Отражения

Глава 4

Алушинирра изменила их всех. Уроки Бездны жестоки, но запоминаются хорошо. Ланн, например, запомнил, как Сайдири помогает ему подняться после того, как его в очередной раз вырвало черным, а потом вытирает руку об одежду прежде, чем взяться за оружие.

Можно сколько угодно убеждать себя в том, что это просто практичность, и рука, соскользнувшая с рукояти кинжала, может дорого стоить ей в бою, но какой в этом смысл?

Он отвратителен, как и правда о его племени. Савамелех искусил первых крестоносцев плотью небожителя и они поддались… совсем не то, что монгрелам рассказывали об их предках.

Нексус давно погрузился в тревожный сон, только Длань Наследницы стоял на страже да Сайдири смотрела на город с кривой ухмылкой и странной смесью раздражения и брезгливости. Ворвавшись в Алушнирру ярким вихрем, разворошив ее, как огромный муравейник, в последние дни она стала такой тихой…

Ланн знал, что это плохо, но не мог подняться с места и подойти к ней. И не мог не подойти. Потому что все, чего он хотел — это чтобы она на него смотрела. И чтобы не смотрела больше никогда. Только не после того, как он валялся в луже собственной рвоты, пока она решала за него его проблемы.

Богиня, за что?! Он так хотел быть для неё героем…

— Как ты? — спросил он и не узнал собственный голос, настолько глухо он прозвучал.

Сайдири сделала шаг от края обрыва и обернулась, Ланн отвел взгляд, но кроме проклятой Алушинирры здесь больше не на что смотреть.

— Как дома, — сказала она и фыркнула насмешливо. — Падишах-император, да продлит Саренрэй его годы, содержит роскошный гарем с самыми прекрасными девушками и юношами со всех концов Голариона. Дурман продается свободно и раскуривается на улицах, и каждый желающий может купить себе кусочек рая, за который позже продаст все, что имел. Золото и кровь льются по улицам рекой, убийцы ходят среди горожан, — она громко шаркнула ногой и камешки покатились с обрыва. — Чего здесь не хватает? Науки и магии? Они процветают, особенно вивисекция и темные искусства. Клириков с бессмысленными проповедями о прощении? Ну, у нас есть Уголек, так что я по ним почти не скучаю. И я уже молчу о схожести в архитектуре. Дом, милый дом!

Бросив на нее осторожный взгляд и обнаружив, что она снова глядит на город, Ланн позволил себе смотреть на нее дольше. Сайдири болезненно поморщилась.

— Мне скучно. Все, чего мы добились — искупались в крови и дерьме, — она подняла руки, и, широко расставив пальцы, посмотрела прямо на Ланна. — Эта сила дана мне, чтобы изменить что угодно, но от превращения двух говнюков в одного по большому счету ничего не меняется, — она опустила руки и горько усмехнулась. — Хотя табуретки из демонесс выходят ничего так…

Самое отвратительное, что даже после всего что случилось, он не перестал мечтать о ней. И если наяву эти видения можно было задавить усилием воли, то во сне он пачкал ее тело грязным черным ртом, видел, как длинные вязкие капли стекают по смуглой коже и, задыхаясь от желания, не мог остановиться. Потом он просыпался, отходил поглубже в пещеры и досматривал эту отвратительную фантазию до конца, потому что иначе она будет преследовать его весь следующий день.

— Зосиэль привезет родным весть о том, что его брат погиб героем, — ободряюще начал он. — Вольжиф теперь знает, что не всем на свете на него плевать. Арушалай держится, несмотря ни на что. По Региллу ничего не понять, но я уверен, что он в тайне рисует крестик на обратной стороне доспеха каждый раз, когда убивает особенно мерзкого демона. Ну, а я… — голос снова изменил ему, и Ланн коротко кашлянул прежде, чем продолжить, — я знаю теперь, что мне делать со своей короткой жизнью. Разве этого мало?

Сайдири отошла к ближайшему камню и уселась, скрестив ноги.

