Отравление в шутку

Глава 10 ЖЕЛТАЯ КНИГА

— Ну, — сказал Рид, когда мы вернулись в комнату покойного, — теперь многое нужно сделать. Я позвоню Китсону…

— Китсону? — переспросил я.

— Владельцу похоронного бюро. Думаю, семья не будет возражать. Когда привезут гроб, мы заберем тело для вскрытия. Придется мне этим заняться. Мы даже не можем быть уверены, что он умер от отравления гиосцином. Бутылку с бромидом и стакан надо будет отдать на анализ. В конце концов, гиосцина в них может не оказаться. Пока что все это догадки.

Доктор стоял, теребя свои бакенбарды и хмурясь при ярком свете. Тело Туиллса уже положили на кровать и накрыли простыней. На столе лежал томик стихотворений Гейне в желтом переплете.

— Версия самоубийства с каждой минутой кажется мне все менее убедительной, док, — сказал окружной детектив. — Судя по тому, что рассказал нам мистер Марл, у этого парня были какие-то идеи насчет… насчет происходящего здесь. А миссис Туиллс говорила, что перед смертью он что-то писал в книге. Вот в этой?

Сарджент указал на томик Гейне, но не стал подбирать его. Рид, что-то проворчав, подошел к столу, открыл книгу, едва не повредив корешок, и начал листать страницы. Мы заглядывали ему через плечо. Наконец он дошел до форзаца, где было что-то написано…

Очевидно, Туиллс размышлял, держа книгу в руках. Сначала его карандаш рисовал бессмысленные нолики, как делают дети, упражняясь в чистописании, потом разные черточки и фигурки, затем изобразил птицу и наконец угрюмую физиономию с курчавыми волосами. Далее следовала вчерашняя дата —12/10/31. После этого Туиллс написал: «Вопросы, на которые я должен ответить» — и подчеркнул фразу. При перечислении вопросов почерк его стал твердым.

Карандаш снова нарисовал несколько загогулин, а потом…

«К черту!..

Сарджент поднял озадаченный взгляд и машинально посмотрел на тело под простыней. «Уверен ли я, что знаю отравителя?» Эта фраза, написанная рукой покойного, отвергала версию самоубийства. Но куда красноречивее казались праздные строчки, нацарапанные в конце. Я представлял себе Туиллса, сидящего у кровати дремлющей жены и смотрящего на нее, размышляя при этом о головоломной проблеме. «К черту!» — написал его карандаш. Уплыть бы в теплые страны, где нет тревог… Дорога в Мандалай[29] — вечный символ для лишенных свободы… «Нет, не могу, моя жена красива, как Елена Прекрасная, — я слишком люблю ее… „Уолтер Уиллсден Туиллс-младший“… Господи, если бы у меня был сын!..» Словно издалека послышался голос окружного детектива:

— Выходит, самоубийства не было. Это очевидно.

— Полагаю, да, — мрачно произнес Рид. — Хотя это выглядит странно. — Он положил книгу с раздраженным жестом. — Предупреждаю, Джо, вас ожидает адская работа. Что означает эта чепуха?

По какой-то причине прочитанное, казалось, расстроило коронера куда сильнее, чем он был готов признать. Рид быстро прошелся по комнате.

— Сожгли в камине? Что именно? Хм… Вы что-нибудь знаете об этом, мистер Марл?

— Ничего, — ответил я. — Никто не упоминал о чем-то сожженном… — Я собирался добавить: «Кроме телеграммы для Джинни Куэйл, которую Туиллс сжег сам», но вовремя остановился. Было незачем усложнять ситуацию. Кроме того, я все еще чувствовал себя виноватым в истории с телеграммой.

— Как насчет C₁₇ и еще чего-то там, док? — спросил Сарджент, снова подобрав книгу. — Вот. C₁₇N₁₉NO₃ + Н₂O. Похоже на химическую формулу.

— Так оно и есть, — отозвался доктор, грызя ногти. — Это формула морфия. Проклятие! Есть в этом доме что-нибудь, кроме ядов?

— Морфий? Но ведь это не тот же яд…

— Нет. Там был гиосцин. А миссис Куэйл подмешали мышьяк. Я ничего не знаю о морфии. Разве только… Хотя нет — его не использовали для отравления.

Сарджент склонил голову набок.

— Вы ничего от нас не утаиваете, док?

— Утаиваю? — завопил Рид. — Я? И как только вам хватает наглости, Джо Сарджент, говорить такое! Утаиваю!.. По-вашему, я не знаю свое дело?

