощущение, что люди, выступающие за права животных, могут что-то изменить. Но были и другие люди, жаждавшие внимания прессы, и некоторые из них обеспечивали себе нишу, как представители истеблишмента, на которых СМИ всегда могут рассчитывать, если понадобится кто-то, кто назвал бы подобные акции преступлениями.

Охота на вивисекторов

Один человек с убеждениями стоит девяноста девяти с интересами.

Джон Стюарт Милль⁶²

К началу 1980-х дома вивисекторов стали объектами нападок. Однажды, в рамках общенациональной акции были атакованы около трех десятков их жилищ, в основном при помощи краски. Обходительное общение с угнетателями уходило в прошлое по мере того, как становилось все яснее, что жестокость по отношению к животным не прекратится, пока их эксплуататорам есть где прятаться от уличных акций протеста. Число рейдов на пушные зверофермы тоже росло, и индустрия начала загибаться. Окна магазинов бились почти каждую ночь по всей стране. Увеличивался и охват информации об угнетении животных и об акциях против нее. Никогда прежде столько внимания не уделялось участи животных и образу мысли тех, кто жаждал их освобождения. В течение следующих нескольких лет отмечался стабильный рост активности ФОЖ и пропаганды его деятельности, достигшие пика в 1984 году. Этот год был полон сюрпризов для тех, кто с такой готовностью называл акции Фронта экстремизмом в самом худшем понимании этого слова.

В Шотландии, Австралии и Западной Германии маломасштабные освободительные рейды проложили дорогу для крупномасштабных операций; было определенное чувство, словно движение представляло собой растущий глобальный феномен, отражающий изменения планетарного размаха. Между тем бойцы Фронта в Соединенном Королевстве пробовали новые методики. Симпатизирующим очевидцам и потенциальным активистам происходящее представлялось интересным явлением; для тех, кто скрывался за закрытыми дверями, это был кошмар; для властей настало время проснуться и вступить в борьбу с потенциально революционной концепцией и массовым общественным участием в нападениях на лаборатории средь бела дня.

Собственно, хватило буквально пары подобных рейдов, чтобы продемонстрировать, что хоть они и были хороши для паблисити, но массовость была слишком рискованным предприятием в таких делах. В первой крупномасштабной дневной акции десятки активистов атаковали вивисекционную лабораторию Safepharm⁶³ неподалеку от Дерби в графстве Уэст-Мидлендс и освободили тамошних животных. Все прошло прекрасно, но организаторы пригласили СМИ, которые запечатлели одного из налетчиков. В результате Брендана Макнелли впоследствии арестовали. Участие в акции стоило ему двух месяцев предварительного заключения и условного срока за другие нарушения. В знак протеста перед зданиями тюрьмы и лаборатории Лестерского университета психологии прошли демонстрации. В случае университета это закончилось проникновением, уничтожением оборудования и орудий пыток и спасением многочисленных животных. Несколько других налетчиков на Safepharm, которых полиция опознала по фотографиям в прессе, впоследствии тоже получили условные сроки. Новизна подобных героев и их популярность были такими, что по выходе из тюрьмы Макнелли удостоился кресла вице-президента BUAV.

Через неделю после событий в лаборатории Safepharm в День святого Валентина активисты ворвались через главные ворота в лабораторию биологических исследований в Стоке, графство Эссекс. Менее чем за 40 минут были во множестве освобождены крысы, бигли и мыши, нанесен £76-тысячный ущерб. Но под арест взяли свыше 60 человек. При этом в качестве последствия рейда и потерянных в связи с его проведением заказов под увольнение попали более 40 сотрудников лаборатории. Процессы по делам 29 обвиняемых стоили £1 миллион, увенчавшись для восьми из них тюремными сроками. После подачи апелляции сроки были сокращены: Стив Болдинг получил 9 месяцев, Стив Дэвис — три, Питер Сэйлс — два, Марк Корсини — 200 часов общественных работ. Линду Херман и Кристофера Дэвиса освободили условно, а Рэнди Берроузу дали три месяца тюрьмы, но отпустили досрочно. Брендан Делейни отделался 150 часами общественных работ. Одним из ключевых свидетелей обвинения — из 69 приглашенных — был местный житель, работавший в лаборатории. Он переписал данные всех машин, сообщил по телефону обо всех людях, о каких мог только подумать в связи с произошедшим и даже собрал кое-какие инструменты налетчиков. Судья со своей стороны прокомментировал случившееся, сообщив, что рад существованию вивисекции и, разумеется, не допустит никакого снисхождения для обвиняемых. Он очень споро отозвал одного присяжного, который разрыдался в момент, когда кто-то из подсудимых описывал эксперименты на животных, и отказался пригласить для дачи показаний бывшего сотрудника лаборатории (покинувшего ее от отвращения), потому что счел, что эти показания не будут иметь отношения к делу.

Сами по себе наказания по сегодняшним меркам не были продолжительными, но быть арестованным, обвиненным, заработать условный срок и рисковать получением тюремного — все это может серьезно повлиять на жизнь человека, особенно такого, который в любом другом случае едва ли смог вызвать интерес системы уголовного правосудия. В подобных случаях обвиняемые нуждаются в любой поддержке, какая только может быть оказана. Арестованные по этому делу жаловались, что со стороны сторонников отсутствовала координированная помощь, в результате чего узники чувствовали себя изолированными от той огромной общественной поддержки, которая окружала эти акции.

Опасности, связанные с организацией больших скоплений людей на подобных акциях были очевидны, хотя считалось, что при этом подобными рейдами можно многого добиться, потому что они сотрясают фундамент устоявшихся индустрий угнетения, но, как одна из потенциальных тактик ФОЖ, после событий вокруг Стока эта методика была отринута. Это позволило активистам сконцентрироваться на концепции тайных операций, которая доказала свою эффективность и меньшую рискованность.

Лиги освобождения животных⁶⁴

Безграничное сострадание ко всем живым существам — самое верная и твердая гарантия чистого нравственного поведения. Тот, кто исполнен его, несомненно не способен обидеть.

Артур Шопенгауэр

В свою очередь, Северная лига освобождения животных (NALL) позитивно оценивала качества массового участия в нападениях средь бела дня, и выгода была общепонятна — не в последнюю очередь это более широкий охват аудитории, представителей которой можно было взять на первую в их жизни экскурсию в вивисекционную лабораторию или предприятие промышленного животноводства. Сформированная в 1980 году активистами с северо-запада Англии и действующая под девизом «Сквозь стены, когда они меньше всего этого ждут», NALL стремилась собрать вместе всех заинтересованных, чтобы обеспечить координированное движение против угнетения животных: грубо говоря, NALL делала одновременно работу ALF и законопослушных групп.

Политикой NALL было наносить минимальный ущерб, но привлекать внимание прессы к творящейся жестокости, и не воровать животных, а фотографировать их и доносить до людей информацию. Акции прямого действия совершались с целью привлечения как можно большего числа людей, чтобы пробудить в них определенные чувства по отношению к местам, в которые они проникали. Практический опыт делал возвращение в эти места глубокой ночью более простым благодаря тому, что активисты уже видели, что да как, а материалы, добываемые NALL, и минимальный ущерб, причиняемый членами Лиги, создавали ей хороший имидж.

Внимание, привлеченное к этим обширным нашествиям, в сопровождении бесчисленных снимков с мест событий вдохновили других зоозащитников на создание Центральной (CALL), Юго-восточной (SEALL), Восточной (EALL), Южной (SALL) и Западной (WELL) лиг освобождения животных, а также Шотландской группы прямого действия в защиту животных, которая умыкнула свору биглей в ходе рейда в лаборатории Organon в Мотеруэлле в декабре 1983 года.

Самая успешная акция NALL состоялась одним воскресным утром летом 1980 года в известном правительственном Сельскохозяйственном исследовательском центре Института Бабрахама в Кембридже. Этот рейд задал стиль для всего движения. Получивший в СМИ неофициальный статус «фермы Франкенштейна», бывший загородный дом был казиматом для животных, которых видоизменяли и увеличивали в размерах множеством всевозможных способов, ужасающих среднестатистический рассудок и нацеленных на повышение прибыли, получаемой мясной промышленностью от эксплуатируемых существ. Налетчики покуролесили на славу. Около 100 активистов ворвались в здания фермы, не встретив никакого сопротивления, и разбились на две неравные группы: небольшой отряд собирал информацию по домам без окон, команда покрупней занималась диверсионной работой. В результате были добыты графические свидетельства наивысшей степени человеческой жестокости. Среди многих других уродств были свиньи с электрическими хитросплетениями, закрепленными на их черепах и подключенных с проводами к мозгу; коровы со стеклянными трубками, проведенными через их желудки, чтобы их бессердечные палачи могли засовывать в них руки и извлекать содержимое; козы с выменами, приращенными к их шеям. Представитель лаборатории впоследствии сетовал, в особенности на использование вспышек на камерах, повлекших, по его словам, «серьезный стресс для экспериментальных животных». Он также возмущался из-за того, что бедных созданий «совершенно вывели из себя». О, боже.

