Отомщенный любовник

Глава 31

Внутри ванной комнаты царила кромешная тьма, Ривендж врезался в мраморную стену, споткнулся на мраморном полу и ударился о мраморную столешницу. Его тело ожило, он ощущал покалывания, боль от впившихся в бедра ногтей, дыхание обжигало легкие, сердце колотилось в груди.

Рив откинул атласное покрывало, силой мысли включил свет и посмотрел вниз.

Его член был твердым и толстым, блестящим от смазки и полностью готовым к проникновению в женское тело.

Срань... господня.

Он огляделся. Со зрением все было в полном порядке, цвета в ванной все еще были черными, белыми и серо-металлическими, стенка джакузи поднималась от самого пола, и ее глубина была очевидна. И все же, несмотря на то, что ничто не казалось плоским или рубиново-красным, его чувства были совершенно живыми, кровь горячим потоком бежала по венам, кожа жаждала прикосновений, а приближающийся оргазм требовал высвобождения.

Он только что полностью связался с Эленой.

И значит, по крайней мере, в данный момент, когда он отчаянно захотел заняться с ней сексом, вампирская сторона в нем победила его симпатскую природу.

Его потребность в ней преодолела его темную сторону.

Должно быть, дело в связующих гормонах, подумал Рив. Связующие гормоны, которые нарушили его внутреннюю химию.

В осознании этой новой реальности не было ни парящей радости, ни чувства триумфа, не возникло немедленного импульса броситься на нее и жестко и глубоко войти. Все, что он мог сейчас делать, это смотреть вниз, на свой член и думать о том, в ком тот недавно побывал. Что он делал с ним... и остальными частями своего тела.

Ривенджу хотелось отрезать эту штуку к чертовой матери.

Ни в коем гребаном случае он не станет замешивать в это Элену. Только вот... он не мог вернуться к ней в таком виде.

Рив обхватил свой возбужденный член широкой ладонью и начал гладить себя. Ох... твою ж мать... как хорошо...

Он представил, как его тело накрывает Элену, как ее тепло проникает в его рот и струится по горлу. Он видел, как раздвигаются ее бедра, открывая блестящую мягкость, его пальцы скользят внутри нее, а она стонет и двигается под ним.

Яйца стали твердыми, как кулаки, поясница ходила волнами, и этот его отвратительный шип стремился в бой, хотя войти ему сейчас было не во что. Из горла рвался рев, но он сдерживал его, закусывая губы, пока не почувствовал вкус собственной крови.

Прислонившись к столешнице, Рив кончил себе на руку, но все равно продолжил двигать ладонью по всей длине члена. Он кончал снова и снова, пачкая зеркало и раковину, но по-прежнему желал большего, как будто его тело не получало разрядку пол тысячелетия, как минимум.

Когда буря окончательно улеглась, он осознал что... вот дерьмо, опирался о стенку, уткнувшись лицом в твердость мрамора. Его плечи поникли, а бедра дергались, как у марионетки с привязанными к пальцам ног ниточками.

Трясущимися руками, он протер стену одним из полотенец, что лежало аккуратно сложенным на полке, очистил столешницу, зеркало и раковину. Затем развернул еще одно полотенце и провел им по рукам, члену, животу и ногам, потому что, как оказалось, запачкал себя не меньше, чем ванную.

Когда он, наконец, взялся за дверную ручку, прошел уже почти час, и Ривендж был практически уверен, что Элена ушла, за что он ее совершенно не винил: женщина, с которой он, по существу, занимался любовью, предложила ему свою вену, а он сбежал и закрылся в ванной, словно испуганная девчонка.

Потому что у него встал.

Господь Всемогущий. Этот вечер, который и начался-то не очень хорошо, в конечном итоге превратился в огромную пробку на дороге, ведущую в Отношения-сити.

Рив напрягся и открыл дверь.

Когда свет из ванной комнаты затопил спальню, он увидел, что Элена сидит на кровати, а на ее лице – только беспокойство... и ни грамма осуждения. Ни порицания, ни размышлений о том, что заставило его чувствовать себя так плохо. А одно лишь искреннее участие.

– Ты в порядке?

Мда, хороший вопрос.