— Я этого не говорил, док. Я только спросил…

— Слушайте! — Коронер сделал еще несколько шагов и резко повернулся. — Это ваш последний шанс, Джо. Предупреждаю, если вы будете в этом копаться, то можете нарыть куда больше, чем в состоянии переварить.

— Ну, док, это уже мое дело. Давайте поговорим с судьей.

Рид посмотрел на него и кивнул:

— Хорошо. Вам решать… Только давайте по дороге повидаем сиделку. Миссис Куэйл знает о случившемся? — спросил он меня.

— Не думаю. Хотя утром был страшный шум, но она, вероятно, пребывала в ступоре.

Мисс Херрис, сиделка, подтвердила это, когда мы постучали в дверь комнаты миссис Куэйл. Это была полная флегматичная женщина с усталыми глазами и усиками над верхней губой. Она сказала, что миссис Куэйл сейчас проснулась и чувствует себя лучше, но еще очень слаба. Пациентка провела скверную ночь — несколько раз у нее была рвота с кровью. Согласно указаниям доктора Туиллса медсестра снова сделала больной промывание желудка и давала ей магнезию, используя также грелки, алкоголь и кофе.

— Я лучше взгляну на нее на всякий случай, — сказал Рид. — Не беспокойтесь, я ничего не скажу. Она, вероятно, решит, что меня вызвали на помощь Туиллсу.

Он проскользнул в комнату и закрыл дверь.

— Вы не спали всю ночь, мисс Херрис? — спросил Сарджент.

— Разумеется. А что?

— Меня просто интересует, не слышали ли вы чего-нибудь — звук падения, крик или что-то в этом роде — со стороны комнаты доктора Туиллса?

Сиделка колебалась, закусив нижнюю губу.

— Я не слышала падения или крика, — ответила она наконец. — Но… Не знаю, нужно ли об этом упоминать.

— Пожалуйста, продолжайте!

— Я слышала, как кто-то смеется.

Возможно, причиной был прозаичный тон, которым она это произнесла, или узкий темный коридор с коричневыми дверями и белыми фарфоровыми ручками, но у меня по коже забегали мурашки. В своем белом одеянии и с бесстрастным лицом сиделка походила на статую Калигулы. «Я слышала, как кто-то смеется…»

— Со стороны комнаты доктора? — спросил окружной детектив, бросив взгляд через плечо.

— Я не уверена, но думаю, что да.

— Когда вы это слышали?

— Ровно в пять минут четвертого, — монотонным голосом ответила сиделка. Ее пальцы издавали шуршащие звуки, приглаживая крахмальную юбку. — Я знаю это, так как собиралась сделать больной укол в три пятнадцать. Я отправила вниз мисс Мэри Куэйл снова простерилизовать иглу, и дверь осталась приоткрытой. Тогда я и услышала смех. Звук был не из приятных.

— И что вы сделали?

— Подошла к двери и прислушалась. Смех не повторялся. Я решила, что кто-то разговаривал во сне, поэтому закрыла дверь и вернулась к больной.

Я представил себе этот смех в безмолвном доме. Почему-то мне казалось, что он походил на хихиканье. Возможно, отравитель не смог сдержать свою радость. Эта мысль была самой ужасной.

— Вы кого-нибудь видели? — после паузы осведомился Сарджент. Его голос звучал тихо и неуверенно.

— Нет.

— А слышали что-нибудь еще?

— Может быть, я слышала шаги. — Сиделка сдвинула брови. — Но я не могу в этом поклясться. Я подумала, что это мисс Куэйл ходит внизу, и забыла об этом.

— Три часа… — промолвил Сарджент. — Примерно в это время умер доктор Туиллс.

Мы молча стояли в темном коридоре, и каждый из нас по-своему представлял картину происшедшего. Вскоре к нам присоединился доктор Рид, кивком выразив удовлетворение состоянием пациентки. Сиделка вернулась в комнату, а мы начали спускаться вниз. Ни Сарджент, ни я не упомянули коронеру о новой информации — возможно, опасаясь, что он снова проскрипит: «Чепуха и вздор!», а мы оба уже устали это слушать.

Мэтт встретил нас в нижнем холле, явно изнывая от любопытства, и вместе с нами направился в кабинет доктора Туиллса. Газовая лампа под зеленым абажуром все еще горела на центральном столе. Судья Куэйл сидел рядом в кресле, с одеялом на плечах и подушкой под головой. Дрожащими пальцами он подносил к губам чашку с куриным бульоном, а когда мы вошли, вздрогнул всем телом. Судья был небрит; длинные серые пряди волос свисали на уши, как у женщины. На худых, покрытых пятнами руках, держащих чашку, синели вены. Мэри, стоя позади кресла, взбивала подушку под головой отца, но при виде нас отошла к одному из застекленных шкафов на другой стороне комнаты.