Налетчики фотографировали все, что видели. Большинство ушли до появления полицейских, явившейся в большом количестве, однако 18 человек были арестованы. Один активист из задержанных впоследствии обнаружил укромную экспериментальную зону и сфотографировал в ней то, что походило на помесь лошади и козы. Годы спустя он описал увиденное:

«Я прочитал все, что смог найти о вивисекции после того, как школьный учитель рассказал о ней, и почувствовал беспокойство по этому поводу, пусть я еще и не был уверен в том, что эти опыты могут быть такими шокирующими, как их описывают в некоторых книгах. Инстинктивно я не доверял самой идее вивисекции, ходил на кое-какие демонстрации против нее и разговаривал с людьми, которые делились со мной собственными жуткими историями, но самому оказаться в Бабрахаме — это было что-то. Сюр, но очень реальный; все, что я мог себе представить в худших кошмарах. Там было множество страдающих и ненормально выглядящих животных, моментально пробуждавших чувства. Я перенес эмоциональную перегрузку, какой не испытывал до этого никогда прежде за всю жизнь. К моменту, когда я увидел бедную лошадь или кто там это был, пришло время уходить: люди кричали, что персонал пытается кого-то арестовать, и приехала полиция».

Офицеры полиции Кембриджшира схватили этого активиста по дороге к выходу и отвезли в околоток. Прибыв к лаборатории, полицейские первым делом решили обезопасить это конкретное здание, поэтому они быстро окружили его, чтобы никто его не покинул. Арестованного налетчика впоследствии отпустили, не предъявив никаких обвинений, но полиция, в свою очередь, сделала так, чтобы камера, а вместе с ней и пленка со странным созданием «потерялись».

Большая часть офицеров патрулировала испещренные антививисекционными лозунгами улицы Кембриджа во время проведения рейда, очевидно, ожидая, что там пройдут акции. Повести полицию по ложному следу было удачным решением организаторов рейда.

Подвергание украденных домашних животных экспериментам всегда вызывало сильные эмоции; поэтому индустрия попыталась протолкнуть идею использования специально выведенных животных — как (якобы) менее чувствительных к страданиям. Блэкки была одной из собак, спасенных активистами NALL из Шеффилдского Универститета в 1980 году, позже опознанной хозяином в результате широкого резонанса, которую получила акции. Человек и собака впоследствии воссоединились. Несмотря на то, что признания были крайне редким явлением, слухи и подозрения бродили вовсю. Дошло до того, что достоянием общественности стал один документ. В нем говорилось, что Совет медицинских исследований платил людям, воровавшим кошек на улицах Лондона, по £1-2. В 1950-е в экспериментах использовали 6000 кошек ежегодно, а растущей индустрии требовалось вдвое больше. Двое из этих воров, торговец металлоломом Фредерик Олдем и дворник Джозеф Биско были арестованы в 1952 году и обвинены в краже девяти кошек. Несмотря на то, что продажи ворованных питомцев на мех и эксперименты процветали, а их страдания были невероятными, с тех самых пор можно вспомнить лишь считанные случаи предъявления обвинений людям, похищавшим животных для лабораторий и их поставщиков.

Сведения, полученные в результате расследования дела Бабрахама, широко тиражировались и привлекали все больше активистов к кампаниям за освобождение животных. Не имея графических доказательств, большинство людей было бы трудно убедить в существовании такой стороны жизни. Стороны жизни, о которой почти наверняка никто бы не узнал, если бы не люди, которых политические лидеры и комментаторы в прессе с такой легкостью называют преступниками, отморозками и террористами. Но здесь была и позитивная практика, когда активисты проникали в какое-то место с сомнительной репутацией, делали снимки животных, подвергаемых чему-то малоприятному, уходили, а потом связывались с прессой и давали им любопытные сюжеты. Этого эксплуататоры боялись страшно. Именно в этом нуждались животные за закрытыми дверями — в освещении происходящего.

Снимки, сделанные в Бабрахаме и в других подобных заведениях, получали немалую местную, национальную и международную огласку, которая, в свою очередь, вливала новую кровь в Движение и открывала людям глаза на темный мир того, что принято называть «научными исследованиями» и «животноводством». Эти рейды разжигали воображение прессы, общественности движения, и все хотели участвовать в происходящем тем или иным образом. SEALL начала применять видеокамеры, как только те стали более или менее доступными, с размахом, сравнимым с нынешним. Использование видеокамер приносило настолько достойные результаты, что вскоре они попали в список желаний каждого, кто серьезно думал о распространении информации, касающейся угнетения животных. Вся мощь этих рейдов заключалась в секретах, которые они раскрывали. Любой, кто участвовал в них, без исключения, был сильно встревожен; некоторые боялись, другие уже имели опыт, никто никому не платил и далеко не все друг друга знали. Не было никаких спецприспособлений или прыжков с парашютом. Все, что было — это группа слабо связанных друг с другом людей и план, которому, возможно, не суждено было сработать от и до. Но желание попытаться сделать что-то само по себе преображает жизнь. Если ничего не делаешь, ничего происходит и ничего не меняется. Проделай путь в засекреченное здание, где тайно проводятся эксперименты, слоняйся по нему, фотографируя то, что видишь, прикарманивая документы, и — опля: в какой-то момент это становится зрелищным.

Королевский колледж хирургов

Никогда не отчаивайся, а если все-таки случится, действуй в отчаянии.

Эдмунд Берк⁶⁵

Другой неожиданной удачей SEALL стал разрекламированный налет на престижный Королевский колледж хирургов на ферме Бакстон-Браун в графстве Кент в августе 1984 года, где на сотнях обезьян и тысячах других животных проводились эксперименты, включая длительные стоматологические и диетологические исследования. Рейд, в котором участвовали около 60 человек, сделал общедоступными кипы документов. Результат был беспрецедентным: BUAV подала на колледж в суд, и его администрацию признали виновной в преднамеренном и неоправданном причинении необязательных страданий десятилетней макаке. Это стоило колледжу штрафа в £250 и малоприятной славы в СМИ, которая серьезно подпортила репутацию заведения.

SEALL утверждала, что вентиляционная система в лаборатории была сломана, а у десятилетней самки макаки-крабоеда по кличке Мона наблюдалось серьезное обезвоживание, так как температура достигала 33 градусов по Цельсию. Другие животные в лаборатории страдали из-за сломанных конечностей и были обнаружены в клетках, используемых с 1966 года. У некоторых имелись порезы, какие-то умерли, не имея возможности добыть воды. Эксперт по обезьянам и свидетель обвинения Сирил Роузен из Международной лиги защиты приматов⁶⁶ сравнил условия содержания с теми, что были в британских трущобах в викторианские времена, и раскритиковал хирургов за то, что они держали экспериментальных и специально выведенных обезьян вместе, да еще и в алюминиевых клетках площадью менее трех квадратных метров. «Вы же не ждете, что люди будут жить подобным образом, так с какой стати животные должны?» — резонно осведомился Роузен.

Джон Купер, ветеринар, работающий на колледж, тоже дал показания в суде. Парадоксально, учитывая, что он работал в вивисекционной лаборатории, но Купер назвал себя «преданным делу ветеринарии хирургом». Наличие ветеринара в штате колледжа явно было хорошо для бизнеса — не только потому, что благодаря ему наиболее ценные животные оставались живы, но еще и потому, что он помогал сохранять лицо учреждения перед публикой. Купер сказал, что, дав обезвоженной обезьяне Моне — главному объекту интереса всех СМИ — лишнюю бутылку воду, он бы существенно усложнил себе работу, поскольку ему требовалось присматривать за животными в клетках, а это ему помешало бы. Его мнение о пытках страдающих диких обезьян было таким: «Моя первоочередная обязанность — улучшать здоровье животных. Моя работа заключается в том, чтобы в первую очередь следить за тем, чтобы они были живы. Если исследование должно быть проведено хорошо, значит, оно должно быть проведено хорошо, а не тяп-ляп». Ветеринар, который сворачивает со своего пути, заражая здоровых животных — это, казалось бы, аномалия, но, если есть те, кто платит, таких находится куда больше, чем один или два, как мы еще успеем убедиться.

Другой свидетель защиты, тоже ветеринар, занимавший должности президента Британской ветеринарной ассоциации и инспектора зоопарков, считал, что условия в колледже были удовлетворительными, и заявлял, что, по его мнению, животные счастливее в неволе, чем на природе, и что физическая изоляция — это здорово, если они могут слышать и видеть других обезьян. Далее он заметил, что этому виду обезьян не нужна физическая активность, чтобы оставаться здоровыми! Это неплохое оправдание для тех, кто стремится причинить животным серьезный вред, но величайшее противоречие для ветеринара, чьим святым долгом является заботиться о животных.

Еще один свидетель со стороны колледжа, главный зоотехник, говорил, что работал в лаборатории исключительно из любви к животным и полагал, что остальными сотрудниками двигало то же чувство. Он заявлял, что содержание обезьян в маленьких алюминиевых клетках было вызвано желанием в одинаковой мере улучшить их социальную среду и защитить персонал, и что одиночное размещение позволило упростить проверку состояния их здоровья.

