Отец монстров

Глава 7 БУЛЬОН ИЗ МЫСЛЕЙ

Я проснулся в пять утра в отвратительном настроении. Тут же, пока настроение совсем не испортилось, не открывая глаз, мысленно взял в одну руку небольшой осиновый колышек, в другую — молоток и, приставив острие кола себе к груди, несколько раз изо всех сил шарахнул молотком. Кол пробил сердце, стало немного полегче, после чего я снова уснул, но через полчаса вновь проснулся и ворочался, жмуря глаза, надеясь, что сон все-таки вернется. Если учитывать, что лег я в три часа, то выспался слишком быстро. Когда сон не идет, в голову лезут всякие несуразные мысли и роятся, и роятся… Хотя гонишь их, а они возвращаются снова.

Этой ночью мне в голову лезла Марина. Лез самый главный вопрос. Что за вопрос? И какой ответ должен я знать? Но мне казалось, что ответ мне известен… Да и что нужно от меня этой девчонке? Или это мне от нее что-то нужно? Мысли приобретали неоспоримую отчетливость и в то же время путались и переплетались; кажется, я сделал в полусне несколько открытий и уже был уверен, что знаю эту великую Тайну.

Чем больше я размышлял над этим, тем все больше уверялся в том, что все не так просто, что мать ее пропала запрограммировано, и я попал в этот водоворот тоже как жертва… Черт-те что бродит в голове в бессонную и душную летнюю ночь.

Я проснулся от телефонного звонка: звонил Николай Николаевич.

— Я бы хотел с тобой увидеться, — сказал он, по-военному сразу переходя к делу.

— Есть что-нибудь новое о Татьяне Владимировне? — спросил я, еще не придя в себя.

— Давай увидимся и поговорим. Я буду ждать в четырнадцать часов.

Я бросил взгляд на будильник.

— А в пятнадцать устроит?

— Договорились…

— Да, а Марину — дочку ее — прихватить?

— Не нужно.

Я выключил трубку.

— Не нужно, так не нужно…

Я чувствовал себя бодрым и отчего-то счастливым. Меня будоражило странное чувство беспечности, которого я очень давно уже не испытывал. Да и роман, кажется, двигался неплохо. Как только эта девушка появилась у меня в квартире, роман пошел на удивление хорошо.

— Как удалось поработать ночью? — спросила Марина, когда я вошел в кухню. Она, забравшись с ногами на кухонный диванчик, читала книгу, пила чай и курила.

— Да ничего, изрядно навалял. Лег поздно, — сказал я довольным голосом, взяв из вазочки печенье и отправляя его в рот.

— Я так и поняла.

Марина поднялась и включила плиту, чтобы приготовить завтрак.

— Звонил Николай Николаевич, просил зайти. Может быть, что-нибудь о твоей матери новенькое появилось.

— Может быть, — пожала плечами девушка.

Казалось, что Марина как-то не очень переживает по поводу ее исчезновения. Я бы места себе не находил, а она спокойна — «может быть», «возможно»…

— Мне всегда было интересно, как писатель сочиняет свои романы? — когда мы сели завтракать, спросила Марина.

— Мне тоже всегда это было интересно, — ответил я, разбив яйцо и положив в него кусочек масла.

— А вот вы как пишете, дядя Сережа?

— Ума не приложу, — ответил я серьезно, но девушке этого показалось недостаточно.

— Ну все-таки, как мысль приходит? Как вы такое выдумываете, откуда фантазия…

— Перефразируя Сальвадора Дали, можно сказать, что романы писать либо очень легко, либо невозможно. А фантазия ниоткуда. Я и сам не знаю откуда. Иногда мысль какая-то придет странная и интересная на первый взгляд. Ходишь с ней, живешь, она у тебя в голове крутится, цепляясь за другие идеи и мысли, как-то они там в голове переплетаются в сложные перепутаницы. И ты живешь, занимаешься какими-то совсем другими делами, а мозг работает как бы отдельно от тебя, и страшно только расплескать этот пока слабенький бульончик из мыслей, и нужно пену всю снять вовремя лишнюю, следить, чтобы не перекипел, чтобы на медленном огоньке томился под крышечкой… иначе студня не будет. А уж потом лаврушечку, перчик, сольцу и мяско дымящееся из кастрюли достаешь шумовкой, и бульончик золотистый с него стекает, охлаждаешь мяско, режешь меленько так — и по тарелочкам… Морковочки!.. морковочки обязательно, чтобы красиво… Да-а, студень я люблю!.. — Я отложил пустую скорлупку от яйца. — О чем мы говорили-то только что?.. Что-то я отвлекся.