Ривендж опустил голову, и, впервые в жизни, ему захотелось все рассказать другому человеку. Даже Хекс, которая знала о нем больше чем нужно, не вызывала у него желания поделиться всем тем дерьмом, что накопилось в его душе. Но заглядывая в глубокие, цвета ириса глаза Элены, ее прекрасное, совершенное лицо, он хотел признаться ей в каждом грязном, отвратительном, коварном, подлом и мерзком деянии, что когда-либо совершал.

Просто для того, чтобы быть с ней честным.

Да, но если он вывалит перед ней всю свою жизнь, в какое положение он ее этим поставит? Чтобы она воспринимала его как симпата и, вероятно, опасалась за свою жизнь? Отлично. Просто замечательно.

– Жаль, что я такой, какой есть, – сказал он, так близко подбираясь к правде, которая могла разлучить их навсегда. – Хотел бы я быть совсем другим мужчиной.

– А я не хотела бы этого.

Это потому что она не знала его. Не знала его настоящего. А еще он не мог смириться с мыслью, что после этой ночи, что они провели вместе, он ее никогда больше не увидит.

Или что она будет бояться его.

– Если бы я попросил тебя прийти сюда еще раз, – сказал он, – и позволить мне быть с тобой, ты бы согласилась?

Она ответила не колеблясь:

– Да.

– Даже если между нами... все будет не совсем нормально? Я имею в виду секс.

– Да.

Он нахмурился.

– Но это будет неправильно...

– Все будет нормально, потому что я ввязалась во все это еще тогда, в клинике. Так что все останется как есть

Рив было улыбнулся, но улыбка получилась вялая.

– Я должен знать... почему? Почему бы ты вернулась?

Элена откинулась на подушки, и медленным движением положила руку поверх атласного покрывала себе на живот.

– У меня есть только один ответ на этот вопрос, но, кажется, не его ты хочешь услышать.

Холодное онемение еще быстрее распространялось по его телу, по мере того, как исчезали остаточные явления недавних оргазмов.

Пожалуйста, пусть это будет не жалость, подумал он.

– Скажи мне.

Она долго молчала, ее взгляд застыл на сверкающем за окном виде на набережные Колдвелла.

– Ты спрашиваешь, почему бы я вернулась? – тихо произнесла Элена. – И единственный ответ, что у меня есть, это... то, что я не смогла бы поступить иначе. – Она взглянула на него. – На каком-то уровне, это не поддается объяснению, но ведь чувства не всегда осмысленны, ведь так? Они и не должны быть такими. Сегодня ночью... ты дал мне то, чего у меня не только не было уже долгое время, но и то, чего я никогда не чувствовала раньше. – Она покачала головой. – Вчера я заворачивала тело... тело человека моего возраста, тело того, кто вероятно, выходя вечером из дома, и не догадывался, что эта ночь будет последней. Я не знаю, куда, – она махнула рукой на него и себя, – это нас заведет. Может быть, это всего лишь на одну ночь. Может быть, на месяц. Может быть, больше чем на десятилетия. Я знаю лишь, что жизнь слишком коротка, чтобы я могла позволить себе не вернуться сюда и не быть с тобой снова. Жизнь слишком коротка, а мне так нравится быть с тобой, чт наплевать на все остальное, если речь не о времени, проведенном с тобой.

Ривендж смотрел на нее, и его грудь переполняли чувства.

– Элена?

– Да?

– Не пойми меня не правильно.

Она глубоко вдохнула, и он увидел, как напряглись ее обнаженные плечи.

– Хорошо. Я постараюсь.

– Ты продолжишь приходить ко мне? Оставаясь самой собой? – Последовала пауза. – Я влюблюсь в тебя.

***

Джон довольно легко обнаружил тайную квартиру Хекс, потому что она находилась всего в десяти кварталах от ЗироСам., хотя почтовый индекс у этого места мог быть абсолютно другой. Кирпичная мостовая смотрелась элегантно и старомодно, причудливые завитушки украшали окна домов, что навело его на мысль, что стиль был викторианским, хотя, он понятия не имел, откуда мог это знать.

Ей не принадлежало все здание, лишь подземные апартаменты с симпатичным двориком. Под каменной лестницей, что вела от пешеходной дорожки, находилась ниша, в которую Джон проскользнул, и с помощью ключа открыл необычный медный замок. Как только он перешагнул порог, зажегся свет, и ничего захватывающего он не обнаружил: бледный красный пол, выложенный из каменной плитки. Бетонные стены, покрытые побелкой. В дальнем конце комнаты была еще одна дверь со странным замком.