За четыре дня до рейда Министерство внутренних дел отправило в лабораторию инспектора, который не только выдал ей санитарное свидетельство, но и похвалил за высокие стандарты заботы о животных! Это повторяющаяся тема, которая всплывает всякий раз, когда обнародуются сведения, полученные в ходе каждого нелегального проникновения или негласного расследования. Достаточно сказать, что непрошеные гости колледжа откровенно не согласились с инспектором в его оценках.

Уже известный нам Майк Хаскиссон был одним из них и мог быть наказан за наличие особого мнения еще раз. Ему удалось благополучно уйти с места действия до приезда полиции, но когда стало ясно, что материалы лаборатории колледжа можно будет использовать против вивисекторов, стало ясно, что кто-то должен дать в суде показания, основанные на документах, заполученных в ходе рейда и идущих вразрез с «внутренней отчетностью». Без таких показаний материалы были бы в глазах закона недействительны.

Хаскиссон дал показания со стороны обвинения, как человек, снимавший для SEALL в день рейда. Он заявил, что получил документы в неразберихе и затем передал их тем, чьей работой было собрать весь полезный материал и переправить его в безопасное место для анализа. Это признание было эквивалентно явке с повинной и требовало исключительной храбрости. Принимая в расчет то, что Хаскиссон благополучно покинул место преступления, ему было куда проще пустить все на самотек и перейти к новым проектам, но ему представилась блестящая возможность нанести очень сильный удар по работе престижной лаборатории, и Хаскиссон осознавал, что лучше всех подойдет для этой задачи. Будущее лаборатории оказалось в руках одного человека, достаточно отважного, чтобы обречь себя на наказание. С самого начала было ясно, что тюрьма для него неизбежна, но без свидетельства колледжу удалось бы выкарабкаться.

Майк Хаскиссон признал себя виновным, как соучастник кражи со взломом, чтобы донести до суда секретные внутренние документы колледжа, но заявил, что действовал без злого умысла и не собирался навсегда забирать у лаборатории ее шокирующие материалы. Приняв во внимание заверения Хаскиссона в том, что он не нанес никакого ущерба и не украл ничего иного, жюри присяжных признало его виновным в соучастии преступления. Желая устроить показательную порку, судья отправил Хаскиссона в тюрьму на 18 месяцев.

После широкой огласки, которую получили ошибки колледжа, его администрация была признана виновной и приговорена к штрафам за жестокость по отношению к Моне. Другие обвинения были сняты, несмотря на признание того факта, что 52 живых существа подвергались необязательным страданиям — факта, который инспекторы МВД каким-то образом умудрились не заметить в ходе проверок. Между прочим, они посещали колледж 18 июня 1984 года, в день, когда самка по имени Рейдж умерла от обезвоживания. Мона скончалась через четыре дня.

Колледж уладил все юридические формальности год спустя, вернув себе статус Престижного Института, несмотря на обнародование всех материалов, в которых были свидетельства пренебрежительного отношения и причинения страданий обезьянам. Лаборатория колледжа продолжает существовать где-то в секретном месте, где мало кто захотел бы оказаться. Если не считать освободителей.

Тем временем устоявшиеся, спонсируемые государством бизнесы начинали побаиваться потери анонимности и потенциальных рисков уничтожения своей собственности. Фармацевтический и сельскохозяйственный капиталы всегда уповали на друзей и представителей в правительстве, и оставалось совсем недолго до момента, когда полиция обрушилась всей своей силой на Лиги освобождения, прежде чем та успела нанести хоть сколько-нибудь внушительный ущерб.

Imperial Chemical Industries

Идеи — забавные штуки. Они ничего не меняют, пока этого не делаешь ты.

Неизвестный

По результатам судебного дела об участии в крупномасштабном вторжении в лаборатории ICI в местечке Элдерли Парк в графстве Чешир в апреле 1984 года тюрьма ждала лишь двоих активистов. Их осудили за то, что три сотни человек заполонили помещения лаборатории в поисках скверны к полному недоумению персонала. Ущерб, причиненный собственности ICI, был куда менее внушительным, нежели в истории с окуриваемыми биглями; впрочем, в рамках этой акции NALL пошла в обход своей политики причинения минимального ущерба, чтобы справиться с охраной лаборатории. Был спасен по меньшей мере один бигль.

Поведение полиции в расправе над юными, неопытными активистами, задержанными в Чешире, выявило наличие проблемы; из-за угроз насилия и обещаний сфабриковать против дело, держать рот на замке сумели менее половины арестованных. Некоторые сделали полноценные признания и даже назвали имена людей, которые участвовали в акции, но не попали в руки правосудия.

Дейв Каллендер и Робин Смит, ключевые фигуранты этого дела, хорошо известные организаторы местных акций саботажа охоты и члены зоозащитных групп, были представлены как лидеры рейда на трехмесячном показательном процессе. Суд приговорил их к девяти месяцам тюрьмы и еще шести месяцам условно. Каллендера арестовали на месте событий и неделю продержали в полицейском участке. За все это время он не произнес ни слова. Смит был крупной фигурой в кампании против ICI, его задержали через две недели после рейда. Он тоже воспользовался своим правом хранить молчание. Еще пятнадцати активистам были предъявлены обвинения в «незаконном собрании с целью совершения кражи со взломом», их пугали тюрьмой с самого начала и настраивали соответствующим образом, но в конечном счете оштрафовали и приговорили к общественным работам.

С остальных обвинения снимались по мере продвижения дела. Не самый плохой результат, но суровое испытание, которое медленно убивало расцветавшее региональное движение. Северо-запад Англии был захватывающим местом на протяжении 1980-х, но после рейда в ICI настроения менялись: цепная реакция активистов и местных групп, которые пережили большую часть арестов, была куда серьезней, чем фактические наказания. К моменту, когда год спустя после рейда процесс закончился, все силы из движения на северо-западе были высосаны, и кампания против ICI почила.

NALL подала всем пример на севере, а на юго-востоке Англии пионерами движения за освобождение животных стала SEALL. На дальнейшие свершения активистов вдохновил успех массовой атаки на лабораторию Wellcome⁶⁷ в Дартфорде в графстве Кент в сентябре 1983 года, когда десятки активистов оккупировали крышу, сделали множество фотографий и обшарили офисы.

Представители Wellcome выступили на национальном телевидении, заявив, что потерпели убытки в размере £250.000. Даже несмотря на то, что полиция приехала только через час после звонка, ей посчастливилось арестовать семьдесят человек — некоторых внутри лабораторий, — но нехватка скорости у протестующих уравновесилась неповоротливостью властей, которые наказали активистов лишь тем, что обязали соблюдать общественное спокойствие. Было очевидно, что большинство подобных компаний скорее избегут лишней публичности, чем станут искать виноватых (как показала история с ICI), чем сделают подобные вылазки все более соблазнительными. Однако проблема заключалась в том, что срок годности массовых рейдов был очень ограничен, потому что власти уже начали вырабатывать стратегию против них.

Заручившись поддержкой прессы, которая в то время была благосклонна к зоозащитникам, SEALL вовсю использовала камеры и собирала убедительный медиа-материал. Широко рекламируемые рейды воодушевляли активистов повсюду и вдохновили на создание новой кампании – против фермы Шемрок, которая импортировала обезьян для экспериментов, служа центром передержки и карантина. Кроме того, активисты совершили налет на лабораторию Университета Суррея и предали происходящее в них огласке; арестованных (в основном на крыше) выпустили под подписку о невыезде. Это никого не устрашило, но стало очередным признаком того, что без хорошего планирования аресты могут повлечь более серьезные проблемы, если за ними последует предъявление обвинений. Фактически единственным человеком, получившим срок, была женщина, которую приговорили за кражу и нападение: она протаранила ворота на угнанной с территории машине со спасенной собакой на заднем сидении.

Массовые аресты явились тревожным звонком для организаторов SEALL, и они быстро учились. Движение еще проживало свой бархатный период, но власти уже начинали шевелиться, встревоженные рейдами и их негативным влиянием на узаконенные программы экспериментов на животных. Ситуация, когда железный кулак «беспокойства бизнесменов» начнет перемалывать всех подряд, а освещение в СМИ станет мерзким, была лишь вопросом времени.

Прежде чем это произошло, и власть имущие осознали отрицательный эффект, который оказывают люди, сметающие стены, воздвигнутые угнетателями животных, «Четвертый канал»⁶⁸ показал «Фильм о животных», который тогда как раз только вышел. Это были три часа чистого ужаса, куда более шокирующего и реального, чем фильм в жанре хоррор, потому что здесь показывались все аспекты угнетения животных в невообразимых, зрелищных деталях, и это не было инсценировкой. Это было страшнее любого кошмара. Просмотр этого фильма круто изменил мою жизнь, так же, как изменил жизнь многих других знакомых мне людей. Жестокость ошеломила меня, и я понял еще тогда, что все, в чем обвиняли освободителей животных, они делали в интересах братьев наших меньших, и значение имело только это. Просто фантастика — восстать против системы, которая пытается внушить нам приятие того факта, что жестокость к животным — это необходимое зло; которая заставляет нас проглатывать ужасы, инстинктивно нами отторгаемые! Фильм стал откровением для многих: я, например, больше не верил словам. Я очень быстро принял сторону угнетаемых и положил жизнь на борьбу за их свободу.