— Садитесь, джентльмены, — проскрипел судья, указав чашкой на стулья. — Мне уже лучше.

— Будь осторожен, папа! — предупредила Мэри, злобно глядя на нас. — Они всех доводят до безумия, а я не хочу, чтобы ты расстраивался.

Судья громко чмокнул губами. При этом его лицо стало еще длиннее. Он властно повернулся к дочери:

— Уходи, Мэри. Оставь меня. — Она колебалась, и судья стукнул по подлокотнику кресла. — Слышала, что я сказал, или мне нужно повторить? Уходи!

— Хорошо, папа.

Судья сердито смотрел ей вслед, потом перевел взгляд на нас:

— Вы должны рассказать мне все, джентльмены. Я знаю, что меня пытались отравить. Это меня не удивляет. Будь я крепче… — его голос дрогнул, — я бы выбил из них правду. Но я слаб — очень слаб.

— Они убили Туиллса, судья, — сказал доктор, откинувшись на спинку стула, — и пытались убить миссис Куэйл.

— Да. Я не поверил, доктор, когда Уолтер рассказал мне об этом вчера вечером. Он пришел в библиотеку — помните? — Судья Куэйл посмотрел на меня, словно вспоминая события многолетней давности. — Он сказал, что миссис Куэйл повисла на его руке и твердила: «У меня страшные судороги! Думаю, меня…» — Судья прикрыл глаза ладонью. — А теперь и Уолтер мертв. Не могу в это поверить.

— Кто это сделал, судья? — спросил коронер. Казалось, Куэйл не слышал вопроса. Его голова поникла, а покрасневшие глаза шарили по полу.

— Почему вы молчите, судья? Мы все знаем. Голова медленно поднялась… На лице застыл страх.

— Я имею в виду преследование, — продолжал Рид. — Кто-то в доме не дает вам житья. Джо говорит, что он все выяснит. Почему бы вам не рассказать нам все?

Судья посмотрел на меня и заговорил неожиданно резко:

— Вы им проболтались? Хотя нет, вы ничего не знали. Но моя семья не знает тоже. Все скрыто во мне…

— Похоже, они все знают, — заметил Сарджент.

— Когда мне понадобится ваше мнение, сэр, я скажу вам об этом. Слышите? — Старик с презрением посмотрел на окружного детектива, чеканя слова. Потом его усталые глаза устремились на наши лица. Он пытался отогнать страх, но безуспешно…

— Тем не менее они все знают, — сказал коронер. — Черт возьми, не разыгрывайте перед нами шекспировскую драму! Мы не лжем. Если вы, как маленький мальчик, боитесь кого-то, завернувшегося в простыню, боитесь этой белой мраморной руки…

Судья попытался глотнуть бульон, но его рука задрожала так сильно, что ему пришлось поставить чашку. Он сердито уставился на нас:

— Кто вам рассказал о…

— Белой мраморной руке, — закончил фразу коронер, смакуя каждое слово. — Вы не можете даже произнести это? То, о чем знает вся семья.

— Они все в этом участвуют, — быстро забормотал судья. — Но я с ними справлюсь. Я покажу им…

Судья тяжело дышал, и я боялся, что он снова потеряет сознание. Но коронер не сводил с него маленькие блестящие глазки.

— Слушайте! — Судья Куэйл взял себя в руки. — Здесь произошли убийство и попытка убийства. Я не пожалею сил, чтобы разоблачить того, кто это сделал. Если у вас есть ко мне вопросы, джентльмены, я готов. Но поймите раз и навсегда: я не желаю, чтобы другая тема упоминалась снова.

Спорить было бесполезно. Рид вел себя глупо, сверля, как плохой дантист, нервы со скрежетом, который почти что можно было слышать. Он явно пытался проверить какую-то свою теорию, независимо от убийства. Пришло время вмешаться.

— Да, судья, — сказал я, — эта другая тема уводит нас в сторону. Но мистер Сарджент хотел бы выяснить несколько вещей в связи с отравлениями. Вы чувствуете себя достаточно крепким, чтобы говорить об этом?

— Рад, что вам хватает ума это понять, сэр, — отозвался судья, глядя на меня с холодной вежливостью. — Да. Спрашивайте.

— Полагаю, вы знаете, какой яд использовали при покушении на вас?