— Предлагаешь остановиться на людях, которые мне нравятся, и забыть о всех остальных? — печально произнесла она, и это было ужасно, ужасно неправильно. Она не должна грустить, только не она. — Мир гораздо больше, чем пещеры под Канебресом, Ланн.

— Ты не бог, чтобы изменить мир, — твердо проговорил он, и Сайдири обернулась на него с удивлением. — Все, что ты можешь — это изменить себя.

— Ого, — командор нахмурилась и пристально на него посмотрела. — Ты сам-то в порядке?

Ланн красноречиво закатил глаза.

— Стоит на пять минут перестать нести чушь — и вот, пожалуйста. Зовите лекаря, этот козлорогий помешался!

Чудесный все-таки у нее смех. Чистый, как звон колокольчика. Или, может, ему так просто кажется — за столько времени в Бездне Ланн забыл этот звук. Сайдири похлопала ладонью рядом с собой, в черных глазах плясали искры.

— Тогда посидишь со мной?

Посидеть рядом с ней? Рассказать о том, как он разочарован во всем, во что верил с детства? Что жизнь монгрелов не только полное дерьмо, но ещё и дерьмо абсолютно заслуженное? Ну а что? Может, даже удастся немного жалости вызвать…

Вперед, Ланн! Ползи к ней и начинай скулить, это же все, что ты сейчас можешь!

— Нет, я… — он отступил и развернулся, чтобы уйти, — извини, в другой раз.

…Хватит. Надо выпить. И желательно столько, чтобы забыть это все.

Еще один глубокий вдох и длинный выдох успокоили кровь и придали мыслям ясность. Где-то рядом хрустнула ветка, взлетела испуганная птица.

Может быть, она не хочет с ним говорить. Может быть, еще и правда слишком рано. Но она жива, и она здесь, и энергия течет по ее телу так же, как раньше. Даже когда они еще не были вместе, Ланн мог почувствовать эту живую трепещущую силу из любой точки лагеря. И это, черт возьми, пугало! Но зато, чтобы любоваться ею, ему не нужно было даже смотреть.

Он расцепил руки и поднял ладони так, будто собирался погреться у костра, но… ничего не почувствовал. Сайдири лежала всего в нескольких метрах, дышала размеренно и спокойно, но он не чувствовал ее присутствия. Не чувствовал той силы, что под конец Похода сметала демонов с ног, заставляя самых слабых из них бежать в ужасе от одного только взгляда в сторону командора.

Может, он просто слишком далеко?

Ланн осторожно поднялся и подошел ближе. Ничего не изменилось. Он присел рядом со спящей и только тогда почувствовал энергию, но не ту, что сметала врагов, а ту, что текла по телам всех смертных, включая его самого. Но даже она текла… неправильно. Что-то в спине Сайдири, во всей ее позе выдавало излишнее напряжение, скованность и боль, там, где жизненных сил недостаточно.

Недостаточно. Не то слово, которое можно применить к ее возможностям.

Ланн поднял руку и осторожно прикоснулся к ее спине между лопатками.

Он должен был знать, что это закончится плохо.

Лезвие блеснуло в свете догорающего костра, Ланн едва успел перехватить ее руку у самого своего горла, но Сайдири надавила с нечеловеческой, неестественной силой и опрокинула его на спину. Ее пепельно-серое в отблесках пламени лицо не выражало ничего, в глазах плескалась тьма.

— Саи! — прошипел он. — Очнись, это я!

Он позвал еще и еще раз, но лезвие неумолимо опускалось к горлу, а хватка не ослабевала. Командор не должна быть настолько сильной физически, она никогда не была! Ее оружие — ловкость, удача и магия… Но магии нет. Иначе Сайдири предпочла бы очаровать и разговорить его еще в Долине Храмов вместо того, чтобы бегать за гробокопателями и устраивать разведку боем. И на удачу, как видно, она больше не надеется.

— Если бы я хотел тебя убить, я бы сделал это издалека! — из последних сил выдавил Ланн и только тогда почувствовал, как ее рука дрогнула. Сайдири моргнула раз, другой и посмотрела на него совершенно растерянно, будто проснулась только сейчас. Хватка тут же ослабла, кинжал вернулся в ножны.