Возвращение в Уикем

Опыты на животных привели к существованию 100 препаратов, которые, как считается, помогают при сердечных ударах; но ни один не доказал свою эффективность на людях. Не нужно быть одетым в вязаную маску активиста за права животных, чтобы задаться вопросом о ценности экспериментов на животных в этой области медицинских исследований.

The First Post⁶⁹, 25 января 2007

Фокусируясь на обнародовании фактов преступной деятельности угнетателей животных и скрупулезно планируя каждую акцию, в октябре 1984 года SEALL подготовила и совершила три синхронных рейда в лабораториях Хэмпшира. Облик собак в конурах Королевского колледжа хирургов и информация, всплывшая в результате рейдов в колледже и Шеффилдском Университете­­­­­, выявили сеть людей, ворующих домашних животных в районе Хэмпшира. Активисты SEALL были уверены, что украденные питомцы поставлялись исследовательским центрам вроде Королевского колледжа или лаборатории Уикеме через APT Consultancy — компанию, управляемую ветеринаром Дэвидом Уокером, — и псарню Коттеджпэтч в Саутхэмптоне.

Это был самый амбициозный рейд за всю историю существования Лиги и третья крупномасштабная акция SEALL за 60 дней, но, судя по всему, она с самого начала была обречена на провал благодаря информатору, который работал внутри организации и сообщал все подробности полиции. Идея Лиги неизбежно становилась жертвой ее собственного успеха; ввиду большого числа участников операций, властям было несложно внедрить в ряды SEALL своего человека. Уже сам тот факт, что рейды состоялись — немалое достижение, особенно учитывая утечку информации и небывалую активность полиции Хэмпшира.

Тем не менее, все три рейда прошли в четком соответствии с планом, и Скотланд-Ярд, который поставил ключевых активистов под наблюдение в преддверии акции, был в ярости на своих некомпетентных хэмпширских коллег, которые каким-то непостижимым образом умудрились провалить дело и совершить лишь несколько арестов. Выяснилось, что их информатор сообщил детективам какую-то жизненно важную, но немного неверную подробность. Рейды SEALL были запланированы на воскресенье, а не на субботу, когда полиция устроила засаду на всех трех точках. Ловушка оказалась бесполезной, и когда в субботу ничего не произошло, хэмпширские детективы вернулись на базу.

На следующий день десятки активистов SEALL разом наводнили помещения APT, Коттеджпэтч и Уикемской лаборатории. Руководство и персонал, однако, еще пребывали в состоянии повышенной боевой готовности, а в APT — по домашнему адресу Дэвида Уокера — налетчиков встретил сам хозяин с дробовиком наперевес. Продавец животных получил по голове в результате драки с нарушителями, которые его и разоружили. В остальных местах рабочие тоже атаковали активистов, но полученные повреждения были поверхностными. Полиция взялась за СМИ и использовала ушиб Уокера как пример того, что все активисты — отчаянные сорвиголовы, нацеленные на насилие, в то время как бизнесмены, которые травят животных — беспомощные гуманисты, страдающие за свое участие в спасительных исследованиях на благо человечества. Безусловно, их слова шли вразрез с тем, что я читал, видел на снимках из лабораторий или на видео, поэтому я понимал, что речь не шла о неверном толковании фактов. Это было началом продуманной стратегии, преследующей целью опорочить движение, чтобы сохранить статус-кво.

Освещение событий было широчайшим, а съемку рейдов показали по национальному телевидению. Было арестовано в общей сложности девятнадцать человек, в основном в APT. Их обвинили во множестве правонарушений, что привело к еще одному показательному процессу, которому суждено было обозначить конец SEALL.

Уикемским Девятнадцати были предъявлены обвинения в преступном сговоре с целью совершения кражи со взломом, причинения ущерба, нападении и ограблении. Начальник полиции Хэмпшира сделал все, чтобы усугубить участь обвиняемых, заявив прессе, что если кто-нибудь умрет в результате одной из тех драк, то «последуют обвинения в убийстве». Было ли ему известно, что обыкновенно люди не умирают от ссадин? В полиции также говорили о десятилетних тюремных сроках, чтобы встряхнуть некоторых особо восприимчивых обвиняемых, которых держали под замком и хотели разговорить. Но даже при этом полиция волновалась, что ей не хватит улик: она пыталась подкупить присяжных!

Из пятидесяти девяти потенциальных членов жюри, двадцать пять признали, что полицейские относились к ним предвзято. Настолько невероятного признания обычно достаточно для прекращения дела, но здесь произошло иначе: вместо прежних присяжных попросту набрали новых. Обвинение все равно переживало тяжелые времена — с 12 подсудимых сняли все обвинения, и лишь семеро были признаны виновными всего по одному пункту. Таков был итог девятинедельного политического процесса, которому полиция предрекала славу большой порки для радикального движения за освобождение животных.

Спустя год после совершения рейдов 55-летний бывший мясник и лидер SEALL Майк Нанн получил три года тюрьмы, 24-летний Гордон Брайант — двенадцать месяцев, 26-летний Джон Куирк и 24-летняя Салли Миллер — по девять месяцев, 21-летний Джон Кертин — шесть месяцев, 25-летняя Сью Бэйкер — пять месяцев, 24-летний Кевин Уильямс — три месяца. Учитывая, полиция в ходе расследования полиция получила о SEALL подробнейшие сведения, Лига не могла продолжать эффективно функционировать, и в день оглашения приговора организация объявила о своем самороспуске.

Сорванная полицейская операция, пытающие животных ветеринары, украденные питомцы в лаборатории и манипуляция присяжными. Но, пожалуй, самый примечательный аспект этого дела — тот факт, что четверо подсудимых дали показания и признались, что участвовали в рейдах. Они настаивали на том, что действовали из наилучших побуждений, потому что знали, что лаборатория Уикема использует в своих экспериментах ворованных домашних собак. Они утверждали, что любой среднестатистический человек согласится с их действиями. Присяжные согласились и признали их невиновными. Это имело потенциально огромное значение в вопросе об освобождении животных.

Вдобавок организованная резонансная кампания в защиту SEALL привлекала постоянное внимание к Уикему, удерживала новости о процессе в заголовках газет и включала серию митингов, пикетов, телефонных блокад и раздач листовок. Трэйси Янг даже выпустила запись, посвященную Уикемским Девятнадцати. В общем и целом, это была впечатляющая демонстрация солидарности и пример для других активистов.

Unilever⁷⁰

Когда вам нужно что-то делать с терроризмом, зарубежной контрразведкой, похищением детей, ограблениями банков и захватами самолетов, взлом помещений, где содержатся животные — не такая уж большая беда.

Детектив полиции

В августе 1984 года 200 активистов EALL проникли в хорошо охраняемую лабораторию Unilever в Бедфордшире в ходе проведения демонстрации снаружи. Высокий неприступный забор вокруг комплекса был сделан из закаленной стали, задачей которой было не допускать куда не надо любопытных глаз. Однако эта мощная ограда (часть многомиллионной компьютерной системы безопасности, установленной двумя годами ранее) не составила проблемы для взятого в аренду камнерезчика на бензине. Активисты с ломами и кувалдами в руках запрыгнули в дыру в заборе, пробежали семьсот с лишним метров до комплекса и ворвались в лабораторию и офисные здания.

Это смотрелось как нечто искусное, но из-за масштабности операции, относительной неопытности многих ее участников и недостатка знаний о том, как себя вести, не все прошло гладко. Фотографии были сделаны, документы изъяты, но далеко не все вовремя удрали с места, когда пришло время это сделать. Когда начала прибывать полиция, разрозненные группки все еще ошивались в окрестностях. Это было спустя час после того, как началось вторжение, и сработали сирены безопасности. Отсутствие плана спасения явилось фундаментальным просчетом дерзкого рейда и ловко поощрило активистов на массовые атаки подобного рода.

Лишь трое из 42 арестованных в тот день попались на месте событий; остальных задержали либо в прилегающих полях, либо — таких было большинство — их машины остановили по дороге. Как обычно, лишь несколькие из задержанных имели проблемы с законом в прошлом и, разумеется, именно у них теперь были серьезные проблемы. Всех арестованных обвинили в сговоре с целью кражи со взломом и заверили, что они станут участниками величайшего показательного суда в истории.

Против большинства из них имелось очень немного улик, если не считать того, что они находились неподалеку в тот час, когда кто-то побил окна и проник в здания. Предъявить им что-то было сложно, так как люди пошли на демонстрацию и действительно на ней присутствовали. Это была не их вина, что кто-то в то же время затеял кражу со взломом. По крайней мере, так считалось раньше!

Но времена менялись. Полиция и суды объединяли усилия, и подобные рейды уже рассматривались куда более серьезно, чем как нарушение общественного порядка — к удивлению многих. Частью улик была компьютерная распечатка зафиксированного системой безопасности времени разбития каждого окна и взлома каждой двери комплекса Unilever. Также наличествовала съемка системы теленаблюдения. У некоторых из арестованных остались осколки стекла на обуви, что, с одной стороны, представляло собой единственную улику против них, а, с другой, могло объясняться тем, что они прошлись по битому стеклу снаружи зданий, но на территории комплекса, чего вполне хватало для предъявления обвинений.