— Да. Гиосцин гидробромид. Необычный яд. — Судья говорил без всяких эмоций. — Криппен[30] использовал гиосцин. Кажется, это почти единственный случай в истории преступлений.

Это было неожиданно. Рид нахмурился при упоминании англо-американского врача, убившего свою жену.

— Вы знакомы с такими фактами, сэр?

— Я хорошо знаком с… с литературой на эту тему. Вначале это было всего лишь хобби, когда я занимался уголовными делами.

Теперь судья сидел прямо. Его лицо вновь напоминало гравюру, изображающую государственного деятеля, сурового и задумчивого.

— Но мои практические знания крайне малы, — продолжал он, — и я часто говорил об этом с доктором Туиллсом. Почему вы спрашиваете?

— Доктор Туиллс рассказал мне вчера вечером, что кто-то в доме пробрался в его кабинет и украл шесть гран гиосцина. По его словам, это не тот яд, которым обычно пользуются любители. Вы когда-нибудь обсуждали подобные темы с другими людьми? Например, свойства гиосцина?

— Насколько я помню, нет. Я имею в виду, при обычном разговоре. Конечно, люди иногда заходили в комнату и могли слышать нас с Туиллсом. Мы не делали из этого тайны.

— Значит, любой мог вас подслушать?

— Думаю, да. Очевидно, кто-то так и сделал. — Уголки рта судьи опустились. — Фактически доктор Туиллс объяснял мне свойства гиосцина не более двух недель назад.

— Вы помните обстоятельства?

Стул Сарджента скрипнул, когда он, нахмурившись, склонился вперед. Судья Куэйл выглядел раздосадованным таким поворотом расспросов, но спокойно ответил:

— Припоминаю, что мы говорили о маркизе де Бренвилье…[31]

— Прошу прощения, судья, — прервал его Сарджент, кашлянув, — но кто он такой?

Судья Куэйл, держа пальцы у виска, метнул на него взгляд, каким мог бы наградить тупоголового адвоката с высоты судейского кресла. Торчащие зубы сердито блеснули.

— Маркиза де Бренвилье, мистер Сарджент, была женщиной и, вероятно, самым знаменитым отравителем XVII века вместе со своим любовником Сент-Круа. Помню, я высказал доктору Туиллсу предположение, что Дюма взял идею своего романа «Граф Монте-Кристо» из жизнеописания Сент-Круа, который обучился искусству отравления у своего товарища по несчастью — заключенного Бастилии. Дюма посвятил маркизе целый том своих «Знаменитых преступлений». Естественно, это привело к разговору о Борджа[32] — полагаю, вы слышали о Борджа, мистер Сарджент? — и доктор Туиллс высмеял магические свойства, приписываемые ядам, которые они якобы готовили. Он сказал, что эти свойства так же нелепы и ненаучны, как те, которыми наделяют индийскую траву датура. Туиллс сообщил мне, что Борджа, по всей вероятности, не применяли ничего, кроме белого мышьяка — наиболее болезненного, но наименее опасного из всех ядов.

Судья Куэйл прочистил горло. Он вновь стал юристом, говорившим холодно, бесстрастно и неторопливо.

— Доктор Туиллс также добавил, что если бы ему понадобилось эффективное токсическое вещество, то он использовал бы конин или гиосцин. Конин, насколько я знаю, активный компонент болиголова. Его кристаллы не имеют запаха, почти безвкусны и растворяются в воде, но действуют медленнее гиосцина. Гиосцин парализует почти мгновенно, хотя не сразу убивает, а его воздействие на мозг таково, что жертва не осознает происходящего с ней. Доктор Туиллс показывал мне гиосцин, который у него имелся. — Судья медленно перевел взгляд на меня: — Вы удовлетворены ответом, мистер Марл?

— Вполне, сэр. — Достигнув цели, заключающейся в разрядке атмосферы, я не возражал уступить дальнейшие расспросы Сардженту. Однако заявление судьи Куэйла содержало самый важный ключ к разгадке из всех, которыми мы располагали. К сожалению, тогда я этого не знал.

— Вы спаслись чудом, судья, — внезапно заметил Сарджент.

В его голосе мне послышалась странная интонация. Он наклонился вперед, глядя на судью из-под косматых седеющих бровей. Между этими двоими уже возник антагонизм. Сарджент, естественно, возмущался демонстративным презрением судьи, и чем больше он проявлял свое возмущение, тем презрительнее держался его собеседник.

— Я выпил очень маленькую дозу, — кратко произнес судья. — Но я не собирался это комментировать, а всего лишь изложил факты, интересовавшие мистера Марла.