— Я сегодня вам студень сварю, хотите?

— Студня я хочу всегда, — сказал я и поднялся из-за стола.

— А чай? — Марина поспешно встала и направилась к плите.

— Нет, я уже не успеваю — мне к Николаю Николаевичу пора, — сказал я. — Вернусь, выпьем.

Я шел по улице, светило солнце. Я думал о дожидающейся меня дома Марине, и мне было хорошо от этого. Черт знает, почему хорошо! Мне казалось, что в моей жизни появился человек, который, несмотря на юный возраст, понимает меня, которого понимаю я… А я ее понимаю?.. Но сейчас, глядя на солнышко, на молодые листики на кустах и деревьях, мне хотелось верить, что понимаю.

Николай Николаевич, сидя в кресле у журнального столика, пил кофе в компании с мужчиной в штатском костюме. Увидев меня, Николай Николаевич поднялся навстречу.

— Проходи, Сергей Игоревич, жду тебя. — Я вошел в кабинет. — Вот мой старый знакомый, писатель, — представил Николай Николаевич меня мужчине, который, поднявшись из-за стола, протянул мне руку.

Хотя и был он в штатском костюме, но по манере, по лицу… или еще по чему-то необъяснимому было понятно, что он тоже работает в органах.

— Алексей Петрович, — представился он.

И имя у него было ментовское. Внимательные жесткие глаза смотрели, казалось, в самую мою суть, высвечивая все мои тайные желания и пороки… наверное, и Марину высвечивая… Жуть! Меня передернуло, и я отвел глаза.

— Алексей Петрович, кстати, занимается поисками исчезнувших людей и заинтересовался твоим случаем. У него частное агентство.

— Да, действительно, — подтвердил Алексей Петрович. — Вам, как писателю, будет интересно узнать, что в городе исчезли несколько чинов из ведомства, в котором работает Татьяна Владимировна. Вот на всякий случай моя визитка. — Он положил на стол передо мной визитку и улыбнулся. Один зуб у него был золотой. Он поднялся и протянул руку. — А дочь Татьяны Владимировны, значит, у вас живет?

— У меня пока.

— А откуда ты знаешь про дочь-то?! — удивился Николай Николаевич, вскинув брови. — Я ведь тебе об этом не говорил.

— Мы тоже работаем, — блеснул он золотым зубом в сторону Николая Николаевича. — Ну если вам что-нибудь будет известно… — повернул он свой зуб ко мне.

— Так, может быть, я Николаю Николаевичу лучше сообщать буду, да он и ближе, — сказал я, взяв визитку со стола и пряча ее в карман. Не нравился мне этот тип. Очень не нравился.

— Можете, конечно, Николаю Николаевичу… Впрочем, как желаете.

Он пожал руку Николаю Николаевичу и вышел из кабинета.

— Да-а… скользкий тип, — глядя на дверь, за которой он скрылся, проговорил Николай Николаевич. — Я ему не доверяю. Раньше работал в органах, да что-то у него случилось там, разное говорят. Вот он и ушел в частное охранно-розыскное агентство.

— Да уж, приятного в этом типе мало, — согласился я. — Такие типы либо прямо в преступники идут, либо в охранные организации.

— Это часто одно и то же, — сказал Николай Николаевич. — Да ты наливай кофе себе — у меня секретарши нет. Или, может, чего покрепче? Я этому не предлагал. — Он кивнул на дверь.

— Я, Николай Николаевич, к вам по моему… в смысле, ну, по этому делу…

Я почему-то смутился, налил себе кофе. Николай Николаевич внимательно посмотрел на меня и развернул конфету.

— Дело здесь не очень понятное… Я уж этому не стал говорить. — Он вновь кивнул на дверь. — Мы в квартире все осмотрели — никаких следов.

— Что же тут непонятного? — удивился я, допив кофе и ставя чашку на столик.

— А то непонятно… — Николай Николаевич покрутил перед глазами шоколадной конфетой, рассмотрел ее, но есть не стал, а положил рядом с чашечкой на блюдце. — Не похоже это на обыск. Непрофессионально.

— Ну как это не похоже, я же сам бардак видел, — возразил я.

— Бардак есть, а обыска нет, — сказал он, улыбнувшись.

Я вопросительно смотрел на него, вскинув брови. Николай Николаевич залпом выпил кофе, поставил чашечку на место, так и не притронувшись к конфете.

— Слушай, а как у тебя отношения с Мариной?

Мне стало сразу как-то неуютно.

— Какие отношения, что вы имеете в виду?! — спросил я, но слишком уж поспешно, слишком взволнованно, слишком нервно… Вот черт!