Для многих это были обескураживающие новости. Например, для Нэнси Фиппс⁷¹. Спокойная, тихая и участливая, она готовилась вскоре стать бабушкой. С ней вместе против мерзких экспериментов, проводимых Unilever, протестовали две ее прекрасные дочери-подростка. Для них, как и для многих других в тот день происходящее с животными, которых травили, чтобы протестировать новую продукцию, было намного важнее, чем несколько выбитых окон. Арест, обвинение и год в тюрьмы был для них каким-то наваждением. Они нервно ждали решения по своему делу, как и все движение.

В один из дней суда кто-то из юристов Нэнси придумал фишку «бабушка Фиппс»: «Налетчики одеваются в красивые платья с цветочками! Давайте же!» Это не было задумано как шутка, но выглядело забавно, потому что смотрелось нелепо: члены семьи и другие люди, стоящие в зале и выслушивающие приговор о тюремном заключении. Эмоциональность Нэнси Фиппс объяснялась приверженностью бескомпромиссной борьбе за права животных. Судебный процесс потряс сами основы движения за освобождение животных. Вот как об этом вспоминает сама Нэнси:

«Мы сидели, четыре человека в ряд на длинной, тяжелой деревянной скамье за решеткой. Дебби, Ди, Джилл и я. Разумеется, это был самый травмирующий день из всех, что мы пережили. В конце концов, дверь открылась, и нам разрешили присесть в более приятной атмосфере в окружении наших адвокатов. Люди курили, болтали, все пытались разрядить обстановку. Мы обменивались шутками, были очень возбуждены, нервы натянуты до предела, вибрации ощущались почти на физическом уровне.

Чуть позже начали приходить остальные, по двое-трое, и мы уже сидели, поддерживая друг друга. Все мы были в кольце солидарности. Морально готовясь принять все, что бы Государство ни решило для нас, в нашем случае через присяжных, наших сограждан. Были ли они готовы выслушать наш молчаливый призыв к гуманности и состраданию? И что такое сострадание? Его не слишком часто встретишь в наши дни. Не исчерпались ли его запасы после шести недель, в течение которых длился процесс, и люди рассказывали о сатанинских экспериментах, которым подвергаются животные, в данном случае даже не ради мнимой медицинской науки, а всего лишь ради новых брендов зубной пасты, шампуня, полироли для пола и так далее.

Перечень бесконечен, как и безумные опыты. Сколько килограммов зубной пасты нужно скормить крысе, прежде чем она лопнет? Здесь не применим даже сладкоречивый скулеж лицемеров-вивисекторов, хнычущих: «Вы предпочли бы, чтобы мы проводили опыты на детях, чем на животных?» Мы сидим все вместе и не перестаем задаваться вопросом: есть ли до этого какое-то дело великой британской общественности в лице двенадцати человек, принудительно выхваченных из огромной массы людей? Или они оглушены голосом власти, истеблишмента в виде судьи, который в нашем случае был ряженым в парик реакционером, хорошо известным своей ненавистью к чернокожим, гомосексуалистам, сторонникам ядерного разоружения и женщинам, то есть более чем к половине всех жителей нашей прекрасной страны.

Тянулись часы. Наконец, стрелки показали 15.30. Момент истины. За дверью послышался шепот. У всех были встревоженные лица. Люди пытались говорить, но сжатые глотки не давали произнести что-либо членораздельно. Постепенно комната опустела. Сначала ушли трое из нас. Потом рыжеволосый Майк кивнул мне и Джилл, и мы трое пошли вверх по лестнице, поддерживая друг друга, придавая друг другу сил. В маленькой комнате, прилегающей к залу суда, мы присоединились к Дебби и Ди. Потом мы вместе медленно вошли в зал суда, где уже были остальные. Четырнадцать человек, ожидающие приговора.

— Присяжные заседатели вынесли свой вердикт?

— Да, ваша честь.

Я крепко сжимаю руку Джилл. Делиа. Виновна. Дебби. Виновна. Человек продолжает монотонно бубнить. Борис, Джайлс, Майк. Мы слышали крики с мест для публики. Полиция очистила зал, прежде чем прозвучало следующее «Виновен». Одного признали невиновным. Одного из четырнадцати! Без каких-либо причин. Просто одного нужно было отпустить. Оттенок сострадания, чтобы показать, что им есть какое-то дело до происходящего. Оправданный был самым юным. Истеблишмент победил. Он проглотил свою порцию свежего мяса. Это была еще одна неудача запуганных, замученных узников, которых мы называем животными. Неудача — да, но не поражение. Мы будем чахнуть за тюремной решеткой, но на свободе еще много тех, в ком хватает любви, поддержки и гнева. Потому что Государству не победить нас. Потому что мы знаем, что наше дело правое. Мы сражаемся за прекрасных созданий этой планеты. И наша борьба будет продолжаться, пока каждое животное на Земле не сможет жить своей естественной жизнью, к которой люди будут проявлять уважение.

Нэнси Фиппс и ее младшая дочь Лесли сели в тюрьму на шесть месяцев; Джилл Фиппс «отпустили», осудив на два года условно в удивившем всех жесте сострадания со стороны человека, который, похоже, не питал ничего подобного ни к кому вообще. Он не назначил ей тюремное заключение — как он сам сказал — только потому, что она ждала ребенка.

По итогам трех основных судебных процессов в Нортхэмптоне и Лестере были осуждены 27 человек, 25 из которых отправились в тюрьму на сроки от 6 месяцев до 2,5 лет. Если сложить все сроки, получался 41 год! Это было резким пробуждением для амбициозного, но наивного движения. Пришло время критически оценить результаты, перегруппироваться и взять братьев наших меньших под более надежную опеку.

Налетчики причинили транснациональной корпорации, которая практиковала пытки животных, £11.000 убытков. Судебные процессы обошлись налогоплательщикам в £2 миллиона. В последнем слове судья описал обвиняемых как «врагов общества». Многие из них в сердцах говорили о жестокостях, с которыми боролись и, что следует отметить, не проявляли особой ненависти к живодерам. Молодые жизни пришли в беспорядок. Тот факт, что этих людей швырнули в тюрьму, потряс симпатизировавших им наблюдателей. Неужели это произошло наяву? Из-за того, что они помогали животным? А если бы полиция останавливала каждый микроавтобус? Под замком оказались бы 200 человек! И кто бы тогда остался по крупицам собирать разрушенное?

Дело влачилось долгие месяцы и намеков на то, что оно кончится тюрьмой, было предостаточно, но их всегда немало; мы постоянно слышим о максимально возможном наказании, когда кого-то обвиняют, но результат редко бывает настолько мрачным. В залах суда Нортхэмптона и Лестера не было преступников или тех, кто был бы на них похож или стремился походить. Каждому требовалось куда-то сходить или съездить, присмотреть за домашними животными или детьми, написать письма. Кто должен был платить за них по закладной? Что стало с их работами? Все оказалось потеряно. Никто не знал, смирятся ли они с тюрьмой. Или, быть может, тюрьма усмирит их?!

За свою короткую историю EALL удалось больше, чем просто тряхануть Империю Unilever, но Лига перестала существовать в день того рейда. В отличие от истории с судом над SEALL, которая имела сильную региональную поддержку, недостаток координации активистов в деле Unilever оставил подсудимых один на один с системой. Учитывая, что к концу 1984 года тюрьма грозила более чем 80 активистам, Лиге требовалось мощная поддержка, без которой любое движение становится хрупким и легко побеждаемым. Это был вызов для создания специальных групп поддержки заключенных зоозащитников. Так родилась практика широко распространять информацию об узниках и собирать для них денежные средства. Начались приготовления для создания бесценной сети поддержки заключенных, которая преданно служит благородным целям по сей день.

Центральная лига освобождения животных

Мы не можем делать сразу все, но мы можем немедленно начать делать хоть что-то.

Калвин Кулидж⁷²

К 1985 году все Лиги, кроме Центральной, перестали существовать. Идея себя изжила: группы просто уже не могли использовать прежние тактики. Южане SALL не были никем разгромлена, как и ребята с запада из WALL, но они не представляли слишком большой угрозы до того момента, как стратегия Лиг устарела. Риски были слишком велики: чересчур большое количество людей вовлекалось в операции, а полиция научилась быстро реагировать на панические звонки угнетателей с просьбами помочь защитить их от толпы, выносящей двери и чинящей переполох. Да и сами звонящие всячески модернизировали меры безопасности, чтобы держать непрошеных гостей на дистанции.

Приняв во внимание повсеместные массовые аресты, CALL решила применять более осторожный подход. Он доказал свою эффективность тем, что позволял участникам избегать печальной участи заключенных. В результате нападений активисты собрали одну из наиболее сокрушительных съемок Дикого Мира Зоотехнии, обнародовав все, что можно, и спасли, обеспечив хорошими домами, более сотни животных.