— Твоя спина не в порядке, ты не можешь об этом не знать, — с облегчением проговорил он и приподнялся, как только она отпустила его. — Я только хотел помочь…

Сумка, пояс с оружием, маскировочный плащ — Сайдири схватила свои вещи. Едва сообразив, что она снова собирается уйти, Ланн встал между ней и темным лесом.

— Не уходи, — выдохнул он. — Я обещаю, этого больше не повторится.

Сайдири засмеялась впервые с тех пор, как он ее встретил, но не было в этом смехе ни капли веселья. Сухой и резкий, как кашель, этот звук царапнул слух и пропал.

— Еще шаг, и я тебя прирежу, — оскалившись, процедила она. — Обещаю.

Ланн знал некоторых жителей Зимнего Солнца по именам, но провел здесь недостаточно времени, чтобы быть в курсе их дел и точно знать, кому пригодятся лошади и повозка. Бросать животных посреди леса крайне недальновидно, особенно когда есть кому о них позаботиться. Ему-то они точно без надобности, так что…

Почему ты такой идиот, Ланн?!

Нет, об этом позже. Сейчас нужно разобраться с насущными делами, а философские вопросы можно отложить до момента, когда он окажется дома в одиночестве и сможет биться рогом о стену столько, сколько необходимо для полного прояснения сознания. Деревья в лесу, конечно, тоже для этого подходят, но не хотелось бы, чтобы какой-нибудь знакомый охотник случайно застал его за этим занятием.

В деревне есть жрец Эрастила. С тех пор как повалили все идолы Солнечной Госпожи, его появление стало лишь вопросом времени. У него еще имя такое смешное… То ли Яцек, то ли Вацек. Вот он точно знает, кому из его паствы что нужнее.

А ты сам бы не попытался набить морду подозрительному мужику, который вдруг решил тебя во сне потрогать?!

Позже. Он подумает об этом позже.

О, вот и ворота. Почти дома.

На удивление, как только Ланн въехал в деревню, ему действительно стало легче. То ли потому, что он сам привык к этому месту, то ли потому, что люди привыкли к нему. Пару раз отшутившись в ответ на вполне дружелюбные вопросы о лошадях вроде: «Ого! Где добыл? А хозяева за ними не прибегут? А ты точно охотник, а не конокрад? Ну смотри…» он повернул к дому жреца.

Служителя Эрастила звали Ярек, и это был улыбчивый полнотелый мужчина лет сорока. Охотником по понятным причинам он был весьма посредственным, но регулярно уходил в лес и возвращался с корзиной, полной лекарственных трав. И судя по тому, что в деревне мало кто страдал от болезней, он умел с ними обращаться.

— Вот спасибо! — широко улыбнулся он. — Я, пожалуй, отдам их Магде. Она раз в месяц ездит в Дрезен за всякой мелочью, да только этой мелочи на целую деревню набирается столько, что ее пегая старуха едва тащит. А эти вот, — Ярек погладил одну из лошадей по боку, — красавицы.

Ланн скомкано попрощался и уже собирался уйти — стены не могли ждать, но жрец остановил его.

— Послушай… Ланн, верно? Тут такое дело, — он подошел ближе и понизил голос, — Орсо уже целую декаду не принимает даров. Это довольно малый срок, обычно я не поднимаю тревогу раньше двух декад и не запрещаю выходить на охоту раньше, чем пройдет месяц, но… ты там поосторожнее, ладно?

На подвижной половине лица Ланна отразилась такая напряженная работа мысли, что жрец вздохнул и продолжил.

— В отсутствие Хозяина Леса в его угодья может забрести кто угодно. Лютоволки, смилодоны, другие медведи в поисках пищи, разбойники, нежить, феи… Если ты нашел эту телегу брошенной вместе с лошадьми — это не к добру. Будь осторожен.