— Да ничего не имею, — спокойно сказал подполковник. — Ей сколько лет-то?

Ну вот, начинается. Сейчас спросит, сколько мне!

— Лет восемнадцать-девятнадцать, — сказал я, беря конфету и разворачивая ее, хотя кофе в чашке уже не осталось.

— Тогда понятно, — вздохнул Николай Николаевич.

Я хотел спросить, что понятно, но удержался. Положение было хуже некуда.

Он поднялся, подошел к своему рабочему столу, достал из ящика два листка бумаги, протянул мне и молча уселся на прежнее место. На листах были фотороботы мужчин.

— А этот мне знаком, — сказал я, помахивая листком в воздухе. — Да и этого, похоже, где-то видел…

Николай Николаевич молча глядел на меня то ли с иронией, то ли с издевкой, я не понимал. Но какого фига он так смотрит?!

— Ну точно. У этого кучерявого лицо знакомое, — повторил я в задумчивости. — На Валерия Леонтьева похож… Ну точно, на Валерия Леонтьева.

— Это он и есть, — со своего места подтвердил мою догадку Николай Николаевич.

— Да и у второго лицо знакомое, — сказал я глядя на другой фоторобот.

— А это Шнур, — сказал все такой же бесстрастный Николай Николаевич.

— Какой шнур?.. Ах да, Шнур!

Я положил Шнура с Леонтьевым на столик.

— И что же это может значить? Певцы теперь людей похищают, мало зарабатывают…

— Не думаю, — лениво сказал он.

— Что же тогда? Не томи, Николай Николаевич. Как это поможет в поисках Марининой матери?

— А никак. Ее искать и не нужно. — Николай Николаевич закинул ногу на ногу.

— В каком смысле? — продолжал не понимать я.

— А в таком, Сергей Игоревич, что Маринину маму никто не выкрадывал. Мы звонили на ее работу, там нам сообщили, что Татьяна Владимировна в данный момент находится в отпуске в городе Коктебель. В санаторий мы звонить не стали: по-моему, и так все понятно.

— Так что же это значит?

— А ты не догадываешься?

— Нет.

— Это значит, что нас, а точнее говоря, тебя, кто-то хочет ввести в заблуждение. Теперь понятно?

— Ну я уже догадался кто, — проговорил я. — Но какой смысл?

— Я ведь и спросил, сколько ей лет. Они в таком возрасте влюбчивые. — Он внимательно смотрел мне в глаза.

— Да ты что?! — воскликнул я возмущенно. — Ты знаешь, сколько мне лет?!

Я торопливо шел по улице в сторону дома. От состояния беспросветного счастья, с которым я направлялся в отделение, не осталось и следа. Да как посмела эта девчонка так нагло меня обманывать! Я ведь не мальчик уже! И какой ей во мне интерес разыгрывать спектакль с исчезновением матери, обыском… И всей этой фигней!

Я открыл дверь и решительно, не раздеваясь, прошел в комнату. Но в комнате ее не было. Я прошел в кухню. Пахло здесь восхитительно. Марина сидела на стуле, закинув ногу на ногу, и читала книгу. В своем атласном халатике она была такая очаровательная, такая домашняя, ручная и беззащитная, что хотелось обнять, приласкать ее… На плите в большой кастрюле что-то булькало и пахло. Пахло, как я догадался, будущим студнем. Я прокашлялся.

— Читаешь?! — грозно сказал я и отогнул край обложки. Это был мой роман «Живодерня».

— Я всю ночь вашу книгу читала. Удивительный роман. Дядя Сережа, почему вас так мало знают?

— Ну почему мало?.. Да, дорогая моя, — преодолевая накатившую вдруг гордость, начал я. — Теперь давай мне всю правду говори. — Злость моя куда-то улетучилась — ну как можно ругать такое очаровательное существо, которое читает и хвалит твою книгу, да еще в таком запахе!

— Я не понимаю вас, дядя Сережа. — Она широко раскрыла свои очаровательные серо-голубые глаза. Вокруг зрачков я разглядел темный кантик, что придавало им еще большую выразительность.

Меня тянуло к этой девушке — к ее глазам, к ее рукам, к ее губам и ее телу… Как бы я с восторгом и вожделением целовал ее юные очаровательные руки, ее пухлые губы… Ужас! Ну почему мне так много лет?! Почему?! Почему она не родилась раньше… или я позже… Больше нельзя было медлить. Нужно было взять себя в руки и проявить решимость.

— Значит так, Марина, — начал я, строго глядя ей в глаза. Марина достала сигарету. — Давай говорить начистоту. Зачем ты придумала всю эту историю?