Биатрис была 15-летней макакой-резусом. Ее использовали в исследованиях артрита. На тот день она была первой обезьяной, освобожденной из британской лаборатории. Лишенная общения с людьми в угоду операциям и уколам, она была в восторге от того, что ее забрали из клетки, и никогда не хотела расставаться с одеялом, в которое ее завернули, чтобы она не мерзла по пути из лаборатории. Другие активисты, одетые как мойщики окон, освободили морских свинок, на которых ставили эксперименты в больнице для ожоговых пациентов в Бирмингеме. Эта акция освещалась очень широко освещалась. В числе сведений, которые удалось добыть, были фотографии кроликов с отрезанными передними лапами в Ортопедическом центре Наффилда при Оксорфдском университете и обезглавленных обезьян и останков летучих мышей, обнаруженных в морозильной камере, принадлежащей компании Animal Supplies London Ltd, откуда четыре микроавтобуса уехали груженые документами под завязку. Их водителям и пассажирам предстояло оголить перед общественностью темный мир контрабанды животных.

Две макаки-резуса, пережившие эксперименты в лаборатории Оксфордского университета в Парк-Фарм, в ходе которых им изуродовали глаза, в отчаянии прижались друг к другу в жалком ужасе, когда увидели, что дверь открылась, и вошли люди. Эта съемка доказала всю низость вивисекторов и их сторонников, равно как и кадры последствий экспериментов на крысах, свиньях, мышах, кроликах, хорьках, приматах, голубях и овцах в больнице Джона Рэдклиффа, опять-таки принадлежащей Оксфордскому университету. Университет всегда наотрез отрицал проведение подобного рода экспериментов, но был зажат в угол, когда всплыли видео и бумаги. Не оставалось ничего, кроме как признаться: «Да, мы используем животных всех видов». Это было зрелищное разоблачение, организованное активистами CALL, и далеко не последней ложью, на какой поймали Оксфордский университет. Лишь один эпизод в длинной цепочке.

Что они никак не хотели признавать, так это факт использования чьих-то ворованных домашних животных. Неважно, чем руководствуются обыватели, когда выступают за вивисекцию — очень немногие хотели бы, чтобы их животных использовали в опытах, предпочитая думать об их «специально выведенных» собратьях. Вивисекторы надеются, что если делать акцент на том, что животные специально выведены для экспериментов, это будет в порядке вещей, поэтому стараются заставить нас верить в страдания именно таких подопытных, а вовсе не тех, которых мы водим на прогулку и поощряем их любимыми угощениями. Это предельно идиотское мышление, потому что только идиот может верить, что мыши — это маленькие люди, на которых можно испытать лекарства, способные помочь любому больному человеку.

Полагаясь в меньшей степени на количество и в большей на качество, CALL добилась немалых успехов. Проникнув на территорию фермы Робак в Хертфордшире в 1986 году, которая была притоном исчезнувшей компании под названием Animal Supplies Ltd, они узнали о наличии коммерческих отношений между зоопарками и вивисекторами. Уиндзорский сафари-парк поставлял дилерам бабуинов, Рейвенстонский зоопарк — макак-резусов и бабуинов, Чессингтонский зоопарк — макак-резусов и африканских зеленых мартышек, индийских и медвежьих макак, а также капуцинов. Далее Animal Supplies сбывала их таким предприятиям, как Хантингдонский исследовательский центр (HLS)⁷³, лабораториям Smith & Nephew⁷⁴ и Pfizer.

Другое расследование выявило, что Лондонский зоопарк обеспечивал лаборатории Wellcome трехполосными дурукули⁷⁵ на протяжении 1980-х, что позволило им завести собственный воспроизводственный резерват; зоопарк Айл-оф-Уайта поставлял дилерам фермы Шемрок макак и беличьих обезьян, а Рейвенсденский зоопарк в Нортхэмптоне отправлял на смерть в лаборатории макак, капуцинов, ночных и беличьих обезьян. Оказалось, что у Лондонского зоопарка даже есть лицензированные Министерством внутренних дел вивисекционные лаборатории непосредственно на территории! Здесь, в лаборатории сравнительной медицины они проводили опыты на кенгуру-валлаби, чтобы найти способ остановить вымирание их популяции, пускали кровь козам до тех пор, пока у тех не развивалась анемия, и вкалывали бактерии и прочее мышам и кроликам. Сохранение живой природы в лучшем его виде!

Фокусируясь на спасениях, CALL была не менее способна выдавать результаты, подобные этим. Рейды CALL были хорошо спланированными и педантично исполненными, но и без везения не обходилось. Лига в очередной раз попала в заголовки, проведя на оксфордской базе в 1985 году рейд, которому было уготовано стать одной из самых известных акций в истории движения за освобождение животных. Два десятка храбрых, но при этом нервных людей поехали в селекционный центр на отшибе, снабжавший животными множество отделений Оксфордского университета. Из-за этого Парк-Фарм уже успел стать магнитом для протестующих и налетчиков. На огороженной территории за домом менеджера фермы располагались многочисленные служебные постройки, в которых размешались различные животных от мышей и кошек до обезьян. Кое-где меры безопасности были минимальными, особенно вокруг собачьих конур.

Активисты заметили, что в них сидели вовсе не типичные для таких мест собаки – не бигли, которых разводили специально, чтобы использовать в экспериментах, а явно домашние питомцы. Например, бобтейл, спаниель с купированным хвостом, колли и дворняги всех разновидностей. Они не просто выглядели так, словно жили дома когда-то, они с готовностью реагировали на команды «сидеть», «стоять» и «дай лапу». Если это не были чьи-то питомцы, то они очень здорово их передразнивали.

Активисты подогнали фургон, принадлежащий ферме, с тыльной стороны, с легкостью проделали брешь в ограде, тем самым открыв доступ к конурам и — в некоторых случаях не без уговоров — сопроводили узников на волю. Некоторые были в восторге от того, что их ведут на прогулку. Некоторые не были уверены в происходящем: уж больно странно смотрелась эта горстка людей, у которых не было видно лиц (только глаза), похищающие собак. Таких собак приходилось выносить на руках. У одной дворняги даже имелся идентификационный цилиндр на ошейнике, но он оказался пустым. Таким образом, было доказано то, что так долго подозревали многие. Дно, до которого люди готовы пасть, чтобы удовлетворить рынок, располагалось намного ниже, чем считалось. Не было ни кличек, ни адресов, но были косвенные свидетельства.

В результате рейда, который длился считанные часы, 30 безымянных собак внезапно стали героями национальных новостей. Съемка рейда и кадры с собаками попали на телевидение, вызвав массу вопросов, но Парк-Фарм и Оксфордский университет хранили подозрительное молчание. Они не были в состоянии подобрать удобоваримое объяснение ни того факта, что эти животные делали в вивисекционных конурах, ни того, как они там оказались.

CALL опубликовала отчет с подробным разбором полученных сведений. В нем сообщалось, что огромное число собак погибало в лабораториях университета. Так, 138 дворняг было убито в рамках всего одного эксперимента. Университетское начальство затруднялось сказать, каким образом налетчикам удалось обнаружить в конурах борзых, лабрадоров, немецких овчарок, терьеров и даже бобтейла. Будучи вынужденным комментировать историю, которая так просто не собиралась утихать ввиду неистового возмущения общественности, университет заявил, что их поставщик «случайно» вывел поколение дворняг и продал им по дешевке. Разумеется, это не помогло объяснить тот факт, что столько никак не связанных друг с другом, явно домашних собак всех возрастов жили в конурах, и многие из них давно выросли из подходящего возраста, потому что селекционеру выгодно сбывать щенков как можно скорее, освобождая пространство для размещения новых животных. Ректор университета сказал, что собак на протяжении двух месяцев ежедневно тренировали в Парк-Фарме, уча командам, поэтому видео, которое представила CALL, ничего не доказывает. Все врали кто во что горазд, и в конечном счете университет забрал свои слова назад и опять замолк.

Годом ранее нескольких активистов арестовали после рейда, в результате которого с фермы Лондри в Кембридже были спасены 17 собак, включая борзых, лабрадоров, колли и дворняг. В числе освобожденных животных в рамках предыдущего рейда были родезийский риджбек и спаниель. На суде защита делала упор на то, что собаки, которые были украдены, были чьими-то ворованными домашними любимцами. Одним из свидетелей выступил человек, узнавший свою собаку, когда налетчики обнародовали фотографии. Лабораторный техник признал, что при приеме животных на ферму никто не задавал никаких вопросов относительно того, откуда они взялись, и явно обалдел, когда его спросили, считает ли он выгодным бизнес, при котором селекционеры специально выводят породистых собак, кормят их и предоставляют им конуры на два-три года (а иногда и дольше), намереваясь продать по £25 каждую, ведь именно столько стоили собаки на рынке в то время.

Все это прибавило очков защите, но, опять же, не было прямых улик. По итогам процесса Хилли Биван получила шесть месяцев тюрьмы и еще пять условно, а с ее четверых соучастников сняли все обвинения.