Абсолютно твердой рукой он откинул со лба длинные волосы. Судья Куэйл вновь стал самим собой. Теперь надо проскользнуть в брешь!

— Кажется, сэр, — сказал я, — вы говорили, что во время этого разговора в комнате больше никого не было?

— Вы ошибаетесь. Я всего лишь сказал, что не обсуждал эти вещи при обычном разговоре. — Он задумался, медленно постукивая пальцами по столу. — Фактически я думаю, что один раз кое-кто присутствовал при нашей беседе. Правда, не помню, до или после упоминания о гиосцине. Мы сидели в этой комнате около восьми вечера, и вошел мой сын Мэттью. Он стал поправлять прическу перед зеркалом у двери, готовясь куда-то уходить.

Позади нас послышалось нечто вроде блеяния. Мы все забыли о Мэтте, который последовал за нами и теперь делал протестующие жесты.

— Я пробыл здесь только секунду, и ты это знаешь! — заявил он. — Это единственное зеркало на первом этаже, и…

— Вы будете говорить, когда к вам обратятся, сэр, — прервал его судья. — Не раньше.

— Ладно, — сердито буркнул Мэтт. — Прошу прощения. Но никто не говорил о гиосцине, когда я был здесь. Я даже не знал, что вы беседуете о ядах. И я сразу же ушел — Боб Смизерс ждал меня в машине и может это подтвердить…

— Очевидно, — вмешался я, — разговор мог подслушать кто угодно. Дверь в холл была открыта?

— Безусловно. Там находились все остальные.

— А вы не могли бы назвать дату этого разговора, сэр?

— Могу. Пятница 28 ноября.

— Каким образом вы точно запомнили день, судья? — осведомился Сарджент.

Судья Куэйл окинул его взглядом с головы до ног:

— Это был мой день рождения, мистер Сарджент. Если бы вы были знакомы с моими привычками, то знали бы, что, кроме особых случаев, я всегда пишу в моей библиотеке с половины седьмого до десяти, Я рискнул счесть это особым случаем. Очевидно, мой день рождения порадовал по крайней мере одного члена семьи, надоумив его, как лучше всего отравить меня… Есть еще вопросы, мистер Марл?

Очевидно, судья решил обращаться только ко мне. Коронер уже разозлил его вопросами о белой мраморной руке, а Сарджента он с презрением отмел. В его последней фразе слышались своеобразная суховатая мстительность и насмешка, скрываемая чопорностью, и мне показалось, что внутри у него бурлит безумное веселье. Я решил рискнуть:

— По-моему, сэр, вы испытываете облегчение вследствие покушения на вашу жизнь, не так ли?

Рот скривился в улыбке, но взгляд стал еще более суровым.

— Неплохо, молодой человек! Да, испытываю. Если это самое большее, на что они способны…

Он кивнул, как будто мы хорошо понимали друг друга. Сарджент вознамерился взять на себя инициативу.

— Я должен задать вам несколько вопросов, судья. Вы не обязаны отвечать, если не хотите, но, ответив, очень помогли бы нам. Вы все время говорите «они», но не хотите сказать прямо. Вы подозреваете кого-то?

— Тогда, может быть, это для вас что-то означает? — Окружной детектив вынул из кармана сборник стихотворений Гейне, в котором Туиллс нацарапал непонятные слова. — Доктор Туиллс написал это перед смертью. У него была какая-то идея. Пожалуйста, взгляните на это.

Мне показалось, что судья колебался, прежде чем протянуть руку. Его глаза настороженно поблескивали на изможденном лице. Какая-то мощная сила пылала в этом слабом теле. Длинные волосы делали его похожим на библейского воина. Из-под одеяла выскользнула худая рука с расстегнутой запонкой на бело-голубом полосатом рукаве рубашки. Он взял книгу и пробежал глазами по форзацу.

Молчание воцарилось в полутемной комнате, где свет лампы под зеленым абажуром отражался в стеклянных дверцах шкафов с книгами, пузырьками и инструментами. Позади судьи стояла белая ширма. Прошлой ночью он лежал на операционном столе, а сейчас бесстрастно изучал последнюю запись человека, который спас ему жизнь…

— Мне это ни о чем не говорит, — сказал судья Куэйл.

Когда он протянул книгу Сардженту, я ощутил шок, как от удара в область сердца. Манжета и часть рукава рубашки соскользнули вниз, и я увидел, что мясистая часть предплечья судьи покрыта коричневыми точками — следами инъекций…