— Что вы имеете в виду, дядя Сережа? — спросила она, спокойно прикуривая. Ни один мускул на лице ее не дрогнул.

— Я имею в виду историю с похищением. — Она молчала. — Значит, не хочешь говорить честно, — выдержав некоторую паузу, продолжал я. — Тогда, может быть, тебе будет интересно, что мама твоя вовсе не похищена, а отдыхает преспокойненько сейчас в санатории в Крыму. — Девушка молча глядела на меня и курила. — Ну что ты молчишь?!

— Она не поехала в санаторий. Она нарочно всем так сказала, но не поехала. — Марина стряхнула пепел в пепельницу, но опять не попала.

— Тебе не очень-то удается врать. Неужели ты думаешь, что милиция не смогла бы отличить обыск от простого бардака? Это меня удалось провести, а они специалисты. Да и фотороботы твои похожи, сама знаешь, на кого. Так что вся твоя теория рушится. Только объясни, зачем ты все это придумала?

— Я не придумывала. Так все и было. — Девушка смотрела на меня широко открытыми глазами. — Не выгоняйте меня, дядя Сережа… — со слезами в голосе вдруг попросила она.

— Я тебя не выгоняю, — как можно спокойнее проговорил я, хотя сердце у меня сжалось. — Но ты должна идти домой… порядок наводить, — почему-то добавил я. — А то мама из Коктебеля вернется, а дома…

— Не выгоняйте меня, дядя Сережа. — Глаза девушки наполнились слезами.

— Я тебя не выгоняю, — давя поднимающуюся изнутри нежность, твердо сказал я. — Но тебе нужно идти домой, здесь тебе нельзя оставаться.

Больше она ничего не говорила, а только смотрела мне в глаза долгим пронизывающим взглядом. По щекам ее текли слезы. Как я хотел вместо этих слов встать, обнять ее, прижать к себе…

— Все решено, — вместо этого сказал я. — Собирайся.

Марина стояла на пороге со своим рюкзачком на плече и смотрела на меня грустными глазами.

— Зря вы мне не верите, дядя Сережа, — сказала она и вышла из квартиры.

— Маме привет, — бросил я ей вслед и закрыл дверь.

На душе было как-то паршиво и сумрачно, словно я совершил какой-то гадкий поступок и его будет уже не исправить никогда. Я направился в кабинет… хотя какая сейчас работа! Явно роман не пойдет. Для работы нужно уравновешенное состояние, а не такое, как у меня.

Я включил компьютер, и тут в дверь раздался звонок. Улыбнувшись, я пошел открывать — мне было приятно, что она вернулась. Я даже не сомневался, что Марина нашла повод вернуться. Как я не мог найти причину, чтобы ее оставить. Молодец! Придумала все ж таки…

Но в глазок на лестнице я увидел мужчину с удивительно знакомым лицом.

— Кто там? — соблюдая осторожность, спросил я.

— Сантехник. У вас там трубу прорвало, соседей залили.

— Какую трубу? — Я оглянулся на дверь ванны.

— Ну посмотрим сейчас, какую.

Сердце беспокойно сжалось. Я вновь оглянулся в сторону ванны и открыл дверь.

Сантехников оказалось двое. Они вошли в прихожую и закрыли за собой дверь.

— Где она? — спросил первый сантехник.

Не очень-то они походили на сантехников.

— Ну пойдемте посмотрим. Вы же сами говорите, что труба течет.

— Ты ему дай в лоб, чтобы он понимать начал, — сказал второй мужик, еще меньше первого похожий на сантехника.

У него была пышная копна волос и татарский разрез глаз, он был похож… Я наконец пришел в себя и отступил в глубь прихожей.

— Где Марина? — спросил Шнур.

— Да чего ты с ним разговариваешь?! — возмутился Леонтьев. — Дай ему.

Он сделал ко мне шаг, выходя из-за спины Шнура. «Смерть попсе!» — подумал я и нанес короткий удар ногой с поворотом корпуса в солнечное сплетение. Удар достиг цели, и Леонтьев, согнувшись, отлетел к двери. Места оказалось маловато, поэтому он получил скорее мощный толчок, нежели полноценный удар. Почти одновременно кулаком правой руки я нанес удар Шнуру в подбородок…

…Эх, если бы мой удар достиг цели… Эх, если б достиг!.. Шнур получил бы нокаут или уж во всяком случае мне удалось бы выбить его из равновесия, а уж там я бы его добил… Но Шнур оказался профессионалом. Он легко ушел от удара, поднырнул под мою руку и сделал короткий крюк в челюсть…