Что касается Парк-Фарма, то, узнав о факте кражи, полиция устремилась наказывать виновных, но не в поисках правды о происхождении собак, как вы могли бы подумать. Вместо этого они потребовали вернуть животных. Их исчезновение из конур и возвращение в них же для следования в лабораторию Оскфордшира было первоочередной заботой стражей порядка. И все это в интересах общественности, конечно.

Интенсивнее полицейское расследование привело к аресту восьми человек и обнаружению восьми собак по одному адресу, семь из которых были переправлены обратно в Парк-Фарм, объявившему, что это его собственность. Одному активисту предъявили обвинение. Если абстрагироваться от очевидно противной и провокационной природы этой практики, это нормально, что украденное имущество поступает в ведение полиции, пока не будет выяснен источник поступления ценностей или, по крайней мере, пока не будет определен владелец. Здесь все было иначе, но полиция не выказывала ровным счетом никакого интереса к поискам настоящих владельцев собак или выяснению их сомнительного происхождения, тем самым одобряя действия тех, кто был вовлечен в кражи домашних животных и экспериментирование на них.

Обывателей ошеломил подобный поворот. Как можно так поступать с этими собаками? Не столько ужаснувшиеся и разъяренные, как многие впоследствии, сколько крайне целеустремленные, активисты SEALL проникли в Парк-Фарм. Дерзкая группа вновь посетила место событий, вновь откупорила конкуры и вновь спасла четырех собак, которых вернула полиция, включая бобтейла. Эти на редкость удачливые собаки больше не возвращались в Парк-Фарм! В отличие от освободителей животных.

Локальные объединения вырастали по всей стране. Активисты выходили на улицы с информационными столами; все были полны энтузиазма перевернуть мир. И дело было не только в «зверях»: люди тоже страдали от угнетения животных. Общество явно ждали перемены. Истории про вивисекцию, меховые магазины и бойни наводнили новости. Опасные лекарства, капканы и дегенеративные заболевания — причиной всего служила человеческая жадность. Энтузиазм был заразен: каждый вдохновлял окружающих. Разрозненные группы возникали в Соединенном Королевстве и в других странах, а акции прямого действия во благо животных стали свежей формой борьбы. Впереди был миллион новых битв.

Птичий рынок

Мы только что выяснили, что мозги, потроха и другие части тел рогатого скота скармливают батарейным курам, чьи останки в свою очередь скармливают коровам.

Green World, бюллетень «Зеленой партии»⁷⁶, март 1996

Начиная с 1980 года до успешного завершения 2,5 года спустя одной из наиболее значительных кампаний эпохи была серия акций против птичьего рынка Клаб-Роу в Лондоне. Когда активисты потребовали прекращения жестокости и наплевательского отношения к животным, которые были будничным делом для птичьего рынка, RSPCA и члены парламента описали этот викторианский аттракцион как «неколебимый объект британского наследия», который «регулярно инспектировался» и «действует в границах закона». Привычная чепуха. В действительности рынок был магнитом для угнетателей животных, а для самих животных — местом, предельно близким к аду; эквивалент школьной площадки для педофилов. Дрожащих, жалких, запуганных животных держали в вонючих, ржавых клетках, стоящих в переулках, и разбирали по фургонам, принадлежавшим кому попало; поскольку вивисекторам требовались новые поставки, они, безусловно, были завсегдатаями рынка — к абсолютному ужасу местных активистов. Протестные марши привлекали огромное количество любящих животных демонстрантов, регулярно собиравшихся вместе с конца XIX века. Проводились пикеты, акции гражданского неповиновения, приводившие к разрушениям, лоббистским выходкам членов совета, парламентариев и местных чиновников, а также к раздражающим угнетателей животных актам саботажа.

Простой и очевидный, подход этой кампании был готовым рецептом для будущих свершений. Людей не покидало ощущение, что отдаленные цели достижимы при наличии решимости и настойчивости; активисты использовали любую возможность, чтобы досадить, выставить в дурном свете и надоесть тем, кто говорил о каком-то «наследии». Вознаграждение за упорство было лишь вопросом времени. Многие говорили, что победить не удастся, что силы слишком неравны, что этот бизнес имеет длинную историю и поддерживается правительством и национальной традицией. Но постепенно мнения менялись, и тайное вовсю становилось явным. Выслушивая раз за разом о тирады жестокости и страданиях, о которых неустанно твердили активисты, торговцы начали утомляться от бесконечных протестов. В конечном счете совет района вынудили запретить торговлю животными. Сработало то, что срабатывает повсюду: упрямые люди добиваются чего хотят. Эксплуатация животных не должна существовать, не имея сопротивления только потому, что так было всегда!

1980-е обеспечили растущее движение прямого действия важным опытом; совсем еще юный феномен массовых рейдов оказался бесценным для сбора информации и демонстрации правды об угнетателях животных, но это было рискованным занятием. Конец Лиг не означал, что у ответственных за преступления индустрий прошла головная боль.

Налетчики возвращались к Плану А. Шла перегруппировка. В условиях социальных перемен в мире ячеистая структура организации настойчиво доказывало свое превосходство. В случае с борьбой за освобождение животных такая структура позволяет маленьким группам действовать независимо друг от друга, не имея системы управления, и работать параллельно с легальными кампаниями. Главное, в сравнении с Лигами, что когда что-то идет не так, как оно рано или поздно обязательно бывает, потери не так велики, поскольку даже если кто-то попадется, ячейки никак не связаны между собой и не могут донести друг на друга даже под давлением.

Сражаться с угнетением животных вызвалось огромное число групп. В Америке акции проводились от лица ФОЖ, Городских Горилл, Группы Милосердия, Дружины за права животных (ARM)⁷⁷ и Борцов за свободу сельскохозяйственных животных. Финским ФОЖ стала Elainten Vapataus Rintama. В Австралии появились ФОЖ и Борцы за свободу животных (Animal Freedom Fighters). В Испании — ФОЖ (Frente de Liberacion Animal). Во Франции — ФОЖ (Le Front Pour La Liberation Des Animaux), Ноев ковчег (Arch De Noe), Зеленые бригады (Green Brigades) и Операция «Четыре Лапы» (Operation Four Paws). В Швеции — ФОЖ (Djurens Belfrielse Front) и Дикие норки (Wild Minks). В Голландии и Бельгии — ФОЖ (Dieren Bevrijdings Front). В Дании — ФОЖ (Dyrenes Befrielses Front). В Италии — ФОЖ (Fronte Liberazione Animale). В Норвегии — ФОЖ (Dyrenes Frigjørings Front). В Швейцарии, Германии и Австрии — ФОЖ (Tier Befreiungs Front). В Аргентине — ФОЖ (Frente de Liberation Animal). В Великобритании — Организация освобождения домашних птиц (Poultry Liberation Organization (PLA)), ARM, Отряд расплаты с охотниками (Hunt Destribution Squad (HRS)), Министерство справедливости (Justice Department (JD)) и другие. Большинство посвящали себя спасению животных и актам экономического саботажа, но Дружина за права животных, Зеленые бригады и Министерство справедливости демонстрировали желание физически навредить угнетателям животных, особенно вивисекторам. HRS угрожал поступать соответствующим образом с охотниками, однако не поступал. Главное, что все эти группы преуспели в том, чтобы доносить проблематику прав животных до общественного сознания.

30 ноября 1982 года лидерам четырех главных политических партий страны, включая Маргарет Тетчер, были отправлены письма, которые можно характеризовать как бомбы в конвертах, с той лишь поправкой, что их содержимое могло скорее воспламениться, чем взорваться. Это был больше символический жест, нежели попытка причинить вред, и ни одна из посылок не достигла адресата, но заявление, приложение к устройствам, было сделано от лица ARM. Эта была группа, о которой никто прежде не слышал, но от чьего лица активисты жестко действовали против наиболее подходящих мишеней, таких как вивисекторы.

Не только немногие в движении, но даже пресса не были уверены, что активисты за права животных причастны к этому преступлению, а полиция буксовала с обнародованием версий, в чем ей впоследствии помогли Ирландская национальная освободительная армия⁷⁸ и Злая бригада⁷⁹, каждая из которых взяла на себя ответственность за произошедшее. По одной из теорий, эта акция могла была быть связана даже с канадским правительством, которое находилось под сильным давлением и со стороны активистов за права животных, и со стороны бизнесменов — из-за ежегодной бойни тюленей. За несколько лет до этого даже имела место попытка неизвестных людей взорвать самолет, на котором летели активисты против охоты на тюленей.

Копали под герцога

Стараться изо всех сил недостаточно; иногда мы должны делать то, что требуется.

Уинстон Черчилль

HRS стал известен в День подарков 1984 года, самый важный день в охотничьем календаре, когда зоозащитники выкопали метр земли на месте захоронения некогда властелина лисьей охоты в герцогстве Бофор — десятого герцога, Хью Артура Фитцроя Сомерсета, близкого друга королевы. Могила на церковном кладбище Бэдминтон-Пэриш в Глостере была изрисована, крест опрокинут. В письменном заявлении для прессы группа заявила: «В наши намерения входило извлечь останки и разбросать их по всей округе. Мы также планировали отправить его голову принцессе Анне, подружке по кровавой наркомании. Пришло извращенцам-охотникам отведать собственных даров». Заявление сопровождалось фотографией трех людей в масках, стоящих вокруг опрокинутого креста рядом с могилой, на которой было написано «Дерьмо». Никто в здравом уме не натворил бы ничего столь зловещего, но прессе идея очень понравилась. СМИ пришлась по душе возможность сделать тему угнетения животных противоречивой.