— А… — глубокомысленно протянул Ланн и застыл, жрец сочувственно похлопал его по плечу и наказал отдохнуть как следует. Он уже давно возился с упряжью, когда Ланн тряхнул головой и пошел прочь. Вот только не к дому, а снова в лес.

Ну разумеется, местные рассказывали ему об Орсо как о добром духе, посланном самим Эрастилом для защиты селения! Туда не ходи, там живет Хозяин Леса! Оставь ему кусок дичи после удачной охоты и мед после неудачной. Не поминай его всуе — если явится, никому несдобровать. Само собой Ланн не испытывал никакого желания встречаться с огромным трупом медведя, одержимым духом Бездны, вот только охотникам об этом не рассказывал. Некоторые предрассудки чрезвычайно живучи, да и не хотел он разрушать чью-то веру в большого доброго медведя, и указанную часть леса послушно обходил…

А зря.

Потому что путешествие в Долину Храмов и обратно заняло ровно декаду.

— Да ла-а-адно! — со смесью удивления и недоверия протянул он. — С войны такого не видал!

Прямой подход к пещере старой шаманки преграждал обвал, а в окрестностях было установлено столько ловушек, что создавалось впечатление, будто сюда переехали три карги из Студеной Заводи и привезли все свои заградительные приспособления. Впрочем, нынешняя хозяйка пещеры страшнее всего ковена разом.

Или нет.

Сердце болезненно сжалось. Ланн вспомнил капитана Одана, который даже к камину подойти не мог до тех пор, пока пламя окончательно не погаснет. И многих других солдат, которые не могли заставить себя выйти за стены после длительной обороны Дрезена… Вдруг Сайдири тоже не смогла оправиться от войны? Вдруг все это лишь свидетельство помешательства?

Остынь, Ланн! Выводы делать слишком рано. В конце концов с ней все было в полном порядке, пока парень, который определенно НЕ является ее мужем, не полез к ней, когда она спала.

Вздохнув, он напомнил себе, что это не первая и не последняя ошибка, но легче почему-то не стало. Присмотрев безопасный участок в футах тридцати впереди, он нырнул сквозь пространство и выпрямился, высматривая следующий. Да благословят Боги мистические практики, благодаря которым не обязательно ходить по…

Дзынь.

Он даже не успел подумать о том, насколько плохо это звучит в лесу, полном ловушек, только почувствовал, как что-то легко коснулось голени, а боль пришла гораздо позже. Откатившись в сторону и грязно ругаясь, он спешно оторвал от одежды лоскут, пытаясь перетянуть ногу, потому что кровь хлестала из раны рекой. Это был даже не капкан, который он бы без труда заметил, это была тонкая и почти невидимая нить, хитро натянутая от земли к дереву таким образом, чтобы сорваться при легчайшем прикосновении.

Ну отлично! Прекрасно просто! С одной ногой особенно не побегаешь, и это ему еще нужно выбраться из полосы ловушек… Но все потом, сначала — остановить кровь, потому что быстрее течет только время.

— Да ты издеваешься! — услышал он над самым ухом где-то через пять минут отчаянной борьбы с бинтами и резко развернулся.

Растрепанная и заспанная, командор возвышалась над ним с оружием в руках. Она даже платок надеть не успела и спутанные черные с проседью волосы неаккуратно падали на плечи.

— Вообще-то, я истекаю кровью, — огрызнулся он и только потом заметил седину.

Спокойно, Ланн, она не умирает прямо сейчас! Бывает, что люди седеют после тридцати — это почти нормально. Это свидетельство трудной жизни, а не скорой смерти. Она просто… немного старше, чем ты ее запомнил. На десять лет, да. Как и ты, между прочим! Как давно ты сам подходил к зеркалу, старый козел?

— Одно другому не мешает, — хмыкнула она и убрала оружие. Сделав несколько шагов в сторону, она села на землю и прислонилась спиной к дереву. — Что тебе нужно от меня?