Он ожидал, что Хекс живет в каком-то экзотическом месте, полном оружия.

Французских чулок и других стильных штучек.

Но это была лишь фантазия.

Пройдя по коридору до конца, Джон открыл другую дверь, и снова вспыхнул свет. Эта комната была без окон, из мебели – лишь кровать, и в этой спартанской обстановке не было ничего удивительного, учитывая то, как выглядел коридор апартаментов. Напротив располагалась ванная комната, но не было ни кухни, ни телефона, ни телевизора. Единственным цветным пятном был пол, выложенный старомодным сосновым паркетом, натертым до медового блеска. Стены белые, как и в коридоре, но из кирпича.

Воздух был удивительно свежим, но потом он заметил вентиляционные отверстия. Три.

Джон снял кожаную куртку и положил ее на пол. Затем скинул сапоги, оставив на себе теплые черные носки.

Воспользовался туалетом и умылся.

Полотенец не было. Джон вытер лицо краем своей плотной черной рубашки.

Растянувшись на кровати, он оставил оружие при себе, но вовсе не потому, что боялся Хекс.

Боже, возможно, он вел себя глупо. Первое, чему его научили на занятиях в Братстве, это никогда не доверять симпатам, и вот теперь он, рискуя своей жизнью, находится в доме одного из них, и, вероятно, пробудет здесь весь день, не сказав никому, где находится.

Хотя, именно в этом он и нуждался...

Когда снова наступит ночь, он решит, что ему делать. Он не хотел бросать воевать – слишком любил сражаться. Джон чувствовал... что это правильно, что сражения значат гораздо больше, чем просто защита своей расы. Ему казалось, что он занимался своим делом, что он родился и вырос именно для этого.

Но Джон не был уверен, что сможет вернуться в особняк и жить там.

Он застыл без движения и просто смотрел в темноту, и через какое-то время свет погас. Лежа на кровати, положив голову на одну из двух довольно жестких подушек, Джон осознал, что впервые в жизни, с того самого момента, когда Тор забрал его из той загаженной квартиры и увез на своем крутом Рендж Ровере, он оказался в полном одиночестве.

Четко и ясно он вспомнил, каково это было – жить в той дыре и не просто в бедной части города, а в очень опасном районе Колди. Каждую ночь он боялся, потому что был тощим, слабым и беззащитным: в то время он пил только Ensure[124], потому что желудок больше ничего не воспринимал, и весил не больше перышка. Двери, что отделяли его от наркодиллеров, проституток и крыс, были огромны, но ему казалось, что они не толще бумаги.

Тогда он хотел творить в мире добро. И так было до сих пор.

Он хотел влюбиться в женщину и быть с ней. И он до сих пор этого хочет.

Он хотел обрести семью, мать и отца, быть частью клана.

Но теперь уже нет.

Джон начал понимать, что эмоции в его сердце были подобны сухожилиям в теле. Их можно тянуть и тянуть, чувствуя боль от деформации и растяжения... и до определенного момента, суставы будут все еще действовать, а конечность гнуться, поддерживать вес и даже выполнять свою обычную функцию, после того как закончится стресс. Но так не может продолжаться вечно.

Джон стиснул зубы. И был чертовски уверен, что не существовало эмоционального эквивалента артроскопической хирургии[125].

Чтобы не сойти с ума и помочь разуму расслабиться и отдохнуть, он сосредоточился на том, что происходило вокруг него. В комнате было тихо, раздавался лишь тихий шум кондиционера. И здание над ним было абсолютно пустым, он не слышал, чтобы там кто-то двигался.

Закрыв глаза, он чувствовал себя в большей безопасности, чем должен был.

С другой стороны, он привык к тому, что всегда был сам по себе. Время, что он провел с Тором и Вэлси, а затем и с Братством, было своего рода аномалией. Он родился на той автобусной остановке в полном одиночестве, и в приюте всегда был один, даже когда его окружала толпа шумных детей. И потом, ступив в большой мир, он снова оказался в одиночестве.

Он стал мужчиной и прошел через превращение без посторонней помощи. Был болен и исцелил себя сам. Пробивал свой жизненный путь, как только мог, и сделал это, как надо.

Время вернуться к истокам.

К основам внутри себя.

То время с Вэлси и Тором... и Братьями... словно неудавшийся эксперимент – то, что, казалось, могло иметь хорошее продолжение, в конечном итоге, закончилось полным провалом.