Отголоски войны

ХХVIII

На верху лѣстницы стояла бѣлая фигура Мэри. Въ лодкѣ виднѣлись два человѣка, изъ которыхъ одинъ поднялся и осторожно пошелъ на верхъ по ступенькамъ. Мэри протянула руку, и въ ней очутилась рука Филиппа Мастерса. Они прошли на палубу, и она продолжала держать его руку. Нѣсколько минутъ они молча глядѣли въ лицо другъ другу.

— Такъ, значитъ, вы не отплыли на «Бѣлой Розѣ»? — тихо проговорила она.

— Отплыли. Но пришлось вернуться за углемъ.

Они почему-то говорили вполголоса, взволнованными голосами. На палубѣ было темно, — казалось, что все спитъ, кромѣ нихъ, и только свѣтъ изъ прозрачнаго потолка каютъ-компаніи указывалъ на то, что внизу еще не спятъ. Наступило короткое молчаніе. Мэри чувствовала, какъ сильно бьется ея сердце, и думала о томъ, что чувствуетъ онъ при этой встрѣчѣ среди таинственной южной ночи.

— Такъ, значитъ, вы убѣжали, — проговорила она, наконецъ. — Я знала, что такъ и будетъ. Но сегодня утромъ…

Она только теперь отпустила его горячую руку.

— Я не убѣжалъ, — проговорилъ онъ. — Я плѣнникъ, отпущенный на честное слово. Я даже не думалъ, что увижу васъ. Я пріѣхалъ къ Тони. Но я такъ счастливъ! Я вижу, что мнѣ легче сказать все вамъ, чѣмъ ему, хотя я думалъ, что не рѣшусь говорить съ вами… Мнѣ все равно. Главное, что я васъ увидѣлъ. Мнѣ уже не стыдно…

— Что это значитъ? Почему вамъ должно быть стыдно? — спросила она.

Онъ разсказалъ ей о разговорѣ съ ея дядей на Темзѣ и объ условіяхъ, на которыхъ онъ спасъ свою жизнь.

— Правда, вѣдь это было преступно съ моей стороны, — сказалъ онъ. — Нельзя было входить въ соглашеніе съ преступникомъ, хотя бы для спасенія жизни.

Но она успокоила его и объяснила, что не ему благодарить ее за снисхожденіе, а что, напротивъ того, она питаетъ безконечную благодарность къ нему, такъ какъ все, что онъ испыталъ, было сдѣлано ради нея. Затѣмъ, она стала разспрашивать о своемъ дядѣ.

— Такъ, значитъ, онъ сознался? — спросила она.

— Да, сознался. Но клялся, что убивать брата не хотѣлъ.

— Но вѣдь Варко-то онъ все-таки намѣренно убилъ? А какого вы мнѣнія о моемъ дядѣ?

— У него голосъ такой, какъ у васъ, — и этого довольно, — просто сказалъ Филиппъ.

— Почему вы сегодня утромъ не сказали намъ ни слова? Вы не представляете себѣ, въ какомъ мы были отчаяніи.

— Одного слова было бы недостаточно, — отвѣтилъ Филиппъ. — Вы не могли бы, все равно, попасть на яхту. Онъ отдалъ строгія приказанія на этотъ счетъ, а говорить съ вами, стоя на палубѣ, я не могъ. Кромѣ того, мнѣ стало стыдно: стыдно за то, что я живъ при такихъ условіяхъ и что я почти въ дружескихъ отношеніяхъ съ убійцей. Какъ ни странно, но это такъ. За двѣ недѣли, проведенныхъ вмѣстѣ,- причемъ Поликсфенъ вполнѣ держалъ меня въ своей власти, — мы какъ-то странно сошлись. Я иногда даже забывалъ, что онъ — убійца. Положеніе мое было самое необычайное. Конечно, не будь между нами довѣрчивыхъ отношеній, онъ бы не пустилъ меня сюда, и могло бы случиться еще многое гораздо худшее. Я хотѣлъ быть полезнымъ вамъ, я потому принялъ всѣ его условія для того, чтобы явиться сюда.

— Но какъ вы можете быть полезны намъ, — спросила она, — давъ слово ничего не предпринимать противъ него?

— Конечно, онъ бы ни за что не пустилъ меня, если бы могъ предположить предательство съ моей стороны. И все-таки… все-таки я, кажется, что-то могу сдѣлать, хотя теряюсь, какъ это объяснять вамъ.

— Объясните — вы знаете, что я въ состояніи многое понять.

— Послушайте, — началъ Филиппъ нервнымъ, взволнованнымъ голосомъ. — Вашъ отецъ мертвъ, и ничто уже не можетъ его воскресить. И деньги его потеряны, но вамъ онѣ не нужны. Прошлое остается прошлымъ. Неужели же вы — сторонница смертной казни? Я знаю, что говорю странныя вещи, но я все-таки пришелъ съ цѣлью посовѣтовать вамъ оставить въ покоѣ Вальтера Поликсфена. Ну, вотъ, главное и сказано. — Филиппъ тяжело вздохнулъ. — Бороться съ такимъ человѣкомъ, какъ Вальтеръ Поликсфенъ, страшно опасно. Онъ ни передъ чѣмъ не остановится. Теперь онъ боится, — боится, не телеграфировала ли полиція отсюда въ Лондонъ. Онъ безумно испугался, встрѣтившись съ вами и Тони въ ресторанѣ. Страхъ и побудилъ его послать меня сюда съ цѣлью убѣдить васъ вернуться въ Лондонъ, навсегда предоставивъ его на волю судебъ.

— Значитъ, ваша цѣль — заботиться объ его интересахъ, а не о нашихъ, господинъ посланникъ? — холодно спросила Мэри.

— Зачѣмъ вы это говорите! — воскликнулъ онъ съ отчаяніемъ въ голосѣ. — Я вѣдь хочу отвратить возможность ужаснаго… возможность новыхъ убійствъ. Помните, что все равно я далъ слово Поликсфену и купилъ жизнь этой дорогой цѣной.

— Поговорите съ сэромъ Антони, — съ усиліемъ выговорила Мэри. — Яхта принадлежитъ ему; я только его гостья.

— Но вѣдь вы тоже поѣхали съ нимъ. Вы захотѣли разыскивать меня? — взволнованно настаивалъ Филиппъ.

— Мысль о яхтѣ принадлежитъ м-ссъ Эппльбай, — сказала она робкимъ голосомъ, но тотчасъ же прибавила болѣе горячо:- Конечно, я хотѣла пріѣхать. Пойдите, поговорите съ сэромъ Антони; онъ одинъ въ салонѣ.

Она провела его до дверей салона, потомъ прошла медленно на палубу и нагнулась надъ перилами, со слезами на глазахъ. Она была глубоко взволнована, сама не разбираясь вполнѣ, были ли ея слезы вызваны радостью или скорбью.

За ней выступила изъ тѣни фигура. Это былъ Коко, назначенный часовымъ на первую половину ночи. Никто другой изъ экипажа не показывался. Коко на минуту посмотрѣлъ на Мэри, видимо что-то сталъ соображать и затѣмъ безшумно и осторожно спустился вслѣдъ за Филиппомъ.