Наверное, бывало и хуже, но Ланн не в состоянии вспомнить, когда. Крики солдат, умирающих в отчаянном и бесполезном сражении за павший много лет назад Из. Неотступное стрекотание голодного роя Дескари. Рычание демонов, безумное и голодное… И торжествующий хохот балора, вытаскивающего окровавленный меч из груди командора только для того, чтобы замахнуться еще раз.

Они победили снова. Все обошлось и командор лежит на своем спальнике на другом конце лагеря не шевелясь, чтобы раны не открылись вновь. Граф Арендей свалился пять минут назад, даже не стряхнув брезгливо со спальника пепел. Слабым голосом он пригрозил, что тот, кто тронет его до рассвета, будет залечен до такой степени, что лишится всех отверстий в теле, даже самых необходимых. Уголек лежала, запрокинув голову, и смотрела на кружащих над ней насекомых. Она не моргала, ее бледное лицо казалось мертвым.

— Я думала твое место — там, — не открывая глаз, прошептала Сайдири, когда Ланн сел рядом с ней.

— Оттуда мне не слышно, как ты дышишь, — он зачем-то тоже перешел на шепот, хотя был в состоянии говорить громко — не его же балор едва пополам не разрубил. Ланн пустил стрелу ему точно в глаз, и тот повалился назад, но было уже слишком поздно.

— Я не собираюсь умирать.

— Час назад, когда Дейран собирал тебя по частям, это было неочевидно.

— Да брось, — слабо улыбнулась она и открыла глаза. — Я везучая. Ничего со мной не случится.

Ланн фыркнул и отвел взгляд. Случилось уже, и он допустил это. Интересно, она уже жалеет, что выбрала такого хренового защитника, или до нее только к утру дойдет?

— А если случится, какой-нибудь храбрый молодой монгрел обязательно окажется рядом, чтобы прикончить демона до того, как он прикончит меня.

Он должен был сделать это раньше! До того, как ее вообще коснулось лезвие меча! Но когда вокруг эти летающие тараканы, прицелиться так сложно, а от доспеха балора стрелы просто отскакивают…

— Ты… — она кашлянула и поморщилась, — можешь принести спальник сюда, если не веришь, что я дотяну до утра. Тебе действительно нужно поспать, Ланн. Нам всем нужно.

Если она начнет задыхаться или вновь откроется кровотечение, лучше бы кому-то быть рядом, чтобы с риском для жизни разбудить графа и растолкать Уголек. Даже если этот кто-то будет находиться гораздо ближе, чем заслуживает. Так что Ланн встал и перенес спальник под скучающим взглядом Грейбора, невозмутимо выпускающего дым в кишащее насекомыми небо. И что у него только в этом табаке?

— Я все еще жива, — криво усмехнувшись, прошептала Сайдири, когда Ланн улегся и уставился на нее, боясь пропустить… что угодно, — мне каждый час отчет подавать или ты все-таки вздремнешь?

Глубоко вздохнув, он закрыл глаза и постарался расслабиться. Не получилось. И не в последнюю очередь потому, что он бесконечно прокручивал в голове бой, в котором должен был проявить себя лучше. Тогда, в Бездне, вытащив его из вонючей таверны и смертельной хандры, Сайдири сказала, что он дорог ей. Он был так счастлив это слышать, но… напрасно она им дорожит — он абсолютно бесполезен.

— Не счастливый случай убил того демона, а ты, — выждав четверть часа, тихо проговорила Сайдири. — Ты — самая большая удача в моей жизни.

Она научилась играть в эту игру у него, затем научилась играть лучше и, наконец, начала жульничать. Если он сейчас откроет глаза, он даст ей знать, что слышал, если притворится спящим — не сможет обратить все в шутку. Придется просто смириться с тем, что она ценит его гораздо больше, чем следует.

— Сейчас мне нужен кров и отдых, — затягивая жгут, проговорил он. Командор изменилась в лице, и это странно видеть сейчас, после четырех дней, когда от нее невозможно было добиться вообще никакой реакции: удивление сменилось гневом, а затем — досадой, да так быстро, что он едва успел за этим уследить.

— Джахаш*, — сквозь зубы процедила Сайдири и отвернулась.

*козёл (прим. авт.)