Об HRS стало известно в октябре 1984 года, когда один лондонский журнал опубликовал довольно драматический снимок, на котором замаскированные активисты стояли с бензопилами, топорами, дубинками и бейсбольными битами, угрожая охотникам серьезным физическим насилием за их нападения на саботажников и животных. Это был первый случай, когда зоозащитники оправдывали насилие, однако их угрозы так никогда и не материализовались. Благодаря небольшому количеству новостей в период между Рождеством и Новым годом, а в большей степени ввиду дьявольского характера могильной выходки, она получила огромную известность, но лишь очень малая часть отзывов была положительной. Это не стало сюрпризом ни для кого, кто помнил, что случилось, когда активисты потревожили могилу Джона Пила несколькими годами ранее. Те, кто участвовал в этом мероприятии, не ожидал слишком позитивного отклика, больше полагаясь на поверье о том, что плохой рекламы не бывает. Это был красивый спектакль в честь саботажников охоты, организованный для СМИ, но последним очень быстро стало скучно от этих красочных, но, по сути, пустых угроз, а саботажникам вновь и вновь суждено было страдать от вполне реального насилия со стороны охотников.

Был составлен список подозреваемых и двоим в итоге предъявили обвинение. Терри Хелсби и Джона Кертина осудили за осквернение могилы и отправили в тюрьму на два года. Мать Хелсби узнала его на фотографии в газете и позвонила в полицию. Частично попавший в кадр номер машины, взятой напрокат, тоже помог обессмертить имена гробокопателей.

Операция «Грейсток»

Предположение, что животные не имеют прав, и иллюзия, согласно которой наше обращение с ними лишено морального значения — это совершенно возмутительные примеры западной незрелости и варварства. Вселенское сострадание есть единственная гарантия нравственности...

Артур Шопенгауэр

Представление о том, что поступки громче, чем слова, распространилось в течение десятка лет, и прямое действие ради животных уже имело место даже там, где борьба за права животных считалась нехарактерной. Франция, страна, не слишком славящаяся дружелюбием к животным, в 1980-е отметилась кое-какими зрелищными акциями. Одним из наиболее мощных рейдов стала операция «Грейсток» — освобождение колонии бабуинов из лаборатории. Огромный личный вклад в рейд Патрика Сакко был дополнен заслугами Кристиана Хаше, который заправляет заповедником, где поныне счастливо живут почти все спасенные бабуины:

«Когда в 1985 году в нашем распоряжении оказалась подробная информация о местонахождении блока с приматами лаборатории CNRS⁸⁰, мы без колебаний решились действовать. Нападением на такое государственное предприятие, как CNRS, мы хотели сделать важный символический жест, во многом схожий с тем, что был показан в ситуации с INSERM⁸¹ несколько лет спустя. Это был символ противостояния полному насилия институту; это был не просто вопрос порицания эксплуатации, мы подчеркнули тот факт, что животных угнетали с полного согласия властей.

Гвинейских бабуинов в то время использовали в рамках исследований на фоточувствительность. На них изучали эпилепсию. Обезьян держали запертыми в клетках площадью один квадратный метр; каучуковые электроды были прикреплены к основаниям их черепов, соединяясь с определенными областями мозга.

Их приговорили к ежедневным испытаниям, в ходе которых ученые ударяли вспышками прямо им в глаза с различной частотой, дабы вызвать эпилептические припадки; исследователи пытались определить, в какой конкретно момент и при какой частоте происходили припадки. Эпилепсия в естественной среде бабуинов в Гамбии действительно имеет место. Сотрудники CNRS хотели понять, что ее вызывает. В попытках отыскать причину, они пытали некоторых приматов по десять лет. Многие животные были слишком крупными для своих клеток и не имели достаточно места даже для того, чтобы встать и выпрямиться.

Поскольку эксперименты проводились на открытом кампусе, у нас была возможность получить детальную информацию о лаборатории от симпатизирующих нам людей, которые знали, где именно содержат бабуинов. Как только информация была проверена, у нас появилась убежденность в том, что бабуинов можно освободить, и в течение следующих четырех с лишним месяцев мы готовились к рейду. Лаборатория CNRS была взята под наблюдение. Мы следили за зданием почти каждую ночь; мы проводили репетиции, открывая двери и окна, чтобы проверить реакцию охраны, и встречались два-три раза в неделю для обсуждения того, как продвигается работа и все ли идет по плану.

Но неминуемо, разумеется, мы должны были размышлять и о «послеосвободительном» аспекте операции; нам требовалось отыскать где-то безопасное для приматов убежище, а также лекарства и ветеринаров, которые могли бы без последствий отсоединить аппараты от их голов. Мы обсуждали проблему с ветеринарами, которые специализировались на поведении приматов, веря, что в конечном счете сможем выпустить животных обратно в их естественную среду — мы даже съездили в Голландию, чтобы встретиться с экспертами реабилитационного центра для приматов. Они настойчиво отговаривали нас выпускать бабуинов на волю из-за возможного стресса от жизни взаперти на протяжении многих лет (некоторые из них родились в стенах CNRS). Кроме того, их инстинкт выживания был притуплен до предела. Мы прислушались к совету экспертов.

Мы должны были заранее связаться со СМИ, которые смогли бы заснять предстоящую операцию. Целью было создать медийное зрелище, которое привлекло бы внимание людей к теме экспериментов на животных. Самым щекотливым нюансом было отыскать вызывающих доверие, мотивированных, рассудительных и одновременно компетентных журналистов, которые изъявили бы готовность рискнуть карьерой в случае, если все пойдет наперекосяк.

Как только мы нашли тех, кто отвечал всем этим требованиям, мы поняли, что готовы полностью. Операция была назначена на час ночи 1 апреля. Двадцать один человек, включая съемочную группу, заняли свои позиции. Мы поставили три дозора с рациями, а также одного эксперта по боевым искусствам, задачей которого было выполнять функции телохранителя на случай возникновения проблем. К зданию, где содержались животные, подъехали два грузовика. Их моторы работали на низкой мощности, готовые включиться на полную в любой момент. Начиная с этого момента требовалось создавать минимум шума, а при контактах, необходимых в процессе операции, мы пользовались псевдонимами, чтобы минимизировать возможность потенциального опознания в будущем.

Открыв окно, десять человек и съемочная группа проникли в здание. Поскольку телеоборудование требовало очень яркого освещения, мы полностью закрасили окно черным, чтобы с улицы не был виден свет внутри.

Пока кто-то писал на стене «Наука без совести — смерть души», остальные взялись переносить клетки, в которых жили бабуины. Чтобы они не волновались, мы накрыли клетки пледами. Но я отчетливо помню, что на этот раз — в отличие от тех, когда мы в ходе репетиций залезали, чтобы на них посмотреть — приматы были крайне молчаливы, как будто понимали, что мы пришли для того, чтобы их спасти...

Мы начали передавать клетку за клеткой через окно, чтобы поместить их в грузовики. Происходило это в обстановке почти благоговейного безмолвия. В целом мероприятие представлялось довольно опасным, учитывая, что лабораторию, которая находилась на первом этаже, окружали здания, без сомнения служившие домами исследователей, и мы не могли не задаваться вопросом: а не заметят ли они нас?..

Этот этап длился около часа. После того, как с ним было покончено, каждый занял отведенную ему позицию. Я сел за руль одного из грузовиков и отъехал на близлежащую парковку, после чего вернулся в лабораторию проверить, ничего ли мы не забыли. Посчитав людей по головам, я понял, что один из нас куда-то делся — кто-то из дозорных все еще оставался на своем посту и не видел, что мы уже завершили операцию. Очевидно, когда она лазила по кустам, она потеряла рацию, висевшую у нее на шее...

Хорошо. Мы разделались с первой частью работы. Оставалось закончить вторую. Нам предстояло избавиться от клеток, которые были попросту слишком громоздкими для поездки длиной в 1000 км. Кроме того, требовалось разделить приматов на две группы: тех, что с электродами, и тех, что без них. Для проведения этой процедуры мы заранее выбрали себе местечко на давно забытом участке земли в лесу Рамбуйе. Мы достали из грузовиков 17 клеток и, сделав бабуинам анестезию, аккуратно извлекли их.

У восьми из семнадцати обезьян не было вживленных электродов, поэтому их сразу повезли в приюте «Ковчег» в Замке Гонтье, куда они добрались к рассвету. Тем временем остальных девять бабуинов транспортировали в противоположном направлении — на юг Франции, где их ждал ветеринар, готовый удалить имплантанты на дому. Для максимальной маскировки обезьяны провели путешествие в моем фургоне в мешках для картошки на протяжении всего 1000-километрового пути, закончившегося следующей ночью.